Женская доля

 Во все времена и у всех народов женская доля отличалась некоторой особенностью. Она заключалась в том, что женщина по своему социальному положению исполняет второстепенную роль по сравнению с мужчиной. Мужчину человеческий род определяет как главу семьи, добытчика средств существования, а женщине выделяется важная функция тылового обеспечения семьи.

 В создании семьи мужчина, как правило, главенствует. Именно он выбирает невесту, а не она его. Конечно, у каждого народа исторические традиции, религиозное верование, имущественное и социальное положение играют существенную роль в формировании семьи. В прошлом, да и в значительной мере и сейчас, выбор жениха или невесты зависит от этих имущественно-социальных связей. Но последние несколько веков породили такое явление, как феминизм, то есть право женщины на свою личную свободу. Однако, до сих пор женщина все же стеснена этим своим социальным положением. 

 По своей природе женщина является основой жизни, именно она в основном обеспечивает продолжение рода человеческого. Она является матерью своих детей, их воспитательницей на первых порах. И от ее душевного спокойствия, здоровья, характера зависит в значительной мере будущее ее детей. В первые годы жизни детей именно мать формирует характер своего ребенка. И это называется материнским воспитанием, которое никто и ничем не может заменить. Самоотверженность матери в воспитании своих детей является важнейшим условием в выживании человечества.

 Безусловно, велика роль отца, мужа, но все-таки духовно-нравственное воспитание ребенка, и особенно в первые годы его жизни, включая юность, принадлежит матери. Именно мать передает тепло своей души ребенку, которое он помнит и чтит всю свою жизнь.

 Радости семейной жизни мы воспринимаем, как должное. Но тяготы этой же семейной жизни мы воспринимаем очень болезненно. И эти трудности в значительной мере формируют судьбу женщины.

 Исторические события, политические, экономические и духовно-нравственные условия жизни в стране, городе, деревне, конечно, формируют судьбу каждого человека. Двадцатый век в нашей стране оказался чрезвычайно трагическим, героическим периодом жестких испытаний каждого человека. Двадцатый век оказался необычным и потому, что в нем прошли три мировые войны: Первая мировая война (1914-1918 г.г.), Вторая мировая война (1939-1945 г.г.), Третья мировая «холодная» война, которая явилась войной двух идеологий – буржуазной и советской. Третья война закончилась падением Советского государства.

 В двадцатом же веке в семнадцатом году пала трехсотлетняя царская монархия. В 1917 году свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция, которая утвердила новый вид государства – власть Советов трудящихся, т.е. народовластие. Разразилась Гражданская война 1917-1922 г.г. в России, как следствие непримиримой борьбы между буржуазной и советской (общинной) идеологией. Коллективизация в сельском хозяйстве и индустриализация страны были тяжелейшими испытаниями нашего народа, но одновременно это было и необходимое условие выживания новой социальной, более справедливой жизни общества. Именно коллективизация и индустриализация страны, новая общинно-коллективистская советская идеология позволили выжить Советскому обществу и государству в кровопролитной Второй мировой войне.

 На этом историческом фоне двадцатого века судьбы человеческие были вплетены в ход истории. Во многих случаях эти судьбы были исковерканы трагическими обстоятельствами – как говорят в народе, кому как повезет. Как сказал поэт: «Времена не выбирают – в них живут и умирают». В такие трагические времена особенно тяжело обычно складываются женские судьбы!

 Вот об одной такой судьбе простой русской женщины и пойдет наш незамысловатый рассказ.
 Александра Ивановна К. родилась в апреле 1913 года в деревне Чуварлейка, близ города Арзамас Нижегородской губернии. Родилась она в большой крестьянской семье, которая жила и чтила общинные традиции русской семьи. Семья была большая, дед и бабушка были традиционными крестьянами послереформенного времени.

 Реформа по отмене крепостного права несильно сказалась на крестьянах этого села. Дело в том, что Чуварлейка практически никогда не было помещичьей вотчиной. Крестьяне села относились к разряду казенных, то есть принадлежали к казне, а фактически – царю. Арзамасская церковь, Арзамасское епископство часто и сильно использовали труд казенных крестьян. Они использовались на работах в каменоломнях, при этом практически не соблюдалась элементарная техника безопасности, особенно при погрузке и разгрузке каменных блоков на слабые крестьянские телеги. Увечье крестьян церковь никак не возмещала. Число пострадавших работников постоянно росло.

 Несмотря на большие российские просторы, крестьянство страдало от малоземелья. Общинное землевладение, в том числе в Арзамасских деревнях, и, в частности, в Чуварлейке, было одним из средств крестьянской коллективной защиты от агрессивной жадности местных помещиков и церковников.

 Земельный надел крестьянской общины этой деревни не увеличивался, а население Чуварлейки постоянно росло. Поэтому сформировалось отходничество, то есть в свободное от сельскохозяйственных работ время (обычно осенью и зимой), крестьяне отходили на заработки в Арзамас и в Нижний Новгород. Каждый такой отход обговаривался с чиновниками казенной управы. Это значит, что нужно было за время отхода выплатить определённую сумму в казну и, кроме того, «отблагодарить» земельного чиновника. Но деваться было некуда, и крестьяне пользовались такой возможностью заработка.
 
 В конце XIX века, то есть в послереформенный период (после 1861 года) многие крестьяне бросали своё подворье, так как выкупить свой земельный надел у помещика они не могли. Они уходили в города и постепенно становились городской беднотой, постепенно образовывали промышленный пролетариат.

 С конца XIX века в России бурно стала развиваться промышленность, которой пришлое в город крестьянство оказалось кстати. Таким образом, освобождение крестьян от крепостной зависимости послужило толчком к нарастанию социальных противоречий в городах.

 Земельная реформа российского императора Александра II для большинства крестьян была никчемной. Эта реформа освобождала крестьян от крепостной зависимости, от помещиков, но и освобождала, а точнее, отчуждала крестьян от земли, то есть от источника своего существования. Лицемерно утверждалось, что крестьянин может выкупить свою землю у помещика, но таких денег у крестьянства не было. И быть не могло!

 Начался исход крестьян из деревни. Этим было положено начало современной социальной революции в России. Поэтому императора Александра II можно по праву назвать российским социал-революционером. Эта половинчатая реформа проводилась, главным образом, в интересах помещичьего землевладения, но стратегические последствия ее оказались социально взрывными.

 В конце XIX века крестьянская деревня социально забурлила. Появились социал-революционеры, которые представляли партию «Народная воля» и призывали к полному освобождению крестьян от какого-либо властного гнета.
 
 В деревне Чуварлейка в последние годы века крестьяне, как могли, выстраивали защиту своей общинной жизни. Крестьянская семейная община позволяла многодетным семьям объединяться в родственные семейные союзы, в которых взаимопомощь стала основным средством защиты и выживания.
 
 Дед и бабушка Александры Ивановны стояли во главе большой многодетной семьи, в которой было четыре сына и дочь. Земельный надел в крестьянской общине, как известно, давался только лицам мужского пола, поэтому в этой семье было пять наделов.  И это позволяло относительно безбедно, на тощем крестьянском уровне все же выживать, даже без отходничества. Все сельхозработы в семье выполнялись собственными силами, и работники со стороны никогда не привлекались. Семейный уклад практически формировался характером бабушки, которая была строгой, деловитой и требовательной к своим детям. В этом семействе все дети были чуть выше среднего роста, хорошо сложены и внешне симпатичны. Все дети с малолетства приобщались к труду и постоянной взаимопомощи друг другу. Уважение старших и опека младших были незыблемым правилом.

 В деревне не было своей церкви. Она была в соседнем селе Кожино и крестьяне Чуварлейки довольно прохладно относились к религии и религиозным обрядам. Священники села Кожино часто и даже публично называли крестьян Чуварлейки безбожниками.

 Однако, духовно-нравственная атмосфера деревни была общинная. Взаимопомощь была не только внутри каждой семьи, но и между семьями. Деревенская крестьянская община часто сообща ставила новый дом новобрачным или малоимущим односельчанам. Эти решения принимались на деревенском сходе. Духовно-нравственные ценности, понятия добра и зла формировались у односельчан не только через религию, но и в связи с общинным характером жизни. Это качество характера жителей, крестьян, Чуварлейки вызывало подозрение у местного урядника, который ведал полицейским надзором, и которому было трудно организовать среду доносчиков в этой деревне.

 В 1911 году состоялась шумная общинная деревенская свадьба старшего сына Ивана, который был первенцем и любимым ребенком. Дед Михаил Сергеевич и его жена Анастасия были безмерно рады женитьбе сына. Невеста Ивана, первого гармониста деревни, была под стать ему – активной и лучшей плясуньей. Евдокия была дочерью крестьянина этой же деревни. В ее семье было еще три старших брата. Братья были отходниками - пекарями в частной пекарне Нижнего Новгорода. По деревенским понятиям они хорошо зарабатывали, все трое были холосты, свою младшую сестру баловали- одевали, как куколку.

 Семья деда Михаила Сергеевича была состоятельной. В ее составе было пятеро мужчин и две женщины, которые работали, не покладая рук. Крестьянский труд нелегок и большого дохода, как известно, не приносит. Поэтому все дети Михаила Сергеевича занимались временным отходничеством в Арзамасе.

 В апреле 1913 года в молодой семье Ивана Михайловича и его жены Евдокии Андреевны появился первенец – дочь Александра Ивановна, которая была желанным ребенком не только в молодой семье, но и желанной внучкой для дедушки и бабушки. В этой семье были в основном мужики и появление девочки воспринималось с особой радостью.

 Вся семья жила в пятистенном доме, в котором становилось тесновато. Поэтому один из братьев Ивана Михайловича отделился и ему сообща построили дом. Хотя по неписаному закону первым должен был отделяться старший сын, но отделился второй сын Семен. Дело в том, что Семен женился раньше старшего брата Ивана, который был любимцем деда и бабушки, и которого они категорически не хотели отделять.

 Иван Михайлович, как бы сейчас сказали, был «вундеркиндом». Он был лучшим учеником церковно-приходской школы, грамотеем в семье, и уже с восьми лет вел приходно-расходную книгу учета доходов и расходов в семье. Он был как бы семейным бухгалтером.

 Жизнь в деревне шла своим чередом. А в это время в стране сгущались грозовые социальные тучи. В августе 1914 года царь Николай II объявил войну Германии. Для российской общественности поводом к войне явилось убийство сербским студентом австрийского эрцгерцога. Поэтому Германия, находясь в военном союзе с Австрией, решила наказать Сербию и Францию, которая состояла в военном союзе с Сербией. Говоря проще, этот повод для войны для общественности России звучал так: «Наших (славян) бьют! Поможем братьям-славянам!» На самом деле причина была, конечно, другая.

