Повесть. Продолжение.
Краткая речь мэра жителям очень понравилась.
Правильно, нечего тут рассусоливать, говорили в толпе. Главное, по делу: фестиваль открыт. И всё, и точка.
Но нет, это было не всё. Мэр шагнул в сторону, и у микрофона вдруг возникла хрупкая фигурка в белых брюках и розовой рубашке. «Прасковья Фёдоровна!» – ахнула площадь.
– Не вертись, стой спокойно! Это директор школы! – одёрнула кого-то дама рядом с Павликом. – …Какой-какой – той, где я училась.
Сзади горячо шептал мужской голос:
– Она знаешь какая? Я пацаном был, окно в школе разбил. Даже два. А если бы и в форточку попал, было бы три… А она родителей не стала вызывать – вызвала стекольщика, сурового такого мужика, и мне, балбесу, говорит: перевожу тебя в подмастерья, и чтоб к вечеру окна были в порядке.
– И что?
– Что-что – сделали мы! Все руки я тогда изрезал… Зато теперь у меня своя оконная мастерская! Улавливаешь связь?
– Друзья! – сказала Прасковья Фёдоровна, и площадь моментально притихла. – С этим фестивалем начинается новая глава в жизни нашего города. Он станет красочным! Нарядным! Жизнерадостным! Рассматривайте рисунки, выбирайте, голосуйте, а в шесть часов вечера будут торжественно объявлены победители. А сейчас мы с Юрием Борисовичем возьмём ленточку… – тут в руках у неё появилась красная лента, – и пригласим сюда нашего почётного гостя, заслуженного деятеля искусств, прославленного художника Андрея Антоновича Невашева. Пусть он эту ленточку символически разрежет, и тогда наш фестиваль откроется по всем правилам.
Заинтригованные горожане, которые ничего не знали о почётном госте, снова захлопали. Телеоператор встал на позицию и изготовился снимать.
Прасковья Фёдоровна и бледный от волнения Юрий Борисович взяли ленту за концы и разошлись в стороны.
– А где сам-то? На крыльце его вроде не видно, – тихо спросил Васька.
Но открылась дверь Дома культуры, и вышел из черноты на свет худой, чрезвычайно хмурый старик в ковбойской шляпе. В руках у него что-то было, и это что-то он крепко прижимал к груди.
– Нурка! – шёпотом закричал Васька и толкнул Павлика в бок. – Он Нурку с собой взял. Во даёт!
Живописный гость произвёл на публику сильное впечатление. «Сразу чувствуется порода!» – авторитетно заявила мама мэра. Те, кто стоял рядом, не совсем поняли, кого она имеет в виду, но на всякий случай согласно закивали. «Сиамская», – послышалось сзади. «Тайская», – отрезала мама мэра, не оглянувшись.
Почётный гость как в замедленном кино подошёл к середине ленточки, над которой вопросительным знаком уже завис оператор. Тут же стояла и секретарша с ножницами. Вот она протянула их гостю… Люди в первых рядах заметили, как напряглась операторская спина, и из солидарности тоже напряглись. Задние ряды тянули шеи и спрашивали: «Ну, что? Что там?»
Там почему-то ничего не происходило.
Но так только казалось.
Стальные когти Нур Джахан в этот момент впивались в грудь Андрея Антоновича.
– Я тебе клянусь: разрежем эту чёртову ленточку, и всё, – шептал художник, почти не разжимая губ, чтоб никто не заметил, – потом и погуляем, и в магазин за печёнкой зайдём…
Кошка сверлила его немигающим взглядом и запускала когти всё глубже.
– Ну прости, что обманул! Ну мы ж не вплавь через речку, а на лодке… Нурочка, лапушка, ну больно же!
Мне тоже больно, говорили ледяные глаза Нур Джахан. Как ты мог? Эти брызги! Эта качка! Этот отвратительный вой мотора!
– Ну, прости, прости, прости!..
