В Барнауле вокзал был забит людьми. Вадим протискивался сквозь этот люд, неся два увесистых чемодана, а его попутчицы, боясь потеряться в толчеи, гуськом пробирались следом. Так и шли сквозь гул, висящий над сводом здания; мимо опустевших лавок, мимо студентов с гитарами и хлорированного запаха туалетных комнат. Вадим оглох от этого шума-гама; свистков электричек, гудков тепловозов, обливаясь потом, наконец выбрался, на более свободное место, у билетных касс; поставил чемодан, бросил взгляд через головы людского муравейника к кассам и, оставив женщин, раздвигая живой поток, направился к ним. Народу у касс, военнослужащих, было мало: Какой-то полковник инженерных войск с миловидной женщиной притухших лет и с взрослым сыном, эдаким обалдуем, маменькиным сынком. За ними стоял молоденький лейтенант, со счастливой улыбкой и с усиками, не знающих бритвы. Вадим пристроился сзади. Очередь быстро рассосалась и Вадим перекомпостировал билет на утренний поезд, заспешил к ожидавшим его попутчицам. Ещё в поезде Любовь Михайловна и Люся, узнали, что в Барнауле у него пересадка, а утром поезд на Целиноград, уговорили его переночевать у них, чтобы ночь не болтаться по вокзалу.
- Благо живём в квартале от вокзала, - сказала Любовь Михайловна, - десять минут ходьбы и не нужен транспорт, отдохнёте, по человечески.
Вадим согласился и вот теперь, идя следом за двумя дамами, он с улыбкой вспомнил реакцию двух, милых женщин, увидевших его в форме. Перед подходом поезда к Барнаулу, Любовь Михайловна и Люся, ушли в туалетную комнату приводить себя в порядок, а Вадим, не задерживаясь, стал быстро переодеваться. Ещё готовясь к демобилизации он отказался от опостылевшего мундира и решил ехать в х/б, в гимнастёрке и бриджах-галифе. Перешил блестящие пуговицы на полевые, прицепил такие же погоны с зелёными эмблемами маленьких танков. Даже на пилотку пристегнул полевую звёздочку. Одевшись и подпоясовшись ремнём разгладил под ним, большими пальцами гимнастёрку, сгоняя створки на зад; удовлетворённо оглядел себя в зеркало – на груди в ряд выстроились армейские значки, по верху увенчанные комсомольским значком и орденом красной звезды. Чуть сдвинутая на правый висок пилотка, выбивала из-под себя, пучок вьющихся волос.
Дверь открылась и вместо своего отражения, Вадим увидел перед собой ахнувших женщин. Любовь Михайловна, воскликнула:
- А, вам идёт форма! Вы в ней старше и мужественней выглядите, поздравляю!
- Спасибо! – Слегка смутившись от неожиданности, ответил Вадим.
Люся не менее поражённая увиденным, тыкала, как маленькая девочка, пальцем Вадиму в грудь, восхищённо спрашивала:
- Это, что за значок со знаменем?
- Здесь написано, гвардия. – Улыбнулся Вадим.
- А, этот?
-Это не значок, а орден красной звезды.
- А, вот этот?
- Воин отличник.
- А, этот с цифрой один?
- Классность.
- А, маленькая звездочка?
- Воин-спортсмен. – И Вадим засмеялся, на детское любопытство Люси.
Не мешкая, в свою очередь, показал Люси на грудь, спросил:
- А, это, что такое!
Люся склонила голову и, Вадим ухватил её за нос с весёлыми словами:
- Любопытной Людмиле нос отдавили!
- Да ну вас! – Хлопнула Люся по руке Вадима и отвернувшись стала помогать матери собираться.
Вадим присел на полку в самый угол, чтобы не мешать дамам с поклажей, оценивающе поглядывал на Люсю, она всё решительнее и больше нравилась ему; небольшого росточка с изящной гибкой талией, точёные ножки так стремительно вертелись, вспахивая парашютиком короткий подол платьица, что просто ослепляла взгляд, мельканием соблазнительных коленок. Собираясь, Люся ловила на себе восхищённые взгляды Вадима, улыбалась ему, встряхивая головой волнистый волос. Чтобы не мешать женщинам, а скорее не распылять самого себя, чарующим ведением Вадим, поднялся и вышел из купе, направляясь в тамбур. Он задумчиво встал у окна, а перед глазами стояла Вика в образе хорошенькой Люси. Вадим потянулся к карману за сигаретами, глядя на мелькание деревьев близко у полотна и не успев закурить как в тамбур вошла Люся. Под шум колёс, в пустом полу мрачном помещении вагона, Вадим притянул к себе Люсю и поцеловал в сахарные губы. Она замерла, а потом отстранившись, смущённо произнесла:
- Не надо, что вы делаете?..
И хотя Люся сказала – не надо, Вадим видел – надо! Она зачем-то пришла сюда? Она хотела этого и, сейчас уже ждала продолжения, маленькая девушка с желанием женщины. Вадим снова прижал её к себе, взволнованная случившимся и покорная его воли, она подалась и тяжело задышала, а он целовал её с торопливой жадностью в губы, шею, мял хорошенькую, податливую, девичью грудь…
- Ах, что вы со мной делаете… - В перерывах, шептали её сладкие губы.
Она делала не смелые попытки освободиться, опасаясь неожиданного присутствия постороннего, а жаркие, изнуряющие поцелуи, придавали остроту жгучего желания… Вадим и сам понимал, что здесь не место, да и не время, но распаляясь не мог уже остановиться. Его торопливые руки мимолётно касались интимных, девичьих мест, а невыносимо горячие поцелуи, обжигали Люсю, раскрасневшаяся от стыда и приятных ощущений, не умело отвечала на завораживающую ласку, уже только постанывала, готовая на отчаянный поступок… Оба вздрогнули и отпрянули друг от друга, когда перед тамбуром, щёлкнула дверь туалетной комнаты. Люся резко отскочила от Вадима, залилась краской, стыдливо одёргивая короткое платьице, чуть отодвинувшись ближе к двери, смущённо произнесла:
- Я, пойду…
- Не уходи, ведь никто не видел, - сдерживая дыхание отозвался Вадим, жадно глазами, поедая Люсю…
- Нет-нет. Я пойду. – Она воровато стрельнула в него взглядом и, быстро вышла из тамбура.
Вадим остался. От переполненного возбуждения накатывалась волна за волной, пока как вулкан, не почувствовал блаженного извержения…
- Вот чёрт, достала… - Еле слышно прошептал он и торопливо заспешил в туалетную комнату.
… Сейчас он шёл за ними и его волновала одна только мысль, что думала о нём Люся и о тех дурманящих минутах, там в тамбуре… Достаточно серьёзно понимая, что за такое короткое время пути, между ними не могло возникнуть желанной любви, но видел, что Люси стал уже не безразличен. И сейчас их тянуло друг к другу та таинственная связь, которая возникает между мужчиной и женщиной, приглянувшимися в пути друг к другу; его как вполне зрелого парня, не успевшего ощутить таинства женского тела, её трепетное ожидание, предназначенное природой, стать женщиной, матерью и волнующий страх – а как это будет?..
***
Встречал их словоохотливый, ещё крепкий мужчина, с небольшой сединой по вискам. – Отец Люси и муж Любови Михайловны – Антон Павлович Румянцев.
- Ого! – Воскликнул Антон Павлович, - прямо с корабля на бал, да ещё с приданым!
- Человеку спасибо сказать надо, за то, что помог, если сам не в состоянии. – Ответила Любовь Михайловна, входя в квартиру.
Антон Павлович улыбнулся и с удовольствием пожал руку Вадиму, со словами:
- Ну-ну, проходи зятёк! Наконец-то дождался, а я всё подумывал, грешным делом, из каких он будет? А тут гвардеец!
Вадим облегчённо вздохнул, освободившись от груза, прошёл в зал сопровождаемой Люсей, а через пару часов, вечерком, сидели за круглым столом.
- Как на счёт соточки? – Поинтересовался Антон Павлович, принимая из рук Любови Михайловны, наполненный, запотевший графинчик.
- Не откажусь. – Кивнул Вадим.
За вечерней трапезой, Антон Павлович, благодушно и с юмором рассказывал Вадиму о своей семье, подтрунивая над собой и Любовью Михайловной. Было не принуждённо весело и уютно, спокойно и тепло, а в заключении с улыбкой сказал:
- А, за тем родилась Люся, сам видишь, без пяти минут невеста!
Люся, с округлившимися глазами, возмущённо воскликнула:
- Как не стыдно? Папа!
- И правда Антоша, не увлекайся. – Вставила слово Любовь Михайловна.
Вадим улыбнулся, взглянул на пунцовую Люсю и замечал, что слова Люсиного отца не оскорбили её, а волнующе затронули ту запретную струну, дремавшую, а теперь проснувшуюся в не терпеливом ожидании, готовую от напряжения лопнуть, в неожиданном стоне… Чтобы скрыть смущение, Люся вышла из-за стола и принялась помогать матери заменяя столовый сервиз на чайный. Антон Павлович не громко включил телевизор и пересел на мягкий диван. Вадим разглядывал комнату; старая мебель, на витых ножках, такую сейчас не выпускали, была со вкусом расставлена вдоль стен; шифоньер с большим зеркалом, стенка-сервант под самый потолок, стулья с высокими спинками, телевизор, диван, на тумбочке магнитофон айдес и высокий торшер на ажурной ножке. Над мягким диваном ковёр, а над ним, две крупные в рамках фотографии – Антон Павлович, молодой лейтенант в лётной форме и Любовь Михайловна в причёске тридцатых годов, сходство с Люсей, микроскопическое. Вадиму захотелось курить, он поднялся, направляясь в прихожую, отвечая на вопросительный взгляд Любови Михайловны:
- Покурить захотелось на свежем воздухе, прогуляться…
- А, чай? – Спросила она.
- По позже, после прогулки, можно?
- Можно. Только далеко не ходите, заблудитесь.
- Любовь Михайловна, я же городской!
А, Антон Павлович, добавил:
- Сходи, гвардеец, сходи. Барнаул, это город, не то, что ваш Целиноград.