 В Германии бурно и успешно развивалось промышленное производство, завоевывались колонии в Африке. Столкнулись интересы мировых буржуазных хищников – Англии, Франции и Германии. Последняя решила в первую очередь проучить Францию. Россия в конце века взяла у Франции заем в 500 миллионов франков. Этот заём был, как писали газеты того времени, использован как обычно, то есть наполовину разворован. Однако, половина этого займа была использована для создания Транссибирской железнодорожной магистрали. Появилось удивительное и чрезвычайно важное для России железнодорожное сообщение от западных границ до Владивостока через всю Сибирь. Но половина заемных средств осела в карманах чиновных лихоимцев, и большая ее доля оказалась в руках царской семьи.

 Всякий монарх рано или поздно становится деспотом. При этом все его деяния, даже плохие, всегда подаются, как благодеяния для народа. Российская монархия не была исключением. Все монархи, и особенно деспоты, понимают, что «на штыках сидеть» неудобно и поэтому награбленное у своего народа богатство, как правило, хранят за рубежом в надежных, по их мнению, банках, чтобы можно было воспользоваться, когда настанет «черный» день.

 После нападения Германии на Францию, в начале XX века, Франция потребовала от России вернуть заемный долг, зная, что у России этих денег уже нет. Если денег нет, то Россия должна вступить в войну вместе с Францией против Германии. Если Россия откажется, то царские вклады в зарубежных банках будут реквизированы.
 
 Естественно, царь Николай II разыграл славянскую обиду и возбудил «справедливый гнев» против тевтонцев. В июне-августе 1914 года в России была возбуждена волна ложного патриотизма и «справедливого гнева» против Германии. Разразилась Первая мировая война (1914-1918 г.г.).

 В августе 1914 года в Арзамасе была сформирована маршевая рота, как составная часть нижегородского полка. Старший сын Иван Михайлович и второй сын Семен были немедленно мобилизованы в армию. Через месяц примитивного первичного обучения этот полк, сформированный в основном из крестьян, был направлен на Кавказ на русско-турецкую границу.

 Александре Ивановне перед началом войны исполнился лишь один год. Жизнь в деревне стала постепенно ухудшаться. Призывались в армию очередные по возрасту крестьяне, жизнь дорожала, а основная мужская сила уходила в армию.

 Сейчас известна причина начала войны, ее неправедный смысл, трагический развал армии. В принципе, Первая мировая война для царской монархии не могла быть победоносной. Современные источники, царские архивы, мемуары видных представителей всех слоев российского общества говорят о том, что Россия оказалась старым деревом с подгнившими корнями. И было только делом времени, когда это дерево должно было рухнуть.
 
 Грянула Февральская революция 1917 года. Она была результатом действий царской монархии. Сказалось все – многовековой гнет крестьян, разложение царской монархии, поражение в русско-японской войне 1904-1905 г.г., восстание броненосца «Потемкин», расстрел 9 января 1905 года перед Зимним дворцом мирных демонстрантов, которые являлись приверженцами царя, полицейско-бандитский произвол премьер-министра П.А. Столыпина, разгон Государственной думы и т.д. В Февральской революции приняли участие даже члены царской семьи. Двоюродный брат царя Николая II, великий князь Николай Николаевич Романов, до этого командовавший войсками России на западной границе, ходил с красным бантом на груди. Возглавить и направить социальное недовольство народа в нужное ей русло молодая русская буржуазия не смогла. Революционный процесс бурно развивался и стремительно катился к хаосу.

 В октябре 1917 года произошла Великая Октябрьская социалистическая революция и власть перешла в руки народа. По форме это был большевистский переворот, а по существу, это была Великая социалистическая революция, которая обеспечила появление первого в истории человечества государства и страны народовластия. В этом суть величия этой революции!

 К 1916 году русская армия на русско-германском фронте была близка к полному разложению. Во всем чувствовались и происходили предгрозовые революционные изменения.

 Русская армия на Кавказе к началу Первой мировой войны вела себя номинально и никаких боевых действий не вела. Турция, давняя союзница Германии, приступила к захвату Армении. В 1915-1916 г.г. турецкие янычары осуществили геноцид армянского народа. Янычары поголовно вырезали более миллиона человек. Армяне являются христианами. Турция же, являясь исламской страной, фактически начала религиозную войну с Арменией. Естественно, после такого злодеяния Турции Россия не могла стоять в стороне, и ввела войска на территорию Армении. Этим Россия спасла армянский народ от полного уничтожения.

 Отец Александры Ивановны, Иван Михайлович, в то время служил в Арзамасском полку на территории Армении, а затем в Грузии. Он к этому времени уже был унтер-офицером (сержантом) и являлся писарем своего полка, так как был самым грамотным из низших чинов.

 В деревню Чуварлейка в 1916 году перестали приходить письма от Ивана Михайловича. И на семейном общинном совете было решено, что Евдокия Андреевна, его жена, поедет к мужу на Кавказ. Ее трехлетняя дочь Александра останется на надежном попечении деда Михаила Сергеевича и бабушки Анастасии.

 К концу 1917 года советская власть приняла решение об упразднении царской армии. В начале 1918 года Арзамасский полк, в котором служил Иван Михайлович, был расформирован. Часть солдат этого полка осталась служить в новых военных формированиях, а большая часть полка вместе со своим личным стрелковым оружием в конце марта направилась в город Арзамас.

 В стране началась гражданская война. Остатки Арзамасского полка под нестрогим нечетким командованием бывших младших офицеров начали двигаться в Арзамас. Полк прошел трудный путь через бесчисленные бандитские нападения и казачьи сопротивления. Белой армии на юге еще не было.

 На Дону на одной из станций был отцеплен паровоз от эшелона. Сначала одна крупная банда, а затем казаки полностью разоружили полк и отняли практически все обмундирование. Половина эшелона осталась в одних подштанниках и исподних рубахах. Оставлялись лишь заведомо старые дырявые сапоги.

 На своем пути к Арзамасу солдаты были вынуждены насильно отбирать у населения какую-либо подходящую одежду. Кормежка солдат также производилась подобным образом. Более месяца остатки полка пробирались с юга страны до Арзамаса. В Нижнем Новгороде большая часть остатка полка вступила в Красную Армию. Остальные разбрелись по домам.

 Иван Михайлович со своей супругой Евдокией Андреевной появился в Чуварлейке в июне 1918 года. Около месяца мучительных раздумий о будущем житье-бытье он принимает решение оставить родную деревню, направиться в Нижний Новгород и начать новую, не сельскую жизнь. Это было трудное решение. Его родители слезно просили не уезжать и говорили: «Мы уже старые. Все хозяйство, земля передаются тебе!» Но Иван Михайлович был уже другим человеком. Посмотрев свет, другую жизнь, в деревне он оставаться уже не мог. Тем более, что он постоянно хотел учиться. Летом 1918 года молодая семья с пятилетней дочерью Александрой на руках отправилась в Нижний Новгород начинать новую жизнь.

 Нижний Новгород был одним из крупных городов России. Здесь уже в течение полувека действовала Нижегородская купеческая ярмарка, которая была известна даже за рубежом. Нижний Новгород был крупным транспортным узлом. Он стоял непосредственно на Волге, крупной водной магистрали. Город связан железной дорогой со всеми основными центрами России, в том числе, с Архангельском. В городе и его пригородах бурно росло молодое промышленное производство.   Именно здесь в конце 20-х годов советское правительство начало создавать один из первых крупных промышленных гигантов – автозавод, будущий ГАЗ.

 В 1918 году в Нижнем Новгороде, как и по всей России, наблюдался развал промышленности, сельского хозяйства и управления. Более-менее на очень низком уровне велась торговля, которая порой сводилась к простому обмену одних товаров на другие, поскольку деньги ничего не стоили. Обесценивание денег было катастрофическим. Продовольственный паек по карточкам по месту работы был основным стержнем жизни.

 Резко возрос бандитизм. Однако, Советская власть четко разъясняла перспективу развития и постоянно призывала к самоуправлению на местах. Призывала создавать источники самообеспечения и всеми силами помогать центральной власти.

 В 1921 году Александре Ивановне исполнилось уже семь лет и она начала ходить в школу. В это время школы представляли собой удивительное зрелище. Старых учителей, которых считали проводниками монархизма, называли «бывшими» и к работе в школе, как правило, не допускали. Учительский состав был разнокалиберный, многонациональный и политически скрытный. И в стране, и в городе было много беспризорников, которые вообще не учились, а их подростковая часть даже стала представлять опасность для населения.

 В школе вводилось самоуправление. По любому вопросу создавались советы, комиссии, комитеты. Демагогическая тарабарщина расцвела в школах. Ученики стали противоборствующей учителям массой. Представителям учительства, все без исключения, было чрезвычайно сложно вести учебный процесс. Нужно отдать должное тому, что советская власть стремилась любыми средствами навести порядок в школах, поддерживала учителей, принявших советскую власть.

 Особенно привлекательным в эти голодные и трудные годы был ученический завтрак, который одновременно являлся и обедом. Он состоял из жидкой пустой похлебки, небольшой порции овсяной каши, небольшого куска (примерно 150 г) хлеба и «чая» (просто кипятка). Это был царский подарок советской власти детям. И это в тот период, когда в Поволжье разразился массовый голод.

 В это время Александра Ивановна была принята в первый класс школы, бывшей купеческой гимназии. Ее резко поразила атмосфера школы, митинговщина, недисциплинированность учеников и видимая беспомощность учителей. Светлым пятном был директор школы. Он был участником Гражданской войны, на груди носил орден Красного Знамени. Ходил в военной гимнастерке, сапогах и длиннополой шинели. Он постоянно носил черную кожаную фуражку со звездой. Это был строгий начальник, который умело и проникновенно говорил со школьниками и с учителями.

 Александра Ивановна была первенцем в семье и единственной дочерью. В 1918 году в семье появился брат Александр. С детских лет Александра привыкла к уважительным спокойным отношениям в семье, и когда она попала в такую бурлящую ученическую среду, это сразу вызвало у нее неприязнь к школе. Особенно плохо в школе было организовано обучение в первые 3-4 года. Однако, отец и мать Александры настойчиво прививали ей уважение к обучению, несмотря на все организационные, материальные трудности, и даже обычные недоедания.

