Судьба Брянского княжества. Том 2

К.В. Сычев





Судьба Брянского княжества

Историческая эпопея в четырех томах


Том второй







В А С И Л И Й
Х Р А Б Р Ы Й


Роман


Второй исторический роман из серии «Судьба Брянского княжества». В книге описаны события истории Руси конца XIII – начала XIV веков, связанные с жизнью и деятельностью брянского князя Василия Александровича Храброго (1262 – 1314), получившего славное прозвище от самого ордынского хана Тохтэ.
Остросюжетный роман охватывает все стороны жизни тогдашней Руси: заговоры, интриги, междоусобные войны князей, а также радости и горести любви, выпавшие на долю героев произведения.



Вдохновителю этой книги,
видному педагогу и мыслителю
Душацкому Борису Львовичу
  посвящается












Т Р Е В О Ж Н А Я
М О Л О Д О С Т Ь

Книга 1

















Г   Л   А   В   А   1

С В А Д Ь Б А   В   К А Р А Ч Е В Е

Далеко, за несколько вёрст в окрест, слышался малиновый звон карачевских колоколов, чтобы не только жители удела, но и бредущие в город Карачев путники знали о торжественном событии в семье удельного князя: сам шестидесятитрёхлетний, вдовый доселе Мстислав Михайлович женился!
Престарелый карачевский князь удивил не только своих придворных и жителей города, но и собственного сына – сорокашестилетнего Святослава Мстиславовича – которого звали ещё и другим именем – Пантелей. Последний расположился за свадебным столом по правую руку от седовласого отца рядом с супругой Марией и с укоризной смотрел на сидевшего напротив, по левую руку от отцовой невесты, своего весёлого сына Василия, радость которого раздражала наследника.
Двадцатидевятилетний княжич Василий одобрительно поглядывал на деда и его молодую невесту, и, казалось, не разделял недовольства своего отца. – Молодец, мой славный дедушка! – думал он, потирая руки. – Надо же, какую красивую девицу сосватал в одночасье! Заткнул-таки за пояс моего батюшку и своих надменных бояр! Эта красавица – настоящая прелесть! Такой нет ни у татарского царя, ни у греческого!
В самом деле, молодая невеста, дочь карачевского боярина Вершилы, выглядела как редкостный цветок среди дикой степной травы: высокая, белокурая и голубоглазая девушка буквально дышала обаянием! Её огромные белоснежные косы свисали из-под серебристой невестиной шапочки едва ли не до самого пола, глаза излучали яркий свет и напоминали скорее драгоценные камни, нежели очи смертной женщины. А естественный румянец щёк, цвета зрелого персика, совершенно сбивал с толку и со спокойных мыслей любого, кто только мог её видеть! Ко всему этому, молодая шестнадцатилетняя красавица обладала невероятно приятным, нежным, чарующим голосом, и когда она что-либо говорила своему седовласому, но счастливому, судя по весёлому лицу, жениху, гости, сидевшие за свадебными столами, замолкали, стараясь уловить чудесные звуки!
Но были и такие гости на свадебном княжеском застолье, которые не видели красоты и прелести невесты и лишь только качали неодобрительно головами: к ним относились немногочисленные верные князю Святославу люди, сам Святослав Мстиславович и его супруга.
– Не боится батюшка гнева Господа! – размышлял про себя наследник Святослав-Пантелей. – Неужели не мог дойти до могилы без греха? Зачем позорит свои седины? Пора уже на погост, а он решил жениться! Думаю, мне не добиться карачевского наследства! – И он с горечью почесал седеющий затылок.
– Я пью, сын мой, за красоту твоей славной невесты! – громко сказал вдруг вставший из-за стола карачевский поп Илларион, сидевший где-то в середине. – Да будет вам счастье-удача в супружеской жизни! Да нарожает тебе княгиня Алёнушка здоровых, умных, храбрых сердцем детей! Слава мудрому князю и прекрасной княгине!
– Слава!!! – заорали гости на всю княжескую трапезную, повскакав из-за стола. – Долгих лет и здоровых детей!
– О, Господи, – вздрогнул князь Святослав-Пантелей, – зачем же детей? Этого не надо!
 Однако он быстро встал и огляделся, не прочитал ли кто его такие, неподобающие мысли, но, увидев безмятежные лица соседей по столу, поднял свой тяжёлый серебряный бокал и опрокинул его в лад пировавшим.
– Красивая девица, – пробормотала жена княжича Василия, Анастасия, так и не вставшая ни разу со своей скамьи и сидевшая рядом с мужем. – Вот и завладеет она твоим дедом до самой его могилы, мой славный муженёк! Нашему князю теперь не выкарабкаться из этой хитрой ловушки, поставленной нам врагом человеческого рода!
– Не надо так говорить! – сказал ей на ухо присевший после очередной здравицы княжич Василий Святославович. – Мой славный дедушка очень мудр! На эту чудесную красавицу посмотришь – и даже очи испускают душевные слёзы! За такую девицу не грех отдать не только власть, но и саму жизнь! Одна ночь с этой Поляной, или Алёной во Христе – и больше жизнь не нужна!
– Ты бы лучше помолчал, чем поганить нашу трапезу непотребными словами! – возмутилась оскорблённая жена. – Нашли раскрасавицу! К тому же, она не княжна, а жалкая боярыня!
– Слава! Слава молодым и красивым! – заорали княжеские дружинники и бояре. – Жить вам до ста лет в любви и согласии!
– Слава! – весело крикнул княжич Василий и вновь поднял свой бокал с пенным мёдом. – Долгие годы моему любимому дедушке!
Князь же Мстислав Михайлович, несмотря на бодрый и весёлый вид, сидел и, глядя на свою красавицу-невесту, думал грустную думу.
– Вот и добилась-таки  красавица Поляна венчания! – размышлял он про себя. – Но станет ли она теперь любимой супругой? Она так радовалась своему новому имени и клялась мне в любви во время венчания… Ох, моя сладкая Алёнушка, какую ты мне ночь подаришь нынче?
Князь вспомнил, как познакомился со своей невестой почти год тому назад в карачевских лесах. К тому времени князь Мстислав уже почти пять лет прожил во вдовстве и давно свыкся со старостью и одиночеством. Дворовые девки, разделявшие каждую ночь его постель, не доставляли князю радости: ни одна из них не пришлась ему по душе. А в последний год перед встречей с красавицей Поляной они так надоели князю, что он вовсе прогнал их и спал один в холодной постели, напоминавшей скорей смертное ложе, нежели место отдохновения. Так бы и дожил свои последние старческие годы в тоске и печали карачевский князь, если бы не совет его духовника – попа Иллариона.
Как-то после исповеди, в которой князь Мстислав признался священнику в «душевной кручине» и «тягости смерти», последний, неожиданно для своего сана, предложил князю «не кручиниться» и обновить свою плотскую жизнь…
– Ты ещё не так стар, княже, чтобы предаваться тоске при Божьем свете,  – сказал, качая головой, отец Илларион. – Собрал бы своих бояр и посоветовался бы с ними! Вот и нашли бы мудрое решение!
Князь Мстислав последовал его совету и на следующее утро созвал своих знатных людей. А княжеские бояре были умными советниками! Достаточно сказать, что в отличие от бояр княжеского брата Романа Михайловича, великого черниговского и брянского князя, которые беспрекословно подчинялись своему повелителю, карачевские бояре были более сильные, знатные и влиятельные. Князь Роман Михайлович сам создал своих приближённых, назначив бояр из своих преданных слуг и старших дружинников. Князь же Мстислав прибыл в Карачев с молодой женой и двухлетним сыном накануне гибели его отца Михаила Черниговского в Орде и был встречен местной знатью – «старцами градскими» – с настороженностью.
Вышедшие из древних родов вятичского племени бывшие вожди и их потомки с тревогой ожидали от юного князя Мстислава покушения на их власть. Местные воеводы, периодически назначаемые в Карачев великим черниговским князем, уже давно свыклись с карачевскими порядками и умели ладить с ними. А вот как поведёт себя князь Мстислав?
Но последний вовсе не собирался враждовать с местной знатью. Умный и хитрый Мстислав Михайлович сразу же понял, что такая вражда не к добру. Однако и уступать все позиции местным «старцам градским» он не хотел. С помощью своего духовника, а нынче высшего священника удела Иллариона, князь Мстислав так повёл дело, что, создав вокруг себя боярский совет, поровну поделил места между местной вятичской знатью и своими преданными людьми (дружинниками и челядью). В результате у него возник пусть и противоречивый, но всё-таки невраждебный совет городской знати – своеобразная боярская Дума. Со временем карачевские бояре всё больше и больше привыкали к своему князю и хотя, порой, позволяли себе не всегда почтительные суждения и «правду-матку», по основным делам полностью поддерживали его. Конечно, Мстислав Михайлович умел иногда быть и суровым к черни или к отдельным, зарвавшимся боярам, но таковое лишь всё больше укрепляло доверие к нему со стороны знати, которой была нужна твёрдая и мудрая единая власть, лишь ненамного ограниченная её волей. Видя поддержку своих бояр, сам князь Мстислав также всё больше доверял им и часто обращался к знати за советами. Вот и на этот раз он решил воспользоваться словами духовника, отца Иллариона, и обратился к ним «со словом душевным».
– Это хорошо, княже, – сказал тогда престарелый боярин Златовлас Лесовинович, – что ты пришёл к нам за советом о своём здоровье! Это – очень важное дело! Мы уже давно заметили твою душевную тоску и беспокоимся за это! От нас, княже, ты всегда получишь помощь! А мой тебе совет такой: поскорей женись, княже, и возьми себе красивую и молодую девицу! И пусть тебя не мучает совесть: молодое тело излечит тебя сразу!
– Мне нелегко это сделать, мои славные бояре, – пробормотал седовласый князь, – да ещё взять молодую княжну! К тому же, нет такой девицы на примете у соседних князей… Или коровищи, или уже в почтенных годах… А душа хочет красавицу!
– Зачем тебе княжеские дочери? – улыбнулся молодой боярин Святогор, унаследовавший своё место после смерти скоропостижно скончавшегося от неведомой болезни отца. – Разве наши дети тебе не по нраву? Неужели ты не знаешь, какие красивые наши карачевские девицы?
– Я не видел ваших дочерей, мои верные люди, – тихо сказал Мстислав Михайлович, – откуда же я буду знать об их красоте? Хотелось бы и душевной доброты… Для совместной жизни нужно не только тело…
– Это не трудная задача, славный князь, – весело сказал боярин Вершила Силович, один из самых уважаемых «старцев градских», и его красивое лицо тридцатилетнего здорового мужчины буквально осветилось улыбкой. – У нас немало дочерей… Они хороши и лицами, и телами! Ну, а если тебе кто-нибудь из них понравится, то тогда и душа будет ласковой!
– Да как же я посмотрю на красоту ваших дочерей?! – воскликнул в изумлении князь Мстислав. – И как я узнаю об их телесной благодати? Этого же не увидишь до супружеской постели! Такое не разрешает православная церковь!
– Церковь – это ещё не всё! – сказал, откашлявшись, боярин Травоглот Вуятович. – У нас есть древние вятичские обычаи! Этого нельзя забывать! Зачем говорить о православной церкви, если есть дедовский закон! Мы соберём всех девиц, боярских дочерей, и ты увидишь, княже, их телесную красоту. И если ты не против этого, тогда и выберешь себе ладу по душе…
Однако князю Мстиславу не пришлось устраивать смотрины «красных девиц».
Как-то в одну из ночей карачевский князь, ведомый боярином Вершилой, забрёл на народный праздник Купалы и прямо на лесную полянку, где собралась знатная карачевская молодёжь. Там, освещённые большими кострами и ярким светом горевших факелов, стояли обнажённые прекрасные девушки, ожидая своих будущих суженых. Парни ещё не подошли, и престарелый князь Мстислав с жадностью смотрел на прекрасные, полные страсти и неги, тела красавиц. Неожиданно его взгляд привлекла высокая и стройная, не по годам пышнотелая, белокурая девушка…
– О, Господи, – пробормотал одеревеневшим языком князь, – какая чудесная прелестница!
Отблески пламени костра отражались на белоснежной коже девушки, усиливая её обаяние и красоту. Пышная грудь с торчавшими сосками, тонкий стан, небольшой светловолосый треугольник внизу живота воспламенили князя.
– О, девица-красавица! – вскричал он, выскочив из кустов. – О, моя сладкая чаровница!
Девушки, собравшиеся на поляне, с громкими криками разбежались в разные стороны. Лес зашумел, зашевелился, и князю показалось, что кто-то неведомый с треском и грохотом пронёсся через поляну…
Лишь прелестная девушка не убежала, а стояла одна среди пылавших костров, прикрывая обеими руками раскрасневшееся лицо.
– Это моя дочь, Полянушка, княже, – прошептал боярин Вершила, приблизившийся к Мстиславу Михайловичу. – Нравится тебе она или нет?
– Очень нравится, мой славный боярин, – пробормотал карачевский князь. – На всём Божьем свете нет девицы красивей!
Так князь Мстислав влюбился в пятнадцатилетнюю девушку и через год, выполняя её требование, обвенчался с ней.
…И вот он сидел за свадебным столом, вспоминая прошедшие дни. Присутствие молодой красивой девушки, запахи её прекрасного стройного тела волновали князя. Соблюдая условия, выдвинутые невестой, князь Мстислав ни разу не дотронулся до неё до свадьбы!
– Какая же она будет на супружеском ложе? – думал Мстислав Михайлович. – Оправдает ли она мои старческие потуги, станет ли покорной женой и верной подругой, как тогда обещала? За это пришлось заплатить княжеской честью! На свадьбу не прибыл ни один князь и даже ни один знатный гость! Да и мой сын недоволен этой свадьбой…
Однако сразу же после первого дня свадьбы молодая княгиня оказалась на ложе именно такой, какой мечтал её видеть князь Мстислав. Как только княжеские слуги, охранявшие брачную постель, покинули княжескую спальню, красавица Елена, оправдывая славу страстных вятичских женщин, буквально набросилась на своего опытного в делах любви жениха и быстро сняла с него длинную белую рубаху, красные княжеские сапоги и штаны с синими полосками.
– А теперь люби меня, княже! – простонала она, обнимая своего мужа.
– Ах, лебедушка моя сладкая! – затрепетал седовласый князь, вспомнив молодость. – Я так тебя хочу, как ещё никого не хотел доселе! – И он, охваченный неудержимой страстью, всем телом прижался к своей молодой жене, ощущая прилив сил, радость и гордость за свою мужскую силу.
…Лишь к середине следующего дня молодые муж и жена встали со своего жаркого ложа, чтобы продолжить свадебное торжество.
– Мне так радостно, моя дивная ладушка, – сказал заметно помолодевший князь, – однако пора нам пойти к гостям! Там вовсю идёт славный пир…
– Иди к гостям, мой сердечный друг, – мягко сказала румяная красавица-жена, – а я вскоре приду к тебе.
Князь накинул на себя рубаху, натянул штаны и сапоги, вышел в простенок и направился к лестнице. Прямо навстречу ему выскочил дворецкий, протягивая богатую княжескую мантию.
– Сними, княже, женихову рубаху, – сказал он невесело. – Теперь ты уже не жених, а славный муж!
– А что ты такой грустный?! – возмутился князь Мстислав, глядя на кислое лицо слуги.
– Не хотелось тебе это говорить, княже, – сказал, морщась, дворецкий, – однако известно, что «шила в мешке не утаишь»! Только что прибыл гонец от брянского князя Олега Романыча…, – Князь Мстислав вздрогнул. – Его отец и твой брат, славный великий князь Роман Михалыч прибыл в свой Брянск…не живым, но в гробу! От поганого царя Ногая!


Г   Л   А   В   А   2

У   О Р Д Ы Н С К О Г О   Х А Н А

Ордынский хан Тохтэ сидел на своём золочёном престоле в сарайском дворце и напряжённо думал. К сентябрю 1290 года ему удалось полностью восстановить прежние порядки в Золотом Ханстве, рассадить по всем, даже удалённым уголкам Джучиева улуса своих преданных людей. Лишь на западе, в недалёких ногайских степях, сохранялась власть всесильного темника Ногая. Последний, считая себя самым старшим среди потомков Джучи-хана, перестал теперь платить Сараю положенную долю дани от покорённых земель, прилегавших к его кочевью. Постепенно число данников Ногая росло, а Тохтэ – уменьшалось. Даже срединные русские земли медленно переходили на сторону Ногая. Жадность и требовательность старого темника перешли все границы, когда он объявил своего зятя – князя Фёдора Ростиславовича Чёрного – великим смоленским и черниговским князем, не считаясь с мнением ордынского хана Тохтэ. А ведь в Смоленске уже давно сидел на княжении князь Александр Глебович, племянник Ногаева зятя, а черниговские земли унаследовал сын умершего в стане Ногая великого черниговского князя Романа Михайловича, Олег! Первоначально Ногай согласился, получив богатые дары от Романа Брянского за год до его смерти, что черниговские земли унаследует сын князя Романа, однако, побеседовав со своим тогдашним советником Угэчи, оговорил, что переход Чернигова к князю Олегу возможен только при согласии сарайского хана. И вот теперь неожиданно, согласившись с просьбой своего новоиспечённого зятя, решил дело в его пользу, даже не сообщая об этом в Сарай. Гонцы темника Ногая, которого на Руси называли царём, побывали в Смоленске и Брянске и уведомили местных князей о его решении. Князь Олег Романович, получив известие об утрате Чернигова, не на шутку встревожился. – Мы же правильно, из года в год, платили дань Ногаю, – сказал он своему посланнику, купцу Стойко Лепковичу, – почему же татарский царь отнял у нас стольный город? Конечно, Чернигов трудно назвать даже городом, однако это не добрый знак: сегодня царь Ногай отбирает Чернигов, а завтра и до моего Брянска доберётся…– И он послал Стойко Лепковича в Ногаеву Орду с богатыми дарами. Брянский купец не ударил лицом в грязь и сумел уговорить Ногая отложить передачу Чернигова зятю на неопределённое время. – Наш славный князь Олег хочет стать Божьим человеком, – говорил купец Стойко великому темнику, помня данный ему перед отъездом совет престарелого отца, – так уж помилуй его, государь, и не отнимай пока его стольный город, ибо это – позор для князя! А когда наш князь уйдёт в монастырь, Божью обитель, тогда и возьмёшь ненужный ему Чернигов…
Купец Стойко лукавил, говоря такие слова. Он знал, сколь переменчивы порядки в Орде и что жизнь человеческая не вечна. – Ещё неизвестно, что будет дальше с Ногаем, – думал он. – Пусть себе летит время, а там вдруг этот нечестивый царь умрёт… Или молодой Тохтэ войдёт в силу и покорит Ногаевы степи… Известно, что двум медведям не бывать в одной берлоге!
Заодно купец Лепко одарил и Ногаева зятя – князя Фёдора Чёрного. Пусть не так щедро, но всё-таки не обидел. И остался пока Чернигов во владении Олега Брянского.
Смоленский же князь Александр Глебович не пожелал пойти на поклон к Ногаю. – Зачем мне встречаться с дядькой Фёдором у Ногая? – рассудил он. – В татарской Орде есть один царь – Тохтэ. Пусть он и решает, кому  владеть Смоленском!
И князь Александр, взяв с собой сыновей, Василия и Ивана, а также братьев, Романа и Святослава, выехал в Сарай. Лишь сотня отборных княжеских дружинников сопровождала князей в дороге. – Поганые не осмелятся напасть на обоз царских данников, – решил князь Александр, – а потому и нечего гнать в Орду большое войско!
В начале сентября 1290 года смоленские князья прибыли в Сарай и поселились в большой гостевой юрте, ожидая ханского приглашения. В день прибытия они сдали в руки ханских казначеев две повозки, нагруженные подарками и годовой данью – «выходом».
Хан Тохтэ не сразу принял своих смоленских данников: у него и без них было немало дел! Однако и откладывать приём верных ему русских он не собирался и, посоветовавшись со своим тайным советником Угэчи, назначил им придти в ханский дворец на третий день после прибытия в Сарай.
И вот Тохтэ размышлял, ожидая своих смоленских гостей, и, казалось, дремал, изредка приоткрывая глаза и бросая взгляд то в сторону своих рабынь, сидевших на корточках перед входом в приёмную залу, то на вооружённых короткими кривыми саблями охранников, стоявших у самого входа. Наконец, молодой повелитель как бы очнулся от своих раздумий и поднял голову. – Мой верный Угэчи, – сказал он стоявшему слева от золочёного трона советнику, – как мы теперь поступим с коназами урусами?  Неужели придётся одобрить решение Ногая и передать все земли Смулэнэ коназу Фэдэрэ? Будет ли это выгодно нашему Золотому Ханству или принесёт нам беду?
– Думаю, что здесь надо хорошо подумать, – уверенно ответил Угэчи. – Нельзя ссориться с Ногаем… Я ему всегда говорил, чтобы он не отнимал данников у нашего славного Сарая… Тогда Ногай прислушивался к моим советам и таких поступков не совершал…
– Однако же он забрал  все земли Волынэ и Черныгы? – возразил ордынский хан. – Разве Ромэнэ из Брэнэ не платил ему «выход»?
– Ну, государь, это случилось во время безумства неправедных временщиков здесь, в Сарае, – с горечью промолвил Угэчи. – Тогда у всех на уме были беспорядки и мятежи… В Сарае было неспокойно, и едва ли не все данники разбежались…
– Так что теперь делать? – нахмурился Тохтэ. – Разве мы сейчас справляемся со своими расходами? Серебра не хватает даже войску! Особенно после отпадения Брэнэ! Нет серебра и от Ногаевых боевых походов! Как же жить при такой бедности? А теперь-вот захотел отнять Смулэнэ! Так совсем останемся без серебра!?
– Это не годится, государь, – твёрдо сказал Угэчи, – и серебро Смулэнэ должно быть здесь, в Сарае. Надо бы и Брэнэ заставить вновь платить нам дань. Я посылал человека к славному темнику Ногаю и просил его воздержаться от ошибочных поступков…
– И что же Ногай? – вопросил нетерпеливо Тохтэ. – Неужели согласился с тобой?
– Пока согласился только на словах, – покачал головой Угэчи, – но на деле ещё ничего не видно! Мой человек узнал у Ногаевых людей, что нам мешает его своевольная супруга Чапай! Она влезает во все дела темника Ногая и подаёт непотребные советы! Вот и возникли трудности…
– Может послать этой Чапай щедрые подарки? – бросил, недолго думая, Тохтэ. – Надо же как-то отвратить большую беду от нашего ханства?
– Мы уже посылали много подарков, – грустно усмехнулся Угэчи, – однако от них пока не было пользы… Только зря растрачиваем твою казну! Здесь надо долго думать, чтобы не наделать серьёзных ошибок… Хочется не только вернуть твоих данников, но и сохранить дружбу со старым Ногаем. Пока в нашей Орде царят мир и согласие, государь, все наши данники покорны и почтительны!
– Однако, у нас много бед от этого Ногая! – покачал головой молодой хан. – Он совсем не считается ни со мной, ни со стольным Сараем! Перестал даже отчитываться о своих делах! Стыд и позор! Не хватало, чтобы мы навеки потеряли Смулэнэ! Тогда совсем обеднеем! Что мы скажем коназам Смулэнэ? Они ждут моего решения…
– А ты сначала выслушай, государь, своих верных рабов, а потом и решишь… А может сам Аллах подскажет тебе нужные слова… Без Бога дела не делаются…
– Ты мудр, Угэчи, – усмехнулся Тохтэ и пристально посмотрел на своего советника, – однако истинную веру не постиг… Если хочешь получить поддержку от великой силы, обращайся к своим отеческим богам! Неужели ты не знаешь завещания нашего великого предка Чингиз-хана? Разве он обращался в своих делах к Аллаху? А его дела были славными! Значит, ему помогали наши отеческие боги! Разве не так, славный Угэчи?
– Так, – смутился Угэчи и покраснел, – однако то было другое время…
– Когда дело касается богов, – засмеялся хан Тохтэ, почувствовав замешательство своего советника, – никакого времени нет! Тьма лет для богов, как один день для человека! Однако же оставим на время этот разговор… Пусть же войдут сюда коназы урусы! – И он махнул рукой своему верному рабу.
Русские князья быстро вошли в приёмную ордынского хана. Осторожно перейдя порог, они встали на колени и медленно поползли по ковровой дорожке в сторону ханского трона. Впереди всех продвигался высокий седовласый князь Александр, за ним следовали братья, князья Роман и Святослав, а шествие замыкали сыновья Александра Глебовича – Василий и Иван.
Вот князь Александр остановился у золочёной ступеньки ханского возвышения, поцеловал её, приподнялся, снял с головы княжескую шапку и вновь как бы упал, унизительно ударившись головой о пышный персидский ковёр. Остальные русские неподвижно лежали за старшим князем, не поднимая голов.
– Салям, коназ Алэсандэ! – весело сказал хан Тохтэ.
– Салям, государь! – ответил, немного привстав, всё ещё не поднимая головы, князь Александр Глебович.
– Тогда встаньте и сядьте здесь, как принято по нашему обычаю! – громко сказал Угэчи.
Князья привстали и уселись на корточки у подножия трона.
– А теперь скажите, – приказал решительным громким голосом хан Тохтэ, – зачем пришли ко мне и что надумали?
– Государь, – сказал князь Александр на хорошем татарском языке, – мы пришли к тебе за защитой от угроз со стороны великого князя Фёдора! Как известно, государь, этот злодей погубил моего славного родственника, князя Романа Брянского, в Ногаевом кочевье! И не только по своему желанию, но и по согласию твоего грозного воеводы Ногая!
– Об этом я ничего не слышал! – удивился ордынский хан. – Неужели это так, мой славный Угэчи?
– Нет, не так, государь, – покачал головой Угэчи. – Никто не убивал Ромэнэ из Брэнэ, его лишил жизни сам Аллах… Мои люди давно и подробно сообщили мне об этом…
– Зачем же ты оговариваешь невиновных? – возмутился Тохтэ, глядя прямо в глаза князя Александра. Однако тот выдержал ханский взгляд и смело сказал: – Ни ты, государь, ни славный Угэчи не знаете настоящей правды! Этот Фёдор Чёрный ещё раньше пытался отравить князя Романа! Мне об этом рассказывали люди покойного брянского князя… И если бы не лекарь славного князя Романа, этот великий воин уже давно бы отправился в мир иной! А когда Роман Михалыч скончался в кочевье Ногая, мы сразу же поняли, какую лютую смерть принял там мой родственник! Прошу справедливости, государь! Надо покарать этого князя Фёдора Чёрного лютой смертью! А также строго предупредить твоего воеводу Ногая, чтобы он не поощрял злых дел!
– Ты хочешь очень многого, коназ Алэсандэ, – усмехнулся Тохтэ. – Неужели ты думаешь, что мы будем враждовать с моим верным темником Ногаем?
– Мы исправно платим тебе, государь, весь наш «выход», как верные данники, – смело возразил князь Александр. – И поэтому мы просим, чтобы ты защитил нас, твоих верных слуг! Разве ты не знаешь, что этот злосчастный князь Фёдор решил вернуть себе Смоленск? И платить теперь дань только Ногаю? Неужели тебе не нужно наше серебро? Вон, смотри, государь, даже Брянск теперь отвозит меха и серебро в кочевье Ногая! Разве это правильно?
– Такое всегда неправильно! – с горечью молвил Тохтэ. – Я им не отдам Смулэнэ! Но и ссориться с Ногаем не следует…
– А ты не ссорься, государь, – посоветовал Угэчи, – и не ругай его.
– Но как же быть? – задумался Тохтэ. – Надо и сохранить за собой Смулэнэ, и не ссориться с Ногаем!
– А ты, государь, не обижай Ногая, – сказал князь Александр, не моргнув глазом. – Ты лишь не одобряй словами его дел и не давай ему войско. Пусть сам Фёдор узнает силу моих полков! Я не отдам ему Смоленск!
– Я не буду поддерживать против тебя ни Фэдэрэ, ни Ногая, – сказал хан Тохтэ, кивнув головой. – Но разве ты устоишь против войска Фэдэрэ? А справишься, если сам Ногай даст ему воинов?
– Справлюсь, государь, если ты не выступишь против меня! – решительно молвил князь Александр. – А если будешь воевать с Ногаем, то и тебе, государь, помогу!
– Даже так? – вздрогнул Тохтэ. – Неужели ты думаешь, что Ногай осмелится воевать со мной?
– Об этом знает только Господь, – громко ответил князь Александр, – но я чувствую: быть войне!
– Спаси, Аллах! – вскричал Угэчи. – Что ты мелешь, глупый урус? Разве ты не понимаешь, что никому не устоятёь против славного Ногая?
– Ещё как устоим! – вдруг кто-то громко сказал по-татарски за спиной князя Александра. – Неужели мы, такие молодцы, не защитим Смоленск и своего царя?
– Кто это молвил? – сдвинул брови хан Тохтэ. – Ну-ка же, подойди ко мне, самоуверенный урус!
Из-за спины князя Александра встал и медленно пошёл к золотому трону молодой рослый княжич Василий.
– Это я, государь, молвил такое непотребное слово! – громко сказал он и присел на корточки рядом со своим отцом. – Если ты недоволен, государь, тогда вели казнить меня!
– Ишь ты, какой храбрый! – усмехнулся Тохтэ-хан, оглядев с ног до головы молодого русоголового князя. – Неужели ты готов воевать с самим отважным Ногаем? Как твоё имя, урус?
– Это мой сын, государь, – сказал с дрожью в голосе князь Александр, – старшенький, Василий. Прости же его за юную глупость!
– Ладно, прощаю твоего Вэсилэ, – весело сказал ордынский хан. – Он ещё молод и горяч… Однако любит меня, своего государя. Готов сражаться за меня! И это хорошо!
– Я всегда готов, государь, отдать за тебя свою жизнь! – выкрикнул с горячностью княжич Василий. – Только позови! Я всегда готов к войне, если тебе будет нужно! Я очень хочу отомстить этому бесстыжему старику Фёдору за своего деда Романа
– Будет об этом! – усмехнулся хан Тохтэ. – Тогда я оставляю за тобой, Алэсандэ, твой Смулэнэ, а темника Ногая не поддержу против тебя! Защищай же свою землю так, как можешь! Ну, а твоему сыну Вэсилэ, – он поднял вверх руку, – я дарю ещё одно, славное имя – «Храбрый» – за его преданность и бесстрашие! Пусть его теперь зовут «Вэсилэ-Хоробит»! А там и удел ему подберём… Может подарить ему Брэнэ?
– Там сейчас сидит князем славный Олег Романыч, Божий, праведный человек! – сказал со смущением в голосе князь Александр.
– Ну, тогда подождём, – улыбнулся хан Тохтэ. – Может и прогоним того Олэгэ! Пусть себе молится своему распятому Богу! Какой из него коназ, если он не ходит на войну, а только молится?
– Спаси нас, Господи! – громко сказал князь Александр и перекрестился. Также поступили и остальные князья, храня молчание.
– Ну, а теперь – идите себе с миром! – сказал Тохтэ и поднял руку. – Но если случится война, то будьте верны мне, своему повелителю! Поняли?
– Поняли, наш славный государь! – ответили хором русские князья.


Г   Л   А   В   А   3

К Р О Т К И Й   П Р А В И Т Е Л Ь

  Декабрь 1290 года был суровый. Холода стояли такие лютые, что трескался на Десне лёд. Даже обильные снега не смягчали жестокой стужи. Снежные сугробы, завалившие большие дороги и лесные тропы, стали непроходимым препятствием даже для охотников, пользовавшихся лыжами: снежные завалы под воздействием сильных холодных ветров покрывались сверху ледяной коркой.
Однако жители Брянска, лишённые возможности охотиться в такое ненастье, не испытывали серьёзных трудностей ни в пище, ни в занятости. Созданный покойным князем Романом в городе и уделе порядок обеспечивал горожан на такой случай всем необходимым: княжеские склады ломились от изобилия зерна, сушёного и копчёного мяса, рыбы, кож, шкур и даже привозных иноземных товаров.
Не бедствовала и местная брянская знать, имевшая, также как и князь, изобилие в запасах продовольствия, кормах скоту и необходимых для повседневной жизни вещах.
Что касается бедноты, не умевшей вести собственные дела и жившей, «как Господь подаст», не задумываясь о завтрашнем дне, то и о ней позаботился брянский князь: все, кто хотел заработать себе на пропитание, получали поддержку от князя и его людей.
Даже снежные завалы, вьюги и метели были источником пропитания городской бедноты: все желавшие заработать на хлеб ежедневно, едва забрезжит рассвет, охотно принимались княжеским казначеем в особом работном доме, построенном неподалёку от центральных крепостных ворот, и назначались на работы по очистке улиц и городских площадей от снега. За эту работу труженики получали не только хлеб, мясо и рыбу, но даже определённую денежную плату, выдаваемую ежедневно после выполненных княжеских работ. Горожане, желавшие хорошо заработать, принимали живое участие и в более трудоёмких делах – в строительстве изб, мостов, православных храмов. Князь расплачивался с наёмными тружениками щедро, однако никогда не выдавал им на руки серебро: ценный металл, хранимый в больших дубовых бочках в слитках-гривнах, предназначался для других целей.
Часть княжеского серебра уходила на выплату ордынского «выхода», немало драгоценного металла шло на церковные нужды, но основное богатство тщательно хранилось про запас, на непредвиденный случай (то ли на возможные военные походы, то ли на подкуп влиятельных ордынских людей и на подарки дружественным князьям).
Во время правления князя Романа Михайловича княжеская казна процветала: серебряных и золотых слитков, постоянно обновляемых связок мехов скопилось больше, чем у князей соседних уделов, вместе взятых, поскольку они вели между собой бесконечные войны, привлекали на свою сторону татар, и тем самым нещадно расточали свои богатства.
С простым людом княжеские чиновники расплачивались своеобразной мелкой монетой: стеклянными бусинами, кусочками стеклянных или медных браслетов, кусками медной или оловянной проволоки, пряслицами. Когда требовалось уплатить большую сумму, выдавали на руки куны или мортки – небольшие кожаные треугольники, ранее вырезавшиеся из звериных морд, а затем и из прочих кож – с особым княжеским знаком, подделать какой в ту пору было непросто.
За такую мортку целая семья из шести-семи человек могла безбедно прожить два-три дня. Сытно жилось брянцам под рукой хорошего хозяина – князя Романа!
– Только не забывай о труде, работай, не покладая рук, и голод никогда не посетит твою избу, – как бы завещал горожанам славный брянский князь. Его сын Олег ничего не изменил в созданных отцом порядках. Даже слуги у нового великого черниговского князя остались прежние. В простенке княжеского терема с утра до самой ночи сидел верный слуга Злотко, возмужавший, с большой русой бородой; княжеским домом управлял Милко Ермилович, которому уже пошёл семидесятый год; княжеское воинство возглавлял тоже престарелый соратник князя Романа – воевода Добр Ефимович.
Мягок и добр был князь Олег Романович, во всем доверяя верным слугам своего отца и боярам, и не желал ничего менять. Он был терпим и к простому люду, стараясь ничем не обидеть даже совершивших проступки слуг. – Не судите и судимы не будете, – любил повторять евангельскую мудрость князь Олег и, порой, прощал даже настоящих злодеев. Однажды, во время княжеского суда, когда перед князем Олегом и его боярами предстал знаменитый разбойник Посвист, кроткий князь едва не простил злодея, поверив его слезам и покаянным речам. Лишь усилиями огнищанина Милко Ермиловича и владыки Арсения удалось уговорить князя поместить опасного преступника-грабителя в княжескую темницу, где он вскоре и скончался, наложив на себя руки. Князь Олег ещё долго вспоминал этот случай и во всём обвинял себя. – Надо было отпустить того мученика на волю, – каялся он.
Князь не хотел ничего менять после смерти отца и не отправлял в отставку своих престарелых слуг даже тогда, когда они сами умоляли его об этом и предлагали на свои места собственных, как это было принято, сыновей. – Потерпите немного, мои верные люди, – говорил он им, – скоро всё устроится… Я не вижу без вас спокойной жизни, а так кажется, что ещё жив батюшка, и всё идёт по заведённому им порядку…
Большую часть своего времени князь Олег проводил в церквях – соборной Спасской, Петровской или Горне-Никольской. Он любил молиться и в собственной часовне, сколоченной своими руками и напоминавшей пещеру.
Глядя на суровые лики святых с икон, которые плотно располагались на стенах его тихого убежища, князь, одетый по такому случаю в скромную чёрную рясу, всем сердцем обращался к Богу и просил его только об одном: поскорее принять его в лоно святой церкви.
Собственная княжеская часовня располагалась неподалёку от Спасского собора в Петропавловском монастыре, основанном князем Олегом ещё при жизни отца. Почти ежедневно новый великий черниговский и брянский князь посещал это любимое им место, забывая, порой, о земных делах. Несмотря на то, что верные княжеские слуги старательно поддерживали сложившийся порядок и добросовестно вели все дела княжеского дома и удела, присутствие самого князя часто было необходимо. Только князь мог решать все самые важные вопросы: принимать знатных гостей, отправлять обоз с «выходом» в Орду, определять текущие казённые расходы, беседовать со своими боярами и, наконец, судить преступников и тяжущихся.
Князь Олег с большой неохотой занимался такими делами, не желая нарушать волю покойного отца, однако с каждым днём ему становилось всё трудней и трудней  переносить это. Вот и сегодня утром он встал со своей постели с тяжёлой головой и мрачными мыслями: опять предстоит нелёгкий труд удельного правителя!
Княжеский постельничий и одновременно дворецкий Злотко, терпеливо сидевший в простенке у двери княжеской опочивальни, сразу же услышал первые княжеские шаги и, выполняя свои обязанности, ворвался в княжеский покой с целой охапкой одежды. – Одевайся, великий князь! – весело сказал он. – Пора готовиться к трапезе. А там – примешься за важные дела!
– Это так, – пробормотал, насупившись, князь Олег, – пора идти к столу… А как там моя матушка, Злотко?
– Твоя матушка хворает, княже, – ответил постельничий, грустно покачав головой. – Она как тогда, после похорон твоего батюшки, заболела, так всё и страдает…
– А что говорит об этом славный лекарь Велемил? – сказал, смахнув слезу, князь. – Тяжела ли её болезнь или это признак старости?
– Велемил говорил, – тихо молвил Злотко, – что болезнь твоей матушки – это тоска по умершему великому князю Роману Михалычу… Это не излечить ни травами, ни добрым словом… Её душа стремится к своему славному супругу в небесное царство…
Злотко истово перекрестился.
– Храни её, Господи! – сказал князь Олег. – Я сам сегодня зайду к ней… Рановато ещё моей матушке в райские кущи…, – И он быстро, перекрестившись, стал одевать протягиваемую верным слугой одежду.
После трапезы князь Олег поднялся в свою светлицу и принял у себя владыку Арсения. Последний вошёл, перекрестился на иконы, благословил князя и сразу же, без лишних слов, перешёл к делу. – Сын мой, сегодня же надо решить, – сказал он мягким, но решительным голосом, – с делом того престарелого купца Житоеда Людича! Пора бы отдать его землицу святой церкви!
– Так мы уже давно вынесли о нём решение, святой отец? – удивился князь Олег. – Зачем опять ворошить всё это?
– Да, решили, сын мой, – улыбнулся епископ Арсений. – Однако тот почтенный купец наотрез отказался отдавать нам свою землю! Не захотел убирать свои огороды…
– Как это не захотел? – воскликнул князь Олег, склонив свою седую голову. – Это был мой приказ! И бояре также приговорили! Разве можно это оспаривать? Неужели ничего не дали купцу взамен?
– Дали, сын мой, – кивнул головой владыка, – но купцу не понравилась та пойменная земля… Он жалуется, что эта землица якобы заливается водой реки Десны!
– Так ли это? – усомнился князь. – Тогда не надо обижать славного Житоеда! А может подыскать другую землю под святую церковь?
– Не надо, княже! – замахал руками отец Арсений. – Бесстыжий купец дурит на этот счёт! Ну, и что из того, если его земля заливается весной речной водой? Это не помеха для будущего урожая! Земля только удобрится! Надо, сын мой, не отменять своего решения, а поступать так, как твой славный батюшка. Святая церковь не стала бы обращаться к тому купцу с просьбой, если бы не видела в том месте особой святости. Не везде можно ставить православную церковь! И если все решили так поступить – то конец делу! Если отменим наше постановление, тогда другие прибегут к тебе с жалобами… Зачем нам такая беда?
– Это правда, святой отец, – улыбнулся князь Олег. – Пусть тогда всё будет, как при моём батюшке! Нечего этому почтенному купцу морочить нам голову! Без того немало дел!
– Тогда подпиши, сын мой, эту грамотку, – улыбнулся отец Арсений, вставший со скамьи, располагавшейся напротив княжеского кресла, и протянул князю небольшой лист пергамента. – И покончим с этим делом!
– Хорошо, святой отец, – кивнул головой князь Олег и, вытащив из ящика стола длинное гусиное перо, обмакнул его тонкий заострённый кончик в склянку с чернилами.
– А теперь, владыка, – сказал князь, когда епископ спрятал в рукав подписанную грамоту, – я хочу поговорить с тобой о городских делах. Ко мне приходила та славная красавица Домена Вырвидубовна и просила себе земли под избу… И я решил отдать ей охотничий терем покойного батюшки с землёй. Пусть она там живёт как вольная хозяйка со своими сыновьями… Я не обижу зазнобу моего батюшки и её детей! Надо бы также послать славных наставников-дядек к тем непотребным сыновьям моего батюшки, чтобы они учились боевому искусству и книжному знанию…
– Ты очень добр, сын мой, как Божий голубь! – сказал с улыбкой черниговский епископ. – Как справедливо решил это непростое дело! Береги семя своего батюшки, потому как оно упало на благодатную землю! Та славная жёнка Домена пусть и была невенчанной зазнобой твоего батюшки, однако эта красавица очень любила нашего князя Романа Михалыча и принесла ему радость-утешение… Домена набожна, почтительна к священникам и православной вере, бывает, как подобает, на исповеди, приносит нашей святой церкви жертвенные подарки. И её родственники – тоже почтенные люди! А её братец, ещё только стал отроком, но уже подаёт большие надежды! У него такое славное имя! Нафанаил! Он может в будущем стать православным священником и сохранить это имя при получении сана! Конечно, если это благословит наш Господь!
– Неужели? – воскликнул князь Олег, почувствовав живой интерес. – Значит, этот младенец любит нашего Господа и православную веру?
– Именно так, сын мой! – весело ответил отец Арсений. – Он всем сердцем привязан к Господу и нашей святой вере! Я приставил к нему наставником отца Михаила, которого назначил этой весной настоятелем Покровской церкви… Отец Михаил тоже очень хвалит его при каждой встрече со мной и прочит в Божьи слуги… Однако я тут заговорился, великий князь, и забыл рассказать ещё об одном деле. Пришла весть, что смоленские князья ходили в поганый Сарай к самому царю Тохтэ. И татарский царь пожаловал князю Александру Глебычу Смоленск, как законную вотчину! А его сыну Василию дал прозвище «Храбрый»!
– За что же он оказал моему племяннику такую честь? – удивился князь Олег. – Неужели этот молодой княжич сумел отличиться перед великим царём?
– Этот Василий высказал, как мне по секрету сообщил один сарайский человек тамошнего владыки, много гневных слов о царе Ногае и прилюдно просил жестоко наказать его за смерть твоего батюшки Романа Михалыча! Для этого надо немало храбрости!
– Вот молодец славный княжич Василий! – сказал, не скрывая радости, князь Олег. – Вот кого надо звать сюда в Брянск на княженье! Есть, слава Господу,  моя замена на этом бренном «столе»! Я не один раз говорил об этом с батюшкой!
– Что ты, сын мой! – испугался владыка. – Этого не надо! Сам посиди на своём «столе»! Это место – только для тебя! Разве ты не знаешь, что ни один твой дядька не пожелал черниговский «стол»? Ни Мстислав Карачевский, ни Симеон Глуховский! Все отказались от такой чести, приятной на словах, но тягостной в делах! Великокняжеская доля – не сладкий мёд, но тяжёлое бремя! В этом тоже заключается служба нашему господу Богу!
– Ох, святой отец, лучше бы Господь освободил меня от этого бремени и привёл в лоно нашей святой церкви! – сказал с грустью князь Олег. – Тяжела для меня эта княжеская шапка! Лучше лечь в святую землю! Даже покойнику в гробу лучше, чем мне на княжеском «столе»! Вот уже почти ничего не решили, а мне от этих слов стало плохо! А вечером ещё сидеть на суде… Лучше бы отслужить в святости вечерню или провести время в благостных молитвах… А может освободишь меня, владыка, от этого суда? Разве вы сами с боярами не справитесь?
– Ну, если так, великий князь, и ты хочешь помолиться Господу, – улыбнулся отец Арсений, – тогда не томи своё жаркое сердце! Нам не впервой вести твой княжеский суд! Тогда пойду к твоим боярам и посоветуюсь с ними, как нам без тебя судить, чтобы не было ущерба ни правде, ни совести перед нашим Господом!


Г   Л   А   В   А   4

Л Ю Б И М Ы Й   З Я Т Ь   Н О Г А Я

– Уху-ху!!! – кричали татары, ударяя колотушками по звонким медным пластинам, подвешенным к лошадиным шеям. Степь гудела и гремела от криков Ногаевых  воинов и звона металла: великий темник развлекался облавной охотой.
Сам Ногай, постаревший и ожиревший, медленно ехал в окружении верных людей и телохранителей. В последнее время татарский воевода сильно обленился: в военные походы не ходил, поскольку уже давно «замирил» соседние народы, платившие ему дань, на прогулки в родные степи почти не выезжал и больше пребывал в своей большой зелёной юрте, где возлежал среди жён и наложниц.
Вопреки своим собственным правилам вести подвижную и трезвую жизнь, Ногай сразу же после свадьбы своей любимой дочери с ярославским князем Фёдором Ростиславовичем ударился в пьянство, пристрастившись к сладким греческим винам. В ежедневных застольях, которые устраивал татарский военачальник, его сотрапезником был новоиспечённый зять, который ни в чём не уступал своему тестю: явившись в Ногаев шатёр сразу же после полудня, князь Фёдор лишь поздно ночью возвращался в свою богатую юрту да и то с помощью верных слуг – крепкие греческие вина ослабляли ноги уже немолодого русского князя.
Пребывая в сильном подпитии, Ногай со своим зятем забыли о времени и не спешили выполнять принятые ими решения о введении князя Фёдора во владение Черниговом и Смоленском. Напрасно полагали ордынский хан Тохтэ и его советник Угэчи, что Ногаевы войска не идут в поход на Смоленск по причине богатых сарайских подарков. Всё было значительно проще: уверенный в своих силах и убаюканный долгим миром Ногай просто «загулял». Такое положение дел не устраивало первую жену Ногая, Чапай, которая до недавнего времени управляла своим супругом: оглушаемый винными парами Ногай стал раздражителен и даже, порой, злым. Однажды, во время очередной попойки, когда Чапай попыталась вразумить своего супруга прекратить оргию, последний пригрозил ей, что если она не успокоится и не перестанет влезать в его жизнь, он сделает своей первой женой Яйлак-хатун!
Обиженная Чапай на время оставила своего буйного супруга в покое, однако тишина в Ногаевом семействе не установилась. На смену матери пришла дочь. Молодая жена князя Фёдора, Кончэ, тоже была недовольна застольями отца, поскольку её супруг почти всё свободное время проводил в пирах, домой возвращался едва живым и совсем не уделял внимания жене. Некоторое время дочь ходила жаловаться к матери, а потом – к отцу – но ничего от них не добилась. Так бы и продолжалось «веселье», если бы не приближённые и военачальники татарского полководца. У татар не было принято чрезмерное пьянство, к винам они прибегали крайне редко и в качестве напитка предпочитали кумыс. Беспробудное пьянство их повелителя стало поводом для ропота и беспокойства среди многочисленного воинства Ногая и даже челяди.
Наконец, верный Ногаев советник Хутула попытался каким-то образом повлиять на своего повелителя и отвратить знаменитого полководца от пьянства. Не раз и не два заводил он разговор с Ногаем о необходимости прекратить разгульную жизнь и вернуться к прежним занятиям. Но на его советы Ногай лишь смеялся и говорил: – Мне нет смысла менять свою жизнь, Хутула! Зачем возвращаться на прежний путь? Ничто не даёт моей душе утешения, кроме заморского вина… Да и в походы некуда ходить… Разве что только на нашего родственника, Абаку-хана? Но нам не одолеть этого славного полководца! Среди нас нет таких воинов, кто бы смог сражаться с сыном отважного Хулагу! Даже могучий коназ урус Ромэнэ умер! Это тоже невосполнимая для нас утрата! Никто не заменит того отважного воина! А его сын Олэгэ – не воин, а человек его распятого Бога… Ох, Хутула, мне так скучно и муторно на душе, что только вино помогает!
Наслушавшись таких слов, верный Хутула решил обратиться за помощью к ханской супруге Чапай. Совместно с её дочерью и Ногаевыми эмирами им удалось, наконец, придумать, как отвлечь своего повелителя от беспутной жизни.
– Надо бы пойти на облавную охоту, – сказал один из эмиров. – Наш государь Ногай это очень любит! Да побольше привлечь народа, да поднять громкий шум, весёлый крик, как в праздничный день. Может наш государь развеселится и воспрянет духом…
– Сомневаюсь, – покачала головой властолюбивая Чапай. – Чего мы только не пробовали! Не верится, что мой царственный муж одумается из-за какой-то охоты.
– Всё-таки надо попробовать, – сказал неуверенно Хутула. – А может и будет толк…
На самом же деле затяжное пьянство уже давно надоело темнику Ногаю. В последние дни весны 1291 года он сам, без помощи своих подданных, стал медленно приходить в прежнее состояние. Совет Хутулы насчёт облавной охоты пришёлся ему по душе.
– Давай-ка собирать людей, – сказал, зевнув Ногай, – пока степь зеленеет сочной травой. Пусть же они начинают шевелиться!
Обрадованный Хутула быстро выскочил из шатра своего славного воеводы…
Целый день провели Ногаевы слуги, эмиры и военачальники, собирая людей, обсуждая предстоявшую охоту и выдумывая всевозможные развлечения для своего повелителя.
– Если наш славный государь захочет пить, – советовала эмирам Чапай, – тогда подавайте ему только один кумыс! Да припрячьте это вино подальше от нашего Ногая…  Пусть думает, что это злокозненное питьё закончилось!
Вечером же первая супруга Ногая провела долгую душещипательную беседу с наложницами своего супруга, среди которых по её же воле появилось несколько новых молодых красавиц.
– Смотрите же, прелестницы! – указывала Чапай. – Чтобы хорошо ублажили нашего славного господина Ногая после облавной охоты! И чтобы не ленились, не лежали, как брёвна, но радовали бы всласть тело моего мужа! Пусть забывает непристойную жизнь и подаёт хороший пример своим людям и воинам!
Усилия верных подданных Ногая и его жены не прошли даром. Охота удалась! И в погожее майское утро Ногай, воодушевлённый своими людьми, выехал, наконец, в степь. Как раз за день до охоты прошли дожди, и степь, покрытая густым травяным ковром, благоухала всеми своими ароматами. Ярко светило солнце. Дул лёгкий ветерок. Разбежавшиеся во все стороны отряды загонщиков медленно, с шумом и гамом, приближались к середине. То тут, то там выскакивали и мчались вперёд всевозможные животные: лёгкие джейраны, тяжёлые дикие кони, степные волки и лисы.
Воевода Ногай, ехавший на крупном сытом коне со своей свитой, остановился у большого кургана, на вершине которого возвышалась серая каменная статуя – «баба».
– Здесь – могила какого-то славного воина, – сказал темник Ногай, вдыхая полной грудью аромат степных трав. – Но мы ничего о нём не знаем! Летит время! А тот воин был далеко известен своими славными подвигами…
– Твои слова, наш премудрый государь, проникают в глубь веков! – молвил князь Фёдор Ростиславович, сидевший рядом в седле небольшой, но крепкой татарской лошади. Здесь побывало немало великих народов и славных воинов! Разве бы поставили напрасно такой огромный камень с рисунками и лицом неведомого человека? Здесь похоронен или какой-то царь, или знаменитый князь! Человек слаб, пусть он хоть отважный воин… Перед нашим взором остались от них лишь курганы и каменные бабы… Так же вот ушёл из жизни и князь Роман Брянский! Я уже не думал, что доживу до этого и сам увижу его покойником! Но получилось именно так! Один лишь ты, государь, будешь жить всегда в своих делах и великой славе!
– Твои слова, мой любезный зять, полностью правдивы, – улыбнулся Ногай. – Мои дела, в самом деле, не будут забыты! Куда этому древнему воину и его серому камню до моей славы! Мои дела переживут века!
– О, мудрейший из мудрых! – заголосили стоявшие вокруг Ногаевы эмиры и военачальники. – Только ты один, государь, смотришь в бессмертие и покоряешь нас, бестолковых, своей мудростью!
От этих слов Ногай пришёл в состояние полного веселья. – Эй, мои верные слуги! – крикнул он. Откуда ни возьмись, перед ним предстали его покорные рабы, соскочившие с коней за несколько шагов до своего повелителя и буквально рухнувшие  в истоптанную траву прямо под ноги Ногаева скакуна. – Тащите же сюда урюк и лакомства грэкэ, – распорядился воевода, глядя с величием вниз, – и щедро угостите моих славных эмиров и почтенных родственников!
В мгновение ока ханские рабы, пятясь на корточках, подбежали к своим лошадям, вскочили на них и быстро помчались к большой арбе, уставленной всевозможными мешками и коробками. Прошло ещё немного времени и они, вернувшись, не слезая с лошадей, приблизились к Ногаевым приближённым и набили им рты иноземными сладостями. Князь Фёдор, зная о таких порядках, установленных Ногаем, не противился, открыл на весь размах свой большой рот и принял солидную порцию ароматного урюка, душистой халвы и прочих восточных лакомств.
– Не обижу своего любимого зятя! – улыбнулся Ногай, единственный, кого не угостили вышколенные рабы, глядя как, выпучив глаза и задыхаясь, пережёвывал насильственное лакомство князь Фёдор. – Я вижу твоё счастливое лицо и радуюсь! Вскоре тебя ждёт другое счастье! Ты, наконец, получишь свои города! Этого осталось недолго ждать! Не так ли, сынок?
– У-у-у! – пробурчал, багровый от напряжения, Фёдор Ростиславович, пережёвывая урюк. – Ужже…т…так…
– Ко мне недавно приходили люди из славного города Сарая, – продолжал, улыбаясь, Ногай. – Они говорили, что в Сарай приезжал твой племянник Алэсандэ из Смулэнэ и просил оставить за ним твой город… Однако хан Тохтэ не посмел перечить моей воле. Но он ласково принял того Алэсандэ и его сына Вэсилэ… Не знаю, о чём они там разговаривали с Тохтэ, но люди Тохтэ сказали мне, что этот Тохтэ просит меня, своего неродного отца, пока воздержаться от похода на Смулэнэ. Пусть-де посидит тот Алэсандэ в покое, пока Тохтэ, мой сын, не подыщет ему подходящий город или удел…
– Тогда пусть будет моим хоть Чернигов! – пробормотал князь Фёдор, проглотивший, наконец, своё тяжкое лакомство. – Этот город не нужен Олегу, сыну покойного Романа Брянского…
– Подожди немного и этот город, мой славный зять, – усмехнулся Ногай. – Недолго осталось ждать! Коназ Олэгэ скоро уйдёт в Божьи люди… Поэтому нет необходимости брать эти города силой…
– Я вижу, государь, – грустно улыбнулся Фёдор Ростиславович, – что это дело не кончится миром, ибо и молодой князь Александр, и благочестивый Олег лишь тянут время. Они надеются на какой-нибудь случай или твою забывчивость, государь. Разве не было так, что ты менял своё мнение? У Олега и Александра немало серебра! Они сумеют уговорить и молодого царя Тохтэ и тебя самого… Вот ты и передумаешь…
– Не передумаю, сынок, – сказал, тряхнув головой, Ногай. – Нет, этому не бывать! Сарайские люди, которые пришли ко мне после послов молодого Тохтэ, говорили, что сын коназа Алэсандэ, Вэсилэ, сказал обо мне непочтительные слова…
– Неужели он, негодный щенок, осмелился на такое?! – сдвинул брови князь Фёдор.
– Якобы осмелился, – усмехнулся Ногай, прищурив свой единственный глаз, – и сказал также, что считает тебя убийцей коназа Ромэнэ. И просил наказать тебя…
– Упаси, Господь! – перекрестился Фёдор Ростиславович. – Ты же знаешь, что я непричастен к смерти Романа!
– Знаю, сынок, – сказал, продолжая улыбаться, Ногай, – однако все урусы думают иначе… Хотя тебе это ничем не грозит! Эти урусы и сам молодой хан Тохтэ слабоваты на ноги. Плохо лишь то, что Тохтэ не наказал того бестолкового коназа Вэсилэ и не отрезал его язвительный язык! Мало того, отпустил их всех с миром и добрыми словами! Также поговаривают, что он назвал этого Вэсилэ «Храбрым» за его непотребство! Но я этому не верю! Это уже похоже на наглость, если не измену Тохтэ-хана… Нет, я  не верю им!
– В это трудно поверить, – согласился князь Фёдор. – Никого не называют храбрым за безумные и нескромные слова! Может ещё чего сболтнул тот глупый щенок?
– Поэтому я и не верю словам тех рабов, – задумчиво пробормотал Ногай, – что они сказали это со слов других людей, а сами этого не слышали…
– А что те царские люди говорили о словах Василия? – спросил с удивлением князь Фёдор.
– Якобы этот глупый Вэсилэ угрожал мне войной и обещал всегда придти на помощь Тохтэ, если будет у него война со мной! Он нагло пророчил нам жестокую междоусобную войну!
– Даже так?
– Не знаю, сынок, однако сарайские люди уже не раз морочили мне голову! Но ни люди молодого Тохтэ, ни люди моего верного человека, ханского советника Угэчи, ничего подобного не сообщали. Я не верю, что этот Угэчи, которому я совсем недавно давал кров и защиту, предаст меня! Это невозможно! Меня скорей предадут эти люди, принёсшие дурные вести, чем мой Угэчи!
– Кто знает, государь, что бывает с людьми? – буркнул, прищурив глаза, князь Фёдор. – Иной раз бывает, что лук без стрелы стреляет!
– Ну, если без стрелы, – улыбнулся Ногай, но в это время раздались громкие, отчаянные крики и целый табун диких лошадей промчался мимо него и его свиты, едва не сбив чернокожего бритоголового раба, сидевшего позади Ногая на большом сытом коне. Ногаевы люди быстро выхватили луки.
– Не стреляйте! – крикнул Ногай. – Там есть хорошие жеребцы! Не надо убивать их! Нам хватит джейранов, зайцев и прочей дичи для славного пиршества!
Знатные татары опустили луки.
Вдруг лошадь самого темника, стоявшая доселе спокойно и не обратившая внимания на промчавшийся рядом лошадиный табун, неожиданно вытянула шею и пронзительно заржала. Рабы, сидевшие верхом за спиной Ногая, вскрикнули и попадали со своих лошадей. Их кони всхрапнули и, почувствовав свободу, резко рванулись тяжёлым галопом в сторону незанятой людьми степи. Со всех сторон доносились крики загонщиков, приближавшихся к Ногаю. Сам Ногай, почувствовав, как задрожала и подскочила его лошадь, резко сдавил её бока ногами, пытаясь остановить и успокоить напуганное животное. 
– Держись за узду, государь! – закричал князь Фёдор. – Сзади тебя – опасность!
Огромный чёрный волк изогнутой тенью бросился к лошади знаменитого темника. Последняя, не обращая внимания на своего всадника и его усилия, взвилась на дыбы и, словно птица, как бы полетела в сторону открытой степи.
– Ату! Ату! – заорали знатные татары, пытаясь обуздать собственных коней, но те суетились, рвались вперёд и едва слушали своих всадников.
Князь Фёдор был отличным наездником, и его лошадь, выученная в долгих походах, осталась ему верной.
– Держись же, мой надёжный Орлик! – быстро сказал русский князь. – Гони вперёд, за нашим государем! – И он стремительно поскакал, пытаясь настичь Ногая, за лошадью которого гнался степной хищник. Но это была нелёгкая скачка!
Обезумевшая от страха лошадь княжеского тестя почти скрылась из виду, когда князь Фёдор стал медленно догонять её. В довершение ко всему, русскому князю, мчавшемуся вперёд, мешала возникшая вдруг прямо перед его глазами песчаная пыль.
– Откуда же эта беда? – подумал он. – Неужели так много сбежалось зверья?
В самом деле, пыль образовалась от многочисленных стад и стай диких животных, согнанных с огромных степных пространств. Растоптав в панике травяной покров, звери подняли целую тучу, в которой как бы растворились и люди, и кони, и дикие животные.
Князь продолжал скакать в прежнем направлении, однако скорость значительно уменьшил.
– Ещё попаду в ямку али рытвину, – думал он, – и сверну себе шею!
Неожиданно, поблизости от себя, он услышал то ли хрип, то ли сдавленный стон.
– Сынок! – донёсся до князя Фёдора крик Ногая. – Спасай же меня от этого шайтана!
Перед глазами русского всадника предстала в туче густой пыли какая-то серая масса. Вот она потемнела и быстро превратилась в раздувшегося чёрного всадника…
– Господи, – пробормотал князь Фёдор, не веря своим глазам, – неужели наш славный Ногай погиб?
Зрелище было не из весёлых. Сжавшийся татарский темник сидел на вертевшемся, как в речном водовороте, коне и дёргался, словно в смертельной агонии, а на нём, сзади, лежал, вцепившись когтями в кольчужные кольца, степной волк, пытаясь с силой вырвать всадника из седла или добраться до закрытого железными кольцами горла…
– Ах, ты, подлая нечисть! – вскричал Фёдор Чёрный и, выхватив свой огромный меч, подскакал к лютому зверю. Удар! И чёрная массивная туша хищника, рассечённая пополам, отделилась от напуганного Ногая, падая на землю. Лошадь темника остановилась, как вкопанная.
– Как ты, жив, батюшка?! – закричал, не помня себя, князь Фёдор, спрыгивая с коня и хватаясь за татарского темника.
– Жив, сынок, – тихо сказал багровый от пота Ногай, сползая вместе с русским князем в пыльную грязь, – но тот шайтан едва не загрыз меня! Если бы не ты… Я никак не мог увернуться от этого лютого зверя! Этот злодей так крепко держал меня, прямо-таки железной хваткой!
– Покусал ли тебя этот проклятый волк? – с тревогой спросил вскочивший на ноги князь Фёдор, глядя на усталого Ногая.
– Нет ни раны, ни царапины, сынок, – улыбнулся Ногай, вставая с помощью русского князя. – Он только малость придушил меня. До глотки добирался… Вот какая получилась охота! Если бы не ты, мой любимый зять, мне бы не жить! Этого я тебе никогда не забуду, сынок! Всё тебе подарю, ничего не пожалею! А слуг и рабов, которые оставили меня наедине с диким зверем, я строго и безжалостно накажу!

Г   Л   А   В   А   5

Г О С Т Ь   К А Р А Ч Е В С К О Г О   К Н Я З Я

Карачевский князь Мстислав возвращался с охоты, улыбаясь от удовольствия: наконец-то его славные дружинники затравили матёрого медведя! Едва ли не целый год охотился  князь со своими людьми за лютым зверем, повадившимся похищать скот у крестьян окрестных сёл. Последние сами не могли выследить хищника и не раз обращались к княжеским людям с просьбами о помощи.
Князь Мстислав Михайлович был заядлым охотником. Узнав о бедствиях своих удельных крестьян, он принял все меры, чтобы найти и убить опасного хищника. Однако его опытные охотники всё никак не могли выследить медведя. Помогли крестьянские девушки, ходившие в лес по малину. Там, в зарослях малинника, они натолкнулись на огромного бурого зверя. Занятый поеданием малины, медведь даже не обратил внимания на напуганных девушек, и они благополучно убежали в свою деревню. Крестьяне сначала хотели сами пойти на медведя, но деревенский староста запретил им охоту и отправился к князю Мстиславу. – Нельзя обижать пресветлого князя, – говорил он. – Ещё раньше княжеские люди предупреждали, что наш славный господин хочет сам добыть этого медведя и приказал сразу же сообщить ему, если удастся узнать, где этот зверь обретается.
Князь лично принял деревенского старосту Серпилу Ямовича, с радостью его выслушал и даже преподнёс старику через своего слугу целый десяток морток! – Если это подтвердится, – весело сказал князь, – тогда награжу тебя более щедро! – И он стал быстро собираться на охоту.
– Береги себя, княже, – говорил ему встревоженный тесть, боярин Вершила Силович. – Эта охота не баловство, но дело опасное: медведь – не зайчишка и даже не вепрь! Вспомни покойного князя Андрея Всеволодыча: он принял смерть от проклятого медведя! А у тебя молодая жена, моя любимая дочь, того и гляди, родит тебе дитя: уже на сносях! Зачем так пугать свою супругу?
– Не бойся, Вершила Силич, – весело сказал князь Мстислав, – я хорошо помню историю с моим черниговским дядюшкой. Этого не случится! Я не полезу на рожон! У меня есть опытные медвежатники. Я буду только управлять ими и смотреть на их охоту!
– Но ведь не удержишься, батюшка, – пробормотал боярин Вершила, прижав руку к сердцу. – Я знаю, какой ты страстный охотник!
Однако князь Мстислав поступил разумно. Когда его люди окружили в малиннике матёрого зверя, он сам не стал нападать на хищника, но позволил им не только выманить разъярённого медведя на полянку, но и уложить его на землю рогатинами. Княжеские охотники так ловко прижали ревущего зверя, что Мстиславу Михайловичу оставалось только довершить успешную охоту точным ударом. Карачевский князь не заставил себя долго ждать, приблизился к медведю, поднял рогатину и вонзил её остриё прямо в сердце огромного зверя.
Медведь дико взвыл, рванулся, но тут же обмяк и забился в агонии.
– Катите сюда телегу! – крикнул, ликуя, князь Мстислав. – И скорее кладите на неё этого медведя! Да так, чтобы все видели это чудище и радовались! Пусть знают крестьяне-смерды о такой удаче: я враз избавил их от скотской напасти! Надо дополнительно наградить старосту Серпилу, чтобы и впредь сообщали мне в Карачев, если узнают о новом звере!
Княжеские дружинники-охотники вошли в Карачев, как победители. Горожане сбегались со всех сторон, разглядывая убитого зверя. – Вот какой наш князь! – восхищались они. – Уложил такого престрашного зверя! Слава князю Мстиславу!
– Слава! Слава! – неслось по всему городу. Гордый карачевский князь въехал в княжеский терем в сопровождении своего сына Святослава-Пантелея, который тоже принимал участие в охоте и даже держал лютого зверя своей рогатиной.
– Радуйся, славный князь! – встретил его тесть. – Тебе привалило счастье!
– Благодарю, Вершила Силич! – весело сказал князь Мстислав. – Смотри же на моё счастье: какого медведя завалили! За всю жизнь не было такой удачи!
– Это одно счастье, княже, – рассмеялся карачевский боярин, – но тебя уже ждёт другое: моя дочь и твоя молодая супруга, благодаря нашим молитвам и благословению отца Иллариона, только что родила тебе хорошего, крепкого сына! Радуйся, князь, своему славному и красивому сыну!
– Вот это радость! – вскричал Мстислав Михайлович. – Какое мне утешение на старости! Да ещё сын! Вот порадовала меня супруга моя сладкая! Где же она, моя любимая? Пойду и погляжу на неё!
– Наша молодая матушка ещё отдыхает, – сказал князю дворецкий, стоявший у дверей княжеской опочивальни. – Не надо её беспокоить…
– Ну, тогда пусть себе почивает моя славная ладушка, – весело сказал князь и хлопнул в ладоши. – Эй, слуги! Готовьте же быстрей великий пир! И тащите мои лучшие меды из погребов! Ставьте на столы и греческие вина! Чтобы всем моим верным людям хватило яств: и боярам, и дружинникам, и служителям нашей святой церкви!
– Всё так и сделаем, славный князь! – громко сказал прибежавший на княжеский окрик огнищанин Яромир Твердилович. – Пусть же сначала будет весёлый пир для одних знатных людей. А завтра мы тебя, как надо, порадуем, и всех твоих людей, и дружинников повеселим да попотчуем отборными яствами!
– Пусть так и будет! – кивнул головой князь Мстислав. – А малое застолье готово?
– Готово, славный князь, – сказал с уверенностью огнищанин. – Не беспокойся, иди в трапезную. Мы давно тебя ждём с медвежьей охоты и не сомневаемся, что ты будешь, как всегда, удачлив! Не было такого, чтобы ты, пресветлый князь, пришёл с пустыми руками!
– Тогда позаботься, Яромир, – молвил довольный князь Мстислав, – чтобы этого огромного медведя подали к завтрашнему столу. Пусть наши люди разделают эту тушу и хорошо приготовят лучшие куски! Мой пиршественный стол славится далеко вокруг! Не забудь об этом! Понял?
– Понял, князь батюшка. Всё сделаю для достойного пира! Лишь бы хватило времени…
– Ну, тогда иди, Яромир, с Господом!
На следующий день в большой трапезной князя Мстислава состоялся богатый пир. Как было принято у карачевского князя, пиршественные столы установили так, что за длинным большим столом, стоявшим вдоль стены, сидели, в пространстве между столом и стеной, самые знатные лица: князь с супругой, по правую руку от князя – его сын Святослав-Пантелей со своим сыном Василием и дружинниками; по левую руку молодой княгини – её отец, боярин Вершила Силович, и старшие дружинники князя Мстислава. К самым краям княжеского стола вертикально примыкали два таких же по величине стола для остальных гостей – бояр, дружинников, православных священников.
Князь Мстислав, несмотря на то, что постоянно советовался со своим духовником и главным пастырем православных храмов Карачева, Илларионом, за пиршественным столом несколько отдалялся от него, чувствуя  во время хмельной пирушки некоторую скованность и укоризненные взгляды священника.
Молодая княгиня, которую «перекрестили» ещё накануне свадьбы, дав ей новое имя – Елена – недолго пребывала на застолье. Отдав дань уважения мужу и его приближённым, отпив лишь для видимости из большой винной братины глоток сладкого хмельного мёда, она удалилась в свои покои, сославшись на слабость. С уходом княгини пировавшие оживились. Теперь за столами совсем не было женщин.
– Слава! – кричали княжеские дружинники, когда большая серебряная братина опустела, и они начали пить хмельные меды из бокалов, которые стояли перед каждым гостем. После того, как бокалы пустели, молодые княжеские слуги бойко подбегали к столам и вновь наливали из кувшинов очередную порцию напитка. То тут, то там клонились на столы буйные головы княжеских дружинников. Бояре же вели себя скромней: опорожнив два-три бокала, они степенно пережёвывали большие куски жареного и тушёного мяса, солёные овощи или грибы.
– Как же ты назовёшь своего сына, великий князь? – неожиданно спросил после очередной здравицы громко, на всю трапезную, княжеский тесть Вершила. – Может в честь святых или каких-нибудь славных воинов?
– Хотелось бы в честь славных воинов! – ответил громким голосом князь Мстислав. – Пусть мой сын растёт великим воином на славу карачевской земли!
– Это неверно, сын мой! – возмутился вставший из-за стола священник Илларион. – Славных воинов немало на русской земле, а вот святых, особенно на нашей карачевской земле, почти нет. Надо бы заглянуть в святцы и подыскать хорошее имя!
– Пусть твой сын носит имя славного царя Александра, покорившего весь Божий мир своими победами! – возразил княжеский воевода Микула Славович. – Тогда мы будем знать, что твой прекрасный сын станет защитником карачевской земли!
– Это слишком известное имя! – поморщился князь Мстислав. – Так часто называют суздальских князей. Но от этого не изменился Божий свет. Мало того, все мы видим, что суздальские земли постоянно подвергаются набегам татар, обидам и унижениям. Зачем нам такая позорная и порочная судьба? И я не вижу славы в именах греческих царей, которые уже не одно столетие пребывают в позоре и бедности! Нам надо имя какого-нибудь прославленного победителя греков… Но мы таких имён не знаем…
– Как это не знаем, славный князь?! – неожиданно вскричал молодой священник Феофан, сидевший в самом конце пиршественного стола, за княжескими боярами. – Всем известно, что те греки были побиты славными римлянами! И были ими покорены: вошли на века в состав Римской империи! Пусть же будет имя твоему сыну – «Август» или «Тит», или славный «Адриан»!
– Вот это – настоящие имена! – улыбнулся Мстислав Михайлович. – Пусть же так и будет! Как-то некрасиво «Августом», но вот «Титом»… Это – хорошее имя! Такое как бы тихое, но грозное! Надо назвать моего сына «Титом», чтобы не гремел на весь мир как греческий царь Александр, или его покойный суздальский тёзка, а на деле прославлял и защищал наш Карачев и удельные земли!
Княжеский сын Святослав-Пантелей опустил голову. Отцовские слова поразили его в самое сердце. – Батюшка уже не видит во мне наследника! – подумал он. – Полюбил эту презренную боярскую дочь и совсем забыл мою покойную матушку! Однако же Господь не даст ему так много лет! – Он почесал свой седеющий затылок. – Если не я, так мой сын Василий добьётся города и удела. Так не получится, чтобы сын славной княгини уступил свой «стол» сыну боярской дочери. – И он успокоился.
Сын же его, княжич Василий Святославович, только радовался. – Вот так дед! – весело говорил он. – Какой он крепкий и мудрый! Заимел сына от прекрасной девицы! Слава  моему великому дедушке! – закричал он, подскочив из-за стола. – Многих ему лет  и ещё сыновей!
– Слава! – дружно подхватили пировавшие.
В это время в пиршественную залу быстро вошёл княжеский слуга, стоявший во  время пира в простенке и остро завидовавший княжеским сотрапезникам. Пройдя между столами через обширное пространство, предназначенное для приёма князем гостей, а также для размещения музыкантов и танцев со специально обученными для увеселения князя девушками, он поклонился Мстиславу Михайловичу и попросил «слово молвить».
– Говори же, мой верный слуга, – сказал слегка захмелевший хозяин пира. – Что там случилось?
– Батюшка-князь, – быстро промолвил слуга, – только что сюда приехал посланник великого князя Александра Смоленского, его сын Василий, с двумя десятками воинов!
– Это – добрый знак! – улыбнулся князь Мстислав. – Как хорошо получилось! Как-будто молодой княжич Василий знал о нашем достойном празднестве! Пусть же идёт сюда и с нами порадуется моему счастью! Было бы неплохо, если бы смоленские князья стали нашими верными друзьями. Проси же сюда княжича Василия с его лучшими людьми, а прочим подай мёду, вина и кушаний во дворе, с простыми людьми.
Слуга побежал в простенок. Вслед за ним в трапезную вошёл высокий молодой мужчина, одетый в лёгкую красную мантию с летней, подбитой мехом светлой куницы шапкой на голове. Его пронзительные тёмно-синие глаза смотрели весело и приветливо, но богатая одежда и небольшая, аккуратно подстриженная русая бородка, выдавали в нём князя. Вслед за ним шли двое рослых, но на голову уступавших князю, богато одетых дружинников в кольчугах.
Князь Василий прошёл между скамьями и приблизился к князю Мстиславу. – Здравствуй, славный князь Мстислав Михалыч! – сказал он. – Поздравляю тебя с рождением сына! Желаю тебе и твоему сыну крепкого здоровья и счастья!
– Благодарю, сынок, за тёплые слова! – улыбнулся князь Мстислав. – Рад тебя видеть! И ещё больше был бы рад, если бы ты приехал со своим батюшкой, Александром Глебычем! Ты уже князь или пока ещё княжич?
– Я уже давно князь… С того времени, как меня батюшка женил! Прошло уже полтора десятка лет… Вот только мой удел невелик. Одна Смядынь с княжеским двором под Смоленском. Когда мой батюшка сел в Смоленске, он отдал мне своё смядынское поместье, чтобы я был князем не только по женитьбе, но и по земле!
– Ну, что ж, и это неплохо! – весело сказал карачевский князь. – А теперь садись за пиршественный стол под мою левую руку. А потом и поговорим о деле и жизни… И посади своих людей среди моих бояр. Пусть снимут свои тяжёлые кольчуги: сейчас такая жара!
Князь Василий со своими людьми вышел из межстольного пространства, и  все уселись на предложенные места. Пришлось карачевской знати немного потесниться. С неохотой подвинулся на шаг ниже боярин Вершила.
Ещё не один тост произнесли княжеские бояре, дружинники и смоленские гости. Когда же все вдоволь наелись и напились, князь завел неторопливый разговор со смоленским посланником, который, поддерживая беседу и поддавшись обаянию гостеприимного хозяина, некоторое время покачивал головой, выслушивая слова житейской мудрости, а потом неожиданно быстро перешёл к делу.
– Меня прислал к тебе батюшка, – молвил князь Василий, воспользовавшись недолгой речевой паузой хозяина, – по очень важному делу! Наши дела очень плохи… Теперь ведь в Сарае сидит новый царь, Тохтэ…
– Неужели? – встрепенулся Мстислав Карачевский.
– Да, батюшка, – тихо сказал Василий Александрович, стараясь как можно ближе придвинуться к старому князю. Поняв движение гостя, князь Мстислав быстро пересел на пустевшее место молодой княгини и приблизил к нему свою голову. Молодой князь подробно пересказал ему все последние события и сообщил о своей поездке в Орду.
– Неужели ты осмелился сказать такое о царе Ногае? – перебил его с восхищением карачевский князь. – Как же повёл себя молодой царь Тохтэ? Небось, рассердился?
– Не только не рассердился, – улыбнулся князь Василий, – но даже назвал меня «Храбрым»! Это значит, что молодой царь недоволен дружбой с жестоким Ногаем! Неужели в Орде будет новая смута?
– Вот так беда! – воскликнул князь Мстислав, подняв вверх руки. – Не готовится ли татарский набег на наши земли?
– Чтобы этого не случилось, – кивнул головой князь Василий, – нам всем, русским князьям, надо оказать бескорыстную помощь молодому царю Тохтэ! Нам будет очень плохо, если злобный Ногай одолеет Тохтэ!
– Однако мы исправно платим «выход» этому Ногаю, – покачал головой князь Мстислав, – ещё со времён моего покойного брата Романа. И теперь люди князя Олега продолжают возить наше серебро и меха в Ногаево кочевье. Зачем Ногаю гневаться на нас?
– На это не надейся, славный князь, – усмехнулся Василий Смоленский. – Он отдаёт стольный Чернигов своему зятю, Фёдору Чёрному, злобному дяде моего батюшки! Разве ты не знаешь об этом? Неужели ты хочешь подставить свой удел под каблук этого злодея, полутатарина?
– Не хотелось бы этого, – пробормотал князь Мстислав. – Мне известно, как этот князь Фёдор водил свои полки вместе с татарами на русские и суздальские земли. Он не пожалеет моего славного Карачева! Я против того, чтобы князь Фёдор владел Черниговом! Но разве нас поддержит в этом молодой царь Тохтэ? А не получится, что придётся воевать с двумя царями?
– Нет, батюшка, – решительно сказал Василий Александрович. – Царь Тохтэ прямо дал нам понять, что он не будет поддерживать Ногая против моего батюшки и великого черниговского князя Олега Романыча.
– Тогда всё ясно, – склонил голову в думе князь Мстислав. – Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Вот тебе моя рука, держи её крепко: если тебе или твоему батюшке будет нужна моя помощь, мои славные полки всегда готовы! Костьми ляжем, но Смоленска не предадим! Договорись об этом и с моим племянником, Олегом Брянским!
– Благодарю, славный князь! – весело сказал князь Василий и встал из-за стола. – За дружбу и вечную любовь между великим Смоленском и славным Карачевом! – Он поднял бокал и взмахнул рукой. – Слава единству Смоленска и Карачева!
– Слава! – заорали изо всех сил захмелевшие гости. – Слава великим князьям Александру и Мстиславу!
Сразу же после этого тоста по знаку князя Мстислава в пространство между пиршественными столами вбежали княжеские музыканты.
Забренчали гусли, цимбалы, загудели дудки и гудки. Звуки весёлой музыки заполонили трапезную, вызывая улыбки и прилив сил у пировавших и тут же, как по мановению волшебной палочки, перед мужской публикой предстали прекрасные девушки, одетые в пёстрые сарафаны.
– Прощай же, княже! – сказал своим густым басом вставший из-за стола священник Илларион. – Благословляю твою трапезу, но бесовские игры смотреть не буду!
Тут же встали и прочие священники, пировавшие вместе со всеми. Перекрестив застолье, они удалились со скорбью во взглядах.
– Пусть себе уходят! – усмехнулся князь Мстислав, приблизившись к уху смоленского гостя. – Ну, как тебе мои прелестницы, сынок? Хороши?
– Хороши твои красавицы, княже, – сказал, потупив взор, князь Василий. – Однако же они, увы, не для нас!
– Это ещё почему? – сдвинул брови князь Мстислав. – Ты хранишь верность своей супруге, сынок? Боишься разрушить любимую семью, обидеть детей?
– Нет, княже, – покачал головой Василий Александрович. – Моя супруга меня не устраивает: мои дети рождаются хилыми и каждый год умирают! Поэтому у меня нет ни детей, ни любимой жены! Моя супруга очень сварлива и неласкова! Зачем хранить ей верность? Вот если бы меня полюбила хотя бы одна из твоих славных прелестниц!
– Ну, это дело нетрудное! – улыбнулся довольный князь Мстислав. – Это мы запросто решим! Выбирай, какая из красавиц тебе больше всех по душе!
– Да вон та, богатая телом, – показал рукой на девушку князь Василий. – Да, да, она самая! Какая красота: какие пышные груди, а зад, ну, словно бы у моей кобылы! Вот бы с такой полежать!
– Это Зорька, – пробормотал про себя Мстислав Карачевский, – зазноба моего сына Святослава… Однако, что поделаешь, если уже пообещал… Ладно, сынок, – сказал он громко своему смоленскому гостю. – Эта девица будет твоей на столько дней, сколько пожелаешь. Поживи у меня подольше и познай, как надо, эту сдобную девицу!
Князь Василий улыбнулся, опрокинул ещё один серебряный кубок, на сей раз с греческим вином, и вскоре забыл слова гостеприимного карачевского князя.
 Много ещё было сказано добрых слов в адрес хозяина пиршества, его наследника и молодой супруги. И каждый раз пировавшие опрокидывали бокал за бокалом…
Когда князь Василий добрался с помощью слуг карачевского князя до опочивальни, он уже едва держался на ногах.
– Милый князь, – услышал он вдруг рядом мягкий и нежный женский голос, исходивший из глубины большой пуховой постели и очнулся от пьяного забытья: возле него лежала тёплая и такая желанная карачевская девушка. – Ты не хотел бы познать меня?
– Ты – Зорька, – вскричал, задрожав от волнения, смоленский князь, – или обманчивое видение?!
– Я – Зорька, славный князь, – тихо сказала девушка. – Иди же ко мне, мой сердечный друг!
– Лада моя сладкая! – зашептал, потеряв голос, князь и быстро, не ожидая больше слов карачевской красавицы, буквально набросился на неё, сгорая от страсти.
В это же время наследник карачевского князя Святослав-Пантелей лежал один в своей большой постели. Он не спал со своей женой уже несколько лет, с того самого времени, как она родила ему сына и заболела какой-то женской болезнью, отвергнув супруга.
– Даже Зорьку у меня отняли, ироды, – думал, скрипя зубами, князь Святослав. – Нет моей душе утешения! Тогда супруга от меня отреклась с поповского благословения… А вот теперь мой батюшка отдал мою усладу тому удачливому молодому князю… Я так теперь ненавижу этого князя Василия Смоленского! Вот только умрёт мой батюшка…, – с этими словами седовласый князь Святослав затих на своём мягком одиноком ложе, погрузившись в тяжёлый неутешительный сон.


Г   Л   А   В   А   6

Г О Н Е Ц   С М О Л Е Н С К О Г О   К Н Я З Я

Великий князь Дмитрий Александрович возвращался домой, в столицу своей суздальской земли – Владимир. Его путь из Великого Новгорода занял почти две недели. Из-за сильных холодов в конце 1291 года приходилось часто останавливаться и отдыхать в городах, встречавшихся на заснеженном тракте. Закутавшись в медвежью шубу, князь размышлял о своей жизни. Нелёгкое досталось ему правление, нерадостное. Князь вспомнил своего могучего смелого отца Александра Ярославовича в последние годы. – Вот уже скоро, сынок, – говорил ему князь Александр, – и ты, юноша, станешь великим князем. Старайся тогда ладить со своими братьями! Чтобы не получилось так, как со мной… Дружи с татарами, но на свои земли не води их!
Великий князь Александр Ярославович говорил такие слова и другим своим сыновьям, завещая им жить в мире и дружбе, помогать друг другу.
– Однако братья не послушали этих слов, – рассуждал про себя князь. – Никто из них не считается с моим старшинством: ни Андрей Городецкий, затевающий бесконечные ссоры, ни даже младший братец, Даниил Московский! Последний не раз приезжал ко мне со слёзными просьбами, выпрашивая себе города… Оно, конечно, что ему эта жалкая Москва? Городок не просто беден, а даже нищ… И сгорает едва ли не каждый год. Я говорил Даниилу, чтобы он покинул этот непотребный городок и ушёл жить ко мне: я найду ему какой-нибудь город в своём уделе. Нетрудно подыскать замену, если останется совсем без города. Но Даниил не захотел уезжать из своей Москвы! Что он там нашёл? Это ведь бывшее загородное поместье… Просто нашим дедам иногда хотелось пожить в тишине и покое среди лесных чащоб… Там нет ни хороших дорог, ни судоходных рек. Ни торговые люди, ни славные бояре жить там не будут. Это ни Великий Новгород, стоящий на удобном месте среди рек и озер, ни славный Смоленск, ни даже грозный Брянск. Ах, этот Брянск, – вздрогнул князь и даже привстал в седле, – он до сих пор силён! Даже после смерти этого великого князя Романа… Вот уж был славный витязь! Какой мощный город построил! Эх, если бы мне сидеть в этом Брянске… Я тогда держал бы эти суздальские земли в железном кулаке! Этот город стоит в середине русских земель на большой реке, удобной для быстрых судов. Там можно жить припеваючи и славным воинам, и богатым купцам! Хорошо, что этот князь Роман, мой недруг, не позарился на наши суздальские земли. Ни мои города, ни все мои воины не устояли бы против полков этого отважного князя… Слава Господу, – князь перекрестился, – что пока не нашлось достойного наследника грозному Роману Брянскому… Что этот набожный Олег? Однако же вот, сидит в таком богатом и сильном городе! Эх, если бы посадить туда моего Даниила… Но это может быть опасно! – вздрогнул он и покачал головой. – А если мой младшенький братец Даниил возгордится? Войдёт в силу, и тогда я не удержусь на своём «столе»! Пусть уж лучше сидит в своей убогой Москве, если так любит эту вотчину…
Князь вспомнил татарские набеги на суздальские земли, пожары и гибель беззащитных русских людей. И всё по вине его алчного брата Андрея! Он знал, что князь Андрей не успокоится и после дележа суздальских земель: он только и ждёт своего часа, чтобы вновь заявить свои права на великокняжеский «стол»! И всё по воле богатого и коварного Великого Новгорода! Князь не забывал, как новгородцы, поссорившись с ним, привлекли на свою сторону его брата Андрея. Это едва не стоило князю Дмитрию владимирского «стола», если не самой жизни!
– Попробуй-ка, расшевели сейчас этих злобных новгородцев, – подумал князь Дмитрий, – тогда опять начнётся война с братцем Андреем! Уж лучше не перечить воле новгородских бояр, чем с ними ссориться...
Перед глазами великого князя Дмитрия встали льстивые, улыбающиеся лица новгородской знати. Вот стоит весёлый, добродушный новгородский посадник, блестящие, масляные глазки которого источают притворную любовь к своему князю. А вот и взоры тысяцкого, архимандрита, архиепископа…
– В глазах этих знатных и Божьих людей, – размышлял князь, – нет любви ни ко мне, ни к суздальцам. Все эти новгородцы, до последнего смерда, наши враги! Они сильны своим единством и несметными богатствами! Им нужен князь только для видимости… Сами, без князя, стали даже совершать набеги на крестовых или свейских немцев… Сами и мятежи в своём городе без труда подавляют!
Напрасно ездил туда князь в эту позднюю осень, проведав о беспорядках в Великом Новгороде, возникших из-за дороговизны хлеба и повседневных товаров. Чтобы платить дань Орде и не раздражать своего великого князя, пока он не перечит воле новгородской знати, городские власти решили возложить бремя расходов на простонародье. Но новгородская беднота не пожелала ухудшения своих жизненных условий и восстала. Узнав об этом, князь Дмитрий Александрович поспешил на север – на помощь новгородским боярам. Однако уже в Торжке к нему пришли посланцы новгородской знати и сообщили о подавлении мятежа собственными силами. Но чтобы не обижать великого суздальского князя, новгородцы прислали ему целую бочку серебра. – Уезжай, великий князь, в свой стольный Владимир, – говорили они, вручая князю подарки. – Мы благодарим тебя за заботу, но просим не ехать сейчас в наш город!
Услышав такие слова, князь не почувствовал себя униженным (поскольку он уже привык к такому), а лишь испытал лёгкую досаду. – Не надо пачкать руки христианской кровью, – подумал он. – Как говорится: «жёнка пеше, коню легше»!
Так, в воспоминаниях и размышлениях, въехал князь Дмитрий Александрович в свой стольный город Владимир и, сразу же отдав слугам и воинству необходимые распоряжения, отправился в опочивальню.
Наутро князь Дмитрий Суздальский принимал в своей светлице гонца великого смоленского князя Александра. Ещё весной, узнав что его брат и соперник князь Андрей Александрович вновь сколачивает подозрительный союз с пребывавшим в Ногаевой Орде князем Фёдором Чёрным, братьями-князьями Дмитрием Ростовским и Константином Угличским, великий князь Дмитрий послал своих людей в Смоленск, чтобы привлечь тамошнего князя на свою сторону. Но ничего в то время у него не получилось, поскольку князь Александр Глебович опасался ввязываться в суздальские дела и уклонился от переговоров. Приезд во Владимир смоленского посланника случился как нельзя кстати. – Может князь Александр передумал? – мысленно предположил Дмитрий Александрович. – Или в Смоленске что-нибудь случилось?
Смоленский гонец, рослый темноволосый воин с большими серыми глазами, быстро вошёл в княжескую светлицу и, перекрестившись на иконы, низко склонился перед великим суздальским князем.
– Здравствуй, великий и славный князь! – громко сказал он. – Поклон тебе от моего великого князя Александра, его могучего брата Романа Глебыча и храбрых княжеских сыновей!
– Пусть будут здоровы эти грозные воины и их славные сыновья, почтенный посланец! – ответил князь Дмитрий, величественно восседая в своём княжеском кресле. – Садись же на эту скамью! – Он кивнул головой в сторону стоявшей прямо перед ним скамейки. Смоленский гонец быстро уселся на предложенное место и поднял голову.
– А теперь говори, мой славный гость, – сказал Дмитрий Суздальский, встретившись взглядом с посланцем.
Суровый чернобородый воин не сморгнул и, глядя в глаза великому князю, сказал: – Я пришёл к тебе, великий князь, не только для того, чтобы сказать заздравные слова. У нашего князя сейчас нелёгкое время! Он узнал, что татарский царь Ногай готовит против него большое войско! Этот злобный царь хочет прогнать нашего князя с его отцовского «стола»! А несчастный город Смоленск вернуть своему зятю – Фёдору Ростиславичу… Наш князь один не в силах сражаться с татарским войском!
– Вы уверены в этих сведениях? – удивился Дмитрий Александрович. – Или только опасаетесь набега?
– Да, уверены, – кивнул головой смоленский воин. – Об этом сообщил нашему молодому князю Василию, сыну великого князя Александра, князь Олег Романыч Брянский! Князь Василий ездил в этом году в Карачев, но обратной дорогой заглянул в Брянск, где встретился с князем Олегом. А тот поведал ему со слов своего ордынского посланца, именитого купца, который каждый год возит татарскую дань, что злобный царь Ногай готовит набег на наши смоленские и твои суздальские земли. Он просто жаждет передать наш город Смоленск своему зятю, ярославскому князю Фёдору, а заодно прихватить и прочие земли… Вот и решил великий князь Александр искать у тебя помощи и союза против этой беды…
– А почему сам молодой князь Василий не приехал сюда? – перебил посланника взволнованный князь Дмитрий. – Мне хотелось бы поговорить с ним…
– Его сейчас нет в Смоленске, – улыбнулся нежданный гость. – Василий Храбрый ушёл в поганскую Орду, чтобы просить помощи у молодого царя Тохтэ…
– А разве этот царь имеет силу? – удивился Дмитрий Суздальский. – Неужели он осмелится воевать против великого Ногая?
– А если не осмелится, – покачал головой смоленский воин, – тогда пусть хотя бы не помогает царю Ногаю и бесстыжему князю Фёдору. У одного Ногая нет такой большой силы! Он не добьётся успеха без войска молодого царя Тохтэ!
– А если царь Тохтэ окажет помощь этому злодею? Ведь он занял царский трон не без помощи старого Ногая, как я недавно узнал? – пробормотал князь Дмитрий.
– Он занял царское место в прошлом году, великий князь, – сказал, улыбнувшись, смоленский гость. – Мы сами видели тогда в Сарае этого царя Тохтэ… Правда, в самом деле, он стал царём с помощью Ногая…
– Разве? – удивился Дмитрий Александрович. – А я слышал, что это было нынешней весной…
– Я не шучу, – покачал головой посланец. – Наши князья приходили к нему во дворец, и он даже дал молодому князю Василию прозвище «Храбрый» за его смелые слова, сказанные царю Тохтэ! Да я и сам видел, как молодой царь выезжал на охоту!
– Вот как, славный воин! – пожал плечами князь Дмитрий. – Как же твоё имя?
– Моё имя – Вран, великий князь, – кивнул головой сероглазый воин. – Я – воин молодого князя Василия и часто пребываю в свите наших смоленских князей…
– А как же имя твоего батюшки, славный Вран?
– А батюшку моего звали Любом, великий князь. Он сложил свою голову во время похода на литовцев не один год тому назад. Наш великий князь Александр и его батюшка Глеб Ростиславич очень любили моего отца…
– Ну, что ж, царствие небесное тому храброму воину! – перекрестился князь Дмитрий. – Тогда расскажи мне, Вран Любич, о том, как молодой царь Тохтэ принимал твоих князей и за что он назвал князя Василия таким почётным словом.
Смоленский посланец подробно рассказал о случившемся.
Князь с интересом слушал его повествование и долго молчал, задумавшись над словами смоленского гонца после того, как тот изложил всё, что знал.
– Я вижу, – сказал, наконец, князь Дмитрий, – что дела в Орде непростые и близится великая смута! Не хотелось бы лезть в этот жар без особого смысла! Здесь можно не только потерять власть и землю, но саму жизнь!
– Однако в противном случае на твою землю придут татары Ногая с его зятем Фёдором Ростиславичем, нашим лютым врагом, – возразил смоленский посланец. – Тогда пострадает не только смоленская земля!
– Ну, что ж, ладно, – пробормотал покрасневший лицом князь. – Мне ничего другого не остаётся… Придётся вступить в союз с твоим великим князем против этих злодеев! Там сейчас в Сарае мой сын Александр… Может он встретится с молодым князем Василием, и они вместе уговорят нового царя Тохтэ? А своему великому князю Александру Глебычу тогда передай, – Дмитрий Александрович встал и поднял вверх руки, – что я всегда готов воевать вместе с ним против наших общих врагов! Пусть отныне знает, что если ему будет нужна моя помощь, я всегда приду к нему со своим войском!


