Люди по-разному меняются в условиях меняющихся обстоятельств. Кто-то с охотой, открываясь новому с доброжелательным любопытством, кто-то медленее, с опаской, а кто-то меняться не хочет, относясь к новому с враждебностью и отрицанием.
Мы вброшены в мир с турбулентной сменой событий и стоящими за этими событиями смыслами. Вброшены вдруг, без предварительной подготовки. И каждый должен принимать решение самостоятельно, на какой он стороне – на старой или на новой. И это жестоко, потому что если ты останешься на старой стороне, ты уходишь в небытие, потому что старая сторона уходит в небытие, а переходить на новую страшно: что-то там ждёт нас. Но никто нас тащить на новую сторону за шкирку не собирается – в переломный момент истории человек должен пройти через горнило истории и закалиться. Или – уйти в небытие.
Наблюдая за своми московскими подругами и знакомыми, я вижу, что многие из них относятся с резким отрицанием с происходящим в России событиям, к решениям, принятым руководством страны два года назад. И многие из этих подружек и знакомых – с очень хорошим образованием, с научными степенями, с состоявшейся карьерой. И я невольно задаю себе вопрос: а в чём здесь дело, почему они не могут понять очевидного, что принятое решение – вынужденное, но единственно правильное? Почему я это понимаю, а они нет? Ведь они умные.
И первый ответ был: именно потому, что они умные, то есть их горе – от их ума.
Тут же захотелось вернуться с Грибоедову и его “Горю от ума”, чтобы, может быть, сравнить проблему Чацкого и наших сегодняшних либералов.
И оказалось, что семнадцатилетняя Софья даёт своему другу детства самые меткие характеристики:
«И, верно, счастлив там, где люди посмешнее.»
«Заметно, что вы желчь на всех излить готовы...»
«Зачем же быть, скажу вам напрямик, Так невоздержну на язык? В презреньи к людям так нескрыту? Что и смирнейшему пощады нет!.. чего? Случись кому назвать его: Град колкостей и шуток ваших грянет. Шутить! и век шутить! как вас на это станет!“
„Ах! этот человек всегда Причиной мне ужасного расстройства! Унизить рад, кольнуть; завистлив, горд и зол!»
Её мнение субъективно? Несомненно. Но Софья увидела главное: Чацкий отрицает существующее общество через насмешки над ним, через унижение представителей этого общества в собственном сознании тем, что зло смеётся над ними.
К сегодняшним реалиям это не подходит. Но вот почему Чацкий вдруг стал отрицать общество, частью которого он был? И мы узнаём, что он три года путешествовал, он был вырван из этого общества, из этого социума. Вот в чём дело: если человек является частью определённого социума, ему практически невозможно вырваться из его крепких объятий, из его идеологии, культуры, представлений о том, что такое хорошо и что такое плохо. Но стоит ему оказаться вне сформировавшего его социума, как он начинает видеть многое со стороны, по-другому.
Есть разные степени вовлечённости в социум. Если твоя внешняя жизнь и жизнь твоего духа целиком и многие годы протекает в социуме, то все якобы твои взгляды – это взгляды твоего социума, твоего ближнего круга. Если же тебе комфортно в своём внутреннем мире и состояние твоей внутренней гармонии для тебя предпочтительнее турбулентности тусовки, у тебя есть шанс выработать свою собственную точку зрения. Для меня понятна причина позиции некоторых медийных лиц (Симоньян, Соловьёва, даже Артемия Лебедева): они, прожив короткое время за границей, были вырваны из российского социума и научились сами составлять своё мнение о чём бы то ни было. Наши граждане, живущие сегодня жизнью своей страны, образуют тем самым новый социум, новые реалии, отказавшись от старых. Это и воюющие на фронте, и члены их семей, и люди, принимающие активное участие в текущих событиях. Выборы президента показали, сколько их.
Как пример хотелось бы привести событие более чем сорокалетней давности. Когда Советский Союз ввёл войска в Афганистан, я это приняла вначале как данность: значит, так надо. Но моя тусовка – умные девочки из математических и прочих умных школ – заняла другую позицию, резко отрицательную. Дело в том, что некоторые из их родителей-шестидесятников слушали «Голос Америки» и радио «Свобода», а эти СМИ объясняли происходящее не с геополитических позиций, а с бытовых, а вторгаться к соседям было, конечно же, нехорошо. Были ли у меня шансы, практически у ребёнка, выработать другую точку зрения? Никаких. Идеология в Советском Союзе на тот период времени была близка к обвалу, и идеологи не были способны повлиять на формирование правильного видения ситуации у советских граждан. Чем та ситуация отличается от сегодняшней? И сегодня вся «либеральная» общественность крайне манипулятивна, её бомбят исключительно бытовыми аргументами, обильно сдобренными ложью, не заостряя внимания на геополитике и её интересантах.
Смотрю я на своих подружек и вижу, что они как въехали в колею диссидентства лет сорок назад, так в этой колее и едут. И транспортное средство за эти годы стало современным и удобным, и пейзаж за окном изменился к лучшему, и слово «дефицит» почило в бозе, – а они всё там же – в своём позднесоветском диссиденстве. И горе у них не от ума, а от невозможности вырваться из власти ближнего круга.
Государство, которое в страшные девяностые в России лежало в пыли, стало сильным. Оно работает и выполняет свою главную задачу: создаёт оптимальные условия для жизни и развития общества, и делает это хорошо. Я немного завидую сегодня молодым гражданам России, потому что у них есть повод гордиться государством, в котором они живут, а это значит: у них меньше шансов скатиться в тусовку, похожую на болото, и потерять представление о реальности. А мир большой. Он совсем не примитивный, и смотреть на него надо широко открытыми глазами, чтобы понять, что в нём происходит.