Поздней весною в Питере ночь не отличима ото дня из-за светлоликих ангелов Севера, распростёрших над городом свои лучезарные крылья. Мосты и здания, пронизанные ангельским ирреальным светом, теряют свою монументальную плоть, становясь похожими на свои отражения в вездесущей воде рек и каналов. И ночь, наполненная свечениями гостей с Севера, делает совершенно ненужными фонари, которые зачем-то продолжают гореть длинными многоточиями на выбеленных свитках улиц и площадей.
Бронзовые ангелы Исаакия, увенчанные приветственными лучами своих северных братьев, царственно парят над спящим городом, устремив свои взоры далеко за горизонт, где спряталась ушедшая с невских берегов полярная ночь. А ещё выше, над ангелами Исаакиевского собора, парит золотой ангел Петропавловки, способный со своей недоступной высоты разглядеть невидимое остальным дневное светило, которое медленно ходит по кругу, не оставляя надежды ослабевшим теням, и старающееся до состояния снежной слепоты высветлить холодную землю.
Присутствие чудесных сущностей, пришедших от полярных льдов и захвативших город, внушает мне не только благоговейный трепет, но и панический страх, лишая сна и наполняя всё моё существо неуёмным беспокойным чувством. Я смотрю на спящий в лучезарном сиянии город и стараюсь увидеть со своего высокого этажа тёмный южный горизонт, где прошло моё детство, и где ночь была сравнима по темноте с глубиной моря, того южного моря, которое плескалось прямо около моего дома…