Судьба Брянского княжества. Том 3

К.В. Сычев

Судьба Брянского княжества

Историческая эпопея в четырех томах


Том третий


Д М И Т Р И Й
К Р А С И В Ы Й


Роман





Третий исторический роман из серии «Судьба Брянского княжества» повествует о событиях истории Руси XIV века. В центре – Брянское княжество, возглавляемое князьями Романом Глебовичем (1314 – 1322) и его сыном Дмитрием Красивым (1322 – 1352), получившим в народе свое прозвище за необыкновенную красоту лица и любвеобилие. Брянское княжество в это время было одним из самых сильных на Руси. С брянскими князьями считались и ордынские ханы и Литва. Однако московские князья, претендовавшие на объединение Руси под своей властью, ненавидели Брянск и делали всё для того, чтобы уничтожить своего политического конкурента. Но вплоть до самой смерти князь Дмитрий Брянский сохраняет свою самостоятельность, несмотря на огромные трудности, внутренние неурядицы и личные жизненные потери.



Моей супруге, Сычевой Наталье Борисовне,
 вдохновившей меня на этот труд,
  посвящается

















КНЯЗЬ–ОТЕЦ

Книга 1



















Г   Л   А   В   А   1

У   О Р Д Ы Н С К О Г О   Ц А Р Я

Князь Роман Глебович стоял на коленях у золочёных ступенек ханского трона и молча, склонив голову, ждал. За его спиной пребывал в той же отцовской позе покорности старший сын Дмитрий, который тяжело дышал, волнуясь за отца: уж очень не хотел князь Роман принимать завещанный ему покойным племянником Брянск и, тем более, ехать в ненавистный ему Сарай за ярлыком на право удельного княжения.
В приёмной зале ханского дворца царила полная  тишина. Молодой хан Узбек сидел в своём золочёном кресле, окружённый со всех сторон рассевшимися на персидских коврах приближёнными и тоже молчал, раздумывая.
По правую руку от него сидел на небольшом возвышении духовный наставник имам Ахмат, а по левую руку стоял, ожидая вопросов от своего повелителя, его тайный советник – тридцатидевятилетний Субуди.
В ханском дворце не было женщин: хан Узбек строго соблюдал исламские нормы и никогда не выводил на всеобщее обозрение своих жён, которым не полагалось покидать пределы ханского гарема.
Несмотря на свою молодость, Узбек-хан поражал окружавших его подданных осмотрительностью, вдумчивостью и медлительностью.
– Горячность и быстрота, государь, – учил его имам Ахмат, – нужны только в гареме, но в делах вредны и пагубны. Всласть разговаривать можно только со своими жёнками, а с другими людьми следует беречь каждое слово! А с рабами надо быть предельно осторожным, особенно с урусами, не знающими истинной веры!
Вот так и сидел ордынский хан, размышляя не вслух, как это обычно делали его предшественники, но про себя.
– Вот так беда! – думал молодой хан. – Прошло совсем немного времени после смерти дедушки, а вот теперь узнаю о кончине верного мне уруса Вэсилэ из Брэнэ! Неужели душа этого коназа устремилась к душе покойного Тохтэ-хана, чтобы и после смерти служить своему повелителю! – Узбек вздрогнул от такой догадки. – Разве возможно такое, чтобы неверный, но преданный слуга, урус Вэсилэ, удостоится такой чести? Надо бы поговорить об этом с имамом…
– Почему ордынский царь молчит? – думал в это же время седовласый князь Роман. – Неужели он не согласен на моё брянское княжение?
Перед глазами Романа Глебовича промелькнули последние события из его жизни: неожиданная смерть племянника Василия Брянского, совещание у другого племянника – великого смоленского князя Ивана Александровича – и, наконец, сборы и отъезд в недалёкий Брянск.
Преждевременная смерть пятидесятидвухлетнего Василия Александровича потрясла смоленских князей. Особенно тяжело переживала своё горе мать умершего – княгиня Агафья – которая, после горестных рыданий, оделась во всё чёрное и совсем удалилась от родных, проводя свои дни в стенаниях и молитвах. Великий же князь Иван Александрович довольно спокойно встретил скорбное известие и уже на следующий день пригласил своего дядю Романа на боярский совет. – Мой славный дядя! – сказал князь Иван после недолгого совещания с боярами и смоленским епископом. – Наступило время расстаться нам! Поезжай в Брянск! Мой брат Василий завещал тебе этот город и удел!
– Зачем мне этот удел?! – возмутился тогда Роман Глебович. – Я уже стар для управления такой богатой землёй! Мне не хватает лишь трёх лет до семидесяти! Неужели вам понадобился ещё один брянский покойник? Куда мне ехать с одними сединами?
– Это ничего, что ты поседел, дядюшка, – улыбнулся Иван Смоленский. – Седого медведя не берёт острая рогатина! Ты стар, но удал! Разве твоя супруга – старуха? Или у тебя перезрелые дети? Твоя супруга молода, а сыновья и дочери – совсем ещё дети! Вот по ним и считай свои годы!
В самом деле, после смерти бездетной жены князь Роман взял себе в жёны дочь волынского князя Льва Юрьевича, Евдокию, и уже на следующий год после свадьбы получил первого сына – Дмитрия. Затем последовали дочери и, наконец, младший, самый любимый сын Василий, родился, когда его отцу уже было почти пятьдесят…
Князь Роман Глебович всегда отличался скромностью, выдал своих дочерей за мелких, ничем не прославившихся князей и совсем не претендовал на многое, но вот, когда его племянник упомянул детей, задумался. – Я пристроил своих дочерей, пусть не роскошно, но и не бедно, – рассудил он про себя, – а вот что я оставлю сыновьям? Лишь одну Смядынь?
– Тебе надо подумать о сыновьях! – сказал князь Иван Александрович, как бы читая его мысли. – Сам сядешь в Брянске и возьмёшь с собой одного из сыновей… А Смядынь пусть достанется другому! Разве это плохо?
– Смядынь? – поднял голову князь Роман. – Разве ты оставишь мне это родовое поместье и не отберёшь его в казну?
– Зачем? – усмехнулся Иван Александрович. – Мне не нужна твоя Смядынь, пусть останется за твоими детьми. А я подыщу своим сыновьям другие городки и волости!
– Это правильно! – громко сказал епископ, глядя с улыбкой на князя Романа. – Пора тебе, сын мой, уезжать в Брянск!
– Ну, что ж, – вздохнул князь Роман, – если такое советует сам владыка и его поддерживает мой славный племянник, щедрый и ласковый, Иван, тогда поеду без колебаний!
И князь Роман Глебович, прихватив с собой жену и старшего сына Дмитрия, выехал в середине марта 1314 года со своей небольшой, в двести копий, дружиной в недалёкий заснеженный Брянск.
Младшего сына Василия он оставил княжить на Смядыни, под Смоленском, передав ему весь свой двор – немногочисленных бояр и домашнюю челядь, а также половину дружины.
Двадцатилетний, недавно женатый князь Василий Романович с радостью принял такой подарок отца, а вот старший сын князя Романа, Дмитрий, двадцати семи лет, был очень недоволен: грустным и подавленным ехал он со своей молодой женой «в лесную глушь». С отцом он, однако, спорить не решился. – Нет смысла сердить его, – рассуждал он. – Старший лучше видит, что надо делать!
– Не горюй, сынок! – подбадривал его отец, ехавший рядом на породистом вороном коне. – Я уже стар, и неизвестно, как Господь распорядится моей жизнью! А если я умру, тогда этот богатый и сильный Брянск достанется тебе!
– Господи, сохрани! – перекрестился Дмитрий Романович, услышав эти слова. – Не торопись умирать, батюшка, и живи до ста лет! Мне ничего не надо, лишь бы ты был жив и здоров!   
Смоленские князья въехали в Брянск под звон колоколов.
– Да благословит тебя Господь, князь Роман! – сказал епископ Арсений, крестя седую голову князя.
– Хлеб и соль! – хором прокричали брянские бояре.
Уже на следующий день после торжественного пира князь Роман хотел венчаться на княжение, но епископ Арсений отговорил его. – Тебе надо, сын мой, – сказал владыка, – ехать в татарскую Орду и получить от царя Узбека грамотку! Венчание никуда от тебя не уйдёт, а вот татарского царя обижать не следует! Мало что мы этого не хотим, но так определил наш Господь. Если татарский царь узнает о венчании от недобрых людей или чужеземных купцов, он непременно рассердится! Зачем нам это нужно, если мы знаем завещание покойного Василия? А наш государь, славный Узбек, не откажет воле своего верного человека! Поезжай, сын мой!
– Придётся ехать в Орду! – пробормотал с горечью Роман Глебович. – Вот уж чего бы не хотелось…
И он стал собираться в дорогу.
К середине мая, когда установилась тёплая и сухая погода, князь в сопровождении сына Дмитрия, троих верных бояр, в числе которых пребывал Мирко Стойкович, сотни своих лучших дружинников выехал в Сарай, благополучно туда добрался и устроился в большой гостевой юрте, ожидая ханского приёма.
Молодой татарский правитель не спешил. Лишь через две недели, после того, как его денежники пересчитали сданный брянским боярином Мирко «выход» и сарайские муллы определили благоприятный день приёма, он вызвал через своих рабов русских князей во дворец.
…Вот и стоял перед ханским троном Роман Глебович, с тревогой вслушиваясь в дворцовую тишину.
Наконец, молодой хан зевнул и, подняв голову, посмотрел вниз на склонённые перед ним тела. – Ладно, Ромэнэ, – сказал он вдруг своим чистым звонким голосом. – Я принимаю твой «выход» и скромные подарки! Подними же башку и покажи своё лицо!
Князь Роман, не вставая с колен, выпрямился и встретился взглядом с татарским ханом. – Какой же красивый лицом этот бусурманский царь! – подумал он, молча разглядывая черноглазого румяного юношу. – Какие чудесные брови! Дугой! Как у чужеземной красавицы!
– Так ты уже старик, – покачал головой царственный юноша, – и хоть не дряхлый, но совсем седой! Неужели это правда, что сам Вэсилэ завещал тебе этот город?
– Правда, государь, – ответил, качая головой, князь Роман на неплохом татарском. – На этот счёт есть грамотка, написанная нашим владыкой Арсением… Я передал эту грамотку твоим верным людям!
– Это так, Субуди? – вопросил молодой хан, повернувшись к своему собеседнику. – Есть такой ярлык?
–  Так, государь, – кивнул головой Субуди. – Мы прочитали этот немногословный ярлык: этот поп урус просит тебя утвердить завещание покойного Вэсилэ! Ты не желаешь посмотреть на его письмо?
– Нет, не желаю! – усмехнулся хан Узбек. – Я верю твоим словам. У меня нет сомнения в твоей искренности. Каково твоё мнение на это, мой верный Субуди?
– Тебе решать, государь, – сказал Субуди, проведя по длинной, но жидкой бороде ладонями, – однако я осмелюсь сказать несколько слов. Этот коназ Ромэнэ привёз сюда полноценный «выход» и щедрые подарки. Он верно служит тебе и всему нашему ханству… А поскольку есть и завещание покойного Вэсилэ в пользу этого Ромэнэ, то у меня нет никакого сомнения в его законном праве!
– А что скажешь ты, мой славный наставник? – обратился хан Узбек к имаму Ахмату, нетерпеливо перебиравшему крупные янтарные бусины-чётки. – Ты согласен с моим советником?
– Согласен, государь, – сказал, глядя перед собой, имам Ахмат. – Пусть же этот старик Ромэнэ владеет тем глухим Брэнэ… Я не против этого старика.
– Все согласны со сказанным? – громко спросил хан Узбек, вглядываясь в лица своих остальных подданных. – Неужели никто не против?
– Согласны, согласны, государь, – пробормотали со всех сторон знатные татары.
– Ну, тогда ступай, коназ Ромэнэ, в гостевую юрту и жди там ярлык от меня. А когда получишь свою бумагу, тогда уезжай с миром в свой Брэнэ, – поднял руку молодой хан.
– Благодарю тебя, государь! – весело сказал, вставая, князь Роман Глебович. – Многих тебе лет и крепкого здоровья, наш справедливый царь! – И он вместе со вставшим с колен сыном Дмитрием низко, до земли, поклонился и быстро, стараясь не поворачиваться к ордынскому хану задом, попятился к выходу.
…Вечером князь Роман принимал в своей большой гостевой юрте купца Мирко Стойковича. Князь полусидел на мягком татарском диване и внимательно слушал своего верного слугу. Купец Мирко, сидевший напротив князя на небольшой, обложенной подушками скамье, важно, с достоинством, докладывал. – Я нынче побывал, батюшка князь, у Субуди-сайда, – говорил он, не торопясь, – и видел всю его семью. Я преподнёс всем подарки. Так, супруге Субуди, Сумэр-хатун, я подарил бусы с синими камнями, а другим его жёнам и дочерям – серебряные серьги или браслеты. Не поскупился я и на подарки его сыновьям, особенно его старшему сыну Тугучи, который уже стал важным человеком при государе…
– Да, дороговато обходятся нашей казне твои друзья! – покачал головой князь Роман. – Тянет почти на полсотни гривен…
– О, батюшка, – улыбнулся Мирко Стойкович, – это не такое большое разорение! Слава Господу, что в твоей казне немало серебра! И  море-озеро бесценных мехов! А эти сарайские люди, обладающие большой властью, нам очень нужны! Один только их бусурманский поп Ахмат чего стоит! Неужели  ты не видел его в царском дворце?
– Это тот, в зелёном халате, расписанном полумесяцами, с большой белой чалмой? – усмехнулся князь Роман.
– Да, это он! – кивнул головой купец Мирко. – В тот самый день, когда мы сюда приехали, я отнёс половину нашего серебра, предназначенного на подарки, этому имаму… Неужели ты не догадался, батюшка, что мы так быстро решили твоё дело только с помощью серебра?
– Догадался, – пробормотал князь Роман. – Ни один знатный татарин не сказал ничего плохого против меня… Благодарю тебя, Мирко, за твою верную службу. Не зря ты, славный купец, стал благородным боярином, а не простым дураком!
Неожиданно отворилась входная дверь, и в княжескую юрту вбежал молодой слуга. – Батюшка-князь! – вскричал он, волнуясь. – К тебе идёт великий князь Михаил Тверской!
– Удивительно, Бенко! – воскликнул Роман Глебович. – Пусть же входит сюда молодой князь Михаил Ярославич! Я давно не видел этого славного воина! И позови других слуг, чтобы принесли сюда тяжёлую скамью!
Князь Михаил вошёл в юрту вместе с сыном князя Романа, Дмитрием. – Здравствуй, брат! – громко сказал он и, подойдя к сидевшему на диване брянскому князю, поклонился.
– Здравствуй и ты, Михаил! – весело ответил князь Роман, встал и, приблизившись к тверскому князю, обнял его, троекратно целуя.
В это время слуги поспешно внесли длинную скамью с удобной спинкой и поставили её прямо напротив дивана своего князя. Мирко Стойкович стоял, глядя во все глаза на великого суздальского и тверского князя. Его скамью, освободив от подушек, слуги быстро вынесли вон, а подушки переложили на новую, большую скамью.
Михаил Ярославович был одет в богатый татарский шёлковый халат синего цвета, из-под которого выбивалась его алая княжеская мантия, и виднелись загнутые носками кверху татарские же туфли, обшитые китайским шёлком, тоже синие, блестевшие при свете восковых свечей и переливавшиеся всеми цветами радуги. На голове у князя возвышалась обычная летняя княжеская шапка из алой парчи, окантованная тонкой полоской из куньего меха. Несмотря на то, что Михаил Тверской не превосходил ростом ни князя Романа, ни его сына Дмитрия, вид он производил внушительный: это был могучий широкоплечий мужчина, гордо державший свою красивую голову.
– На вид ему около пятидесяти лет, – подумал Мирко Стойкович, – а виски уже – белые, как снег, и борода блистает серебром! Но намного моложе нашего князя! И сила у него немалая!
– Это – мой верный боярин, Мирко Стойкович, – сказал князь Роман, представляя гостю своего собеседника. – Он возит сюда, в Сарай, мой «выход»!
– Рад познакомиться с твоим славным человеком! – небрежно кивнул головой Михаил Ярославович, отвечая на низкий поклон брянского боярина, и сразу же уселся на большую мягкую подушку, лежавшую на середине скамьи.
– Садитесь же рядом, сынок и Мирко, – указал жестом руки на ту же скамью князь Роман, делая вид, что не замечает брезгливой гримасы на лице своего высокого гостя. – Всем хватит места!
Молодой Дмитрий Романович уселся рядом с великим князем Михаилом, а с краю к ним пристроился Мирко Стойкович.
– Я пришёл к тебе, Роман, с поздравлениями, – сказал, высокомерно улыбаясь, Михаил Ярославович. – Я только что сюда приехал и узнал о твоём успехе!
– Благодарю, брат, – усмехнулся Роман Глебович, – однако я уже староват для удельного князя! Меня еле уговорили!
– Петух не стар, если топчет молодых кур! – весело бросил великий суздальский и тверской князь. – Ты достаточно воевал, Роман, и добился большой славы. Тебе давно пора иметь свой богатый удел! Если кто и заслужил это, так только ты, мой брат!
– Твоими устами да мёд пить! – промолвил князь Роман. – А что ты пришёл сюда так поспешно и в страшную жару? Неужели случилась какая-то беда?
– Да так уж, Роман,  – покачал головой князь Михаил. – Поездки в Орду – дело привычное для нас, залесских князей. Это только вы, брянские князья, свободны от этой повинности!
– Нет, мой брат, – грустно ответил Роман Брянский. – Ещё мой покойный племянник, Василий Храбрый, каждый год приезжал сюда… Было, правда и так, при царе Тохтэ, что он не посещал Сарай… Но это было редко… Князь Василий не раз сражался за своего царя… И государь, порой, прощал ему многое… А как тебе, брат мой, сидится на владимирском «столе»?
– Нечем похвастать, – пробормотал Михаил Ярославович. Его большие синие глаза как-то разом потускнели, а крупный орлиный нос как будто покраснел. – Нет покоя от Юрия Данилыча! Этот мелочный князь не желает признавать мою великокняжескую власть! Этот Юрий часто ездит сюда, к молодому царю, и подаёт на меня бесчисленные жалобы! То требует от меня какой-нибудь городок, то протягивает свою медвежью руку к Великому Новгороду! Он – настоящий разбойник и злодей! Безжалостно разоряет мою казну! Вот опять придётся заминать его жалобу полновесным серебром! А где запастись этим серебром? И за грамотку, или ярлык, придётся заплатить вдвое больше прежнего! Иначе этот Юрий завладеет Владимиром!
– Да, нелёгкая у тебя судьба, брат! – посочувствовал князь Роман. – Этот Юрий – опасная заноза! Как мы недавно узнали, он протягивал свои руки даже до Брянска и погубил моего бесславного брата Святослава!
– Вот так, брат, – кивнул головой князь Михаил. – Выходит, этот Юрий – наш общий враг! И почему бы нам не соединить наши силы против этого злодея и не сокрушить его?
– Это, брат, не такое простое дело, – пробормотал Роман Глебович. – Надо хорошо подумать…
– А что тут думать, батюшка? – возразил Дмитрий Романович, улыбаясь. – Мы уже договорились с Михаилом Ярославичем и, когда ему будет надо, я приду к нему на помощь с дружиной против злобной Москвы!
– Ну, если будет надо, – поморщился брянский князь, – тогда и решим, а пока…
Так и ушёл к себе на подворье великий князь Михаил, ничего не добившись от Романа Глебовича. – Эх, ладно, – думал он, раздосадованный, про себя. – Вот когда клюнет петух Романа в его тайное место, тогда сам ко мне прибежит!
 – Ты не настолько молод, Дмитрий, – с укоризной выговаривал сыну князь Роман, – чтобы принимать поспешные решения! Разве ты не видишь, какую беду вызывают эти князья – Михаил Тверской и Юрий Московский? Они попеременно ездят с доносами к молодому царю! Это очень плохо, и нечего нам, брянским людям, лезть в такую грязь! Тут не серебром пахнет, а жаркой кровью! Пусть же сами расхлёбывают свою кровавую кашу! Нечего вовлекать сюда наш славный Брянск!
Ночью, лёжа на своём широком, мягком ложе, князь размышлял. – Я не позволю втянуть свою землю в напрасную беду! – сказал он себе, чувствуя свою правоту. – Пора уж в старости отказаться от всех житейских глупостей. Этот Михаил сравнил меня с петухом, курощупом… Проявил такое бесстыдство! Где уж мне до молодого петуха? – вздохнул князь. – Я уже так постарел, что мне теперь не до жёнок… Ох, если бы вернуть молодую силушку…
В это время скрипнула дверь, и в княжеский покой кто-то тихонько вошёл.
– Это ты здесь бродишь, Бенко? – буркнул недовольный князь Роман. – Зачем беспокоишь меня? 
– Это не Бенко, княже, – тихонько сказала молоденькая девушка, приближаясь к княжескому ложу. – Это – я, Есенка, пленница мурзы Кавгадыя… Прислана к тебе по его приказу…
– Зачем? – пробурчал подскочивший князь. – Я накажу бестолкового Бенко! Как он посмел пропустить тебя? Я уже стар для молодых девиц!
– В таких делах не бывает стариков! – весело промолвила девушка, и не успел князь опомниться, как она, сбросив с себя лёгкий серый халат и оставшись нагишом, молнией проникла под княжеское одеяло.
– Охо-хо! – закряхтел взволнованный князь, чувствуя на своём теле нежные, умелые руки. – Какие сладкие губы!
– А ты ещё говоришь о своей старости! – проворковала Есенка, плотно прижимаясь к князю. – Твоя сила настолько велика, что я испугалась, как бы ты не разорвал меня своей небывалой плотью!
– Не бойся, моя сладкая лада! – простонал князь, чувствуя непреодолимое желание и буквально набрасываясь на большегрудую, длинноногую красавицу.
– Ах! Ох! – застонала Есенка, почувствовав в себе здоровенного мужчину. – Ну, и велик же ты, батюшка, как молодой конь!
– Выходит, я не такой уже старый! – думал, ликуя, князь Роман, покачиваясь над неожиданной возлюбленной. – Ох, и угодил же мне этот славный татарин Кавгадый!