Вадим удивлённо спросил:
- Вы, что у нас были?
- Был и не раз. Большой аул, мазанки, грязь.
- Фу-ты, ну-ты! Так это когда было?
- Последний раз ездил в 1957 году, по обмену опытом.
- Ну, сказали, вы сейчас приезжайте! Города не узнать, особенно его центр и он продолжает строиться.
- Это вам целина помогла, край, а то бы так и чахли в грязи да навозе.
Люся выскочила в прихожую, накинула светлый, коротенький плащ.
- Я с вами. – Сказала она, обращаясь к Вадиму.
Вадим кивнул, слушая Антона Павловича.
- То, что любишь свой город, молодец! Будет что вспомнить, всё на твоих глазах.
- Это верно и всё-таки приезжайте лет эдак, через двадцать, перещеголяем ваш Барнаул.
- Может быть и краше, - согласился Антон Павлович, - только мне от этого какая радость? Это вам молодым швыряться такими годами, плёвое дело! А мне к тому времени о другом задумываться придётся…
- Мне мой дед всегда говорил – не спеши на тот свет, там кабаков нет! – Улыбнулся Вадим.
- Я и не спешу, это время торопит.
- Ну вот, - вмешалась Любовь Михайловна, - начал за здравие, а заканчиваешь за упокой.
- Это я к слову, а ты чего хорохоришься? Как не крути, как не изворачивайся, а из этой жизни живым не выберешься. Далеко ли от меня оторвалась?..
Люся не терпеливо потянула Вадима за рукав гимнастёрки.
- Идёмте! – Шёпотом сказала она, - они сейчас возраст подсчитывать будут, за месяцы и дни спорить. – И громко добавила:
- Мы не долго!
И шумно выскочили на улицу. Вечер сгустил свои краски, зажглись фонари, по светлым освещённым улицам, проносились автомобили, по тротуарам спешили прохожие, было тепло и шумно.
- Патрулей здесь много? – Спросил Вадим, - а то ворот не хочется застёгивать.
- Не знаю. – Пожала плечами Люся.
За долгую армейскую службу, привыкший к порядку, Вадим не стал рисковать и застегнув ворот, спросил:
- Куда пойдём?
- Пошлите в сторону вокзала, там в скверике есть танцевальная площадка, посмотрим.
- Желание дамы, закон для кавалера! – Шутливо произнёс Вадим, беря Люсю под руку.
Она доверчиво прижалась, мило улыбнувшись ему.
- И ещё, - добавил Вадим, наклонившись к Люсе, - давай перейдём на - ты, а то не хорошо получается, я тебе – ты, а ты мне – вы, что я старик какой?
- Хорошо, - согласилась Люся, - только может сразу не получится, вы не обижайтесь.
- Опять?!
Люся засмеялась, зачастив:
- Ты-ты-ты!
- Вот так иди и мысленно повторяй, как таблицу умножения.
Они шли не спеша, часто останавливались и Люся рассказывала о достопримечательностях города, лежащего на пути. Она то и дело показывала рукой, то на одно, то на другое здание, объясняла, что это за здание и, что в нём находится. Вадим, прижав её руку в локте, ощущал её тепло, видел, в свете фонарей её сочные малиновые губки. Останавливаясь Люся не произвольно прикасалась бедром к Вадиму, обдавая его жарким дыханием и всё это волновало его воображение… Люся, захваченная каким-то восторгом, всё говорила и говорила, а он слушал и не слушал её ручейковую речь. Тепло и её прикосновения, выплёскивало в сознании, восторг давно минувших дней; он идёт с Викой, только сыплет крупный, хлопьями снег и так же светят фонари, а он идёт и рассказывает, как сейчас Люся, Вике и она улыбается, как сейчас Люся и мысль приятной негой ложится в сознании – как хорошо! Вот так бы идти с хорошенькой девушкой, чувствовать её тепло, ощущать волнующий запах аромата. Слушать чистый голос в улыбке, а впереди – целая, светлая жизнь!
- Вадим! – Долетел до сознания голос Люси, - ты совсем меня не слушаешь, о чём ты думаешь? – Люся остановилась и посмотрела на Вадима.
Вадим улыбнулся:
- Хорошо рассказываешь, тебе бы гидом работать!
- Хороший из меня гид, если турист плавает не понятно где или хуже всего – спит. – Она, погрозила ему пальчиком. Вадим нагнулся и поцеловал её в горячую щёку:
- Извини. Мне действительно было приятно слушать твой голос. – Он взял в руку её ладонь и они, смеясь и подпрыгивая, побежали в сторону танцевальной площадки. Из-за видневшихся кустов, светился отгороженный пятачок. Играла громко музыка, висел гул голосов и шарканье ног, скачущей молодёжи. Обойдя во круг площадки, любуясь танцами, они не заметно удалялись вглубь сквера. Свет фонарей едва достигал уголков зарослей и здесь Вадим, нетерпеливо прижал Люсю к стволу дерева, жадно впился в её губы. Она не сопротивлялась, а только теснее прижалась к нему, учащённо дышала, млея от его бессовестных, но ласковых рук, подчиняясь одному лишь природному инстинкту. Вадим расстегнул коротенький плащ, торопливо ласкал под ним её тело, распаляясь ощутимой податливостью, страстно проникая всё дальше и глубже… Люся как бы не замечала его торопливых действий, чуть постанывая, шептала:
- Вадим… Вадим, Вадик… Не надо, прошу тебя… - И в этот момент она почувствовала, что-то горячее и твёрдое прорвавшееся между ног. К её девственной неприкосновенности, защищённое трусиками…
- Дурак! – Она резко оттолкнула Вадима, отвернулась, быстро возвращая под плащом коротенькое платье на место, заливаясь краской стыда и взволнованным ощущением того прикосновения, чем-то большим и твёрдым… Она догадывалась чем и, это смущённо переполняло таинственностью девичью душу. Вадим, сдерживая дыхание, опустился по стволу дерева на корточки, ладонью растёр взмокший лоб, хрипло выдавил:
- Прости. Это армия, три года и, ты… Прости, потерял контроль…
Не менее взволнованная мощным восторгом – так вот он какой… И не колеблясь, присела рядом, ласково опустила ему руку на погон, ответила:
- Не извиняйся, не надо. Это я виновата, хороший ты и жадный… - Люся улыбнулась, провела рукой по его плечу, тихо сказала:
- Целуешься сладко. У меня это всё в первый раз… А, у тебя?.. Ты с кем ни будь, из девочек целовался? – Люся поднялась.
- Было. – Тоже поднимаясь, быстро ответил Вадим.
- Это твоя девушка?
- Нет. - Соврал Вадим.
- И с ней ты так же пытался, как со мной или было?..
- Даже не думал.
- А, с другими?
- Нет.
- А, со мной захотел?.. – Краснея спросила она.
Вадим резко притянул к себе Люсю, прислонился лбом к её лбу, окунулся в зелень близких глаз, ответил:
- Ты очень хорошенькая, я говорю правду и у меня так близко, тоже первый раз и, если честно, ты мне нужна.
В Люсином сознании вспыхнул восторг и переместился в девичью душу: «- Ой! Он ещё мальчик и, если это случится, мы будем вместе.» - А в слух с трепетом сказала:
- А, настойчивый как мужчина… - И, чтобы не выдать своего восторга, склонила голову ему на грудь, счастливая и покорная…
А Вадим сейчас совершенно не думал о Вике, перед ним стояла хорошенькая Люся, которую он желал. Он теснее прижал её к груди, спросил:
- Завтра уеду. На письма отвечать будешь?
- Если напишешь…
- Напишу. Я обязательно напишу и приеду, ты только жди.
- Когда?
- Через год. – И Вадим снова мягко коснулся её груди.
Она отняла голову и почти шепнула:
- Только не надо… Не торопи события.
- Не буду, не волнуйся. – И он убрал руку к талии.
Люся поднялась на носки и сама, в благодарность, поцеловала его в губы.
- Пошли отсюда, а то я что-то продрогла… - Сказала она и потянула Вадима за руку.
- Так ты мне не ответила, - спросил Вадим, - ждать будешь?
- Буду, если не обманешь.
- Не имею привычки. Ты только очень жди, помнишь, как у Симонова?
- Помню-помню! – Засмеялась Люся декламируя. – Жди, меня и я вернусь, только очень жди! Жди, когда наводят грусть жёлтые дожди! – И дурачась, тянула за собой Вадима. – Жди, когда снега метут, жди, когда жара, жди, когда других не ждут, позабыв вчера…
Вадим подхватил на руки Люсю, кружа, а она визжала, продолжал за неё читать:
- Жди, когда из дальних мест, писем не придёт, жди, когда уж надоест всем, кто вместе ждёт! Жди меня и, я вернусь!..
- Ой, хватит-хватит! - Ещё громче заверещала Люся, - опусти меня скорей на землю, закружил! – Люся, смеясь, восторженно болтала ногами в воздухе.
Вадим смеялся и кружа целовал Люсю, хоть она и просила его отпустить её, а самой совсем не хотелось этого. Вадим сам устав и закружившись опустил её на землю. Возбуждённые, они стояли друг перед другом, счастливые этими минутами,
которые потом вряд ли когда повторятся, такой волнующей остротой. Люся, опять обхватила Вадима, повисла, отрывая ноги от земли, утопая в сладком поцелуе. И освободившись, вдруг сказала:
- А, ведь Серова не дождалась Симонова.
- Это ты к чему сейчас? – Спросил удивлённо Вадим.
- Так, нашло что-то…
- Ты же иняз, а не историк, тебе откуда знать? – И они медленно пошли на зад.
- Странный ты какой то, - задумчиво сказала Люся, не отвечая на вопрос Вадима, - такое чувство, скорее предчувствие, что ты как бы на перепутье…
- Ну, что ты! Не думай о плохом, я приеду, верь и жди.
- А, ты хоть любишь меня? – Неожиданно спросила Люся.
- Да.
- Нет, ты скажи!
- Да люблю-люблю! Ты сейчас взволнованная, успокойся, всё будет хорошо! Через год увезу тебя в наши степи, поедешь?