 К 1927 году Александра Ивановна стала красивой девушкой. Особой тяги к учебе у нее не было, хотя она и отличалась прилежностью. В свои 16 лет она обращала на себя внимание не только соучеников, но и мужчин старшего возраста. Еще будучи подростком 10-12 лет, она жаловалась маме Евдокии Андреевне:
- Мам, что это я, как баран, вся в завитушках?
- Ну и что такого? У тебя отец в завитушках, даже прозвище было в деревне «Иван – кудряш». Все его братья, да и дед, все кудрявые.
- Мам, сейчас мода – прямые волосы, а не бараньи завитушки!
- Шура, мода на прически – сегодня такая, завтра другая, а волосы постоянные. И ты у меня с этими завитушками очень красивая!
Тем не менее, Александра Ивановна на ночь расчесывала свои волосы гребнем и смазывала их льняным маслом, а затем повязывала плотно платком расчесанные в длину волосы.
 Действительно, через 10-15 лет в обществе появилась устойчивая мода именно на «завитушки». Женщины повально стали делать химическую завивку волос. Александра Ивановна, освободившись в детстве от завитушек, также стала делать химическую завивку. Этот жизненный эпизод говорит о том, что красиво не то, что модно, а то, что модно и красиво для конкретного человека.

 Окончив 8 классов Александра Ивановна заявила родителям, что в школу больше не пойдет, так как ничего путного для жизни она там получить не сможет. «Я умею хорошо читать и писать, считать. Тебе, папа, я регулярно помогаю просчитывать счета, накладные. Давай я пойду работать!»

 В то время ее отец Иван Михайлович работал бухгалтером на вновь создаваемом автомобильном заводе. Этот завод создавался на базе маленького частного автозавода, который был национализирован и разворачивался советской властью в виде будущего автогиганта.

 Отец устроил дочь счетоводом-учетчиком в один из основных цехов завода. Цеха, как такового, еще не было. Рылись котлованы, возводились стены и крыши будущих помещений. Завод представлял собой большой муравейник, но который работал под жестким планомерным управлением.

 На заводе в основном руководили инженеры-американцы. Несколько инженеров было с Путилковского завода Ленинграда. И была большая группа, человек пятьдесят, мастеров-помощников из простых грамотных и активных рабочих, которых называли «подпасками», поскольку они были постоянными помощниками настоящих инженеров. «Подпасков» советская власть старательно тянула к «свету» - профессиональному мастерству, образованности – из низовой людской массы. На «подпасков» возлагались большие надежды, что в будущем они сами смогут стать учителями.

 На заводе работал многонациональный люд. Особое предпочтение при приеме на работу, при выдвижении на руководящие должности отдавалось участникам Первой мировой и Гражданской войн из низших чинов. Бывшим же дворянам, лицам духовного и купеческого звания на завод устроиться было невозможно, хотя это, как правило, были люди высокообразованные. Особое предпочтение отдавалось членам партии большевиков и национальным кадрам. Среди создателей завода было много иностранцев: китайцев (это была самая большая группа иностранных рабочих) и чехов (бывших солдат чехословацкого корпуса, которые пожелали остаться в нашей стране).

 Работа была физически трудной, однако после работы были организованы многочисленные кружки по ликбезу (по ликвидации безграмотности). Ликбез для «подпасков» был обязательным и проводился по двум направлениям – ликвидация собственно безграмотности и технический ликбез-минимум. Технический ликбез вели иностранцы и несколько русских инженеров. Не хватало переводчиков английского языка, да и переводчики не всегда могли переводить технический смысл проблем автостроения. Американские инженеры охотно делились своим знаниями и опытом, что вызывало уважение к ним со стороны обучаемых.

 Советская власть всегда уделяла много времени подготовке бывших красноармейцев, рабочих, крестьян и иностранцев. На курсах ликбеза регулярно проводились политические беседы, которые коммунисты-агитаторы проводили достаточно умело, доходчиво и проникновенно. Большой акцент в политподготовке работников завода делался на культмассовую работу. Эта работа сводилась к политпропаганде, художественно-национальной самодеятельности. Последняя вызывала особенно положительный отклик у работников завода.

 На заводе был большой клуб, в котором работало несколько десятков художественных коллективов. Несмотря на трудную физическую работу, плохое питание и быт, рабочие охотно участвовали в самодеятельном творчестве. Среди клубных коллективов были коллективы художественной самодеятельности, которые представляли самобытную национальную культуру. Конечно, уровень художественного мастерства был примитивен и низок, но участники самодеятельности чувствовали себя раскрепощенно и самозабвенно участвовали в ней. Постепенно пружиной и душой этой самодеятельности стало руководство клуба, в которое входили Александра Ивановна и два артиста нижегородских театров. Она стала основным организатором всех начинаний художественной самодеятельности, особенно среди иностранцев.

 К 1930 году Александра Ивановна оставила свое счетоводство и полностью сосредоточилась на культурно-массовой работе завода. К этому времени ей уже минуло 18 лет. Она была симпатичной, пышущей здоровьем девушкой среднего роста с хорошо сложенной фигурой. Она была улыбчивая, смешливая, ее серебристый голос радовал окружающих. Она играла в постановках, танцевала, но с пением у нее не получалось.

 Общаясь с иностранцами, она понемногу начала говорить на их языках. Труднее всего было, конечно, с китайцами. Однако китайский культорганизатор Линь довольно сносно говорил по-русски. Он был сыном крупного китайского политэмигранта и с детства постоянно слышал русскую речь. В грузинской группе таким организатором был «подпасок» Квасалия Георхелидзе, которого звали просто «Саша».

 Александра Ивановна купалась в заводской славе, признательности всего завода. Ей даже повысили зарплату. Естественно, находясь в зоне повышенного внимания, у нее было много поклонников, которым она отвечала всем одинаково: «Я замуж не собираюсь, а может быть, и совсем не выйду!». Линь и Саша Георхелидзе ухаживали особенно настойчиво. Однажды Линь пришел даже домой и встречался с мамой Александры Ивановны. Он говорил, что не собирается ехать в Китай, и что он является кандидатом в очередную группу «подпасков» и кандидатом в члены ВКПб.

Мама, Евдокия Андреевна, от разговоров уклонялась и говорила, что решать все должна дочь. Сейчас не старые порядки и у родителей, как правило, никакого приданого нет. Поэтому взрослые дети свою судьбу обычно решают самостоятельно или же ставят родителей в известность.
 
 Александр Георхелидзе действовал более тонко, ненавязчиво. В художественной самодеятельности он организовал номер «Парная лезгинка». В этом танце он выступал в национальной грузинской одежде, с кинжалом, в мягких кожаных сапогах. А Александра Ивановна в паре с ним представляла грузинскую невесту. Этот номер вместе с музыкой грузинской лезгинки имел оглушительный успех. С этим танцем Александр и Александра несколько раз выступали на центральных площадках Нижнего Новгорода.

 Саша Георхелидзе (так он просил себя называть) был чуть выше среднего роста, стройный, чернявый, с узким выразительным лицом и хорошо говорил по-русски. Он был родом из села около города Мцхета в Грузии, где жили его родители. Саша был поздним ребенком, 1909 года рождения. Его старший брат работал на Бакинских нефтепромыслах, участвовал в революционном движении. С приходом Советской власти он оказался в Москве, а с 1919 года и его младший брат Александр   жил в Москве, учился в русской школе и, как и старший брат, был активистом. Его появление среди «подпасков» было закономерным.

 Саша Георхелидзе к каждому празднику и к 8 Марта (этот праздник только недавно стали праздновать) дарил Александре цветы. В первое время мама, Евдокия Андреевна, недоумевала: «Опять кто-то в дверную ручку сунул букет цветов! Ну не мне же! Значит, это Шурке!» Отец говорил: «Шурка, смотри, принесешь китайца в подоле!». Дело в том, что китаец Линь старался чаще быть с Шурой и поэтому у отца сложилось впечатление, что претендентом на брак будет именно он. Александра Ивановна, заливаясь серебристым смехом, отвечала: «Нет, папа, не принесу. Я выйду замуж только за любимого человека!»

 В начале 1932 года Саша Георхелидзе сделал Александре Ивановне долгожданное с ее стороны предложение о замужестве. Хотя была зима, свадьба была по понятиям того трудного времени, пышная. Администрация завода и коллектив художественной самодеятельности решили устроить широкую свадьбу, то есть приглашались все, кто хотел принять в ней участие. В новом, недавно построенном здании заводской столовой, были накрыты столы почти на 250 человек. Жених и невеста были в своих танцевальных нарядах, которые стали для них свадебными и пророческими. Ни у жениха, ни у невесты никакого приданого не было.

 Саша Георхелидзе говорил, что его приданым является бешмет и кинжал. Но главным его приданым было доверие, которое ему оказывает завод, назначив на должность мастера. Перед самой свадьбой ему сообщили, что вся группа мастеров направляется на стажировку в Америку на заводы автомобильного магната Форда.

 У невесты Александры Ивановны все же было своеобразное небольшое приданое. Это были золотые кольца для нее и жениха. На свадьбу ее мама, Евдокия Андреевна, и три ее брата-холостяки, работники частной пекарни, не сговариваясь подарили ей по золотому кольцу. Однако, в крестьянских семьях было не принято носить золотые кольца на руках. Это считалось купеческой модой и недостойно простого крестьянина. Вот эти-то кольца в условиях уже затихающего НЭПа (новой экономической политики) и были подарены молодоженам, как единственная ценность семьи.

 Молодоженов завалили подарками. В материальном отношении их ценность была невысока, но они выражали глубокую признательность молодоженам за их самоотверженный общественный труд. На свадьбе выступал парторг завода, который сделал молодоженам весьма ценный подарок – им выделили в рабочем общежитии отдельную комнату в 12.кв.м.

 В течение нескольких месяцев шло усиленное обучение английскому языку отъезжающих в Америку мастеров-бригадиров. Отправка в эту командировку немного затянулась, но в 1933 году группа все же отправилась в США морским путем.

 Удивительно то, что молодожены, активно участвующие в художественной самодеятельности, практически вдвоем не фотографировались. На память об этом времени осталась лишь одна фотография послесвадебного года. Александра Ивановна была безмерно счастлива. Саша Георхелидзе оказался очень заботливым и внимательным мужем. Постоянно говорил о своей красивой Грузии и планировал, что в первый же свой отпуск они поедут в Грузию, где он познакомит свою молодую жену со своим большим семейством.

 Шло время. Саша Георхелидзе работал на заводах Форда. В своих регулярных письмах он сообщал, что они проходят практику примерно в течение недели на каждом рабочем месте на одном из автомобильных заводов Форда. Их знакомят со всеми технологическими процессами, читают лекции по физике, химии, экономике, управлению. Он писал: «Дается много информации, она воспринимается с трудом, поскольку у половины русских мастеров лишь только 6-7 классов образования». Он писал, что американские рабочие очень дружелюбны, им очень нравится наша открытость, умение общаться по-дружески.

 Американские рабочие завода активно ругают капиталистов (но не своего Форда), а также банкиров-ростовщиков. Им очень нравится наша революция, а особенно – результаты революции. Американцы мало интересуются внешним миром. Американские рабочие ничего не знают о России, и их это даже не интересует. Здесь читают свою местную прессу, неохотно знакомятся с внешними событиями.

