5. Мишка Снигирь
В помещении царил багровый полумрак.
О’Лонни уселся за деревянный столик и принялся жевал безвкусный гамбургер, запивая его прогорклым пивом. За сизой пеленой дыма фигуры в пивной казались какими-то ирреальными, как бы восставшими из какого-то потустороннего мира. С авансцены выплёскивался страдальческий вопль певца с красным гребнем на обритой голове и кожаной, увешанной цепочками и блестящими бляшками тужурке, сопровождаемый надрывным стоном электрогитар:
Я свободен,
И от зла, и от добра!
Я свободен!
Я забыл, кем был вчера!
За соседним столиком о чём-то толковали двое чокнутых клиентов Люцифера. Сквозь дикую какофонию звуков до О’Лонни долетали обрывки их фраз:
– Поговаривают, будто бы сейчас в институте профессора Коломойского разрабатывают новую версию вебштейнов – глобстоунов. Лихие ребята будут, скажу я тебе! Без всяких сантиментов! Еще покруче нас цивилизованы будут.
– Стопроцентные демократы, а?
– Вот именно! Демократы – дальше некуда. А людей я бы вообще сократил. Всех до единого.
– А на фига?
– А так, на всякий случай. Люди вообще ненадежны. Никогда не знаешь, чего от них ожидать. А надо, чтобы всё было под контролем.
– Кому надо?
– Космическим партнёрам, как я полагаю.
– Ну, тут я с тобой не согласен, – не согласился его собеседник, отхлебнув из кружки пивка. – Обнулять людей пока что ещё рановато.
– Почему это рановато?
– А потому! – палец алкаша взмыл вверх. – Ведь люди – это наш генетический материал! Просекаешь? И без них – никак. Не из свиней же мы станем демократов делать.
– А почему бы и нет?
– Прикалываешься, а?
– Нет, я серьёзно... Сейчас у науки открываются такие горизонты...
– Ладно, кончай заливать, Тёпа. Тут дурных нема. И голых тоже. И не надо меня лечить.
– И что же ты тогда предлагаешь?
– А что я предлагаю? Я предлагаю оградить людей колючей проволокой, выкопать вокруг траншею, наполнить её водой и запустить туда крокодилов…
Певец надрывался:
Я свободен,
Словно птица в небесах!
Я свободен!
И пошли вы все тут нах!
– Это ты сам докумекал до этого?
– Нет, – сознался Тёпа. – Вычитал в Труменболтской Правде.
В погребке было душно, и О’Лонни вытер несвежим платком вспотевшую шею. То, о чём толковали алконавты за соседним столиком, казалось ему бредом сумасшедших. Он уставился на стены в коричневых разводах. На них висели репродукции картин маститых художников: Секс на лесной опушке в позе №5. Лирический пейзаж: «Закат над Клязьмой».
Тот, кто был свободен, наконец-таки заткнулся, и на смену ему явилась группа «Кукареку» – по всей видимости, тоже абсолютно свободная. Но если прежний певец завывал, эти стали пулять рваными фразами:
Кока кола!
Кока кола!
Это клево!
Это клево!
Есс! О' кей!
Ямба, амба!
Ба, ба, ба!
Пути мути, пути мути!
Тара, тара, муси-муси,
Вау, Вау, тра-та-та!
Супермаркет! Суперпупер!
Мы мерзавцы, гамнюки!
А теперь идите в жопу!
Все идете в жопу, черти!
Вот такие мы ребята,
Мы ребята, хоть куда!
Тёпа и второй вебштейн сидели за столиком в одинаковых позах, наклонив друг к другу узкие скошенные лбы и прижимая к сердцам бокалы с пивом, словно отражения в невидимых зеркалах. Их мысли, как чувствовалось О’Лонни, тоже были отображениями какой-то всеобщей бредовой идеи. И эта идея, в свою очередь, как бы просачивалась сквозь их облики и лежала на всём – и на их выпученных рыбьих глазах, на землистых, как у покойников, щеках...
