Помошнянская девушка. Необыкновенное путешествие

      
Каховка, Каховка!

Шёл 1952 год, повсюду строили что-нибудь грандиозное: в России прокладывали Волго-Донской канал, в Украине строили Каховскую ГЭС и необходимое в таком деле водохранилище. Много тогда говорилось и писалось об этих стройках коммунизма, так что мы могли вполне уверенно показать их  на карте, но увидеть их своими глазами пока не мечталось. И вдруг в конце учебного года Мефодий Антонович объявляет, что лучшие ученики старших классов поедут на экскурсию по местам строительства Каховской ГЭС с посещением заповедника Аскания-Нова. Ура! Мы с Нилой, конечно, поедем, потому что закончили девятый класс без четвёрок. Поедут и Нина Ивлева, и Владик Полупан, и Тамара Иваницкая, едут наши друзья-соперники из девятого украинского. Жаль, что не будет десятиклассников, но у них этим летом другие заботы. С нами поедут ребята из восьмых классов, это не так интересно.

Счастливое время детство и юность! Мы даже не задумались, откуда у школы взялись средства на такую поездку, а ведь с наших родителей не взяли на неё ни копейки. Наверное, наши шефы, железнодорожники, обеспечили нам бесплатные билеты по своему ведомству, договорились с речниками, с директорами других школ и подкинули деньжат на питание. Вот так и была обеспечена эта поездка двадцати пяти школьников во главе с Мефодием Антоновичем. Поехала с нами и наша бывшая классная руководительница, географиня Марья Гавриловна.

И вот мы едем. Я сшила замечательный заплечный мешок, который почему-то называется «сидор», мама положила в него одеяльце, смену белья, вязаную кофту, варёные яйца, котлеты, пирожки, бутылку с водой. Получилось увесисто и внушительно: путешествие всё-таки! Взят курс на Херсон, потому что и Каховка, и Аскания – это Херсонская область, Приднепровье. Перед Николаевом наш поезд почему-то поехал назад, чем немного испугал нас, но вскоре мы снова ехали на восток и к вечеру были в Херсоне.

Не задерживаясь в этом городе, мы погрузились на пароходик «Дмитрий Донской». У этого дунайского лайнера, полученного по репарациям из Румынии, сзади и по бортам были большие колёса с плицами, которые бодро шлёпали по воде, таща нас вверх по Днепру. Каюты, помнящие румынского короля Михая, были обшиты лакированными панелями, а кресла и диванчики обтянуты малиновым плюшем, невиданная роскошь! Жаль, конечно, что мы плыли ночью и видели только огоньки бакенов. Сквозь сон, я слышала, как кто-то в рупор объявлял: - Причаливаем к пристани Британы! – И во сне у меня путались «Британы», «Днепряны» и произнесённое кем-то странное слово «Голпри».

Ранним утром по шаткому трапу нас высадили, кажется, в Казацком. Мы выпили по стакану чая в буфете на пристани и гуськом двинулись в сторону от Днепра. Вскоре в привычном степном пейзаже стали появляться отвалы золотистого песка, затем перед нашими глазами раскинулась огромная котловина с крутыми откосами, в которых кое-где были видны остатки деревьев и растерзанная виноградная лоза. Мы догадались, что это дно будущего Каховского водохранилища.

В тот день мы добрались до перемычки, за которой целая флотилия земснарядов высасывала речной песок и гнала его по трубопроводам, намывая берега водохранилища. Один из земснарядов по имени «ХУ партсъезд» был огромен, как океанский лайнер. Борта его поднимались высоко над водой. Не знаю, какие уж мандаты были у Мефодия Антоновича, но нас на катере доставили на борт земснаряда, показали его машинное отделение с могучими насосами, которые втягивали песчаную пульпу и гнали её по циклопическим трубам на далёкий берег и ещё дальше.