Г   Л   А   В   А   7

С Л О В О   О Р Д Ы Н С К О Г О   Х А Н А

– Стойте же, мои верные люди! – кричал купец Стойко Лепкович, осаждая коня. – Прячьтесь за повозками! Здесь вас не достанут вражеские стрелы! Вот какая напасть впервые приключилась!
Купеческие слуги сбежались внутрь окружённого телегами пространства  и выхватили свои боевые луки.
Татарский отряд из двух десятков всадников гарцевал вокруг телег, выпуская в защитников купеческого обоза одну стрелу за другой.
– Стреляйте, молодцы! – громко крикнул купец Стойко, видя, как упал его верный слуга, сражённый татарской стрелой. – Нечего жалеть беспощадных врагов!
Стрелы купеческих слуг вмиг полетели навстречу нападавшим. Вот рухнул, поражённый стрелой, высокий чернобровый татарин, неосмотрительно подскакавший близко к самому купцу, а за ним – ещё и ещё…
– Получите же, лютые враги! – закричал изо всех сил русский купец по-татарски. – Почему нападаете на своих данников и царских друзей? Вот, смотрите, у меня царская пайцза! Или не видите?! – Он распахнул на груди рубаху, сорвал с шеи серебряную пластинку на цепочке и замахал ею над головой.
 Но татары не остановились! – Аман! Аман вам, урусы! – кричали они. – Мы не боимся твоей пайцзы! И хан нам тоже не указ! Оставляйте свои арбы со всем добром, а сами уходите по добру по здорову! Можете уходить с лошадьми: они нам не нужны! Но ваши арбы…
– Этого не будет! – крикнул купец Стойко. – Нам не нужны жизни, если мы потеряем царское добро! Здесь – государевы подарки! Вам не поздоровится, бесстыжие злодеи!
Вражеские всадники отошли от купеческих повозок шагов на сто, столпились и о чём-то между собой поговорили. Затем от них отделился худой рыжебородый татарин и, подняв руку, медленно приблизился к тому месту, где сидел седовласый русский купец.
– Слушай меня, урус! – сказал громким голосом разбойник. – Мы не ханские люди, а вольные! Мы не признаём ни молодого хана Тохтэ, ни славного темника Ногая! Мы сами для себя великие ханы! Если хочешь ещё пожить, тогда оставь нам половину ханских подарков. Но если не послушаешь меня, тогда непременно встретишь свою смерть!
– Ты ничего не получишь! – закричал разгневанный купец и махнул рукой. – Стреляйте, мои верные люди!
Зажужжали спущенные тетивы луков и стрелы градом посыпались на рыжебородого разбойника, но только одна из них, скользнув по железной броне шлема, достигла цели, вонзившись в шею наглеца. Татарин покачнулся, зашатался и, наконец, выпал из седла закрутившейся на месте лошади, раскинув на примятой степной траве руки и выпучив остекленевшие глаза. Его товарищи, не ожидавшие такого развития событий, что-то между собой прокричали, погарцевали кучкой неподалёку от купеческого каравана и вдруг, засвистев и загикав, поскакали прочь в глубину бескрайней степи.
– Значит, уложили главаря, братцы! – радостно прокричал русский купец. – Так ему и надо, если занялся недобрыми делами! А теперь осмотрите его, мои верные люди!
Купеческие слуги подбежали к телу мёртвого татарина. Довольно быстро они сорвали с него железные доспехи и шлем, обнажив худую, поросшую редким рыжим волосом грудь, на которой лежал большой тяжёлый свёрток.
– Вот и богатства этого злодея! – весело сказал купец. – Несите же мне скорей эту сумку или что там у него!
Стойко Лепкович развязал бечёвку, скреплявшую концы кожаного кулька, и высыпал на телегу, стоявшую перед ним, целую кучу серебряных слитков и персидских монет.
– Ого-го! – воскликнул он, любуясь блеском серебра. – Эти разбойники – не простые татары! Вот ведь разорили каких-то богатых купцов! Скорей всего, чужеземцев!  Как это они осмелились? Неужели это люди государя Тохтэ? Ну-ка, молодцы, отодвиньте-ка телегу и освободите для меня проход! Я сам посмотрю на этого разбойника!
Подойдя же к телу убитого разбойничьего главаря, купец Стойко помрачнел и опустил голову.
– Наше дело плохо, мои верные люди, – сказал он удручённо. – Этот рыжебородый татарин не только разбойник! Я видел его в Ногаевом кочевье и не просто как воина или слугу, но как человека самого царя Ногая! Этот непотребный молодец пребывал в царской свите! А если это так, то нам надо спешить и без задержек идти до самого Сарая… Если будем тут сидеть, не успеем добраться до темноты. А вдруг поганые  набросятся на нас ночью? В дорогу, молодцы!
И купеческий караван, быстро вытянувшись в одну длинную линию, уложив на повозку труп убитого в стычке купеческого слуги, двинулся в сторону татарской столицы.
Купец Стойко сидел на передней телеге и глядел по сторонам. Он мог бы и полежать, зная своих опытных бдительных слуг, но предпочёл сам видеть всё, что происходит вокруг. Окидывая взором бескрайние зелёные просторы, он думал о жизни, мысленно обращаясь к прошлому. Непростое задание дал ему князь Олег Брянский! Стойко Лепкович, привыкший возить дань в Ногаеву Орду, вёз теперь серебро и меха хану Тохтэ. – Попытай счастья в татарском Сарае, мой славный Стойко, – говорил ему князь Олег Романович в один жаркий июньский вечер. – А осенью повезёшь дань царю Ногаю, если ничего не приключится!
Нелегко пришлось князю Олегу в сложившейся ситуации. С одной стороны, его беспокоил татарский воевода Ногай, называемый на Руси царём, который готовился передать Чернигов своему зятю Фёдору Ростиславовичу. С другой – настораживали слухи из Сарая, переданные ему племянником, князем Василием, во время его последнего приезда в Брянск, что молодой хан Тохтэ также недоволен им по причине уплаты дани не ему, но Ногаю. – Как между двух огней, – размышлял князь Олег, остававшийся ещё пока великим черниговским князем. – Угодишь Ногаю – обидишь молодого царя Тохтэ, а угодишь Тохтэ – Ногай рассердится…
Во время своих тяжких раздумий князь Олег Романович вдруг вспомнил, что его именитый купец Стойко Лепкович хорошо знаком с тайным ханским советником Угэчи, другом его отца. – Поговори с этим славным Угэчи, – сказал князь Олег, наставляя купца в поход, – и спроси, что нам делать… Может совсем отойти от этого Ногая и поддержать молодого царя Тохтэ? И дань возить только в Сарай? Что толку посылать Ногаю серебро и меха, если он отдаёт Чернигов кому попало? Где же его защита? Вот если бы мы не платили дань…
Так перед купцом Стойко возникла нелёгкая задача: разобраться во всей ордынской сумятице, поговорить с Угэчи и, если можно, с самим ордынским ханом Тохтэ, чтобы получить ответ, кому из сильных людей Орды покориться: Тохтэ или Ногаю.
– Уж ладно, – задумчиво сказал сам себе Стойко Лепкович, сидя на телеге, – там увидим, как обстоят дела в Орде. Важно только, чтобы тот знатный татарин Угэчи, сын Болху-Тучигэна, не забыл меня… Вот уж сколько лет прошло с того времени, как мой покойный дед Илья подружился со славным Болху, а теперь его сын Угэчи – первый человек в Орде после самого царя! Летит время! Старые родственники и друзья уходят к предкам. Вот и схоронили в прошлом году дядюшку Избора, младшего брата батюшки… А в этом году скончался огнищанин князя Романа Михалыча, славный Ермила Милешич! – И он смахнул рукой непрошеную набежавшую слезу.
Похороны Избора Ильича были богатыми: сам владыка Арсений пришёл проститься с именитым купцом. Горько плакали купеческие дети, родственники, слуги: смерть ещё бодрого старика пришла так неожиданно! Даже сгорбленный старостью знахарь Радобуд не смог сдержать слёз. – Не выдержало сердце за час пребывания в жаркой бане! – сказал грустно он.
Но особенно много людей явилось на погребение славного Ермилы Милешевича.
Сам князь Олег Романович не только поцеловал в лоб усопшего любимца своего отца, но даже отслужил по нему самолично заупокойную! Все священники, возглавляемые епископом Арсением, побывали на погребении. Каждый из них сказал немало лестных слов о покойном. Богаты были и поминки по умершим! Двери домов именитых покойников были широко раскрыты для всех…
– Батюшка Стойко! – раздался вдруг крик вернувшегося из разъезда слуги, подъехавшего к купеческой телеге. – Сарай уже близко! За тем большим холмом!
– Слава Господу! – вскричал подпрыгнувший в телеге купец. – Давайте мне скорей лошадь: сяду-ка я лучше в седло для пущей важности!
…Вечером купец Стойко Лепкович, разместив своих людей и обоз в гостевых юртах, построенных специально для купцов, отправился к дому ханского советника Угэчи. В руке он держал небольшой мешок с дарами для своего ордынского знакомца.
 У двери юрты, обитой зелёным китайским шёлком, стояли двое вооружённых охранников. – Салям, отважные воины! – сказал им купец. – Скажите вашему хозяину, что к нему пришёл кунак урус из Брянска, по имени Стойко!
Один из охранников, самый молодой, услышав хорошую татарскую речь русского купца, быстро согнулся и вбежал в юрту – доложить об услышанном. Едва ли не сразу он выскочил наружу и, низко кланяясь, указал руками на вход: – Айда, почтенный урус!
Стойко Лепкович наклонился и не спеша переступил порог юрты.
– Салям галяйкюм, верный кунак! – донёсся до него голос Угэчи.
– Вагаляйкюм ассалям! – улыбнулся в ответ русский купец, прижал к себе, обнял и троекратно, по-русски, поцеловал худого седовласого татарина. – А ты постарел, дядя Угэчи!
– А ты всё так же молод, сынок, – весело сказал ханский советник. – Как там твой батюшка?
– Пока жив, – ответил с грустью в голосе Стойко, – а вот его младший брат, Избор, вот уже год, как умер!
– Всё в руках Аллаха, – склонил голову Угэчи. – Только один Аллах знает, что будет с нашими жизнями… Мы не в силах остановить ход времени…
После преподнесения богатых даров Угэчи и трём его жёнам, которых ханский советник показал своему другу, русский гость уселся на скамью, принесённую по знаку Угэчи его слугами, напротив кресла знатного татарина, и старые знакомцы завели неторопливый разговор.
– Пока не ходи к нашему славному царю, – сказал во время беседы Угэчи. – Он очень расстроен. У нас в Сарае только что скончался сын великого коназа Суждалэ, молодой Алэсандэ! Всё случилось так неожиданно… Был всё время здоров и вдруг умер, без видимых причин!
– Неужели?! – вскричал потрясённый купец. – Он же был любимцем великого суздальского князя! Вот горе-то какое!
– Этот коназ Алэсандэ был верным слугой государя Тохтэ, – грустно молвил Угэчи, – и его батюшка во всём почитал моего молодого господина! Так мы и не знаем, откуда пришла смерть: может от неведомой болезни, а может его отравили…  Поговаривают, – прошептал Угэчи, наклонившись к уху купца Стойко, – что это – козни старого Ногая! Или его зловредной супруги Чапай…
– Вот старая ведьма! – выругался русский купец. – Зачем мужняя жёнка лезет в такие тёмные дела? И что же тогда наш славный государь Ногай хлопает глазами? Разве он не именитый муж?
– Наш старый государь Ногай сильно изменился за эти два года, – грустно покачал головой Угэчи. – Подпал под влияние злых людей! А от этого недалеко до войны…
– Ой, ли? – вздрогнул купец Стойко. – Неужели близится смута?
– Да, сынок, – Угэчи поднял голову и посмотрел прямо в глаза русскому купцу. – Если не сейчас, то лет через пять точно будет большая война. Если, конечно, будет жив старый Ногай… Однако же, сынок, я расскажу тебе одну, пока тайную, правду, – ханский советник понизил голос. – Наш государь Тохтэ, Аллах ему судья, принял решение отстранить от власти твоего коназа Олэгэ… Пусть, сказал великий хан, этот коназ Олэгэ уходит на службу своему распятому Богу… Не годится, чтобы место коназа занимал Божий слуга…
– А как же тогда дань? – растерялся русский купец. – Кому отвозить её? Старому Ногаю или молодому царю? И кого тогда назначит молодой царь Тохтэ великим черниговским князем?
– Не знаю, сынок, – пробормотал ханский советник. –  Могу только сказать, что об этом знают только сам государь Тохтэ и сын коназа Алэсандэ из Смулэнэ, молодой Вэсилэ…
– Неужели князь Василий, племянник моего князя Олега, сейчас пребывает в Сарае? – спросил, не думая, потрясённый услышанным купец.
– Сейчас его здесь нет: он повёз тело покойного Алэсандэ в Уладэмэр, к его батюшке! – ответствовал Угэчи. – Наш молодой хан сильно полюбил этого Вэсилэ! Три дня назад он даже отослал меня домой и долго разговаривал после этого с коназом урусом…
– Очень жаль, – покачал головой купец Стойко, – что я приехал в Сарай так поздно! Тогда придётся идти к самому государю Тохтэ и уговаривать его не прогонять моего князя!
– Подожди немного, сынок, – сказал Угэчи. – А там, дня через два, и предстанешь перед очами нашего государя… А теперь я познакомлю тебя с моими детьми, чтобы они не забывали ни тебя, ни остальных потомков славного купца Или, спасшего жизнь моему батюшке в тяжёлые годы… Вот мои дочери, смотри, какие красивые! Их, Стэкэ, у меня шесть! И все молодые! А старших я уже давно выдал замуж за знатных людей.
– В самом деле, они очень хороши! – восхищался предусмотрительный купец, прицокивая языком и вытаскивая из мешочка то золотые, то серебряные браслеты. Девушки буквально взвизгивали от радости, принимая подарки русского гостя.
–  А это – мой единственный сын, Субуди! – сказал с теплотой в голосе Угэчи, подводя к Стойко рослого, красивого юношу. – Будет моим заместителем, когда подойдёт время! Вот, смотри, сынок, – Угэчи указал рукой на русского купца. – Это – Стэкэ, мой любезный кунак, внук славного Или!
– Того самого Или, который спас нашего деда?! – промолвил румяный молодец, в лице которого едва были заметны монгольские черты.
– Да, сынок, того самого! – ответил Угэчи.
И юноша с восхищением посмотрел на седовласого купца Стойко. – Я буду тебе верным кунаком, Стэкэ, – сказал он, – и твоим сыновьям, и твоим внукам до самой смерти! Пусть всегда приезжают к нам в гости, в Сарай!
…Ровно через два дня купец Стойко, как и советовал Угэчи, прибыл во дворец к хану Тохтэ.
Молодой ордынский повелитель сразу же поутру, без задержки, принял его, сидя на своём большом золочёном троне.
Русский купец быстро прошёл по богатым персидским коврам и опустился, склонив голову, на колени перед троном сарайского повелителя.
– Хвалю тебя, купец урус, – улыбнулся молодой хан. – Подними-ка свою голову! – Купец повиновался. – У тебя приятное лицо и честные глаза, – весело молвил Тохтэ. – Мне сказал мой верный Угэчи о твоём приезде, – хан посмотрел на своего тайного советника, стоявшего слева от его трона, – и я сразу же принял решение о твоём коназе Олэгэ, сыне славного Ромэнэ, зная что ему это будет приятно… Пусть же он спокойно уходит на Божью службу! Олэгэ очень хотел этого, всей душой! А на его место я назначил коназа Вэсилэ, сына Алэсандэ из Смулэнэ, который, как мой верный слуга, достоин этого лесного улуса!


Г   Л   А   В   А   8

Н Е О Ж И Д А Н Н О Е   С П А С Е Н И Е

Князь Василий Александрович быстро скакал вперёд, сидя на своём стройном породистом жеребце. Выносливый молодой конь, подарок отца – великого смоленского князя Александра – несмотря на горячий нрав, был покорен своему седоку.
Князь Василий ласково обходился с красивым животным, сам, порой, приходил в конюшню и чистил своего любимца. Он угощал коня и сладкими пирожками и солёными хлебцами. Статное животное ценило заботы и ласку, и князю ни разу не приходилось прибегать к кнуту или шпорам. Подобно татарским воинам, он управлял конём лишь движением колен и рук.
Княжеские дружинники – отряд из сотни молодых бородатых наездников в кольчугах – дружно следовали за своим князем. Замыкал шествие княжеский обоз из пяти телег, в одной из которых стоял массивный дубовый гроб с телом покойного князя Александра Дмитриевича, недавно умершего в Сарае.
В остальных телегах попеременно отдыхали князь и княжеские дружинники, спешившие во Владимир на похороны молодого князя.
Люди сарайского епископа, знавшие лекарское дело и лекарственные травы набальзамировали тело покойника и поэтому, несмотря на жару, оно вполне могло выдержать два десятка дней, не распространяя тлетворного запаха.
Князь Василий задумчиво смотрел вперёд в бескрайнее степное пространство, размышляя о предстоявших делах. – Как тяжело везти дорогого покойника к его несчастному батюшке, великому князю! – рассуждал он про себя. – Вот ведь какая беда приключилась! И всё из-за подлого царя Ногая! Князь Александр принял приглашение недавно пришедших в Сарай Ногаевых людей, пошёл к ним в гости и выпил в их шатре чашу с греческим вином… А вечером он скончался в жестоких мучениях…
Князь Василий мысленно благодарил Бога за то, что сам не пожелал принять участие в пиршестве и ускакал на облавную охоту, которую устраивал в степи хан Тохтэ. Уж очень ему хотелось быть поближе к татарскому хану, угодить ему и добиться скорого приёма. А молодой наследник великого суздальского князя Александр не захотел обижать пригласивших его на пир Ногаевых людей. К тому же он уже побывал во дворце Тохтэ-хана, получил ханский ответ с нужными ему сведениями  и готовился к отъезду домой. Поэтому княжич Александр, ждавший разрешения Тохтэ на отъезд, томился и скучал от безделья в ханской гостевой юрте. Туда пришёл боярин князя Фёдора Ростиславовича, Сладкоглас Журинович, пребывавший в компании Ногаевых людей, и позвал его на застолье. Зная о плохих отношениях, сложившихся у его отца, великого князя Дмитрия, с князем Фёдором, добродушный и весёлый князь Александр, к тому же, рассчитывал примирить старых недругов через знакомство с влиятельным боярином Сладкогласом. Об этом он говорил недоверчивому князю Василию, с которым подружился во время пребывания в Сарае. Но князь Василий не поддержал его и пытался отговорить, чтобы он не шёл в гости к ненадёжным людям. – Эти люди всегда готовы на подлые дела, – говорил он своему новому знакомцу. – Особенно этот злобный князь Фёдор Ростиславич, которого татары не зря прозвали Чёрным или, по-татарски, Кара! Этот негодяй в своё время погубил моего славного деда, великого князя Романа Брянского! Зачем ты слушаешь их змеиные слова? И сам Ногай уже давно к нам немилостив! Берегись его, брат!
Но молодой князь Александр не прислушался к этим словам и поступил по-своему.
– Вот так бессмысленно потерял свою жизнь! – возмущался после этого князь Василий.
 Правда, сарайский епископ имел свою версию причины смерти князя Александра. – Молодой князь был слаб сердцем, – сказал владыка, когда князь Василий обвинил в разговоре с ним Ногаевых людей, – и часто здесь болел татарской лихорадкой. Он сам говорил мне о нездоровье незадолго до своей смерти! Поэтому не надо говорить таких слов, сын мой Василий! Посмотри на лицо покойного: оно не потемнело и волосы на его голове не выпадают… Признаков отравления нет!
Однако князь Василий не согласился со словами владыки и, хотя тогда смолчал, так и остался при своём мнении: князь был отравлен!
И ещё одна дума беспокоила Василия Александровича в дороге! Он никак не мог забыть слов молодого хана Тохтэ. Ведь последний, приласкав князя Василия, твёрдо пообещал ему княжеский «стол» в Брянске. Однако наследник великого смоленского князя Александра вовсе не просил ордынского хана об этом! Но спорить с Тохтэ, а тем более отказываться от его дара, князь Василий, помня советы своего отца, не решился.
– Время покажет, – подумал он, – надо ли принимать этот Брянск или нет. А может и мой дядюшка Олег не откажется от своего княжеского «стола»…
– Княже! Враги! – раздался тревожный крик княжеского дружинника, и князь Василий глянул вперёд. Из густой степной травы, в сотне шагов от княжеского отряда, выходили на вытоптанную лошадиными копытами дорогу чёрные татарские всадники. Их лица не были видны из-за железных  кольчужных колец или пластин, прикрывавших уязвимые места. Лишь несколько всадников восседали на своих лошадях с незакрытыми лицами. Увидев приближавшийся княжеский отряд, передовые татары выхватили свои большие чёрные луки и стали останавливаться, загородив дорогу.
– Стойте, мои славные воины! – вскричал князь Василий и поднял руку. Отряд  прекратил движение. – Эй! Удал! – князь подал знак своему старшему дружиннику. – Иди вперёд и спроси, что нужно этим татарским воинам!
Удал, хорошо знавший татарский язык, быстро отделился от массы русских всадников и, подняв в знак мира руку, поехал в сторону татар.
От татар тоже отделился всадник и быстро приблизился к княжескому дружиннику. Они недолго разговаривали, но до отряда русского князя доносились только обрывки фраз. Наконец, Удал развернулся и быстро поскакал к своим.
– Это люди царя Ногая, княже, – сказал он, качая головой. – Они хотят, чтобы ты поехал к их могучему господину… Они долго скакали по степи, пока не настигли нас. Неясно, откуда они узнали, что мы возвращаемся домой!
– Но я не хочу сейчас ехать к царю Ногаю, – сказал, нахмурившись, князь Василий. – К тому же, мы везём тело моего несчастного друга к родному батюшке! Зачем мешать нашему пути и загораживать дорогу? У нас не было ссор с татарами, и мы всегда платили Орде «выход». За что такая немилость? Подойди к этим воинам, Удал, и скажи им, что я не пойду с ними к Ногаю, а вернусь назад, в русскую землю. Пусть себе едут с миром!
Удал вновь развернулся и, подняв руку, поскакал к татарам. Те также выслали прежнего воина. После нескольких слов, сказанных Удалом татарину, тот вдруг неожиданно выхватил свой короткий кривой меч и с размаху обрушил его на дружинника. Но опытный русский воин, ожидавший коварства, увернулся и вражеский удар пришёлся по его кольчуге и щиту. Раздались стук и треск, сноп искр разлетелся по сторонам, и, озадаченный ловкостью русского, татарин завертелся на коне, пытаясь вновь поднять своё смертоносное оружие. Но Удал опять не растерялся и с силой бросил ему в лицо свою тяжёлую перчатку, обитую железными кольцами.
– Х-ха! – выкрикнул татарин и взмахнул обеими руками, пытаясь сохранить равновесие в седле. Его конь заржал и взвился на дыбы. Ещё мгновение и Удал вытащил из ножен свой тяжёлый меч. Как молния, блеснул на солнце хорошо очищенный клинок! Вражеский всадник взвизгнул и отлетел в степные травяные заросли, а его лошадь, освободившись от своего всадника, сделав круг на широкой дороге, стремительно помчалась в густую траву, как бы спасаясь от грозного русского воина.
Удал, оправдывая своё имя, быстро развернулся и в мгновение ока приблизился к своему князю. Русские уже стояли в полной боевой готовности, поджидая врага.
Татары, однако, не спешили. Поединок между их посланником и княжеским дружинником был таким стремительным, что они тоже стояли в недоумении: сражаться или уйти.
– Аман вам, урусы! – послышался вдруг с их стороны голос, вероятно, военачальника, и на русских воинов тучей посыпались стрелы.
– Хорошо закрывайтесь, воины мои! – крикнул князь Василий. – Да коней, коней берегите! Если эти злодеи перебьют наших коней, тогда нам, в самом деле, настанет «аман»!
Первый залп татарских стрел не принёс врагу успеха, тогда они быстро выстроились полумесяцем, примяв траву по краям дороги, готовясь охватить русских воинов с флангов.
– Ага, так наших врагов немного! – вскричал обрадованный Василий Александрович. – Они едва перешли дорогу и заняли не больше сотни шагов… Это не беда, но большое счастье! Врагов не больше, чем нас: выдюжим! Вперёд, мои славные воины! Руби лютых врагов! Смерть злобным язычникам! Смерть сыроядцам! Слава Смоленску! Слава великому князю Александру!
– Слава! – подхватили клич своего князя верные дружинники и железной лавиной обрушились на татар.
Но степные наездники, опомнившись после первых неудачных попыток напугать русских, всё ещё не потеряли надежды добиться победы. Вся масса татарского конного отряда бесстрашно ринулась навстречу русским. Глухой удар, дикие крики сражавшихся и погибавших в одно мгновение оживили молчавшую своим мёртвым покоем степь. Над травой взмыли сотни птиц, которые запищали, зачирикали, закаркали.
Сначала русские воины немного потеснили татарский отряд, но затем, когда к Ногаеву воинству подошли свежие силы, татары стали одолевать. Русские, видя, что спасения нет и что враг неодолим из-за своей многочисленности, отчаянно сражались. То тут, то там падали на землю смертельно раненные с обеих сторон всадники, но и на земле они, умирая, продолжали бороться. Кровь и пот потоками стекали с доспехов и тех и других воинов.
Князь Василий едва успевал отбиваться от наседавших со всех сторон врагов, махая своим тяжёлым мечом то вправо, то влево. Прямо перед ним сражался его любимец Удал, закрывая своим телом князя. Неожиданно он резко осадил коня и выставил перед собой щит: из правой руки, в которую вонзилась татарская стрела, нашедшая единственное незащищённое бронёй место, выпал красный от вражеской крови меч.
– Прощай, мой храбрый воин! – крикнул ему князь Василий, безуспешно пытаясь пробиться через подскочивших к нему новых татарских всадников.
Вдруг татары, уже ликовавшие и жаждавшие добить последних ещё сражавшихся русских, резко, в самый разгар своего торжества, остановились и стали медленно, пятясь, отходить в степь. – Аман! Аман вам, песья кровь! – закричали из зарослей степной травы, возникшие, как во сне, другие татарские всадники.
– Господи, слава Тебе! – крикнул князь Василий и перекрестился. – Татары режут татар! Неужели мрак превратился в свет?
В самом деле, большой татарский отряд, выскочивший на дорогу и вытеснивший ногайцев в траву, со всей яростью и силой ударил по ним, не давая врагу опомниться!
– Аллах! Аллах! – кричал татарский мурза, размахивая своим красным бунчуком, конские волосы которого развевались по ветру. – Слава великому хану Тохтэ!
– Неужели это тысячник? – спросил князь Василий, беспокойно глядя на сражавшихся татар.
– Да, это тысячник, славный князь, – сказал дружинник Удал, улыбаясь и морщась от боли. Воспользовавшись затишьем, он ловко обломал вражескую стрелу и вытащил из кровоточившей раны древко.
– Зовите лекаря! – крикнул князь Василий так громко, что даже перекричал шум удалявшегося сражения.
– Я здесь, княже, – сказал быстро прибежавший знахарь, прятавшийся во время боя под княжеской обозной телегой. – Я уже готов, – кашлянул он в смущении, – осмотреть ваши раны!
– Взгляни на руку моего воина, Позвизд, – сказал уже спокойным голосом молодой князь, поскольку вдруг стало тихо, и лишь отдалённые крики из глубины степи говорили о продолжавшемся сражении.
– Непростая рана, – покачал головой княжеский лекарь. – Придётся повозиться. Пусть же мой сын займётся другими ранеными!
Двадцатипятилетний лекарский сын Бермята, услышав слова отца, направился к лежавшим тут и там телам княжеских дружинников.
Сам же Позвизд уселся перед Удалом, сидевшим на помятой степной траве, и быстро обработал его рану. Сначала он присыпал её особым травяным порошком, чтобы обезболить место будущего лечения, а затем принёс и дал выпить Удалу какой-то травяной отвар.
– Так легче переносить боль, – сказал он и, подождав немного, достал длинный, блестевший на солнце, нож. – Ну, с Господом, – кивнул он головой и стал быстро резать повреждённую руку.
– Терпи, брат, – одобрительно сказал князь Василий и отошёл в сторону, ища глазами уцелевших после боя дружинников.
– Всё, княже, – молвил, подойдя к нему, другой старший дружинник, Извек. – Мы собрали тела всех убитых. Три десятка и ещё двое ратников сложили свои буйные головы от татарского железа!
– Больше трёх десятков?! – вскричал, не скрывая слёз, князь Василий. – О, мои верные люди! О, мои ратные друзья! Как же мне горько вас терять, мои сердечные! Некому будет защищать меня и устрашать наших лютых врагов! Горе мне, горе!
– Не печалься, славный князь, – сказал помрачневший и поникший головой Извек.– Наши славные воины ушли к Господу, победив жестоких врагов. Это огромная честь, что они отдали свои жизни за тебя, княже. Смерть настоящего воина на поле битвы, много лучше, чем смерть на старческом одре!
– Сколько раненых? – спросил его князь, очнувшийся от мучительных переживаний. – Есть ли тяжёлые? Хватит ли телег для их перевозки?
– Всего раненых четыре десятка, княже, – сказал Извек. – Вряд ли больше. А кто из них тяжёлый, я сказать не могу. Если татарская стрела попала в тело, она всегда наносит жестокую рану. Спроси об этом знахаря
Седовласый Позвизд в это время быстро зашивал рану лежавшего в забытьи Удала. Вот он ловко вытащил в последний раз иглу, завязал узелок и обрезал нить.
– С этим делом покончено, княже, – тихо сказал он, подойдя к своему господину. – Пусть же Удал радуется: через два десятка дней он вновь станет отменным воином!
В это время откуда-то издалека донёсся лошадиный топот, который всё нарастал, и, наконец, к спешившемуся князю и его дружинникам с шумом и гиканьем подскакали победители – татарские воины хана Тохтэ.
– Салям тебе, коназ Вэсилэ! – громко сказал приблизившийся к русскому предводителю татарский мурза.
– Салям и тебе! – ответил, улыбаясь, на хорошем татарском князь Василий. – Благодарю тебя за наше спасение, великий воин! Как твоё имя и почему ты пришёл так вовремя ко мне на помощь?
– Меня зовут Угэн-батур, – ответил знатный татарин. – Разве ты не понял по моему бунчуку, что я – тысячник?
– Понял, отважный воин, – кивнул головой князь Василий. – Твой славный бунчук мы сразу же увидели!
– То-то же, коназ урус! – засмеялся Угэн-батур. – Благодари за своё спасение не меня, а славного государя Тохтэ! Он узнал, что в степи появились разбойничьи отряды и приказал мне пойти за тобой и твоими людьми. И едва успели!
– Тогда прими от меня этот душевный подарок, – сказал князь Василий и сделал знак своему дружиннику принести его кожаный мешок. Дружинник Извек быстро подбежал к телеге, схватил в охапку княжескую суму и подал её князю. Князь Василий извлёк из мешка большую золотую чашу, украшенную драгоценными камнями и кинжал дамасской стали с серебряной рукояткой. – Я хочу, чтобы ты стал моим вечным другом и даже названным братом, Угэн-батур, – сказал русский князь, улыбаясь. – Я не забуду твоего подвига до конца жизни! Выпей со мной греческого вина, непобедимый воин!
– Пусть будет так, коназ урус, – улыбнулся татарский мурза, принимая дорогие подарки. – Моя душа радуется, имея такого кунака. Всегда открыт полог моей юрты для  тебя, щедрый коназ! – И татарский тысячник, взяв обеими руками протянутую ему княжескими слугами чашу с вином, стал жадно пить.
– Как же ты осмелился, могучий Угэн-батур, сражаться с воинами самого беспощадного Ногая? – спросил князь Василий спустя некоторое время. – Ты не боишься его мести?
– Не боюсь, брат, – решительно сказал, вытирая усы, татарский полководец. – Да и кто теперь расскажет об этой стычке Ногаю? Не такие мои люди, чтобы упустить врагов живыми! Там, в степи, – он махнул рукой в сторону минувшего сражения, – лежат их непотребные кости! Ни один из них не уцелел в жестокой схватке, а раненых – сразу же добили! Разве сможет жалкий воробей сражаться с грозным коршуном? Каждый, кто пойдёт против моего повелителя, узнает силу моего тяжёлого меча!


Г   Л   А   В   А   9

В   К Н Я Ж Е С К О Й   С В Е Т Л И Ц Е

– Не торопись, княже, отказываться от своей власти, данной батюшкой и Господом, – говорил черниговский епископ Арсений, сидя на скамье напротив восседавшего в своём княжеском кресле Олега Брянского.
– Уж не знаю, святой отец, – тихо сказал седовласый князь. – Мне нынче было такое знамение, что у меня теперь нет на этот счёт сомнений! Разве ты не помнишь, владыка, как в год смерти моего батюшки на небе стояла кровавая луна, а потом вдруг ушла в бездонную тьму… А вот вчера, в полдень и полночь, на небе стоял словно бы полк из воинов! А это предвещает беду! Будет или жестокая война, или чья-то безвременная смерть! Я и подумал, а может Господь хочет от меня праведной жертвы? Вот я и решил оставить свой княжеский «стол», чтобы с миром уйти в монахи…
Епископ улыбнулся и с любовью, душевной теплотой на лице сказал: – Нет сомнения, сын мой, что это знамение – знак Господень! Я это понимаю, как предсказание большой войны! Но это ещё не значит, что война случится на черниговской или брянской земле! Я считаю, что война, скорее всего, произойдёт в суздальском уделе!
– А почему тогда знамение стояло над нами?
– А потому, сын мой, что Господь велик, – епископ перекрестился, то же сделал и князь Олег, – и охватывает своими знаками если не всю землю, то хотя бы её православную часть! Зачем же тебе спешить в свой славный монастырь? Сидел бы себе на своём «столе» и ходил бы в монастырь, когда тебе надо. На то есть мы, люди святой церкви, чтобы помогать тебе молитвами… И слуги у тебя отменные: хорошо справляются с делами удела. Позавчера опять заседали в суде без тебя, но всё сделали как надо, по «Правде» Ярослава. Молись себе и живи, как хочешь, сохраняя при этом свой княжеский «стол»!
В это время в княжескую светлицу вбежал верный Злотко.
– Великий князь! – крикнул он без церемоний. – Вернулся из Орды наш славный купец Стойко!
– Скорей проси, Злотко, моего Стойко Лепковича, – сказал князь Олег, подскочив со своего кресла. – Вот уже осень настала, а он только вернулся! Пусть же идёт сюда!
Купец Стойко бодрым шагом вошёл в светлицу, перекрестился на иконы, подставил свою голову под епископское благословение и, обойдя скамью, на которой сидел владыка, остановился напротив князя так, чтобы не оказаться спиной к священнику, и низко, поясно, поклонился.
– Здоровья тебе и счастья, великий князь! – сказал он.
– Того же и тебе, мой почтенный Стойко! – ответил князь. – Чего ты так долго пребывал в поганской Орде?
– Меня там задержал молодой царь Тохтэ и торговые дела…
И купец рассказал со всеми подробностями о том, что происходило в Орде, о смерти князя Александра Дмитриевича Суздальского, о поездке в Орду молодого смоленского князя Василия. Не упустил он и случая нападения на купеческий караван Ногаевых людей, поведав о сражении и бегстве врагов.
– Мы спаслись лишь Божьим промыслом, – грустно сказал он, качая головой. – Но потеряли, к несчастью, моего верного человека…
– Царствие ему небесное! – перекрестился князь Олег. – Пусть ему будет земля мягким пухом! Как же дети и супруга убитого? Они не остались в нужде и бедности?
– Этого не будет! – сказал купец, подняв голову. – Я позабочусь о детях и супруге покойного… К ним уже посланы мои люди, а вечером я сам поговорю с несчастными! Я только вот приехал в наш славный Брянск, переоделся с дальней дороги и сразу же к тебе, великий князь…
– Ну, если больше нет плохих известий, – покачал головой князь Олег, – тогда иди домой, мой славный купец и верный посланник!
– Я пойду, великий князь, – сказал, колеблясь, Стойко Лепкович, – но вот осталось сказать тебе несколько непотребных слов… Но не знаю, как такое говорить…
– А ты не скромничай, сын мой, и выкладывай нам тут всю правду! – молвил епископ Арсений, встав со скамьи и подойдя к купцу.
– Хорошо, мой господин, – тихо сказал купец. – Молодой царь Тохтэ приказал передать тебе, что он…как бы…отнял у тебя княжеский «стол»! И передал его твоему племяннику, князю Василию! – Он с трудом договорил последние слова и густо покраснел, сдерживая волнение.
– Слава тебе, Господи! – вскричал обрадованный Олег Романович и встал со своего «стола». – Вот и решилась моя судьба волей Господа и моими просьбами! Не зря я так сердечно молился! Да ещё и царской волей! Значит, у меня не будет греха!
– Однако же почему было принято такое скоропалительное решение? – спросил, потемнев лицом, епископ. – Неужели молодой князь Василий упросил ордынского царя?
– Нет, владыка, – ответил купец Стойко. – Молодой князь не упрашивал царя Тохтэ, но сам государь придумал это. Может из-за Ногая… Как ты знаешь, Ногай ещё раньше хотел отдать стольный Чернигов своему зятю, Фёдору Ростиславичу… Так и будет в следующем году! Царь Тохтэ не хочет ссориться со славным Ногаем. Ему тяжело быть обязанным Ногаю за свой престол… Но и отдавать Чернигов, пока на великом княжении сидит сын славного Романа Михалыча, не менее позорно! Вот почему царь Тохтэ захотел сместить нашего великого князя, а в Брянске посадить молодого Василия Смоленского! Ещё царь Тохтэ говорил, что знает о желании нашего князя уйти в Божьи люди! Поэтому татарский царь посчитал, что он этим не нанёс обиды нашему великому князю!
– О какой обиде ты говоришь, сын мой? – весело сказал князь Олег. – Сбываются мои мечты, благодаря молитвам к нашему милосердному Господу! Но сказал ли татарский царь, когда мне ждать моего племянника Василия? Скоро ли это будет?
– В следующем году, великий князь, – сказал с грустью купец, – а точнее, не знаю. Это уже вам, праведным людям, видно будущее!
– Ну, что ж, тогда иди, мой верный Стойко, и отдохни с дальней дороги! Благодарю тебя за праведный труд и честную службу во славу нашего Брянска и удела! – радостно улыбнулся князь Олег.
– Вот тебе, владыка, и Божье знамение! – весело сказал князь, когда купец покинул светлицу. – Может и отведёт Господь беду от русских земель за эту мою жертву, спасая Русь от жестокого кровопролития…
– Вот беда! – с горечью пробормотал епископ. – Теперь у меня печаль на сердце…
В это время в княжескую светлицу вбежал взлохмаченный растерянный княжеский слуга. – Батюшка великий князь! – закричал он, забыв обо всём на свете. –  Горюшко-то, горе какое у нас приключилось!
– Говори же, сын мой, и успокойся! – прикрикнул раздражённый священник. – Что ещё там такое?
– Там ещё…батюшка-князь…и славный владыка, – пробормотал, заикаясь и давясь слезами, Злотко, – только что скончалась наша славная матушка княгинюшка!
– Матушка! – князь Олег схватился за сердце и упал в своё кресло, обхватив руками голову.
– Царствие небесное великой княгине Анне-Анастасии и землица ей да будет  мягким одром! – пробормотал потрясённый епископ.


Г   Л   А   В   А   10

В О Л Я   О Р Д Ы Н С К О Г О   Х А Н А

Весна 1293 года была дождливой. Дули противные пронизывающие ветры. Дороги стали непроходимыми. Поэтому русские князья, собравшиеся на свой съезд в Городце, с нетерпением ждали, когда, наконец, улучшится погода.
Городецкий князь Андрей Александрович созвал в своей родовой вотчине союзников. Здесь были князья Дмитрий Борисович Ростовский с братом Константином Угличским и сыном Михаилом, Михаил Глебович Белозерский с тестем Фёдором Ростиславовичем Ярославским и другие мелкие удельные князья.
Князь Андрей Александрович давно вынашивал замысел свержения своего брата с великокняжеского «стола» во Владимире. Однако, в своё время, ни всесильный Ногай, ни сарайский хан Тула-Бука его не поддержали. Мало того, великий князь Дмитрий съездил в далёкие степи к Ногаю, попросил его защиты от брата Андрея и добился «великой милости». Хотя Ногай по совету великого черниговского и брянского князя Романа не послал на суздальские земли большое войско, но даже его малочисленный отряд заставил князя Андрея примириться с братом. Но Андрей Александрович, несмотря на то, что получил от брата целый ряд городов суздальской земли, лишь временно успокоился. Узнав же о том, что великий суздальский князь Дмитрий наладил отношения со Смоленском, с князем Александром Глебовичем, князь Андрей, пригласив к себе в Городец Фёдора Ростиславовича Ярославского, зятя Ногая, поведал ему о якобы готовящемся союзе. – Мой братец Дмитрий, – сказал князь Андрей Фёдору Чёрному при встрече, – хочет создать большое и непобедимое войско! Он посылал своих людей к твоему племяннику, князю Александру, чтобы упрочить свою власть и покорить наши города…
– Им мало, злодеям, своих уделов?! – вскричал разгневанный князь Фёдор. – Ну, и наглец этот молодой князь Александр! Отнял у меня с помощью своего всесильного тестя Романа Брянского мой законный город Смоленск! Но славный Ногай не поддержал его и вскоре передаст славный Смоленск мне! Я уже в этом году выгоню своего племянника Александра и верну себе законный удел!
Князь Фёдор откуда-то узнал, что сын Александра Глебовича, Василий, побывал в Брянске и Карачеве, и сообщил об этом Андрею Городецкому. Последний был ещё больше возмущен. – Тут уже совсем нет сомнения! – вскричал он. – Против нас заключили союз! Видишь, брат, нам никак не устоять, если войска черниговских и смоленских князей вместе пойдут против нас! Я также слышал, что княжич Василий, сын Александра Смоленского, ходил в Орду к царю Тохтэ и был там обласкан! Якобы он добился дружбы с молодым царём! Что нам теперь делать?
Князь Фёдор, недолго думая, посоветовал созвать в Городец дружественных им  князей, чтобы уговорить их действовать заодно против Дмитрия Суздальского и его союзников.
– Однако же эти дружественные нам князья, – задумчиво сказал князь Андрей, – слабоваты и не смогут устоять против союзного войска моего братца!
– Тогда пойдём за помощью к царю Ногаю! – посоветовал князь Фёдор Ярославский. – Мой тесть не откажет нам и даст могучее войско! А если надо, он строго прикажет молодому царю Тохтэ, чтобы тот не помогал нашим лютым врагам! А может даже заставит сарайского слабосильного царя участвовать в нашем походе!
Прибывшие в Городец союзные князья единодушно одобрили решение князей Андрея и Фёдора и вот после долгого совещания и нудного ожидания улучшения погоды, выехали, наконец, в середине мая, направляясь в ногайскую степь.
Путь их был нелёгким и долгим – лишь к началу июня измученные люди и кони пробрались через поросшие густой зелёной травой дороги и поля к стану татарского полководца.
Первым увидел отдалённые кибитки ростовский епископ Тарасий, бодрствовавший на передовой телеге. – Татары! – крикнул он, разбудив спящих в телегах князей и ехавших верхом, но дремавших, всадников: несмотря на небольшой отряд всего в сотню мечей, князья не посчитали нужным назначить охранение. И вот теперь во мгле раннего утра они оживились, пристально вглядываясь в даль.
Когда татарский летучий отряд подскакал к русским воинам, солнце уже всходило.
– А, это ты, коназ Фэдэрэ! – крикнул татарский военачальник, узнавший Ногаева зятя. –  Хорошо, что приехал к нам! Салям!
– Салям, славный Мэндэ! – весело ответил князь Фёдор Ростиславович, спустившись с телеги и быстро вскочив в седло своего чёрного, как воронье крыло, коня. – Где же мой могучий батюшка, наш государь Ногай?
– Он здесь, коназ Фэдэрэ! – поднял вверх руку с хлыстом старший татарин. – Айда до государевой юрты! – И он, ударив хлыстом свою крепкую низкорослую лошадь, помчался вместе со своим отрядом вперёд, в сторону приближавшихся кибиток.
Ногай, сидевший в большой зелёной юрте в своём обычном плетёном кресле, с нетерпением ожидал русских князей. Ему уже доложили о том, что к кочевью приближается его зять Фёдор с людьми.
Фёдор Ростиславович вошёл в юрту первым. Низко поклонившись Ногаю, он приблизился к его креслу и встал на колени. Остальные князья, тщательно перейдя порог и добравшись до князя Фёдора, пали ниц перед грозным татарским полководцем.
– Говори, сынок, – потребовал Ногай после того, как обменялся со своим зятем приветствиями, – как там моя дочь в твоём Ярэславэ?
– С ней всё в порядке! – весело ответил князь Фёдор. – Она не обижена! Я ничего для неё не жалею… Она у меня – госпожа, а не гостья! Вот и подарки тебе прислала…
– А как с твоей верой? – насупился Ногай. – Небось, окрестили мою дочь?
– Окрестили, батюшка, – улыбнулся князь Фёдор. – Моя славная жена с радостью приняла христианскую веру и новое имя!
– Что ж, если у вас, урусов, так принято,  – вздохнул Ногай. – Пускай тогда моя дочь молится этому распятому Богу! Это неплохо! Жена должна повиноваться своему мужу и принимать его веру! Однако, нужна ли тебе, Фэдэрэ, эта вера грэкэ? Я недавно узнал, что вы, урусы, переняли эту веру у слабосильных грэкэ. И прежние сарайские ханы постигли свою веру в Аллаха у чужеземцев! Вот, смотри на меня, сынок, я ведь почитаю только веру своих предков… У нас не надо ни молитв, ни каких-либо подарков, ни богатых храмов! Благо, что и молодой Тохтэ признаёт эту веру! Он отвернулся от Аллаха и воскресил в Сарае веру великого Темучина! Однако тем, кто верит в Аллаха или Христа, не препятствует: пусть себе молятся, как им угодно! Известно, что главный Бог – один для всех! Пусть Он понимается как огонь, дерево или река… Все мы, глядя на Небо, чувствуем один взгляд и питаем на Него надежду! Однако же, зачем вы сюда пришли с такой толпой мелких князей?
Князь Фёдор Ростиславович подробно рассказал о сути дела, о споре князей-братьев за власть в суздальской земле и попросил тестя оказать ему и союзникам военную помощь. – Скажи, батюшка, своим людям, – закончил свою речь Фёдор Ростиславович, – чтобы они пошли к нам на помощь против князя Дмитрия Суздальского. И распорядись, чтобы молодой хан Тохтэ не поддерживал наших врагов!
Русские князья лежали в это время на персидском ковре, не поднимая голов.
– А где тут главный спорщик? – спросил вдруг Ногай, выслушав зятя. – Где же беспокойный коназ Андрэ? Встань же,  первый виновник!
Князь Андрей быстро подскочил, встал на ноги и спокойно посмотрел на Ногая.
– Вставайте и другие коназы! – приказал Ногай. – И сядьте по нашему обычаю!
Русские князья быстро уселись на корточки.
– А теперь слушайте меня! – усмехнулся Ногай, пристально глядя  на князя Андрея Городецкого. – Когда-то я вас защищал и мирил старшего коназа Дэмитрэ с младшим коназом Андрэ! Однако от этого нет ни покоя, ни радости… Уж если вы и ваши люди, бестолковые урусы, между собой не ладите, надо собирать войска…(Русские князья заулыбались.) Я же не хочу посылать своих людей на ваши земли! (Русские князья нахмурились.) Но, если молодой Тохтэ меня не послушает, я буду вынужден сам пойти на Залесскую Орду! А сейчас я пошлю своих людей к Тохтэ-хану и прикажу ему начать войну с вашим глупым народом! Понимаешь, сынок? – он повернулся лицом к стоявшему у кресла князю Фёдору.
– Понимаю, батюшка, – ответил последний, – но послушает ли тебя молодой царь Тохтэ?
– А почему не послушает, сынок? – нахмурился Ногай. – Ещё три года тому назад он обещал мне повиноваться, как родному отцу… Такие слова зря не говорят… Поезжай, сынок, с моими людьми, которых я тебе дам, и своими коназами в Сарай… Но не забудь: займёшь и Черныгы, и Смулэнэ! А тот коназ Алэсандэ, который засел в Смулэнэ, пусть уходит, куда глаза глядят. Но если он не послушает тебя или моих людей, тогда поведёшь на них войско молодого хана Тохтэ! Понимаешь, сынок?
– Понимаю, батюшка, – поклонился мрачный Фёдор Ростиславович, – тогда пойду готовиться к походу в Сарай…
– Отдохните денька три, а там и пойдёте, – кивнул головой Ногай.
…Только через десяток дней русские князья, перейдя Волгу, вошли в татарскую столицу. Сарай встретил их величественно и спокойно: среди пёстрых кибиток и юрт  не было ни шума, ни суеты. Татары, привычные к визитам чужеземцев, казалось, не обращали никакого внимания на шествовавших по их широким улицам русских и ногайских всадников.
Хан Тохтэ на этот раз не заставил новоявленных гостей долго ждать приёма. Как только перед ним предстали Ногаевы посланники и изложили суть дела, он, посоветовавшись со своим верным Угэчи, потребовал к себе князей Андрея Городецкого и Фёдора Ярославского.
Русские князья вошли во дворец молодого хана, упали на колени и медленно поползли к трону. Добравшись до ступенек и поцеловав первую из них, они замерли, соблюдая установившийся ритуал. Тохтэ приказал им встать и, глядя на князей, сказал: – Салям вам, коназы урусы! Я уже видел вас здесь в Сарае до того как стал ханом! И знаю, зачем вы ко мне пришли… Неужели вы с пустыми руками?
– Это невозможно, государь! – сказал князь Андрей, отводя глаза в сторону. – Мы не ездим к своему государю без подарков! Мы привезли тебе две арбы серебра и отменных мехов…
– Ну, что ж, неплохо, – улыбнулся Тохтэ. – Тогда я скажу вам о своём решении. Верные Ногаевы люди поведали мне о просьбе славного темника, чтобы я помог вам проучить глупого старого коназа Дэмитрэ… Я сам хотел вызвать этого коназа сюда в Сарай и пожурить его… Однако недавно ко мне приезжал коназ Мыхаыл из Тфэры и жаловался на Дэмитрэ… Из-за всего этого у меня накопилось много гнева на бестолкового уруса  Дэмитрэ… И я решил послать на него большое и беспощадное войско! А во главе моих бесчисленных воинов я поставлю, – ордынский хан повернулся к Угэчи, стоявшему слева от его трона, и поднял руку, – моего брата, отважного и славного Дюденя!


Г   Л   А   В   А   11

Н А Ш Е С Т В И Е

Половина муромских горожан собралась в этот жаркий июльский день на берегу красавицы Оки. Да и как усидеть дома в такое пекло? Даже купцы и лавочники, позакрывав свои торговые места, устремились к прохладным водам. Городские ворота были раскрыты настежь, из них выходили пешие люди, выезжали телеги и всадники. Торговцы установили свои сборные лавчонки, укрытые сверху плотной парусиной от лучей жаркого солнца и, бойко выкрикивая, расхваливали свой товар.
– Кислый квас! – кричал здоровенный краснорожий детина, подзывая купавшихся.
– А тут хмельные, несладкие меды! – вопил без остановки молодой рыжебородый торговец, сидевший в палатке за лёгким столиком, уставленным небольшими бочонками с напитками. – Покупайте и нахваливайте! Разом снимает жажду!
– Медовуха, новгородская медовуха! – голосила толстая разбитная бабёнка, одетая в лёгкий белый, с красными полосками сарафан. – Берите, горожане! Как рукой снимает весь жар!
Купавшиеся горожане спокойно, с достоинством, подходили к торговцам, выбирали тот или иной напиток и, опрокинув кружку или бокал, почмокав для значимости губами, расплачивались.
– На-ка бусину, – сказал муромский кузнец Светан, рассчитываясь с торговцем квасом.
– Прими сдачу, – улыбнулся хозяин квасной бочки, протягивая кузнецу кусочек оловянной проволоки.
– Налей-ка и мне квасу, – сказал вдруг громко муромский боярин Милолик Жирославович, вышедший из-за спины кузнеца. – Какая неладная жара! Это не к добру!
Торговец быстро взял опорожнённую кружку, оставленную кузнецом на прилавке, зачерпнул в бочке квас и протянул её боярину: – Пей на здоровье, славный боярин!
Выпив ещё, богатый посетитель крякнул, потянулся рукой к висевшей на поясе сумке с деньгами и извлёк небольшой кожаный треугольник.
– На-ка тебе мортку, – сказал он весело. – Ищи же сдачу!
– Это – большие деньги, господин, – пробормотал квасник. – Непросто собрать тебе сдачу, – и он стал извлекать из берестяного короба небольшие предметы. – Всю мелочь забираешь!
Боярин протянул руку, взял у торговца целую пригоршню бусин и кусочков проволоки, подумал и повернулся к своим людям, стоявшим за его спиной.
– А теперь напои моих верных слуг и челядь, – приказал он лавочнику, вернув ему назад мелочь. – А значит, сдачи мне не надо!
– Благодарю тебя за щедрость, мудрый боярин! – сказал, кланяясь, лавочник и наполнил опустевшую кружку квасом. Один за другим все боярские люди опорожнили по большой липовой кружке и последовали за своим господином. Тот же, пройдя вдоль берега и полюбовавшись купавшимися мужиками, выбрал место на песке, где не было простолюдинов, и с важностью указал, куда нужно положить покрывало. Слуги бойко вытащили из сумы пёструю ткань и растянули её на песчаном берегу.
– Как хорошо, – сказал боярин, усевшись поудобней, и глянул на реку. – Нынче довольно людно! Тут даже есть жёнки! Хоть они и не купаются, желая избежать позора, но одеты очень вольно на грех мужским очам!
Действительно, горожанки, вопреки обычаю и запретам церкви, оделись в такие лёгкие сарафаны, что все их женские прелести хоть и не были наглядно видны, но смущали представителей другого пола. Замужние женщины скрывали волосы лёгкими летними кокошниками так, что из-под них непристойно выбивались целые пряди. А что уже было говорить про незамужних нескромных девиц! Одетые в пёстрые сарафаны, они бегали неподалёку от купца, издавая пронзительные крики радости: визжали, пищали, кряхтели. Девицы играли в салки. С непокрытыми головами, размахивая длинными косами или вовсе незаплетёнными пышными волосами, они носились взад-вперёд по берегу, привлекая к себе жадные взоры муромских мужчин.
– Хороши девицы, – пробормотал боярин Милолик, любуясь на игравших. – Ещё совсем молоды, а уже созрели, как сдобные хлеба: хоть сейчас укладывай на ложе!
– Давай, Чернава! – крикнула высокая светловолосая девушка, коснувшись рукой подружки. – Теперь твоя очередь!
– Ладно, Горыня, – засмеялась подруга. – Ещё увидим, как ты сможешь от меня убежать! – И она погналась за ловкой быстрой девушкой.
– Хватай же! Лови! – кричали другие девицы, смеясь и хлопая в ладоши.
Неожиданно Чернава развернулась и побежала к ним. – Ого, поймала! – весело закричала она. – Теперь ты лови, Милана.
– Вроде какой-то туман стелется с рязанской стороны, – сказал вдруг рослый слуга, стоявший над боярином Милоликом и отгонявший от него мух. – Смотри же, мой господин.
– Зачем ты беспокоишь меня, Зимолюб? – буркнул недовольно боярин и неохотно отвёл взгляд от стройных прелестниц. – Туман или дым, – тут он осёкся и приподнялся на руках. – Однако что же там, в самом деле, со стороны рязанской дороги?
Действительно, издалека был виден какой-то всё расширявшийся или раздувавшийся туман, как будто от дороги ползло вверх и во все стороны большое дождевое облако.
– Может это идёт смерч или песчаная буря? – пробормотал вопросительно боярин, глядя на юг.
– Меня это беспокоит, батюшка, – пробормотал боярский слуга Зимолюб. – Мне рассказывал дед, что такую пыль поднимали поганые, когда шли на Русь… Сначала стелилась, подобно густому облаку пыль, а потом уж целая туча вражеских воинов вылетала! Мне страшно, батюшка!
– Но я никаких татар не вижу, глупый холоп, – усмехнулся боярин. – Это сомнительное облако ещё очень далеко… Поди, с десяток вёрст…, – он встал и потянулся в томлении. – Всё же надо бы отсюда уходить подобру-поздорову. За городскими стенами спокойней! – И он пошёл, позёвывая, в сторону городских ворот. Боярские слуги свернули в рулон пёстрый лоскут иноземной ткани, уложили его в суму и быстро побежали за своим господином.
– Может на всякий случай подать тревогу, батюшка? – спросил верный слуга, подбегая к боярину. – А вдруг это, в самом деле, татары?
– Не надо, Зимолюб, – усмехнулся боярин. – Ещё засмеют и посчитают нас дурачками! Пусть себе люди развлекаются: татары не сунутся сюда в такую жару!
Муромчане же, как ни в чём не бывало, продолжали свои игры и купание. Девушки играли в салки и весело, заливисто хохотали.
Вдруг неожиданно откуда-то с юга подул лёгкий ветер, нёсший таинственные, давно забытые запахи то ли пожара, то ли коптящегося мяса…
– Такой запах, будто сюда везут копчёную рыбу…, – пробормотал выходивший из вод Оки муромский купец. – Да вот и пыль какая-то необычная!
Пыль валила всё гуще и гуще  и, наконец, до ушей муромчан дошли звуки, напоминавшие сильный дождевой ливень.
– Неужели идёт гроза? – крикнул седовласый горшечник, быстро одевавший на себя длинные холщовые порты. – Надо бежать домой! Эй, девицы! – он махнул рукой в сторону игравших. – Возвращайтесь в город!
И горожане медленно, неохотно поползли в клубах всё сгущавшейся пыли и усиливавшегося как бы дождевого шума в сторону городских ворот. Девушки же продолжали играть, не замечая ничего в весёлой возне. Вдруг буквально в сотне шагов от них из-за ближайших кустов донёсся цокот конских копыт, быстро превратившийся в сильный гул и топот.
– Девицы, это же враги! – закричала во весь голос красавица Милана, забыв  об игре. – Бегите!!!
Девушки пронзительно закричали, завизжали и стремительно побежали к городу. Но было уже поздно. Лавина татарских конников чёрной тучей окутала их со всех сторон, заставив остановиться и сбиться в кучку. Восемь напуганных девушек прижались друг к другу и стояли, глядя, как на них надвигаются страшные степные хищники: они замерли, лишившись от ужаса голоса.
Татарские всадники, плотно окружившие со всех сторон девушек, казалось, не обращали на них никакого внимания. Они стремительно, обходя напуганных муромчанок, скакали в сторону города, не причиняя им ни малейшего вреда.
Стоявшие в непрерывно движущемся окружении девушки оцепенели, ощущая непривычный запах конского и людского пота, мочи и какого-то дымного угара, усиливавших их ужас и страх. Внезапно запах дыма стал совершенно невыносим, со стороны города донёсся страшный шум: крики воинов, вопли убиваемых горожан, треск и гул. Казалось, что сами небеса обрушились на несчастный мирный город.
Так продолжалось около часа. Наконец, шум и грохот постепенно затихли. Уменьшился запах дыма и гари, и перед одеревеневшими от долгого стояния и страха девушками неожиданно открылся вид на реку, сплошь усыпанную грязью и пеплом: татарские всадники расступились, оставив несчастных муромчанок на берегу, и медленно вошли в захваченный город.
Лишь небольшой татарский отряд оставался неподалёку: степные воины спешились, устанавливая шатры и сборные кибитки. Кое-где уже раскладывались костры, готовилась бесхитростная походная еда.
– Неужели мы спасены? – спросила первая, пришедшая в себя девушка Чернава. – Разве татары пощадили нас?
– Нет, подруженька, – заплакала дрожавшая красавица Милана, покрытая грязью и  потом. – Вон они сидят за нашими спинами. – Она указала рукой на троих здоровенных татарских воинов, расположившихся неподалёку у костра, улыбавшихся и махавших им руками.
– Пойдём же, девицы, в наш город! – сказала, размазывая слёзы, белокурая Горыня. – Чего мы тут сидит?
Девушки осмотрелись и медленно поплелись по речному, истоптанному конскими копытами песку, обходя холм, загораживавший вид города, из которого валил густой чёрный дым. Если бы не ветер, дувший в другую сторону, они бы просто задохнулись.
– Эй, кызым! – крикнул вдруг один из троих татар, сидевших у костра и наблюдавших за ними. – Аман вашему городу! Зачем идёте туда? На месте твоя оставайся! Аман…башке будет!
– Что он говорит? – спросила Милана подруг. – Угрожает нам смертью?
– Я вижу, девицы, что мы попали в татарский плен, – тихо и как-то спокойно молвила Чернава. – Этот татарин сказал, чтобы мы сидели на месте и никуда не уходили. А наш город сожжён дотла! Только ветер спас нас от угарного дыма! – И отчаявшиеся девушки дружно заплакали.
Татары что-то закричали, замахали руками, а один из них, рыжебородый, встал и пошёл к девушкам. – Уруски, – сказал он, приблизившись и показывая руками, что нужно идти с ним, – айда со мной!
Девушки пошли вместе с татарином вперёд, обходя холм. Ещё несколько шагов и они вышли на дорогу, невдалеке от которой чернела какая-то нелепая огромная то ли куча, то ли гора, источавшая дым.
– Милые девицы, это же наш славный Муром! – закричала в ужасе Чернава, закрывая руками глаза.
– Нет уже нашего города, мои жалкие! – взвизгнула Милана и зарыдала.
Остальные девушки громко закричали, заплакали, запричитали.
– Чего вы плачете, красные девицы? – сказал вдруг кто-то весело и громко. Девушки замолчали и устремили взоры в направлении приятных звуков – прямо перед ними сидел верхом на большом чёрном коне красивый всадник, одетый по-княжески: в длинную красную мантию с большими золотыми пуговицами и с красной же, обшитой куньим мехом шапкой на голове. Его большие синие глаза излучали доброту и покой.
– Славный князь! – закричали обрадованные девушки. – Неужели ты живой? Будь же нам заступником!
– А чего мне быть мёртвым? – усмехнулся князь Фёдор Ростиславович Ярославский. – Я не боюсь татар: они мне не враги, а друзья! И вам советую быть с ними ласковыми!
– Так это ты, княже, привёл этих врагов на наш город? – спросила вдруг помрачневшая лицом Милана. – Чем наш Муром провинился перед тобой?
– Не Муром, но ваш великий и бестолковый князь виноват в этом набеге! – усмехнулся Фёдор Ростиславович. – Этот Дмитрий Александрыч обидел ордынского царя! За это и наказаны его города! Нечего противиться воле нашего Господа, переданной через татарского царя!
Девушки молчали, склонив головы.
– Я же говорю вам, – буркнул князь Фёдор, – чтобы вы были покорны татарам и без шума приняли свою судьбу. Но если не прислушаетесь к моему доброму совету, примете жестокую смерть! Поняли?
Девушки ничего не ответили.
– Зачем тратишь свои драгоценные слова на жалких рабынь, коназ урус? – сказал вдруг подъехавший к Ногаеву зятю знатный татарин, окружённый свитой из богато одетых татар. – Пора бы заняться делами!
– Да это просто так, царевич, – приветливо улыбнулся князь Фёдор. – Я вот увидел этих молодых девок и решил пошутить…
– Эй, люди, – обратился царевич Дюдень к своим военачальникам. – Вам нужны эти молодые уруски, или отдать их простым воинам?
– Нужны, нужны, – заговорили, улыбаясь, мурзы. – Их восемь, каждому из нас по одной!
– Зачем по одной? – засмеялся сидевший рядом с царевичем мурза Киндяк. – Мы их тут всех познаем прямо на берегу реки, а которые уцелеют, достанутся кому-нибудь из нас по жребию!
– Пусть же так и будет! – усмехнулся татарский царевич. – Берите этих девок, как вам хочется!
Знатные татары засмеялись и стали слезать с коней. Приближаясь к русским девушкам, они быстро снимали свои потные кожаные штаны…
Увидев возбуждённых, багровых мужчин, девушки громко закричали, хватаясь друг за друга и стараясь спастись от чужеземных насильников…
– Карош кызым, – смеялись татары, оттаскивая девушек друг от друга и срывая с них одежду.
Сопротивление несчастных было легко сломано, и вот у холма на песчаном берегу реки татарские мурзы, оседлав своих пленниц, начали безжалостно насиловать их. Крики и стоны беспомощных девиц становились всё тише и тише.
– Вот и успокоились красные девицы! – усмехнулся весёлый князь Фёдор. – Видно они довольны вашими мужами. Пусть же познают их все, кому не лень!
– Ты прав, коназ урус, – кивнул головой татарский царевич. – Однако, айда в мой шатёр, будем держать совет!
…На следующий день татарские полчища обрушились на стольный город князя Дмитрия Александровича – Владимир – и, пользуясь отсутствием крепких дубовых стен, начисто разграбили город. Пострадали даже церкви, которые, вопреки установленным ордынскими ханами правилам, жестоко разорили. А в соборной владимирской церкви они даже оторвали от пола медные резные плиты, гордость церкви, называемые «чудное дно медяное» и похитили все священные сосуды.
Страшная «Дюденева рать» превзошла по своим жестокостям и разрушениям даже первый поход Бату-хана на Русь! Участь Мурома постигла ещё тринадцать городов, лежавших теперь в руинах и пепле.
Разграбив и сокрушив почти все города суздальского удела, принадлежавшие великому князю Дмитрию, татары пошли на север, угрожая Твери и Великому Новгороду. Никто не препятствовал их губительному набегу и разбою: напуганный великий князь Дмитрий бежал со своей семьёй подальше, сначала в Волок, а затем – в Псков. Татары шли за ним по пятам, но, разоряя города и грабя население, не успевали. Когда же они захватили, подвергнув погрому, Волок, князь Дмитрий уже был совсем далеко.
– Дальше нечего идти, царевич, – сказал князь Андрей татарскому военачальнику во время трапезы в княжеском тереме города Волока. – Мы так покарали этого злодея, что ему уже никогда не быть великим князем!
– А как же тогда богатые города Тфэры или Новэгэрэ? – вопросил татарин, морщась от раздражения. – У нас почти нет серебра и пленников! Тогда зачем мы посылали большое войско? Задаром мучили людей неблагодарными трудами?
– Нельзя посылать наше войско на Тверь, славный царевич, – вмешался в разговор князь Фёдор Ростиславович. – Только что молодой князь Михаил вернулся туда с царским пожалованием! А значит, Тверь брать не следует… Вот если пойти на брянские или карачевские земли, а также припугнуть Смоленск, чтобы прогнать оттуда князя Александра…
– Я не пойду на Брэнэ, коназ урус, – покачал головой татарский царевич. – Это земля Ромэнэ, славного коназа, и его сына! Мне не велено ходить туда, да, к тому же, неизвестно, иссякла ли сила воинов Ромэнэ… Зачем  губить моих людей без всякого смысла? А Смоленск можешь сам напугать! Пошли же туда моих людей и потребуй сдачи города.
В это время послышался шум, и в княжескую трапезную вбежал молодой татарский воин.
– Мой славный полководец, затмевающий своими победами весь белый свет! – крикнул он. – Разреши мне сказать!
– Говори! – нахмурился Дюдень.
– Мой повелитель! Сюда прибыли знатные люди с большим обозом, нагруженным подарками! Говорят, что они из Новэгэрэ и всё добро – для тебя!
; И сколько всего арб? – насторожился царевич. – Есть ли там серебро и меха?
– Десятка полтора арб, государь, – весело ответил молодой татарин. – И все с серебром и богатыми мехами! Примешь этих посланцев?
– Только после нашего пира! – кивнул головой царевич и зевнул, презрительно глянув на сидевших за столами знатных воинов. – Я вижу, что нам пора возвращаться в Орду: серебра и прочего добра теперь будет достаточно и надо сберечь пленников! Ясно, что мы и так потеряем половину ясыря… Глупые урусы плохо переносят дальнюю дорогу: мрут, бестолковые, как мухи!


Г   Л   А   В   А   12

У Х О Д   К Н Я З Я   О Л Е Г А

– Здравствуй, мой славный родственник, князь Александр! – весело говорил князь Олег Брянский, обнимая и целуя своего шурина. – Вот тебе хлеб-соль, великий воин!
Олег Романович принял из рук своего боярина, огнищанина Милко Ермиловича, стоявшего по левую руку, серебряное блюдо с круглым хлебным караваем и золотой солонкой, вставленной в хлебный разрез, и протянул его князю Александру. Последний взял в руки хлебный каравай, отломил кусочек, обмакнул его в солонку с солью и быстро отправил в рот, пережёвывая.
Князь и брянские бояре терпеливо ждали. После того как князь Александр проглотил хлеб, Олег Брянский протянул руку и взял от своего воеводы, седовласого Добра Ефимовича, стоявшего справа от него, бокал с красным вином.
– А теперь, выпей-ка, князь Александр, мой желанный гость, этого греческого вина! – громко сказал он.
Александр Глебович взял обеими руками серебряный бокал и, поклонившись брянцам, выпил его до дна.
Как только опорожнённый бокал вернулся в руки брянского воеводы, неожиданно загудели, заныли и, наконец, зазвенели «малиновым» звоном колокола брянских церквей.
– А теперь я обниму мою родную сестрицу, – сказал едва слышно из-за колокольного шума князь Олег, обхватив, троекратно целуя, вышедшую из-за спины мужа княгиню Агафью.
– Здравствуй мой любимый брат! – плакала смоленская княгиня, целуясь с поседевшим князем. – Как же ты постарел, как похудел, родной мой Олег! Сколько лет я тебя не видела, мой славный и добрый брат! Ещё с того похода нашего батюшки!
– А вот и мои красивые племянники, – смахнул слезу князь Олег, целуя молодых князей Василия, Ивана и их младшего брата, десятилетнего Мстислава. – А это ты, Мстислав! Ты ещё был тогда совсем мал! Нам не удалось тебя повидать! Ты уже совсем взрослый, ну, истинный князь! Ещё не женат?
– Не женат, дядя Олег, – громко сказал, чтобы было всем слышно, княжич Мстислав. – Жаль, что не довелось нам свидеться раньше, когда приходил к нам дедушка, великий князь Роман!
– Ему ещё рано жениться, брат! – вставил слово князь Александр Глебович. – Он совсем мальчик!
– Однако же он выглядит зрелым молодцем, – улыбнулся князь Олег. – Его мужество уже не за горами!
Юный Мстислав поднял голову и с достоинством посмотрел по сторонам.
Внезапно смолк колокольный звон.
– Добро пожаловать в мой город, дорогие и желанные гости! – громко сказал князь Олег, указывая  правой рукой смолянам на вход в городскую крепость. – Теперь ты, мой брат Александр, будешь проживать с супругой в тереме батюшки. А потом и решим, что делать дальше… А твоих воинов, брат, разместим в гридницкой избе. Сколько с тобой воинов?
– Только одна сотня из отборных дружинников, – угрюмо сказал князь Александр. – Другие пока остались в Смоленске…
– Тогда все они не уместятся в гриднице, – поморщился, задумываясь, князь Олег, но тут же поднял голову. – Сходи-ка, мой Милко Ермилич, и разберись, как лучше разместить всех славных воинов. Понял?
– Понял, великий князь, – кивнул головой огнищанин. – Это я легко устрою, не волнуй свою душу, батюшка!
– Ну, тогда ладно, – улыбнулся князь Олег и, взяв под руку стоявшего рядом с ним князя Александра, повёл его впереди всей толпы в брянскую крепость. Брянские бояре расступились, пропустив вперёд своего князя с Александром Глебовичем, жену последнего, княгиню Агафью, следовавшую за спинами князей со своими сыновьями и их женами, бояр-приближённых князя Александра, а затем пошли за ними. Спешившиеся смоленские воины двинулись за брянскими боярами, а замыкали шествие слуги смоленского князя, ведшие в поводу коней и сопровождавшие телеги с оружием и княжеским добром.
На другой день, после того как смоленские гости отдохнули с дороги, князь Олег пригласил их всех в свою большую трапезную, где его славный отец Роман Михайлович устраивал богатые пиры. – Я помню, брат, это славное место! – сказал князь Александр Глебович, как только уселся по правую руку от Олега Брянского за пиршественный стол. – Тут игрались две свадьбы: моя и твоей младшей сестры Оленьки! Я помню всё, как наяву!
– Время быстро летит: как сокол или ястреб, – грустно сказал князь Олег и с нежностью посмотрел на сидевшую по его левую руку сестру, княгиню Агафью. – Так ведь, Агафьюшка?
– Да, так, брат, – ответила, смахнув слезу, смоленская княгиня. – Нет уже ни нашего родного батюшки, ни ласковой матушки! Вот мы и осиротели!
– Царствие им небесное! – сказал, перекрестившись, черниговский епископ Арсений, сидевший в самом начале длинного стола, примыкавшего к княжескому. –  Да будет им путь в райские врата лёгким и бесхитростным!
Все сидевшие встали и перекрестились.
Сразу же за владыкой на одной скамье сидели брянские бояре, а напротив них, на другой такой же скамье расположились, ближе к князю Александру, его сыновья Василий, Иван и Мстислав, а за ними – смоленские бояре и старшие дружинники.
Остальные воины и дворня обоих князей разместились в большом соседнем помещении, приспособленном для пиров менее значительных людей. Но, тем не менее, и в княжеской трапезной, и в простонародной пир шёл горой: яства  и напитки подавались одинаково изобильно и туда, и сюда.
Немало было выпито хмельных медов и греческих вин, не одну бочку пенного пива откупорили верные слуги брянского князя и опорожнили желанные гости!
Наконец, к вечеру, когда все захмелели, и слуги по знаку хозяина, князя Олега, развели гостей по своим комнатам, в трапезной остались лишь одни князья с владыкой Арсением. Княгиня Агафья, не желая вмешиваться в мужские разговоры, тоже ушла в свою опочивальню.
– А теперь поведайте мне, мои дорогие, – тихо сказал князь Олег, – что у вас там, в Смоленске, приключилось.
Князь Александр спокойно и обстоятельно сообщил о произошедшем.
В середине августа в Смоленск прискакали люди князя Фёдора с татарами, посланниками царевича Дюденя, из Волока, города новгородской земли. Они сообщили о нашествии татар на удел Дмитрия Суздальского, сожжении и разграблении всех городов этого князя, не угодившего ордынскому хану. Они же решительно потребовали от князя Александра немедленного ухода из города вместе с женой и детьми. На сборы и уход дали лишь десять дней срока. – Если вы не покинете город, – говорили враги, – сказал, склонив голову, Александр Глебович, – тогда мы пойдём на твой Смоленск, сожжём весь удел, а людей перебьём или уведём в ордынский плен! Ну, а потом стали приходить горькие известия из суздальской земли с уцелевшими от погрома беженцами, и я понял, что нет иного выхода, как только уходить из Смоленска… Я поговорил с владыкой, и тот дал мне совет идти к тебе в Брянск, чтобы у тебя, мой брат, отсидеться… Настанет время жестокой мести, и Господь нам поможет! А владыка будет всегда рад моему возвращению в Смоленск… Горе мне, брат, когда некуда преклонить седую голову! – князь смахнул слезу.
– Зачем ты такое говоришь? – сдвинул брови князь Олег. – Здесь у тебя не только есть свой дом, но и весь удел моего славного великого батюшки! Моя душа радуется, что ты пришёл со своими сыновьями! Теперь есть кому отдать мой удел! Всё будет так, как хотел мой батюшка! Я побыл великим черниговским и брянским князем целых три года, и теперь пора уходить…
– Что ты, брат, зачем говоришь такое? – встрепенулся озадаченный князь Александр. – Неужели ты хочешь добровольно покинуть княжеский «стол»?
– Уже давно хочу, брат, – улыбнулся князь Олег. – Об этом знает и молодой ордынский царь Тохтэ. Вот он и решил ещё в прошлом году исполнить моё желание… Однако царь уже назначил сюда князем моего племянника и твоего сына Василия… Но мы не знали, что будет жестокий набег на суздальские земли и Смоленск, по воле царя Ногая, перейдёт к его зятю, князю Фёдору… Никто и подумать не мог, что случится такая несправедливость! Но всё в руках нашего Господа! Такое нам дано испытание… Быть же тебе, брат Александр, правителем моего брянского удела! Но Чернигов тебе не достанется! Я узнал, что этот стольный город – на деле, лишь жалкое село – царь Ногай тоже передал твоему дядьке Фёдору Ростиславичу! Пусть же этот Фёдор владеет им, как и Смоленском, если есть на то Божья воля! А тебе, мой брат, придётся принимать мой удел и садиться на брянский «стол»! Что ты на это скажешь?
– Я ещё не сошёл с ума, – пробормотал князь Александр, потемнев лицом, – чтобы отнимать у своего сына Василия удел, отданный ему самим ордынским царём! Пусть он спокойно сидит на твоём «столе», если ты решил уходить от власти, а мы будем пока вашими гостями и нахлебниками…
– Сын не может быть выше своего отца! – вскричал привставший из-за стола княжич Василий. – Без колебания отдаю этот «стол»: я не хочу занимать твоё место, мой добрый дядюшка! Я сам поеду в Сарай к славному царю Тохтэ и упрошу его отдать брянский удел моему батюшке!
– Вот это правильно, мой дорогой племянник! – сказал, радуясь, князь Олег, глаза которого засветились добротой и любовью. – Надо всегда жить в согласии со своим батюшкой! – И он смахнул рукой с глаз нечаянно набежавшие слёзы.
– К прискорбию, не только старый царь Ногай обидел моего батюшку! – вмешался в разговор другой сын князя Александра, Иван, крепкий, коренастый, немного уступавший ростом брату Василию. – Говорят, что на суздальские земли приходило войско молодого царя Тохтэ во главе с его братом, царевичем Дюденем!
– Да, в самом деле, говорят, – кивнул головой князь Александр, – что не только одни Ногаевы люди с Фёдором Чёрным напали на те земли… Там было и войско царя Тохтэ…
– Разве это так? – покачал головой князь Олег. – Это плохая весть! А много было с татарами наших князей? Неужели и твои братья, славный князь Александр? И они пошли против тебя на сговор с Фёдором Ростиславичем?
– Нет, брат, – улыбнулся князь Александр. – Мои братья не пошли на союз с моим проклятым дядькой Фёдором… Один мой брат, Роман, уехал со своим молодым сыном Дмитрием на войну против крестоносцев и шведов! Его позвали на помощь новгородцы, поскольку из-за татарского нашествия и распри между братьями, великим суздальским князем Дмитрием и городецким князем Андреем, некому было защищать новгородские земли: войско есть, а князя нет! Вот и пришлось моему славному брату Роману идти на войну без возражений… А мой другой брат, Святослав, остался защищать свой удел и город Можайск от татар! Уж не знаю, жив ли он теперь… Ходили слухи, что татары и люди злосчастного князя Фёдора захватили и разграбили Можайск, но пока мы не слышали правдивого их подтверждения!
– Тогда, брат, садись здесь без колебаний, – кивнул головой князь Олег. – Мой Брянск – сильный город, способный защитить себя! И наш удел не беден: у нас достаточно мехов и серебра! А там и всех своих людей из Смоленска переманишь сюда! Жизнь ещё не кончилась!
…Сентябрь в этот год был тёплым и солнечным. В воздухе летали лёгкие паутинки, пахло яблоками и душистым сеном.
В первый приветливый день начала осени постригался в монахи наследник покойного Романа Михайловича, великий черниговский и брянский князь Олег.
С самого утра в Брянске звонили колокола, множество народа толпилось у стен Петропавловского монастыря.
Вот пошёл торжественный крёстный ход, возглавляемый черниговским епископом Арсением. В скромной монашеской рясе вышел из соборной церкви бывший князь Олег, и вновь ударил колокол…
– Да благословит Господь своего верного слугу, скромного инока Василия, – сказал владыка Арсений, вытирая рукой слёзы, – бывшего нашего князя Олега-Леонтия… Будь же здоров, славный инок, а земной князь – прощай с миром! Да воздаст тебе Господь, сын мой, за такой подвиг во имя Господа! На колени же, чада, господу Богу помолимся!
И под пение псалмов, звуки которых растекались по всей Красной площади города, крёстный ход медленно двинулся в сторону городской крепости…
Вечером в соборной Спасской церкви владыка благословил на княжение в Брянске Александра Глебовича Смоленского.
Князь Александр с княгиней Агафьей стояли прямо перед входом в алтарь. За ними столпились сыновья, бояре и дружинники.
– Да поможет вам Господь быть князем и княгиней в славном городе Брянске! – сказал густым басом вышедший из царских ворот епископ Арсений. Он держал в руке богатый, украшенный драгоценными камнями золотой венец для князя и небольшой, тоже золотой, но без камней, обруч для княгини. – Склоните же свои головы и примите знаки земного величия! – молвил владыка и надел на голову сначала князю, а потом княгине символы княжеской власти.
– Да будет славен наш новый брянский князь Александр Глебыч! – закричали собравшиеся в маленькой церкви люди.
– Слава новому князю! – донёсся откуда-то сверху, с хоров, громкий бархатный голос.
– Словно Божий ангел! – подумал князь Василий Александрович и глянул вверх: там, рядом с певчими церковного хора, стоял, одетый в тёмную монашескую рясу, вчерашний хозяин брянского удела монах Василий.
– Слава! – закричал Василий Александрович, глядя на своего сгорбившегося, но улыбавшегося дядю.
– Слава! – подхватили брянцы. – Многие годы могучему князю Александру и его прекрасной княгине!


Г   Л   А   В   А   13

Д А Р   О Р Д Ы Н С К О Г О   Х А Н А

В мае 1294 года в столице великой Орды Сарае праздновалась пышная свадьба: юноша по имени Яйлаг, брат любимой жены хана Тохтэ, Тукульче, женился на дочери самого Ногая, молодой пятнадцатилетней красавице Кабак-хатун.
Довольно давно не играли пышных свадеб в Сарае. Первые ордынские ханы относились к женитьбе, как к делу обычному и повседневному, выбирали себе жену по красоте и нраву, устраивали скромный пир среди близких родственников и знати, а затем соединялись с ней на ложе без прочих формальностей. Поскольку у них было много жён, не было необходимости закатывать частые дорогие пиры. Когда же Берке-хан принял ислам, каноны которого отличались строгостью, суровостью и простотой, о пирах и вовсе забыли.
Однако при новом молодом хане Тохтэ жизнь в Сарае оживилась, и всё чаще и чаще из городских кварталов, где проживали зажиточные татары, доносились весёлые крики, звуки бесхитростной музыки степных кочевников и протяжные заунывные песни…
Хан Тохтэ придавал большое значение свадьбе молодого воина Яйлаг, сына его тестя Салджидай-гургэна, очень знатного человека из племени кунгират.
Помимо всех достоинств, Салджидай-гургэн был женат на Келмиш-ака-хатун, происходившей из рода самого Чингиз-хана.
Свадьба его сына на дочери Ногая должна была упрочить дружбу молодого ордынского хана со старым темником и как бы привязать непокорного полководца к Сараю. Славное событие должно было, помимо этого, решить и другую задачу. – Хорошо бы выманить этого хитрого Ногая к нам в Сарай, – говорил хан Тохтэ наедине со своим советником Угэчи, – и посмотреть, не будет ли старый воин заявлять свои права на ханский трон или говорить крамольные речи… Мы бы узнали всё о его замыслах! Известно, что в одном улусе нет места для двоих ханов!
Угэчи, потрясённый хитроумием и коварством своего молодого повелителя, промолчал, но понял всё без долгих размышлений. – Скоро в Орде не будет мира, – решил он про себя. – Тогда положимся на волю Аллаха! Если славный Ногай приедет в Сарай, есть надежда на долгий мир. Но если его не будет на свадьбе, тогда не за горами жестокая война! И у Ногая и у Тохтэ очень много воинов. Однако Ногай посильней, но от этого не легче: если он победит, в Орде вновь будут смуты! Впрочем, всё в руках Аллаха, который и решит, кому из них – Ногаю или Тохтэ – праздновать победу.
Угэчи в последнее время всё реже и реже подавал молодому хану советы. Ордынский повелитель, почувствовав в своих руках огромную власть, стал проявлять всё большую самостоятельность и предпочитал не столько советоваться с верными людьми, сколько требовать от них выполнения своей воли. Особенно не нравилось Угэчи отношение Тохтэ к исламу.
– Славному воину, – сказал как-то молодой хан, – не надо ходить в мечеть! Эта вера не наша, а чужеземная. Пора возвращаться к вере нашего славного предка Чингиз-хана! Боги повсюду и не надо особого дома, вроде мечети, чтобы молить их о милости. Если хочешь излить душу светлому Небу или чёрной Земле, то выходи из юрты – вот боги и перед тобой!
Сначала такие слова воспринимались татарской знатью как шутка или весёлое поучение молодого хана. Но когда последний решительно прекратил посещать мечеть, молиться, перестал приглашать к себе на совет или приём иноземцев не только мулл, но даже имама, правоверные священники не на шутку встревожились.
Сам имам приходил в гости к Угэчи и просил тайного ханского советника сделать всё возможное, чтобы переубедить хана в заблуждениях веры, но последний лишь развёл руки: – Не могу, почтенный имам, ничего поделать! Ладно, что хан хотя бы не препятствует мне и знатным ордынским людям соблюдать нашу святую веру! Но я не знаю, что нас ждёт дальше!
Все ордынские мусульмане боялись будущего и не видели в возможном конфликте между Тохтэ и Ногаем выхода из сложившейся ситуации: ни тот, ни другой не исповедовали ислам! Оставалось лишь гадать, кто же из них станет более веротерпимым или, на худой конец, будет представлять собой меньшее зло! Но от приезда Ногая в Сарай все ожидали каких-то перемен.
Ногай же, несмотря на то, что согласился отдать свою дочь за знатного молодого человека и даже прислал невесту с богатым эскортом из своих самых лучших людей, тем не менее, сам на свадьбу ехать не пожелал.
– Староват я стал, сынок мой Тохтэ, – передали его слова ордынскому хану воины из свиты Кабак-хатун, –  и нет у меня силушки, чтобы ехать в твой славный Сарай! Пусть же эта свадьба будет без меня!
– Я не один раз посылал гонцов к Ногаю, – говорил Тохтэ советнику Угэчи, морщась от неудовольствия, – и приглашал его к себе, обещая много разных благ! Но этот славный воин не захотел ко мне приехать и показать свою любовь! Это плохой знак!
С мрачным лицом сидел хан Тохтэ в своём большом золочёном кресле во главе пиршественного стола и думал. По обеим сторонам сгрудились, жадно поедая плов и куски бараньего мяса, ордынские вельможи и старшие военачальники, родственники хана и его жён. В конце стола, напротив Тохтэ, восседали новобрачные, одетые в лёгкие зелёные халаты жених и невеста, с зелёными же, сверкавшими золотом и серебром шапочками на головах.
Мать и отец жениха сидели среди прочих знатных гостей и ничем особенным не выделялись. Пир проходил без большого шума, и гости лишь периодически вставали из-за стола, произнося хвалебные слова в адрес жениха, невесты и, обязательно, ордынского хана. Пировавшие ели до отвала, но пили вначале лишь один кумыс. Только когда хан Тохтэ, презиравший пьяниц, ушёл, на стол были поданы по мановению руки Салджидай-гургэна хмельные греческие вина. Вот тогда и начался настоящий сабантуй с криками и песнями!
Ордынский хан, лишённый возможности лицезреть своего бывшего покровителя, а теперь и соперника, Ногая, с брезгливостью и раздражением смотрел на татарскую знать, с жадностью опустошавшую одно за другим большие блюда с едой, приносимые слугами.
– Могут только жрать и пить! – думал про себя молодой хан. – Нет у них ни светлого ума, ни воинской доблести! Давно уже не ходили в боевые походы, обленились и разбаловались! Научились лишь избивать глупых урусов… Пора бы привлечь их к серьёзному делу!
Крики славословия в его адрес, раздававшиеся то тут, то там, ордынского хана не радовали. – Как бы мне отсюда уйти в мой золотой дворец? – думал он.
Неожиданно в пиршественную юрту вошёл верный ханский слуга из дворца. Подойдя к повелителю и упав на колени, он ждал разрешения говорить.
– Зачем ты пришёл сюда, Лэгдэн? Говори! – пробормотал Тохтэ-хан, несколько оживившись.
– К тебе пришли урусы, государь, с богатыми подарками! – воскликнул ханский слуга так, что его голос был услышан всеми.
– Что за урусы? Неужели из Суждалэ? – вопросил Тохтэ.
– Нет, государь. Это молодой коназ Вэсилэ со своими людьми… Говорит, что пришёл из Брэнэ!
– Мои верные люди! – сказал Тохтэ, вставая. – Пойду-ка я в свой золотой дворец на встречу с нужными мне урусами! Я думаю, что случилась беда в подвластных мне землях… А это очень опасное дело! Надо поскорей узнать об этом и принять нужные меры. – И не обращая внимания на переглянувшихся недобрыми взглядами знатных татар, ордынский хан, сопровождаемый вооружёнными огромными мечами полуголыми чёрными рабами, поспешно вышел из шатра.
…Князь Василий стоял у главного входа во дворец и терпеливо ждал. Несмотря на то, что он знал об участии хана Тохтэ в свадебном пире, князь всё-таки надеялся, что хан, если и не примет его, то хотя бы передаст со своими слугами, когда русскому князю следует придти во дворец. Однако молодой ордынский хан, пройдя незаметно через другие ворота, усевшись на своём золотом престоле, подал знак рабам пригласить князя Василия в приёмную залу. Последний быстро вошёл и, обойдя порог, поступил точно так же, как было принято на приёме у ордынских ханов: прополз по ковру к ханскому трону и, не поднимая головы, поцеловал царственную ступень.
– Встань и говори! – сказал после обмена приветствиями Тохтэ и устремил свой взгляд прямо в большие голубые глаза русобородого князя.
Василий Александрович выдержал взгляд ордынского хана и стал медленно, на хорошем татарском языке, рассказывать. Он сообщил Тохтэ о бегстве Александра Глебовича с семьёй из Смоленска, о прибытии беглецов со своей небольшой дружиной в Брянск, об уходе князя Олега Брянского в монастырь и о венчании его отца, князя Александра, на княжение в Брянске. – Славный государь, – завершил он свою речь, – мой батюшка шлёт тебе подарки и весь годовой «выход», положенный за брянский удел, и просит от тебя грамоту на право княжения…
– Разве ты забыл, молодой коназ, – усмехнулся Тохтэ, выслушав князя Василия, – что этот удел Брэнэ я пожаловал тебе?
– Не забыл, государь, – смело ответил русский князь, – однако я пришёл сюда просить твоего разрешения, чтобы ты отдал этот брянский удел моему батюшке! Я ещё не заслужил такой великой чести от тебя, государь, и пока слишком молод. Не годится, чтобы младший занимал место старшего! Прошу тебя, великий государь, пожалей своих верных слуг и отдай эту землицу моему батюшке!
– А почему сам Алэсандэ не приехал? – нахмурился ордынский хан. – Неужели не захотел видеть меня, своего хана?
– Нет, государь, – спокойно ответил князь Василий. – Сейчас в нашей земле царит тревога. Окаянный князь Фёдор сначала занял свой город Ярославль, который от него раньше отложился. Затем он добрался до нашего Смоленска и там обосновался. А потом мы узнали уже в Брянске, что он спустился по рекам Днепру и Десне к стольному Чернигову и захватил этот городок! Теперь недолго и до Брянска! Если мой батюшка не подготовится к обороне города и удела, то этот злодей захватит, вопреки твоей воле и по приказу Ногая, наши брянские земли!
– По приказу Ногая? – встрепенулся Тохтэ, широко раскрыв блеснувшие недобрым огнём чёрные глаза. – Значит, этот старый воин добился своей цели? Посадил своего непотребного зятя в моих городах! Что ж… Пусть тогда твой батюшка Алэсандэ владеет лесным Брэнэ! Однако будет ли он верен мне?
– В этом не сомневайся, государь, – весело сказал молодой князь. – Добавлю от себя: мы всегда готовы отдать за тебя свои жизни! А если будет война, мы оправдаем твои надежды боевыми делами!
– Якши, молодой коназ, – улыбнулся ордынский хан и хлопнул в ладоши. Сразу же перед ним предстали двое его верных рабов. – Эй, люди мои! – распорядился Тохтэ. – Приведите-ка сюда трёх молодых урусок, пойманных недавно в Залесской Орде! И пусть они принесут нам кумыс в серебряных чашах! Да отзовите со свадебного пира Угэчи! Мне надо поговорить с ним. Эй, музыканты!
Из тёмного угла ханского приёмного покоя донеслись звуки незамысловатой, но приятной восточной музыки.
Князь Василий, очарованный услышанным, словно окаменел, глядя перед собой и моргая глазами.
– Садись, славный коназ! – весело сказал Тохтэ. – Но не на пол, а на скамью, как это делал великий коназ Ромэнэ из Брэнэ!
По знаку ордынского хана бритоголовые рабы быстро вынесли и поставили перед троном небольшую, но тяжёлую скамью. Князь Василий, повинуясь требовательному жесту ордынского хана, сел напротив него. В это время из тёмного угла вышли три красивые девушки, одетые лишь в прозрачные шёлковые трусики. Обнажённые груди всех красавиц, большие и напряжённые, буквально торчали, привлекая взоры всех, кто видел чарующее зрелище.
– Хороши девицы! – сказал князь Василий, вытирая рукой со лба пот. Глядя на красавиц, он едва дышал, дрожа от волнения.
– А теперь пей со мной и славным Угэчи этот кумыс, – сказал ордынский хан, увидев быстро вошедшего и низко поклонившегося ему тайного советника. – Входи же, Угэчи, и прими свою чашу!
Князь Василий, всё ещё не пришедший в себя от обаяния полуобнажённых красавиц, машинально взял обеими руками чашу с кумысом, протянутую ему самой рослой белокурой девушкой. Хан Тохтэ уже пил свой кумыс.
– Крепкого тебе здоровья, славный государь! – сказал князь Василий, поднёс серебряную чашу ко рту и медленно, с достоинством, стал пить напиток ханского гостеприимства.
– Ну, что ж, коназ урус, – промолвил Тохтэ, протягивая пустую чашу бритоголовому рабу, стоявшему справа у трона, – отдай теперь этот сосуд моему верному человеку!
– А почему молодой царь не вернул пустые чаши этим красивым рабыням? – подумал про себя русский князь. – Благодарю тебя, государь, за этот чудесный напиток! – сказал он вслух, низко, до земли, поклонившись. – Царствуй без помех сотню лет!
– А почему у тебя такой хриплый голос, коназ урус? – вопросил, усмехнувшись, Тохтэ. – Неужели ты пожелал этих урусок? Признавайся же, если это так!
– Да, государь, – потупил взор покрасневший, смущённый князь Василий. – Я очень захотел познать этих красавиц!
– А которая из них тебе больше по сердцу? – вновь спросил Тохтэ, придя в хорошее расположение духа.
– Не могу сказать, государь, – вздохнул озадаченный князь. – Все эти девицы хороши и желанны!
– Ну, если так, – засмеялся ордынский хан, – тогда прими от меня в дар всех этих девиц! Но не вздумай ни одну из них обделить своей лаской! Сегодня же покрой их всех без промедления!
– Славься в веках, могучий государь! – с радостью вскричал князь Василий. – В этом не сомневайся: я покрою их в одночасье со всей жаркой и душевной любовью!


Г   Л   А   В   А   14

В Е Л И К И Й   С У З Д А Л Ь С К И Й   К Н Я З Ь

– Ох, владыка, от моего брата – только одни козни! – говорил, нахмурив брови, князь Андрей, сидевший в большом удобном кресле своего суздальского терема. – Не успели мы помириться, а люди уже говорят, что мой брат Дмитрий вынашивает дурные замыслы…
– Не всё так плохо, княже, – покачал головой епископ Тарасий. – Это не козни твоего брата, а слухи, распускаемые злыми людьми. Великий князь Дмитрий очень сильно устал после нового передела суздальских земель. Он ведь отдал тебе все города, какие ты хотел? Разве Суздаль теперь не твой? – Привстал со скамьи владыка.
– Мой, святой отец, – кивнул головой князь Андрей, – однако это всё не то: пора бы моему брату оставить владимирский «стол»! Побыл великим князем – пора и совесть знать! Я вижу, что мне не дожить до высокой власти…
– Не надо спешить с этим, – тихо сказал священник. – Всё в руках нашего Господа! Разве ты не знаешь о болезни своего брата? Он сейчас совсем плох! Я послал к нему своих людей и жду со дня на день печальное известие! Недолго уже осталось…
– Мой братец не первый раз болеет, – усмехнулся князь Андрей Александрович, – однако же жив и здоров по сей день! Я вот думаю, что это очередная его уловка…
В это время стукнула дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга.
– Славный князь! – сказал он, не обращая внимания на беседовавших. – К тебе посланник от великой княгини!
– Пусть войдёт, – распорядился князь Андрей, придя в волнение. – Я чувствую, владыка, беду и не пойму, почему у меня так забилось сердце?
В княжескую светлицу вошёл седой широкоплечий воин, одетый по-осеннему, в лёгких доспехах на плаще.
  – Здравствуй, великий князь! – сказал он, поясно поклонившись князю Андрею и подставляя голову под благословение владыке. Князь Андрей вздрогнул. – Я приехал сюда не от моего славного господина, но от его кроткой супруги: наш великий князь Дмитрий Александрыч, да примет Господь его душу, вчера, после недолгих страданий, тихо почил…
– Царствие небесное моему брату! – молвил, крестясь, князь Андрей, чувствуя не скорбь, но радость.
– Да упокоится в мире прах этого страдальца! – перекрестился епископ Тарасий.
– Как же это горе случилось? – спросил Андрей Александрович.
– Великий князь заболел ещё в Твери, – сказал с грустью посланник, – однако же приказал идти к Волоку. А там ему стало совсем плохо: появились тяжёлые боли в груди… Тогда великий князь решил постричься в чернецы и вскоре после этого скончался…
– Теперь всё ясно, славный воин, – кивнул головой князь Андрей. – Где же решили похоронить его? Не в Переяславле, как было раньше принято? Хотя этот славный город сильно пострадал от Фёдора Ростиславича Чёрного!
– Князь Фёдор совершил тяжёлый грех, – мрачно пробормотал владыка Тарасий. – Вот не дали ему во владение Переяславль, который он занял с помощью татар, так он и разорил несчастный город, чтобы никому не достался! Где же теперь упокоится великому князю Дмитрию?
– Тогда сгорел не весь Переяславль! – сказал седовласый гонец. – Уцелели все церкви и каменные терема… Правда, деревянных домов осталось немного…
– Да, жаден князь Фёдор до земель и городов! – усмехнулся князь Андрей. – Ему мало Ярославля и Смоленска, вот и Чернигов прихватил! Подавай ему ещё Переяславль! Это хорошо, что мы не дали ему этот несчастный город, но оставили его, общим решением, за покойным братцем Дмитрием… Придётся нам, владыка, ехать в Переяславль на похороны!
– Это правильно, сын мой, – улыбнулся епископ Тарасий. – Ссора ссорой, но нельзя забывать свой христианский долг!
В этот же день Андрей Городецкий, а теперь уже фактически великий князь суздальский, выехал в Переяславль.
Многострадальный город встретил князя мрачно, неприветливо. Ещё издали, видя чёрные, обгоревшие стены городской крепости и разорённый посад, князь Андрей наполнился скорбью и гневом.
– Вот уж какой мерзавец! – думал он о князе Фёдоре Ростиславовиче. – Так разорил мой город! Едва не спалил дотла!
Настежь распахнутые городские ворота никем не охранялись: князь и его свита из двух десятков дружинников ехали по мёртвому городу. Далеко вокруг был слышен цокот конских копыт. Нигде не было видно ни одной живой души.
Новый великий князь, качая головой, подъехал к Спасской церкви.
– Слава Господу, что хоть уцелели святые храмы! – громко сказал он,  спешился и вошёл внутрь. Вслед за ним устремились верные дружинники.
В полутёмном храме было немноголюдно. Свечи горели лишь в алтаре и вокруг него, освещая мрачные лики святых и небольшую людскую толпу, скопившуюся возле гроба, стоявшего на высоком медном столе прямо напротив входа в алтарь. Пахло горячим воском и восточным ладаном.
Князь Андрей подошёл к стоявшей у изголовья покойника княгине, вдове умершего брата, и поясно ей поклонился. Княгиня едва склонила голову.
– Искренне соболезную вам и скорблю из-за преждевременной смерти моего любимого брата! – громко сказал князь Андрей, смахнув рукой выступившие на глазах притворные слёзы. – Господи, да будет ему наша благодатная земля мягким пухом! Крепись, славная княгинюшка! Я с тобой в этот скорбный час!
Княгиня промолчала.
– Мы принимаем твои слова с благодарностью, великий князь, – сказал, соблюдая приличие, вышедший вперёд сын умершего князя Иван Переяславльский. – Пусть же утешится душа моего батюшки, земного страдальца!
Князь Андрей подошёл к открытому гробу и вгляделся в лицо умершего.
 – Как Божий ангел, – тихо пробормотал владимирский епископ, ведший заупокойную службу. – Лицом – светел и добр! Это значит, что душа нашего страдальца, без сомнения, улетела в рай!
– Как же! – подумал про себя князь Андрей. – Пусть теперь оправдается перед Господом за свои грехи!  Рано ему в рай… Однако же лицо умершего, в самом деле, чистое и светлое! – Упокойся же в мире, мой несчастный брат, – сказал он вслух, наклонился и поцеловал покойника в лоб. Его дружинники, следуя за своим князем, обходили по кругу гроб и кланялись покойнику.
Как близкий родственник и великий князь, Андрей Александрович воздал, хоть и с трудом, должное своему брату: полностью отстоял «у Спаса» всю погребальную службу и даже побывал на поминках в княжеском тереме. Но, чувствуя себя неловко и не желая общаться с вдовой и детьми умершего, он на следующее утро уехал в стольный город суздальской земли Владимир.
И здесь он, войдя в светлицу терема великого суздальского князя, наконец, познал, что значит бремя высокой власти.
Ещё задолго до того, как воссел на владимирском «столе», князь Андрей мечтал навести порядок в суздальской земле и прогнать всех преданных его брату слуг, однако, заняв кресло покойного и выслушав речи дьяков и служилых людей по делам княжества, он совершенно растерялся…
– Тяжела шапка великого князя, – вздыхал он, слушая, но понимая очень немного…
– Ещё, великий князь, нужно согласиться с просьбой новгородцев, – говорил ему седой боярин Звенислав Людич, бывший недоброжелатель князя Андрея. – В прошлом году они уговорили князя Романа Глебыча, проживавшего в Смоленске у брата Александра, чтобы он приехал к ним… Некому было защищать новгородские земли в тот беспокойный год! Тогда наш великий князь враждовал с тобой и не мог пойти в поход на жестоких свеев. А те, воспользовавшись нашими неурядицами, вошли в Карелию и заложили там крепость, совершая оттуда опустошительные набеги на окраины новгородской земли! Тогда князь Роман с дружиной прибыл в Великий Новгород, где и поныне сидит, ожидая решения великого князя. Его воины готовы идти на новгородских врагов. Ты согласен с этим или сам поедешь на войну?
– Нет у меня сейчас ни сил, ни времени, – пробормотал князь Андрей, – чтобы помочь новгородцам. Сообщи им, что я не против их желания и как бы посылаю князя Романа Глебыча с его войском на тех неугомонных свеев…
Звенислав Людович, а с ним и другие знатные владимирцы ещё долго говорили, а князь всё слушал и слушал, постепенно понимая, что без этих сведущих в делах земли людей ему не обойтись. – Придётся пока оставить на своих местах всех дьяков и книжных людей моего брата, – решил он про себя.
…Венчание князя в городском соборе прошло быстро, без особенных торжеств. Не желая показывать всем свою радость во время траура по старшему брату, князь Андрей поспешно и скромно принял благословение владыки и вместе со своими людьми устремился в великокняжеский трапезный терем, где прошёл, сдержанно и тихо, венчальный пир.
Лишь однажды верные княжеские дружинники прокричали: – Слава великому князю Андрею! – но новый великий князь жестом руки дал понять, чтобы они унялись, и всё затихло. В трапезной слышались лишь звон серебряных чаш и чавканье княжеских приближённых, с жадностью поедавших обильные яства.
– Самое скучное венчание, которое когда-либо было! – решили пировавшие.
И здесь князь Андрей не остался один со своими мыслями. И часа не просидел он за трапезой, как вдруг в пиршественную залу вошёл его думный боярин Ростислав Браневич. – Батюшка, пришли плохие вести из Орды! – поклонился он.
– Что ещё там приключилось? – насторожился князь, а бояре перестали жевать и прислушались.
–  Да вот, только что в Орде побывал молодой князь Василий, сын Александра Смоленского!
– И что из этого? – усмехнулся Андрей Александрович.
– Он подружился с молодым ордынским царём Тохтэ! – прищурился боярин,  как бы превратившись в хищную птицу. – А тот утвердил за его батюшкой, изгнанным из Смоленска, богатый Брянск!
– Значит, всё-таки Брянск остался за ними! – мрачно молвил князь Андрей. – Это недобрая весть! Опять этот грозный город попал в руки сильного и храброго воина! Ну, если князь Александр или его беспокойный сын Василий обоснуются в брянском уделе, будет ещё один враг для нашей суздальской земли! Мы хотели извлечь пользу от изгнания князя Александра из Смоленска, но вместо этого получили только беду!