Г   Л   А   В   А   2

З А Б О Т Ы  М О С К О В С К О Г О  К Н Я З Я

Московский князь Юрий Даниилович принимал у себя в «тайницкой» теремной комнате князя Фёдора Ржевского.
Сидя в большом, удобном, резного дуба кресле, князь Юрий внимательно и терпеливо слушал сбивчивую, грубую речь своего союзника. С кряхтением, запинаясь и повторяя свои излюбленные слова «ужо», «тама», «тако», Фёдор Святославович подробно рассказывал о своём походе на Новгород.
Как известно, этот поход был инспирирован самими новгородцами, недавно ограбленными великим суздальским князем Михаилом Ярославовичем, который, нуждаясь в деньгах, потребовал от них непомерную сумму. Князю Михаилу были нужны большие деньги для выплат ордынскому хану. Дорого обошёлся владимиро-суздальской, тверской и новгородской землям великокняжеский ярлык! И особенно новгородцам! Владимиро-суздальская земля была настолько истощена поборами и татарскими набегами, что взять с неё было почти нечего. Свою родовую Тверь князь Михаил берёг, а вот Великий Новгород он не пожалел: после затяжных ратных манёвров в новгородских пограничных городках и, особенно, в Торжке, отрезав русский север от южных земель, снабжавших новгородцев хлебом, он заставил их раскошелиться, выжав несметную сумму серебром. Опасаясь, что если такие поборы от князя Михаила станут делом обычным, новгородцы решили не уступать и снова попросили помощи у злейшего врага Михаила Ярославовича – князя Юрия Московского
– Приди к нам, славный господин, владей нами, – говорили новгородские послы в Москве, – и соблюдай законы Ярослава, чтобы не разорять наш несчастный город!
– Этого не бойтесь! – заверил их князь Юрий. – Я ничего не возьму больше того, что установил Ярослав и, если будет надо, окажу вам без лишних слов военную помощь.
И он послал в Новгород своего друга и союзника князя Фёдора, сына покойного Святослава Глебовича Можайского, с московским войском.
После гибели Святослава Глебовича, павшего в сражении с татарским войском под Брянском в 1310 году, городок Можайск унаследовал его старший сын Глеб, а Фёдор, младший сын, был вынужден довольствоваться небольшим городком Ржевой.
Когда же умер вяземский князь Андрей, его города Вязьму и Дорогобуж, формально входившие в состав Смоленского княжества, хитростью заполучил Глеб Святославович, а Фёдор Ржевский переехал в Можайск.
Князь Глеб Святославович, сохраняя видимость дружбы с великим смоленским князем Иваном Александровичем, своим двоюродным братом, неоднократно являлся к его двору в Смоленск, привозил с собой подарки и определённую, весьма скромную плату, оговоренную раньше, за свои города, как часть ордынского «выхода», и таким образом удерживал за собой довольно хлебные городки и волости.
Великий смоленский князь, довольный сохранением целостности своего удела, смотрел сквозь пальцы на активную дружбу Глеба Святославовича с Москвой. Князь же Фёдор Ржевский, фактически, перешёл на службу Юрию Московскому, а в городках Ржеве и Можайске посадил московских ратников и воевод, довольствуясь лишь скромными подарками от своего московского сюзерена.
Вот и теперь, летом 1314 года, он беспрекословно выехал по указанию Юрия Данииловича на север. Московская рать, ведомая князем Фёдором, быстро прошла, не встречая сопротивления, новгородские городки и приблизилась к Великому Новгороду. Разместив войско неподалёку от города, князь Фёдор с двумя сотнями отборных дружинников вошёл в городскую крепость и потребовал от новгородской знати немедленной выдачи наместников великого князя Михаила. Несчастные тверичи попытались бежать, но, с помощью новгородцев, князь Фёдор «перехватил злодеев» и бросил их в оковах в темницу. Однако он недолго «просидел» в Новгороде. Вскоре до него дошли сведения, что сын Михаила Ярославовича, пребывавшего в Орде, Дмитрий, с большим войском пошёл в поход на север.
Опережая события, Фёдор Ржевский двинулся ему навстречу. К московскому войску присоединились и новгородцы, вёзшие в обозе закованных «в железа» тверских наместников. Объединённое войско подошло к Волге. Но переправиться на другой берег не успело: там уже стояли стройными рядами тверские полки, сверкавшие своими безупречно очищенными, отточенными мечами и наконечниками копий.
Сомкнутые ряды сильного, хорошо обученного войска тверичей охладили пыл доселе воинственных новгородцев, и они не только сами не решились на переправу, но также помешали сделать это московским полкам.
– У тверичей бесчисленное войско, – говорили князю Фёдору новгородские бояре, – и поэтому нет смысла терять наших воинов…
Несмотря на то, что Фёдор Святославович очень хотел отличиться перед князем Юрием, он, тем не менее, понимал, что с малым московским войском принимать бой бессмысленно. Так и простояли на разных берегах великой реки обе рати до самых морозов. Наконец, нетерпеливые новгородцы не выдержали и предложили Фёдору Святославовичу начать переговоры с тверичами, а когда он наотрез отказался, тайно послали к князю Дмитрию Тверскому своих людей, вернули ему захваченных в московский плен бывших наместников-бояр и заключили «мир», пообещав сохранять прежнюю покорность великому князю Михаилу Ярославовичу.
– Они так хитро и тайно всё обделали, – завершил свой доклад князь Фёдор, – что я увидел только пыль от уходящего тверского войска и…э-э-э…довольные лица новгородских бояр…э-э-э… Тогда я пришёл в гнев и громко обругал этих лицемеров…
– Да, напрасно мы связались с этими новгородцами, если они такие лживые! – покачал головой Юрий Даниилович, выслушав своего воеводу. – Здесь в Москве говорили одно, а когда петух клюнул их в зад – забздели! Зачем морочили мне голову? Хорошо ещё, что войско не пострадало и ты смог привезти хоть сколько серебра... Что поделаешь, если Господь не дал нам удачи! А ведь князь Михаил всё ещё в Орде… Выходит, этот Дмитрий Тверской – горячий воин! Надо было его проучить! Но не получилось: не хватило умишка… Эка досада! А Михаил, тем временем, строит мне козни в Орде… Люди рассказывали, – князь Юрий прищурился и перешёл на шёпот, – что этот непутёвый Михаил там, в Сарае, ходил к новому брянскому князю Роману Глебовичу и предлагал ему заключить против меня союз…
– Неужели? – вскинул брови князь Фёдор. – Нам не хватает только этого проклятого Брянска!
– Но, слава Богу, как говорят, брянский князь не пошёл на этот неправедный союз, – усмехнулся Юрий Даниилович. – Старый Роман очень осторожен и хитёр, как лис! Побоялся даже венчаться без царского разрешения и сразу же отправился в Орду…
– Говорят, что мой дядька Роман очень скромен, – покачал головой князь Фёдор, – и…э-э-э…там, не хотел брать ни один удел… А тут…э-э-э…завладел аж богатым Брянском! Вот почему он сидел себе и помалкивал: дожидался завидной доли!
– Это неправда, брат мой, – возразил Юрий Московский. – Он тогда уступил своё право племяннику – Василию Храброму! Оно, конечно, сам царь Тохтэ был за того Василия, и Роман не стал перечить царской воле… Однако он – отличный воин и человек чести… Это все знают!
– Пусть он великий воин и верный своему слову человек, – грустно усмехнулся князь Фёдор, – однако вот не почтил моего покойного батюшку Святослава ни памятью, ни добрым словом! А ведь мой батюшка погиб в жестоком сражении по злой воле этого Василия Храброго… И мы не слышим ни слова осуждения или сочувствия ни из Смоленска, ни из этого злосчастного Брянска…
– Это так, брат, – кивнул головой князь Юрий. – Старый Роман мог бы и на этот раз уступить брянский «стол» племяннику! Хотя бы твоему старшему брату Глебу, сыну славного покойника… Это было бы проявлением уважения к памяти отважного воина Святослава… Да что теперь говорить? Романа уже венчали в богатом Брянске на княжение! Значит, спорить уже не о чем!
– Однако же…э-э-э…тот Роман Глебыч уже стар, – буркнул Фёдор Ржевский. – Ему уже, поди, под семьдесят… Он долго не протянет. А там, кто знает, может Господь и осчастливит моего брата Глеба или меня, и мы получим тот заветный Брянск…
– Всё может быть, – улыбнулся Юрий Даниилович. – Будет и на нашей стороне праздник! Подождём…
В это время в комнату вбежал молоденький княжеский слуга. – Великий государь! – крикнул он. – Сюда приехали новгородские бояре! Они стоят с телегами на твоём подворье! С ними новгородский владыка… Просятся к тебе!
– Вот, бесстыжие! – возмутился князь Юрий. – Сущие стручки! Не успели предать меня молодому Дмитрию, а уже тут – со сладкими словами? Неужели не договорились? Любопытно! Тогда позови-ка, Буян, моего братца Иванушку, – князь повернулся к слуге, – и впусти сюда этих новгородских послов, сразу же вслед за Иваном. Послушаем их и поговорим!
– Слушаюсь, батюшка! – прокричал молодой слуга и выбежал в простенок.
Вскоре в «тайницкий покой» вошёл князь Иван Даниилович, низко поклонился брату, также почтительно поприветствовал он князя Фёдора.
– Садись, брат, – князь Юрий указал рукой на скамью, стоявшую справа от его кресла, – рядком с нашим верным князем Фёдором. Послушаем сейчас новгородцев и обсудим их слова…
Новгородские бояре, одетые в богатые медвежьи шубы, возглавляемые архиепископом Давыдом, тихо вошли, склонив головы, обнажённые от длинных бобровых шапок. Один владыка лишь слегка наклонил голову и быстро перекрестил князя Юрия. – Благослови тебя Господь, сын мой, – сказал он и также перекрестил сидевших на скамье князей.
– Здравствуй, владыка Давыд! – весело сказал князь Юрий, делая вид, что ничего не произошло. – С чем сюда пожаловал? Неужели только с благословением?
– Прости нас, славный князь Юрий! – громко сказал священник. – Наши бояре не ведали, что творили! За это их строго и справедливо осудили горожане Великого Новгорода! Мы не поддержали их несправедливый мирный договор со злобной Тверью! Наши лучшие люди подтвердили свою прежнюю волю и вновь зовут тебя к себе, на новгородское княжение!
– Неужели это так, бояре? – вопросил князь Юрий.
– Так, наш господин!! – хором прокричали новгородцы. – Мы всегда рады видеть тебя на нашем княжении!
– Что ты на это скажешь, мой брат Иван? – повернул голову вправо князь Юрий. – Стоит ли нам связываться с новгородцами?
– Я скажу только одно брат, – усмехнулся князь Иван. – Надо бы послать этих новгородских бояр на собачий дрын! Зачем нам их «стол», если придётся вести тяжёлую войну с Тверью? Где мы возьмём столько серебра на военные расходы? Нам не надо новгородское серебро, если оно уйдёт без остатка на жестокую войну… Да и людей потеряем немало…
– Мы дадим столько серебра, сколько будет нужно! – громко буркнул один из новгородских бояр, видимо, самый старший. – И не только на войну, но и весь «выход» князя Михаила! А, кроме того, будут подарки…
– «Выход» Михаила? – поднял брови Иван Даниилович. – И это правда?
– Да, правда! – подтвердил новгородский архиепископ.
– Истинная правда! – хором пробасили бояре.
– Ну, что ж, брат, – громко сказал Иван Даниилович, вставая и кланяясь князю Юрию, – теперь я вижу небольшую выгоду!
– Тогда, брат, – кивнул головой князь Юрий, – иди к себе с Господом! И вы, бояре, и ты, владыка Давыд, тоже идите к себе на подворья! А завтра я дам вам свой ответ!
– Благослови тебя, Господь! – сказал на прощание новгородский архиепископ.
– Ну, если так и весь тверской «выход» перейдёт Москве, – сказал князь Юрий Фёдору Ржевскому, когда они остались одни, – тогда я сам, пожалуй, пойду в Новгород и прихвачу с собой брата Афанасия! Пусть лучше он, а не хитроумный Ивашка Калита, там наместничает! Вот и посмотрим, насколько правдивы новгородцы… Иван же мне тут, в Москве, нужен, как мой заместитель…
В это время князь Иван Даниилович беседовал во дворе с новгородским владыкой.
– Я обещал тебе, святой отец, поддержку перед братом и свои слова оправдал! Жди теперь моего брата: он сам объявится в вашем богатом городе!
– Благодарю тебя, сын мой, – склонил голову седовласый архиепископ. – Я не зря пожаловал тебе первому щедрые подарки. За мной осталась только гривна серебра… Подожди до завтра, до решения князя Юрия!


Г   Л   А   В   А   3

Н А С Т А В Л Е Н И Я   Е П И С К О П А   А Р С Е Н И Я

– Испей-ка, владыка, моего доброго медка, – сказал, улыбаясь, князь Роман Глебович, подавая знак рукой своей ключнице, чтобы она поднесла чашу с ароматным напитком его собеседнику, – и успокой свою душу от тревожных мыслей. Нет никаких поводов для беспокойства! Мы вновь договорились с татарами, слава Господу!
Красивая молодая ключница князя Есенка, грациозно поклонившись епископу Арсению, протянула ему чашу.
Князь Роман с тихой радостью смотрел на девушку. Вот уже второй год пошёл, как он привёз прелестную Есенку из далёкой Орды. Много серебра пришлось заплатить за неё хитрому мурзе Кавгадыю. Последний долго торговался и, наконец, выжав из князя цену десятка молодых рабов, как бы снизошёл до него, согласившись отдать девушку.
Что только не говорили князю Роману его верные слуги, как только не пытались они помешать той сделке – всё было бесполезно!
– Этот Кавгадый – коварен и лжив, – говорил своему брянскому князю его боярин Мирко Стойкович, – и ловко торгует своими пленниками! Он сам не любит русских жёнок, но тщательно обучает их разным любовным премудростям. Мне рассказывал славный Субуди, что этот Кавгадый добывает молодых жёнок не только в набегах, но и скупает их у других татар. Если какой-нибудь воевода возвращается из очередного набега с большим числом пленниц, этот мурза скупает у него их за бесценок, потому что татарские воины спешат поскорей избавиться от своего ясыря из-за больших расходов на содержание и угрозы резкого падения цен на рабов. Он не брезгует даже исхудавшими клячами, пребывающими на смертном одре! Его люди хорошо заботятся об этих пленницах: вылечивают болезни и досыта кормят. А от этого даже самые неказистые жёнки хорошеют лицами и распускаются, как цветы, пленяя своей красотой. Ну, а потом люди Кавгадыя обучают этих девок искусству любви и телесным ласкам! И девицы становятся ещё привлекательней своими формами: станом, задом и грудями… А когда в Сарай прибывают князья с боярами или богатые купцы, этот татарский вельможа, воспользовавшись их скукой и усталостью, подсылает им ночью в постель ту или иную красотку, вводя их в соблазн! Вся Орда знает о таких делах Кавгадыя. Даже молодой царь посмеивается над ним! Не попадайся на его удочку, славный князь!
– Разве ко мне не приходили разные девицы, батюшка? – вторил боярину княжеский сын Дмитрий. – Молодые красавицы ублажали меня каждую ночь! И я платил им за это лишь горстку серебра… Но чтобы совсем выкупать?! Неужели там, в русской земле, нам не хватает своих жёнок? В нашем Брянске столько таких прелестниц, что здесь никому и не снились!
– Это тебе, сынок, молодому, легко говорить такое! – возражал тогда князь. – Я знаю, какое прозвище дали тебе красные девицы ещё в Смядыни и Смоленске! Разве не они назвали тебя «Красивым»? И сколько прелестниц по тебе вздыхали? Ты сам не пропустишь ни одной красивой девицы! Зачем же даёшь своему батюшке такие нескромные советы? Я не настолько молод, чтобы проявить старческую скуку и бесчувствие и не оценить чудную красоту. Ни моя супруга, ни другие красивые жёнки не вызывают у меня горячего желания… А вот эта девица, Есенка, без труда разжигает мою страсть и радует моё тело! Я не упущу этот Божий дар! – И он, отказавшись слушать доводы всех прочих своих людей и даже священников, решительно направился с богатыми дарами к Кавгадыю.
Татарский мурза, добившись своего и сбыв с рук очередную пленницу, остался чрезвычайно доволен.
– Это – безупречный невод для коназов или купцов урусов! – радовался он. – Удаётся сбывать самых дешёвых девок за хорошую цену! А вот наши люди плохо берут этот товар: им не нравятся белокожие девки со светлыми волосами и водянистыми глазами! Не хочется продавать их и чужеземным купцам за ничтожную цену! Я даже не думал, что эта грудастая девка так западёт в душу старому коназу Ромэнэ! Мне казалось, что он заплатит лишь за временное пользование красоткой, как его сын Дэмитрэ, а тут – такая удача! Видимо, этот коназ Ромэнэ – человек нескупой и сговорчивый! Не зря он носит такое имя! Ромэнэ! – Кавгадый прищурился. – И тоже коназ из Брэнэ! Я помню одного Ромэнэ… Может он его батюшка или дед? Однако же он сын Гэлэба… Значит не того Ромэнэ… Видимо, какой-то его родственник! Всем известно, какой был преданный нашему государю тот известный Ромэнэ из Брэнэ. Его любили все наши знатные люди! Вот и этот Ромэнэ – очень хороший человек! Ох, как порадовал меня этот славный урус!
Ни князь Роман Глебович, ни его бояре, ни сарайские священники не знали, что дорогая покупка, осуждаемая всеми, не была ошибкой, но лишь счастливым обстоятельством: таким способом брянский князь нажил себе не только влиятельного друга и покровителя Кавгадыя, но также уважение и славу среди многочисленных знатных друзей последнего. 
Счастлива была и увезённая в далёкий лесной Брянск бывшая пленница, рязанская девушка Есенка. – Ты не хочешь домой, к своим батюшке и матушке, девица? – спрашивал её возвращавшийся назад князь Роман, жарко целуя и обнимая в походной телеге. – Это возможно! Только скажи!
– Мне ничего не нужно, кроме твоей близости! – шептала белокурая красавица. – Я тебя очень люблю, князь Роман!
И вот теперь она стояла перед черниговским владыкой Арсением, ожидая, когда тот выпьет предложенный напиток.
– Хорош твой медок, сын мой! – пробасил высокий священник, возвращая Есенке большую серебряную чашу и укоризненно поглядывая  на девушку.
– Иди же, Есенка, – махнул рукой князь, – и займись своими делами. А нам с владыкой надо поговорить!
Как только княжеская ключница удалилась, брянский князь, удобно усевшись в большом чёрном кресле, подробно рассказал о своей второй поездке в Орду. На этот раз он вновь добирался до татарской столицы вместе с сыном Дмитрием и боярином Мирко Стойковичем. Они не застали молодого хана Узбека: он уехал на летнее кочевье в далёкие степи. Пришлось сидеть, ожидая ордынского хана, в большой гостевой юрте и лишь периодически оживляясь, когда в гости к брянскому князю приходили уже знакомые татарские вельможи, оставшиеся в Сарае. С ними было веселей. Князь Роман достаточно хорошо владел татарским языком, чтобы поддерживать беседу. К тому же он был человеком добродушным, в подпитии приходил в весёлое расположение духа и буквально восхвалял окружавших его вельмож. Те же были просто в восторге от русского князя!
Наконец, прибыл из далёких степей хан Узбек, но брянского князя не принял. –Молодой государь очень занят, – сказал, посетив гостевую юрту, мурза Кавгадый. – Поэтому можешь спокойно возвращаться в свой Брэнэ-бузург! Ты вовремя и полностью доставил свой «выход», чем обрадовал государя. Он не хочет вызывать тебя на приём только для поучений! Ты уже не молод и достаточно умудрён самой жизнью!
– Благодарю тебя, почтенный вельможа! – весело ответил Роман Глебович. – Тогда посиди в моей юрте и отведай со мной хлеба-соли!
Кавгадый не отказался и разделил трапезу русского князя.
– Хочешь, я найду тебе ещё одну видную жёнку? – спросил татарский мурза, прихлёбывая из серебряной чаши греческое вино. – У меня есть хорошие девки, получше той твоей красотки…
– Твоими бы устами да мёд пить и сладкие вина! – весело ответил князь Роман. – Ты так угодил мне той девицей, что мне ничего лучшего уже не надо! Прими же от меня этот подарок – золотой перстень с чудесным камнем, защищающим от сглаза, и эту серебряную чашу – от лютого яда! Но девицы мне сейчас не нужны. Славные жёнки и без того каждую ночь посещают меня и моих людей… Мы привыкли к твоим красавицам и поэтому чувствуем себя спокойными и довольными…
– Ну, что ж, – сказал, поморщившись и покачав головой, Кавгадый, – пусть хоть так… И без того мои девки принесли от вас немало серебра. И этого достаточно. Однако я благодарен тебе за щедрые дары! Теперь ты – мой кунак! Жду тебя к себе в гости!
Так князь Роман побывал в юрте Кавгадыя, где гостеприимный хозяин закатил богатый пир.
…Он уезжал назад вместе с карачевским князем Василием и его людьми, как раз прибывшими из далёких степей, где они сопровождали татарскую знать и хана Узбека.
– Пришлось искать в степях царское кочевье, – жаловался брянскому князю Василий Пантелеевич-Святославович, – потому что срочно требовалось выкупить у государя грамоту на удел. Я побывал и на царской охоте и на знатном пиру!
– Неужели у тебя возникли трудности? – спросил князь Роман. – Я слышал о твоих молодых и хитроумных дядьках…
– Это сыновья моего деда, Тит и Адриан… Они пока покорны мне! – буркнул князь Василий. – Их люди вовремя привозят в Карачев весь свой ордынский «выход»! Они ещё не удельные князья, а мои наместники… Но если только зашевелятся, – князь Василий поднял вверх свой большой кулак, – я их враз успокою – до самой смерти! Я нынче в дружбе со многими мурзами, и сам государь похвалил меня! – И он гордо, подняв вверх голову, бросил свой взгляд в бескрайнюю степь и, убаюканный медленной скачкой, откинулся в своём удобном, обитом татарским войлоком седле.
– Вот так я добрался, святой отец, до нашего славного Брянска, без опасностей и дорожных приключений, – подвёл итог своему повествованию князь Роман. – А когда по пути нам встречались какие-нибудь кочевые татары с воинами или сомнительного вида люди, они обходили нас стороной… Так мы доехали до развилки дорог, и Василий Пантелеич ушёл к себе в Карачев… Всё прошло благополучно, слава Господу…
– А были там, в Орде, другие князья? – задумчиво спросил епископ Арсений.
– Там были Юрий Московский, – промолвил брянский князь, – и Михаил Тверской. Но они не приходили ко мне, потому как пребывали в далёкой степи на царском суде. Не знаю, что они там опять не поделили. Но думаю, что спорили из-за великого суздальского княжения. А как их принимал царь, по одному или всех вместе, не знаю. Я же сам ни одного из них не видел. И слава Богу!
– Благослови нас, Господь, и избавь от таких друзей! – перекрестился епископ Арсений. – Однако же, сын мой, насколько ты умён в государственных делах, настолько слаб на плоть! Зачем ты привёз себе в прошлом году эту любовницу? Твоей супруге будет обидно! Из-за этого в твоей семье и ваших душах возникнет сумятица… Отсюда недалеко и до беды… Разве ты не помнишь своего племянника Василия? Да и сыну ты подаёшь недобрый пример… Говорят, что твой Дмитрий так разбаловался, что не пропустит ни одной горячей жёнки или смазливой девицы! Не случилось бы беды, сын мой!
– За это не волнуйся, святой отец! – весело ответил князь Роман. – В моём доме нет никакой сумятицы! И мой сын Дмитрий принимает девиц и красивых жёнок не в своём доме, а в тереме нашего боярина, престарелого Стойко Лепковича… А я занял охотничий терем покойного Василия, где отдыхаю со своей ключницей! А к чему ты упомянул моего племянника?
– Да так, сын мой, – грустно сказал отец Арсений. – Тот покойный князь очень любил одну девицу, обладавшую исключительной красотой. Вот и убила её завистливая соперница! Из-за этого случилось много бед. Князь Василий сильно тосковал по своей зазнобе и едва не проворонил свой Брянск… Он сквозь пальцы смотрел на происки своего дядьки Святослава… И не слушал праведных советов! Да умер ещё не древним стариком! Может это была Божья кара? Берегись, сын мой, храни свою честь, не обижай супругу и упреждай своего сына: девицы уже прозвали его «Красивым»! Все знают, что он красив и строен… Но его супруга тоже очень красива и богата телом… Почему им не жить в любви?
– Ты прав, святой отец, – кивнул головой князь Роман. – Я поговорю с Дмитрием и поучу его жизни. Что же касается моей ключницы, то я не вижу здесь большого греха… Даже наоборот, моя жизнь от неё стала только краше и веселей… Мы уже давно не спали с моей супругой… Задолго до этой девицы… За что же винить эту Есенку? Я не стал бы обижать мою супругу, если бы она поддерживала моё мужское желание. Ну, а если она не хочет быть желанной на ложе, предаваясь праведным речам и молитвам? Тогда пусть делает, как ей нравится! Тогда какие тут обиды? А если будут какие-то козни против моей ключницы, я их немедленно пресеку! Я учту твой полезный совет, святой отец, и поговорю со своими слугами, чтобы были начеку!