Люся кивнула. Вадим схватил её за руку и, они бегом кинулись из тёмного сквера, на свет к людям, к музыке. Танцы были в разгаре, подбегая они перешли на шаг и, Вадим спросил:
- Может потанцуем?
- Не хочу. Мне интересней с тобой, ты моя загадка…
- А, знаешь, когда мне хорошо я люблю мечтать. – Заговорил Вадим.
- О чём?
- О разном. А сейчас о тебе, о нас с тобой, о наших детях.
Люся вскинула на него глаза:
- О детях?!
- А, почему нет? Нет правда, ты родишь мне девочку, нет, две девочки и мальчика, два мальчика!
- Ого! – Воскликнула Люся, - так много?
- Нормально. Мы же молодые люди!
Люся знала, что это когда нибудь будет, но ей было приятно сейчас играть в эту игру, игра завлекала таинственностью и она чувствовала себя уже женщиной, от волнующих слов Вадима и только сейчас, по-настоящему, подумала – да, она будет ему дарить детей…
Они шли широкой улицей вечернего города, держась за руки в свете фонарей, а во круг благоухал ночной сентябрь ароматом мёда, кедровыми шишками и не понятно какими-то душистыми цветами. Глаза Люси блестели той женственной мягкостью, а лицо светилось трогательной улыбкой и незащищённостью.
***
Вадим вошёл в купе, не раздеваясь лёг на полку, закрыл глаза. Лёгкая усталость, сладко растекалась по всему телу. Минут десять никак не мог уснуть, прислушиваясь к стуку поезда и своим ощущениям, и устало как в забытье уснул. А, проснулся, когда громко зашипело купейное радио, выплёскивая бравурные марши. Он тяжело разлепил веки, сонно взглянул на подаренные часы комбатом, они высвечивали шесть часов утра. Вадим удивился, он проспал, чуть меньше суток, а казалось только смежил веки. Он соскочил, быстро привёл себя в порядок и вышел с чемоданчиком в тамбур. До Целинограда оставалось не более полутора часов езды, а может и того меньше, но он всё равно вышел, чтобы потом, не суетясь выйти первым на перрон и ещё до одури хотелось курить. Где-то на востоке ещё только занималась зоря, а здесь за окном, стоял серый рассвет и вдали медленно плыли мерцающие огни посёлков. Вадим курил, вглядываясь в серое окно вагона и душа переполнялась радостным предчувствием встречи и, тут же ярко вспомнил о Люси.
… Здесь дома она позволила ему очень многое, этим самым ввергая своё тело в изнурительное страдание, равно как и на оборот, не завершая до конца плотского наслаждения… Вадим снял с неё всё кроме трусиков, беспрерывно лаская и целуя твёрдые соски девичьей груди. Сам в одних плавках, притиснул Люсино тело, к маленькому деревянному диванчику на кухне, настойчиво массажировал Люсину зону риска своим возбуждением… Сейчас ощущая под ним сладкую тяжесть, его тяжёлого дыхания, она задыхалась от его мужского бесстыдства и раз за разом ощущала в себе впервые, приятные волны восторга. Порой было так невмоготу, что она была готова ощутить всю полноту вершины сладострастия… Шёпот ласковых слов расслаблял целомудренность девичьего тела, она устала сопротивляться, голосу разума и сдерживать порывы природных инстинктов к запретному плоду и когда уже казалось, что вот-вот не устоять, Вадим устало отвалился от Люси, с горячим, потным телом облокотился о спинку дивана и, опустошённо выдохнул:
- Богиня…
Люся стыдливо поднялась и хоть было темно, накинула халатик.
- Ты куда? – Спросил Вадим.
- В, душ, - и стыдливо добавила, - ты всю меня измочил… - И тихо растворилась в темноте.
Утром, Люся проводила Вадима на вокзал. Лёгкие тени бессонной ночи легли у неё под глазами и блестели припухшие губы… Любовь Михайловна, видать тоже не спавшая эту ночь и вероятнее всего слышала лёгкую возню на кухне, возможно с замиранием сердца прислушивалась к тихому шёпоту, переживая за дочь. Она тоже поднялась ни свет, ни зоря и вышла на кухню, поздоровавшись, подозрительно посмотрела на Люсю, неодобрительно покачала головой. Люся, обняла мать, счастливая, ласкалась к ней, успокаивала:
- Это совсем не то, о чём ты подумала. – Любовь Михайловна улыбнулась, поцеловала Люсю и погрозив Вадиму пальцем, с лёгкостью засуетилась у газовой плиты.
Прощаясь с Вадимом, шутливо произнесла:
- Сабарман! – И слегка шлёпнула его по затылку.
- Ой бай! Сен казахша белесымба?
- Не поняла…
- Вы, что понимаете по-казахски?
- Нет.
- Но вы только что обозвали меня разбойником, мучителем.
- У нас на Алтае так говорят и, я понимаю значение этого слова, вот и сказала.
- А, я ещё раз убеждаюсь в правоте истории, что тюрки во главе с Аттилой, спустились с Алтайских гор и заселили половину земного царства, помните? Великое переселение народа. – Та кивнула в ответ и Вадим, протянув руку Любови Михайловне, сказал:
- Спасибо за гостеприимство и передайте Антону Павловичу, раз он спит, большой рахмет-спасибо! И до свидания, до следующего!
… На вокзале они долго стояли у вагона, пока проводник не предупредил:
- Прощайтесь, отъезжаем.
Вадим приобнял Люсю, последний раз поцеловал в мокрые глаза, подбадривающе шепнул:
- Жди меня и, я вернусь, только очень жди!
Она молча кивнула и смотрела на него широко открытыми, в слезах, глазами. Прыгая в вагон, Вадим взглянул на уплывающую Люсю от состава, подумал: - «Хорошая девушка, женюсь.» - Поезд отходил, а Люся медленно таяла в утренней ночи и как только силуэт её исчез, резанула по сердцу мысль: «А Вика?..»
На протяжении последних полутора лет, Вадим, заставлял себя не думать о случайностях, способных разлучить его с Викой. Он хотел верить в верность её любви к нему, но не хорошие предчувствия не давали ему покоя. А вот Люся, на какое-то время, прервала его тягостные мысли. Вадим жадно курил, глядя в окно мчавшегося поезда сквозь широкую степь, сумеречного утра. Вспомнился институт и первая встреча с Викой. Он знал, учась на втором курсе, что к ним пришла девушка пятнадцати лет, экстерном сдавшая на аттестат зрелости и поступившая на агрономический факультет сельскохозяйственного института. О ней много говорили и писали, а газеты просто пестрели заголовками передовиц, смакуя подробности. Вадим прочёл раз газету, второй, третий раз читать не стал, а только с иронией заметил:
- Умеют у нас из мухи слона строить. Будут теперь долдонить, пока не набьют оскомину, противно! Со скул воротит! – Молодое дарование, упорство к знаниям! А, чего мусолить? Ну закончила восьмиклассница десятилетку, успешно поступила в институт, молодец! Учись дальше, грызи гранит, ломай зубы! Так нет, заскулили, все в один голос, учиться не дают, в каждой дыре затычка. Тьфу!
Сказал и забыл. Ему было не до этого – занятия на факультете, зачёты, плюс военный факультет, а попросту – военка. Ещё секция самбо; тренировки, соревнования, а тут ещё навесили участие в художественной самодеятельности, знал бы, что так получится не выпячивался бы с гитарой. Но как говорится – взялся за гуж, не говори, что не дюж, тяни! Он и тянул. Вику в институте не встречал, а может и встречал, девчат в вузе как блох в старой кошме! Да и не искал встречи. Он был пока далёк от амурных похождений. Правда было пару раз, под хмельную голову, зажал одну сокурсницу, вторую, в тёмном углу, не понравилось – дышат как-то… Да ну их!
Парни из группы, те кто видел Вику, говорили:
- А, ничего девчонка, красивая! Не дашь, что пятнадцати лет, выглядит на уровне наших куколок, даже лучше!
- Кончайте трепаться! У кого есть конспект по машиностроению? – Недовольно прервал, лёгкий треп парней Вадим, - у меня зачёт завтра!
Но парни не реагировали, один из них даже намекнул:
- Ходит на волейбол.
- Ну и, что?
- Можно увидеть в спортзале, в разрезе…
- А, чего на неё смотреть? Вы дадите конспект или нет!
- Вот чокнутый! Совсем свихнулся от занятий, на держи, академик!
Знакомство с Викой у Вадима произошло зимой, в феврале месяце. Первые минуты были ошеломляющие, для обоих, но эта невероятная встреча, неожиданно сблизила их и, почти сразу вспыхнула отчаянная любовь, да такая, что расставания и ожидания новых встреч, превращались в томительную пытку. Их встречи длились не долго, им мешали пьянеть и восхищаться, первыми чарующими открытиями. Их встречи передёргивали, искажали, оскорбляя молодые сердца, не красиво, гадко, размазав по факультетам… Вадим жадно курил, сменяя сигарету за сигаретой, серый рассвет настигал поезд, пурпурным свечением горизонта. С детства, родная степь, искрилась блесками росы, на пожелтевшем ковыле. А в дали ползущей дымкой, стелился туман. С нежным восторгом, с не объяснимым волнением смотрел Вадим на этот широкий и казавшийся, тихий мир. У него даже защемило сердце от всплеска поднимающегося солнца, которое своими яркими руками, ласково обнимало эту красивую степь, этот мир, в котором он родился. Какая нега, какая прелесть в этом степном море! Вадим с волнующим трепетом, вглядывался в её очертание; - скоро его дом, его улица, его двор и, в новь всколыхнулись кошмарные воспоминания – травля молодых не прекращалась, а достигла самой наивысшей точки. Можно было бы смириться и перевестись в другой вуз, а с какой стати?! Ради маразма и спокойствия зам-пом-хама в юбке, нет. И Вадим бросил институт. Дома были все в шоке. Не объясняя причин уехал в район, работал шофёром, жил в общежитии. Перед самым призывом в армию, вернулся и встречи с Викой возобновились. И сейчас он не верил, что Вика могла его забыть, не верил и всё тут! Хоть и сжималось сердце от тоски по письмам и Вики, но паскудная мысль с упорным постоянством точила мозг, что корнем зла могла быть только Анна Михайловна и спровадить куда ни будь Вику… Но писать-то можно отовсюду! А Вика молчала, тогда что?.. Вадим тряхнул головой, как бы отбрасывая тяжёлые мысли, затушил сигарету, опять уставился в окно.