Г   Л   А   В   А   15

Р А Д О С Т Ь   К Н Я З Я   А Л Е К С А Н Д Р А

Князь Александр Глебович, сопровождаемый четырьмя дружинниками, въехал в Кузнечную слободу, располагавшуюся неподалёку от брянской крепости между Большой Княжей дорогой и Десной. Было холодно, шёл снег, лошади скользили по чёрной, слегка присыпанной снегом земле, храпели, приседали, и всадники чувствовали себя неловко.
– Какая премерзкая зима! – бормотал ехавший рядом с князем его верный огнищанин Радята Сулевич, назначенный на место ушедшего на покой пожилого Милко Ермиловича. – Падает снег, идут дожди, а кругом  – одна грязь. А тут ещё морозец! Мелкий снег покрыл лёд, и стало скользко… И зачем тебе, батюшка-князь, захотелось ехать в эту непотребную слободу при такой сырости и холоде?
– Проще было бы добраться сюда пешком, – кивнул головой брянский князь, – однако же это непристойно для князя. Без коня нельзя: уподобишься простолюдину!
– Это так, великий князь, но погода прескверная! – сказал огнищанин, кряхтя и с трудом удерживая лошадь. – Хороший хозяин не выпустит своего пса в такую темень…
– Это не темень, Радята, – улыбнулся князь Александр. – Мы идём до кузни при свете. Так где же он, этот Крив?
Князь со свитой повернули в ближайший переулок и едва не наскочили на большую чёрную избу, стоявшую на самом берегу реки. Дверь избы была раскрыта настежь, из неё шёл чёрный густой дым, а внутри избы, освещаемой только печным пламенем, метались тёмные человеческие фигурки, слышались удары тяжёлого молота и звон металла.
– Вот эта кузня, великий князь, – громко сказал Радята Сулевич, – и сам Крив не сидит без дела: я вижу, как он куёт меч со всей своей мужицкой силой…
Звон металла доносился едва ли не со всех сторон. Соседние избы и даже лачуги, казалось, шатались от тяжёлых ударов. Повсюду на земле лежали куски шлака, обгоревшие камни, черепки глиняных сосудов.
– Кругом грязь не только от непогоды, Радята, – нахмурился князь, – но от людских рук! Такого не было в нашем Смоленске! Разве у нас нет людей, которые бы следили за чистотой улиц и не допускали такого беспорядка?
– Лес рубят – щепки летят! – улыбнулся огнищанин. – Это – кузня, княже, а не боярские хоромы! И эти люди не пустые лентяи, но великие труженики! Им не до порядка на улице, тут важно, чтобы в своей избе и кузне было удобно!
– Не говори так, Радята! – возмутился князь Александр. – Этого не должно быть! Если нет порядка вокруг избы, то чего ожидать в самой избе? У неряхи и в голове беспорядок! Зачем мы пошли к этому кузнецу Криву? Разве нет другого, опрятного умельца? Неужели он один такой знаток кольчуг и доспехов?
– Только он один, батюшка, – сказал с решимостью огнищанин. – Покойный князь Роман переманил его сюда ещё молодым! Откуда – неведомо! Князь Роман Михалыч умел привечать знатных людей! Он болел душой не только за войско! Даже простолюдинов выслушивал, как знатных бояр! Поэтому он не нуждался в привозных доспехах и оружии: всё делалось своими людьми!
– Однако покойный князь Роман, мой славный тесть, сильно запустил порядок в слободах простолюдинов: эти грязь и мусор позорят горожан! Да и глазам противно смотреть на такое! Надо бы тебе, Радята, присмотреть за здешним порядком и назначить людей, которые бы убирали уличный мусор!
– У нас мало людей, княже, – пробормотал недовольный огнищанин. – Нам хватает дел и по твоему дому…
– А почему бы не привлечь для этого разбойников и негодяев, сидящих в городской темнице? – усмехнулся князь. – Пусть отрабатывают княжеский хлеб тяжёлым трудом!
– Наш благочестивый князь Олег, – буркнул верный княжеский слуга, – сильно распустил этих воров и разбойников! Совсем не посылал их на княжеские работы… Мне говорил бывший огнищанин Милко, что этот добрый князь отучил всех татей работать: он их всех жалел и поощрял к молитвам! Брянские попы, даже сам владыка, ходили в темницу и вели благочестивые беседы с татями. А те и рады: лишь бы не работать! 
– Ну, это мы поправим в одночасье! – усмехнулся Александр Глебович. – Пусть же злодеи работают и очищают себя от всех своих грехов! Надо восстановить порядок, созданный моим покойным тестем! Понял?
– Понял, княже, – кивнул головой княжеский огнищанин. – Я обдумаю твоё указание и сделаю всё, чтобы навести нужный порядок и искоренить бесстыжих лентяев!
– Здравствуй, славный князь! – раздался громкий неожиданный выкрик. Из избы выскочил здоровенный, с большой чёрной окладистой бородой мужик. – Эй, молодцы, выходите же! Сам князь, наше красное солнце, сюда пожаловал!
Из кузни выбежали в смятении подручные кузнеца. Их было так много, что князь с изумлением подумал: – Как же они вместились в эту избу?
Мужики между тем попадали на колени прямо в грязь, под копыта лошадей князя и его слуг.
– Встаньте! – весело сказал князь. – Зачем валитесь в такую грязь?
– Мы так рады, князь-батюшка, – сказал, широко улыбаясь белозубой улыбкой, тот самый чернобородый мужик, первым встретивший князя, – что не только в грязь, но в отхожую яму готовы провалиться!
– Ну, что ж, – усмехнулся польщённый князь, – меня радует такая твоя почтительность! Ты и есть тот известный кузнец Крив?
– Именно так, пресветлый князь-батюшка, – сказал рослый мужик, отряхивая с колен грязь. – Я – кузнец Крив, твой верный холоп!
– Ты, Крив, не холоп, а вольный человек, – возразил князь. – И я хочу с тобой поговорить…
– Тогда прошу, славный князь, в мою гостевую избу, – засуетился кузнец. – Не надо тебе видеть всю эту грязь!
– Я пришёл не в гостевую избу, а в твою кузню, – говорил, слезая с коня, князь. – Пойдём-ка туда и посмотрим твою работу.
– Хватайте же коней, мои беспокойные люди! – крикнул кузнец Крив. – И ведите их быстрей в конюшню, чтобы добрые кони не мёрзли в такой холод!
– Не стоит этого делать! – улыбнулся князь Александр, махнув рукой. – Пусть лучше твои люди подержат наших коней. У меня нет времени на долгое тут пребывание… Мне предстоит много дел по городу и уделу!
– Тогда пошли сюда, княже, – грустно сказал кузнец, – посмотришь на мои изделия.
Когда князь со своими людьми вошёл в кузницу, он удивился: в отличие от улочки, заваленной мусором, здесь было не только чисто, но даже удобно. Изба оказалась широкой, просторной, вмещавшей в себя не только полтора десятка человек, но все предметы кузнечного промысла: большую печь, наковальню из дубовой, обитой железом колоды, несколько дубовых столов и скамей, стоявших вдоль трёх стен избы. В кузнице, несмотря на горевшую печь, топившуюся по-чёрному (дым шёл наружу не через трубу, а через дверь), было сумрачно.
– Как же вы всё видите? – воскликнул с удивлением князь. – Разве можно ковать или плавить в такой темноте?
– Наши глаза привыкли к этому, – улыбнулся кузнец. – А если хочешь, мы зажжём щепу или свечу! Эй, люди! – крикнул он. – Зажгите-ка огонь! Да так, чтобы наш славный князь мог всё видеть!
Подручные кузнеца быстро исполнили приказ своего хозяина, и вся кузня осветилась пламенем горевших факелов, укреплённых на стенах.
– Садись, пресветлый князь, на эти деревяшки, – кузнец указал рукой на скамью, сколоченную из дубовых, гладко обструганных досок.
– Сначала я посмотрю твою работу, – пробормотал князь и направился к стене, противоположной печи, где висели на крюках изделия кузнеца, ожидавшие своих заказчиков. – Хорош этот меч, – говорил он, сжимая тяжёлые железки, осматривая и даже ощупывая их, – и рогатина – отменная! А какие прекрасные стрелы! А что это за такие мудрёные изделия?
– Это – церковная ограда, великий князь, – сказал, улыбаясь, кузнец. – Выкована по заказу нашего славного владыки… Осталось только доделать…
– Я вижу, что ты большой умелец! – сказал князь, довольный увиденным. – Я не зря пришёл сюда. Теперь послушай меня, знатный кузнец! – Князь уселся на хозяйскую скамью. Кузнец и его люди стояли лицом к нему. Княжеские слуги сгрудились у входа и в молчании смотрели перед собой.
– Мне надо, Крив,…как тебя…, – замялся князь и махнул рукой, подзывая огнищанина. – Как зовут батюшку этого кузнеца?
– Истома, батюшка-князь, – тихо сказал Радята Сулевич, приблизившись к князю и остановившись по его правую руку.
– Вот что, Крив Истомич, – поправился князь, – у меня есть к тебе одно дело…
– Сделаю всё, что в моих силах, батюшка! – склонился в поклоне кузнец.
– Мне надо, кузнец, – решительно сказал князь, – сделать немецкую броню и три десятка кольчуг для моих лучших дружинников, а если будет не слишком дорого, то и больше…
– Я ни разу не видел немецкую броню, батюшка-князь, – сказал кузнец, грустно улыбнувшись. – Мне попадались только греческие и литовские образцы.
– Тащи ту броню, Радята! – приказал князь. – Где же она?
– Здесь, великий князь, – бодро ответил огнищанин и подбежал к одному из княжеских дружинников, державшему в руках то ли  сумку, то ли мешок.
– Полюбуйтесь на этот доспех! – весело сказал Радята, доставая из мешка тяжёлый железный нагрудник с выбитым на нём орлом, покрытым чёрной краской.
– Вот так доспех! – сказал, прищёлкнув языком, кузнец. – Какой тяжёлый! Немало потратили железа! Но пользы от этого не будет! Не толщина нужна, княже, а хорошая закалка… А вот если убавить тяжести и немножко над ним поработать, доспех будет отменный.
– Разве такое возможно? – удивился князь. – Ведь тонкий доспех не защитит от стрелы или копья?
– Защитит, княже, – сказал с гордостью русский кузнец. – Я тебе такой сделаю доспех, что сам сможешь испытать его прочность! Я верю, что Господь поможет мне в этом деле!
– Тогда хорошо, – весело сказал князь. – Давай же теперь договоримся о цене. И в том числе на кольчуги.
– Мы сделаем кольчуги, княже, если ты дашь нам железо на это, – кивнул головой кузнец. – Но толька не кричного, а в слитках, привозимого купцами из Великого Новгорода…
– Запомни это, Радята, – сказал князь Александр, обращаясь к своему огнищанину. – Надо закупить железа для доспехов! Теперь имей дело только с этим славным кузнецом! И сделай ему заказ для моих воинов! Тогда мы хорошо оснастим своё войско и сможем пойти на Смоленск. Пусть не радуется мой злобный дядька Фёдор: мы будем теперь ковать не плуги, а мечи и доспехи, да готовиться к делу возмездия!
Князь привстал со скамьи, но тут же уселся снова. – Жарко здесь у тебя, добрый кузнец! – сказал он, вытирая со лба пот. – Испить бы водицы!
– Эй, молодцы! – вскричал кузнец. – Бегите-ка домой и позовите мою дочь Липку! Пусть же принесёт сюда кваса!
Князю не пришлось долго ждать. Подручный кузнеца, привыкший к таким делам, быстро сбегал в дом и привёл за собой рослую, темноволосую девушку, одетую в плотный сарафан из домотканой материи.
– Испей же, батюшка-князь, моего лучшего напитка! – весело сказал Крив и дал знак дочери протянуть князю большой, липового дерева ковш. Подручный кузнеца наклонился и поставил на земляной пол бочонок, полный кваса.
Князь взял протянутый девушкой сосуд, отхлебнул из него, поднял голову, взглянул на девушку и вдруг окаменел…– Как тебя зовут, прелестная девица? – спросил он, задрожав от волнения.
– Липка, батюшка-князь, – ответила девушка, покраснев. Её нежный приятный голос ещё больше обеспокоил князя.
– Ты очень хороша собой…девица, – пробормотал князь, окидывая взглядом стройную девушку. – Я за всю жизнь не видел такой красавицы!
– Истинная правда, батюшка-князь, – улыбнулся кузнец Крив. – Моя дочь красивая и послушная. Слава Господу, что уродилась такой!
– Послушай, Крив Истомич, ты отличный кузнец. Но твоей дочери не место в тёмной избе. Есть ли у неё жених?
– К ней сватались многие, княже, – ответил, насупившись, кузнец. – Но я свою дочь не неволю: она прогнала со своих глаз всех женихов!
– А почему, девица? – сказал князь Александр, буквально пожирая девушку взглядом. – Тебе не по душе брянские молодцы?
– Не по душе, пресветлый князь, – тихо сказала девушка. – Они противны и грязны! Я не хочу делить ложе со всякими увальнями!
– А может, девица, – молвил князь, забыв, зачем он пришёл в кузницу, – ты захочешь пойти в мой терем верной ключницей? Будешь, как хозяйка, править моим домом вместе с Радятой!
В кузнице установилась полная тишина. Молчал князь. Молчали кузнец, его люди и дочь кузнеца.
– Не хочешь этого? – тихо спросил князь, опустив голову. – А может испугалась меня?
– Нет, батюшка-князь, – ответила вдруг девушка громким решительным голосом. – Я тебя не боюсь, но не могу решиться на это без воли моего батюшки!
– Что ты на это скажешь, Крив Истомич? – спросил, волнуясь, брянский князь. – Неужели не позволишь своей дочери пойти на мою службу?
– Пусть решает сама, – грустно улыбнулся кузнец. – Она – моя восьмая дочь и самая младшая. Я люблю её больше всех! С малолетства баловал её и желаю ей только счастья… Ты, княже, сам упроси её, а меня – прости!
– Решай же, Липушка, – тихо сказал князь. – И скорей пришли мне весть в мой терем! – Он встал.
– Я уже всё решила, великий князь, – молвила, опустив голову, взволнованная девушка, – и согласна служить тебе! Я готова прямо сейчас пойти в твой терем!
– Радостно слышать это! – вскричал князь, сверкая очами и ликуя. – Иди же сюда, красная девица, и садись ко мне в седло! А ты кузнец, – князь обернулся у выхода из кузни, – не сомневайся: я не обижу твою дочь и тебя самого не забуду до конца своей жизни!
…Дул холодный, пронизывающий ветер. Кони князя и его слуг с трудом ковыляли по холмистой дороге, медленно поднимаясь вверх, к воротам городской крепости.
Но князь Александр не чувствовал холода и тягости дороги: за его спиной, на лошадином крупе, сидела молодая красавица, плотно обхватив его обеими руками.
– Эх, Липка, моя дивная лада! – повторял, забыв обо всём, брянский князь.


Г   Л   А   В   А   16

С  М  Е  Х    Т  О  Х  Т  Э - Х  А  Н  А

– Что же вы без конца ссоритесь, коназ урус? – сказал, нахмурив брови, ордынский хан Тохтэ, глядя на лежавшего у подножия его трона великого суздальского князя Андрея Александровича. – Как же мне всё это надоело! Вы очень глупые, коназы урусы! Ты только недавно называл своего брата лютым врагом, а теперь и сам стал ненавистен другим князьям! Не знаю, что с вами делать!
– Так получилось, великий государь, – простонал князь, не поднимая головы. – Сначала мой младший брат Даниил Московский не стал подчиняться мне, требуя себе городов из удела покойного Дмитрия! А потом и другие князья – Иван Переяславльский и Михаил Тверской  – примкнули против меня к Даниилу!
– Я только в прошлом году пожаловал молодому коназу Мыхаылу город Тфэры, – усмехнулся ордынский хан, – а ты и с ним поссорился! Всё это вызывает у меня беспокойство! Этот Мыхаыл такой кроткий и покорный… Неужели хотя бы с ним нельзя жить в мире?
– Это, государь, они здесь, в Сарае и твоём дворце, такие ласковые, – пробормотал князь Андрей, – а в своём княжении они словно ползучие змеи: так и норовят побольней ужалить!
– Подними голову, беспокойный коназ, – приказал Тохтэ-хан, глядя с презрением на лежавшего. Князь приподнялся и встал на колени. – Рассказывай дальше. Или у тебя всё?
– Ещё не всё, государь, – ответил князь Андрей с притворной улыбкой. – У меня есть сомнение по другому делу. В прошлом году к тебе в Сарай приезжал молодой князь Василий из Брянска и оговорил меня перед тобой…
– Этого не было, – сказал задумчиво хан Тохтэ. –  Этот молодой коназ о тебе даже не упоминал! Неужели ты и до него добрался со своими злыми замыслами?
– Я не держу на него зла, государь, – растянул в улыбке рот князь Андрей, – но меня беспокоит его лицемерие: не успел он отъехать из Сарая, как сразу же начал вести непотребные и хвастливые речи против тебя, великий царь!
– Неужели? – насторожился ордынский хан и глянул на стоявшего слева от его трона советника Угэчи. – Что же непотребного сказал коназ Вэсилэ? А может ты лжёшь, коназ Андрэ? Сказанные тобой слова весьма опасны для моего ханства, за это можно и голову потерять!
– Этот князь Василий говорил, – промолвил князь Андрей, задрожав от вида разгневанного хана, – что он заслужил твою великую любовь и почтение! Он также хвастал, что ты теперь его защитник! И что ты готов поддержать его во всех делах!
– И это всё? – усмехнулся Тохтэ, чувствуя явный оговор. – Только хвастался моей дружбой?
– Да, он возгордился дружбой с  тобой, государь, и ругал славного Ногая, а его зятя, князя Фёдора, обзывал непотребными словами! – пробормотал великий суздальский князь.
– Это не обвинение, – покачал головой Тохтэ, – а лишь твоя зависть к этому молодому коназу, моему верному слуге… И если ты ревнуешь его к моему почёту, тогда сам уважай меня, твоего государя, должным образом. Почаще и побольше вози сюда серебро и меха. Да не забивай мне голову оговорами верных мне князей! Зачем мне слышать подобную чепуху? Что ты на это скажешь, мой славный Угэчи?
– Пусть же, государь, – сказал в раздумье Угэчи, – этот коназ подождёт твоего решения в гостевой юрте! Не будем спешить с выводами! Этот коназ приехал сюда со своей женой… Вот пусть с ней тут развлекается или ходит на охоту с нашими людьми… А там и решишь!
– Тогда иди в гостевую юрту, коназ урус, – сказал с усмешкой на лице ордынский хан, – и жди моего вызова.
Князь Андрей Суздальский встал и быстро попятился к выходу. Осторожно, обойдя порог, он скрылся из виду.
– Я понял, Угэчи, что ты не захотел говорить при этом коназе? – вопросил хан Тохтэ, глядя на своего советника.
– Именно так, государь, – почтительно наклонил голову Угэчи. – Нечего этому непутёвому Андрэ слышать лишнее. Он глуп и очень зол на своих родственников!
– Может отобрать у него ярлык великого коназа? – поднял голову Тохтэ и махнул рукой. – Зачем держать этого злослова главой такой обширной земли?
– Пока он вносит в твою казну немалую мзду, государь, и привозит по каждому случаю подарки, – улыбнулся Угэчи, – нам не стоит прогонять его! И пусть говорит свои никчемные слова, если платит за них серебром и мехами… А твоё дело – слушать его или гнать прочь… С другой же стороны, ещё великие ханы, умело управлявшие до тебя нашей Ордой, давали мудрый совет, чтобы мы поощряли доносы коназов на своих родственников… Это хорошее дело! Лишь бы платили «выход»! Зачем мирить этих глупцов? Пусть себе ссорятся! Вот приехал этот коназ Андрэ с подарками и подал тебе жалобу… А ты вызови в Сарай этих коназов, обидчиков Андрэ, и потребуй от них дополнительную мзду! А решение на жалобу вынесем такое, какое нам выгодно… Будут они довольны или нет – какое нам дело? Лишь бы внесли в твою казну серебро и меха! И поддержим того, кто больше заплатит, чтобы и дальше поощрять подобное… А если понадобится, пошлём на любого из них наше славное войско…
– Мне по нраву твои слова, мудрый Угэчи, – улыбнулся Тохтэ. – Так и поступим! Но посылать войска на Залесскую Орду пока не будем! Мы уже так разорили земли урусов, что я удивляюсь: где эти коназы находят серебро и меха? Нельзя допустить, чтобы их богатства совсем иссякли! И пленники нам пока не нужны: упала нынче цена на рабов урусов!
– Твои слова, государь, в сто крат мудрей любой глубокой мудрости! – весело сказал Угэчи. – Я вижу, что ты стал великим правителем своего ханства! У тебя, что ни слово, так одна истина и величайшая мудрость! Ты полностью прав: нельзя разорять земли твоих данников без смысла! У этих глупцов есть попы. Вот пусть и примиряют их. Разве нет в Залесской Орде мэтрополэтэ? Ему и следует наводить там порядок. Можно послать к тем урусам твоих людей, чтобы они, за определённую плату, успокоили бестолковых коназов.
– Это правильно, Угэчи, – кивнул головой Тохтэ. – Будет лучше, если я пошлю людей в их главный город Уладэ. Но кого же мы отправим? Если военачальников, то они поведут за собой целое войско. А если родственников, то из-за подарков перессорятся… Пусть тогда едет один мой Неврюй с небольшим отрядом!
– Но он ведь воин, а не учёный человек, – сказал Угэчи с сомнением в голосе.
– Все наши люди – славные воины! – улыбнулся Тохтэ. – Разве ты не воин, Угэчи? Разве ты не владеешь мечом или луком?
– Владею, государь, – склонил голову ханский советник.
– Пусть же едет Неврюй, – молвил решительно хан. – Он тих и скромен: не будет перегибать палку.
– Прямо сейчас сообщить о твоей воле славному Неврюю? – встрепенулся Угэчи. – Пусть подготовится к этому важному делу!
– Не спеши, мой верный слуга, – улыбнулся ордынский хан. – Пусть урусы сами улаживают свои дела. А мы сбережём и людей, и серебро! Ну, а если в этом году не уладят свои ссоры, тогда пошлём Неврюя. Пусть так и будет! Есть что-нибудь ещё, Угэчи?
– Да, государь, есть ещё одно дело, – покачал головой ханский советник. – Там тебя ждёт молодой коназ из Корачи с богатыми подарками. Дело у него не простое, но полезное для нашей казны: он приехал покупать у тебя ярлык на свою землю.
– Неужели скончался престарелый Мэстиславэ? – нахмурился хан.
Угэчи подробно рассказал о произошедшем.
Оказывается, князь Мстислав Михайлович Карачевский умер ещё осенью прошлого года. После него осталось трое сыновей – пятидесятилетний Святослав, трёхлетний Тит и совсем ещё младенец, годовалый Адриан. Двое последних сыновей родились от молодой жены престарелого князя и получили по княжескому завещанию города Козельск, Елец и Звенигород. Сам же стольный город удела Карачев достался князю Святославу-Пантелею. Однако такое наследство не устраивало старшего сына покойного князя. Он не хотел, чтобы его малолетние братья имели собственные уделы. – Эти ублюдки вырастут, – говорил он со злобой своим боярам, – и не будут повиноваться мне! Захотят большей власти! Пусть уж лучше сидят в моём Карачеве и сохраняют любовь-смирение!
Но карачевские бояре рассудили иначе. – Посмертное завещание князя Мстислава – закон! – говорили они. – Его надо соблюдать! – И, вдохновляемые княжеским тестем, боярином Вершилой Силовичем, они вынесли собственное решение: отправить молодую княгиню-вдову в Козельск с обоими сыновьями. – Пусть княжичи подрастут, – постановили бояре, – а там и сядут в своих уделах…
Князь Святослав-Пантелей, выслушав решение бояр, был очень недоволен, но спорить не стал: побоялся. Он хотел вначале съездить в Брянск за советом и покровительством или послать туда своих верных людей, но, узнав, что татарский хан отдал Брянск князю Александру Смоленскому, а Чернигов достался зятю татарского полководца Ногая, Фёдору Ростиславовичу, понял, что это только ещё больше рассердит карачевских бояр. – Батюшка не советовал ссориться с боярами, – думал он. – У них большая сила! Даже мои дружинники – сыновья или родственники этих бояр… Вот если бы мне помогли решить это дело татары... Всё равно нужно ехать в Орду за грамотой на Карачев… Тогда и попрошу о милости великого царя!
Теперь, после развала великого черниговского княжества и утраты брянским князем высокого титула, все уделы остались один на один с татарской Ордой. Только сейчас удельные князья поняли, какое благо исходило в своё время от Брянска: они знали лишь одну заботу – вовремя свозить свою долю ордынского «выхода» в Брянск. Нынче же следовало ездить в Сарай самим: и дань возить, и ярлыки на право владения собственным уделом выпрашивать!
…Вот и сидел в пригожий майский день 1295 года грузный, седовласый князь Святослав у ханского дворца на большой деревянной скамье, врытой в землю, ожидая приёма и мысленно подсчитывая все свои убытки от далёкой поездки.
Неожиданно дворцовые двери широко распахнулись, и наружу вышел ханский слуга. – Тебя зовёт государь! – весело сказал он. – Повезло тебе, глупому урусу! Входи же!
Князь Святослав, сопровождаемый татарином-переводчиком, которого дал ему в помощь, из-за плохого знания татарского языка, ханский советник Угэчи, осторожно переступил порог, рухнул на тяжёлый ковёр сразу же при входе в приёмную ордынского хана и медленно пополз на четвереньках к трону. Переводчик, морщась и ругаясь про себя, вынужден был поступить также.
– Встаньте, – усмехнулся хан Тохтэ, видя, как неловко, неуклюже, подползли к нему толстяки, – и садитесь по нашему обычаю! Салям тебе, коназ урус!
– Салям да пересалям тебе тоже, – ответил на полутатарском, полурусском князь Святослав, чем ещё больше рассмешил татарского хана.
– Смотри, кого принесли к нам боги! Не злопыхателя, а сущего дурачка! – сказал Тохтэ, обращаясь к Угэчи и задыхаясь от смеха. – Хоть душой утешимся! Я давно так не веселился!
Угэчи тоже смеялся, но не так зримо и выразительно. – Я не зря тебе говорил, государь, чтобы ты принял этого глупца! – сказал он между приступами смеха. – Этот коназ славно потешит тебя!
Не понимая татарской речи, князь Святослав сидел на корточках, хлопая глазами, краснея и вытирая рукой выступивший на лбу пот.
– Ну, что ж, говори, смешной коназ, – сказал, наконец, успокоившийся Тохтэ, – зачем к нам пожаловал?
Переводчик быстро перевёл ханские слова на русский.
– Дал бы ты мне, великий царь, грамотку на Карачев, – пробормотал отяжелевшим языком князь Святослав.
– А зачем тебе этот ярлык? – весело спросил ордынский хан. – Я слышал, что у тебя есть младшие братья? Твой батюшка был сильным мужем! Вот и подарил тебе к старости молодых братьев! А может им подарить мой ханский ярлык?
Выслушав слова переводчика, карачевский князь вдруг подскочил, забыв, где находился, выпучил глаза, схватился за голову и, с пеной на губах, закричал: – Не губи меня, славный государь, твоего верного холопа! Не отнимай у меня город и удел! Всей душой прошу: помилуй меня!
Ещё не слыша слов переводчика, хан Тохтэ хорошо понял всё и захохотал так громко, глядя на глупое лицо напуганного князя, что едва не свалился со своего трона. В ханской приёмной смеялись все: и Угэчи, и переводчик, и даже верные ханские рабы.
– Не нужен толмач, чтобы понять этого потешного коназа! – сказал хан Тохтэ, стараясь хоть на мгновение успокоиться. – Побольше бы таких коназов в Залесской Орде! Я подарю тебе всё, что хочешь, бестолковый коназ, только попроси! Ничего не пожалею!
– Подари же мне, пресветлый государь, лишь одну грамотку на Карачев! – взмолился одуревший от страха Святослав-Пантелей. – Ничего больше не прошу, государь, только не лишай меня карачевского «стола»! Пощади же, славный государь!
– Пусть же так и будет! – сказал, хватаясь обеими руками за живот, ордынский хан, стараясь сдержаться. – Напиши же, Угэчи, ярлык этому бестолковому барану на его Корачи и пусть уходит отсюда с миром, если ему ничего больше не надо! Ох, я больше уже не могу терпеть! Пусть же поскорей уходит вон, а то я совсем задохнусь от смеха! – И хан вновь захохотал так громко, что задрожали дворцовые стены.


Г   Л   А   В   А   17

Г О С Т Ь   С М О Л Е Н С К О Г О   В Л А Д Ы К И

– Славный владыка, – говорил смоленскому епископу брянский купец Мирко Стойкович, сидя на скамье напротив владычного кресла, – наш князь Александр передал тебе привет и добрые пожелания.
– Я рад получить весть от верного слуги нашего Господа, отважного князя Александра, – улыбнулся епископ. – Как он там поживает?
– Всё хорошо, святой отец, – ответил брянский купец. – Прими же подарки от моего князя. Эй! Люди! – крикнул он.
В епископские покои быстро вошли, сгибаясь под тяжестью двух дубовых бочек, четверо рослых мужиков: каждую из них несли вдвоём.
– Что это? – спросил смоленский епископ с изумлением. – Неужели ваши брянские товары?
– Нет, владыка, – улыбнулся Мирко Стойкович. – Это белое серебро!
– Серебро?! – воскликнул обрадованный епископ. – Ох, как много! – И он подбежал к поставленным на деревянный некрашеный пол бочкам. Купцовы люди быстро открыли бочки, сбив верхние кружки.
– Очень хорошо! – сказал, улыбаясь, епископ, осматривая дары. – В самом деле, серебряные слитки и новгородские гривны! Ох, как угодил мне Александр этим прекрасным подарком! Теперь я поправлю все дела нашей православной церкви! Занесите-ка, дети мои, эти тяжёлые бочки сюда! – владыка указал рукой на затемнённый, завешанный плотными тканями угол. – Да, так, ставьте и накройте этими тряпками… Нельзя чтобы посторонние увидели брянское серебро!
Епископ вернулся к своему креслу и уселся в него, весело глядя на купца Мирко, как бы приросшего к скамье. – Отошли же своих людей в сени, дорогой мой гость, – сказал он после недолгого раздумья. – Им не надо слышать наш тайный разговор!
– Идите, молодцы, и посидите в простенке, – купец повернулся лицом к епископу. – Не бойся, господин, за моих верных людей. Они – надёжные молодцы! Готовы пойти за меня в огонь и воду! Они не подведут!
Купеческие слуги также быстро ушли, как и появились.
– Ну, а теперь, поведай, сын мой, как там дела у твоего славного князя, – кивнул головой епископ.
– Дела идут так, – начал купец и стал медленно, с достоинством, рассказывать о жизни нового брянского князя Александра в своём удельном Брянске. Купец сообщил о том, как постригся князь Олег Романович, как состоялись передача власти и последующее венчание князя Александра на княжение, как ездил молодой Василий Александрович в Орду и добился у хана утверждения его отца на брянский удел. Владыка внимательно слушал и лишь изредка качал головой. Когда же купец дошёл до хозяйственных дел князя и управления уделом, епископ перебил его.
– Я знаю о доброте князя Александра, – сказал он, – а также о его строгости! Отрадно, что он перенял наши смоленские правила и навёл порядок в Брянске: очень хорошо, если в городе не будет шума и криков! И враг тайно не подберётся к его стенам! Но как удалось славному князю добиться тишины в городе, силой или лаской?
– Только лаской, владыка, – улыбнулся купец, – и Божьим словом! Наши служители Господа стали поучать горожан в церквях во время службы, чтобы они не шумели на улицах города без необходимости! Каждому не заткнёшь рот в светлый день, так хоть бы ночью надрывно не кричали, не пугали простой люд и городскую стражу! Если княжеские люди поймают нарушителей городской тишины, то им придётся платить пеню в княжескую казну.
– Даже такую мелочь не забыл ваш князь! – пробормотал владыка. – Значит, заботится о городе! Вот это князь! Не зря я любил его, как родного сына! В Смоленске было хорошо при его правлении! А тут одна беда! – И епископ рассказал о тягостях нынешней смоленской жизни.
 Оказывается, князь Фёдор Ростиславович, войдя в город со своей дружиной, попытался установить свои порядки и отомстить прежним сторонникам князя Александра. Однако их было настолько много, что он довольно скоро отказался от решительных действий.
– Ему удалось бросить в темницу только троих бояр и одного купца, – усмехнулся владыка. – Да и те недолго там просидели: отделались примерной мздой. Князю это так понравилось, что он решил, к смеху жалкой черни, обложить всех знатных людей поборами в серебре! Если кто из них верный друг или слуга Александра Глебыча – плати князю пеню без лишних слов! Смоляне очень этим недовольны! Одни из них безоговорочно уплатили серебро и ещё обрадовались, что таким способом отделались от жадного князя! Другие лишь отсиживаются и ждут перемен! Князь Фёдор хоть и силён, имея зятем злобного царя Ногая, но Господь всё видит! Скажу одно: по лицу князя Фёдора видно, что ему недолго осталось жить! Его лицо сильно потемнело, а глаза – тусклые! А это верный знак, что он протянет, в лучшем случае, пару-другую лет…
– Князь Александр и его славный сын Василий на хорошем счету у ордынского царя Тохтэ! – сказал, улыбаясь, купец Мирко. – Мне об этом говорил батюшка, который возит княжескую дань в Сарай!
– А как имя твоего батюшки? – спросил владыка. – Я вижу твоё лицо и вспоминаю былые годы…
– Моего батюшку зовут Стойко Лепкович, владыка, – ответил брянский купец. – Но он давно, ещё при старом владыке, уехал отсюда! Тебя ещё не было тогда в Смоленске…
– А может я видел твоего батюшку в татарском Сарае, – сказал задумчиво епископ, – в те времена, когда Ордой правили бестолковые царевичи и там был полный беспорядок… Лет десять тому назад…
– Тогда не батюшка, а мой дед, Лепко Ильич, ездил в царский Сарай! – усмехнулся Мирко. – Мой батюшка очень похож на деда! У них разница была только в годах…
– Вот как? – покачал головой владыка и задумался.
В это время дверь в епископскую светлицу отворилась, и перед владыкой предстал его слуга, одетый в чёрную монашескую рясу. – Сюда идут княжеские люди, господин, – сказал он, поклонившись. – А твоих гостей, сидевших в простенке, я надёжно спрятал от их глаз!
– Иди-ка, сын мой, в эту каморку, – сказал епископ и повёл брянского купца в смежную потайную комнату, дверь которой была затянута длинной парчёвой тканью с изображениями святых. – Посиди пока тут, – указал он правой рукой на скамью. – Не нужно, чтобы княжеские люди видели тебя, брянского посланника.
Купец уселся на предложенное место, а владыка вернулся в свою приёмную.  Едва он успел усесться в своё большое чёрное кресло, как входная дверь с шумом распахнулась, и в светлицу ворвались трое княжеских дружинников, ведомых седобородым боярином. Подойдя к епископскому креслу, боярин и дружинники, сняв с голов шапки, поклонились, подставив  владыке головы.
– Благослови вас Господь! – сказал епископ, крестя вошедших.
– Здравствуй, славный владыка! – громко произнёс княжеский боярин.
– Здравствуй и ты! – ответил владыка. – С чем пожаловали?
– Мы ищем, владыка, одного брянского купца! – прищурился боярин. – Говорили, что он скрывается у тебя!
– А зачем тебе понадобился этот жалкий купец, Калин Звягович? – спросил с усмешкой владыка. – Неужели купцы перешли дорогу тебе и твоему князю? Теперь и за них взялись? Вам мало бояр и старых дружинников князя Александра?
– Наши люди узнали, – сказал раздражённый боярин, – что здесь объявился соглядатай Александра Брянского, лютого врага моего князя! Этот мнимый купец говорил на рынке непотребные слова! Будто брянский князь хороший, а наш господин, Фёдор Ростиславич, плохой! Теперь мы знаем, что этот князь замышляет зло против князя Фёдора! Ему неймётся в своём богатом Брянске!
– Разве ты не знаешь, боярин, что моё жилище и Божьи храмы неприкосновенны? – рассердился епископ. – Или я лишился прав принимать у себя горожан и купцов? Неужели вы подозреваете, что я, удельный епископ, буду устраивать какие-либо заговоры?! Неужели вы, боярин со своими людьми, совсем обезумели?! Лучше бы вели себя тихо и скромно! И жили бы без всяких доносов и подозрений в дружбе с горожанами! Зачем раздражать народ злобой и недоверием?
– Прости меня, святой отец! – опустил голову боярин. – Мы пришли сюда не по своей воле, а по приказу нашего князя. Я понял, что у тебя нет того брянского купца, лазутчика князя Александра. Тогда я ухожу…
– А если бы у меня был тот жалкий купец? – вопросил, багровый от гнева, епископ. – И вы бы осмелились задержать моего гостя?
– А куда бы я делся, владыка? – сказал с грустью боярин. – Это приказ моего князя! Я не в силах противиться ему!
– Ох, уж стыд и позор! – возмутился владыка. – У вас нет любви ни к святой церкви, ни к Божьим людям! Какая грубость! Вы – бесстыжие люди, а не защитники города!
– Прости же меня, владыка, и не сердись, – тихо сказал боярин Калин, низко поклонился и быстро, повернувшись к двери, пошёл прочь.
– Ты слышал, сын мой, – спросил епископ купца Мирко, когда тот вернулся в светлицу и уселся на скамью перед ним, – что говорили люди князя Фёдора?
– Слышал, владыка! – грустно ответил брянский купец. – Плохо дело: княжеские псы напали на мой след!
– Не бойся, сын мой, – улыбнулся епископ. – Они ничего тебе не сделают! Ты продал свои товары?
– Продал, владыка, – кивнул головой Мирко Стойкович. – У меня были только одни меха. Я уже в первый день сбыл их без особых трудностей! Здешние купцы быстро разобрали всё по договорной цене. Однако же, владыка, – купец улыбнулся, – этот товар был нужен только для отвода глаз! Неужели я не нашёл бы рынка сбыта своих дорогих мехов с приличным барышом? Мне было нужно передать тебе княжеские слова и подарки. Холопы злого князя Фёдора правильно всё поняли! Я, в самом деле, пришёл к тебе посланником! Плохо только одно: княжеские люди распознали меня, и теперь придётся посылать сюда другого человека… Мой князь Александр не забудет, владыка, твою любовь к нему! Он никогда не откажется от славного Смоленска! Наступит время, и наше брянское войско вернёт князю Александру его стольный город!
– Он хочет вернуться, сын мой? – спросил с улыбкой епископ.
– Да, святой отец, – ответил брянский купец. – Но он ничего не будет делать без твоего согласия…
– Разве ему понадобится для этого войско? – поднял голову владыка. – Передай же ему такие мои слова. Благодарю, сын мой, тебя за подарки и тёплые пожелания! Я заверяю тебя, что весь наш Смоленск – горожане, купцы, Божьи люди, знатные бояре – молятся за тебя и только ждут часа, когда ты вернёшься сюда! Не волнуйся и не собирай большое войско: здесь никто против тебя не пойдёт! Храни лишь терпение до недолгого времени! Понял, сын мой, смысл моих слов?
– Понял, владыка!
– Ну, тогда поезжай в свой город, сынок, – улыбнулся епископ, – и ничего не бойся: княжеские люди тебя не обидят. У меня здесь везде верные слуги. Они помогут тебе тихо и спокойно покинуть город! Я сейчас позову их и тогда спокойно уезжай в свой славный Брянск! У тебя есть ещё люди, помимо тех слуг?
– Есть, святой отец! Они сидят на подворье одного знакомого купца и ждут моего зова. А те люди, которые притащили сюда подарки, и, слава Господу, не попали на глаза княжеским приставам, пойдут к тому купцу и, как мы договорились, будут ждать меня…
– А кто этот купец и где он проживает? – спросил владыка.
Брянский купец ответил.
– Ну, тогда посылай, сын мой, этих людей на подворье своего друга и жди моих слуг! – весело сказал смоленский епископ. – Вот тебе моё благословение на дорогу и на здоровье! – И он, подняв руку, быстро перекрестил смышлёного купца.
Г   Л   А   В   А   18

О Т Е Ц   И   С Ы Н

– Поговори, батюшка, с нашим сыночком Василием, – тихо сказала княгиня Агафья, сидевшая напротив князя Александра, в его светлице, – чтобы соблюдал приличие и достоинство… Не дай Бог, наш добродетельный сын Иван последует его примеру! Да и Мстислав скоро возмужает! Вон, уже вместе с Иваном ходят на охоту!
– А что случилось, матушка? – спросил с улыбкой брянский князь, удобно расположившийся в своём кресле.
– Да вот жаловалась мне его жена Алёна, что наш сын совсем перестал посещать супружеское ложе. Она теперь почивает одна, как вдова или брошенная супруга…
– А почему? – усмехнулся князь Александр. – Неужели наш сын Василий разлюбил свою жену? Зачем же она тогда жалуется? Если сама не может привлечь своего мужа, так чего же к тебе обращаться? Неужели мой сын нашёл себе зазнобу? Разве тут есть девицы красивей его супруги?
– Как-будто ты сам не знаешь здешних девиц! – покачала головой княгиня. – Брянские жёнки всегда славились своей красотой! Даже мой покойный батюшка, князь Роман Михалыч, не устоял против этих красоток! Разве ты не видел ту Домену? Неужели не красавица? Мой батюшка знал толк в девичьей красоте!
– Я видел, матушка, ту Домену и не раз с похвалой вспоминал твоего батюшку, как знатока девичьей красоты! Это очень красивая жёнка, она даже во вдовстве не утратила своей прелести! Разве нельзя найти ей супруга из моих воинов?
– Из воинов? – усмехнулась княгиня. – Даже твой сын не раз домогался этой Домены! Наш молодой Василий ещё в день нашего приезда сюда ходил в терем Домены и звал её к себе в ключницы!
– Значит, наш сын связался с Доменой? – весело спросил князь-отец. – Тогда я не вижу причины твоего беспокойства! Эта Домена не только красивая жёнка,  но разумная и благородная… Говорят, что она не из брянских, а из смоленских земель…
– Тогда в первый раз, когда мой батюшка привёз эту Домену под Смоленск и сидел с ней рядом за столом, как с данной Господом супругой, мы с тобой её воочию увидели! Я тогда подумала, что мой батюшка стар и седоват, а эта девица годится ему не в любовницы, но во внучки, и, если батюшка умрёт, она сразу же его забудет… Однако…
– Неужели я впервые увидел ту Домену там, за столом моего могучего тестя? – вздрогнул князь.
– Да, Александр, – кивнула головой княгиня, – именно там! Поэтому я хочу договорить… Я очень ошиблась в этой Домене… Она, в самом деле, любила моего батюшку всей душой!
– Почему ты так считаешь?
– А по тому, что она решительно отказала нашему сыну Василию с достоинством и гордостью не любовницы, но настоящей княгини! И сказала, что никогда не изменит своему покойному супругу, так и назвала моего батюшку, и будет до конца жизни одна: ей-де теперь забота, как вырастить и воспитать сыновей моего батюшки… Решила-де отдать своему возлюбленному всю свою жизнь! Не обесчещу ни тела, ни души! Так и сказала! Чтобы не было и пятен позора на его сыновьях!
– Вот уж какая гордая жёнка! – покачал головой князь Александр. – Это достойно похвалы! Пусть её доброе поведение будет примером для остальных горожанок! Значит, не зря князь Олег, теперь Божий человек, пожаловал ей терем великого князя Романа! Такая добродетельная жёнка этого достойна! А как же её дети, сыновья Романа Михайловича, не обижены ли? Есть ли у них дядьки-наставники?
– Они не обижены, батюшка, – тихо сказала княгиня. – К обоим приставлены дядьки… Об этом позаботился ещё мой славный братец Олег. К старшему, Михаилу, уже давно, ещё с шести лет, назначили старого дружинника батюшки. А Борису дали дядьку только недавно, в этом году, стараниями самой Домены… Она никогда не беспокоила нас назойливыми просьбами и сама всё устроила! Да вот ещё отвергла нашего сына Василия! Об этом мне рассказала одна верная мне жёнка…
– Я бы не смутился, если бы Домена не отвергла нашего сына Василия, – пробормотал князь. – Она очень хороша собой… Но ведь и Алёнушка, его супруга, жёнка красивая и статная! Кто может сравниться с ней после Домены? Разве есть ещё другая красавица, которая может увлечь моего сына?
– Есть, и не одна, батюшка! – развела руки полная седовласая княгиня Агафья. – Наш сынок привёз из Орды трёх смазливых жёнок, поместил их в большой купеческой избе и до настоящего дня ходит к ним на любовные встречи! Куда им до нашей невестушки Алёны! Однако же пришлись по душе Василию! Поговорил бы ты, батюшка, с нашим сыночком и убедил бы его отказаться от этого неуместного и позорного блуда! Пусть вернётся на своё супружеское ложе!
– Это не моё дело, матушка, – нахмурил брови князь Александр. – Пусть сама бестолковая Алёна расхлёбывает эту кашу и приманивает своего супруга лаской и любовью! Если она не сумела удержать супруга и была неласкова с ним, то ни я, матушка, ни ты не воротим к ней Василия! Мы же не встанем между молодыми супругами, поучая их любви и терпению? А может ты посоветуешь мне направлять его дрын, куда надо? – Князь громко захохотал.
– Как тебе не стыдно говорить такие слова?! – возмутилась, краснея от смущения, княгиня. – Всё твои шуточки-прибауточки! Стыда не знаешь!
– Будет тебе, матушка, – махнул рукой князь Александр. – Нечего из-за этого обижаться: слово не воробей, улетит – не воротишь! Сказал так сказал! Позови-ка лучше ко мне нашего Василия… Впрочем, я сам это сделаю! Эй, Злотко! – крикнул он, хлопнув в ладоши. Княжеский слуга в мгновение ока предстал перед князем. – Сходи-ка, Злотко, – распорядился князь, – и позови ко мне моего сынка Василия. Да погоди ещё… Пришли сюда мою ключницу Липку, чтобы принесла с собой квасу: уж больно пить захотелось.
Красивая стройная девушка гордо вошла в княжескую светлицу, держа в руках большую серебряную чашу. Низко поклонившись сначала князю, а потом – княгине – девушка подала двумя руками князю сосуд с квасом. – На здоровье, батюшка-князь! – сказала она своим нежным грудным голосом, улыбаясь и сверкая синими, как небеса, глазами.
– Благодарю тебя, Липушка! – молвил с нежностью в голосе князь и, взяв обеими руками чашу, стал с жадностью пить.
– Тогда я пойду в свою светлицу, – тихо сказала княгиня, окинув строгим взглядом молодую ключницу. – Что толку, – подумала она, – если мой супруг послал за сыном? Он и сам такой! Голова уже побелела, как зимняя земля, а всё никак не успокоится: так и подзуживает его вездесущий бес! Чего же ожидать от сыночка? – И она, вздохнув и сгорбившись, тихо пошла к выходу.
– Иди же ко мне, моя сладкая лада! – весело сказал князь Александр, дождавшись ухода супруги и вставая со своего «стола». – Ты так хороша и желанна! – Князь подошёл к девушке, обнял её и жадно поцеловал в губы. – Сегодня же ночью полежим с тобой в любви и ласке! – пробормотал он, улыбаясь. – Подготовь нам ложе в пристройке моего охотничьего терема!
– А как же твоя супруга, славный князь? – спросила, сдвинув брови, девушка. – Она не рассердится? Мы уже не одну ночь проводим с тобой в разных местах! А если княгинюшка об этом узнает?
– Будем теперь, моя ладушка, встречаться в этой пристройке. Я только что распорядился утеплить её, – улыбнулся князь. – А там я отстрою большой терем, такой, какой был у великого князя Романа! А что касается княгини, скажу одно: она обо всём догадывается! Моя супруга – не дурочка! Однако тебе нечего из-за этого переживать: я уже не один год живу с ней без телесной любви, а бывает, что и сплю один в холодной постели! И ничего с моей супругой от этого не случилось! Видно, ей сейчас такое совсем не надо!
В это время в светлицу вбежал слуга Злотко. – Батюшка, сюда идёт твой славный сын! – крикнул он. Липка быстро поклонилась князю и устремилась к выходу. Однако в дверях она столкнулась с князем Василием.
– Выходи же, красная девица: я уступаю тебе дорогу! – весело сказал молодой князь, пропуская девушку и окидывая её с ног до головы пронизывающим взглядом.
– Благодарю, княже, – пролепетала девушка, выбегая.
– Иди, Злотко, нечего тебе тут стоять! – сказал князь Александр, указывая рукой на дверь. Злотко сразу же исчез. – А ты, сынок, – князь махнул рукой на скамью напротив его кресла, – садись!
– Здравствуй, батюшка! – сказал князь Василий, поясно кланяясь и садясь. – Зачем призвал меня в свою светлицу?
– Да так, сынок, – пробормотал старый князь, обдумывая предстоявший разговор. – Сначала я расскажу тебе об одном тайном деле. Но держи язык за зубами! – Княжич насторожился. – Сегодня ко мне приехал человек от смоленского владыки и поведал одну новость. Недалеко то время, когда я верну себе смоленский «стол» моего батюшки. Владыка и его люди уже почти всё к тому подготовили… А ты станешь законным брянским князем, защитником города и удела… Это уже не за горами… Владыка говорил, что недолго осталось терпеть…
– Неужели сбудутся твои мечты? – спросил, качая головой, князь Василий. – Разве твой злобный дядька Фёдор теперь не в силе?
– Всё имеет конец! – усмехнулся князь Александр. – На суздальской земле вновь начинается смута! Молодые князья стали бунтовать против Андрея Суздальского! Не успели получить нового великого князя, как опять на носу неурядицы! Добрались аж до самого ордынского царя! А если царь Тохтэ узнал об их распрях и крамолах, жди теперь татарский поход на суздальские земли!
– Я слышал об этом, – усмехнулся князь Василий. – Мне об этом говорил наш славный купец Стойко, который возит твоё серебро в Сарай…
– Я сам ему говорил, чтобы он поведал тебе эти новости, – кивнул головой князь-отец, – и теперь не придётся повторяться… А ему, этому купцу, говорил его друг, лучший царский советник, мудрый Угэчи, что великий суздальский князь Андрей пытался очернить тебя в Сарае перед царём! Но государь ему не поверил!
– Эти суздальские князья не могут жить без подлостей и мерзостей! – возмутился Василий Александрович, краснея. – Они и так приносят один вред земле своего батюшки… А теперь и до нас добрались! Ну, погодите! Мы отомстим! А не объединиться ли нам с князьями, враждебными тому Андрею?
– Упаси, Господь! – перекрестился князь Александр. – Этого не надо, сынок! Если бы я сидел в Смоленске… Тогда бы… Однако же Брянск всегда был несоюзным уделом! Великий князь Роман никогда не вмешивался в дела этих безумных князей! А вот если бы Фёдор Чёрный завяз в этой суздальской ссоре… Он ведь союзник этого подлого Андрея! Понял?
– Понял, батюшка! – весело сказал князь Василий. – Мы тогда немедленно отправимся в Смоленск! И вернём тебе твой город!
– То-то и оно, сынок, – улыбнулся князь-отец. – Благо, что у нас есть и войско, и серебро… Да вот недавно мой кузнец Крив выковал добротные доспехи… А к будущему году подготовит ещё два-три десятка! Вот только нет у нас верных друзей из удельных князей. Черниговская земля совсем развалилась! Таруса уже давно подпала под влияние Суздаля и Владимира, Новосиль совсем прекратил с нами связи, отгородившись своими лесами! Был один друг – старый князь Мстислав Карачевский – но он, к прискорбию, почил! А город и удел достались глупому и вздорному Святославу. Ты знаешь, что он получил грамоту на владение уделом от молодого хана Тохтэ?
– Знаю, батюшка, – грустно ответил князь Василий. – Мне и об этом говорил наш Стойко. Очень печально, что скончался славный Мстислав! Этот Святослав, или как его ещё зовут карачевские горожане и попы, Пантелей – полный глупец! Он так рассмешил  в Сарае ордынского государя, что тот долго не мог успокоиться и хохотал до слёз! Глупости для нас не диковинка, а вот настоящее чудо – это хороший правитель! А куда деваться: законный наследник! С ним не будет порядка в карачевской земле… А получится двоевластие… Карачевские бояре не станут повиноваться этому глупцу Святославу…
– А может князь Святослав побоится боярской силы, – возразил князь-отец, – и образумится? Умел же его покойный батюшка ладить с карачевскими людьми… Если бы так… Пусть бы царил мир на этой лесной земле… Однако же, сынок, у меня ещё одно к тебе дело. Твоя матушка просила меня поговорить с тобой, чтобы ты вернулся к своей супруге Алёне! Почему ты оставил её, сынок? Неужели она больше тебя не радует?
– Она надоела мне, батюшка, – насупился молодой князь. – Разве хорошо, что она не принесла мне крепких, здоровых детей и у меня нет наследников? Посмотри на жену моего братца Ивана. Пусть у него всего один сын, зато есть ещё три красивых дочери! К тому же, моя супруга стала такой злобной! Установила даже слежку за мной! Не успел я приехать из Карачева, где я проведал по твоей воле старого князя Мстислава, как моя злая супруга Алёна обвинила меня в связях с карачевскими жёнками! Я тогда очень на неё рассердился! Что с того, любил ли я там девиц или нет?
– А как было на самом деле, сынок?
– Любил, батюшка, и ещё как! Там была такая прелестница! Что грудь, что зад – сущая красота! Да ещё зазноба этого глупца Святослава! Вот уж смех! Вот моя супруга и проведала! А зачем за мной следить? Разве я девица на выданье?
– Говоришь, что то была зазноба Святослава? – нахмурился князь Александр. – Так ты теперь стал врагом этого глупца?
– Пустяки, батюшка, – усмехнулся князь Василий. – Я не боюсь этого толстяка… А вот свою супругу теперь ненавижу! И как только я привёз из Орды царский подарок – трёх неплохих девиц – так сразу же перешёл к ним жить… Я теперь там отдыхаю и каждый день познаю одну девицу за другой… Вот это, батюшка, и есть настоящая жизнь! Слава ордынскому царю и долгих ему лет!
– Где же ты поселил этих девиц? – весело сказал князь Александр. – Мне говорила княгиня о какой-то купеческой избе. А ты сам не просил у меня новых хором…
– Мне, батюшка, помог твой купец Стойко, – махнул рукой молодой князь, – и поселил тех девиц в терем со своими жёнками. Там у него есть усадьба, где проживают три знатные жёнки, которые уже в годах, но ещё довольно прелестны…
– Я знаю, сынок, об этих красавицах, – покачал головой брянский князь. – Говорят, что ещё великий князь Роман, до своего знакомства с Доменой, принимал этих прелестниц в своём тереме… Они якобы были его любовницами! А тебе хватает там места с теми ордынскими девицами?
– Места предостаточно, батюшка, и тебя к себе приглашаю, – сказал, широко улыбаясь, молодой князь. – Если хочешь познать какую-нибудь красотку, милости прошу! Любую тебе уступлю! Они очень хороши в любовных делах, батюшка, и готовы к любым ласкам! Приходи к нам и порадуйся!
– Я уже стар, сынок, для таких сдобных девиц… На всех меня не хватит! – грустно сказал князь Александр. – Тут бы хоть с одной справиться!
 – Не говори так, батюшка, – засмеялся Василий. – Только что я увидел в твоей светлице такую красивую девицу! Я сразу понял, почему она здесь! Да за такую прелестницу, если бы она была не твоя, я отдал бы, не колеблясь, всех моих трёх жёнок вместе с супругой!    


Г   Л   А   В   А   19

К Н Я Ж Е С К И Й   С Ъ Е З Д

Лето 1296 года было жарким и засушливым. Русские князья, собравшиеся в душном княжеском тереме на свой съезд, изнемогали от необходимости сидеть и спорить. Во главе большого длинного стола сидел татарский посол, мурза Неврюй, со своим переводчиком-татарином, а по обеим сторонам стола расположились князья, их бояре и священники.
С правой стороны от татарского посланника сидели великий суздальский князь Андрей Александрович, за ним – Фёдор Ростиславович Смоленский, Константин Борисович Ростовский, епископы: владимиро-суздальский Симеон и сарайский Измаил.
Левую сторону занимали их противники: князь Даниил Александрович Московский, Михаил Ярославович Тверской, а за отсутствовавшего по причине отъезда в Орду князя Ивана Переяславльского, его бояре.
Суть спора заключалась в том, что удельные князья суздальской земли хотели от великого князя Андрея, в честь утверждения его на «столе» ордынским ханом, новых земель и полной от него же самостоятельности.
– Пусть Москва и небольшой город, – говорил князь Даниил Александрович, – однако сама собирает и возит дань в Орду!  И грамоту мы сами получаем у ордынского царя! Зачем мне ещё беспокойства и поборы от брата Андрея? Это за какие же заслуги? Только за грозные слова – «великий князь»? Пусть тогда ездит за нас в Сарай с общей данью! Разве не так?
– Это не тебе решать! – сказал, выслушав переводчика, важный, надутый мурза Неврюй. – Так повелел наш государь, чтобы вы, мелкие коназы, сами возили в Сарай серебро и меха! А насчёт дани коназу Андрэ – сами разбирайтесь!
– Неужели у меня такие большие поборы? – возмутился великий князь Андрей. – Нельзя так говорить! Ты очень жаден, братец, на серебро и земли!
– Зачем ты попрекаешь меня жадностью? – сердито возразил князь Даниил. – Сама жизнь и господь Бог требуют от нас бережливости! – Он перекрестился. – Неужели ты не знаешь, что и черниговские удельные князья раньше возили дань только в свой стольный Брянск? Тогда великий князь Роман и его сын Олег собирали дань со всей земли… А теперь, как только князь Фёдор Ростиславич занял Чернигов, все удельные князья перестали возить дань в Брянск и сами стали ездить в Орду. А поэтому они теперь сами правят в своих уделах, а в Брянск – ни ногой! И земель у них предостаточно! Карачевский, тарусский и новосильский уделы очень велики! Это вам не Москва! А мой старший братец жалеет прибавить мне землицы!
– Откуда ты узнал о брянских делах, братец? – встревожился князь Андрей и встал из-за стола. – Неужели подружился с моими врагами? Хочешь получить против меня новых союзников в лице Брянска и других черниговских уделов?
– Это очень опасно, – бросил князь Фёдор Ростиславович, – если ты заводишь дружбу с моим племянником Александром! В этом случае у нас не будет мира и добрых отношений!
– Не бойтесь! – усмехнулся князь Даниил. – У меня пока нет ни дружбы, ни союза с черниговскими князьями… Однако это не значит, что я должен уклоняться от встреч с брянским князем… Если ты, мой брат, не одумаешься, – он поднял вверх руку со сжатым кулаком, – тогда не взыщи: войду в великую дружбу с Брянском, Карачевом и Тарусой! Впрочем, с Тарусой мы и так большие друзья… Ты сам, брат, не раз ездил в Тарусу и у себя многократно принимал тамошнего князя!
– Я ничего не имею против Тарусы, – сказал, успокоившись, князь Андрей. – Этот удел давно  отошёл от Чернигова и Брянска, сразу после смерти князя Романа…
– Не надо пугать нас этим Брянском! – возмутился князь Фёдор Смоленский. – Мой племянник Александр – жалкий беглец! Я прогнал его из Смоленска, а если будет нужно – прогоню также из Брянска! Моё войско сильное и многочисленное… Да мой тесть, царь Ногай, всегда готов помочь мне! Я вот занял стольный город Чернигов, но пока не получил грамоту на великое черниговское княжение! Но я владею Смоленском, другим великокняжеским «столом». Достаточно того, что я совершенно развалил зловредную черниговскую землю! Брянский князь потерял целых три удела! Теперь он не великий князь, а удельный. А будет нужно, так пойдёт под моё правление, если я так захочу!
– А почему бы не захотеть?! – вскричал князь Михаил Тверской. – Тебе всё мало, князь Фёдор! Однако для нас, своих родственников, у тебя нет землицы! Какая жадность!
– Да ещё безжалостно сжёг наш город Переяславль! – сказал со злобой в голосе переяславльский боярин, сидевший напротив князя Фёдора. – За что такая немилость, пресветлый князь? Разве тебе не жаль несчастных и невинных горожан, погибших при пожаре и разорении?
– Зачем ты говоришь о невинных жертвах? – рассердился  князь Фёдор. – Разве ты не знаешь, что я сжёг этот город не из обиды на городскую чернь, а по вине наших безжалостных князей? Разве не они отняли у меня Переяславль? И передали его ныне покойному князю Дмитрию? Зачем же я сражался и ездил с подарками в Орду, если не заслужил никакой награды?
– Как тебе не стыдно такое говорить? – сказал, краснея лицом, молодой тверской князь. – Ты получил от татар Чернигов, Смоленск  и Ярославль, но не по заслугам! Всё хвалишься своим Ногаем! А я такого царя не знаю! В Орде только один царь – славный государь Тохтэ! Вот езжай к нему и проси милости!
– Это правда! – сказал татарский мурза, подняв вверх большой палец руки. – У нас только один царь – Тохтэ! Другого нет! А Ногай – лишь только известный государев полководец!
– Какая наглость с твоей стороны, князь Фёдор! – громко молвил Даниил Московский. – Тебе мало тех земель, так ты ещё и чужие разоряешь! Чего ж тебе не поддерживать моего старшего брата, если оба нахватались, до жира, богатых земель! А ещё ругаете брянского князя! Чем был плох тот великий князь Роман Михалыч? Вы завидовали ему при жизни, а теперь и после его смерти завидуете посмертной славе великого воина! Вы часто говорите, что князь Роман был-де в большей дружбе с татарами, чем со своими князьями! Однако же великий князь Роман не приводил татар на русские земли! (Мурза Неврюй, выслушав переводчика, нахмурился.) И он только раз водил свои полки на православного князя – на этого жадного Фёдора Ростиславича – но наказал его своими силами, не призывая татар! А вы совсем не жалеете даже собственных земель и готовы безжалостно разорять их при мелочных обидах! Стыд вам и позор, бессовестные!
– Так ты ещё оскорблять?! – вскипел князь Фёдор, вскакивая и вытаскивая из ножен свой длинный тяжёлый меч. – Ну, погоди, я сейчас покараю тебя, московский злодей!  – И он, подняв меч, бросился прямо через стол на своего обидчика.
Князь Даниил был готов к такому выпаду озлоблённого князя. Он знал крутой нрав и несдержанность Фёдора Ростиславовича! В одно мгновение московский князь выхватил свой меч и закрыл себя от удара. – Бац! – зазвенели клинки, и полутёмное помещение осветилось целым снопом искр, вылетевших из-под столкнувшихся мечей. В душной светлице запахло горелым железом и чем-то кислым, противным.
– За князя Даниила! – закричали переяславльские бояре, выхватив мечи.
– Опомнитесь, безумцы! – взревел князь Михаил Тверской, хватаясь за рукоять меча. – Неужели захотели кровопролития?!
– Остановитесь! – бросил растерявшийся великий князь Андрей.
– Перестаньте! – воскликнул сарайский епископ Измаил и, перебежав на другую сторону стола, загородил собой князя Даниила.
– Не допущу! – поднял руку владимирский епископ Симеон и, загородив собой князя Фёдора, оттеснил его от стола.
Разгорячившиеся князья, натолкнувшись на возмущённых священников, вынуждены были угомониться.
– Ещё погоди, подлый обидчик! – сказал князь Фёдор Смоленский, вкладывая в ножны меч. – Если бы не владыка, тебе бы не сносить головы!
– Молись Господу, жалкий скупец! – ответил на это, убирая свой меч, князь Даниил. – Я бы порешил тебя здесь без жалости, если бы не Божьи люди и гнев Господа!
– Какой позор! – покачал головой татарский посланник, глядя с презрением на русских. – Зачем я к вам приехал? Не хотите меня слушать! Даже взялись за свои непотребные мечи! А ещё ругаете покойного коназа Ромэнэ! Вы не только не годитесь в сравнение с ним, но даже не имеете права говорить о нём! Тот славный коназ из Брэнэ никогда не досаждал своими жалобами или просьбами ни государю, ни его эмирам, ни мурзам! Всё решал сам и отважно сражался за государя! А вы тут не можете жить в мире и покое даже со своими соседями! И не трогайте Брэнэ-бузурга! Там и сейчас сидит достойный коназ, не чета вам. У нашего государя нет никаких бед от Брэнэ, но только доходы! Давайте же, решайте свои дела без промедления, чтобы договориться миром и прекратить споры! Но если не одумаетесь…
– Я готов, – пробормотал князь Андрей, – поделиться землёй с братом…
– Дал бы земли и Переяславлю, – буркнул старший переяславльский боярин. 
– Но вы должны подчиняться великому князю, – пробормотал князь Константин Ростовский, сидевший до этого безучастно и в споры не встревавший.
– Но славная Тверь не будет признавать главенство великого князя! – усмехнулся Михаил Ярославович. – И нам не надо его земли!
– Ну, если дашь земли и хотя бы малых городов, – сказал, раздумывая, Даниил Московский, – тогда я готов подчиняться тебе!
– Вот так, – усмехнулся татарский посланник. – Ради мира можно и землёй поделиться…
– Мне не жаль земли, – сказал, улыбнувшись, князь Андрей и посмотрел на своего брата. – Но не забудь, мой брат, одного: никогда не подавай руку дружбы брянскому князю Александру или его сыну Василию Храброму! Всем известно, насколько опасны эти брянские князья для нашей суздальской земли! Они ничем не лучше того покойного Романа! Горды и неприступны! И смотрят на нашу землю со злобой и завистью!


Г   Л   А   В   А   20

Н А К А Н У Н Е   В Е Л И К О Й   В О Й Н Ы

– Говори же, коназ урус, – приказал хан Тохтэ лежавшему у его ног переяславльскому князю Ивану Дмитриевичу, – и садись по нашему обычаю!
Князь Иван привстал, расправил плечи и уселся на корточки, по-татарски.
– Я приехал к тебе с жалобой, государь, – пробормотал он на хорошем татарском. – Нам совсем не стало житья от князя Фёдора, зятя Ногая! Он безжалостно сжёг мой город, а теперь строит мне всяческие козни! От него нет никакого спасения, поэтому я прибегаю к твоей защите!
– Я слышал о своеволии этого злобного коназа, – покачал головой ордынский хан, – однако мне не хотелось обижать темника Ногая… Как ты знаешь, Иванэ, этот славный Ногай не просто мой полководец, но ордынский царевич, человек благородной крови! И мы ещё пока в дружбе с ним… Но этот Ногай уже не молод… Конечно, только боги знают, когда он уйдёт в вечное ханство… А пока придётся потерпеть. Вот почему я послал моего человека, Неврюя, в Уладэ-бузург, чтобы помирить ваших коназов. Пусть поживут в покое до лучших времён… Понимаешь?
– Понимаю, великий государь, – склонил в поклоне голову князь Иван. – Я также прошу тебя, чтобы ты поддержал моё завещание и не отдавал мои переяславльские земли никому, кроме московского князя Даниила. Они ни в коем случае не должны достаться князьям Фёдору Смоленскому или Андрею Суздальскому!
– Неужели ты собрался умирать? – спросил с изумлением хан Тохтэ. – Ты чувствуешь неминуемую смерть?
– У меня, государь, нет наследника, – грустно промолвил Иван Дмитриевич, – и некому передать мой «стол». Ну, а если думать о смерти, то к ней должен быть готов любой. Все мы в руках Господа! Однако не хотелось бы радовать тех злодеев…
– Якши, коназ Иванэ, – кивнул головой Тохтэ, – я это обещаю. Твои земли не достанутся ни глупому Андрэ, ни злобному Фёдору. Пусть же тогда перейдут к тому коназу Дэнилэ. Его Мосикэ-бузург, как говорили мои люди, мал и неказист, а сам Дэнилэ – глупый, но верный мне человек… Я не против твоего завещания… Однако же, Иванэ, скажи мне, за что ваши коназы так ненавидят Вэсилэ Хоробита? Ещё больше, чем его батюшку Алэсандэ?
– Эта ненависть, государь, идёт с давних пор, ещё со времён брянского князя Романа, – угрюмо пробормотал Иван Дмитриевич. – Этот брянский князь жил обособленно, не дружил с нашими суздальскими князьями и большую часть своей жизни провёл в боевых походах в войсках царских воевод. О ратных подвигах князя Романа говорили все! Этот князь не знал поражений… Поэтому к нему возникла зависть… Мы также видим что князь Василий, сын Александра, он же внук того покойного Романа Брянского, унаследовал силу и мужество своего покойного деда… Да и брянское войско сейчас такое же грозное, как при великом князе Романе! Кроме того, брянские князья, что отец, что сын, ведут себя независимо от великого суздальского князя и даже почти не общаются! И от этого на них накопились злоба и зависть. Особенно на Василия, который, хоть и молод, но удал! Мы слышали, что даже ты, великий государь, удостоил его похвалы и внимания! Это нам нерадостно видеть и слышать! К тому же, брянские князья сами не возят к тебе дань, а это делают их холопы или какие-то купцы!
– Что ж, теперь я знаю, коназ Иванэ, почему вы не любите Брэнэ, – задумчиво сказал хан и посмотрел на советника. – Тогда запиши, Угэчи, – добавил он, – что мы пообещали этому коназу и пусть он с миром уезжает домой!
Русский князь низко поклонился и стал медленно, пятясь, чтобы не оказаться спиной к хану,  удаляться в сторону двери.
– Вот как получается, – пробормотал Тохтэ. – Эти коназы не любят Вэсилэ из-за моей похвалы! Но он предан нам и всегда готов придти на защиту нашего Сарая, если будет война! Неужели он – второй Ромэнэ? Я слышал много лестных слов от наших людей о Ромэнэ… Пусть бы Вэсилэ унаследовал такие славные черты именитого уруса… Конечно, стоит подумать о тех правах, какие мы сохранили, на зависть прочим урусам, за коназами Брэнэ… Разве это хорошо, что их «выход» привозят сюда купцы? И мы не имеем возможности видеть здесь каждый год коназов Алэсандэ и Вэсилэ… Это не годится! Так коназы позабудут своего государя!
– Это не беда, – улыбнулся Угэчи. – Тот бестолковый Иванэ не знает, что не безвестные купцы привозят нам «выход» из Брэнэ, а потомок славного Или, которого в своё время удостоил похвалы сам великий Саин-хан!
– Неужели Стэкэ – потомок того известного Или?! – воскликнул Тохтэ. – Матушка не раз мне рассказывала о славных делах того покойного уруса!
– Он – внук того самого Или! – весело сказал Угэчи. – Я знаю всех потомков купца Или! И когда его внук Стэкэ приезжает к нам в Сарай, я часто расспрашиваю его о тамошней жизни, запоминая нужные нам сведения. Меня не проведут хитрые и злые коназы Суждалэ! Я без труда постигаю все их козни против коназов из Брэнэ…
– Ну, тогда пусть этот Стэкэ возит сюда их «выход», но и коназы из Брэнэ не должны забывать к нам дорогу! Пусть же молодой коназ Вэсилэ приезжает сюда каждый год вместе с тем именитым купцом!
– Пусть же так и будет, государь, – кивнул головой Угэчи. – Как только сюда приедет купец Стэкэ, я сразу же передам твоё указание, и молодой князь Вэсилэ будет здесь каждый год!
– Якши, Угэчи, – улыбнулся ордынский хан. – Но вот меня очень беспокоит поведение Ногая! Старый темник хочет со мной поссориться!
– А может теперь-то он успокоится, государь? – тихо сказал Угэчи. – Не следовало бы его раздражать!
– Мне неприятно слушать упрёки этого Ногая! – возмутился Тохтэ. – Разве ты не слышал вчера нескромные слова его людей? Зачем эти ссоры? – ордынский хан задумался, и в дворцовой приёмной стало тихо. Оба, хан и его советник, размышляли о минувшем.
Так получилось, что желанная женитьба ханского родича Яйлаг на дочери Ногая – Кабак – не стала основой прочного мира в Орде. Не прошло и года после замужества, как молодая жена Кабак, подпав под влияние сарайских мулл, стала мусульманкой. Молодой муж сначала ничего не знал, но когда Кабак начала осмеивать его религиозные убеждения – Яйлаг принадлежал к уйгурской общине, исповедовавшей шаманизм – между ними стали возникать ссоры и пререкания. В довершение ко всему, Кабак-хатун потребовала от мужа принятия ислама, угрожая отказать ему в близости. Разгневанный Яйлаг рассказал обо всём своему отцу – Салджидай-гургену. Последний посоветовал сыну прекратить посещение ложа молодой жены и довольствоваться многочисленными наложницами. Однако это не изменило поведения Кабак: она продолжала смеяться над мужем, делая вид, что ничего не произошло и ей безразлично равнодушие супруга.
В конце концов, равнодушие переросло в презрение, и все члены семьи Яйлаг, даже пожилой Салджидай, стали грубо обращаться с дочерью Ногая.  Не выдержав этого, Кабак послала своего верного человека к отцу, жалуясь на плохое отношение к ней. Ногай крайне разгневался и послал к Тохтэ в Сарай своих людей, которые, представ перед ханом, сказали от имени своего повелителя: – Все знают, сколько я испытал трудностей и неприятностей, выставив себя коварным и вероломным, чтобы добыть для тебя хитростью трон Саин-хана. А теперь на этом троне на деле сидит Салджидай-корачу! И если хочет мой сын Тохтэ, чтобы укрепились наши отношения, как отца и сына, пусть он тогда вышлет этого бестолкового Салджидая на родину, в его Хорезм!
Тохтэ ответил на это, почти не думая: – Зачем обижать Салджидая? Тебя обманули, что он занимает мой трон! Это ошибка! Зачем сваливать неурядицы в молодом семействе на старого отца? Пусть молодые сами улаживают свои дела!
Такой ответ не устроил Ногая, и он вновь прислал в Сарай своих людей уже не с просьбой, но требованием выдать ему в руки Салджидая, тестя Тохтэ. На это ордынский хан категорически ответил: – Почему я должен отдавать его на расправу и глумление за нелепую вину молодых? Он мне как родный отец и наставник! Этого не будет!
Сама Чапай, главная жена Ногая, приезжала в Сарай в числе посланников своего мужа. Сначала она не ходила во дворец, но в последний раз объявилась лично и проявила дерзость, лишь слегка кивнув головой молодому хану. У монголов и татар к женщинам относились с уважением и снисходительностью, однако поведение Чапай возмутило Тохтэ, и лишь Угэчи, хорошо знавший Чапай, предотвратил необдуманный поступок своего повелителя. – Это же Чапай, государь, его славная супруга! – сказал он так, что ордынский хан услышал его и усидел на троне, сжав от гнева зубы. – Потерпи ещё немного! Она привыкла дерзить и своему Ногаю!
Раздражённая нежеланием Тохтэ покарать свёкра своей дочери, Чапай допустила ещё большую грубость, сказав: – Тогда ты, молодой Тохтэ, не повелитель, а сосунок у этого Салджидая! Я увезу с собой дочь в родную юрту, подальше от этих злодеев, но берегись! – И она, резко повернувшись к хану спиной и дав знак своим людям следовать за ней, быстро вышла из дворца.
Тохтэ сидел, закрыв руками лицо от смущения и стыда.
Вот и теперь, вспомнив эту неприятную сцену, он вздрогнул. – Так что же теперь делать? – спросил он своего верного советника. – Неужели война?
– Не надо волноваться, – спокойно ответил Угэчи. – Пока ещё нет войны! Но к ней надо готовиться, чтобы всегда иметь под рукой большое войско!
– Ты прав, мой верный Угэчи! – кивнул головой хан Тохтэ. – Надо копить силы, серебро, ковать прочные доспехи. Надо также послать к влиятельным людям надёжного человека, который сумел бы объяснить всем, что не я, а Ногай готовит войну против меня, своего неродного сына! Как ты на это смотришь, мой верный Угэчи? Может ты ещё любишь и жалеешь Ногая? Говори мне всё без утайки! И я отпущу тебя к нему, если ты не забыл его доброту!
– Этого не будет, государь, – сказал Угэчи, смахнув слезу, пробежавшую по щеке. – Я не забыл доброту Ногая, так же, как и ты! Сам славный темник нарушил своё обещание и по воле своей глупой жены отказался от нас! И если он невзлюбил тебя, то меня уж и подавно. У нас с тобой государь, теперь одна судьба! Верный слуга никогда не предаст своего господина! Сладок хлеб у хорошего хозяина, но ещё слаже хлеб у моего повелителя, настоящего мудреца! Пусть будет так, как ты сам решишь, государь! Ещё мой батюшка давал клятву на верность великим ханам Сарая!
– Якши, Угэчи, – улыбнулся Тохтэ. – Будем готовиться к войне. Как говорил мудрый Саин-хан, если хочешь мира и покоя – готовься к войне! И скажи тому купцу Стэкэ из Брэнэ, чтобы он передал коназу Алэсандэ и его сыну Вэсилэ, чтобы они серьёзно готовили своих воинов к весеннему походу. И пусть раскроет им нашу тайну: мы готовимся к жестокой войне, и они смогут осуществить свою великую месть против старого Ногая!


Г   Л   А   В   А   21

О П Р А В Д А Н И Е   С Т А Р О Г О   Л Е К А Р Я

Зима 1296 года была не очень холодная. Снег лёг рано, периодически присыпал, но больших сугробов не было. Брянские охотники проторили длинные тропы во все окрестные леса. Больше всего охотились за Десной, за Посопными слободами, располагавшимися на другой, обратной крепости стороне реки от Княжего моста, называемого ещё в народе Чёрным, до устья реки Болвы, впадавшей в Десну. В Посопных слободах, Нижней, ближе к Болве, и Верхней, лежавшей близ места, где река Снежеть намывала в Десну песок, около «Княжего брода», проживали княжеские люди, которые запасали для нужд своего повелителя продовольствие, изготавливали для семьи князя посуду, бочки, рогожи. Здесь же проживали княжеские ткачи, обеспечивавшие князя льняной и прочей домотканной материей, а также помещались обширные склады со всевозможными предметами быта и обихода, как для нужд князя и его домочадцев, так и для продажи горожанам. Своё название слободы получили от складов, куда ссыпали на хранение зерно. Слободы тянулись на дальнее расстояние, но в ширину были невелики. Они как бы втискивались между Десной и густым лесом, изобиловавшим зверьём.
Княжеские люди, обслуживавшие хозяйство своего господина, очень хорошо знали окрестные леса. Они, пользуясь благоприятными временами года, ходили в лес по ягоды, грибы, за лекарственными травами. Грибы сушили, солили и помещали в огромные деревянные кадки до востребования. Наличие большого количества солений говорило о богатстве брянского князя: соль, доставляемая в город купцами из далёких краев, была чрезвычайно дорога!
Лекарственные травы собирали особые люди, обученные известными знахарями Радобудом и его сыном Велемилом. Сам престарелый, почти столетний Радобуд теперь уже редко ходил в лес. Он проживал в пристройке дома старого купца Лепко Ильича, отошедшего от дел, и обслуживал только своего старого господина. Горожане лишь изредка могли видеть рослого, сгорбленного годами старика на городском рынке, куда иногда Радобуд хаживал. Его, тоже уже немолодой сын Велемил со своими двумя взрослыми сыновьями часто пребывали в Посопных слободах: учили княжеский люд находить и использовать полезные травы, проверяли найденные растения и, если какое не знали, проводили всевозможные испытания, выявляя или силу яда, или степень одурманивания, или же противоядовые свойства. Набравшись новых знаний и опыта, Велимил с сыновьями буквально творили чудеса, излечивая даже самых безнадёжных больных. Казалось бы, горожане должны были благодарить своих лекарей, оказывавших им за весьма скромную плату, а то и вовсе бескорыстно, существенную помощь. Но куда там! – Эти лекари – колдуны и злодеи! – говорили брянцы. – Живут в сговоре с нечистыми бесами!
Негодовали, порой, и священники, когда узнавали о той или иной стороне деятельности Велемила. Особенно возмущались они опытами, которые проводили знахари на животных.
Как ни старались Велемил с подручными скрыть свои испытания от горожан – и поселились на окраине Нижнего Посопа в отдельной, специально срубленной для хранения трав, избе, и окружили избу высоким забором – всё равно брянцы узнавали об их опытах, приукрашивали эти сведения различными сказочными вымыслами и разносили слухи по всему городу. Чего только не говорили! Будто бы Велемил, связавшись с самим «лукавым», проводит в позднее время в лекарской избе встречи со своим бесом-покровителем, вовлекает в эти встречи несчастных брянцев, попавших в его тенета, совершает богохульные языческие обряды и даже…пожирает младенцев.
Были и такие болтуны, которые рассказывали о том, что своими глазами видели, как из трубы лекарской избы – это был один из немногих домов с печной трубой – вылетали огненные призраки, пронзительно кричавшие и растворявшиеся в ночном небе. Особенно возмущали горожан слухи о посещении загадочной избы молодыми женщинами, вдовами, а также известными всем брянцам «весёлыми жёнками», проживавшими в «весёлых теремах» и отдававшимися толпе за известную плату.
– Эти непотребные знахари превращают там молодых жёнок и весёлых баб в болотную нечисть! – говорили попы.
Особенно же неистовствовали те, кого в своё время Велемил или его люди спасли от тяжёлой болезни или даже смерти.
– От черни не бывает благодарности, но только одни оговоры, – говорил Велемил, знавший обо всех этих слухах.
Слухи и оговоры совпали по времени со строительством и открытием лекарского испытательного дома, созданного Велемилом по совету отца и с одобрения покойного князя Романа Михайловича. Избу срубили сразу же после отравления князя Романа в Ногаевой Орде и его счастливого излечения. Покойный брянский князь охотно поощрял всяческие новшества и покровительствовал знахарям купеческой семьи. На все сплетни и слухи, которые ходили вокруг загадочной избы, он смотрел снисходительно, усмехаясь и отказываясь им верить.
Почти также относился к работе знахарей и сын Романа, князь Олег, который, несмотря на глубокую набожность и равнодушие к светской жизни, уважал и ценил труд брянских лекарей. Поэтому во время его правления никаких сплетен и домыслов до князя не доводили.
Но со сменой князя в городе и уделе вся грязная клевета на знахарей, которая, казалось, исчезла, вдруг всплыла, как по мановению волшебной палочки, и, постепенно сгущаясь и чернея, пробралась в княжеский терем. Случилось это так. В один погожий декабрьский день, когда солнце ярко освещало брянский детинец, а его лучи, радуя людей, проникали в окна княжеского судного терема, князь Александр собрал своих родственников и бояр для проведения встречи с простонародьем. Такие встречи придумал князь Роман Михайлович в последние годы своего правления, их ежемесячно проводили князь Олег с владыкой и священниками, а вот теперь решил впервые осуществить и князь Александр.
За два дня до встречи с простонародьем княжеские люди обегали весь Брянск, объявляя о готовившемся событии.
– Если вы недовольны жизнью, приходите к нашему князю! – кричали глашатаи. – И чтобы никто не смел тому воспрепятствовать! Пресветлый наш князь хочет знать правду о вашей жизни! Идите же, христиане, в княжеский судный терем и поведайте нашему господину, славному князю, свои обиды и печали!
Обычно на такие встречи приходили очень немногие. Конечно, обиженных было немало, однако, вопреки княжеской воле, городская знать делала всё возможное, чтобы не допустить до князя «лихих людей», распространяя среди горожан слухи о жестокости и несправедливости княжеского суда, а если это не помогало, бояре и купцы прямо угрожали своим людям и препятствовали их выходу в город в этот неприятный для богачей день. – Наш князь не Господь, а человек! – говорили брянцы, наслушавшись своих господ. – Разве будет он жалеть простой люд? – сомневались они. – Ворон ворону глаз не выклюет! Пожалуешься на знатного обидчика – наживёшь себе лютого врага!
…Вот и в этот день князь пришёл в судный терем и долго ждал, но люди всё не шли.
Князь Александр сидел в большом чёрном кресле и разговаривал со своими братьями, приехавшими к нему погостить. Справа от него, на небольшой скамье, прикрытой пуховой подушкой, располагался князь Роман Глебович, слева – на таком же сидении – князь Святослав Глебович Можайский. Здесь же на двух длинных скамьях, поставленных параллельно, едва не впритык к креслам старших князей, сидели, с левой стороны от Александра Глебовича – его сыновья Василий и Иван, черниговский епископ Арсений, брянские бояре и старшие дружинники; с правой стороны – разместились молодые сыновья братьев брянского князя Дмитрий Романович и Глеб Святославович – а за ними – брянские священники.
– Как же ты воевал, брат? – обратился князь Александр к Роману Глебовичу, приехавшему с севера, из самого Великого Новгорода. – Неужели одолел всех новгородских врагов?
– Да так, брат, – усмехнулся князь Роман. – Ещё неизвестно, я ли одолел врагов, или враги меня одолели… В том году мы ходили на шведов и жестоко сражались, но вражеский город не взяли из-за бескормицы. Начался падёж лошадей! Тогда мы вернулись назад, а в следующем году снова пошли на врагов. Мы хорошо повоевали с чужеземными врагами, но свои оказались сильней! Когда скончался великий князь Дмитрий, и пришёл к власти новый князь Андрей, он стал притеснять нас, смоленских воинов… Потребовал, чтобы новгородцы перестали платить нам жалованье…
– А почему он влез в новгородские дела? – удивился князь Александр. – Неужели новгородцы попали под его каблук и не выплатили вам положенное?
– Новгородцы-то всё уплатили, – покачал головой князь Роман, – однако сообщили мне при расчёте, что князь Андрей не хочет меня видеть в Новгороде! Вот я и приехал к тебе, чтобы погостить здесь какое-то время: у меня теперь нет своего угла в Смоленске, и я не хочу служить бесстыжему  дядьке Фёдору!
– Поживи у нас, брат, – улыбнулся брянский князь, – а там и жизнь переменится, если так будет угодно Господу. А как же ты, брат Святослав? Уцелел ли твой несчастный город от татар злобного Фёдора?
– Едва уцелел, брат, – пробормотал крепкий коренастый князь Святослав. Из троих братьев Глебовичей он был самым низкорослым, но зато более крупным вширь, плечистым. – Мой город был сожжён татарами, и удалось спасти лишь небольшую его часть! Мы с дружинниками и домочадцами спрятались в дремучих лесах. А когда бусурмане ушли, вернулись домой. И если бы не ветер, отгонявший пламя, ничто бы не уцелело… Сохранились лишь мой терем, церковки и несколько сараев, которые были сильно разрушены татарами. Что об этом говорить? Это не Брянск и неприступный Смоленск! Можайск стоит близко к суздальским землям: всегда можно ждать беды! Тебе повезло с городом: ты здесь сам себе хозяин, имеешь большое войско и удобное место, отдалённое от Суздаля… Я завидую тебе, брат, и был бы непротив поменять свой Можайск на сильный Брянск!
– Не завидуй мне, брат, – покачал головой князь Александр. – Брянск – это не Смоленск! Хоть этот город богат, но здесь не вотчина моего батюшки… А где же брянские люди? – спросил он, уклоняясь от неприятного разговора: Александр Глебович не любил своего завистливого брата Святослава. – Что же никто не идёт? Разве сегодня нет жалобщиков?
– Нет, славный князь, – сказал епископ, не вставая со скамьи. – Видимо, хорошо живётся твоим горожанам: им не до жалоб и ссор!
– Это не так! – рассмеялся князь Святослав. – Неявка жалобщиков говорит о том, что ты, мой славный брат, крут на расправу и люди тебя боятся! Горожане не доверяют твоей власти!
– Ты не понимаешь, что говоришь, брат! – возмутился князь Александр. – Брянские люди любят меня, и я всегда слышу их славословия, когда проезжаю по городу!
– Когда проезжаешь? – усмехнулся князь Святослав. – Однако же я вот недавно ездил в Карачев, к новому тамошнему князю, моему тёзке. Тот скромен и добр. Его не встречают на улицах города с похвальными криками, зато сами горожане частенько приходят к нему в терем с жалобами и просьбами!
– Я знаю этого Святослава или Пантелея, – усмехнулся князь Александр. – Ну, и друга ты себе нашёл! Да я бы…
В это время в светлицу вбежал княжеский слуга. – Славный князь! – вскричал он. – К тебе тут пришёл человек!
– Проси же его, мой верный слуга! – улыбнулся Александр Глебович и весело посмотрел на брата Святослава. – Видишь, вот тебе и жалобщики!
В светлицу вошёл высокий рыжебородый мужик, одетый в потёртый, но не рваный серый армяк. В руке он держал большую заячью шапку, напоминавшую колпак.
– Превеликий князь! – закричал мужик и, пробежав между скамьями, грохнулся на пол, ударившись лбом.
– Встань, мужичок, и рассказывай свою правду! – повелел брянский князь. – Как твоё имя?
Рыжебородый мужик поднялся. – Моё имя – Губан, княже, я из Посопной слободы! – быстро заговорил он заплетавшимся языком. – Я хочу рассказать тебе, княже, что в нашем Брянске случились беда и горе! В городе объявились колдуны и страшные богохульники! Они вошли в крамольный сговор с вездесущими бесами и портят наших девок!
– Кто они такие? – спросил князь Александр, глядя с недоумением по сторонам. – Неужели наши брянские горожане?
– Так и есть, княже! – кивнул головой неожиданный посетитель. – Эти злодеи – наши знахари Велимил с сыновьями и своими учениками!
– Это ещё что за выдумка? – насупился князь. – Какие есть тому доказательства?
Рыжебородый мужик подробно рассказал обо всех слухах и сплетнях, которые носились по городу и были связаны с именами брянских лекарей.
– Даже жёнок вовлекли в свои бесовские игрища, – завершил он свой рассказ, – и познают их там с позором и срамом едва ли не во все дырки! – Он перекрестился. – Даже в зад или рот совершают великое непотребство!
В светлице установилась полная тишина.
– Неужели такое возможно? – сказал презрительно улыбавшийся князь Святослав Можайский, первым нарушив тишину. – Я вижу, брат, что не всё хорошо в твоём уделе!
– Это – сущая ложь и клевета! – встал, сердито глядя на жалобщика, епископ Арсений. – Мы не раз об этом слышали! Велемил и его лекари – почтенные горожане! В их делах нет ничего недостойного! А вот есть завистливые и неблагодарные люди! Этот лекарь лечит народ от тяжёлых болезней… Да так, что простолюдины считают его дела волшебством и приписывают его успехи связями с бесами и самим лукавым! Такие сплетни ходят ещё со времён славного Романа Михалыча! Но великий князь не слушал подобную чепуху!
– Почему же чепуху? – пробормотал князь Александр. – Разве этот человек осмелится лгать здесь, в моей судной светлице? Так ведь, мужичок?
– Так, батюшка-князь! – громко ответил рыжебородый. – Тогда посмотри сам, если мне не веришь, или пошли своих людей в лекарскую слободу!
– Хорошо, так и сделаем! – махнул рукой князь Александр и глянул на сына Василия. – Сходи-ка, сынок, к тем лекарям, осмотри все их дома и приведи сюда того Велемила и его людей, сколько сможешь поймать! А ты, мужичонка, – князь вперил строгий взгляд в жалобщика, – отведи туда моих людей и покажи им всё неправедное, без всяких прикрас!
– Слушаюсь, батюшка! – громко сказал князь Василий.
Как только молодой князь, сопровождаемый огнищанином Радятой и рыжебородым Губаном, удалились, князь Александр, зевнув, завёл неторопливый разговор с братьями. Прочие, присутствовавшие при этом, спокойно слушали их беседу, с интересом ожидая возвращения князя Василия.
– Плохи нынче ордынские дела! – бросил князь Александр. – Как бы не началась война между молодым царём Тохтэ и старым царём Ногаем!
– Видимо, так, – поддакнул князь Святослав. – Известно, что двум медведям не усидеть в одной берлоге! Вот только неизвестно, кто из них одолеет!
– Я верю, что славный Тохтэ победит этого безбожного Ногая! – покачал головой князь Роман. – Но будет жестокое разорение! Неужели Орда выдержит такую беду?
– Я тоже верю, брат, – поднял вверх руку князь Александр, – что молодой Тохтэ победит. А если надо, и мы ему поможем!
– Зачем вмешиваться в ордынские дела? – усмехнулся князь Святослав. – Пусть сами друг с другом разбираются. Это – опасное дело! А если одолеет Ногай?
– Оно, конечно, если мы окажемся в стороне! – решительно сказал брянский князь. – Тогда Ногай точно одолеет! И нам станет совсем плохо! Мой злосчастный дядька Фёдор войдёт в силу и отберёт у меня и Брянск! У меня нет другого пути: придётся идти вместе с молодым Тохтэ!
– Не спеши с этим, сын мой, – сказал, встав из-за стола, епископ Арсений. – Такие дела сразу не решаются… Хорошо подумай и обсуди это со своими боярами! – Бояре одобрительно загудели. – Пусть же прямо сейчас дадут свои мудрые советы!
– Что ж, пусть! – согласился брянский князь, и началось долгое, обстоятельное обсуждение предстоявшей войны…
Бояре, наговорившись вволю, уже стали зевать, как вдруг дверь в светлицу отворилась, и вперёд быстро прошёл молодой князь Василий, сопровождаемый огнищанином Радятой, жалобщиком Губаном и лекарем Велемилом. Последние остановились за спиной князя Василия и молча ждали.
– Мы всё осмотрели, батюшка! – весело сказал он. – Вот перед тобой и знаменитый знахарь Велемил!
– Так что же ты увидел, сынок? – спросил с любопытством князь Александр. – Неужели там творится злое колдовство?
– Этого не видел, – улыбнулся Василий Александрович. – Никакого колдовства там не было! Мои дружинники взломали калитку в воротах перед лекарской избой и сразу же туда ворвались. В горнице сидел этот Велемил и растирал в ступке разные травы… Он готовил лекарский порошок. Ещё мы там видели, в тёмном чулане, красивую нагую девицу… Богатую телом…
– Видно, Велемил пользовал там её? – усмехнулся князь Александр.
– Этого не было, – покачал головой князь Василий. – Если кто и пользовал ту девицу, так только молодой лекарь, ученик Велемила. Он вскоре вышел из чулана…
– Что там у тебя, Велемил, лекарская изба или весёлый дом? – грозно вопросил князь Александр. – Зачем водишь к себе молодых жёнок?
– Мы принимаем жёнок или девиц, батюшка-князь, не для телесных утех, – улыбнулся седобородый Велемил, бесстрашно глядя прямо в глаза брянского князя, – а для их врачевания. Мы лечим женские болезни, которые у них часто бывают!
– Но это же бесстыдство, почтенный знахарь! – воскликнул князь Александр. – Разве можно без греха смотреть на женскую наготу?
– Что поделаешь, княже, – вздохнул Велемил, – если жёнки болеют, и нет иного способа?
– А как ты на это смотришь, владыка? – обратился князь Александр к черниговскому епископу. – Разве такое допустимо?
В светлице установилась мёртвая тишина.
– Рассматривать тела девиц и жёнок недопустимо! – ответил, кашлянув, епископ Арсений. – Это нужно запретить! Слышишь, Велемил?
– Слышу, святой отец, – тихо ответил старый знахарь. – Можно, конечно, обойтись без этого, но тогда лечение осложнится! Женские тела так устроены, что невозможно вылечить их болезни без осмотра и ощупывания! 
Вздох возмущения вырвался у сидевших на скамьях князей, бояр и священников.
Лишь один князь Василий не поддержал общего недовольства. – Зачем мучить этого Велемила? – усмехнулся он, рассеяв атмосферу раздражения. – Уж если он излечивает болезни горожанок, так пусть работает на славу Господа! Как я узнал, этот Велемил не однажды помогал моему славному деду Роману в Ногаевой Орде! Но в последний раз оказался бессилен… Врагам всё-таки удалось отравить его! Не так ли, Велемил?
– Не так, княже, в тот раз его никто не отравил, – буркнул брянский знахарь. – Его довели до сердечного приступа! От этого и умер наш великий князь, царствие ему небесное! – Он перекрестился. Перекрестились и все сидевшие в светлице.
– Вот и крестится он, как истинный христианин, – сказал, улыбаясь, Василий Александрович. – Значит, нет ничего бесовского у этого Велемила! А Губан, – Василий указал рукой на рыжего мужика, – не жалобщик, но бесстыжий клеветник!
– Губан работал у меня подручным, – молвил, покачав головой, Велемил, – и я ему не угодил: мало, по его словам, платил за труд… Вот он и ушёл от меня, княже, с угрозами отомстить!
– Так ли это, Губан? – вопросил рассерженный князь Александр. – Неужели у вас был спор из-за оплаты?
– Он не дал мне ни одной мортки, князь-батюшка, – заныл рыжий мужик, – лишь одну мелочь!
– Неужели ты не расплатился с этим жалобщиком, Велемил? – поднял брови князь Александр. – Или пожадничал?
– Я не жадина, батюшка-князь, – ответил Велемил, – и заплатил столько, сколько было предусмотрено в нашем договоре… Кроме того, я его хорошо кормил и поил!
– Значит, ты получил свою мзду по договору? – спросил брянский князь. – Разве не так?
– Так, батюшка, но только этого очень мало за такой мой труд! – пробурчал Губан.
– Ах, ты бессовестный! – вскричал разгневанный князь Александр. – Значит, ты по злому умыслу отнял у меня и моих людей дорогое время! Эй, слуги! – Он хлопнул в ладоши. В светлицу вбежал Злотко с двумя здоровенными краснорожими мужиками. – Вмочите-ка, молодцы, этому злодею дюжину плетей, но смотрите, не убейте до смерти! А ты, Злотко, проследи, чтобы этого молодца сразу же после жарких плетей отвели в мою темницу! Пусть поработает на рубке леса до будущей весны… Тогда навек отучится говорить клевету!
Несчастный Губан рухнул на пол и, ударившись головой о половицы, дико закричал: – Пощади меня, пресветлый князь, я полностью раскаиваюсь в своей ошибке!
– Замолчи же, глумной дурак! – поднял руку князь Александр. – Ещё одно твоё мерзкое слово – и останешься без головы! Уведите злодея!
Княжеские слуги быстро подбежали к лежавшему на полу доносчику и, обхватив его руками, вынесли упиравшееся и вырывавшееся тело из судной светлицы.
– Хотя Ногаевы люди и не отравили моего батюшку, любимого тестя Романа Михалыча, – грустно сказал, обращаясь к Велемилу, брянский князь, когда всё успокоилось, – они, тем не менее, разрушили его храброе сердце! Так или нет,  умелый лекарь?
– Так, батюшка-князь, – ответил брянский знахарь и смахнул рукой слезу. – Это вина злобного князя Фёдора и поганского царя Ногая!
– Мы все слышали твои слова, Велемил! – кивнул головой князь Александр. – Наступит такой славный день, мои братья и сыновья, и мы отомстим за нашего могучего князя Романа!
– Отомстим, батюшка! – громко вскрикнул князь Василий, глядя горящими глазами на отца. – Справедливость восторжествует!


Г   Л   А   В   А   22

В З Я Т И Е   С М О Л Е Н С К А

Брянские полки, возглавляемые князем Александром, быстро шли на север. Далеко вперёд умчалась княжеская конница, ведомая воеводой Прибиславом Сухановичем, опытным сорокалетним воином, выслужившимся из простого дружинника, верного и преданного князю.
Сам же князь медленно скакал впереди своих пеших ратей: ушедшая на север конница должна была обеспечить быстрый захват обширных земель и не допустить того, чтобы слухи о движении брянских войск дошли до Смоленска. И, тем не менее, брянские полки спешили. Походу едва благоприятствовала погода: поздняя весна 1297 года была сырой и прохладной. Хорошо было лишь то, что совсем не поднималась пыль, и воины не мучились от жары и гнуса.
Князь ехал в окружении своих родственников – брата Романа и сыновей – Василия, Ивана и юного Мстислава. Привалы делали редко: до прибытия в Рославль лишь два раза разбивали лагерь. У Рославля, занятого конницей князя Александра, практически, без боя, брянское войско было встречено дружинниками воеводы.
– Славный князь! – сказал подъехавший к Александру Глебовичу старший дружинник. – Город покорился тебе! Можно размещать всех твоих воинов в избах или теремах… А сам воевода Прибислав Суханич помчался к Смоленску, чтобы отрезать от врагов возможных вестников нашего передвижения. Пока нам никто не оказывает сопротивления, и нет никаких известий о князе Фёдоре!
– Тогда ладно, Своята, поезжай к своему воеводе, – весело сказал князь Александр, – и передай ему, чтобы пока не приближались к Смоленску. Пусть остановится неподалёку от леса, чтобы никто его не видел, а там и все мои полки подойдут. Тогда увидим, как можно будет подступиться к моему городу… Я надеюсь, что нам не придётся сражаться, и этот великий город, вотчина моего батюшки, перейдёт ко мне по доброй воле горожан! Ну, а теперь, – обратился князь Александр к сыну Василию, – веди, сынок, мои полки в этот Рославль и поговори с нашими людьми, чтобы разместили моё войско на отдых и были готовы сразу же по моему приказу выступить в поход! На следующий день, к вечеру, мы уже должны добраться до Смоленска!
Княжеские полки вошли в Рославль под радостные крики местных жителей.
– Слава нашему князю Александру! – кричали горожане. – Многих лет князю Александру!
Расположившись в тереме местного богатого купца, князь Александр послал своего слугу за сыновьями и братом Романом. Когда те прибыли, он, усевшись в мягкое купеческое кресло и дав знак родичам занять стоявшие напротив него скамьи, начал серьёзный разговор.
– Итак, брат, – сказал он Роману Глебовичу, – нам надо поговорить о делах! Уже завтра вечером мы войдём в город нашего батюшки, Смоленск! Но, чтобы не было ссор и обид, надо всё решить прямо сейчас!
– Неужели ты так уверен в своём успехе, брат? – усмехнулся князь Роман. –  И Смоленск без борьбы откроет перед тобой свои ворота? Или, может быть, наш злобный дядька Фёдор испугается и уступит тебе поле битвы без сопротивления?
– Злосчастного Фёдора сейчас нет в городе, – улыбнулся князь Александр, – а это значит, что сражения не будет! Ещё два дня тому назад ко мне прибыли смоленские люди и сообщили, что князь Фёдор со своими людьми ушли в Ногаево кочевье… Видно с жалобами на князей или по каким-нибудь другим делам. Говорят, что бестолковый Ногай собирает войска против молодого царя Тохтэ! Поэтому нужно воспользоваться уходом этого злобного Фёдора и вернуть себе город! Понял?
– Понял, брат, – кивнул головой Роман Глебович. – А если тебя обманули? Неужели ты доверяешь словам тех смоленских посланцев? А может это сам наш хитроумный дядька Фёдор придумал какую-то уловку? Чтобы заманить тебя в Смоленск? Ведь у тебя небольшое войско! Разве ты забыл, сколько воинов вёл Роман Брянский на Смоленск? Если бы не ты, великий князь Роман непременно взял бы город в то время! Но войско из двух полков не одолеет смоленскую силу!
– Одолеет, брат! – весело сказал князь Александр. – Это уже дело решённое! Вот почему пора разделить земли в моём уделе… В связи с тем, что царь Тохтэ первоначально передал славный Брянск моему старшему сыну, а я сидел там лишь из-за его отказа, то, я думаю, этот удел должен принадлежать Василию! Ты не против этого, брат?
– Пусть мой племянник Василий владеет брянским уделом! – одобрительно молвил князь Роман. – У меня нет возражений!
– Тогда хорошо, – улыбнулся князь Александр. – Когда мы войдём в Смоленск, я передам тебе, брат, Смядынь с теремом и крепостью, чтобы ты управлял этим нашим родовым поместьем. Ты пока поживёшь за городом… Я также прибавлю тебе небольших городов… Что ты на это скажешь?
– Пусть так и будет, брат! – сказал с улыбкой князь Роман. – Смядынь – это славное поместье! Там хорошие люди и щедрая земля! Благодарю тебя за этот удел!
– А мой средний сын Иван, – продолжал князь Александр, – пока поживёт со мной в Смоленске. Будем вместе с ним управлять городом и уделом! Так, сынок Иван?
– Так, батюшка, – ответил князь Иван, покорно склонив голову.
– А как же ты, Василий? – вопросил князь Александр. – Не против моего решения?
– Не против, батюшка, – весело ответил старший сын. – Брянск – богатый и сильный город! Грех обижаться на тебя! Но есть более достойный и старший князь – мой дядюшка Роман…
– Спаси меня, Господи! – перекрестился князь Роман Глебович. – Не по зубам мне этот Брянск! Хоть я и старше тебя, Василий, но этот удел не для меня. Если сам татарский царь передал тебе город, так и сиди на этом «столе»!
– Значит, договорились, мои родные? – спросил, сияя глазами, князь Александр.
– Договорились, брат, – ответил князь Роман.
– Договорились, батюшка, – пробасили княжеские сыновья.
– Ну, тогда добро! – улыбнулся князь Александр. – Идите же сейчас в свои терема и отдыхайте: завтра уже будем ночевать в Смоленске!
…На следующий день брянские полки совершили решительный бросок и, преодолев дневное расстояние, приблизились к Смоленску. Уже к вечеру они подошли к городским окраинам, и были встречены воеводой Прибиславом.
– Слава Господу, княже, что ты вовремя подоспел!  – радостно сказал воевода, подъехав на своём крупном вороном коне к князю. – Где же твои люди?
– Все здесь, Прибислав, – сказал князь, глядя на отдалённый, но величественный город. – Неужели всё тихо? Смоляне не узнали о твоём войске?
– Одни узнали, другие – нет! – усмехнулся воевода. – У меня в плену сотни две человек, а может и больше… Я перекрыл все дороги и те люди, которые шли из города или в город, захвачены моими воинами! Стоит ли их ещё держать?
– Подержи их, Прибислав, пока сюда не придут верные нам горожане, –распорядился князь Александр. – А зачем нам ждать? Давай-ка отправим в Смоленск своих людей! Эй, сынок! – крикнул он. Князь Василий быстро подскакал к отцу. – Пошли-ка, сынок, нашего купца Мирко Стойковича к святому владыке, чтобы узнать его волю. А там – и пойдём до города!
Князь Василий, пришпорив лошадь, помчался к обозу, о чём-то там поговорил, помахал руками, и вскоре в сторону Смоленска выехали на телегах брянские купцы, возглавляемые богато одетым, дувшимся от важности, всадником – самим Мирко Стойковичем. Купцы быстро преодолели зримое расстояние от леса до луга, затем проехали через речной луг и, наконец, приблизились к городским воротам. Ещё немного – и ворота отворились, впустив в город всю брянскую купеческую братию.
– Может разобьём здесь лагерь? – обратился к князю его воевода. – Солнце уже садится, и скоро станет темно… Тогда будет трудно разместить людей в такую сырость!
– Не спеши, Прибислав! – решительно сказал князь Александр. – Скоро будем ночевать не в поле, а в своём городе!
– Неужели так? – с сомнением пожал плечами Прибислав Суханович. – Дал бы нам такое Господь-вседержитель!
Небо потемнело, разбухло большими кучевыми облаками и вдруг, неожиданно, под лёгким порывом вечернего ветра, к удивлению сжавшихся от мелкого дождя воинов, стало быстро очищаться. Вот появились первые проблески солнечных лучей на уплывавших в даль облаках, вот облака  потемнели, порозовели и разом отступили в далёкую серую бездну, обнажив приветливое голубое небо!
– Какое алое небо, батюшка-князь! – вскричал в восторге воевода, вглядываясь в бездонную голубизну. – Это самый верный знак нашего Господа!
– И дождь унялся, батюшка! – ликовал князь Василий. – Виден яркий закат!
В воздухе сразу же потеплело, всем стало светло и радостно.
– А почему не пойти к городу? – спросил молодой князь Иван, нерешительно перебирая руками уздечку. – Зачем прятаться, если сам Господь подаёт нам вещие знаки?
– Однако же не спеши, сынок, – поднял руку князь Александр. – Не надо гневать Господа! Серьёзные дела не делаются впопыхах и сумятице! Ждите людей от владыки!
Смеркалось. В ещё светлом небе появились первые звёзды, однако из города никто не выезжал.
– Что-то нет к нам людей, брат…, – пробормотал недовольным голосом князь Роман. – Неужели это обман или хитрость старого князя?
В это время откуда-то со стороны леса до ушей брянцев донёсся цокот отдалённых копыт. Вот он усилился, становясь всё громче и громче и, наконец, перед князьями предстал худой монах, одетый в чёрную длинную рясу.
– Здравствуй, великий князь! – сказал он, спрыгнув с коня и низко, поясно, поклонившись князю Александру. – Здравствуйте и вы, князь Роман Глебыч  и молодые князья! – Он отвесил поклон остальным.
– Здравствуй, Божий человек! – ответил князь Александр. – С чем пожаловал да ещё из дремучего леса?
– Я приехал сюда по приказу моего господина, нашего славного владыки! – громко ответил смоленский монах спокойным уверенным голосом. – Я шёл через лес от северных ворот, которые охраняются верными людьми нашего владыки. Идите за мной без промедления! Теперь уже темно и прятаться не надо. Войдём в город через северные ворота… А там и решишь, что делать со стражей постылого князя Фёдора!
– Моего дядюшки нет в городе? – спросил князь Александр, дрожа от нетерпения. – Это правда?
– Его в самом деле нет, великий князь! – весело ответил монах. – В городе тихо и спокойно! Веди же свои полки!
– Пошли же, люди мои! – крикнул князь Александр. – Пора нам уже быть в городе!
Брянские полки, ведомые самим князем Александром, быстро пошли за монахом-проводником. Уже совсем стемнело, и они с трудом передвигались, стараясь не упустить из виду впереди идущих.
Неожиданно, последнее кучевое облако, закрывавшее луну, отползло в сторону, и серебристый свет охватил всё обширное луговое пространство, вселив в воинов радость и уверенность в успехе.
– Вот ещё один знак от Господа! – весело сказал князь Василий. – Сама Луна показывает нам дорогу!
Тёмная серая масса, приближавшаяся к городу, была хорошо видна сидевшим на стенах стражникам.
– Там движется что-то тёмное! Неужели войско? – спросил своего соседа стражник князя Фёдора, молодой двадцатилетний лучник, сидевший на широкой зубчатой стене. – Неужели татары? Побегу к нашим молодцам и подам тревогу!
– Не спеши, брат, – возразил ему товарищ, сидевший рядом. – Это возвращается славный князь Фёдор!
– Неужели так, брат? – удивился молодой лучник. – А почему нас не предупредили?
– Тут есть одна хитрость, брат, – молвил сторонник городского епископа. – Надо, чтобы наш князь Фёдор тайно вошёл в город… Об этом знаем только мы, предупреждённые владыкой!
– Пойду-ка я лучше к воеводе и спрошу его об этом, – сказал с сомнением в голосе молодой лучник.
– Ты никуда не пойдёшь! – сердито буркнул епископский человек. – Эй, братцы! – крикнул он. – Хватайте этого болтуна!
Тут же к говорившим быстро подбежали другие стражники и без долгих слов связали молодого лучника.
– Спасайтесь! – заорал тот, сопротивляясь.
– Заткните-ка его болтливый рот! – громко сказал кто-то из епископских людей. – А если станет сопротивляться, придушите!
– Отворяйте же ворота и пошире! – донёсся до стражников чей-то знакомый, величественный голос.
– Сам владыка! – засуетились стражники. – Скорей бежим к воротам!
Заскрипели, зазвенели железные затворы и винты, и ворота славного города Смоленска приветливо отворились перед князем Александром.
– Здравствуй, мой любимый город, моя долгожданная вотчина! – сказал торжественным голосом князь Александр, входя в город. Вслед за ним потянулись его родственники, военачальники, дружинники.
Но не успел князь пройти и сотни шагов, как к нему навстречу вышел смоленский епископ, окружённый городскими священниками и знатными горожанами.
– Здравствуй, князь Александр! – приветливо сказал он и перекрестил славного воина. Князь спешился и наклонил голову под владычное благословение.
– Да будешь ты могуч и удачлив, сын мой, на долгие годы! – сказал епископ, наложив свою руку на княжеское чело. Слава тебе, законному смоленскому князю!
– Слава!!! – заорали изо всех сил знатные смоляне и стали бросать в князя и его спутников букеты полевых цветов.


