Небо раскинуло серый купол над тихим сонным городом. Где-то неподалеку лаяла собака, и доносился приятный запах протопленной печи. У синих облупившихся ворот частного дома стоял высокий мужчина. В руках была черная спортивная сумка, а на плече болталась кожаная барсетка. Из соседнего двора с лопатой в руках вышел мальчишка. Скуластое уставшее лицо повернулось на мальчугана. За уставшим лицом скрывались совсем еще юные глаза.
— Там никто не живет, — мальчик лопатой показал на синие ворота.
— Знаю… Я там жил, когда такой как ты был.
— Вы Флегентов?
— Да — Иван.
Мальчишка безучастно кивнул и принялся за чистку снега. Иван достал ключи. Синяя дверь покорно отворилась, издав неприятный скрежет. Двор был завален ярко-белым снегом, периной огибавшим покрышки-клумбы, а стержни для подвязки цветов торчали из него, будто флагштоки. Одна из ставен была прикрыта, вторая открыта наполовину, упираясь металлическим креплением в снег. Через образовавшуюся щель можно было видеть заклеенную скотчем трещину в стекле и появившуюся еще летом паутину.
Иван снял черную шапку, почесал лысую голову. Подумал. Вышел обратно. Мальчугана уже не было, как и его лопаты. Пришлось идти до дома, утопая в глубоком снегу. Дойдя до дверей, он с силой потопал о крыльцо и вставил ключ в дверь.
Дома летала пыль, но в целом все было прибрано и лежало на своем месте. Он закрыл глаза и унесся в далекий мир без боли и страха, без унижений и стяжательства, безо лжи и фальши. Мир, окрашенный в радужные краски, когда сквозь окна проходит яркий солнечный свет, а из приоткрытых форточек доносится пение птиц, пахнет пирогами, пряностями, сладким чаем. И кажется, что он тот мальчуган, что возвращается с лопатой в руках, розовыми щеками и чуть подмороженным носом, а со штанов свисают комья снега.
Иван протер мокрые глаза, стряхнул снег. Все было, как раньше, но в то же время по-другому. Он растопил печь, посмотрел на лежащие вещи, на свою сумку. Он изначально решил, что уберет в нее лишь самое ценное. С остальным придется расстаться. Иван прихватил газеты и вышел во двор. Поставил посредине двухсотлитровую ржавую бочку, сложил несколько досок, лежащих напротив дровяника. Поглядел на газеты «Домовой», некогда выписываемые мамой, развернул парочку, глянул на заголовки: «Сохрани здоровье», «Я вылечилась благодаря», «Ему помог только»… По широким скулам пробежали мурашки. Он поглядел на часы: «Мало времени, надо торопиться». Скомканные газеты оказались в бочке, огонь разгорелся.
Вернувшись, Иван вновь оглядел комнату. Стенка, тумба со старым телевизором, облезлый диван, картина, которая висела в комнате, сколько он себя помнил. Сфотографировал на телефон телевизор и диван, включил приложение «Авито», набрал в поиске «телевизор». Просмотрев несколько похожих вариантов, подумал и написал: «пятьсот рублей, самовывоз». Потом еще раз посмотрел на картину: аккуратный домик у реки, пожухлая листва под тусклым осенним солнцем, где-то вдалеке старенький, но прочный каменный мост. Иван снял ее со стены и запихнул в сумку.
Мебельная стенка была наполнена разнообразными вещами: чайный сервиз, бабушкины тарелки, на одной из полок лежал пленочный фотоаппарат... Повертел его, включил, проверяя работоспособность — на небольшом монохромном экране замигала батарейка и экран погас. На пленке в корпусе остались фрагменты ушедших дней, выветрившиеся теперь из памяти. Он вытащил пленку с желанием проявить, а фотоаппарат и посуда тоже отправились на «Авито». Через минуту раздался телефонный звонок.
— Алло.
— Фотоаппарат Olympus. За тысячу. Продается? Рабочий?
— Да, рабочий, можете приехать, забрать.
Он сказал адрес, договорился о встрече и стал смотреть дальше. Одна из дверей стенки скрывала за собой бобинный советский магнитофон «Астра», когда-то гордость обладателей, с трещиной на пластиковом корпусе, расходящейся во все стороны. Провел по ней пальцами — визуальные и тактильные ощущения проявили в памяти момент.