Перед художником замаячила рука с ножницами.
– Андрей Антонович… – деликатно, но твёрдо напомнила рука, – пожалуйста…
– Да-да, – вернулся к действительности почётный гость. Он слегка ослабил хватку, намереваясь взять ножницы, но мгновенно напружинились кошачьи лапы, и когти достали почти до сердца. Нет, понял Андрей Антонович, руки отпускать нельзя. Тогда, продолжая плотно прижимать к себе кошку, он самым немыслимым образом изогнул кисть, ухватил-таки ножницы пальцами и чуть повернулся, чтобы удобнее было разрезать ленточку.
Зрители, затаив дыхание, следили за каждым движением этой пантомимы. Оператор, тот вообще не дышал.
Кошка махнула хвостом в опасной близости от раскрытых ножниц. Публика ахнула – а дальше всё происходило одновременно.
Ножницы щёлкнули.
Кошка оттолкнулась от груди художника и в великолепном прыжке полетела прямо на ленточку. Ленточка распалась на две половины, и не успели ещё концы её опуститься на крыльцо, как Нур Джахан, индийская императрица, грациозно сбежала по ступенькам и умчалась.
«Ух ты, круто!» – раздался восхищённый голос. Оркестр грянул «Цветущий май». Публика, в восторге от кошки, открывающей фестиваль, неистово махала руками. Оператор молился, чтобы техника не подвела, и предвкушал сумасшедшее количество просмотров такого эффектного эпизода.
«Дрессированная она, точно, – услышал Павлик, – месяц, небось, репетировали».
– Скорей! – Костя дёрнул его за руку. – Она налево рванула!
Четвёрка друзей, расталкивая зрителей, бросилась в погоню.
Выбежав с площади, притормозили и осмотрелись.
– Надо разделиться, – сказал Костя. – Далеко она уйти не могла. Значит, так: мы с Пашей налево, вы – направо. Делаем круг с заходом во все дворы и снова встречаемся здесь. Ясно? Всё, вперёд.
Дворы были солнечны и пустынны. Даже не верилось, что совсем рядом шумит праздник.
Как её искать-то, думал Павлик, обшаривая кусты. Затаится где-нибудь, и не заметишь. Хотя про Нурку не скажешь, что она незаметная.
Мимо прошмыгнула вспугнутая кошка самого невзрачного вида. Вот такую точно не заметишь – чёрно-серая, с окружающей средой сливается. Как это Пра говорила о насекомых, которых от листочка или там веточки не отличишь? Мимикрия, вот что это за способность. Маскировка. Встанет такая кошка на фоне помойки, ты на неё и внимания не обратишь. А на Нурку посмотреть, она и на помойке красавица-императрица, без всякого дворца. И прятаться она не будет – нравится ей, что никто от неё глаз отвести не может, так уж себя поставила… Только вот где она?
Павлик вспомнил несчастное лицо Андрея Антоновича и с удвоенным усердием зашуршал ветками.
Костя взял на себя подвалы. Слышно было, как он зовёт беглянку, но, судя по всему, тоже безрезультатно.
Они методично обходили двор за двором, а в это время рядом открывалась новая глава в жизни города, и так же методично люди там обходили выставочные стенды, сравнивали работы, спорили… Послушать бы, что говорят о моих, думал Павлик. Ни для чего – так, чтобы знать.
Он с самого начала догадывался, что ему-то никакая удача не светит. Ещё когда срисовывал медведя из той папиной книжки, начал это понимать, а уж после двух недель рядом с настоящим художником!.. Вот Васька – да, у Васьки образное мышление, кто бы мог подумать. За него точно проголосуют. Славка, тот в рисовании не чемпион, это тебе не бокс; ну, а Костя… Тут вопросов нет, у Кости всё хорошо получается.
