– Свеженький, - ни к селу, ни к городу брякнул Катуан.
- Утрешний.
Вам под ноги когда-нибудь падала сорвавшаяся с декоративного карниза каменная статуя? Оборвавшееся с истёртой блоками верёвки ведро с раствором? На худой конец, чан с собачьим варевом, который поставили остывать на раскрытое окно да и случайно столкнули вниз. Стоишь столб столбом, смотришь, как он подпрыгивая катится по двору, веером теряя содержимое, и не знаешь, плакать или смеяться, браниться или молиться.
Голос, обронивший это архаичное словцо, сохранившееся только в провинции, был по-мужски высоким, интонации ленивыми. Говорящий знал, какой эффект производит, и это его развлекало. Катуан почувствовал, как у него похолодели пальцы, щёки и даже кончик носа; сжалось всё, что могло сжиматься. Они с Миклем переглянулись. У обоих в глазах стояла паника. Одинокий Волк знал, как обставить свой выход с самым сокрушительным эффектом. Неизвестно, что мелькало сейчас в голове у вышибалы, а вот рыцарь помимо воли прикинул, чем набьют его шкурку: соломой или опилками? А, может, пойдёт на перчатки? Кожа у него тонкая…
Дышим. Дышим и действуем. А то и в самом деле станем дополнением к здешнему ансамблю.
Всё ещё глядя на распахнутый в неслышимом вопле безгубый рот со стекающей в кольце мышцы слюной, Катуан произнёс древнюю формулу гостеприимства, принятую у Кланов и прижившуюся в обществе вместе с обычаем гостевого платья. И не потому, что так уж рассчитывал на силу традиции. Не здесь. Не сейчас. Просто, произнесенная много раз, она вылетала изо рта автоматически, и можно было не бояться, что подведёт голос.
- Прими, Владыка. – Он оооочень надеялся, что это прозвучало уверенно.
Тишина была удушливой. Долгой. Сердце бухало, как кузнечный молот, а между лопатками зудело так, словно по спине маршировала колонна муравьёв. Он считал и ждал.
Стоячий воздух хрустнул и пошёл трещинами от короткого «Предстаньте». Интонация была хлёсткой. И это не было ритуальным ответом на формулу. Но не было и отказом. У Катуана даже отлегло: вкрадчивый НеСпящий нравился ему куда меньше.
Они вышли из-за статуй и остановились перед ними лицом к высокому седалищу из цельного самоцвета. Микль опустил на пол поднятый было нож и бухнулся на колени, прижав подбородок к груди и положив сцепленные ладони на затылок: обычная поза разночинца из самого низшего сословия перед Высоким Лордом. Крестьяне стояли по статусу выше, им разрешалось держать голову прямо и смотреть в лицо.
Катуану же в очередной раз пришлось срочно решать сословную проблему. Насколько он помнил, в свои времена Саар был в числе младших отпрысков старшей ветви Лакинидов, как и он сам в роду а-Туанада. Но родня королям. Но Лакиниды ещё не были легитимизированы. Из-за чего, собственно весь сыр бор и разгорелся. Пока самопровозглашённые Волки подчищали свою и чужую голубую кровь, в этом человеке оказалось достаточно красной, чтобы выжить. Но, внимание, технически на данный момент он был старейшим в королевском роду. И при этом был изгнан по пусть надуманному и на тот момент неправомочному обвинению в измене Короне. И неизвестно, что хуже: переть спесью или дать слабину. Запасной шкурки в котомке не предусмотрено. Хрумбель пустокоцый на мою голову.
Он разрядил арбалет, положил на пол перед собой все имеющиеся болты, и остался стоять, опершись на оружие и склонив голову. Трещины на тяжёлой тишине переливались радугой паники, надежды, напряжённого внимания и сосредоточенного изучения.
- Я алкаю очи ваши узреть. Отрок, опусти руце свои.
- Опусти руки и подними глаза, - прошипел Катуан, толкнув ошалелого парня в бок. Вот уж никак не хотелось заставлять ждать того, кто лениво развалясь и расслаблено свесив кисти с подлокотников, сидел сейчас на бирюзовом троне.