… После разлуки они ещё теснее сблизились, чувствуя скорое расставание, а времени оставалось до отчаяния мало, это было не время, а яркие куски мгновений во времени.
Они были не забываемыми и, время расставания пришло. Вика проводила Вадима в армию, она приехала в военкомат и всегда находилась рядом, даже в автобус, увозивший призывников на вокзал, втиснулась наглым образом, не отпуская его рук. Он хорошо помнил последние минуты расставания, их никогда не забыть. Когда призывникам дали время проститься с родными, Вадим бросился к отцу. Весь перрон был в свете фонарей и в этом свете он увидел близко мать и, сердце защемило – всё, игра закончилась, началась реальность, когда-то он их ещё увидит… Отец впервые пожал ему, как мужику, руку, потрепал по загривку, жадно поцеловал, будто прощаясь «вот оно, - подумал Вадим, - вот когда это было, он прощался с сыном, со мной, сам не ведая этого, а я…» - Вадим подавился набежавшим комком слёз и как бы услышал голос отца: «Служи сынок, бог даст свидимся…» - Никогда отец не верил в бога и в доме о нём не поминали, а здесь помянул. Пока Вадим прощался с отцом, мама всё время утирала платком глаза, повторяла: «Ты там по теплее одевайся, хорошо ешь, не простывай, слушай командиров…» - Вадим поцеловал мать, торопливо соглашаясь с напутствием и бросился к Вике. Она крепко обвела его руками, повисая на плечах и сразу же прозвучала команда:
- По вагонам!!!
Вика, стиснув Вадима, плакала навзрыд, причитая:
- Вадик, милый, любимый Вадик, как же это три года? Родной, мне так больно! Ведь не увижу я тебя, не прижму!
Вадим никак не мог расцепить её руки на своей шее. Целуя и рыдая, она держала его мёртвой хваткой. Отчаянно, по бабьи, стонала:
- Не пущу-у! Не хочу-у! не надо-о!..
А, во круг стоял шум-гам, суета, топот и шарканье сотен ног и протяжные голосовые команды, дублирующие посадку вдоль вагонов:
- По вагонам!!! Быстрее! Марш-марш!
Вадим никак не мог освободиться и снова прижимал к себе Вику, целовал, ласково говорил:
- Что ты, радость моя… Я вернусь, я обязательно вернусь и, мы увидимся, отпусти, мне пора Вика, слышишь? Пора!
Из вагонов уже кричали, улюлюкали, свистели, смеялись весёлым молодым смехом, кто-то подбадривая, кто-то завидуя, а Вика не отпускала. Была как в шоке и все повторяя:
- Нет-нет не увижу! Не уходи, как мне больно, Вадик, не встречу! Не уходи!
- Вика. Пусти! – Уже с раздражением воскликнул Вадим и отчаянно прижал её к себе, – ты пиши и всё будет хорошо!
- Я приеду, я к тебе приеду!
- Ладно-ладно! Всё. Мне пора!
Сзади подошла мать Вадима и положила руки на плечи Вики, ласково произнесла:
- Не плачь дочка, не на войну же ты его провожаешь, на службу. Он вернётся и, мы его вместе встретим.
Вика чуть расслабила объятья и, Вадим разжал сцепленные руки, бросился к вагону, плавно отходившего поезда, прыгнул на подножку. Мимо плыл вокзал, перрон с толпой кричащих и махавших в последнем напутствии, и в этом сплошном гуле повис отчаянный, до ужаса леденящий, девичий крик:
- Вадим!!! – Вадим обернулся и сквозь массу голов, увидел протянутые, в отчаянной мольбе к нему, Викины руки. А, за ней мать, а дальше отца…
А, теперь? Всё кануло в лета, одни лишь воспоминания, как тяжкий сон; нет мамы, нет папы, одна бабушка Галя-Моя, да добрый друг Сенька. Только он теперь и встретит его, да бабушка, ожидаючи дома.
Дверь громко щёлкнула, Вадим вздрогнул. В тамбур вошла проводница, Вадим пропустил её к двери. Она открыла её – ворвался тугой, свежий ветер, сразу стало светлей и прохладней. Первые лучи солнца заплясали на открытой двери, поезд добивал последние километры пути. Проводница, с лязгом, отбросила плиту подножек, протёрла тряпицей поручни и взглянув на Вадима, встала с флажком у проёма двери. Мимо замелькали первые постройки Целинограда. Поезд сбрасывал скорость, шурша наждачным шорохом, замедляя ход. Мелькнул переезд с опущенным шлагбаумом, с вереницей машин. Поплыли первые постройки, склады, промелькнуло несколько вагонов на соседнем пути, деревья и вот уже под вагоном, поплыла бетонированная площадка перрона, киоски и первые люди, встречающие пассажирский состав. И Вадим увидел Сеньку, тот беспокойно шарил глазами по окнам проплывающих вагонов.
- Ну здравствуй Целиноград, обдуваемый всеми ветрами! – Выдохнул в голос Вадим, -я вернулся!
Проводница обернулась, посмотрела на него, смеющимся взглядом, спросила:
- Давно не был?
- И не спрашивай.
- На совсем или в гости?
- Навсегда, сестрёнка, навсегда!
***
Поезд встал. Вадим спрыгнул, твёрдо опустившись на родную землю, глубоко вздохнул уже широко распластавшийся сентябрьский рассвет. Сенька заметил его сразу, кинулся к Вадиму. Они обнялись, тормоша и тиская друг друга.
- А, поворотись-ко сынку! – Вертел Сенька Вадима, - здоров, однако, стоишь как глыба! – И засмеялся. - Казённый харч тебе на пользу!
- А, ты… - Улыбался Вадим, - ряшку отъел, того и гляди треснет!
- Сестра подкармливает, я ем.
- Не женился? – Уже пожимая руку Сеньке, спросил Вадим.
- Тебя жду. Вдвоём в петлю лезть веселее, если конечно не с хвостом едешь?
- А, где хвост? Вот чёймойдан только. Ну, а насчёт женитьбы вместе, так вместе!
- Вот это я слышу голос мужа, а не дитяти!
- Спасибо оценил, - не снимая улыбки, Вадим спросил:
- Как вы здесь?.. – И осёкся, хотел спросить, как Вика, но не спросил, а кашлянув в кулак, сказал:
- Как бабушка? Как ты?
- Всё путём, старичок! Работаю шофёром в гараже обкома партии, работа не пыльная, квартиру жду. А, бабушка здорова тебя ждёт. Вот так сидит, - и Сенька показал, как сидит бабушка Галя, - сидит у окна, целыми днями и ждёт. Сам увидишь!
Вадима зажали удушливые слёзы, он с натугой проглотил их и спросил:
- Говорил, что еду?
- Зачем? Пусть как снег на голову, меньше волнений, хлопот, старенькая ведь…
- Правильно.
- Я знаю, - и Сенька засмеялся вопрошая, - ты сам-то как доехал? Почему задержался? Я тебя ещё вчера ждал.
- Нормально, задержек в пути не было.
- А, по пути? Ну там, трали-вали, у проводницы Вали… Не было случая? А то хвались!..
- Не было случая.
- Девственник ты наш, - хохотнул Сенька, - тебя пока носом не ткнёшь, результата не будет.
- Ладно ты, гигант половых заморочек! Было не было, какая тебе разница?
- Что, проклюнулся? – Сенька удивлённо приоткрыл рот.
- Нет, смаковать тебе не придётся, только познакомились.
- И, что?
- На авторитетном расстоянии.
Сенька поморщился как от зубной боли.
- Ладно. – Сказал он, - не буду с расспросами, тем более, если не хочешь говорить прямо, давай сменим тему разговора. – И уже по серьёзному спросил:
- Лучше скажи, наши все демобилизовались? А то здесь ходят разговоры, что наш призыв, могут задержать аж под самый Новый Год…
- Не знаю, как где, а у нас в Чойбалсане, я уехал последней партией.
- Дали шороху?
- Скромно, но водочки попили.
- Да! – Воскликнул Сенька, - а ты знаешь, Кенжибулат-то наш женился.
- Да-ну! Так быстро?
- Вот тебе и ну, баранки гну! И я там был, и с Генкой водку пил, и он там с бабами куражил…
- Сурков?!
- Ха! Сурков, Сурков Генка перещеголял меня! У него мания преследовать замужних женщин, говорит, что это приятно щекочет нерва.
- Значит два холостяка-бабника.
- А, ты третий.
- Не дорос ещё.
- Перерос уже! – И Сенька опять улыбнувшись, дополнил, - Всё-таки мы мужики по глупому устроены во всём, потому как во всём, зависим от женщин…
- С, чего такой вывод? – Остановил Сеньку Вадим вопросом.
- Ну, к примеру, хотя бы тот же Генка, - заключил Сенька, - если ему вдруг придётся прыгать, от ревнивого мужа, с десятого этажа, он будет лететь и орать, благим матом, но где-то на уровне пятого этажа, мельком, завидит женщину в неглиже, а ещё стоящую буквой Г, у него обязательно вырвется непроизвольный вскрик восхищения, а дальше уже – а-а-а!!! Причём у нас с тобой тоже.
- Да пошёл ты! Философ. Целую дурь вывел, анегдотист!
- Нет, старичок, я на полном серьёзе, - не согласился Сенька, - женщина, это зло! Всё из-за них. Все наши победы и поражения, потому как мы их любим глазами и, не хрен не видим!
Вадим засмеялся:
- Ну если мы такие слепые, а женщины?..
- А, те заразы, слухают ушами, но ничего не слышат!
- Логика у тебя железная! Чем вы только здесь занимаетесь?