Г   Л   А   В   А   23

С В А Д Ь Б А   В   Р О С Т О В Е

Жарким летом в Ростове Великом игралась свадьба.
Ростовский князь Константин Борисович выдавал свою дочь замуж за сына московского князя Даниила Александровича – Юрия.
Во главе свадьбы за небольшим передним столом сидели вчерашние соперники – князь Даниил – и хозяин удела – князь Константин. Ростовская княгиня отсутствовала на свадебном пиру по нездоровью.
Молодые – жених и невеста – расположились во главе примыкавшего к столу князей-отцов другого, но длинного стола, с правой стороны от князя Константина, за ними сидели самые знатные гости: молодой тверской князь Михаил Александрович, князь Иван Дмитриевич Переяславльский и их бояре. За противоположным столом сидели князья-родственники Константина Ростовского, их бояре, а также ростовские священники и знать.
Князь Юрий Даниилович с любовью смотрел на свою красавицу-невесту. Он впервые увидел её только в тереме князя Константина накануне свадьбы и был с первого взгляда влюблён. – Не зря так хвалят ростовских девиц, – думал про себя молодой князь. – Так и есть на самом деле! Мне не хотелось прекословить воле батюшки… Но девица оказалась прелестной! – И он наклонился к уху своей невесты. – Ты прекрасна! – пробормотал он. – И так хороша, что я уже сейчас страстно хочу тебя!
Смущённая невеста покраснела и глянула на своего жениха. – Какой глупый и некрасивый! – подумала она. – И слова у него бесстыдные! Вот не повезло! У других женихи – красные молодцы, а этот… Какой-то коренастый обрубок!
Молодой князь Юрий посчитал, что его слова пришлись по душе невесте и решил вновь излить свою нежность. – Ты настолько хороша, моя дивная лада, – сказал он девушке, повторяя прежние слова, – что мне совсем невмоготу сидеть за этим свадебным столом! Мой дрын так поднялся, что нет уже сил: рвётся мой петух к тебе в гости!
– Не говори такие слова! – рассердилась девушка, толкнув жениха локтем. – Грех даже упоминать такое непотребство! Ещё услышу одно такое слово – получишь звонкую оплеуху! А вдруг кто-нибудь услышит! Стыдись, княже!
– Молчу, моя дивная! – пробормотал озадаченный жених. – Только не обижайся! Пусть мои слова и грубые, но они горят любовью и исходят из самого сердца!
– В самом деле, мой жених очень глуп! – размышляла про себя пригорюнившаяся невеста и смахнула рукой набежавшую слезу. – Однако же пусть хоть такой, лишь бы не засидеться в девках! Матушка да и многие жёнки не раз говорили мне, что слишком умные женихи не к добру… От них только беды в семьях… А если глуп, и сам это понимает, то будет во всём слушать свою умную жену! Сынок очень похож на своего батюшку: некрасив лицом и груб в обращении! Надо с первого же дня взять его в оборот и подчинить моей воле! Чтобы во всём меня слушал и глубоко уважал! – Решив так, красавица-невеста успокоилась, повеселела и даже пригубила немного греческого вина из своего серебряного бокала, закусив лебяжьей грудкой.
Свадьба между тем продолжалась.
Князь Даниил Александрович, разгорячившись хмельными медами и греческими винами, выкрикивал, смущая священников и радуя прочих гостей, нескромные пожелания молодым.
– Побольше роди мне внуков, моя славная дочь! – провозглашал он свои пожелания на всю трапезную. – И почаще давай своему молодому супругу, чтобы исполнить моё желание! Мы, русские князья, очень страстные! И ты не охлаждай пыл моего сына, а принимай его дрын с удовольствием, но не как повинность! Желаю вам, молодым, – он поднял бокал с пенной медовухой, – почаще соединяться в сладкой любви! Чтобы лилось и пилось, чтоб хотелось и моглось!
– Слава! – кричали, ликуя бояре, опрокидывая бокал за бокалом.
– Вот какой чудной батюшка! – думала невеста. – Ясно, у кого мой жених набрался глупости! По батьке и сын!
– Слушай же эти простые, но душевные слова, – сказал князь Константин, обращаясь к дочери, – и повинуйся своему жениху, как родному отцу! Пусть же он будет тебе не только сладким возлюбленным, но и сильным господином! Слушай Юрий, сын мой: люби свою супругу, как душу, но тряси её, как грушу!
– Слава! – опять заорали пировавшие.
– Слава! – закричал вместе с ними счастливый жених и осёкся: невеста с силой ударила его локтем в бок. – Помалкивай! – прошипела она в раздражении. – Я тебе так потрясу, что от тебя один только прах останется! Ишь, даже мой батюшка заговорил непотребными словами!
– Молчу, молчу, моя лада, – пробормотал Юрий Даниилович и затих, опустив голову, не произнеся больше ни слова до самого конца свадебного пира.
– Сказанное слово – серебро, но молчание – золото, – подумал он. – Моя матушка не зря такое говорила: ещё сболтнёшь какую-нибудь глупость… – И он, успокоившись, с жадностью набросился на жирный кабаний окорок, чавкая, хрустя и давясь.
– Не жених, а боров, – подумала красавица-невеста, глядя с презрением на своего суженого. – Если что и умеет – так только жрать!
…Свадьба уже подходила к концу, молодые удалились в опочивальню, ушли по своим углам гости. И старые князья, сидя рядом и не боясь чужих ушей, завели между собой откровенный разговор.
– В Орде вот-вот начнётся заваруха, – сказал как бы между прочим князь Константин. – Ходят слухи, что старый царь Ногай обиделся на молодого царя Тохтэ!
– Я слышал об этом, – кивнул головой Даниил Московский, – однако не знаю, почему они поссорились…
– Молодой царь не захотел делить власть с Ногаем, – тихо промолвил князь Константин, – а это ведёт к большой смуте. Говорят, что вот-вот вспыхнет между ними война… Но пока ещё тихо и спокойно…
– Тут ещё князь Александр Глебыч подлил масла в огонь! – буркнул Даниил Александрович. – Разве Ногай обрадуется его вздорному поступку?
– Да, брат, – согласился князь Константин, – Ногай не простит Александру унижения своего зятя Фёдора! Надо же, потерять такой славный город! Недавно ко мне заезжал боярин князя Фёдора, Калин Звягич, и жаловался на несправедливость Александра Глебыча! Брянские люди начисто ограбили людей Фёдора и выпустили их из города в одном исподнем!
– Я вижу, что князь Александр прочно обосновался в Смоленске! – сказал с горечью князь Даниил. – Видишь, как жируют смоленские и брянские князья! Одни мы пребываем в бедности и голоде!
– Лучше уж так, брат, – пробормотал князь Константин, – чем навести на себя татарскую грозу! А если царь Тохтэ не поддержит Александра? Разве молодой царь осмелится ссориться с Ногаем?
– Всё это так, – буркнул князь Даниил, – но Смоленск того стоит! Князь Александр устоит против Ногая! Но если царь Тохтэ его не поддержит, тогда дело плохо. Однако я в это не верю, помня о Брянске. Если Тохтэ передал ему в своё время Брянск, то зачем ему возражать против Смоленска? И без того война с царём Ногаем неминуема! А как ты, брат, поддержишь эту замятню?
– Спаси нас, Господь! – возразил князь Константин, покраснев. – Мне не по силам ввязываться в эту смуту! Если кому не угодишь – потеряешь голову! Если бы знать, кто из царей победит… А сейчас у меня нет желания лезть в это болото…
– Так и я, брат, – поддакнул князь Даниил. – Лучше отсидеться. Пусть же Александр Смоленский воюет за Тохтэ. Если Ногай одолеет, ему не сносить своей буйной головушки! А если победит Тохтэ, тоже неизвестно, чего он добьётся!
– А если чего и добьётся? – спросил с тревогой ростовский князь. – Эти смоленские князья не такие простаки! Им всё не хватает земель, хотя имеют обширные владения! К тому же, они довольно плодовиты! И каждому дай свой удел! Их – трое братьев! У Святослава Глебыча хоть есть Можайск с землями… А вот Роман Глебыч пока без удела!
– Как же… Александр отдал ему смядынскую землю… Ту самую, что всегда была за смоленскими князьями. Было время, что они проживали только в Смядыни и в Смоленске даже не появлялись! А теперь в городе есть княжеский терем! Князь Александр в очень тёплых отношениях со смоленским владыкой… Поговаривают, – князь Даниил наклонился к уху собеседника, – что сам владыка открыл городские ворота Александру!
– Не может такого быть! – возмутился князь Константин. – Калин Звягич, боярин князя Фёдора, ничего об этом не говорил! Он сказал, что город был взят с помощью лжи и предательства, но чтобы сам владыка… Это, брат, одни слухи! Духовные люди не занимаются такими делами!
– И, тем не менее, об этом говорят, – пробормотал Даниил Московский. – Вернёмся же к Роману Глебычу. Всё-таки Смядынь – не город, а только поместье… Неужели князь Роман доволен им? А если попытаться привлечь его к нам? Да наобещать ему чего побольше?
– С Романом Глебычем не получится! – насупился князь Константин. – Он предан своему старшему брату и против него не пойдёт! А вот со Святославом Можайским возможны тесные отношения… Это совсем другой человек! Но он злобный и завистливый! Я бы не хотел с ним дружить…
– А куда деваться? – вздохнул Даниил Московский. – Другого пути нет… У Александра, помимо братьев, есть ещё зрелые сыновья! Вот Василий уже получил Брянск, на очереди – Иван… И есть ещё один…юноша, как там его?
– Мстислав, – подсказал князь Константин.
– Да, Мстислав, – кивнул головой Даниил Александрович. – Ему тоже нужен удел! А если поженить этого молодца на нашей девице?
– Вот это было бы неплохо! – улыбнулся ростовский князь. – Тогда бы мы породнились с князем Александром и его близкими…Однако этот Мстислав ещё слишком молод!
– Это – не беда, брат, – улыбнулся князь Даниил. – Наступит время, и юноша повзрослеет… Надо бы получше о нём разузнать. И не зевать, пока этот молодец не вошёл в силу и не потребовал для себя землицы! Если Господь даст Александру удачу и молодой царь Тохтэ победит грозного Ногая, тогда это родство нам понадобится!


Г   Л   А   В   А   24

В Н У К   Р О М А Н А

Поздней осенью 1297 года большой конный отряд, возглавляемый князем Василием Александровичем, входил под благовестный звон колоколов в Брянск. У княжеского терема стояли черниговский епископ Арсений со всеми духовными лицами города, супруга нового брянского князя Елена, не покидавшая город, бояре, купцы  и прочие «лучшие люди».
– Благослови тебя Господь, сын мой! – сказал в гробовой тишине епископ, наложив руки на чело князя, склонившегося перед ним с обнажённой головой. – Многих тебе лет, здоровья и счастливого правления! Прими же хлеб-соль от своего города! – Чернобородый владыка взял из рук престарелогго боярина Милко Ермиловича серебряный поднос с хлебным караваем и серебряной солонкой и подал его новому князю.
– Благодарю тебя, владыка! – улыбнулся князь Василий, протянул руку к хлебу, отломил солидный ломоть от каравая и, обмакнув его в соль, стал быстро жевать.
– А теперь выпей греческого вина, мой милый супруг! – весело сказала княгиня Елена и, взяв из рук другого боярина – Добра Ефимовича – серебряный кубок с ярко-красным вином, протянула его мужу.
– За твоё здоровье, моя славная супруга! – громко сказал князь Василий, быстро выпил вино и, передав кубок боярину Добру, обнял свою красавицу-жену, троекратно её целуя.
Опять зазвенели колокола, и князь, взяв под руку супругу, сопровождаемый священниками и боярами, вошёл в пиршественную залу, где стояли длинные столы, накрытые лучшими блюдами и напитками.
– Вижу, что вы ждали меня, мои славные люди! – весело сказал князь, усаживаясь в своё кресло во главе пиршественных столов. – Вот какой пир подготовили! Иди же сюда, моя дивная супруга! – Княгиня подошла к мужу и уселась рядом с ним по левую руку в малое кресло.
– Когда пришли твои люди с известиями, славный князь, – сказал боярин Милко Ермилович, стоявший рядом с княжеским креслом, – я встал со своего одра, чтобы подготовить должную встречу и пир по такому случаю! Все люди великого князя Александра ушли за ним в Смоленск, и некому было управлять твоим хозяйством! Тогда наш владыка призвал меня и поручил пока побыть огнищанином. Пришлось тряхнуть сединой! А там уже сам назначишь нужного тебе человека!
– Побудь пока ты, Милко Ермилич, моим огнищанином, – сказал князь Василий, пребывавший в хорошем настроении. – Это ничего, что сед: старый конь не портит борозды и умело покрывает кобылиц! – И он захохотал своим пронзительным, добродушным смехом.
– Как же он похож на покойного Романа Михалыча! – подумал с теплотой в душе боярин Милко. – Вот только очень худощав и покруглей лицом! А глаза, глаза – ну, совсем Романовы… И плечи – косая сажень!
– Садитесь, мои лучшие люди! – распорядился князь Василий. – А владыка пусть сядет сюда, по мою правую руку, во главе этого стола! – Епископ Арсений приблизился к князю и сел на почётное место. Бояре, священники и дружинники расселись за параллельными столами, примыкавшими к небольшому княжескому столу, образуя как бы букву «П», и тихо, смиренно, ждали.
Молодой князь не спешил. – Как дела в городе, владыка? – спросил он. – Неужели, в самом деле, все люди моего батюшки ушли?
– Все, сын мой, – улыбнулся черниговский епископ. – Осталась лишь только твоя супруга, Еленушка. Куда ей уходить? Не от супруга же своего законного? – владыка подозрительно, со строгостью посмотрел на князя.
– Конечно, у ней всегда есть место в моем городе! – усмехнулся князь Василий и ущипнул, незримо для всех, княгиню за зад. – Это хорошо, моя красивая лебёдушка!
– Ой! – пискнула княгиня, порозовев от удовольствия. – Какой же ты сегодня красивый, мой любимый супруг!
– Вечером, на ложе, буду ещё красивей! – сказал Василий Брянский, глядя прямо в глаза красавице-жене. – Только немного подожди…
– Подожду, мой славный воин, знаменитый храбрец! – улыбнулась княгиня Елена. – Я даже не надеялась услышать от тебя такие сладкие слова! Я впервые так счастлива и весела!
– Как же ты съездил, сын мой, в поганскую орду? – вмешался в разговор между супругами смущённый епископ. – И было ли удачливо твоё дело?
– Всё было удачливо, святой отец! – улыбнулся князь Василий, окинув своими синими лучистыми глазами пиршественную залу. Все гости сидели и молча ждали его слова. Никто не притронулся ни к пище, ни к питью. – Я успешно добрался до ордынского Сарая и побывал у великого царя Тохтэ! Наш славный государь пребывает в силе и здоровье! Он спокойно отнёсся к моему сообщению о взятии Смоленска… Даже улыбнулся и похвалил моего батюшку! – Пусть он теперь спокойно владеет тем городом Смулэнэ, – сказал государь, – и платит мне «выход», какой был установлен в прошлое время, до правления бестолкового князя Фёдора. Пора нынче восстановить старые порядки!
– Неужели Тохтэ не испугался гнева Ногая и его грозной силы? – спросил епископ. – Нет сомнения, что этот старый злодей не простит нам обиду своего зятя!
– Царь Тохтэ этого не испугался, – улыбнулся князь Василий. – Более того, он даже весело молвил, что был рад и счастлив насолить тому мерзкому Фёдору и его непослушному тестю!
– Он играет с огнём, – покачал головой черниговский епископ, – и с большим огнём! У Ногая – огромная сила! Разве устоит молодой Тохтэ против такого врага?
– Устоит, владыка, – поднял вверх руку князь Василий. – А если будет нужно, мы, русские люди, всегда ему поможем. Надо вот послать человека в Смоленск и сообщить моему батюшке о возможной войне с Ногаем!
– Спаси же вас, Господь! – перекрестился владыка. – Хорошо, если бы Господь предотвратил эту жестокую войну! Однако это не нам решать! А мы помолимся. Ты же, сын мой, наведи пока порядок в городе и уделе. Назначь на видные места своих людей. Там пока сидят одни старики, а им уже давно пора на покой, в думные бояре. Пусть приносят тебе пользу нужными советами! А на те места можешь посадить, если не против, их сыновей! Мы даже не могли подумать, что твой батюшка так быстро вернёт себе Смоленск… Слава Господу, что ему на смену пришёл ты, внук покойного князя Романа, знающий Брянск и не чужой нам, а близкий по духу! Ты можешь также поменять, если нужно, всех служанок, пребывающих в тереме твоего батюшки…
– Это – дело моей супруги, святой отец, – усмехнулся князь Василий. – Она и разберётся со всеми жёнками!
– Я, в первую очередь, отошлю к своему батюшке, славному купцу, молодую ключницу Липку! – засмеялась княгиня. – Зачем держать в нашем тереме эту непотребную девку?
– Липку? – вздрогнул князь Василий и покраснел. – Разве она не уехала в Смоленск вместе с батюшкой?
– Не уехала, сын мой, – кивнул головой епископ. – В Смоленске не будет такого непотребства! Твой батюшка не захотел ссориться из-за неё со смоленским владыкой! Теперь он – великий князь и должен подавать достойный пример своим людям! Нельзя допустить, чтобы о нём ходили неприличные слухи!
– Значит, батюшка не захотел забрать с собой Липку, – задумался вслух князь Василий. – Тогда надо оставить её в моём тереме! Она – хорошая ключница и домоправительница! Зачем отсылать её назад, в дом кузнеца?
– Но как же? – покраснела от раздражения княгиня. – Разве ты не знаешь, что она была любовницей князя Александра? Какой стыд и позор!
– Нет здесь никакого позора! – усмехнулся князь Василий и обнял свою супругу, обхватив её плечи. – Успокойся же, матушка! Если хочешь, чтобы твой супруг был крепким и здоровым, не гони от меня красивых жёнок! Я только и жив их красотой!
– Ну, если так, – опустила голову княгиня, кусая губы, – тогда пусть эта непотребная девка управляет твоим теремом! Только бы тебе не пришлось в этом раскаиваться, князь-батюшка!
– А что сказал царь Тохтэ о Брянске, сын мой? – спросил епископ, уводя князя от неприятного разговора. – Он утвердил тебя на княжении?
– С Брянском не было споров, – кивнул головой князь Василий. – Всё было совсем просто…– Этот улус, – сказал царь Тохтэ, – я давно тебе обещал. Поэтому нечего о нём говорить: это дело решённое! – Он с радостью принял все подарки и «выход», которые купец Стойко с сыном Мирко везли в нашем обозе. Однако государь приказал в дальнейшем, чтобы я сам возил в Сарай ордынскую дань… Как это делают суздальские и другие князья…
– Это плохо, сын мой, – нахмурился епископ. – Татарский царь поставил тебя на одну ступень с прочими князьями.
– Нет, святой отец, – возразил князь Василий. – Это не обида, а царское доверие! Государю нужно, чтобы я каждый год приезжал в Сарай из-за возможной войны. Царю нужны верные люди, а другим князьям он не доверяет! Только мне и моему батюшке! Нам непременно придётся сражаться со старым Ногаем!
– Неужели так надо? – покачал головой епископ Арсений. – Зачем вам влезать в эту грозную замятню? А может Господь её недопустит?
– В это я не верю, святой отец, – сказал, улыбаясь, князь Василий. – И я не хочу, чтобы злобный Ногай избежал Господнего возмездия! Пора уже отомстить за моего великого деда Романа! Ногай будет знать, как мучить того старого воина! – И он, подняв над головой большой кулак, воинственно потряс им. – Выпьем же, мои славные люди, – громко крикнул он, вставая из-за стола и принимая из рук верного слуги большую серебряную братину с пенным хмельным мёдом, – этого крепкого мёда за моё возвращение! Пусть же Брянск станет таким же славным городом, как был во времена могучего Романа Михалыча! – Князь отпил большой глоток и протянул чашу епископу.
– Благослови, Господь, эту славную трапезу! – сказал, перекрестившись, владыка, отпил из чаши и передал её по кругу.
– Слава нашему князю! – кричали знатные брянцы, поочередно прикладываясь к братине и отпивая свою долю. Торжественный пир начался.
…На следующий день брянский князь Василий со своей супругой венчались на княжение в небольшом Спасском соборе.
Князь Василий стоял перед алтарём, одетый в роскошные византийские одежды, привезённые совсем недавно в Брянск иноземными купцами. Княгиня Елена, весёлая и румяная, одетая в длинную белоснежную тунику с красной в самом низу полосой, стояла рядом с мужем, вызывая восхищённые взгляды знатных горожан. Довольная возвращением супруга на её ложе, обласканная неутомимым князем, она излучала вокруг себя доброту и какой-то необычный, притягательный свет, исходящий от прелестных женщин.
– Благословляю вас, князь Василий Александрыч с прекрасной супругой Еленой, на славное брянское княжение! – пробасил черниговский епископ, взяв у служки из рук княжеский венец. – Желаю вам доброго здоровья и долгих лет! – Владыка одел на голову князю блестевший золотом и драгоценными камнями венец и протянул руку за малым золотым обручем. – Желаю и тебе, славная княгиня, – сказал он, глядя на красавицу Елену и одевая ей на голову малый венец, – здоровья, любви и мудрости княжеской супруги! Слава новому брянскому князю! Слава Василию Александрычу!
– Слава! – закричали стоявшие в храме гости. – Слава! – загремело, загудело за стенами храма владычное слово, подхваченное собравшимися со всех концов города брянцами.
Благовестный звон колоколов усилил радостный шум, и далеко за пределы славного города понеслись торжественные звуки, возвещавшие о начале нового правления, обещавшего горожанам защиту и покой.















ХОЗЯИН  БРЯНСКОГО   УДЕЛА


Книга 2














Г   Л   А   В   А   1

О С А Д А   С М О Л Е Н С КА

Лето 1298 года удалось жарким. Дожди почти не выпадали. Великая засуха охватила русские земли, суля неурожай и голод.
Князь Александр, опасаясь пожаров, приказал своим людям установить в городе особые пожарные караулы из опытных, старых дружинников. Княжеские воины поочерёдно обходили Смоленск, осматривая все подозрительные места. Жителям было наказано избегать разжигания костров поблизости от деревянных строений, а также ходить без особой надобности в лес. Князь Александр и смоленский епископ, узнав о печальных событиях, связанных с засухой в соседних землях, собрали Совет из знатных горожан и подробно рассказали им об этом.
Горожане также поделились своими сведениями о бедствиях, постигших суздальскую землю. Особенно пострадали владения князя Даниила Московского, окружённые обширными лесами и торфяными болотами. Засуха привела к многочисленным лесным пожарам, уничтожив или обнажив плохо защищённые городки и сельские поселения. А когда же запылали болота, густой удушливый дым накрыл весь московский удел. В самой Москве дышать было так трудно, что горожане боялись открывать двери и окна своих домов и лишь только тогда оживали, когда ветры меняли направление, относя дым от города.
– Надо соблюдать строгие меры, – поучал князь Александр знатных горожан и купцов, – и не разжигать огонь без надобности! Не хотелось бы, чтобы мы задыхались от едкого дыма, как в той мерзкой деревянной Москве!
– У нас нет поблизости ни топких болот, ни лесных завалов, великий князь, – сказал на это седобородый смоленский купец Мил Ласкович, сидевший в первом ряду на длинной скамье, глядя с важностью на высокое собрание. – Это не жалкая Москва, где никто не заботится о порядке в лесах и окрестностях города!
– Однако беспорядки есть не только в Москве, Даниловом уделе! – возразил владыка. – Пожары с тяжёлыми последствиями случились и в других землях! Разве вы не знаете, как пострадала Тверь?
И епископ подробно рассказал о пожаре в Твери. Cмоляне сидели, затаив дыхание, и внимательно слушали речь своего владыки. Особенно поражены они были тем, что сгорели дотла даже терема и прочие постройки тверской знати.
– В субботу на святой неделе, – продолжал епископ, – сгорел в безжалостном пламени даже терем князя Михаила Тверского!
– Неужели погиб и князь?! – выкрикнул кто-то из глубины зала.
– Не мешайте, – махнул рукой епископ, – и слушайте!
В собрании зашипели, забурчали, укрощая нетерпеливого смолянина, и вновь установилась тишина.
– Сам князь Михаил уцелел, – покачал головой владыка, глядя со своего большого чёрного кресла на слушателей, – однако сильно заболел от угарного дыма, переживаний и тревог. Разве не так, княже? – Он посмотрел на князя Александра сидевшего рядом с ним в таком же большом кресле.
– Так, святой отец, – согласился великий смоленский князь, – хоть и жив, но едва спасся! Князь Михаил совершил подвиг: вынес свою супругу на руках через теремное окно! А это было непросто! Видно, сам Господь их спас! Молодые князь с княгиней безмятежно спали, когда загорелись теремные сени… Никто их не предупредил! Если бы не Господь… Значит, не суждено было князю Михаилу умереть так нелепо… Но в огне погибло много его имущества: одежда, украшения, драгоценные вещи из золота и серебра! Много оружия исчезло в жарком пламени… Словом, остался князь Михаил в горе и бедности!
Знатные смоляне с шумом задышали.
– Неужели вы не понимаете, – продолжал князь Александр, – что меры, принятые мной, оправданы и полезны для города и окрестностей… Поэтому нечего возмущаться! Соблюдайте мой приказ и распоряжение нашего владыки… Поняли?
– Поняли, великий князь! – пробурчали смоленские богачи. – Мы согласны с тобой!
– Нет никаких сомнений? – вопросил владыка. – Говорите без утайки, чтобы не было смуты и кривотолков!
– Есть только одно возражение! – поднялся со своего места невысокий, коренастый и длиннобородый купец Чурило Натанович. – А надо ли, чтобы княжеская стража проводила обыски в купеческих дворах? Для чего это делается? Однажды твои вояки, великий князь, ворвались с шумом и гамом на мой двор и разбили рожи моим людям без всякой на то причины… Мои молодцы, всего-навсего, зарезали свинью… Так их чуть было не убили!
– Я знаю об этом случае, – усмехнулся князь. – Не надо было твоим людям разжигать такой большой костёр! Разве нельзя было опалить поросёнка иначе? Хватило бы и небольшого огня…
В это время в залу вбежал багровый, задыхавшийся от волнения и пробежки, княжеский дружинник.
– Великий князь! Славный владыка! – закричал он. – На нас идут лютые враги! Несметные полчища! Татары и суздальцы, как видно по их доспехам!
Знатные смоляне подскочили, охваченные страхом, замахали руками, закричали, заметались по залу.
– Успокойтесь, лучшие люди! – зычным голосом окрикнул их князь Александр. – Зачем шумите? Разве не понимаете, что вы должны быть примером городу и черни?!
Окрик князя урезонил толпу, и в собрании стало тихо.
– Говори же, Улыба, и подробней, что там приключилось, – обратился князь к дружиннику, возмутившему общее спокойствие. – Неужели проспали врагов, и они близко?
– Нет, батюшка-князь, – покачал головой воин. – Враги ещё не видны со стен города. Это прибежали люди князя Романа из Смядыни и поведали нам о несметном вражеском войске…
– Так ты сам ничего не видел, – разочарованно сказал князь, – а уже нагоняешь на всех страх!
Вздох облегчения пронёсся по залу.
– Однако смядынские люди говорят, – пробормотал Улыба, – что это татары и суздальцы…
– Ещё увидим, – спокойно промолвил князь Александр. – Но я думаю, что это не суздальцы, а воины моего бестолкового дядьки, князя Фёдора! Конечно, и суздальцы могут быть в его войске! Но не бойтесь: устоим! И всех врагов сурово покараем!
В это время в собрание быстро вошёл высокий стройный князь Роман Глебович. Пройдя через проход между рядами смоленской знати, он подошёл к креслам великого князя и владыки, обнажив голову.
– Благослови тебя Господь, сын мой Роман, – сказал, крестя княжеское чело, владыка. – Как там твои смядынские дела?
– Здравствуйте, славный владыка и мой брат, великий князь! – сказал густым, сочным басом Роман Глебович. – Плохи мои смядынские дела!
– Здравствуй, брат! – ответил князь Александр. – А почему так?
– Туда нагрянул, брат мой, наш злобный дядька, Фёдор Ростиславич! – Грустно молвил князь Роман. – Пришлось мне уходить сюда, в город, с семьёй и челядью. Мне не под силу сражаться с войском Фёдора! У него сильные и многочисленные полки!
– А сколько полков? – спросил, волнуясь, князь Александр. – Неужели тьма-тьмущая?
– Я не смог увидеть всё войско, брат, – покачал головой князь Роман. – Тогда бы я сюда не приехал. Однако, думаю, что десятка два тысяч у него будет… И татар с полтумена, судя по дальней пыли… Еле-еле ушли от этих поганцев…
– Два десятка тысяч…или два тумена, – пробормотал князь Александр. – Неужели у него такая большая сила? Однако с татарами это не удивительно! Значит, проклятый Ногай помог злодею Фёдору! Но это не страшно… Вот что, святой владыка, – обратился он к епископу. – Это не такое огромное войско, хоть и немалое… Оно по зубам нашему городу! Выстоим, если не будет измены!
– Откуда здесь быть измене? – грозно вопросил епископ, глядя на смоленскую знать. – Слава Господу, что мы ещё тогда прогнали из города всех людей Фёдора! Ты был прав, сын мой Александр, что не захотел держать этих татей в темнице! А если бы вырвались? А когда мы в осаде, враги совсем не нужны в городе! Вы готовы, лучшие люди, защищать наш город от бесчестного Фёдора и его татар? Или хотите распахнуть перед ним ворота?
– Защищать, защищать! Всегда готовы! – закричали бояре и купцы. – Зачем открывать ворота? Наш славный город силён и людьми, и своими стенами!
– Ну, тогда идите по домам, – сказал епископ, вздохнув с облегчением, – и успокойте своих домочадцев, чтобы не было ни смуты, ни неурядиц! Мы должны радоваться, что покажем врагам свою силу! Лучше жестокая осада, чем тревожное ожидание…
– Не беспокойтесь, лучшие люди, – добавил громким волевым голосом князь Александр. – Моя дружина сильна и стража на стенах – надёжная. Но я приказываю тысяцкому, чтобы немедленно собрал народное ополчение! Но туда нужно брать только рослых и сильных добровольцев. Всякое принуждение запрещаю! Не берите в ополчение и единственных сыновей! Нам не нужно превращать стариков в жалких сирот! Принимайте в ряды защитников города лишь сыновей из больших семей, чтобы не губить кормильцев… И чтобы не устраивали беспорядков! Это война – не наша беда, но несчастье глумного князя Фёдора!
…К вечеру отряды Фёдора Ростиславовича приступили к Смоленску.
Князь Александр сам поехал к городским стенам, вскарабкался по ступенькам наверх и обозрил всё близлежавшее пространство.
Вражеские войска медленно скапливались неподалёку, стекаясь со всех сторон. Как чёрная туча, разбухшая от влаги, воинство князя Фёедора всё росло и росло.
– Лучше бы это была дождевая туча, – подумал князь Александр, окидывая взором чёрные полки. – Однако они тут собрались не в доброе для них время…Эта жарища врагам не на пользу! Ещё погодите! Что ты думаешь об этом, мой славный воевода? – обратился он к своему любимцу. – Неужели выстоим?
– Выстоим, великий князь! – усмехнулся Прибислав Суханович, стоявший рядом с ним на стене. – Это не войско, а стадо глумных баранов! Мы прогоним их с великим позором!
От огромной массы воинов отделился всадник на большой чёрной лошади и быстро поскакал к городу. Князь с любопытством смотрел вниз. Вот вражеский всадник приблизился к городской стене, остановился, и князь узнал в нём боярина Калина Звяговича, бывшего хозяина города.
– Смоленские люди! – громко прокричал вражеский боярин. – Сдавайтесь же на милость славного князя Фёдора Ростиславича! Этот князь вам батюшка и заступник! Зачем его предали? Он простит вам эту тяжёлую вину, если вы выдадите князя Александра и его семью на наш праведный суд! Ваш город – это законная вотчина князя Фёдора! Смирите же свою гордыню и отворите городские ворота!
– Зачем говоришь такую ложь?! – крикнул сверху князь Александр. – Или ты совсем обезумел, бесстыжий боярин? Разве не знаешь, что этот город – моя законная вотчина? Но не моего глумного дядюшки! Не бывать ему смоленским князем! Пусть уходит восвояси в свой Ярославль! Ему по горло хватит этого! Нечего жадничать! А если не хочет позора, пусть сам, один, идёт сюда, в мой город! Поговорим по-хорошему! А если хочет войны, то получит только срам и позор! Убирайся!
Фёдоров боярин, услышав гневные слова смоленского князя Александра, поднял вверх кулак и потряс им над головой.
– Берегись, Александр! – крикнул он, гарцуя на своём огромном коне. – Нынче же  приступим к городу! – И он, развернувшись, подняв на дыбы своего чёрного красавца, быстро поскакал во вражеский стан.
– Может пристрелить его, как презренного пса? – спросил воевода Прибислав, выхватывая из рук дружинника боевой арбалет.
– Не надо! – поморщился князь Александр. – Пусть доедет до своего Фёдора и передаст ему мои слова. В гробу мы видали его бесславную рать!
Не прошло и часа, как вражеские войска, выстроившись, словно на марше, двинулись к городской стене.
– Из-за пыли не видно воинов, – пробормотал князь Александр, – однако же готовьтесь к приступу! Есть ли смола и дёготь?
– Есть, великий князь! – улыбнулся воевода. – И в достаточном числе. Спускайся же, господин, и лучше жди наших известий в своём тереме. Не надо бы тебе подвергать свою жизнь опасности!
– Я не боюсь боевых опасностей! – усмехнулся князь Александр. – К этому я привык! Однако же пойду вдоль стены, погляжу на все слабые места и проведаю готовность наших бойцов!
Он спустился вниз и с радостью осмотрел своих сытых, розовощёких воинов, сидевших под самыми стенами и готовых в любой момент помочь защитникам городских стен. – Здесь собралось с полтумена людей, – весело рассуждал он про себя, – и как быстро! Хороши мои смоленские люди! Их не победить! – И он, сопровождаемый верными людьми, пошёл вдоль стен.
– Эй, молодцы! – крикнул городской воевода, увидев, что князь ушёл. – Отворяйте-ка пристенки!
Тут же заскрипели болты, и большие дубовые колоды, примыкавшие к стенам, разошлись в стороны, обнажая огромные бронзовые чаны, наполненные густым смоляным варевом.
– А теперь поджигайте дрова! – скомандовал воевода. – Но смотрите, чтобы не опалили городскую стену!
Здоровенные ополченцы, выскочившие из башенной караулки, быстро засуетились, разжигая под котлами пламя и расставляя удобные вёдра с деревянными ручками.
Тем временем враги приблизились к городу вплотную.
– Обложили со всех сторон! – подумал воевода, прикусив губу. – Большое войско!
Неожиданно, чёрная масса шедших впереди вражеских конников стала расступаться и как бы струйками растворяться в образовавшемся среди вражеских воинов проходе.
– Ага, злодеи, бесстыжие тати! – крикнул воевода. – Прятали воинов с лестницами за конницей! Ну, теперь держитесь!
В мгновение ока пешее воинство князя Фёдора ощетинилось длинными тяжёлыми лестницами, которые несли то ли сами воины, то ли захваченные в плен смоленские крестьяне.
– Так перебьют всех наших мужиков, – подумал с горечью смоленский воевода. – Останемся к зиме без хлеба!
– Слава! – вдруг разом заорали бегущие к стенам ратники. – Слава князю Фёдору! Смерть злодею Александру!
Зычные крики вражеских воинов, казалось, звучали повсюду. От шума и гама нельзя было услышать ни слова в городе.
Но князь Александр и его воевода предусмотрели это и подавали команды своим воинам условными знаками: жестами и движениями рук.
Вот первые осаждавшие добрались до крепостной стены. Взмах руки воеводы, и стражники с силой обрушили на врагов боевые топоры! Хряст человеческих костей, вопли убиваемых и падавших вниз, стук разбитых лестниц ещё больше усилили без того страшный шум. Ожесточённые бои проходили по всему пространству крепостной стены.
Несмотря на первую неудачу и понесённые потери, полчища князя Фёдора не остановились и продолжали настойчиво лезть на стены. На смену очередному валу накатывались всё новые и новые. Уже начало смеркаться, а враги всё лезли и лезли.
– Эдак мои люди совсем устанут, – подумал князь Александр, глядя как его воины махают топорами на верху стен. – Столько поменяли людей и потратили смолы, но враги не знают покоя! Но мы не такие дурачки! – Князь немного подумал и подозвал к себе своего боевого соратника, помощника воеводы Свояту Задоровича. – Слушай же, Своята, – сказал он, улыбаясь, – видишь, что глупые враги увлеклись своим приступом? Почему бы не покарать их беспощадно? Собери-ка мне лучших конников сюда, к главным городским воротам! И поскорей!
– Слушаюсь, великий князь!
– А ты, брат, – князь Александр обратился к стоявшему рядом с ним Роману Глебовичу, – присматривай пока, в моё отсутствие, за городом, а если что, сам защищай, как старший, наш славный город! И береги наших сыновей: им ещё рано лезть в жаркое сражение!
– Не сомневайся во мне, брат!
В это время враги, осаждавшие со всех сторон город, особенно ожесточились. Казалось, они пошли на последний, самый решительный приступ.
– Рази! – кричали лезшие на стены отчаявшиеся, озверевшие ратники князя Фёдора. – Слава могучему князю Фёдору! Смерть лютым врагам!
Защитники смоленских стен с превеликим трудом сдерживали этот тяжёлый натиск. Враги особенно разъярились, чувствуя, что ещё мгновение и они, захватив стены, ворвутся в город.
В этот критический момент, вдруг, неожиданно, распахнулись настежь обитые железом городские ворота и на обезумевших, уже предвкушавших радость победы врагов хлынула несокрушимым потоком тяжёлая конница князя Александра. Сам могучий смоленский князь возглавил вылазку. – Слава Смоленску! – кричал он, держа в руке огромный чёрный меч. – А вражеским ратникам – погибель!
– Слава князю Александру! – кричали его конные дружинники, размахивая направо и налево мечами.
К такому развитию событий враги не готовились. В первое мгновение они остановились, попытались как-то обороняться, но, видя, как убийственно поднимаются и опускаются мечи смоленских конников, забыли обо всём и, побросав свои лестницы и оружие, в панике устремились назад, внося всё большую сумятицу в собственные ряды.
Пробив брешь у главных ворот, конница князя Александра помчалась вдоль стен, нещадно истребляя зазевавшихся вражеских пехотинцев.
Вылазка удалась. Неспособные сражаться с конницей, да ещё со свежими силами смолян, вражеские воины лишь метались, беспомощно махая руками и падая. В довершение всего, князь Александр, достигнув северных ворот, перебил осадных людей князя Фёдора, подогнавших к стенам татарские стенобитные машины – мощные колёсные крепости из дубовых брёвен с подвешенными тяжёлыми, обитыми железом таранами.
– Надо скорее уничтожить эти деревянные пороки! – распорядился князь и подал защитникам городских стен знак рукой. Те стремительно спустились по подвесным лестницам вниз и, облив грозные машины смолой, быстро подожгли их. Князь же с дружиной, не потеряв в вылазке ни одного воина, спокойно въехал через открытые по его знаку ворота в город. – Стреляйте же, молодцы, – приказал он защитникам стен, подъехав к суетившимся внизу ополченцам и глядя вверх, – если враги попытаются потушить это пламя! И разите их без пощады! – Голос князя был хорошо слышен далеко в окрест: шум от вражеских криков почти прекратился.
– Это не упустим, наш славный князь! – донеслось со стены.
Так и сгорели дотла все вражеские осадные машины и лестницы.
…На другой день князь Фёдор уже не пытался взять город атакой в лоб. – Потеряли почти половину войска! – сетовал он, глядя на отдалённый неприступный город.
– И конница здесь бесполезна! – грустно кивал головой татарский мурза Хабуту. – Остаётся только смотреть…
– А чего же ты не помог моим осадным людям?! – возмутился князь Фёдор, покраснев. – Разве ты не видел, как мой непутёвый племянник Александр набросился на них?
– Разве я мог помочь им? – поднял брови Хабуту. – Мы попытались! Но только подавили твоих людей, бежавших, как зайцы!
– Тьфу! – только и смог сказать на это князь Фёдор, плюнув в сердцах на землю. – Придётся начинать долгую осаду и уморить этот город голодом!
Однако голод больше досаждал не смолянам, имевшим достаточно запасов продовольствия и подземный водопровод, но людям незадачливого князя Фёдора. Ко всему ещё, смоленский князь Александр периодически устраивал боевые вылазки, нещадно убивая и держа в постоянном напряжении врагов.
…Много дней безуспешно стоял князь Фёдор у стен Смоленска, не столько угрожая городу, сколько отбиваясь. Его упорство удивляло горожан. – Неужели ждёт подмогу? – думали они.
– А может скоро объявятся новые отряды Ногаевых татар? – рассуждал про себя князь Александр. – Тогда нам будет не сладко!
– Надо бы послать человека к моему сыну Василию в Брянск! – сказал он как-то на очередном Совете смоленской знати. – Что вы об этом думаете?
– Было бы неплохо, великий князь! – встал со скамьи богатый купец Мил Ласкович. – Я прошу тебя послать туда моего сына, Сыча! Он хорошо знает дорогу, хитёр и ловок!
– Ну, тогда с Господом! – поднял руку владыка. – Посылай своего сынка к славному Василию и проси его помощи для снятия вражеской осады!
…Прошло четыре дня. Смоляне уже привыкли к своему осадному «сидению» и спокойно отправлялись на очередную смену к городским стенам. Лето подходило к концу, жара несколько спала, и горожане с нетерпением ждали конца всей этой истории.
– Скоро придёт князь Василий, – говорили они, – и мы тогда покажем этому презренному Фёдору «кузькину мать»!
Дело же разрешилось без вмешательства брянского князя.
Как-то наутро в терем князя Александра, который уже давно перестал выезжать за город и даже следить за врагом, прибежал радостный воевода.
– Всё, великий князь! – кричал он, махая руками. – Князь Фёдор сбежал!
– Что? – встрепенулся князь Александр, только что позавтракавший и едва успевший занять своё кресло. – Неужели?
– Именно так, батюшка! – весело сказал воевода. – Когда встало ясное солнышко, мои дозорные увидели, что врагов нигде нет: сбежали!
– В самом деле? – всё ещё не верил смоленский князь. – Вы проверили это, Прибислав Суханич? Может это какая-то хитрость?
– Всё, князь-батюшка, – кивнул головой воевода. – От этих врагов даже следы простыли! Князь Фёдор, судя по следам, ушёл в свой Ярославль…
В это время послышались шум шагов, крики, и в княжескую светлицу вбежал верный слуга. – К тебе купеческий сын, князь-батюшка! – крикнул он. – Назвался Сычом! Допускать?
– Пусть побыстрей заходит, Любша! – махнул рукой князь. – Он с важными известиями!
Молодой купец Сыч Милович быстро вошёл и низко, поясно, поклонился князю.
– Ну, здравствуй, мой славный Сыч! – улыбнулся князь, ответив на приветствие. – Говори скорей, как там мой сын Василий?
– Твой сын, батюшка князь, – ответил, улыбаясь глазами, княжеский посланник, – уже давно пребывает в Орде, в Сарае!
– Как же так? – вскинул брови князь Александр. – Почему так поспешно?
– Два десятка дней тому назад, – сказал купец Сыч, – в Брянск приехали люди от самого ордынского царя и увели князя Василия почти со всем брянским войском с собой в свой поганский Сарай! Там началась жестокая война между злобным Ногаем и молодым царём Тохтэ! И твой сын Василий Храбрый пошёл защищать того славного царя Тохтэ!
– А как тебе удалось пройти, хитроумный Сыч, через вражеский стан?
– В первый раз я прошёл ночью через дремучий лес, а назад так не получилось: наткнулся на татарские заставы. Я прикинулся твоим врагом и когда меня доставили в шатёр глупого князя Фёдора, обманул его, сказав, что сюда идёт бесчисленное войско брянского князя Василия с татарами, и я-де от них едва спасся! Тогда наши враги в страхе заметались, как зайцы, и в одночасье умчались отсюда, не разбирая дороги. А тут и красное солнышко взошло! Я сразу же направился к нашему славному городу и вот теперь стою перед тобой, славный князь!


Г   Л   А   В   А   2

С О В Е Т   У   О Р Д Ы Н С К О Г О   Х А Н А

  Ордынский хан Тохтэ сидел  в мягком кресле внутри большой зелёной походной юрты, установленной на берегу Дона, и размышлял. Рядом с ним стоял его верный советник Угэчи с сыном Субуди и терпеливо ждал. Рослые темнокожие рабы стояли у входа в ханскую юрту и бдительно охраняли своего господина.
Тохтэ качал головой, тёр виски руками, закрывал глаза, но не говорил ни слова.
Лето 1299 года не было жарким. Пришедшие на стоянку татарские войска раскинули шатры и кибитки. Лошади были согнаны в табуны и вольготно паслись в богатой сочной зелёной травой степи. Здесь же на обширных степных просторах ханские чабаны присматривали за огромными овечьими отарами, ежедневно отправляя в ханский стан большие партии откормленных на убой животных.
Ханское войско пребывало в полной боевой готовности, в сытости и уверенности в своей силе.
Ещё осенью прошлого года хан Тохтэ, узнав о враждебных действиях старого ордынского темника Ногая, собрал большое войско и двинулся на врага.
Ордынского хана возмутило бесцеремонное поведение Ногаевых сыновей Джуке, Теке и Тури, которые, подстрекаемые матерью и первой женой Ногая, Чапай, собрав войска, заняли обширные степные просторы перед Волгой, принадлежавшие лично хану Тохтэ, переманили на свою сторону местных мурз и эмиров, а затем перешли Волгу и стали кочевать в низовьях великой реки.
Узнав об этом, Тохтэ послал своих людей к Ногаю, требуя прекратить наглое вторжение его сыновей на запретные земли и вернуть Сараю законные владения.
Однако Ногай не согласился выполнить требование хана Тохтэ и дерзко ответил ханским посланникам: – Я только тогда отзову своих сыновей из занятых ими земель, когда ты, мой сын Тохтэ, пришлёшь мне этого презренного Салджидая и его непочтительного сына Яйлаг! Также пришли ко мне своего верного Тома-Тохтэ!
Требования Ногая были неприемлемы. Тохтэ ни за что не хотел отдавать ни своего тестя ни его сына на расправу Ногаю. Что же касается Тома-Тохтэ, одного из лучших военачальников ордынского хана, то его выдача означала полное унижение и без того раздражённого Тохтэ. Поэтому ордынский хан принял решение наказать строптивого темника. Первоначально Тохтэ, собрав свои войска, подвёл их к небольшой, но достаточно глубокой реке Кубань, и произвёл смотр, подсчитывая общую численность. Всего оказалось около пятидесяти тысяч всадников и полтысячи пехотинцев.
К радости Тохтэ, в его стан вовремя прибыли брянские полки князя Василия Александровича. Молодой русский князь привёл с собой пятьсот конников и столько же пехотинцев: всю свою дружину! Две конных сотни его войска возглавляли севский воевода Славко Милорадович и его брат Любим, которые, следуя наставлениям покойного отца, особенно тщательно подготовили своих ратников к лучной стрельбе и здесь ни в чём не уступали татарам. Одну конную сотню прислал почепский воевода, который сам не пошёл в поход из-за литовской угрозы: литовские отряды периодически появлялись неподалёку от брянского удела, и князь Василий не решился оголять свои укреплённые городки. Остальные воины были представлены брянцами. Большинство из них были детьми и внуками старых Романовых дружинников, но почти третью часть полков составляли поседевшие, опытные ветераны. Воевод у князя было двое. Первый – Арук Добрович – возглавлял конное войско, второй – смоленский дружинник Извек Мурашевич – пешее.
Арук Добрович получил место воеводы по ходатайству престарелого отца, прежнего воеводы князя Романа Михайловича, Добра Ефимовича, который также состоял в брянском войске в качестве боевого советника князя Василия. Извек Мурашевич происходил из старых дружинников князя Александра Глебовича, переданных им сыну ещё до того, как Василий стал брянским князем.
Брянские полки произвели благоприятное впечатление на хана Тохтэ. Объезжая своё войско, выстроившееся по берегу реки Кубани, Тохтэ не мог не заметить превосходной выправки и отличной оснащённости русских: все воины были одеты в железные кольчужные рубахи или иноземные доспехи из крупных железных пластин, на которых не было видно ни пятнышка ржавчины. Они невозмутимо глазели на татарского хана и беспрекословно повиновались жестам и словам своих воевод.
– Славные воины! – весело говорил Тохтэ-хан. – Таких нет у того злобного Ногая! Молодец, коназ Вэсилэ, – похвалил он брянского князя, стоявшего во главе своего войска. – Неужели ты не боишься старого Ногая?
– Не боюсь, государь! – улыбнулся князь Василий. – Всё зависит только от твоей воли! Если прикажешь, мы без пощады разобьём твоего недруга!
Татарские и русские воины горели желанием немедленно сразиться с врагом: станы Ногаева войска были видны далеко за рекой и, казалось, стоит Тохтэ перейти на другой берег, строптивый ордынский темник будет легко побеждён.
Однако хан Тохтэ осторожничал и не решался переходить реку вброд.
– А если хитроумный Ногай нападёт на нас во время переправы? – рассуждал он. – Тогда нам не видать победы! – И он стал ждать прихода зимы, чтобы перейти Кубань по льду.
Зима, тем не менее, оказалась не холодной, и злосчастная река всё никак не замерзала.
Войска ордынского хана без толку простояли до весны. Татары слонялись по берегу реки и бескрайней степи, развлекая себя кто чем мог. Одни по разрешению своего хана и военачальников устраивали недобычливую облавную охоту, другие сидели в своих кибитках или шатрах и чистили доспехи, были же и такие, что играли в кости и прочие азартные игры, просаживая свои сбережения и не зная, как и чем себя занять.
Русские воеводы, всегда готовые как к рати, так и к отдыху, не теряли времени даром. Опытные ветераны, ещё дружинники князя Романа Михайловича, обучали молодых воинов своим навыкам, рассказывали им о былых битвах, показывали уникальные, только им одним известные, боевые приёмы.
Братья Милорадовичи обучали всех воинов стрельбе из луков да так успешно, что к весне следующего года вся брянская рать усвоила навыки севских лучников.
Татарские воеводы, приглядываясь к русским ратникам, тоже брались за боевую выучку и, несмотря на долгое стояние, войска ордынского хана сохраняли полную боевую готовность.
Осторожность хана Тохтэ, стремление не спешить и одолеть противника терпеливо, без риска, приводили к большим расходам. Каждый день прожорливое воинство истребляло горы мяса, хлеба, кумыса и прочих видов продовольствия, а лошади безжалостно сокращали запасы военного фуража. Ордынский хан терпел колоссальные убытки! И вот он, казалось бы, решился, наконец, форсировать Кубань, но, как только враги заметили движения его войск, они сразу же сосредоточились вблизи переправы и начали безжалостно обстреливать противника.
Всё ограничилось только взаимной перестрелкой, в которой особенно отличились лучники братьев Милорадовичей, уложившие не только несколько десятков вражеских всадников, но даже Ногаева воеводу!
Опасаясь поражения при переправе и не имея достаточного запаса фуража, Тохтэ принял решение отвести войска на летовку к Дону.
Здесь и остановились сарайские войска, высылая разведчиков и выжидая.
По последним сведениям старый темник Ногай, узнав об уходе Тохтэ, тоже вернулся в свои степи на старую кочёвку. Однако его сыновья не собирались покидать захваченных земель.
– Может покарать тех бестолковых сыновей Ногая? – думал хан Тохтэ, сжимая руками голову.– Они не устоят против моих воинов без помощи своего батюшки. Но где же теперь Ногай?
– Что посоветуешь, мой верный Угэчи? – открыл он глаза, обращаясь к своему советнику. – Есть ли смысл стоять здесь, как неприкаянные?
– Я вчера говорил с коназом Вэсилэ, – кивнул головой Угэчи. – И он советовал именно сейчас напасть на Ногая! У тебя сильное войско, готовое к сражению!
– Позови-ка сюда коназа Вэсилэ, – распорядился ордынский хан. – Пусть выскажет свои соображения.
– Слушаюсь, государь, – ответил Угэчи и быстро вышел из юрты, чтобы передать ханский приказ слугам. Когда он вернулся, Тохтэ беседовал с его сыном Субуди.
– Твой сын очень смышлёный, – весело сказал ордынский хан. – Почему он не бывает в моём дворце?
– Он занят делами в твоей писчей юрте, государь, – ответил Угэчи. – Работает над бумагами… Зачем беспокоить тебя без надобности? А вот сегодня нужно было подписать у тебя грамоты, поэтому он тут и объявился…
– Не так просто подписывать эти бумаги, – поморщился хан Тохтэ. – Благо, что покойный имам научил меня чужеземному письму… А твой сын пишет целые грамоты! А не хочет ли он стать главой писчей юрты?
– Он-то хочет, государь, но…
– Какое ещё «но», Угэчи? – усмехнулся Тохтэ. – Неужели есть кто-либо лучше твоего сына?
– Нет, государь, – покачал головой Угэчи, – всё осталось так, как было ещё во времена моего батюшки! Наши люди предпочитают скорей быть воинами, чем писцами!
– А как было при твоём славном батюшке Болху? – вопросил ордынский хан.
– А так, государь, – ответил Угэчи. – Мой батюшка был тайным советником у великого хана, а я при нём – главой писчей юрты. Так и работали!
– Тогда было легче или тяжелей? – сдвинул брови Тохтэ.
– Куда там, государь, – поднял руки Угэчи. – Нынче намного тяжелей: одних только грамот мы пишем за год больше десятка! А раньше было две или три…
– Так почему же ты не назначишь своего сына в ту юрту и сам всё делаешь? – удивился хан. – Неужели ты получаешь мзду только за одного!
– Так уж повелось, государь – улыбнулся Угэчи. – Не хотелось беспокоить тебя из-за такой мелочи. И мой сын работал на казну и выписывал грамоты без всякого жалования…
– Тогда слушай мой приказ! – Тохтэ поднял вверх большой палец правой ладони. – Запиши это, Угэчи. Пусть твой сын, славный Субуди, станет главой моей писчей юрты с жалованием…ну, ты сам знаешь, каким…
– Благодарю тебя, государь, – улыбнулся Угэчи, сверкая глазами. – Встань же, сынок, на колени перед нашим славным государем!
Субуди упал на колени, целуя ханскую туфлю.
– Поднимайся, Субуди-сэцэн, – усмехнулся Тохтэ, – и подойди к своему батюшке! Стойте рядом и ждите коназа уруса!
В это время полог ханской юрты приподнялся, и в покой, освещаемый солнечными лучами, падавшими через открытое верхнее отверстие в потолке, вошёл брянский князь Василий Александрович. Осторожно переступив порог, он попытался упасть на колени, чтобы ползти до хана, но Тохтэ жестом руки дал ему знать, что этого не требуется.
– Не надо моему полководцу ползать по земле, когда идёт жестокая война! – громко сказал хан. – Иди же сюда и низко кланяйся!
– Это великая честь, Вэсилэ! – поддакнул Угэчи. – Ты должен ещё больше любить нашего государя!
Князь Василий приблизился к трону и поклонился.
– Салям тебе, коназ Брэнэ! – кивнул головой Тохтэ. – Садись напротив меня на скамью. Будем держать совет. Эй, мои верные рабы! – ордынский хан взмахнул рукой. Полуголый темнокожий раб принёс и поставил прямо перед троном скамью. –  Садитесь все! – приказал Тохтэ.
Князь Василий уселся на скамью посредине, а Угэчи с сыном сели у него по бокам.
– Потерпите, мои славные советники, – усмехнулся ордынский хан, видя, как поморщились, садясь на скамью, знатные татары. – Мне так удобней смотреть в ваши глаза! И хорошо подумайте, как нам найти нужный выход из создавшегося положения! Понимаешь, Вэсилэ? Нам надо обсудить нынешнюю войну.
– Понял, великий государь! – улыбнулся князь Василий. – Я могу прямо сейчас сказать, что готов к немедленному сражению! Не надо давать врагам передышку!
– Не горячись, коназ, – пробормотал Тохтэ, – и лучше подумай! Эти слова я уже не один раз слышал… Однако я думаю, что спешить нельзя… Такие дела решают наши боги, а не мы, смертные люди…
– Я верю в Господа, государь, – воскликнул князь Василий, – но хорошо знаю одну древнюю пословицу: на Господа надейся, но сам не плошай!
– Это мудрая пословица, – усмехнулся Тохтэ, – но богов нельзя забывать! Разве ты не знаешь, как боги покарали людей Ногая и его непутёвого зятя Фэдэрэ у стен Смулэнэ?
– У стен Смоленска?! – вскричал князь Василий. – Неужели мой батюшка одолел  этих лютых врагов?
– Одолел! – весело сказал Тохтэ. – А я думал, что ты уже всё знаешь. В Сарай приехал человек из Смулэнэ с полным «выходом», и мои люди доставили его сюда… Значит, ты не видел этого уруса?
– Не видел, государь! – громко сказал князь Василий, волнуясь и краснея. – Неужели одержана славная победа под Смоленском?
– Одержана, мой верный коназ! – рассмеялся ордынский хан. – Ногаев зять Фэдэрэ бежал в свой Ярэславэ с великим позором! Погоди ещё, я со временем отниму у него и этот город!
– Пусть же, государь, твоё войско прямо сейчас, пока тепло, пойдёт на Ногая! – сказал князь Василий. – Мы добьём этого старого злодея и его вздорную супругу, сущую змею! Опасно стоять без дела. Это мои, брянские воины, не ослабнут и не потеряются. А вот твои, татарские бойцы, очень подвижны и не могут усидеть на месте без дела! За всеми не уследишь! Возьмут и разбегутся… А тут же и Ногай нагрянет!
– Ты прав, Вэсилэ, – улыбнулся Тохтэ, – но разве ты не знаешь, что воины Ногая такие же вольные татары, да ещё и непослушные? Говорят, что они не боятся не только своих мурз или эмиров, но даже самого Ногая! Вот бы переманить их на свою сторону!
– Какие мудрые слова! – покачал головой Угэчи. – Но для этого нужно время. А Ногай очень хитёр и что-нибудь ещё придумает…
– А спешить опасно, – размышлял вслух Тохтэ-хан. – Ногаю в этом случае легче! Если уцелеет в битве, будет, куда бежать. Я слышал, что Ногай завязал дружбу с персидским Газан-ханом! Но если он разобьёт наше войско, мы все потеряем свои головы! Хорошо бы взять этого Ногая измором… Понимаете?
– Понимаем, государь! – ответили едва ли не в один голос каждый из троих сидевших перед ханом.
– Так что ж, Вэсилэ, – молвил Тохтэ, – ты согласен простоять здесь всё лето, чтобы выманить этого Ногая на сражение? Пусть он сам начинает дело. Тогда все поймут, кто виноват в случившемся! Мурзы и эмиры не будут поддерживать зачинщика! Разве не так?
– Так, государь, – ответил князь Василий. – Если ты хочешь, чтобы я оставался здесь, в твоей Орде, пусть так и будет. Я не покину тебя, государь, пока ты в опасности!
– Благодарю тебя за верность, Вэсилэ, – улыбнулся Тохтэ-хан. – Однако же, как ты живёшь, не скучаешь?
– У нас совсем нет жёнок, государь, – покачал головой брянский князь. – Скучно и холодно спать одному…
– Это дело серьёзное! – поднял вверх руку ордынский хан. – Как же мы это упустили? – Он громко хлопнул в ладоши. Рослый бритоголовый раб с русским лицом в мгновение ока предстал перед ханским креслом. – Ну-ка, Симэнэ, – распорядился Тохтэ, – приведи-ка сюда моего гаремного человека!
– Слушаюсь, мой господин! – ответил раб и скрылся из виду.
– Ну, за это не беспокойся, мой славный коназ! – улыбнулся Тохтэ-хан. – У тебя будет жёнка! И не одна! Конечно, не из моего гарема или гаремов прочих знатных людей… Но мой человек знает, как добывать нужных жёнок. И не только тебе, но и всем твоим воинам!


Г   Л   А   В   А   3

В С Т Р Е Ч А   Д В У Х   Д Р У З Е Й

     В конце сентября к можайскому князю Святославу Глебовичу прибыл долгожданный гость – карачевский князь Святослав-Пантелей. Сам можайский князь только что приехал из Ярославля:  принимал участие в похоронах  своего дяди Фёдора Ростиславовича.
– Слава Господу, что вовремя приехал, – говорил он, обнимая и целуя своего карачевского друга, – а мог бы меня не застать.
– Не хотелось бы этого, – буркнул Святослав Корачевский. – Я едва добрался сюда и долго плутал со своими людьми по лесным тропам. Хорошо, что встретили местного жителя, и он проводил нас в Можайск. А так бы намаялись… Где же ты был, мой славный друг?
Князь Святослав Глебович провёл гостя в светлицу, усадил его в большое кресло рядом со своим и рассказал о своей поездке.
– Значит, умер этот беспокойный князь Фёдор?! – воскликнул в изумлении Святослав Мстиславович. – Только что ходил в боевые походы, а теперь вот лежит в сырой земле!
– Так и есть, брат, – кивнул головой можайский князь. – Его добила неудача под Смоленском, позорное поражение от моего старшего брата Александра! Говорят, что он был даже ранен… Но всё это – лишь пустые слова! Если и был он ранен, так только в душу из-за жестокости Александра!
– Однако он был зятем самого царя Ногая, – пробормотал карачевский князь, – и все считали его страшным, беспощадным!
– Это не так, брат, – возразил Святослав Глебович. – Князь Фёдор был не только славным воином, но и очень набожным человеком! Когда он вернулся от Смоленска, разбитый Александром, то сразу же занемог и проявил всю свою душевную доброту: раздал своё имущество, золото и серебро, многие богатства простолюдинам, Божьим странникам и святой церкви! А потом постригся и принял иноческий или ангельский образ! А когда его положили в ярославльской церкви Спаса, от него исходило много чудес! Говорили, что там даже ночью стоял свет и стелился чудесный аромат! И все, кто болел, пришедшие к его телу с верой в Христа, получили исцеление!
– Неужели правда? – воскликнул с восхищением князь Святослав Карачевский. – А до меня доходили слухи, что этот князь Фёдор был зол, безбожен и дружен с погаными…
– Эти слухи распустили мой брат Александр и его сын Василий! – покачал головой можайский князь. – Они ненавидели моего дядюшку Фёдора, а теперь радуются! Но они сами – недобрые и опасные люди!
– Ты прав, мой брат, – поддакнул карачевский князь. – Я не знаю Александра, но вот с Василием познакомился: это жадный и злобный человек! Он приезжал к моему покойному батюшке в Карачев и отнял у меня одну красивую жёнку, мою любовницу, которая после его отъезда не захотела жить со мной и куда-то сбежала!
– Вот как? – усмехнулся князь Святослав Глебович. – Видимо, убежала к своему любовнику в Брянск! Я слышал, что этот Василий большой любитель красивых жёнок и девиц!
– За что мне такое унижение? – возмутился Святослав Мстиславович. – Что я сделал плохого этому непутёвому Василию? Я готов сразиться с ним, чтобы отомстить за свою обиду!
– Сразишься, если Господь этого пожелает! – улыбнулся можайский князь. – Этот Василий уехал в Сарай к молодому царю Тохтэ и ввязался в их татарскую смуту! Там сейчас идёт жестокая война между тем Тохтэ и старым царём Ногаем! Говорят, что Ногай намного сильней соперника! Он без труда одолеет этого Тохтэ и тогда – прощай, буйная голова Василия Брянского! Ногай никогда ему не простит ни унижения своего любимого зятя, ни боевой дерзости! Ведь Ногаева дочь осталась вдовой…
– А ты видел эту вдову? – спросил, покраснев от возбуждения, Святослав-Пантелей. – Хороша ли она собой?
– Я бы так не сказал, – покачал головой Святослав Глебович. – Жёнка как жёнка… Не красавица и не уродина… Только очень худая!
– А хороши ли у неё грудь или зад? – пробормотал в волнении карачевский князь.
– Груди у ней невелики, но вот зад – неплохой! А почему ты об этом спрашиваешь?
– Так я же теперь вдовец, брат! – воскликнул карачевский князь. – У меня только недавно умерла жена! Вот бы посвататься к той татарочке и стать Ногаевым зятем!
– Соболезную тебе, брат, – пробормотал Святослав Можайский, – однако вижу, что ты достойно хранишь свою скорбь и не плачешь… Неплохо бы тебе посвататься к той вдове Анне, как её окрестили… Однако подожди хотя бы год: пусть пройдёт срок траура по покойному, а тогда и решим… Это ты неплохо придумал! И если Ногай одолеет молодого царя, в чём я нисколько не сомневаюсь, ты, брат мой, сильно возвысишься и получишь в приданое всю ярославльскую землю! Не забудь тогда и меня: замолви слово перед царём Ногаем, чтобы он передал мне во владение Брянск… Так, брат?
– Именно так! – перекрестился Святослав-Пантелей. – Но тогда ты, со своей стороны, замолви за меня слово перед этой Анной, вдовой князя Фёдора! Готов ли ты быть моим сватом?
– Готов, брат мой, – улыбнулся Святослав Глебович. – У меня хорошие отношения с этой княгиней и её детьми: только я один из родственников дядюшки Фёдора прибыл на его похороны и сказал о нём много тёплых слов! Туда, в Ярославль, не явился ни один мой брат – ни Александр, ни Роман – обидевшие сирот. Хоть бы после смерти помирились с покойным и покаялись перед ним в своих грехах!
– Ты не боишься поссориться с ними? – спросил князь Святослав Карачевский, глядя с восхищением на друга. – Смоленские князья нынче в силе!
– Нет, брат, – улыбнулся можайский князь. – Чего мне бояться: я же не грех совершил, но выполнил свой родственный долг! Это пусть они боятся гнева Господа!
– Однако же пока гнев нашего Господа падает не на них, а на их недругов! – покачал головой карачевский князь. – Как видишь, они безнаказанно разбили князя Фёдора и довели его до смерти! Разве это не знак Господень?
– Нет, не Божий знак, брат мой, – нахмурился Святослав Можайский, – но лукавого! Ты же видишь, какой нынче тяжёлый год? Со всех сторон приходят печальные известия… Вот только что было грозное знамение на солнце! Средь бела дня вдруг померк свет, и земля погрузилась в полный мрак. Мои люди подумали, что уже конец света!
– Я это помню, – кивнул головой Святослав-Пантелей. – Тогда замычал скот, заметались и раскричались куры! Много случилось бед! А сколько умерло людей!
– Я слышал, что умерли новгородский владыка Климент, славный псковский князь Довмонт, зять великого суздальского князя Дмитрия, супруга князя Константина Ростовского…
– Да,  многие славные люди ушли из жизни в этот год, – пробормотал Святослав-Пантелей. – Понятно, что такое зло не от Господа… Однако если Господь взял к себе этих именитых людей, то им это – великое благо! Но об этом знают только сам Господь и Божьи люди… Да, скажу кое-что о Божьих людях… Я слышал, что наш грек-митрополит Максим приезжал в Брянск, но как долго он там был – не знаю. Однако своей поездкой он показал своё уважение князю Василию! Это для нас – недобрый знак!
– Разве ты не знаешь, брат, – воскликнул с удивлением можайский князь, – что наш славный митрополит совсем ушёл из Киева, не выдержав унижений от татар? Он теперь сидит во Владимире, а владимирского владыку Симеона отправил в Ростов, дав ему там епархию! Так что наш митрополит теперь пребывает в суздальской земле, а в Брянске он только останавливался на пути туда!
– Слава Богу, брат, – улыбнулся карачевский князь. – А я уже, грешным делом, испугался, что митрополит посетил этот убогий Брянск только для того, чтобы повидать князя Василия!   
– Городок вовсе не убогий, брат мой, – покачал головой можайский князь, – и получше Смоленска! Только твой Карачев также хорошо укрыт лесами. Этот Брянск прекрасно защищён! Я бы не отказался обменять свой Можайск на лесной Брянск! Я просил своего брата Александра сделать обмен, но он лишь посмеялся и перевёл всё в шутку! Конечно, Смоленск будет ещё сильней, имея в своих руках недалёкий Брянск. Этот Александр и его сын Василий владеют лучшими городами лесной земли! А нам остаётся только завидовать им!
– Не горюй, брат, – пробормотал князь Святослав-Пантелей. – Вот если мы устроим свои дела и сможем сосватать в следующем году молодую вдову князя Фёдора, тебе не придётся просить милости у своих братьев: мы сами, без больших трудов, возьмём этот Брянск! Поверь моему слову!


Г   Л   А   В   А   4

Х И Т Р О С Т Ь   Н О Г А Я

  Весна 1300 года была тёплой и солнечной. Степи благоухали зеленью трав и ароматом бесчисленных цветов, распустившихся под приветливым солнцем. По ночам шли дожди, орошавшие землю, а утром зелёные заросли травы колыхались под лёгким ветерком. Огромные стада овец и табуны лошадей бродили по берегу Дона вблизи раскинувшегося лагеря ордынского хана. Татарские воины зорко следили за окрестностями и особенно за движением войск старого Ногая на противоположном берегу реки. Минувшей зимой Ногай неоднократно пытался перейти на другой берег, но войска Тохтэ не дремали и решительно бросались в места переправ, препятствуя врагу и истребляя всех, кто имел смелость выйти на другую сторону. В этих стычках особенно отличились севские лучники: охраняемые со всех сторон кольчужными ратниками князя Василия: они разили без промаха.
В конце концов, Ногай, видя безуспешность попыток перебраться со своей многочисленной ордой через реку, решил занять выжидательную позицию.
Хан Тохтэ не спешил. Имея меньшее, чем у Ногая, войско, он не хотел рисковать. С продовольствием у него не было затруднений, особенно при изобилии зелёной сочной травы для скота, воины пребывали в боевом настроении и ещё не утомились от долгого стояния. Тохтэ, по совету Угэчи и сарайской знати, не спешил форсировать события и ещё по одной причине: он всё ещё надеялся на примирение с Ногаем.
Ещё зимой Ногай присылал своих людей в стан Тохтэ на переговоры и предлагал созвать по лету общий курултай татарской знати, на котором обсудить создавшееся положение и установить, кто повинен в ссоре между ним и ордынским ханом.
– Пусть курултай разберётся в причинах наших ссор, – говорили Ногаевы послы, – и установит вечный мир в нашем Золотом Ханстве!
– Надо бы к этому прислушаться, – советовал хану Угэчи. – Курултай нам очень выгоден! Все эмиры и мурзы больше уважают наш славный Сарай, чем стан Ногая… Хорошо бы показать нашим знатным людям, что мы не желаем войны между родственниками, а призываем к миру!
Хан Тохтэ со всей серьёзностью отнёсся и к словам Ногаевых посланцев и своего советника, но тут вдруг случилась очередная стычка на речной переправе, и переговоры были сорваны.
– Коварен и лжив старый Ногай! – сказал по этому поводу Тохтэ. – Похоже, что он водит меня за нос, если с одной стороны предлагает переговоры о мире и курултай, а с другой – устраивает против моих людей вылазки…
– Однако не следовало бы отказываться от переговоров, – советовал Угэчи. – Пусть Ногай проявит себя обманщиком перед всей знатью. Он только потеряет многих своих сторонников! А если будет серьёзно, без коварства, предлагать созвать курултай, то следует согласиться…
То же советовали хану и великий визирь, и мурзы, и темники. Даже князь Василий Брянский, несмотря на то, что горел желанием сразиться с Ногаем, нехотя одобрил возможные мирные переговоры.
– Ну, если он не шутит и не лжёт, – говорил ордынскому хану Василий Александрович, – можно выслушать его мирные предложения. Однако этому Ногаю нельзя доверять! Мой дед, Роман Михалыч, очень любил Ногая и был ему предан… А что из этого получилось? Этот злобный воевода довёл его до преждевременной смерти! Всем известно, что если знатный человек недобр и неблагодарен, то он также лжив и бесчестен!
– Это правда, Вэсилэ, – согласился тогда Тохтэ. – Я не верю словам Ногая…
И вот теперь ордынский хан вновь собрал в своей огромной жёлтой юрте совет из лучших военачальников, мурз, пригласил даже, к всеобщей радости, имама Ахмата, заступившего недавно на место умершего старого главы мусульманской общины. Позвав влиятельного священника, Тохтэ рассчитывал, по совету Угэчи, привлечь к себе всех знатных мусульман.
Тохтэ-хан сидел в своём мягком походном кресле и размышлял. Вокруг него на большом персидском ковре расположились на корточках знатные татары. Князь Василий, как и некогда его дед Роман Брянский, сидел на небольшой скамье прямо напротив хана.
– Пусть будет во всём похож на своего деда, – говорил Тохтэ, – и также сидит на скамье, чтобы сохранить добрую примету! Слава Ромэнэ прошла по всей Орде, и наши люди не раз говорили о его подвигах, вспоминая и его знаменитую скамью!
Князь Василий чувствовал себя на скамье белой вороной. Окружавшие его татары сидели молча, ожидая слов своего повелителя, но кое-кто из них с раздражением поглядывал на русского князя.
– Надо бы преподнести подарки тем злобным мурзам, – думал князь Василий, – и сделать их друзьями! Зачем мне эта непутёвая скамья? Я ведь не просил об этом государя? Однако куда деваться? – И он тяжело вздохнул.
– Итак, мои лучшие люди, – громко произнёс ордынский хан, открыв глаза, – сегодня старый Ногай прислал ко мне своего верного человека и вновь предложил начать переговоры о мире! Он хочет направить сюда своих знатных людей. Этот Ногаев посланник сказал, что он пошлёт своего старшего сына… Что вы на это скажете?
– Пусть тогда присылает своего сына, государь, – молвил Угэчи, сидевший на корточках слева от ханского кресла. – Вот мы и увидим, насколько серьёзно его предложение. Если в самом деле сюда приедет его старший сын Джуке, это будет достаточно надёжно. Но если будет кто-то из младших сыновей… Тогда станут понятны хитрости Ногая…
– Все согласны со словами  славного Угэчи? – поднял голову ордынский хан, глядя на знать. – Никто не против?
– Никто, – пробормотали мурзы.
– Этот совет мудр, государь, – согласился имам Ахмат. – Наше ханство нуждается в мирных переговорах! Аллах не благословит ненужную кровь между родичами!
– А как ты, Вэсилэ? – бросил Тохтэ, глядя на зевавшего, крестившего рот, русского князя. – Тебе скучно и ты хочешь спать?
– Да нет, государь, – сказал, улыбаясь, князь Василий. – Мне вовсе не скучно. Просто я в эту ночь ходил в караул со славным Угэн-батуром и следил за рекой, чтобы недруги не ворвались в наш стан… Однако всё было подозрительно тихо: может опять Ногай задумал какую-то хитрость? Я не верю, государь, этому Ногаю и могу дать только один совет: пусть будут переговоры, но войска должны сохранять полную боевую готовность! Я думаю, да и сердце предвещает, что Ногай опять хитрит и присылает к тебе людей, чтобы отвлечь от своих подлинных замыслов! Близится великое сражение! Я чувствую большую кровь и жестокую битву!
– Твои слова правдивы, Вэсилэ, – усмехнулся хан Тохтэ, – и я сам не верю Ногаю! Пусть же приходят сюда его люди, мы их выслушаем и, может быть, догадаемся о его планах. Эй, Талба! – крикнул он. Из тёмного угла выбежал низкорослый широкоплечий татарин и, пройдя между сидевшими, бухнулся в ноги повелителя. – Сходи-ка, Талба, – распорядился хан, – к моему главному стражнику Шигуши и передай ему, чтобы он дал знак Ногаевым людям у речного брода о нашей готовности принять его посланников на переговоры о мире!
– Слушаюсь, великий государь! – буркнул слуга и, быстро, пятясь к выходу, удалился.
– Значит, вы считаете, что если Ногай пришлёт своего старшего сына, – вопросил Тохтэ, – нам следует ему верить?
– Не следует! – громко сказал князь Василий. – Я не верю Ногаю!
– А верить надо, государь! – возразил имам Ахмат. – Даже плохой мир лучше славной войны!
– Это правда! – пробормотали мурзы и муллы. – Лучше мир, чем война между братьями!
Почти все присутствовавшие поддержали своего имама. И лишь только старый Салджидай-гурген, тесть хана Тохтэ, головы которого так жаждал Ногай, поддержал Василия Брянского. – Урус прав, – сказал он, вставая и качая своей красивой седой головой. – Верить этому Ногаю – значит готовить себе смерть! Переговоры нужно вести, но войско – не распускать!
В это время откинулся полог ханской юрты, и в присутствие вбежал стражник. – Государь! – крикнул он. – Сюда идут Ногаевы послы! Можно впускать?
– Проси! – кивнул головой Тохтэ и с любопытством устремил свой взор вперёд.
В ханскую юрту вошли трое рослых красивых татар. Все они были одеты в богатые шёлковые халаты и треугольные, сверкавшие золотом и драгоценными камнями шапки. Но одеяния каждого из них отличались по цвету. Первый посланник Ногая, шедший во главе, был одет в жёлтые одежды, а его спутники – в зелёные, но различных оттенков. И треуголки, и халаты, и штаны, и даже загнутые туфли были одного цвета и блистали шёлком. Приблизившись к ханскому трону через проход между сидевшими мурзами, которые сдвинулись, чтобы не препятствовать вошедшим, посланники Ногая остановились и низко, поясно, поклонились.
– Салям, Джуке! – сказал повеселевший Тохтэ, узнав старшего сына Ногая. – Как здоровье моего старого отца Ногая? 
– Салям и тебе, великий хан Тохтэ! – ответил Джуке. – Мой батюшка здоров! Он прислал меня сюда, чтобы вести с тобой переговоры о мире, если ты непротив…
– Непротив, сын мой, – улыбнулся Тохтэ. – Давай говорить!
– Я скажу обо всём кратко, государь, – молвил Ногаев сын, ответно улыбаясь. – Мой батюшка велел передать, что он дарует тебе мир без всяких условий и уходит в дальние степи на своё старое кочевье. Он также уводит из твоих земель всех нас, его сыновей! Батюшка кланяется тебе и обещает впредь не ссориться и не обижать тебя! Нам не нужна эта бессмысленная война, радующая наших врагов! От этого только большие расходы и беспокойство в народе… А если хочешь, государь, мы осенью соберём в твоём Сарае курултай. Туда приедут мой батюшка Ногай и все его знатные люди! Там мы окончательно помиримся! Ты с этим согласен?
– Неужели мудрый Ногай отводит своё войско? – покачал головой хан Тохтэ. – Я этому совсем не верю!
– Я говорю правду, государь! – поклонился Джуке. – Я готов отдать за это свою жизнь! Прикажи казнить меня, если не веришь!
– Этого не будет, сын мой, – кивнул головой Тохтэ, – если ты говоришь правду! Мне радостно это слышать! Если вы хотите мира, я вам не буду мешать. Спокойно возвращайтесь в своё кочевье. А осенью созовём курултай… Там обо всём и договоримся…
– Благодарю тебя, великий государь, самый мудрый из всех мудрецов! – громко сказал Джуке, широко улыбаясь и вновь низко кланяясь. – Тогда я пойду к своему батюшке и передам ему твои одобрительные слова. И заверю его с твоих слов, что он может спокойно уходить без преследования твоими воинами!
– Именно так, сын мой! – улыбнулся Тохтэ. Только сейчас, услышав последние слова Ногаева сына, он поверил в возможность мира. – Иди же к своему батюшке и передай ему мои дружеские слова с согласием на созыв курултая!
Старший сын Ногая прижал руку к глазам, затем к груди и вновь, низко поклонившись, повернулся к хану задом и быстро направился к выходу.
– Ну, что, мои верные люди?! – вскричал Тохтэ-хан, как только посланники удалились. – Неужели будет мир и созыв курултая?
– Да, сын мой! – улыбнулся имам Ахмат и с усмешкой посмотрел на князя Василия.
– Это мир, государь! – пробормотали ханские вельможи.
– Похоже на истину, – покачал головой Угэчи, – но…
– Это не истина, а змеиная ложь! – выкрикнул князь Василий. – Я чувствую, что грядёт неминуемая беда!
Но его никто не слушал. Даже старый Ногаев враг, Салджидай-гурген, радовался. – Старый Ногай испугался, – смеялся он, – и вот ушёл в своё кочевье без всяких условий!
…К вечеру стало ясно, что Ногай не обманывал. Ханские дозоры, перешедшие Дон, не обнаружили поблизости ни одного вражеского отряда. Лишь мусор и конский навоз остались от некогда обширного Ногаева лагеря.
– Пусть же собираются мои люди, – решил хан Тохтэ, выслушав разведчиков, – и уходят в Сарай. Пора домой.
– Но близится ночь, государь, – вмешался в разговор ханских людей брянский князь Василий, так и просидевший до самого вечера в ханской юрте. – Пусть твои люди отдохнут, а утром – пойдут. Зачем оставлять себя без защиты? А если это уловка хитрого Ногая? Вдруг он вернётся сюда со всем своим войском?
– Не может быть такого коварства! – возразил Тохтэ. – Все мои люди видели его посланцев, и боги тоже не допустят этого! Пусть же возвращаются домой все утратившие терпение! Никто больше не держит их! Но если ты, Вэсилэ, подозреваешь без причины ложь, – ордынский хан вгляделся в багровое, раздражённое лицо Василия Брянского, – тогда я оставлю для своей охраны один тумен, а завтра утром спокойно поедем в Сарай…
Сказанных ханом Тохтэ слов было достаточно, чтобы его воины, не боясь близости ночи, быстро помчались разбирать свои походные юрты и кибитки…
Когда стемнело, и большая яркая луна оживила своим серебристым светом чёрную степь, на берегу Дона остались лишь охранительные отряды ханского тумена и войско брянского князя Василия.
– Мои верные люди, – говорил Василий Александрович брянским дружинникам, которые обступили со всех сторон князя после его возвращения с ханского совета, – нас сегодня ждёт тревожная ночь! Не смыкайте глаз, мои славные воины! Готовьтесь защищать нашего несчастного царя Тохтэ! Если мы переживём эту ночь, значит, будем жить долго!
Хан Тохтэ со своими жёнами и домочадцами спокойно почивал, в то время как русские воины бдительно охраняли небольшой лагерь.
Не спал и татарский темник Шигуши со своим десятитысячным войском. Князь Василий побывал в его юрте и убедил знатного татарина быть начеку.
– Поверь мне, мудрый Шигуши, – сказал ему Василий Брянский. – Я чувствую Ногаеву хитрость! Он нападёт на нас в эту ночь!
– Это не так, Вэсилэ, – рассмеялся Шигуши. – Наш мудрый государь уверен, что Ногай помирился с ним и давно отсюда ушёл!
– Тогда послушай, славный воевода, – князь Василий вновь приблизился к уху знатного татарина. – Прошлой ночью мне было видение! То ли Божий ангел, то ли кто-то со светлым лицом подошёл ко мне…. И этот дивный человек сказал, что будет жестокое сражение и надо спасать государя Тохтэ! А потом он растворился, как дым в небе!
– А каков был видом тот человек? – заколебался татарский полководец. – Была ли у него белая борода или чалма?
– Была, была, брат, – соврал князь Василий. – У него была белая борода и такая же чалма, как у имама!
– Так это же был славный Пророк! – вздрогнул Шигуши. – Это грозное предупреждение! А почему ты не сказал об этом государю?
– Да так, – покачал головой князь Василий. – Ни государь, ни его эмиры меня не слушали! К чему было такое говорить?
– Дело серьёзное! – вскричал Шигуши. – Пойду к своим людям и прикажу им следить за степью! Им нельзя спать в эту ночь!
– И я предупредил своих воинов, – молвил князь Василий. – Там, в камышах, мои люди спрятали большие лодки, чтобы можно было при надобности переправить на другой берег государя, его жёнок и важных людей. А если будет сражение, и враги нас победят, мы уйдём вслед за государем через речной брод, по мели.
– Якши, ты хорошо всё придумал, – улыбнулся татарский полководец, – а я сейчас пошлю во все стороны летучие отряды…
– Правильно, брат, – поддакнул брянский князь. – А теперь готовься к сражению!
Не успел князь Василий выйти из шатра Шигуши, как на него едва не наскочил здоровенный дружинник, отправленный час тому назад в дозор и ехавший на лошади так тихо, что князь не услышал его.
– Батюшка-князь! – громко сказал он. – Ты прав, как Божий пророк: сюда идут враги! У них несметная сила!
– Зачем ты так кричишь? Ведь враги могут услышать? – спросил молодого воина князь.
– Они от нас далеко, вёрст за восемь, если не больше, – спокойно сказал княжеский дружинник, – и  совсем не спешат. Я помчался сюда, как птица! Видимо, они тайно перешли реку, где-то там, далеко внизу. Давай же пошлём навстречу им наших воинов, чтобы предотвратить угрозу государю!
– Так и сделаем, сын мой, – улыбнулся брянский князь. – Пойду и сообщу об этом татарам! – И он быстро повернулся в сторону шатра Шигуши.
Когда князь Василий со своим войском двинулся на юг, лагерь татарских воинов зашевелился и, буквально на глазах, стал исчезать: татары быстро разбирали кибитки и юрты и складывали их на повозки. При свете серебряной луны их суета напоминала какое-то странное, таинственное действо.
Вот закачалась и исчезла большая юрта ордынского хана, заскрипели, затрещали многочисленные ханские арбы.
– Всё, слава Господу! – сказал, крестясь, князь Василий, спокойно следуя в сторону вражеского войска. – Теперь наш государь перешёл на другой берег!
Примерно через пять вёрст его нагнали отряды Шигуши. Темник неожиданно выскочил откуда-то из темноты, прямо перед брянским князем. – Вот и переправили мы государя со всеми его жёнками и детьми. Его сопровождает тысяча отборных воинов… А мы устроим нашему хану прикрытие! Давай остановимся здесь, в местечке Бахтияри. Якши, Вэсилэ, незачем идти дальше!
Как только объединённое русско-татарское войско остановилось и приготовилось к бою, совсем неподалёку, шагах в двухстах от них, на вытоптанной многими лошадьми и телегами дороге показались вражеские всадники.
– Зачем ждать их?! – крикнул князь Василий. – Пора идти в бой! Слава Брянску!
– Слава! – подхватили брянские воины. – Слава Василию Брянскому! – И они с гиканьем и рёвом ринулись на врага, не обращая внимания на оставшихся на месте татар.
В мгновение ока передовой ногайский отряд был охвачен с трёх сторон и нещадно изрублен.
– Аман! Аман! – кричали татары. – Неведомые враги! Восстал покойный коназ Ромэнэ! Это сам шайтан!
– Слава брянскому князю! – кричали русские, преследуя ногайцев. – Бей лютых врагов!
Эти крики ещё более усилили панику в среде вражеских татар, которые, потеряв в неожиданной стычке множество своих воинов, поскакали, сломя голову, назад.
Но первое поражение не смутило хитрого Ногая. – У глупого Тохтэ нет большого войска, – говорил он, успокаивая подскакавших к нему полководцев. – Это только отряд урусов! Нужно его безжалостно смять! – И полчища Ногая буквально хлынули на брянских воинов, не замечая тяжёлых потерь.
…Окружённый со всех сторон князь Василий отчаянно сражался, отбиваясь от обозлившихся ногайцев. Вокруг него сгрудились его верные дружинники, не уступая врагу ни пяди земли. То тут, то там падали сражённые русскими мечами враги. Однако их было так много, что князь Василий, едва успевавший поднимать и опускать свой тяжёлый меч, стал понимать, что победы не достигнуть. В то же время ногайцы, пришедшие в себя, беспощадно уничтожали русских воинов. Вот пали под жестокими ударами передовые брянские богатыри. – Княже, отходи в середину! – успел крикнуть, умирая, поражённый татарской стрелой в шею, опытный дружинник Вран Любович, рухнувший наземь вместе с конём.
– Плохо дело! – подумал князь Василий, застревая в массе сражавшихся воинов. – Где же мои братья Шигуши и Угэн-батур? Неужели убежали за царём Тохтэ? Тогда мы все ляжем костьми!
И князю в самом деле настал бы конец, если бы не севские лучники братьев Милорадовичей. Огромный татарский богатырь буквально завис над Василием Брянским, подняв рослого породистого коня на дыбы и занеся над русским князем свою длинную кривую саблю, но вдруг покачнулся и рухнул: из шеи поверженного ногайца торчала оперённая красная стрела!
– Молодцы, братья! Слава вам, Милорадичи! – крикнул князь Василий и вдруг оцепенел: прямо из-за холма с визгливыми воплями выскочили новые татарские всадники. Они, однако, не набросились на поредевшие брянские полки, но наоборот, ударили прямо во фланг наступавшим ногайцам.
– Славный Шигуши! – радостно крикнул князь Василий. – Вовремя ударил по ним! Разом охладил пыл этих злодеев!
– Отходите, урусы! – кричали татары Шигуши, отчаянно сражаясь с Ногаевыми воинами. – Прямо к реке! К нашему броду!
– Эй, молодцы! – привстал в седле князь Василий. – Отводите пеших воинов! Быстрей, Милорадичи, поворачивайте к броду!
Пешее брянское войско быстро развернулось и, выполняя приказ своего князя, маршем тронулось к реке. За ними медленно отходили всадники. Сидевшие теперь уже на лошадях севские лучники прикрывали общий отход русских воинов.
– Идём к реке! – крикнул темник Шигуши, подскакавший к князю Василию. – Скорей, коназ урус, потом будет поздно!
– Я не хочу покидать тебя и твоих воинов! – возразил русский князь. – Друзей в беде не бросают!
– Не бойся, урус! – усмехнулся Шигуши, указывая рукой вперёд. – Там, за холмом, засели мои люди. Давай, заманим врагов в засаду!
Услышав это, князь Василий быстро развернулся и, присоединившись к Шигуши, помчался к холму. За ними последовали, покидая поле битвы, последние воины Тохтэ: и русские, и татары.
Ногаевы воины, увидев поспешное отступление врагов, обрадовались. – Вперёд! Вперёд! – кричали они, подхлёстывая коней. – Теперь мы прикончим этого непутёвого Тохтэ!
Но когда они, промчавшись почти две мили, выскочили к речной долине, настигая отходивших неприятелей, на них неожиданно обрушились, пустив перед собой тучу стрел, сидевшие доселе в засаде отборные воины Шигуши, возглавляемые тысячником Угэн-батуром.
Ногайцы опешили, остановились и, не выдержав удара тяжёлой конницы Тохтэ-хана, обратились в бегство.
Пока Ногай и его полководцы, стоявшие в изумлении, разбирались, что к чему, остатки войск князя Василия и темника Шигуши перешли реку.
Уже светало, когда Ногай решился, наконец, двинуться дальше. Его полчища медленно подошли к холму, окружили и уничтожили в одночасье оставленную в засаде тысячу Шигуши. – Вот мы разбили большой отряд, – размышлял про себя старый темник, разглядывая красный бунчук убитого в жестокой схватке тысячника Угэн-батура, – но где же сам Тохтэ?
Лишь подойдя к донскому броду и увидев множество следов, оставшихся от вражеского войска, Ногай понял всё. – Мой сын Тохтэ перехитрил меня, – сказал он во всеуслышание и с досадой опустил голову. – Теперь уже поздно! Поворачиваем, люди мои, назад, в наше отдалённое кочевье!