 Наконец, закончился срок американской командировки. И мастера-автозаводцы направились в обратный путь в Россию. Возвращались также морским путем. Была поздняя осень, было холодно, дули сильные ветры с дождями. Все автозаводцы были легко одеты. На них были простые утепленные куртки, но не было теплого белья. В каютах было холодно, но питание было приличное.

 На обратном пути Саша Георхелидзе сильно простудился, заболел воспалением легких. В Нижний Новгород он прибыл очень больным, у него постоянно была высокая температура, а в последние дни своей жизни он уже не вставал с постели. Врачи сообщили, что Александр уже не жилец на этом свете. Саша слезно просил своего старшего брата, чтобы его с женой отправили к его родителям в Грузию. Его старший брат и дирекция автозавода организовали им отъезд в Грузию. К нему и его жене, которая была на последних сроках беременности, прикомандировали двух сопровождающих, один из которых был грузином.

 В дороге Александр практически постоянно лежал, периодически впадал в беспамятство. Он постоянно говорил, что хочет увидеть Грузию и своих родителей, и что он знает о своей скорой кончине. Он мужественно относился к своему трагическому положению. Просил жену помочь его старикам.

 Саша Георхелидзе умер буквально в несколько сотнях метров от своего родного дома. Такой приезд младшего сына к своим родителям был для них трагическим ударом. Состоялись грузинские похороны. Буквально через месяц Александра Ивановна родила дочь. Имя ей дали Роза, как этого хотел отец, а возможного сына он просил назвать традиционным грузинским именем Георгий.

 Родители мужа, отец Парнауз и мать Гортензия, были достаточно пожилыми людьми. Им было уже за семьдесят. Отец был плотный коренастый старик с большой окладистой бородой. Мама была небольшого роста, сухощавая. Она сильно болела и постоянно лежала.

 Дом Сашиных родителей был большой даже по грузинским меркам. Одноэтажный, с большой террасой вдоль всего дома. Это была просторная крестьянская усадьба. Родители держали корову, несколько овец, козу и птицу. За домом, по склону холма, был приусадебный участок, часть которого засевалась кукурузой, а на другой половине рос виноградник.

 Родители мужа были убиты горем в связи со смертью своего младшего сына. Они возлагали на него большие надежды. Старший сын жил в Москве, был на партийной работе и в село, конечно, он возвратиться не мог. Дочь Офелия (Тамара) была замужем и жила в Кутаиси.
 
 Родители мужа были сильно обеспокоены своим будущим. Приезд Александры Ивановны они восприняли с большой радостью. Целый месяц Александра Ивановна соблюдала традиционный траур, ходила во все черном. Все ее заботы были сосредоточены на родившейся дочери Розе. Отец мужа немного говорил по-русски, в свекровь по-русски не говорила совсем. Первые четыре месяца жизни в доме Александра Ивановна занималась домашним хозяйством и помогала свекрови. Всеми сельхозработами занимался отец Парнауз, а дойкой коровы и козы занималась пожилая соседка.

 Отец Парнауз как мог утешал Александру Ивановну и постепенно внушал ей, что она со своей дочерью теперь является фактической наследницей этой усадьбы. Пройдет некоторое время, затихнет боль о потере мужа. Александра Ивановна молодая, очень красивая женщина. Она сможет здесь выйти замуж за достойного человека, желательно, чтобы он был грузином или даже русским. На эти разговоры Александра Ивановна отвечала молчанием. Но ее все время обуревали мысли: она горожанка, остаться на всю жизнь в деревне не может, хотя родители мужа ей очень нравились. Она мучительно соображала, что ей делать и как быть дальше.

 Через полгода после похорон приехала сестра мужа Офелия со своим мужем Сахо (Сандро). Они жили в Кутаиси, были горожанами и хорошо понимали все смятение характера Александры Ивановны. Она сказала им честно, что не сможет жить в деревне и что к ней вот-вот приедет брат Александр из Казани. Он подросток, ему 16 лет. Она надеется на то, что вместе с братом и дочерью Розой ей удастся уехать к своим родителям.

 Офелия и ее муж Сандро приняли горячее участие в устройстве дальнейшей судьбы Александры Ивановны. Было принято решение родителям мужа ничего не сообщать. Брат Александр пусть приезжает, осваивается с обстановкой. В конце года Александра Ивановна с дочерью сначала переберется в Кутаиси. Поскольку такой отъезд практически будет побегом и родители мужа, вопреки всему, могут оставить Розу, дочь своего сына, у себя. Сельчане же полностью поддержат Парнауза в этом решении. Поэтому в Грузии оставаться нельзя. Сахо сказал, а он был участником Гражданской войны, что у него есть хорошие знакомые – однополчане в Майкопе, с которыми он договорится о дальнейшем обустройстве Александры Ивановны.

 Через неделю к Александре Ивановне приехал брат Александр. Это был шестнадцатилетний подросток, кудрявый, очень общительный, услужливый. Он сразу вписался в эту семью. Быстро освоил грузинский бытовой язык, стал неплохо танцевать лезгинку, а грузинскую песню Сулико под свой аккомпанемент на мандолине пел так четко, что односельчане говорили, что он поет, как настоящий грузин.

 Александр активно и много помогал старику Парнаузу по хозяйству. Старик так расположился к нему, что после двух месяцев его пребывания в селе стал убеждать его, что ему лучше жить здесь, а не в его городе Казани: «Слушай, Александр! Ты посмотри, какой красивый и большой дом, прекрасная усадьба! А какой виноград! У нас все есть: два дерева грецкого ореха, растут персики, мандарины, а какая у нас кукуруза! А какое я делаю вино! Александр, будь нашим сыном! Ты и твоя сестра, моя внучка Роза, вы здесь организуете прекрасно свою жизнь. Мы с женой уже старые. У нас здесь много красивых девушек. Женись и живи, пожалуйста, в свое удовольствие. Если хочешь, женись на русской девушке – пожалуйста!» Александр посмеивался и говорил, что он жениться не собирается, что ему надо дальше учиться и вообще он мечтает быть летчиком или моряком, то есть хочет пойти служить в Красную Армию. На это старик Парнауз говорил: «Да, дорогой, учиться, конечно, надо. Мы рядом с городом. Здесь есть где учиться. Женитьбу откладывать никогда не надо, а в Красную Армию сейчас не всех принимают. Так что подумай, дорогой. У тебя здесь может сложиться очень хорошая жизнь». На всю жизнь у Александра остались самые хорошие воспоминания о старике Парнаузе.
 
 Осенью 1935 года сестра мужа Офелия со своим мужем Сахо приехали на двух тарантасах и практически тайком, забрав Александру Ивановну и ее дочь, поспешно уехали в Тбилиси, оставив старику Парнаузу извинительное письмо. Письмо было написано по-грузински, но от имени Александры Ивановны. В нем она искренне благодарила родителей мужа за любовь и ласку, просила прощения за то, что уехала не попрощавшись. В письме она объясняла свой отъезд тем, что она горожанка, по своему образу жизни она не вписывается в деревенскую жизнь, и поэтому вынуждена уехать. Она писала, что едет не в Казань, а куда – пока не знает. И что дочь Роза будет носить фамилию отца – Георхелидзе. В конце она сделала приписку: «Дорогие мои родители мужа, я Вас очень полюбила и буду уважать всю жизнь!». В конце стояла подпись – Александра.

 Вторая жизнь

 В Кутаиси Александра Ивановна прожила два дня в квартире Офелии. Затем в сопровождении мужа Офелии Сахо выехала в Майкоп. Оказывается, во время Гражданской войны Сахо служил в Красной Армии в Грузинской стрелковой дивизии в должности комвзвода, а его командиром роты был бывший подпоручик Царской Армии Владимир.

 Владимир, рождения 1898 года, был сыном сельского священника в городе на Волге. С гимназических лет он примкнул к революционной деятельности. Он находился под надзором полиции с 1913 года. И в это же время из-за разногласий с отцом-священником ушел из дома, стал профессиональным революционером. В конце 1915 года добровольно вступил в армию, окончил курсы прапорщиков, был направлен на западный фронт. Но произошла Февральская революция 1917 года. Он был избран в полковой комитет. И в 1917 году он уже был в Петрограде. Здесь он одним из первых вступил в Красную Гвардию, а затем в Красную Армию. В 1918 году он в составе отряда добровольцев был направлен на Восточный фронт на борьбу с Колчаком. Конец Гражданской войны он встретил в Астраханской (Грузинской) стрелковой дивизии в должности командира роты. У него была положительная характеристика, но в партию большевиков его не принимали, так как он был сыном священника, да еще и офицером Царской Армии. После расформирования дивизии его, как активного участника Гражданской войны, по направлению военно-партийных органов власти и как образованного человека направили на работу в город Майкоп в распоряжение местных властей. Владимир и Сахо встретились случайно в городе Сочи, где оба были в служебных командировках.
 
 Сахо оставил Александру Ивановну в небольшой гостинице, а сам направился по известному ему адресу к Владимиру. Владимир очень тепло встретил Сахо в своей просторной трехкомнатной квартире. По тем временам это была большая роскошь. Сахо подробно рассказал о своей жизни и, казалось, был доволен своим положением. Он руководил райпотребкооперацией в Кутаиси. В ответ Владимир поведал о том, как сложилась его судьба после Гражданской войны. Его дивизия была расформирована после 1925 года. Незначительная часть командиров дивизии продолжили службу в армии. Шел процесс значительного сокращения армии. Сокращению подлежали в первую очередь, по мнению власти, те, кто был политически ненадежен и имел какие-либо темные пятна в биографии. Владимир по происхождению был из семьи священнослужителя, да и бывшим царским офицером, хотя в армии прослужил около года. Владимир увлеченно вспоминал:
- А помнишь, Сахо, как мы воевали под Царицыном, как нам было трудно, не хватало обмундирования, обыкновенной жратвы? Давали лишь по десятку патронов, и вся надежда была на штыковой бой! А помнишь, Сахо, какая дружная у нас была рота, да и весь полк?
- Володя, ты пользовался очень большим уважением всех красноармейцев и командиров. Не случайно тебя два раза выбирали командиром роты! – отвечал Сахо.
- Сахо, в первый раз меня выбрали в солдатский совет Псковской дивизии. Я тогда был желторотым прапорщиком и никакой ценности, как офицер, не представлял. Но к этому времени я уже несколько лет занимался революционной деятельностью и примкнул к партии социал-революционеров. Их тогда называли эсерами. А помнишь, Сахо, какую трепку мы задали хваленому донскому казачеству? Правда, через некоторое время они получили большое подкрепление и такую же трепку задали нам. И они полностью нас уничтожили бы, если бы не подоспел наш бронепоезд. Нам, конечно, повезло, а то бы сейчас мы с тобой не распивали это прекрасное грузинское вино.