Громко играла песня Юрия Антонова. Множество людей оживленно беседовали, чокались и выпивали. Преодолевая опьянение и аккуратно пробираясь через гостей, отец Ивана подошел к его матери и что-то шепнул на ухо. Она улыбнулась. Отец взял рюмку с мутноватой жидкостью, настойкой, которую бабушка всегда наводила в дни больших празднеств, и постучал по ней грязной вилкой в майонезе.
— Секундочку, товарищи. Сегодня день рождения моего сына. Он крайне смышленый и одаренный малыш.
— Ну, папа, — отозвался Ваня.
— Сын, вставай на стул, прочти всем «Бородино», — гости заохали и тоже принялись зазывать Ваню прочесть, — да, товарищи, в пять лет Лермонтов от зубов отскакивает. Что же будет дальше? Может, свои стихи напишет!
Отец глянул на магнитофон и отдал жене рюмку с вилкой. Однако несколько неудачных попыток не увенчались успехом — Антонова было не остановить.
— Скажи-ка, дядя, — начал было Ваня.
— Не слышно! — сказал кто-то из гостей.
— Сейчас-сейчас.
Отец нажимал на кнопки, но пленка продолжала вращаться.
— Советское качество, — отозвался другой гость.
— Просто у него руки не из того места.
Люди засмеялись, а отец, разозлившись, стукнул по магнитофону. Магнитофон упал, на крышке образовалась трещина. Люди затихли, затих и Антонов. Ванина мать стояла с двумя вилками в руках, одну из них она протянула мужу, а вторую положила рядом с розеткой.
— Скажи-ка, дядя, ведь недаром…
Иван улыбнулся. Вот он — магнитофон, вот он — стул. Только свое «Бородино» Иван так и не досказал. В это время раздался звонок.
— По фотоаппарату… Я подъехал…
— Ага, сейчас.
Накинул куртку, взял фотоаппарат, вышел на улицу. Там ждал мужчина средних лет, замерзший, но почему-то в бейсболке. И вообще одетый не по-зимнему — на толстую рубашку с мехом внутри была накинута болоньевая безрукавка... Иван протянул фотоаппарат, взял тысячу:
— Зачем он тебе, ведь есть цифровые, зеркальные?
— Да, знаешь, друг, я собственно для развлечения. Хотя, может, и для работы.
Сегодня это дико популярная вещь.
— Ааа... Ну фотоаппарат хороший, не подводил...
— Да и ежу понятно. Япония же! Ладно, бывай. Если что еще появится по фотоаппаратам — звони, — покупатель уже было пошел, но вдруг остановился, — ну ты это в следующий раз только классику доставай, вот типа такого же.
— В смысле доставай?
— Ну или как это у вас там называется? Работнуть?!
— Да пошел ты!
Фотограф засмеялся и направился к машине. А Иван вернулся домой, снова подошел к стенке. Следующими стояли два советских термоса из нержавейки и радиостанция «Электрон». Радиостанция с виду была, как новая, только пыльная. Иван принес из кухни влажную тряпку, протер: «Зачем она вообще нужна?» Отложив ее к вещам на продажу, взял термос. Крышка из прочного пластика голубого цвета, корпус из нержавеющей стали, красиво обрамленный узорчатыми линиями, разрезающими матовую текстуру. Иван перевернул термос, глянул на дно. Цена: двадцать пять рублей, май девяностого…
Из приоткрытой двери красной «ВАЗ-2103» доносилась «цыганская» песня Высоцкого. Казалось птицы из ближайшего леса, вблизи которого был устроен пикник, подпевают в такт. Мать глядела на отца, пританцовывающего при звучании соло на пианино. Ваня смеялся и доедал бутерброд с большим шматом докторской колбасы.
— Ну что, Ванька, запить, поди, хочешь?
Ваня кивнул.
— У меня для вас есть сюрприз.
Эффектно расправив руки, он достал из-за спины два новеньких термоса.
— Ого, достал все-таки, — радостно захлопала в ладоши мать.
— Я бы и не достал? Выбирайте: черный со слоном или каркаде?
— Каркаде! Я хочу каркаде! — закричал Ваня.
Отец открыл термос, воздух наполнился терпким ароматом лепестков розы.