Г   Л   А   В   А   4

С О Б Ы Т И Я   В   Т О Р Ж К Е

– Ох, и затащили вы меня в этот злополучный Торжок! – возмущался брянский купец Брежко Стойкович, сидя за столом в большой трапезной зале городской харчевни и вытирая усы и бороду большим цветастым платком. – Здесь даже меды не сладкие!
– Кто знал, батюшка, – виновато опустил голову старый купец Бурнаш Житоедович, – что приключится такая беда!
– Мы всегда проезжали через этот Торжок по пути в славный Новгород, – ныл другой седовласый купец, Безсон Силович, – и всё шло спокойно!
– Не знаю, – покачал головой крепкий тридцативосьмилетний купец Мордат Нечаевич. – Я не раз путешествовал другой дорогой с почтенными людьми и никогда не встречался с трудностями, а тут послушал вас, как умудрённых жизнью людей, и влип, словно муха в зловонную жижу…
– Ладно бы какая сумятица, – пробормотал Брежко Стойкович. – Этого на нашей несчастной Руси всегда хватает! Однако вот я совсем не ожидал таких поборов от здешней власти! Ещё немного – и совсем останемся без товаров!
– Ты зря повёз свои меха в этот Новгород, Стойкич, – грустно покачал головой Мордат Нечаевич. – Мог бы без особого труда сбыть их в Брянске. Пусть не с такой выгодой, но в накладе бы не остался… 
– Да вот пожадничал, – угрюмо молвил купец Брежко. – Разве мы не купцы, чтобы не желать большей выгоды?
– Так-то оно так, – пробасил Мордат Нечаевич, – однако вон оно, как всё обернулось! Мне-то пока не так плохо: они ещё не добрались до моего мёда… А твои меха – такие же деньги, как серебро!
– О-хо-хо, – простонали остальные, сидевшие за одним столом купцы, также неосмотрительно повёзшие меха на продажу. – Нас совсем разорили!
Зима 1315 года установилась холодная. Но конец декабря был снежным, и купцы, ехавшие в Великий Новгород, рассчитывали на лёгкий санный путь по замёрзшим рекам, озёрам и болотам. Едва же они достигли некогда гостеприимного Торжка, как вдруг ударили сильные морозы, и им пришлось задержаться в ожидании улучшения погоды. Но холод не только не ослаб, но ещё больше усилился: даже птицы, по словам выходивших на улицу горожан, падали с неба, замерзая на лету.
В такой холод, когда, казалось, сама природа пришла в неистовство и нещадно карала всё живое, безумствовали и люди, нёсшие зло и разрушения.
Из далёкой Орды, из бескрайних волжских степей вновь вышли полчища воинственных татар, ведомых великим суздальским и тверским князем Михаилом Ярославовичем.
Последний, благодаря обильному серебру, добился у татарского хана Узбека своей «правды»: молодой хан обвинил Юрия Московского и новгородцев в самоуправстве, незаконной передаче новгородского «стола» «бесчестному Юрку» и повелел наказать виновных.
Как ни удивительно, сам князь Юрий, пребывавший в Сарае, от своих деяний не пострадал: хан Узбек повелел ему выплатить в ханскую казну дополнительную мзду серебром и мехами, а его самого оставил в татарской столице дожидаться подвоза московского серебра.
Разгневанный Михаил Ярославович вёл татарские полчища на «низовую» Русь и жаждал полного разорения московских земель. Однако татарские полководцы, следуя приказам ордынского хана, попридержали пыл великого князя.
– Государь не требовал разорения Мосикэ, – говорил ханский темник Тайтимур.
– Мы можем потерять свои башки за самоуправство! – вторил ему другой воевода – Марал-Хада. – Веди нас лучше на Новэгэрэ-бузург, а там можешь не щадить никого!
– Разве нам не хочется разграбить эти залесские города? – качал головой третий татарский военачальник, Идай-Арслан. – Руки так и чешутся, когда мы проезжаем через эти земли! Но у нас есть указ от славного государя: этого делать нельзя!
Князь Михаил, слушая знатных татар, лихорадочно думал. Уж очень ему не хотелось обрушивать весь гнев татарских полчищ на Новгородчину! – Ну, и что, если молодой царь запретил громить московские земли? – рассуждал он про себя. – Я всегда оправдаюсь, если перегну палку! А разорять Великий Новгород мне совсем невыгодно! Хотелось только попугать! Татары безжалостно выжгут все новгородские города и захватят множество пленников! Где же я тогда, после примирения, возьму нужное серебро? Нам не следовало бы спешить на Торжок или Волок… Хорошо бы, если бы новгородцы узнали о татарском набеге и вышли в «чистое поле», чтобы задержать сыроядцев… А там расплатились бы серебром, и татары были бы довольны: им хватит пленников и на московской земле… Попробую перехитрить татар! Они ведь плохо знают границы наших земель!
Усмехнувшись, Михаил Ярославович остановил татарское войско и приказал свернуть на другую дорогу. Обойдя Москву, вражеская конница устремилась на грабёж московских окраин, прилегавших к Новгородчине.
В переплёт попали и земли московских союзников: город Ростов и близлежавшие волости. Пока татары свирепствовали там, сведения о набеге пришли в Торжок, а затем и в Новгород, и новгородцы получили необходимую временную отсрочку для подготовки большого войска.
Сам князь Афанасий, брат Юрия Московского, сидевший в это время в Новгороде вместе с князем Фёдором Ржевским, возглавил новгородское ополчение. Их хорошо оснащённые и сытые полки быстрым маршем двинулись в Торжок и там расположились, ожидая врага. Город был объявлен пребывающим на осадном положении, и все его обитатели, а также приезжие купцы, вынуждены были безвылазно сидеть в городе, дожидаясь завершения очередной войны великого князя Михаила.
Для прокормления огромного войска требовались деньги, продовольствие и фураж, поэтому городские власти объявили сначала о добровольных взносах на нужды войны, а затем и начали принудительно отнимать не только у горожан, но и у приезжих купцов, серебро и обиходные товары.
В первые дни брянские купцы уплатили по пять гривен серебра, надеясь этим полностью откупиться от военных поборов. Но этого местным властям показалось недостаточно, и пришлось пожертвовать большим. Так, купец Брежко Стойкович потерял целую четверть своих самых лучших запасов пушнины, а у престарелого Бурнаша Житоедовича торжские мздоимцы отняли все запасы куньих шкурок. – Остались только белка и горностай! – сокрушались ограбленные брянские купцы. – С чем теперь ехать в Великий Новгород?
Но и это ещё было не всё!
Как раз в этот день, как только брянские купцы собрались за одним столом в харчевне своего постоялого двора, передовые татарские отряды подошли к стенам Торжка. – Видимо, разорили Москву и все суздальские земли! – пробормотал подошедший к своим брянским постояльцам хозяин харчевни, высокий широкоплечий Твердята Якунович. – А теперь и сюда пожаловали! Там несметные полчища бусурманов! А во главе их войска – сам царь!
– Это неправда, мой господин, – громко сказал кто-то, сидевший у соседнего стола. – Там нет татарского царя!
– Неужели? – покраснел от волнения харчевник. – А кто же тогда ведёт их войско?
– Подойди сюда, добрый человек! – поманил рукой незнакомца Брежко  Стойкович. – И садись сюда, на нашу скамью! Потолкуем о жизни…
– Ладно, мой господин, – сказал, вставая и подходя к купеческому столу, высокий худой монах, одетый в длинную поношенную рясу, накрытую сверху серой, залатанной телогрейкой. Его морщинистое красное лицо только стало отходить от мороза, и большие голубые глаза слезились от напряжения: скудный свет верхних слюдяных окон и небольших сальных свечей, стоявших на столе брянских купцов, едва позволял разглядеть их лица. – Хлеб-соль вам и Божье благословение!
– Благодарим! – ответил Брежко Стойкович. – Садись же! И поведай нам всю правду! А ты, Якунич, – Брежко повернулся лицом к трактирщику, – тащи сюда харчей, крепких медов и доброго пива!
– Слушаюсь, батюшка! – ответствовал хозяин заведения и быстро побежал давать распоряжение своим слугам.
Потребовалось немного времени, чтобы стол брянских купцов был накрыт достаточно богато, и, откушав сытной новгородской похлёбки, пришлый монах начал медленно рассказывать, прихлёбывая пиво из большой деревянной кружки.
Как оказалось, «святой человек» прибыл в Торжок от игумена Свято-Волоцкого монастыря по делам церкви. К тому времени татары уже свирепствовали повсюду. Но бедного, одетого в рубище монаха не тронули.
– Они даже пощадили мою клячонку, – грустно сказал инок Серафим, сообщивший в ходе беседы своё имя, – и только посмеялись надо мной. – Якши, якши, урус, – бормотали они, делая пальцами непристойные жесты! – Им было смешно видеть мою нищету и убожество!
– Неужели они бесчинствуют даже в такой холод? – изумился Мордат Нечаевич. – Разве им, этим окаянным бусурманам, не холодно?
– Их наездники такие горячие, что кажется, будто у них кипит кровь! – покачал головой монах. – А русские люди жестоко страдают! Татары гонят множество пленников! Не видно конца их толпам!
– Да ещё в такой холод! Вот окаянные злодеи! – вмешался в разговор Бурнаш Житоедович. – Сколько невинных людей примут лютую смерть!
– А во главе татар стоит наш великий князь Михаил Ярославич, – продолжал инок Серафим. – Это кара новгородцам за непокорность!
– Вот какая беда! – буркнул стоявший у стола хозяин харчевни. – Не надо было связываться с Юрием Московским! Да ещё посадил в Новгороде этого Афанасия! И вот теперь разоряют поборами наш Торжок! Ох, одна беда не бывает!
– Не стони, Якунич, – буркнул Безсон Силович. – Здесь у нас – большое войско. Город выстоит, и поганые татары скоро уйдут назад, в свою Орду…
– Они не уйдут без добычи или приказа Михаила, – сказал с мрачным лицом монах. – Хотя я не знаю, подчиняются ли эти татары Михаилу? Сюда пришли татарские князья – Тайтимир, Марходжа и злобный Индый! Это они разорили славный Ростов и другие московские города!
– Спаси нас, Господь! – перекрестились сидевшие за столом купцы, а вслед за ними – трактирщик и подошедшие к столу любопытные посетители, услышавшие разговор.
– Сегодня, десятого февраля, ветер немного спал, – продолжал монах Серафим, – и, кажется, потеплело…
– Что-то пока не видно, – буркнул Мордат Нечаевич.
– Не видно потому, что вы тут сидите и не выходите на мороз! – сказал Твердята Якунович. – А на деле – действительно полегче!
– Вот какая беда! – грустно молвил Брежко Стойкович. – Погода улучшается, а мы тут сидим, как в заточении!
В это время с улицы донёсся сильный шум: крики множества людей, звон металла и ржание лошадей.
– Что такое? – вскричал трактирщик и, быстро повернувшись к двери, побежал на улицу.
– Неужели враги ворвались в город? – забеспокоился Бурнаш Житоедович. – Тогда мы пропали!
– Не бойтесь! – весело сказал вернувшийся с улицы хозяин харчевни. – Это наше новгородское войско со всеми князьями вышло на жестокую битву! Теперь молитесь, чтобы Господь послал нам славную победу и оградил от лютых врагов!
– Помоги нам, Господи! – взмолились все постояльцы хлебосольной харчевни. – Дай же силушку новгородскому войску!
– Вот бы посмотреть на это сражение! – промолвил вдруг Бурнаш Житоедович. – Я ещё ни разу не видел такого!
– И я бы от этого не отказался! – громко сказал Безсон Силович. – Дожил вот до седых волос и глубокой старости, а настоящей битвы никогда не видел!
– Это не так трудно устроить, мои славные гости, – улыбнулся почтенный трактирщик. – Идите к городской стене и дайте воинам по мортке! Они запустят вас за мзду на любую стену. А сверху всё хорошо видно!
– Ох, не ходите туда, друзья мои! – попытался отговорить земляков Мордат Нечаевич. – Это – не смотрины невест, не весёлое зрелище! Это – слёзы вдов и несчастных сирот!
– А вдруг попадёте под обстрел? – поддержал его Брежко Стойкович. – Это война, а не шутка!
Однако престарелые брянские купцы, ещё подвижные и крепкие, пропустили их слова мимо ушей. Они засуетились, созвали слуг и, тепло одевшись, пошли в их сопровождении в сторону крепостной стены.
Кто бы мог подумать, что последние слова купца Брежко станут пророческими?!
Около часа просидели брянские купцы в компании своего нового знакомца, монаха Серафима, за спокойной беседой, как вдруг в постоялый двор вбежали слуги недавно ушедших купцов. – Ох, батюшки! Какое же у нас горе! – кричал, заламывая руки, молодой приказчик купца Безсона, Ванята Жарович.
– Мы совсем осиротели, батюшка! – вторил ему, обращаясь к Брежко Стойковичу, как к самому уважаемому, приказчик другого купца – Микула Резанович.
– Господи, да что там случилось?! – вскричали купцы Брежко и Мордат, вскакивая со скамьи. Трапезная зала постепенно заполнялась купеческими слугами и любопытными горожанами. – Видите, какое несчастье, – рыдали слуги старых брянских купцов. – Наши несчастные хозяева – покойники!
Только теперь Брежко Стойкович понял, в чём дело: в двери харчевни показались здоровенные детины, купеческие охранники, нёсшие тела своих седовласых купцов.
Дорого обошлось последним праздное любопытство!
– Ты как-будто смотрел в святой колодец! – сказал Мордат Нечаевич купцу Брежко. – Вон, татарские стрелы торчат из их грудей! Значит, татары пристрелили этих несчастных!
– Как же это случилось? – простонал Брежко Стойкович, глядя на лежавшие на столе окровавленные трупы. – Что за неосторожность?
– Теперь в моей харчевне – покойники! – рыдал, закрывая лицо руками, хозяин постоялого двора. – Это такая дурная примета!
– Очень дурная, сын мой, – пробормотал белый, как смерть, монах Серафим. – Она предвещает разгром!
– Наши батюшки полезли наверх, – говорил, плача, Ванята Жарович, – вопреки советам городских стражников, которые спрятались за бойницы и сидели, не высовываясь! А шум от битвы и звона железа стоял такой, что не было слышно даже собственного крика! Ну, мы не успели и пошевельнуться, как наши батюшки грохнулись вниз, утыканные стрелами! Они так ударились о землю, что все стрелы разломались! Мы вытащили все эти кровавые концы, – приказчик бросил рядом с мёртвыми телами на стол с полдесятка трапециевидных железных наконечников татарских стрел, – но толку от этого не было! Никто даже не пискнул: умерли в мгновенье!
Страшные железки упали на дубовый стол без стука: с улицы доносился такой шум, что в нём утонули и голоса прибежавших в трактир праздных зевак, и причитания купеческих слуг, и сетования хозяина харчевни.
– Что там такое? – поднял голову купец Брежко. – Неужели сдали город, и мы теперь – татарские пленники?!
Багровый от переживаний Твердята Якунович, не раздумывая, выбежал на улицу.
Прошло довольно много времени, и уже завечерело, когда он, наконец, вернулся. Тем временем, брянские купцы пришли в себя и, успокоившись, распоряжались предстоявшими похоронами. Трактирного полового послали за местным священником. – Надо хотя бы отпеть этих невинных усопших, – решил Брежко Стойкович.
– Это правильно! – кивнул головой, услышав последние слова брянского купца, вошедший хозяин харчевни. К тому времени шум вокруг постоялого двора утих, и незадачливые гости сидели на скамьях за столами в тревожном ожидании.
– Ну, Якунич, что там случилось? – спросил, беспокойно глядя на хозяина, Мордат Нечаевич. – Неужели ваши люди одолели нечестивых татар?
– Ой-ли, батюшка, – покачал головой Твердята. – Совсем наоборот! Победил Михаил Ярославич с татарами! Он наголову разбил новгородцев и наших ополченцев! Там полегли лучшие люди! Говорят, что сложили головы Андрей Климович, Юрий Минишич, Михаил Павшиница, Селиван Андреянов, внук тысяцкого Тимофея, Онанья Мелцевич, Афонас Романыч…
– Вот это да! – со скорбью и сочувствием покачали головами брянские купцы, хотя перечисленные имена убитых им ни о чём не говорили. – Что же теперь будет? Разве стража сможет защитить город? Неужели предстоит сдача?
– Сейчас идут тяжёлые переговоры, – сказал, вытирая слёзы, хозяин харчевни. – Как мне сказали верные люди, князь Михаил потребовал,  чтобы наши «градские старцы» выдали ему князей Фёдора Ржевского и Афанасия Московского… Да в придачу много серебра, не один пуд! Пока выдали Михаилу того несчастного Фёдора… И уговаривают великого князя, чтобы он смягчился и пожалел князя Афанасия, а также уменьшил свой выкуп: в городе нет столько серебра… Пусть, дескать, Новгород расплачивается за свои ошибки!
В это время хлопнула дверь, и в трапезную с шумом вошли незнакомые, богато одетые в соболя и куницу люди. Их сопровождали вооружённые оголёнными мечами воины. – На колени, бесстыжие псы! – крикнул здоровенный детина, одетый в толстую медвежью шубу.
Все пребывавшие  в харчевне градом попадали на пол.
– Вот так! – буркнул всё тот же здоровяк. – А теперь вставайте!
Брянские купцы встали вместе со всеми.
– Откуда вы? – спросил вдруг вышедший вперёд красивый молодой боярин с большой густой русой бородой. Его серые глаза как бы ощупали все уголки злополучной харчевни, лица стоявших с остекленевшими глазами купцов и лежавшие на столе тела убитых.
– Чего молчите?! – возмутился здоровенный детина, видимо, первый слуга боярина. – Разве вы не слышите, когда вас спрашивает сам великий боярин, Иван Акинфич?!
– Мы – из Брянска! – смело ответил Брежко Стойкович, пристально глядя прямо в глаза боярина.
– Из Брянска? – переспросил боярин и на мгновение задумался. На его доселе суровом лице показалась доброжелательная улыбка. – От славного князя Романа Глебыча?
– Именно так, мой господин, – быстро ответил внезапно осмелевший Мордат Нечаевич. – Мы из города отважного князя Романа!
– Тогда ладно, – кивнул головой боярин. – Мы в дружбе с брянцами. Наш славный князь Михаил не раз посещал вашего князя в его ордынском шатре… Как там поживает ваш добрый князь?
– Хорошо, мой господин, – ответил купец Брежко. – Он справедливо и по закону управляет нашим уделом… Каждое лето отъезжает в Орду. А его сын Дмитрий – лучший помощник в деле управления и отменный охотник!
– Ну, что ж, это неплохо, – буркнул боярин, обхватив ладонью свою окладистую бороду, – если вы – брянские люди. Тогда вам ничего не будет. А мы хотели забрать всё добро у здешних людей. Придётся идти в другое место – на постоялый двор чужеземных купцов! Эй, Ванята! – он поднял руку. Краснорожий детина, угодливо улыбаясь, приблизился к нему. – Пошли-ка, Ванята, в другие дома, – распорядился боярин, – а на этой харчевне напиши углём крест: здесь проживают наши друзья…
– А можно нам теперь уехать, батюшка боярин? – промолвил, перебив важного тверича, купец Брежко. – Мы тут уже до смерти засиделись…
– За это не беспокойся, – усмехнулся Иван Акинфиевич. – Хоть сейчас уезжайте! И передайте своему князю Роману привет от нашего великого князя Михаила!


Г   Л   А   В   А   5

К О В А Р Н Ы Й   О Х О Т Н И К

Весна 1316 года в Брянске была встречена с радостью: долгой и холодной была минувшая зима. Несмотря на то, что намело немало снега, морозы не смягчались до самого марта, и лишь немногие, только самые опытные и нетерпеливые охотники выходили в лес, добывая пушного зверя. В эту зиму было превеликое множество белок! А вслед за белками шла прожорливая куница… Но осторожные и предусмотрительные брянцы проклинали лютые холода.
– Сам лукавый заманивает путников в холодный и непроходимый лес! –- говорили они, сидючи дома, но, узнавая об очередной удачной охоте более смелого собрата, смертельно ему завидовали.
Какой-нибудь десяток охотников за эту зиму добыли такое множество пушнины, что не только каждый смельчак несказанно обогатился, но и наполнил бесценным товаром едва ли не доверху княжеские и купеческие склады. Однако далеко не всем отважным охотникам улыбнулось в ту зиму счастье. Брянские леса, приветливые и светлые в тёплое время года, когда едва ли не все горожане и жители окрестных сельских поселений дневали там и ночевали, становились смертельно опасными зимой. Очень часто ушедшие за лесной добычей охотники погибали от зубов хищных зверей или лютых морозов: заблудиться в брянских лесах зимой значило умереть!
Вот и в ту зиму осиротели три охотничьих семьи: ушли и не вернулись кормильцы! В семьях поплакали, погоревали, справили поминки по несчастным, а город и вовсе не волновался. – Нечего было идти в холод и мрак на неминуемую смерть! – рассудили обыватели.
Князь Роман Глебович не остался равнодушным к горю детей и вдов: из княжеских запасов сироты получили большое денежное вспомоществование, достаточное для того, чтобы вырастить в сытости новое поколение охотников. Брянский князь, продолжая традиции своих предшественников, с заботой и вниманием относился к охотникам: ведь они приносили в казну большие доходы, благодаря которым процветал и княжеский дом, и город, и в Орду было чем выплачивать «выход»!
Щедрость и забота князя также способствовали тому, что брянские смельчаки ходили в опасное время на охоту: они, по крайней мере, не боялись за будущее своих семей.
– Князь-батюшка защитит и не покинет жалких сирот! – с уверенностью говорили они, уходя в тёмный лес.
– Надо бы обойти весной все окрестные леса, – сказал князь Роман на очередном заседании своей боярской Думы, – и поискать останки наших охотников!
– Вряд ли мы найдём следы, княже, – возразил тогда боярин Арук Добрович, перебирая пальцами ладони свою седую бороду, – если медведи или волки погубили наших людей… Не останется и костей… Там лисы во множестве шастают: всё подберут, без остатка!
– Однако мне не верится, что причина гибели охотников – звери или мороз, – задумчиво молвил князь Роман. – Особенно я сомневаюсь в загадочной смерти Ревуна Дарковича! Этот достойный человек не раз уходил в дремучий лес и всегда возвращался целым-невредимым с богатой добычей!
– Это правда, батюшка-князь, – кивнул головой престарелый Стойко Лепкович. – Надо поскорей снарядить искателей для обхода леса!
Княжеских людей послали в лес сразу же, как только стало возможно безопасно передвигаться, однако они, обшарив, буквально, каждое дерево и куст на всём правобережье Десны, никаких следов погибших охотников не нашли. – Нет надежды, батюшка, – сказал, вернувшись с поисков, княжеский сын Дмитрий, возглавлявший воинский отряд. – Мы только настреляли дичины и добыли доброго кабанчика…
Так бы это дело и забылось, если бы не боярин Михаил Романович, внебрачный сын князя Романа Старого и его возлюбленной Домены. Последний, вместе с братом Борисом, сыновьями Жирятой и Сбыславом отправился в первые дни апреля на обычную охоту и вдруг случайно натолкнулся на большую кучу валежника в самой глубине Соловьиной рощи. – Как-то странно, – сказал боярин, обозревая кучу. – Раньше я этого здесь не видел! Эй, молодцы! – крикнул он своим вооружённым слугам. – Давайте-ка сюда!
Боярские люди, забыв об охоте, окружили загадочную кучку и начали её быстро разгребать. Но не успели они сдвинуть весь верх из побуревших от только что растаявшего снега сосновых веток, как в ноздри охотникам ударил густой тяжёлый трупный запах.
– Эта куча от медведя, – пробормотал, закрывая ладонью ноздри, боярин Борис Романович. – Так противно смердит! Неужели здесь зарыт кабан или сам сохатый? Стоит ли разгребать этот завал? Лучше бы сделать засаду и выследить этого медведя!
– Нет, брат, – ответил Михаил Романович. – Лютый медведь не кладёт такие верхи. Это не медвежья работа! Я чувствую тут какую-то беду! Разгребайте же дальше, молодцы!
– Ох, батюшка! – вскрикнул вдруг старший сын боярина Михаила, четырнадцатилетний Жирята. – Вон ноги, человечьи ноги!
– Нет и следа от звериных зубов! – сказал, качая головой, его младший брат Сбыслав.
– Теперь я вижу, дети мои, – промолвил, мрачнея, боярин Михаил, – что это – убитый человек! Но убитый не медведем, а разбойником!
Всё стало ясно, когда боярские люди разгребли, морщась от неприятного запаха, кучу сосновых веток: перед брянскими охотниками предстал обнажённый, разбухший труп, из шеи которого торчала маленькая, оперённая, чёрного цвета стрела.
– Кто-то обобрал несчастного покойника, – буркнул Борис Романович, –  и бросил его нагое тело! А какая забавная стрела! Хорошо, что я не взял с собой своих малых детей, как это сделал ты, Михаил! Детям не следует видеть такое зрелище!
– Пусть твои сыновья, Супоня и Воислав, посидят дома, – усмехнулся боярин Михаил. – Однако они уже отроки! Зачем прятать детей от жизни? Пусть видят этот мир таким, какой он есть со всеми опасностями и людской злобой! А это – полезный пример!
– Это так, брат, – кивнул головой боярин Борис. – Однако какой противный смрад! Надо отсюда уходить!
– Тогда, молодцы, уложите-ка этого покойника на рогожу и заверните в неё его несчастное тело, чтобы не дышать таким густым смрадом!
Однако ни один из боярских людей не пошевелился.
– Так противно, батюшка, – пробормотал здоровенный боярский слуга, закрывая румяное лицо своей ручищей. – Мне пока не доводилось тащить покойников!
– Что же делать, Дубко? – заколебался Михаил Романович. – Если мы не знаем убитого, то может его лучше здесь и закопать? Зачем тащить это тело в Брянск? Эй, люди мои славные, – повернулся он к остальным воинам, – неужели никто из вас не знает погибшего?
– Никто, батюшка, – говорили, качая головами, боярские слуги-воины.
– Однако же, батюшка Михаил Романыч, – промолвил вдруг один, самый старый из княжеских слуг, седовласый Сеченя Бранкович, – я вот приглядываюсь и узнаю в этом разбухшем, как бочонок, и багровом покойнике известного охотника, Ревуна Дарковича! Я не раз ходил с этим несчастным в дремучие леса!
– Может ты ошибаешься, Сеченя? – спросил, волнуясь, боярин Михаил. – Тогда это – очень важное дело! Разве ты не слышал, брат, – обернулся он к Борису Романовичу, – тогда, на боярском совете, что говорил об этом человеке наш пресветлый князь?
– Слышал, брат, – кивнул головой боярин Борис. – Тогда это дело серьёзное! Нечего попусту болтать! Заворачивайте-ка, люди мои славные, этого покойника в рогожу. А когда вернёмся домой, я всех вас щедро награжу за такой тяжёлый труд! Пожалую и медов, и греческого вина!
– То же касается и моих верных людей, – поддержал его Михаил Романович, видя нерешительность своих слуг. – Не бойтесь: этот смрад не опасен. И грех переноски этого тела замолите потом в святой церкви! Давайте же, если есть смелые!
– Я готов, мой господин! – сказал Сеченя Бранкович, вытирая ладонью пот со лба. – Эй, молодцы, помогите!
В короткий срок боярские люди, морщась и затыкая носы, завернули тело убитого охотника в рогожи и погрузили его, несмотря на беспокойство напуганных лошадей, на телегу, подготовленную для будущей охотничьей добычи.
– А как же охота, батюшка? – пробормотал, едва не плача, семнадцатилетний боярский сын Сбыслав. – Значит, добыли только эту страшную вонючку?
– Что поделать, сынок, – покачал головой боярин Михаил. – Это очень важное и загадочное дело… Значит, нужно срочно ехать к самому князю! Вперёд, мои славные люди!
…В это время князь Роман Глебович восседал в своём большом чёрном кресле, беседуя с сидевшим напротив него черниговским епископом Арсением. Они обсудили уже все важнейшие дела, когда высокий священник, опустив голову, вдруг сказал: – А теперь, сын мой, я хочу сообщить тебе невесёлую новость! Я думал-думал, но всё-таки решил не скрывать её от тебя!
– Что случилось, святой отец? – нахмурился брянский князь. – Не скрывай от меня ни одного слова правды!
– Ладно, – вздохнул епископ Арсений. – Эта непотребная весть о твоём сыне Дмитрии…
– Говори же, говори, святой отец! – вскричал, волнуясь, князь Роман. – Что он ещё натворил?!
– Мне вчера рассказал наш именитый купец Мордат Нечаич о своей беде. Да что ходить «вокруг да около»? Твой сын Дмитрий обрюхатил его красавицу-дочь, Рыжену! И теперь эта несчастная девка опозорена на весь город…
– Это всё? – вздохнул с облегчением Роман Михайлович. – Ну, такое дело поправимо… Да ещё Рыжену! Я сам знаю эту красавицу… Хороша девка! Да, мой сын Дмитрий не промах! Этому любой позавидует!
– Что ты, сын мой, опомнись! – возмутился отец Арсений. – Разве твой сын совершил подвиг или проявил удаль?! Это же грех, тяжкий грех! Да ещё опозорил этого несчастного купца! Неужели ты забыл, как этот почтенный Мордат пострадал в Торжке в ту зиму? И другие наши купцы! И привезли назад двух покойников! Нашим купцам хватило горя и убытков, а теперь ещё такой стыд и позор!
– Не волнуйся, святой отец, – улыбнулся князь Роман. – Мы не оставим в обиде ту Рыжену! Я поищу среди моих дружинников неженатых мужей и уговорю кого-нибудь из них взять себе в супруги эту порченую девку… И спокойно обвенчаем их, чтобы развеять все позорные слухи…
– Этого не надо, сын мой! – укоризненно покачал головой черниговский епископ. – Насильственная женитьба – большой грех!
– А почему насильственная? – весело сказал князь. – Я уверен, что мой сын Дмитрий взял ту девку не насилием, а своей красотой! А поэтому пусть не привередничает! Я тогда посулю одному из моих воинов хорошее приданое и тёплую избу. Вряд ли кто откажется от такого счастья и отвергнет эту красивую девку…
– Однако же ты щедр, сын мой, – усмехнулся, не выдержав, епископ. – Ты ещё в прошлом году таким же образом поженил своих пятерых воинов! Постыдился бы!
В это время хлопнула дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга. – Славный князь! – крикнул он. – К тебе идут знатные бояре благородной крови, Михаил и Борис Романычи! Впустить?
– Впусти, Бенко, – поморщился князь Роман. – Если к нам пожаловали такие важные люди, мы их сразу же примем. Так, святой отец?
– Так, сын мой, – кивнул головой епископ.
Брянские бояре быстро вошли и низко, поясно, поклонились князю, подставив головы под благословение высокого священника.
– Благословит вас Господь! – сказал, с тревогой глядя на бояр, епископ Арсений, крестя их головы.
– Вот что, княже, – молвил без подготовки и обиняков Михаил Романович. – Сегодня мы ходили на охоту, но выследили не зверя, а покойника! – И он всё подробно рассказал.
– Вот это да?! – вскричал, выслушав боярина, князь Роман. – Неужели это тело принадлежит моему славному охотнику Ревуну Дарковичу?
– Взгляни сам, – молвил боярин Борис, стоявший доселе рядом с братом в молчании. – Мы сразу же уложили того покойника на телегу и привезли его сюда, к твоему терему… Там такой тяжёлый дух!
– Надо окропить святой водой этого покойника, – предложил епископ Арсений, – и срочно отвезти его в святую церковь для отпевания… Пойду-ка я сам и посмотрю на лицо этого несчастного… А ты, сын мой, – он обернулся к брянскому князю, – посиди ещё тут и подумай. Нечего тебе идти к покойнику: этот смрад не такой безобидный! Надо бы скорей похоронить его!
– А кто же убил моего любимца?! – вскричал князь Роман. – Надо бы провести скорый сыск и позвать ко мне в терем моих верных приставов! Эй, Бенко! – Княжеский слуга мгновенно предстал перед князем. – Беги-ка, Бенко, и позови всех моих знатных людей для обсуждения случившегося. И пригласи ко мне…– князь подробно перечислил имена всех своих слуг, ведавших розыскными делами.
Как оказалось, длительного расследования не потребовалось. Княжеские приставы, тщательно осмотрев тело убитого охотника, извлекли из него орудие убийства – оперённую стрелу – и без труда её опознали.
– Батюшка-князь, – доложил после общего заключения главный княжеский пристав боярин Злотко Лисович, поднявшись по ступенькам вверх, в светлицу княжеского терема, – у меня нет сомнения, что убитый – это именно тот известный охотник! Я также знаю владельца той мерзкой стрелы…
– Кто же это? Говори скорей, Злотко! – вскричал в нетерпении князь Роман.
– А это, батюшка, твой другой охотник – Туча! Это его стрела!
– Туча?! – поднял брови брянский князь. – Туча Сойкович? Неужели это наш известный охотник? Может ты ошибаешься?
– Не ошибаюсь, батюшка, – покачал головой Злотко. – Прикажи сейчас же задержать этого Тучу! Пока по городу не пошли слухи, и подлый злодей не сбежал!
– Хорошо, Злотко, – согласился брянский князь, – иди со своими людьми на его подворье и отведи подозреваемого Тучу в темницу. И его ближайших людей… И допроси его пока…без применения силы, чтобы выведать всю правду-матку! А вечером поведаешь мне о своём дознании. И смотри, Злотко, чтобы не было клеветы и обмана! Нельзя допустить, чтобы пострадал невиновный!
Однако оказалось, что верные княжеские слуги не ошиблись.
Вечером, когда князь со своими боярами и городскими священниками собрались на срочный совет, княжеские приставы сообщили о результатах расследования.
– Сначала этот бесстыжий Туча отпирался, – поведал собранию Злотко Лисович, – и сидел в темнице без слов, такой обиженный. А вот его слуги быстро во всём признались. Даже не пришлось загонять им всем гвозди под ногти! Всё прояснилось, когда заговорил старший слуга этого Тучи. А потом все остальные слуги и холопы не стали скрывать правду и раскрыли это преступное деяние! – И Злотко, а за ним остальные четверо княжеских приставов изложили брянской знати всё, что им удалось выведать во время допросов.
А дело было так. В один из морозных январских дней охотник Туча Сойкович отправился добывать куниц и белок. Вместе с ним пошли его слуги и холопы: охотник Туча был настолько добычлив, что имел достаточно денег, чтобы содержать едва ли не боярскую свиту! Но ему в тот день не везло: как назло попадались лишь одни белки! Посчитав, что он попал в неудачное место, Туча приказал своим людям пойти в другую сторону, надеясь напасть на чёрных куниц. Однако и там ему не везло: куницы, как в воду канули! Дело близилось к вечеру (а январские дни очень коротки), когда раздосадованный Туча Сойкович принял решение вернуться назад, довольствуясь лишь полусотней белок и десятком горностаев. Но не успел он со своими людьми выйти на опушку Соловьиной рощи, как вдруг один из слуг злополучного Тучи, по имени Всегод, который первым признался в содеянном, увидел шедшего неподалёку на лыжах одинокого охотника Ревуна Дарковича с большим, битком набитым мешком. Последний вёз, как было видно, тяжёлый мешок на санях, вожжи которых были накинуты ему на плечи.
– Ну, потом всё было просто, – завершил повествование Злотко. – Этот Туча приказал своим людям, чтобы они застрелили несчастного Ревуна из его же лука, а всю его добычу забрали себе… Вот так!
– Ах, злодеи! – вскричал разгневанный князь Роман. – Выходит, мой лучший охотник Ревун – настоящий мученик! Похорони же его, святой отец, как честного праведника!
– Уже похоронили, сын мой, – кивнул головой епископ Арсений. – Мы быстро отпели этого несчастного и предали его тело святой земле. За это не беспокойся…
– Что же касается тех злодеев, – брянский князь поднял голову, – то их всех следует беспощадно казнить! Так, мои славные бояре?
– Так, наш господин, – промолвил боярин Калин Добрович. – Однако не следует с этим спешить. Надо провести пристрастный суд и разобраться в виновности каждого…
– И главных виновников, настоящих злодеев, покарать жестокой смертью, – добавил Михаил Романович. – А остальных соучастников, скрывавших преступление, поместить на длительный срок в темницу и определить на тяжёлые работы. Пусть поработают на тебя, славный князь, искупая свои грехи!
– Так всегда поступал покойный батюшка Роман Михалыч! – буркнул его брат Борис. – И беспощадно карал воров и убийц пожизненной тяжёлой работой!
– Ну, тогда ладно! – вздохнул Роман Глебович. – Быть по сему! Завтра же устроим суд над убийцами. Я согласен, что нет смысла казнить всех соучастников… Я думаю, что будет достаточно лишить жизни этого бесстыжего Тучу и его подлого человека, Всегода…
– Всегоду не придётся казнить, – усмехнулся боярин Злотко. – Он уже покойник! Очень непросто было выведать у него преступную тайну! Пришлось подвергнуть его примерным пыткам… Этот злодей долго терпел, пока мои славные дознаватели не прижгли ему жарким огнём весь уд и мотню! Только тогда этот негодяй выложил всю правду! А после своего признания он вскоре и скончался. Слава Богу, что ещё успел признаться в содеянном! А уже после него разговорились и остальные, не желая подвергнуться справедливому дознанию!