Г   Л   А   В   А   5

Б И Т В А   П О Д   Д О Р О Г О Б У Ж Е М

  Князь Александр Глебович стоял возле своего походного шатра и с гневом смотрел на отдалённые стены Дорогобужа, у которого он напрочь застрял почти на две недели. Рядом с ним пребывал Роман Глебович, который молча, также как и его брат Александр, смотрел вперёд  и ждал, что тот скажет. 
В это лето князь Александр собирался пойти в Орду с данью и большим войском, чтобы оказать помощь Тохтэ в борьбе с Ногаем и поддержать своего старшего сына Василия. Князь Александр очень беспокоился за сына, который вот уже второй год не возвращался в Брянск, увязнув в долгой войне между двумя могучими татарами.
Собрав большие силы, заготовив продовольствие и корм для лошадей, смоленский князь уже собирался выехать в степь, когда вдруг неожиданно получил неприятное известие: городок его удела Дорогобуж отказался выплачивать свою долю ордынского «выхода». Приехавшие в Смоленск «градские старцы» из Дорогобужа слёзно просили князя освободить их в этот год от налога.
– У нас теперь голод и не до сбора пушнины! – говорили они. – Такая засуха, что совсем не собрали зерна… В лесах не стало зверя и негде раздобыть серебра! Прости нас, великий князь, в этот год!
Великий смоленский князь может и простил бы дорогобужцам их «малые вины», если бы не его непокорный вассал, удельный князь Андрей Вяземский. Последний тоже отказался платить свою долю ордынской дани.
– Я сам буду возить дань в Орду, как это делают суздальские князья! – заявил князь Андрей через своего посланника. – Я не холоп и не смерд, чтобы платить тебе дань, мой брат Александр! Вязьма – мой законный удел, доставшийся от батюшки, поэтому я решил не подчиняться Смоленску!
Такое заявление, конечно, разгневало князя Александра, но, посоветовавшись с братом Романом, он решил на него пока не отвечать.
– Давай, съездим в Орду, – сказал он, – а там, вернувшись назад, подумаем.
В конце концов, князь Андрей был родственником, и с ним нельзя было не считаться. А вот дорогобужцы, управляемые из Смоленска, явно обнаглели.
– Пойду-ка на этот строптивый город, – решил князь Александр, – и сурово накажу горожан! Это дело будет мне как бы прогулкой…
Однако «прогулка» не состоялась. Дорогобужцы, узнав от своих вернувшихся посланников о недовольстве великого смоленского князя и его готовности покарать горожан, не только не испугались, но наоборот, рассердились.
«Градские старцы», не имея возможности собрать нужную для своего князя сумму, созвали городское вече, которое единодушно постановило: не давать князю дань и не открывать перед ним городские ворота. Одновременно городская знать послала своих людей в Вязьму к местному князю Андрею. Последний, выслушав дорогобужских посланцев, некоторое время колебался, не желая окончательно поссориться со своим смоленским родственником. – Эта ссора может превратиться в войну, – говорил он, – и привести к кровопролитию!
Однако бояре напомнили князю об обидах, которые нанёс ему Александр Смоленский. – Разве ты не помнишь, княже, как твой брат Александр Глебыч пожалел тебе славный город Брянск? – сказал, блеснув глазами, вяземский боярин Сладко Радович. – А ведь ещё законный смоленский князь Фёдор Ростиславич повелел, чтобы ты принял тот город и даже дал тебе на это грамотку! Теперь же Брянск принадлежит сыну Александра, Василию! Неужели это правильно?
– Не всё так, мой верный боярин, – покачал головой князь Андрей. – Несчастный князь Фёдор поспешил со своей грамоткой: тогда Брянском владел праведный князь Олег Романович! Зачем же было сгонять того святого человека со «стола» его батюшки?
– Но ведь этот Олег уже давно ушёл в монастырь, и Брянск должен был перейти к тебе! – возразил другой боярин, воевода князя Миша Крутович. – Почему тебя обделили?
– Ты прав! – кивнул головой князь Андрей. – В первый раз я сам отказался от Брянска, но во втором случае я принял бы город… Но мой брат Александр решил по-иному… А грамотку дядюшки Фёдора он не признал! И как ему признать, если он постоянно с ним ссорился?
– Видишь, как упрям и своеволен князь Александр! – сказал Сладко Радович. – А теперь он взялся за Дорогобуж! Вот и решили тамошние лучшие люди обратиться к тебе за помощью… Их поддержали на вече даже простолюдины! Защити их, славный князь! А они тогда возьмут тебя в свои князья и будут посылать своё серебро в Вязьму!
– Вот это уже дело верное! – улыбнулся князь Андрей. – Если славные дорогобужцы захотели, чтобы я стал их князем, я не против! Однако в этом случае нужно большое войско: князь Александр очень силён! А если к нему на помощь придёт его сын Василий из Брянска со своими полками, мы ни за что не устоим!
– Устоим, княже! – весело сказал Миша Крутович. – Князя Василия в Брянске нет: он ушёл со всей своей дружиной в поганский Сарай, и вот уже два года, как там завяз! Зачем было соваться в ордынские дела? Вот если старый Ногай одолеет молодого Тохтэ, этот непутёвый Василий бесследно пропадёт, а Брянск достанется тебе!
– Нет сомнения, что Ногай победит! – вскричал Сладко Радович. –  Все знают, что у него в сто раз больше воинов, чем у Тохтэ! Этот бестолковый Василий обречён!
– Ну, тогда ладно, мои думные бояре, – улыбнулся князь Андрей. – У Александра стало на одну силу меньше. Но он всё равно – соперник не из лёгких и без своего сына… Этот Брянск – как журавль в небе… Иное дело Дорогобуж… Это – ближе и надёжней! Готовь-ка войско, мой славный Миша: будем ждать известий из Дорогобужа! А ты, Сладко, – князь вгляделся в ясные голубые глаза своего боярина, – поезжай тогда в Дорогобуж и передай горожанам, что я принимаю их небольшой город во владение. Я прощаю им дань за этот год и обещаю свою защиту. А если на них пойдёт мой двоюродный брат Александр и им будет трудно, пусть присылают ко мне своего человека с известием!
– Слушаюсь, батюшка-князь! – кивнул головой Сладко Радович.
…А тем временем полки князя Александра Глебовича подошли к Дорогобужу. Но горожане отказались впустить своего князя в город и накрепко закрыли городские ворота.
– Не надо идти к нам, великий князь! – крикнул со стены высокий седобородый горожанин. Если ты нас не жалеешь и не прощаешь мелких обид, тогда здесь нет твоей власти!
– Одумайтесь, горожане! – громко прокричал в ответ сидевший верхом на крупном сером жеребце княжеский воевода Прибислав Суханович, стоявший во главе войска. – Неужели не боитесь княжеской кары?!
– Пусть будет осада! – бросил со стены другой, с величественным лицом, старик. – Мы все решили отказаться от князя Александра! Уходите же прочь!
Воевода повернул коня и поскакал к своему князю, стоявшему со свитой в отдалении.
– Что будем делать, батюшка-князь? – спросил он. – Эти бесстыжие горожане не хотят впускать нас в город!
– Готовьтесь к осаде! – вскричал разгневанный Александр Глебович. – Разбивайте военный лагерь!
И началась долгая, утомительная осада. Чего только не делал князь Александр, чтобы ворваться в город! И посылал к городским стенам своих воинов с лестницами, и обстреливал горожан дальнобойными татарскими стрелами, и пытался сделать подкоп под стены. Однако всё это не принесло успеха. Горожане без труда сталкивали со стен неуклюжие, громоздкие лестницы и сбрасывали вниз княжеских воинов. Да и тяжёлые стрелы княжеских лучников крайне редко попадали в цель, а сами горожане, стрелявшие из-за зубчатых стен, часто поражали неосторожных смолян и те, потеряв десятка два своих воинов, отказались штурмовать город.
Остался один подкоп. Почти десять дней копали смоленские воины твёрдый грунт, но и здесь, наткнувшись на камни, остановились…
Вот и стоял князь Александр, не зная, что предпринять, и лихорадочно думал, не находя ответа.
– А если, брат, отвести от города воду? – спросил вдруг его князь Роман Глебович. – Тогда мы без труда возьмём мятежный город!
– Это хорошая мысль! – нарушил молчание хмурый князь Александр. –  Но где же проходит водяная жила? Вот если бы её найти…
– Уже нашли, брат! – весело сказал князь Роман. – Там, в камне, возле подкопа! Когда наши люди стали бить железом в камень, окоп наполнился водой. Значит, там и есть эта жила!
– Тогда пусть они отведут всю воду от города, – молвил, повеселев, князь Александр, – но так, чтобы сами не провалились в том подкопе…
…Положение горожан значительно ухудшилось, когда они лишились воды.
Из города уже не слышались весёлые крики и песни, молчали и сидевшие на стенах защитники, мрачно глядя вниз на скакавших туда-сюда воинов смоленского князя.
– Вот какое зло мы им причинили! – радовался князь Александр, глядя на город. – А завтра пойдёт на приступ к городу… Пора бы уже с ним покончить!
Утром, едва только взошло солнце, войско великого смоленского князя пошло на последний, решительный штурм.
Пешие воины быстро построились впереди в три ряда, держа над головами на вытянутых руках лестницы. За ними стояли всадники, рассчитывавшие на открытие городских ворот и стремительный вход в город.
Князь Александр с братом Романом стояли позади своего воинства и наблюдали за действиями бойцов. Сыновья Александра, Иван и Мстислав, беседовали между собой неподалёку от отца, а сын князя Романа, Дмитрий, сидел на бревне рядом с ними и с интересом наблюдал за происходившим. Кони князей и их сыновей стояли рядом, удерживаемые слугами и готовые к бою.
– Вперёд, на город, мои воины! – вскричал князь Александр, выхватив из ножен меч. – Слава Смоленску!
– Слава Смоленску! – заорали бойцы и быстро пошли вперёд.
Вдруг неожиданно из-за спины князя Александра, едва не задев его, вылетела длинная оперённая, зелёного цвета стрела и ударила прямо в щит княжича Мстислава.
– Батюшка, сзади – враги! – закричал юный Мстислав. – Спасайтесь!
Князь едва услышал крик сына из-за шума наступавшего войска и повернулся в сторону неведомого врага скорей случайно, глядя с улыбкой на недалёкий лес. – Там враги, брат! – прохрипел он, изменившись в лице от увиденного. – Уже недалеко! Труби же отбой! Надо защищаться!
– Бей врагов, батюшка! Слава Смоленску! – крикнул вдруг юный Мстислав, вскакивая на коня и направляясь стремительным галопом на скачущих из-за леса многочисленных всадников.
– Куда же ты, Мстислав?! – только и успел крикнуть князь Александр, вскакивая в седло и устремляясь за своим сыном.
Протяжный звук рога, из которого подул князь Роман, быстро остановил смоленское войско. Всадники резко развернулись и поскакали вслед за своим великим князем. За ними ринулись пехотинцы, бросившие свои лестницы и вытащившие сверкавшие на солнце мечи.
– На врагов, мои славные воины! – вскричал князь Роман, вскакивая на коня и погоняя его в сторону стремительно удалявшейся конницы. За ним поскакали молодые князья Иван и Дмитрий.
Князь Александр в это время быстро приближался к вражеской коннице. – Эхма, только бы успеть! – думал лихорадочно он, видя спину скакавшего в отдалении сына. – И зачем мой несчастный сын рванулся в эту битву?
Княжич Мстислав между тем ворвался в самую гущу вражеских всадников и как бы растворился среди них.
– Неужели убит?! – буквально взвыл, поднимая своего коня на дыбы, князь Александр. – Только не это несчастье!
В это время его догнали собственные конники.
– Рубите же, мои воины! – закричал, не помня себя, Александр Глебович. – За моего сына Мстислава!
– За Мстислава! – заорали смоленские всадники. – Бей врагов!
Но силы князя Андрея Вяземского были велики. Да и сам он хорошо подготовился к внезапному бою. Удар его конницы был страшен: в одно мгновение вяземцы пробили брешь в нестройном, неготовом к коварному удару войске смолян, а затем стали угрожать его левому флангу, пытаясь выйти в тыл.
В это время подошли смоленские пехотинцы, и, выставив перед собой длинные копья, остановили прорыв вяземской конницы. Завязалась жестокая сеча.
Князь Александр, разъярённый потерей сына и коварством врага, забыв об опасности, кинулся вперёд, размахивая своим тяжёлым мечом направо и налево. Узнав Андрея Вяземского, руководившего своим войском, он ещё больше ожесточился. – Ах ты, убийца, ну, погоди! – закричал он, пытаясь пробиться к обидчику.
– Так ты ещё грозить! – вскипел багровый от ярости князь Андрей, быстро вытаскивая из-за спины свой большой чёрный лук и налаживая стрелу. – Получай!
– У-у-у! – взвыл князь Александр, ощутив тяжёлый удар в голову и падая на землю: стрела, ударив в железный шлем и скользнув вниз, вонзилась ему в бедро.
– Смерть врагам! – вскричал князь Роман, видя падение старшего брата. – За князя Александра, воины! Слава Смоленску!
– Слава!!! – взревели смоленские ратники, пытаясь опрокинуть вражескую конницу.
Князь Андрей почувствовал, что силы смолян не только не убавились, но даже возросли и, видя, как падают то тут, то там его верные воины, решил изменить тактику.
– Эй, Миша! – крикнул он воеводе. – Пошли к городу! Обходи врагов!
– За мной, мои лучшие воины! – вскричал вяземский воевода и быстро поскакал на левый фланг смоленского войска, видя образовавшуюся брешь. – Слава Вязьме!
– Слава!!! – поддержали его дружинники и быстро помчались за своим воеводой. Князь Андрей со своими лучниками последовали за ними.
Решительным единым ударом вяземцы опрокинули левое крыло смоленского войска и быстро устремились, не встречая препятствий, мимо вражеской пехоты прямо к городу. Они проскакали почти без остановки по небольшому железному мосту, приблизились к широко распахнутым городским воротам и, провожаемые растерянными взглядами поверженных смолян, скрылись внутри города. Тут же вслед за ними закрылись ворота.
…Лишь к вечеру князь Александр опомнился от произошедшего, когда его лекарь, вытащив из княжеской ноги стрелу и, замотав рану сухой тряпицей, сказал: – Будешь жить, великий князь, твоя рана не смертельна!
– Неужели так? – пробормотал великий смоленский князь и поднял голову. – Это ты, мой брат Роман?
– Да, это я, – ответил стоявший у одра, весь перевязанный, князь Роман Глебович, плача и вытирая обильные слёзы.
– Ты весь изранен, брат, – попытался улыбнуться князь Александр. – А как же Мстислав? Жив ли мой младший сын?
– Твой сын и мой несчастный племянник убит! – всхлипнул князь Роман. – Вот почему я так горько плачу!
– Убит?! – вскричал князь Александр, как будто не зная об этом: несмотря на то, что он видел, как исчез на его глазах среди вражеских всадников Мстислав, какая-то надежда всё ещё таилась в глубине сердца. Теперь и эта надежда угасла. – Горе мне! – громко зарыдал он, вырывая из седой головы волосы и царапая ногтями лицо. – Зачем теперь мне жить?!
– Надо жить для нас! – громко сказал вошедший в шатёр князь Иван Александрович. – Успокойся, батюшка! Мы, твои старшие сыновья, живы! – И он, склонив голову, тихо заплакал.
– А что с моим войском? – очнулся вдруг князь Александр, глядя на входившего в шатёр сына князя Романа, Дмитрия. – Есть ли у нас силы для жестокой мести?
– Враги положили две сотни наших лучших воинов! – сказал, вытирая слёзы, Дмитрий Романович. – И нет сейчас ни желания, ни сил биться с этими врагами! Нашим людям нужен отдых!
– Скажи тогда Прибиславу, если он жив, – пробормотал князь Александр, ощущая внутреннее оцепенение, – чтобы наши люди разбирали палатки и укладывали тела убитых на телеги. И пусть это сделают побыстрей! Мы уходим от этого проклятого города! Собирайтесь!


Г   Л   А   В   А   6

С М Е Р Т Ь   В Е Л И К О Г О   Н О Г А Я

  Хан Тохтэ восседал в своём золотом кресле сарайского дворца, окружённый приближёнными, сидевшими напротив него на ковре. Князь Василий Брянский на этот раз отклонил предложение хана занять место на скамье и уселся на корточки вместе со всеми. Это нашло понимание у татарской знати. Сарайские мурзы, видя сидевшего среди них по татарскому обычаю русского князя, весело переглядывались, но без тени злорадства или зависти. После сражения с войсками Ногая у местечка Бахтияри, где малочисленный отряд князя Василия отчаянно дрался, прикрывая отход хана Тохтэ, отношение сарайской знати к нему изменилось. Сам ордынский хан похвалил брянского князя за доблесть на ближайшем совете. Теперь князь Василий мог смело говорить своё мнение, не боясь высочайшего гнева, поэтому он сразу же воспользовался своим положением и отказался от скамьи. Большой ценой добился князь Василий «чести ордынской»: в далёких степях на берегу Дона так и остались лежать его верные дружинники, числом свыше ста человек. Ещё больше, около трёх сотен воинов, получили раны или увечья и едва добрались до татарской столицы. Теперь они залечивали свои раны и отдыхали после тяжёлой битвы.
Сарайский хан едва спасся и потерпел своё первое поражение в войне с Ногаем. Однако эта неудача не только не привела к катастрофе, но даже наоборот усилила позиции Тохтэ. Как и предполагал сарайский хан, коварство и ложь Ногая оттолкнули от него многих влиятельных мурз и самых знатных людей, или эмиров, как их называли мусульмане.
Едва ли не каждый день в Сарай прибывали всё новые и новые военачальники, ушедшие он Ногая. К лету войско Тохтэ так разрослось, что он решил готовиться к походу на своего коварного врага.
Ордынский хан послал своих людей в далёкий Дербент за известным военачальником Тома-Тохтэ, которого жаждал переманить на свою сторону или даже уничтожить хитрый Ногай. Без него Тохтэ не решался начинать новый поход. Но Тома-Тохтэ почему-то не приезжал. Ордынский хан сидел со своими людьми уже не первый день, принимая массу гостей, и с каждым днём всё больше беспокоился. – А может мои люди не добрались до Дербента? – рассуждал он про себя. – Или случилась какая-то беда с моим полководцем?
Неожиданно в приёмную залу дворца вбежал верный слуга. – Государь, наконец-то идут твои долгожданные люди! – крикнул он. – Радуйся!
Лицо Тохтэ осветилось, однако в двери показались совсем не те, кого он ждал. Сначала повелитель помрачнел, покачал головой и хотел уже отчитать своего слугу за поспешное сообщение, как вдруг вгляделся в лица троих рослых, богато одетых в дорогие халаты и собольи шапки, знатных татар, и улыбнулся. – Вот уж не ждал я  вас сюда, дорогие гости! – громко сказал он. – Входите же скорей! Неужели мои очи меня обманывают, а уши отказываются слышать? Разве это вы, Мэчи, Сутэн и Сэнгу, лучшие люди Ногая?! Или великая Итиль перевернулась, или ночь поменялась со днём?
Перечисленные ханом важные гости с достоинством подошли к ханскому трону и, обнажив головы, упали на колени.
– Прости же нас, государь, что служили старому Ногаю! – пробормотал, плача и растирая по лицу крупные слёзы, самый старший из них, темник Мэчи.
– Это не наша вина, славный государь, – говорил, рыдая, другой полководец, Сутэн, поднимая вверх свою поседевшую, облысевшую голову. – Мы с давних пор служили этому Ногаю, но воевать с тобой не хотели! Мы искали только повод, чтобы уйти к тебе!
– Когда мы поняли Ногаево коварство, – бормотал третий полководец, Сэнгу, прикладывая к сердцу руки, – так сразу же собрались к тебе… Прости нас, государь!
– Повинную голову меч не сечёт! – весело сказал Тохтэ. – Садитесь же рядом с моими знатными людьми. Вы прощены! Много привели с собой воинов?
– Мы привели с собой всех наших людей, государь! – сказал, усаживаясь на ковёр, старый Мэчи. – Арканы не понадобились. Все пришли сюда добровольно!
– Как велики ваши войска? – прищурился Тохтэ.
– У каждого – больше тумена! – ответил Мэчи. – Есть и скот, и нужный корм в достаточном числе!
– Тогда якши! – обрадовался ордынский хан. – Теперь неверный Ногай не устоит! Боги покарают его за ложь и коварство!
– Великий Аллах всё видит! – вставил своё слово имам Ахмат, также сидевший вблизи ханского трона. – И жестоко карает!
В это время опять открылась входная дверь, и внутрь дворца вбежал всё тот же слуга. – Государь! – вскричал он, не обращая ни на что внимания. – Сюда идёт наш славный Тома-Тохтэ!
– Совсем хорошо! – рассмеялся Тохтэ. – Всё – к одному! Если радость – так вся сразу! Прощаю тебя, мой бестолковый слуга, за шум и громкий крик! Зови же сюда моего любимца!
Тома-Тохтэ вошёл в дворцовую приёмную, быстро приблизился к ханскому престолу и низко склонился перед ханом.
– Салям тебе, мой славный полководец! – весело сказал Тохтэ-хан. – Чего же ты так долго сюда ехал?
– Всё дела, государь, – сказал красивый рослый татарин, примерно сорока лет. – Надо было обеспечить охрану города. Чтобы сохранить Дербент, нужно было оставить там достойных, надёжных людей. Пусть у нас нынче мир с ильханом Газаном, но нельзя терять бдительности! Там ещё дорогой на твою сторону переходили очень многие люди Ногая! Я привёл к тебе почти три тумена новых воинов! Вот это и вызвало задержку… Так что не взыщи, государь…
– Якши, славный Тома, – сказал радостный Тохтэ. – Тебя надо только хвалить, а не порицать! Тогда принимай под своё командование всех моих воинов и готовь их к походу в Ногаевы степи, на моего лютого недруга!
– Слушаюсь, государь! – сказал ханский полководец и, ещё раз поясно поклонившись, уселся на ковер среди сарайской знати.
…Через две недели большое войско Тохтэ-хана, возглавляемое знаменитым Тома-Тохтэ, переправилось через Волгу и быстро двинулось в сторону Ногаева кочевья.
За войском следовали огромные табуны лошадей и отары овец, бесчисленные повозки, в которых сидели верные слуги, рабы и жёны, и большие арбы, груженые необходимыми для войска вещами и припасами.
Лишь голая, чёрная земля, следы костров и навоз оставались после прохода по степи прожорливых людей и животных.
Долго и безуспешно шли сарайские воины, готовясь в любой миг вступить в жестокую схватку, но Ногаево кочевье найти не могли. Лишь на тринадцатый день своих странствий передовые части Тома-Тохтэ наткнулись на следы пребывания Ногаевой Орды. – Ногай ушёл далеко на запад, – говорили разведчики своему полководцу. – Придётся искать его не один день!
Вместе с войском Тохтэ в дальний поход шла и конница брянского князя Василия Александровича, численностью в пять сотен. Татары не стали дожидаться выздоровления раненых брянцев, считая их силы незначительными. Однако от этого уважения к русскому князю у татарской знати не убавилось. – Пусть идут все, кто может, – сказал своему повелителю перед походом Тома-Тохтэ, узнав о доблести русских воинов. – В жарком сражении каждый воин на счету!
Брянские воины с первых же дней похода оправдали надежды татар и добросовестно несли свою ратную службу: бдительно охраняли самого полководца, неусыпно вели ночной дозор и даже добывали вражеских «языков». Через пойманных ими людей Ногая татарский полководец узнал о переходе Ногаем реки Кубань, нападении его войск на город Крым, разграблении этого города и пленении несчастных горожан.
Как то в середине лета в ставку Тома-Тохтэ прибыло ещё несколько Ногаевых полководцев. Они рассказали о неурядицах в стане старого темника. Оказывается, Ногай, вскоре после разорения Крыма, принял в своём шатре знатных татар, просивших его за плененных родственников, и решил отпустить  всех невольников. Это озлобило ногайских воинов, рассчитывавших на продажу захваченных ими людей в ближайших византийских городах и хороший барыш. Татарские мурзы, выражая мнение ногайцев, говорили Тома-Тохтэ: – Мы – верные рабы великого хана Тохтэ. Если государь простит нас за службу коварному темнику, мы сами схватим Ногая и приведём его к государю!
Сарайский полководец одобрительно расценил их предложение и отправил к хану посланника. Однако события развивались так стремительно, что те не успели доехать до Сарая, как в войске Ногая вновь изменились настроения. Сыновья Ногая, видя, что их отец медлит, сами решили навести порядок. Старший сын Ногая, Джуке, послал своего брата Теке к мятежным мурзам, а сам неожиданно напал на других зачинщиков мятежа и беспощадно перебил их. Миссия же Теке сначала не удалась, и он попал в плен к мурзам, не желавшим воевать с Тохтэ-ханом. Однако Теке сумел переубедить охранявших его воинов и переманить их на сторону отца. Более трёхсот человек, освободив Теке, ушли вместе с ним к Ногаю. Но это была капля в море!
В войске Ногая не было согласия, и об этом узнал полководец Тома-Тохтэ. Вскоре из Сарая прибыл сам Тохтэ-хан с шестидесятитысячным войском и решил воспользоваться неурядицами в стане врага. Пока основные силы Ногая стояли поблизости от войск ордынского полководца, Тохтэ неожиданно перешёл реку Кубань и расположился на берегу реки Тарку, неподалёку от Ногаева стана. Ногай узнал о большом численном превосходстве войск Тохтэ-хана и решил вновь схитрить, пытаясь затянуть время. Ссылаясь на болезнь, Ногай лёг на дно арбы и послал к Тохтэ гонца, который сказал ордынскому хану: – Твой раб не знал, что ты сам благополучно пришёл сюда. Вся моя Орда и моё войско принадлежат тебе по праву. А я, твой раб, стар, немощен и болен, потому как провёл всю свою жизнь на службе у твоих отцов. Ссора между нами случилась по вине моих непутёвых сыновей! У меня сохранилась надежда только на тебя, государь: прости же мою тяжёлую вину и гордыню!
Услышав эти слова, Тохтэ заколебался, он всё ещё помнил, как старый Ногай спас ему жизнь и подарил высшую власть. – Может пожалеть этого старого полководца, – спросил он своего советника Угэчи, – и простить его вину?
– Хорошо подумай, государь, – покачал головой Угэчи. – А может здесь опять какая-то хитрость?
В это время в ханский походный шатёр вбежал слуга и доложил о прибытии русских воинов во главе со своим князем.
– Государь, – сказал князь Василий, войдя и низко поклонившись, – только что мои люди поймали Ногаева лазутчика. Он поведал нам, что Ногай послал своего старшего сына Джуке вверх по реке, чтобы он перешёл её и неожиданно напал на тебя. А потом и сам Ногай вступит в бой! Какое коварство! Вот я пришёл сюда со всеми своими людьми, чтобы защищать тебя!
– Вот какой лживый Ногай! – вскричал, сверкая глазами, разгневанный Тохтэ. – Нет ему пощады! Эй, Тулугэ! – Он хлопнул в ладоши. Верный слуга мгновенно предстал перед ним. – Беги же, Тулугэ, к моему полководцу Тома-Тохтэ и передай ему, чтобы он повёл войска на стан коварного Ногая! А теперь, мои люди, – Тохтэ повернулся лицом к своим мурзам, – готовьтесь к жестокой битве! Пора нам добить эту злую и коварную змею в её гнезде! Нельзя упустить такой случай! Пошли же!
И всё войско ордынского хана с шумом и гиканьем ринулось на стан Ногая, сокрушая на своём пути любые преграды.
Понимая, что его дело проиграно, Ногай отчаянно сражался.
…Князь Василий скакал впереди своего полка за самим ордынским ханом и его свитой. Отослав своих мурз на поле битвы, Тохтэ тихо сказал ему не уходить и быть рядом. – Горестно мне оставаться в стороне от сражения, – думал, наклонив голову, Василий Александрович. В это время до его ушей донеслись дикие крики и громкий, доселе неслыханный шум: это столкнулись два огромных конных войска в последнем, беспощадном бою! – Могучий хан! Великий Ногай! Славный Сарай! Всесильный Аллах!! – кричали впереди бесчисленные воины. Пыль клубами валила на посеревшую реку, нёсшую трупы, обломки поверженных повозок и прочие бесформенные предметы.
Но постепенно крики Ногаевых воинов, прославлявших своего полководца, стали стихать. Всё громче и громче раздавались возгласы воинов Тохтэ, ликовавших и уверенных в победе.  – Слава государю Тохтэ! Тохтэ велик! Тохтэ могуч! – разносилось далеко по степи.
Неожиданно из тёмной пыльной тучи перед русскими всадниками появились ногайцы. – Прорвались! – выкрикнул с азартом оживившийся князь Василий.
– Давай же, Вэсилэ! – приказал ордынский хан, останавливаясь и указывая рукой на врагов. – Неужели сам Ногай объявился здесь?
– Сейчас мы ему покажем, государь! – кивнул головой Василий Брянский и, обойдя со своими людьми Тохтэ-хана и его приближенных, крикнул: – Слава могучему царю Тохтэ! Смерть презренному Ногаю! В бой, мои непобедимые воины!
И все брянские воины стройно, как на учении, быстро поскакали за своим князем.
– У Ногая мало людей, – думал князь Василий, преследуя врагов, – человек…семнадцать! Теперь не уйдут! Ого-го-го! – крикнул он вдогонку ногайцам. – Не убегайте! Сдавайтесь, если хотите жить! Будем стрелять!
Ногай, услышав призывы князя Василия, что-то крикнул в ответ и резко остановился. Его отряд тоже прекратил скачку и сгрудился возле своего повелителя.
– Сдавайтесь! – вновь крикнул князь Василий. – У вас нет иного пути!
Но татары не послушались его и выхватили свои длинные кривые сабли.
– Ногай не сдаётся тебе, раб урус! – крикнул старый темник. В это время откуда-то из-за холма наперерез русскому отряду выскочили новые враги – целая конная сотня.
– Это мой верный Хутула! – с радостью вскричал Ногай. – Ну, теперь держитесь, урусы!
Разъярённые татары, набросившись на дружину князя Василия, выпустили перед собой тучу стрел. – О, Господи! – только и успел выкрикнуть севский воевода Славко Милорадович, падая на растоптанную траву. – Держись! – крикнул его брат Любим. – Мы тебя не выдадим! – И он устремился, натянув узду, на вражеский отряд. В мгновение ока ногайцы подняли его на свои длинные пики и, растерзав несчастного русского лучника, швырнули бездыханное тело на землю.
– Ах, вы, лютые звери! – заорал, не помня себя, Василий Брянский. – Убиваете жалких стариков! Смерть Ногаевым иродам! – И он, подхлестнув коня, ворвался в самую сечу. За ним устремились разгневанные брянские дружинники. – Бей! Руби! Рази гадов! – кричали они. – Смерть Ногаю! Слава Брянску!
Ногаевы татары сражались отчаянно, но молча. Их воины, казалось, успевали повсюду. Однако сказывалось численное превосходство и настойчивость брянских воинов. Постепенно ряды ногайцев редели. Увидев, что русские одолевают, Ногай подал знак своим людям, что пора уходить.
– А, проклятая козюля! – закричал князь Василий, увидев, как Ногай повернулся к нему задом. – От меня не уйдешь! Эй, мои славные воины, стреляйте же в них быстрей!
Брянские лучники, выполняя приказ, немедленно выхватили луки. Разгорячённые боем татары совсем позабыли об этом умении русских: почти все стрелы попали в цель, и в их конном отряде образовался широкий проход.
– За мной, славные воины! – вновь закричал князь Василий и поскакал на врага.
– Вжик! Вжик! – свистели стрелы севских воинов, и вражеский отряд быстро, на глазах, таял.
Пока разъярённые, втянувшиеся в битву, брянцы беспощадно добивали Ногаеву сотню, небольшой отряд во главе с князем Василием настигал темника Ногая.
– Получай же, лютый враг, за моего деда! – торжественно, на татарском, провозгласил брянский князь, поднимая свой боевой меч.
– Смерть вам, лютые убийцы! – закричали проскочившие вперёд брянские дружинники, выбивая из сёдел последних спутников Ногая.
– Почему ты так говоришь?! – вдруг прохрипел Ногай, резко поворачиваясь к русскому князю и пытаясь достать его своей саблей.
– Это ты, злобный Ногай, погубил моего деда, славного князя Романа! – буркнул князь Василий, отбивая мечом сабельный выпад Ногая.
– Я не губил твоего деда! – крикнул Ногай и тяжело задышал. – Ромэнэ был мне другом, а не врагом!
– Ты лжёшь?! – ещё больше разъярился князь Василий и изо всех сил ударил врага мечом.
– Эх, старость! – простонал татарский полководец, не имея силы отбить удар Василия Брянского.
– Крак! – тяжёлый меч русского князя, скользнув по железному шлему Ногая, с силой опустился на плечо старого воина.
– Ох-хо, – вздохнул Ногай, схватившись руками за грудь. Алая кровь густым потоком хлынула на чёрную землю, орошая его кольчугу.
– Я умираю, славный урус! – громко сказал некогда именитый татарский полководец, прижавшись своим грузным обмякшим телом к верному коню. – Однако же, – он открыл свой единственный глаз и улыбнулся, – ты видишь, что я – настоящий Ногай? Отведи же меня к моему государю Тохтэ, великому хану!
Глядя в искажённое болью, но мужественное лицо отважного воина, князь Василий почувствовал жалость. – Вот и славная победа, – подумал он, – но на душе нерадостно! В этой мести совсем нет сладости! Этот Ногай велик и могуч даже со своей смертельной раной!
В знак уважения к умиравшему полководцу, прозывавшемуся на Руси царём, князь Василий соскочил со своего коня на землю, подошёл к молчавшему всаднику и взял его коня за повод. Окружившие своего князя брянские воины смотрели на него во все глаза: ещё бы, их брянский князь поверг самого Ногая!
…Князь Василий медленно вёл красивого чёрного скакуна с лежавшим на нём, как бы приросшим к конской холке, всадником. Брянские дружинники тихо следовали за ними, постепенно приближаясь к ханскому шатру.
Уже смеркалось. Пахло рекой, затхлой тиной, сырой землёй и кровью.
– Прощайте же родные степи и дивные небеса! – промолвил вдруг Ногай, как бы читая молитву. – Я умираю не на старческом одре, но на своём боевом коне! Это достойный конец для старого воина! Благодарю вас за это, мои боги! Я ухожу к славному Предку! – С этими словами старый седовласый полководец вытянулся и затих.
– Он умер, княже! – закричали брянские воины. – Пришёл конец старому злодею!
– Вот тебе, государь, этот поверженный Ногай! – сказал князь Василий, склонившись перед ханом Тохтэ, неожиданно вышедшим из своей юрты. – Он погиб, волей Господа, от моего меча!
– Благодарю тебя, храбрый Вэсилэ! – сказал Тохтэ, глядя на мёртвое тело. – Сами  боги избрали тебя орудием моей мести! Я не забуду твоих славных дел и верной службы! Ступай же на отдых, отважный урус, и никому не хвастай о своём подвиге! Пусть все думают, что Ногай был повержен в жаркой битве не тобой, а неизвестным воином! Все-таки Ногай – человек ханской крови! Не стоит раздражать наших знатных людей… Но помни: теперь ты будешь у меня во дворце не жалким слугой, а желанным гостем! Иди же, Вэсилэ, и радуйся: ты заслужил своё прозвище «Хоробит»!


Г   Л   А   В   А   7

В З Я Т И Е   Ш В Е Д С К О Й   К Р Е П О С Т И

  Весной 1301 года большое новгородское войско, включавшее в себя суздальские полки, вышло из Великого Новгорода. Возглавлявший рати великий суздальский князь Андрей Александрович спешил. Новгородцы очень долго добивались прихода князя Андрея: своими силами они никак не могли справиться со шведами, занявшими побережье Невы и построившими на новгородской земле город-крепость, назвав его Ландскроной, или по-русски – Венец земли. Опасное соседство с могучими завоевателями пугало новгородцев. Не одно столетие отбивались они от шведов, но такого, чтобы враги прочно утвердились на их земле, ещё не было. Вот почему новгородцы без конца посылали людей не только к своему князю Андрею, но и к другим влиятельным князьям – Александру Смоленскому и Михаилу Тверскому.
Князь Александр Глебович, имея свои нерешённые проблемы, помочь новгородцам не захотел. Но Михаил Ярославович Тверской от их предложения не отказался.
Верные люди сообщили великому князю Андрею Суздальскому о согласии тверского князя, и он сразу же решил поехать в Новгород, боясь потерять этот богатый город, выплачивавший ему неплохое жалованье. Поэтому он старался действовать как можно быстрей, чтобы опередить своего соперника. Не делая привалов, князь Андрей вёл своё войско по грязным, ещё не просохшим после таяния снегов дорогам и, наконец, приблизился к шведской крепости Ландскроне.
Как оказалось, враги не теряли времени зря и, пользуясь медлительностью новгородцев и неурядицами среди русских князей, построили довольно внушительный городок. Деревянные дубовые стены крепости величественно возвышались на большом прибрежном холме. С одной стороны крепость была защищена глубокой, полноводной Невой, с другой – лесом и, казалось, взять её не смог бы никто.
Шведы, ещё за два дня до прихода русских войск, совершая разведывательные поездки по Неве, обнаружили неприятеля и готовились дать ему отпор. Сам любимец шведского короля, славный витязь Стен, руководил гарнизоном Ландскроны. Он настолько был уверен в своих силах и способностях выстоять против новгородцев, что даже не прислушивался к советам других шведских полководцев.
Так, когда его прославленный воин Амундсен предложил ему послать людей в Швецию за помощью, Стен ответил: – Зачем без нужды беспокоить великого маршала? Нам самим по силам одолеть слабого противника!
Напрасно прочие знатные шведы пытались переубедить его, ссылаясь на сведения разведки о многочисленном войске русских, Стен остался при своём мнении, лишь усилив контроль над стражниками, нёсшими охрану крепостных стен.
Войско великого князя Андрея, нагрянув под самые стены крепости, сразу же начало осаду, «не мудрствуя лукаво».
Без отдыха, без разбивки боевого лагеря, русские кинулись с быстро связанными длинными лестницами к стенам Ландскроны и попытались сходу взять крепость.
Шведы, не ожидавшие от противника такой наглости, едва не позволили русским захватить стены и ворваться в город. Лишь из последних сил, поснимав часть воинов с менее уязвимых участков, они отбили эту угрозу, но русские, воспользовавшись сражением на стенах, сумели нанести им колоссальный урон, подкравшись под шумок к одной из самых больших крепостных башен и, забросав ров корзинами с сухими ветками, облитыми горючим маслом, подожгли её.
В этой башне хранился весь запас продовольствия, рассчитанного на длительную осаду. И вот теперь, когда шведы, увлечённые битвой, заметили чёрный дым, поваливший из башни, было уже поздно.
– Ну, что, премудрый Стен, – сказал тогда Амундсен, – теперь ты понял, что надо было «побеспокоить» маршала?
Шведский военачальник осознал свою ошибку, когда уже исправить её было невозможно. – Что ж, – решил он, – придётся посылать человека к русскому князю…
Князь Андрей Александрович сидел в это время на холме в мягком походном кресле, окружённый своими видными людьми, и с интересом наблюдал, как мечутся на стенах шведы, пытаясь отразить натиск его воинов. – Гибель этих злодеев неминуема! – сказал он, усмехнувшись.
– Однако мы пока ещё не взяли вражеские стены, – возразил ему боярин Окула Смагович. – И, как видно, не возьмём их в первый день!
– Возможно, – кивнул головой Андрей Суздальский. – Но я вижу, что горит главная крепостная башня! Дым густой и чёрный! Неужели загорелось зерно? Нет сомнения, что у свеев горят запасы продовольствия! Разве устоят враги без запасов против нашего войска? Их сдача – только дело времени!
– Это так, – согласились окружавшие князя бояре.
– Смотри же, великий князь, кажется, эти непутёвые свеи вывесили белый флаг? – пробормотал один из них.
– Я всё вижу, мои верные люди, – улыбнулся князь, – но пусть не надеются на мир и переговоры: я навеки искореню свейское зло!
В это время неожиданно отворились ворота вражеской крепости, и из неё вышел высокий бородатый воин, державший в руках большой белый лоскут. – Русы! – крикнул он. – Мы просим переговоров!
– Что он там вопит? – спросил с усмешкой князь Андрей.
– Просит мира, государь, и переговоров! – ответил ближайший к нему боярин Сотко Лютович. – Только что подбежал мой человек и сказал об этом!
– Зачем мне эти переговоры? – рассмеялся князь Андрей. – К чему это? Эй, мои верные люди! – крикнул он, вставая с кресла. – Ну-ка же, вперёд, на город! Пора идти на последний, беспощадный приступ!
– Не надо этого приступа! – громко сказал покрасневший от досады новгородский боярин Твердило Славович, стоявший неподалёку. – У нас уже столько раненых после первого нападения… Твои суздальцы тоже серьёзно пострадали и устали! Неужели тебе не жаль наших воинов?
– А зачем их жалеть? – бросил, насупившись, князь Андрей. – У нас большое войско! С такой силой мы можем биться целый год! На Руси всегда хватало простонародья! Пусть сражаются без жалости! Нечего щадить врагов!
– Да не врагов, батюшка великий князь, – возразил неугомонный новгородец, – а твоих собственных воинов! И если не жалеешь своих людей, то моих не гони на смерть! Что я буду говорить почтенным горожанам, если привезу их сыновей в гробах? Мне этого не надо!
– Слава Новгороду и суздальскому войску! – вскричал князь Андрей, не обращая внимания на слова новгородского боярина, и выхватил меч.
– Слава великому князю Андрею! – закричали его военачальники, потрясая мечами и призывая своих воинов идти на приступ.
– Слава! Слава Новгороду! Слава великому князю Андрею! – понеслось далеко вокруг, и огромная серая масса русских воинов, зашевелившись, потянулась к вражеской крепости.
Растерянный шведский парламентёр стоял, бесплодно махая своей белой тряпкой и крича во всё горло какие-то слова, не слышные из-за шума, поднятого русскими ратниками. Наконец он, увидев надвигавшихся  на него со всех сторон врагов, резко повернулся и скрылся во тьме. Крепостные ворота быстро закрылись.
– Пропало наше дело! – буркнул славный шведский воин Амундсен, глядя на своего военачальника.
– Что ж, – вздохнул седовласый Стен, потирая покрытый боевыми шрамами лоб, – значит, такова  наша судьба! Нам остаётся только отчаянно сражаться, чтобы достойно умереть! – И шведы, понимая свою обречённость, бросились на наступавших русских со всей силой и яростью, не щадя ни своих, ни чужих воинов.
Войска обеих сторон несли огромные потери, и, вопреки надеждам князя Андрея, осада затянулась.
Прошел ещё день, два, неделя, а шведы всё не сдавались.
– Откуда же берут силы эти нечестивые свеи? – вопрошал князь Андрей на очередном военном совете, созванном им по причине вражеского упорства.
Бояре и старшие дружинники князя молчали и смотрели перед собой невидящими глазами. Они стояли перед своим князем и ждали, что же он опять им предложит. Новгородская и суздальская знать прекрасно знали и понимали причину затяжной осады и винили во всём только своего князя.
– Если бы ты, великий князь, согласился тогда на переговоры, – думал боярин Окула Смагович, – мы бы уже давно взяли город и ушли домой… А теперь враги озлобились, не видя спасения…
Так считали и остальные.
В это время к княжескому шатру подскакал рослый, одетый в кафтан знатного новгородца всадник в высокой бобровой шапке.
Князь сидел перед своим шатром в большом чёрном кресле. Знатные воины и бояре, стоявшие рядом, с интересом ждали новостей. Новгородский посланник протолкался через них, неохотно расступавшихся, и подошёл к князю. – Здравствуй, господин великий князь! – сказал он, поясно поклонившись.
– Здравствуй и ты! – кивнул головой великий князь Андрей, с любопытством разглядывая незнакомца.
– Я из Великого Новгорода, княже, – сказал, улыбаясь, посланник,  – к тебе с известиями!
– Я понял, что ты новгородец, – нахмурился Андрей Александрович. – Говори же, что там приключилось?
– У нас случилось немало событий, господин, – ответил новгородец. – Меня прислал к тебе посадник, чтобы довести до тебя решение Совета лучших людей…
– Чем же они недовольны?! – возмутился князь. – Долгой осадой?
– Дело не в осаде, пресветлый господин, – покачал головой новгородский боярин. – В город приезжал посланец князя Михаила Тверского и получил грамоту от славного Новгорода! Теперь князь Михаил – такой же, как и ты, защитник нашего города! Если будет вражеская угроза нашей земле, князь Михаил придёт на помощь со всем своим войском! А сейчас князь Михаил на пути в Новгород: он хочет сразиться со свеями! Если ты, великий князь, не одолеешь к жаре этих непутёвых свеев, то сюда придёт Михаил Тверской!
– К чему всё это? – возмутился князь Андрей. – Разве я сам не обеспечу защиту вашей земли?
– Я ничего не знаю, – ответил новгородский посланник, – и только передаю тебе слова нашей знати…
– Передаю, передаю, – пробормотал раздражённый князь Андрей. – Однако и здесь мне нет покоя от этого князя Михаила! Вот уж напасть! Только недавно враждовал с братом Дмитрием, а когда он умер, объявился новый враг?! Нет никому спасения на нашей земле! А тут ещё идти в Орду! А там молодой Тохтэ, как я недавно узнал, беспощадно разгромил и прикончил царя Ногая! Теперь молодой царь Тохтэ в силе… Он наверняка в обиде на меня… Я же ведь ничем ему не помог в войне с Ногаем… Но ведь никто из наших князей тогда в Орду не ходил?
– Туда ходил лишь один брянский князь Василий, – сказал новгородский посланник, – и славно сражался за царя Тохтэ!
– Повезло этому Василию, – угрюмо молвил князь Андрей. – Вряд ли кто тогда верил в победу царя Тохтэ! Теперь этот брянский князь будет обласкан татарами! А его Брянск вернёт себе славу великого города, как во времена Романа…
– Почему же ты сам, великий князь, туда не пошёл? – усмехнулся Твердило Славович. – Кто мешал тебе добывать боевые почести? Брянский князь Василий – настоящий храбрец! Он заслужил большую славу и царскую похвалу своим ратным трудом и мужеством! Он не стал бы понапрасну посылать своих людей на эту крепость и безжалостно губить их! Мне не раз говорили, что этот Василий Храбрый, также как и его великий дед Роман, бережёт своих воинов и не растрачивает без смысла их жизни!!
– Что за дерзость?! – вскричал, багровый от гнева, князь Андрей. – Неужели ты осмеливаешься сказать такое мне, великому князю?
– Осмеливаюсь, великий князь! – спокойно ответил отважный новгородец. – Я не какой-нибудь дурак, а знатный боярин, и не боюсь твоего гнева! Мы, знатные новгородцы, свободны говорить правду кому угодно! Ты бы лучше прислушался к нашим словам, а не злился! Известно, что такой князь, который не бережёт своих людей, никогда не добьётся ни славы, ни боевых успехов!
– А-а-а! – закричал князь Андрей. – Значит, я не берегу этот презренный люд? Эй же, эй! – он поднял вверх свой большой, сверкавший на солнце меч. – Сейчас же возьму этот жалкий город! Пошли на приступ, мои славные воины! Пусть видит глупый новгородец, что не жалость, а решимость берёт города! Слава Суздалю!
– Слава! – закричали дружинники князя Андрея и помчались вперёд, размахивая мечами.
– Слава! – подхватили остальные воины, устремляясь к осаждённому городу.
Обессиленные защитники шведской крепости, собрав последних воинов, бросились на стены, обороняя свой жалкий, обгоревший форт.
Новгородские ополченцы пустили в ход пращи и луки. На городские стены обрушился град камней и стрел.
Этот приступ стал последним для защитников крепости. Как только русские пробили в одной из стен крепости брешь и ворвались в город, они неудержимым потоком заполонили всё городское пространство. Не прошло и часа после начала решительного штурма, как от несчастных шведов осталась лишь небольшая горстка, засевшая в погребе.
Великий суздальский князь Андрей въехал в горевший вражеский город с гордостью и величием, восседая на своём породистом жеребце, подаренном татарами.
– Видите, как надо сражаться? – надменно сказал он ехавшим с ним рядом знатным новгородцам. – Если бы вы не мешали мне, я бы уже в первый день взял этот город! Как там, молодец, есть ли пленные? – спросил он своего верного слугу.
– Наши люди перебили почти всех шведских воинов. Погиб даже их полководец, некий Стен, – сказал довольный Собеслав Усидович. – Да вот их жалкие остатки засели в подвале… Может порешить их огнём или стрелами?
– Пусть сдаются в плен, – усмехнулся великий суздальский князь. – Зачем убивать этих беззащитных шведов? Вот недавно новгородский боярин обвинил меня в бессердечии… Пусть же все видят, какой я, великий князь Андрей, на самом деле! Я не жесток, а справедлив и добр душой ко всем людям!


Г   Л   А   В   А   8

Т Р Е В О Г А   В Л А Д Ы К И   А Р С Е Н И Я

  – Разве можно отвергать свою супругу, данную Господом, сын мой? – говорил владыка Арсений князю Василию, сидя на скамье напротив собеседника, который удобно устроился в своём большом княжеском кресле.
– Зачем так говорить, владыка? – улыбнулся князь Василий. Он был в хорошем настроении и только что вернулся с удачной зимней охоты: его верные дружинники вместе с опытными брянскими ловчими затравили матёрого медведя и двух кабанов. – Неужели всё это из-за моего терема?
– В том числе из-за терема, сын мой, – покачал головой черниговский епископ. – Ты поселился в том охотничьем тереме не по воле Господа, но из-за греха! – владыка огляделся. – Этот новый терем будет ещё больше, чем твой главный, княжеский… Значит, ты перебрался туда от своей княгини?
– Я давно хотел, святой отец, – опустил голову князь Василий, – жить в тереме и отдыхать, а не ссориться. Мне надоели бесконечные вечерние споры с супругой Еленой… Княгиня хороша собой, но не добра душой! Я хотел помириться с ней, когда приехал сюда на княжение… И сначала всё шло хорошо… Но вот моя Елена опять стала сердиться и ругаться! Надо же такому случиться! В прошлом году я вернулся домой после жестокой войны, усталый и сердитый, надеясь получить любовь и ласку, а увидел лишь злобу и раздражение! Вот как встретила! Поэтому я решил срубить себе охотничий терем и туда перебраться. Чтобы отдыхать там душой…
– Однако не следует отрекаться от своей супруги, – сдвинул брови владыка. – Господь такими создал жёнок… В их душах нет покоя, а только смута и томление! Поэтому их надо укрощать лаской и любовью… Тогда они будут жить тихо и спокойно…
– Я пытался так делать, – пробормотал брянский князь, – но наша жизнь совсем не клеится! Может моя Елена хочет детей, да всё никак у неё не получается? Разве из-за этого она злится?
– И это может быть причиной, сын мой, – улыбнулся епископ. – Увы, каждой жёнке нужны дети. А когда детей нет, они пребывают в тоске и горе… Твоей супруге было нелегко терять своих младенцев! Но на то – Божья воля! Господь даёт и детей, и супруга! Здесь ничего не поделать… Впрочем, жёнки страдают и злятся даже, если у них премного детей! Значит, это ещё не всё… Тут есть и другое! Ты любишь, сын мой, многих жёнок, не думая о грехах! Разве ты не ходил к сторонним жёнкам после примирения со своей супругой?
– Ходил, владыка, каюсь, – вздохнул князь Василий, – и частенько, если говорить всю правду. Но супругу не покидал… Что же делать, если сам ордынский царь надарил мне столько жёнок? Ещё раньше он дал мне трёх девиц, а после Ногаевой войны, в прошлом году, государь подарил четырёх прелестниц, как свой особый дар, и я привёз их сюда, в наш славный Брянск…
– И что же ты хочешь от своей супруги? – возмутился владыка. – Разве у тебя будет с ней мир, если ты познавал в Орде трёх красивых жёнок?! Да с целой толпой блудниц прибыл из Орды? Вот твоя супруга увидела соперниц и рассердилась! Где же ты сейчас их держишь?
– Да так, святой отец, сначала они проживали в доме моего купца Стойко, и я ходил туда, – тихо ответил князь Василий. – А теперь перевёл их на жительство в новый терем. У каждой из них есть своя светлица, и если кто из них пожелает поселиться отдельно – пожалуйста! Я к ним хожу по мере надобности…
– Сразу ко всем семи? – вздрогнул владыка. – Неужели ты такой могучий муж? Тогда ты превзошёл самого покойного князя Романа, царствие ему небесное! – епископ перекрестился.
– Ну, так не скажешь, святой отец, – смутился князь Василий. – Я не хожу ко всем сразу, но так…по очереди. А нынче я заметил ещё одну красивую девицу, лучшую из всех! Липку Кривичну! Ту самую, что принесла нам сейчас  квас. Теперь она моя ключница. Но со мной ещё не ложилась… Всё пока ломается…
– Неужели так, сын мой?! – вскричал епископ Арсений. – Это же уже восьмая? Да ещё зазноба твоего батюшки?! Разве это правильно, сын мой? А не обидится ли твой батюшка?
– Не обидится, святой отец, – усмехнулся князь Василий. – Зачем же он тогда  бросил её? Теперь эта девица или прекрасная жёнка – моя! Но она пока ещё сильно обижается на моего батюшку, из-за чего не хочет идти в мою постель! Она также ревнует меня к остальным жёнкам. Ничего, уломаю! Но если она будет мне по душе, я брошу всех других жёнок: уж очень она хороша!
– Вот какая беда! – пробормотал священник. – Я начал тебя наставлять, но услышал столько всего постыдного! Откажись, сын мой, от этого блуда и вернись к своей красавице-супруге!
– Ты видел, святой отец, эту Липку? – усмехнулся князь. – Неужели она не хороша и не лучше моей супруги?
– Это, конечно, так, сын мой, – пробормотал владыка, – твои девицы хороши и прекрасны лицами… Таких красавиц не найдёшь во всём свете. А твоя Липка – настоящая царица даже среди них! Однако надо ограничивать свои желания! И возвращаться к своей супруге!
– А разве мой славный дед, Роман Михалыч, не любил красивых жёнок? – улыбнулся брянский князь.
– Любил, сын мой, – согласился епископ, – однако только одну красавицу Домену, которая была очень похожа лицом и добротой на его прежнюю зазнобу! Вот если бы и ты полюбил только одну девицу, а не окружал себя целым сонмом греховных жёнок, тогда грех был бы не столь велик…
– Там, где есть одна зазноба, и восемь пройдёт, – махнул рукой князь Василий. – Что тут поделать? Однако поживём-увидим… Расскажи мне, святой отец, последние новости. Что тебе удалось узнать?
– Ко мне приходили Господни люди, – покачал головой епископ Арсений. – Они поведали мне немало. Опять нет мира в суздальской земле! – И владыка подробно рассказал об известных ему событиях.
Князья опять ссорились и мирились. Они собрались на свой съезд в городе Дмитрове, долго спорили, ругались и лишь только после взаимных уступок успокоились.
Великий суздальский князь Андрей снова был вынужден передать часть своих земель родственникам и, в первую очередь, ненасытному Даниилу Московскому. Лишь Михаил Тверской остался недоволен решением очередного княжеского съезда. Он очень хотел, чтобы князь Иван Переяславльский пообещал ему Переяславль на случай своей кончины. Все знали, что бездетный князь Иван тяжело болен и едва приехал в Дмитров. Но когда Михаил Тверской напомнил всем о нездоровье несчастного переяславльского князя, последний рассердился и уехал в свой удел, обиженный на князя Михаила.
Так бы и закончился этот нелёгкий 1301 год, если бы не князь Даниил Московский.
Он начал жестокую войну со своим соседом – рязанским князем Константином. Князь Даниил давно и с жадностью поглядывал в сторону рязанских земель. Вначале он хотел заручиться дружбой с рязанским князем, но последний ни в какие союзы не вступал и дружить с беспокойным московским князем отказался.
После очередного раздела великого суздальского княжества князь Даниил получил не только земли своего брата Андрея, но и узаконил общекняжеским согласием захват части земель рязанского удела. Чтобы напугать и крепко привязать к себе рязанского соседа, Даниил Московский решился на войну с ним. Он долго думал, собирал войска и, наконец, пошёл на столицу рязанского удела – Переяславль-Рязанский.
В свою очередь, князь Константин Романович, сын известного мученика, погибшего в Орде, не стал отсиживаться за крепкими стенами и послал своих людей в Сарай за помощью. Серебро и богатые подарки сделали своё дело, и ордынский хан прислал своему рязанскому даннику небольшое татарское войско.
Узнав об этом, московский князь Даниил не смутился и вторгся в рязанский удел.
У стен Переяславля-Рязанского состоялась жестокая битва.
Хорошо подготовленные многочисленные полки князя Даниила одолели противника. На поле брани были разбиты не только рязанцы, но и присланные из Сарая татары. Тем не менее, потерпевшие поражение войска князя Константина отошли в город и засели, надеясь отбиться от московских войск за дубовыми стенами.
Но князь Даниил был достойным потомком своих суздальских предков и, не желая осаждать сильный город, предложил князю Константину переговоры. – Мне нужны только твоя дружба, брат, и союз, – говорил посланец Даниила, передавая слова своего князя Константину Романовичу.
Доверчивый рязанский князь вышел со своими лучшими боярами из города и явился в шатёр князя Даниила. Последний предложил ему немедленный мир и союз, но на условиях подчинения рязанской земли Москве.
– Будешь почитать меня, как своего отца, – сказал князь Даниил. – А как залог твоей верности – целуй же крест!
Князь Константин не хотел стать вассалом и данником Москвы и решительно от такого «союза» отказался.
Тогда разгневанный князь Даниил, проявив вероломство, приказал своим воинам схватить князя Константина и его бояр и объявил их своими пленниками.
– А теперь прикажи своим людям открыть ворота города, – потребовал князь Даниил Московский, – и впустить туда моих воинов!
– Этого не будет! – сказал с горечью в голосе князь Константин. – Рязанцы не откроют ворота моего славного Переяславля! Пусть я умру в твоём плену, но свой город не отдам! Пока у меня есть наследники, они сумеют удержать за собой мой город и, если надо, защитить его от твоих воинов и злодейств!
Тогда князь Даниил решил довольствоваться малым и увезти несчастного, обманутого им рязанского князя в Москву.
– Так он пленил жестоким коварством князя Константина! – закончил своё повествование епископ Арсений и опустил голову. – Теперь этот несчастный рязанский князь сидит в московской темнице, а Даниил запугивает его и уговаривает на крёстное целование!
– Нет правды у этого безбожного Даниила! – покачал головой князь Василий. – Весь в своего батюшку Александра! Даже не побоялся сразиться с татарами! Царь Тохтэ не простит этого!
– Охо-хо, сын мой, – вздохнул владыка. – Этот Даниил легко откупится серебром от царя Тохтэ! Суздальским князьям к такому не привыкать! Даниил знает, что творит! Суздальские князья очень хитры! Будет ещё хуже, если великий князь Андрей скончается… Тогда этот Даниил захватит великокняжий «стол»! И у нас появится новый враг! Мир и покой лишь тогда, когда Даниил сидит в своей убогой Москве…
– Спаси нас, Господь! – вздрогнул князь Василий. – Однако нашему Брянску по зубам эти суздальские враги! Пусть только полезут! Тогда узнают силу нашего войска! А мне всё же жаль того набожного князя Константина… Он не захотел быть клятвопреступником и теперь страдает за правду! Я помню его недавний приезд в Брянск, когда он просил у меня помощи от этого злобного Даниила! Я ему ничем не помог! А может съездить в Орду и вступиться за него перед царём?
– Не надо этого делать, сын мой! – испугался епископ Арсений. – Слава Богу, что он разрешил тебе одному из всех князей самому не возить нашу дань в Сарай! Благодари  же за это! Это большая льгота! Такое позволялось только твоему покойному деду, славному Роману!
– Это не столь большое благо, святой отец, – покачал головой князь Василий. – Ведь мы всё равно отвозим царю свой «выход»! Если не я, так купец Стойко с моими людьми туда выезжает…
– Хочу тебе сказать о купце Стойко Лепковиче, – нахмурился епископ. – А не пора ли тебе, сын мой, посылать в Орду его сына Мирко? Или другого сына – Славко? Этот Стойко сильно постарел! Пусть он ещё крепок, но уже не юноша… Ещё умрёт в Орде или по дороге, как наш славный князь Роман Михалыч! Это недопустимо!
– Я думал об этом, владыка, – улыбнулся князь Василий, – и послал на этот раз в Сарай упомянутого тобой Мирко вместе с батюшкой. Пусть молодой купец подружится там со знатными татарами и хорошо запомнит дальнюю дорогу. Теперь Стойко будет ездить к татарам вместе с Мирко или с другим сыном, Славко…
А когда Стойко Лепкович захочет, он уйдёт на отдых и займёт место в моём думном Совете… Мне нужны хорошие советники…
– А почему ты не посадил на воеводстве в Севске ни одного из сыновей Милорадичей? Ведь их отцы сложили свои головы на той проклятой Ногаевой войне! – покачал головой епископ. – И мало того, отправил туда неизвестного нам человека!
– Лучника Тихомира, сына Славко Милорадича, я послал воеводой в Почеп, батюшка, – ответил на это князь Василий, – а Шестака, сына покойного Любима Милорадича, посадил в городке Волконеске. Я решил не оставлять им Севска из-за опасения, что мои лучшие люди испортятся на одном месте… Кроме того, мой дядюшка, Святослав Можайский, просил за своего верного человека, боярина Супоню Лаврича. Ну, я и посадил его в Севск воеводой, чтобы не обижать своего дядюшку. Этот боярин Супоня дал мне клятву на верность и надёжную службу. Пусть же сидит себе в Севске!
– Ты слишком доверчив, сын мой! – сказал с укоризной епископ Арсений. – Как не стыдно признавать, но мне не нравится твой дядька Святослав… Я не верю ему и сомневаюсь в его искренности: у него такой недобрый и тяжёлый взгляд! Только бы не ошибиться!


Г   Л   А   В   А   9

В   Г Л У Х О Й   М О С К В Е

  – Зачем ты, брат, призывал на помощь татар? – вопросил московский князь Даниил, сидя на своём «столе» в теремной светлице и глядя с презрением на пленника.
– Так получилось, – грустно ответил рязанский князь Константин Романович, сидевший напротив на небольшой скамье. – Я ездил к русским князьям, но никто не захотел помочь мне… Поэтому пришлось ехать к татарам…
– А к кому из русских князей ты обращался? – насторожился князь Даниил.
– Я ездил к ближним князьям – новосильскому, карачевскому и брянскому, – тихо сказал рязанский князь. – Но я не нашёл в них союзников. Новосильский и карачевский князья наотрез отказались защищать мою землю от угрозы суздальцев. Князь же Василий Александрыч ответил отказом не сразу. Он показал мне своё сильное войско, победившее самого царя Ногая! Его не зря называют «Храбрым»! Я любовался княжеской дружиной! Есть и сила и выправка! Князь Василий показал мне и лучную стрельбу своих воинов… Ни одна стрела не пролетела мимо цели! А большинство стрел попали в самую середину! Я не верил своим глазам… Если бы эти воины пришли мне на помощь против твоего войска, они бы, без сомнения, одолели тебя!
– Ты зря так говоришь! – усмехнулся князь Даниил. – Нет такой силы, которая бы победила мои полки! От моих воинов побежали даже татары!
– Разве у меня были лучшие татары? – нахмурился князь Константин. – Ко мне прислали самых слабых и больных… Царь Тохтэ, получив немало серебра, пожалел мне хорошего войска… Вот почему ты без труда одолел тех поганых…
– Разве ты не понимаешь, Константин Романыч, – улыбнулся Даниил Московский, – что не было смысла искать помощи у татар и тех черниговских князей? Лучше бы приехал в Москву и заключил со мной союз. Не было бы ни ссоры, ни войны!
– Я ничего не имею против союза с тобой, брат, – ответил, склонив свою седую голову, рязанский князь. – Но ты захотел не равного союза, но главенства надо мной, как отец над сыном! Но всем известно, что Рязань всегда была свободной и великой землёй! Все великие князья были равными: рязанские, суздальские и черниговские! Мой удел, расположенный на границе со степью, всегда преграждал путь врагам… Наша Рязань первой пострадала от Батыевых орд… Тогда о Москве едва слышали… Все русские князья знают о славе Рязани! О подвигах рязанцев напомнил мне и брянский князь…
– А что ещё говорил тебе Василий Храбрый? – пробормотал князь Даниил. – Что он думает о моей Москве?
– Он считает Москву слабым и захудалым городом! – усмехнулся князь Константин. – Конечно, если сравнить твою Москву с Брянском, легко видна большая разница! Брянск лучше укреплён и куда красивей! Пусть тот город такой же деревянный, как Москва, но терема и хоромы знати, святые церкви – намного богаче! Словом, Брянск – видный город, а Москва – жалкое сельцо!
– Не стоит чернить мой удельный город! – возмутился князь Даниил. – Пусть он поменьше и победней того Брянска, однако не одними хоромами славен город, а добрыми и мудрыми людьми! Но я ничего не слышал о мудрости брянцев… А богатство – дело наживное! Чего же Брянску не быть богаче, если татары не ходят с погромами на его земли? Моя Москва не один раз страдала от татар и полностью выгорала!
– Вот ты сам своими словами даёшь оценку суздальцам! – улыбнулся князь Константин. – Разве ваши князья мудры, если постоянно призывают татар друг на друга? Ещё твой батюшка, Александр Ярославич, приводил поганых против своего брата, князя Андрея! Также поступали твои братья, великие князья Дмитрий и Андрей! Но так никогда не делали ни покойный Роман Брянский, ни Александр Глебыч, ни его сын Василий Храбрый! Вот это мудрость! Они воевали только в чужих землях: в татарских степях или в Литве! Вот почему брянская земля нетронута врагами и обладает большими богатствами! Почему бы вам, суздальским братьям, не жить между собой в мире?
– Твой язык ядовит, брат Константин! – нахмурился князь Даниил. – Неужели ты забыл, что пребываешь у меня в плену и ешь мой хлеб?
– Не забыл, брат, – усмехнулся рязанский князь, – однако твой плен – не боевая победа, а подлое коварство! Видно ты сам забыл, как взял меня в плен? Но Господь всё видит, брат! Поэтому я спокоен и не боюсь твоего плена. И мне не надо твоего хлеба! Отпусти меня в мой удел и не будешь иметь лишних расходов!
– Ладно, брат, – кивнул головой князь Даниил, – я знаю о твоём правдолюбии и бесстрашии. Ещё твой батюшка совершил в Орде великий подвиг! Так грубо и оскорбительно говорил с самим царём! Увы, это не от мудрости! За что на тебя обижаться? Ты, брат, пошёл в своего батюшку и говоришь всё, что взбредёт тебе в голову! Любишь судить других, а сам – глумной дурачок!
– Твои слова правдивы, брат, – наклонил голову князь Константин. – Я слишком возгордился и высказал нескромные слова! Никому не дано судить своего ближнего! Человек глуп, но только один Господь мудр!
– Так-то, – пробормотал князь Даниил. – Хорошо, что хоть с этим согласился… А почему бы нам с тобой не заключить союз? Почитал бы меня, как своего батюшку, и жил бы себе припеваючи. Разве это плохо?
– Мне-то не плохо, брат, – тихо сказал рязанский князь, – но моим наследникам будет обидно, что их батюшка продал наследный удел… Да и кому? Хоть бы Владимиру или Брянску! Но уж не захудалой Москве! Твой удел мал, но хочет слишком многого! Позор – подчиниться слабому уделу!
– Мой удел не так уж слаб! – покачал головой князь Даниил. – У меня не один десяток городков! Пусть они пока невелики, но со временем разрастутся. Вот только бы отдохнуть от татарских набегов… А там бы мой удел вырос, как гриб!
– Вот когда вырастет, брат, – вздохнул князь Константин, – тогда и поговорим о твоём союзе…
В это время хлопнула дверь, и в княжескую светлицу вбежал молоденький слуга.
– Пресветлый князь! – крикнул он. – К тебе прибыл всадник из Переяславля. Весь пыльный и грязный! Может послать его в баню?
– Веди же его сюда, мой верный слуга! – закричал князь Даниил, покраснев от волнения. – Я давно жду вестника из Переяславля! Проси же скорей! А банька успеется!
В светлицу вошёл, потный и грязный, дружинник князя Ивана Переяславльского: рослый, светловолосый, длиннобородый, с большими серыми глазами. – Здравствуй, славный князь Даниил! – сказал он, поясно поклонившись московскому князю, а затем, после паузы, отвесив поклон и князю Константину.
– Здравствуй, Фёдор! – князь Даниил узнал дружинника. – Я помню твои серые глаза! Ты не раз сидел за моим пиршественным столом… Какие же у тебя новости? Как там твой князь Иван, выздоравливает?
– У меня печальное, даже скорбное известие, княже, – склонил голову рослый Фёдор. – Мой славный Иван Дмитрич, несчастный мученик, скончался пятнадцатого мая в душевных и телесных страданиях!
– Горько это слышать! – покачал головой князь Даниил. – Однако всё в Божьих руках… А что с его наследством? Он успел написать грамоту?
– Успел, батюшка князь! – вздохнул Фёдор. – И решил всё так, как обещал тебе в прошлом году в Дмитрове…
– Неужели так?! – вскричал, ликуя, князь Даниил. – Однако же, – он лицемерно опустил голову и сделал вид, что плачет, – горько мне из-за его преждевременной смерти! Это случилось так рано…
– Мой покойный князь Иван, – громко сказал переяславльский посланник, глядя на склонившегося в лицемерной скорби московского князя, – решил передать тебе, князь Даниил, свой удел и город Переяславль. И написал об этом грамотку… Вот она, смотри же, батюшка, и читай! – Фёдор достал из-за пазухи свёрнутый в трубочку пергамент и протянул его обеими руками князю.
Даниил Московский схватил грамоту, быстро развязал красную с золочёной нитью тесьму и жадно стал читать. – Это завещание, брат! – закричал он, глядя на рязанского князя. – Теперь Переяславль – мой! Эй, Хлуд! – позвал он стоявшего в углу молодого слугу. – Беги-ка за моим сыном Юрием! Пусть он бросает всё и идёт сюда!
Князь Юрий Даниилович не заставил себя долго ждать и стремительно ворвался в отцовскую светлицу, благо, пребывал неподалёку.
– Что случилось, батюшка?! – крикнул он с порога.
– Бери, сынок, людей, – весело сказал князь Даниил, – и своих лучших дружинников: поедешь прямо сейчас в Переяславль!
– Разве умер князь Иван? – удивился Юрий Даниилович.
– Да, сын мой, – ответил князь Даниил, едва скрывая свою радость. – Он завещал нам свой город и землю. Надо тебе побыстрей туда приехать, чтобы опередить моего брата, великого князя Андрея!
– Опередить не удастся, – буркнул переяславльский посланник. – Его бояре уже там! Они пытались задержать меня, чтобы я не поехал к тебе, князь Даниил! И всё хотели осмотреть грамотку, которую успел тайно передать мне князь Иван незадолго до своей смерти! Эти бояре говорили мне, что город Переяславль принадлежит великому князю Андрею, и что только он может, якобы, передать его, кому пожелает! Но я не стал говорить им об этой грамотке, чтобы они её не уничтожили!
– Благодарю тебя за это, Фёдор! – улыбнулся князь Даниил. – Теперь ты будешь моим доверенным человеком и старшим дружинником! А сейчас иди в баньку и прими заслуженный отдых!
– Мне не нужен отдых, батюшка-князь, – покачал головой Фёдор. – Я лучше поеду с твоим мудрым сыном, князем Юрием Данилычем, и помогу ему! А банька и опочивальня успеют… Сейчас важно не опоздать!
– Ну, если так, тогда поспеши, – кивнул головой Даниил Московский. – А ты, сынок, – он глянул на князя Юрия, – не ленись! Гони в шею тех бояр моего брата Андрея! Пусть уходят к своему непутёвому господину! И хорошенько напугай их, чтобы бежали без оглядки! И предупреди их, что если мой брат Андрей полезет в мои дела и осмелится оспаривать эту духовную грамоту, – князь Даниил поднял вверх заветную пергаментную трубочку и помахал ею над головой, – тогда я буду воевать с ним до последнего бойца и никому не отдам свой законный город! Иди же, сынок!
– Слушаюсь, батюшка!
Когда московский князь вновь остался наедине с князем Константином, он встал со своего кресла и подошёл к сидевшему, как ни в чём не бывало, пленнику.
– Ну, что, Константин, – сказал он с усмешкой, – разве теперь мой удел слаб? С Переяславлем я непобедим и богат! Это великий город, несмотря на то, что уже не раз был сожжён! Теперь не надо ровнять мой удел с брянским! Теперь мой брат Андрей – великий князь лишь по названию! Это я – великий князь после такого славного наследства! Что ты сейчас об этом думаешь? Почему бы не заключить со мной союз? Я же тебе не Василий Брянский! Неужели ты и теперь со мной не согласен?
– Конечно, брат, – буркнул рязанский князь, – ты будешь теперь в силе с Переяславлем… Однако, если с этим согласится великий князь Андрей… А если согласится, значит, потеряет всю власть в суздальской земле! Тогда ты, в самом деле, хитроумный Даниил, станешь великим князем… Ну, а если так будет, я подумаю… В таком случае, союз с тобой не будет позором для Рязани!
– Ещё увидишь, брат, всю мою силу! – весело сказал Даниил Московский. – Тогда  заключим наш союз не только на словах и грамотке, но и на крёстном целовании!


Г   Л   А   В   А   10

С О В Е Т   К Н Я З Я   В А С И Л И Я

  Во дворце хана Тохтэ проходил Совет или малый курултай всей ордынской знати. К осени 1302 года Тохтэ окончательно «замирил» все города и веси своего царства и посадил на места бывших ставленников Ногая своих наместников. Несмотря на победу над Ногаем, в Золотой Орде не сразу установились мир и покой. Отдельные мятежные мурзы ещё некоторое время вспоминали своего покойного временщика, надеясь на вмешательство в дела царства воинственного ильхана Газана, потомка Хулагу, к которому в Иран бежала первая жена погибшего Ногая, Чапай, с сыном Тури. Они явились к Газан-хану не с пустыми руками, но с возами, гружеными серебром и богатствами старого темника. Помимо этого, Чапай привела с собой полтумена отборных конных воинов, сохранивших преданность семье Ногая.
Чапай, прибыв в ставку Газан-хана, сразу же напросилась на приём к «правоверному государю» и, упав перед ним на колени, зарыдала, прося помощи для мести за кровь Ногая и его сыновей.
Газан-хан, однако, любезно выслушав безутешную вдову, посочувствовал ей только на словах. – Поживи в моей земле, Чапай-хатун, – сказал он, – и отдохни от своих обид и несчастий. Мне хотелось бы почаще видеть твоего сына и моего зятя Тури… Пусть придёт ко мне во дворец вместе с женой: я скучаю по своей дочери. Я дам вам удел, хороший дом и прочие постройки. Я не обижу своих родственников… Что касается твоей мести и дел хана Тохтэ, об этом надо хорошо подумать…
Ещё раньше, до войны с Тохтэ-ханом, Ногай, чувствуя приближавшуюся распрю, отправил своего младшего сына, Тури, свататься к дочери Газан-хана. Последний не отказал и отдал свою дочь за Тури, но при условии принятия последним ислама. Ногаев сын сразу же согласился и стал зятем ильхана.
За время совместной жизни с дочерью Газан-хана, Тури нажил трёх детей и теперь приехал к тестю со всем своим семейством. Выгодный брак позволил обеспечить безбедное будущее единственному уцелевшему в междоусобной войне потомку Ногая и его матери Чапай.
Дальше предоставления надёжного убежища семье Ногая Газан-хан идти не собирался. Он предпочёл не рисковать и проявил государственную мудрость. – Мы никогда не будем первыми разжигать пламя войны, – сказал он своему визирю, как только Чапай ушла. – Известно, что тот, кто будет вызывать смуту в соседнем улусе, приведёт к беспорядкам в своей собственной земле… Мы также хорошо знаем, что сам покойный Ногай поднял мятеж против своего законного государя, и Аллах его справедливо покарал! Зачем лезть в Божьи дела?
К тому же вскоре к Газан-хану прибыло большое посольство от Тохтэ с богатыми дарами. «Правоверный государь», вопреки просьбам Чапай и её гневу, внимательно отнёсся к людям Тохтэ-хана, принял подарки, удостоил их чести личного приёма едва ли не в первый же день прибытия и, отдарив их, в свою очередь, отослал назад в Сарай, уверяя в своей «дружбе и любви к брату Тохтэ».
Обсуждение итогов поездки сарайских посланников к Газан-хану и стало главной темой нынешнего ордынского курултая.
На этот раз хан Тохтэ, чувствуя уверенность в своих силах, сидел в окружении своих жён и наложниц. Рядом с его золотым троном на особом персидском ковре, присланном для ханских жён Газан-ханом, расположились две любимые супруги – Тукульче и Булуган, а возле них – четыре женщины-наложницы, поражавшие своей красотой и молодостью. Все красавицы были одеты в блиставшие драгоценными камнями шёлковые одежды: короткие безрукавные рубашки и шаровары. Законные жёны носили одежды из жёлтого шёлка и жёлтые роскошные тюбетейки. Наложницы были одеты в разноцветные одежды, среди которых преобладали зелёный и красный цвета, на головах у них были повязаны, под цвета халатов, яркие шёлковые лоскуты.
Тукульче сидела, прислонившись к мягким подушкам и, казалось, дремала. Лишь большая алмазная звезда на её тюбетейке, сверкавшая от света многих свечей и бросавшая отблески на лица сидевших на корточках напротив хана сановников, свидетельствовала, что ханская жена периодически покачивала головой, слушая слова супруга.
Булуган же сидела, опираясь на подушки и, сверкая алмазным полумесяцем своей тюбетейки, выдавала свой порывистый и нетерпеливый нрав: она едва выдерживала нудные, как ей казалось, разговоры и всё время шевелилась.
Князь Василий Александрович Брянский тоже оказался среди сарайской знати. Он как раз приехал в Сарай вместе с купцом Мирко Стойковичем и привёз в Орду дань.
В прошлом году он, имея на то разрешение Тохтэ-хана, сам в Сарай не приезжал, отдыхая после утомительной «Ногаевой рати» и занимаясь делами удела. Нынче же, по осени, он захотел засвидетельствовать своё почтение ордынскому хану, чтобы укрепить своё положение и не ссориться с сарайской знатью. Особые привилегии, которые предоставил Василию Брянскому Тохтэ, включавшие право не ездить с «выходом» в Орду самому, тревожили мурз и эмиров. Поэтому князь Василий не хотел этим злоупотреблять. Его приезд в Сарай обрадовал хана Тохтэ и тот немедленно призвал его «пред очи свои».
Брянский князь, в соответствии с татарским этикетом, уселся на корточки среди мурз так, чтобы не выделяться из общей толпы и не раздражать татар. Отсюда он имел возможность видеть ханских жён и наложниц и, несмотря на стремление не показать своей нескромности, не мог не бросать на них взглядов.
– Какие прелестные жёнки! – думал он, волнуясь. – Истинные красавицы! Пусть они – татарки – но уж очень хороши собой! Да и вообще татары – очень видные люди, а их жёнки – притягательны! А какие глаза, чёрные, жгучие! Аж, сердце замирает!
Тукульче-хатун, поймав взгляд русского князя, неожиданно улыбнулась, и князь Василий почувствовал, что ханские покои как бы осветились от её улыбки… Он попытался опустить глаза, но опять поймал себя на том, что неудержимо тянется посмотреть на красавицу ещё и ещё.
Тукульче склонилась к Булуган и что-то ей на ухо прошептала. Последняя тихо засмеялась и повернула своё прекрасное лицо в сторону князя Василия. Чёрные раскосые глаза красавицы буквально обожгли русского князя. Вздрогнув, он закрыл лицо руками. Ханские жёны переглянулись между собой и бесшумно рассмеялись. Они периодически бросали взгляды на брянского князя и улыбались, видя его смущение. Было ясно, что прелестные женщины, скучавшие от сидения, нашли себе развлечение.
Неожиданно их игру прервал ордынский хан.
– Так что ты на это скажешь, коназ Вэсилэ? – спросил вдруг он громко.
– Что я скажу, государь? – растерялся Василий Александрович, потерявший нить разговора. – Только то, что ты один знаешь мудрый и правильный ответ! Я не смею давать свои скромные советы великому правителю?
Тохтэ громко захохотал, забыв на мгновение о деле. Вслед за ним засмеялись и все прочие татары. Даже имам Ахмат, обычно спокойный и смиренный, улыбнулся. – Вот какой потешный этот урус! – сказал он. – Совсем невпопад говорит!
– Неужели загляделся на моих жёнок, Вэсилэ? – спросил, улыбаясь, ордынский хан. – Может захотел их? А, мой верный урус?
– Что ты, государь! – покраснел русский князь. – Это недопустимо! У меня и в мыслях такого не было!
– А мы это проверим, если ты не признаешься, – махнул рукой Тохтэ, – и тут же снимем твои широкие штаны! Эй, люди! – он уже собрался хлопать в ладоши, но князь Василий подскочил и жестом руки, прижатой к груди, показал, что умоляет этого не делать. – Не надо этого, государь! – пробормотал он. – Я признаюсь, как на духу, что в самом дела засмотрелся на твоих дивных жёнок! Но это всё мои глаза… Я изо всех сил пытался отвернуть их от красавиц, но они опять к ним возвращаются. Прости меня, славный государь!
Теперь засмеялись не только мурзы и муллы, но даже ханские жёны и наложницы.
– Вот что значит неверный! – сказал во всеуслышание имам Ахмат. – Этот урус неспособен скрыть свои непотребные желания! Но истинный мусульманин не такой!
– Садись, коназ Вэсилэ! – махнул рукой Тохтэ-хан, с трудом сдерживая смех. – Мы не будем смотреть на твой кутак, если ты сам во всём признался…
– Ох, и насмешил ты нас, брат, и так всех порадовал! – сказал, вытирая слёзы, ханский темник Шигуши, сидевший рядом с русским князем. Но лучше смотри на нашего государя и слушай его речи… Нечего любоваться недозволенным! Это ещё хорошо, что наш государь весел, а то бы тебе досталось!
– Ну, ладно, мои верные люди, – перешёл к делу Тохтэ-хан. – Думайте же, надо ли отправлять ещё одно посольство к Газан-хану?
– Если только зимой, государь, – сказал Угэчи, сидевший слева от ханского трона.
 – Конечно, неплохо бы задобрить этого славного ильхана богатыми дарами! Отрадно, что этот мудрый государь не стал слушать злобную жену Ногая!
– Правильно, – кивнул головой имам Ахмат. – Нельзя допустить, чтобы правоверный государь передумал и отказался от дружбы с нами… И пошли туда побольше самых знатных людей…
– Так и сделаю, – согласился Тохтэ-хан, – и пошлю к моему брату Газан-хану три сотни моих знатных людей с серебром и дорогими вещами… А теперь, мои верные люди, послушаем коназа уруса, – все сидевшие повернулись к Василию Брянскому, – но не Вэсилэ, – улыбнулся хан, – а другого коназа. Эй, Хабуту! – Тохтэ хлопнул в ладоши. – Верный слуга стремительно выбежал из тёмного угла, осторожно проскочил между сидевшими сановниками и согнулся в почтительном поклоне перед своим повелителем. – Иди, Хабуту, – бросил Тохтэ, – и приведи сюда того Андрэ из Суждалэ, который сегодня приехал в наш Сарай. Пусть радуется: я сразу же принимаю его!
– Князь Андрей? – вздрогнул Василий Брянский. – Зачем здесь этот старый склочник?
Великий суздальский князь вошёл в дворцовую приёмную залу и, осторожно обойдя порог, грохнулся на ковёр, со стуком ударившись головой об пол. Он некоторое время лежал не шевелясь.
– Неужели скончался? – пробормотал в гробовой тишине хан Тохтэ. – Нам здесь только этого не хватало! Эй, Хабуту! – крикнул он. – Посмотри-ка на этого непутёвого Андрэ!
Хутула подбежал к русскому князю и пнул его ногой. – Вставай, шакал! – зашипел ханский слуга. – Почему лежишь как резаный баран?
Русский князь зашевелился, поднял голову и медленно пополз к ханскому трону.
Знатные татары расступались, пропуская князя и едва сдерживая смех.
– Чего ты так свалился? – спросил хан Тохтэ князя Андрея, когда он, поцеловав ступень золотого трона, поднял голову. – Неужели решил умереть?
– Пусть я умру, государь, – заплакал князь Андрей, – но всё-таки добьюсь твоей помощи! Лучше бы мне умереть, чем быть сейчас великим суздальским князем!
– Это мы может сделать без большого труда! – усмехнулся хан. – Разве тяжело отделить голову от грузного тела? Это всё, что тебе надо?
Сидевшие вокруг мурзы засмеялись.
– Не надо мне этого! – вскричал князь Андрей. – Пощади меня, великий государь!
– А ты привёз серебро, коназ урус? – весело спросил хан. – Или прибыл с пустыми руками?
– Я привёз, государь не только положенное серебро, но и богатые дары! Не один воз!
– Ну, тогда считай, что я тебя пощадил, глупый коназ! – кивнул головой хан Тохтэ к всеобщему смеху. – Можешь спокойно уходить!
– А как же моя просьба?! – вскричал князь Андрей, багровый от волнения. – Разве не выслушаешь?
– Так ты же просил у меня только пощады? – усмехнулся Тохтэ. – Тебе этого мало? Тогда возвращайся в свою Залесскую Орду и опять привози серебро! И я тебя снова выслушаю!
– Пожалей меня, глумного болтуна, славный государь! – запричитал князь Андрей. – У меня больше нет серебра, и я смогу собрать новый «выход» лишь к будущему году! Пощади и выслушай!
– Ладно, Андрэ, – покачал головой хан, – я подшутил над тобой и прекрасно понял, что ты пришёл с новой жалобой… Видно, ты опять обижен своими братьями? Что же вы нынче не поделили?
– Ох, славный государь! – взвизгнул князь Андрей, вызвав новый взрыв смеха у татарской знати. – Мой брат Даниил Московский отнял у меня город Переяславль! И прогнал оттуда моих бояр с позором и угрозами! Разве ты не знаешь, что умер князь Иван Переяславский и передал свой удел Даниилу, не получив на то моего согласия?
– Значит, тот жалкий Иванэ почил? – вздрогнул ордынский хан. – Он как-то был у меня здесь, в Сарае, и просил моего разрешения завещать свой город коназу Дэнилэ из Мосикэ…
– Не разрешай этого, славный государь! – заорал князь Андрей, вновь вызвав очередной взрыв хохота во дворце. – Мой братец, этот глумной Даниил, не достоин такого дара!
– Но я же обещал, – покачал головой ордынский хан, – а моё слово – не пустой звук!
– Я прошу твоей милости, государь! Отмени своё обещание! – заголосил великий суздальский князь. – Я привезу тебе в следующем году целый воз серебра!
– Что вы на это скажете, мои верные советники? – вопросил ордынский хан. – Может, в самом деле, взять назад своё обещание покойному урусу Иванэ?
– К человеку, не знающему Аллаха, нет обещаний! – громко сказал имам Ахмат. – Вот если бы он был мусульманином…
– Это не так! – усмехнулся Тохтэ. – Наш великий Темучин не был мусульманином, но свои слова держал всегда!
– А может передумаешь, государь? – буркнул Угэчи, подняв голову. – Серебро твоей казне не помешает…
– Ладно, – задумался на мгновение ордынский хан и посмотрел перед собой. – А что ты об этом думаешь, коназ Вэсилэ? Надо ли нам посылать войско на этого коназа Дэнилэ из Мосикэ?
– На этот вопрос сразу не ответить, – покачал головой князь Василий. – Это непростое дело… Там уже не раз побывали войска! На этой земле без конца случаются пожары и прочие беды! Я думаю, что не следует громить эти суздальские земли и жечь глухую, жалкую Москву… Князь Андрей сказал, что подкрепит свою жалобу серебром… Но где же он возьмёт это серебро, если подвергнет разгрому суздальские земли? Пусть же он лучше привезёт в следующем году обещанное серебро… А там после набега уже ничего не будет! Зачем разорять твой улус, государь? Мы все хорошо знаем этого князя Андрея… Видно, он совсем потерял голову к старости! – брянский князь пристально вгляделся в искажённое злобой лицо великого суздальского князя. – И кипит яростью! Я думаю, что нет смысла даже слушать его жалобу! От этого может быть только один вред и государю, и Золотому Ханству! – Василий Александрович замолчал и опустил голову.
Ханские вельможи зашумели, заговорили, перебивая друг друга.
– Так что, вы согласны со словами коназа Вэсилэ, мои лучшие люди? – громко спросил Тохтэ-хан.
– Согласны! – буркнул Угэчи. – Государевы дела намного важней, чем жалобы этого старого барана!
– Согласны! – сказал имам Ахмат. – Нет необходимости разорять своих данников.
– Тогда вот моё решение! – провозгласил хан Тохтэ и привстал на своём троне. – Ты ещё побудь здесь, в Сарае, коназ Андрэ. Я могу дать тебе ярлык на твой никчемный город и на главенство в земле Суждалэ, но в ваши дела пока не полезу. Если захочешь разобраться со своими братьями сам – я не препятствую! Однако за ярлык на свои земли – привози ещё серебра! А теперь ступай в мою гостевую юрту и жди моего разрешения на отъезд. Впрочем, я ещё подумаю о судьбе наследства покойного Иванэ… Благодари же нас за то, что мы пощадили твою жалкую жизнь и приняли твои скудные подарки!


Г   Л   А   В   А   11

П А Д Е Н И Е   М О Ж А Й С К А

  Весна 1303 года была сырой и прохладной. Противный мелкий дождь с редкими перерывами сочился из мрачного тёмного неба. – Небеса скорбят по моему батюшке, – думал князь Юрий Даниилович, выглядывая из своего походного шатра, – и совсем не видно солнышка! Беда, если мы засидимся здесь, под городскими стенами!
– Наши воины недовольны, батюшка, – сказал княжеский воевода, сидевший на скамье среди московских бояр. – Так сыро и холодно! Не дай, Господи, тут завязнуть!
Князь Юрий Даниилович покачал головой и задумался. Нелёгкое досталось ему наследство от умершего совсем недавно, 4 марта, отца. Князь Даниил Александрович оставил сыну довольно большой удел. Правдами и неправдами добывал он городок за городком, не гнушаясь и бесхозных, плохо охранявшихся, чужих земель. В арсенале покойного князя имелись все средства: от уговаривания и подкупа соседних князей или их бояр до прямого клятвопреступления, как это случилось с рязанским князем Константином, и даже военных угроз. Даниил Московский, умирая, завещал своему сыну владеть всем уделом и ни в коем случае не раздавать его земли ни братьям, ни нескольким наследникам. – Пусть твои братья сидят с тобой в Москве, как думные бояре, и ходят в боевые походы, как верные люди! – завещал князь Даниил старшему сыну. – А если захочешь посадить кого-нибудь из них в городе, в порядке исключения, то пусть будет служилым наместником, но не владельцем земли!
Легко было так сказать и написать! Братьев у князя Юрия осталось четверо: Александр, Борис, Иван и Афанасий. И всех надо было держать в руках! Ещё бы, неслыханное дело! Старший брат получает весь удел, а младшие – ничего! Попробуй, убеди их в правильности отцовского завещания… Да тут ещё пленник от отца остался – князь Константин Рязанский! Что с ним делать? Тот князь так и не согласился целовать крест покойному Даниилу… Удастся ли уговорить его?
Князь Юрий Даниилович не приезжал на похороны отца. Он сидел тогда в  Переяславле и готовился к встрече с людьми князя Андрея Суздальского, который пребывал в Орде и, по слухам, добился от ордынского хана ярлыка на владение Переяславлем. Но Юрий Даниилович не собирался отдавать своему дядьке этот с трудом добытый город. Вместо него на похороны приехали переяславльские бояре – «лучшие люди» – которые распустили слух, что будто бы они сами не пустили князя Юрия в Москву, чтобы якобы спасти ему жизнь. Кто угрожал жизни князя Юрия, они не говорили, но явно намекали на его братьев, обиженных по отцовскому завещанию. Братья же, к удивлению переяславльских бояр, боявшиеся своего отца при жизни, сохранили этот страх и после его смерти, смирившись с его волей. «Лучшие люди» из Переяславля без труда овладели княжеским завещанием – «духовной грамотой» – и после похорон отвезли её своему князю Юрию. Последний недолго просидел в Переяславле и уже через несколько дней после прочтения отцовского завещания и совета со своими верными людьми прибыл на свой законный «стол» – в Москву.
Разбирая оставшиеся после отца дела, новый московский князь столкнулся ещё с одной нерешённой проблемой. Накануне своей смерти князь Даниил Александрович посылал людей в недалёкий город смоленской земли, Можайск, где сидел на княжении младший брат великого смоленского князя Святослав Глебович.
Беседуя с думными боярами, князь Юрий Московский узнал, что послы его отца напрасно ездили в Можайск. На предложение князя Даниила перейти под покровительство Москвы и целовать крест, Святослав Можайский категорически заявил: – Мой Можайск пребывает в смоленской земле, и я служу великому князю Александру, как своему отцу. Нам не нужен другой великий князь… Разве Москва может сравниться со Смоленском?
Вначале князь Юрий, слушая бояр, не придал значения этим словам и хотел отложить переговоры с можайским князем на будущее, но как-то ночью, возлежа со своей супругой, вспомнил об этом и всё ей рассказал.
– Нельзя прощать такие вздорные слова от этого ничтожного князя! – возмутилась его жена. – Срам и позор! Ты должен, мой славный супруг, послать свои полки на Можайск и жестоко покарать этого злодея Святослава!
Эти слова, как Каинова печать, напрочь пристали к новому московскому князю.
– Моя супруга права! – решил, наконец, он. – Я сам поведу своё войско на этого надменного Святослава! И возьму его Можайск силой, если он не захотел мира с моим батюшкой!
Но одно дело мысли и желания, а другое – их осуществление!
Как оказалось, Можайск вовсе не собирался сдаваться, а князь Святослав Глебович не испугался московского войска.
Простояв несколько дней у стен непокорного города, князь Юрий попытался завязать с князем Святославом мирные переговоры. – Давай заключим с тобой союз, брат мой, – предложил московский князь через посланника, – и поцелуем крест!
Однако Святослав Глебович ответил однозначно: – Этого не будет: я не хочу становиться московским холопом!
…Вот и стоял князь Юрий со своими полками под стенами Можайска, не зная, что делать.
– Может снова послать людей к этому нечестному Святославу? – спросил он бояр, усевшись в своё походное кресло. – Тяжело тут без толку стоять в ненастье!
– А если связаться с боярами этого князя Святослава? И договориться с ними за княжеской спиной? – промолвил вдруг Василий Кочева, старший дружинник князя Юрия.
– Зачем ты это говоришь? – возмутился думный боярин Родион Несторович. – Это пахнет ложью и коварством!
– Это как раз неплохой совет! – покачал головой князь Юрий Даниилович. – Что вы на это скажете, братья?
Все четверо братьев московского князя сидели на одной скамье напротив бояр и молчали. Услышав вопрос старшего брата, они подняли головы и задумались.
– Не знаю, что и говорить, – сказал следующий по старшинству князь Александр. – Поступай, как считаешь нужным! В таком непростом деле я не советчик…
– Также и я, – кивнул головой князь Борис, – ничего в этом не понимаю…
– Неплохо бы договориться с его боярами! – сказал, усмехнувшись, князь Иван Даниилович. Он один из братьев сидел спокойно и уверенно, не боясь старшего брата. – Кому есть дело, хорошо это или плохо? Пусть называют это ложью и коварством…  Любой человек – это негодяй по своей сути! Наш батюшка завещал нам укреплять московский удел и добиваться его расширения! И неважно, хорошо это или плохо, лишь бы мы достигли своей цели! Попробуй уговорить можайских бояр… А если надо, потряси своей калитой…
– Ты, мой брат, и сам – калита! – усмехнулся довольный князь Юрий. – Всё тебе золото да серебро… Но ты полностью прав!
– Калита, калита! – засмеялся князь Афанасий. – Вот тебе и прозвище, братец Иван!
– Неплохое прозвище! – покачал головой Иван Даниилович. – Лишь бы моя калита всегда полнилась золотом и серебром! Но пока нечем хвастать… Одна только бедность, охо-хо, – вздохнул он и пригорюнился.
– Не бойся за свою калиту, брат, – усмехнулся князь Юрий Даниилович. – Если придётся давать мзду, твой кошель не понадобится: мне хватит и батюшкиного серебра! А теперь, мои братья и лучшие люди, давайте-ка поговорим об этом деле! Может у кого из вас есть здесь родственники или друзья?
Бояре задумались, зашептались.
– Есть тут у меня один родственник, – сказал вдруг рыжеволосый боярин Протасий Фёдорович. – Супруг моей сестрицы…
– Боярин? – вздрогнул Юрий Московский.
– Боярин, мой господин, – кивнул головой Протасий. – Его имя – Перша Лаврич. Вот если бы сходить в город и поговорить с ним… У него есть брат, Супоня Лаврич. Но тот ушёл на службу к Василию Храброму, в Брянск…
– Так это же очень важно! – вскричал Юрий Даниилович. – Уговори же, Протасий, этого Першу! Щедро обещай ему серебро и подарки! Но при этом храни тайну!
– Слушаюсь, батюшка-князь, – бодро ответил Протасий. – Сейчас же пойду в Можайск и так всё проделаю, что тот бестолковый князь Святослав даже не догадается!
– Тогда пойдёшь с моими людьми и понесёшь с собой бочку моего лучшего мёда, – улыбнулся князь Юрий. – Я хотел устроить пир для князя Святослава и посидеть с ним в моём шатре… Но князь Святослав не захотел пойти со мной на мир, побоялся! Видно, вспомнил князя Константина Рязанского! Ну, ладно, будет об этом… Тогда иди, Протасий, с моими послами к можайскому князю и найди время, чтобы поговорить со своим родственником! Жду тебя к вечеру.
Но вечером княжеский боярин не вернулся из города. Все остальные посланники пришли в сильном подпитии, но без результатов.
 – А где же наш боярин Протасий? – спросил их московский князь. – Неужели остался в Можайске? А может вздорный Святослав что-нибудь заподозрил?
– Нет, батюшка, – сказал боярин Родион Несторович. – Твой рыжий говорун сам остался в городе! Он пошёл к своему родственнику и, видимо, до сих пор там бражничает или отдыхает…
– Всё это подозрительно, – пробормотал князь Юрий Даниилович. – Неужели теперь совсем останется в городе?
Однако на следующее утро боярин Протасий Фёдорович явился в шатёр своего князя сияющий. – Всё, славный князь, я уговорил своего родственника! – сказал он, улыбаясь. – Сегодня же возьмём этот Можайск!
– Что для этого надо? – встрепенулся князь Юрий Даниилович. – И как быть с городскими воротами?
– Нужно сделать так, мой господин, – промолвил боярин Протасий. – Когда твои воины пойдут на город с приступом, пусть они подтащат к воротам обычный таран. Только бревно на верёвке… Одни пусть лезут на стены с лестницами, другие же должны хотя бы один раз ударить по воротам! Ворота сразу же распахнутся! И пусть тогда наши воины быстро врываются в город! А на стены не стоит старательно лезть… Воинам следует лишь делать вид, что они угрожают городу, чтобы отвлечь от ворот защитников Святослава. Сам князь очень глуп и ничего не делает для обороны города, но лишь сидит безвылазно в своём тереме…
– Сколько ты посулил своему родственнику? – спросил князь Юрий.
– Да…так, мой господин, – пробормотал рыжеволосый боярин, – всего…пять гривен…
– Пять гривен?! – вскричал московский князь. – Да ты что, Протасий? Да весь этот город столько не стоит!
– Ну, тогда пусть будет четыре, – поморщился, краснея, боярин.
– Две, мой верный боярин, – поднял голову Юрий Даниилович. – И ни мортки больше! Этого достаточно…
– Ну, что тут поделать? – развёл руки Протасий Фёдорович. – Придётся добавлять своё серебро! Охо-хо, жизнь наша тяжкая!
Всё случилось именно так, как предсказывал московский боярин.
В полдень войско князя Юрия Данииловича быстрым маршем двинулось к Можайску. Дождь неожиданно унялся, потянул лёгкий тёплый ветерок, и из-за туч, быстро уплывавших вдаль, выглянуло приветливое солнце.
– Это добрый знак! – весело сказал князь Юрий, наблюдая за своими воинами.
Первые ряды московской пехоты несли на своих плечах длинные сборные лестницы. Воины быстро подбежали к стенам, приставили лестницы и начали их удерживать, преодолевая сопротивление защитников города, пытавшихся им помешать. Пока тянулась эта возня, из-за спин московских пехотинцев выкатилась огромная телега с тараном, которую тащили пять лошадей. Подъехав к городским стенам, возница быстро развернул лошадей, и дубовое бревно, подвешенное к  длинной деревянной перекладине, закачалось напротив ворот. Тут же засуетились здоровенные мужики, раскачивая и направляя обитый железом таран в ворота.
– Караул! – закричали сверху. – Таран подвели! Бегите же все туда! Лейте, скорей, смолу!
Но было уже поздно. Первый же удар тарана буквально разнёс едва прикрытые ворота. Ещё удар – и обломки ворот с треском и шумом отлетели внутрь города.
– Слава Москве! – заорали конные воины князя Юрия и под зычный гул боевых московских труб стремительно ворвались в Можайск.
– Слава Москве! Слава князю Юрию! – вскричали пехотинцы и быстро, построившись в правильную колонну, последовали вслед за всадниками.
Защитники городских стен оцепенели. – Лютые враги уже в городе! – раздался чей-то отчаянный крик. – Мы теперь – московские пленники! – И вместо того, чтобы сопротивляться и попытаться как-то выбить врага из родного города, можайцы, как княжеские дружинники, так и ополченцы, забыв обо всём, разбежались по своим домам, надеясь случаем отсидеться.
– Ну, что, Святослав Глебыч, – говорил вечером московский князь своему пленнику, сидя в светлице его терема на его же «столе», – теперь рассказывай, почему ты не захотел союза с Москвой?
– Мне нечего сказать, князь Юрий, – пробормотал, опустив голову, Святослав Глебович, сидевший напротив него на думной скамье. Больше никого в светлице не было.
– Будешь целовать мне крест? – усмехнулся князь Юрий. – Или станешь упрямиться?
– Чего ж теперь упрямиться? – грустно улыбнулся князь Святослав. – Я теперь твой пленник! Делай, что хочешь. А если тебе нужен союз, пожалуйста, заключай! У меня теперь нет ни сил, ни прав, чтобы сопротивляться твоей воле!
– Это правда, брат, – прищурился московский князь, – что твой боярин пошёл на службу к брянскому князю Василию?
– Это правда, Юрий Данилыч, – кивнул головой Святослав Можайский. – И не один боярин. Я многих своих людей послал в Брянск…
– С умыслом, брат? – улыбнулся князь Юрий. – Уж говори, как на духу!
– С умыслом, Юрий Данилыч, – склонил голову князь Святослав. – Я хотел овладеть Брянском!
– Это похвально, брат мой! – воскликнул московский князь, покраснев. – И ты не боишься Василия Храброго?
– Нет, я не боюсь своего племянника, – сказал, нахмурив брови, Святослав Глебович. – Я на него в большой обиде! И теперь там у него – мои верные люди! Вот если бы не твой плен…
– Забудь, брат, про этот плен! – весело сказал князь Юрий. – Мы сегодня же с тобой поедем в Москву, там поговорим и заключим между нами союз, скрепив его крестоцелованием и нужной грамоткой. После этого я тебя не только освобожу, но и подам свою руку помощи против Василия Брянского! Пора тебе, в самом деле, получить тот Брянск! Он становится опасен для наших земель!