 В Майкопе удивились, что я не большевик, но учли мое образование, участие в Гражданской войне и направили «командовать» всей торговлей в Майкопе. Торговлей я никогда не занимался, к торгашам всегда относился с предубеждением. На этой работе я столкнулся с повальным воровством, открытой лестью и лицемерным признанием советской власти, хотя в разговорах один на один ее поносили, не стесняясь. Нехватка всего и вся, скрытые противодействия приверженцев царской власти сказывались постоянно. Я плохо разбирался в экономике, бухгалтерии, да и в управлении тоже. Мы же ведь привыкли к армейским командным приказным методам управления. Мои попытки быстро наладить честную добросовестную, а главное, дисциплинированную торговлю порой наталкивались на открытое сопротивление. Меня даже пытались убить! И если бы не мой наган, подаренный мне комдивом, то все закончилось бы для меня плохо.

 Однажды один из моих заместителей, который постоянно писал на меня доносы, при всех обвинил меня во всех трудностях райпищеторга и в том, что я сознательно их создаю, являюсь поповичем и царским офицером. В гневе я не сдержался и этому провокатору отвесил сильную оплеуху. После этого меня отстранили от работы, хотя знали, что я бескорыстен и пропадаю на работе с утра до ночи. Целый год я был без работы. Кругом была безработица, куда-либо устроиться было невозможно. Наконец, мне удалось устроиться на нищенскую зарплату в частную контору, которая помогала неграмотным жителям писать письма, читать полученные письма, писать жалобы и обращения к органам власти.

 Ты помнишь, Сахо, мою жену Люду, которая была санитаркой? Она оказалась моим ангелом-хранителем. Небольшая хрупкая женщина отличалась сильной волей и большим оптимизмом. Как только я начал работать в райпищеторге, сделал все от меня зависящее, чтобы она поступила на медицинский факультет Ростовского университета. Она стала врачом-терапевтом. Но ты видишь эти пустынные комнаты и по-дружески задаешь вопрос, а где же моя жена? Дело в том, Сахо, что моя дорогая Люда пять лет назад умерла от чахотки. На ее здоровье сказались трудности Гражданской войны, наши голодания после армии, и только последние несколько лет жизни она жила в нормальных условиях и с приличным питанием. С тех пор я не женат. В этой пустой квартире живу один. Прибирает и готовит пищу соседка- пожилая женщина с первого этажа этого дома.

 После годичной моей безработицы меня вызвали в горком партии, хотя я по-прежнему не был большевиком, и предложили возродить, а практически заново создать завод по разведению шелковичных червей. Я сказал, что ничего не понимаю в этом деле, но приложу все усилия к выполнению этой задачи. Мне сказали: «Правильно, большевики трудностей не боятся!»

 В 1927 году я приступил к работе. Фактически никакого завода не было. Это были развалины бывшей частной иностранной фирмы, которая начала заниматься весьма прибыльным делом – разведением шелковичного червя. Заводом называлась большая земельная площадка на окраине города, которая была когда-то обнесена высоким забором. Здесь были остатки одноэтажных длинных теплиц, котельной, в которой было разграблено все оборудование, а также ряд складских помещений. У въезда на участок стоял небольшой двухэтажный каменный дом, который имел только стены и пустые окна. Когда я в первый раз увидел всю эту разруху, у меня появилось сомнение, а найдутся ли деньги на восстановительные работы, найдутся ли прежние специалисты, смогу ли я освоить эту технологию?

 На следующий день я снова пришел в горком партии, и здесь неожиданно встретил бывшего комиссара нашей дивизии. Именно он оба раза в дивизии рекомендовал меня избрать командиром роты. Я был несказанно рад этой встрече. В одной из комнат горкома мы с ним проговорили почти два часа. Я с горечью поведал ему о своем житье-бытье.

 Он был старше меня на десять с лишним лет, был профессиональным революционером. Он сказал мне по-отечески: «Володя, сейчас у советской власти очень трудное время. Недостаточно победить в Гражданской войне, нужно победить и в экономике. Мы сейчас это пока сделать не можем. Буржуазное отродье всех мастей сейчас поднимает голову. Мы вынуждены согласиться и проводить новую экономическую политику, то есть оживить частное предпринимательство, использовать частную инициативу, не продавая ни пяди нашей земли. Нам нужно 15-20 лет, чтобы пройти эту тяжелую полосу жизни. Но простой народ, естественно, живет сиюминутными сегодняшними интересами. Советская власть сейчас пытается использовать все возможное, чтобы вывести народное хозяйство из кризиса. Производство шелковичного червя – это маленький доходный ручеек для нашей страны и его нужно воссоздать и активно использовать.

 Контролируя Майкопский горком партии, я случайно просмотрел картотеку потенциальных руководителей и активистов. И вдруг в ней я увидел знакомую мне твою фамилию. Это я рекомендовал горкому партии, предложил твою кандидатуру на должность директора этого несуществующего завода. Я не сомневаюсь, что с задачей ты справишься. Сейчас ты задашь мне десяток вопросов, как тебе быть. Скажу тебе прямо и откровенно – денег у нас нет. Но на самое необходимое, отрывая эти деньги у голодных ртов, мы будем находить. Надеюсь, что в дальнейшем это все сильно окупится. Будет тебе чертовски трудно, но ты же сильный человек!

 Вспомни, Володя, в каких трудностях были мы во время Гражданской войны. Здесь тоже фронт, только экономический. И сейчас многое зависит от таких, как ты. Однако, прошу тебя, оплеух больше не раздавать. Из тебя выйдет, рано или поздно, крупный советский руководитель!»

 Я ему ответил, что не являюсь большевиком, и в партию меня никогда не примут. Комиссар многозначительно помолчал и сказал: «Володя, ты образованный человек. Тебе еще нет тридцати лет, но ты уже  имеешь хороший жизненный опыт. Ты должен понимать, что свершилась Великая социальная революция, буржуазия стала внизу, а мы, низы, наверху. Это значит, что классовая непримиримая борьба будет идти до тех пор, пока не станет очевидно, что сопротивление буржуазии сломлено. Ты, конечно, никакой не буржуй, но являешься выходцем из буржуазного сословия. Более того, всей своей небольшой биографией ты выказал преданность социалистической революции. Для этого ты рисковал жизнью и это лучшая характеристика твоей ценности для советской власти. Я категорический противник протекции и кумовства, но как бывший комиссар дивизии, хорошо знавший тебя в годы Гражданской войны, всегда дам тебе рекомендацию для вступления в партию».

 Больше я с этим настоящим большевиком и честным человеком не встречался. За прошедшие почти десять лет мне все же удалось при полной поддержке партийных и государственных властей Майкопа воссоздать и развить производство шелковичного червя. Самое трудное было разыскать тех, кто занимался технологией разведения червя, тех профессионалов-знатоков. Троих удалось найти в Майкопе и несколько человек в Ростове-на-Дону и Москве. При существующей безработице нанять простых рабочих никакого труда не составляло.

 Первый коллектив завода состоял из двенадцати человек вместе со мной, не считая временных рабочих. Я вместе со всеми вел кладку стен из кирпичей, выполнял плотницкие и другие работы. При содействии властей я использовал привлекательный аргумент – продовольственный паек, особенно табак и сахар.

 Через пять лет, наконец-то производство шелковичного червя было восстановлено. Это производство оказалось очень щепетильным. Нужно было жестко соблюдать технологию, цикл размножения червей, температурно-влажностный режим, качество кормов, а также хранение и распространение готовой продукции. Я два раза по нескольку месяцев был на повышении квалификации в Ростовском университете, на сельхозфакультете. Я вместе с несколькими своими сотрудниками осваивал азы биологии, химии, растениеводства и другие.

 Вот уже третий год завод выдает продукцию. Коллектив завода уже составляет около ста человек. Мой авторитет у городской власти резко повысился. Учитывая экспортную ценность нашей продукции нас напрямую подчинили Москве. Теперь моя должность стала привлекательной, не то, что раньше, когда меня в лицо называли «директор-работяга».
 
 Ну, да что-то я разговорился. Тебе все это, Сахо, неинтересно, да и не нужно. Это я тебе по-дружески излил душу, как на исповеди. Ну, давай вернемся к твоим делам».

 Сахо оживился и начал излагать более подробно свою судьбу.
- Понимаешь, Володя, умер брат моей жены. Он был мастером строящегося Горьковского автозавода и по глупой случайности умер от воспаления легких. Умирать он приехал в родную деревню. Осталась вдова с малолетним ребенком. Ей всего двадцать один год. В деревне она оставаться не может. Родители мужа свою внучку ей не отдадут, поэтому я с женой тайком увезли ее из Грузии сюда, в Майкоп. Спасибо тебе, что согласился ей помочь. У нее небольшой опыт работы бухгалтера-счетовода на автозаводе.

 Владимир оживился:
- Она, действительно, бухгалтер? Это же здорово! У меня мой заводской бухгалтер является женой командира Красной Армии. Он получил назначение на Дальний Восток и они через несколько недель уезжают. Хорошо бы, если бы она смогла ее заменить!
Сахо рассказал, что Александра Ивановна на первых порах будет нуждаться практически во всем, и ей надо бы оказать помощь с жильем и работой.

 - Не беспокойся, Сахо, у меня работает секретаршей женщина, примерно сорока с лишним лет. Она дочь священника, который пропал в годы Гражданской войны. Живет с матерью на окраине Майкопа и, естественно, они нуждаются во всем. Я иногда помогаю им, направляя к ним на постой приезжающих на завод для обмена опытом специалистов. Сейчас уже поздно, а завтра утром ты, Сахо, отведи ее вот по этому адресу, а часам к пяти вечера она пусть придет в контору. Что касается ребенка – няньку найти нетрудно, желающих много. Вот передай ей эти деньги в счет ее будущей зарплаты. Дальше будет видно.

 Сахо пригласил Владимира в Грузию, обещая хороший отдых.

 На следующий день Александра Ивановна появилась в конторе. Состоялась первая беседа директора с новой сотрудницей. При первой встрече в сознании Александры Ивановны что-то всколыхнулось. Она смотрела на сидящего перед ней человека 30– 40 лет, светловолосого, с приятным русским лицом и располагающей улыбкой. Он расспросил ее о жизни. Сказал, что ей нужно жить и потерю мужа нужно стоически перенести. У Александры Ивановны появилось сомнение, сможет ли она выполнить обязанности бухгалтера всего завода. На что он ответил: «Приходно-расходные операции Вам известны, и Вы имеете опыт. Что касается банковских операций – это дело навыка. Уезжающий бухгалтер Вас этому обучит за один день. Основные трудности в Вашей работе – это работа с поставщиками и потребителями, а их у нас «кот наплакал». Няньку Вы можете нанять на бирже труда». «Хозяйка дома сказала, что няньку нанимать не надо, за ребенком она присмотрит сама» - ответила Александра Ивановна.