Г   Л   А   В   А   6

Б Е Д Ы   В Е Л И К О Г О   К Н Я З Я   М И Х А И Л А


Тверское войско с трудом, петляя и едва находя сухие тропинки, продвигалось вперёд. Великий суздальский и тверской князь Михаил Ярославович лежал на носилках, которые несли самые сильные и верные дружинники, поочередно сменяя друг друга. Сначала несли своего князя вдвоём, а потом – вчетвером. Изголодавшиеся воины едва сохраняли способность мужественно переносить это тяжкое испытание.
Князь Михаил, измождённый тяжёлой болезнью, размышлял. Как неудачно складывался для него этот год! Ведь совсем недавно, одержав победу над новгородцами под Торжком, он добился своей цели и заставил Великий Новгород выплатить ему немало серебра и преподнести ценные подарки пушниной и богатыми товарами. А вот теперь всё пошло прахом! Коварные новгородцы неожиданно прогнали его наместников и вновь завязали отношения с Москвой! Разгневанный Михаил Ярославович решил строго наказать изменников и стал собирать войско. Однако ни тверские бояре, ни духовенство не поддержали великого князя. – Ох, не следовало бы, сын мой, злить этих непутёвых новгородцев, – говорил на этот счёт тверской епископ Андрей. – Лучше бы утихомирить их миром и добрым словом! А силой не только не добьёшься ни денег, ни славы, но  вызовешь на свою голову беду! Ведь было грозное знамение!
В самом деле, его стольная Тверь серьёзно пострадала 19 марта: загорелись деревянные постройки вокруг городской крепости. Пожар был так велик, что горожане и княжеские люди с трудом отбили у пламени княжеский двор и кремль. Пришлось вырубать окрестные дубовые рощи, чтобы заменить обгоревшие брёвна кремля на свежее дерево. Расследование случившегося ни к чему не привело: даже княжеские приставы не сумели узнать, где же был основной очаг пламени – так дружно и скоро всё загорелось!
По городу же шли противоречивые слухи. Одни горожане говорили, что в чей-то сарай или дом ударила молния, другие же, наоборот, утверждали, что никакой грозы не было, и всё случилось само собой, но большинство соглашались в одном: пожар есть кара Господня! И, безусловно, за жестокое обращение с новгородцами!
– Новгородцы – святые люди! – говорили тверичи. – У них немало православных церквей! А их владыка – истинный праведник! Зря наш князь ходил на Торжок и вёл с собой поганых!
Но, несмотря на случившуюся беду, бесплодные увещевания епископа Андрея и массовое недовольство горожан и бояр Твери, великий князь Михаил никого не послушал: его упрямый характер взял верх над разумом. И даже после того как обиженный и разболевшийся тверской епископ Андрей ушёл в монастырь, отказавшись от кафедры, князь не изменил своего решения.
К лету ему удалось собрать довольно большую рать и, едва только прекратились дожди, тверское войско быстро двинулось на север – на Великий Новгород.
Бояре роптали, дружинники ехали мрачными, но боялись давать советы князю. Лишь молодой боярин Иван Акинфиевич как-то во время пути сказал князю, что-де «нет харчей, мало сена для  лошадей и как бы не случилось голода…», но Михаил Ярославович решительно обрезал его, буркнув: – Тогда добудем всё нужное нам в злосчастном Новгороде! Нечего ныть из-за пустяков!
Великий суздальский и тверской князь рассчитывал на лёгкую победу. Он думал тогда, что новгородцы, напуганные его большим войском, даже не вступят в сражение, а сразу же признают свои «ошибки», вернут великокняжеских наместников назад и, само собой, выплатив очередной выкуп серебром, обеспечат его людей продовольствием и фуражом, достаточным для возвращения в Тверь. Новгородцы же, к всеобщему изумлению, не только не сдались на милость победителя, но, узнав о движении великокняжеского войска, решительно приступили к сбору ополчения. В этом их поддержали едва ли не единодушно жители не только всех городов и волостей Господина Великого Новгорода, но даже Псков. – К нам отовсюду идут люди – от псковичей, ладожан, русских, карелов, ижорцев и вожан! – радовались новгородцы.
К тому времени, когда великий князь Михаил подвёл своё войско на расстояние в пятьдесят вёрст от великого города, в Новгороде скопилось такое большое ополчение, что ни о какой сдаче или выгодном для Твери мире не могло быть и речи.
– Присылай к нам людей, великий князь, – сказал прибывший в шатёр Михаила Ярославовича новгородский посланец, – чтобы посмотрели на наше войско! Ты узнаешь о нашей силе и поймёшь бессмысленность войны! У тебя нет такого числа воинов, чтобы сражаться с Великим Новгородом! Пусть приходят!
Князь Михаил не отказался от предлагаемой ему самими недругами разведки, и когда те, побывав в городе, вернулись, понял из их объяснений, что дело его не совсем удачное. – Только напрасно погубим воинов, – сказал ему смело молодой боярин Фёдор Акинфиевич, – но город не победим!
В довершение ко всему, простояв бесплодно несколько дней, великий князь Михаил неожиданно заболел и слёг, подхватив то ли простуду, то ли болотную лихорадку. Он не раз пытался, преодолевая жар, выходить из своего шатра и собирать в поход воинов на решительную битву, но всякий раз чувствовал себя настолько плохо, что вновь и вновь возвращался в шатёр и ложился, мокрый от горячечного пота, в свою походную постель.
– Сам Господь карает нашего князя, – бурчали тверские бояре. – Зачем нам тут оставаться? У нас совсем нет запасов, и вот-вот наступит голод!
Наконец, они не выдержали, и к великому князю был направлен, общим боярским решением, самый старый из них – Теребун Лаврович. Переступив порог и перекрестившись, седовласый боярин сразу же подошёл к лежавшему в горячке князю и громко сказал: – Пора бы, мой господин, возвращаться назад, в нашу славную Тверь! На этот раз у нас нет удачи, и, мало того, мы видим неблагоприятные предзнаменования… Мы все, твои верные бояре и старые дружинники, просим тебя отдать приказ об отступлении! Здесь нам не будет счастья!
Князь молчал и, лёжа на спине, думал. – Ещё новая беда – начался падёж лошадей, – пробормотал старик, – и близится лютый голод…
– Это ничего, мой славный боярин, – тихо сказал, прикрывая рукой глаза, больной князь, – мы всё равно выстоим! Вот только я оклемаюсь. А там дадим жестокий бой… И ощиплем этих подлых новгородцев, как жалких кур!
– Говорят, что князь Юрий собирает большое войско, – буркнул раздражённый боярин, – и готовится к походу на нашу несчастную Тверь…
– Неужели? – поднял голову князь Михаил и присел. – Откуда такие слухи?
– Да  вот, об этом рассказали приехавшие в Новгород купцы, – соврал боярин. – Мы хотели привести к тебе этих людей, но ты был слишком болен… Пришлось этих купцов отпустить в город…
– Почему?! – возмутился князь Михаил. – Надо было их задержать! И потребовать за них мзду от новгородцев. А если бы отказались их выкупать, отняли бы все товары…
– Это были брянские люди, – покачал головой старый боярин. – А я знаю, что ты их не обижаешь… Вот почему мы не захотели тебя огорчать…
– Брянские, говоришь? – встрепенулся князь Михаил. – Тогда это серьёзное дело! Купцы князя Романа не будут нас обманывать… Ах, значит, этот злобный Юрий хочет воспользоваться моим отсутствием? И угрожает Твери! В самом деле, надо уходить! Собирай же бояр и моих старших воинов, Теребун Лаврич! Готовьтесь к отходу!
– Хорошо, мой господин! – обрадовался старик. – Тогда я побегу и позову бояр!
В этот же день войско князя Михаила Ярославовича, снявшись со своей стоянки, быстро двинулось назад, но не по прежней, хорошо объезженной, всем известной дороге, но по другой – лесной, «краткой», как говорили местные проводники. – Обещают привести нас в Тверь за четыре дня! – ликовали тверские бояре. – Тогда нам хватит харчей и сена!
Однако новгородские проводники, прикинувшиеся преданными князю Михаилу, завели тверское войско вовсе не на кратчайшую дорогу, но в глухой, болотный лес и уже на третий день пути, обманув небдительную стражу, сбежали.
Только теперь тверичи поняли, какую жестокую кару подготовили им враги.
Долго плутали они среди озёр и болот, измучившись от усталости и голода. От болотной сырости, частых дождей и тяжёлой дороги, воины заболевали и едва переставляли ноги. На десятый день пути они в отчаянии стали резать своих усталых и больных лошадей и лишь на некоторое время утолили жестокий голод. Вскоре от полутысячной конницы Михаила Ярославовича не осталось и следа: конница превратилась в пехоту.
– Вырубайте кустарник и мелкие деревья! – приказал больной князь, напуганный, как ему казалось, Божьей карой. – Нечего искать пролысины: там лишь одни болота!
Изнемогая от усталости, голодные воины, проклинавшие судьбу, последовали княжескому приказу и прорубали в густом непроходимом лесу просеки, упорно двигаясь вперёд – на юг. Когда же кончилась конина, несчастные тверичи, жестоко страдая, стали есть всё, что только было у них под руками: кожи со щитов, голенища сапог и ремни. Как назло, им совсем не попадалась дичь, даже грибы словно куда-то провалились! Постепенно тверское войско редело, оставляя за собой многочисленные земляные холмики – безвестные могилы несчастных воинов.
Наконец, князь Михаил не выдержал и, собравшись с силами, вышел во время  привала из шатра. – Это – наказание за мои грехи! – сказал он своим зычным голосом, пытаясь ободрить уцелевших. – А если я сам виноват, то мне и просить Господа! – И князь, опустившись на колени, смирив свою гордыню, стал громко и протяжно выкрикивать слова молитвы, обращаясь всей душой к милосердному Богу. – Спаси нас и сохрани, всемогущий Господь! – взывал, оглашая лес зычным криком, великий князь Михаил. – Укажи нам правильный путь и спаси нас от лютой смерти! Здесь нет вины моих людей и бояр, Господи! Пощади их, невинных, и возьми мою жизнь! Пусть умру я один, а мои верные люди возвратятся домой!
Вдруг, как только князь произнёс последние слова и, уткнувшись лицом в холодный густой мох, заплакал, из тёмного леса прямо навстречу тверичам выбежал высокий стройный юноша, одетый в крестьянскую одежду и державший в руках корзину.
– Что вы так плачете? – громко сказал он, к всеобщему изумлению, и быстро подошёл к стоявшему на коленях князю. – Неужели вы заблудились, мой господин? – спросил он, глядя на плакавшего Михаила Ярославовича. – Да тут большое войско! Откуда вы идёте и кто вы, мой господин? Неужели ты – сам князь или знатный боярин?
– Князь, сынок, – пробормотал, не веря своим глазам, Михаил Тверской. – Мы заблудились…
– А я ходил по грибы, – пролепетал молодой незнакомец, чувствуя какую-то тревогу. – Но почти ничего не нашёл из-за большой сырости…, – он показал князю лишь прикрытое сверху мелкими грибами донышко корзины. – А тут вдруг услышал жалобные крики и прибежал к вам… Откуда ты идёшь, княже?
– От Великого Новгорода, дитя моё, – отвечал князь Михаил, вытирая ладонью слёзы. – Мы долго идём по болотам и бесчисленным ручьям…
– От Новгорода?! –  схватился за голову юноша. – Неужели? Никто и никогда не проходил через эти леса из Новгорода! Небывалая даль! Здесь больше полутысячи вёрст и дорога – совсем неизведанная! Сам Господь вас хранил…
– Да, сын мой, сам Господь! – поднял руки великий князь Михаил. – Выведи же нас на свободу из этого дремучего леса! Я щедро награжу тебя за это, сынок… Как твоё имя?
– Я – Богумил, батюшка-князь, – весело сказал молодой крестьянин, – сын здешнего знахаря… Наша деревенька тут поблизости… Я с радостью приведу тебя туда, мой господин! Наши люди будут счастливы: они ещё никогда не видели живого князя! Идите все за мной, это недолго. – И юноша, повернув направо, совсем не в ту сторону, куда шли тверичи, повёл несчастных, утративших боевой вид людей за собой.
…Чудом спасшийся от неминуемой гибели, как считали все тверичи, великий князь с  остатками своего войска, прибыл в Тверь едва ли не через месяц после выхода из дремучего леса. – Слава Господу, что спас меня, – думал он, сидя в своём тереме и наслаждаясь покоем и уютом. – Видно, мне ещё долго жить, если сам Господь меня пожалел!
Но так считали не все. Бояре, слышавшие княжескую молитву накануне счастливого спасения, рассуждали иначе. – Великий князь Михаил обращался к Господу со страшной просьбой! – говорили старики. – И просил взять его жизнь за нас, своих верных людей! Это чревато для него неминуемой бедой…
– Моя душа плачет и стонет, – сказал боярин Теребун Лаврович, выразив общее мнение. – Она чувствует горькую судьбу нашего господина!
– Не проговаривай! – буркнул молодой, но властный Иван Акинфиевич. – Да хранит Господь нашего князя и пусть живёт в здравии многие годы!
– Пусть живёт! – хором пробормотали бояре, столпившиеся в простенке княжеского терема.
– Прошу вас, именитые люди! – сказал, выйдя из княжеской светлицы молодой слуга, тот самый проводник, выведший тверичей из леса и взятый теперь в ближайшее услужение великого князя. – Наш славный князь зовёт вас к себе!
– Здравствуйте, мои верные бояре! – сказал князь Михаил, склонив свою красивую поседевшую голову перед низко поклонившимися ему знатными тверичами. – Надо обсудить наши нынешние дела. И надо принять неожиданного посла… Как вы думаете, с чего начать наши дела?
– Пусть заходит тот посланник, – буркнул боярин Судимир Гордевич. – Послушаем его новости…
– Быть по сему, – кивнул головой князь Михаил и повернулся к двери. – Эй, Богумил, беги за этим брянским человеком!
Молодой слуга быстро побежал исполнять княжескую волю, и вскоре перед собранием предстал рослый седовласый брянский боярин Мирко Стойкович. Он низко поклонился тверским боярам и почтительно, прижав руки к груди, остановился между боярской передней скамьёй и князем, сидевшим в своём большом кресле.
– Я к вам от славного князя и великого воина Романа Глебыча Брянского! – громко сказал он. – С пожеланием великому суздальскому, владимирскому и тверскому князю здоровья и благополучия!
– И твоему славному князю – здоровья и всяческих благ! – ответил, склонив голову, Михаил Ярославович. – С чем ты пожаловал в наш город, боярин…?
– Мирко…, – подсказал, улыбаясь, посланец.
– Боярин Мирко, – промолвил великий князь. – К радости или горю?
– Да так вот случилось, мой господин, – ответил Мирко Стойкович. – Мы ездили в Орду к царю Узбеку – мой князь Роман и я, его скромный слуга…
– Что же там случилось? – спросил в тревоге князь Михаил. – Неужели беда?
– Такая беда, князь-батюшка, что я даже не нахожу слов! – промолвил брянский боярин. – Расскажу о Юрии Московском. Я сам слышал и мой славный князь тоже знает, что татарский царь хочет наградить этого нечестного Юрия!
  – Как и чем? –  заволновались тверские бояре.
– Царь Узбек принял решение женить этого Юрия на своей сестре и, таким образом, сделать его своим зятем! – громко сказал, подняв голову, седобородый посланец.
– Юрия…зятем! – как эхо отозвались бояре.
– Неужели этот Юрий решил отказаться от нашей святой веры?! – вскричал князь Михаил, вскочив со своего кресла.
– Этого не знаю, мой господин, – ответил брянский боярин. – Насчёт веры не говорили. Но это сомнительно. Юрий на такое не пойдёт!
  – Как же, не пойдёт! – возмутился боярин Пригода Требович. – Юрий готов на всё! У московских князей нет совести!
– Тебя ожидают суровые испытания, великий князь, – склонил голову Мирко Стойкович. – Тебе грозит новая и опасная беда! Царь Узбек даёт этому Юрию большое войско для похода на твой славный город Тверь! А во главе татарской конницы поставлены его лучшие люди – вельможа Кавгадый и жестокий воевода Астробыл!
– Вот она, неминуемая беда! – простонали тверские бояре.
– Моё сердце предвещало жестокие испытания! – мрачно молвил боярин Теребун Лаврович.
– Помолчите! – поморщился князь Михаил. – Это, в самом деле, так или только догадки?
– Это правда, великий князь, – ответил брянский посланец. – Я получил эти сведения от очень важного царского человека… И обещал никому об этом не говорить… Рассказал только своему князю. И князь Роман послал меня сюда, мой господин, чтобы я тебя предупредил! Но храни мои слова в тайне!
            