Г   Л   А   В   А   12

З А Г А Д О Ч Н Ы Й   В Р А Г

  Князь Василий лежал на своей большой мягкой кровати и стонал. – Кто же этот злодей? – думал он, обливаясь жарким потом. – Неужели его прислали ко мне лютые враги? Что ты думаешь об этом, Позвизд Славич? – громко спросил он вдруг сидевшего у его постели лекаря. – Не смерть ли это моя идёт?
– Нет, княже, – сказал, скрывая волнение, княжеский знахарь. – Это пустяк, только царапина… А жар у тебя от простуды… Я дал тебе нужное питьё: скоро вся болезнь растворится в выпитой тобой влаге и выйдет через пот! Но мне ещё не приходилось лечить таких странных ран… Поэтому я послал за Велемилом, бесовским знахарем, как его называют в народе…
– Давно пора позвать его, – покачал головой брянский князь. – Знахарь этот очень прославлен своим умением лечить тяжело больных. Что же касается бесовства, то это – сущая ложь, распространяемая чернью, которой невозможно ничем угодить! Мы узнали, что на славного Велемила жалуются, в основном, те, кого он спас от лютой смерти! Однако же я подремлю: что-то мой язык немеет, и нет силы говорить! – И князь забылся в тяжёлом горячем бреду.
Труден был этот осенний день для князя Василия. Ещё утром он был весел и бодр, хорошо выспался, несмотря на жаркую ночь, проведённую в объятиях своей самой старшей любовницы, Веверки. Эта прекрасная, темноволосая, рослая молодая женщина, подаренная князю татарским ханом ещё в первый раз, особенно полюбилась брянскому князю. Смелая и неутомимая на ложе, красавица Веверка, оправдывая своё имя, как белка металась в кровати, выдумывая всё новые и новые способы ублажения своего господина. Князь прекрасно спал после её жаркой ненасытной любви и чувствовал себя наутро молодым, сильным, готовым полноценно исполнять свои княжеские дела.
 Утро брянского князя началось с охоты. На этот раз он решил выехать на лесное озеро в глухие, нетронутые охотниками места.
Верстах в пяти от Брянска, в лесу, княжеские люди обнаружили заросшее, заброшенное озерцо, на котором по осени собирались в стаи перелётные птицы.
Ещё два года тому назад князь Василий, узнав об озере, распорядился установить там сторожку с верными людьми, «чтобы чернь не губила дичину или рыбу».
Лишь нынешним летом князь побывал на заповедном озере и понаблюдал за своими рыбаками, которые впервые забросили в тёмные глубины лесного водоёма большие сети.
Рыбаки порадовали своего князя и с первого же затяга извлекли из озера множество лещей, карасей, линей. Попались в сети и хищники – большие окуни и щуки!
– Осенью здесь будет премного дичи, княже! - говорили тогда брянские рыбаки. – Здесь не только жируют утки или большие гуси, но всегда бывают цапли и лебеди! 
Князь едва дождался осени, а когда получил от своих людей сведения о прилёте бесчисленных птичьих стай, немедленно выехал на охоту.
Отряд брянского князя был невелик. Лишь четверо бывалых охотников с большими медвежьими рогатинами да десяток верных дружинников ехали рядом. За ними катили две узкие, рассчитанные на лесные тропы телеги. Однако, как только князь со своими людьми приблизились к приозёрным зарослям, им пришлось спешиться: дорога кончилась, густые лиственные деревья стояли стеной.
Княжеские люди прорубали своими острыми топорами дорогу к озеру.
Наконец они вышли к мшистым берегам и остановились.
– Теперь совсем нельзя шуметь, – сказал князь и огляделся. Прямо перед ним расстилалась гладь красивого лесного озера средней величины, окружённого кустарником. – Шагов двести в ширину, – подумал он, – да в длину немного больше…
Было солнечно, безветренно, над поверхностью воды витал лёгкий белый туман. То тут, то там  появлялись всплески игравших на поверхности воды рыб. Вот выпрыгнула невдалеке огромная щука, подлетев над водой и уйдя вглубь. Большая стайка мальков заметалась у берега, сверкая серебристой чешуёй. Тут же из зарослей в воду стремительно бросился большущий чёрный уж, подбираясь к скопившимся у берега рыбкам.
Пахло тиной и грибами. Какой-то таинственный аромат исходил из чёрного леса, окружавшего со всех сторон заповедный водоём.
– Какой чудесный запах! – пробормотал князь Василий. – Как хорошо всё устроено нашим Господом!
– Это тлеют листья, княже, – сказал, улыбнувшись, старший дружинник князя, Извек Мурашевич. – Из-за них такой сладкий запах…
– А вот и птицы учинили гомон, – кивнул головой его сын, молодой дружинник Лихач. – Тут много уток, княже…
– Утки – это пустяк, – усмехнулся князь. – Хорошо бы добыть цаплю или журавля! Вот это – настоящая добыча! Утки хороши, когда нет ничего получше…
– Тут есть и цапли, батюшка, – заулыбались княжеские охотники, заговорив едва не хором. – Мы хорошо об этом знаем и давно приметили нужные места. Пошли же по берегу озера!
Охотники достали свои луки, специально приспособленные под птичью охоту: короткие, лёгкие, не издававшие характерного для боевого оружия свиста.
Вот они приблизились к камышовым зарослям и внезапно, выхватив стрелы, послали их в самую гущу травы.
Княжеские дружинники тоже выхватили свои боевые луки и выпустили со свистом тяжёлые стрелы.
– Зачем шумите, глумные?! – возмутился князь. – Вы сейчас не на поле битвы! Пусть стреляют только охотники. Надо иметь терпение!
Огромная стая птиц, потревоженных свистом боевых стрел, взмыла над озером. Птичьи крики, шум и гам охватили всё зеркало водоёма. Казалось, что проснулись лесные окрестности. Напуганные тревожными криками птиц, всё новые и новые стаи со всех озёрных берегов взлетали вверх. Наконец, над озером зависла огромная чёрная туча из волновавшихся, трепетавших, кричавших и щебетавших птичьих стай.
– Вот и распугали всех! – сказал князь Василий, едва слыша свой голос в птичьем шуме. – Теперь не будет удачи!
– Не проговаривай, княже, – улыбнулся рослый краснолицый охотник. – Сейчас я залезу в заросли и посмотрю, есть ли успех… Не волнуйся за птичий шум: они покричат и опять сядут в кустарник или камыш! Птицы эти не пуганые, не бойся. Мы не зря затеяли эту охоту! Эй, молодцы, полезли со мной!
Как оказалось, стрельба княжеских охотников была добычливой. Почти все их стрелы попали в цель! Даже дружинники князя не промахнулись!
– Вот тебе, княже, – сказал довольный охотник, Ревун Даркович, вылезая из кустов и протягивая князю трёх больших, пронзённых стрелами птиц. – Две цапли и выпь… Что ещё желать?
– Ещё, батюшка, пристрелили лебедя и трёх гусей! – радовался Извек Мурашевич, вылезая из зарослей. – А уток и не счесть! Тащите, братцы!
Скоро у ног брянского князя выросла целая куча из свежей дичины.
– Вижу, что мы не напрасно пришли сюда! – рассмеялся князь Василий. – Ну, а теперь моя очередь стрелять в этих глупых птиц! Давайте-ка, мои люди, лёгкий лук!
В это время неожиданно затрещали кусты, и прямо на князя выскочил высокий здоровенный мужик с большой чёрной бородой и длинными тёмными волосами, свисавшими ниже плеч.
– Кто ты такой? – спросил в недоумении князь и вздрогнул: мужик держал наперевес большой чёрный самострел и с ненавистью смотрел своими большими синими глазами на князя.
– Люди мои! – крикнул князь Василий, бросаясь в сторону. – Здесь разбойник!
– Получай, бессовестный князь! – взвыл, спуская курок, незнакомец и хватаясь за рукоять висевшего на боку длинного меча.
– Выручайте, братья! – закричал старший дружинник Извек, бросивший на землю добычу. – Спасай, сынок, князя!
Вражеская стрела была пущена в упор и, ударившись в грудь князя, скользнув по броне, упала вниз, пробив князю сапог. От силы удара князь отлетел, раскинув руки, в кусты. Лохматый мужик кинулся на него, рассчитывая воспользоваться беспомощностью лежавшего. Вот он добрался до князя, поднял меч и размахнулся. Но на счастье князя Василия, в этот момент подоспел молодой дружинник Лихач. Он, видя, что не успевает догнать разбойника, выхватил из-за пояса свою тяжёлую дубину и с силой швырнул её в руку злодея.
– А-а-а! – заорал чернобородый разбойник, роняя свой меч: удар дубины был так силён, что свернул ему всю правую кисть руки.
– Вот тебе, мерзкий тать! – буркнул широкоплечий Лихач, подбегая к врагу ближе и занося над ним тяжёлый меч.
– Не убивай его, сынок! – крикнул князь Василий, быстро пришедший в себя. – Он нам будет нужен!
Но было уже поздно. Тяжкий удар меча молодого дружинника был беспощаден: лохматый злодей, не успев сделать и шага, вдруг превратился в кровавый столб: боевой меч, опустившись на плечо разбойника, рассек его до самого живота!
– Ох, поспешил ты, сынок! – пробормотал князь Василий, вставая и вытирая рукой вражескую кровь, брызги которой попали ему в лицо. – Следовало бы допросить этого татя…
– Слава Господу! – вскричал подбежавший к вражескому трупу старший дружинник Извек Мурашевич. – Благодарю тебе, сынок, что успел! А мы так опростоволосились!
– Ты не зря дал своему сыну такое имя – Лихач! – улыбнулся князь Василий. – Он, в самом деле, быстр и ловок! Однако же давайте осмотрим этого злодея! Хорошо ещё, что не отсёк его премерзкую голову… Свезём тогда тело в город… Может наши брянцы опознают злодея?
Все охотники и дружинники, забыв об охоте, сбежались на место происшествия.
– Пошли, княже, отсюда, к нашим лошадям! – сказал с тревогой в голосе Извек Мурашевич. – А если здесь не один злодей, а целое их сонмище?
– Похоже, что один, – промолвил князь Василий, осматривая труп разбойника. – Однако вот опрятно одет, даже богато, как купеческий сын… Вон какой добротный кафтан и дорогие штаны! Да сафьяновые сапоги… А самострел-то немецкий! Возьмите с собой всё! Это дело нужно хорошо обдумать! Пошли же назад! И тело этого лихоимца не забудьте. Прихватите и нашу битую птицу! Зачем мы тогда сюда шли?
– Славный князь, – пробормотал вдруг, глянув на княжеские сапоги, один из охотников. – Твой сапог пробит вражеской стрелой! Из него идёт кровь!
– Пошли, пошли, молодцы! – кивнул головой князь Василий. – Сама стрела в сапоге не застряла, а рана невелика… Так, царапина! Там, в тереме, осмотрю эту лёгкую рану: боли ведь совсем нет! – И князь со своими людьми, нёсшими труп разбойника и мешки с убитыми птицами, проследовал к лошадям, стоявшим в полуверсте от озера под охраной княжеских слуг.
Князь Василий приехал в Брянск без дальнейших приключений. Добытую охотой птицу отдали княжеским стряпухам, а труп убитого разбойника отвезли на телеге под охраной дружинников на Красную площадь. По всему городу поскакали княжеские глашатаи, сообщавшие жителям об убитом разбойнике и приглашавшие их посетить центр города для опознания трупа.
Сам же князь по прибытии домой почувствовал себя плохо. Вражеская стрела лишь оцарапала ему голень, но царапина распухла и воспалилась. Напуганный княжеский лекарь Позвизд не знал, что делать. Он обмыл рану настойкой известных ему трав, дал князю выпить укрепляющее снадобье, но пользы от этого не добился. Княжеская нога раздулась уже до колена, а сам князь неожиданно, потеряв силы, едва добрался до постели.
И вот он лежал, мучаясь от острой боли в ноге, потея и страдая от лихорадки.
Хлопнула дверь, и в княжескую опочивальню вошла прекрасная молодая ключница Липка. Тихо подойдя к княжеской кровати, она обняла лежавшего без сил князя и заголосила: – Не умирай, батюшка, мой любимый князь! За что ты так страдаешь? Какой же злодей покушался на твою бесценную жизнь?
Князь Василий открыл глаза. – Не плачь, моя сладкая лада, – тихо сказал он. – Всё в руках нашего Господа… Если мне суждено умереть, то пусть так и будет… Я только жалею, что не удалось познать тебя, моя дивная лебёдушка…
– Только бы ты поправился, славный мой князь, – сказала, вытирая слёзы, Липка, – а тогда познаешь меня, как захочешь! Я больше не буду противиться твоему желанию, потому как люблю тебя больше жизни! Живи и здравствуй, мой красивый князь! А если хочешь умирать, то лучше забери меня с собой! – И она зарыдала так громко, что князь окончательно очнулся от своего забытья и присел в постели. – Успокойся, моя лада! – пробормотал он. – Уже послали за лучшим лекарем… Он  мне, без сомнения, поможет!
Вновь открылась входная дверь, и в опочивальню вошел Велемил со своими двумя подручными. – Здравствуй, славный князь! – поклонился он и быстро подошёл к больному. – Какая любопытная рана! – сказал он, осматривая ногу князя. – Однако сделана она со злым умыслом! Ты отравлен, княже, гадючим ядом!
– Змеиным ядом?! – содрогнулся от страха княжеский лекарь Позвизд. – Что же теперь делать?
– Я умру?! – спросил не своим голосом брянский князь.
– Когда это случилось? – спросил Велемил.
– Ещё утром, добрый человек, – ответил князь.
– Тогда не умрёшь, – усмехнулся Велемил, – и уже вечером сможешь встать с постели! Не плачь, красна девица! – он повернулся и посмотрел на княжескую ключницу. – Уже вечером всласть поимеешь своего князя на тёплом ложе! Нечего зря слёзы лить!
Липка, покраснев, отвернулась, закрыв лицо руками.
– А теперь, мои друзья, – засуетился Велемил, – бегите-ка к нашей лекарской избе и принесите сюда нужные травы… И  берёзового сока, колючего ореха, гречишного мёда. Также понадобится ночная роса с цветочной пыльцой…
Он ещё долго говорил, подробно объясняя своим подручным, что нужно принести. Те внимательно слушали своего наставника и, держа в руках кусочки берёзовой бересты, что-то на них процарапывали острыми железными палочками.
– Так, всё записали? – спросил, наконец, Велемил.
– Записали, батюшка, – пробормотали подручные.
– Ну, тогда идите, но ненадолго! – приказал Велемил. – Надо побыстрей вылечить нашего князя!
Когда лекарские подручные удалились, Велемил потянулся к своей сумке, извлёк из неё глиняный горшок и резким движением сбил крышку. – Дайте мне какую-нибудь чашу, – сказал он, глядя на княжеского лекаря.
– Вот она, чаша, бери же, Велемил Радобудич, – сказал, волнуясь и дрожа, лекарь Позвизд.
– Ну, а теперь, княже, выпей эту воду, – улыбнулся Велемил, протягивая князю напиток. – Тебе сразу же станет легче!
Князь вытянул руки, взял обеими ладонями чашу и пригубил из неё немного тёмной густой жидкости. – Какая горькая! – скорчил он гримасу, подняв голову.
– Вода горька, – вздохнул Велемил, – зато жизнь от неё сладка! Пей же, княже!
Князь покорно допил лекарское снадобье и лёг, обессилев, на мягкую татарскую подушку. – Мне стало легче, Велемилушка! – сказал он, улыбнувшись.
– Подожди ещё немного, – усмехнулся  старый знахарь. – Вот когда примешь ещё одно снадобье, тогда забудешь обо всех своих болезнях!
Когда подручные Велемила прибыли в княжескую опочивальню, князь Василий уже восседал на своей кровати, весело разговаривая с красавицей Липкой и блистая глазами.
– Ты не забыла свои ласковые слова, Липушка? – спрашивал князь. – Ты готова меня любить до конца?
– Готова, княже, – весело отвечала румяная, смущённая красавица. – Лишь бы ты был жив!
– Ну, ладно, княже, – сказал, перебивая разговор, Велемил. – А теперь, давай-ка займёмся твоим лечением…
К вечеру князь Василий действительно почувствовал, как его болезнь уходит. – Вся моя опухоль спала, и боли совсем нет! – радовался он. – Надо не забыть слова Липки и сегодня же ночью познать её…
– Славный князь! – в опочивальню вошёл его верный слуга. – К тебе тут просится один купец…
– Зачем я ему понадобился? – удивился князь. – Неужели мне, даже больному, нет покоя?
– Этот смешной купец, по имени Чепко Силич, – ответил слуга, – сказал, что пришёл с опознанием того злобного покойника…
– Что ж, тогда пусть входит, – поднялся в постели князь и присел. – Выслушаю его со своего одра.
Купец вошёл в княжескую опочивальню, перекрестился на иконы и низко, поясно, поклонился князю. – Здравствуй, батюшка-князь! – сказал он.
– Здравствуй и ты, почтенный купец! – буркнул князь Василий. – Говори же! Неужели ты опознал того злодея?
– Опознал, опознал, батюшка, – сказал, крестясь, купец. – Скажу тебе всю правду, ничего не утаю! Я видел этого покойного человека в безбожном и лесном Карачеве! Меня там ограбили пять лет тому назад из-за моей собственной глупости! Княжеские люди… Того жестокого Святослава…
– Разве князь Святослав грабит торговых людей? – удивился Василий Брянский. – Неужели он докатился до такого?
– Именно так, мой господин, – кивнул головой купец. – Этот безбожный князь Святослав-Пантелей занимается воровством и разбоем, словно «тать в нощи»! Его люди жестоко ограбили меня, а тот покойник, тело которого ты выставил на площади, был среди грабителей!
– Ты хорошо его помнишь? – вздрогнул князь Василий.
– Хорошо, батюшка-князь! – ответил, крестясь, купец. – Этого злодея я вовек не забуду! Это он ударил меня с размаху в щёку да так, что я свалился прямо в грязь, где лежал, пока те злодеи не умчались! Они утащили всё имущество, которое тогда со мной было… Слава Господу, что я ещё не вывез всё своё добро и спрятал часть его у родственников в складах. А потом, вечером, я случайно проходил по главной городской площади и увидел княжеских дружинников. Среди них сидел, верхом на коне, уже в одежде княжеского человека, тот, убитый тобой, черноволосый тать! Говорю правду, княже, как на духу, что он не простой княжеский дружинник, а его наипервейший приближённый! Я тогда пошёл к своему карачевскому родственнику и всё ему рассказал. Он и другие карачевцы подтвердили, что князь со своими людьми занимаются разбоем… Я собрал свои вещи и товар и вскоре с помощью Господа унёс свои ноги в наш родимый Брянск!
– Так значит, это человек Святослава Карачевского, – пробормотал, хмурясь, князь Василий. – Ты, почтенный купец, принёс мне очень важную весть! Благодарю тебя за слова правды!


Г   Л   А   В   А   13

З А Б О Т Ы   К Н Я З Я   Ю Р И Я

  Князь Юрий Даниилович Московский готовился к отъезду. Позднее лето 1304 года было самым подходящим временем для поездки в Орду. – Успею раньше Михаила Тверского, – думал он, сидя в своей теремной светлице и потирая рукой багровую потную голову. Восседавшие вокруг него московские бояре молчали, ожидая княжеского слова.
Князь Юрий, казавшийся до смерти отца грубым, неуклюжим и угловатым, довольно быстро вошёл во власть и «взял в руки» всех своих бояр накрепко. Когда он думал, все молчали, а когда говорил – покорно слушали. Они давали князю совет лишь тогда, когда он сам того требовал, да и то отвечали первыми только те, кто был старше или ближе к самому князю.
Московскому князю было о чём задуматься. Совсем недавно скончался великий суздальский князь Андрей Александрович. Его смерть никого не огорчила. Все хорошо помнили татарские набеги на суздальские земли по вине князя Андрея.
Не один раз шли на многострадальные суздальские города степные воины, возглавляемые, порой, самим князем Андреем.
До самой смерти своего старшего брата Дмитрия князь Андрей враждовал с ним, сжигал города брата, выдавал русских людей в татарский плен и, фактически, довёл его до смерти. Однако после того как князь Андрей завладел стольным городом великого суздальского княжества, Владимиром, русские люди не почувствовали облегчения. Поборы, которые взимал новый великий князь Андрей со своего тяглового населения, были чудовищны: помимо «выхода» в Орду, население удела платило такую же мзду и ему. Но даже эти платежи не гарантировали тишины и покоя несчастным суздальцам: их великий князь постоянно угрожал соперникам, мелким князьям своего удела, татарским вторжением и продолжал досаждать ордынскому хану просьбами о военной помощи против своих родственников. Правда, в последние годы он настолько надоел татарам, к тому же занятым собственными делами и «замятней» между Тохтой и Ногаем, что они ограничивались лишь присылкой во Владимир или Тверь тех или иных мурз, игравших роль не карателей, но судей…
Тяжёлая жизнь суздальцев влекла за собой массовые уходы лучших ремесленников, крестьян и даже бояр в другие уделы.
И сами князья, властители мелких уделов суздальской земли, были недовольны своим великим князем. По этой причине не было желавших принять участие в похоронах великого князя Андрея. И даже погребать его решили не в общей княжеской усыпальнице, но в церкви святого Михаила Архангела в наследном Городце.
– Пусть хотя бы покойники лежат в мире и тишине, – сказал по этому поводу князь Михаил Тверской, – без этого безбожного и беспокойного Андрея!
– Пусть отправляется в свой Городец, – говорил московский князь Юрий, – а то наши переяславльские покойники передерутся!
Так и увезли из Владимира гроб с телом «чернеца в схиме», бывшего великого суздальского князя, в Городец и тут же его забыли. Но смерть нелюбимого всей землёй князя не принесла никому радости. Напротив, как только владимирский «стол» освободился, началась борьба за него между великим тверским князем Михаилом Ярославовичем и племянником умершего – Юрием Данииловичем Московским.
Князь Михаил Тверской имел больше прав на великое княжение, чем Юрий Московский. По установившейся древней традиции – «лествичному» порядку наследования – владимирский престол принадлежал князю Михаилу. Ведь Михаил был сыном Ярослава Ярославовича, родного брата Александра Ярославовича, отца покойного Даниила Московского. В то время как Юрий Даниилович был всего лишь внуком князя Александра Ярославовича. Таким образом, князь Михаил обходил по старшинству князя Юрия на целое колено!
Вот почему суздальская знать, сразу же по смерти великого князя Андрея, отправилась в Тверь поздравлять «с законным правом» князя Михаила Ярославовича. В свою очередь, уверенный в своей правоте молодой князь Михаил приехал в суздальские земли и занял своими войсками крупнейшие города – стольный Владимир и Суздаль. Но князь Юрий Даниилович не признал законных прав князя Михаила Тверского и, подстрекаемый своими боярами и женой, решил поехать в Сарай к хану Тохтэ, где попытаться доказать своё право на владимирский «стол», а если надо, и выкупить это право!
Вот и думал князь Юрий «тяжкую думу» в этот нелёгкий день, вспоминая весь свой прежний жизненный путь, отца и его наставления, первое знакомство и последующие встречи с князем Михаилом…
– Этот «стол» не для Михаила, – выдавил он из себя, нарушив молчание, – ибо он не потомок моего славного деда Александра! Законное право на Владимир имеют только его внуки! Пусть он мой дядька по своему батюшке, но не родной! Разве не так, мои верные люди?
– Так, так, батюшка, – пробормотали хором бояре.
– Ты прав, – кивнул головой следующий по старшинству брат, князь Александр. – Владимир предназначен только тебе!
– Это, конечно, так, – буркнул согласный со всем князь Борис.
– Не надо из-за этого спорить! – громко сказал князь Иван. – Так установлено самим Господом! Это тебе надо быть великим князем и посадить своих братьев по всем суздальским городам!
– А тебе чего горевать? – усмехнулся князь Юрий, глядя на брата Ивана. – Ты, мой скаредный брат, владеешь Переяславлем… Смотри, не обижай своих людей несправедливой платой… И укрепи город, чтобы можно было защититься от тверичей. Мы же ведь сумели тогда отказать покойному Андрею! И хоть он пришёл с ордынской грамотой, вот ему, накося! – московский князь показал всему собранию здоровенный багровый кукиш. – Это ждёт и наглого Михаила! Однако, – князь Юрий поднял голову, – у покойного князя Андрея почти не было воинов. Мой дядька разогнал и славных бояр, и заслуженных дружинников! А вот у Михаила – большое войско! Непросто бороться с этим Михаилом… Понял, мой толковый брат Калита?
– Понял, брат Юрий, – улыбнулся князь Иван. – За это не бойся: я выстою и прогоню наших врагов, если потребуется. Но ты хорошо подумай о наших ордынских делах. Этот Михаил уже занял все суздальские города и перекрыл тебе дороги в Орду. Неужели ты считаешь, что он не знает о твоём желании поехать к татарам?
– А может здесь, в моём тереме, засели его соглядатаи? – покраснел князь Юрий, оглядывая сборище. – Откуда же Михаил знает мои замыслы? Или здесь измена?
– Никакой измены нет, брат мой, – возразил князь Александр. – Князь этот Михаил не такой глупый, чтобы не понять твоего поступка! Разве ты ездил к нему во Владимир с поздравлениями? Или прислал туда своего человека? Ты открыто, при всех князьях, выражаешь свой справедливый гнев! Они же не глухие!
– Да, ты прав, брат мой, – кивнул головой князь Юрий. – Я, в самом деле, возмущался притязаниями князя Михаила… Однако не пристало тебе, моему младшему брату, ставить мне это в вину да ещё поучать меня со всей грубостью!
– Я не поучаю тебя, брат! – испугался князь Александр. – Я высказал только правду, потому как ты сам этого потребовал… За что на меня обижаться?
– Я не обижаюсь, брат мой, – улыбнулся, прищурив глаза, князь Юрий, – но такую твою правду надолго не забуду: я, пожалуй, отдам Кострому теперь не тебе, старшему, но Борису, младшему брату… Пусть же он управляет этим городом, а не ты, ненадёжный человек!
– Кострому ещё надо взять! – усмехнулся князь Александр. – Разве Михаил Тверской отдаст тебе свой город?
– И спрашивать не буду! – побагровел князь Юрий. – Ты поедешь в Кострому, брат мой Борис! Понял?
– Понял, – кивнул головой хмурый, расстроенный князь Борис. Он очень не хотел уезжать, а также враждовать с князем Михаилом, но смертельно боялся старшего брата.
– Тогда ладно, мои братья и бояре, – пробормотал князь Юрий. – У меня есть надёжный человек, который повезёт меня в Орду только ему известной дорогой. Пусть Михаил перекрывает все пути… Это бесполезно! Идите к себе с Богом. А завтра я поеду в дальнюю дорогу. Эй, Нерёв! – крикнул он. Слуга быстро выбежал из простенка и предстал перед своим князем. – Беги же, Нерёв, к моим стражникам и приведи  ко мне из темницы князя Константина, а из гостевой избы – князя Святослава Можайского!
– Слушаюсь, княже!
Князь Константин Рязанский вошёл в светлицу в сопровождении стражников, звеня цепями. Огромные железные кольца свисали на пол, и каждый шаг несчастного узника был труден, отзываясь стуком тяжёлого металла.
– Садись, Константин, – бросил князь Юрий, указывая на скамью, на которой только что сидели ушедшие бояре.
– Благодарю, Юрий, – пробормотал рязанский князь и уселся, звеня цепями. – Вот не послушал ты своего покойного батюшку и упрятал меня в темницу!
– А за что держать тебя в тереме, Константин? – усмехнулся московский князь. – Ты ведь не хочешь целовать крест! И напрасно попрекаешь меня батюшкой! Разве не мой батюшка добивался от тебя союза?
– Это правда, – поднял голову князь Константин. – Однако он не сажал меня в темницу, не заковывал в цепи!
В это время в княжескую светлицу вошёл князь Святослав Можайский в сопровождении двоих княжеских невооружённых слуг, которые тут же, по знаку князя Юрия, вышли в простенок.
– Здравствуй, брат Юрий! – поклонился он.
– Здравствуй и ты, брат, – небрежно кивнул головой московский князь. – Садись рядом с этим Константином!
Князь Святослав, опрятный и пышущий здоровьем, подошёл к мрачному, исхудавшему Константину Рязанскому и поклонился. Тот ответил таким же молчаливым поклоном, не вставая. Святослав Глебович уселся рядом с несчастным узником и, оглядев его, грязного, в цепях, встревожился.
– Будешь ли ты, Константин, целовать мне крест? – вопросил Юрий Даниилович, сверля глазами можайского князя.
– Не буду, Юрий, – покачал головой рязанский князь. – Ни за что, если ты будешь принуждать меня к этому! Я не боюсь ни тебя, ни твоих людей!
– Не боишься? – усмехнулся московский князь. – Ну, тогда ладно. Посмотрим! Эй, стража! – Здоровенные стражники зашевелились, вытягиваясь в струнку. – Отведите этого вздорного Константина в его темницу! И посадите только на хлеб и воду! Пусть же голод заставит его проявить мудрость и отказаться от глупости!
– Благодарю, брат! – сказал с гордостью в голосе и презрением во взгляде князь Константин, встал и медленно, звеня цепями, пошёл к выходу. Вооружённые обнажёнными мечами стражники последовали за ним.
– Видишь, брат, – молвил князь Юрий, когда остался наедине с другим своим пленником, – как я караю этого строптивца? Пусть посидит в темноте и хорошо подумает…
– Вижу, Юрий, – улыбнулся, дрожа от страха, князь Святослав. – Но я тебе не перечу. Согласен с этим?
– Согласен, брат, – весело сказал князь Юрий. – Вот поэтому ты живёшь в княжеских хоромах, а не грязном узилище! Ты не спорил со мной и целовал мне крест без лишних слов… Так нужно! Я тебя отпущу сегодня же в твой Можайск… Однако не забывай о крестоцеловании и каждый год привози ко мне серебро так, как мы условились!
– За это не беспокойся, брат! – улыбнулся, успокоившись, князь Святослав Глебович. – Я не отступлюсь от своей клятвы, благо, что союз с тобой мне самому нужен! Ты ведь защитишь меня, если будет нужно, от моего брата Александра или его сына Василия?
– Не сомневайся, брат, – кивнул головой московский князь. – Помогу, если будет нужно! А как твои брянские дела?
– Пока всё по прежнему, – покачал головой князь Святослав, – ибо я пребываю у тебя. Но вчера приходили люди из Можайска, которых ты ко мне допустил, и принесли весть из Брянска о том, что у нас случилась неудача!
– Как это? – крякнул Юрий Московский.
– Мы договорились с моим тёзкой, Святославом Карачевским, убить князя Василия Брянского… И вот человек Святослава приехал в Брянск, чтобы застрелить князя Василия отравленной стрелой во время охоты! Но княжеские люди сумели защитить своего Василия и убили карачевского человека!
– Неужели тот Василий узнал о вашем сговоре? – встревожился московский князь. – Он опознал вашего человека?
– Откуда он узнает? – поднял голову Святослав Глебович. – Он ни разу не видел того убийцу, хотя однажды побывал в Карачеве…
– Ну, тогда ладно, брат, – улыбнулся Юрий Даниилович. – Продолжай своё дело! И побольше подсылай своих людей в Брянск… Пусть приживутся в городе и уделе. Это дело нескорое. А я вот поеду в Орду покупать себе грамоту на великое суздальское княжение! Мне поможет и твоё можайское серебро!
– Дай же, Господи, тебе удачу, – сказал, сверкая глазами, князь Святослав Можайский, – а мне – возможность одолеть племянника Василия!
– Но пока не спеши, брат, – промолвил, прощаясь с новым союзником, князь Юрий. – Это очень трудное дело. Здесь нужно запастись терпением!


Г   Л   А   В   А   14

Б А Н Н А Я   Н Е В Е С Т А

  – Как ты думаешь, Извек Мурашич, – говорил князь Василий, стоя на ступеньках своего охотничьего терема, – не пора ли наградить твоего славного сына? Он ещё в прошлом году спас меня от лютого злодея! А теперь вот и медведя выследил! За всё это ему полагается княжеская награда!
– Зачем, батюшка-князь? – сказал, улыбаясь, верный дружинник, стоявший внизу. – Здесь нет ничего доблестного. Мой сын поступил так, как надо… Мы у тебя как раз для этого, княже! И медведя он отыскал по твоему приказу! Зимой нетрудно выследить этого свирепого зверя… Нужно только найти его берлогу! К тому же, ты сам поразил этого медведя рогатиной прямо в сердце! Это твоя заслуга, а не наших воинов!
– Твоя скромность только укрепляет моё решение! – покачал головой князь Василий, поправляя тёплую кунью шапку. – Нет сомнения, что твой сын заслуживает награды! Как он поживает: в сытости ли, в довольстве?
– Благодарю тебя, батюшка-князь, за твою заботу о дружине, – пробормотал старший княжеский дружинник. – Мой сын Лихач не жалуется. У него только одна беда: раннее вдовство! Полгода тому назад умерла его болезненная жена… Он только мучался с ней: не имел ни любви, ни детей! Ходили к старому Велемилу за помощью, чтобы этот славный лекарь осмотрел ту жёнку, но не успели: внезапно скончалась! Тяжело моему молодцу без супруги, но найти хорошую невесту не могу: то попадаются худые и совсем без  грудей, то как юноши, без доброй задницы… А мой привередливый сын хочет себе девицу побольше, покрупней!
– Ну, а если я подыщу ему добрую невесту? – улыбнулся князь. – Богатую и задом, и грудью! Да серебра, в приданое, приложу? Что ты на это скажешь?
– Я был бы рад, батюшка-князь, – покраснел от волнения Извек Мурашевич, – но где же ты отыщешь такую красную девицу?
– У меня есть одна мысль, мой верный воин! – промолвил брянский князь. – Однако я пока подумаю! Иди же к своему сыну и позови его ко мне в охотничий терем сразу же после обеда… Я не просто подыщу ему невесту, но он сам выберет себе нужную прелестницу! И скажи о приданом: не обижу!
– Слушаюсь, славный князь! – весело сказал Извек Мурашевич, отправляясь пешком к дому своего сына, проживавшего неподалёку, за Покровской церковью, где располагались избы лучших княжеских дружинников и гридница, в которой проживали молодые, неженатые воины.
Князь Василий поднялся наверх, прошёл вдоль простенка и устремился в свою приёмную светлицу. Здесь на скамье, напротив княжеского кресла, сидел черниговский епископ Арсений. Увидев вошедшего князя, он встал и благословил его.
– Ты давно меня ждёшь, владыка? – спросил удивлённый князь. – А я и не знал, что ты тут сидишь! Эй, Светлан! – он хлопнул в ладоши. Слуга вбежал в светлицу и предстал перед князем. – Почему, Светлан, ты не предупредил меня, что здесь пребывает владыка?
– Я хотел сказать тебе об этом, батюшка, ещё на теремном крыльце, – ответил слуга, виновато опустив голову, – но ты так махнул рукой, что я побоялся тебя беспокоить и всё ждал… А потом ты сам быстро пошёл сюда и не было смысла тебе говорить…
– Какой ты глумной, Светлан! – усмехнулся брянский князь. – Могу тебе только сказать одно: пошёл-ка ты в дебрю!
– Ухожу, ухожу, батюшка! – весело пробормотал молодой слуга, чувствуя, что князь пребывает в хорошем настроении, и быстро выскочил в простенок.
– Не обижайся за это, владыка, – сказал, усаживаясь в своё кресло, князь Василий. – Мы уже привыкли к брянской глупости!
– Это ничего, сын мой, – улыбнулся епископ. – Я здесь совсем недавно. Принёс тебе новости от своих людей…
– Что же они рассказали, святой отец? – спросил с любопытством брянский князь. – Опять о заварухе в суздальской земле?
– Увы, княже! – кивнул головой черниговский епископ. – Суздальские князья совсем помешались! Не зря Господь давал нам в жаркое время знамение! Разве ты не помнишь страшную тучу, стоявшую после восхода солнца и сильный гром?
– Помню, святой отец.
– Тогда скончался тот непутёвый князь Андрей Суздальский и его тело повезли хоронить в Городец… А потом отправились в Орду князья Михаил Тверской и его племянник Юрий Московский! Они поссорились из-за великого суздальского княжения…
– Я слышал об этом, владыка, – зевнул Василий Брянский. – Но ничего не знаю о событиях в Орде: уже давно там не был. Неужели царь Тохтэ ещё не назначил великого суздальского князя? Вот осенью вернулся наш посланник, купец Мирко, и ничего не рассказал о царском решении…
– По сей день ещё нет решения, – усмехнулся епископ Арсений, – и несчастные князья сидят в Сарае, строя друг другу козни на смех нечестивым татарам!
– Эти татары, святой отец, в сто раз порядочней и честней этих суздальских князей! – покачал головой князь Василий. – Они не предают ни своего царя, ни друзей, или по-ихнему, кунаков, ни своих родных!
– Ох, сын мой, – кивнул головой епископ. – Суздальские князья погрязли в тяжких грехах! Вот и сидят себе в Орде из-за жажды власти… Однако в этом случае вся правда на стороне Михаила Тверского. Он ведь теперь самый старший у них по рождению! А тот жадный Юрий совершает ещё один тяжкий грех, тягаясь за владимирский «стол»! Но Господь помогает только правому!
– А также серебро, святой отец! – усмехнулся князь Василий. – Мне говорил Мирко Стойкович, что Михаил привёз в Сарай четыре телеги только одного серебра. А сколько он доставил мехов – и не счесть! У Юрия нет таких богатств!
– Значит, быть Михаилу Тверскому великим суздальским князем! – перекрестился епископ. – Пусть же так и будет! Это справедливо!
– Ты ещё говорил о сумятице в суздальской земле, – напомнил князь Василий владыке. – Неужели это все твои новости?
– Не все, сын мой, – нахмурился епископ. – Те князья сидят в Сарае, но на их земле нет покоя! Теперь уже младшие князья перессорились! Когда Юрий Московский уехал в Орду, его брат Борис пошёл на Кострому, принадлежавшую в своё время покойному князю Андрею, но был по дороге схвачен тверичами и уведён в плен… А в Костроме случился мятеж! Городское простонародье собрало вече, на котором было принято решение изгнать из Костромы всех бояр покойного князя Андрея, разорявшего своими поборами город! Они даже убили бояр Зерна и Александра! А другие, многих из которых избили, бежали, куда глаза глядят… Я не помню всех имён… Вот в Тверь убежали Жеребец и Давыд Явидыч… Но это пустяк по сравнению с событиями в Переяславле! Там, у его стен, сошлись войска князя Ивана Данилыча, брата Юрия Московского, и разгневанных тверичей, желавших занять Переяславль! Но князь Иван оказался сильней и разбил своих недругов. В тяжёлой битве погибло много воинов, даже бояр! Там, например, сложили головы сам боярин Акинф, служивший ещё покойному великому князю Андрею, его зять Давыд и много тверской знати! Немало тверичей попали в плен! Смогли убежать в Тверь лишь дети Акинфа, Иван и Фёдор, с немногими воинами… Ничего не получилось у тверичей и в Великом Новгороде. Ещё до отъезда в Орду Михаила Тверского, у него была договорённость с новгородцами, что они будут почитать его как своего князя при условии соблюдения им «Ярославовой правды». Но на этот раз, когда тверичи прибыли в Великий Новгород, им было сказано, что без решения ордынского царя они не смогут признать князя Михаила…– Пусть ваш Михаил сначала получит в Сарае ярлык на великое княжение, а тогда и будем говорить! – решили знатные новгородцы.
– Словом, пока нет успехов ни у Михаила, ни у Юрия! – улыбнулся князь Василий. – Однако же всё-таки Иван Данилыч победил тверских людей! Значит, тверичи – слабые воины! Это не наши, брянские витязи!
– Всё не так, сын мой, – покачал головой епископ Арсений, – и победа не всегда добывается силой… Если бы не воля Господа…
– Это правда, святой отец, – кивнул головой брянский князь. – Военные дела очень часто решаются или на небесах, или в чьём-то тереме… Если бы не наш Господь и мой верный слуга, я бы уже в прошлом году не был жив! Ты помнишь об этом, святой отец? Это зло пришло от непутёвого Святослава Карачевского!
– Помню, сын мой, – сдвинул брови владыка. – Однако тебе следовало бы послать своих людей к тому Святославу и тщательно всё проверить…
– Подожду ещё, святой отец, – промолвил князь Василий. – Но у меня есть на этот счёт догадка! Ещё во времена батюшки этого Святослава, князя Мстислава, я ездил в Карачев и попал прямо на пир к этому старому князю. Мне тогда очень понравилась одна девица, которая танцевала в княжеском тереме на нашу потеху… Ну, я и попросил князя Мстислава дать мне ту девицу для любовного отдыха. И мы прекрасно провели с ней всю ночь! Потом мне говорили, что та девица была зазнобой князя Святослава, сына того Мстислава! Вот этот Святослав и затаил на меня злобу! Я помню его лицо на следующий день утром, во время трапезы… Этот неудачник просто пылал от ненависти и гнева! Я думаю, что нажил тогда себе смертельного врага… Видно, по этой причине и объявился тогда в лесу тот злобный тать!
– Всё твои жёнки, сын мой, – покачал головой епископ Арсений. – Пора бы тебе покончить с этим! Разве я тебе не говорил, чтобы ты отказался от своих любовниц и вернулся к своей законной супруге?
– Я уже решил, святой отец, избавиться от них, – улыбнулся брянский князь, – и оставляю себе только одну – ключницу Липку!
– Слава тебе, Господи, – перекрестился владыка, – если ты вразумил нашего князя хотя бы мужской скромности! Это ещё ладно, если только одна зазноба… Но куда ты денешь всех этих жёнок? Их ведь у тебя восемь!
– У меня есть одна мысль, святой отец, – пробормотал князь Василий. – Я хочу женить своих славных воинов на этих жёнках! Они мне не нужны после Липки… Пусть выходят замуж за вдовцов или неженатых молодцев!
– Это правильное решение! – кивнул головой владыка. – Благослови тебя Господь!
…После обеденной трапезы князь Василий Александрович спустился вниз, в светлицы своих красавиц.
– Мой сладкий господин! – выкрикнула его любимая прелестница Веверка, увидев князя. – Входи же, входи, мой сердечный сокол!
– Собери-ка поскорей всех красавиц! – приказал решительно князь. – И приведи их в свою светлицу! Буду с ними говорить!
Красивые женщины быстро сбежались в комнату первой любовницы и, окружив князя, обдавая его ароматом душистых трав и своих прекрасных тел, весело защебетали, выражая любовь и преданность своему господину.
– Подождите, девицы, – поднял руку князь Василий. – Я хочу вам кое-что сказать!
– Говори же, – сказала томным голосом невысокая, но пышногрудая черноволосая Боряна. – Я слушаю тебя во все уши!
– Что-нибудь новое? – вопросила другая молодая женщина, светловолосая и голубоглазая полька Полева. – Я всегда рада тебя слышать!
– Говори же, говори, моя радость! – прощебетала ещё одна,  сероглазая прелестница Зарена.
– Слушаю тебя, княже, слушаю! – закричали остальные красавицы.
– Пойдём со мной в баньку, мои любимые жёнки, – усмехнулся брянский князь, – чтобы хорошо попариться! Вы же знаете, как я люблю ходить в баню зимой!
– Знаем! Знаем! – закричали молодые женщины. – Это хорошо! Мы сами любим ходить с тобой в баню и играться!
– Но не только играться! – сказал, покачав головой, князь. – Там со мной будет один человек…
– Это нам не впервой! – рассмеялась Веверка. – Разве мы не видели там твоих слуг? Пусть себе ходят и подают нам воду!
– Мой человек там будет не для воды! – пробормотал князь Василий. – Я нынче решил выдать одну из вас замуж за моего воина!
Молодые женщины разом замолчали. В светёлке установилась мёртвая тишина.
– Так что, мои прелестницы, – продолжал князь. – Пусть же мой человек, знатный дружинник, выберет одну из вас! Тогда я отдам её в законные супруги ему! Устрою свадьбу и отвалю хорошее приданое! Согласны?
– Не согласны! – возразила, покраснев как рак, высокая стройная Веверка. – Нет таких сокровищ, на которые я променяла бы тебя, любимый князь! Не нужен мне тот вонючий смерд!
– Не нужен! Не нужен! – заорали рассерженные женщины. – Неужели ты нас разлюбил, славный господин? Зачем прогоняешь нас?
– Он не смерд, а благородный воин! – покачал головой князь Василий. – И лицом и ростом этот молодец удался, и дрын у него будет под стать… Сами там увидите! Он сейчас вдовец и бедствует без супруги! Нужно, чтобы одна из вас достойно ублажила его! А там посмотрим… Вам бы радоваться, а не рыдать! Я сейчас редко познаю вас: у меня много дел. А тут получите крепкого мужа и сможете каждый день любиться с ним!
– Пусть хоть раз в год, но с тобой! – закричала бойкая чернобровая Боряна. – Я не хочу ложиться под твоего вояку!
– Этого не будет, если он тебя не выберет! – усмехнулся князь Василий. – А сейчас подумайте! Если не понравитесь этому славному мужу, свадьбы не будет! Но я верю, что ни одна из вас не откажется от этого молодца, а там разберёмся… А теперь, собирайтесь в баню!
Князь быстро повернулся к двери и вышел в простенок. Затем он спустился по лестнице вниз, во двор. Там, у самых ступенек, стоял его верный дружинник Лихач, одетый в длинный бараний полушубок.
– Куда же ты, княже?! – донёсся сверху, из терема, крик молодого слуги. – Хоть бы шубу одел! Такой холод!
– Ладно, Светлан, тащи сюда шубу и шапку! – крикнул в ответ князь.
Он быстро набросил на себя богатую кунью шубу, надел свою красную, атласную, обшитую куньим же мехом шапку и, поманив рукой молодого дружинника, направился в сторону бани.
Неподалёку, шагах в двухстах, располагалась большая бревенчатая изба, из трубы которой валил густой чёрный дым, а вокруг неё суетились княжеские слуги.
– Парилка готова! – усмехнулся князь. – Теперь мы с тобой помоемся, мой славный воин!
– Ты решил принять баню, батюшка-князь? – спросил с удивлением Лихач, следуя за своим князем. – А я зачем тебе нужен?
– Я хочу, мой верный воин, попариться с тобой и кое-что тебе показать, – бросил по дороге князь. – Однако хорошо, что нет на пути посторонних. Одни слуги. Так спокойней. Правильно, что перестали пускать в крепость чернь или простолюдинов. Нечего им глазеть на меня, пешего!
Князь подошёл к мужикам, суетившимся возле бани, и завёл с ними неторопливый разговор. В это время к бане приблизились княжеские любовницы, одетые в богатые меховые шубы, и, не говоря ни слова, направились внутрь избы.
– Неужели будем париться с такими красавицами? – подумал Лихач, чувствуя, как в его груди нарастает жар.
– Уже вошли? – спросил князь, оторвавшись от своих людей и подойдя к Лихачу.
– Вошли, княже, – ответил, дрожа от волнения, молодой воин.
– Ну, тогда пошли и мы, мой славный Лихач!
В предбаннике было светло от горевших в изобилии свечей.
– Будто на солнце! – буркнул довольный князь. – Это хорошо, что приставили нужные подсвечники, скрывающие пламя от паров и влаги. Слава Господу! Раздевайся же, Лихач!
К князю стремительно подбежал молодой слуга, быстро снял с него шубу и шапку; ещё один слуга ухватился за княжескую мантию, и в мгновение ока князь предстал перед своими людьми нагишом. Тут же разделся и дрожавший от холода Лихач.
– Надо погреться! – сказал князь и двинулся в тёмную глубину большой смежной банной комнаты, дверь в которую была поспешно открыта перед князем его угодливыми людьми.
– Как же тут жарко, княже, и темно! – пробормотал Лихач, оглядывая заполненное паром помещение.
– Принесите светильники! – крикнул князь, и вскоре банное помещение осветилось так, что молодой княжеский дружинник зажмурил глаза.
– Открой глаза, Лихач! – усмехнулся князь. – Неужели так ярок свет?
– Ярок не свет, батюшка, а нагота прекрасных жёнок! – буркнул Лихач первое, пришедшее ему в голову.
Обнажённые красавицы сидели рядком на длинной дубовой скамье и с любопытством глазели на голого княжеского воина.
– Однако же хорош этот молодец! – сказала одна из прелестниц, засмеявшись.
– И лицом красив и телом неплох! – вторила ей другая.
– И дрын у него немал! – пробормотала ещё одна женщина. – Почти как у нашего господина! Смотрите, смотрите, начал вставать!
Побагровевший, дрожавший Лихач быстро закрыл обеими руками свою беспокойную плоть.
– Не надо этого! – засмеялся князь. – Пусть твой пивень будет на свободе! Давайте-ка, мои жёнки, воду, – распорядился он, – целебную грязь и греческую пенную настойку от телесной мрази!
Женщины заметались, поднимая с полок шайки с горячей и холодной водой, принося кувшины с греческой пеной, заменявшей мыло.
– А вот и грязь! – весело сказала прелестная Веверка, подавая князю небольшой тазик с озёрной целебной грязью, приписанной ему лекарем Велемилом. – Дай-ка, княже, я тебя разотру!
– Лучше разотри этого мужа, – улыбнулся князь, – и побрызгай его потом греческой влагой!
Веверка подбежала к княжескому дружиннику и быстро намазала его тело густой, липкой грязью. Затем она обдала горячей водой и стала вновь натирать мокрого Лихача, но уже мыльной жидкостью – «грецкой влагой».
– Будешь чистым, как вода в Десне, – приговаривала молодая женщина, колдуя над Лихачем, и посмеивалась, задевая время от времени его мужское достоинство то рукой, то ногой, а то и влажным от пота задом.
Остальные красавицы обступили своего князя и попеременно ухаживали за ним.
– Ох, как мне тяжело! – кряхтел Лихач, едва сохраняя терпение. – Нет моих сил, славный князь!
– Так чего же ты мучаешься? – громко сказал князь. – Если тебе тяжело – облегчись!
– А разве можно? – прохрипел, сдерживаясь из последних сил, молодой дружинник. – Неужели наступает моя смерть?
– Можно, Лихач! – бросил князь. – Если тебе нравится какая-нибудь из жёнок – не теряйся!
– Благодарю тебя, батюшка! – вскричал, обезумев, княжеский дружинник и буквально набросился на длинноногую Веверку, повалив её на скамью.
– А-а-а! – взвыла женщина, придавленная тяжёлым грузным телом. – Ох, уж какая силища! Какой ты славный муж!
– Ну, тогда всё хорошо! – усмехнулся князь. – Если славный, значит, подходящий! Одной нахлебницей будет меньше!
– Ну, как, Лихач? – спросил он своего молодого воина, выходя после мытья из парилки на зимнюю улицу. – Тебе понравилась какая-нибудь жёнка?
– Веверка, батюшка-князь! – сказал, благодарно улыбаясь, княжеский воин. – Я ещё никогда не встречал такой сладкой и красивой жёнки! Жаль, что в нашем городе нет ещё одной такой красавицы!
– А если бы была? – прищурился брянский князь.
– А если бы была, батюшка, – сказал, волнуясь, Лихач, – то я пал бы в ноги её батюшки и просил бы её себе в супруги! Но разве такое возможно?
– Возможно, мой верный человек! – улыбнулся князь Василий. – Я отдаю тебе эту Веверку в супруги и ещё прилагаю богатое приданое! Я вовек не забуду твою славную службу и преданность мне, твоему князю!
– Благодарю тебя, мой господин! – вскричал обрадованный Лихач. – Буду тебе верно служить до самой могилы! Жизнь отдам за тебя, если будет надо! – И он упал, как куль, на примятый снег, целуя княжеские сапоги.


Г   Л   А   В   А   15

У   С Т Е Н   М О С К В Ы

  – Может подогнать к московским стенам пороки? – спросил князь Михаил Ярославович тверских бояр, сидя в большом княжеском кресле в своём походном шатре.
– Ещё бы неплохо надолго загнать войско этого Юрия в город! – буркнул молодой боярин, Иван Акинфиевич, стоявший в общей толпе тверской знати напротив князя.   
– Да, – покачал головой князь Михаил. – Пока мы не одолеем его войско, пороки не подкатишь! Они будут нам мешать! Надо почаще выманивать этого Юрия из города и убивать его воинов. А тогда – пойдём на приступ! – И он задумался.
Весной этого, 1305 года, Михаил Тверской вернулся из Орды с ханским ярлыком на великое суздальское княжение. Дорого обошлась тверичам воля ордынского хана: опустела княжеская казна, а княжеские поборы возросли вдвое! Тягловый люд застонал и запричитал под пятой как Орды, так и своего князя!
Прибыв в стольный город суздальской земли, Владимир, князь Михаил был немедленно благословлён митрополитом Максимом и венчан в соборной церкви на великое княжение.
Со всех концов суздальской земли прибыли во Владимир князья и бояре –поздравить нового великого князя с вокняжением и преподнести ему богатые подарки. Сюда приехали даже посланники из Смоленска и Пскова. Особое почтение изъявили новгородцы. Два десятка «лучших новгородских людей» привезли с собой два воза подарков с мехами, слитками серебра и различными товарами. Даже о лакомствах не забыли новгородцы: они доставили к столу князя Михаила Ярославовича почти три десятка бочек сладкого иноземного вина, полсотни мешков орехов, засушенных диковинных фруктов и прочих сладостей.
Но особенно тронуло нового великого суздальского князя внимание великого смоленского князя Александра Глебовича, который сам приехал во Владимир вместе с братом Романом, преподнёс князю Михаилу богатые подарки и поздравил его с высоким назначением. – Мы все рады за тебя, славный Михаил, – сказал князь Александр Смоленский, вручая подарки, – потому что ты получил этот великий «стол» по справедливости и за заслуги! Прими же поздравления и дары от меня, моего брата Романа и моих сыновей! Но самый богатый дар, – князь указал рукой на большую дубовую бочку, наполненную серебряными гривнами, – прислал тебе мой сын Василий Брянский! Он просил передать тебе поздравления и не держать на него обиды за то, что он сам не приехал сюда: отправился в Орду к царю Тохтэ…
– Благодарю тебя, брат, – улыбнулся молодой красавец Михаил. – Совсем не ожидал тебя видеть, да ещё с такими добрыми словами! Я очень рад и подаркам от Василия Храброго! Я давно хотел подружиться с ним, но всё нет времени съездить в Брянск… Я знаю о славе твоего сына Василия, добытой в ордынской «замятне»! Он один из всех русских князей не испугался той опасной войны… Да что тут говорить? Разве царь Тохтэ просто так назвал его «храбрым»? Неплохо бы всем нам заключить союз против моего лютого врага! Непутёвый князь Юрий совсем обнаглел! Он ещё в Сарае устраивал мне разные козни! Даже пытался отравить меня!
– Неужели он до этого докатился? – встрепенулся князь Александр. – Я приехал сюда тоже с обидой на Юрия Московского! Он хитростью захватил в плен моего брата Святослава Можайского и занял его город! После этого несчастный Святослав был вынужден заключить с ним союз! И всё своё серебро отсылает теперь не в Смоленск, а в Москву! Из-за этого у меня возникли трудности в сборе ордынской дани… У меня теперь нет долей Можайска, Вязьмы и Дорогобужа! Все эти города связались с Москвой, и когда я требую их подчинения, мне угрожают войском князя Юрия!
– Тогда вступай в мой союз против Москвы, брат, – кивнул головой Михаил Ярославович, – и присылай ко мне своё войско, когда придёт время идти на общего врага!
– Согласен, брат! – обрадовался князь Александр. – Вот тебе моя рука! А позднее я привлеку к союзу и своего сына Василия!
– Благослови тебя Господь! – улыбнулся князь Михаил. – Мы вскоре пойдём на Москву!
Князь Юрий Даниилович Московский не соизволил прибыть во Владимир. Не прислал он и своих бояр. Это был знак не просто неуважения, но лютой, непримиримой вражды. Поэтому разгневанный великий князь Михаил сразу же после венчания повёл свои полки на Москву. По дороге к нему присоединилось и большое смоленское войско, возглавляемое князем Романом Глебовичем и его молодым сыном Дмитрием.
– Мой брат Александр остался в Смоленске, – оправдывался князь Роман перед Михаилом Ярославовичем, – из-за тревожной обстановки: он опасается, что в его отсутствие на город нападут подстрекаемые Москвой недруги!
Князь Михаил понял, что под «недругами» подразумевались князья Андрей Вяземский и Святослав Можайский, новый союзник князя Юрия.
Войско великого князя Михаила, состоявшее в большинстве своём из тверских ратников, подошло к Москве спокойно, без спешки, с уверенностью в лёгкой победе. Но князь Юрий Даниилович задолго узнал о приближении врага и сдаваться не собирался. Несмотря на то, что его полки едва ли не вдвое уступали по численности войску князя Михаила, московский князь принял вызов своего врага и смело пошёл к нему навстречу.
В версте от Москвы произошла ожесточённая битва, в которой никто не победил, но потери с обеих сторон были огромные. Князь Юрий потерял четвёртую часть войска убитыми и ранеными, а князь Михаил – почти треть!
С наступлением сумерек москвичи отошли под прикрытие городских стен, а уставшие после битвы тверичи не стали их преследовать.
На следующий день сражение возобновилось уже под самыми стенами Москвы.
И опять два войска отчаянно сражались, не щадя себя, и снова никто не победил!
Наконец, теряя людей и всё больше приходя в ярость, московский князь Юрий изменил тактику. Теперь он не выводил всё своё воинство в «чистое поле», но совершал ежедневные вылазки, тревожа врага и препятствуя ему начать правильную осаду.
Стоило тверичам дождаться, когда москвичи укроются в городе, и начать решительный приступ, как городские ворота неожиданно открывались, и войско Юрия Данииловича обрушивалось на осадных людей. Если бы не смоленский полк Романа Глебовича, хранившего бдительность, тверичи потеряли бы всех своих пехотинцев, пошедших на приступ! Уже в первый день осады тверичи утратили свои длинные сборные лестницы: часть из них москвичи, воспользовавшись сражением, под шумок, оттащили в город, а часть облили «грецким огнем», спалив дотла.
Князь Михаил ломал голову, обдумывая новые способы штурма городских стен, однако ничто не подходило.
Князь Юрий, его братья и воеводы внимательно следили за действиями великого князя и решительно, в самый неудобный для тверичей момент, отворяли городские ворота, совершая очередную вылазку.
Такая тактика приносила князю Юрию несомненный успех: его враги, бездействуя и пребывая в постоянном напряжении, теряли веру в свои силы и надежду на победу.
Наконец, князю Михаилу Ярославовичу всё это надоело, и он прислал людей к князю Юрию с предложением сразиться в последний раз всеми своими силами. – Если победит московский князь, – сказали посланцы, – Михаил Ярославич признает его независимость и будет обращаться с ним, как с равным. Но если одолеет Михаил, тогда Москва признает его главенство, будет выплачивать во владимирскую казну установленную по традиции дань и называть великого князя «батюшкой».
Послы великого князя беспрепятственно вошли в осаждённый город, и вот теперь Михаил Ярославович ждал их возвращения, обсуждая с боярами возможные результаты.
– Я не верю, что этот трусливый Юрий согласится на решающее сражение, – задумчиво молвил он, подняв голову. – Что вы на это скажите?
– Я же думаю, – сказал седобородый боярин Судимир Гордевич, – что князь Юрий согласится на жестокую битву! Он не меньше храбр, чем Василий Брянский! И слишком гордый! Однако он не подчинится тебе, даже если ты победишь! Если ты одолеешь его войско, этот хитрец опять скроется в городе и будет совершать внезапные вылазки! Против этого бесполезны и лестницы, и пороки! Правильная осада не получится!
– Надо безжалостно истреблять его воинов, – покачал головой молодой боярин Фёдор Акинфиевич, – чтобы всем было неповадно вылезать из города!
– Ты ещё молод, сынок, чтобы давать такой совет! – усмехнулся старый тверской боярин Пригода Требович. – Разве этот непутёвый Юрий осмелится принять вызов? Он просто отсидится за своими московскими стенами! Говорили, что у него, в этой злокозненной Москве, хватит припасов года на два!
– Ладно, мои верные люди, – поднял руку князь Михаил, – вот дождёмся посланников, а тогда и решим, что делать!
В это время в великокняжеский шатёр вошли вернувшиеся из Москвы бояре.
– Это хороший знак! – переглянулись советники великого князя. – Прибыли сразу же после заключительных слов великого князя!
– Ну, что, мои люди? – вопросил князь Михаил стоявших перед ним посланников. – Как там Юрий: не испугался?
– Юрий Данилыч не испугался, великий князь, – сказал, поглаживая бороду, седовласый боярин Теребун Лаврович, глава посольства, – и охотно принял твоё предложение! Он ещё сказал, что хочет не только освободиться от тебя, но и взять тебя в плен со срамом и позором!
– Какой нечестивец! – вскричал князь Михаил. – Ну, что ж, пусть тогда будет жестокая битва! Вы обговорили время?
– Это будет на заре, – кивнул головой Теребун Лаврович, – когда небеса осветятся солнечными лучами! Тогда и состоится великая битва. Так сказал тот бесстрашный князь Юрий.
– Увидим, какой он бесстрашный! – усмехнулся великий князь Михаил.
…Наутро, едва только рассвело, и горизонт окрасился алым цветом, полки князя Михаила выстроились перед шатрами.
– Правильно выбирайте пространство, чтобы удобно развернуть все наши войска! – наставлял своих воевод великий князь Михаил.
– Попробуем, если получится, – крякнул боярин Судимир, –  и если этот Юрий не помешает!
Князь Юрий такой ошибки не сделал.
Как только москвичи увидели с городских стен выстроившееся тверское войско, над городом прозвучал пронзительный сигнал трубы, городские ворота широко распахнулись, и сам князь Юрий Даниилович смело выехал вперёд на своём огромном вороном коне. Рядом с ним ехали верхом все его братья. За ними следовало большое конное войско, а замыкала шествие тяжёлая кольчужная пехота, усиленная городским ополчением.
– У него большое войско! – пробормотал князь Михаил, делая знак своим воинам не спешить. – Пусть подходят поближе. Надо отрезать их от города!
Конница Юрия Данииловича неожиданно поскакала прямо на тверские полки.
– Слава Москве! – кричали всадники. – Слава могучему князю Юрию!
– Вперёд! – воскликнул князь Михаил, махнув рукой. Он совсем не ожидал от москвичей такой прыти. – Бей врагов!
Удар конницы князя Юрия Московского был так силён, что первые ряды тверского войска сразу же смешались.
– Круши! Рази! – кричали москвичи, выбивая из сёдел тверских всадников.
Растерявшиеся от неожиданной атаки тверичи с трудом отбивались. То тут, то там падали с коней отборные дружинники князя Михаила. Ещё натиск, и, казалось, всё будет кончено…
Но князь Михаил был неплохим полководцем. Видя неудачу своих людей в центре и на правом фланге, угрожавшую всему войску, он, зная о своём численном превосходстве, быстро подал знак воеводам перебросить большие конные резервы в место возможного неприятельского прорыва и подвести пехоту.
– Было бы неплохо опрокинуть этого хвастуна, – рассуждал сам с собой великий князь, – и взять его в плен вместе с братьями… Но где этот Юрий?
Переброска войск князя Михаила удалась, линия сражения стала выравниваться, и постепенно тверичи отбились от наседавшего неприятеля. Одна часть московских воинов глубоко завязла среди конных дружинников князя Михаила и с трудом оборонялась. Другая – продолжала вгрызаться, но уже без прежней ярости, в ряды тверской конницы.
Князь же Юрий с братьями, незаметно для неприятеля, оказался в хвосте своей конницы. Видя, что тверичи сумели устоять и, несмотря на огромные потери, даже потеснили его конное войско, Юрий Московский поднял руку и, повернув свою лошадь к Москве, стал медленно отходить. Московский воевода, увидев знак своего князя, поднёс ко рту рог, висевший до этого на шее, на длинной железной цепочке, и громко протрубил отход.
– Ага, испугались! – вскричал, ликуя, Михаил Ярославович. – Бейте их, мои отважные воины!
Тверичи, вдохновлённые криком своего князя, с яростью кинулись на отступавших. Но москвичи отходили осторожно, умело отбиваясь от наседавших врагов.
– Какая злоба и ярость! – думал Михаил Ярославович, видя, как отчаянно сражаются москвичи. Вот два тверских всадника подскочили с двух сторон к рослому, сидевшему на сером коне москвичу. Удар слева! Москвич пошатнулся, но продолжал отбиваться. Удар справа! Московский всадник выронил щит, отлетевший вместе с отрубленной окровавленной рукой в сторону, но усидел в седле и продолжал махать уцелевшей правой рукой, сжимавшей меч!
– Это же сущий бес?! – вздрогнул великий князь, глядя на кровавое побоище.
Однорукий всадник пытался развернуться, и было хорошо видно, как он теряет вместе с потоками крови последние силы. Ещё удар! Безрукий упрямец как-то неловко повернулся и опрокинулся навзничь. Хрясь! И меч тверского всадника отсёк, наконец, ему голову, отлетевшую с кровавой струей прямо в кучу сражавшихся.
В это же время толпа тверичей добивала осевших на землю раненых врагов.
– Помогите! – хрипели стоявшие на коленях и закрывавшиеся щитами, сбитые с лошадей москвичи.
– Господь вам поможет! – крикнул тверской боярин и обрушил на ближайшего из них тяжёлый боевой топор. Тут же подоспела и пехота. Разъярённые тверичи безжалостно изрубили несчастных москвичей, брошенных своими на произвол судьбы. По всему полю на окровавленной земле валялись отрубленные руки, ноги, головы. Обезображенные тела убитых было невозможно опознать.
Тем временем московская конница достигла своей пехоты, которая, подготовленная к такому развитию событий, быстро расступилась, и князь с братьями и остатками своего изрядно потрёпанного конного войска, въехал в городские ворота, оставив пехоту под началом воеводы.
– Ушёл-таки этот хитроумный Юрий! – буркнул князь Михаил. – Но это – знак моей скорой победы!
Но он зря радовался: князь Юрий не проиграл битву!
Московская пешая дружина смело, с достоинством, встретила тверскую конницу, вытянув перед собой длинные пики. Видя ощетинившегося железом врага, тверичи отступили и пропустили вперёд свою пехоту. Но москвичи умело встретили и этого неприятеля: началась позиционная сеча!
Враги попеременно обменивались ударами. Со всех сторон слышался звон мечей, попадавших то в броню, то в кольчуги, то в щиты. Однако потери несли пока только наступавшие тверичи. Москвичи, чувствуя поддержку городских стен, близ которых они сражались, не только успешно отбивались, но и наносили врагу ощутимый урон. В это же время защитники московских стен не терялись, посылая в хорошо видимых тверичей стрелы из луков и булыжники из пращей…
– Что делать, великий князь? – крикнул боярин Пригода, подскочив к Михаилу Тверскому. – Больше нет сил наседать на врага, а потери у нас ощутимые! Мы так потеряем всё войско, но победы не добьёмся!
– Ладно, боярин, – бросил рассерженный князь, – труби тогда отбой! Сегодня у нас нет удачи!
Так и закончилась эта решительная битва под стенами Москвы между непримиримыми врагами. Никто не победил, но обе стороны понесли громадные потери.
– На всех покойников не хватит телег! – говорил, вытирая слёзы, молодой боярин Иван Акинфиевич брату Фёдору. – Так и не смогли мы отомстить за нашего батюшку!
– А я потерял, брат мой, – сказал князь Роман Глебович, подъезжая к Михаилу Тверскому, – половину своих воинов и весь брянский отряд! Будет большой позор, когда мы привезём тела убитых в Брянск и Смоленск!
– Не стоит увозить покойников, – сказал мрачный Михаил Ярославович. – Зароем их тут, в московской земле. А завтра я пошлю посланцев к Юрию. Будем вести переговоры! Удача от нас отвернулась!
…На другой день в шатре великого суздальского и тверского князя Михаила состоялась встреча с братьями Юрия Московского – князьями Александром и Борисом.
– Пора нам закончить эту неудачную войну, – предложил после обмена приветствиями князь Михаил, – и заключить с вами мир…
– Мы не против мира, но только на наших условиях! – буркнул высокий худой князь Александр. – Ты не должен лезть в наши удельные дела, князь Михаил… И освободи Москву от своих поборов…
– И перестань Москве приказывать! – добавил князь Борис, улыбаясь. – Зачем тебе, брат, войны и ненужные убытки?
– Что ж, пусть так и будет, – покачал головой князь Михаил. – Москва – по себе, а Владимир – по себе! Но Юрий не должен совращать других князей! Пусть они повинуются мне по-прежнему, как великому князю…
– За это не беспокойся, князь Михаил! – поднял голову Александр Даниилович. – Мы не полезем в чужие дела, но не суйся в наши!
– И отпустите несчастного Константина! – сказал Михаил Ярославович. – Зачем держать его в плену?
– Об этом говорить не велено! – покачал головой князь Борис. – Судьба Константина никак не связана с этой войной…
– А тебе, Борис, стыдно быть безжалостным с Константином! – возмутился Михаил Ярославович. – Разве тебя мучили, когда ты пребывал у меня в плену? Разве тебя не отпустили в Москву по одной твоей просьбе? Стыд и позор! Тогда хоть поклянитесь, что ничего не случится с несчастным Константином Рязанским!
– Клянусь, вот тебе крест! – перекрестился князь Александр.
– И я клянусь! – перекрестился и князь Борис, опустивший от смущения голову.
– И верните Смоленску Можайск! – потребовал великий князь Михаил.
– Но Можайск – не московская земля, – возразил князь Александр Даниилович, – а добровольный союзник князя Юрия. Пусть люди говорят всё, что угодно, – усмехнулся он, – но князь Святослав Глебыч – настоящий друг моего брата!
– Зачем ты это говоришь?! – возмутился князь Роман Глебович, стоявший рядом с князем Михаилом. – Я ведь знаю всю правду!
– Ну, а тебе, князь Роман, лучше бы помолчать! – князь Александр поднял голову и посмотрел, хмурясь, прямо в глаза ему. – У нас нет ссоры с вашим Смоленском! Зачем сюда пришли полки твоего брата Александра и племянника Василия Брянского?
– Это вам, брат, за Можайск! – резко ответил князь Роман. – Если не одумаетесь, мы всегда будем врагами твоему брату Юрию! А к чему ты говоришь о моём племяннике Василии? Здесь нет его людей! А сам он давно пребывает в ордынском Сарае!
– Сам-то он в Орде, но его люди – в войске Михаила! Нам сообщили об этом верные люди! – улыбнулся князь Борис Даниилович. – И это зачтётся Василию!
– Говорю вам, что это ошибка и брянских людей здесь нет! – поднял руку князь Роман Глебович.
– Тогда поклянись и поцелуй крест! – потребовал князь Александр.
– Клянусь! – решительно сказал князь Роман и, взяв из рук стоявшего рядом московского священника большой серебряный крест, громко, причмокивая, поцеловал его.
– Удивительно, – покачал головой князь Александр Даниилович. – Тогда доложу моему брату, что наши люди ошиблись…
– Ну, а теперь – мир! – сказал, грустно улыбаясь, князь Михаил. – Эй, мои верные люди! Подавайте сюда чаши и греческое вино!
– Зачем же ты давал ложную клятву, брат, – спросил князь Михаил Романа Глебовича вечером, когда все ушли, – и ещё целовал крест?
– Я не лгал об этом, брат, – наклонил голову мрачный Роман Смоленский. – Здесь, в самом деле, нет воинов Василия! Из брянской сотни никто не уцелел!


Г   Л   А   В   А   16

П О Т А С О В К А   В   С А Р А Е

  – Вот какое дело! – возмущался князь Василий. – Этот Святослав Карачевский оказался у нас по соседству! Я и подумать не мог, что вездесущий бес приведёт этого глупца нынче в Сарай!
– К тому же, он обидел наших людей своей грубостью! – буркнул княжеский воевода Удал Росевич. – Начал толкаться возле своей юрты и говорить непотребные слова!
– А на кой ляд они пошли к его премерзостной юрте? – спросил Василий Брянский. – Зачем им понадобились эти карачевские люди? Слава Богу, великий государь Тохтэ поставил здесь предостаточно гостевых юрт… А то пришлось бы сидеть в одной юрте с этим глумным  Святославом!
– Да так получилось, батюшка, – улыбнулся воевода. – У нашего дружинника Стинко есть родственник в Карачеве… Сейчас он пребывает среди воинов князя Святослава… Вот он и пошёл туда, прихватив с собой товарищей! Но все обернулось большой бедой! Наши молодцы там потолкались и устроили большую драку!
– Неужели они избили моих людей? – вздрогнул брянский князь. – Или кого-нибудь убили?
– Никого они не убили, батюшка, – усмехнулся воевода, – даже наоборот! Это наши ребята так поколотили карачевцев, что поразбили им все морды в кровь! Да выбили им не один зуб!
– Ну, если так, – рассмеялся князь Василий, – тогда хорошо… Их следует похвалить! И пришли ко мне этого Стинко: пусть расскажет о своей «замятне»…
Стинко, молодой княжеский дружинник, вошёл в юрту, занимаемую брянским князем, и низко, поясно, поклонился.
– Садись, Стинко, – князь указал на стоявшую напротив него скамью, а сам тяжело плюхнулся на мягкие подушки большого, обитого звериными шкурами дивана. – Поведай-ка мне о той драке с карачевскими людьми.
– Так получилось, батюшка-князь, – отвечал усевшийся на скамью воин. – Я пошёл в гости к своему родственнику, карачевскому дружиннику Прибине и взял с собой друзей. Мы присели и отведали хмельного мёда, а потом и греческого вина…
– Неужели в княжеской юрте? – усмехнулся брянский князь.
– А где же ещё? – кивнул головой Стинко и взял в кулак свою короткую, но окладистую бороду. – Мы начали попойку, когда ещё не было этого князя Святослава или Пантелея… Он был в городе по своим делам, но вдруг вернулся! Увидел нас в своей юрте и спросил: – Откуда эти могучие мужи? –  Ну, а я возьми и скажи: – Мы прибыли из славного города Брянска со своим князем Василием к ордынскому царю! – Услышав наши слова, князь Святослав вдруг изменился в лице, покраснел и, как безумный, стал кричать всякую чушь! А его люди буквально набросились на нас! И мой бесстыжий родственник вдруг окрысился! Но мы не испугались этих татей и дали им достойный ответ! С честью отбились и рожи им всем расковыряли!
– Но и тебе, Стинко, досталось! – нахмурился князь. – Я вижу на твоей скуле большой синяк, а на щеках – запёкшуюся кровь! Неужели все мои воины так избиты?
– Все, батюшка, – кивнул головой Стинко, – но их людям досталось побольше!
– А что же тот бесстыжий князь? – побагровел Василий Александрович. – Он принимал участие в драке?
– Нет, батюшка, – покачал головой молодой дружинник. – Тот злобный князь сидел на своей скамье, или татарском диване, и всё подзуживал своих воинов… Он не ожидал, что мы втроём дадим его людям должный отпор! Ну, мы разогнали кулаками его людей и быстро ушли, чтобы не погибнуть от их оружия. Князь позвал на помощь других воинов, и нам пришлось отступить…
– Отступить, – пробормотал князь Василий. – От этих карачевских злодеев! Да ещё бывших брянских данников! Как обнаглели?! А ты не помнишь, какие непотребные слова говорил тот глумной князь Святослав? И почему он так разъярился?
– Не хотелось бы тебе такое говорить, батюшка-князь, – покачал головой молодой дружинник, – но князь Святослав выкрикивал непочтительные слова о тебе!
– И что же он выкрикивал? – насторожился брянский князь.
– Этого я не могу сказать, батюшка!
– Говори же, Стинко, – потребовал рассерженный князь. – Мне надо всё знать!
– Тогда не сердись на меня, батюшка, и не наказывай за грубые слова! – опустил голову дружинник. – Он сказал, что ты – большой распутник и похититель чужих жёнок! И ещё кричал, что ты получил свой Брянск не по наследству, а за лесть и богатые подарки… Что ты, якобы, отнял этот город у своего дядьки Святослава и стал ордынским холопом!
– Какая же он сволочь и скотина! – вскричал разъярённый князь Василий. – Это я холоп, князь такого сильного удела?! Ах, он, мерзкий шакал! Оскорблять моё достоинство?! Я отнял Брянск у своего дядьки?! Какая бесстыдная ложь! Разве не сам великий царь дал мне грамоту? А может он, этот дерзкий Святослав, сражался за своего государя? Видел ли он кровь сражений? Этот Святослав – бесстыжая жёнка, а не воин! Ну, погоди, негодяй! Эй, воевода! – крикнул во всё горло князь, забыв о своих слугах. В юрту вбежал седобородый Удал. – Собирай моих людей, славный Удал, и поскорей: поведём их туда, к юрте этого мерзкого Святослава!
– Зачем, князь-батюшка? – испугался брянский воевода. – Разве это нужно? Да ещё здесь, в ордынском Сарае? Поведём наших людей на позор и потеху!
– Не на позор, Удал, – буркнул, задыхаясь от ярости, князь Василий, – но на большую и нужную драку! Веди туда всю мою сотню, но только на драку кулаками и палками!
– Значит, без мечей и булатных ножей? – развёл руки воевода.
– Мечи пусть возьмут с собой, – бросил брянский князь. – Если эти карачевцы полезут на нас с мечами, тогда они нам понадобятся! Но без нужды пусть их не вынимают!
– Слушаюсь, княже!
Князь же тем временем махнул рукой своим слугам, и те быстро принесли выходную одежду – большой плотный красный плащ, меховую княжескую шапку и высокие красные сапоги.
– Быстро надевайте! – распорядился князь и, сбросив с ног мягкие татарские туфли, вытянул ноги.
Княжеские слуги поспешно одели своего князя, пристегнули ему золочёный тяжёлый пояс с мечом и кинжалом.
– Ну, с Господом! – перекрестился князь и выскочил на улицу. Там, возле его юрты, собрались дружинники, одетые по-осеннему, но вооружённые лишь мечами.
– Мы готовы, батюшка-князь! – бодро прокричал воевода. – Седлать коней?
– Эта юрта недалеко, – усмехнулся князь, – и не видно простолюдинов: некому осмеять пешего князя… Пошли так, не надо коней!
…Карачевские дружинники стояли возле юрты своего князя, располагавшейся шагах в двухстах от местопребывания брянцев. Они спокойно обсуждали свои дела, как вдруг увидели приближавшихся к ним брянского князя Василия с дружиной.
– Эй, Радило, – крикнул один из них, – беги скорей в большую юрту за нашими людьми! А ты, Кудряш, иди за князем!
Когда князь Василий подошёл к юрте своего недруга, князь Святослав уже выбежал наружу и стоял у самого входа. Он со страхом смотрел на брянского князя и его людей, не зная, что делать.
– Ну, здравствуй, Святослав! – громко сказал Василий Александрович.
– Э…э…э, – пробормотал карачевский князь, дрожа, – здравствуй…и ты!
– Что, язык проглотил, Святослав? – усмехнулся князь Василий. – Почему тогда обижаешь моих людей и порочишь моё славное имя, если боишься даже говорить?
– Я не порочу…и не позорю, – буркнул князь Святослав. Его жирное, бесформенное лицо побагровело, покрылось потом и пятнами…
– Неужели не порочишь? – нахмурился князь Василий. – Значит, мои люди врут! Так, что ли?!
– Так, брат, так, – прохрипел трясущийся от страха Святослав-Пантелей.
– Ох, ну и сволочь же ты, брат! – крикнул, вновь разъярившийся князь Василий. – Зачем врёшь и подличаешь?! Ах ты, скот, ах, смердящий шакал! Получай же! – И брянский князь со всего размаха отвесил толстяку звонкую оплеуху.
– Убивают, братья! – завопил что было мочи князь Святослав, хватаясь за щёки. – Всё лицо разбил мне до крови! Спасайте меня, мои верные люди!
– На-ка тебе ещё! – вновь выкрикнул князь Василий и обрушил свой крепкий здоровенный кулак на голову размякшего от страха карачевского князя.
– Ох, Господи! – взвыл Святослав-Пантелей, падая на землю. – Убили, убили, люди честные!
– Давай-ка, воевода! – скомандовал князь Василий, глядя с презрением на лежавшего в грязи карачевского князя. – Молоти же этих негодяев!
И брянские дружинники, обезумев от гнева, со всем своим пылом набросились на оцепеневших карачевцев.
 Те так и не успели опомниться и были едва ли не мгновенно повержены брянцами наземь, беспомощно карабкаясь в грязи и выкрикивая слова отчаяния. Тут же подоспели остальные дружинники князя Святослава, и кулачная схватка в мгновение ока переросла в настоящее побоище.
Карачевцев было примерно столько же, сколько и брянцев, около сотни человек. Они тоже были рослыми, крепкими мужиками и, несмотря на первоначальную скованность, постепенно стали приходить в себя.
– Получай же! – кричал карачевский воевода Микула Славович, размахивая направо и налево тяжёлыми кулаками.
– На-кося за нашего князя! – вторил ему толстый, широкоплечий Прибила Улевич, сбивая с ног грузного брянского дружинника.
– Ах, да ты так! – вскричал тот, быстро вскакивая и нанося ответный удар кулаком, повергший Прибилу наземь.
– Мы дадим вам просраться! – бросил брянский воевода Удал, с силой поразив своим острым, но тяжёлым кулаком карачевского воеводу.
– За князя, за славного князя! – кричали другие карачевцы, пытаясь закрыть князя Святослава своими телами и поднять его грузное тело с земли.
– Ах, вы, тати! – кричали брянские воины, наступая на защитников избитого Святослава Мстиславовича.
Драка сосредоточилась у самого входа в юрту карачевского князя. Сбитые с ног карачевцы падали прямо на землю вокруг своего князя, а кое-кто даже на него самого. В куче и давке, возникшей перед князем Василием, смешались все: и брянские люди, и карачевские.
– Бей! Круши! Дави! – неслось из этой тёмной, шевелившейся массы.
– Эдак они задавят своего глумного князя! – заволновался князь Василий, видя беспомощность карачевцев и теряя гнев. – Пора кончать эту заваруху!
– Но как, батюшка? – выкрикнул брянский воевода Удал, еле слышимый из-за шума многих голосов. – Ничего не слышно от криков!
– Тащи скорей рог, Удал! Я боюсь, как бы этого князя не пришибли! – зычным голосом прокричал князь Василий.
– Где же мой человек? – буркнул Удал, обегая воинов и ища горниста.
Драка между тем всё никак не стихала. Местами она напоминала возню, а местами – настоящее поле битвы.
Сбежавшиеся со всех сторон татары с любопытством смотрели на дравшихся русских. – Вот какие глупые урусы! – говорили они. – Не жалеют своих братьев! Видно, что-то не поделили?!
Вдруг в самый разгар сражения громко, отчётливо прогудел боевой рог, играя отступление.
Брянские дружинники, покоряясь привычному для них звуку, сразу же остановились и побежали к своему воеводе, стоявшему рядом с князем в некотором отдалении.
Карачевские дружинники тоже остановились и с ужасом смотрели, что же будет дальше.
Из грязного месива, образовавшегося у юрты карачевского князя, вылез, весь избитый, покрытый синяками и шишками, князь Святослав. Его красная княжеская мантия была превращена в чёрно-серый, зияющий дырами лоскут. Княжеская шапка валялась, истоптанная, в грязи. Грузный, лысый Святослав-Пантелей с трудом встал на ноги и, поддерживаемый подбежавшими со всех сторон грязными и избитыми слугами, попытался сделать шаг в сторону юрты. – Ох, убили! – завопил он вдруг, споткнувшись и едва не упав снова. – Нет на мне живого места! – И он громко, хрипло зарыдал, ломая руки  и устремляя свой взор в серое осеннее небо.
– Пошли в нашу юрту, молодцы! – громко сказал князь Василий, чувствуя какую-то смутную, нараставшую в груди тревогу. – Бесстыжий Святослав получил по заслугам! – буркнул он про себя. – Теперь не будет позорить моих людей и подсылать ко мне коварных убийц!
…Наутро к князю Василию пришёл ханский посланник.
– Собирайся же, Вэсилэ, – сказал он. – Тебя вызывает сам государь!
Брянский князь не заставил себя долго ждать и, быстро одевшись с помощью слуг, выехал верхом к ханскому дворцу.
Войдя в приёмную залу ордынского хана и увидев лежавшего у ступенек ханского трона карачевского князя Святослава, князь Василий понял всё.
– Иди сюда, коназ Вэсилэ, – сказал хан Тохтэ негромко, но достаточно хорошо слышно, – и быстрей!
Василий Брянский быстро пошёл вперёд и, приблизившись к ступеням трона, встал на колени.
– Ты знаешь, Вэсилэ, зачем я тебя позвал? – строго спросил Тохтэ.
– Знаю, государь, – поднял голову брянский князь, глядя прямо в глаза ордынского хана. – Из-за этого глумного Святослава!
Черты лица Тохтэ-хана распрямились, глаза взглянули с добротой, и он улыбнулся.
– Тут на тебя поступила жалоба, Вэсилэ, от этого глупого Святэславэ! – промолвил хан. – Ты его жестоко избил! И наделал шума на весь Сарай! Я с самого утра только и слышу о вашей драке! Зачем устраиваешь беспорядки в моей столице?
– Да так вот, государь, – пробормотал Василий Брянский. – Карачевский князь Святослав грубо и прилюдно оскорбил меня, опорочил моё доброе имя! Он сказал, что я плохой воин и получил свой город Брянск недостойным путём!
– Это правда, Святэславэ? – вопросил, нахмурившись, ордынский хан.
– Правда, государь, истинная! – вскричал на плохом татарском, подняв голову, стоявший на коленях карачевский князь. – Именно так: этот князь Василий недостоин ни воинской славы, ни своего города!
– А ты и вправду глумной! – усмехнулся хан Тохтэ. – Мало того, что сам заварил всю кашу, так ещё пришёл ко мне с жалобой! Разве ты не знаешь, глупец, подобный молодому ишаку, что это я подарил город Брэнэ Вэсилэ-коназу? И дал ему славу за боевые заслуги?
– Люди говорили, государь, – всхлипнул карачевский князь, – но я им не верил… Видимо, не знал всей правды… Если же говорить правду, милосердный государь, у нас совсем некому верить, только одному Господу! Все русские люди пребывают во лжи!
– Так ты и мне не веришь? – побагровел хан Тохтэ.
– Тебе верю, государь, – пробормотал Святослав Мстиславович, – но сомневаюсь…
– Сомневаешься? – поднял руку ордынский хан и вгляделся в побитое, сплошь покрытое кровоподтёками лицо князя Святослава. – А если получишь по своему жирному заду сотню палок, тогда поверишь?
– Пощади, государь! – взвыл карачевский князь. – Не бей меня хотя бы палками!
– А ты привёз серебро, великий глупец? – засмеялся Тохтэ-хан.
– Привёз, государь, – застонал Святослав, – и много: весь твой «выход» и богатые подарки!
– Ну, тогда я прощаю тебя на этот раз! – покачал головой Тохтэ. – Но сурово предупреждаю, чтобы ты не высовывал без толку свой длинный язык и не показывал всем свою глупость! Лучше молчи, непутёвый ишак!
– О, благодарю тебя, мудрый из мудрейших! – простонал, радуясь, князь Святослав. – У меня нет слов, чтобы выразить всю свою похвалу твоей мудрости!
Тохтэ-хан, глядя на стоявших перед ним на коленях князей и видя жалобное, побитое лицо князя Святослава, не выдержал и захохотал во всё горло. – Ох, уж уморил меня этот коназ урус! – приговаривал он, вытирая слёзы. – А какая у него смешная речь! Ну-ка же, пришёл жаловаться на самого себя?! Ладно, уходи с моих глаз, – хан махнул рукой, – пока я тут не умер со смеху, глядя на твою рожу!
Князь Святослав, развернувшись, пополз, как улитка, к порогу.
– Ох, нет моих сил! – захохотал  ордынский хан, глядя на неуклюжего Святослава. Засмеялись и ханские приближённые, стоявшие возле трона, и даже рабы.
Князь Василий, всё ещё стоявший на коленях, оглянулся и тоже, в свою очередь, громко засмеялся: князь Святослав Карачевский выглядел настолько смешным, что удержаться от хохота было просто невозможно!
– Встань же, Вэсилэ! – приказал хан Тохтэ, как только злополучный князь Святослав удалился. – Расскажи мне, почему ты так возненавидел этого глупца? Разве он не смешон, этот безобидный толстяк?   
– Смешон, государь, – кивнул головой князь Василий, вставая, – однако же не безобиден! Он силён во лжи и подлых делах! – И князь рассказал о покушении на его жизнь, совершённом человеком карачевского князя.
Хан Тохтэ молча с интересом слушал повествование, периодически кивая головой и прицокивая языком.
– Да, Вэсилэ, – сказал он, когда брянский князь умолк. – Этот Святэславэ из Корачи, в самом деле, зол и коварен… Надо бы расследовать это дело… Где мой славный Угэчи? Что-то сегодня нет ни его, ни учёного Субуди… Эй, Толба! – хан хлопнул в ладоши. – Сходи-ка, Толба, до юрты моего верного Угэчи…, – он не договорил: в приёмную залу быстро вошёл Субуди. Подойдя к ханскому трону, он склонился в низком поклоне.
– Салям тебе, мой славный Субуди! – пробормотал Тохтэ, вглядываясь в мрачное лицо своего согбенного приближённого. – А почему нет твоего батюшки?
– Салям, мой великий государь! – ответил Субуди, подняв голову и глядя красными, заплаканными глазами на хана. – Мой любимый батюшка и твой верный советник уже никогда не придёт к тебе и не скажет своих мудрых слов: он почил сегодня утром, перед восходом солнца! Прими же, всевышний Аллах, его душу, преданную Тебе и государю!


Г   Л   А   В   А   17

Б Е С Е Д А   К Н Я З Е Й   В   С М О Л Е Н С К Е

 – Входи же, брат, входи, – сказал со строгостью в голосе князь Александр Глебович, сидевший на «столе» в своей светлице, где он принимал нужных людей, – я уже давно тебя жду.
– Здравствуй, мой старший брат, – поясно поклонился ему Святослав Глебович и уселся на скамью напротив. – Я пришёл по твоему зову, как по отцовскому!
  – Зачем тебе было нужно моё заверение в твоей безопасности?! – возмутился Александр Смоленский. – Неужели ты думал, что я буду тебя обижать? Я не князь Юрий и чту своих родственников! И всегда держу свою клятву!
– Вот поэтому я и попросил у тебя клятву, брат, – кивнул головой князь Святослав Можайский. – Я хорошо знаю, что ты держишь своё слово и никогда от него не отступишься! Я боялся тебя из-за своей дружбы с Юрием Московским! Но у меня не было другого выхода, брат… Разве ты не помнишь, как этот князь Юрий взял мой Можайск? Да и меня самого пленил!
– Не следовало тебе, брат, лежать на полатях во время осады, – укоризненно молвил князь Александр, – а надо было оборонять свой город! Тогда бы сам увидел все промахи своих воинов и проследил бы за защитниками ворот! Надо не доверять своим людям, а проверять их службу! Тогда не попал бы в московский плен! Однако же, как ты сюда добрался в такую грязь и дождь?
– Так вот, брат, – улыбнулся Святослав Глебович, – пришлось спешить… Едва не загнали коней… А что мне погода? Разве мы в первый раз идём в холод и дождь? – И он ударился в воспоминания.
В самом деле, весна 1306 года была дождливой и прохладной, что сулило такие же лето и осень. Однако погода на Руси никогда не препятствовала делам и поездкам. Русские люди, отличаясь трудолюбием и выносливостью, не боялись ни дождей, ни холодов. Под проливным дождем ходили, порой, и войска, совершая неожиданные броски и приводя в смущение неприятеля.
– Да, ты прав. Наш брат Роман не один раз ходил в дождь на врагов и побеждал, и покойный батюшка был нам в этом всегда примером, – кивнул головой Александр Глебович. – Вот и ты не побоялся слякоти, но не удержал свой город из-за лености. А почему ты откололся от меня и заключил союз с Юрием?
– Если бы я не заключил тот союз, – скривился в недоброй усмешке князь Святослав, – так бы по сей день пребывал в московском плену или, может быть, уже давно бы умер… Ты помнишь князя Константина Рязанского?
– Как же не помнить? – привстал в своём кресле смоленский князь. – Все знают о таком жестоком убийстве! Князь Константин не пошёл на союз со скаредным Юрием! Не испугался даже смерти! Но какой подлец и клятвопреступник этот московский князь! А ведь его отец клятвенно обещал тогда ныне покойному Константину, что ни один волос не упадёт с его головы! Разве ты не видишь, брат, всей лжи князей Даниила и Юрия?
– И, тем не менее, я давал клятву с целованием креста, – покачал головой Святослав Можайский. – Я не хочу погрязнуть во лжи! Пусть этот Юрий не боится Господа, но я не такой!
– Это хорошо, что ты боишься Божьей кары! – улыбнулся, скрывая гнев, князь Александр. – Однако, надо ли держать клятву, данную преступнику? Никто не любит этого московского князя Юрия! Даже его братья, Александр и Борис, убежали минувшей зимой в Тверь к врагу Юрия, великому князю Михаилу! Наш брат Роман говорил мне, что в прошлом году после злополучной осады Москвы эти братья князя Юрия клятвенно обещали сохранить жизнь Константина Рязанского! Но Юрий не послушал их и велел удавить несчастного мученика! Братья возмутились из-за этого и ушли в Тверь. Они теперь не верят Юрию и, более того, презирают его!
– Это, брат мой, несправедливая и жестокая смерть, – пробормотал князь Святослав, – однако Юрий очень силён! У него многочисленные и бесстрашные полки! Ни великий князь Михаил Тверской, или Суздальский, ни наш брат Роман не сумели его одолеть! Неужели я с ним справлюсь? Мой жалкий город не устоит против Юрия! Вот если бы нам поменяться городами с твоим сыном Василием! Пусть бы Василий сидел в Можайске, а я бы переехал в Брянск! Тогда мой союз с Юрием потеряет силу, а Василий Храбрый будет защищать Можайск! И пусть уводит в Можайск все свои полки, если этого захочет!
– И тогда ты прекратишь все связи с князем Юрием? – покачал головой князь Александр. – А вдруг ты возобновишь свою нынешнюю дружбу, будучи уже брянским князем?
– Вот тебе крест, брат, – перекрестился князь Святослав. – Если уступите мне Брянск, я сразу же покончу со всеми московскими связями!
– Ладно, – кивнул головой князь Александр, – подожди нашего брата Романа. Он едет сейчас сюда из своей Смядыни… Я дал ему не один городок, но он любит Смядынь и часто там бывает… Вот мы все посоветуемся и решим. Нынче тяжёлое время… Надо добиваться единого решения… Так завещал нам славный митрополит Максим, умерший в прошлую зиму!
– Он был греком, но любил русскую землю всей душой! – буркнул князь Святослав. – И не раз мирил враждовавших князей. Большое горе – потерять такого пастыря! Теперь нет надежды на лучшее! Нескоро увидим нового митрополита… Вот если бы епископы и другие важные церковные люди избрали из своей среды достойного человека на это место и послали бы его в Царьград… А греческий патриарх утвердил бы его, русского человека, на митрополию… Или, на худой конец, назначил бы сюда праведного грека!
– Это дело серьёзное и непростое! – согласился князь Александр. – Скоро всё увидим, если будем живы!
В это время в княжескую светлицу вбежал слуга.
– Великий князь! Сюда идёт твой брат! – крикнул он. – Прямо с дороги!
Князь Роман вошёл в светлицу и поясно поклонился сначала старшему, а затем – младшему брату. Князь Святослав подскочил со скамьи, обнял его и троекратно поцеловал. – Давно я тебя не видел, Роман! – сказал он, вытирая рукавом мантии набежавшую слезу.
– Да, брат, – улыбнулся Роман Глебович, – мы давно не встречались! Ты так изменился, что тебя не узнать!
– И ты тоже, брат, – поддакнул Святослав Можайский, –  совсем поседел, а ведь ещё молод…
– Поседеешь, если родной брат дружит с лютым врагом! – пробормотал князь Роман. – Я воюю против этого Юрия, а ты заключаешь с ним союз!
– Мы уже об этом говорили, брат, – сказал князь Александр, показывая рукой на скамью. – Садись же. Наш брат Святослав попросил у меня Брянск, себе в удел… Тогда он, дескать, откажется от союза с Юрием…
– А как же Василий? – удивился князь Роман. – Неужели он с этим согласится? Где же он будет сидеть?
– Я отдам ему тогда в обмен мой Можайск, – буркнул князь Святослав.
– А если Василий не согласится? – возразил Роман Глебович. – Ты спрашивал его мнение?
– Пока не спрашивал, – покачал головой Святослав Можайский, – но, думаю, если мы, братья, примем такое решение, Василий непременно согласится. Неужели он не подчинится слову своего батюшки?
– Разве ты не знаешь, брат, – поднял голову Александр Смоленский, – что я – не хозяин брянского удела? Брянское княжество – независимая земля. И Василий сам платит ордынский «выход»! Брянцы в своё время сами пригласили меня на княжение, а потом провозгласили своим правителем моего сына! Тебе, брат, нужно самому поговорить с Василием и предложить ему такой обмен. Я не против видеть своего сына в Можайске…
– Тогда прикажи своему Василию, – улыбнулся Святослав Глебович. – И я тогда займу этот желанный Брянск!
– А как же ордынский царь? – вмешался вдруг в разговор Роман Глебович. – Разве он согласится отдать тебе этот Брянск? Царь Тохтэ давным-давно посулил Брянск нашему Василию и охотно дал ему на это грамоту! Ты сумеешь уговорить ордынского царя?
– Не сумеешь, если  не уговоришь самого Василия! – сказал твёрдо Александр Глебович. – Поэтому поезжай-ка сам в Брянск и договорись с Василием… Неизвестно, захочет ли татарский царь сделать такой обмен землями? Или ты не знаешь, с каким трудом выкупают суздальские князья царские грамоты?
– Знаю! – усмехнулся Святослав Глебович. – Мне рассказывал карачевский князь Святослав, как он выкупал царскую грамоту после смерти отца! Он отвёз туда целый воз серебра!
– Да, вот и Святослав Карачевский, – пробормотал Александр Смоленский. – Я вижу, ты хорошо осведомлён о его делах? Он твой друг?
– Да, мы давние знакомцы с карачевским тёзкой, – ответил князь Святослав. – Однажды я побывал в Карачеве, и сын Мстислава приезжал ко мне в гости!
– Ты знаешь о драке в Сарае? – усмехнулся князь Роман. – Как его там отлупил наш Василий?
– Я слышал об этом, – сердито буркнул князь Святослав, – и сильно огорчился… Нет ничего смешного в этом деле! Этот князь Святослав-Пантелей приходится нашему Василию дядькой или стрыем! Стыд и позор – поднимать руку на старшего!
– Знай же, брат, – покачал головой князь Александр, – что мой Василий и этот Святослав Карачевский – непримиримые враги! И если Василий узнает о твоей дружбе с этим Святославом…
– А за что нашему Василию любить Святослава Карачевского? – возмутился князь Роман. – Разве ты не знаешь, что этот Святослав присылал в Брянск убийцу, покушавшегося на жизнь Василия? Если бы не верные слуги брянского князя, этот карачевский тать убил бы его!
– Ну, это только догадки! – пробормотал князь Святослав. – Карачевский князь не способен на такое зло! Пусть и был тот разбойник карачевским мужиком, но это вовсе не значит, что его подослал тот несчастный Святослав! Этот князь безобиден и добр. Такой умысел ему недоступен!
– Ладно, брат, – махнул рукой князь Александр. – Тогда мы решили: ты сам поедешь к моему сыну Василию и будешь уговаривать его! Но не забудь главного: расторгни свой союз с нечестивым князем Юрием! Нельзя идти против своих братьев!


Г   Л   А   В   А   18

К О Н Ч И Н А   С Т А Р О Г О   К У П Ц А

  Нелёгким был этот 1306 год на святой Руси! На смену холодной весне пришло сырое лето с почти ежедневными дождями. Захирели прежде богатые овощами огороды брянских горожан: посевы гнили едва не на корню! Не очень радовали и хлеба.
  К ранней осени, когда, наконец, хоть немного прояснилось, и дожди унялись, пришли холода. Крестьяне брянских деревень едва сумели спасти свой скудный урожай, но о том, чтобы уплатить князю и боярам причитавшуюся им лепту зерном, не было и речи. Но князь Василий, узнав о плохом урожае и бедственном положении крестьян, проявил государственную мудрость. – Не стоит вам нынче горевать, – сказал он на совете своих волостных и сельских старост. – Себя-то вы, без сомнения, прокормите! Мои смерды трудолюбивы и прилежны: найдут себе пропитание! Но если чёрные люди пострадают от голода и болезней, тогда приходите ко мне, к своему князю! Я помогу слабым и не допущу голода! Я освобождаю смердов моих деревенских волостей на весь этот год от всех податей! Но пусть не думают, что так будет всегда! Я делаю им послабление только из-за неурожая!
Это княжеское решение в самом деле спасло полуголодных крестьян. Себя-то прокормить они умели…
– Наш князь Василий справедлив! – говорили по такому случаю в народе. – Не зря он – внук славного Романа! Теперь у нас есть настоящий хозяин в Брянске и во всём уделе!
Богаты были княжеские запасы на случай неурожая. Следуя традициям, заложенным его дедом Романом, князь Василий строго следил за пополнением запасов зерна, сена, лесных даров, самолично посещал своих людей в Посопных слободах и проверял их работу. Он часто ездил по городу в свободное от охоты и боевых учений время, бывал на Куриловой горке, где располагались кузницы и жилища ремесленников, выплавлявших неподалёку от Петровской горы железо, добирался и до Успенского монастыря (в святые дни навещал могилы деда Романа Михайловича и его супруги Анны-Анастасии), где с любопытством осматривал монашеские кузни и работу местных умельцев, успешно состязавшихся с городскими кузнецами.
Княжеское внимание приносило свои плоды. Город Брянск неуклонно рос и процветал. Развивались ремёсла, товары местных умельцев находили своих покупателей и в городе и за его пределами.
Особено заботился князь об укреплении города. Помимо расширения городской крепости – детинца – князь построил в нескольких верстах от города порубежную брянскую крепость, куда отправил больше двухсот человек под началом молодого, восемнадцатилетнего сына бывшей любовницы покойного князя Романа Домены – Бориса Романовича. Другого побочного сына князя Романа – двадцатилетнего Михаила – князь Василий назначил старшим дружинником, отвечавшим за порядок в двух небольших крепостцах-засеках, располагавшихся, одна – Подольская – к северу от Петровской горы, другая – Суздальская – неподалёку от Чёрного моста.
Красавица Домена недавно справила сразу две свадьбы, поженив обоих сыновей, и проживала в прежнем охотничьем тереме князя Романа, оставшимся за ней после смерти возлюбленного, вместе с семьёй старшего сына. Младший её сын уехал с молодой женой в свою порубежную крепость и иногда, как правило, по праздникам, наведывался в гости к матери и старшему брату.
Князь Василий постепенно произвёл определённые перемены в управлении городом, сменяя прежних престарелых начальников или их детей, заменяя брянскую знать на приехавших к нему из Смоленска преданных людей. Лишь огнищанин, управлявший княжеским хозяйством, остался у него местный – сын престарелого Милко Ермиловича, Микула, который полностью справлялся с отводимой ему ролью и вполне устраивал Василия Брянского.
Немало принял за последние годы князь Василий и дружинников от своего дядьки Святослава, назначая их на ключевые посты по охране городской крепости и даже собственного княжеского терема.
Несмотря на то, что брянцы любили своего князя и ничем не вызывали его недовольства, князь Василий всё же больше доверял своим смоленским людям, а к совету черниговского епископа Арсения, проживавшего в Брянске, не принимать на службу подозрительных людей князя Святослава Можайского, отнёсся с насмешкой. – Я не сомневаюсь в силе и честности этих воинов, святой отец, – сказал он, улыбаясь. – Зачем отказываться от таких сильных и послушных молодцев? С ними даже спокойней на душе!
Завершив к концу года все дела по укреплению города, князь теперь объезжал окрестности, давая направо и налево распоряжения своим людям. Брянцы знали, что их князь любил чистоту и порядок и старались тщательно убирать прилегавшие к их домам и постройкам улочки города.
По княжескому указу за каждым домовладельцем закреплялась определённая городская земля и, в случае обнаружения на ней мусора, виновный мог быть наказан денежной пеней. Но за всё время правления князя Василия к подобной мере прибегать не пришлось: зная, что князь сам часто объезжает город, брянцы старались не опозориться и тщательно соблюдали княжеский указ.
…В этот сухой декабрьский день князь Василий объезжал сначала Затинную слободу, располагавшуюся между городской крепостью и Десной, затем поднялся вверх на Авиловскую горку, проехал немного и, наконец, решил повернуть в сторону Комаревской горы. – Я хочу проведать своего престарелого купца, Лепко Ильича, – пояснил он сопровождавшим его конным дружинникам, в числе двух десятков.
– Это нужное дело, княже, – кивнул головой воевода Извек Мурашевич, ехавший рядом на откормленном сером жеребце. – Славный купец стар и болен… Поехали же к его новому терему, что стоит у ручья Белый Колодезь.
– Вон куда забрался наш старый купец! – проворчал князь Василий. – Тогда поспешим! Он был верным слугой ещё моего деда!
В это время купец Лепко Ильич лежал в своей опочивальне на широкой кровати, окружённый сыновьями и внуками. В изголовье на небольшой скамейке сидела его жена – ещё не старая, красивая женщина – и с любовью вглядывалась в дорогое лицо.
– Пора мне, моя милая Алёнушка, уходить к нашему Господу, – пробормотал престарелый купец, – но я всё смотрю на тебя и радуюсь: это такое счастье, что я встретил тебя в Орде, и ты стала моей супругой! А ещё говорили, что не будет мне счастья с такой молодой! Но люди не знают, что говорят. Ты, моя лебёдушка, стала украшением моей старости, моим сокровищем! Я смотрю на тебя и твоё прекрасное лицо и радуюсь, что даже на смертном одре я любуюсь твоей прелестью!
– Не надо так говорить! – промолвила, глотая слёзы, купчиха. – Только Господь знает о нашей жизни и смерти. Негоже тебе, моему любимому супругу, спешить в неведомый мир! Разве не так, верный Радобуд?
– Так, матушка, – тихо ответил согбенный годами старец, сидевший рядом с ней на той же скамье. – Не надо спешить к Господу: ещё не время…
– Тогда подойди ко мне, мой единственный сын Стойко! – приказал, собрав последние силы, умиравший.
Седовласый Стойко вышел из общей толпы родственников, обошёл отцовскую постель с другой стороны, и приблизился к изголовью.
– Слушай меня, сынок, – сказал, улыбнувшись, седой, как лунь, старик. – Я хочу сказать тебе прощальные слова…
– Батюшка…, – пробормотал Стойко, но старый купец поднял в знак молчания руку.
– Ты уже не молод, сынок, – продолжил он, – и набрался достаточно житейской мудрости. Может извлечёшь из моих слов хоть какую-то пользу…– И он подробно рассказал о том, какими богатствами, постройками и землями, обладал. Перечислил всех своих наследников, в первую очередь детей своего единственного сына, и назвал всё то, что он им оставляет. – Не обижай мою супругу Алёнушку, – подвел он итог деловым рассуждениям, – которая была хорошей хозяйкой в моём тереме… Пусть ею остаётся! Хоть и была она тебе мачехой, но ничем тебя не обидела… А для меня она была душевной радостью! Обещаешь, сынок?
– Обещаю, батюшка, – склонил голову Стойко. – Всё будет по твоей воле.
– Не жалей серебра и пожитков простолюдинам и Божьим странникам на поминки по моей душе, – добавил Лепко Ильич. – Не забудь и нашу святую церковь!
– Я всё сделаю, батюшка.
– Ну, тогда хорошо, сынок, – пробормотал, уставая, старик. – Однако же, – он вновь открыл глаза и пристально вгляделся в лицо сына, – скажу ещё несколько слов. Не забудь, сынок, о наших сарайских друзьях… Крепи с ними связи…
– Эй, Мирко! Славко! – крикнул Стойко Лепкович и махнул рукой. – Идите сюда! Батюшка говорит об Орде. Это вам нужно знать: вы теперь сами туда ездите!
Молодые купцы подскочили со своих скамей и встали рядом с отцом.
– Мой сын и внуки, – тихо сказал Лепко Ильич. – Я завещаю вам жить в любви и дружбе с татарами! Как я узнал за свою долгую жизнь, и как завещал мне мой мудрый батюшка, дружба с татарами – дороже драгоценных камней! Я не знаю, да и наверное, никто не знает, что есть ещё один такой славный и щедрый народ… Может вы скажете, что татары-де злы на русские земли, много раз их грабили и жгли… Но так ведут себя все народы, которые идут на чужие земли беспощадной войной! Так устроил наш Господь, чтобы одни нападали, а другие защищались… Но татары не беспокоят те земли, где правит хороший и праведный князь… Они ни разу не потревожили наш Брянск… Кроме того, их люди – очень верные друзья! Татарин никогда не предаст своего кунака ни в жаркой битве, ни в трудной жизни! Татарин не бросит своего товарища на поле битвы, не изменит ему из-за корысти! Настоящий татарин верен слову и бесхитростен душой! Вспомните хотя бы старого Болху и его доброго сына Угэчи… Их уже нет… Но они любили меня и моего батюшку и не кичились своим высоким положением! Они всю жизнь благодарны за добрые дела! Когда-то мой батюшка, в тяжёлые времена царя Бату, спас жизнь его советнику Болху, так он до самой смерти, всем своим праведным сердцем, помнил эту доброту! А как был добр и ласков с нами его сын Угэчи! Берегите же эту дружбу, мои родные! Дружите и с внуком Болху, славным Субуди!
В это время хлопнула дверь, и из сеней донёсся шум шагов многих людей.
– Любите татар, дети мои! – громко сказал умиравший, приподнявшись на подушках.
– Здравствуй, мой верный купец! – громко молвил вдруг вошедший в опочивальню брянский князь Василий.
– Здравствуй! Здравствуй! – сказали следовавшие за князем дружинники.
– Здравствуйте, славный князь и твои люди! – ответил престарелый купец, широко раскрывая глаза и оживившись. – Какая мне честь! Негорько и умирать!
– Рано тебе умирать, – тихо сказал князь Василий, пройдя через расступившихся родственников купца. – Ты ещё нужен и мне, и нашему городу, и своим родным!
– Уже пора мне, пресветлый князь, – едва слышно проговорил Лепко Ильич. – Я чувствую близкую смерть… Спасибо тебе, князь, за твой прощальный приход! И хочу пожелать тебе тоже, чтобы ты жил в дружбе и любви с татарами.
– С татарами? – вздрогнул князь. – А почему?
– Я вижу славное будущее этого народа, княже, – кивнул головой купец. – Татары – терпеливы, добры и мудры! Многие рассказывают сказки и былины об их жестокости, но того не знают, что мы живём лишь благодаря их доброте! Нужно учиться у этого народа, а не ругать их мудрые порядки! Татары не препятствуют существованию ни нашей христианской веры, ни наших законов и порядков… Разве мы такие же терпимые к другим народам? Ещё неизвестно, как бы мы, русские, поступили, получив такую власть над миром… Береги же, славный князь, нашу брянскую землю и живи в дружбе с татарами! Не жалей подарков их знатным людям, почитай царя и не обижай их без надобности… Так ты и свою землю защитишь, и будешь спокойно править! Прощай же, княже! – Купец замолчал и откинул голову на подушки. Глаза у него закатились, нос заострился, лицо побелело.
– Вот и умер наш славный Лепко Ильич, – сказал, подходя к изголовью покойника, сгорбленный лекарь Радобуд. – А теперь наступает и мой конец… Зачем мне жить без моего любимого господина? – И, добавляя к всеобщему горю новое неожиданное потрясение, древний величественный старец медленно осел на дощатый пол.
– Царствие вам небесное! – перекрестились князь и все стоявшие у кровати. – Вот какая преданность!