- А, ничем. Баклуши бьём, да водку пьём! Ладно, пошли, чего мы здесь отсвечиваем, - и Сенька приподнял чемоданчик Вадима, но тот решительно, придержал его за руку, спросил:
- Семён, что с Викой?
- Отойдём, народу тут… А, лучше ко мне в машину. Я же на волге приехал тебя встречать, у меня там и выпить есть!
- Ты же за рулём?!
- А, у меня сплошные нули, а не номер! От него гаишники даже отворачиваются, порою честь отдают, обхохочешься!
- Круто живёшь!
- Что ты хотел, обком! – И Сенька гордо толкнул пальцем в небо. – Понимать надо.
Они, обнявшись, вышли, через здание вокзала, на привокзальную площадь, народ бурлил как в водовороте, Вадим удивлённо остановился, показывая рукой на паровоз, стоящий в центре площади:
- А, это, что за чудо?..
- Целиноградская аврора, на вечной стоянке, памятник первоцелинникам.
- Здорово!
- Ладно, двигай дальше. Насмотришься ещё, город строится и мест всяких разных полно!
Они уселись в автомобиль. Переднее сидение было сплошным и мягким. Вадим покачиваясь на пружинах, заметил:
- Слушай, шикарно!
Сенька довольный похвалой, тут же ответил:
- Сексуальный диван!
- Какой-какой?!
- Сексуальный. Ты, что там совсем одичал в песках Гоби? Или придуряешся…
- Читал, но в оборотах речи слышу впервые.
- Проще пареной репы, спинка сидения откидывается заподлицо с задним сидением, представляешь? Тахта!
- Класс! Гостиница на колёсах.
- Кого возим, - похвалился Сенька, - газета Ц. К. Ка П. С. С. – Сельская жизнь, уровень Правды, Известий. – Рассказывая Сенька достал из бардачка водку, хлеб, тонко нарезанное ломтиками мясо. Всё это разложил на газете, между собой и Вадимом.
- Конина. – Откупоривая бутылку не умолкал Сенька, - страсть люблю! Сладкое мясо и главное не застывает!
- Ты это мне говоришь?
- Ну да! Других здесь нет.
- Башкой-то думай, я здесь родился.
- Фу ты. Ну ты, лапти гнуты! Совсем из башки вон! А я как вернулся сразу брюшко отъел, а в обкоме куда не поедешь везде встречи – бешпармак, шашлык, куырдак…
Вадим слушал Сеньку и постепенно гас первый азарт встречи. Вика томительно напоминала о себе, а Сенька всё говорил и говорил. «Чего крутит вола за хвост, - думал Вадим, - почему молчит о Вике, или не был у неё? А ведь должен был сказать, в первую очередь. Это в худшем случае, а в лучшем с ней приехать, чего молчит?..» Мучительные мысли терзали не известностью… Сколько передумано и всегда разное, глыбы мыслей в сознании и, всегда теплом хранилась надежда, на лучшее разрешение вопроса и вот сейчас, на пороге раскрытия, Сенька куражился, плёл околесицу, а о главном ни слова.
- Бывает на дорогу дают мясца, хоть свежак, хоть копчёное, - не унимался Сенька, - и даже шашлык в придачу…
Вадим не выдержал, спросил:
- Старик, будь мужиком, не томи, что с Викой?
Сенька перестал говорить, молча разливал по стаканам водку. Один стакан передал Вадиму, положил сверху кусочек хлеба с ломтиком мяса.
- Как помянуть собрался… - Не добро усмехнулся Вадим, - я пить не буду, пока не скажешь.
- Может и помянуть… - Глухо отозвался Сенька.
Вадим вздрогнул, заходясь душой, спросил:
- Что с ней?..
- А, что с ней? Ничего… На бери! – И Сенька сунул в руку Вадима стакан, - ещё краше твоя Вика стала, конфетка! На сносях уже, беременная она!
Острая боль обожгла мозг, Вадим замер, ощущая, как душа с грохотом камня проваливается куда-то в низ, а сознание отказывалось воспринимать услышанное. Он откинулся спиной к боковому окну.
- Как беременная?! – С хрипом выдавил Вадим.
- Как-как! Беременная и всё!
Вадим медленно бледнел лицом, за тем темнота сменилась белизной мела, кровь ежесекундно меняла цвет, словно тени облаков скользили по лицу; гримасы удивления, неверия, боли, сменяли одна другую и вдруг оцепенела, информация достигла цели, взорвалась внутри его, ударной волной – Вика беременная… Он тупо уставился на Сеньку, играя желваками скул, спросил, словно из далека далёким голосом:
- Что же ей ветром надуло?..
- Не знаю! – Зло выдавил Сенька, - ветром ли, подвесным! За ноги не держал, свечкой не подсвечивал, замужем она! Понял? За-му-жем! И хватит об этом. Давай выпьем, если хочешь, помянём.
Вадим медленно поставил стакан на открытую крышку бардачка, ему от услышанного не хватало воздуха, он открыл окно, глубоко вдохнул сиреневый рассвет, осеннее, сентябрьское солнце, нежно грело висок через стекло. Согнувшись к коленям, закрыл лицо руками. Сенька молчал, да и что говорить? Большего и не надо, и так хватило этой вести по самые коки-наки. Он радовался встречи, с нетерпением ждал её и боялся, боялся высказать того о чём молчал всё это время. Боялся именно этой минуты, которая слава богу, уже прошла. И теперь терпеливо ждал болезненную борьбу чувств Вадима. Он понимал его, он знал, что такую женщину как Вика, не любить невозможно, а полюбив потерять, в тысячу раз больнее. Он чувствовал, что ещё будут вопросы, но уже не боялся их – самое страшное минуло. Вадим принял прежнее положение, выпрямившись рассеяно глядя в окно, тихо промолвил:
- Что же она, дрянь, написать не могла, честно, правдиво, так мол и так?.. И ты хорош! Чего уставился? – Вадим посмотрел на Сеньку, - друг, называется! Ведь спрашивал в письмах, чего молчал?
- А, чего писать? – Огрызнулся Сенька, - ну вышла баба за муж, делов-то!..
- Да не была она бабой, не была! Не тронул я её, не тронул! Любил стерву!
- Чего орёшь? Ну и дурак, что не тронул! Раз любил, надо было распечатать, за то сейчас было бы легче – ушла ну и хрен с ней! А ты первый!
- У меня, старик, другая школа… - И Вадим, с болью застонал.
Сенька ещё больше обозлился:
- Заткни свою мораль в задницу! И запомни, любви нет. Есть только до и после – пролог и эпилог, основная часть отсутствует, её заменяют душевные муки, как вот у тебя сейчас. Будь проще – пришёл, увидел, обкатал…
- Учи-учи, учитель…
- А, что? В этой придуманной любви женщины, говорят, профессионалы! А, мы тогда должны быть, победителями! А, ты прохлопал, со своими манёврами, эту победу и
теперь заткнись, и не распускай нюни, гвардеец, мать твою!
- Да пошёл ты!.. – Отмахнулся Вадим и полез в карман за сигаретами.
Сенька видел, что своей грубостью, присёк горечь утраты и теперь решил, чуть приубавить пары, успокаивающе сказал:
- Тут ещё не известно кому повезло… Может она ещё не раз за сиську зубами клацнет, да поздно! А ты молодой, самец-красавец! Свободный, как птица – орёл!
Вадим молчал. Он смотрел в окно и думал, что вот здесь, где –то сейчас живёт Вика с круглым животом и ей совсем нет дела до его переживаний, он закурил и глубоко затянувшись горьким дымом, усмехнулся:
- Да-а, старик, порадовал встречей… Прав ты тогда оказался, хоть и сплюнул три раза.
- Ладно старичок, давай выпьем. – Сенька окончательно убедился, что кризис миновал и Вадим по маленько приходил в себя и поэтому продолжал дальше, - а не писал тебе потому, что ты даже сейчас, без пяти минут дома, а лицом как стена. А напиши я туда, чёрт тебя знает, как бы оно вышло…
- Чего оправдываешься? Может и правильно, что не писал, - уныло согласился Вадим - автомат-то под рукой был, мог и пулю всадить.
Вот и я о том же. Знаешь, я сам в шоке был, когда принёс сапожки – ну соска, думаю, разодрать бы тебя как лягушонка, обидно! Ты пишешь, надеешься, а тебе уже не пишут. Ты ещё любишь, а тебя уже не ждут, может даже противен. Почему она предпочла другого? Я видел его, длинный как глиста. И ему до тебя как до Китая задом! А она легла, да ещё мяч проглотила…
Сенька замолчал, уставившись в стакан, державший в руках, вспомнил свой приход к Вики – в буран, в сумасшедшую погоду и её испуганные глаза, и слёзы, не единого слова и только слёзы. Как бы размышляя уже в слух, проговорил:
- А, знаешь, старичок, тогда при встрече я заметил в её глазах, что-то трагичное… Тогда не придал значения, злой был как Моська! А сейчас, задним числом, подумываю – а виновата ли она?.. Может есть кто-то другой, кто переплюнул вас обоих?.. Может такое быть, а?
- Может, Сеня, может быть… - Тихо ответил Вадим.
Сенька кивнул, но добавил:
- И всё равно, чтобы не случилось, надо было ждать, а не ложиться подстилкой и набивать мозоль… Или объясниться в письме…
- Ты прав, только не успокаивай меня, помолчи пока…
Всё это время, пока Вадим слушал Сеньку, его не покидала мысль о письмах, пачками и все толстенные, по несколько страниц. Распечатаешь и строчки на листах, сквозят горечью разлуки. Ни намёка на измену, а на оборот даже просилась приехать. Он отказал тогда, зачем?.. Пусть бы приехала и не было бы того, что есть сейчас, хотя прекрасно понимал, что не отпустила бы её Анна Михайловна, да ещё в самую глушь Забайкалья и теперь размышляя, последовательно, трезво взвешивая обстоятельства услышанного, уже чётко знал, что несмотря на то, что произошло, у него исчезла зависимость от обязательств и появилась свобода. Свобода выбора по отношению к Вике; он мог наказать её и соперника, а мог и не наказывать, мог исчезнуть, раствориться в толчеи жизни, а мог и продолжить отношения на реальных событиях. Он всё мог, хоть и очень тяжело, но это, он тоже знал, очередное для него испытание, тоже имеет срок и спустя время, оно тоже кончается если его выдерживают и даже если не выдерживают, тоже кончается. Прожитое время обязательно приносит свои плоды и как правило – неожиданные…
Вадим выбросил в форточку докуренную сигарету, взглянул на Сеньку и с несвойственной ему бодростью, спросил:
- Чего молчишь?