Музыка прекратилась, улетучился запах каркаде. Из приоткрытого термоса пахло металлом. Иван сфотографировал термосы и поставил их рядом с телевизором. Радиостанция не вызывала в памяти никаких воспоминаний, и, оцененная в тысячу, была с легкостью выставлена на продажу. Открыв следующую дверцу стенки, Иван обнаружил алюминиевую орешницу. Ее вид мгновенно вызвал у него улыбку и урчание в животе. Страшно захотелось есть. В приложении пришло сообщение — человек был готов купить тарелки и сервиз, обещая приехать через час. Иван дошел до магазина «Мечта», что был в нескольких сотнях метров от дома. Оглядев прилавок, он взял консервы и лапшу быстрого приготовления. Ее хотелось меньше всего, но бюджет не позволял расточительно подходить к покупкам.
Солнце плавно заходило за горизонт. Серый небосвод стал гораздо привлекательнее. По улице прогуливалась бездомная собака с обвисшим животом и обтянутыми ребрами. Карие глаза полные грусти с надеждой глянули на Флегентова.
— Нечем мне тебя порадовать, друг...
Иван присел на корточки, но собака стояла на месте, недоверчиво смотрела на «друга». Вышла на перекур продавщица:
— Так купил бы ей чего. Не обеднеешь. А что-то я тебя тут раньше не видела.
— Я раньше жил в том доме. Синие ворота.
— Етишкина матрешка, Фляга, ты что ли?
— Ага.
— Я — Маша Перепелкина. Не узнал?
— Узнал, просто подумал, что могу ошибиться.
— Вот ты какой. Говорили, что большим человеком стал в столице. Я уж было подумала, что зря тебя бросила.
Маша хрипло засмеялась.
— Ха! Ты меня бросила?! Вот что выясняется.
Собака отшатнулась и пошла по улице, а Иван, не прощаясь, побрел к дому. По пути встретился грязный шатающийся мужик, будто только что беседовавший с водяным из придорожной канавы, с подбитым глазом и перегаром за версту. Он хлопнул указательным пальцем по шее и кивнул в сторону Ивана. Тот отрицательно помотал головой, чем вызвал недовольство мужика. Накатившая тоска больно колола в сердце. За последний год, Иван настолько привык к этому чувству, что уже не искал помощи в алкоголе. Алкоголь исчерпал свое действие.
Медленно подъехала машина, вышла молодая эффектная женщина в расстегнутом пальто и выпирающим бюстом, расправила волосы, с отвращением посмотрела на мужика. Отвернувшись, достала телефон и начала набирать номер.
— Можете не звонить, это я — Иван.
— Ой, здравствуйте! Я — Анна. Что вы улыбаетесь?
— Да ничего, просто на мою бывшую жену очень похожи и зовут так же.
Женщина нахмурилась, указала рукой на дверь. Иван кивнул, повертел в руках связку ключей и прошел во двор. Несмотря на то, что он был высоким, каблуки приблизили Анну к нему настолько, что их глаза находились почти на одном уровне.
— А что у вас тут? Распродажа?
— Нет.
— Это ваш дом? — недоверчиво скосила глаз Анна.
— Ох, вы точно, как моя бывшая.
Женщина фыркнула, взяла посуду, положила деньги на телевизор...
— А продайте мне вот те часы.
— Какие?
— Вон, что стоят за орешницей.
Иван до этого момента не замечал их. С нескрываемым удовольствием взял настольные часы в руки. Они были выполнены из дерева с нанесенным золотым рисунком. Солнце по одну сторону, луна — по другую окаймляли циферблат с ажурными стрелками.
— Простите, эта вещь не продается.
— Почему?
— Я ж говорю, не распродажа.
— Странно...
— Что странно?
— Так сколько?
— Я же сказал, они не продаются.
— Всему есть цена, все в этом мире продается.
— Не все.
— О, боже! За тысячу отдадите?
— Нет.
— Полторы?
— Нет.
— Ну и ладно, пожалеете еще. Они вам ни к чему. Они не подходят к вашему интерьеру.
— Странно. Всегда подходили.
Они прошли к выходу. Женщина, не оборачиваясь и не прощаясь, села в машину. А Иван вернулся, взял привезенные дедушкой из Восточного Берлина часы и аккуратно положил их на дно сумки.
Пообедав разогретой на электрической плитке лапшой с консервами, вернулся в комнату, сел на стул и посмотрел на орешницу — на губах появился вкус вареной сгущенки.