Г   Л   А   В   А   19

М У Д Р О С Т Ь   К Н Я З Я   М И Х А И Л А

  Князь Михаил Ярославович въезжал в Великий Новгород под благовестный звон колоколов. Это был редкий случай, когда новгородцы принимали своего  великого князя в самом городе. По обоюдному договору, князь проживал в отдалении в особом поместье и лишь в исключительных случаях появлялся в городе. Только дядя великого князя, Александр Ярославович, часто позволял себе такое, имея и силы, и большое личное влияние. Да и времена тогда были иные. Русские земли подверглись нашествию полчищ Бату-хана. С севера также объявились враги Великого Новгорода – немцы и шведы. Беспокоили новгородцев и литовцы, совершавшие набеги на южные новгородские земли. Для борьбы с врагами нужен был сильный князь. Таким был Александр Ярославович. Таким же казался нынче, в 1307 году, и великий суздальский князь Михаил Ярославович. На этот раз пребывание князя Михаила в Великом Новгороде ознаменовалось его венчанием в Софийском соборе и встречей с высшей новгородской знатью.
– Время нынче тяжёлое, великий князь, – сказал тогда князю Михаилу новгородский посадник. – Нет нам покоя ни от немцев, ни от свеев! Слава Богу, что они порознь нападают на наши земли! Но и эти мелкие нападения – большая беда! Неровён час, они прощупают наши слабости и со всеми силами вторгнутся на наши окраины!
– Я послал своих бояр-воевод, Фёдора и Бориса, в Псков и Карелу, – ответил на это великий князь. – Они сумеют навести порядок на окраинах новгородской земли. А у меня самого нет времени сидеть без дела около великого города. Вот если сюда вторгнутся многочисленные враги, я обещаю оказать городу всю необходимую помощь.
Новгородцы поморщились от этих слов своего великого князя, но смирились.
– Пусть уж лучше сидит в своей Твери и получает наше новгородское жалованье, – решили они. – Так спокойней! А здесь будет только вмешиваться в наши дела и покушаться на права свободного города.
Михаил Ярославович уехал в своё загородное поместье и временно расположился там, отдыхая.
Молодой великий князь очень любил чтение и когда остался один в своей светлице, стал с интересом перебирать скопившиеся там рукописи. Чего здесь только не было! На больших дубовых полках, прибитых к прочным бревенчатым стенам, стояли в ряд берестяные коробки со свёрнутыми книжными сокровищами.
– Это – дела великих римлян, – пробормотал князь, просматривая одну из рукописей, – а это – греческие дела императора Константина Великого… Какие замечательные книги! Но хочется почитать о своих, русских, событиях… А свиток…тяжёлый… Древняя летопись! Вот что сейчас мне надо! – И он стал с жадностью читать строки из истории многострадальной Руси: о бесчисленных набегах врагов, о неурожаях, неурядицах, княжеских междоусобицах…
– Так тянется с древних времен, – думал великий князь. – Нет покоя и порядка ни на Руси, ни в словенской земле, ни в суздальской! Разве не читали наши отцы и деды, новгородские князья, об этих бедах? Неужели им не хотелось жить в мире и дружбе со своими единоверцами? А ведь разлад между ними привёл к тяжёлым поражениям от поганых… Но теперь я – великий суздальский и новгородский князь! Я знаю обо всех наших бедах и обязательно наведу порядок! Верю, что теперь придут мир и покой на наши земли!
В это время хлопнула дверь, и в княжескую светлицу вбежал слуга. – К тебе человек, великий князь, – сказал он, – с нужными известиями!
– Пусть идёт сюда, – буркнул князь и отложил в сторону рукопись.
– Здравствуй, великий князь! – склонился в поклоне здоровенный рыжебородый детина, одетый под купца.
– Здравствуй и ты, Кочко, – кивнул головой князь Михаил. – Видно, принёс недобрые вести?
– Теперь все вести недобрые, великий князь, – покачал головой княжеский лазутчик, присаживаясь по жесту своего князя на скамью. – Я узнал, что Юрий Московский собирает полки! Есть опасение, что он хочет в твоё отсутствие напасть на Тверь!
– Неужели?
– Да, батюшка. Мне сообщили мои люди из Москвы и Коломны. Московский князь созывает там ополчение…
– Хорошо, – кивнул головой Михаил. – Мои полки не слабее его войск. Завтра поеду в свой город. Враги не дают мне побыть в великом городе! Новгородцы этим недовольны! Зачем им такой князь, если не защищает их землю? Едва согласились с моим отъездом. Но куда им деваться, если у меня есть грамота ордынского царя? А теперь расскажи о делах князя Юрия в Москве… Ты давно там был?
– Да вот прошло только две недели, как я выехал оттуда! – усмехнулся княжеский разведчик. – Как бы с товаром в Великий Новгород! Я же ведь – известный всем купец… Поэтому надо и успешно торговать… А жадный князь Юрий жив и невредим. Нелегко жить в Москве и купцу, и подневольному человеку! Этот Юрий обложил всех тяжёлыми поборами: с одних взимает подать от каждой штуки товара, с других – от воза, а где – и с каждого человека! И всем заправляет его злобная жена, которую ненавидят москвичи! Всё разжигает и подзуживает своего супруга! Люди знают, что это она погубила Константина Рязанского! И Юрьевы палачи без жалости удавили этого праведника!
– Вот какая жестокость! – возмутился князь Михаил. – Из-за этого ко мне прибежали братья Юрия, Александр и Борис… Стыд и позор жить вместе с этим нечестным Юрием! Александр даже заболел от обиды и несправедливости его брата…
– Зло возвращается к негодяям! – кивнул головой Кочко. – Вот и заболела теперь московская княгиня: задыхается от своей злобы… Однако, всё в руках Господа! Чего же добился Юрий этой бессмысленной казнью? Только озлобил молодых рязанских князей, Василия и Ярослава! Не будет мира между Рязанью и коварной Москвой! Как я слышал, Василий и Ярослав собираются ехать в Орду к татарскому царю с жалобой на своего обидчика Юрия!
– А почему они не поехали ко мне? – прищурился Михаил Ярославович.
– У них нет надежды на твою помощь, великий князь, – сказал смущённо Кочка, – особенно после твоих неудачных походов. У них осталась вера лишь в справедливость татарского царя. Они надеятся получить у него большое войско…
– Вот так наши люди потеряли веру в своих, русских князей, – покачал головой князь Михаил. – Да и в самой Орде никто не уважает русских… Вот мой покойный дядька Александр был в большом почёте… А нынче все измельчали…
– И князь Роман Брянский был прославлен у татар, – добавил разведчик. – А теперь его внук – Василий Брянский – в почёте у ордынского царя! Государь простил ему даже избиение Святослава Карачевского в Сарае!
– Разве это подвиг – избить старого человека? – возмутился князь Михаил. – Он же ему дядька! Как отец!
– Батюшка этого Василия, великий князь Александр, слава Господу, ещё жив, – улыбнулся рыжеволосый мужик, – а поэтому он волен поступать с неродным дядькой по своему усмотрению! И ты ещё не всё знаешь, батюшка-князь… Я оставил напоследок любопытные сведения. Я узнал о заговоре в Москве против этого князя Василия Брянского!
– Неужели? – встрепенулся великий князь. – Значит, Юрий решил протянуть свои руки даже до Брянска!
– Да, батюшка-князь, – кивнул головой Кочка. – Мне говорили люди, что недавно к Юрию приезжал князь Святослав Можайский! Они долго между собой говорили… Слухи пошли от человека князя Юрия… Якобы, они шептались о Брянске! Я подкупил неверного холопа князя Юрия… Пришлось немало заплатить, не одну мортку, чтобы узнать о тайных разговорах в теремной палате Юрия! Я совсем разорился… А торговля не покрывает убытков…
– Сколько нужно? – буркнул князь Михаил. – Говори же, это дело серьёзное!
– Гривны три, великий князь, – замялся рыжебородый мужик.
– Три гривны?! – вскричал князь Михаил. – Серебром?
– Серебром, батюшка, – поморщился соглядатай. – Велики расходы на людей этого Юрия! Этот князь очень хитёр: о его делах знают только самые близкие слуги!
– Ладно, – вздохнул князь Михаил, протягивая руку к висевшему на стене перед ним мешку и доставая серебряные бруски. – Получай же нужную мзду!
– Благодарю, мой господин, – пробормотал княжеский разведчик, пряча деньги.
– Ну, а теперь расскажи мне об их заговоре против Василия Брянского, – распорядился князь.
– Юрий натравливает того Святослава Можайского на князя Василия, обещая ему Брянск, – промолвил Кочка. Он вовлёк в это дело и Святослава Карачевского! Они решили, что два Святослава хитростью завладеют Брянском и поделят на двоих всю удельную землю! Этот злобный Юрий обещал им быть помощником и советчиком! Надо бы этому помешать, великий князь! Может уведомить обо всём Василия Брянского?
– Не надо! – покачал головой князь Михаил. – Мы знаем, что Василий пользуется уважением в Сарае! Его любит сам татарский царь! Пусть же эти князья Святославы исполнят замысел Юрия Московского и потревожат Василия Храброго! Будет ещё лучше, если они прогонят его из Брянска! Тогда у них будут враги даже в Орде! А если царь Тохтэ поддержит Василия Брянского, наши враги сильно пострадают! Пусть даже эта «замятня» прямо не заденет коварного Юрия, но всё равно потрясёт его! А мы, напротив, обретём ещё большую силу!


Г   Л   А   В   А   20

П О М И Н А Н И Е   У С О П Ш Е Г О

  Вот уже четвёртый день как Брянск был погружён в траур: 20 сентября 1307 года скончался бывший великий черниговский и брянский князь Олег, в иночестве – Василий.
Перед смертью смиренный Божий служитель завещал похоронить его без шума и почестей на местном соборном кладбище… Он скромно жил княжичем, великим князем, скромно и умер. Черниговский епископ Арсений не раз бывал в келье знатного монаха, не забывая его до самой смерти. – Надо вести летопись, владыка,  – говорил инок Василий, чувствуя приближение смерти, – и подобрать особого, летописного человека. Было бы неплохо, если бы ты отдал все свитки молодому Нафанаилу, – он достал из выдвинутого ящика своего стола большой липовый короб со свёрнутым пергаментом. – Здесь хватит места для описания событий ещё на сотню лет… Я склеил и свернул листы, как надо.
– Обещаю, – промолвил епископ Арсений, – и когда настанет время, передам их Нафанаилу…
– Это очень важно, владыка, – кивнул головой бывший князь Олег. – Эту летопись начал ещё отец Игнатий и вложил в неё всю свою душу… Откуда же люди узнают о славных делах моего батюшки и его верных людей? Только эта брянская летопись правдиво, без утайки, описывает жизнь… Здесь нет ни злобы, ни корысти… Однако же, владыка, не забывай, что пока ещё рано, при жизни князя Василия, читать о брянской истории. Я во всех подробностях описал ордынскую войну и смерть Ногая от руки нашего князя! Мне об этом рассказал сам Василий и его люди… Я потому опросил всех очевидцев событий, чтобы не думали, что здесь только хвалебные слова одного Василия! Царь Тохтэ запретил рассказывать правду о гибели Ногая… Вот почему эта большая тайна может стать доступной только через сотню лет… В свитке есть и другие недобрые сведения. Например, о моём покойном брате Михаиле, сосланном в лесную Асовицу… Ты знаешь об этом, владыка?
– Знаю, сын мой, – ответствовал епископ Арсений. – Я сохраню все тайны брянской летописи и не стану предавать их огласке, пока жив. Пусть уже другое поколение читает эти свитки! Я поговорю с Нафанаилом и разъясню ему суть всех тайн!
Молодой церковный служка Нафанаил, брат бывшей любовницы князя Романа Михайловича, Домены, с самого отрочества привязался сердцем к православной церкви. Обученный грамоте, знавший основные православные каноны, он входил в число лучших и любимых учеников самого епископа Арсения.
– Нафанаил набожен, верен православной церкви, скромен и тих, послушен воле старших, – говорил о нём владыка. – Это лучшие достоинства для православного священника!
Когда черниговский епископ рассказал Нафанаилу о завете инока Василия, его молодой ученик с радостью согласился продолжать, на случай смерти летописца, вести погодные записи.
– Но только, если что задумаешь написать от себя, советуйся со мной, – говорил епископ. – Нужно, чтобы вся правда шла не только от сердца, но и от головы, от разума…
Сам князь Василий побывал как-то в келье своего предшественника на брянском «столе». Он долго и обстоятельно беседовал со знатным монахом. Бывший князь Олег рассказывал князю Василию о своей жизни, о событиях, связанных со ссорой в отцовской семье, когда разгневанный отец сослал своего сына Михаила в отдалённое сельцо Асовицу.
– Отправил бы ты туда людей, Василий, – сказал тогда он, – и проведал бы о судьбе потомков Михаила. Нельзя забывать отпрысков моего батюшки и твоего деда… И не отнимай у них эту Асовицу с лесом и угодьями. Пусть себе владеют!
Князь Василий прислушался к совету Божьего человека и послал в Асовицу бояр-братьев – Арука и Калина Добровичей – с дружиной. Они побывали там и приехали назад с вестью, что сельцо Асовица едва населена, и что все дети и внуки Михаила Романовича уехали в Литву. – Там осталось не больше десятка домов, где живут холопы и простолюдины, берегущие то жалкое место! – подытожили свой рассказ посланцы.
– Почему же они покинули свою землю, отданную им моим дедом в удел? – спросил тогда вернувшихся бояр разочарованный князь Василий. – Неужели им там было плохо?
– Люди говорили, – пробормотал, отводя взгляд, Арук Добрович, – что твой севский воевода Супоня Лаврич постоянно их притеснял, пока не выжил оттуда…
– Другие же поведали, – добавил боярин Калин Добрович, – что потомки князя Михаила ушли в Литву к родственникам княгини, вдовы Михаила Романовича, которая родом оттуда!
Князь Василий не обратил внимания на недомолвки и косые взгляды брянских бояр: они совсем не доверяли смоленским боярам и присланным в Брянск дружинникам Святослава Можайского и особенно Супоне Лавровичу, бывшему любимцу можайского князя. Однако и порочить его они не хотели…
Брянская знать была недовольна прошедшими в уделе властными перестановками: даже в княжеском войске все прежние заслуженные дружинники-брянцы заменялись смолянами. Правда, князь Василий щедро жаловал дружине и бывшим княжеским слугам земли, постройки и даже серебро. Он не отталкивал их и от себя: брянцы, отстранённые от важных постов в войске и в управлении, перешли в княжеский совет в качестве думных бояр. Но поскольку боярский совет при сильном и властном князе играл лишь вспомогательную роль, им оставалось только сидеть на своих думных скамьях, поддакивать князю, да изредка, при несогласии, неодобрительно бурчать!
Вот и теперь по истечении четырёхдневного траура по бывшему князю Олегу, Василий Брянский, собрав боярский совет, предложил устроить пышные похороны. – Надо прославить праведного усопшего, – сказал он на совете, – чтобы веками вспоминали его славное погребение!
Однако на этот раз бояре не поддержали князя.
– Этого не надо, княже, – сказал престарелый Добр Ефимович, бывший княжеский воевода. – Если наш знатный инок Василий распорядился сделать скромные похороны, то так и должно быть!
– Великие чудеса свершились после смерти князя Олега! – пробасил седобородый Велич Ермилович. – В его келью приходили Божьи ангелы, а от его кроткого лица исходил чудесный свет! Поэтому мы не можем отменить его праведное указание!
– Были и удивительные исцеления, – вторил им другой брянский боярин, Могута Милкович. – Если какой-нибудь хромой или слепой прикасался к его святому гробу, он сразу же исцелялся! Зачем спорить о погребении, если нам известна воля покойного? Его святость не нуждается в подтверждении! А если соберётся уйма народа, ещё и подавятся в тесноте и волнении!
В самом деле, на похоронах бывшего князя Олега было премного народа! Небольшой сосновый гроб с телом великого праведника был вынесен монахами на руках из Спасской соборной церкви под погребальный звон колоколов и прилюдно захоронен в заранее вырытой могиле на церковном кладбище.
Князь Василий с боярами и старшими дружинниками молча ждал, когда гроб погрузится в могилу. Как только это совершилось, умолк звон церковных колоколов и в торжественной тишине, установившейся внезапно, брянский князь произнёс прощальные слова.
– У меня нет слов, – сказал он, – чтобы выразить всю мою скорбь… Я знал о подвиге моего праведного дяди, посвятившего свою жизнь нашей православной церкви… Он был образцовым сыном, покорным своему батюшке Роману Михалычу, справедливым правителем и настоящим Божьим служителем… Великий усопший жил в бедности и скромности, жалея и любя весь православный люд! Пусть же откроются перед его душой ворота рая, а его смертному телу – пусть будем земля мягким пухом!
– Храни, Господи, душу нашего праведника Василия, славного инока! – пропел епископ Арсений своим густым, сочным басом. – Царствие небесное тебе, сын мой, и вечный покой!
– Царствие небесное! Вечный покой! – пробормотали в толпе, окружавшей Спасский собор.
– А теперь пусть каждый желающий бросит горстку земли на гроб этого инока! – громко крикнул княжеский огнищанин Микула Милкович.
Сам князь Василий наклонился, поднял из под ног большой ком земли и бросил его в яму. За ним это же проделали бояре и дружинники.
– А теперь пошли в трапезную, сын мой, – сказал епископ Арсений, – и  отобедаем в честь усопшего.
Поминальная трапеза состоялась в княжеском тереме, однако владыка не зря пригласил туда князя: люди самой церкви накрывали столы и готовили блюда.
Как только князь, его бояре и дружинники, городское духовенство покинули кладбище и направились в детинец, простые брянцы кинулись к могиле своего праведника, бросая горсти земли в ещё не засыпанную яму. Каждому хотелось выразить этим свою скорбь и почтение к ушедшему из жизни достойному правителю и просто душевному, непорочному человеку. В мгновение ока могила была засыпана с верхом, и церковные служки быстро выровняли её края лопатами.
– Отблагодарим своим трудом нашего святого человека, – говорил, вытирая пот, покрасневший рослый молодец Нафанаил, – и укутаем его тело святой землёй за заслуги перед людьми и Господом!
Тем временем в княжеской трапезной за столами чинно сидели знатные гости и попеременно рассказывали о великом усопшем, вспоминая его земные деяния и превознося заслуги. Речь каждого заканчивалась распитием поминальной чаши и в довольно короткий срок скорбившие захмелели, однако не настолько, чтобы омрачить траурную церемонию: пили только меды, но не греческие вина.
В разгар поминального пира в трапезную вбежал княжеский слуга Светлан, приблизился к князю и что-то ему на ухо прошептал.
– Пусть же входит, – сказал, кивнув головой, князь. – И дай ему сюда кресло!
Слуга убежал, а в дверь вошёл, улыбаясь, как будто на весёлом пиру, можайский князь Святослав Глебович.
Он быстро приблизился, обойдя стол, к брянскому князю и низко поклонился.
– Здравствуй, мой племянник Василий! – сказал он.
– Здравствуй и ты, дядя Святослав! – ответил князь Василий. Тем временем двое княжеских слуг внесли в залу большое кресло и поставили его, обойдя князя Святослава, рядом с креслом Василия Брянского. – Садись же!
Князь Святослав уселся, но, подумав, тут же встал.
– Я соболезную вашему горю! – сказал он в тишине трапезной. Все сидевшие строго и просительно смотрели на него. – Я знал о великой славе праведного покойного князя Олега, или инока Василия! Он был образцом для нас как в жизни, так и на службе православной церкви! Пусть же он будет прославлен не только на земле, но и на небе! Я вот прибыл к вам в этот святой день со скромной просьбой к моему племяннику Василию. Прошу тебя всей душой! Не откажи мне, мой дорогой племянник!
– Что ещё за просьба? – подумал про себя озадаченный князь Василий, но вслух сказал: – Подожди, дядюшка, до конца этой поминальной трапезы. А потом я выслушаю твою, как ты сказал, скромную просьбу…
– Хорошо, сын мой, – пробормотал князь Святослав, опустив голову.
Ещё несколько раз брянские бояре вставали, произносили хвалебные в честь покойника речи, опрокидывали чаши, пока, наконец, владыка не произнёс заключительные слова, и гости стали расходиться.
– А теперь говори, дядя, – сказал Василий Брянский, когда они остались одни, глядя с любопытством на можайского князя, – какая у тебя просьба в этот святой день?
– Моя просьба такая, сынок, – поднял голову князь Святослав и скосил свои жидкие голубые глаза в сторону. – Я побывал в Смоленске у брата и твоего батюшки Александра. Я долго там беседовал. И твой батюшка вместе с братом Романом посоветовали мне поменять мой Можайск на твой Брянск… Пусть тебе достанется мой богатый и завидный удел, а я перееду сюда – в твой глухой и лесной Брянск…
– Глухой и лесной? – вздрогнул князь Василий, глядя с недоумением на дядьку. – Да что ты, дядя Святослав? Неужели мой батюшка и дядя приняли такое глупое решение? Разве они не знают, что этот город достался мне от ордынского царя? Неужели они осмелились перечить его воле?
– Именно так, – улыбнулся князь Святослав.
– Ну, если так! – вскипел князь Василий. – Тогда пусть знают, что я не согласен с таким нечестным решением! И ты тоже накрепко запомни, дядя Святослав: я никому не отдам свой славный Брянск и удел, вопреки царской воле! Не дождётесь!


Г   Л   А   В   А   21

М Е С Т Ь   К Н Я Г И Н И

  Княгиня Елена собиралась на купание. В этот жаркий июньский день 1308 года многие брянцы проводили время на Десне. Даже купцы, закрыв свои лавки, отправились с семьями купаться.
Княгиня вызвала своих слуг и дала им указание очистить большой участок речного берега на противоположной городу стороне Десны, где лежала большая песчаная полоса, излюбленная горожанами, как место, удобное для отдыха купальщиков.
– Оградите моё место забором, – приказала княгиня, – чтобы чернь или какие-нибудь бесстыдники не мешали нам купаться и не пялили свои праздные глаза на тела благородных девиц…
Князь Василий ещё в мае выехал в Орду вместе с дружиной и людьми, отвозившими в Сарай ежегодную дань. Но княгиня не скучала. Она уже давно привыкла к одиночеству и, забытая своим супругом, находила развлечения в беседах со своими горничными и сенными девушками. Кроме того, она вызывала к себе жён княжеских дружинников, отъехавших с князем в Орду, и весело проводила время в их обществе: ездила с ними в лес, на луга, словом, развлекалась.
Подруг для времяпрепровождения она подобрала из бывших любовниц своего мужа, раздаренных князем своим неженатым воинам.
Молодые женщины не просто украшали своими прелестями княжескую светлицу. Княгиня и сама была красавицей. Рослая, светловолосая и голубоглазая, она, казалось, источала негу, любовь и ласку. Однако это была властная, самолюбивая, исключительно гордая и злопамятная женщина, обиженная своим мужем до смерти.
– За что меня бросил бесстыжий супруг? – рассуждала она про себя. – Неужели я не хороша лицом или телом? Разве я была неласкова или бесстрастна на супружеском ложе?
Пока князь любил своих многочисленных чаровниц, привезённых им из далёкой Орды, княгиня проклинала этих женщин и винила во всём «звериную похоть супруга», но когда он избавился от них и целиком отдался любви с некой Липкой, оскорблённая княжеская жена совершенно возненавидела новую любовницу мужа.
– Может эта змея приворожила моего бездушного супруга? – говорила княгиня, глядя в дорогое византийское зеркало, подаренное ей князем Василием во время их примирения. – Я нисколько не уступаю той мерзкой твари ни лицом, ни станом! И грудь у меня полней и зад побольше!
– Эта Липка – бесстыдница! – возмущалась длинноногая тёмноволосая Веверка, причёсывая волосы княгини. – Куда ей до тебя, матушка! Видать, приворожила она нашего князя своей дебрёй и женскими хитростями…
– Мы стали любовницами твоего супруга ещё у татар, – пробормотала другая темноволосая красавица, Боряна. – Ты уж нас прости! Всё это получилось не по нашей воле! Мы тогда радовались, что уходим из поганской Орды на русскую землю! Не откажешь ведь князю в нужной ему близости… Куда было деваться? А Липка добралась до нашего князя не неволей, а по доброму согласию! Змеёй заползла в княжеское сердце!
– У меня нет обиды к вам, несчастным жёнкам, – промолвила княгиня. – Неволя есть неволя! Мой князь Василий и вас обидел! Разве он не продал вас своим лучшим воинам как дорогих псов? Или отдал в подарок…
– Увы, матушка! – сказала со злобой красавица Полева, только что, накануне княжеского отъезда, последней, выданная за молодого дружинника. – Нет слов от горькой обиды! Хоть наш князь Василий и подобрал нам супругов, но всё это сделал без нашей любви и согласия! Разве приятно после нашего князя ложиться в постель с мужланом? Стыд и позор!
– Он также скоро забудет и эту Липку! – простонала, смахивая злые слёзы, ещё одна бывшая княжеская любовница, Зарена. – Но пока этого не видно… Нет сомнения, что эта бесстыжая распутница приворожила князя! Из-за этой ворожбы князь совсем потерял голову! Значит, она – настоящая ведьма!
– О, чёрная душа – злее любого зла! – заголосили, ещё больше раззадоривая княгиню, остальные женщины. – Эта дерзкая жёнка отняла не только любовника, но и твоего законного супруга!
– Нужно отомстить, – сделала вывод княгиня, – и самым жестоким образом! Но что мы можем сделать с моим бесстыжим супругом? Разве он откажется от этой красотки, если прилепился к ней всей душой или чем-то другим? Эту змею нельзя обижать ни словом, ни делом! Мой муженёк очень сердится, когда кто-нибудь идёт против его воли! Сколько же мне терпеть эту боль?! – Княгиня ударила себя в грудь кулаком и заплакала. – За что такие жестокие муки? Разве для этого меня растила-лелеяла моя матушка? Стыд и позор!
– Однако можно помочь этому горю, – сказала вдруг Боряна, сдвинув сердито свои узкие прекрасные брови, – и наказать нашу обидчицу…
– Как же это сделать? – княгиня подскочила со своего мягкого татарского креслица. – Говори же, дитя моё, не скрывай своих мыслей!
– А если эту Липку отравить смертельным зельем? – сказала, краснея, Боряна. – Собаке – собачья смерть!
– Я слышала об отравлении, имевшем место здесь в давние времена, – пробормотала княгиня. – Тогда опоили любовницу покойного князя Романа… Но это не принесло никому пользы! Та любовница ушла в Божье царство, как великая мученица! А князь не вернулся к своей супруге, заподозрив её в преступном соучастии! Нет, отравительство не годится! Это – великий грех, а пользы – мало! А вдруг случится ошибка, и кто-нибудь иной выпьет ядовитое зелье? Поэтому такой совет мне не нужен!
– Ты права, матушка, – кивнула головой Веверка, – зелье – это дело неправедное! И очень опасное! Надо что-то другое…
– Может заманить эту Липку на реку и напугать утоплением? – спросила вдруг Зарена, весело глядя на подруг. – Пусть знает, что она ненужна нашему пресветлому князю и убирается из города… Вот бы сейчас, во время отсутствия нашего князя, выдать её за какого-нибудь приезжего человека и наскоро, как нас, обвенчать! Куда ей деваться: согласится, если напугаем!
– Я найду ей жениха! – буркнула княгиня. – Однако мне не верится, что эта Липка так легко отступится от моего славного супруга…
– Ну, тогда пусть прощается с жизнью! – усмехнулась Веверка. – Если не согласится с твоим приказом, пусть пеняет на себя!
– Но как заманить её на реку? – задумалась княгиня. – А если она почувствует опасность?
– Надо придумать какую-нибудь хитрость! – подсказала, улыбаясь, Полева. – Пусти меня, княгинюшка, в охотничий терем! Я сама обману эту злодейку!
– Тогда иди, Полева, – весело сказала княгиня, – и приведи сюда эту девку. А если она заартачится, тогда скажешь, что это я зову её с нами на реку. Она не посмеет ослушаться моего приказа! И возьми с собой телегу, на ней же возвратишься с той Липкой! Я об этом распоряжусь!
– Будем ждать эту суку, – сказала княгиня, как только красавица Полева выбежала исполнять её волю. – А сейчас поговорим о жизни, мои красавицы…
Прошло совсем немного времени, и в светлицу княгини вошли две женщины.
– Здравствуй, княгинюшка-матушка! – промолвила, низко кланяясь, княжеская ключница Липка. Её нежный приятный голос мягкими волнами расходился по княжеской светлице…
– Здравствуй, Липка, – усмехнулась княгиня, оглядывая молодую женщину и вспыхивая. – Какая красивая! – подумалось ей. – В самом деле, во всём городе нет жёнки красивей её!
– Зачем ты меня позвала, матушка? – спросила прелестная Липка, глядя на стоявших вокруг красивых молодых женщин. Те едва скрывали свою ненависть к ней.
– Я собираю, Липушка, всех красивых жёнок и девиц для прогулки на реку. – проворковала княгиня, с трудом сдерживая гнев. – В такую жару не грех искупаться. А мне одной скучно… Мои же слуги мне давно надоели… Разве ты не хочешь, девица, порадовать меня, твою княгиню?
– Почему бы и нет? – сказала Липка, обезоружив всех своей очаровательной улыбкой, полной искренности и душевной теплоты. – Я всегда готова пойти туда с тобой и твоими красивыми жёнками. В такую жару, в самом деле, хорошо на реке…
– Ну, тогда договорились, – буркнула с наигранной улыбкой на лице княгиня, в глазах которой сверкали злые искорки. – Собирайтесь, славные мои жёнки!
Княгиня в сопровождении молодых красавиц быстро спустилась по деревянным ступенькам во двор. Там их ожидали три повозки, каждая с двумя лошадьми.
– Садитесь же, – приказала княгиня, подошла к первой телеге и уселась на неё одна, дав знак вознице выезжать.
Остальные женщины сели по четверо в каждую телегу, и процессия медленно двинулась к Чёрному или Княжему мосту.
У моста княгиня слезла с телеги и, сопровождаемая княжескими дружинниками, пошла не спеша пешком по дощатому настилу. За ней проследовали повозки. Простые женщины не побоялись сидеть на тряских телегах и спокойно смотрели, переезжая реку, вниз, на серую воду.
Добравшись до другого берега, княгиня вновь уселась на свою телегу, и возница, повернув налево, поехал в сторону большой песчаной кучи, где обычно собирались купавшиеся горожане, как раз напротив берёзовой рощицы, из-за которой виднелись Петровская и Покровская горы, а также городская крепость.
– Наша купальня хорошо огорожена, – улыбнулась княгиня, глядя на большой забор, наскоро сооружённый княжескими слугами. – Совсем ничего не видно! А как с противоположного берега? Нас оттуда не увидят, если мы совсем разденемся?
– Не увидят, княгинюшка, – молвил рослый молодой дружинник, потирая большую русую бороду. – Там тоже сидят наши стражники и никого туда не пускают!
– А как же они сами? – усмехнулась княгиня. – Ведь там одни мужи? Неужели они будут отворачиваться от таких красавиц?
– Будут, матушка, – кивнул головой дружинник. – Им не велело глазеть на тебя и твоих жёнок!
– Как тебя зовут? – спросила княгиня, покраснев. – Почему я тебя раньше не видела?
– Моё имя – Ходына, – поклонился молодой воин. – Я прибыл сюда совсем недавно из Можайска. Меня прислал сюда князь Святослав Глебыч…
– Ну, тогда хорошо, Ходына, – весело сказала княгиня. – Стой же тут, за забором, с другими людьми и не пускай сюда смердов и прочую чернь! – И княгиня быстро вошла в широко раскрытые дружинниками ворота, а за ней проследовали молодые женщины.
– Матушка княгиня! – крикнула радостно Веверка, войдя в довольно обширное огороженное пространство. – Вот уж какая благодать! Песок чист и бел, и совсем нет простолюдинов!
– И какие хорошие для нас скамьи! – вторила ей Полева. – Даже закрыты сверху от жаркого солнца!
– Тут у нас есть всё необходимое, – кивнула головой княгиня, садясь в своё мягкое кресло, укрытое сверху большим белым тентом. – Садитесь, девицы! Мои люди притащили сюда и меды, и светлое пиво! А тут в кустах поставили целый бочонок кваса. Купайтесь себе на здоровье!
– Можно раздеваться, матушка? – спросила вдруг Зарена, стоя босыми ногами на тёплом белом песке. – Неужели нет поблизости мужей?
– Здесь нет мужей, – усмехнулась княгиня. – Наша стража и дружина расселись по местам, недоступным глазу. Спокойно раздевайтесь!
Молодые красавицы не заставили себя долго ждать и быстро сбросили с себя лёгкие летние сарафаны, оставшись нагишом. Разделась и княгиня, обнажив перед солнцем своё прекрасное белоснежное тело.
– Какая же ты красавица, матушка! – воскликнула Веверка, жадно оглядывая её стройную фигуру. – Какое прекрасное лоно, какие округлые и твёрдые груди! Да красивей тебя нет ни одной жёнки ни в городе, ни на всей святой Руси!
– У тебя совсем нет живота, матушка прелестница! – восхищенно вскричала Боряна. – И нет волос на лобке! Неужели у благородных княгинь не растут там волосы?
– Какая ты потешная! – засмеялась княгиня. – Все волосы на моём теле чисто выбриты! Так положено для княгини! На теле благородной жёнки не должно быть никаких следов от волос! Это не грубый муж, а нежная и знатная жёнка!
– Где же найти такое острое железо, чтобы брить эти волосы? – задумчиво спросила Зарена, оглядывая остальных женщин. – Мы такие тёмные, сущие простушки!
– А зачем вам убирать эти волосы? – усмехнулась княгиня. – Они не портят ваших прелестей и не отталкивают ваших мужей. Эта повинность достаётся только княгиням! – Она засмеялась, но вдруг резко затихла и нахмурилась: Липка, грациозно подняв вверх руки, высвободилась из своего длинного цветастого сарафана. Перед красавицами предстало, сверкая белизной и невыразимой прелестью, тело такой необычайной красоты, что все женщины буквально оцепенели.
– Это не жёнка, а сущая ведьма! – говорила себе княгиня, глядя на Липку и не имея силы оторвать своего взгляда. – У неё не только чудесные лицо и голос, но какое тело! А какие груди, тугие и круглые, с прекрасными сосками! И зад у неё немал и какой плоский живот! А волоса на лобке, как серенький уголок, не только не убавляют её красоты, но ещё больше усиливают чувство восхищения! У-ух! – вздохнула княгиня и поняла, что она теперь не уживётся с прекрасной Липкой ни в своём Брянске, ни на земле вообще! Острая душевная боль охватила княгиню, и она окаменела в своём кресле, забыв, для чего пришла сюда.
– Тебе стало жарко, матушка? – сказала, подойдя к ней, Веверка. – Или тебе  плохо?
– Плохо, Веверушка, – пробормотала княгиня, очарованная красотой тела Липки, которая, между тем, огляделась и быстро подошла к воде.
– Да, матушка, – буркнула Веверка, – мы ещё не видели такой красоты! Это не жёнка, а проклятая нечисть! В её теле нет ни одного изъяна! Понятно, что она заворожила нашего князя нечеловеческой красотой!
– Слушай же, Веверушка, – очнулась княгиня и дала знак приблизиться к своему лицу. – Не надо пугать эту Липку, – шепнула она прямо в ухо красавице. – Это пользы не даст! Надо её совсем…лишить жизни!
– Лишить жизни? – пробормотала Веверка, краснея. – Ну, что ж, матушка, тогда не выдавай меня! – И она решительно направилась к реке.
…Княжеские дружинники в это время сидели в кустах на противоположной стороне Десны и жадно глядели, невидимые обнажёнными женщинами, на купальщиц.
– Какая красота! – бормотал молодой дружинник Радята. – Жаль только, что они далеко и не всё видно так, как хотелось бы…
– Ещё как видно! – усмехнулся его товарищ Корж. – Перед нами такая красота, что я не в силах удержать от напряжения свой дрын!
– За что нам такое испытание? – буркнул третий юноша, Драшко. – Невозможно оторвать глаз от этих прелестниц!
– Видишь, Радята, это плывёт зазноба нашего князя, красавица Липка! Вот уже добралась почти до середины реки! Вот это красавица! Жаль, что видна только её голова!
– А вот её догоняет другая девица с красивыми и длинными ножками, Веверка! А там и остальные жёнки полезли в Десну! Только одна княгиня сидит нагишом под своей тряпицей! Прячет от нас своё прекрасное тело! – сказал, дрожа от возбуждения, Радята. – Где ещё можно увидеть нагую княгиню?
– Не говори так, брат, – буркнул Корж, покраснев от увиденного зрелища. – Нам, скромным дружинникам, недозволено видеть всё это! Отвернитесь же, бесстыжие!
Вдруг до брянских воинов, увлёкшихся разговором, донеслись звуки приглушённой речи спорящих женщин.
– Эй! Не балуй! – неожиданно крикнула одна из них. – Это очень опасно!
– Неужели это кричит Липка? – спросил Радята, пристально вглядываясь в воду. – Может она тонет?
– И та длинноногая Веверка скрылась из виду! – буркнул Драшко. – Неужели утонула?! И Липка тоже в Десну погружается! Спасайте же их, братья!
Молодые дружинники, сбросив с себя лёгкие летние рубашки и порты, оставив на берегу свои мечи и луки, кинулись, очертя голову, в прозрачные воды Десны. В это время несчастная Липка ещё не скрылась в воде: её голова судорожно то поднималась на поверхность, то вновь погружалась. Казалось, что в воде шла какая-то борьба.
Наконец, несчастная молодая женщина, издав хриплый, нечленораздельный вопль, окончательно погрузилась в воду.
– Караул! Спасайте! – орали во всю силу княжеские дружинники, плывшие к тому месту, где скрылась Липка. – Девица исчезла! Утопла!
  Крики быстро плывших молодцев разбудили окрестности. К берегу подбежали ещё с десяток дружинников и, осмотревшись, бросились в реку.
– Брат, поймал! Здесь девица! – закричал вдруг Радята. – Однако же нет моих сил! Помогите!
– Сейчас, сынок! – пробасил быстро приближавшийся к нему пожилой, но сильный воин. – Только держись!
Тут подоспели и остальные дружинники.
– Хватайте за волосы! – крикнул Драшко. – Иначе не поднимем!
– Да там ещё коряга или что-то неладное прицепилось! – вопил Радята. – Помогите!
Княгиня, сидевшая в своём кресле на другом берегу реки, спокойно смотрела на происходившее.
– Матушка, наши славные девицы утопли! – вопили метавшиеся по берегу бывшие княжеские любовницы. Обезумев от ужаса, они забыли, что пребывают нагишом на глазах у плывших неподалёку мужчин.
Первой опомнилась княгиня и, подняв с земли свой лёгкий греческий сарафан, быстро его надела.
– Одевайтесь, дурищи! – крикнула она отчаявшимся женщинам. – Или вы не видите княжеских мужей?
Услышав её слова, женщины пронзительно завизжали и помчались к своим одеждам.
Дружинники, тем временем, с превеликим трудом, обхватив со всех сторон утонувшую Липку, плыли к берегу.
– Эта девица настолько тяжела, что её невозможно поднять над водой! – жаловался Радята, с трудом загребая одной рукой воду.
– Да, впятером едва тащим! – бормотал старший дружинник Калин Добрович. – Вся моя седая борода погрузилась в Десну, и я плыву из последних сил! Видно, к этой Липке прицепилась та длинноногая жёнка!
Так и случилось. Как только брянские воины достигли мели и встали на ноги, они, поднатужившись, подняли из воды два тела: Липки, скорчившейся в судорогах смерти, и Веверки, прочно вцепившейся ей в ноги и тоже окоченевшей.
– Неужели эти жёнки подрались? – спросил Радята, быстро укладывая тело несчастной Липки на траву и пытаясь привести её в чувство.
– Вот какая беда! – буркнул Калин Добрович, оторвавший, наконец, от Липки руки длинноногой Веверки и нёсший тело последней. – Мы уже не спасём этих несчастных девиц! Несите сюда плащи! Надо прикрыть эту греховную наготу!
– Царствие им небесное! – пробормотал Драшко.
– Какое же им царствие, если они утонули? – возразил Калин Добрович. – Это дело греховное! Их даже нельзя нести на погост: попы не позволят!


Г   Л   А   В   А   22

З А Б О Т Ы   Р Я З А Н С К О Г О   К Н Я З Я

  Осенью 1308 года, в сушь и прохладу, князь Ярослав Константинович возвращался из Орды домой в Переяславль-Рязанский. Он ехал верхом, сопровождаемый небольшим – в сто копий – отрядом, впереди своего воинства и в окружении рязанских бояр. Князю оставалось совсем немного до стольного города, и он не спешил, дремля в седле. Князь вспоминал своего доброго, любимого отца, его лучистые, ласковые глаза.
Константин Романович Рязанский с раннего детства учил своих сыновей быть примером для рязанцев, никогда не лгать, соблюдать требования православной церкви, любить единственную, Богом данную жену. – Но не будьте слишком ласковы с простолюдинами, сыновья мои, – говорил старый князь, – когда надо проявить строгость! Чернь любит не доброту, а суровую справедливость! Если дашь кому-нибудь из них необоснованную поблажку, другие этого не простят! Умейте любить, но умейте и жестоко карать!
– Карать, – пробормотал в полудрёме князь Ярослав. – Разве мой батюшка кого-нибудь покарал? Лишь только говорил… И вот его самого покарали… За что же ему такая горькая судьба? Ещё мой дед Роман сложил свою голову в Орде за веру и правду… И вот теперь батюшка принял смерть от этого злодея, Юрия Московского! Что хотел получить этот Юрий своим клятвопреступлением? Неужели он думал, что мы отдадим ему свой удел? Не дождётся! Даже мой несчастный брат Василий не пожалел своей жизни, ради рязанского удела! – И он вспомнил тот последний час, когда веривший князю Даниилу Московскому отец уходил безоружным на мирные переговоры за город.
– Если я не вернусь, дети мои, – сказал он тогда княжичам Василию и Ярославу, –  или этот злобный Даниил обманет меня, вы не станете слушать его ядовитые слова и не сдадите этому врагу наш Переяславль! Клянитесь же мне с крёстным целованием!
– Но если ты, батюшка, попадёшь к нему в плен? – спросил его тогда Василий Константинович. – Неужели мы будем отсиживаться за городскими стенами и не сражаться за тебя? Зачем нам нужен этот стольный город без тебя? И почему ты идёшь на переговоры, если предчувствуешь беду?
– Да, сынок, я чувствую беду, – пробормотал, хмуря брови, отец. – Но мне нужны переговоры, чтобы остановить жестокую войну. У Даниила есть мощные тараны и тяжёлые пороки, а также огненное зелье! Он может приставить лестницы к стенам нашего города… Тогда рекой прольётся кровь, и в семьи наших людей придёт большое горе! Мне не нужна даже славная победа, добытая несчастьями и страданиями наших людей! Это – не чужеземные захватчики, а свои, русские, люди! Надо и князю Даниилу смирить свою гордыню и заключить мир! Клянитесь же, мои сыновья, что вы никогда не сдадите Даниилу Московскому наш город и не покоритесь ему без моего приказа!
– Значит, не надо защищать тебя, батюшка? – спросил другой сын, Ярослав.
– Не надо, сынок, – поморщился князь Константин. – Мы сражались в союзе с татарами против этого Даниила. Но московские полки победили! Поэтому не вздумайте выводить наше слабое войско из города! Клянитесь же, дети мои, без лишних слов и целуйте крест!
– Клянусь, батюшка! – сказал, глотая слёзы, Василий Константинович. – Я сделаю всё так, как ты велел! – Он наклонился и поцеловал протянутый отцовским духовником большой серебряный крест.
– Клянусь! – повторил княжич Ярослав.
– Ну, с Господом! – сказал, улыбнувшись, князь Константин и вышел к своим людям.
Эти прощальные слова, этот отцовский взгляд навсегда, до конца жизни, запечатлелись в памяти князя Ярослава.
Скрепя сердце, братья выполнили волю отца, не вывели своих войск «в чисто поле», когда узнали о подлом пленении отца князем Даниилом да и потом «тихо» отсиделись в своём стольном городе до известия об отцовской смерти. Узнали же они о трагической гибели отца от тверского посланника, приехавшего в Переяславль-Рязанский вскоре после бегства братьев князя Юрия Московского, Александра и Бориса, в Тверь.
– Я отомщу этому злодею! – вскипел, роняя слёзы, князь Василий, выслушав посланца. – Теперь мы – вечные враги с подлой Москвой!
Князь Юрий Московский, добиваясь подчинения рязанских земель, достиг убийством праведного князя Константина лишь обратного.
Обезумев от горя и отчаяния, не имея достаточных сил покарать жестокого обидчика, князь Василий поехал в Орду с жалобой на московского князя.
Там он повёл себя грубо, ворвавшись без должного церемониала в ханский дворец и потребовав от хана решительной помощи против Москвы.
Такое поведение вызвало гнев Тохтэ и его придворных. Ордынский хан повелел немедленно казнить неучтивого князя Василия.
До Переяславля-Рязанского очень быстро дошли вести о случившемся, а вслед за этим на многострадальные рязанские земли обрушились татарские полчища. – Пусть безжалостно карают этих грубиянов! – решил хан Тохтэ.
Но князь Ярослав, страдавший от горя, понимавший, что ему нечего терять, вышел навстречу татарскому войску один, без дружины, но лишь со своими верными слугами, вёзшими целый воз с мехами и серебром.
Татарский полководец сумел оценить смелость рязанского князя, принял дары и, посоветовав ему выехать с поклоном к ордынскому хану, повернул своё войско назад.
Молодой рязанский князь решил не испытывать судьбу и, учитывая печальный опыт своего брата, повёл себя в Сарае так, как подобает.
На этот раз хан Тохтэ принял несчастного рязанского князя благосклонно, поскольку не хотел совершенно уничтожить лютого врага Москвы, внимательно его выслушал и, взяв богатые дары, предложил свою помощь.
– Коназ Юрке из Мосикэ, – сказал Тохтэ, – истинный злодей! С какой стати он присвоил себе право карать других коназов урусов? Его поступки – не просто ложь и подлость, но покушение на закон и на моё верховенство! Может дать тебе в помощь войска других коназов урусов? Или послать моё войско?
– Неплохо бы послать на Москву брянского князя Василия Храброго, его батюшку Александра и великого суздальского князя Михаила, – пробормотал князь Ярослав. – Однако они одни не справятся с войском князя Юрия. Нужна твоя помощь!
– Якши, коназ Ярэславэ, – улыбнулся хан Тохтэ. – Есть у меня один хороший полководец, славный Таир! У него огромное войско… Тогда я пошлю его набегом на землю Суждалэ и заодно покараю Мосикэ!
– Благодарю тебя, государь! – пал на колени рязанский князь. – Лучше, конечно, войско Таира, чем полки русских князей!
И полчища татар вновь хлынули на суздальские земли. Особенно пострадал московский удел. Степные воины безжалостно выжгли и разорили все деревни и сёла, подступались и к городам, но, не взяв с собой осадных орудий, лишь попугали горожан и, пройдя беспрепятственно с огнём и мечом московские земли, подошли к самой Москве.
Князь Юрий, напуганный нашествием, засел в своей столице, даже не пытаясь защищать разоряемые волости.
– Это татары мстят мне за своих людей, погибших возле рязанских стен, – говорил он боярам, – и нужно срочно отправлять к ним посланцев!
Московские бояре, выполняя волю своего князя, вышли из города «с великими дарами» и добрались до ставки татарского полководца Таира. Последний принял подарки и передал князю Юрию, что пришёл с набегом по воле хана Тохтэ, рассерженного на московского князя.
– Если хочешь мира и покоя, – сказал тогда татарский полководец, – то поезжай с богатыми подарками к нашему государю в Сарай! И проси прощения у государя за самоуправство и казнь коназа Костэ из Арпанэ-резаны…
– Неужели была жалоба от сына покойного Константина?! – воскликнул князь Юрий Даниилович, услышав от своих бояр такой совет Таира-мурзы. – Тогда придётся ехать в Сарай! – И московский князь, прихватив с собой серебро и меха, свою ежегодную дань, да присовокупив богатые дары, выехал в степь.
Прибыв в Сарай и устроившись в большой гостевой юрте, он попытался встретиться с рязанским князем Ярославом Константиновичем и выяснить с ним отношения. Однако такая встреча не состоялась. Помня о драке, учинённой брянским князем Василием против карачевского князя Святослава, татары приняли необходимые меры: у юрт князя Ярослава и его дружинников были поставлены татарские стражи порядка – здоровенные, вооружённые до зубов воины.
– Если полезете в эти юрты без ханского разрешения, – сказал воеводе князя Юрия татарский военачальник, отвечавший за охрану рязанцев, – тогда вашим башкам будет аман: государь вас жестоко покарает!
Эти слова напугали князя Юрия, и он не осмелился перечить ханской воле. Вместо этого он напросился на приём к ордынскому хану и полз на коленях от самого порога до трона Тохтэ, проливая в страхе за свою жизнь лицемерные слёзы и славословя великого хана.
– О, мудрейший из мудрых! О, солнце из солнц! – причитал князь Юрий на хорошем татарском языке, приближаясь к трону и целуя золотые ступени. – О, прости меня,  великий и славный государь! Я не хотел тебя так разгневать!
Татарский хан восседал в окружении своих вельмож, которые располагались, сидя на корточках на ковре, справа от трона. Слева стоял советник хана Субуди, уже привыкший к высокой отцовской должности и вошедший в полное доверие Тохтэ. Среди татарской знати сидел, склонив голову и ожидая ханского суда, великий рязанский князь Ярослав.
– Ты почему, о, зловонный шакал, – громко вопросил хан, обращаясь к Юрию Московскому, – учинил такое злодейство, противное моей воле?! Почему ты послал на мои войска, пусть самые слабые и негодные к суровым битвам, своё самое лучшее войско? И какое право ты имел убивать коназа Костэ  из Арпанэ-резаны?!
– Прости меня, мудрый государь! – вскричал московский князь, поднимая голову. – На меня, глумного барана, нашло затмение! Моя башка совсем лишилась разума и ничего мудрого не подсказывает! Поэтому я приехал сюда, чтобы поучиться твоей мудрости и взять у тебя совет, как правильно жить! Скажи мне, славный государь, как мне быть… Я всегда буду поступать по твоему совету! Пощади мою никчемную жизнь и не отнимай у меня моей жалкой Москвы! Молю тебя со слезами, мой щедрый повелитель!
– Если ты признаёшь себя очень глупым человеком, – улыбнулся, выслушав грубую лесть, хан Тохтэ, – то это, конечно, хорошо! Если же ты полностью осознаешь свою вину и поклянёшься больше так не поступать…
– Клянусь, наимудрейший государь! – вскричал князь Юрий, царапая до крови лицо и вырывая из головы волосы в знак своего раскаяния. – Я больше не посмею сделать ни одного шага без твоей воли! Прости же меня, прости, величайший мудрец, подлинное небесное светило!
– Что вы на это скажете? – обратился хан Тохтэ к своим вельможам, глянув на Субуди.
– Это уже как ты сам рассудишь, наш великий государь, – сказал Субуди, покачав головой. – Однако было бы неплохо отсечь башку этому коназу Юрке! Чтобы прочим урусам было неповадно!
– Это так, Субуди, – тихо сказал Тохтэ, – но надо послушать наших эмиров…
– Пощади же, славный государь! – взвыл князь Юрий, услышав слова Субуди. – Это не я виноват, а моя мерзкая башка! – И он, стоя на четвереньках, стал биться с силой головой об пол.
– Ну, уж ладно, – рассмеялся хан Тохтэ. – Пока не разбивай свою глупую башку! Вот ведь какой глумной этот Юрке! Как тот коназ Святэславэ из Корачи! Вы нас только потешаете!
Ханские вельможи дружно рассмеялись.
– Откуда, государь, взять этому урусу мудрую башку? – сказал вдруг, приподнимаясь над ковром, сидевший на корточках имам Ахмат. – У него же нет веры в Аллаха! Вот Господь и не дает ему ума на правильные поступки! Поэтому дела этого барана полностью объяснимы… Пусть себе живёт и вовремя платит в твою казну полновесное серебро! Грешно казнить дурачка за его ишачьи поступки!
Князь Юрий вздохнул с облегчением. – Не зря мои люди передали этому почтенному Ахмату меха и серебро, – подумал он.
– Значит, пощадим этого уруса? – оглядел своих людей Тохтэ. – Что ты об этом думаешь, коназ Ярэславэ?
– Не следовало бы, государь, оставлять в живых этого лживого и бессердечного человека! – сказал, крестясь, князь Ярослав. – Однако всё в руках Господа и тебя, государь: пусть будет так, как ты решишь! Но не верь ни одному слову этого мерзкого разбойника: его слёзы – это лесть и обман, но не настоящее раскаяние!
– Это, конечно, так, Ярэславэ, – нахмурился ордынский хан. – Этот Юрке, в самом деле, мерзок и подл! Но кого мне тогда держать коназами в вашей Залесской Орде, если принимать во внимание твои слова? Разве что только одного коназа Вэсилэ из Брэнэ? Вот это на деле верный мне человек! Он – настоящий внук того самого Ромэнэ, которого всегда любили в нашем ханстве! Все остальные коназы урусы – лютые злодеи и наглые лжецы! Не позавидуешь ни вашим рабам, ни слугам, ни даже несчастным воинам! Ваши люди, даже попав к нам в плен, радуются избавлению от своих дурачков-правителей! Разве не так, Ярэславэ?
– Так, государь, – кивнул головой Ярослав Константинович. – Василий Брянский, действительно, честный и правдивый человек! Ты не зря назвал его «Храбрым»!
– Так ли это, бестолковый Юрке? – нахмурился ордынский хан.
– Так, государь, – кивнул головой успокоившийся Юрий Московский. – Ты говоришь истинную правду, но и жалеешь кого-то из князей… Нигде на Руси, или в Залесской Орде, нет ни одного честного князя: там одни лжецы, злодеи да богохульники! Они все недостойны даже зада последнего из твоих рабов… Даже я сам, бестолковый и глупый московский князь!
– Ну, после этого уже не о чем говорить! – улыбнулся ордынский хан. – Поэтому пусть этот глупый, но раскаявшийся Юрке, возвращается к себе в Мосикэ! Но запомни, Юрке, – Тохтэ поднял вверх большой палец, – если ты снова ослушаешься, тогда пеняй на себя!..
– Значит, немало серебра раздал этот Юрий татарским князьям, – думал, покачиваясь в седле и вспоминая недавние ордынские события, Ярослав Рязанский, – если счастливо избежал лютой смерти! Вот  какой он лжец и грешник!
– Славный князь! – крикнул вдруг вернувшийся из разведки воин. – На твоём пути нет врагов и татей, а Рязань – совсем рядом!
Переяславль встретил своего князя благовестным звоном колоколов. Все священники и лучшие люди города вышли за ворота, выкрикивая здравицу.
Ответив на их приветствия, князь Ярослав въехал в город и, не отдыхая, прямо в дорожной одежде, направился в свою светлицу. Здесь он остановился и задумался: – Стоит ли садиться на «стол» в дорожной пыли?
Но тут вбежали его верные слуги с лёгкими домашними одеждами в руках. – Прими же баньку, батюшка, – сказал, улыбаясь, седобородый дворецкий.
– Я пока только переоденусь во всё чистое, – буркнул князь. – Позови-ка всех моих бояр на совет!
– Эй, люди! – крикнул дворецкий. – Быстро раздевайте нашего господина и поменяйте его одежду!
Слуги засуетились, бросившись к князю.
…Рязанские бояре вошли в княжескую светлицу, как только князь Ярослав переоделся и уселся в своё стольное кресло.
– Говорите, – сказал Ярослав Константинович, когда они заняли свои длинные «думные» скамьи, – что тут произошло за время моего ордынского отсутствия?
– Ты нам только скажи сначала, государь, – промолвил, волнуясь, седобородый боярин Истома Судович, – пожаловал ли тебя ордынский царь или продержал в опале?
– Пожаловал, мои верные люди, – наклонил голову князь Ярослав. – Вот она, татарская грамотка на нашу Рязань и удел. – Он достал из рукава пергамент, свёрнутый и перевязанный красной шёлковой нитью. – И присудил Юрию Московскому заплатить большую пеню…
– Кому же? Рязани или Орде? – пробормотал кто-то из сидевших.
– Ясно, что себе, – мрачно молвил рязанский князь. – Но он сильно разорил этого Юрия…
– А он вернул нашу Коломну? – спросил Истома Судович.
–  Не вернул он нам Коломну, бояре, – покачал головой Ярослав Константинович. – Нынче правда очень дорога в Орде… Этот князь Юрий купил всех знатных татарских людей! У нас нет столько серебра, чтобы перекупить этого злодея…
– Серебра больше нет, великий князь, – пробормотали растерянно бояре.
– Ну, а какие у вас новости? – вновь спросил князь Ярослав.
– Сюда приезжали люди того князя Юрия из Москвы, – сказал всё тот же боярин Истома. – Как мы узнали, тот Юрий вернулся в Москву раньше, чем ты сюда. И вот прислал своих людей, чтобы одурачить нас. Он хотел заманить нас к себе в Москву, а потом завладеть нашим городом! Но мы не стали даже слушать лживые речи его посланцев, а их самих бросили в темницу! Что прикажешь, казнить их лютой смертью или уморить голодом?
– Казнить? – усмехнулся князь и покачал головой. –  Я не подлый Даниил и не злобный Юрий! Гоните прочь этих московских людей отсюда с позором и срамом! Но убивать – не смейте! Пусть уходят и знают: у нас навеки не будет дружбы с Москвой! А теперь, – князь потёр лоб и задумался, – готовьте моих верных людей для поездки в недалёкий Брянск. Я узнал о том, что татарский царь очень уважает князя Василия! Он очень хвалил брянского князя и называл его преданным, честным человеком! Хорошо бы уговорить Василия Храброго на союз с Рязанью. Вы готовы к этому, мои славные бояре?
– Готовы, батюшка! – хором ответили собравшиеся.


Г   Л   А   В   А   23

В С Т Р Е Ч А   К Н Я З Е Й

  – Я очень рад, брат мой, видеть тебя в моём городе! – говорил в погожий летний день 1309 года карачевский князь Святослав-Пантелей, восседая в княжеском кресле. – Давно ты у меня не был!
– И у меня на душе – радость, брат! – отвечал князь Святослав Можайский, сидевший тоже в большом удобном кресле напротив. – Пора бы нам заняться серьёзным делом!
– Неужели? – вздрогнул Святослав Мстиславович. – Разве есть хорошие новости?
– Есть, брат, – кивнул головой Святослав Глебович. – Наши люди в Брянске готовы к делу! Весь город заполнен моими верными слугами! Глупый Василий поверил моим словам и нашим людям! Значит, он скоро потеряет свой Брянск… Так ему и надо! Разве я не просил Василия обменять его жалкий Брянск на мой богатый Можайск? Мне хотелось решить всё миром! Вот сяду там рядом с тобой в лесном уделе, и мы будем чаще видеться…
– Это хорошо, брат, что ты сначала предложил мирное решение, – пробормотал карачевский князь. – Тогда никто не упрекнёт тебя во лжи и злых намерениях! Но неужели ты серьёзно верил и надеялся на доброе согласие этого злобного Василия?
– Разве стал бы я подсылать своих надёжных людей в Брянск, – усмехнулся Святослав Можайский, – если бы верил в доброту и мудрость моего племянника! Я заранее знал его ответ! К тому же я просил Василия об обмене в святой день похорон праведного инока Василия, бывшего князя Олега, – князь перекрестился. – Но брянский князь со мной не согласился! Ещё хорошо, что ни о чём не догадался… И продолжал исправно принимать моих людей к себе на службу… Вот какой он глупец!
И князья весело рассмеялись.
– А как сейчас обстоят наши дела в этом Брянске? – спросил, улыбаясь, карачевский князь. – Неужели князь Василий так ни о чём и не догадался?
– Нет, брат, – уверенно сказал Святослав Глебович. – Там на него свалились другие беды. В Брянске теперь нет покоя! Мои люди говорили, что случилась заваруха в семье этого непутёвого Василия!
– А что такое?
– Да вот в прошлом году, когда Василий уехал в Орду, на поклон к царю, его жена Елена убила любимую зазнобу своего супруга!
– Неужели до смерти?!
– До смерти, брат. У этого Василия была ключница, девица необычайной красоты! Словно небесный ангел! Прекрасна лицом и сладка голосом! Этот Василий любил её до смерти!
– Ещё бы не любить такую красавицу! – возмутился Святослав Карачевский. – Этот непутёвый Василий и без того слабоват на жёнок! Он и здесь, в гостях у моего покойного батюшки, проявил свой норов: добрался даже до моей любовницы! Вот какой распутник! Но Господь покарает его! А как умерла его брянская зазноба? Неужели отравили?
– Нет, брат, – усмехнулся Святослав Можайский. – Там приключилась весьма странная история! Об этом по сей день весь Брянск говорит! Как-то во время сильной жары княгиня собрала с собой многих красивых жёнок и отправилась с ними купаться на Десну! В её свите пребывала и та прекрасная покойница Липка… Она и утонула во время купания! В воде на неё напала другая, но бывшая любовница князя Василия. Она завязала с ней жестокую драку и утащила несчастную красавицу на дно! Сама утонула, но погубила соперницу!
– Вот так да! – покачал головой Святослав-Пантелей. – Надо же, княжеские любовницы не поделили этого Василия! Бились даже до смерти! Какая страсть! Значит, этот Василий – хороший любовник! Видно, перещупал там всех брянских жёнок! Вот какая у него бесовская похоть!
– В самом деле, бесовская, брат, – кивнул головой можайский князь. – Этот Василий без всякого стыда ублажает беса и без жалости позорит свою княгиню! А теперь он ещё обвинил княгиню Елену в смерти той непутёвой зазнобы! Учинил даже расследование! Но княгиня не признала своей вины. И, несмотря на это, Василий не поверил её словам, а прислушался к показаниям злых людей! Вот теперь княгиня оказалась в жестокой опале, вдовой при живом супруге! А сам Василий пребывает в тоске и горе: забыл всех своих любовниц и каждый день заседает в своей светлице с боярами и попами… Говорят, что он даже захворал… Я, конечно, не сомневаюсь в том, что княгиня Елена приказала утопить зазнобу Василия! Ты же, знаешь, какие жёнки мстительные и злобные! Если вобьют себе что в голову – колом не выбьешь! Вспомни хотя бы вдову покойного князя Ростислава. Уж как только я не подбирался к ней в Ярославле, чтобы сосватать за тебя! Но вот она вбила себе в голову «превеликую праведность»! А потому и отказала! Одни беды от жёнок! И этому Василию, увы, не сладко иметь супругой такую злючку!
– А почему бы не напасть на него в это время и не занять его город? – улыбнулся Святослав-Пантелей. – Он же сейчас в горе и отчаянии! И не станет сопротивляться!
– Пока не будем спешить, – сказал задумчиво Святослав Глебович. – Пусть созреет орех и сам упадёт на землю! И московский князь Юрий не советовал торопиться…
– Неужели этот славный Юрий будет нам помогать? – спросил, прищурив глаза, карачевский князь. – У него сильное войско…
– Князь Юрий пока не может нам помочь, – нахмурился можайский князь. – Ему угрожает великий суздальский и тверской князь Михаил! В прошлом году он опять приходил к Москве и жестоко сражался… Так бьются только лютые враги! Но никто не победил! Этот Михаил вернулся назад, в свою Тверь, но мира между ними нет. Где уж тут Юрию оказывать нам помощь, если все его силы уходят на войну с Михаилом? А там и другая беда постигла суздальскую землю! Откуда-то появилось великое множество мышей! Пожрали всё зерно: рожь, пшеницу и ячмень! Добрались и до амбаров князя Юрия! Все ожидают страшный голод и невиданную дороговизну! Не будет и серебра: что теперь везти на продажу в Великий Новгород, если совсем нет хлеба? Грядёт неминуемая беда! А тут ещё начался падёж скота и лошадей…
– А вот в моём уделе всё в порядке, – сказал, сдвинув брови, князь Святослав-Пантелей. – Никто не жалуется на нехватку зерна и прочего… Мы даже можем помочь славному Юрию, если попросит…
– Чем вы поможете, брат? – покачал головой можайский князь. – Разве можно собрать в твоём уделе столько зерна? Хорошо, если самим хватит… Нам остаётся только молиться нашему Господу… Лишь небеса могут помочь такому горю! Вот, слава Богу, что у нас теперь хоть есть митрополит! Он прибыл во Владимир из самого Царьграда: по назначению славного патриарха!
– Неужели? – улыбнулся карачевский князь. – Как же его зовут? Наверное, снова грек?
– Нет, брат. Он – наш, русский пастырь. Его имя – Пётр. Так будет лучше для всей Руси! Он знает наши порядки и будет беречь святую землю… Он помирит Юрия Московского с Михаилом Тверским!
– Помоги ему, Господи! У нас столько горя и бед!
– Да, брат мой. А сколько было смертей! После того как скончался в Орде князь Константин Борисыч Ростовский, вслед за ним умерли брат Юрия Московского, князь Александр Данилыч, и Василий Михайлович Суздальский!
– Кому же теперь достался Ростов, – спросил Святослав-Пантелей, – тот большой и важный город?
– В Ростове сел сын покойного Константина, Василий, а в Угличе – другой сын Константина, Александр… Да ещё в Рязани… Хорошо, что вспомнил! – можайский князь поднял голову и пристально вгляделся в лицо своего друга. – Недавно в Брянск приезжали люди князя Ярослава Константиныча! Этот рязанский князь предлагает Василию Брянскому союз против Юрия Московского! Рязани всё неймётся! Неужели они забыли о своём поражении от славного князя Юрия? Москвичи не испугались даже татар, приведённых покойным князем Константином!
– Если бы не та нелепая казнь Константина, между Москвой и Рязанью царил бы мир! – буркнул карачевский князь. – Ярослав никогда не простит этого Юрию! И его брат Василий тоже сложил свою голову за батюшку, упрашивая у царя войско… И с такой грубостью! Я слышал об этом от людей в Сарае… Рязанские князья прямодушны и бесстрашны!
– Значит, нужно готовиться к походу на Брянск, – поднял руку можайский князь. – Иначе, в самом деле, появится новый союз против нашего друга Юрия. Я думаю, что к осени мы сумеем достичь своей цели. Ты подготовишься к походу, брат мой?
– Подготовлюсь, – кивнул головой карачевский князь. – Но у меня сейчас плохие отношения с боярами. Они не хотят ссориться с Брянском и боятся Василия Храброго! Из-за этого у меня нет возможности собрать ополчение! Есть только моя дружина!
– Этого достаточно! – усмехнулся князь Святослав Глебович. – Я сам возьму только один полк! А твой полк станет подспорьем. Там предостаточно моих людей, чтобы открыть нам городские ворота… А городская чернь слаба в Брянске: князь Василий так зажал в своих крепких руках тягловый народ, что напрочь отучил простолюдинов от любых вольностей! Поэтому черни всё равно, какой у них будет князь…
– А как же бояре? – прищурился князь Святослав-Пантелей. – Неужели они не такие строптивцы, как мои, карачевские?
– С брянскими боярами будет нелегко, – кивнул головой можайский князь. – Однако я постараюсь ублажить их. И я не совсем уверен, что они любят своего распутного князя Василия…
– А как ордынский царь?
– Договоримся без труда и с царём, – усмехнулся Святослав Глебович. – На это есть серебро и меха! У Василия много богатств, которые остались ещё от покойного князя Романа. Мои люди говорили, что в княжеской казне больше сотни бочек серебра! Как только мы возьмём город, мы не только поделим всё брянское серебро, но сумеем купить и царскую грамоту! А теперь надо поговорить о судьбе самого Василия. Я думаю, что его следует изгнать из города с позором, как жалкого бродягу!
– Этот Василий сильно обидел меня! – буркнул Святослав Мстиславович. – Я хотел бы предать его смерти…
– Тут есть одна опасность, брат, – задумчиво молвил можайский князь. – Он ведь сын моего старшего брата Александра! Тот мне никогда не простит убийства сына! Также и мой другой брат, скромный но воинственный Роман… Не следовало бы ссориться с братьями и навлекать на себя тяжёлую войну…
– Тогда я сам убью этого Василия! – выпятил грудь Святослав Карачевский. – Ты только передай его в мои руки, а там я разберусь с ним!
– Ну, ладно, брат, – улыбнулся Святослав Можайский, – тогда и договоримся. Главное – беспрепятственно войти в город и взять под стражу бестолкового Василия. А тогда приставишь к моему племяннику своих людей… Но знай: я не несу ответственности за смерть Василия! Это – твоя воля!
– Да, только моя воля! – усмехнулся карачевский князь. – Я не боюсь жестокой мести… Зачем отпускать живым этого Василия? Он поедет жаловаться к татарскому царю и погубит нас!
– Ну, смотри сам, брат мой, – кивнул головой Святослав Глебович. – Тогда поздней осенью или ранней зимой я пришлю за тобой своих людей, и мы вместе пойдём на Брянск, чтобы успешно, с Божьей помощью, свергнуть со «стола» этого непутёвого Василия!


Г   Л   А   В   А   24

В З Я Т И Е   Б Р Я Н С К А

  Поздняя осень 1309 года была на редкость тёплой и сухой, в отличие от прохладного, неурожайного лета. Однако брянские земли, в сравнении со смоленскими и суздальскими, почти не пострадали. Окружённые лесами и болотами земли счастливо избежали нашествия полчищ мышей, причинивших небывалый урон полям соседей. Лишь в некоторых, лесостепных местах хлеб не уродился, но брянский князь, имея богатые зерновые запасы, оказал помощь своим крестьянам и даже раздумывал, а не продать ли ему часть зерна в Смоленск. Поскольку цены на хлеб и овощи по всей Руси сильно подскочили, князь Василий рассчитывал сбыть излишки своего зерна и пополнить запасы серебра, ежегодно утекавшего в Сарай. С другой же стороны, он боялся, что если затянется полоса неурожаев и охватит брянский удел, без солидных запасов будет непросто. – Надо собрать бояр, – решил князь, – и спросить у них совета.
Но обсуждение затянулось, и дело оказалось не таким простым. Собравшиеся в княжеской светлице брянские бояре и духовенство не имели единого мнения.
Священники, возглавляемые черниговским епископом Арсением, считали, что продажа зерна не нужна.
– Зачем расходовать наши скромные запасы? – вопрошал владыка. – А если случится неурожай или что-нибудь ещё? Хлеб никогда не помешает!
– А если объявятся мыши? – буркнул седобородый боярин, бывший воевода Добр Ефимович. – Тогда останемся и без хлеба, и без серебра! Разве это правильно?
– Это так, батюшка, – поддакнул его сын, тоже немолодой, Арук Добрович. – Где же нам тогда искать доходы для нашей казны?
– Разве у нас убытки, Микула? – князь обратился к своему огнищанину, сидевшему как раз напротив него на общей длинной скамье.
– Убытков нет, батюшка, – улыбнулся Микула Милкович. – Только по ржи и ячменю у нас небольшой прибыток. А вот серебра прибавилось четыре бочонка! И зверь был неплох в эту зиму… Правда, куницы было поменьше, зато белок развелось – море-озеро! И горностая добыли немало! И торговля  шла хорошо: купцы быстро раскупили всю нашу рухлядь! Да всё залежалое сбыли по хорошей цене! Неплохи и наши запасы снеди: мы немало добыли и засушили белых грибов, намочили и заквасили много ягод, заготовили множество бочонков мёда, забили рыбой несколько складов! И мышей нам нечего боятся! Против них у нас есть большущие коты! Разве вы забыли, каких отменных котов добыл наш покойный князь Роман Михалыч? Их привезли по его заказу аж из самого Великого Новгорода!
– Это мой покойный батюшка привёз тех словенских котов! – вмешался в разговор бывший купец Стойко Лепкович, введённый князем Василием в число своих знатных думцев. – Он подарил их тогда княгине, супруге Романа Михалыча, и знатным горожанам. Эти новгородские коты быстро исправили нашу местную кошачью породу: все крысы и мыши в одночасье исчезли из наших теремов! А теперь этих котов развелось премного! Почему бы не запустить их во все склады и амбары?
– Уже давно запустили, Стойко Лепкович, – кивнул головой огнищанин Микула. – Мы, слава Богу, не дурачки и крепки на голову! Вот поэтому мыши, крысы и прочая нечисть нас, брянцев, не беспокоят! Мы, слава Господу, не суздальцы или глупые смоляне!
Бояре засмеялись, зашушукались.
– Не надо оскорблять всех смолян! – рассердился князь Василий. – Они – надёжные и верные люди! Вон, как они несут стражу, хоть совсем не проверяй! А вы, мои славные брянцы, уже не раз вызывали мой гнев промедлением или своей сонливостью!
– Пусть наши брянские люди неповоротливы, – буркнул Лешок Милкович, поглаживая свою длинную густую бороду, – однако верны своему князю и всей душой любят свой город! А твои смоляне хороши лишь внешней выправкой и красивыми словами! Не дай, Господи, какую-нибудь беду! Тогда ты воочию увидишь своих хвалёных смолян!
– Они лишь на вид такие хорошие, – поддержал сына седовласый Милко Ермилович. – Но мы замечаем их презрительное отношение к нашим порядкам и ненависть к нам! Особенно злы те люди, которых прислал сюда твой дядька, Святослав Можайский!
– Я тебе не раз говорил, сын мой, об этих людях Святослава! – молвил епископ Арсений. – Я не верю в их доброту и верность тебе, брянскому князю! Но ты меня не послушал и поставил всю стражу из этих воинов! Неужели ты не видишь, сын мой, что Святослав прислал их не из добрых пожеланий, а ради какого-то умысла…
– Какого же? – усмехнулся князь Василий.
– А такого, – поднял голову епископ и пристально вгляделся своими искренними тёплыми глазами в лицо брянского князя. – Ведь этот князь Святослав как-то приезжал к тебе и слёзно просил обменять твой богатый город на его захудалый Можайск! А ты не согласился с его алчными словами! И вот теперь принимаешь его людей!
Бояре возмущенно загудели.
– Я не знаю мыслей твоего славного дядьки Святослава, – продолжал владыка, – однако не надо ни ума, ни сердца, чтобы заподозрить неладное…
– Ты думаешь, что мой дядька захотел овладеть нашим городом? – улыбнулся князь Василий. – Разве не так?
– Этого я не знаю, – опустил голову епископ, – однако подозреваю самое худшее! Эта можайская стража – твоя серьёзная ошибка! Такая же, как обида твоей супруги, несчастной Елены!
– Опять ты, святой отец, упрекаешь меня за супругу! – рассердился, почернев лицом, князь Василий. – Что же мне теперь, жалеть убийцу моей ключницы?! Пусть радуется, что я её саму не убил! Ни за что не прощу ей этого злодейства!
– Там не было никакого злодейства, сын мой, – возразил черниговский епископ. – Теперь все знают, что эту Липку погубила злобная и ревнивая Веверка! Даже себя не пожалела! Из-за этого я взял грех на свою душу и с честью похоронил ту несчастную покойницу Липку в церковной земле… А ту злодейку-убийцу, грешницу и изменницу Веверку, закопали в глухом лесу! Неужели ты думаешь, что твоя прекрасная княгиня Елена могла совершить такое зло и толкнуть на нехристианскую смерть ту бестолковую Веверку?
– Ещё как! – кивнул головой князь Василий. – Ты не знаешь, святой отец, мою злобную супругу! Она готова на всё, ради своей мести! И речь у неё недобрая! Как-то я упрекнул её за потерю наших детей ещё во младенчестве и сказал, что не имею от неё детей из-за её злобы и склочности… Так она с такой безумной яростью набросилась на меня! Да ещё заявила, что это я неспособен иметь здоровых детей! Разве я – слабый муж? Да я познал множество жёнок!
– Здесь нет вины твоей супруги, сын мой, – покачал головой черниговский епископ. – Всё это идёт только от Господа! Смирись со своей чрезмерной гордостью! Неужели ты не видишь, что Господь не дает тебе детей даже от твоих любовниц? Назови хоть одну, какая от тебя понесла? Даже твоя Липка, любившаяся с тобой не один год, не отяжелела! Это, сын мой, не грех княгини, а твой! Поэтому помирись со своей супругой! И люби её так, как требует святая церковь, а не разменивайся на всяких ветрениц!
– Обидно, владыка, слышать такие суровые слова! – буркнул, побагровев, князь Василий. – Я не спорю о своих грехах… Я не святой и не праведник! А разве другие князья не познавали многих жёнок? Почему же эта тяжкая кара досталась только мне?
– Не ропщи, сын мой, – сказал епископ Арсений, гордо подняв голову и оглядев боярское собрание, – и лучше помирись с супругой!
– Помирись, княже, помирись! – загудели бояре. – Тогда настанут у нас мир и покой!
В это время в княжескую светлицу неожиданно вбежал слуга.
– Славный князь! – закричал он, забыв о том, где находится. – В городе поднялся шум! А в крепости звенят мечи и прочее железо! Разве ты не слышишь? Неужели наш город захвачен врагами?!
– Замолчи, Светлан! – крикнул брянский князь. – Какие у нас враги?! Ты совсем обезумел! Пора бы вмочить тебе горячих батогов!
Он замолчал, и в светлице установилась мёртвая тишина. Только теперь сидевшие, увлёкшиеся спорами и разговорами, бояре услышали какой-то шум, доносившийся со двора и, в самом деле, напоминавший звон воинских доспехов и оружия. К этому шуму примешались вдруг звуки чьих-то быстрых тяжёлых шагов. Князь подскочил со своего кресла и встал. Вслед за ним поднялись и с тревогой посмотрели в сторону открытой двери бояре. Шум тяжёлых шагов усилился, и вот в княжескую светлицу вошёл, улыбаясь, князь Святослав Можайский. – Здравствуй, мой племянник Василий! – сказал он, подойдя к епископу и обнажая лоб под благословение.
– Господь тебя благословит, – пробормотал ошеломлённый владыка и машинально перекрестил склонившегося князя.
– Здравствуй и ты, дядька Святослав! – буркнул озадаченный князь Василий, продолжая стоять в оцепенении. – Зачем наделал столько шума?
– Разве ты забыл, сынок, как я приезжал сюда с просьбой о городе? – вопросил, смеясь от радости, князь Святослав Глебович. – И уговаривал тебя обменять мой Можайск на Брянск? А ты не захотел даже слушать своего старого дядьку! Забыл о почтительности и любви к старшему! Вот тебе за это небесная кара: мы заняли твой город Брянск силой и хитростью! И ты не получишь мой Можайск! Там теперь сидит мой сын Глеб и очень этим доволен!
– Я не верил этому и никак не ожидал от тебя такой подлости! – вскричал князь Василий. – Это не Божья кара, а лишь твоя ложь: Господь никогда такое не одобрит! Опомнись, дядя Святослав, неужели ты совсем потерял свою старую голову?!
– Так ты ещё дерзить! – вскричал Святослав. – Эй, мои славные воины! – В светлицу ворвались рослые, незнакомые брянской знати дружинники. – Хватайте же этого непутёвого князя Василия и бросьте его в темницу или сырой подвал! – распорядился можайский князь.
– Опомнись, сын мой! – закричал очнувшийся от потрясения епископ Арсений. – Зачем ты несёшь такую беду? Или ты не узнаёшь своего племянника? Он же – твой кровный родственник! Разве можно так обижать его? Святая церковь не поддержит подобное злодеяние!
– Поддержит, владыка, – усмехнулся князь Святослав Глебович, – когда получит достаточно серебра! Нечего защищать этого распутника и нечестивца, позорящего свою супругу! Пусть посидит в тёмном подвале и хорошо подумает! А тогда разберёмся…
Установилась тишина, вновь послышались шаги, и в княжескую светлицу вошёл грузный, багровый, но радостный князь Святослав Карачевский. – Вот и встретились! – бросил он, остановившись рядом со своим можайским тёзкой напротив окружённого дружинниками князя Василия. – Ты не забыл меня, непутёвый Василий?
– Это ты непутёвый, Святослав! – ответил, сверкая очами, брянский князь. – Тебе было мало одного мордобития, так ты ещё решил лишить себя жизни?!
– Не грози моей жизни, глумной Василько! – усмехнулся карачевский князь. – Думай теперь лишь о спасении своей никудышной жизни! Теперь заплатишь за всё! Даже за мою любовницу!
– Ты ошибаешься, Святослав! – буркнул со злобой Василий Брянский. – Это я скоро с тобой рассчитаюсь! Господь всё видит! – он поднял руку. – И покарает вас, бесстыжих смутьянов! Ох, уж мои глупость и легковерие!
– Уведите же его в подвал, мои верные люди! – приказал грозным голосом Святослав Можайский. – Но пока не в темницу, чтобы этот опасный злодей не сбежал! И приставьте к нему наших надёжных людей! Мы подумаем о его судьбе… А теперь, мои бояре, – бросил он, когда увели брянского князя, не оказавшего сопротивления и, казалось, смирившегося, – давайте-ка сердечно поговорим о нашей новой жизни!
– А зачем нам твоя сердечность?! – сказал, вставая, престарелый Добр Ефимович. – У нас не будет разговора с изменником и клятвопреступником! Будь ты проклят, глумной князь Святослав, вместе со своим мерзким сообщником, Святославом Карачевским!
– Ах, ты, злодей! – оскалил зубы разъярённый Святослав Можайский. – Тащите же его в темницу, мои верные люди! И закуйте в железо этого старого пса!
– Надо бы ему ещё дать тяжёлых батогов! – буркнул Святослав Карачевский. – Но пока и этого достаточно: всё ещё впереди!
– Ну, а теперь, бояре, говорите – усмехнулся князь Святослав Глебович, – есть ли среди вас другие недовольные?
– Есть, княже! – встал со скамьи ещё один старик – Милко Ермилович. – Мы не будем подчиняться тебе: лучше лютая смерть, чем измена своему князю!
– Эй, стража! – крикнул Святослав Глебович. В светлицу вновь вбежали рослые дружинники. – Уведите и этого престарелого глупца в темницу! И посадите на хлеб и воду! Пусть покарает их Господь за непочтительность!
Княжеские дружинники беспрекословно увели гордого седого старца.
– Ну, а теперь? – поднял брови князь Святослав, подмигнув своему карачевскому тёзке. – Неужели не смиритесь и не примете мою волю?
– Зачем так говорить, сын мой? – сказал встревоженный епископ Арсений. – Нельзя наказывать брянских людей за преданность своему князю! Ты прежде хорошо подумай! Это несправедливо! Тебе мало других грехов?
– Ладно, владыка, – усмехнулся можайский князь. – У меня нет зла к этим твердолобым людям… Пусть они расходятся по своим домам… Но смотрите же, бояре, не вздумайте бунтовать и привлекать к беспорядкам городскую чернь! Мои люди расставлены по всему городу и крепости! Они прославляют моё имя и уговаривают горожан покориться моей власти!
…Князь Василий в это время сидел в тёмном сыром подвале своего же охотничьего терема. Здесь в холодном подполье висели в изобилии его охотничьи припасы: лучшие куски копчёного и вяленого мяса, связки рыбы. Стояли бочки с вином. Расположившись на одной из бочек, брянский князь с грустью вспоминал минувшие времена и жестоко каялся в совершённой ошибке. – Вот не послушал я владыку и моих брянских людей, – сокрушался он, – и доверился этому можайскому злодею! Вот и попал в волчий капкан! Как я вижу, кругом одни карачевские люди! А во главе их стражи – Василий, сын этого глумного Святослава! А я ещё подружился с ним тогда, в Карачеве… И вот мы теперь враги! Нет спасения! Придётся готовиться к встрече с Господом… Помолюсь-ка я лучше…– И князь, встав на колени, с силой ударился головой о земляной пол, громко молясь и плача… Он не услышал, как заскрипела дубовая дверь, звякнуло тяжёлое железо, и в его тёмном узилище мелькнул свет зажжённой свечи.
– Господи, спаси меня, – продолжал молиться Василий Брянский, – и прости мои тяжкие грехи!
– Здравствуй, брат! – сказал вдруг кто-то негромко. – И не проклинай меня в своём гневе! 
Князь подскочил и остановился, глядя перед собой.
– Это я, Василий, карачевский княжич! – вновь раздался тот же голос.
– Я узнал тебя, брат, – сказал растерянный брянский князь. – Зачем пришёл? Неужели готовите мне жестокую кару?
– Нет, это не так, брат, – покачал головой Василий Святославович. – Я пришёл не с жестокой карой, а по другому делу! Я не виноват в случившемся. Это сделали мой глупый батюшка и твой нечестный дядька… Они договорились погубить тебя и обмануть твоих родственников! Мой батюшка воспылал к тебе лютой злобой! И всё вспоминает твои ордынские побои! А также клянёт тебя за свою любовницу, которую ты в своё время использовал! Это хорошо, что он не знает о нашей дружбе! Когда я узнал об их подлом сговоре, я хотел послать к тебе своего человека, но не смог: побоялся! Если бы они об этом узнали, ты бы наверняка погиб! А теперь этого не будет!
– Как же, брат? – удивился Василий Брянский. – Я же сижу здесь, в холодном подвале? А потом они переведут меня в темницу и там, в тишине, убьют…
– Этого не случится! – сказал с решимостью княжич Василий. – Здесь вся стража – из моих славных воинов! Мы освободим тебя сегодня же вечером, и ты уедешь из города… Но куда ты поедешь, брат, к своему батюшке или в другое место?
– К батюшке нельзя! – покачал головой брянский князь. – Он ничем мне не поможет против своего брата! Мой злобный дядька Святослав ещё раньше говорил, что батюшка был согласен передать Брянск этому нечестному смутьяну! Да и сил у моего батюшки сейчас нет, даже если бы он хотел мне помочь! У него без меня хватает своих, смоленских бед, а там и неурожай: нечем кормить своих воинов в боевом походе! Лучше я поеду в Орду, к мудрому царю Тохтэ, и пожалуюсь на этих злодеев!
– Однако я слышал, брат, что Святослав Глебыч послал своих людей в Севск, чтобы его слуги перекрыли тебе или твоим посланникам дорогу в степь! – поднял руку карачевский княжич. – Разве не ты сам поставил его человека севским воеводой?
– Я хорошо знаю ту дорогу, брат! – улыбнулся Василий Брянский. – Мне нетрудно незаметно пройти все вражеские заставы! Мне бы только взять с собой людей и припасов, хотя бы телегу, чтобы не страдать в пути от голода и холода!
– Я сам поеду с тобой в татарскую Орду, брат! – тихо сказал Василий Святославович. – Со всеми своими людьми. Я подготовил все повозки к дальнему походу… Не попасть бы только в засаду…
– Неужели ты пойдёшь против своего батюшки? – вздрогнул брянский князь. – Он же не простит тебе этой измены!
– И пусть! – усмехнулся княжич Василий. – Я не буду путаться в его грехах, а наоборот предстану перед Господом в чистоте и правде! Я только прошу тебя, брат, об одном: не гневайся на наш невинный Карачев и на тамошних бояр – они не поддержали моего батюшку и не дали ему ополчения для похода на Брянск… Ни одного человека! Это зло сотворил один мой батюшка, вопреки воле всего нашего удела!
– Обещаю тебе это, брат, – улыбнулся брянский князь. – Я не обижу ни твоего города, ни невинных горожан! А если верну себе Брянск, вовек не забуду тебя и твою дружбу!
…В это же время князья, захватившие Брянск, праздновали свою победу в большом трапезном зале княжеского терема. Рекой лились крепкие греческие вина и дорогие меды, доставленные слугами из кладовых брянского князя. Обильные яства украшали длинные пиршественные столы.
– Слава нашему князю! – кричали можайские дружинники.
– Слава Святославу Карачевскому! – ликовали карачевские воины.
– Вот, брат, и одолели мы, к славе Господней, нашего врага Василия! – весело говорил изрядно захмелевший Святослав Мстиславович. – И без особого труда!
– Ещё не спеши, брат, – улыбнулся Святослав Глебович. – Будешь лишь тогда радоваться, когда казнишь злодея! А это требует времени!
– Надо бы поспешить, – пробормотал карачевский князь. – Скоро наступит рассвет! Мы славно провели эту ночь на хмельном пиру… Но я совсем не пьян: ни в одном глазу!
– Это из-за большого волнения! – покачал головой можайский князь. – Ты всё боишься этого Василия. Нет тебе покоя, пока он жив!
– Эй, люди! – крикнул Святослав Карачевский, хлопнув в ладоши. К нему быстро подбежали трое здоровенных дружинников. – Идите же, мои люди, в тот погребок, где сидит непутёвый Василий! И там его так… Ну, вы знаете как… Мы уже это обговорили…
– Знаем, батюшка, – промолвили в ответ палачи. – Мы сделаем всё, как надо!
– Ну, тогда идите, – весело сказал карачевский князь, – и сразу же мне доложите!
Князья завели неторопливую спокойную беседу, сдабривая свой разговор прихлёбыванием вина из серебряных кубков.
– Что-то, брат, твои люди так быстро возвращаются! – весело сказал вдруг Святослав Глебович, увидев вбежавших в трапезную всех троих воинов, только что посланных на жестокое дело. – И все такие румяные, весёлые! Неужели захотели за это подарков, бесстыжие убийцы?
– Батюшка-князь! – закричал вдруг один из палачей, подбежав к сидевшим рядом князьям. – Этого злодея нет в теремном подвале!
– Как нет?! – вздрогнул Святослав Мстиславович. – Может ты обезумел, жалкий глупец?
– Он не лжёт, батюшка! – вскричал другой княжеский воин. – И дверь в тот подвал распахнута настежь!
– А где же мой сын и его славная стража?! – вскричал напуганный Святослав Карачевский. – Неужели дерзкий Василий перебил их всех?
– Не знаем, батюшка, – покачал головой третий дружинник. – Там нет ни стражи, ни твоего сына, ни этого беспокойного князя Василия!