- Ты же сказал молчи, вот и молчу.
- Ещё чего нового расскажешь?
- Больше нечего. Правда сеструха аборт сделала, не захотела двойню рожать, к тем троим, что у неё есть.
- Кошмар! Убить сразу двоих?! Это точно она башкой не думала, а другим местом… Дети-то причём? Они живые, воспитали бы, трудно? Да, трудно! Но ведь это её дети! И давно?..
- Шесть месяцев назад.
- Что у вас здесь, високосный год? – Не весело усмехнулся Вадим. – Может и ты кого ждёшь?
- Не беременный пока, но хобот имеется, - парировал Сенька, - когда слон будет не знаю…
Оба рассмеялись. Тягостная обстановка чуть притупилась и хоть у Вадима по-прежнему ныло сердце, он старался быть бодрее, не снимая улыбки спросил:
- С, экипажем как, часто видитесь?
- Да где там! Как приехали, месячишко по колобродили и как тараканы – кто куда, изредка видимся.
- Как же так, ты же командир!
- Ага, командир. Вы то там меня не очень праздновали, а здесь… - И Сенька махнул рукой, мол понимай, как знаешь.
- Ладно старик! Всё ясно, что дело тёмное, ты лучше скажи, чего сидим?
- А, что?..
- Наливай.
- Так налито!
- Извини, совсем забыл. – Вадим взял с бардачка свой стакан, спросил:
- Вику давно видел?
- Не очень. Шла с какой-то подругой, нос к носу столкнулись, круглая как пончик!
- Что сильно заметно?
- Да. Такое не скроешь, а ей, между прочим беременность к лицу! – Сенька улыбнулся, - ты бы взял, да ушки доделал…
- Беременность любой женщине к лицу, какой у неё месяц?
- Я, что гинеколог? А спрашивать постеснялся.
Вадим вздохнул, сказал:
- Ладно, давай на посошок.
Они выпили. Вадим достал сигарету, снова закурил.
- Часто куришь. – Заметил Сенька.
- Поехали старик! Чего уж теперь…
***
Бабушка не смогла подняться со стула, чуть приподнявшись тяжело села, обмякнув телом.
- Моя! – Бросился Вадим к ней и, замер уткнувшись в колени.
Сейчас он ощущал в себе такое состояние, что одну жизнь уже прожил, а вторая, не начавшись, перелистывает листы прошлого, в коленях бабушки. А бабушка – Галя, гладила его по голове и тихие слёзы радости, стекали по её щекам и падали на голову Вадима, на её старческие руки, покрученные непосильным трудом, а губы дрожа шептали:
- Сиротинушка ты мой маленький, хороший мой, ласковый…
Сенька сидел на краю дивана, курил. В приземистом зале, так казалось, большом и просторном, ничего лишнего и каждая вещь на своём месте. Он был рад за обеих сразу, за их долгожданную встречу, глядел и сердце у самого радостно колыхалось в груди. А Вадим, прижимаясь к коленям бабушки, вдыхал запах родного очага,
свежевымытых полов, лёгкий аромат горького емшана долетавший с улицы, сквозь открытую дверь – крики детворы, далёкие гудки машин и запах дыма, низко стелившегося вдоль улицы – он дома! Даже не верится, всё как всегда, как много-много лет назад, а папы с мамой нет. Нет и никогда их здесь не будет… Да нет же! Вот они, он слышит их голоса, их лёгкое движение… Но это шевельнулась бабушка, а их нет и не будет – как же так, почему, зачем?.. А в памяти всплывают события одни, ярче других; он маленький, с любопытством смотрит на большой, круглый, как колесо, обруч от бочки, наступил ногой, обруч резко поднялся и ударил в переносицу – боль, кровь и ни грамма слёз, шоковое состояние. Мама хватает его на руки испуганно вносит в дом, бабушка прижигает рану йодом, сильно жжёт и, он плачет. А вот взрослее. Вокруг, на зданиях, приспущенные флаги, с траурными длинными лентами и слёзы, море взрослых слёз.
- Почему они плачут, папа?
- Умер вождь сынок.
- А он кто?
- Сталин. Генералиссимус.
- Значит и мне надо поплакать?
- Тебе? – Папа улыбается, - тебе нет, не обязательно.
- Но я всё же поплачу.
Папа пожимает плечами, ведёт его за руку молчит. Эта картина обрывается, наплывает новая; он школьник, за какую-то провинность, поставлен папой в угол, на колени.
- Извинишься, - говорит отец, - выйдешь.
Он не извиняется, знает, что без вины виноватый, стоял и слёзы обиды текли по щекам. И тогда дедушка, отца отец, сказал:
- Что ж так над мальцом изгаляться? Чай не головёшка бессловесная, человек! – И сам вывел внука из угла. Как летит время! Сухой жар глаз, выдаёт памятные события, они роятся и поочерёдно ложатся друг на друга…. Фойе института и, трепетное девичье тело в истосковавшемся поцелуе. Он с Викой и радость встречи отметает всё постороннее, ненужное, отрицательно влияющее на психику. Или вот он с ней у себя дома, впервые привёл девушку. Мама и бабушка хлопочут, суетятся возле неё, умиленно вздыхают. Отец как гром с треском, ворвался с шумом, с шорохом лопнувших молний и, замер – зашелестел мелкий дождь, его голос: «Хороша! Тишина будет.» - Сцепленные руки, слёзы навзрыд, отрыв, прыг на подножку, стук колёс набирающего ход поезда и, душераздирающий, в вышине, девичий крик: -«Вадим!!!» Взрывы, запах тротила, духота, пыль и пот, стук пулемёта, скрежет траков и мат Сеньки «люк закрой!» Боль в плече, тошнота и кровь – выстрел –огонь! И письма, письма, письма как голуби улетают без ответа… Жаркое тело, сладкие губы и стон умоляющих слов: «-Не уезжай, останься…» И как обухом по голове: «-За мужем она, за мужем!» Лучше бы всё это повторялось вновь и вновь, только бы папа имама были вместе, рядом. Но их уже нет, одна бабушка-Галя, Моя! Вадим приподнял от колен голову, тихо сказал:
- Моя, а ты мамой пахнешь.
Бабушка улыбнулась сквозь слёзы, опять погладила Вадима, пригнулась, поцеловала Вадима в лоб:
- Поднимайся, хороший, пора с приездом позавтракать.
Вадим, поднимаясь, вытер бабушки слёзы, согласно кивнул и только теперь, как и Сенька, оглядел комнату. Бабушка тяжело поднялась и обращаясь к Сеньке, проговорила:
- Помоги-ка мне накрыть стол. – Сенька с готовностью подхватился.
***
Отмечали встречу скромно. Помянули родителей, а за тем бабушка рассказала, как проходили похороны, сокрушалась, что ни на одни из них не пришла Вика.
- А, ведь она пришлась нам по сердцу. – Вздохнула бабушка Галя, - да-а…
Вадим нахмурился, быстро выпил стопку и тут же закурил, отвечая:
- Не говори мне о ней, не омрачай встречу, всё в прошлом.
- А, ты не верь никому, а сходи и поговори с ней, - не согласилась бабушка.
- Нет. Хватит! Жизнь сама расставила всё по своим местам, а с ней не спорят.
- За любовь бороться надо, сынок. – Опять не согласилась бабушка.
- За любовь, бороться?! – Вадим усмехнулся. - А она боролась?
- Не держи злобы на душе, вражды. Она женщина, женщина слабая, может и боролась как могла, наверняка боролась, понять должен, объясниться и почувствуешь облегчение. – Не соглашалась бабушка.
Вадим окаменел, лицо стало серым, злым. Шевеля желваками скул, выпуская из гортани клубы дыма, заметил:
- Читал одну статейку, про любовь, где были сказанные умные слова, что нет злобы более злобной, чем та которую порождает любовь. А я не желаю ни любви, ни мести! И давайте закроем эту тему. – Сказал, как отрезал и налил себе стопку, предлагая:
- За встречу!
Бабушка тяжело вздохнула, ничего не отвечая слегка пригубила спиртное, вместе с внуками и молча выйдя из-за стола, занялась готовкой чая.
- А, бабушка права, - говорил Сенька, - чего кочевряжишься? Сходил бы, да выяснил, что да как?.. – Вадим продолжал молча курить, больше слушая заумные слова Сеньки, чем говорил сам.
Их беседу прервала, соседка, подруга бабушки, Матрёна Марковна. Она вошла с шумным шарканьем ног, перекрестилась на несуществующие образа, помянула усопших и только потом поцеловала Вадима:
- Живи долго. Слава богу, дождалась тебя Галя! Теперь ты ей опора во всём, счастье тебе и мир вашему дому. За столом, перед чаем, выпила три рюмочки беленькой – поохала поохала и выкатилась восвояси.