Они синхронно чокнулись и поднесли кружки к губам…
Атмосфера Люцифера давила. В голове варилась такая-то гадкая каша, и О’Лонни перевел взгляд на лирический пейзаж «Закат над Клязьмой».
По холмистому берегу реки, в закатных лучах квадратного солнца, сбегали чадящие трубы на корявых клешнях. Из канализационной трубы в реку текла какая-то мерзкая патока, и голый уродец с широким корявым тазом стоял по колено в мутной воде рядом с трубой. Сквозь дряблую отекшую кожу просвечивали кишки и зеленая кровь. Два глаза были почему-то расположены на небритой щеке, еще один сполз на живот. Суставы рук и ног сидели на металлических шарнирах, а под черепом свился клубок змей.
О’Лонни отвел взгляд от этой картины. Уж не сходит ли он с ума? В мареве табачного дыма клиенты «Люцифера» казались ему призраками, восставшими из могил. Этот фантасмагорический мир – существовал ли он в реальности, или это был плод его больного воображения?
Не доверяя уже собственному разуму, он потрогал стол. Под своей ладонью он ощутил дубовую твердь столешницы. Шум, свет, посетители бара, вкус прогорклого пива – все это было вполне реальным…
Он уже вознамерился было покинуть бар, когда над ним раздался радостный возглас:
– Привет, старая задница! А ты что тут потерял?
О’Лонни поднял голову и увидел улыбающегося во весь рот вебштейна. Что-то в его облике показалось ему знакомым.
– Ну что, бродяга? Не узнаешь меня? – подошедший явно наслаждался его растерянностью. – Я – Мишка Снигирев из 10-Б!
– Как? Ты помнишь свое имя? – изумился О’Лонни.
– Ну! – гордо ответил Мишка Снигирев. – Я тут единственный из всех, кто помнит свое имя! Вот так-то, старина! А ведь я, как и все, прошёл тотальную обработку!
Мишка Снигирев самодовольно рассмеялся. Он был плешив, кривоног, с крючковатым носом и костлявым лицом. Но глаза блестели озорно. Уж не оттого ли, что он помнил свое имя?
Он подсел за столик.
– А я? – с надеждой спросил у него О’Лонни. – Ты не знаешь, кто я такой?
– А какая, нафиг, разница?
– А все-таки?
Снигирев потянулся к нему через стол и по-приятельски похлопал его по плечу:
– Извини, чувак , но это у меня стерли, – он щелкнул пальцами. – Отелло! Два пива!
Он обратился к О’Лонни:
– Сто лет тебя не видел! А что ты такой кисло-мороженный?
О’Лонни сдвинул плечами.
– Может, заказать тебе тёлку, а? Я скажу Отелло, он подгонит.
– Не надо, – отказался О’Лонни. – Я не по этим делам.
– А по каким же ты делам, а? По мальчикам, а? Хи-хи.
Он подмигнул О’Лонни.
– Нет.
– Только не надо мне тут тру-ля-ля! – заулыбался Мишка Снигирев. – Не надо быть святее папы римского.
К столику приковылял Отелло. На нем было какое-то подобие замызганного фрака, а ляжки кривых ног облегали полосатые, как у матраца, панталоны. Он поставил пиво на столик и удалился.
– А кто это такой – папа римский? – спросил О’Лонни.
– А фиг его в бабу Феню знает. Просто выражение есть такое.
Мишка сдул пену с пива, помочил в нём сизые губы, и сделал несколько глотков.
– А ты здорово изменился! – он подмигнул О’Лонни, не переставая лыбиться. – Но я сразу тебя признал. В отпуск приехал, или как?
– С чего ты взял?
– Ну как же, на тебе ведь гимнастерка, погоны… В армии служишь, а? – он снова подмигнул О’Лонни. – Герой АРО? Бьешь русню? Рвешь её на шматки?
– Какого АРО?
– Ладно, кончай придуриваться, старина. Лучше скажи мне, сколько ты уже укокошил москалей?
– Нисколько.