 Прошло полгода. Александра Ивановна успешно и быстро освоила все свои обязанности. Боль от смерти мужа постепенно проходила – семейная жизнь ее складывалась из двух небольших периодов: чуть больше полугода до командировки мужа в Америку и месяц после приезда из командировки. С первым браком ее связывала только дочь.

 Александра Ивановна постоянно чувствовала внимание директора завода к себе. По работе они ежедневно общались. И от него она переняла манеру дипломатичного, мягкого, но вместе с тем настойчивого поведения с внешними руководителями и потребителями продукции. Городские власти все охотнее воспринимали ее отчеты о деятельности завода. Директор завода Владимир Иванович приветствовал это и даже поощрял.

 Александре Ивановне Владимир Иванович понравился сразу с первых дней знакомства не только приветливой манерой поведения, но и постоянным участием в ее бытовом обустройстве.

 Владимир Иванович не только интеллигентно выглядел, но и на самом деле таковым был. И это резко выделяло его на фоне общей грубоватой среды, тем более после Гражданской войны. Он не курил, не пил, со всеми говорил вежливо и на «Вы», особенно с женщинами. Таких тогда называли «бывшими».

 Однажды в конце рабочего дня в конце недели Владимир Иванович спросил Александру Ивановну: «Что Вы делаете сегодня вечером»? Она ответила: «Как обычно, я все свободное время уделяю маленькой дочке». Он предложил ей пойти в театр, сказав, что он не без труда приобрел билеты на известных заезжих артистов. Александра Ивановна густо покраснела, сердце у нее екнуло и она, конечно, согласилась.

 После театра они почти три часа гуляли по окраине Майкопа около дома, где жила Александра Ивановна. Владимир Иванович подробно рассказал все о своей жизни, о своей первой жене и о своей холостяцкой жизни. Он считал, что остаток жизни проведет холостяком. Но встреча с Александрой Ивановной все в нем взволновало. Владимир Иванович без обиняков предложил ей выйти за него замуж, обещая, что будет примерным мужем и удочерит ее дочь Розу. Он просил дать ответ немедленно.

 Такое согласие Александра Ивановна дала. Однако Владимир Иванович сказал: «Нам можно завтра же пойти в ЗАГС и формально зарегистрировать наши отношения. Но я директор завода, а Вы бухгалтер того же завода. По существующим правилам родство этих должностных лиц не допускается». Значит, или Владимир Иванович должен перейти на другую работу или Александра Ивановна. Есть, правда, третий путь – Александра Ивановна может стать просто домохозяйкой. Но в новых советских условиях для молодой женщины это считается неприличным. «Пока суд да дело, – сказал Владимир Иванович, - я предлагаю следующее: Александра Ивановна с дочкой переезжают ко мне, в мою трехкомнатную квартиру, которая находится на втором этаже дома заводоуправления. Пока мы не решим наш должностной вопрос, формально, для общественности, я как бы уступлю вам одну комнату. За нее нужно платить прямо заводу. Наш завхоз, секретарь партячейки, Фадеич, проел мне шею: «Живешь, как буржуй, один в трехкомнатной квартире. Или женись, или часть квартиры отдай другим, у нас беспросветная нужда в жилье»!

 На следующий день Александра Ивановна с дочкой переехала в современную благоустроенную по тем понятиям квартиру, но с печным отоплением. У Александры Ивановны началась новая жизнь. Но на сердце у нее почему-то была некоторая тревога. Она объясняла это тем, что отношение к «бывшим» было сильно негативное. Это же был Майкоп – южный город! Здесь были сильны воспоминания о Гражданской войне, белогвардейщине, разнузданном казачестве. Шляпа, галстук и очки были внешними признаками «бывших», хотя, конечно, это было глупо!

 Владимир Иванович хоть немного, но все же был царским младшим офицером, подпоручиком. Да, участвовал в Гражданской войне, хорошо себя зарекомендовал, но он был поповичем (сыном священника). Антирелигиозная пропаганда была в это время довольно сильна.

 С другой стороны, Александра Ивановна во время своей работы на строящемся нижегородском автозаводе, находясь на острие культмассовой работы, активно боролась с проявлениями буржуазной   идеологии, с сопротивлением «бывших» при установлении советской власти. Она помнила рассказы своего отца, участника Первой мировой войны, о том, что офицеры их полка часто били своих солдата, чем вызывали их ненависть. Только в канун революции мордобой солдат стих, но неприязнь к такому офицерству у солдат, а, фактически, крестьян, в сознании укрепилась надолго.

 Александра Ивановна оказалась перед выбором. С одной стороны, Владимир Иванович был обаятельным, очень симпатичным человеком, которого все работники завода очень уважали за простоту общения, участливость и стремление помочь, чем можно. С другой стороны, Владимир Иванович был человеком другого сословия. Хотя революция отменила все сословия, но недоверие, неприязнь низшего сословия к любому высшему по мановению волшебной палочки исчезнуть не могла.
 
 Несмотря на активное участие в Гражданской войне и последующий самоотверженный труд, в партию Владимира Ивановича не принимали именно как «бывшего». В это время все большие и малые руководящие посты занимали, как правило, члены партии. Вот это противоречие и создавало тревожное ощущение у Александры Ивановны.

 Нахлынувшее на нее новое семейное счастье сделало свое дело, она без оглядки вступила в свою новую жизнь. 1936-1937 годы были для Александры Ивановны годами безмерного счастья. Она с Владимиром Ивановичем объездила все побережье Черного моря. На их несыгранную свадьбу он подарил ей очень дорогое рубиновое ожерелье. Он принципиально не дарил золотых вещей и говорил, что они у простого народа вызывают ненависть. Любое золото народ, и не без основания, связывает с воровством, насилием и буржуазией. Простой народ о ценности рубинового камня не имеет представления и воспринимает такое ожерелье, как бусы из обычных стекляшек.
 
 В конце 1936 года Владимир Иванович сказал, что чувствует приход осложнений в политической жизни страны. Все может быть!.. Поэтому он предложил Александре Ивановне ожерелье не носить, и для сохранности отвезти его к родителям в Казань.
 
 Действительно, в стране складывалась трагическая политическая ситуация. Начались массовые тайные и открытые гонения на инакомыслящих, политических противников и, конечно, в эти жернова борьбы, в первую очередь, попадали «бывшие».

 Весь руководящий состав завода и специалисты по шелководству были большевиками и участниками Гражданской войны. Из ста с небольшим работников завода выделялись трое беспартийных работников: директор завода и два «ветхих» старичка, которые были агрономами-шелководами, и еще бухгалтер. На заводе проводились открытые партийные собрания – тогда это было модно. На них критика и самокритика были довольно жесткими.

 На одном таком собрании парторг Фадеич заявил:
- Владимир Иванович, ты уважаемый нами человек, однако, к тебе есть вопросы, которые задают и партийцы и не партийцы. Скажи, пожалуйста, ты женат или не женат? Если женат, то почему не регистрируешь свой брак? А если не женат, то почему у тебя такие отношения с бухгалтером завода?
Владимир Иванович, немного помолчав и глядя на Александру Ивановну, ответил, что он не женат, и что отношения у него с бухгалтером хорошие, а все остальное – это его личное дело.

 На это Фадеич резко возразил:
- Личные, семейные, отношения директора завода, который должен для всех являться образцом поведения, не могут быть только его личным делом. У нашего коллектива есть второй вопрос, которым озабочен и горком партии. А суть его в следующем: в руководстве завода образовалось целое гнездо «бывших», это директор завода, его заместитель, секретарша, два мастера и некоторые рабочие. Владимир Иванович, как ты это объяснишь?

 Владимир Иванович ответил ясно и просто:
- У нас сложное и тонкое производство. Оно работает, как конвейер, малейшее упущение и мы лишимся трехгодичного производства шелковичного червя. Нужны образованные, дисциплинированные и ответственные, знающие работники. Моя биография вам известна. Мой заместитель – участник Гражданской войны, был командиром пулеметного взвода. Да, был поручиком царской армии, но это было до конца 1917 года. После этого он к царской армии никакого отношения не имел. Он из мещан, призван по мобилизации. Убыл из армии по демобилизации. К нам попал через бюро по найму, и вы знаете, что работает он не за страх, а за совесть. Секретарша – да, поповна, и старушка-мать ее – попадья, и что из этого? Отец ее сгинул в огне Гражданской войны. Эти две женщины живут на зарплату секретарши и своим тщедушным огородом. Нам очень важно, чтобы «бывшие» не были противниками нашей власти и хорошо трудились. А про двух «бывших», наших агрономов, практически стариков, скажу следующее: эти «бывшие» - наши курочки, которые несут «золотые» яйца. Нам здорово повезло, что удалось их разыскать, наладить и запустить шелковичное производство. Их на нашем собрании нет, так как они не в состоянии несколько часов просидеть на нем. Так что, большое спасибо этим «бывшим».
 
 Тем не менее, собрание (фактически партячейка) приняло решение:
1). Впредь директору завода на работу из числа «бывших» не принимать;
2). Упорядочить свои личные отношения с бухгалтером.

 В этот же вечер после собрания произошел первый разговор-размолвка у Александры Ивановны с Владимиром Ивановичем: «Володя, ты при всех назвал меня не женой. Так кто же я? Публичная девка?» Он ответил: «Шура, мы же с тобой договорились – завтра же идем в ЗАГС! Но тогда ты или я должны покинуть завод. Нужно немного подождать. Ну не может эта вакханалия длиться долго!»

 На следующий день Александра Ивановна оставила дочку Розу у матери секретарши и, не оставив никакой записки, уехала к родителям в Казань. Родители приняли Александру Ивановну с радостью. Она была в Казани всего лишь два дня. Оставила рубиновое ожерелье в сафьяновой коробочке. При этом она ни отцу, ни матери не сказала, что это очень дорогое ожерелье, а просто попросила его хранить. Ее родители никогда не имели практически никаких ценностей и не придавали им никакого значения. Этим ожерельем играли младший брат и младшая сестра Александры Ивановны. Нитка ожерелья разорвалась, большие граненные рубиновые камни были ссыпаны в коробку от папирос и хранились в нижнем ящике вместе с игрушками детей. В 1948 году младший брат Александры Ивановны видел лишь один камень от этого ожерелья.