 
Г   Л   А   В   А   7

П Р О И С К И   Ю Р И Я   М О С К О В С К О Г О

Молодой князь Дмитрий Романович медленно, покачиваясь в седле, ехал на своей красивой откормленной кобыле в свите хана Узбека. Татары ехали молча: впереди шла конница молодого хана, составленная из отборных воинов, преданных повелителю Орды, а уже за ними, в окружении самых знатных мурз и советников, величественно восседая на низкорослой, но выносливой лошадке, следовал сам хан Узбек.
Пока хан молчал, молчали и все окружавшие его люди. Когда же он говорил, молодые татарские мурзы, дети самых знатных ханских приближённых, тоже заводили разговор, но так, чтобы их слова не были слышны впереди идущим.
– А что нет твоего батюшки? – спросил ехавший рядом с князем Дмитрием сын татарского мурзы Кавгадыя, Сатай. – Обычно все ваши коназы с радостью посещают облавную охоту…
– Батюшка что-то приболел, – грустно ответил Дмитрий Романович. – Он уже немолод… Это всем известно и не позорно… А вот удивительно, что не пришли другие князья, особенно суздальские…
– Все коназы ещё вчера ушли в дальний поход, – улыбнулся Сатай, слыша правильную, почти без акцента, татарскую речь русского князя, –  в свою Залесскую Орду!
– А почему? – вздрогнул Дмитрий Романович. – Неужели послушали князя Юрия? И двинулись против Михаила Тверского?
– Наш государь молод, но очень умён, – кивнул головой Сатай. – Он решил уважить просьбу Юрке-коназа и одарить его своей милостью… А как же быть, если он теперь – зять великого государя?
– Недолго этот князь Юрий побыл во вдовстве, – грустно промолвил князь Дмитрий, – и взял в жёны сестру самого царя! Вот уж хитрец!
– Хитрец хитрецом, но и наш государь не промах! – весело сказал Сатай. – Сестрица-то его – уже в годах! Засиделась в девках… Правда, и Юрке уже не юноша… Однако он – сильный муж! Его так хвалила одна наша рабыня! Этот Юрке очень жаден на молодых жёнок и может зараз познать не одну! И почему вы, коназы урусы, не примете нашу праведную веру, чтобы спокойно себе познавать многих жёнок? У вас и так нет верности к своим супругам, и вы охотно познаёте красивых жёнок, если доведётся! Вот и твой батюшка, занемог… Я думаю, от телесного утомления… Мой батюшка посылал к нему намедни красивых девиц, богатых телом, и он ни от одной не отказался!
– Как же мне противен этот князь Юрий! – покраснел князь Дмитрий, опустив от смущения голову. –  Неужели его мерзкое лицо приятно жёнкам?
– Истинный муж славен не лицом, – усмехнулся Сатай, – но своей тайной штучкой! – Он сделал выразительный жест рукой. – И длительной возможностью, которая всегда радует хороших жёнок… Что с того, если рожа этого коназа некрасива, а его нос горбат? И волос у него белый, и глаза его – водянистые? Ты же сам светел волосом и глаза у тебя синие… Зачем осуждать внешность этого Юрке?
– Так-то оно так, – кивнул головой Дмитрий Романович. – Мы все, русские князья, похожи друг на друга… У нас горбатые носы и светлые волосы… Но если вам не по нраву наши лица и наружность, чего же тогда сама царевна согласилась на женитьбу с таким уродом?
– Я же тебе только что объяснил, – поднял руку молодой татарский мурза. – Сердца наших жёнок непредсказуемы… Царевна сама попросила нашего государя выдать её за Юрке! Кто знает, что на уме у этих царственных жёнок? Может какой каприз… Говорили, что эта перезрелая девица позавидовала жёнкам-урускам и хвалила урусов, что у них только одна супруга и нет гарема. Будто единственный муж будет дарить свои ласки только ей одной! А Юрке покорно выслушал волю нашего хана и сразу же согласился!
– Этот московский князь не выпустит из своих рук даже драной мортки! – возразил князь Дмитрий. – Ещё неизвестно, будет ли он платить этой царевне своей верностью и любовью? Особенно если он, как ты сказал, горяч до многих жёнок! Однако это не моё дело, а лишь пустые слова… От этого Юрий будет иметь большую выгоду! Я вот только не пойму, зачем государь отменил своё собственное решение и, несмотря на то, что ещё в прошлом году продлил князю Михаилу право на великое княжение, дал грамоту этому князю Юрию?
– Это не так, – покачал головой Сатай. – Мне недавно говорил батюшка, что государь не отнимал ярлык у того Мыхаыла!
– А зачем же он послал войско на Тверь? – спросил с недоумением молодой князь.
– Это не войско, – весело сказал Сатай, – а лишь отряд в полтумена… Там мой батюшка, а с ним – Асадай и Ордахудай… Пусть Юрке сам добывает себе славу… И ведёт свои полки на Мыхаыла! Надо чтобы Мыхаыл покорился коназу из Мосикэ! А Юрке пусть посылает за своими людьми в Мосикэ-бузург и воюет с ними против своего соперника! А мой батюшка идёт не на войну, а лишь как советник этого Юрке!
– Да, всё задумано очень хитро, – пробормотал потрясённый русский князь, – да так, что мне не постичь всей государевой мудрости… Неужели этот князь Михаил не испугается имени государя и славы этого Юрия, царского зятя?
– Испугается, – уверенно сказал молодой татарин, – и сам откажется от ярлыка на  великое коняжение… Тогда всё наладится, и в Залесской Орде установится полный порядок… Но если Мыхаыл заупрямится…
– Князь Михаил очень горяч, – покачал головой князь Дмитрий. – Неужели не возмутится? Он очень ненавидит Юрия Московского! Всё может случиться… Я теперь понимаю, почему здесь нет других русских князей… Одни из них отправились домой, а другие пошли в войско Юрия…
– Это так, Дэмитрэ, – буркнул Сатай. – Те коназы, которые стали кунаками вздорного Юрке, пошли с ним на улус Мыхаыла, а прочих коназов наш государь отослал домой и не стал настраивать против Мыхаыла! Пусть сами решают с кем дружить: Мыхаылом или наглым Юрке! А лучше всего им тихо сидеть в своих улусах и не вмешиваться в дела тех коназов!
– А почему нас, брянских князей, оставили в Сарае? – удивился князь Дмитрий. – Разве мы нужны государю?
– Да, Дэмитрэ, – сказал, посерьёзнев, молодой мурза. – Наш государь доволен вами и не хочет, чтобы вы ввязывались в ту залесскую «замятню». Он опасается, что твой батюшка пойдёт на помощь этому Мыхаылу…
– Вряд ли мой батюшка стал бы ему помогать, – покачал головой русский князь. – Он уже не раз отказывал в союзе этому гордому Михаилу! Он не хочет воевать с этим Юрием Московским и подвергать нашу брянскую землю опасности… Мой батюшка верен государю и не пойдёт ни на какой союз без его воли! И не станет связываться с Тверью!
– Неужели? – усмехнулся Сатай. – А я слышал другое… Якобы люди Ромэнэ ездят в Тверь и дают тому Мыхаылу полезные советы…
– Это клевета! – вздрогнул Дмитрий Романович. – Такого не было! Откуда у тебя эти сведения?
– Это я говорю только тебе, – тихо сказал молодой татарин, оглядываясь по сторонам, – и будем считать, что ты ничего не слышал…
– Однако же, брат, – пробормотал князь Дмитрий, снимая с пальца золотой греческий перстень, блеснувший алым драгоценным камнем, и протягивая его Сатаю, – возьми этот подарок! Поведай же мне, своему верному кунаку, всю правду! Я вижу, что моего батюшку оклеветали! И кто же это сделал?
– Тогда сохрани всё в тайне! – сказал молодой мурза, выпучивая глаза и надувая от важности щёки.
– Клянусь, брат, – прижал руку к сердцу Дмитрий Романович. – Никто от меня ничего не узнает!
– Тогда слушай, Дэмитрэ, – наклонился к его уху ехавший конь-в-конь татарин. – Об этом говорили нашему хану люди коварного Юрке…
– Ах, Юрия! – вздохнул с облегчением князь Дмитрий. – Тогда нечего тревожиться: московские князья – первые лжецы и клеветники…
– Это не так, коназ Дэмитрэ, – тихо сказал Сатай. – Наш государь умеет отличать лживые слова от правдивых… В той Тферы, среди ближних людей Мыхаыла, есть лазутчики коназа Юрке. Они слышали слова посланника твоего батюшки, приезжавшего в Тферы из Брэнэ… Мы даже знаем имя посланца. Это Мэркэ, сын Стэкэ…
– Мирко Стойкович?! – вскричал молодой брянский князь, чувствуя правду в словах его татарского собеседника. – Неужели тверские бояре – лазутчики?!
– Именно так, брат, – кивнул головой Сатай. – Болярэ или мурзы-урусы… Но молчи об этом!
– Если так, – подумал про себя Дмитрий Романович, знавший о поездке брянского боярина в Тверь, – тогда мне понятно, почему молодой царь оставил нас здесь… Значит, будет расследование! – И молодой русский князь так разволновался, что полностью утратил весь интерес к предстоявшей охоте. Он едва дождался конца всего дела и, хотя ничем не уступал в резвости своей скачки татарам, его окружавшим, делал всё как-то апатично, создавая лишь видимость старания и поранив своим охотничьим копьём лишь одну некрупную лань…
– Тебе ещё долго надо учиться охотничьему искусству, – сказал ему на прощание более удачливый Сатай. – Надо почаще выезжать в наши просторные степи!
Прибыв в Сарай и добравшись до большой гостевой юрты отца, князь Дмитрий, не обращая внимания на слуг, пытавшихся помешать ему войти, буквально ворвался, оттолкнув их, в отцовскую опочивальню.
Князь Роман Глебович лежал на широком диване в объятиях красивой белокурой девушки. Услышав шаги вошедшего сына, он оторвался от неё и с гневом посмотрел на возмутителя спокойствия. Нагая девушка вздрогнула.
– Зачем ты вторгаешься в мои покои, сынок?! – возмутился старый князь. – Неужели ты не видишь, что я отдыхаю? – Он погладил вставшую перед ним на колени девушку по большой округлой груди. – А ты не бойся, красавица! Это только мой неугомонный сын!
– Батюшка, мне нужно срочно с тобой поговорить! – вскричал рассерженный увиденным молодой князь. – Там такие дела, а ты тут возлежишь с какой-то ****ью!
– Попридержи язык, сынок! – рассердился князь Роман. Но, глянув в лицо Дмитрия, нахмурился, выпятив глубокие морщины лба. – Тогда иди, Ласка, домой и на-ка вот тебе подарок. – Князь вытащил откуда-то из-под изголовья серебряный брусочек.
– Благодарю, княже, – проворковала без малейшей тени смущения татарская рабыня. – Я сейчас же ухожу! – И она, быстро накинув на себя плотный, обитый войлоком халат, выбежала вон.
Князь встал, натянул на себя богатый, зелёного цвета, шёлковый халат, украшенный изображениями диковинных зверей, вышитых китайскими умельцами и, всунув ноги в мягкие войлочные туфли, пошёл в соседнюю, отделённую лишь лёгкой перегородкой комнату, где стояли плетёное из лозы кресло, две большие длинные скамьи и стол, задвинутый в самый угол. – Садись, сынок, – князь Роман указал рукой на скамью, а сам уселся в кресло напротив. – Говори же, что там приключилось.
Князь Дмитрий сбивчиво, волнуясь, подробно рассказал обо всём услышанном от Сатая.
– Вот какая беда, – пробормотал старый князь, когда его сын закончил своё сообщение. – А я ничего не знал и думал о добром к нам отношении. Разве царь не был к нам ласков, когда принимал в своём дворце? Вот как удивительно: он знает даже имя нашего человека!
– А где сейчас наш Мирко? – спросил Дмитрий, багровый, как кумач. – Он в своей юрте? Надо его срочно позвать!
– Эй, Бенко! – крикнул князь, хлопнув в ладоши. Молодой слуга быстро прибежал и предстал перед ним. – Беги же, Бенко, к Мирко Стойковичу и позови его немедленно сюда!
Но вместо Мирко пришёл его брат Славко Стойкович. – Мой брат ушёл ещё утром, княже, – сказал он спокойно, – и пока не вернулся…
– Куда же он ушёл? – заволновался князь. – Может что случилось?
– Да так, – промолвил Славко. – К нам пришли люди царского вельможи Субуди и увели с собой Мирко. Разве это в первый раз? Зачем волноваться?
– Ладно, Славко, – сказал, краснея от беспокойства, старый князь, – тогда иди в свою юрту и жди там брата. А как только он вернётся от Субуди, сразу же пришли его ко мне! Понял?
– Понял, батюшка, – поклонился Славко и тихо повернулся, направляясь к выходу.
– Придётся ждать, – сказал князь Роман с горечью, – и так переживать! Эй, Бенко! – крикнул он вновь, вызывая молодого слугу. – Тащи-ка сюда доброго греческого вина и серебряные чаши!
…К вечеру, наконец, в княжескую гостевую юрту пришёл весёлый, довольный собой боярин Мирко Стойкович. – Здравствуйте, славные князья, – сказал он, улыбаясь и кланяясь отцу и сыну.
– Садись, Мирко, – бросил нетерпеливо князь Роман. – Чего ты так весел? Неужели у нас всё в порядке? А может нам стоит плакать, а не смеяться?
– Этого не знаю, – усмехнулся брянский боярин. – Наша жизнь такова, что можно ждать беду отовсюду. Но не плакать же теперь?
– Разве ты не знаешь, славный Мирко, – вмешался в разговор князь Дмитрий, – что над нами собрались тучи? – И он коротко, на этот раз спокойно рассказал о своём разговоре с сыном Кавгадыя.
Но его повествование не встревожило Мирко Стойковича. Наоборот, слушая молодого князя, он продолжал улыбаться. Видя его весёлость и душевное спокойствие, князь Роман почувствовал, что с его души как бы спадает тяжёлый камень.
– Я знаю об этом деле, – сказал, наконец, брянский боярин, когда князь Дмитрий замолчал. – Я был у Субуди на пиру, и он мне всё рассказал. А этот пир или сабантуй состоялся в связи с обрезанием у его внука!
– А что это такое? – полюбопытствовал князь Роман.
– Да это такой бусурманский обычай, – уклончиво ответил боярин Мирко. – Как бы их крещение. Видите ли, у Субуди много жён, но детей мало. Здесь в Орде дети очень часто умирают. У Субуди – три или четыре дочери и есть уже внучки. Его дочери давно замужем за достойными людьми. Но сын у него только один – Тугучи! Были и ещё сыновья, но они рано умерли… Вот у этого Тугучи есть маленький сын по имени Тютчи. Он – единственный и поэтому самый любимый внук царского советника. Вот почему созвали богатый пир!
– Разве нам до пира при таких печальных делах?! – возмутился старый князь.
– Да нет у нас никаких печальных дел! – усмехнулся брянский боярин. – Вот мы пили и ели, но Субуди вдруг отозвал меня в свою светлицу да так, чтобы из-за шума никто не мог слышать нашу беседу. Я узнал от него, что какой-то боярин князя Михаила, будучи лазутчиком Юрия Московского, сообщил ему о моём разговоре с князем Михаилом в его тверском тереме…
– Я ещё тогда испугался, – пробормотал князь Роман, – когда ты сообщил мне, что разговаривал с князем Михаилом не наедине, а при его боярах…
– Так вот получилось, батюшка, – продолжал Мирко. – А тот Юрий сразу же, по прибытии в Сарай, рассказал об этом государю, прибавив от себя всяких небылиц!
– И что же он там говорил? – вновь заволновался князь Роман.
– Да так, одну ложь! – покачал головой брянский боярин. – Будто бы ты, батюшка, готовишь союз с Тверью против самого царя! Но молодой царь ему не поверил и приказал славному Субуди провести расследование. – Всё это очень сомнительно, – сказал тогда государь своему премудрому советнику, – чтобы преданный нам коназ Ромэнэ был столь коварен! – Он вскоре забыл об этом доносе, потому что у знатных татар и без нас достаточно дел и настолько много доносов от князей, что они – и князья и доносы – всем просто надоели! И сам Субуди вспомнил об этом деле только на пиру, увидев меня.
– И что же ты ему говорил? – спросил в нетерпении князь Дмитрий. – Неужели признался?
– Признался, – кивнул головой Мирко Стойкович. – Но только будто я сам ездил в Тверь, как купец, со своими товарами и заглядывал в терем великого князя Михаила! Субуди не знает, что мы, сыновья старого купца, теперь бояре и не торгуем… Я сказал, что, в самом деле, поведал Михаилу о событиях в Орде и делах князя Юрия! А это – никакая не тайна! Когда я был здесь в Орде, я сам слышал от татар разговоры об этом! Что здесь такого опасного? Ну, Субуди, выслушав мои слова, громко рассмеялся. – Ты – честный человек, Мэркэ! – сказал он, хлопнув меня по плечу. – Если государь мне напомнит эту историю, я ему так и расскажу, – прибавил этот мудрый татарин, – что никакой вины твоего коназа нет! И это – ложный донос от злобного Юрке!


Г   Л   А   В   А   8

Р А Д О С Т Ь   К Н Я З Я   Ю Р И Я

Полки князя Юрия Московского стояли в лютый январский холод на берегу скованной льдом Волги у известного брода, и воины мрачно смотрели на тёмные ряды тверского войска, расположившегося на противоположной стороне реки.
– Какие силы у Михаила! – думал князь Юрий, глядя на ощетинившихся копьями врагов. – И зачем мы спешили? Нам не одолеть его полков таким немногочисленным войском! Не поможет и новгородское ополчение!
Юрий Даниилович не был трусом. Он никогда не уклонялся от встречи с врагом. Однако природная скупость и практичный расчёт мешали ему первому начать сражение. Московский князь не спешил, несмотря на то, что был чрезвычайно разгневан на великого суздальского и тверского князя Михаила Ярославовича! Гнев Юрия Данииловича копился долго и вот-вот был готов пересилить здравый смысл, который заключался в бережливости по отношению к деньгам и своим людям, стоившим тоже немалых денег.
– Неужели сам Господь на стороне этого наглого Михаила? – думал князь Юрий, восседая на коне и поглаживая ладонью бороду. – Однако я этому не верю: только лукавый помогает этим тверичам!
Князь, размышляя про себя, проклинал то злосчастное время, когда он, беззаботный и весёлый, полный надежд на разгром своего соперника – Михаила Ярославовича – вёл войско на Тверь.
В сентябре 1317 года его полки вместе с татарской конницей, возглавляемой самим Кавгадыем, безжалостно вторглись в суздальскую землю. Сначала Юрий Даниилович сосредоточил все свои силы у Костромы, ожидая помощи остальных князей. Его люди поехали по всем городам суздальской земли, запугивая мелких удельных князей «жестокой карой» и обещая не разорять их земли в обмен на поддержку против Михаила Тверского. И очень многие князья, боявшиеся «грозной бусурманской силы», пришли к нему в Кострому. Лишь великий смоленский князь Иван Александрович решительно отказался. – У Юрия нет прав на суздальские земли, – сказал он московскому посланнику, – и он не великий князь, а властитель убогого удела!
Когда же москвич попытался переубедить князя Ивана, сообщив о том, что Юрий Даниилович ведёт с собой огромное татарское войско и, более того, в его стане пребывает молодая супруга, сестра татарского хана Узбека, смоленский князь, не испугавшись, промолвил на это: – Пусть нечестный Юрий не кичится своей знатной супругой! Мы знаем о смерти его первой несчастной жены, уморенной голодом! А татары нам не страшны: мы вовремя платим молодому царю «выход» и не обманываем его! Царские войска не пойдут против своих верных данников!
Московский посланник, вернувшись к князю Юрию, так и передал услышанные им в Смоленске слова, жестоко тем обидев его. – Слова этого Ивана пышут клеветой! – возмущался Юрий Даниилович. – Нет большей подлости, чем обвинять меня в смерти любимой супруги!
В Брянск же и бывшие уделы черниговской земли он не решился посылать своих людей.
– Если этот Иван отвергнул, да с такой злобой, мою дружбу, – заключил он, – значит, нечего ждать добра от его друга, старого козла Романа!
– Чего мы тянем время, брат? – говорил московскому князю Кавгадый, недовольный бесплодным стоянием: татары жаждали добычи. – Разве ты не знаешь, что за это время злосчастный Мыхаыл соберет ещё больше воинов? У меня нет сомнения, что этот хитрый князь уже давно знал о нашем походе и хорошо подготовился к сражению!
Кавгадый был прав. Уже на следующий день после его разговора с московским князем в Кострому прибыл вестник от новгородцев, которые собрали небольшое ополчение и, остановившись в своём городе Торжке на отдых, готовились идти на соединение с полками князя Юрия.
– Туда нагрянул Михаил Ярославич, – с горечью говорил вестник, – и без пощады разбил наше лучшее войско! Он перебил в жаркой сече почти две сотни наших лучших воинов, а остальные, израненные и усталые, ушли восвояси!
– Вот так, брат, – сказал, узнав об этом, Кавгадый. – Видишь, чего стоит твоё промедление! Мы могли бы за это время покарать не пришедших к нам на помощь!
– Что ж, – решил князь Юрий. – Ты полностью прав! Нечего стоять без дела! Тогда пошли!
И московское войско, снявшись с места, двинулось на земли пытавшихся «отсидеться» в своих городах суздальских князей. Татарская конница мчалась впереди, нещадно расправляясь с жителями сёл и деревень. Сначала степные хищники устремились к Ростову, но город, хорошо подготовленный к обороне, брать не стали. Также без попыток захвата прошли они Переяславль, Дмитров и добрались до Клина.
Московские воины, следовавшие за татарами, без радости смотрели на сожжённые русские поселения. – Как же злы и жестоки проклятые сыроядцы! – бормотали они, однако, верные своему князю, продолжали идти вперёд, прикусывая от стыда и гнева губы.
Особенно свирепствовали татары в тверской земле. Здесь они уже не спрашивали князя Юрия, надо ли карать ту или иную волость: рассыпавшись по всему княжеству Михаила Ярославовича, они грабили, убивали, жгли и полонили мирных сельских жителей.
Три месяца разоряли они тверскую землю, оставляя после себя лишь пепел и конский навоз.
В свою очередь, великий князь Михаил не спешил защищать своих несчастных подданных, собирая войска и готовясь к решающей битве. Даже, когда князь Юрий приблизился к Твери, остановившись «на Бортеневе», менее чем в двадцати верстах от столицы удела, князь Михаил ещё пятнадцать недель терпел на своей земле захватчиков.
Наконец, 22 декабря, полки Михаила Ярославовича пошли на врага.
Князь Юрий не ожидал от своего давнего недруга такой решимости: он всё ещё надеялся, что тверичи не осмелятся воевать с ним и великокняжеский «стол» достанется ему миром. Однако великий князь Михаил не испугался ни москвичей, ни татар: в жестоком сражении он наголову разбил московское войско и был готов биться с татарами, разогнав их передовые отряды и захватив в плен выбитых из сёдел степных хищников.
Но хитрый Кавгадый не повёл свои основные силы на тверичей, не желая рисковать отягощёнными добычей татарами: он спокойно наблюдал, как тверские рати грабили московские обозы и даже пальцем не пошевелил, чтобы защитить сестру хана Узбека Кончаку, захваченную в шатре московского князя и уведённую в Тверь «в жестокий плен».
Сам же Михаил Тверской, видя пассивность татарской конницы, не захотел ссориться с Ордой, а после разгрома московского войска и бегства князя Юрия с остатками своей дружины, прислал своих людей к Кавгадыю, предложив ему «почёт и вечный мир» и пригласив к себе в Тверь.
Князь Михаил не разрешил убивать пленных татар, но выдал их Кавгадыю: «отпустил с честью». Все татарские мурзы были щедро одарены и «обласканы» великим князем. После богатого пира, на котором Кавгадый лицемерно восхвалял князя Михаила Ярославовича и клялся, что татары «приходили сюда без воли хана», степные хищники ушли назад в свою Орду, однако без пленников, отбитых тверичами во время сражения.
Князь Юрий Даниилович, между тем, бежал с остатками своих разбитых полков в Великий Новгород. Там он, озлобленный поражением и слухами о событиях в Твери, развернул энергичную деятельность, собирая войска из «охочих» новгородцев. В короткий срок он восстановил свою боевую мощь и быстро пошёл на юг: мстить удачливому сопернику. В свою очередь, князь Михаил Ярославович, имея своих людей в Новгороде и довольно скоро узнав о готовившемся «реванше», повёл тверские полки навстречу лютому врагу. Так они оказались друг напротив друга на разных берегах Волги и, остановившись, выжидали, кто первым не выдержит и начнёт битву.
Князь Михаил не спешил. Он чувствовал себя не совсем уютно: неожиданно в Твери умерла пленная жена князя Юрия! Только теперь великий суздальский и тверской князь понял всю опасность создавшегося положения. – Ордынский царь не простит мне этой смерти! – думал он. – Разве он поверит, что царевна умерла от жара?! Что же теперь делать?
– Надо помириться с Юрием! – единодушно советовали тверские бояре. – Всё же он не зверь и не татарин-бусурман! Он поймёт, что ты не виноват в этой смерти!
Князь Михаил Ярославович, подумав, решил с ними согласиться.
А в это время Юрий Даниилович, завершив осмотр стоявших в отдалении тверских полков, решился, наконец, начать сражение. Собрав в своём шатре бояр, он прямо заявил: – Нечего нам тянуть с битвой, мои верные люди! Готовьтесь к сражению!
– Ну, и хорошо, батюшка! – весело сказал боярин Протасий Фёдорович. – Мы не посрамим наших мечей!
– Слава Богу, княже! – поддержал его другой боярин, Родион Несторович. – Давно пора поразмяться! 
В это время в княжеский шатёр вбежал молодой слуга. – Государь! – крикнул он. – К тебе – посланец!
– Кто это, Буян? – буркнул Юрий Даниилович. – Неужели опять новгородец?
– Говорит, что от князя Михаила, батюшка! – ответил слуга.
– От Михаила?! – вздрогнул, переглянувшись с боярами, московский князь. – Тогда зови его сюда! Очень любопытно!
– Здравствуй, Юрий Данилыч! – раздался прямо с порога зычный голос тверского боярина, и рослый широкоплечий посланец, гордо и величественно шествуя вперёд, приблизился к княжескому креслу.
– Здравствуй и ты, Иван Акинфич! – узнал тверича князь Юрий. – Ты меня очень удивил: я даже не надеялся увидеть посланца Михаила!
– Наш великий князь Михаил Ярославич, – отвечал тверич, – захотел мира и приказал передать тебе наилучшие пожелания!
– Вот это чудо! – усмехнулся московский князь. – Неужели он сам захотел мира? А с какими условиями? Что-то я не верю твоему Михаилу… Не задумал ли он какую-то хитрость?
– Нет никакой хитрости, князь Юрий, – сказал, волнуясь, Иван Акинфиевич. – Наш князь больше не хочет своего великого княжения и отдаёт этот вопрос на рассмотрение царя!
– Диво дивное! – вскричал московский князь. – Я же ведь давно предлагал такое решение? Почему не прислушались? Вот бы и дождались ещё тогда царского суда! Дай, Господи, чтобы небесные силы вразумили твоего Михаила и не позволили лжи победить правду! Что тогда говорить? Пусть Михаил отпустит с честью моих супругу Агафью и братьев, а тогда, по весне, поедем к царю и решим миром, кому владеть державным «столом»!
– Мы согласны! – ответствовал боярин Иван. – Тогда готовься целовать крест для подтверждения своих слов!
– Что вы скажете, бояре? – вопросил Юрий Даниилович. – Неужели мы согласимся с этим и отдадим решение нашего дела царю?
Московские бояре молчали.
– Ну, тогда ладно, – кивнул головой московский князь. – Целуй же крест, Иван, за своего князя, чтобы не случилось обмана!
В этот же день московские войска снялись со своей стоянки и неспешным маршем двинулись к Москве. Прибыв в свой стольный город, князь Юрий надеялся увидеть там отпущенных великим князем Михаилом пленников, но прошло ещё две недели, а из Твери никто не приезжал. Раздражённый московский князь уже думал, что Михаил Тверской его попросту обманул, и решил посоветоваться по этому случаю со своими боярами, собрав их в «думной палате». Московский князь, несмотря на своё высокомерие и чванство, всё же иногда был вынужден выслушивать мнения своих бояр, хотя бы потому, что со стороны было виднее. Вот и теперь он сидел в своём большом кресле и, закрыв глаза, слушал… Внезапно в светлицу вбежал княжеский слуга. – Государь! – крикнул он. – К тебе идёт тверской посол! Его имя – Олекса Маркич!
– Зови его, Буян! – сказал с тревогой в голосе Юрий Даниилович. – И побыстрей!
Тверской боярин скромно, без привычного тверского «величия», вошёл в «думную палату» и поясно поклонился московскому князю, после чего, повернувшись к нему задом, также низко поклонился московским боярам. – Здравствуйте, славный князь, – сказал он, вновь обернувшись к Юрию Московскому, – и знатные бояре! Да будут у нас мир и согласие!
– Здравствуй и ты, тверской боярин! – усмехнулся князь Юрий. – Однако удивительно, что на твоём лице нет чрезмерной гордыни!
– Я несу тебе горькую весть, батюшка! – грустно сказал боярин Олекса, переставляя ноги. – И не хочу медлить: твоя именитая супруга Агафья скончалась! От простуды и жара!
– Скончалась?! – вздохнул Юрий Даниилович, не веря своим ушам. – Неужели ты обманываешь нас?
– Не обманываю, княже, – опустил голову Олекса Маркович. – Эти горькие слова – правда!
– Скончалась! – хором, как эхо, повторили московские бояре.
– Зачем тебе тогда мир, Олекса? – сказал московский князь, покраснев и выжав из себя слёзы притворной жалости.
– Не мне, батюшка, но моему господину Михаилу Ярославичу, – пролепетал тверской боярин.
– И этому непутёвому Михаилу? – простонал князь Юрий. – Ведь он – разбойник, безжалостный убийца! Ох, уж я, несчастный! Опять вдовец и – при молодой супруге! – Он подскочил в кресле, обхватил обеими руками голову и хрипло, прерывисто, зарыдал.
– Не горюй, батюшка, – пробормотал растерявшийся боярин Олекса. – Память твоей супруги не обижена: она похоронена в Ростове Великом со славой и почётом. Её тело покоится в церкви святой Богородицы…
– Её даже похоронили без моей воли! – ещё громче зарыдал Юрий Даниилович. – А ведь только недавно обещали мне мир и великий «стол»? Ох, и лютые вы звери, беспощадные мучители! Убирайся же, боярин! – крикнул он вдруг, вставая и отводя от лица руки. Багровые одутловатые щёки князя блестели от обильно текущих слёз. – Однако зачем я дарю тебе свободу?! – Князь поднял голову и посмотрел на своих бояр. – И сохраняю тебе, такому злобному посланцу, жизнь?! Погоди, подлый нехристь! Эй, стража! – Он хлопнул в ладоши. Перед князем немедленно предстали вооружённые секирами дружинники. – Хватайте же, люди мои верные, этого злодея, нечестивого боярина Олексу, и ведите его на плаху без раздумий и лишних слов!
– Я не виноват, батюшка! – завопил седовласый боярин, покраснев и выпучив глаза. – За что такая жестокая кара?!
– Это тебе, боярин, за твоего злобного Михаила, подлого отравителя! – взвизгнул князь Юрий. – Скорей, люди мои, вздёрните голову этого бесстыжего злодея на кол!
Княжеские воины, цепко схватив упиравшегося и кричавшего во всё горло боярина, быстро выволокли его в простенок и потащили на казнь.
Как только они удалились, князь Юрий как-то разом успокоился и, усевшись в своё большое кресло, вновь обхватил обеими руками голову.
Бояре молча сидели и ждали, когда их князь заговорит.
Наконец, Юрий Московский отнял от лица руки, и перед боярами предстал прежний, сильный и уверенный в себе властитель! – Вот как влип этот злосчастный Михаил! – сказал он спокойным голосом. – Плохи его дела! Царь никогда не простит ему это убийство!
– Так ведь она умерла от жара, – пробормотал воевода Василий Кочева. – А это же не убийство!
– Помолчи, Василий! – прикрикнул князь Юрий. – Неужели ты не видишь козней Михаила? Нет сомнения, что они отравили мою кроткую голубицу! Дали ей зелья!
– Тогда, батюшка, ты прав, – тихо сказал Протасий Фёдорович. – Князь Михаил обречён!
– Надо бы воспользоваться этим случаем, – покачал головой Родион Несторович, – и отправиться в Орду! Теперь время в твоих руках!
– Ну, что ж, – буркнул Юрий Даниилович, – быть по сему! Он выпустит моих братьев Бориса и Афанасия! Куда ему деваться? И приедет в Орду! Однако неплохо бы и других наших недругов подставить под царский меч!
– Зачем, батюшка? – пробасил боярин Фёдор Бяконт. – Мы и так жестоко наказали по осени тех суздальских князей, которые тебя не поддержали!
– Этих-то наказали, – вздохнул князь Юрий, – но остались другие! Например, Иван Смоленский и Роман Брянский! Разве они не были заодно со злобным Михаилом? Особенно тот старый Роман! Зачем же он тогда посылал своего человека в Тверь и предупреждал Михаила о нашем походе? Разве не это привело нас к разгрому? Я уже вижу седую башку этого Романа на татарскому колу! И молю нашего Господа: погуби на века тот ненавистный нам Брянск! – И князь, подняв вверх своё внезапно просветлевшее лицо, громко, с хрипом и визгом, захохотал.