На нём был тёмно-синий с золотым шитьём шёлковый халат до середины икры, распахнутый на груди. Под ним рубаха и штаны из чёрного шёлка. Босые ноги вытянуты и скрещены. Чёрные и невероятно длинные волосы он перекинул через левое плечо, и они клубились на груди спутанными петлями, змеились с его колен крупными волнами, стекали ручейками со ступеней к подножию постамента. Серая кожа на узком лице с высокими скулами, впалыми щеками и тонкими хорошо очерченными губами. Горькие складки в углах рта и лапки морщинок в уголках раскосых на грани очевидности и синих до головокружения глаз. Аристократ первых столетий владычества Кланов.
Катуан мельком охватил картину и уставился в лицо Волку, стараясь не смотреть прямо в глаза. В эти невыносимо синие глаза, за которыми он пошёл, как младенец за конфеткой, из-за которых ввязался в эту авантюру. Если этот Утрешний – один из Балахонов, то где же их пленница? Эта синева – родовой признак, или Спящий проснулся ценой её жизни?
Мысли метались, как спугнутые летучие мыши, а сам рыцарь расфокусировал взгляд, словно сквозь эту синеву пытался разглядеть, что написано на внутренней стороне затылочной кости.
- Отрок, ведаю, у тя есть приношение. Встань и подай.
Трясущимися руками Микль потянул тесёмки мешка, повозился, достал берестяной цилиндр и посмотрел на товарища. Потом на Владыку теперь уже НеСпящего. Тот повернул правую кисть ладонью вверх и поманил, дважды согнув и разогнув пальцы. Микль пошатываясь добрёл до постамента, но остановился: дорогу ему преградили волосы. Волк едва заметно приподнял уголок рта, неуловимым движением левой руки скользнул под копну и разом отшвырнул её за левый подлокотник. Повторил приглашающий жест, на это раз просто согнув кисть. Можно было спорить насчёт точности такого рода указаний, но их смысл доходил с кристальной ясностью. Возможно, дело было в наглядной иллюстрации последствий недопонимания.
Парень упал коленями на нижнюю ступень и протянул футляр. Владыка наклонился, взял его левой рукой, а правой сделал жест от себя. Микль вернулся к Катуану куда быстрее, даром, что задом наперёд.
Волк снял крышку цилиндра и положил её на колени. Достал свёрток из белого полотна и опустил туда же футляр. Положил свёрток на левую ладонь, правой развернул и вынул пучок зелени: три сизоватых веточки, сильно опушённых, как у сон-травы, но с мелкими круглыми листочками. Полотно было влажным, береста сохранила содержимое во всех перипетиях.
«Ах ты ж честолюбивый гадёныш, - умилился рыцарь. – Тащил-таки с собой свою оживительную травку. Высоко метил. Помоги Единый, мало нам отягчающих, так ещё и это.»
Волк задумчиво отщипнул губами пару листиков, пожевал и проглотил скривившись.
- Мерзотно травие сие…
- Прекрати!
Голос был высокий, звонкий и шёл из-за как бы статуй. Девичий голос. Катуан вздрогнул, но обернуться не решился. Этого и не понадобилось. Рядом с ним уже стояла простоволосая белобрысая девчонка лет восьми в белой рубахе, вышитой по рукавам и подолу красной ниткой. На этот раз на ногах у неё были валяные и шитые цветной нитью сапожки из серой козьей шерсти, а поверх рубахи такая же расшитая валяная курточка. Она подняла глаза на рыцаря и бросив с улыбкой:
- Уймись, Касси, - направилась к трону.
«Сговорились они что ли? Хрумь с ними, что в мозгах читают, так ещё носом в это тычут» - окрысился рыцарь, но вслух ворчать не посмел. Да и надо ли с такой-то публикой и при таком раскладе?
Волк запрокинул голову и расхохотался.
Катуан несколько раз сморгнул: ему казалось, что трон уменьшается. Или это девочка растёт? Или от страха у него совсем поехал чердак?
Но нет. Когда фигура в белом и сером достигла кресла Владыки, поднялась и села на верхнюю ступень слева у ножек кресла, рыцарь увидел зрелую, очень красивую женщину с правильными чертами волевого лица. Высокий лоб, широко расставленные льдистые глаза, опушённые чёрными ресницами, под густыми тёмными бровями вразлёт. Кожа чуть смугловатая для таких светлых глаз и волос. Рот твёрдый, подбородок гармоничный и упрямый. Морщин не было видно, но ощущение неоценимо глубокого опыта клубилось вокруг всей её фигуры, не оставляя сомнений в том, что у неё было достаточно времени, чтобы многое пережить и принять пережитое во всей его полноте.