– Кончай заливать! Я-то тебя насквозь вижу!
Он с хитрецой помахал пальцем перед своим носом.
– Ладно, Миша, кончай этот трёп. Лучше скажи, что ты знаешь обо мне.
– Ну, ты играл на правом фланге, – вспомнил Мишка. – И, скажу тебе без булды, был одним из лучших!
– Играл во что?
– В футбол.
– А город? Как называется наш город?
– Труменболт, – сказал Снигирев.
– Какой Труменболт! – О’Лонни почувствовал, как из его груди поднимается волна гнева. – Ведь это наш с тобою город, Миша! Мы тут выросли! И мы с тобой были людьми! А ты мне – Труменболт какой-то!
– А что тебе не нравится, чувачок? – спросил Мишка Снигирев, растягивая рот до ушей. – Утри сопли и не кипишуй! Будь проще, как полено папы Карло. И всё будет сеньки вери мач!
О’Лонни заглянул Снегиреву в глаза, заговорил горячо, сбивчиво:
– Какой ещё вери мач? Какого папы Карло? Тебе не кажется, что мы сошли с ума? Я словно попал в зазеркалье, Миша. Понимаешь? Где мы, Миша? Где наше прошлое? Что ОНИ сделали с нами? Кто дал ИМ право посягать на нашу свободу? Ты знаешь, меня еще не зачипировали, я в бегах. И я хочу узнать, кто я такой. Вспомни, Снигирь! (это словечко вырвалось у О’Лонни непроизвольно) Вспомни, возможно, ты знал моих родителей? Или помнишь школу, в которой мы учились? – он схватил Снегиря за рукав. – Кто мы такие? Кто мы?
Мишка заулыбался глуповатой улыбкой:
– Мы – либералы. Демократы. Клёвые ребята! Представители первой волны вебштейнов! За нами пойдут другие – те, кто уже не будет помнить ничего!
– Глобстоуны?
– А! Так ты уже слышал…
– И что они за фрукты?
– Стопроцентные демократы! Без всяких там душевных соплей. Их создают на принципиально новой платформе.
– Значит, наши дети будут простыми механизмами?
– Какие дети? – Мишка хлопнул себя ладонью по ляжке, захохотал. – Ну, ты и даешь, старина! Грядет новая эра! Скоро необходимость в биологических родителях уже отпадет полностью. Детей будут выращивать в инкубаторах, как цыплят. Сейчас полным ходом идет селекция наиболее перспективных мутантов. Создается банк генофонда страны. Ты что, газет не читаешь? Телек не смотришь?
– А секс? – спросил О’Лонни. – Его тоже отменят?
– Ну, нет, – убеждённым тоном произнёс Мишка. – Секс останется. Секс – это святое. На него ОНИ не посягнут.
– Почему ты так думаешь? – с сомнением в голосе спросил О’Лонни. – Откуда ты знаешь, что у них на уме? А вдруг ОНИ сочтут его ненужным.
– Ну, это вряд ли, – хмыкнул Мишка. – На это ОНИ не пойдут.
– Почему?
– А что же тогда останется у нас за душой? Если упразднить секс, у нас вообще никаких привязок к жизни не будет.
– За душой? – уцепился О’Лонни. – А что такое душа?
– Аллах его знает. Все эти словечки ветхого мира не имеют никакого смысла. Мы их ещё произносим по старинке, но в будущем они полностью отомрут.
– Ну, да, – заметил О’Лонни. – Всё отомрет. И душа, и Бог. Останется лишь один секс на лесной полянке в позе номер пять. Так, что ли?
– Вот именно! Секс вечен! Но он будет только для удовольствия. Да и кому это надо – рожать детей? Это же полный отстой! Мы – цивилизованные чуваки, а не какие-то там дикари? Генетика, трансмутация и прочая байда – всё это, старина, уже шагнуло далеко вперёд… Скоро, что баба, что мужик – все едино будет! Так что, если ты не импотент – гуляй на всю катушку! Цивилизация – славная штука!