Г   Л   А   В   А   9

С А Р А Й С К О Е   «С И Д Е Н И Е»

Лето 1318 года было жарким. Старый князь Роман уже почти два месяца томился в гостевой юрте, страдая от скуки и духоты. Вместе с ним тяготились бездельем княжеские бояре, дружинники и слуги. Брянский князь прибыл в Сарай, но ордынского хана не застал: последний в это время кочевал где-то в далёких степях. Оставшиеся в Сарае немногочисленные вельможи говорили разное. Одни – что «нынче государь охотится у Хвалынского моря», другие – «пошёл войной за Сурожское море». Однако было ясно лишь одно: молодой хан Узбек ушёл надолго и ждать его придётся, умирая от бездействия, едва ли не до осени.
Боярин Мирко Стойкович, сдав брянское серебро ордынскому денежнику и получив бронзовую бирку с отметкой об уплате, устремился с двумя десятками брянских конных дружинников в глубину дикой степи: искать хана и его двор. Князь Роман с сыном Дмитрием хотели тоже поехать в степь, но боярин Мирко отговорил их. – Не надо, княже, вам с сыном соваться туда, – сказал он с твёрдым убеждением во взоре. – Там наверняка «заварится каша» из-за тверского князя Михаила! Разве ты не помнишь, как тебя обвинили в прошлом году в дружбе с Михаилом? Ещё попадёшь под горячую царскую руку! Посиди-ка лучше тут, а я сам доберусь до государя и обо всём разузнаю. И ещё попрошу царя, чтобы он отпустил нас, верных ему людей, назад в Брянск!
Так и остался князь Роман в Сарае с восьмью десятками воинов, ожидая своего боярина и регулярно посещая русскую православную церковь, отстаивая заутрени, обедни и вечерни в горячих молитвах, умоляя милосердного Бога поскорее избавить его от скучной тяготы.
Сарайские священники – от простых попов до самого епископа – помогали князю скоротать время. Беседы с духовными лицами успокаивали его. Здесь, в Сарае, он проявил себя настоящим праведником и верующим христианином.
В это же время его сын Дмитрий развлекался, как мог: познакомившись с сыновьями татарских мурз, остававшихся в Сарае, он предавался в их кругу развлечениям. Щедрость и хорошее знание татарского языка делали своё: в короткий срок Дмитрий Романович стал своим человеком и даже другом местной молодёжи. А молодёжь в Орде была очень своеобразная! Всё зависело от возраста отцов. Если отцы молодых татар были во власти и здравии, их дети, даже будучи людьми преклонного возраста, считались молодыми и за свои поступки отвечали только перед родителем. Многие из отпрысков татарской знати уже давно перешагнули за тридцать лет, а всё ещё предавались «отроческому веселью». Тридцатилетнего Дмитрия вполне устраивало такое положение дел. Он также беспечно, как и его татарские друзья, скакал по степи и играл во всевозможные игры наездников. А эти игры молодых татар были далеко не всегда безопасными!
Однажды, рано поутру, когда ещё было прохладно, в юрту молодого русского князя нагрянули его друзья – сын мурзы Кавгадыя, Сатай, и отпрыск мурзы Ахмыла, Мандул. Оба татарина уже давно имели свои отдельные юрты, по нескольку жён, свои стада и богатства и даже немало собственных чад. Но поскольку их отцы ещё были «в силе», они продолжали «играть» в юношей.
Гостевая юрта князя Дмитрия стояла рядом с отцовской, но молодые татары бесшумно проникли к своему русскому кунаку, лишь потревожив узнавших их слуг молодого князя. Последние привыкли к подобным визитам и встрече не препятствовали, разбудив своего князя.
– Вставай, Дэмитрэ, – сказал шёпотом Сатай. – У нас занятное дело!
– Возьми только коня и пятерых верных людей! – буркнул Мандул. – Скоро нам будет очень весело. И поспеши!
Князь Дмитрий, не задумываясь, отдал распоряжение своим людям, с их помощью быстро оделся, и не успело ещё солнце окрасить ярким светом степной горизонт, как друзья уже мчались в окружении своих воинов к Волге.
– Хорошо бы успеть до рассвета и встретить остальных! – кричал Сатай, быстро скача вперёд.
Они буквально промчались по главной сарайской улице и, невзирая на мрак, направились в степь.
У ближайших кустов их ожидали другие молодые татары: каждый с целой свитой из воинов и слуг.
– Салям тебе, Дэмитрэ! – заговорили они, узнав русского князя.
– Салям и вам, Ахмуд…Тайбу…Нагачу, – успевал только отвечать князь Дмитрий. – Зачем вы тут собрались?
– Вот что я тебе скажу, наш верный кунак, – молвил Сатай. – Мы здесь собрались по очень важному делу! Наши люди узнали, что сюда идёт богатый и беспечный купеческий караван. Говорят, что эти купцы или из далёкой Индии, или из жаркого Магриба! Они остановились в пяти верстах от Сарая и, по своей глупости, решили заночевать в степи… Давайте дружно нападём на них и захватим все товары! Что ты об этом думаешь, брат?
– Не знаю, что и сказать, – пробормотал потрясённый Дмитрий Романович. – У нашего государя строгие порядки! Он не разрешает нападать на иноземных купцов… Это запрещённое дело! Если государь узнает об этом, нам не сносить головушек!
– Аллах да сохранит твою башку! – усмехнулся Мандул. – Откуда же хан, пребывая в далёком походе, об этом проведает? Мы перебьём всех купцов и побросаем их тела в степи. Здесь бродят целые тучи волков и шакалов, и от этих дурачков останутся только косточки…
– Но это же – душегубство! – возмутился русский князь. – Уж если бы мы сразились с воинами или, на худой конец, степными разбойниками… А тут – мирные, беззащитные купцы! А если с ними будут жёнки?
– Ну, тогда ты со своими людьми бросайтесь на воинов, – выкрикнул кто-то из толпы, – а купцов мы сами порешим!
– А жёнок заберём себе и пополним свои гаремы! – поддакнул Сатай. – Нечего тут болтать, времени почти не осталось! Пора же! Айда!
И вся ватага без слов быстро двинулась вперёд за своими проводниками.
– Господи, спаси! – бормотал князь Дмитрий, мчась со своими людьми в общей подвижной куче. – Огради меня от злодейства и беззакония!
Пятёрка его молодых дружинников скакала рядом: все воины достаточно хорошо понимали по-татарски, но сомнениями не тревожились, полагаясь на «княжую волю».
Караван чужеземных купцов был, в самом деле, нетрудной добычей. Разлёгшись на плотных циновках, бородатые купцы беспечно спали, не выставив даже охраны. Окружённые густым кустарником, они были уверены в своей полной безопасности.
Никакого сопротивления не было. Молодые татарские наездники, объехав кусты, стремительно кинулись на спящих. То тут, то там раздавались сначала единичные выкрики, затем долгие вопли и, наконец, всё затихло.
Самому князю Дмитрию так и не пришлось участвовать в избиении: он, скакавший в середине толпы, прибыл, когда весёлые молодые татары с гиканьем и свистом выгоняли из кустов полуголых, уцелевших от резни странников. – Ого, какая толпа! – громко сказал русский князь, глядя на несчастных. Солнце уже всходило, и всё было хорошо видно в его ещё красных  лучах.
– Ладно, что успели до рассвета! – радовался Сатай. – Теперь разделим все богатства! – И он, соскочив с коня, побежал в кусты.
Князь Дмитрий со своими дружинниками молча смотрели на происходившее.
Вся толпа молодых татар, спешившихся вслед за Сатаем, занялась ограблением купеческого каравана, вернее того, что от него осталось.
– Здесь больше сотни молодых татар! – пробормотал княжеский дружинник Белюта, мрачно глядя перед собой. – Будет много шума! Разве теперь удастся сохранить тайну?
– Даже покойников обдирают до самых тел! – поддакнул его товарищ, Гордята. – Тошно на это смотреть!
– Молчите, мои славные люди! – сказал, опустив от стыда голову, князь Дмитрий. – Мне ещё не доводилось такого видеть! Стойте себе конно, не шевелясь! Мне не нужны эти позорные богатства!
Пока одна часть татар грабила имущество несчастных убитых, другая их часть охраняла захваченных в плен и стоявших неподалёку уцелевших. Татарские кони стояли, сбившись в табун, и терпеливо ждали своих кровавых хозяев. Немногочисленные слуги и рабы внимательно следили за ними, чтобы кони, почуяв свежую кровь, не разбежались.
Наконец, после более чем часовой возни, молодые татары завершили свой набег, вытащив из кустарника всё, что только было возможно и, тщательно уложив ценности на несколько больших чёрных телег, ведомых верблюдами.
– Эти арбы следовали за нами, – пояснил подошедший к русскому князю Мандул. – Мы всё предусмотрели, коназ урус! Как тебе наша потеха? Чего же ты сам не пойдёшь и не посмотришь на этих знатных покойников?
– Русские князья не ходят пешком по степи, – отмахнулся князь Дмитрий, – и не грабят мирных купцов! Это не воинское дело, а разбойное! Если бы пришлось сражаться с воинами, моя сила пригодилась бы! А с этими несчастными управляйтесь сами! Что же вы будете делать с пленниками?
– Мужей перебьём, – сказал подошедший к князю Сатай, – а жёнок…жёнок – тогда посмотрим. – Эй, братья! – крикнул он собиравшимся вокруг татарам. – Отделите молодых девиц от тех мужей! – Он махнул рукой в сторону толпы пленников. – И гоните красавиц сюда, к нашим арбам!
Со стороны несчастных пленников раздались крики, стоны и плач.
– Какой неведомый язык! – буркнул княжеский дружинник Корж, потирая потеющий затылок. – Это же бусурманы! Значит, на нас нет греха, княже!
– И девиц, княже, с полсотни, – тихо сказал, вздыхая, молодой ратник Гордята. – Вон они, полунагие, а какие красивые! Вот груди так груди! Я никогда не видел таких красавиц!
– А какие пышные у них зады! – воскликнул, тяжело дыша и забыв обо всём, его товарищ Вольга.
Прекрасные молодые женщины прошли перед князем Дмитрием, поднимая вверх руки и умоляя татар пощадить их.
– Гоните этих жёнок к обозу! – распорядился Сатай. – Ну, а теперь кончайте этих мужей!
Татары, выслушав своего молодого предводителя, быстро вскочили на лошадей и, вытащив из-за спин луки, устремились к последним уцелевшим иноземцам-мужчинам. Несчастные пленники, увидев скакавших прямо на них степных воинов, отчаянно завопили, махая руками. Но засвистели беспощадные татарские стрелы, и чужеземцы, искавшие счастья в бескрайней татарской степи, рухнули, как подкошенные, на пожухлую, обагрённую их кровью траву.
– А теперь пойдём дальше! – крикнул Сатай, улыбаясь. – А по дороге разделим всё добытое добро!
– А как же тогда стрелы? – спросил княжеский дружинник Лешко, доселе молчавший. – Разве можно оставлять их в телах убитых? Это же важные улики!
– Эй, Сатай! – крикнул князь Дмитрий. – Зачем вы оставляете стрелы в телах? Это же явные признаки злодейства!
– О, Аллах! – вскричал, волнуясь, молодой татарский предводитель. – Как же мы этого не заметили?! Благодарю тебя, брат урус! Эй, мои верные рабы! – махнул он рукой. – Быстро вытащите все стрелы из убитых! И смотрите: чтобы ни одной не упустили!
…Солнце уже стояло высоко над головой, когда татары, проехав половину пути до Сарая, завершили делёж имущества ограбленных чужеземцев. Чего только не везли теперь молодые разбойники с собой в сёдлах! И рулоны дорогой златотканной парчи, и персидские ковры, и мешочки со слитками серебра и золота или полновесными монетами!
– Почему ты ничего не берёшь? – спросил у русского князя Сатай, узнав о том, что он не принял участия в дележе. – Неужели ты брезгуешь нашими трудами?
– Нет, брат мой, – успокоил его Дмитрий Романович. – Но я считаю, что не имею права на эти богатства потому, что я и мои люди не принимали участия в грабеже и стояли, как вкопанные!
– Ладно тебе, – улыбнулся Сатай и полез ладонью своей правой руки к себе за пазуху. – Возьми-ка вот эту бесценную вещицу! – И он извлёк на яркий солнечный свет большое ожерелье, сверкавшее всеми цветами радуги. – Это – целое собрание драгоценных камней!
– Благодарю тебя, брат, – сказал князь Дмитрий, принимая ватной рукой обжигавший пальцы подарок. – Но я этого недостоин!
– Достоин, достоин, – усмехнулся молодой татарский предводитель, и его глаза осветились внутренним огнём. – Если бы не ты, наш государь наверняка проведал бы об этом набеге!
– А как вы поступите с жёнками? – спросил русский князь, глядя на полуобнажённых красавиц. – Неужели заберёте в свои гаремы?
– Нет, брат, – покачал головой Сатай. – Увы, эти жёнки – те же острые стрелы!
– Как? – встрепенулся князь, выпучив свои большие синие глаза. – Неужели ты не пожалеешь таких красавиц?
– Не пожалею, коназ Дэмитрэ! – вздохнул Сатай. – У меня нет другого пути. Но мы не сразу перебьём их. Надо ещё с ними повеселиться!
– Не понимаю, брат, – поднял брови русский князь. – Какого тебе ещё нужно веселья?
– А такого, что бывает в боевых походах! – рассмеялся Сатай. – Сначала мы познаем всех этих красавиц, а потом, когда устанем от их скорой любви, побросаем этот тяжкий груз в могучую Итиль!
– Неужели утопите? – вздрогнул Дмитрий Романович. – Это же тяжкий грех!
– Нет здесь никакого греха, – покачал головой молодой татарин. – Это наша добыча! А значит, нам теперь всё дозволено!
Русский князь ещё пытался возражать и красноречиво защищал несчастных женщин. Но Сатай был неумолим. – Если сам хочешь познать этих жёнок, – сказал он решительно, – тогда слезай со своего коня и следуй за нашими людьми! И выбирай себе жёнку! Хочешь, так первым познавай любую, какая тебе нравится! А мои люди подождут… Пусть же они познают всех красавиц по очереди!
– Нет, брат, – опустил голову князь Дмитрий. – Я не хочу познавать этих девиц ни прилюдно, ни в кустах! Стоит мне только подумать, что им уготована смерть, так мой дрын не поднимется! Прошу тебя только об одном: отпусти меня с людьми в Сарай, в мою гостевую юрту! Я сильно устал от этого набега!
– Ну, если ты так слаб, брат мой, – засмеялся Сатай, – что поделать? Тогда иди к себе, в юрту, и тихо там пребывай! Но никому ни слова! Понял?
– Понял, брат, – кивнул головой русский князь и, сделав знак рукой своим дружинникам, поскакал в сторону ордынской столицы.
Когда он вернулся в свою большую, нагревшуюся от жаркого солнца юрту и стал снимать с себя с помощью слуг потную шёлковую мантию (князь и его татарские друзья не одевали на себя доспехов), к нему неожиданно прибежал отцовский слуга. – Тебя зовёт батюшка, княже! – громко сказал он. – Скорей иди к нему!
Князь Дмитрий быстро подал знак своим слугам принести новую одежду, переоделся с их помощью в другую мантию, натянул на себя лёгкие татарские штаны, всунул ноги в мягкие туфли и поспешил в соседнюю, отцовскую юрту.
Князь Роман сидел в это время в своём лёгком, плетёном из лозы кресле и беседовал с вернувшимся, наконец, из далёких степей боярином Мирко Стойковичем.
– А, сынок! – радостно сказал он, увидев входившего Дмитрия. – Садись-ка на этот татарский диван,  рядом с нашим славным боярином!
– Здравствуй, княже! – поприветствовал его боярин Мирко, вставая и поясно кланяясь.
– Здравствуй, Мирко Стойкич! – ответил Дмитрий Романович, склонив голову. – Рад видеть тебя живым и здоровым! Чего мы только о тебе не передумали! Ты видел молодого государя?
– Видел, – сказал князь Роман, делая знак боярину пока не отвечать. – Наш бесценный Мирко не только повстречался с царём Узбеком и его людьми, но и добыл разрешение на наш отъезд! Так что собирайся домой, в наш славный Брянск! Слава Богу, наше сидение закончилось!
– А как же тогда указание государя? – удивился молодой князь. – Он же потребовал, чтобы мы каждый год давали отчёт ему самому?
– Я попросил государя, – вмешался в разговор боярин Мирко, – чтобы он отпустил нас без долгого ожидания! И, прежде всего, уговорил важного вельможу Субуди. Именно он оказал мне в этом серьёзную помощь! К тому же, молодой государь сейчас занят подготовкой к суду над Михаилом Тверским! Но самого Михаила пока ещё нет в Орде… Царь очень рассержен! Ему сейчас не до нас! Поэтому он удовлетворил мою просьбу, сдобренную щедрыми подарками и поддержкой самого Субуди! Значит, нечего нам говорить лишних слов, а нужно срочно собираться, батюшка-князь, и уезжать домой. Не стоит испытывать судьбу, пока царь не изменил своего решения!


Г   Л   А   В   А   10

Г И Б Е Л Ь   В Е Л И К О Г О   К Н Я З Я   М И Х А И Л А

Михаил Ярославович, великий владимиро-суздальский и тверской князь, ехал в Орду, как на смерть. Август 1318 года, несмотря на приближение осени, был тёплым, а чем дальше следовал караван князя Михаила на юг, тем жарче становилось. Приближаясь к устью Дона, князь и его верные бояре переоделись в лёгкую одежду. Лишь полсотни дружинников, скакавших за своим князем, не снимали своих боевых доспехов до самой встречи с Ордой, кочевавшей на обширном пространстве между великими реками.
Путь князя Михаила был спокойным: ни единого путника, ни единого врага или разбойника не встретилось по дороге.
Шли вперёд без остановки, днём – верхом, а ночью князь и бояре пересаживались в телеги, где спали под открытым небом. К счастью, дождей не было. Воины же попеременно ехали верхом, освещая путь большими дорожными факелами. Одни из них отдыхали в телеге, чтобы сменить своих уставших товарищей.
Князь Михаил спешил: по слухам, пришедшим из Орды, он узнал об обвинениях, выдвинутых против него московским князем Юрием перед ханом Узбеком, большинство из которых были просто ложью и клеветой. Но главная беда князя заключалась в смерти жены князя Юрия – Кончаки-Агафьи – у него в плену. – Этот злобный Юрий сумеет воспользоваться таким несчастьем! – думал Михаил Ярославович. – Видимо, мне не спастись! 
Но особенно ударил по гордости князя распущенный его врагами слух, что-де «Михаил не поедет в Орду и с позором убежит в Литву или к немцам»!
– Я не допущу такого позора! – решил великий князь. – Мой сын у татар, а я побегу в Литву? Чтобы погубить своё дитя?! Поеду к царю с богатыми подарками, золотом и серебром, и попробую упросить его… А если Господь не смилостивится и царь не поверит мне, путь тогда моя голова падёт на сырую землю, но мой сын будет жив! – И князь отправился в свой последний путь в Орду.
Когда он добрался до своего стольного города Владимира, там его ожидал татарский посланец Ахмыл. – Великий хан ждёт тебя, Мыхаыл, – сказал он. – И поспеши к сроку – тебе дан всего месяц! А если вовремя не придёшь, тебя и твой улус ждёт жестокое разорение! Коназ Юрке и славный Кавгадый говорили великому хану, что ты боишься государева гнева и не прибудешь в Орду!
Тверские бояре были категорически против поездки своего князя. – Ты идёшь на верную смерть, – говорили они укоризненно своему князю. – Лучше пошли туда сына Александра. Там уже твой сын Константин… Вот они вместе с Александром сумеют упросить государя! Царь Узбек сам молод и легче поймёт своих сверстников!
Но Михаил не послушался их и отправился дальше, оставив своим сыновьям грамоту, в которой разделил тверскую землю на уделы, дав вотчину каждому из них.
Так, в путевых тяготах и горестных размышлениях великий князь Михаил следовал навстречу своей судьбе.
Наконец, 6 сентября, едва забрезжил рассвет, князя и его бояр разбудили сторожевые воины. – Мы видим татар, наш господин! – крикнул старший дружинник князю. – Но войско небольшое!
Князь быстро вскочил и набросил на себя протянутую слугой железную кольчугу, натянул шлем и, выпрыгнув из телеги, поспешно сел на коня, подогнанного слугами. Бояре поступили также, и навстречу приближавшимся степным всадникам двинулся небольшой, но хорошо вооружённый отряд.
Сторожевой татарский разъезд надвигался подобно грозовой туче. За сотню шагов до сближения с русскими татары разделились: одни из них остались в стороне, наблюдая за встречей, другие же продолжали следовать вперёд.
– Кто вы такие?! – громко крикнул передовой татарин с длинной седой бородой, на редкость густой и ухоженной. – Зачем идёте в нашу Золотую Орду? – И около двух десятков татар остановились, преградив путь княжескому каравану.
– Это я – великий суздальский и тверской князь Михаил! – прокричал в ответ своим зычным голосом русский князь. – Еду со своими людьми на царский суд!
– А, Мыхаыл! – весело сказал красивый пожилой татарин. – Тогда – айда! Наш государь здесь со всеми своими людьми! Можешь ехать дальше! Твой путь чист! – И татары по мановению руки своего военачальника стремительно поскакали вперёд, почти мгновенно исчезнув из вида.
– Как птицы! – только и успел сказать князь Михаил.
Так он со своими людьми вовремя прибыл в ставку молодого хана Узбека, поселился в большой гостевой юрте, которую выделили ему ханские приближённые, и сразу же послал своих бояр выяснить, примет ли его ордынский повелитель или придётся ждать. Бояре вскоре вернулись с ответом: – Царь сказал, что примет тебя завтра, наш господин!
Великий князь Михаил стал энергично готовиться к визиту во дворец. Весь день и вечер он посещал наиболее знатных татарских мурз, одаривал их, зашёл в ханский дворец и через слуг-татар передал ханским жёнам в гарем богатые подарки. Потрясённая красотой подаренного ей ожерелья, главная жена ордынского хана пригласила князя Михаила к себе, пожелав самолично видеть столь щедрого дарителя. Татары тогда не придерживались большой строгости, свойственной мусульманам Востока, и великий князь беспрепятственно вошёл в царственные покои.
Красавица ханша с улыбкой встретила русского князя. – Твой подарок хорош и красив, коназ урус! – сказала она весело. – Значит, ты добр и почтителен! А тут о тебе ходят такие нелепые слухи… Будто ты злой и грубый! Однако, это не так! Как же получилось с сестрой государя  Кончакой?
– Это несчастный случай, государыня, – тихо сказал князь Михаил, прослезившись от слов знатной татарки. – Супруга Юрия простудилась и сильно устала во время далёкого похода… У неё был сильный жар ещё до жестокого сражения! Мы надеялись вылечить её и поэтому задержали у себя! Однако случилось горе, и славная царевна скончалась из-за болезни!
– Тогда мне всё понятно, несчастный коназ урус… И я попрошу своего супруга быть к тебе милосердным! – молвила своим нежным грудным голосом хозяйка гарема.
– Не за меня упроси государя, матушка-красавица, – пробормотал Михаил Тверской, – а за моего сына и моих людей! А за себя я сам буду просить великого хана и постараюсь доказать свою невиновность!
– Ты жалостлив к своему сыну и слугам, почтенный коназ, – сказала первая ханская супруга, сочувственно кивая головой. – Значит, ты невиновен! Тогда прощай и скажи своим людям, что если возникнет угроза их жизням, пусть они приходят в мою юрту и ищут здесь защиты!
Князь Михаил самолично доставил богатые подарки и весь годовой ордынский «выход» ханскому казначею. Последний, получив, в свою очередь, бакшиш, пообещал: – Я сегодня же покажу твои подарки государю! И скажу о тебе добрые слова…
Наутро князь Михаил был уже у ворот золотого дворца и ждал «высочайшего повеления», но лишь к полудню двери великолепного сооружения отворились, и во двор вышел ханский вельможа Асадай. Стражники, стоявшие у ворот, почтительно склонили головы. – Иди же, Мыхаыл, – сказал грубым властным голосом мурза, – но только один: не велено впускать ни твоих слуг, ни сына!
Михаил Ярославович, склонив голову, медленно переступил порог. Как в тумане, шёл он через дворцовые переходы до ханской приёмной, а когда стражники, стоявшие там, распахнули двери, великий суздальский и тверской князь пал на колени и медленно пополз к трону ордынского повелителя.
– Салям тебе, Мыхаыл! – сказал хан Узбек, когда русский князь приблизился к золотым ступенькам трона и лёг возле них в покорности. – Подними свою башку и дай мне на тебя посмотреть! – Голос молодого хана звучал громко, величественно, но не грозно.
Князь Михаил поднял голову, обратив в сторону своего главного судьи залитое слезами лицо. – Салям тебе, государь! – ответил он. – Крепкого тебе здоровья, славы и богатства на века!
– Якши, коназ урус, если ты искренне проявляешь свою покорность! – улыбнулся ордынский хан. – Однако не всё в твоих делах праведно, чтобы я мог поверить твоим слезам! Будем тебя судить, дерзкий коназ! Ты не должен таить в себе хитрости и лжи! Разве не так, мои верные люди?
– Так, мудрейший государь, о, солнце из солнц! – взвизгнул ханский визирь, стоявший справа от высокого золотого трона.
– Это истина, наш правоверный повелитель! – поддакнул ему тайный советник Субуди, стоявший слева. – Надо судить его!
– Да поможет вам Аллах! – выдохнул имам Ахмат. – Судите же этого неверного уруса со всей строгостью и без поблажек! Пусть восторжествуют справедливость и правда!
Михаил Ярославович стоял, не отводя своих глаз от хана Узбека. Последний недолго смотрел на русского князя. Не выдержав его пронзительного взгляда, молодой хан отвёл глаза в сторону и осмотрел подданных, сидевших перед ним на корточках на больших пушистых персидских коврах.
Впереди всех восседал рядом с самим имамом верный ханский мурза и военачальник Кавгадый, который молча, ожидая слов своего повелителя, глядел перед собой.
– Скажи мне, Мыхаыл, – ордынский хан вновь устремил свой взгляд на русского князя, – зачем ты позволил себе такую дерзость? Неужели твоя рука поднялась на ханскую кровь?
– Не поднялась, государь, – сказал, как простонал, князь Михаил. – Это было просто несчастье! Славная царевна скончалась от жара, болея неизвестной болезнью! Ни я, ни мои люди никогда бы не осмелились совершить такое тяжкое преступление! Мы знаем о твоей и Божьей каре! И мы чтим тебя, государь, посылая тебе наши дары! Разве мы утаиваем «выход»?
– У меня нет к тебе претензий насчёт «выхода»! – смягчился молодой хан, вспомнив про вчерашние богатые подарки. – И мой денежник похвалил тебя! А если ты говоришь правду и, в самом деле, неповинен в насилии над моей сестрой, наш суд тебя оправдает! – Он зевнул. – А теперь, ступай, коназ урус, в гостевую юрту и последуй за мной в дальнее кочевье! Я не хочу поспешного суда! Кроме того, я дам тебе пристава и воинов, чтобы они охраняли тебя и не подпускали к тебе врагов! Ты нажил себе, несчастный коназ, огромное множество недругов! – хан Узбек посмотрел на Кавгадыя, багровое лицо которого выражало недовольство. – А поэтому жди же, Мыхаыл, моего сурового суда, но будь спокоен: мой меч не сечёт невинную и покорную голову!
…Около двух месяцев скитался князь Михаил, сопровождаемый татарскими стражами, по степям, сидя в походной татарской кибитке. Тверские бояре, сын Константин и дружинники великого князя следовали в некотором отдалении.
Михаил Ярославович прекрасно понимал, что хан приставил к нему стражников не для его охраны, но только для того, чтобы предотвратить его побег. Впрочем, бояре великого князя, рассчитывая на снисхождение татарских стражников к своему господину, едва ли не ежедневно чем-либо их одаривали, и последние не только не препятствовали общению русского князя со своими людьми, но и вовсе его не охраняли, а лишь беспечно следовали за ним и, порой, дремали, не обращая внимания на тех, кто входил в княжескую кибитку или выходил из неё во время вынужденной стоянки. Сам Михаил Ярославович часто вылезал из кибитки и прогуливался вокруг, разминая ноги.
Наконец, хан Узбек после своих бесчисленных охот, бесед с имамом и муллами, прочих развлечений, «вспомнил», благодаря  напоминаниям ненавидевших несчастного князя мурз, возглавляемых Кавгадыем, об обещанном суде.
С большой неохотой он назначил срок, определивший судьбу Михаила Тверского. Молодой хан ещё при первой встрече с этим русским князем, обладая острым умом и достаточной проницательностью, понял, что тот невиновен. Но, обнаружив, как много влиятельных вельмож его стана, купленных московским серебром, настаивают на пристрастном суде и жестокой казни, решил не ссориться с ними.
Но главную лепту в обвинение князя Михаила внесли мусульманские священники и имам Ахмат. – Не прощай, государь, этому неверному урусу своих обид! – настаивал последний. – Тогда мы потеряем покорность остальных коварных урусов!
– Быть суду! – окончательно решил Узбек.
Так, несчастный великий князь Михаил предстал, будучи приведённым стражниками в большой походный шатёр ордынского хана, перед своим жестоким судом.
Стоя на коленях перед ханским троном, окружённый теми же вельможами, что были и на его первой встрече с ханом, князь Михаил был буквально осыпан падавшими со всех сторон на его голову обвинениями. Что только ни говорили татарские мурзы! Чего они только ни придумали! Однако молодой хан спокойно слушал своих людей, качал в знак согласия головой, а несчастному обвиняемому не давал слова. Лишь в самом конце первого дня этого позорного судилища он, выслушав длинную речь самого ярого обвинителя – Кавгадыя – который особенно усердствовал теперь, поднял руку, подав всем знак замолчать. – Ты был горд и непокорен мне, своему государю, – сказал хан, глядя на князя Михаила, стоявшего с опущенной головой, – и позорил моего посла, славного Кавгадыя! Ты бился против его людей и многих убил! Ты скрывал от меня свои доходы и пытался бежать к нэмцэ, чтобы передать им все свои богатства! Ты отравил супругу Юрке-коназа и мою сестру! Говори же, нечестивый убийца!
– Это неправда, славный государь! – спокойно и безучастно ответил на хорошем татарском языке Михаил Ярославович. – Неужели ты не видишь мою покорность и скромность? За что упрекаешь меня в чрезмерной гордости? Я всегда привозил тебе «выход» в установленном числе, не позволял себе удерживать ни одной мортки из суммы дани, определённой твоими людьми! А проклятых немцев я никогда не видел и никогда с ними не связывался! Они – наши лютые враги и нечестивые злодеи! Особенно против нашей веры! И княгиню князя Юрия я не губил, это было несчастье… Я говорю тебе только правду… И также клянусь…
– Не клянись, коназ урус, – пробормотал озадаченный хан. – Это сейчас не требуется… Да, твоё дело непростое! – он вздохнул. – Пока ещё никто не высказал против тебя убедительных слов! Придётся судить тебя заново. В следующий раз здесь будет и коназ Юрке!
– Следовало бы связать руки этого нечестного и наглого коназа! – громко сказал Кавгадый, лицо которого, покрытое потом и багровыми пятнами, выражало крайнюю степень гнева. – Чтобы сидел на суде не праведным вельможей, но скромным обидчиком!
– Пусть будет так! – кивнул головой хан Узбек.
…Через неделю князя Михаила привели в ханский шатёр связанного. Он опять стоял на коленях, но с заломанными за спиной руками, и слушал бесчисленные оскорбления и обвинения. Особенно усердствовал присутствовавший на суде на этот раз московский князь Юрий. Он так кричал, что заглушал все разговоры и шум, царившие в шатре.
– Ты погубил мою возлюбленную супругу! – вопил в исступлении Юрий Даниилович. – И оставил меня, несчастного, вдовцом! Мне теперь осталось только уйти в монахи! Ты всё отнял у меня, загубил мою жизнь, окаянный злодей! Заступись за меня, великий и справедливый государь!
После этих слов хан Узбек, сидевший в скорбном молчании, снова, как и в прошлый раз, поднял руку. Воцарилась тишина. – Признавайся, коназ Мыхаыл! – грозно сказал он. – Нам не нужны твои оправдания!
– Нет моей вины, государь! – громко и решительно сказал Михаил Ярославович, подняв голову и глядя прямо в глаза молодого хана. – Я слышу только бездоказательную клевету! А судьи здесь – только этот коварный Юрий и почтенный Кавгадый, его верный кунак! Эти люди не знают правды! Я не буду признаваться в том, чего не совершал!
– Есть ли у кого убедительные слова, а не пустой шум?! – вскричал рассерженный хан. – Разве мало сказано слов по этому делу?
– Есть ещё, государь! – молвил, багровый от ярости, Юрий Московский. – Этот бессовестный и непутёвый Михаил готовил против тебя, государь, союз с другими князьями!
– Неужели? – поднял брови Узбек-хан.
– Воистину так! – поклонился князь Юрий, сидевший на корточках рядом с мурзой Кавгадыем. – Он приглашал к себе людей князя Ивана Смоленского и князя Романа Брянского, чтобы говорить о тебе непочтительные слова! А люди того Романа из Брянска, который мы называем в насмешку «Дебрянском», приезжали в Тверь и высказывали о тебе и твоём посланнике Кавгадые самые оскорбительные слова! От этого злобный Михаил наполнился яростью и нещадно разбил нас, безоружных посланцев, шедших со словами любви и мира!
– Это так, коназ Мыхаыл?! – вопросил, сверкая очами, разгневанный хан Узбек. – Говори же!
– В его словах, государь, одна бесстыдная ложь! – вскричал возмущённый князь Михаил. – Это полная клевета! Не было у меня никакого союза с теми князьями! Я никогда не говорил о тебе и твоих знатных людях непочтительных слов! Что касается человека из Брянска, так он приезжал ко мне в Тверь только по торговым делам и говорил только о своих товарах!
– Это правда, государь! – подтвердил Субуди, стоявший слева от походного ханского трона. – Я это проверил и не нашёл ничего запретного…
Но Узбек-хан не стал слушать своего тайного советника. – Я приказываю тебе, Мыхаыл! – крикнул он зычно. – Сиди же теперь безвылазно в своей кибитке, если не хочешь признать справедливые обвинения! И пусть мои люди набьют тебе тяжёлую кангу на голову и руки, чтобы научить тебя должной скромности! Эй, слуги мои верные! Хватайте же этого нечестивого уруса и выполняйте мой справедливый приказ! Но пока не торопитесь лишать жизни этого злодея! Пусть покорно следует за нами, а я ещё подумаю!
Так началось настоящее мученичество Михаила Ярославовича.
Выведя несчастного князя из шатра, ханские рабы, осыпая его, оцепеневшего от ужаса, жестокими ударами в грудь, спину и лицо, наложили ему на шею тяжёлую колодку. Затем они повели его, униженного и избитого, к походной кибитке.
Даже татарские стражники, стоявшие в ожидании у кибитки, увидев печальное зрелище, которое являл собой Михаил Тверской, посочувствовали.
– Не горюй, коназ Мыхаыл, – пробормотал старый стражник, мурза Халцагай. – Сейчас наш хан сильно разгневан! Но он милосерден и, разобравшись, простит тебя!
На другой день к княжеской кибитке подъехал Кавгадый. Увидев князя Михаила, сидевшего и спокойно читавшего псалтырь, он рассвирепел. – Так ты ещё отдыхаешь, бесстыжий коназ! – крикнул он и повелел: – Немедленно замените стражу, мои верные слуги! И набейте ему канги на руки!
Тут же к нему подскакали другие конные татары. – Ведут семерых стражников от каждого из мурз! – услышал князь Михаил.
Правда, ему не сразу надели на руки колодки, а лишь только накладывали их на ночь, но князю эта пытка не мешала читать псалтырь: перед ним сидел мальчик-слуга и переворачивал страницы!
Так продолжалось двадцать четыре дня! По истечении этого срока Кавгадый вновь объявился перед кибиткой измученного князя и с помощью своих рабов опять потащил его на ханский суд.
На этот раз во дворце хана не было: он со своими любимцами отправился на охоту. Теперь никто не мешал ненавистникам бывшего великого князя. Они оскорбляли и унижали несчастного обвиняемого сколько могли, осыпая его грубой бранью и пощёчинами. Князь же Юрий Даниилович, наслаждавшийся зрелищем, весело смеялся! Затем мучители, вдоволь натешившись, вновь с помощью рабов отправили избитого, оплёванного тверского князя в его кибитку.
 Ещё двадцать шесть дней продолжался «крёстный путь» измождённого князя! Наконец, перейдя Терек, Орда остановилась на богатых травой пастбищах на берегу реки Севенц под городом Дедяковым близ дороги на Дербент. Здесь и решилась судьба Михаила Ярославовича.
Несмотря на попытки его людей помочь своему князю и даже обеспечить его побег, князь категорически отказался от этого и сказал: – Какая будет обо мне слава, если я убегу и оставлю в беде родного сына и верных людей? Этого не будет!
Наконец, 22 ноября, князю сообщили, что «государь велел придать его смерти», и несчастный узник, заключённый к тому времени в башню-вежу, попросил охранявших его татар допустить до него священников. Татары, уже знавшие о ханском решении, не противились.
К князю вошли  его сын Константин, игумен одного из православных монастырей и двое священников. Князь причастился, произнёс слова молитвы и спокойно стал ожидать смерти. – Уходи, сынок, – сказал он князю Константину, – я не разрешаю тебе делить со мной смерть!
– Нет, батюшка, – заплакал князь Константин, – я не уйду! Я лучше умру, чем отдам тебя одного на растерзание злодеям!
– Ну, тогда слушай, сынок, – вновь заговорил князь Михаил. – Я хочу сказать тебе слова завещания о вотчине и твоей матушке. – И он подробно изложил свои мысли о том, как жить его детям и супруге после его смерти, как поделить земли княжества, чтобы не нарушать его посмертной воли.
После этого он стал обсуждать со священниками найденный им на одной из страниц священной книги псалом.
Вдруг в самый разгар беседы в башню вбежал мальчик-слуга. – Княже! – крикнул он. – К тебе идут татарский воевода Кавгадый и Юрий Московский со многими людьми!
– Я знаю, зачем они идут: за моей жизнью! – покачал головой князь и, собрав всё своё мужество, сказал сыну: – Беги, Константин, со всеми моими людьми к царице! И скажи государыне, что идут меня убивать! И останьтесь там у царицы! Может вам удастся спасти меня! Беги же! Другого пути нет!
Князь Константин, поверив отцу, выбежал из вежи вместе со священниками и помчался изо всех ног исполнять отцовское повеление.
Но было уже поздно. Татары и московские ратники, возглавляемые Кавгадыем и князем Юрием, стремительно приближались к последнему убежищу Михаила Тверского.
– Пусть идут туда! – распорядился Кавгадый, дав знак своим и русским воинам слезать с лошадей и войти в башню. Сами же князь Юрий и Кавгадый спешились, отдав поводья коней слугам, и стали ждать у входа.
Оттуда доносились крики и вопли ворвавшихся татар. Князь Юрий приставил к стене ухо, но вскоре отодвинулся в сторону. – Там только шум и крики наших людей, – сказал он с возмущением, – но ни слова от Михаила! Вот какой гордый: не хочет порадовать нас своими воплями!
В это время из вежи выскочил московский воин, державший обеими руками что-то кроваво-красное.
– А, так это Ромэнэц, твой славный воин! – усмехнулся мурза Кавгадый. – Радуйся, Юрке: он тащит в руках сердце твоего недруга!
– Радуюсь! – буркнул, закусив губу, князь Юрий Даниилович. – Однако же не полностью: этот Михаил даже здесь не унизился, был твёрд и терпелив! – Он замолчал и с интересом вперил свой взгляд в выходивших из башни остальных убийц князя Михаила. Они тащили за ноги окровавленный, изуродованный труп.
– Эй, воины! – вскричал, торжествуя, мурза Кавгадый. – Хватайте же всех людей этого непутёвого покойника! А их имущество забирайте себе!
– А тело этого бесстыжего злодея, – добавил князь Юрий, оглядывая окровавленные останки своего врага, – бросайте прямо здесь, для позора и заслуженного поругания!