- Бабушка… - на грани слышимости выдохнул вышибала. – Её ж похоронили!
- А как? – В Катуане не ко времени взыграл учёный. Микль не ответил.
Тем временем Берегиня оглянула постамент, подняла тяжёлые пряди, упавшие на ступени слева от кресла и положила себе на колени.
«Ну не болван ли я?» - спросил себя Катуан. Вопрос безусловно относился к разряду риторических. На Волке была чистая, явно новая одежда: рыцарь узнавал вполне современные детали столичной моды консервативного толка. Ногти на руках и ногах были коротки. Непомерно отросшие волосы были вымыты и расчёсаны. Да за четыреста лет в них мыши должны гнёзда вить! И если Спящего не подстригли, так потому, что вставал вопрос с ритуальным клановым узлом, форма которого сильно зависела от всего того, что только что создало проблемы самому Катуану: текущее сословное положение Волка. Понятно, что десять локтей гривы перебор для любого ритуального узла, но сам акт стрижки и формирования причёски был делом с одной стороны социально значимым, а с другой интимным. Этот ритуал исполнялся либо матерью, либо сестрой, либо супругой, либо сговоренной невестой, либо матерью инфанта. И только если таковых не имелось или в походе мужчина управлялся со своими волосами сам. На этот случай существовали холостая и походная - упрощённые формы. Холостую форму причёски мужчина носил и тогда, когда хотел заявить о желании обзавестись парой, а походная в обществе свидетельствовала о принятии некоего обета, чтобы предупредить возможные недоразумения. Впрочем, был и ещё вариант…
В сухом остатке, сколько бы Волк ни спал, в течение некоторого времени перед их появлением за ним ухаживали. И не с бухты-барахты простолюдинка села на высшую ступень у трона и говорила с Владыкой, как с равным. И что с того, что она была крестьянкой? Конечно, она не обычная крестьянка и не совсем …ээээ…жива? Так ведь и Спящий, который Не Спал, тоже изрядный уникум. Села она, хоть и на верхнюю ступень, но демонстративно ошую. Катуан и в столице видывал, как не то, что крестьянки, а и циркачки сиживали одесную на королевских пирушках. Берегиня же подчёркивала разницу, дистанцировалась от его сословия: брала своё и не желала чужого.
Тем временем НеСпящий отсмеялся, сжевал ещё веточку, а последнюю предложил женщине. Она покачала головой. Рот по-прежнему был твёрдым, но глаза потеплели. Тогда Волк отправил в рот остатки. Серость с его лица уходила на глазах, и хотя до румянца дело так и не дошло, теперь он был бледен гораздо более естественной бледностью.
- Ну, господа хорошие, и какого скузого вы сюда припёрлись? - спросил он на вполне сегодняшнем языке. Она знал слова, но невпопад сокращал и растягивал звуки и порой не угадывал с ударениями.
- Мы шли за Балахонами, - уклончиво ответил Катуан.
- Разве? Они вошли без приглашения, но хотя бы с Парадного входа.
- Мы знаем своё место, - Катуан слегка поклонился.
Уголки губ Волка дрогнули.
- Зачем?
- Балахоны насильно вели с собой подростка, девушку. Нам было поручено её освободить.
- Кем?
- Тем, кто не хочет, чтобы Пустошь и Спящий сменили хозяина.
- Спящий?
- Так называют эту крепость в миру.
Катуан ни за какие коврижки не сел бы с этим человеком за карточный стол. Всё та же расслабленность в теле, всё тот же слегка брезгливый интерес на лице. Долгие паузы, вальяжный голос, архаичный акцент. Веки над безбожно синими глазами опустились: Волк посмотрел на женщину у своих ног. Она сидела и гладила пряди на коленях. Кивнула, не поднимая взгляда.
- Хорошо. Я отдам вам то, зачем пришли.
Это звучало, не то как помилование, не то как приговор. Рыцарь не питал иллюзий: их покупали. Он опустился на одно колено и положил арбалет на пол поверх болтов, не выпуская его из рук – поза предложения вассалитета. В конце-то концов, что он терял? НеСпящий был королевского рода.
- Что за узел ты носишь?