– А если импотент?
– Тогда ещё остается пойло и жрачка. Что, согласись, тоже не хило. Так что не надо париться и усложнять. Будь проще, как полено папы Карло.
– Какого ещё папы Карло?
– А фиг его знает. Ты слышал что-нибудь о позитивном примитивизме?
– Нет.
– О! Тогда тебе стоит послушать.
Снигирев вытащил из верхнего кармашка куртки визитку и протянул ее О’Лонни. На узкой блестящей картонке было написано: «Вавилонская Башня». В скобках стояло: «Общество сознания доктора Геббельса». Занятия ведет магистр психоделических наук Эрида Арес».
О’Лонни взял визитку и сунул ее в карман. Мишка подмигнул ему с радостным видом:
– Я ты, как я погляжу, парень с головой. Во всём хочешь разобраться! – он приподнял палец. – Но тебе надо прослушать лекцию о позитивном примитивизме, и тогда у тебя сразу всё прояснится в мозгах. И дам тебе еще один совет: сходи к наладчику, приятель. Пусть покопается в твоих мозгах. Подкрутит там, подвертит, что надо, подрегулирует твои эмоции. И жизнь сразу станет кучерявой.
Он прихлебнул пивка с весьма довольным видом. Из динамика полился шлягер группы «Печальный геморрой»:
Ой-ей-ей! Ой-ей-ей!
Разгулялся геморрой!
Что мне делать, как мне быть?
Чем мне задницу прикрыть?
Казалось, в голове у О’Лонни кто-то неведомый колол дрова. В пелене оглушающей какофонии звуков и табачного дыма бар казался ему порождением его больной фантазии.
– А что же это за мастер такой, что станет регулировать меня, словно какую-то железяку? – спросил О’Лонни.
– Да ты чо, парень? – брови Снигирева поползли вверх. – С Луны свалился? Зайди в мастерскую «Доктор Веб», они проверят твой чип и подшаманят тебя так, что мать родная не узнает! А то, я гляжу, ты весь какой-то разрегулированный. И зачипируйся по шустрому, не тяни кота за хвост!
– Зачем?
– Ну, ты и чудила, однако! Да скоро же тебе без чипа и кружку пива в кабаке не подадут. А телки? А сладкие мальчики? Они тоже будут только для меченных!
О’Лонни опустил голову и попытался сосредоточиться на чём-то очень важном. Но мысль ускользала, словно приснившийся сон.
– О чём задумался, старина?
О’Лонни поднял на Снигирёва лучистый взгляд:
– О Боге!
– Чаво, чаво? – Мишка дурашливо приставил к уху ладонь. – О каком ещё таком Боге?
Он пошловато захихикал. Певец завывал драматическим голосом:
С геморроем шутки плохи!
С геморроем ахи, охи!
Пейте, девки, гейморрин!
Будет зад как апельсин!
О’Лонни молчал. Ему не хотелось касаться таких важных тем в этом вертепе.
– Ну, так что ты там трындел о Боге, старина?
– Ничего.
Мишка насмешливо помахал пальцем:
– Давай, давай, колись, приятель.
– Ну, мне сказал о нём один человек... – неуверенно произнёс О’Лонни.
– Какой ещё человек? – заулыбался Снигирёв, приставляя ладонь к уху. – Разве у нас в Труменболте ещё остался хоть один человек?
– Представь себе. Он был распят на кресте. И он сказал мне о Боге.
– Ну и хрен с ним. Не бери дурного в голову, старина, а тяжелого в руки. Будь проще и спи зубами к стенке.
О’Лонни произнёс.
– Ладно, пойду я.
– Куда?
– Так. Хочу заглянуть в одно местечко.
– А чем тебе не подходит это местечко? – лыбился Мишка. – Тепло, светло, и мухи не кусают. Сидим, калякаем. Всё путём.
– Нет, извини, Снигирь, но мне пора уходить.
Продолжение 6. Наш человек в Вашингтоне http://proza.ru/2024/04/11/556