Капитан земснаряда, загорелый дядька в фуражке водника, подробно рассказывал нам о своём земснаряде, о будущем Каховском море, о преображении засушливой степи, но во-время заметил, как угасает наш интерес, и пригласил нас отобедать с его командой. Нас угостили настоящим флотским борщом, кашей с мясом и компотом. Мы оставили восхищённую запись в журнале земснаряда, сфотографировались с речниками на память и были доставлены на берег.

Пора было позаботиться о ночлеге. Эту ночь мы провели в каких-то больших армейских палатках, предоставленных нам строителями водохранилища. Там были нары с тюфяками. Ночью мы изрядно замёрзли под своими лёгкими одеяльцами и сбились в компании по три человека: помещались на двух тюфяках, а третьим укрывались. В довершение всего ночью прошёл дождь, и на откидном фартуке палатки собралось порядочно воды. Кто-то, вылезший из палатки первым, лихо откинул фартук, и на нас вылилось ведро холодной воды! Получилось, как в хрестоматийном стихотворении Сурикова: - Мне в сугробе горе, / А ребятам смех…

Ещё один день мы провели, дивясь на строительство плотины Каховской ГЭС, которое только-только начиналось. Бетонщики утрамбовывали вибраторами тысячи тонн бетона в основание плотины. Но нас уже ждала Каховка, та самая, о которой Михаил Светлов сочинил стихи, ставшие песней:

Каховка, Каховка, родная винтовка,
Горячая пуля, лети!
Иркутск и Варшава, Орёл и Каховка –
Этапы большого пути…

Нас ждал пеший переход от будущей Новой Каховки до исторической Каховки длиной восемь километров по местности, которая когда-то называлась Великим лугом. На полпути сделали привал в тени пирамидальных тополей возле степного колодца с «журавлём». Вода в нём была холодная и необыкновенно вкусная. Конечно же, мы не преминули поплескаться в колоде, где когда-то поили скот. Полегчало…

 Эта самая Каховка оказалась маленьким городишком с немногими деревьями и запылённой листвой. Ни музея гражданской войны, ни памятника её героям… В общепитовской столовке брезгливую Нилу ждало суровое испытание: в её тарелке супа плавала крупная муха, картинно раскинув все свои лапки. Марья Гавриловна вынула муху и уговаривала Нилу съесть суп, но безуспешно.

 Наступил вечер, и не у кого было узнать, почему Каховка попала в одну компанию с Иркутском и Варшавой, а мы второпях не успели поинтересоваться у нашей «исторички» Татьяны Арсеньевны. А может Светлов выбрал Каховку ради рифмы с винтовкой, теперь уже не спросишь. . Неутомимый Мефодий Антонович привёл нас ночевать в какую-то школу, где завхоз выдал нам ватные матрацы, на которых мы растянулись с огромным удовольствием и заснули, как убитые, без обычной дурашливой возни.

На другой день мы быстро позавтракали тем, что ещё оставалось в наших сидорах и были готовы к новым приключениям. Опять не могу сказать, где наши заботливые руководители достали две открытые полуторки, но скоро мы уже мчались, обдуваемые степным ветром, в Асканию-Нова. Вдоль пыльного тракта там и сям попадались древние курганы. Вспомнились слова песни:

В степи под Херсоном высокие травы,
В степи под Херсоном курган.
Лежит под курганом, заросшим бурьяном,
Матрос Железняк, партизан.

Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону,
В засаду попался отряд.
Налево застава, махновцы направо,
И десять осталось гранат.

Сказали ребята: - Пробьёмся штыками,
И десять гранат – не пустяк!
Штыком и гранатой пробились ребята,
Остался в степи Железняк.

Да, степь здесь такая бескрайняя, без ориентиров, что вполне можно заплутать, но всё-таки, где Одесса, а где Херсон?! И почему ребята бросили своего командира, почему хотя бы после победы не похоронили его по-человечески? В детстве меня мучили эти вопросы, было до слёз жалко матроса Железняка.

