Чисто меломан и чисто аудиофил – это совершенно разные люди. Первый слушает музыкальные произведения, второй – звуковые частоты: высокие, средние, низкие.
Меломан может удовлетвориться самым простым и недорогим звуковоспроизводящим оборудованием – были бы заветные пластинки, и было бы на чём их крутить. Иной даже нарочито будет дорожить конфигурацией из хламовых компонентов и кайфовать, и ностальгировать от соприкосновения со стариной.
Аудиофила невозможно удовлетворить. Он человек безумно-творческий в своей крайности. Дайте ему хорошую систему, и он её сломает, и, вдохновенно сжигая себя в прах, постарается сочинить лучшую. Но, как известно, совершенству нет предела, а лучшее – враг хорошего.
Встречаются и такие аудиофилы, которые не просто слушают звуковые частоты, но громко слушают. Так громко, что носки с ног слетают, а у соседей – крыша с головы. Для достижения такой мощности звука, громоздятся целые горы меблированных динамиков, усилителей, предусилителей, проигрывателей, рессиверов и прочей звукотехники.
Есть ещё один вариант психического расстройства на почве музыкальных изысков – это очарованный собой любитель с большими деньгами. Он говорит: я люблю красивую музыку во всех отношениях, мне нужно, чтобы было не просто красиво, но очень красиво, так красиво, как нет, ни у кого. Это в высшей степени по-детски наивно – показал деньги и мебельная фабрика сделает тебе такое бесподобие, от которого нормальному, среднестатистическому жителю планеты может сделаться нехорошо, особенно от цены.
Но что такое норма, и что такое нормальный человек. Это середина: ни то, ни сё, ни рыба, ни мясо – всего понемногу. В итоге, ничего особенного – на уровне ширпотреба.
С нормальным человеком разговаривать о запредельном невозможно – он не настроен, он не понимает о чём речь, он не углубляется в аспекты премудрости бытия Божия, у него времени нет на такие «анекдоты» – он занят промыслом насущного.
- Как дела?
- Нормально.
- Как самочувствие?
- Нормально.
Вот и весь разговор. Другая сказка – человек, свободный от усредняющих норм. Посмотрите, к примеру, как Епифанцев рассказывает про мухоморный трип. Или скажем, Пушкин много бы шедевров насочинял, будучи нормальным? А Иисус Христос..?
Никто не знает себя в полной мере. Я тоже думал, что организовав свой маленький деревенский «Hi-End» на два канала, обрёл музыкальное счастье до конца дней пребывания в этой мерности. Но вот произошло событие, которое поколебало моё представление о самом себе. Мне вдруг не стало хватать низких частот на малых оборотах. Немного – только чуть подкрасить-подсластить-довесить.
Я заказал другой усилитель. Снял с чердака подёрнутый паутиной и плесенью сабвуфер от старого домашнего кинотеатра, распотрошил его, и, на базе данного динамика, который по техническим характеристикам совпал с моими фронтспикерами, стал строить свой личный «оригинальный эксклюзив». Это особый концерт, но прежде надо сказать о событии, разрушившем мою предшествующую идиллию.
Топить-закапывать живых младенцев – совсем не то, что мёртвых. По сути это казнь. С той только особенностью, что ты казнишь не врага, не преступника, и не за что-то, а потому.
Потому, что эти кошкины дети тебе не нужны, и никому не нужны. Зачем тогда заводить животное? – запоздалый вопрос. Своевременный – какая казнь считается самой гуманной?
Самым гуманным умерщвлением признано гильотинирование. На втором месте – расстрел.
- Но у нас нет ни гильотины, ни ружья… – досадую я вслух.
- Причём здесь это? – удивляется мой внутренний судья.
- Хочу, чтобы они как можно быстрее и безболезненнее отошли ко Господу…
- Бред, какой-то!
- В таком случае, поработаю средневековым палачом – острый топор, слава Богу, у нас имеется.
- Палачом? У тебя руки дрожат… Вспомни, какой мучительной оказалась казнь для Марии Стюарт – палач смертельно попал только с третьего удара… Нечего умничать-мудрить – убивай, как все нормальные люди…
Кормящие матери не знают сытости – груднички вытягивают жизненные соки.
Я привлёк её мясом. Заманил в терраску, закрыл дверь. И пока она ест…
Она постоянно оглядывалась, прислушивалась – не плачут ли детки, не зовут ли мамку...
Поев, мать кинулась ко гнезду. Но гнезда уже не было. Она, похоже, не поняла, что случилось. Видимо, впечатление от мяса было достаточно сильным – инстинктивно она вылизывалась, как обычно после еды и, казалось, больше уже и не вспомнит о них. Но она вспомнила – обнаружила пропажу и стала метаться по дому, искать своих чадушек. Просилась на улицу, там искала.