Вопрос на мгновение выбил Катуана из колеи, и он замешкался с ответом.
- Я узнаю височные косы Туанов.
Отпираться было глупо и чревато. Чай не в трактире «У Бриуна».
- Я Касам Муагирэ Асуара а-Туанада. И я к твоим услугам, Владыка.
Волк вскинул правую кисть, оторвав предплечье от подлокотника. Катуан встал, оставив арбалет на полу.
- Моя госпожа неискушена в свете. А я нуждаюсь в услуге особого рода. Ты понимаешь?
- Я понимаю, Владыка.
Всё той же правой Волк щёлкнул пальцами. Три-пять-семь ударов сердца и из-за колоннады освежёванных тел появилась процессия. Впереди шла лоснящаяся чёрная крыса ростом Катуану по грудь. Её толстый хвост волочился по земле, усы топорщились, голову венчала расшитая золотом и цветной нитью чёрная шёлковая тюбетейка, а в розовых лапах она торжественно несла табурет из полированного дерева, инкрустированного перламутром – особая роскошь, когда бирюзы как грязи. За крысой следовала закутанная с ног до головы стройная фигура с золотым подносом. Катуан вздрогнул. Длинный балахон и коническая шляпа с вуалью, тонкая кисть, на указательном пальце его родовой перстень. Его приз, если он не сделает ошибки. Вероятно…
Крыса встала между беседующими ближе к трону, поставила табурет и склонилась в церемонном поклоне: левая ладонь прижата к груди, правая растопыренными пальцами с полупрозрачными коготками указывает на табурет. Волк встал и замер на верхней ступени. Катуан вдруг понял, что этот человек забыл, как ходить. Не в смысле общей идеи, нет. Но он не уверен в собственном теле, не ощущает в себе мышечной памяти. Тяжёлые волосы тянули его обратно в кресло, шея напряглась, центр тяжести ускользал. Женщина рядом тоже встала, подняв часть этого великолепного, но неуместного шлейфа, но тот норовил выскользнуть из рук и рассыпаться под ноги.
Этот древний Лакинид относился к тем, кто не просит о помощи и звереет при малейшем подозрении на жалость. А уж если сейчас брякнется мордой о ступени, то свидетели в перспективе обзавидуются публике на пьедесталах. Надо было срочно разруливать ситуацию.
- Владыка, здесь пыльно. И по нашей вине. Позвольте мне принять меры.
- Подмести? – Фыркнул Волк.
- Не совсем. – И, обратившись к напарнику, прошипел, - одеяло, стервец.
Взяв оба одеяла, рыцарь подошёл к трону, постелил первое на ступени. Второе перед ними на пол.
- Здесь поработали отменные мастера по камню, пол точно зеркало. Госпожа, Вы наверняка не хотите извалять всё это великолепие в пыли. Передайте мне вот эту часть, а Вы возьмите ближе к концу. Владыка, обопритесь на меня, чтобы мы с госпожой могли нести, не причиняя беспокойства и не роняя по пути. Микль, что стоишь болван болваном, иди, держи одеяла, госпожа может поскользнуться. И не вздумай прикасаться к волосам.
Он тарахтел, не давая никому опомниться. Подскочил к замершему в неуверенности Владыке НеСпящего справа, протянув левую руку за спиной последнего практически выгреб из рук Берегини ком волос с тем расчётом, чтобы ослабить их давление на затылок. В результате он словно невзначай обхватил Волка за талию. Берегиня сообразила быстро: спустив ему часть длины, она держала свой край. Теперь падение назад Проснувшемуся не грозило: его надёжно удерживала лента собственных волос, которую крепко фиксировали слева сильная крестьянка, справа Катуан. Поэтому рыцарь убрал шуйцу со спины Волка и прижал локоть к себе, для надёжности пару раз обернув пряди вокруг запястья. После чего спустился на ступень и протянул Владыке десницу, предлагая опереться. Вблизи было хорошо видно, что каким бы потусторонним могуществом ни обладал этот человек, физически он был крайне измождён. Одежда болталась, как на вешалке. Кожа хоть и не отливала зеленью благодаря заветной травке, но была суше и тоньше дорогого пергамента. Мышцы практически атрофировались. Но спеси… Спеси не убавилось ни на йоту. Величественно положив когда-то изящную, но крепкую, а сейчас больше похожую на птичью лапку ладонь на предложенное предплечье, он решительно сделал первый шаг. Второй. Третий. По-хорошему этот живой труп проще было бы отнести к табурету на руках: кажется, трёхдневные жеребята весят больше. Но нет, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО по-хорошему, лучше так. Не нарываться.