       Аскания-Нова

Я совершенно не заметила изменения пейзажа, но оказалось, что мы уже едем по Аскании. Поля пшеницы и подсолнечника сменились ковылём, который красиво колыхался и серебрился под солнцем. На телеграфном столбе сидела огромная чёрно-коричневая птица. - Смотрите, орёл! – закричал кто-то. Скоро среди степи показалась группа невысоких домиков, окружённых старыми деревьями. Приехали в Асканию!

Изучая зоологию, мы узнали, что знаменитая лошадь Пржевальского сохранилась только в заповеднике Аскания-Нова и что этот заповедник есть кусочек дикой, первобытной степи, сохранившейся на юге Украины. Там свободно бегают и местные дрофы, которых в других местах уже истребили, и африканские страусы, и зебры, и ламы, и антилопы гну, и коровы зебу, и зубро-бизоны, и много-много разных мелких жителей степей. А затеял это дело один из немцев-колонистов, которых тоже когда-то много было в Таврии. Он насадил огромный парк, выкопал систему прудов и населил их лебедями, утками, цаплями, а главное – сохранил первобытную степь на двух тысячах десятин и к местным животным стал подселять иностранцев-степняков. Самые экзотические животные, вроде гуанако, поселились в вольерах, а остальным была предоставлена свобода в пределах этих самых десятин. Своему детищу немец дал поэтическое название Ascania в память о райском уголке древних германцев, добавив только латинское Nuova, т. е. новая.

После революции Асканию национализировали и добавили к ней НИИ, занимавшийся селекционной работой. Экскурсовод с жаром рассказывала нам, что в Аскании собираются скрестить местных коров с африканскими зебу, у которых жирность молока составляет аж 20%! Но, видно, нашим красавцам-быкам не понравились серые горбатые зебу, гибриды не получились. Велась работа и по акклиматизации страусов, стайку которых мы увидели издали, зато подошли близко к их кладкам и с уважением подержали в руках огромное страусиное яйцо весом с два кило. Пытались в Аскании сохранить огромных степных орлов, но бедняги гибли от линий электропередач, мы их пожалели. А лошади Пржевальского, гордость Аскании, оказались ладненькими маленькими лошадками цвета какао с чёрными гривками, которые весело носились по степи, и странно было слышать, что они вымирают, и это последняя их популяция в мире.

Мы блуждали по первобытной степи и по огромному парку целый день, спотыкаясь от усталости и впечатлений. Кроме нашей группы, никаких экскурсантов не было, и нас всюду встречали, как дорогих гостей. Невольно вспоминается второе посещение Аскании в 1981 году, спустя 29 лет. Возвращаясь из поездки на юг, мы семьёй решили заехать в знаменитый заповедник (с моей подачи, конечно), но теперь дело было поставлено на поток. Многочисленных экскурсантов и не думали пускать в привольную степь, а водили между рядами клеток, где на жаре томились животные, как в заурядном зверинце. В парке чувствовалось запустение, от прудов несло затхлостью, милые уголки были вытоптаны посетителями. Грустно мне стало.

А в том 1952 году на обратном пути у нас получился целый свободный день в Херсоне. Этот город напомнил мне Одессу своими улицами, обсаженными акациями и замощёнными такой же лавовой плиткой, такими же тележками с зельтерской водой и цилиндрами с сиропом, таким же вкусным мороженым, которого не было в Помошной совсем. Устав бродить по городу, мы зашли в маленький кинотеатрик и посмотрели там вторую серию «Тарзана» (она ещё не скоро доберётся до Помошной!).

 К этому времени мы перестали делиться на классы и подружились с восьмиклассниками, которых раньше не замечали. Я, например, очень зауважала Стасика Катерли, нашего единственного фотографа, с которым можно было поговорить о серьёзных вещах (он потом стал главой Новгорода Великого). В поезде мы долго не хотели спать, всё колобродили, пока уж и самые выносливые не свалились. А утром уже были в Помошной, распрощались с Мефодием Антоновичем и Марьей Гавриловной и разошлись по домам. Оставалось ещё полтора месяца каникул!