И, почти следом, появилась ещё одна соседка, высокая в широкой кости женщина. Жила она рядом дом в дом, разъединённый забором. Она поздравила бабушку с возвращением внука, а Вадима с прибытием, пожелала мыслимых и не мыслимых благ и грузно уселась за стол. От спиртного отказалась и с удовольствием пила горячий чай из блюдечка, далеко держа его от себя, на вытянутой руке. Вадима разморило от домашнего тепла, уюта, сытного застолья и выпитой водки. Он счастливо улыбался и сонно клевал носом. Сенька увёл его спать. Не раздеваясь, в сапогах, Вадим рухнул на кровать; уснул сразу лишь только голова коснулась подушки, а Сенька вернулся к старушкам и когда тётка Мария ушла, помог бабушке-Гале, убрать со стола. Уже позже сам прилёг на вторую кровать в комнате Вадима и теперь засыпая мысленно перебирал особ с интересными наклонностями… - «Любку? Нет, не пойдёт, она заразительно смеётся, зараза! Катьку? Не надо! Ей только бы за муж, вешалка! А вот Зойку, это, да-а! Огонь баба! С юмором. Когда спросил её, что она делает сегодня вечером, так она легко ответила – сдаиваюсь… - Ух! И от этого ух у Сеньки слетел даже сон и, он подумал: «Вот с неё и начнём…»
***
Где-то далеко заорал петух, а следом второй, третий, разноголосо выводя утреннюю перекличку. Совсем близко тявкнула собака, глухо замычала в стойле корова, хлопнула где-то калитка, урча проехала машина, утрешняя тишина наполнялась гомоном просыпающейся окраины города. Сенька проснулся, душа ликовала какой-то радостной песней, Вадим ещё спал, уткнувшись носом в подушку. Сенька поднялся и, чтобы не шуметь, скоро одевался. На кухню, с улицы, вошла бабушка.
- Ты чего так рано, не спится? – Спросила она, ставя на табурет ведро с прозрачной водой.
- Дел много, поеду. Пацанов пригласить надо, на вечер, по поводу прибытия Вадима, а вернусь, уже с ним на кладбище, съездить, помянуть родителей.
- Дело святое. – Отозвалась бабушка.
Сенька вышел во двор, завёл машину, пока прогревал мотор открыл ворота, присел на лавку, курил, глядя на первые лучи солнца, скупо освещавшие двор. Перво-наперво, надо заехать домой, за тем к шефу и только потом к пацанам. Он докурил сигарету и сел за руль, плавно выехал со двора. Дома, сестра, привыкшая к частым отлучкам брата, лишь только Сенька вошёл, спросила:
- Встретил? – Она знала, что Сенька встречал Вадима, да и наслышана была о нём, полные уши.
- Встретил. И сегодня задержусь, а где Иван?
- В, гараж вызвали.
На кухню вошла Света, племянница Сеньки, пятнадцатилетняя девушка. Она с интересом спросила:
- А, ты с ним, когда к нам придёшь?
- Слыхала? – Сенька обратился к сестре, - ты Ольга поглядывай за ней, а то замуж выскочит, не закончив школы. – И удалился в зал к зеркалу.
- Не выскочит. – Отозвалась сестра, - ей просто интересно, как и мне, какой он твой друг? Знаем о нём много, а не видели.
- Увидите. – Выходя из зала, ответил Сенька и обратился к племяннице, - а ты Светка, вокруг него не вертись подолом, о школе думай.
- Нужно больно на старика пялиться! – Фыркнула Света и вышла из кухни.
- А, сама всё глядит на его фотку… - Сказала младшая сестра, с ехидцой, вертясь возле матери.
Сенька вошёл на кухню.
- Фу ты коза ещё, а ну брысь! – Прикрикнул на неё Сенька.
Но четырёх летний Антон, выдавая всех и вся, добавил:
- Лазвели кулятник, петух им в зад!
Ольга и Сенька прыснули смехом.
- Ну и семейка! Не соскучишься, - и Сенька хлопнул Антона по затылку, - а ты чего своих продаёшь?
- Я и пло тебя сказу, как ты Кателину целовал; холосая-холосая…
Сенька погрозил ему кулаком и со смехом вывалился из квартиры.
В микрорайон, где жил Кенжибулатов, Сенька доехал за двадцать минут, быстро влетел на третий этаж, позвонил, переводя дух. Ему открыл Рамазан, в трусах по пояс голый.
- Сенька?! – Удивился он, протирая сонные глаза.
- Привет! Азиатская душа, всё дрыхнешь?
- Суббота же, проходи.
- Нет, заходить не буду, вечерком давай подкатывай к Вадиму.
- Вернулся?
- Да. И без опоздания, а то я тебя знаю…
- Так ты скажи, во сколько? А то к вечеру. Это понятие растяжимое. - Не согласился Рамазан.
- Во второй половине дня.
- Это тоже растяжимо.
- А, я, что не сказал во сколько?
Рамазан улыбнулся:
- Нет.
- К пяти, но, чтобы в пять был как штык! А, то тебе скажешь в пять, а ты припрёшься в восемь. Это у вас у казахов в крови. Нет, погоди, я лучше сам за тобой заеду.
- Договорились. Но ты хоть зайди, чайку попьём.
- Мен шай шпийм, некогда, ещё к Суркову заскочить надо, бывай!
- Сау бол. – Ответил Рамазан и закрыл дверь.
А, Сенька уже, кубарем скатился к автомобилю.
Генку дома не застал. Мать сообщила, что он в Горьком, уехал за автомобилем "Волга".
«Не повезло.» - буркнул себе под нос Сенька и поехал в гараж. Из гаража позвонил шефу, отпросился на день и получив разрешение, вернулся к Вадиму. Вадим ещё спал, он проснулся от пристального взгляда Сеньки, открыл глаза и увидел друга.
- Который час? – Спросил он и с хрустом потянулся.
- Без пяти двенадцать, за соня! – Улыбался Сенька, - на кладбище съездить надо, пока машина под рукой.
Вадим резко приподнялся и сел на кровати, как ни странно, но от вчерашнего выпитого шампанского и водки, абсолютно не болела голова. Вадим пошарил глазами по комнате, не уверенно спросил:
- А, где одежда?
- Не знаю, - отозвался Сенька, - ты вчера одетым лёг, может ночью сам разделся?
- Не помню. – И Вадим позвал бабушку, - Моя!
В дверях появилась бабушка, Вадим спросил:
- Где одежда?
- Сейчас. – И бабушка вышла из комнаты, но вскоре вернулась, подавая Вадиму аккуратно сложенный в стопку спортивный костюм, отглаженную форму положила рядом, на стул, сказала:
- Одевайся, умывайся и завтракать.
Вадим, по солдатской привычки, быстро влез в трико, встал и пригнувшись сделал резкий выпад, выдохнул и пружинисто запрыгал на месте, разводя руки в стороны и, снова резкий выпад с серией воображаемых ударов, легко выскочил во двор. Солнце тепло пригревало землю, на облетевшей яблоне, на голых ветках, висела стайка воробьёв, а в углу у забора прела куча навоза, на ней скреблись соседские куры. Единственный разноцветный петух, по хозяйски, оглядывал свой гарем. Оттолкнувшись Вадим встал на руки и легко прошёлся на них, в резком толчке, принял вертикальное положение и подошёл к бочке с дождевой водой. Вадим окунул в неё голову и отфыркиваясь, разбрасывая искры брызг, стал пригоршнями обливать себе грудь, спину. Вода мягко обжигала сонное тело, сбегая струями по оголённому торсу, мочила трико. Умывшись, он протёр до красна тело полотенцем и тут увидел в щели забора, чьи-то любопытные глаза. Вадим, с улыбкой подмигнул им и, они испуганно исчезли, а над забором мелькнул белый платок и скрылся за углом соседнего дома. Вадим опять подумал о Вике, вернее не о ней, а о её муже: «Соперник хренов, ерунда! Похотливый судак и в большей степени карьерист. Охотник до мокрощелок, высоко поставленных родителей, одним словом – сволочь! – Вадим стоял и накачивал себя ревнивой злостью. – Прийти начистить ему зубы, гад! А, зачем? Всё равно ничего не изменится, - думал он, - всё так же будет греть солнце, двигаться и жить люди, а Вика будет другой, если она позволила, то чего у него никогда не было, то это ровным счётом ничего не меняет, а значит и не надо искать удовлетворения. Ведь то, что случилось, уже история. Ну помянул раз, вспомнил другой раз, ковырнул душу и хватит! Откашляйся и выплюнь! Прошлого не вернёшь и не стоит более высасывать из того, что произошло у ней, с этим интеллигентом, всё высосано, живите и размножайтесь, а я пойду другим путём…» - И сразу стало легче дышать. Вадим глубоко вобрал воздуха в грудь и медленно выпуская, счастливо оглядел двор, огород, яблоневый сад. Отойдя от бочки, заглянул в раскрытые двери сарая; в углу стояла разворошенная поленница дров, за покосившейся перегородкой уголь, на полу, старое ватное одеяло с выдранными в прорехах кусками ваты, куча непонятного мусора, открытый подпол с заплесневелой крышкой и, кисло-прелый запах сырости, тянулся из погребного лаза. «Нужен порядок, на днях займусь.» - Подумал Вадим, обводя всё это хозяйским взглядом и повернувшись, направился к дому. За забором снова мелькнул белый платок, быстро проплыл над ним и таинственно исчез. Вадим вошёл в дом, Сенька сидел на прежнем месте, безразлично листал журнал, он сразу же отложил его и наблюдал за Вадимом. Тот через голову надел олимпийку, застегнул на ней молнию, чётко отрапортовал:
- Я готов!
Сенька в недоумении уставился на него, спросил:
- Ты что, так собрался ехать на кладбище?!
- Ну да, а что тебе не нравится?
- Кончай шутки шутить! По форме давай!
- Не командуй, не в армии, что хочу, то и надеваю.
- Да ты, что? Я, когда пришёл, целуют неделю по форме ходил! А, ты и суток не прошло.
- Нравится?
- Конечно. Форма, это здорово!
- Вот ты бери и напяливай, а с меня хватит!
- Кончай, старичок, покрасуйся для приличия, к тому же гости придут.
- Какие ещё гости?
- Кенжибулат придёт с женой, я уже сообщил ему, а Генку не застал, уехал в Горький за машиной.
- Ну Кенжибулату форма по барабану, как я буду одет. Ты лучше скажи, когда успел растрезвонить?
- Кто рано встаёт тому Бог помогает. – И улыбнувшись, добавил, - переодевайся давай.
В комнату вошла бабушка, спросила:
- Чего сидите? Обед стынет.
- Вот взгляните, - обратился к ней Сенька за поддержкой, - не хочет надевать формы, спорит.
- Надень, сынок, к родителям едешь, а души их там витают, ждут. Хоть полюбуются на тебя военного.