Волк был на полголовы ниже Катуана, что позволяло последнему всё время этого тяжёлого спуска находиться ступенью ниже, Берегиня шла вровень с рыцарем. С огромной натяжкой, но формальность была соблюдена: не два сильных человека подталкивали в спину и не давали упасть вперёд беспомощному доходяге, а два вассала почтительнейше препровождали Владыку к месту ритуального причёсывания. Ибо Волк потребовал от Туана и Берегини высшей формы вассалитета, уравняв их статус и признавая над обоими своё покровительство. Катуан должен был обрезать Владыке волосы и показать избранной тем подруге, как вязать клановый узел. Жаловаться было не на что: незваный гость сам попросил покровительства, а высшая форма вассалитета не шла ни в какое сравнение с обычной, и уж тем более с перспективой стать в строй на другом конце этой залы. Обучить вязанию узла барышню из другого рода или девицу низшего сословия мог ближайший родственник-мужчина, если в семье не осталось способных на это женщин. А в случае сложных родственных отношений побратим или посестрина. Более того, побратимы и посестрины порой носили не собственные узлы, если это были люди знатные, и не простонародные причёски, если состояли в низших сословиях, но узлы друг друга, если желали объявить обществу о принятом по выбору братстве или сестринстве.
Таким образом Волк не только оказывал покровительство горе-взломщикам, но и, два в одном, объявлял младшего отпрыска старшей ветви а-Туанада своим братом по выбору. Младшим, разумеется. Куда уж Катуану до четырёх с лихуем столетий, даже если сбросить со счетов нелегитимизированных во времена Саара, но вполне законных на сегодня королей из рода Лакой.
Микль суетился с одеялами, Волк успешно сошёл по ступеням и, слегка освоившись с конечностями на сложном спуске, гораздо легче двигался по горизонтальной поверхности. Когда мучительный для всех процесс движения и усаживания на табурет увенчался успехом, поставленный при одеялах, но по-прежнему перепуганный Микль впал в ступор. На помощь парню внезапно пришёл Крыс, знаками показав и приняв участие в перекладывании одеял позади табурета таким образом, чтобы волосы, ни боже мой, не попали на пол. Наконец, всё было готово, грызун в услужении взял вышибалу за руку и отвёл назад, к беззвучно вопящим пленникам замка. Фигура с подносом подошла к Катуану. Рыцарь отметил сомнамбуличность движений. Очевидно, Волк управлял её сознанием. На подносе лежала льняная салфетка, расшитая гербами Волка, серебряные парикмахерские и филировочные ножницы, редкий гребень и густая расчёска с пикулем, полдюжины шпилек с волчьими головами, дюжина зажимов для волос и опасная бритва – искушение, практически провокация для кого угодно, только не для Катуана. И дело было не в том, что помимо них с Миклем здесь была Берегиня, Крыс в шапочке и управляемый Владыкой и на вид довольно ловкий подросток. И не в ужастиках по ту сторону залы. И даже не в могуществе самого Волка, принимавшего эту услугу, своего рода присягу.
Дело было в Пустоши. В этом Великом Звере, составлявшем Кровавую Долину, в самом замке, венчавшем этого Зверя. Этому месту нужен был хозяин. Бесхозное, оно могло породить и уже породило (взять хотя бы Балахонов) чудовищ, по сравнению с которыми местная нечисть не опаснее выводка котят. Катуан сделал выбор, и сделал его не сейчас. Что его подтолкнуло? Опыт политических и придворных интриг, озабоченность учёного Таатара или практичной Агинэ, откровения Фонтана или благодарность Берегине? Хрубь с ними со всеми. Рыцарь протянул руку и взял ножницы.
- Волк до Короны, Волк Короны или Волк при Короне?
- Волк вне Короны.
Это был узел Волка Короны, дополненный Косой Мятежника, или Косой Изгнанника – тонкой косичкой из затылочной пряди, обвитой вокруг основания узла. Универсальный знак члена любого клана, находящегося в контрах с роднёй.
- И височные косы Туанов.
Рыцарь поклонился и взялся за дело.