 Во время пребывания Александры Ивановны в Казани произошел анекдотичный случай. Она привезла с собой сорокалитровый бочонок с красным вином. На летне-осеннем солнце, пока везли бочонок на пролетке, он разогрелся. Александра Ивановна ушла к своей подруге, а Иван Михайлович, ее отец, и ее дед Михаил Сергеевич ходили вокруг бочонка с вином, как коты вокруг масла. Дед говорил: «Иван, попробовать бы грузинского винца-то!» Иван отвечал: «Давай подождем, когда Шура придет!», дед настаивал: «Да что, убудет, что ли? Мы попробуем по стаканчику».

 Бочка стояла посреди комнаты, на боку была пробка, прикрученная проволокой. Иван Михайлович снял проволоку и, постукивая по пробке с разных сторон, попытался ее вынуть. Вдруг пробка бочки «выстрелила», ударила в потолок, а затем пошла узкая струя красного вина. Все вокруг окрасилось красным цветом. Иван Михайлович пытался пальцем заткнуть отверстие бочки, но оно было шире пальца, и струя вина горизонтальным веером пошла вокруг. Наконец, удалось ладонью закрыть отверстие, но струя уже ослабла сама по себе. Дед Михаил Сергеевич плакал навзрыд. Схватили полотенце и начали вино отжимать с пола в таз. В это время появилась мама Александры Ивановны, Евдокия Андреевна, и ахнула. Все в комнате было в красном цвете.

 Пришедшая вечером Александра Ивановна отнеслась к этому факту спокойно: «2/3 бочки вина все же осталось, а вот красное вино с одежды очистить будет непросто». На следующий день вечером Александра Ивановна уехала в Майкоп.

 Буквально через несколько часов в квартире родителей Александры Ивановны появился ее муж Владимир Иванович. Он был огорчен ее быстрым негласным отъездом и подумал, что она хочет разорвать их семейные отношения. С родителями Александры Ивановны он проговорил до глубокой ночи. Немного поиграл на гитаре, сняв ее со стены. В конце разговора он сказал, что, по-видимому, он с родителями больше не увидеться, что арестовали его заместителя и секретаршу.
 
  - Секретаршу, правда, после длительного допроса выпустили, но весь ее допрос сводился к получению информации обо мне. Чует мое сердце, что я тоже буду арестован.
 Иван Михайлович сказал:
- Володя, ты участник Гражданской войны, и если ты ни в чем не виноват и тебя поддерживает коллектив и партячейка, то нет никакого смысла тебя арестовывать.
 
 Владимир Иванович сказал, что его арестуют не потому, что он какой-то противник Советской власти, а потому, что он занимает видное руководящее положение, то есть из-за обычной человеческой зависти.

 - Причину выдумают любую, главное, что я – попович, из «бывших». Во всяком случае знайте, что я ни в чем грешном не виновен.

 Он попросил показать ему все фотографии, которые посылала родителям Александра Ивановна. Их оказалось лишь две: одна групповая (на пикнике), где его трудно было отличить от других, на второй было трое – Александра Ивановна, дочка Роза и сам Владимир Иванович. Он попросил отца Александры Ивановны отрезать его на этой фотографии и уничтожить. Он сказал:
 - Как хорошо, что мы не расписались в ЗАГСе. Иначе, в случае моего ареста, она была бы женой врага народа. А сейчас Александра Ивановна для меня посторонний человек.
 
 Действительно, с приездом в Майкоп, Владимир Иванович был арестован. Были изъяты все фотографии, конфискована его сберкнижка, на которой было немного денег. Были изъяты все его документы. Александру Ивановну несколько раз вызывали на допрос, все разговоры шли о Владимире Ивановиче. Все время допытывались, не создавал ли он подпольную организацию и с кем имел связи. Надолго остался разговор с парторгом Фадеичем: «Александра Ивановна, я понимаю твое горе. Как бы тебе объяснить попроще: понимаешь, Александра Ивановна, «лес рубят – щепки летят»! Я ничуть не сомневаюсь, что Владимир Иванович ни в чем не виноват.

 рестован был и бывший комиссар дивизии, в которой служил Владимир Иванович. Комиссар работал в аппарате Краснодарского крайкома партии. И, как нам сообщили, не разделял полностью политику партии жесточайшей борьбы с казачеством. Он считал, что репрессировать нужно лишь виновников, а семьи трогать не нужно. Эту его позицию посчитали близорукостью, а затем он был арестован. Конечно, пострадали все, которых он рекомендовал на выдвижение или в партию.

 Александра Ивановна, я теперь понимаю, насколько дальновиднее меня был Владимир Иванович. Вам сейчас было бы очень трудно, если бы ваш брак зарегистрирован. Меня тоже допрашивали и я, как участник Гражданской войны на севере России и хорошо знающий Владимира Ивановича за время совместной работы, дал ему хорошую характеристику. Хорошо о нем отзывались и другие работники завода, которых тоже допрашивали. Будем надеяться, что все обойдется не так грустно».

 После этого трагического происшествия в своей семье Александра Ивановна буквально за неделю сильно сникла. После смерти первого мужа уже никто не слышал ее звонкого серебристого смеха. А после ареста второго мужа она стала воспринимать свою женскую судьбу, как черную роковую женскую долю.

 Она мучительно вспоминала с детства всю свою недолгую жизнь. Ей было всего лишь 25 лет, но на ее долю уже выпали два тяжелых жизненных испытания. Ей вспомнился случай из юности. После окончания семилетки она с группой подруг шла мимо входа на шумную нижегородскую ярмарку. У ворот сидела средних лет цыганка с двумя малолетними детьми. Несмотря на бушевавший НЭП, кругом было много нищих разных возрастов, и обедневших крестьян, и горожан.

 Возбужденные окончанием школы, подруги шли мимо ворот, и среди них выделялась яркая Александра Ивановна не только внешним видом, но и приятным звонким смехом. Неожиданно цыганка попросила девчат помочь ей, если могут. Александра Ивановна внимательно посмотрела на детей и вынула из кармана жакета несколько рублей и отдала цыганке. Та обратилась к ней: «Милая девочка, ты как солнечный лучик, и сразу видна твоя добрая душа. Дай, моя милая, я тебе погадаю, послушай меня. Может это тебе в жизни поможет».
 
 Ее подруги поддержали просьбу цыганку, которая сказала следующее: «Ты сейчас живешь безмятежно, как райский цветочек. Ты красивая, общительная. У тебя хорошие родители и семья. Твой добрый характер от твоих родителей. У тебя впереди большая жизнь, будет много поклонников. Но помни, моя дорогая, большая человеческая жизнь состоит не только из светлого, в ней есть и много темного. Сохрани, пожалуйста, на всю жизнь свою доброту. Как бы тебе не было трудно в жизни, твоя доброта будет тебе ангелом-спасителем. Но жизнь тебе предстоит непростая!» Подруги молча выслушали цыганку, которая, закончив  гадание, оттолкнула руку Александры Ивановны и занялась своими детьми.

 Некоторое время подруги шли молча и одна из них сказала: «Шурка, наплюй ты на это гадание. Ну что может знать о тебе, о твоей жизни какая-то «темная» цыганка. Выкинь все это из головы».

 Об этом гадании Александра Ивановна рассказала своей маме, которая, однако, отнеслась к этому необычно. «Шура, конечно, этому гаданию не придавай большого значения. Все, что она тебе сказала, могла сказать тебе и я. Ты, действительно, добрая душа, но ведь в нашей семейной общине все такие. Помогаем друг другу, делимся последним. А ты, действительно, у меня красавица, и я с твоим отцом тревожусь о твоей дальнейшей жизни. Учиться дальше ты не пожелала, пойдешь на завод в помощники отцу. Он обучит тебя своему ремеслу и, может быть, ты станешь счетоводом и даже бухгалтером. А выскочишь спозаранку замуж, все пойдет наперекосяк. А без трудностей у людей жизни не бывает. Главное, Шура, соблюдай наши семейные традиции: уважай старших, опекай младших, старайся не держать на сердце зла, помогай людям чем можешь и не жди ответной благодарности».

 Этот разговор с цыганкой и мамой Александра Ивановна постоянно держала в голове. Ей почему-то казалось, что ее предыдущая, сравнительно беззаботная жизнь была как бы уравновешена этими двумя ее бедами. Она понимала, что оставаться в Майкопе ей невозможно, да и небезопасно.

 Она приняла решение уехать. Парторг Фадеич уговаривал ее не делать этого: «Директора нет, заместителя директора нет, все управление заводом держится сейчас на тебе, и если ты уедешь – это же развал!». Но он тоже хорошо понимал, что оставаться ей здесь небезопасно. Через день она сама себя рассчитала, оформила увольнение (ее заявление об увольнении некому было подписывать).

 С одним небольшим чемоданом, с дочерью на руках, Александра Ивановна срочно уехала, сказав, что отправилась в Сибирь. Оставив дочь у своих родителей в Казани, Александра Ивановна, действительно, села на поезд и уехала в Сибирь, опять не сказав никому, куда уезжает. Дело в том, что Александра Ивановна от Владимира Ивановича была уже наслышана о гонениях на семьи врагов народа. Поэтому ее такое поведение было попыткой самозащиты.

 В начале 1941 года Александра Ивановна приехала в Казань и устроилась бухгалтером в столовую авиационного завода. Через несколько месяцев грянула война. Наступили тяжелые военные будни: карточная система, дикие цены на продукты, но нужно было жить. Александра Ивановна, как могла, помогала своим пожилым родителям, в семье которых оставался ее брат  Константин и сестра Маргарита.

 К началу войны Александре Ивановне было 27 лет. Она стала сосредоточенной, не было слышно ее звучного смеха. Взгляд ее стал каким-то проникающе-внимательным, она как бы всматривалась в человека. Очень привлекательная внешне, с общительно-сдержанным характером, самостоятельная, она, конечно же, привлекала к себе внимание многих мужчин. Она наотрез отказывалась от любых предложений: «Хватит мне двух замужеств!»

 Война была в разгаре, шли дополнительные мобилизации, даже на военных заводах. Нежданно-негаданно у нее сложились хорошие отношения с Григорием Захаровичем Яковлевым. Это был рабочий высокой квалификации, который работал разметчиком на том же авиационном заводе. Бывший детдомовец работал на авиазаводе в Москве и в 1941 году был эвакуирован на авиазавод города Казани. Он постоянно пытался уйти на фронт, но у него была бронь, как у особого специалиста. Еще до войны он стал орденоносцем за свой труд.

 Александра Ивановна в 1943 году все же согласилась выйти за него замуж. В начале 1944 года Григорию Яковлевичу после настоятельной его просьбы удалось уйти на фронт. В марте 1944 года Александра Ивановна и ее младший брат Константин поступили на работу во фронтовой эвакогоспиталь, который формировался в Казани. Александра Ивановна была принята бухгалтером, а Константин – санитаром. Ему это удалось, прибавив себе два года в возрасте. И с этого момента они стали участниками Великой Отечественной войны.