Но послушать про себя всё равно хотелось. Эх, Нурка, как ты невовремя…
Захлопали крылья – из-за очередного куста неожиданно взлетел голубь, недовольно курлыкнул откуда-то сверху. Павлик поднял голову. Деревья! Вот что проверить бы надо! Они с Костей как дураки бегают, землю носом роют, а Нурка, может, с ветки над ними смеётся.
– Кость, я щас! – крикнул Павлик и ринулся назад.
Деревьев вокруг было полно, и все, как назло, густые – что там, наверху, не разглядишь, но вряд ли она полезла на самую макушку. Что она там забыла? Не белка ведь, кошка. «Нурка!», – отчаянно орал Павлик, перебегая от одного дерева к другому. Он стучал по стволам, тряс ветки, до которых мог дотянуться, до головокружения вглядывался в зелёную гущу. Очень скоро заболела шея. Два раза чуть не упал, споткнувшись об корни. Один раз всё-таки упал, хорошо хоть в траву, там мягко, но щёку чем-то зацепил. Трудно бегать с задранной головой. Вспомнил, как Андрей Антонович рассказывал про какого-то художника, который расписывал потолок и потом долго не мог голову держать нормально, так у него шея скрючилась. Но он хоть картину нарисовал, хотя кому она на потолке нужна, а тут всё бесполезно – и крики, и затёкшая шея… «Нурка, Нурочка!», – послышался издалека голос Славы. Значит, у них с Васькой тоже ничего. Нурка просто исчезла.
Или взял её кто-то, ужаснулся вдруг Павлик. Ведь такая красавица! Конечно, каждому захочется себе домой породистую кошку. Мало ли, что у неё ошейник – снял его, и все дела, а без Нурки Андрей Антоныч…
Раздался шорох. Павлик вернул голову в нормальное положение и бросился в раскидистый куст, за которым мелькало что-то белое.
– Какая неожиданная встреча! – сказал куст голосом капитана Порфирьева.
– Товарищ Пётр Иванович! То есть капитан! Помогите! Он без неё пропадёт! – воскликнул Павлик, утыкаясь носом в белую рубашку, надетую капитаном по случаю праздника.
– Кто?
– Андрей Антоныч! Художник!
– Без кого пропадёт?
– Без неё! Без кошки!
– Да что ты мне такое плетёшь?
– Она убежала, вы что, не знаете? Не видели, что ли?
В другой ситуации Павлик, может, и не рискнул бы так нахально разговаривать с представителем закона, да ещё и будучи подозреваемым, но сейчас ему было не до размышлений. Путаясь и запинаясь, он объяснил, что случилось. Однако Пётр Иванович и сам уже понял, что дело, кажется, серьёзное, и нахмурил и без того нахмуренный лоб.
– Сенькин! – гаркнул он в сторону, и рядом немедленно возник его верный помощник. – Объявляем план «Перехват». Опишите пропавшую, – сурово посмотрел он на Павлика.
Чего это он ко мне на «вы» обращается, испугался Павлик такой неожиданной церемонности.
– К-кошка… – выдавил он с трудом.
Полицейский раздражённо махнул рукой.
– Тоже мне свидетель. Сенькин, пиши: кошка сиамская…
– Тайская, – раздался голос Кости. Павлик и не заметил, как он подошёл.
– Не учи! Что я, сиамских не знаю? Лет сколько?
Мальчики переглянулись, пожали плечами.
– Так, ладно. Особые приметы есть?
– Да! – радостно воскликнул Павлик. – Носочки у неё белые!
– Пиши, Сенькин: сиамская кошка в белых носках…
– На передних лапах их нет, только на задних.
– …в белых носках на задних лапах…
– Ещё ошейник у неё цвета умбры, – сказал Костя.
– Коричневый, значит, – поспешно пояснил Павлик.
– …и в коричневом ошейнике. Всё, работаем. Передайте художнику, пусть не переживает. Найдём. Тут одна дворовая банда по подвалам шастает, может, к ним прибилась. Сенькин, за мной!
Продолжение следует.