Г   Л   А   В   А   25

Р А С П Р А В А

  Князь Василий Брянский возвращался из Орды. Рядом с ним на крепких монгольских лошадях скакали карачевский княжич Василий – по левую руку – и пятидесятилетний татарский темник Шигуши – по правую. Вслед за ними, как шум сильного дождя, катилась тяжёлой тучей конная тьма закалённых во многих битвах степных всадников.
– На душе у меня только радость, – размышлял про себя брянский князь, подрёмывая в седле. – Скоро свершится моя беспощадная месть! Да будет прославлен на века наш великий и мудрый государь Тохтэ!
Князь Василий Александрович не мог забыть, как ордынский хан участливо принял его, бессребреника, выброшенного из собственного удела.
– Я пришёл к тебе, государь, за правдой с пустыми руками, – говорил брянский князь, стоя на коленях перед троном ордынского хана и роняя слёзы. – У меня сейчас нет даже серебряного рубля: я начисто ограблен и едва не убит!
Неожиданно, в нарушение установленных в Сарае традиций, когда хан даже не желал разговаривать с данником, не принёсшим подарков, Тохтэ ласково улыбнулся и, выслушав князя Василия, сказал: – Неужели ты думаешь, Вэсилэ, что я забыл твои заслуги? Или ту жестокую войну, где ты сражался за моё дело, не щадя своей жизни? Я тебе тогда говорил, что выполню любую твою просьбу без всяких условий! Но ты ничего не попросил! Я тогда думал, что ты слишком горд! Но я понял, что ты ничего не просил из-за своей скромности! И сказанные тогда мной слова сохранили свою силу: проси всё, что бы ни пожелал!
– Тогда я прошу у тебя, государь, большое войско, – сказал князь Василий, вытирая слёзы радости, – и милости к молодому князю Василию из Карачева за спасение моей жизни!
– Я дам тебе, Вэсилэ, любое войско, – кивнул головой ордынский хан, – а также распоряжусь выписать ярлык на Корачи твоему кунаку. Давно пора отсечь башку этому глупому Святэславэ! Хоть и был он утешением для нас и великим посмешищем, но его дела – далеки от правды! Никто не имеет права занимать чужие города без моей воли! Эти глупые коназы нарушили порядок и отступились от закона! Значит, они заслужили смерть! Но этот новый коназ Вэсилэ, которому я передаю Корачи, не должен забывать о дани! Сразу же, как только он войдёт во власть, пусть присылает сюда, в Сарай, не только обычный «выход», но и выкуп за данный ему нынче ярлык!
– За это не беспокойся, государь, – весело сказал Василий Брянский. – Василий Карачевский выплатит тебе не только положенное серебро, но пришлёт выкуп и богатые подарки! Меня только беспокоит, государь, одно. А вдруг этот дерзкий Святослав или его карачевский тёзка привезут тебе серебро и станут склонять твоё доброе сердце на свою сторону?
– Не волнуйся, Вэсилэ, – усмехнулся Тохтэ-хан. – Я не откажусь от тебя! И если тот Святэславэ, твой дерзкий дядька, или этот баран из Корачи, приедут сюда, они сразу же потеряют свои башки и не будет необходимости в военном походе! Может так и поступить? Если хочешь, я вызову этих злодеев в Сарай и учиню им праведный суд! Как ты на это смотришь, мой верный Вэсилэ?
– Этого не надо! – покачал головой брянский князь. – Я хочу сам повести войско на Брянск и расправиться с моими лютыми врагами!
– Пусть же так и будет! – поднял руку ордынский хан. – Но сейчас нужно подобрать тебе нужных людей! Кого бы ты сам взял в набег?
– Дозволь же, государь, пойти со мной славному Шигуши, – ответил князь Василий, – со всей его тьмой!
– Шигуши – великий воин, – склонил голову Тохтэ, –  и его тьма прославлена далеко за пределами Золотого Ханства! Кроме того, у тебя – давняя дружба с ним! Ты говорил об этом с Шигуши?
– Говорил, государь, – кивнул головой Василий Брянский. – Шигуши согласен идти со мной в поход на Брянск!
– Тогда я не возражаю, Вэсилэ, – улыбнулся ордынский хан. – Пусть так и будет! Но не спешите. Пойдёте на врагов весной или летом… Сейчас очень холодно и много снега. Зачем осложнять себе жизнь?
– Тогда, государь, пойдём весной после разлива рек…
– Это не помеха для моих воинов. Как говорят, ваши реки невелики. Но смотри, как тебе удобно. Я думаю, вы без труда покараете своих врагов!
…Князь Василий провёл в Сарае всю зиму, будучи гостем ордынского хана и прожив вместе с княжичем Василием Карачевским в особой, большой гостеприимной юрте, в самом центре ордынской столицы. Удобно разместились и карачевские воины, дружинники князя Василия, числом около полусотни. Все они неплохо провели время среди татар, участвуя в облавных охотах, военных играх и многочисленных пирах, созываемых то одним, то другим татарским мурзой. Особенно щедрым был со своим боевым товарищем, Василием Брянским, темник Шигуши. Его большая, обтянутая зелёной материей юрта стала местом постоянных встреч с обоими князьями – Василием Брянским и Василием Карачевским.
– Я буду помнить твою доброту, славный Шигуши, до конца моей жизни! – говорил князь Василий Брянский.
Не забывали русские князья и утех. Ни одной ночи не провели они на своих мягких топчанах без женщин. Гостеприимные татары приводили в юрту, где расположились русские князья, всё новых и новых прекрасных невольниц, которые возродили к жизни брянского князя и поразили Василия Карачевского. – Как смелы в любви ордынские пленницы! – восклицал Василий Святославович. – Они не лежат, как брёвна или мученицы, но смело хватаются за мужское тело и так зажигательно трепещут!
– Татары очень искусны в любви! – соглашался с ним Василий Брянский. – Они знают, как обучать пленниц любовному делу… Эти жёнки доставляют такое удовольствие! От них невозможно отказаться!
...Но вот, наконец, как только растаяли степные снега и чёрная, богатая земля разбухла от влаги, князь Василий не выдержал и попросил хана Тохтэ отпустить его с войском на Брянск.
– Больше не могу терпеть, государь, – говорил князь Василий во дворце. – В моей башке прочно засела жестокая месть!
– Ну, тогда поезжай, Вэсилэ, – согласился ордынский хан, – и не жалей своих лютых врагов!
…В холод и сырость капризного марта 1310 года татарская конница, покорная воле своего полководца, быстро двинулась на север.
– Скоро мы добудем серебро и много пленников! – радовались суровые татарские воины.
Полусотня карачевских дружинников, сидевших на своих откормленных в Орде лошадях, почти затерялась в татарском тумене.
– Будете следовать в обозе, – сказал тогда им князь Василий Карачевский, – но не отставайте от степного воинства!
Почти неделю ехали воины, делая недолгие привалы в степи лишь для однократного приёма пищи и отдыха.
Вначале русским князьям и дружинникам было нелегко приспособиться к скорости движения татар, однако уже на четвёртый день они стали привыкать, и как только Шигуши подавал очередной сигнал останавливаться на отдых, они не падали, усталые, на дно телег, как это было в первые дни, но степенно и спокойно ложились, засыпая без забот и тревог.
Наутро же войско быстро пробуждалось, принимало пищу и отправлялось дальше.
Князь Василий Брянский часто беседовал, покачиваясь в седле, с татарским военачальником. Шигуши был обычно немногословен. Но когда дело касалось воспоминаний о ратных подвигах, он оживлялся, и разговор был обоюдным. Когда же переходили к другим делам, Шигуши больше слушал и дремал, покачиваясь в седле. Эту привычку вскоре перенял у него и Василий Брянский, научившийся размышлять сам с собой в полудрёме. Так он и сидел, не обращая внимания на сырость и холод раннего утра.
Неожиданно до князя донёсся звук приближавшихся всадников: цокот копыт становился всё громче и громче и, наконец, из синего тумана выскочил разведывательный отряд.
– Мы подходим к городу урусов, повелитель! – крикнул рослый татарский всадник, резко останавливая своего коня прямо перед Шигуши. – Там вокруг раскинулся непроходимый лес!
– Это мой город Севск! – сказал, улыбаясь, князь Василий. – Мы приближаемся к моим землям!
– Может захватим этот город, Вэсилэ? – спросил, приподнявшись в седле, Шигуши.
– Там посмотрим, брат, – ответил брянский князь. – Если откроют ворота, никого не тронем! Но если они не захотят признать своего законного князя, тогда подумаем… У нас есть пороки, тараны и, слава Господу, немало воинов… Но не стоит задерживаться у этого города. Зачем растрачивать силы ещё до Брянска?
Светало, когда первые татарские отряды, прошедшие по указанию Шигуши вперёд, достигли городских стен.
– Аман! Аман вам, урусы! – кричали татары, гарцуя на своих крепких небольших лошадях, приводя жителей города в страх.
Сидевшие на бревенчатых стенах севчане молчали и хмуро взирали на бескрайнее море вражеских всадников.
– Пошли к городу своего человека! – предложил Шигуши брянскому князю, оглядывая крепость.
– Так и сделаю, – согласился тот и повернулся к Василию Карачевскому. – Посылай же, брат, людей к городу и пусть этот воевода Святослава, Супоня, который приносил мне присягу на верность, откроет ворота и встретит нас с почётом!
Двое карачевских дружинников быстро поскакали к стенам Севска и подняли вверх руки, чтобы их впустили в город. Но горожане не ответили на их знаки и, более того, выпустили в посланников тучу стрел! Последние укрылись щитами и, развернувшись, помчались назад.
– Нас здесь не ждут, княже! – кричали они, приблизившись к брянскому князю и показывая утыканные стрелами щиты. – Встречают, как врагов!
– Тогда пошли глашатая, – предложил татарский полководец, сидевший в седле рядом с русскими князьями.
– Хорошо, – кивнул головой Василий Карачевский.
Теперь к городским стенам подъехал одинокий всадник – громкоголосый карачевский дружинник Голован.
Погорцевав возле стен, он, приставив ко рту ладонь, зычно крикнул: – Эй, севчане! Неужели вы совсем обезумели и не признаёте своего князя Василия?! Ваш князь Василий Храбрый ведёт своё войско на изменника и бунтовщика Святослава, незаконно захватившего Брянск! Признайте же своего князя Василия и явите нам свою покорность! Но если не послушаетесь меня, тогда берегитесь!
– Уходите же, враги, от нашего Севска! – донёсся вдруг со стены громкий уверенный голос. – Это говорю я,  княжеский воевода Супоня! У нас нет такого князя Василия, а в Брянске сидит Святослав Глебыч! Он и есть наш хозяин! Мы не откроем ворота и не пустим ваших людей! Разве мы не видим поганых татар? А где наши, русские воины? Мы не дружим с бусурманами! Уходите!
Голован, выслушав крик со стены, махнул рукой и поскакал назад к своим князьям.
– Воевода не захотел открыть городские ворота! – сказал он, приблизившись к ним, и кратко изложил услышанное.
– Ну, тогда ладно, – усмехнулся князь Василий Брянский. – Если они захотели, чтобы мы ушли… Пусть так и будет! Поехали дальше, пока не наступила ночь. А там, после отдыха, пойдём на Брянск!
– Куда спешить? – возразил Шигуши. – Зачем оставлять без наказания этот бесстыжий город? У нас немало сил, чтобы сокрушить эти деревянные стены и захватить многих пленников!
– Тогда на обратном пути, Шигуши, – улыбнулся брянский князь. – А сейчас надо вернуть мне Брянск! Я отдаю этот Севск тебе и твоим воинам! Зачем тебе тащить в такую даль захваченных пленников и губить свою добычу? Мы ещё не знаем, придётся ли разорять мой Брянск… А вдруг брянцы покорятся без боя и выдадут мне этого мерзкого Святослава? За что их тогда карать? И где же вы добудете пленников? Вот тогда этот Севск и понесёт наказание за свою измену… Понимаешь?
– Понимаю, Вэсилэ, – усмехнулся татарский темник и, засунув в рот пальцы, резко свистнул.
Татарская конница быстро построилась в походный порядок и по знаку своего полководца медленно, разгоняясь, двинулась вперёд, оставив севчанам лишь возможность с тревогой и смутным страхом размышлять о причине их внезапного исчезновения…
Утром  2 апреля татарское войско подошло к Десне.
– Хорошо, что не повредили мосты, – весело сказал князь Василий Брянский. – Значит, не проведали о нашем походе! Тогда пошли!
– Зачем мне эти мосты? – усмехнулся Шигуши. – Мои воины легко пройдут и по этому некрепкому льду! Река небольшая, это не Итиль-матушка!
– Ну, тогда с Господом! – кивнул головой князь Василий. – Выводи своих людей в чистое поле прямо перед городом! Вон, вдалеке, мой славный Брянск! Сейчас пошлём туда людей и выманим из города этого бесстыжего князя Святослава!
– Разве удастся? – усмехнулся Шигуши. – Неужели этот Святэславэ тебя послушает?
– Послушает, брат! – покачал головой брянский князь. – Ему некуда деваться: надо выходить на битву! Это не покорный ему Севск, а верный мне город! Брянцы не изменят мне, своему законному князю!
…В это утро, после обильной трапезы, князь Святослав Глебович беседовал с дорогим гостем – митрополитом Петром, приехавшим в Брянск ещё зимой.
Приезд высшего православного святителя в Брянск означал признание важной роли города и удела в жизни тогдашней Руси. Раньше митрополиты, уделявшие всё своё внимание лишь суздальской земле и Великому Новгороду, бывали здесь крайне редко, случаем, считая Брянск полудиким лесным городком. Новый же митрополит, наслышавшись о богатствах брянского удела и славе его князей, решил добиться установления дружеских отношений между суздальской землёй и сильным Брянском. Одновременно, новый пастырь познакомился с черниговским епископом Арсением и, поражённый его большой начитанностью, обаянием, глубокой религиозностью, задержался в Брянске до середины весны.
Епископ Арсений подробно рассказал митрополиту о последних событиях в Брянске: о захвате города можайским князем Святославом, пленении им законного князя Василия и бегстве последнего из города.
– Это неправедно, святитель, – говорил епископ Арсений. – Нельзя признать справедливыми и жестокие расправы над брянскими боярами! Я теперь не хожу к этому нечестивому князю и не вмешиваюсь в его неправедные дела!
– Тогда надо убеждать этого глупого князя отказаться от недостойных поступков, используя Божье слово, – советовал митрополит. – Не годится владыке уклоняться от этого! Наступит время, и грешный князь одумается!
Однако епископ Арсений, не признававший князя Святослава, настолько разуверился в возможности как-то на него повлиять, что не прислушался к словам высшего священника.
Тогда сам митрополит Пётр решил попытаться переубедить князя. Он не раз приходил в княжескую светлицу, благословлял Святослава Глебовича, убеждал его в необходимости примирения с братьями и изгнанным племянником, но всякий раз встречал молчаливый отказ.
Вот и теперь митрополит вёл неторопливую беседу, пытаясь вызвать князя на откровенный разговор.
– Русские земли потому страдают от врагов, – говорил митрополит, – что нет дружбы и мира между русскими князьями. Разве не так?
– Так, святой отец, – кивал головой Святослав Глебович, зевая. – Русские князья враждуют между собой без надобности…
– Именно так, сын мой, без надобности! – улыбнулся митрополит. – Но Господь безжалостно за это карает! Неужели ты не хотел бы иметь светлую жизнь после смерти?
– Хотел бы, святой отец, – пробормотал Святослав Можайский, – но не всё у меня получается!
– Зачем тебе, сын мой, этот Брянск? – вдруг спросил митрополит. – Это же – город твоего племянника Василия!
– А теперь – мой, святой отец! – сказал князь Святослав, дерзко глядя в глаза митрополита. – Я никогда не верну ему этот город!
– Опомнись, сын мой! – попытался увещевать его митрополит. – Это же – великий грех! Покайся! Неужели ты не веришь в Господа? Ведь Господь всё видит и сурово накажет тебя!
В это время открылась дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга: низенький веснушчатый паренек. – Батюшка-князь! – вскрикнул он. – К тебе пришёл посланник!
– Впусти, – распорядился князь.
В светлицу гордой походкой вошёл рослый карачевский дружинник.
– Здравствуй, княже! – сказал он, поясно поклонившись и, увидев митрополита, подставил обнажённую голову под благословение. – Слава тебе, святой отец!
– Господь благословит, – сказал митрополит, крестя голову воина.
– Ну, говори, с чем прибыл! – буркнул, подозрительно глядя на дружинника, князь Святослав. – Ты, видимо, из Смоленска?
– Неужели ты не помнишь меня, княже? – мрачно бросил дружинник. – Я же карачевский, дружинник княжича Василия!
– А, того беглеца, – задумчиво сказал Святослав. – Так чего тебе надо?
– Я пришёл к тебе с вестью, княже, – спокойно сказал посланник, – от Василия Александрыча, его брата Василия Святославича и великого татарского воеводы Шигуши! Сюда идёт несметное войско от самого ордынского царя! В чистом поле стоят железные полки… Готовься же, князь, к жестокой битве! Но, если не хочешь кровопролития, оставь Брянск и быстрей уезжай к себе в Можайск!
– Вот она, сын мой, Божья кара! – вскричал митрополит. – Я же тебе говорил!
Князь Святослав поморщился, покраснел и опустил голову. – Неужели там большое войско? – подумал он, но тут же успокоился. – Где возьмёт мой племянник большие силы? Если и есть у него тысяча, то пусть и тому радуется… Мне нечего бояться!
– Говоришь, у него несметное войско? – усмехнулся он. – Что ж, посмотрим! Иди же к своему князю и скажи им всем, особенно моему непутёвому племяннику Василию, чтобы готовились к сражению: я иду на них со всем войском! Берегитесь!
– Поделись же, сын мой, княжеством с Василием Брянским, – сказал, вставая, митрополит, как только посланец Василия Карачевского удалился, – или беги из города!
– Брянцы не отпускают меня, святой отец, – усмехнулся князь Святослав. – Они готовы умереть за меня! Вот пойдём на врагов и одержим блестящую победу! – И князь Святослав вышел во двор: отдавать распоряжения и готовиться к немедленной битве.
…Князь Василий Брянский тем временем сидел верхом на коне рядом с татарским темником и карачевским князем Василием. Они спокойно обсуждали возможную битву и высказывали свои предложения, как лучше одолеть врага.
– Надо бы окружить этого Святослава, – говорил Шигуши. – Я думаю, что у него небольшое войско!
– Ещё неизвестно, – с сомнением пробормотал брянский князь. – Надо бы подготовить засаду!
– Зачем? – усмехнулся княжич Василий Карачевский. – Ударим им прямо в лоб! Они не выдержат и побегут. А мы, устроив погоню, со славой ворвёмся в твой город!
В это время со стороны Брянска донёсся цокот конских копыт, постепенно усиливавшийся.
– Вот оно, войско Святослава! – сказал, вздрогнув, Василий Брянский. – Немало воинов!
– А что ждать?! – вскричал Шигуши, вставая в стремени. – Эй, мои верные воины! Во славу нашего великого хана! Вперёд!
– Куда же ты?! – только и успел вскричать брянский князь.
Татарская конница, повинуясь знаку и голосу своего полководца, стремительно помчалась на врага. Брянские полки, вышедшие из-за берёзовой рощи и ведомые князем Святославом, были внезапно атакованы со всех сторон.
– Слава князю Святославу! – закричали преданные ему можайские дружинники и смело кинулись на врага.
– Слава Брянску! – заорал Святослав Глебович, выхватывая свой большой меч, сверкнувший на солнце.
И тут случилось неожиданное.
– Смерть князю Святославу! – крикнул вдруг кто-то из брянского ополчения.
– Слава князю Василию! – поддержали его другие.
Городское ополчение, не обращая внимания на боевой дух и пыл можайских сторонников князя Святослава, стало медленно поворачиваться и, наконец, показав тыл, быстро помчалось назад к городу.
– Спасайтесь! – кричали брянцы. – Нечего умирать за этого непутёвого Святослава!
От дружины князя Святослава тоже отделились брянские воины и поскакали к городу, бросая под копыта коней княжеские стяги.
Основная часть татар продолжала сражаться с горсткой верных Святославу воинов, полностью окружив их. Лишь небольшая часть степных воинов, повинуясь инстинкту охотников, погналась за убегавшими брянцами. Да куда там!
Брянские всадники так стремительно промчались вдоль крепостных стен брянского детинца по Большой Княжей дороге, что татарам не удалось настичь их.
Ворота брянской крепости быстро распахнулись и впустили беглецов внутрь.
– Слава князю Василию! – понеслось по городу.
– Слава нашему Василию Храброму! – кричали и в детинце.
Татарские всадники в это время скакали вдоль крепостной стены и для острастки стреляли из луков вверх.
– Ох, Господи! – испугались священники, вышедшие вместе с митрополитом из крепости, увидев неожиданно возникших перед ними татар. – Неужели поганые победили?
– Скорей сюда, в святую церковь! – крикнул митрополит, проявив проворство и забегая в открытую дверь церкви Горнего Николы. – Закрывайте двери! Господи, спаси нас! – крестился он, впустив всех своих спутников. Церковные служки мигом закрыли дверь на засов.
Татары подскакали к церкви и остановились.
– Может поджечь этот дом? – спросил один наездник другого, указывая рукой на церковь.
– Не надо! – ответил тот. – Повелитель наказал не карать этот город Брэнэ, не жечь и не разорять окрестности. Пусть коназ Вэсилэ владеет нетронутым городом! Тогда получим хороший выкуп серебром или пленниками! – И степные всадники быстро развернулись, поскакав назад к своему воинству.
Тем временем князь Василий Брянский с любопытством наблюдал за неравной битвой. Татары увлечённо, с каким-то упоением, истребляли дружину князя Святослава. Были видны лишь степные наездники, плотно окружившие врагов, и до наблюдателей долетали лишь вопли сражавшихся да звон мечей.
– Может и мы пойдём на врагов? – пробормотал Василий Карачевский, зевая. – Там какая-то непутёвая битва!
– Подожди немного, – буркнул Василий Брянский. – Ничего не видно из-за пыли и давки!
Внезапно всё стихло.
Пыль стала оседать и перед русскими князьями, за спинами которых расположились около пятидесяти окольчуженных дружинников, не принимавших участия в битве, предстали спешившиеся татарские воины, чёрной тучей облепившие небольшое пространство.
– Они обдирают воинов Святослава, – промолвил князь Василий Брянский. – А где же сам нечестивый Святослав, неужели сбежал?
В это время один из татар, ползавших по земле, неожиданно подпрыгнул и что-то протянул подскакавшему к нему всаднику. – Это Шигуши, – сказал Василий Карачевский. – Вот он, уже сюда скачет!
Татарский военачальник быстро приближался, махая рукой и улыбаясь. – Мы покончили с этим злодеем, Вэсилэ! – кричал он, ликуя. – Теперь ты вновь коназ этого Брэнэ!
– Где же тот злобный Святослав? – рассеянно спросил брянский князь. – Неужели погиб?
– Здесь он, этот Святэславэ! – усмехнулся Шигуши и поднял руку.
– Господи! – перекрестился Василий Карачевский: прямо перед ним висела, схваченная смуглой татарской рукой за бороду, отрубленная голова злосчастного Святослава Глебовича. Его закатившиеся глаза, оскаленные зубы и вывалившийся язык являли собой неприятное зрелище.
– Собаке – собачья смерть! – буркнул Василий Брянский и отвернулся.


Г   Л   А   В   А   26

С О В Е Т   С М О Л Е Н С К О Г О   Е П И С К О П А

  – Входи же, сын мой, – сказал смоленский епископ, крестя обнажённую голову князя Александра Глебовича и благословляя его. – Рад тебя видеть. Нам как раз надо поговорить… Из Брянска идут зловещие слухи! Я давал тебе совет в прошлую зиму, что следовало образумить твоего брата Святослава. Не надо было прощать ему захват Брянска! А также изгнание Василия… И вот случилась беда! Твой брат Святослав совсем обезумел! Неужели он забыл о дружбе Василия с татарским царём! Разве мы все не знали, что Василий сражался за царя Тохтэ против самого Ногая? Один из всех русских князей! Он рисковал жизнью, ради нынешнего царя… Неужели царь не защитил бы его за такие большие заслуги?
– В этом, владыка, есть и моя немалая вина, – покачал головой князь Александр. – Надо было сразу отказать Святославу в его просьбе о Брянске, когда он приезжал сюда из своего Можайска. Но мы с моим братом Романом посоветовали ему тогда, чтобы он договорился обо всём с Василием… Однако мы точно знали, что Василий ни за что не отдаст свой Брянск!
– Ты даже не предполагал, сын мой, что Святослав совершит такой дерзкий поступок, – тихо сказал епископ, – и хотел как лучше, чтобы ни с кем не ссориться… Но всё получилось по-другому… Поэтому твой добрый совет был бесполезен. Мои люди говорили, что твой брат Святослав и его бестолковый карачевский друг готовили заговор! Все знают, что каждый выбирает друга по своему образу и подобию! Они нашли общий язык в глупости и злобе, и поэтому были жестоко наказаны Господом! Василий вскоре привёл с собой тьму-претьмущую татар! Мне рассказали об этом брянские монахи, которые поехали сюда ещё накануне сражения, чтобы позвать тебя, сын мой, на помощь.
– Теперь моя помощь никому не нужна, святой отец, – пробормотал смоленский князь, сидя в удобном кресле владычного дома. – Я получил последние известия из Брянска: ни покойному Святославу, ни моему сыну Василию ничего не надо!
– Значит, этот беспокойный Святослав сложил свою буйную головушку? – грустно молвил епископ. – Этого и следовало ожидать! А вот насчёт Василия я не думал… Неужели и он погиб?
– Нет, владыка, – нахмурился князь Александр. – Мой сын Василий жив. Но он не добыл доброй славы… Ему удалось разгромить этого вздорного Святослава, который погиб в жестоком сражении! У меня вот только что побывали посланцы моего Василия и всё подробно рассказали…– И князь поведал о том, как расправился Василий Брянский со своими обидчиками.
О смерти князя Святослава Можайского брянские посланцы долго не распространялись. Сообщили только, что самоуверенный, безрассудный Святослав вышел на битву, имея небольшое войско, отчаянно сражался и, окружённый татарами, погиб. Тело убитого узурпатора было отдано князем Василием монахам Успенского монастыря на Свини для отпевания и погребения на местном кладбище.
После разгрома же своего главного противника князь Василий отправился в Брянск, где был с радостью встречен горожанами, священниками и «лучшими людьми».
– Он сразу же выпустил из княжеской темницы своих бояр, – покачал головой Александр Глебович. – Какой же был жестокий и несправедливый мой брат Святослав! Брянские бояре не поддержали его в том нечестном деле против Василия! Тогда он бросил верных слуг моего сына в темницу и холодные подвалы. Одни из них умерли там от голода, другие – от мучений! Многие из них были известными и уважаемыми людьми… Я хорошо знал их, когда управлял брянским уделом! Тогда умерли: Милко Ермилич, мой нужный человек, Добр Ефимыч, бывший именитый воевода князя Романа, Удал Росич, верный воевода Василия! Они не выдержали жестокого голода и позора! И другие узники тяжело болели, будучи едва живыми… Покойный Святослав разогнал всех брянских бояр, а в Совет посадил одних можайских людей! Теперь эти болтуны пребывают в княжеской темнице вместо прежних узников…
– Это им – законная кара за злодейство! – пробормотал епископ. – Око за око, а зуб – за зуб!
– Ты прав, святой отец, – кивнул головой князь Александр, – но мы ещё вмешаемся в дела моего разгневанного Василия и дадим ему нужный совет. А теперь послушай, что было дальше!
После освобождения своих бояр и наказания приближённых убитого князя Святослава, никто из которых не был предан смертной казни, князь Василий в первый же день своего триумфа устроил богатый пир, на который были приглашены все его верные слуги, отказавшиеся признать узурпатора, а также татарские мурзы.
Князь Василий сидел во главе трёх столов в своём княжеском кресле рядом с татарским полководцем Шигуши и Василием Карачевским, для которых княжеские слуги поставили два больших мягких кресла.
Вдоль двух длинных столов расселись его верные бояре, дружинники, городские священники. Черниговский епископ Арсений, ни разу не посетивший пиршества Святослава Можайского, на этот раз охотно явился к столу, благословил трапезу и сидел рядом с карачевским князем. Митрополит Пётр на пир не пришёл, однако с князем Василием побеседовал как раз накануне.
– Мне жаль тебя, сын мой, – сказал он брянскому князю, – и я сочувствую твоим испытаниям. Однако же будь не только суров со своими врагами, но и справедлив. Не забывай, что они – русские люди и верные слуги своего князя! Твёрдая воля всегда должна быть рядом с милосердием! Но я не могу принять твоё приглашение! Какой мне пир, если пролилась русская кровь! И, к тому же, я не хочу сидеть за одним столом с этими жестокими татарами!
Татарская знать восседала напротив русских как раз по правую руку от своего темника Шигуши. Степные воины пили очень мало – полководец запретил им напиваться допьяна – лишь в первый раз, когда князь Василий Брянский провозгласил здравицу за всех воинов и восславил одержанную победу, они опрокинули по бокалу крепкого греческого вина. Зато они охотно и с жадностью поедали мясо, изголодавшись от скудной походной пищи.
Князь Василий, вновь вернувший всех своих прежних брянских слуг и освободивший от должностей всех смолян, выказавших преданность покойному Святославу, особо распорядился подать к пиршественному столу вареную и печёную баранину. Княжеские повара знали толк в искусстве стряпни, и татарские гости князя с удовольствием поглощали предложенные им яства.
Благодарный князь Василий не забыл и простых татарских воинов, расположившихся лагерем неподалёку от городских стен: половина княжеских запасов медов и вин отправилась на телегах в татарский стан, а от княжеских коровьих стад и овечьих отар, пошедших под нож, не осталось ничего.    
Три дня праздновал брянский князь одержанную победу, а затем, после небольшого отдыха, одарив воеводу Шигуши и всех его мурз богатыми подарками, повёл степных воинов на Карачев…
 Карачевский князь Святослав, узнав о разгроме Святослава Глебовича и его гибели от прибежавших из Брянска людей, неожиданно проявил мужество. – Я ухожу на битву с татарами, – сказал он решительно своим боярам, – и сложу там свою старую голову! Мне не будет спасения от этого Василия Брянского, да и не надо! Если я совершил тяжкий грех перед Господом, то пусть Он меня покарает! Тогда поставите князем нашего удела не сына Василия, а кого-нибудь из моих молодых братьев, Тита или Адриана. Я не хочу видеть моего сына, подлого изменника, на карачевском «столе»!
Он в самом деле не увидел своего сына правителем Карачевского княжества, поскольку погиб в первом же сражении. Маленькое войско Святослава, составленное из преданного ему простонародья, ибо опытные карачевские дружинники, поддержавшие своих родичей-бояр, не захотели воевать на его стороне, сразу же полегло под стрелами степных воинов. Татарам даже не пришлось прибегать к ближнему бою. Князь Василий Карачевский, дождавшись, когда татары ограбят убитых, извлёк из общей кучи тело своего отца, утыканное стрелами и, поместив его на телегу, повёз в Карачев.
Татарское войско недолго сопровождало нового карачевского князя. Когда до Карачева оставалось не больше пяти вёрст, навстречу татарам вышли карачевские бояре, катившие две большие телеги с богатыми дарами: слитками серебра и мехами куниц.
Князь Василий Брянский, посоветовавшись с Шигуши, решил не продолжать поход, потому как карачевские бояре заверили его, что князь Василий будет в тот же день провозглашен правителем удела и венчан в святой церкви. Кроме того, он ещё раньше обещал своему карачевскому тёзке не разрушать город и не наказывать его невинных бояр.
Довольный богатыми дарами, татарский полководец охотно повернул своё войско назад. – Поезжай, брат мой, по севской дороге, – сказал ему на прощание Василий Брянский, – и накажи тот непокорный город!
– Мне как раз не хватает пленников! – радовался Шигуши. – Скоро восполним эту недостачу!
– И так восполнили, – покачал головой князь Александр Глебович, завершая своё повествование, – что безжалостно стёрли с лица земли этот несчастный городок! А севского воеводу удавили после жестоких мучений! Татары перебили всех стариков и младенцев, а молодых жёнок и умелых ремесленников связали веревками и повели в бусурманский плен, на страх и горе! Теперь некому возродить этот пограничный город брянского удела! Вот, святой отец, какая их постигла суровая кара!
– Спаси нас, Господи! – перекрестился смоленский епископ. – Вот как наказывает грешников наш всемогущий Господь! Конечно, жаль бестолковых людей, поверивших коварным лжецам! Да и сам Василий принял такой тяжкий грех на свою душу! Но куда ему было деваться? Если пришлось звать на помощь поганых, значит, пути к отступлению не было! Но мы не должны оставаться равнодушными к брянским делам: надо увещевать нашего Василия Храброго праведными советами!


Г   Л   А   В   А   27

С Е В Е Р Н Ы Й   П О Х О Д

  – Рази, секи! – кричали новгородцы, размахивая тяжёлыми боевыми топорами и секирами. – Слава Новгороду! Смерть свеям!
Отчаявшиеся шведы, окружённые со всех сторон, сдаваться не собирались. Небольшой городок Ванай, располагавшийся в версте от места сражения, казалось, был рядом, и рослые, сильные шведские пехотинцы рассчитывали туда прорваться: они упорно и успешно отбивались, отражая удары новгородцев. Порой, их мечи достигали цели и неуклюжие новгородцы либо отбегали в сторону залечивать рану, либо падали на мшистую лесную землю.
– Так не одолеют! – задумчиво сказал наблюдавший за битвой князь Дмитрий Романович своему молоденькому брату Василию, стоявшему рядом. – Надо сражаться умней!
– Да там этих шведов всего-то сотни три! – усмехнулся розовощёкий безбородый юноша. – Разве многочисленные новгородцы не осилят их?
– Осилить-то осилят, – покачал головой князь Дмитрий, – однако потеряют немало людей! А этого нам совсем не надо: новгородцы не простят гибели своих людей. Об этом мне говорил ещё наш батюшка в Смядыни: – Береги, сын мой, своих воинов! Тогда добьёшься почёта и уважения у народа! Особенно у новгородцев. Разве ты не знаешь, почему новгородцы приходят за помощью в Смоленск, к нашему батюшке? Он не раз ходил на немцев и шведов с новгородским войском и успешно побеждал: сжёг множество вражеских городов, захватил немало пленников и богатств! А потерь у него было совсем немного! Это не в пример суздальским князьям и Михаилу Тверскому! Они совсем не жалеют людей… Если хотят добиться победы, безжалостно бросают людей в огонь и воду! Новгородцы не любят их за это! А наш батюшка – всегда желанный гость в великом городе, и новгородцы не жалеют денег на его жалованье, платят едва ли не вдвойне! – И Дмитрий Романович стал рассказывать брату о подвигах отца и советах, полученных от него.
Их отец, Роман Глебович Смоленский, действительно был известным и уважаемым полководцем. Но главным его достоинством, помимо всех прочих, была скромность, какой другие князья не обладали.
Все русские князья умели отчаянно сражаться и руководить битвами: с раннего детства они проходили обучение ратным и полководческим навыкам. Но вот сочетать жёстокую решимость воина с жалостью, бережливостью по отношению к рядовым дружинникам и ополченцам, умением уважать достоинство других людей и понимать их боль, обладали немногие. Князь Роман мог без чванливости и зазнайства подойти к любому человеку, побеседовать с ним, узнать о здоровье, настроении, а, порой, и поучиться у простонародья житейскому опыту и боевым навыкам.
Достоинства Романа Глебовича не остались незамеченными: его не раз приглашали возглавлять войско и новгородцы, и псковичи, звали с собой в походы и другие князья.
Если бы не личная скромность, князь Роман, вне всякого сомнения, владел бы не одним городом, а то и целым уделом! Однако он, верный старшему брату Александру Смоленскому, предпочитал малое большему и верно служил ему, довольствуясь теми доходами, которые поступали от мелких смоленских городов и волостей. Не пожелал он уехать и в далёкий Псков, как о том упрашивали его псковичи, из года в год обивавшие пороги его смядынской резиденции, и в Великий Новгород, когда случались у новгородцев ссоры с великими суздальскими князьями.
Но в походы, за жалованье, он ходил охотно.
Однако в этот раз, летом 1311 года князь Роман отказал новгородцам. По просьбе брата Александра, обеспокоенного прошлогодними событиями, связанными с Брянском, он остался в Смоленске. Но новгородцы не ушли «не солоно хлебавши»: вместо знаменитого отца поехал сын.
– Меня может достойно заменить мой сын Дмитрий, – говорил князь Роман новгородцам. – Я с душой обучил его и военному делу и жизненной правде!
– Ну, если так, – пожали плечами новгородские посланцы, – пусть тогда пойдёт Дмитрий, если унаследовал способности своего батюшки!
Вместе со старшим братом напросился в поход и совсем младшенький сын князя Романа – Василий. Родившийся последним в семье, княжич был любимцем и отца, и матери. – Бери нашего юнца, сынок, – говорил князю Дмитрию отец, отпуская сыновей в поход, – но не забывай о его неопытности в жизненных делах и горячности! Не пускай его пока в жестокие сражения, чтобы не случилось несчастья, как тогда с моим бедным племянником Мстиславом! Ты уже достаточно взрослый, почти отец нашему юному Василию!
Нелепая, бессмысленная гибель княжича Мстислава в том роковом сражении под Дорогобужем в 1300 году была тяжело пережита в семьях смоленских князей – Александра и Романа. Всю жизнь вспоминали князья ту роковую оплошность, когда они не сумели укротить юношескую горячность Мстислава.
Об этом напомнила и княгиня, супруга Романа Глебовича, накануне отъезда сыновей. – Разве вы забыли судьбу несчастного Мстислава? – говорила она, плача и причитая. – Зачем посылать моего младшенького в жестокий поход! Он же – наш любимец и отрада для души!
– Не рыдай, матушка, – ответил тогда Роман Глебович. – Не в чужие руки я отдаю молодого Василия, а под присмотр нашего Дмитрия. Пусть идёт на войну, если хочет! Это война не со своими, русскими! Там не так опасно! А наш Дмитрий – отменный воин! Он сумеет защитить своего брата, когда это будет нужно!
Вот почему князь Дмитрий во время набега на земли финнов и шведов не отходил от своего младшего брата: берёг его, как зеницу ока! Ответственность за жизнь брата сковывала его в битвах: молодой полководец полностью отдался руководству сражениями и осадами, но сам в поединки не вступал из-за боязни не доглядеть за нетерпеливым и пылким Василием.
И на этот раз князь Дмитрий с досадой поглядывал на окружённых шведов и периодически потирал рукоять своего бездействующего меча.
Делу это, однако, не только не помешало, но наоборот, помогло. Лишившись возможности сражаться лично, князь Дмитрий целиком увлёкся руководством своей дружиной и новгородским ополчением, весьма в этом деле преуспев: со стороны ему было видней!
– Ну, что, брат, надо делать? – спросил он с улыбкой княжича Василия, показывая рукой на сражавшихся с врагами новгородцев. – Последовать твоему совету и дождаться гибели всех врагов?
– Да, брат, – кивнул головой увлёкшийся сражением мальчик, – но нужно привести ещё воинов! Тогда свеи точно не устоят!
– Так нельзя, Василий! – усмехнулся князь Дмитрий. – Если мы будем так безрассудно расходовать людей, у нас будут большие потери! Разве ты не видишь, как эти могучие свеи поражают неловких новгородцев? Одних раненых уже едва не десяток! Зачем нам это? Ты ещё не видел людское горе, слёзы скорбящих вдов и матерей… Это недопустимо!
– Так что же делать? – вскинул брови юный Василий. – А может отпустить этих врагов, – он махнул рукой вперёд, – в их город?
– Вот это правильно! – весело ответил Дмитрий Романович. – А теперь смотри… Эй, Твердило! – позвал он новгородского боярина. – Добеги до наших людей и прикажи им освободить для этих свеев проход так широко, чтобы они подумали о том, что мы испугались их воинской твёрдости… А потом пусть наши воины бьют их безжалостно в спины, если враги попадутся на эту уловку!
– Слушаюсь, славный князь! – сказал, поклонившись, новгородец и, подозвав своих слуг, послал их к месту сражения.
Прошло совсем немного времени и на глазах у смоленских князей новгородские ополченцы стали медленно расступаться, освобождая проход и выдавливая туда отчаянных шведов. Последним ничего не оставалось, как устремиться в свободное от вражеских воинов пространство. Но они сделали это спокойно, без паники, отбиваясь от наседавших со всех сторон новгородцев.
– Эти свеи – прекрасные воины! – сказал князь Дмитрий, глядя на их уверенное, правильное отступление. – Жаль убивать таких отважных мужей!
– Они же уходят, брат! – вскричал покрасневший от волнения княжич Василий. – Пошли же туда ещё один отряд! Мы их быстро одолеем! – И он выхватил из ножен свой лёгкий короткий меч.
– Эх, брат, – усмехнулся князь Дмитрий, – для победы нужно иметь терпение! Лучше убери свой меч в ножны! Разве ты не понимаешь, что этим свеям не хватит ни сил, ни выдержки, чтобы долго и правильно отступать? Посмотри: где ты видишь, чтобы падали раненные новгородцы? Вражеская сила иссякает!
В самом деле, шведские ратники буквально на глазах изменили свою тактику и вначале ускорили продвижение вперёд, а затем, видя большое численное превосходство противника  и свой недалёкий, заманчивый город, побежали, сломя голову, забыв об осторожности.
– Ну, вот и решилось дело! – весело сказал Дмитрий Романович. – Теперь можно об этом не беспокоиться! Не потребуется даже наша дружина!
Новгородские ополченцы, воспользовавшись паникой врагов, обрушились на них со всей своей силой, разя убегавших в спины. Так никто из отчаянных шведов и не добрался до желанного города: лишь десяток рослых пехотинцев, видя бессмысленность бойни, побросали оружие и подняли вверх руки, а остальные так и остались навсегда лежать на обагрённой кровью земле.
– Ну, а теперь возьмёмся за тот городок Ванай, – потёр руки Дмитрий Романович. – Эй, люди мои! – крикнул он своим зычным голосом, подзывая воеводу и старших дружинников. Те быстро подбежали к своему князю. – Готовьте-ка, мои воины, тяжёлые тараны! – распорядился молодой князь. – И пусть сюда подкатят телеги, чтобы можно было поскорей дотащить эти тяжести до вражеского города!
Княжеские дружинники зашевелились, забегали. К ним присоединились новгородские ополченцы, и почти двухтысячное воинство решительно двинулось вперёд к вражескому городу.
– Теперь ты видишь, брат, – спросил, улыбаясь, Дмитрий Романович княжича, – как быстро пошли дела? К ночи возьмём их город!
– Неужели? – удивился юноша. – Мы же едва одолели их пехотинцев!
– Эх, брат, – засмеялся князь Дмитрий. – Мы здесь так долго сражались потому, что наши враги вывели на поле битвы всех лучших воинов! И разом всех потеряли! Теперь у них совсем нет сил бороться с нами!
В самом деле русские воины без труда подошли к стенам города, подогнали тараны и, никем не атакованные и не обстреливаемые, проломив ворота, ворвались в город.
– Они же сожгут весь город и перебьют беззащитных людей, брат, – сказал княжич Василий, глядя на воинов, устремившихся в город. – Разве не следует предотвратить побоище?
– Зачем, брат? – усмехнулся Дмитрий Романович. – Ведь на дело пошли новгородские «охотники»! Скоро они доставят сюда огромную добычу! А это значит, что наш поход будет высоко оценен в славном Новгороде! Мы так хорошо повоевали за Купеческой рекой: разорили свейские земли, Емь и сожгли все деревни возле Чёрной речки… А сейчас вот взяли и город Ванай, воспользовавшись оплошностью неосторожных свеев… Теперь мы увезём немало серебра и других ценностей!
– Смотри, брат, как горит их непутёвый город! – вскричал княжич Василий. Из захваченного русскими города валил густой чёрный дым, доносились громкие крики, вопли, визг женщин. Вскоре весь город заполыхал, охваченный со всех сторон пожаром, а из проломленных ворот выходили весёлые новгородцы и смоленские дружинники, вынося на плечах мешки с добычей. Некоторые воины вели плененных женщин, одни из них были связаны верёвками, другие добровольно следовали за захватчиками.
– У них совсем не осталось мужей, – сказал, смеясь, новгородский боярин Твердило. – Наши славные воины перебили всех свеев! Уцелела лишь их крепость, где засели последние воины… Пойду-ка распоряжусь, чтобы доставили отдельно в твой обоз вашу княжескую долю. И привели тебе тех белокурых жёнок.
– Пусть приведут! – кивнул головой Дмитрий Романович. – А я тогда выберу себе и моему брату достойных прелестниц, если они там есть, чтобы скрасить нам походные ночи! А тех, что некрасивы лицом или небогаты телом, продадим за полновесное серебро в Великом Новгороде! 
Через некоторое время новгородские воины подвели к князю два десятка перепуганных, чумазых женщин.
– Пощади нас, русский конунг! – умоляли на плохом русском языке пленницы. – И отпусти нас отсюда с миром!
– Я бы отпустил вас, глупые жёнки, – улыбнулся князь Дмитрий, – если бы не серебро. Вы имеете большую цену… Но я пока не вижу красивых жёнок… Хотя вот эта девка, пожалуй, подойдёт для ложа, – князь подошёл к высокой, стройной, измазанной сажей девушке. – Как тебя зовут?
Девушка не знала русского языка, но догадалась. – Кристина, – тихо ответила она.
– Христина? – буркнул князь. – Ну, что ж! Иди же, девица, в мой обоз: будешь моим утешением по дороге в славный Новгород! Ты хороша лицом и превеликим задом, хоть и намазалась углём! Эй! Люди мои! – хлопнул он в ладоши. К князю подбежали его рослые слуги. – Уведите эту девицу, молодцы, – распорядился князь Дмитрий, – и пусть хорошо отмоется в той ближней речке! Но смотрите, не вздумайте покрыть её! Поняли?
– Поняли, княже! – дружно ответили ратники.
– А эту девицу, – князь указал рукой на невысокую стройную девочку, стоявшую в середине женской толпы, – которой едва будет пятнадцать, доставьте на телегу моего брата Василия! Пусть сегодня же познает её…
– Зачем, брат? – поднял руки покрасневший княжич. – Я совсем не хочу насильничать эту девицу!
– Она тебе не понравилась? – усмехнулся князь Дмитрий. – Такая некрасивая?
– Понравилась, брат, – кивнул головой  смущённый княжич, – но нельзя без её согласия…
– А зачем тебе её согласие, Василий? – улыбнулся Дмитрий Романович. – Это твоя военная добыча! Не надо бояться! Если сумеешь познать жёнку или девицу после славной битвы, тогда станешь великим и могучим воином! Сегодня же овладеешь ею! Понял?
– Понял, брат, – опустил голову княжич.
– Ну, а остальных отведите к другим пленным, – распорядился князь, – и приставьте к ним надёжную стражу! Тех воинов будет недостаточно!
– Славный князь! – К Дмитрию Романовичу подбежал новгородский боярин Твердило. – Сюда пришли люди от засевших в городской крепости свеев. Они просят мира… Ты согласен вести с ними переговоры?
– А они готовы сдать нам свою крепость без неприемлемых условий? – прищурился князь Дмитрий.
– Нет, княже, не готовы, – кивнул головой боярин. – Они предлагают только мир и просят вернуть пленённых нами людей… Но крепость, как они сказали, не будет ими сдана до самой смерти!
- Тогда я не приму этих свеев, – громко сказал Дмитрий Романович. – Зачем нам их мир? К тому же, у нас нет полномочий от Великого Новгорода на мирные переговоры.  Пойдём-ка мы лучше назад, в Новгород, а по дороге разорим другие шведские земли. Враги надолго запомнят славу новгородского оружия! И будут знать, как беспокоить набегами окраины Новгородчины! А у меня больше нет времени: пора возвращаться в Смоленск. Возможно там будет очень кстати моя помощь, если начнётся заваруха в брянской земле у моего дядьки Василия… Пошли же, боярин, но другой дорогой, чтобы добыть ещё поживы!


Г   Л   А   В   А   28

К Н Я Ж Е С К И Й   С У Д

– Как же ты, Извек, мог так поступить? – вопросил Василий Брянский, восседая в своём большом кресле в светлой судной палате, построенной ещё князем Романом Михайловичем. – Я тебе так доверял! А ты изменил мне…
– Я тебе не изменял, княже, – возразил Извек, стоя между двумя длинными столами и глядя прямо в лицо князю, – а только остался в покинутом тобой городе…
– К чему эта ложь?! – нахмурился Василий Брянский. – Ты хочешь сказать, что мои люди несправедливо бросили тебя, моего старшего дружинника и воеводу, в сырую темницу? Ты ведь добровольно перешёл на службу к захватчику и забыл своего законного князя! Подумай, ведь тебя никто не защитил! Только один твой сын остался верен тебе! Никто не навещает тебя, кроме него! Он принёс сюда даже челобитную от тебя о помиловании из твоего узилища!
Сидевшие вдоль столов на скамьях бояре возмущённо загудели.
– Это не так, батюшка-князь, – возразил, подняв руки и звеня цепями, бывший любимец князя. – Когда твой дядька Святослав занял город, а ты, как мне сказали, уехал к своему батюшке в Смоленск, я подумал, что ты отдал ему этот Брянск по доброй воле… Я не знал, что ты сидел в холодном подвале и лишь чудом спасся от лютой смерти! Тогда я решил служить покойному князю Святославу и честно исполнял свои обязанности до твоего возвращения… Неужели ты не знаешь, что все мы, твои сторонники, бросили Святослава на поле брани и оставили его одного с небольшой дружиной против татарского войска? Я первым убежал в Брянск, увлёк за собой наших людей и восславил твоё имя. Я призвал весь дозор перейти на твою сторону, открыл тебе ворота и с честью встретил тебя… И за это нажил лишь твой гнев и опалу, батюшка-князь! Вот и сижу теперь с позором, голодный и холодный, в темнице! Ты сказал правду: ко мне ходит лишь один мой сын. Все от меня отвернулись: кому нужен опальный человек? И слово за меня некому замолвить! У меня остался лишь один сын, который и тебя искренне любил, а было время – и спасал твою жизнь…
– Я помню это, Извек, – пробормотал князь, – поэтому я не бросил твоего сына в темницу… Однако я лишил его старшинства и перевёл в гридни. А я любил твоего сына и дал ему прекрасную супругу! Но он не оправдал моего доверия и не сумел сохранить верность мне! А вот тебя, моего лучшего воина, который не раз сражался в первых рядах, я решил сурово наказать! Вот почему ты просидел всё лето в оковах, холоде и голоде… Это будет тебе жестоким уроком… Я не стал лишать тебя жизни и разорять твой терем. Я решил призвать тебя сюда и во всём разобраться. Что вы скажете, мои лучшие люди, стоит ли мне простить этого Извека Мурашича?
– Стоит, сын мой, – кивнул головой епископ Арсений. – Это будет по Божески: «не судите и судимы не будете»!
– Согласен, святой отец, – буркнул князь Василий, – но если совсем не будем судить, тогда никак не добьёмся порядка! На то она и власть, чтобы судить неправильные поступки людей! Это Божье слово касается только церковных дел, но в жизни оно неприменимо…
– Не надо его прощать, княже! – громко сказал боярин Арук Добрович. – Мы с братом Калином, храня тебе верность, долго сидели в темнице этого нечестивого Святослава и едва уцелели… А этот Извек тешился при дворе наглого захватчика в славе и почёте!
– Да не тешился я! – возмутился Извек Мурашевич. – А только сидел и помалкивал! Я был не воеводой при Святославе, а простым брянским дружинником! А сам его воевода погиб в битве с татарами. Да и все остальные люди того князя, которые могли бы подтвердить мои слова, полегли в том сражении…
– Ты, Извек, на самом деле, испугался татар и показал им свою спину! – буркнул боярин Калин Добрович. – И вовсе не из-за нашего князя Василия! Не надо лгать и при этом называть себя брянцем! Пусть ты ничего не делал против нашего князя, но ты ни разу не вступился за нас, настоящих брянцев! Чем ты помог моему батюшке, замученному в темнице Святослава? Ты даже не вспомнил о том, что мой батюшка был воеводой ещё при Романе Михалыче и даже в старости ходил в боевые походы с нашим князем Василием и тобой! Неужели ты забыл своего боевого товарища? Это – настоящая подлость и преступление! А ты пожалел Милко Ермилича, который тоже умер в тюрьме! Разве это не измена нашему князю? А может ты не помнишь и княжеского воеводу Удала Росича, который ещё не был стариком и скончался от голода в холодной темнице за отказ служить злобному князю Святославу?! Ты мог бы оправдываться, если бы не было примеров верности нашему князю! Многие наши воины не подчинились можайскому князю! Разве ты не знаешь, как сыновья Домены закрылись в своих крепостях и не пустили к себе людей Святослава? Они – не простые люди, эти сыновья Домены, но своему законному князю не изменили! Не зря тот жестокий Святослав готовил против них войско, но, слава Богу, наш батюшка-князь вскоре приехал со справедливой карой и предотвратил тяжкую беду! Да и сама Домена, презирая этого злобного Святослава, ушла из Брянска к своему старшему сыну: не захотела даже жить в одном городе с захватчиком!
– Однако я вижу его вину только в бездействии, – возразил епископ Арсений. – В его поступках нет ни злого умысла, ни вреда!
– Я согласен с твоими словами, святой отец, – кивнул головой князь Василий. – Налицо только бездействие! Поэтому, я считаю, что его следует выпустить из темницы…
– А куда пойти этому Извеку? – усмехнулся седобородый Стойко Лепкович. – В купцы он негоден да и в бояре не нужен! От него ушли даже слуги и холопы… А в его тереме гуляет ветер! Там, правда, осталась его старая супруга… Дочь этого Извека пребывает замужем за преданным тебе дружинником… А его непутёвый сын – Лихач – числится в твоей дружине… Он же вдовец… Та его супруга, Веверка, пожалованная тобой, как ты знаешь, утопилась… Извек и его сын совсем потеряли уважение бояр и даже простых горожан! Пусть же уходят из города, куда глаза глядят!
– Что скажете? – спросил князь Василий у сидевших вокруг него бояр. – Неужели мы прогоним этого Извека из города?
– Хорошо, княже, пусть уходит! – пробормотали бояре едва ли не хором.
– А как твоё мнение, владыка? – тихо сказал князь Василий
– Пусть уходит, – кивнул головой епископ Арсений. – Ему тут не будет жизни…
– Ну, что ж, тогда решение вынесено! – весело сказал князь Василий. – Ты согласен с этим, Извек Мурашич? Куда ты пойдёшь?
– Я думаю, князь-батюшка, – поднял голову бывший воевода, – что мы пойдём в Смоленск на службу к твоему батюшке. И если Александр Глебыч простит меня, мы будем служить ему верой-правдой и благодарить тебя, княже, за справедливость до самой смерти! Эта неудача приключилась со мной не из-за моего желания, а по воле Господа! Это была кара мне за гордость и тщеславие! А теперь я прошу тебя, княже, простить меня перед Господом и освободить от тяжёлых оков!
– Ну, ладно, Извек, – сказал, помрачнев, князь Василий. – Тогда иди с Богом к моему батюшке и верно служи ему. И вразуми своего сына, чтобы он до конца жизни запомнил такую истину: храни верность только тому господину, кому поклялся служить на святом кресте! Тогда его не постигнет неудача! Эй, слуги! – брянский князь хлопнул в ладоши. Из простенка выбежали темничные стражники. – Отпустите же, люди мои, этого человека, – сказал князь, указывая рукой на бывшего своего любимца, – и снимите с него железные оковы! Мы простили его вину и пусть идёт с Богом!
– Слушаемся, княже! – низко поклонились стражники.
– Ну, а теперь обсудим другие дела, – молвил князь Василий, как только Извек и его бывшие стражники удалились. – У нас есть какие-нибудь жалобы?
– Нет, княже, – ответили почти в один голос думные бояре. – Некому теперь жаловаться: всё разрешилось само собой и по воле Господа!
– Как это так? – удивился князь.
– Наши приставы случайно прибили последних людей Святослава, – ответил княжеский мечник, ведший судебные дела. – Все лучшие люди Святослава сложили свои головы в битве с татарами. Остальных же мы бросили в темницу. Их было всего восемнадцать человек! Они сидели в отдельных подвалах и между собой не общались. Однако же трое скончались ещё зимой, а двое – весной… Одного – удавили в темнице ночные разбойники, но никто из них не признался в содеянном! А остальных двенадцать человек, оставшихся в живых, я недавно послал на лесоповал. И они там, договорившись между собой, решили совершить побег, чтобы обманом избежать твоей справедливой кары! Но наши стражники не дремали и, преследуя беглецов, пронзили их копьями!
– Как, неужели всех?! – воскликнул князь Василий.
– Всех, батюшка, – кивнул головой мечник Злотко. – Ни один из них не выжил!
– Наши стражники – отменные воины! – сказал обрадованный князь.
– Вот ведь, Злотко Лисич, – покачал головой Арук Добрович, – какой ты смекалистый! Видишь, вышел из простонародья, но набрался ума-разума! К чему обсуждать челобитные тех бестолковых людей, когда они скончались? Как хорошо!
Бояре одобрительно загудели, улыбаясь.
– Ты заслужил похвалы, Злотко! – весело сказал князь Василий. – И за верность, проявленную во время правления того Святослава, посадившего тебя в темницу, и вот теперь за надёжную охрану изменников! Я вижу, что не ошибся в тебе!
– Благодарю, княже, за доброе слово! – низко поклонился князю довольный мечник.
– Ну, а теперь, люди мои, есть ли ещё дела? – оглядел бояр князь Василий.
– Только одно, сын мой, – сказал, подняв голову, епископ Арсений. – Ты бы помирился со своей супругой Еленой! Она всё время была верна тебе, а к недругам даже не вышла! Когда тот Святослав Карачевский позвал её к себе в светлицу, она не только не вышла, но послала ему и его напарнику проклятья! И так сидела одна, брошенная тобой, на своей половине и проливала горькие слёзы! Вот уже прошёл целый год как ты вернулся домой, но всё не прощаешь свою супругу… Разве ты не видишь, что она – не только верная супруга, но истинная праведница? Неужели у тебя нет сердца? Прости же её и освободи от несправедливой обиды: она неповинна в том тяжком убийстве!   
– Неповинна, княже, прости княгиню-матушку! – загудели брянские бояре.
– Ну, ладно, святой отец, – кивнул головой князь Василий. – Обещаю помириться с княгиней. Если она была верна мне в такое трудное время, тогда пусть так и будет… А теперь расскажи нам, владыка, последние новости…
– Ну, если говорить о событиях на Руси, – улыбнулся довольный епископ, – тогда надо сказать несколько слов о нашем святителе, митрополите Петре. Ты называл его ласковым и мягким, но обижался на него за то, что он не проклял твоего несправедливого дядьку Святослава! Но и я не отлучил от церкви того захватчика, и ты на меня не сердился…
– Я знаю, что ты не проклял злодея, – улыбнулся брянский князь, – но зато ты его совсем не признал! А это покрепче проклятия!
– А святитель ещё не во всём разобрался и не знал этого Святослава… Он не раз уговаривал захватчика отказаться от нашего города! Но твой непутёвый дядька не внял его словам! За это ему – Божья кара!
– От Бога, но не от святителя! – буркнул князь Василий. – Вот если бы святитель не поучал моего дядьку, а твёрдо потребовал от него исполнить свой христианский долг и отказаться от преступных замыслов… Но митрополит проявил нерешительность и не захотел ни с кем ссориться!
– Это не так, сын мой, – покачал головой черниговский епископ. – Вот тебе наглядный пример. Великий князь Михаил ездил в нынешнюю весну в Орду, а его сын, Дмитрий Тверской, решил совершить боевой поход на земли Юрия Московского – на Волгу, к Нижнему Новгороду! Но святитель Пётр, который теперь сидит во Владимире, не пустил его туда! – Я тебя прокляну, – сказал тогда Пётр-святитель, – если не послушаешь моих слов и пойдёшь на брата! – Тот Дмитрий Михалыч просидел три недели во Владимире, но не осмелился пойти против воли митрополита! Так и ушёл назад, в свою Тверь!
– Да, видимо, святитель пожалел Юрия Московского, – пробормотал князь Василий, – и спас ему честь, а может и саму жизнь… Но я не вижу в этом ничего хорошего! Я знаю от верных мне людей, что покойные друзья, Святослав Можайский и Святослав Карачевский, царствие им небесное, были связаны с тем злокозненным Юрием Московским! Вот почему они были такими дерзкими и самоуверенными, имея такого «славного» покровителя! А теперь становится ясно, что у них был и ещё один, более влиятельный друг…


Г   Л   А   В   А   29

Т В Е Р С К И Е   З А Б О Т Ы

  Князь Михаил сидел в своей теремной светлице разгневанный. Только что, в эту сырую и холодную весну 1312 года, у него побывали посланники Великого Новгорода и высказали недовольство новгородской знати по поводу невыполнения великим князем суздальским и тверским его договорных обязательств.
– Зачем ты, наш господин, присылаешь в наши новгородские города недобрых людей, обирающих горожан? – возмущались они. – А когда нам понадобится войско и помощь, мы идём искать другого князя! Для чего мы тогда выписываем грамоты? Если так будет и дальше, мы найдём себе другого защитника!
Князю очень не понравились слова новгородцев. Он без того был в плохом настроении: недавно скончалась его любимая матушка, княгиня Ксения, и он тяжело переживал эту утрату. А тут ещё новгородцы! – Лучше бы высказали свои соболезнования, – рассуждал про себя Михаил Ярославович, – чем ссориться и грубить! Я вот накажу этот нечестный город, чтобы все новгородцы знали, что нельзя обижать своего господина!
– Надо бы покарать этих наглых новгородцев, – предложил ему молодой боярин Иван Акинфиевич, – и перерезать им все хлебные дороги: пусть поголодают! А если не образумятся, тогда пошлём на них войско…
– Нечего спешить, Иван, – покачал головой князь Михаил. – Надо сначала поговорить и направить туда наших посланников.
В это время в княжескую светлицу вошёл слуга.
– К тебе человек, великий князь, – сказал он. – Просит срочно выслушать его наедине… Он не хочет, чтобы его видели твои бояре или другие люди…
– Ну, хорошо, Сотко, – кивнул головой князь и встал. – Подождите пока меня, люди мои, – сказал он, – а я пойду в малую светлицу и выслушаю моего верного человека. А потом мы об этом поговорим…
– Здравствуй, великий князь!  – сказал рыжеволосый, одетый в купеческий армяк мужик, войдя в тайную княжескую светёлку.
– Здравствуй и ты, Кочка Чеславич! – ответил Михаил Тверской. – Какие ты принёс мне вести, мой верный человек?
– А вести таковы, великий князь, – пробормотал княжеский разведчик. – К Юрию Московскому, в Москву, приезжали новгородцы!
– Неужели? – вздрогнул Михаил Тверской. – Вот почему они так обнаглели!
– Новгородцы уговаривали этого бестолкового князя Юрия взять под своё покровительство их землю и прислать в их великий город своих людей! Они захотели от тебя отколоться и говорили, что обращались ещё раньше к смоленскому князю Роману Глебычу с просьбой придти на новгородское княжение или прислать своего сына, отменного воина Дмитрия Романыча… Но ни Роман, ни Дмитрий не захотели туда ехать. – Это владение Михаила Ярославича, – сказали они, – и нам не надо чужого!
– Вот какие порядочные люди! – улыбнулся Михаил Тверской. – Всегда живут в мире с соседями, не скаредны и не лживы! Неплохо бы и Юрию поучиться у них?
– Юрий не отказался от своих злых дел, батюшка, – пробормотал рыжеволосый Кочка, – и всё больше разжигал новгородцев! Он посоветовал им готовиться к борьбе с тобой и дождаться удобного случая… Ну, если ты пойдёшь в Орду или отвлечёшься на какое-либо дело… Тогда этот Юрий сможет приехать в Великий Новгород или прислать туда своих людей!
– Вот какой он лютый враг! – вскричал, краснея, Михаил Ярославович. – Нет ему покоя! Только бы вредить моей земле и готовить собственную гибель!
– Сидел бы себе тихо, – продолжал княжеский разведчик, – и не знал бы горя! Только ведь недавно погубил своих друзей – Святослава Можайского и Святослава Карачевского! Натравил их из-за своей глупости и злобы на брянского князя Василия Храброго! Это дело стоило жизни обоим Святославам, да и Юрию не доставило радости! Он не ожидал такого брянского разгрома! Ему пришлось долго, не один день, обсуждать случившееся со своими боярами! Юрий Московский был в таком гневе, что хотел немедленно послать своё войско на Брянск! Бояре еле отговорили его!
– Неужели они осмелились? – усмехнулся Михаил Ярославович. – Я слышал, что этот Юрий не терпит возражений! Его бояре боятся высказать любое несогласие! О чём тут говорить, если у этого Юрия поднялась рука даже на самого рязанского князя! Его бояре уже давно превратились в холопов!
– Это правда, великий князь, – кивнул головой рыжебородый Кочка. – Но на этот раз случилось чудо! Московские бояре испугались скорей Василия Брянского, чем своего господина! Пощади нас, княже, – вопили они, – и не веди своих воинов на верную гибель!
– Этот брянский князь Василий так напугал Юрия и его людей, – усмехнулся Михаил Тверской, – что они не решились даже думать о войне с ним!
– Это так, мой господин! – буркнул Кочка. – Ты был прав, когда отказался предупредить брянского князя о замыслах Юрия! Эти глупые Святославы последовали коварному совету непутёвого Юрия и погубили не только своих людей, но и самих себя! А Юрий потерял таких верных в подлости союзников! Вот почему он, умудрённый брянским горем, не решился сразу же согласиться на уговоры новгородцев и посоветовал им пока выжидать… Удача от него отвернулась, и он боится совершить ешё один промах. К тому же, он и со своей супругой поссорился! Это она давала ему глупые советы насчёт Брянска!
– Вот как усилился этот Василий Брянский! – покачал головой князь Михаил. – Съезди-ка, Кочка, в Брянск и поговори там с этим Василием. Неплохо бы нам заключить союз с могучим Брянском и вместе пойти на того злобного Юрия!
– Поеду, батюшка, – кивнул головой Кочка. – Это дело нехитрое, однако мне надо немного серебра на дорогу…
– Ну, тогда собирайся, – нахмурился князь Михаил. – Будет тебе серебро!
– Я получил новые сведения, мои верные бояре, – сказал великий тверской и суздальский князь, войдя в большую приёмную светлицу и заняв своё кресло. – Новгородцы тайно побывали в Москве и предложили князю Юрию свой именитый город!
– Вот какие они изменники и злодеи! – бросил боярин Судимир Гордевич. – Мы хорошо видим, что из этой мерзкой Москвы идёт одно зло!
– И не только против нас, но против всей Руси и окрестных земель! – бросил Михаил Ярославович. – Ведь и брянские события связаны с московскими кознями! Разве вы не знали этого?
– Как это не знали? – махнул рукой молодой боярин Фёдор Акинфиевич. – Брянский шум прошёл по всей Руси и дальше! Известно, что Василий Храбрый безжалостно расправился со своими врагами! А что ещё хотели те бестолковые Святославы, захватив чужой город? Пусть же теперь упокоятся в мире! Царствие им небесное! – И он быстро перекрестился.
– Но об участии в этом деле князя Юрия мы не знали, – пробормотал седобородый боярин Теребун Лаврович. – Хотя мы слышали, что после захвата Можайска князем Юрием, князь Святослав Глебович заключил с ним союз!    
– Этого и следовало ожидать, – кивнул головой другой старик, Пригода Требович. – Мы тогда не помогли Можайску и вот теперь обсуждаем последствия той ошибки!
– Что Бог не делает – всё к лучшему! – поднял руку князь Михаил. – Вот Он и покарал этих злодеев руками Василия! Хорошо бы ещё наказать этих презренных новгородцев! Готовьтесь-ка, люди мои, к военному походу! Пойдём на новгородские земли!
– Однако у нас будут немалые расходы, – пробормотал боярин Судимир Гордевич. – Если идти до самого города…
– Этого не понадобится, – покачал головой князь Михаил. – Мы займём Торжок, Бежичи и южные новгородские земли, чтобы прекратить поставки хлеба в Новгород. А когда в их земле начнётся голод и вспыхнет бунт, новгородцы будут вынуждены расплачиваться за свои грехи серебром…
И великокняжеские войска, числом до полутора тысяч, выступили на север. Почти без сопротивления прошли они по окраинным землям Новгородчины и заняли все городки, стоявшие на торговых путях, отрезав от Новгорода жизненно важные дороги.
Довольно долго простояли княжеские воины, перехватывая купеческие караваны и скупая за бесценок привозной хлеб.
Подошло лето, на этот раз жаркое, но не сухое.
– Ожидается неплохой урожай! – радовались в Твери. Сам же князь Михаил, ожидавших вестей от своих людей и новгородцев, из города не уезжал и проводил время в соответствии с установившимися правилами: ходил на охоту, проверял выправку дружинников и городской стражи, устраивал боевые учения и пиры.
В один из дней жаркого июля к князю, вернувшемуся с охоты и готовившемуся ко сну, в опочивальню вбежал слуга.
– Господин великий князь! – крикнул он. – К тебе прибыл Божий человек из Великого Новгорода, как я понял, сам епископ…с целым обозом и многими людьми!
– Может принять его завтра? – подумал князь. – Однако на это совсем нет времени: предстоят стрельбы из луков. Ох, дела! – вздохнул он и поднял голову. – Ну, тогда иди, Сотко, к этому епископу и зови его в мою думную светлицу. Да пригласи туда и моих думных бояр. Будем беседовать с ними!
Как только князь Михаил и тверские бояре расселись в большой приёмной светлице, а слуги зажгли многочисленные свечи, Михаил Ярославович дал знак впустить к нему новгородских людей.
Первым в княжескую светлицу вошёл новгородский архиепископ Давыд, одетый в скромную монашескую рясу и блиставший большим золотым, усыпанным алмазами крестом-распятием, висевшим на шее на массивной золотой цепи. За ним следовали четверо одетых в золочёную парчу новгородских бояр. Красные, потные от жары и тяжёлой одежды, они еле переставляли ноги.
– Здравствуй наш господин великий князь! – сказал новгородский архиепископ, благословляя и крестя князя. – Моё благословение и славным тверским боярам!
– Здравствуй, великий князь! – пробурчали стоявшие за его спиной бояре, снимая шапки и низко кланяясь.
– Здравствуйте и вы, владыка с боярами! – ответил Михаил Ярославович. – Я давно жду новгородцев и, наконец, дождался! Говорите же, с чем пришли?
– Мы приехали, славный князь, по такому делу, – сказал, с гордостью и достоинством, растягивая слова, архиепископ. – Прости нас, великий князь, за ошибочные слова и глупые дела!
– Это не так просто, владыка, – покачал головой Михаил Тверской. – Мы узнали о поездке ваших людей на поклон к Юрию Московскому!
– Неужели? – вздрогнул архиепископ Давыд.
– Да, владыка, – махнул рукой Михаил Ярославович. – Мы всё знаем о вашем коварстве! Зачем вы ходили к моему врагу? Обещали ему свой город?
– Это была ошибка, мой господин, – грустно ответил архиепископ. – Сейчас в нашем Новгороде нет твёрдой власти. Там дуют вольные ветры… Из-за этого творится беззаконие… Но сейчас новгородцы поняли, что совершили глупую ошибку и послали нас к тебе с извинениями и честным раскаянием. Прости нас, мой господин, и прими наши добрые подарки!
– Благодарю за подарки, владыка, – улыбнулся князь Михаил, – однако вам придётся выплатить немалую мзду серебром и мехами! Это будет вам наказанием за обиду и нечестные поступки!
– Мы всё заплатим, как надо, сын мой, – улыбнулся, успокоившись, архиепископ. – Сколько мы должны тебе серебра, чтобы добиться прощения?
– Ну, сейчас я точно не скажу, – пробормотал князь Михаил. – Хотя, думаю, хватит и две тысячи гривен…
– Прости нас, великий князь, но это очень много! – застонали стоявшие за спиной архиепископа купцы. – Столько серебра нет во всём нашем городе! Помилуй нас, великий князь!
– Ну, тогда сколько серебра вы могли бы дать? – нахмурился Михаил Ярославович.
– Только тысячу, – пробормотал архиепископ Давыд, – и вместе с подарками!
– Тысячу восемьсот с подарками! – поднял руку тверской князь.
– Тысячу двести с подарками! – буркнул архиепископ.
– Хорошо, – пробормотал великий князь Михаил. – Тогда тысячу пятьсот с подарками… Но в пересчёте на чистое серебро!
– Мы согласны, мой господин! – вздохнул новгородский владыка, отирая пот со лба. – Пусть будет полторы тысячи с подарками. Посылай же своих денежных людей к нашему обозу! Мы отдаём тебе своё последнее имущество!
– Эй, люди мои! – распорядился Михаил Ярославович. Со скамьи встали двое седобородых бояр, ведавших княжеской казной. – Идите с новгородцами во двор и примите от них новгородское серебро с подарками! А ты, владыка, садись вот сюда, – князь указал на свободное место на скамье напротив него, – и мы поговорим о мире с Великим Новгородом!
…До поздней ночи продолжался разговор князя Михаила и его думных бояр с новгородским архиепископом.
– Пусть же будет мир твоему несчастному, опустошённому пожаром городу! – сказал в заключение князь новгородскому посланнику. – Однако же смотрите, не поддавайтесь впредь этому злобному Юрию!
Как только новгородский архиепископ, утомлённый дальней дорогой и трудными переговорами, удалился, а вслед за ним ушли по домам тверские бояре, в светлицу вбежал княжеский слуга. – К тебе пришёл твой тайный человек, великий князь! – крикнул он. – Ожидая тебя, он заснул в простенке!
– Проси же, Сотко, этого человека, – зевнул Михаил Ярославович. – Уж одно к одному: поговорю и с ним.
В княжескую светлицу вошёл, шатаясь от усталости, сонный, Кочка Чеславович.
– Здравствуй, княже! – сказал он, кланяясь.
– Здравствуй и ты, мой верный человек! – буркнул князь Михаил. – Садись и рассказывай, как там наши брянские дела?
– Да никак, мой господин, – покачал головой княжеский разведчик. – Я не застал Василия Храброго в городе: он ушёл в Орду к царю Тохтэ с данью. Мне удалось только поговорить с княжескими людьми и собрать скромные сведения… Оказывается, брянские люди хорошо осведомлены об участии Юрия Московского в заговоре двоих Святославов! Они давно распознали, что все нити той крамолы тянутся в Москву! Но брянские бояре не знают, согласится ли их князь Василий на союз с нами против Москвы. – Наш князь не поощряет войн против русских, – говорили они, – и та жестокая борьба с дядькой Святославом случилась не по его воле, а из-за глупости несчастного можайского князя!
– Это плохо! – нахмурился князь Михаил. – Но всё-таки следует поговорить с самим Василием… Без этого мы не узнаем его мыслей…
– Я думаю, что у нас нет никакой надежды на союз, великий князь, если его бояре так ответили, – пробормотал, протирая глаза, рыжеволосый Кочка. – Они имеют большую силу в Брянске! Князь Василий никогда не принимает решения без их советов!


Г   Л   А   В   А   30

К О Н Ч И Н А   О Р Д Ы Н С К О Г О   Х А Н А

  Хан Тохтэ лежал на своём большом мягком топчане и тяжело дышал. Наступила весна 1313 года, но улучшения в его самочувствии не произошло. – Вот какие у меня неумелые лекари, – думал, страдая, ещё не старый, не достигший пятидесяти лет, ордынский повелитель. – Обещали восстановить моё здоровье или облегчить мучения…  Однако этого не случилось, и я едва жив…
Великий хан заболел зимой, вернувшись к себе во дворец после облавной охоты. Проведя вечером совещание со своими эмирами и сытно поужинав в семейном кругу, Тохтэ вдруг неожиданно почувствовал сильную головную боль и слабость. Он и раньше страдал от головной боли, но это быстро проходило само собой, и поэтому на сей раз ордынский хан не придал значения своему состоянию. Но наутро ему стало хуже и послали за лекарем. Последний, глядя на круглое, ожиревшее лицо своего господина, приписал голодание и какие-то сладкие чужеземные пилюли. Но лечение не помогало. Хан и без предписания своего лекаря почти ничего не ел: лишь пил два-три раза в день кумыс. На том и держался.
Располневший за время своего правления, привыкший больше сидеть или лежать, Тохтэ сильно похудел от голодания и едва передвигался по своей опочивальне.
Две жены хана – Булуган и Тукульче – почти всё время проводили возле своего мужа: днём сидели у его постели с разных сторон, а ночью ложились с ним рядом и ласкали худое, страдавшее, тело. – У меня совсем нет желания к жёнкам, – думал в такое время ордынский хан. – Видимо, наши боги решили взять меня в неведомый мир!
Однако хан ещё верил словам своего врача, надеясь на весеннее исцеление. Но когда наступила весна, и Тохтэ пожелал разделить ложе с молодой прекрасной наложницей, которую он ещё не познал, чуда не произошло: весенние желания не пришли к больному, исхудавшему телу…
Несмотря на уверения придворного лекаря, что нынешняя весна наступила ещё только во времени, но не в погоде, и улучшение в здоровье хана последует позже, Тохтэ понял, что ему теперь не выжить и стал готовиться к смерти.
В тяжёлые для хана дни с раннего утра до поздней ночи в ханской спальне пребывал его верный советник Субуди со своим двадцатидвухлетним сыном Тугучи. Последний был совсем недавно назначен ханом на место начальника писчей юрты, но быстро освоился и «пришёлся ко двору».
– Я страдаю, мой верный Субуди, – сказал Тохтэ-хан в один из первых дней марта, – и чувствую неминуемую смерть.
– Ещё рано, государь, думать об этом, – покачал головой Субуди. – Только всемогущий Аллах знает, жить нам или умирать… Не раз случалось так, что даже обречённые, уже записанные в покойники, вставали со своего смертного одра, а могучие и здоровые люди внезапно умирали… Всё зависит, государь, от веры… Прими же ислам всей своей душой, полюби великого Аллаха и его славного пророка Мухаммеда! Тогда в твою душу войдёт великая благодать и в одночасье случится исцеление!
– Ты веришь в это, мой верный Субуди? – улыбнулся больной. – Неужели твой всемогущий  Аллах вернёт мне силы и здоровье?
– Верю, государь, – кивнул головой ханский советник. – И даже если Аллах тебя не излечит, Он унесёт тебя в райские сады, как повелителя всего мира… Но всё же я верю в твоё полное исцеление! Может послать моего сына к имаму Ахмату? Позволь ему, государь, совершить этот важный обряд!
– Подожди, Субуди, – поморщился Тохтэ-хан. – У меня нет веры в твоего Бога и надежды на излечение… Поведай-ка мне лучше, как там наши дела по управлению моим ханством? Есть ли беспорядки в делах? Ты же ведь сидишь у моего одра не один день… Не запустил ли ты дела?
– Нет, государь, – поднял голову Субуди, глядя в чёрные, слезившиеся глаза исхудавшего хана. – Наши дела совсем не запущены. Твой визирь и эмиры хорошо справляются со всем, а мой сын Тугучи работает с ярлыками и прочими бумагами. А по вечерам я сам прихожу к твоим людям и передаю им все твои распоряжения…
– Тогда, хорошо, – вздохнул Тохтэ. – Поговорим же теперь о моих наследниках. Нельзя допустить, чтобы ханский трон занял никчемный правитель… Разве не так?
– Ещё рано, государь, – замахал руками Субуди. – Зачем об этом говорить? У тебя немало детей, а там сам Аллах распорядится…
– Уж этого твой Аллах не даст, – горько усмехнулся ордынский хан. – Это наши земные дела, а не небесные! Я ни разу не видел во сне или тяжком бреду каких-либо Божьих знаков. Значит, придётся самому хорошо подумать и оставить себе наследника… У меня – трое сыновей от законных супруг! Но я не вижу в них нужного наследника… Скажи-ка всем моим жёнкам, чтобы отошли подальше от моего одра! Им не следует слышать мои слова! – Субуди встал со своего небольшого креслица, прошёл вперёд и передал ханским жёнам распоряжение своего повелителя. Последние быстро удалились в глубь спальни. Ханский советник вернулся назад и приготовился слушать дальнейшие указания.
– Итак, мой старший сын Ябарыш – статный и красивый муж… Но он не годится ни в полководцы, ни в правители… Иксар – тоже неспособен к государственным делам. Ему бы только ходить на охоту да познавать красивых жёнок! Я хотел объявить своим наследником Тугел-Буку, но узнал о его пристрастии к чужеземным винам и урусским медам. А это недопустимо для правителя государства!
– Однако, государь, у тебя есть дети и внуки от других жёнок – твоих любовниц и прекрасных наложниц, – тихо сказал Субуди. – Почему ты не подумал о них? Ведь если твоё семя пустило благодатные ростки, не важно, из какой почвы оно выросло!
– Это так, Субуди, – буркнул Тохтэ-хан. – У меня хорошие сыновья от красивых жёнок, но я совсем не вижу в них наследников. Может подойдет Сарай-Бука? Он приятен лицом и голосом… А как его книжные способности?
– Мы приставили к нему славного муллу, наделённого большими книжными знаниями, – пробормотал Субуди, – однако ничего из этого не получилось! Сарай-Бука не захотел научиться письменной книжной мудрости и стать славным правителем… Он так рассердился, что пригрозил своему учителю жестокой казнью, если тот будет досаждать ему своей наукой!
– Тогда он не годится в наследники! – сказал Тохтэ-хан, откинув голову на большую мягкую подушку и морщась от боли. – Он зол и нетерпелив! А если Хулакай?
– Хулакай любит только облавную охоту, – покачал головой Субуди, – и красивых жёнок! Когда наши войска возвращаются из военных походов, он готов перещупать всех пленниц! А если увидит красивую девицу, чью-то рабыню, так сразу же выкупает её для себя! У него набита любовницами целая большая юрта!
– О, это тоже очень плохо! – угрюмо молвил Тохтэ-хан. – А если оставить наследником Кадана?
– Всем хорош этот молодец, – поморщился Субуди, – но слаб здоровьем и хрупок телом… Когда я его вижу, то испытываю жалость к его худобе и нездоровому цвету лица…
– А может сгодится Кудукай? – буркнул Тохтэ, приложив сухую, горячую ладонь ко лбу. – Я очень любил его матушку! Неужели этот мой сын тоже нехорош?
– Он – добрый и ласковый, но совсем не любит книжную науку! – улыбнулся Субуди. – Этот юноша так увлечён стрельбами из лука, что ни о каком управлении людьми не может быть и речи. Он станет игрушкой в руках наших мурз и эмиров…Это приведёт к гибели наше ханство!
– Я вижу, что нет никого, Субуди, мне на замену, – грустно пробормотал ордынский хан. – Остался один Тугрылча… Но он совсем не годен в наследники из-за своей робости и скромности…
– Зато его сын и твой внук Узбек – образец добродетели! – сказал вдруг решительно ханский советник. – Несмотря на свою молодость, он умён и решителен! Кроме того, этот Узбек хорош лицом и наделён большой телесной силой! Его хвалят муллы и другие учёные мужи! Я сам не раз беседовал с Узбеком и видел, как он бережно раскладывал письменные свитки и с удовольствием читал нужные книги! Он, государь, есть бесценный плод от твоего дерева и полностью годится быть твоим соправителем!
– Соправителем? – горько усмехнулся Тохтэ, поворачиваясь лицом к своему советнику. – Ты ещё веришь, Субуди, в моё исцеление?
– Верю, государь!
– Зато я сам не верю! – буркнул Тохтэ. – И поэтому мне нужен не соправитель, а наследник! Сколько ему лет, моему внуку Узбеку?
– Шестнадцать, государь, – быстро ответил Субуди, – однако это не возраст младенца. Разве было мало на земле таких молодых правителей? Я не вижу здесь ничего плохого!
– А как его вера? – усмехнулся Тохтэ. – Неужели он мусульманин, как и его отец?
– Это так, государь, – опустил голову Субуди. – Однако в этом нет никакой беды. Я тоже мусульманин, но люблю тебя, государь, всем сердцем и служу тебе честно, верой-правдой! Ислам – настоящая, праведная вера! Узбек тогда будет в почёте и уважении у многих великих правителей… Перед ним склонятся Магриб, Миср, Мавераннахр и даже могучий государь Газан-хан, с которым у тебя установилась прочная дружба…
– Ну, если так, тогда зови ко мне моих лучших людей – визиря, эмиров и прочих, – вздохнул Тохтэ-хан, – а также этого смышлёного Узбека… Я посмотрю на него и вынесу окончательное решение.
Субуди выбежал из ханской опочивальни в длинный тёмный простенок и быстро пошёл в сторону приёмного помещения, где собрались все ордынские вельможи. Они сидели на корточках на богатых персидских коврах возле ханского трона и тихо между собой разговаривали.
– Собирайтесь! – крикнул Субуди, быстро войдя в просторную залу. – Государь призывает всех  вас к себе! И поспешите: ему сейчас совсем плохо!
– А как же наше дело? – спросил имам Ахмат, подойдя к ханскому советнику. – Ничего не прояснилось?
– Наше дело, почтенный имам, – улыбнулся Субуди, – идёт так, как надо… Я говорил государю об Узбеке, и он прислушался к моему совету! Есть надежда, что Узбек станет наследником золотого престола! Великий хан приказал, чтобы я сейчас же отыскал и привёл его к нему!
– Это – дело нехитрое! – сказал имам Ахмат, светлея лицом. – Если ты поможешь нам в этом деле и посадишь на трон правоверного государя, мы будем любить тебя, Субуди, как верного сына ислама!
– Тогда надо немедленно прислать молодого Узбека к государю, – кивнул головой Субуди, – а мы сами должны пойти к одру нашего славного хана, чтобы не упустить его последних слов…
– Я срочно посылаю людей за нашим Узбеком, – весело сказал имам Ахмат, – а там увидим, что будет…
…Все ханские вельможи уже собрались в опочивальне своего повелителя, когда молодой ханский внук Узбек робко вошёл, глядя с состраданием на измождённое лицо деда.
– Вот ты какой! – улыбнулся Тохтэ-хан, протягивая свои тонкие худые ладони. – Рослый и красивый, с чёрными бровями и пронзительными глазами! Ты любишь своего деда?
– Люблю, дедушка, – склонил голову в низком поклоне розовощёкий Узбек, хватая и целуя горячие руки деда. Слёзы неудержимым потоком хлынули из его глаз, капая на ладони умиравшего.
– Я вижу, мой верный внук, всю твою любовь и сердечную жалость, – пробормотал Тохтэ. – Однако надо поговорить о деле. Я хочу сейчас же назначить тебя на своё место! Ты согласен с этим?
– Не согласен, дедушка, – заплакал робкий юноша. – Я хочу, чтобы ты был жив! Я прошу всемогущего Аллаха только об одном: пусть Он, великий и славный, заберёт мою жизнь и продлит твои бесценные годы, хотя бы до ста лет!
– Этого не надо! – решительно сказал больной и приподнялся на подушках. – В моих глазах меркнет свет, мои верные слуги! Вот вам мои последние слова. Слушайте и повинуйтесь! А ты, Субуди, или твой сын Тугучи, запишите мою последнюю волю на важные свитки! Мой внук Узбек ещё молод, но мудр и верен нашему ханству! Я это вижу не только глазами, но чувствую всем сердцем! Пусть же он станет моим наследником! Поняли, мои люди?
– Поняли! – ответили, едва ли не хором, ошеломлённые таким решением мурзы.
– А теперь, мой славный внук, выслушай мои последние слова, – тихо сказал Тохтэ-хан, опустив на подушку голову. – Управляй нашим Джучиевым улусом, дитя моё любимое, не только добротой и сердцем, но холодной головой и справедливой суровостью… Не жалей ни бунтовщиков, ни тех, кто осмелится оскорбить ханское имя! Без пощады лишай их жизни! Но всегда доверяй своему советнику Субуди и без насмешки принимай его любые возражения! Скажу ещё о Залесской Орде… Не верь ни одному слову коназов урусов! Они лживы и коварны, не признают кровного родства и всегда готовы оговорить своих братьев! Это хорошо, что такие негодяи – наши данники! Поощряй их кровную вражду! Без раздумья натравливай всех коназов друг на друга! А если будут готовить мятеж, привлекай других коназов на борьбу со смутьянами, чтобы у них не было между собой дружбы и союзов. Их союзы очень опасны для нашего ханства и даже пагубны! Понял, внук мой?
– Понял, дедушка, – кивнул головой Узбек.
– Ну, тогда я спокоен, – сказал Тохтэ, закрыв глаза. – Однако вот…я забыл из-за болезни об одном коназе урусе – Вэсилэ из Брэнэ! Этот коназ служил мне с честью и любовью и сражался за меня против моего лютого врага! Он не жалел своей жизни ради меня, своего государя, единственный из всех урусов, вопреки воле своих родственников! Поэтому жалей его, мой любимый внук, и доверяй только одному ему из всех коназов Залесской Орды! И не отвергай его наследников, если он будет просить тебя или сам оставит кого после смерти. Ещё его дед, Ромэнэ, пользовался большой славой в нашем Сарае! А теперь прославлен и этот Вэсилэ, его внук! Он настоящий батур, храбрый воин! Тебе ещё пригодится его боевое умение, если будет война… Ну, а другие…, – тут Тохтэ-хан замолчал и уронил свою внезапно побелевшую ладонь на грудь.
В ханской опочивальне воцарилась мёртвая тишина.
– Наш славный государь скончался! – подал первым голос зарыдавший Субуди. – Какое тяжёлое горе!
– Горе, какое горе! – простонали, вытирая слёзы, стоявшие рядом ханские вельможи.
– Ах, мой любимый супруг! – закричала, царапая лицо и вырывая из головы волосы, ханская жена Тукульче. – Зачем ты меня так рано покинул?!
Все женщины выскочили из своего тёмного угла, завизжали и зарыдали.
– Тихо, жёнки! – крикнул имам Ахмат, выходя вперёд и обнимая раскрасневшегося, плачущего Узбека. – Так решил наш всемогущий Аллах, и поэтому мы не должны противиться Его воле! Слава Аллаху, что у нас теперь есть новая и праведная власть! Многих лет и здоровья нашему молодому правоверному хану Узбеку!
– Слава хану Узбеку! – закричали, вытирая слёзы, ханские вельможи. – Многих лет нашему молодому повелителю! Слава Аллаху!


Г   Л   А   В   А   31

Д В Е   С М Е Р Т И

  Князь Василий сидел у изголовья спавшего тяжёлым сном отца и размышлял.
– Как летит время! – думал он. – Я помню батюшку ещё молодым, сидящим на боевом коне в сверкающих доспехах! А теперь он так поседел и исхудал…
Большие восковые свечи отбрасывали то вверх, то в сторону длинные языки пламени, которые трепетали и мерцали, вызывая у князя чувства тоски, горечи и какой-то необъяснимой тревоги.
В этот холодный день октября князь Василий приехал в родной Смоленск и сразу же был препровождён в отцовскую спальню. – Батюшка сейчас почивает, – говорила старшему сыну, вытирая слёзы, состарившаяся, сгорбившаяся старушка-мать, княгиня Агафья, – однако он приказал тебе сразу же по прибытии идти к нему в спальню и ждать его пробуждения.
Так и сделал брянский князь, даже не пожелав принять пищу…
Этот год был нелёгким для князя Василия Александровича. Всего три года прошло с тех пор, как он расправился со своим дядькой Святославом и вернул себе Брянск, однако прежние неурядицы всё ещё давали знать. Почти ежедневно в княжеский терем приходили всё новые и новые свидетели злодейств и злоупотреблений бывшего князя-узурпатора. Последний натворил немало бед! Куда-то бесследно исчезла половина запасов княжеского серебра! Князь Святослав вывез из города целый обоз, груженый брянским зерном… Опустели княжеские складские избы, набитые в былые времена доверху всякой всячиной: вяленой рыбой, копчёным и сушёным мясом, дарами леса…– Видно, отвёз своему союзнику, Юрию Московскому! – сокрушался княжеский огнищанин Микула Милкович. – И так похозяйничал, как медведь на пасеке! Ничего не жалел для этого Юрия и Святослава Карачевского! Совсем разорил наш несчастный город!
– Хорошо, что осталась хоть половина серебра, – грустно сказал тогда князь Василий. – Мне говорили купцы, что он хотел, как раз накануне моего прихода с татарским войском, похитить всё моё серебро и спрятать неизвестно где…
Помимо разорения, старый Святослав принёс немало бед и горя простым брянцам. При нём едва ли не ежедневно на Красной площади нещадно секли тяжёлыми батогами провинившихся, даже собственную княжескую челядь!
Покойный узурпатор устраивал и показательные казни. Узнав о больших расходах продовольствия на нужды темницы, Святослав Можайский приказал казнить всех «ночных татей» и «хулителей княжего имени». Под батоги и топор попадали одни брянцы. Правда, незадачливый князь не осмелился предать казни брянских бояр, неповиновавшихся ему, но бросил их в темницу на место казнённых преступников, а двоих бояр и нескольких верных князю Василию дружинников уморил голодом.
В результате, от таковых действий город лишился дешёвых рабочих рук: некому было работать на лесоповалах, чинить мосты, церковные постройки, обновлять брёвна городских стен и детинца.
Когда князь понял свою ошибку и попытался исправить её, было уже поздно.
Свободные горожане, насильственно привлекаемые на княжеские работы, любым путём пытались уклониться от них, убегали из города, скрывались в окрестных лесах. Ушли из города лучшие ремесленники, в том числе знаменитый кузнец, отец покойной княжеской возлюбленной Липки, Крив Истомович.
Выиграл от этого лишь Успенский монастырь на Свини, где остались искусные железовары и кузнецы.
Не пострадали от деяний князя Святослава Глебовича лишь церкви и монастыри. Но священники и монахи всё равно не поддержали можайского князя: сам черниговский епископ Арсений не признал его права на престол и во время своих церковных служб поминал добрым словом лишь законного князя – Василия Александровича.
За свой короткий период правления князь Святослав ухитрился также раздарить немало земель брянского удела своим боярам, дружинникам и даже, Бог знает, кому из приехавших в город смоленских и можайских горожан.
Теперь же князь Василий был вынужден тщательно разбираться в законности этих пожалований, порой, возвращая брянцам их прежние, отнятые людьми Святослава, владения, или забирая их в казну.
После разгрома Святослава брянский князь не успевал принимать всевозможных жалобщиков из простых горожан и купцов. Были и такие, что рассказывали, как князь Святослав преследовал женщин и творил над ними насилие. – Не оставил в покое даже простолюдинов! – думал, слушая жалобщиков, брянский князь. – Я даже не мог себе представить, насколько был низок и подл мой дядя!
В самом деле, князь Святослав, доселе ведший довольно скромный образ жизни, поселившись в Брянске, повёл себя совсем необычно!
К обильным пиршествам и застольям, щедро сдабриваемым крепкими греческими винами и медами, хранившимися в несчётном количестве в княжеских подвалах, прибавились и любовные приключения.
Увидев как-то во время своих частых поездок по городу «дивно лепых жёнок», князь Святослав стал буквально охотиться за ними. Вначале он вызвал к себе всех владельцев весёлых домов и, под угрозой закрытия их заведений, потребовал доставлять ежедневно в его терем лучших женщин. Купцы и трактирщики побоялись ослушаться и в короткий срок княжеский охотничий терем превратился в бордель. Однако продажные женщины вскоре надоели распутному князю, и он обязал своих приставов и дружинников ходить по улицам города и вылавливать ему смазливых девиц.
– Он предал позору мою невинную красавицу-дочь! – говорил Василию Брянскому один местный купец. – Теперь у неё нет другого пути, кроме смерти или монастыря… Но здесь у нас нет женского монастыря! Надо уезжать в далёкие края! Из-за этого в моём доме только и льются слёзы!
Князь Василий тогда пожалел почтенного купца, усадил его, приласкал. – Не горюй, добрый человек, – сказал он плакавшему отцу. – Я помогу твоей беде!
Князь пригласил в свой терем пострадавшую девицу и, убедившись, что она молода и красива, выдал её за одного из своих неженатых дружинников, подарив молодым большую избу и богатое приданое.
– Я буду благодарить тебя, славный князь, до самой смерти! – ликовал тогда облагодетельствованный купец.
Горожане приходили к своему князю и по другим делам, сообщая ему о тех людях, которые радовались в своё время смене властей в городе, хвалили прилюдно Святослава Можайского и даже сотрудничали с его людьми. Доносов такого рода было «превеликое множество», и князь даже вынужден был отдать большинство этих дел на суд своих бояр.
Словом, князю Василию досталось печальное наследство от жестокого узурпатора.
Помимо устройства внутренних дел и наведения порядка, брянский князь был вынужден заниматься и внешними, не менее важными, делами, связанными с поездками в Орду. Немало брянского серебра ушло в Сарай на подарки хану Тохтэ и его мурзам за щедрую военную помощь.
– Мы рады видеть тебя здоровым и сильным, – говорил, улыбаясь, Тохтэ-хан, когда князь Василий приехал в Сарай после возвращения себе Брянска. – Ты хорошо и правильно поступил, расправившись с крамольниками!
Но в это лето князь Василий уже не увидел своего покровителя: к его глубокой скорби хан Тохтэ скончался, и во дворце восседал новый ордынский повелитель – хан Узбек.
Тревога и неуверенность воцарились в душе князя Василия, когда он узнал о переменах в Сарае. Но брянский купец Мирко Стойкович, посетив своих влиятельных друзей – ханского тайного советника Субуди и его сына Тугучи – успокоил брянского князя. – Не стоит волноваться! – заверил он Василия Александровича. – Во дворце теперь сидит молодой и добрый царь… Покойный государь Тохтэ приказал ему перед своей смертью относиться к тебе с уважением и любовью… Поэтому иди к молодому царю с покоем и радостью!
Князь Василий, как обычно, вошёл с опущенной головой в приёмную ханскую залу, приблизился, не падая ниц, к ступеням трона и только там встал на колени.
– Салям тебе, коназ Вэсилэ! – весело сказал новый ордынский хан, оглядывая рослую крепкую фигуру русского князя.
– Салям и тебе, великий государь! – ответил брянский князь и поднял голову. На него пристально смотрел красивый, стройный, черноглазый юноша. Небольшие усики и бородка, пробивавшиеся на лице юноши, делали его особенно привлекательным, а его взгляд – чарующим.
– Какой красивый молодец! – подумал про себя князь Василий. – Немало жёнок и девиц будут сохнуть по нему!
– Я слышал о тебе и твоих славных подвигах, Вэсилэ, – сказал мягким приятным голосом Узбек-хан. – Мой дед очень ценил тебя за них!
– Я знаю, что славный покойный государь любил меня, – сказал, вытирая слёзы, брянский князь, – как родной батюшка… Уж не думал я, что переживу этого великого государя и познаю такое тяжкое горе…
– Неужели ты испытываешь горе, когда смотришь на меня, нового хана? – усмехнулся Узбек.
– Когда я смотрю на тебя, государь, я чувствую не горе, но радость! – ответил брянский князь. – Мне ещё не доводилось видеть такого молодого и красивого повелителя! Это большое счастье иметь в нашем ханстве такого государя!
– Да ещё правоверного! – поднял брови хан Узбек. – Мы теперь покончили с безверием и богохульством! Пора всем нашим ордынским людям принять истинную веру – священный ислам! А ты не хотел бы, Вэсилэ, стать правоверным мусульманином?
– Во всём твоём ханстве и прочих землях, государь, – склонил голову князь Василий, – не найдётся человека, который бы не захотел принять твою веру, если бы увидел тебя. Но так уж повелось у нас на Руси, что мы исповедуем христианскую веру и молимся своему, тоже единому Богу! Этот порядок сложился очень давно, и мы даже не знаем, с какого времени… Есть такое поверье, что если мы откажемся от своей веры, наш тяжкий грех приведёт к гибели и нас, русских, и другие соседние народы!
– Неужели так? – улыбнулся хан Узбек. – Ты думаешь, что Аллах не хочет вашего перехода в праведную веру?
– Слава тебе, великий государь! – воскликнул князь Василий. – Как просто и ясно ты выразил мои слова, показав высочайшую мудрость! Великий Аллах так и повелел, чтобы одни народы имели такую веру, а другие – иную!
– Мне жаль, коназ урус, – грустно склонил голову хан Узбек, – что у тебя нет возможности жить в правоверии и заслужить после смерти райские кущи!
С этими словами хан Узбек ушёл от неприятной, как ему показалось, темы и вскоре, поговорив о делах, отпустил брянского князя. – Владей же с миром своей землёй! – сказал он ему на прощание. – И каждый год приезжай ко мне на поклон! А если мне понадобится твоя военная помощь, будь всегда готов сражаться за меня и славу нашей Орды!
После этого приёма князь Василий пошёл к своему другу, темнику Шигуши, который устроил для него богатый пир, а утром уехал домой в Брянск.
Но не успел он отдохнуть после этой поездки и недели, как к нему явились люди из Смоленска с извещением о тяжёлом состоянии здоровья его отца – великого смоленского князя – который, вернувшись как-то с осеннего объезда волостей, почувствовал боли в груди и слёг. Усилия же княжеских лекарей и присланных от епископа монахов, знавших травы, не привели к улучшению его состояния. Чувствуя приближение смерти, князь Александр созвал всех своих детей и внуков, но с сыном Василием хотел поговорить наедине. Однако тяжёлый сон сморил утомившегося от страданий князя, и он заснул как раз в тот момент, когда князь Василий вошёл в Смоленск.
– Пусть батюшка отдохнёт, – думал брянский князь, вглядываясь с теплотой и любовью в дорогое лицо. – Лучше я тихонько посижу и дождусь его пробуждения!
Неожиданно князь Александр открыл глаза и улыбнулся. – Вот как, сынок, – сказал он слабым тихим голосом. – Я видел тебя во сне, а ты, оказывается, уже тут… Расскажи-ка мне теперь о своей жизни и брянских делах. А также об Орде… Я слышал о твоей поездке туда… И о новом ордынском царе… Как он, понравился тебе?
Князь Василий подробно рассказал отцу о своей жизни за последние годы, о тяготах и трудах, выпавших на его голову после хозяйничанья в Брянске дядьки Святослава, о своей поездке в Орду и об ордынском хане.
– Ордынский хан приятен лицом и очень умён, – сказал он в заключение, – хотя довольно молод! Он был ласков ко мне и добр…
– Это хорошо, сынок, – пробормотал князь Александр. – Вот только жаль, что он бусурманин, а не человек истинной веры! Но ты правильно сказал ему, что так устроено самим Господом! Ну, а теперь, сынок, поговорим о деле… Ты – наследник моего великого удела! Тебе придётся переехать сюда, в Смоленск, а Брянск уступить своему младшему брату Ивану… Что ты на это скажешь?
– Я думаю, что это неправильно, батюшка, – покачал головой князь Василий. – Я не хочу покидать Брянск и принимать наш родной Смоленск! Я привык к своему городу и уделу. Кроме того, я чувствую себя там, как настоящий хозяин. Никто меня не поучает, и я ни перед кем не склоняю головы! А наш черниговский епископ Арсений –  лишь мой советник, а не тяжёлый груз! А здесь, в Смоленске, ничего нельзя сделать без согласия владыки! Это, батюшка, не по мне! Отдай лучше свой город и удел моему славному дядюшке Роману – это его право!
– Ты хорошо об этом подумал, сынок? – тихо спросил князь Александр. – Неужели отказываешься от Смоленска?
– Да, батюшка, – кивнул головой брянский князь. – Мне совсем не нужен Смоленск!
– Тогда я посажу здесь твоего брата Ивана! – буркнул Александр Глебович. – Мой брат Роман тоже отказался быть моим наследником. Он скромен и благочестив: не хочет ни власти, ни богатств!
– Я люблю моего дядьку, – улыбнулся Василий Брянский, – за эту скромность, которой у нас больше никто не обладает! Вот если бы я был постарше его, я завещал бы свой Брянск только дядюшке Роману!
– Ну, что ж, сынок, пусть так и будет! – сказал в заключение князь Александр. – Тогда я оставляю тебе бочонок золота и золотой перстень с твоим именем, сделанный моими мастерами… Живи в дружбе и любви со своим братом Иваном, дядькой Романом и его славными сыновьями, Дмитрием и Василием! Благославляю тебя, сынок! – И князь, перекрестив Василия Брянского, прижал его голову к своей груди и троекратно поцеловал.
…Великий смоленский князь Александр Глебович скончался в самом начале зимы.
Его брат, сыновья и внуки, прочие родственники, воздали покойному все положенные почести и после отпевания в соборной церкви похоронили его на родовом кладбище великих смоленских князей.
Князь Василий долго пробыл в Смоленске, прощаясь со своим отцом, и лишь в середине декабря выехал домой.
– Не надо бы тебе ехать в такой холод, сынок, – сказала ему княгиня-вдова Агафья. – Разве ты не видишь огромные снежные сугробы? А какой лютый ветер?
– Пора мне домой, матушка, – возразил брянский князь. – Я и так здесь долго пребываю и совсем запустил свои домашние дела. Да и супруга моя, с которой я недавно помирился, заждалась меня… Зачем горевать? На то я и князь, чтобы не бояться холода и снега! Татарский царь не зря прозвал меня «храбрым» за бесстрашие! – И князь Василий, несмотря на уговоры матери и родных, сопровождаемый полусотней своих отборных дружинников, проследовал в Брянск и, не взирая на трудную дорогу и снежные завалы, через три дня привёл в свой город всех своих воинов целыми и невредимыми.
– Никто не замёрз, и я сам легко перенёс эту дорогу! – радовался он, обнимая супругу-княгиню, встретившую его под малиновый колокольный звон.
Однако на следующее утро брянский князь почувствовал недомогание и жар. – Это пустяк, – пробормотал он, пытаясь слезть со своей широкой кровати.
Но дело оказалось не таким простым. Князь с трудом оделся с помощью своих слуг и едва доковылял до нужника.
– Мне было трудно даже справить нужду! – пожаловался он княгине, вернувшись вскоре в свою опочивальню.
– Что же это, мой любимый супруг?! – вскричала встревоженная княгиня. – Может тебе нужен лекарь?
– Позови-ка, матушка, моего Позвизда. Пусть пощупает мой живот и горячую голову, – пробормотал князь.
Но Позвизд Славович, быстро явившийся на княжеский вызов, только покачал головой. – Я не знаю, что делать, – сказал он, волнуясь. – Жар в голове, несомненно, от дорожного холода… Но вот отчего заболели живот и весь прочий низ? Тебе нужно попить липового цвета и брусничной травки! И полежи, княже, в тепле денька три… Другого лечения я не знаю!
Но прошло три дня, и князю лучше не становилось. – Пошли же за именитым Велемилом, – сказал, наконец, он, измученный болями и бессонницей. – Только на него моя надежда!
Старый Велемил, сгорбленный и могучий, как и его покойный отец, явившись со своими подручными, долго осматривал князя, щупая его тело и нажимая пальцами даже на нескромные места. – Почему вы сразу не прислали за мной?! – возмутился он, завершив осмотр. – Жар прошёл слишком глубоко и теперь очень нелегко лечить нашего князя!
Княгиня и слуги молчали.
– Что ж, ладно, – вздохнул Велемил, не дождавшись ответа. – Я сделаю всё, что смогу!
Он  недолго поразмышлял, почесал затылок, а затем полез в свой короб, стоявший рядом, на полу, и стал спокойно, без суеты, готовить успокаивающее снадобье. – Сходите, молодцы, за травами и настойками, – распорядился он после того как князь выпил тёмную горькую жидкость из протянутой им липовой чаши, – и несите сюда всё, что у меня приготовлено для уменьшения жара и облегчения естества. А также…, – Велемил что-то ещё тихо сказал, махнув рукой.
– Слушаемся, батюшка! – ответили его люди и быстро удалились.
– Мне сейчас лучше, Велемил, – пробормотал брянский князь, чувствуя, как унялась боль. – Я немного подремлю.
– Погоди, княже, – поднял руку Велемил. – Сейчас нельзя спать! Вот когда придут мои люди, и ты примешь нужное снадобье, тогда спи себе с Богом! Но не вздумай вставать с постели три дня! Это для тебя очень опасно!
К вечеру князь, приняв нужные лекарства, спокойно заснул, а наутро почувствовал себя бодрей. – Я совсем здоров! – весело сказал он, глядя на свою красавицу-жену. – Вот что значит искусство Велемила! Пойду-ка я во двор и поговорю со своими людьми!
– Этого делать нельзя, мой славный супруг! – ласково, но строго, молвила  княгиня. –  Велемил не разрешил тебе вставать! Целых три дня! Это опасно! Лежи себе в покое!
– Да я совсем недолго, матушка, – пробормотал, улыбаясь, князь. – Эй, слуги! – крикнул он, хлопнув в ладоши. В опочивальню вбежали сидевшие в простенке постельничие. – Одевайте меня, люди мои! – распорядился князь.
Он быстро встал, слуги надели на него тёплые штаны, рубаху, натянули сапоги.
– Я только выйду на свежий воздух, – сказал князь, вытягивая руки и набрасывая на себя полушубок из медвежьего меха, – и тут же – назад.
Прошло совсем немного времени. Княгиня встала с постели, позвала горничных девушек, и они, надев на свою госпожу верхнюю одежду, принялись ухаживать за её волосами. – Какие у тебя красивые волосы, матушка, – говорила стройная красавица Милиша, причёсывая длинные волосы княгини большим костяным гребнем. – Не зря наш князь так любит тебя!
– Любит? – усмехнулась княгиня, глядясь в серебряное византийское зеркало. – Однако же…
В это время послышались чьи-то голоса и шум многих тяжёлых шагов. Неожиданно в княжескую опочивальню вломились рослые слуги, тащившие под руки князя Василия, который безжизненно висел на их плечах, даже не шевеля волочившимися по полу ногами. Прибежавший по первому же зову Велемил только развёл руки. – Зачем же ты встал со своего одра, княже? – возмутился он, приведя в чувство лежавшего на кровати князя.
– Мне захотелось на свежий воздух, Велемил, – пробормотал тот.
– Тогда плохи твои дела, славный князь! – честно сказал именитый лекарь. – Я смогу только облегчить твою боль!
…Князь Василий Александрович скончался сразу же после Нового года – в начале марта 1314 года. Лекарь Велемил сумел только продлить ему жизнь, но спасти не старого, но неизлечимо больного князя уже не смог.
– Отдайте же этот славный город моему дядюшке Роману, – успел сказать умиравший брянский князь столпившимся у его постели боярам. – Это самый лучший князь во всей русской земле!


































С О Д Е Р Ж А Н И Е

  Книга первая. Тревожная молодость ……………………………………
ГЛАВА 1. Свадьба в Карачеве…………………………………………………………
ГЛАВА 2. У ордынского хана…………………………………………………………
ГЛАВА 3. Кроткий правитель………………………………………………………….
ГЛАВА 4. Любимый зять Ногая………………………………………………………
ГЛАВА 5. Гость карачевского князя………………………………………………….
ГЛАВА 6. Гонец смоленского князя………………………………………………….
ГЛАВА 7. Слово ордынского хана……………………………………………………
ГЛАВА 8. Неожиданное спасение……………………………………………………
ГЛАВА 9. В княжеской светлице…………………………………………………….
ГЛАВА 10. Воля ордынского хана……………………………………………………
ГЛАВА 11. Нашествие…………………………………………………………………
ГЛАВА 12. Уход князя Олега…………………………………………………………
ГЛАВА 13. Дар ордынского хана……………………………………………………..
ГЛАВА 14. Великий суздальский князь………………………………………………
ГЛАВА 15. Радость князя Александра………………………………………………..
ГЛАВА 16. Смех Тохтэ-хана…………………………………………………………..
ГЛАВА 17. Гость смоленского владыки………………………………………………
ГЛАВА 18. Отец и сын…………………………………………………………………
ГЛАВА 19. Княжеский съезд…………………………………………………………..
ГЛАВА 20. Накануне великой войны…………………………………………………
ГЛАВА 21. Оправдание старого лекаря……………………………………………….
ГЛАВА 22. Взятие Смоленска…………………………………………………………
ГЛАВА 23.Свадьба в Ростове………………………………………………………….
ГЛАВА 24. Внук Романа………………………………………………………………

  Книга вторая. Хозяин брянского удела………………………………….
ГЛАВА 1. Осада Смоленска……………………………………………………………
ГЛАВА 2. Совет у ордынского хана…………………………………………………..
ГЛАВА 3. Встреча двух друзей………………………………………………………..
ГЛАВА 4. Хитрость Ногая……………………………………………………………..
ГЛАВА 5. Битва под Дорогобужем……………………………………………………
ГЛАВА 6. Смерть великого Ногая……………………………………………………..
ГЛАВА 7. Взятие шведской крепости…………………………………………………
ГЛАВА 8. Тревога владыки Арсения………………………………………………….
ГЛАВА 9. В глухой Москве……………………………………………………………
ГЛАВА 10. Совет князя Василия………………………………………………………
ГЛАВА 11. Падение Можайска………………………………………………………..
ГЛАВА 12. Загадочный враг…………………………………………………………..
ГЛАВА 13. Заботы князя Юрия……………………………………………………….
ГЛАВА 14. Банная невеста…………………………………………………………….
ГЛАВА 15. У стен Москвы……………………………………………………………
ГЛАВА 16. Потасовка в Сарае………………………………………………………..
ГЛАВА 17. Беседа князей в Смоленске………………………………………………
ГЛАВА 18. Кончина старого купца…………………………………………………..
ГЛАВА 19. Мудрость князя Михаила………………………………………………..
ГЛАВА 20. Поминание усопшего…………………………………………………….
ГЛАВА 21. Месть княгини……………………………………………………………
ГЛАВА 22. Заботы рязанского князя…………………………………………………
ГЛАВА 23. Встреча князей……………………………………………………………
ГЛАВА 24. Взятие Брянска………………………………………………………….
ГЛАВА 25. Расправа…………………………………………………………………..
ГЛАВА 26. Совет смоленского епископа…………………………………………….
ГЛАВА 27. Северный поход…………………………………………………………..
ГЛАВА 28. Княжеский суд…………………………………………………………….
ГЛАВА 29. Тверские заботы…………………………………………………………..
ГЛАВА 30. Кончина ордынского хана……………………………………………….
ГЛАВА 31. Две смерти…………………………………………………………………