— Ба, может оставить печку?
— У всех уже газ проведён, хватит, отслужила своё моя печь.
— С ней столько связано воспоминаний, мы же зимой на ней спим, и кошка твоя рожает, а как вкусно ты готовишь!
— Дочь, некогда мне рассуждать, готовка на плите ничем не хуже, я тоже устала: похлопотать с дровами, договориться, потом чтобы привезли, нарубили — заплати, таскать их, руки не вечные у меня, — бабушка пока говорила, до конца освобождала кухню, где как раз собирались ломать печь. – Давай шустрее, скоро мужики приедут, сейчас разберут, а на завтра получше соберут. Старая печь уже, старая! Дед твой, когда её складывал? Пора менять, пора, — ей тоже было жалко ломать печь, на улице она из самых последних кто провела себе газовое отопление.
Вся жизнь в то время перестраивалась. Бабушка постоянно чем-то занималась, не сидела на месте ни разу: то работа, то домашние дела, она словно боялась остановиться, передохнуть, задуматься о чём-то, что могло вывести из данного быстроходного течения. Она осталась одна с ворохом забот, которые несла уверенно и с неутомимым энтузиазмом. Ей было 60, но она не была стара ни душой, ни телом, ни мыслями. Несмотря на то, что она занималась и руководила физической работой, на свою поджарую фигуру надевала платье, цветастое, но не аляписто яркое, но всё же выразительное, заметное. «Командирша в юбке», всегда называл её наш отец. Ещё и «ведьмой», но неизменное, повторяет по сей день: «тёщу я всегда уважал в одном, ни одна баба так не пахала в нашем селе, как она».
Я всегда удивлялась тому, как быстро можно изменить дом, жизнь, если к этому приложить усилия. Буквально за пару дней на кухне бабушки стояла печь, напоминавшая небольшой квадрат, из которого торчали трубы, проведённые по всем комнатам.
— Вон простора сколько стало, разгуляйся теперь, — бабушка спустилась со стула, повесив занавески, скрывавшие пока ещё не окрашенные стены, в дальнейшем которые превратятся в место хранения. – Ну вот, большое дело сделали, идёмте чай пить. Вот сейчас заживём, заживём, кыски-рыбки мои, любая непогода ни по чём теперь нам. Тебе, Машка, компьютер купим в июне, — сняла чайник с новой газовой плиты, которая стояла теперь на кухне, а старая осталась на веранде, газовых баллонов больше не было, бабушка отправила последний вместе с газовиками, распрощавшись с неудобным устройством.
— На что купим-то? – про телефон и компьютер я ни разу не зарекалась, потому что траты бабушки выросли во много раз, основные шли по хозяйству, а тут нас ещё двое.
— Я на что всё это делаю, а? Не задумывалась?
— Бабуль, а на что? – спросила Тата, кусая пухлую лепёшку со сметаной.
— Ешь, синичка моя, — бабушка погладила по голове Таты, всегда радуясь её аппетиту. – А на то, — посмотрела уже на меня, — сынок мой прислал, и приказал – в доме сделай всё нужное и девчонкам покупай то, что они попросят. Ты ж ничего не просишь, а я и без тебя знаю, что все сейчас компьютеры покупают.
— Ба, а я купальник хочу! У меня купальника нет!
— Ой, — бабушка засмеялась, — да купим купальник, Танюш. Купим!
— Не нужен мне никакой компьютер, и деньги не нужны! Кто просил его подписывать контракт? Он здесь может деньги зарабатывать, а не там где-то, вот пусть и остаётся в своей армии твой сынок! – я злилась на Мирона, потому что только в нём заключалась та сила, которой поддавалась бабушка, она безмерно любила его с самого рождения, и только он мог дать ответ на единственный вопрос, который мучил день изо дня.
— Бессовестная! Ты молиться за своего брата должна! Он ради вас, ради тебя! Вот это всё! Неблагодарная… — она никогда не плакала вслух, слёзы текли безмолвно, стесняясь их, и даже может быть презирая, быстро вытирала. — Всю душу ты мне истрепала! И не начинай, не начинай свои разговоры, я запрещаю! – хлопнула ладонью по столу.
Ничего не сказав, я ушла в свою комнату, обещая самой себе, что больше слова не вымолвлю, никогда, ни за что на свете!