Всю ночь она глаз не сомкнула. После каждого поискового обхода всех закоулков дома, жалась ко мне, лизала руки, прикладывалась щекой к щеке, мол, верни ради Бога, куда ты их дел… Дыхание её было частым, сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Я гладил её, говорил что-то успокоительное, но разве можно успокоиться, когда у тебя похитили детей? Да и сам я покоя не чувствовал. Я чувствовал себя если не Иудой Искариотом, то, по крайней мере, Пилатом Понтийским. А хотелось Иисусом Христом – хотелось воскресить Мириных младенцев.
Почему мы стесняемся быть самими собой, почему нужно, как все – все пошли и я пошёл? Ведь есть Он во мне, Иисус наш Христос – в каждом из нас Он есть. Но почему, почему вместо Него миру является либо Иуда, либо Пилат, либо ещё какой нежелательный персонаж?
Скорее всего, мы боимся – боимся огорчить ближних, боимся спроса дальних. Ведь обязательно спросят: кто ты такой, что смеешь себя вести не как все? Кем ты себя делаешь, ненормальный?
Я вывалил их из пакета в холодную земельную жижу. Один успел что-то крикнуть. Я не разобрал. Думаю, такое: что же ты творишь, изверг, мы же ещё слепые, мы жизни ещё не видели, а так хочется жить?
Я поспешил – поспешил закопать свою боль, и хоть в какой-то мере облегчить их страдания.
Говорят, и в кино показывают, будто убийца в момент смерти жертвы испытывает мощнейший прилив энергии. Я испытал обратное – словно душу из груди вырвали. А когда искал исцеления и свободы, почувствовал, что низких частот не хватает – не могу приземлиться.
Прошла неделя.
Подобно Иисусу Христу, я плотничал-столярничал-слесарничал. Использовал сосновую доску, фанеру, столярный клей, саморезы, алюминиевый уголок, велосипедные спицы… Велосипедная тема всегда со мной…
Первое испытание показало, что я просчитался – компрессия слабенькая. Но это оказалось легко поправить – всего три полоски фольгированной пены. Было что-то ещё, но не существенное.
В итоге, сабвуфер получился исключительно красивый и радостный. Характер и качество звука, в сочетании с другими компонентами, превзошли все мои самые трепетные ожидания.
Сейчас около одиннадцати утра. Слушаю музыку и слагаю этот текст. И то, и другое – Божественно. Во всяком случае, то, что ощущается внутри процесса.
В полдень поедем с Леной кататься на велосипедах. Возьму бинокль – хочу показать ей тетеревов. Нашёл место, где их всегда можно видеть.
Мира лежит на диване, рядом со мной. Зажмурилась – дремлет под музыку.
- Как тебе мой офигенный сабвуфер, Мирок?
Молчит, но ушами отреагировала, мол, не мешай наслаждаться. А ведь ещё минут десять назад рвалась во двор. Ещё бы – там интерес естественно-жгучий, там огненная сила любви, там гуляют её кавалеры – средних лет матёрый ходок Кеша и юной половозрелости гусаришко Рыжий.
- Иди, прогони их! – кричит Лена.
- Ага – прогонишь… охота пуще неволи…
Я нормальный старик – не хочу, но иду, хватаю лопату и, грозно рыча, но не матом, Боже упаси, гоняю котов. Они не слишком боятся, и я понимаю, что мои усилия тщетны. Наслаждаюсь погодой, птичьим многоголосьем и ощущением вдохновения… Раздеваюсь до трусов и подставляюсь ласковым лучам апрельского солнца… босые стопы блаженно гуляют по мягкому-жухлому шёлку прошлогодней травы.
- Лена! Выпусти её на волю – пусть поживёт полноценной жизнью… а то ведь потом только есть, спать да за мухами прыгать…
- Я уже заказала переноску и звонила ветеринару – на следующей неделе поедем стерилизовать…
- А без меня никак?
- Никак.
- А если коты её накачают за неделю, это не повредит нормализации-стерилизации?
- Нет – по-любому, это глубокая чистка.
- Слова-то какие жуткие…
- А для вас, мужиков, всё, что связано с родами – жутко. Вам не жутко только зачатие…
Возразить нечем. И против стерилизации я уже ничего не имею, иначе, мне придётся смириться с должностью палача. Поглубже заныриваю в своё – графо-меломаническое.
Звучит Дидюля. Полёт на Меркурий.