Мама стояла у плиты и извлекала из орешницы печенье. Ванька намазывал в них сгущенку и соединял, поглядывая в телевизор, где показывали куда более интересные вещи: разрушенный город, грязные бородатые солдаты, зеленые флаги, триколор и периодически появляющееся странное прилагательное «Грозный» в правом верхнем углу.
— Вот видишь, какая у нас с тобой артель,— мама засмеялась.
— Надо сделать столько, чтобы хватило всем, я обещал угостить весь класс.
Мама устало выдохнула и принялась месить новое тесто.
«За нее много не выручишь», — подумал Иван и выставил орешницу за восемьсот рублей. Посмотрел почту, ответил на пару писем, поднял глаза — в доме плыли сумерки. Темнота из второй комнаты завораживала, звала к себе. Иван поднялся, прошел в некогда свою комнату. В темноте он почти ничего не видел, однако помнил все на ощупь и не сомневался, что после его отъезда здесь ничего не менялось. Потрогал книжный шкаф, письменный стол, диван... Все было пропитано прошлым. Нажал выключатель, но лампочка, моргнув, тут же погасла. Одновременно зазвонил телефон; незнакомый номер.
— Я по поводу радиостанции. Еще не продали?
— Нет.
— Только дороговато стоит.
— Тысяча за нее — недорого.
— Станция мне очень нужна, но, понимаете, денег совсем нет.
— А зачем она вам?
— Понимаете, я устраиваю для ребят из подшефного детского дома игру типо казаков-разбойников. На днях купил радиостанцию, но, представляете, она оказалась полупустой внутри. Кто-то вытащил весь цветмет...
Иван не выдержал и засмеялся:
— Приезжайте по адресу в объявлении, договоримся.
Человек, приехавший за радиостанцией, был средних лет с добрыми глазами. Он протягивал четыреста рублей.
— Иван, понимаете, очень радиостанция нужна. Хочется детей удивить, а денег у меня не так уж много.
— Вы прям альтруист, — Флегентов взял деньги и отдал радиостанцию.
Продолжив разбирать вещи, Иван увидел набор радиолюбителя: старый, замызганный паяльник, амперметр, вольтметр и другие элементы, о предназначении которых он мог лишь догадываться. Провод паяльника был оборван, у амперметра треснуто стекло. Флегентов, недолго думая, взял еще пачку газет и вышел на улицу. Подкинул в практически потухший огонь набор радиолюбителя, газеты и еще кое-какие вещи непригодные, на его взгляд, для продажи.
Когда огонь погас, Иван вернулся в дом, поглядел на тусклую пыльную лампочку, погладил рукой шершавые обои, нащупал выключатель и погасил свет. Диван отозвался характерным для старых пружин скрипом и, едва закрыв глаза, Флегентов провалился в сон.
Темный школьный коридор был абсолютно пуст. Сквозь широкие окна проступал тусклый лунный свет. Над головой моргала люминесцентная лампа. Каждый тихий шаг отзывался эхом. Давил холодный бетон стен, окрашенный глянцевой краской. Из музыкального класса рядом доносилось легкое звучание пианино. Он отворил дверь, увидел расставленные парты и стулья, на первой парте среднего ряда стоял гроб. Мрачные лица великих музыкантов смотрели со стены на гроб, где лежал Сталин с неестественным восковым лицом и щеткой усов. Иван протер мокрый лоб и зашёл в класс. Глянул на скрюченные пальцы пианиста, которые то и дело выбегали из-за узкой сутулой спины. Шагнул к гробу, как внезапно Сталин поднялся до туловища, открыл глаза и громко отцовским голосом закричал: «Остановись!»
Утро встретило тупой болью в верхней части позвоночника. Иван, наконец, сообразил, где он, размял шею и поднялся. В приложении было несколько сообщений по поводу телевизора. Кто-то обещал приехать сегодня. Он подошел к окну. На ближайшей ветке сидела сорока и, не моргая, глядела на него. «Я местный, чего смотришь? Здесь я был я. Только здесь. Только здесь я был нужен. И сейчас нужен». У оконной рамы на ветру болталась нить. В незапамятные времена там всегда висел кусочек сала. Теперь же нить была словно отголоском пустоты.
Иван прошел в свою комнату, где на глаза попался авиационный шлем. Он повертел его, нацепил на голову, надвинул на глаза светофильтр и подключил кислородную маску.
— Ну что, Ванька, держи подарок!