 С госпиталем Александра Ивановна прошла свой боевой путь: Казань-Киев-Львов. Служащим госпиталя разрешалось иметь с собой взрослых детей, поэтому ее дочь Роза, которой было десять лет, находилась со своей мамой.
В августе 1943 года на Орловско-Курской дуге погиб младший брат Александр Иванович. Он был летчиком и погиб в бою.

 Шла к концу война. В начале 1945 года многие госпитали к концу войны были расформированы. Александра Ивановна с дочерью прибыла в Казань и снова приступила к прежней работе. Ее муж, Григорий Яковлевич, был сержантом, командиром отделения минометной роты. Каждую неделю присылал письма и 5 мая 1945 года прислал письмо, что Берлин взят,  он награжден орденом Отечественной войны и медалью «За отвагу» и что в июле-августе 1945 года он будет демобилизован и вернется домой. Естественно, Александра Ивановна с радостью получала эти письма и с нетерпением ждала приезда своего мужа. На сердце было радостно, несмотря на материальные трудности.
 
 Кончилась кровопролитная война, муж Григорий уцелел, и впереди предстояла мирная радостная жизнь. Через десять дней, в середине мая, Александре Ивановне пришло извещение о почтовой посылке. Посылка была небольшая, но обратный адрес был той войсковой части, где служил Григорий.

 Дома Александра Ивановна вскрыла посылку и обомлела -  там лежало официальное извещение о гибели ее мужа Григория Захаровича Яковлева 8 мая в Берлине. В его полевой сумке лежали ее письма, две фотографии, орден, две медали, знак «Гвардия». Все это было завернуто в полотенце. Лежали немецкие часы – штамповка в футляре. И письмо командира взвода.

 Он сообщал, что 8 мая во время прогулки взвода по улице Берлина с верхнего этажа дома раздался выстрел, которым наповал был убит сержант Яковлев. Оказалось, это фашист, видимо, выживший из ума старик с навешенными наградами, из пистолета стрелял в идущий по улице взвод наших солдат. Конечно, друзья сержанта Яковлева за это убийство воздали немцу должное. Далее командир взвода сообщал, что сержант Яковлев был храбрым, отважным и умелым младшим командиром. Пользовался заслуженным авторитетом и являлся одним из кандидатов для отправки на курсы младших офицеров.

 Александра Ивановна читала официальное извещение и письмо, глаза ее застилали слезы, губы дрожали и вся она обмякла, молча плакала, опустив голову над столом. С работы пришла ее мама и снова с Александрой Ивановной вместе горько плакали.
 
 По мнению Александры Ивановны, тяжелый рок постоянно ее преследует. Ей всего лишь 32 года, в она уже пережила трех мужей. В душе своей она уже дала зарок не выходить замуж ни при каких обстоятельствах. У нее есть дочь от первого брака, и все внимание будет сосредоточено на ней. Чтобы заглушить свою боль и не казаться родственникам изгоем, она через систему оргнабора завербовалась на работу в Казахстан финансовым уполномоченным по сельхоззаготовкам. Работа была трудная, с постоянными разъездами, но хорошо оплачивалась.
 
 Александра Ивановна щедро помогала своим родителям, у которых находилась дочь. Роза была любимой внучкой. Внешне Роза была грузинкой – в отца, а по характеру – в мать, бабушку и дедушку. Но, как говорится, беда не ходит одна. В третьем классе Роза сильно заболела. У нее обнаружили рак кишечника. Она была отличницей и в первое полугодие 1948 года к ней на дом приходили преподаватели и одноклассницы, которые жили в этом же доме. В 1948 году Роза скоропостижно умирает. Вызванная телеграммой приезжает Александра Ивановна. Это был четвертый трагический удар по ее женской судьбе. Александра Ивановна возвратилась в Казань и все последующие годы, до своей смерти в 1975 году, жила в Казани безвыездно.

 Через десять лет после смерти И. Сталина в 1963 году она решила посетить Майкоп. В газетах писали о реабилитации осужденных в 1937 году. У Александры Ивановны затеплилась надежда – не уцелел ли Владимир Иванович, ее второй муж.

 В Майкопе она обратилась в местное Управление госбезопасности с запросом о судьбе своего мужа Владимира Ивановича. Но ее запрос не приняли, так как она юридически его женой не являлась. Женщина-следователь, у которой она была на приеме, сочувственно отнеслась к ее женской судьбе. Александре Ивановне она сказала, что, скорее всего, Владимир Иванович погиб, и ей не нужно тратить энергию на поиск информации о нем.

 Александра Ивановна прошла по знакомым местам Майкопа. Дом, где она снимала квартиру у поповны, сильно обветшал, и прежних жителей в нем уже не было.

 Она прошла на окраину города, где когда-то находился завод по производству шелковичного червя. Узкая дорога перед заводом стала более широкой, окультуренной. На противоположной стороне дороги стоял ряд пирамидальных тополей, а за ним находилась зеленая площадка и большая арка – вход в парк. У самой дороги у входа в парк стояли две садовые скамейки. Александра Ивановна села на одну и стала смотреть на другую сторону дороги, где когда-то размещался завод. Это фактически была пустая площадка. Двухэтажное здание бывшего заводоуправления уцелело, но рядом с ним не было никаких построек. Не было заводского забора и никаких производственных построек. Вся площадь бывшего завода заросла мелким кустарником.
 
На Александру Ивановну нахлынули воспоминания прошлого. Эти несколько лет счастливой безмятежной жизни с Владимиром Ивановичем, которые прошли на втором этаже этого дома, стояли у нее перед глазами. Однако суровая правда жизни перечеркнула эти приятные воспоминания.
 
 Она сидела на скамейке немного сгорбившись, глядя на дом. По ее лицу текли слезы. Мимо проходили редкие прохожие. К ней подошла пожилая женщина, села рядом и участливо спросила: «Женщина, вам плохо? Я могу Вам чем-то помочь?» Александра Ивановна, не поворачивая головы, медленно сказала: «Спасибо. В моем горе никто мне помочь не может». Она медленно встала и пошла к вокзалу. Она с горечью понимала, что и эта ее последняя надежда угасла.

 Александра Ивановна на глазах постарела, как-то почернела, сильно сгорбилась, стала сильно курить и часто тихо плакала. Она стала молчаливой, перестала с кем-либо разговаривать и лишь односложно отвечала на задаваемые ей вопросы. От былой красоты не осталось и следа.
 
 В начале 50-х годов возвратился из армии ее младший брат Константин, который стал учиться в авиационном институте. Александра Ивановна была для Константина практически второй матерью. Она опекала его, как и младшую сестру Маргариту, постоянно и самоотверженно. И всю свою жизнь Константин считает, что находится перед Александрой Ивановной в неоплатном долгу.

 В 1956 году умирает отец Иван Михайлович. В 1958 году ее брат Константин после окончания института уехал в Москву и у него началась своя семейная жизнь и большая научная карьера. Младшая сестра Маргарита вышла замуж за офицера, в Казани не жила, так как сопровождала мужа по всем гарнизонам, где он служил. В казанской квартире Александра Ивановна жила со своей мамой. В соседней комнате жил ее дядя, Яков Михайлович, инвалид войны. До самой пенсии Александра Ивановна жила тихо, незаметно, работая бухгалтером. По вечерам они с мамой вели тихие беседы, обе внутренне плакали, но слез уже не было, они давно были все выплаканы.

 Примерно раз в три года приезжал в отпуск брат Константин. Хотя он был еще начинающим научным работником и заработок у него был небольшой, тем не менее он всегда привозил подарки своим «мамам» - Евдокии Андреевне и Александре Ивановне. В 1963 году брат Константин защитил кандидатскую диссертацию и с этого момента он ежемесячно высылал своим «матерям» сначала по 40, а потом по 50 рублей в месяц, что составляло половину оклада начинающего инженера.

 В последние годы своей жизни Александра Ивановна превратилась в маленькую сухощавую молчаливую старушку, но до конца жизни у нее сохранилась распахнутая добрая для людей душа. Она могла отдать свои последние деньги, если у кого-то из ее знакомых было тяжелое положение.

 Мама, Евдокия Андреевна, пережила ее почти на пять лет и все время недоумевала: «Какая тяжелая женская доля выпала моей дочери». Евдокия Андреевна спрашивала себя и своего сына Константина, который уже стал доктором наук и профессором: «Почему все же так сложилась судьба у Шуры, ведь у нее было все: красивая, здоровая, умная, добрая, ласковая. Казалось, что у нее есть все для жизни счастливой женщины, а вышло все наоборот. Неужели осуществилось предсказание уличной цыганки?» Сын Константин разубеждал ее в этом: «Это цепь случайностей, которые, к сожалению, проявились на фоне трагических судеб всей страны. Гражданская война перепахала судьбы не только отдельных людей, но и целых народов всей страны».

 Еще при жизни Александры Ивановны Константин всегда говорил ей теплые слова, но, как он считал впоследствии, говорил мало, и лично ей никаких писем не писал. И за это корит себя всю оставшуюся жизнь. Он говорил сестре: «В нашей семье двое погибли по культу личности, двое погибли на фронте. С войны пришли два инвалида, но нам с тобой повезло – мы остались живы, хотя это было очень трудно, особенно во Львове и восточной Польше».

 Окидывая взглядом эту необычную женскую судьбу, удивляешься, как эта простая русская женщина не сломалась. Она три раза трагически овдовела. Злой рок преподнес еще один жестокий удар – умерла единственная дочь. Так сложились обстоятельства, что от их большой семьи в Казани остались лишь два человека – она и ее старушка мама. Младшие брат и сестра жили своими семьями и их не было рядом. Это также психологически усиливало трагизм ее положения. Да, младшие брат и сестра оказывали ей всевозможную помощь и уважение, но их не было рядом.

 Одиночество Александры Ивановны облегчалось тем, что рядом была ее мама, но она сильно старела на глазах. Александра Ивановна все время думала о своей прошедшей жизни, считала ее бессмысленной. У нее постоянно возникали мысли о ненужности ее жизни. Приехала в Казань ее младшая сестра Маргарита с мужем, который вышел в отставку. Постоянная связь с семьей младшей сестры, ее детьми значительно взбодрили Александру Ивановну.
 
 Прожив 62 года, Александра Ивановна завершила свой земной путь в 1975 году. Все родственники скорбели по Александре Ивановне и говорили, что на ее долю выпала жестокая женская судьба. Но несмотря на это, Александра Ивановна всю жизнь была добрым отзывчивым человеком. И всю жизнь самоотверженно помогала семейной общине. Оглядывая ее необычную жизнь невольно на ум приходит народная мудрость: «Не родись красивой, а родись счастливой!»