Вадим промолчал. Да и что говорить он мог бабушке, или возразить? Людям не свойственно мириться с неизвестностью и в успокоении самих себя, придумали рай и ад, и живые души. Пусть всё что угодно, но только не забвение, а ещё лучше загробная жизнь души. Вадим усмехнулся и посмотрел на бабушку, её умоляющий взгляд просил его, ехать в форме. Не веруя в церковные догмы, он твёрдо знал, что после смерти жизни нет, она даётся только раз, во славу и процветания космического разума, потому как на земле и во вселенной космоса, всё взаимно связано. Но спорить не стал и кивнув в согласии, потянулся к форме.
После плотного обеда они выехали на кладбище. День разгорался в полную силу, расплавленное солнце, грело землю, последними лучами бабьего лета. В воздухе плавали тонкие, с гнёздами, паутинки. Вадим слегка приоткрыл форточку и, тугая струя ворвалась в салон. Быстрая езда завораживала, стремительно проносились дома частного сектора, перекрёстки, как в ускоренном кадре. Не заметно улица вырвалась на шоссе и впереди показались тополя большого кладбища – тихое пристанище отшумевшей жизни.
***
На кладбище было тихо. По аллеям, кружась падал пожелтевший лист и с шорохом ложился под ноги. Редкие посетители копошились за оградками своих усопших и всюду кресты-кресты, да обелиски памятников. С аллеи свернули на тропу между могил и шурша листвой углубились в глубь города мёртвых. Голые ветки кустарников цеплялись за одежду, словно живые прося подаяния и лики умерших смотрели с фотографий, как в пустоту, безразлично. У не высокой ограды остановились, с пирамид из чёрного мрамора, смотрели на Вадима отец и мать, точно такие как дома под свечами. Сенька разболтал калитку, пропустил Вадима, а за тем сам зашёл следом, присел на лавку. Вадим снял пилотку, подоткнул под погон, не торопливо закурил, затянулся глубоко дымом, как в забытье произнёс:
- Здравствуйте… Вот я и вернулся… - Вадим дотронулся до плеча, как-то не хорошо заныла старая рана, боль потянула к кисти. Он потёр всю руку, посмотрел на Сеньку. Тот наполнив единственный стакан водкой, чистил яйцо, задумчиво уставившись в землю. Вадим ещё раз затянулся дымом и затушил не докуренную сигарету, потянулся за стаканом, спросил:
- А ты?
- Сейчас нет, дома. Мне ещё за Кенжибулатом ехать, а потом машину в гараж. Нули нулями, а на грех всегда… Сам знаешь.
Вадим кивнул и перевёл взгляд на фотографии, вздохнул:
- Спасибо вам за всё. Как хорошо, что вы оба у меня были, земля вам пухом… - Он не договорил и выпил. Остатки выплеснул на могилки. Сенька подал ему очищенное яйцо, круто посыпанное солью. Вадим не торопливо жевал, думая с горечью о бренности жизни, окидывая взглядом кладбищенский двор. «Сколько народу здесь, живших когда-то, а что осталось? Кресты да памятники, кому? Да не им умершим, а живым. Им уже ничего не надо. И всё-таки как не совершенна жизнь, как насмешка над живыми. Эх лучше бы не родиться вовсе!» - Над кладбищем кружилась, горланя туча грачей, они летая падали на крыло, усаживаясь, облепляли ветки тополей – орали, готовясь к перелёту. Вадим вздохнул, отрываясь от скорбных мыслей, подошёл к памятникам, присел, обхватывая их руками, словно обнимая родителей при встрече, мысленно обратился к ним: «Что же вы, а? Так рано, не дождавшись, плохо мне сейчас, очень плохо! И совета некому дать, зачем вы ушли? Зачем так рано…» - И опустив голову услышал голос из глубины, глухой, далёкий: «Не только тебе тяжко, плохо многим, а жить надо, соберись! Ты воин.» - Вадим вздрогнул, какой-то леденящий холод пробежался по спине, он обернулся к Сеньке, спросил:
- Ты, что-то сказал?.. – И холодея душой, поднялся.
Сенька отрицательно качнул головой. Стоя, Вадим, глядя на памятные фотки, мысленно опять спросил: «Я действительно вас слышу? Папа, мама…» - А, в ответ тишина и лишь лёгкий ветерок пробежал по опавшим листьям… Вадим подошёл к Сеньке, присел рядом, взволнованно сказал:
- Я слышал голос…
- Померещилось.
- Нет, слышал…
- Поставь свечку, так говорят старики
- Я-то креститься не умею, а ты, свечку. Ерунда какая-то… И всё-таки слышал.
- Ну слышал и слышал. Ещё будешь? – Отозвался Сенька, глазами показывая на бутылку.
- Не хочу, оставь здесь, батя любил иной раз приложиться, пусть поздравит… Вот и не верь теперь в загробную жизнь.
- Есть-нет. Придёт время, узнаем. А свечку всё-таки поставь.
- Да-а. Век живи, век учись! И, что это за племя наше? Креститься не умеем, с богом на ты. Одна ересь! – Вадим поднялся, - Что, старик, едем?
- Поехали. – Отозвался Сенька, раскладывая у памятников привезённую снедь
Вадим вышел первым. Сенька топтался, закрывая калитку, обращаясь к Вадиму, спросил:
- Домой?
- А, куда?
- Может со мной за Кенжибулатом?..
- Нет, вези домой.
- Было-бы сказано, будет сделано! – Ответил Сенька и, они направились к не далеко стоявшему автомобилю.
***
Оставив Вадима дома, Сенька уехал. А Вадим принялся помогать бабушке по хозяйству и попутно накрывать стол. Во второй половине дня, ближе к вечеру, Вадим вышел во двор, в ожидании гостей, прошёлся по опавшему яблоневому саду, прохаживаясь и поглаживая стволы фруктовых деревьев, подошёл к меже огорода. Окинул взглядом увядающую и поникшую к земле ботву картофеля, правда не везде, кое где, местами, ещё стояли, крепко зелёные кусты. Между грядок сочно возвышался паслён, Вадим нагнулся сорвал пару чёрных ягод, бросил в рот – терпко-сладкая она скривила ему рот, а ведь когда-то, с пацанами, объедались этой ягодой, Вадим выплюнул кожуру, снова окинул взглядом картофельное поле, «скоро копать.» - Подумал он и взглянул на часы. Не спеша вышел, по тропе, во двор и через калитку на улицу. Немного волнуясь от ожидания, с надеждой посмотрел вдоль улицы. По наезженной колее дороги пылило такси, приближаясь, весело пере моргнув светом фар и остановилось рядом с Вадимом. Двери такси тот-час открылись и Вадим увидел улыбающегося Рамазана, а следом, выскочившего Сеньку и подающего руку молодой казашке с большим животом. Вадим обнялся с Кенжибулатовым и он представил свою жену:
- Знакомься, моя апай, Сулушаш.
Вадим подошёл пожал молодой женщине руку, сказал:
- Красивое имя, Сулушаш, красивый волос. Поздравляю!
- Рахмет. – С улыбкой ответила она.
Вадим, провёл рукой к калитке, приглашая гостей в дом.
… Сидели в застолье долго. Солнце, заходящими лучами остро било в окно, ярко-празднично освещая молодые лица; Вадим, рядом Сенька, Рамазан с женой, которая то и дело смущалась от комплиментов в её адрес. Да и как не восхищаться её смоляному в блеске волосу, чёрным густым бровям – словно крылья над чёрными угольками глаз, на бронзовом лице, в раскосом взоре, как статуэтка в форме плавности, округлых линий, в готовности её, стать матерью, тюркская богиня, сошедшая с небес!
Пили за встречу, за армию, за танкистов, за Монголов и Союз, пили за родителей и за бабушку, за любовь и дружбу, и давно был съеден бешбармак, запиваемый шурпой и теперь заедали спиртное остывшим куырдаком. Бабушка Галя сидела с торца стола у вспотевшего самовара, разливала молодёжи чай, потчуя к чаю, свежими баурсаками, каймаком, конфетами россыпью, брошенные на стол. За этой тёплой встречей не заметно скрылось солнце. Рамазан, в подарок Вадиму привёз гитару, попросил:
- Сыграй что-нибудь на дорожку…
Вадим взял в руки инструмент, легко прошёлся по струнам аккордами, счастливо произнёс:
- Хорошо мне с вами! Вот бы так всегда вместе…
- Ты играй давай! – Перебил мечтательность Вадима Сенька.
- А, что сыграть?..
- Нашу давай, сиреневый туман!
Вадим не стал спорить и после нескольких аккордов, запел. Песня печально текла в открытую дверь, на улицу. В вечерней тишине её трио волнующе плавно, стелилось в томительной грусти, вдоль заборов широкой улицы, затихающей окраины города. И каждый думал о своём, давно забытом и, теперь всколыхнувшись печалью… Песня оборвалась, мягко улеглась в вечернюю тишину. Компания сама себе за аплодировала. Рамазан поднялся из-за стола и обращаясь к бабушке, сказал:
- Ал рахмет, аже, жаксы! Мы пойдём, здоровья вам и долгих лет, сау бол.
Сенька и Вадим поднялись следом. Всей толпой вывалились во двор, а со двора на улицу. Стояли перекуривая, Рамазан говорил:
- Сын родится, той закачу. Всех приглашу! Гулять будем с утра и до утра!
- А, если дочь? – Спросил Сенька.
- Какая дочь?! Ты, что? Что я не знаю, что сам делал!
Сулушаш стукнула мужа кулачком по спине:
- Акмак! Что говоришь? Бессовестный!
Рамазан засмеялся, ласково прижимая жену к себе:
- Тихо, женщина! Как смеешь на мужа руку поднимать?! Аллах накажет.
Парни рассмеялись. Сенька щелчком отбросил сигарету, протянул руку Вадиму:
- Ну бывай. В гости не зову, тебе от всего отдохнуть надо.
Рамазан улыбаясь тоже пожал руку:
- Звони, заходи, всегда дорогим гостем будешь!
Сулушаш, подавая руку, тоже пригласила Вадима:
- Заходите, до свидания!
- Непременно зайду, спасибо и до свидания!