Летчик в блестящей синей куртке с желто-голубыми шевронами подал подсумок цвета хаки. Ваня с интересом отщелкнул заклепки и увидел самый настоящий авиационный шлем. Он блестел на ярком солнце и показался лучшим подарком в его жизни. Мальчик взгромоздил шлем на голову. Шлем был таким тяжелым, что шея наклонялась в разные стороны. Лётчик нажал кнопку и опустил светофильтр. Ваня медленно поднял тяжелую голову наверх и посмотрел на пролетающий далеко в небе самолет. Черный самолет летел вдаль, оставляя такой же черный расходящийся след на коричневом небе.
Иван отстегнул маску, поднял слегка поцарапанный светофильтр и снял шлем. Поглядел на нанесенную тонкой кистью красную надпись «Флегентов». Вертолет, на котором дядя полетел в командировку, разбился. Тогда практически никто не пострадал, а вот дядя умер, ударившись виском о борт. Один со всего экипажа.
Фото были загружены в приложение. Ценник на такие шлемы был разнообразным (от двадцати до девяноста тысяч). Приятная новость, однако, вызвала сентиментальные чувства. Это же единственная памятная вещь от дяди. Иван почесал ноющий лоб и, задав стоимость в двадцать тысяч, выложил объявление. Зазвонил телефон. В трубке сбивчивым голосом немолодой мужчина сказал, что приехал за телевизором. Иван вышел на улицу:
— Проходите в дом.
Мужчина, широко улыбнувшись, прошел вслед за Флегентовым.
— Посмотри-ка. Сколько всего. И все продаешь?
— Практически.
— Слушай, давай я тебе помогу, возьму все, а ты ценник скинешь?
— Перекуп что ли?
— Не перекуп, а опытный продавец. Видел, сколько отзывов у меня на «авито»?!
— Давай, почему бы и нет.
Через некоторое время усилиями Ивана и опытного продавца на улице оказались стенка, шкаф под телевизор, собственно сам телевизор, два термоса и прочая мелочь. Практически все, что находилось в доме. Мужчина подал несколько смятых купюр.
Дома Иван пересчитал заработанные деньги. Закрыл от головной боли глаза и присел на диван. Еще немного и все будет готово. За влажным окном плавно расходились тучи. Градусник показывал минус три. Иван надел куртку и вышел. Соседский мальчишка сидел на заборе и глядел на неожиданно объявившегося соседа. А тот скомкал снежок и запустил в мальчика. Он увернулся и спрыгнул с забора. Впервые за долгое время Иван искренне засмеялся. Стоило ему подойти к воротам, как в затылок прилетел снежок. Он резко обернулся, но никого не увидел. Из-за забора доносились едва уловимые смешки. «Молодец», — подумал Иван и направился в магазин.
Продавщица Маша курила на крыльце, хмуро глядела в телефон и быстро водила пальцем по экрану.
— Привет, Машка!
— Ну, здравствуй, Ванька.
— Дай закурить.
— Так купи, чего денег нет что ли?
— Да мне одной достаточно будет.
Маша протянула раскрытую пачку тонких сигарет, из которой Иван достал одну и вынул коробок спичек из кармана. Через секунду он глубоко затянулся и закрыл от удовольствия глаза.
— Раньше ты вроде бы не курил.
— Долгая история…
— Как говаривал мой первый муж, курить начнешь — не бросишь, пить начнешь — не бросишь, трахаться начнешь — не бросишь! — Машка засмеялась грубым мужским смехом.
— Да уж, — Иван слегка улыбнулся, — а мой отец говорил: кто не курит и не пьет, тот здоровенький помрет.
— Сколько уже твоего отца нет?
— Дело не в том сколько, сколько бы не прошло. Вопреки изъезженной фразе время не лечит нифига. Человек вынужден измениться, порой до неузнаваемости, чтобы снова начать жить. Уходя, близкий человек отрезает часть от твоего сердца. Навсегда.
— А мама как?
Он отмахнулся.
— Дом продавать надо. Деньги нужны.
— Деньги всем нужны, етишкина матрешка. Тебе ли жаловаться?! Про тебя говорят, что ты состоятельный, квартира своя в столице, личный автомобиль. Или врут?
— Не врут. Только вот — было, да сплыло. Что-то продал, что-то жене после развода отошло.
Маша оценивающе глянула на него — шапка в катышках и снеге, щетина выросла неравномерно, на подбородке став совсем густой…
— А чего развелись-то?