Г   Л   А   В   А   11

Г О С Т Ь   К Н Я З Я   Р О М А Н А

Известие о гибели Михаила Тверского  пришло в Брянск уже в новом, 1319 году: в марте в город приехал карачевский князь Василий Пантелеевич и обо всём рассказал.
Князь Василий держал свой удел крепкими руками. Несмотря на то, что у него были молодые дядьки – Тит и Адриан – жившие с матерью и своими боярами в Козельске, Василий Карачевский, получив ещё девять лет назад ярлык на княжение в уделе, не собирался уступать им своих прав. И дело заключалось не только в том, что князю Василию было уже пятьдесят восемь лет или едва ли не вдвое больше, чем князьям Титу и Адриану, но ещё и потому, что карачевский «стол» достался ему не столько по наследству, сколько от собственных усилий, в результате которых был убит татарами его отец Святослав-Пантелей. Василий Карачевский в то время был в дружбе и союзе с Василием Брянским, лютым врагом его отца, и немало способствовал трагическому отцовскому концу. Добывший такой дорогой ценой княжеский «стол» в Карачеве, князь Василий, несмотря на свою решительность и властность, всё же иногда испытывал муки совести и часто, посещая церковь, молил Бога о прощении за совершённый им грех. Он даже приучил своих бояр называть его по отчеству «Пантелеевич», чтобы хоть как-то на время забывать первое, более часто употребительное имя его отца.
Карачевские бояре довольно почтительно относились к своему князю. По мнению карачевцев, князь Василий Пантелеевич вступил в союз с Василием Храбрым и изменил отцу по воле карачевского боярства. Мало того, все считали, что именно благодаря нынешнему князю Василию, город Карачев уцелел от тогдашнего нашествия татар и оценивали своего князя, как защитника и благодетеля. Влиятельное карачевское боярство, чувствуя свою вину перед князем Василием Пантелеевичем, подчинившимся их решению, вопреки воле отца, что повлекло за собой гибель неразумного Святослава-Пантелея Мстиславовича, безоговорочно поддерживало своего князя.
Если бы не боярство, вряд ли князь Василий Карачевский смог бы удержать в своих руках весь удел в целостности: дядьки уже давно хотели отделиться от Карачева и править самостоятельно.
Сразу же после восшествия на карачевский «стол» Василия Пантелеевича, молодой князь Тит, подстрекаемый матерью Еленой Вершиловной и его боярами, прислал в Карачев своих людей, требуя себе «законного удела». Василий Карачевский тогда едва не взялся за оружие. – Без жалости раздавлю этих щенков! – грозился он.
Но бояре отговорили своего князя. – Зачем гневаться, княже? – сказали они. – Слова Тита – лишь жалкая просьба! – После чего боярские представители отправились в Козельск, где проживали молодые дядьки их князя, и без труда «замяли» дело. По совету своих бояр князь Василий Пантелеевич определил дядькам их уделы. Тит получил Козельск, а Адриан – Звенигород и Елец. Однако от этого существенных перемен в Карачевском княжестве не произошло. Тит с Адрианом,  матерью и боярами, получая прежнее «кормление», продолжали «сидеть» в Козельске и лишь номинально считаться удельными князьями. Некоторая часть доходов от их земель уходила в Карачев к их сюзерену и племяннику князю Василию. И, тем не менее, козельское боярство не зря согласилось с волей своих карачевских друзей: в результате молодые князья были избавлены от ежегодных поездок в Орду, разорительных встреч с ордынским ханом и его вельможами. Кроме того, и дяди-князья, и все их люди были избавлены от военной службы князя Василия. – Мне не нужны те молодые козельцы, – рассуждал на боярском совете князь Василий Пантелеевич. – Пусть себе тихо живут… Но им нечего рассчитывать на верховную власть в уделе! Пока я жив, я не допущу дробления карачевской земли!
Молодые дядьки до поры до времени смирились с таким положением дел: ни воевать по чужой воле, ни ездить в Орду они не хотели!
– Нечего подставлять свои буйные головушки под острый татарский меч! – говорила им мать, Елена Вершиловна. – Пусть тогда сам Василий рискует жизнью!
Князь Василий Пантелеевич приехал в Брянск в хорошем настроении: всё у него в уделе ладилось, с боярами он жил спокойно, пользовался их полной поддержкой и занимался лишь повседневными княжескими делами, включавшими в себя военные занятия, выезды на охоту, прогулки. Судебные и хозяйственные дела он редко вёл сам, потому как давно распределил их между преданными боярами. Вот только одно беспокоило карачевского князя: у него не было, несмотря на солидный возраст, наследников. Князь Василий знал, что причиной такового положения дел была его жена: он имел немало любовниц, и все они рожали от него детей!
– Кому же я оставлю свой удел? – думал, порой, карачевский князь. – У меня же нет наследников!
– Отошли свою супругу в дальний монастырь, – советовали ему бояре, – и возьми себе по примеру деда новую, молодую красавицу!
– Это грех – бросать свою супругу! – возразил им князь Василий. – Такие дела – в руках самого Господа! Мне и без того хватит грехов! –  И он продолжал жить со своей неудачливой, но привычной и верной женой.
В Брянске князя Василия встретили с распростертыми объятиями: колокольным звоном и хлебом-солью.
– Это хорошо, что ты приехал, брат, – говорил ему седовласый князь Роман Глебович, встречая гостя у ворот городской крепости. – Не надо забывать о Брянске! Мы ведь друзья? Разве не ты подал руку помощи моему племяннику Василию в лихие годы?
– Мы все – твои младшие братья! – молвил на это Василий Пантелеевич. – И Новосиль, и Таруса! Этого нельзя забывать! Мы должны быть заодно!
– Что тут говорить, брат? – буркнул князь Роман, провожая гостя в свой терем. – Таруса уже давно от нас откололась и подалась к Москве! Новосиль затаился, и сюда никто не приезжает! Прежнего союза уже нет… Осталась только дружба с твоим Карачевом!
В первый же день приезда гостя ожидал богатый пир, а затем начались ежедневные поездки за город, в лес и луга: на охоту, лучную стрельбу и просто на прогулки.
Особенно понравилась князю Василию Карачевскому брянская баня.
Как-то утром карачевский гость почувствовал недомогание и посетовал князю Роману, что вот-де «в баньке бы нехудо попариться…»
Брянский князь, недолго думая, распорядился, чтобы его слуги подготовили воду и разогрели самое большое банное помещение. – И принесите туда напитков: мёда, кваса и пенного пива, – приказал он, – да не забудьте сердечную отраду!
Князья Василий и Роман, оба седовласые, но всё ещё крепкие, раздетые в предбаннике слугами, вошли в парную, хорошо освещаемую большими восковыми свечами, закреплёнными на бревенчатых стенах и укрытыми в особых подсвечниках византийской работы так, что вода и пар не могли их загасить.
– А где же слуги, брат? – спросил Василий Пантелеевич, видя, что парное помещение безлюдно. – Неужели ты паришься сам, без сторонней помощи?
– Нет, Василий! – усмехнулся князь Роман. – Наши слуги раздеваются! И только после нас… Так уж издавна повелось…
– Дивно, брат – покачал головой карачевский князь. – Чтобы слуги раздевались после своего господина…, – он не успел договорить и остолбенел: в парную входили одна за другой прекрасные нагие девушки! Их было шесть.
Девушки без всякого смущения поклонились князьям и спокойно занялись делом: одни побежали к печи и стали извлекать из неё ухватами большие горшки с раскалёнными камнями, другие набирали горячую воду в деревянные вёдра, третьи готовили к предстоявшей мойке дорогое греческое мыло, разлитое по длинным  глиняным бутылям, и смешивали его в нужном соотношении с водой… Словом, все были заняты.
Парная состояла из двух комнат. В первой, самой жаркой, князья парились. Девушки поливали их горячей водой, смывая грязь и пот. Затем мужчины заходили во вторую половину, где девушки окатывали их с ног до головы ледяной водой, после чего намыливали их тела и вновь отправляли париться в жаркое, плотно закрываемое дверью помещение. Но при втором выходе из парной князей облили уже не ледяной, а тёплой водой. При этом нагие девушки растирали и массировали тела князей так, что к самому концу своего мытья они чувствовали себя помолодевшими.
– Хороши девицы! – думал вслух князь Василий, чувствуя, как весь он напрягается от желания. – Было бы неплохо, брат мой, познать одну из них прямо тут, в баньке!
– В чём же дело? – улыбнулся князь Роман. – Какая из них тебе приглянулась?
– Да вон та, зеленоглазая, с небольшими титьками! – показал пальцем на девушку Василий Пантелеевич. – Разве это  возможно?
– Так бери же её, брат! – весело сказал князь Роман. – Это – моя дивная Ласка! Ты не глуп, Василий! Она настоящая красавица! А я немного побалуюсь с Голубой! – И князь, обхватив обеими руками высокую светловолосую красавицу, повалил её прямо на ближайшую лавку.
– Ну, тогда и я! – вскричал князь Василий и, схватив длинноногую рыжеволосую Ласку, потащил её, весело смеявшуюся, в дальний угол.
…Вечером, сидя в княжеской трапезной на одной скамье рядом с князем Дмитрием, сыном Романа Глебовича, Василий Карачевский не успевал расхваливать княжескую баню. – Какая хорошая парилка! – восклицал он и по-татарски прицокивал языком. – Неужели ты, брат, каждый раз так моешься?
– Это ещё ничего! – усмехнулся князь Роман, сидевший в своём большом кресле. – Вот если бы ты пошёл в баньку с моим сыном Дмитрием, то ты бы увидел ещё больше красавиц! Мой сын очень горяч до красивых жёнок! Он – настоящий воин: крепок в рати и ненасытен с жёнками! У него не шесть банных прелестниц, а целая дюжина! Он их всех покрывает без труда! Мой Дмитрий хорош и лицом и делами!
– С дюжину?! – воскликнул в восторге карачевский князь. – Вот это – молодец! Вот это – истинный воин!
Сидевшие по обеим скамьям карачевские и брянские бояре с улыбками переглядывались.
– Господи, спаси! – перекрестились владыка Арсений и трое других священников…
После трапезы князь Роман, отпустив бояр и оставив за столом лишь карачевского гостя, сына Дмитрия и владыку Арсения, завёл длинный разговор о недавних событиях на Руси и в Орде.
Беседовавшие вновь обсудили ужасную смерть князя Михаила Тверского и суд ордынского хана. – Какая несправедливая казнь! – молвил князь Роман. –  Мы ведь знаем истинные причины смерти царевны!
– Да вся Русь это знает! – кивнул головой епископ Арсений. – Тот несчастный Михаил взял в плен уже больную царевну! Вот она и умерла от жара!
– Это всё – Юрий Московский, – задумчиво пробормотал князь Дмитрий. – Разве это не его происки?
– Это так, Дмитрий, – кивнул головой Василий Карачевский. – Но и сам Михаил совершил ошибку! Зачем он залез в шатёр Юрия и пленил его супругу? Пусть бы сами татары отвечали за неё! А как он поступил на поле битвы? Москвичей побил, а татар не тронул! Известно, что тот Кавгадый был главным его обвинителем! Лучше бы убил его в том сражении: меньше было бы лживых свидетелей у того мерзкого Юрия! Что касается этого Юрия…, – карачевский князь надул губы. – Мне не хотелось тревожить тебя этим сообщением… Этот Юрий не раз присылал ко мне своих людей и даже сам приходил в мою юрту в татарском стане. Уговаривал меня на союз со своей Москвой! И не раз упоминал моего покойного батюшку, как своего любезного друга…
– Ну, и что же ты? – насторожился князь Роман. – Неужели согласился?
– Нет, брат! – решительно сказал князь Василий. – Я послал подальше и этого Юрия, и его вздорных людей! Я сказал, что готов жить с ним в мире и дружбе, но союз между нами возможен только, если к нему присоединится брянский князь, мой давний друг и советчик! Юрий так рассердился, услышав мои слова, что покраснел, словно вареный рак, и сразу же ушёл в свою юрту!
– Ишь, хитрец! – покачал головой князь Дмитрий. – Захотел вовлечь в свои козни и Карачев! Тогда погубил твоего неразумного батюшку, прости меня, брат! А теперь и за тебя взялся!
– Это так, – грустно сказал князь Василий.
– Ты долго был в Орде, сын мой, – промолвил, вздохнув, епископ Арсений, – и стал свидетелем многих жестоких событий! Неужели этот Юрий имеет сейчас большое влияние на царя?
– Пока имеет, – ответил, качая головой, князь Василий, – и даже получил грамотку от царя на великое суздальское княжение! Его влияние зависит от положения его лучшего друга Кавгадыя! Будет в силе Кавгадый, значит, будет торжествовать и Юрий… Хотя зимой в Сарае ходили слухи, что этот Кавгадый сильно пошатнулся …
– Как же это произошло? – удивился князь Дмитрий Романович.
– Это только слухи, – пробормотал карачевский князь. – Говорили, что какие-то разбойники ограбили караван чужеземных купцов неподалёку от Сарая и перебили всех людей… Известно, что царь Узбек защищает торговцев: купцы приносят в казну большие доходы! А тут, надо же! Грабёж – и у самой столицы! Стыд и позор! Ну, это…пока только слухи… Я не верю в возможность такого безобразия…
– Говори же, говори! – прокричал князь Дмитрий, побелев, как смерть. – А почему это невыгодно Кавгадыю?
Князь Роман в недоумении переглянулся с епископом Арсением.
– Зачем тебе эти слухи? – пожал плечами Василий Пантелеевич. – Впрочем, скажу всё, что слышал. Если эта бессмыслица подтвердится, тогда Кавгадыю несдобровать, потому, что он отвечает за безопасность сарайской дороги!
– Ну, если так, – вздохнул, успокаиваясь, князь Дмитрий.
– И ещё ходил слух, что старший сын этого злобного Кавгадыя…, – усмехнулся князь Василий. – Но это совсем недостоверно… Однако говорят, что якобы этот сынок Кавгадыя со своей ватагой молодых бездельников ограбил несчастных купцов и завладел их богатствами. Ну, а царь Узбек распорядился провести тщательное расследование и установить истину. Однако ни знатные ордынские люди, ни государевы советники совсем не верят в виновность сарайских юношей!