— Да ничего. Я ее понимаю. Деньги надо, а у меня столько проблем...
— У всех проблемы. Мой вот, бывший вообще козел оказался!
— Все мы — те еще персонажи. Ты заходи, пообщаемся, молодость вспомним.
— Ой, старик нашелся, етишкина матрешка.
Иван ничего не ответил и побрел домой. В комнате остались только книжные шкафы, которые он также выставил на продажу. Иван взял с полки знакомый том из собрания сочинений Солженицына, раскрыл книгу. Ударивший в ноздри запах страниц перенес его на много лет назад.
— Пап, я дочитал «В круге первом»!
— И как тебе?
— Супер! Он так правдоподобно описывает тюремный быт. Да и вообще можно книгу разбирать на афоризмы.
— Это здорово, конечно, но ведь это не главное. Идея — первостепенна.
— Да я вроде бы все понял, что автор хотел сказать.
— А ты вот сам подумай. Он описывает момент, в котором герой провожает свою девушку и сажает ее на попутку. Ночью!
— Да, помню этот момент…
— Так вот посуди. Очень показательный момент, что емко характеризует то время. Сейчас ночью в попутку можно посадить только нелюбимую девушку. Не правда ли? Неужто кто-то пойдет на такой риск? Если в «совке» все было так хреново, то почему же люди доверяли друг другу? Доверие рождается там, где есть вера в человеческое. В каждой книге можно отыскать моменты, которые автор описывает по наитию, потому что описывает случаи из своей жизни, и даже не может помыслить, как может быть по-другому.
— Ай, ладно. Ты просто защищаешь «совок»!
Отец пристально посмотрел сыну в глаза и улыбнулся.
Телефон завибрировал.
— Алло, только не говорите, что уже продали шлем!
— Нет, не продал, — засмеялся Иван.
— Я приеду к вам через полчаса. Сыну пообещал этот шлем, он просто фанат
авиации. Говорит летчиком станет!
— Приезжайте.
Флегентов угрюмо глянул на шлем. Залаяла соседская собака, послышался стук в ворота.
— О, Маша! Молодец, что пришла!
— Как и раньше, тебе сложно отказать. Да и любопытно пообщаться.
— Проходи. Что там у тебя?
— Небольшой гостинец.
Маша протянула увесистый пакет с двумя полторашками пива.
— О-о, нет. Я это дело не очень.
— Я сама буду пить, раскатал губу, етишкина матрешка! — Маша прошла в комнату, — слушай, Фляга, а чего ты все в столицу, да в столицу? Оставайся здесь.
— Да кому я здесь нужен?
— А там кому нужен?!
— Да уж, действительно…
Маша поставила стакан с пивом и, вплотную приблизившись к Ивану, схватила его за волосы.
— Может быть, здесь ты нужен мне?
Зазвонил телефон. Приехали за шлемом. Флегентов виновато улыбнулся Маше, нехотя встал, взял шлем и вышел на улицу. Там его ждал относительно молодой парень с сыном лет десяти. Мальчик был несказанно рад шлему, что подняло настроение отцу, он улыбнулся и поблагодарил продавца. Тот еще какое-то время постоял, глядя им вслед, а когда вернулся в комнату, его ждал сюрприз — обнаженная Маша лежала на диване и, смачно втягивая остатки пены, поманила его пальцем. Оторопевший Флегентов быстро стянул ботинки.
— Ну что, Фляга, вспоминай молодость!
Иван наклонился к ней, поцеловал шею, плечи, грудь... Его одежда постепенно отправлялась на пол. Запах пива, табака и женской туалетной воды, казалось, сплелись воедино, впервые за последнее время стало необычайно хорошо… Хорошо ли? В сознании Ивана мелькнула бывшая жена и прошлая жизнь...
— Ну ты чего? Сдулся что ли?
Маша глянула в снова потухшие глаза Фляги, отпихнула его, по-женски уловив мужской конфуз, и неловко рассмеялась.
— Уже уходишь? — нарушил затянувшееся молчание Флегентов, застёгиваясь.
— Ни рыба, ни мясо, не мудрено, что жена бросила!
— Ну да.
— Ладно, не серчай. Ну и хлама у тебя конечно. Такие уже тыщу лет не выпускают, — Маша вертела в руках орешницу. — Слушай, я заберу ее?
— Восемьсот рублей.
— После всего, что между нами было? Нахал какой!
— Так не было же ничего по итогу? — Оба посмеялись, — ладно, шучу я, орешки потом принеси как-нибудь.
Маша забрала орешницу, полторашку, в которой осталось еще немного пива, и вышла за дверь. «Позорище», — подумал Флегентов, усмехнулся и почему-то ничего не почувствовал. Раздался очередной телефонный звонок. На этот раз покупатель хотел увидеть книги. Иван собрал в старый большой полипропиленовый мешок разную мелочь и поставил у ворот, намереваясь потом выбросить.
— Я звонил по поводу книг. Заберу все, — сказал гражданин, заприметивший Ивана с мешком у ворот.
Они прошли в дом.
— Можете не разуваться, здесь уже натоптано, — сказал Иван.
— Нет, что вы. Так не принято. В любом доме необходимо снимать обувь. А у вас тем более очень даже приличный и уютный дом.
— Вот два стеллажа с книгами.
Гражданин разулся, его белоснежные носки казались чем-то неправдоподобным.
Он зашел в комнату, оглядел книги.
— Потрясающе… Книги моя страсть. У меня это от матери, она очень любила собирать. Хотя не читала. Отец — читатель. А вот я совместил в себе оба качества. Обожаю букинистику, — он взял в руки одну из книг, потрепанный томик Джека Лондона, и, глубоко вдохнув запах переплета, закатил глаза, — вы только подумайте!
— С вас две тысячи.
— Ах, да, разумеется, — букинист раскрыл портмоне, из которого, не глядя, вытащил две новенькие купюры и вручил их Флегентову, который помог загрузить книги в автомобиль, — на память то что-нибудь оставили?
— Да так, по мелочи…
— Завидую людям, которые не думают о такой ерунде.
— Почему?
— Мои детские вещи давно сгорели на пожаре, — он закурил. — У меня из детства только книжка — «Чем пахнут ремесла». Я помню в ней каждый рисунок, каждую запятую. Когда тоскливо, беру ее, внюхиваюсь, всматриваюсь. При этом в голове включаются давно забытые моменты из прошлого. А что было бы имей я целый арсенал своих детских вещей?
— Прям-таки может не продавать вам книги? — усмехнулся Иван.
— Будете потом вспоминать продажи с ностальгией. Потому что соприкоснулись с прошлым. Не просто соприкоснулись. Побывали! Прощайте.
Иван вернулся в дом, достал телефон и набрал номер.
— Алло, это Саша?
— Да, кто говорит?
— Это Иван Флегентов, мы с вами договаривались провести сделку по продаже дома.
— Какого дома? Адрес.
— Тридцать лет победы…
— Ах, да-да. Ну что, освободили свои хоромы? — засмеялся риэлтор.
— Да. Освободил. Что дальше?
— Слушайте я тут немного занят… Может быть вы сами позвоните покупателям, я сейчас скину номер.
— Да, — произнес Флегентов, положил трубку и поглядел на опустевшую комнату.
Вещи — всего лишь материя, которая, однако, составляет немалую часть жизни. Важную часть. Пришло сообщение, и Флегентов набрал покупателей. Недовольные голоса долго что-то бубнили в трубке, пока Иван по слогам не произнес:
— Дом почистил, приезжайте.
Вывеска дорогой столичной клиники ярко моргала в лунном свете, завораживала, манила, давала надежду. Флегентов быстро поднявшись по ступеням, зашел внутрь. Дежурная поглядела в записи и подсказала, в какой кабинет зайти к врачу. Там Флегентова ждал немолодой врач, который что-то усердно записывал на листок.
— А-а, Иван Викторович, проходите.
— Я нашел деньги. На операцию должно хватить, — Флегентов достал банковскую карту.
— Замечательно, пойдемте, я провожу вас в кассу.
Карточка, прислоненная к терминалу оплаты, через секунду опустела. Флегентов вышел на улицу, поглядел на дорогую электронную вывеску больницы, сел на промороженную скамейку. Луна светила еще ярче расположенного прямо над его головой фонарного столба. Флегентов раскрыл сумку, глянул на драгоценные вещи, взятые из прошлого: фотопленка, дедушкины часы, картина. Он смотрел на них, а сам думал о еде. О жареной картошке с ледяным молоком, о сладком чае со сгущенкой и о том, что ему больше некуда идти.
2019 г.
Санкт-Петербург