Г   Л   А   В   А   12

Т Я Г О Т Ы   К Н Я З Я   Ю Р И Я

Князь Юрий Московский, недавно вернувшийся из Орды, сидел в своей теремной палате в большом кресле и размышлял.   
Несмотря на расправу в Орде над его извечным соперником Михаилом, получение ханского ярлыка на великое княжение, душа московского князя болела. – Этот злосчастный Михаил, поди, угодит в святые, – думал он в раздражении, – а меня запишут в злодеи! Надо поговорить с  церковными людьми и выдать им всю правду! Я взял на себя этот крест не ради власти, славы или корысти, но ради покоя на святой Руси! Впрочем, – Юрий Даниилович нахмурил брови, – а почему я горюю? Победителей не судят! Разве мне не кланялись тверские бояре и гордый сын покойного Михаила Александр! – Он вспомнил, как венчался на великое княжение во Владимире, как торжественно и пышно проходила эта церемония. С гордостью и радостью смотрел на него, увенчанного великокняжеской шапкой, брат Иван Даниилович. С робким изумлением на лицах стояли рядом другие его братья – Борис и Афанасий. Князь Борис с трудом добрался до Владимира: после возвращения из Твери он тяжело болел и едва выстоял на венчании старшего брата.
На богатом пиру, последовавшим после венчального ритуала, новый великий суздальский и владимирский князь услышал немало лестных слов по своему адресу не только от князей и бояр суздальской земли, но даже от тверского князя Константина, третьего по счёту сына убитого в Орде князя Михаила Ярославовича.
Князь Константин Михайлович чудом спасся во время жестокой ордынской резни. Сам Кавгадый разыскивал его, желая лишить жизни. Однако молодому тверскому князю повезло. Следуя совету своего отца Михаила, который отослал его к первой жене хана Узбека, он пытался упросить влиятельную женщину спасти его отца. Последняя, помня свое обещание, данное князю Михаилу при встрече, приказала своим людям отправиться к Кавгадыю и уговорить его не убивать обречённого тверского князя. Но люди ханши прибыли к месту заточения несчастного князя слишком поздно. К тому времени Михаил Ярославович был уже убит, а татары, вкупе с московскими людьми, избивали тверских бояр и грабили их имущество. Узнав, что князь Константин нашёл себе убежище у любимой жены хана, Кавгадый отправился с жалобой к самому хану Узбеку. – Надо прикончить этого Костэнэ и его людей! – уговаривал он ордынского повелителя. Но  Узбек-хан оказался не таким податливым, как того хотел влиятельный татарский вельможа. К тому же до «повелителя правоверных» дошли вести об ограблении купеческого каравана, шедшего в столицу его ханства, да ещё на подступах к Сараю. Молодой хан также услышал от прибывших из Сарая мурз, что в деле ограбления иноземных купцов замешан сын Кавгадыя – Сатай. Более того, сарайские люди утверждали, что Сатай стоял во главе ватаги разбойников! Мрачным сидел хан Узбек, окружённый муллами и мурзами, в своём походном кресле и с раздражением слушал прибежавшего Кавгадыя. – Неужели тебе мало смерти этого жалкого Мыхаыла?! – вопросил он, наконец, после продолжительного размышления. – Ты захотел убить даже его невинного сына? Похоже, что ты, Кавгадый, не мусульманин, а бесстыжий язычник! Когда ты в последний раз посещал мечеть?
– Совсем недавно, – заколебался огорошенный Кавгадый. Однако уверенный в своих силах и влиянии на хана, успокоился и, взяв себя в руки, добавил: – Я не часто хожу в мечеть, но молюсь Аллаху каждый день!
– Каждый день! – усмехнулся хан Узбек. – Это неправильно! Надо молиться Богу по восемь раз в день и даже чаще! И ходить в святую мечеть! Разве не так, почтенный имам?
– Воистину так, государь! –  вскричал имам Ахмат, пытаясь отвлечь хана от ссоры с влиятельным мурзой. – Но Кавгадый был очень занят тем запутанным делом. Он даже на время позабыл свой долг истинного мусульманина…
– Это очень плохо, – успокоился хан Узбек. – Ладно, Кавгадый, тогда иди к своим людям и больше не вороши это дело! Хватит одной смерти! Я не буду сердить свою  супругу и отдавать тебе на расправу людей Мыхаыла!
И действительно, князь Константин уцелел только благодаря случаю.
Однако как только он со своими боярами покинул шатёр главной супруги хана, ханские люди задержали его и отвели под конвоем в стан московского князя Юрия. – Мы отдаём тебе, Юрке, этих пленников – Костэнэ и его бестолковых слуг, – сказал старший конвоя, мурза Асадай, представ перед Юрием Данииловичем. –  Веди их в свою Мосикэ!
С этим и отпустили Юрия Московского назад на Русь на великокняжеское венчание. Из татар  во Владимир отправился мурза Ахмыл – зачитывать ханский ярлык. Неизменный же спутник и покровитель московского князя Кавгадый остался в Орде.
– Великий хан не отпускает меня, – грустно сказал он князю Юрию на прощание. – Я сейчас очень нужен государю: тут расследуется серьёзное дело!
– Видимо, действительно серьёзное, – подумал, прощаясь с Кавгадыем, Юрий Московский. – Только бы не пострадал этот славный мурза! Тогда и мне не поздоровится! 
Тверской князь Константин ехал во Владимир морально убитым: смерть отца потрясла его. – Если бы я не убежал к царице, то спас бы душу, а не жалкую жизнь, – думал он, сидя на телеге среди прочих пленников князя Юрия во время дальней езды. – Лучше бы татары убили меня тогда… Зачем мне эта жизнь? Что хорошего ждёт меня в Юрьевом плену? Лучше бы разделил с отцом его судьбу! – И он, не стесняясь своих людей, горестно плакал в телеге, закрыв обеими руками лицо и раскачиваясь.
Но князь Юрий Даниилович вовсе не собирался убивать несчастного молодого князя Константина. – Пусть себе живет! – рассудил он. – Этот Константин теперь мне не враг, да и правитель из него никудышный! Татары так его поломали, что он теперь не князь, а безвольная тряпка… Я помню другого князя с таким именем – Константина Рязанского? Стоило ли его лишать жизни? Потом было столько вони по всей Руси! Да ещё нажил себе лютых врагов из его сыновей и внуков! Нельзя повторять той ошибки… Даже следует приласкать этого напуганного Константина… Пусть он не первый сын убитого Михаила, а третий, но кто знает промыслы Господа: вдруг он со временем станет великим тверским князем… А если его женить? У меня ведь есть дочь на выданье – Сонечка! Пусть идёт за этого дурня! Он приятен лицом и, я думаю, наделён достаточной мужской силой. А что ещё моей дочери нужно: был бы дрын, а там – всё образуется! – И новый великий суздальский князь начал постепенно, потихоньку, обхаживать своего тверского пленника. Сначала его освободили от конвоя, вернули ему боевого коня, сняли с его бояр оковы, а затем, по прибытии во Владимир, и вовсе «обласкали»: князь Константин теперь сидел за одним столом с Юрием Данииловичем, пил с ним вина и меды из одной братины и, совершенно успокоившись, несмотря на своё косноязычие, славословил нового великого суздальского князя на венчальном пиру ещё больше, нежели его собственные, московские бояре.
– Этот Константин или хитёр или глуп до бесстыдства? – размышлял про себя князь Юрий, сидевший в полном уединении. – Не успели похоронить его батюшку, а он уже забыл о своём горе…
Московские люди привезли тело несчастного князя Михаила Ярославовича в Москву ещё раньше, чем сам князь вернулся туда, и захоронили в Спасском монастыре.
Но как только князь Юрий принял великокняжеский венец, к нему во Владимир прибыли посланники вдовы Михаила Тверского, княгини Анны – её второй по счёту сын Александр с боярами.
Юрий Даниилович не без злорадства вспоминал, как униженно просили тверичи об отдаче им тела убитого князя для перезахоронения в Твери. – Я ничего не имею против вашей просьбы, – сказал тогда князь Юрий, сидя с величественным видом перед униженными, плакавшими навзрыд тверскими боярами. – Но разве вы не знаете, что это сам несчастный Михаил виноват в своей смерти? Зачем он злил царя и его людей? И вызвал на свою голову жестокую кару! Сам подставил свою голову под татарские мечи! – И, поговорив ещё немного о своей доброте, великодушии и даже…о любви к покойному князю, он, после совещания с братьями и своими боярами, разрешил извлечь тело князя Михаила Тверского из монастырского склепа в Москве и отвезти домой. Как потом рассказывали, тело Михаила Ярославовича везли на санях с «огромным почётом» до Волги в сопровождении высоких священников и его первых бояр. На берегу великой реки их ждали сыновья покойного – Дмитрий, Александр, ещё ранее вернувшийся в Тверь, Василий, княгиня-вдова Анна, тверской епископ Варсунофий, все священники со свечами и кадилами, множество народа. Раку с телом убиенного встретили у церкви Михаила Архангела, стоявшей у самой Волги, и с воплями, стенаниями отпевали всем миром…
При этом только не было князя Константина: увезённый в Москву, он проживал на правах не столько пленника, сколько гостя.
– Может прямо сейчас объявить ему мою волю, – думал в своём уединении князь Юрий, – и предложить Софьюшку ему в супруги? А если откажется и захочет проявить свой тверской нрав? С дочерью я договорился: жених ей по душе… Хорош лицом и статью, пока ещё тих и покорен. Ну, уж ладно, – решил, наконец, он, – пусть подойдёт время! Тверичи успокоятся от своих горестей и обид, а там и решим! – И он привстал, хлопнув в ладоши: – Эй, Буян! – Молодой слуга стремительно вбежал в светлицу. – Беги, Буян, к моим боярам и зови их на совет!
Когда московские бояре расселись по своим скамьям, князь Юрий, по установившейся традиции, обсудил с ними хозяйственные дела, расходы и доходы казны, а также возможные новые выгоды от владения титулом великого суздальского князя.
– Новгород должен теперь платить нам великокняжеское серебро, – сказал, выслушав бояр, Юрий Московский. – Разве не так, мои добрые люди?
– Так, наш господин, – пробурчали бояре.
– А не взбунтуются? – прищурил глаза князь Юрий. – Не получится так, как с покойным Михаилом? Зачем нам ссоры с Новгородом?
– Не взбунтуются! – усмехнулся князь Иван Даниилович. – Только надо за ними приглядывать и оказывать им, по мере надобности, военную помощь!
– Убавь малость от их платежа, – сказал, качая окладистой седоватой бородой, боярин Фёдор Бяконт. – На рубль какой или мортку! Да объяви это как великое благодеяние!
– Правильно! – кивнул головой Юрий Даниилович. – Это ценный совет! Тогда убавим новгородскую дань рублей…на десять… И пошлём туда моего верного брата Афанасия… Пусть присматривает за новгородцами и ходит на их врагов с новгородским ополчением. Не будем раздражать новгородцев и нарушать договор славного Ярослава… Если им нужен боевой князь, так пусть получат его! Согласны?
– Согласны! – пробурчали бояре.
– Куда мне деваться? – с горечью пробормотал князь Афанасий. – Если надо, значит, надо!   
– Пусть же так и будет! – весело сказал князь Юрий. – А теперь поговорим о Рязани.
– Что я скажу, великий князь? – молвил, кашлянув, боярин Протасий Фёдорович. – Там поднял голову пронский князь Иван Ярославич! И настроил против нас свою Рязань! Нет покоя нашим московским границам от такого соседа! Он спит и видит, как отхватить себе нашу Коломну!
– Какие же злобные эти рязанские князья! – возмутился московский князь. – Нет нам жизни от этих лихоимцев! Вот мы порешили князя Константина, царствие ему небесное, – он перекрестился, – потом скончались его сыновья, Василий и Ярослав, но лучше не стало! Мы так радовались этому Ивану, ожидая от него дружбы! А он просидел в тишине больше десятка лет и вдруг зашевелился… Что ж! Тогда пошлём на него большое войско! Пусть узнает московскую силу!
– Значит, надо готовить полки на Рязань? – спросил седовласый боярин Фёдор Бяконт.
– Все согласны с этим? – бросил Юрий Даниилович.
– Все! – единодушно ответили окружавшие его бояре.
– Может я сам поведу войско на Переславль-Рязанский? – громко спросил, вставая, князь Иван Даниилович.
В это время в думную светлицу вбежал, махая руками, слуга князя Юрия.
– Великий князь! – закричал он. – К тебе пришли срочные посланцы!
– Какие ещё срочные посланцы, Буян?! – рассердился князь Юрий. – Чего ты кричишь и вносишь сюда сумятицу? Неужели что произошло?
– Беда, великий князь! – пролепетал напуганный княжеским гневом слуга. – Один посланец – из Владимира, а другой – из Орды, настоящий татарин!
– Тогда зови их сюда, Буян, – кивнул головой встревоженный князь.
Действительно, перед московским князем и собранием знати предстали двое посланников. Один – владимирский боярин Окула Смагович, другой – молодой татарин, богато одетый, как вельможа. Оба разом поклонились, по-русски, поясно.
– Здравствуйте и вы, добрые люди! – сказал князь Юрий, напряжённо вглядываясь в лица гостей. – Что там у тебя случилось, Окула?
– У меня нет слов, мой господин! – пробормотал седовласый, багровый как кумач, боярин. – Скажу, как могу, великий князь… Только что скончался твой несчастный и праведный брат Борис! Из-за нажитой в тверском «сидении» болезни!
– Видите! – Юрий Даниилович поднял вверх кулак. – Это всё из-за козней покойного Михаила! Пусть не сразу, но потом он угробил моего верного брата Бориса! И хватает им совести говорить о своих обидах! Ох, бедный мой брат Борис, зачем ты покинул нас, несчастных?! – И он заплакал, вытирая кулаком обильно текущие слёзы.
– Теперь уже нечего скорбить! – буркнул вдруг князь Иван Даниилович. – На это ещё будет время! Надо сначала решить свои мирские дела, а там уже плакать по дорогому покойнику!
– Кто ты, славный воин? – спросил по-татарски неожиданно успокоившийся и пришедший в себя князь Юрий, глядя на другого посланника. – Почему я тебя не знаю?
– Я – сын славного мурзы Ордахудая, Тайбу! – сказал татарин, так и стоя в своей рысьей треугольной шапке. Даже кланяясь, он придерживал этот замысловатый головной убор. – Я послан к тебе, Юрке-коназ, по такому делу… Твой кунак Кавгадый попал в большую беду! Нужно серебро! Иначе башка славного Кавгадыя упадёт на сырую землю!
– Что там случилось?! – вскричал напуганный Юрий Даниилович. – Неужели его оклеветали?!
– Нет, славный коназ! – поморщился молодой татарин. – Эта беда приключилась по вине его сына. Этот Сатай с нами, своими друзьями, ограбили купеческий караван! Наш великий хан был тогда в бескрайней степи. Мы хотели развлечься по совету этого Сатая… Ну, вот и перебили тех богатых чужеземных купцов тёмной ночью! А богатства поделили…
– Но самого Кавгадыя там ведь не было? – вздохнул с облегчением князь Юрий. – Почему же государь рассердился на него?
– Батюшка всегда отвечает за сына! Своей башкой! – грустно промолвил татарин Тайбу. – А сын его отделается только палками и позором! Так ты дашь мне серебра для своего кунака? 
– Дам! – кивнул головой московский князь. – Я никогда не жалел серебра для своих дорогих друзей! Тогда получишь, сколько надо! Я прикажу своему денежнику… Тут потребуется не один рубль! Голова Кавгадыя стоит выкупа целого удела!
Московские бояре недовольно забурчали.
– А теперь расскажи мне всё подробней, – продолжил князь, глядя в тёмно-карие глаза молодого татарина, безбородое лицо которого с небольшими усиками внушало ему симпатию.
– А что ещё говорить? – усмехнулся Тайбу. – Мы разграбили караван и перебили всех купцов. Я сам побывал в том набеге. Но меня простили, как самого молодого и глупого! А старшим вломили палок… Хан не стал наказывать и нашего кунака, молодого коназа уруса, который ходил с нами в набег! Он не поверил нам и объявил наши слова клеветой!
– Кто же из русских князей причастен к этому разбою?! – вскричал, негодуя, князь Юрий.
– Это был Дэмитрэ, сынок Ромэнэ, коназа из Брэнэ-бузурга! – ответил молодой татарин.
– Дмитрий Романыч?! – вскрикнул, торжествуя, московский князь. – Неужели брянский князь?
– Да, так, – кивнул головой татарин.
– Ну, что ж, – усмехнулся Юрий Даниилович. – Даже в бочке мерзкого дёгтя есть капля мёда! Надо использовать эти сведения с наибольшей выгодой! Ну, уж держись, бесстыжий Дмитрий Романыч! Не забуду и твоего гордого батюшку! Пусть государь и не поверил вам, молодым людям, но, я думаю, моё серебро изменит дело!


Г   Л   А   В   А   13

О Р Д Ы Н С К И Е   Т Р Е В О Г И

Князь Роман очень неохотно ехал вместе с сыном Дмитрием в Орду этой весной 1320 года: сын рассказал ему о своих «приключениях» с татарскими друзьями в год гибели Михаила Тверского, и он боялся за него.
Приезжавшие в город иноземные купцы, с которыми беседовал старый брянский князь, рассказывая о событиях в Орде, не преминули сообщить и об опале Кавгадыя. И не просто об опале, а даже о заключении некогда влиятельного ханского вельможи в темницу. – Плохо дело Кавгадыя! – говорили они. – Уж если он попал в сырую темницу, то его ждёт бесславный конец! Нет возврата в честную жизнь из такого позора!
Дмитрий Романович, слушая купцов, страшно переживал.
– А как же Сатай, старший сын Кавгадыя? – спросил он купцов. – Неужели и его постигла отцовская судьба?
Но купцы ничего не знали ни о Сатае, ни о его «судьбе».
Князь Роман Глебович, собираясь в Орду, пытался отговорить сына от поездки.
– Татарский царь, видимо, ничего о тебе не знает, – твердил старый князь сыну, – и нет никакой необходимости ехать тебе в Сарай! А если государь обо всём проведает, тогда ты отправишься на верную смерть! В этом случае наш славный Мирко пойдёт к своему вельможному знакомцу и уговорит его помочь тебе. А тот объяснит молодому царю, что ты не грабил тех несчастных купцов и не упивался их богатствами!
– Так уж не упивался! – подумал князь Дмитрий. – Разве я не брал дорогое ожерелье? – Его жена княгиня Ксения была просто счастлива, когда он привёз ей из Орды драгоценный подарок и каждый день носила сверкавшее ослепительными искрами украшение, любуясь его отражением в серебряном византийском зеркале, также подаренном её супругу Сатаем. Сразу же забылись её былые обиды и супружеские измены молодого князя. – Мой Дмитрий очень любит жёнок, – рассудила княгиня, – но ни одной из них не пожаловал такого сокровища!
Молодая княгиня успокоилась. – Пусть себе щупает разных девок, – решила она, – зато я избавлена от грехов и хлопот! Не будет новых горестей! Ведь так тяжело терять малых детей! – Княгиня глянула на свою пятилетнюю белокурую дочь Елену, игравшую с большим пушистым игрушечным медведем, которого смастерил княжеский плотник Пучко, славный мастер, умевший делать едва ли не всё, и смахнула набежавшую слезу. За годы супружеской жизни она уже потеряла троих детей, умерших в самом младенчестве и болезненно переживала каждую смерть. Молодой князь Дмитрий тоже страдал от этого и, возможно, потому избегал, порой, близости со своей супругой. Когда родилась красивая девочка, окрещённая Еленой, все боялись, что и её постигнет судьба несчастных младенцев. Но, к всеобщей радости, девочка оказалось достаточно крепкой и вот теперь, радуя мать, весело лепетала.
Князь Дмитрий ежедневно встречался со своей женой на утренней трапезе. Но в остальное время она его почти не видела: молодой князь занимался повседневными делами, часто пребывал вместе с отцом на княжеских судах и советах, где восседал по правую руку от отца в таком же большом княжеском кресле, выслушивая тяжущихся или высказывания бояр. Старый князь Роман готовил своего сына на брянский «стол», и тот, фактически, был соправителем отца, порой, даже замещая его при необходимости.
Вот и теперь князь Роман хотел оставить вместо себя в городе не воеводу, но сына.
Молодая княгиня, узнав о готовившейся поездке князей в Орду, тоже очень не хотела, чтобы её супруг уезжал. – Зачем вы едете вдвоём? – возмущалась она за утренней трапезой. – Ведь твой батюшка отвечает за удел, а не ты! Неужели это так необходимо?
– Мой батюшка стар, – отвечал тогда князь Дмитрий, глядя на сверкавшее разноцветными камнями ожерелье. – Неизвестно, как он один доберётся до Орды! Мне стыдно оставлять престарелого отца без помощи! А дружина и слуги – это не сын! Однако ты бы спрятала, Аксиньюшка, эту красивую вещицу! – он указал рукой на ожерелье. – И одевала бы её в праздничные дни! Не дай Бог, увидит это богатство какой-нибудь недобрый глаз и навлечёт на нас тяжкую беду! Вот вернусь домой из далёкой Орды, тогда и носи этот подарок без опасности!
Княгиня перекрестилась и, наклонив голову, стала снимать с себя ожерелье.
– Хорошо, что это украшение не видел батюшка! – подумал, успокоившись, князь Дмитрий. – Он бы тогда ни за что не взял меня с собой!
Князю-отцу он же ответил достаточно спокойно и убедительно. – Я не привык прятать свою голову от опасностей, – молвил он. – Если будет нужно, я сам расскажу царю всю правду о том разбойном деле! Государь скорей поверит мне, очевидцу, чем тебе! Кроме того, он может подумать, что я скрываюсь от его гнева за брянскими стенами!
Старому князю нечего было возразить на это, и вот они поехали к татарам.
Середина мая была хорошим временем для поездки. Уже не было холодно, как ранней весной, да и жара не одолевала. Дорога была опасной, полной неожиданностей, поэтому тяжёлые железные кольчуги и броня не снимались до самого Сарая. Ехали по привычной для них дороге – сначала на юго-запад, в сторону Чернигова, а затем уже поворачивали на юг. Две сотни отборных княжеских дружинников охраняли князя и обоз, в котором везли серебро и меха – ордынскую дань и подарки хану, его жёнам и приближённым.
Двигались не спеша и только днём. Ночью отдыхали, выставив охранение и, хорошо выспавшись на устланных мягким войлоком телегах, отправлялись поутру дальше. Строгая дисциплина была обязательна для воинов и неукоснительно соблюдалась. Малейшая утрата бдительности грозила гибелью каравана и его разграблением. Летучие татарские отряды не один раз появлялись перед брянскими воинами, но, видя их хорошую выправку и готовность в любой миг дать отпор, малочисленные степные хищники даже не пытались их дразнить, выпуская наугад стрелы, а лишь прицокивали языками и, что-нибудь прокричав, также внезапно исчезали, как появлялись.
Так обоз брянского князя Романа Глебовича достиг к концу мая ордынской столицы Сарая. Правда, непосредственно перед городом брянцев остановил большой конный отряд ордынцев. Однако их мурза, узнав русского князя и услышав из его уст о цели поездки, не препятствовал им свободно въехать в город.
 Князь Роман снова поселился в привычной для него большой гостевой юрте, в которой он ежегодно останавливался, а рядом с ним – его сын. В другой большой юрте, примыкавшей к княжеской, расположились брянские дружинники. Боярин Мирко Стойкович с сыном Борилом поселились в передней комнатке молодого князя Дмитрия.
Как только все устроились, князь Роман послал боярина Мирко с подарками к всесильному ханскому вельможе Субуди. – Я возьму с собой сына, княже, – сказал брянский боярин, собираясь в недальний путь. – Надо познакомить моего Борила со знатными ордынскими людьми. Мой сын уже не младенец. Пора ему помогать своему батюшке! – И он с гордостью посмотрел на тридцатичетырёхлетнего красавца-сына, русоголового, с большущей окладистой бородой.
До самого вечера ждал князь Роман возвращения боярина, а сам, тем временем, принимал гостей.
В этот день у него побывали знатные татары – мурзы Ахмыл и Халцагай. Последние, прослышав о приезде брянского князя и зная о его щедрости, не дали ему отдохнуть с дороги и часа, нагрянув вскоре после ухода боярина Мирко. Бесцеремонно отстранив руками княжеских дружинников, охранявших юрту своего князя, они вошли в покой как раз в тот момент, когда князь задремал.
– Салям тебе, коназ Ромэнэ! – выкрикнули они. – Вот ты снова в нашем славном Сарае!
– Салям и вам, почтенный мурза Ахмыл и славный мурза Халцагай! – ответил, поднимаясь со своего ложа, князь Роман, одетый в богатый татарский, зелёного цвета халат, расшитый павлинами. Он встал, подошёл сначала к старшему – мурзе Ахмылу – и обнял его, а затем проделал то же самое и с его младшим спутником.
– Мы рады тебя видеть! – весело сказал мурза Ахмыл, щуря свои и без того узенькие глаза. – Мы так скучали по тебе, брат!
– Также и я, мои славные гости, – кивнул головой князь Роман. – Садитесь! – Он указал рукой на большой мягкий диван и хлопнул в ладоши. В покой вбежал княжеский слуга. – А ты, Бенко, – распорядился князь, – беги к почтенному Джаруду. Пусть тащит сюда плов, доброго барашка и лучший кумыс, словом, он сам знает, что нужно для добрых гостей. На вот тебе, – князь вытащил из-за пазухи мешочек и достал из него слиток серебра, напоминавший по форме небольшую грушу. – Отдашь этому Джаруду…
– Слушаюсь, княже! – крикнул слуга.
– И позови моего сына Дмитрия. Пусть поближе познакомится со знатными людьми! Беги же, Бенко.
– Мы слышали о твоём сыне, Ромэнэ, – усмехнулся мурза Халцагай, красивый, черноусый, с небольшой, довольно густой бородкой. – От наших сыновей! Твой Дэмитрэ – настоящий храбрец и верный кунак! Он не раз ходил в набеги с нашими сыновьями!
– Салям, славные мурзы! – громко сказал вошедший в отцовскую юрту князь Дмитрий, прижимая к груди руки и низко, поясно, кланяясь отцовским гостям.
– Салям, Дэмитрэ! – пробурчали мурзы, весело переглядываясь. – Садись рядом с нами! Вместе попируем и перекинемся добрыми словами! – И они, уютно расположившись напротив князя Романа, завели неторопливый разговор. Довольно скоро прибежали из ближайшей чайханы услужливые татары вместе с самим хозяином Джарудом. Они притащили с собой небольшой, но достаточно вместительный стол и быстро накрыли его всевозможными яствами. Не забыли они и кумыс, а княжеский слуга Бенко, откупорив большую бочку с греческим вином, привезённую из Брянска, отлив из неё целый кувшин, поставил его среди татарской снеди.
– Я оставил в твоём дворе людей, Ромэнэ! – поклонился почтенный Джаруд, завершив своё дело. – Когда тебе понадобится что-нибудь ещё, ты только кликни – и мы доставим сюда любое блюдо! – И он, низко кланяясь, не поворачиваясь к знатным людям задом, вышел из юрты.
– Ну, тогда – за приезд, дорогие гости! – провозгласил князь Роман, поднимая большую серебряную чашу, в которую он сам только что налил густого греческого вина. Отпив из сосуда изрядную долю, брянский князь протянул его мурзе Ахмылу. Тот тоже отпил, но поморщился и протянул чашу мурзе Халцагаю. Последний же, попробовав напиток, передал чашу самому молодому – князю Дмитрию.
Они пировали целый день, отмечая приезд русского князя, много говорили друг другу самых лестных слов, но пока татары не захмелели, они не сказали ничего существенного. Наконец, почувствовав себя «в ударе», первым проговорился мурза Халцагай. Он особенно много выпил крепкого вина и только одну чашу кумыса. – Я так люблю твоего сына, Ромэнэ! – весело сказал он. – За его славные подвиги и щедрую душу! Мы знаем о том набеге на купеческий караван, в котором он участвовал! Это было смелое и опасное дело! Те купцы шли из Персии и были знакомцами самого ильхана! Но наши дети не испугались их!
– Лучше помолчи, Халцагай! – осадил товарища мурза Ахмыл. – Откуда они могли об этом проведать? Тогда была ночь, и они не знали персидского языка… Правда, говорили, что они слышали отчаянные крики чужеземцев, но ничего не поняли, а там уже было поздно…
– Да, вот такая неудача, – мрачно кивнул головой молодой русский князь.
– Да не горюй, сынок! – улыбнулся седовласый Ахмыл, глядя на него с сочувствием. – Тебе ничего не будет. И сам государь ничего не знает о твоём участии!
– Неужели? – вздрогнул князь Роман. – Откуда же тогда узнали ханские люди о случившемся?
– Да так уж получилось, – с горечью молвил мурза Халцагай, – что наши сыновья решили познать своих пленных девок, а потом всех беспощадно перебить! Так бы всё и вышло. Они потоптали тех красавиц, а потом – бросили в реку! Но одна из тех девок спаслась и прибежала в Сарай. Среди бела дня, в наготе и сраме! В это время славный Шугуши объезжал наш город и подобрал ту бесстыдницу… И сразу же послал по кровавым следам людей. Тогда и началось это дело! Мы сами ничего не знали о бедах наших детей, потому как пребывали в стане государя!
– А когда тот бесстыжий Шигуши прислал своих людей в ставку повелителя, – продолжал захмелевший, наконец, Ахмыл, – то он страшно разгневался! Но мы ещё ничего не знали об участии в том деле наших сыновей. А когда проведали о беде, так сразу же стали уговаривать и задабривать государевых людей, наших знакомцев! Из-за этого мы так потратились, что совсем обнищали! – мурза уронил голову на стол и заплакал. – Туда ушло только одного серебра…целый мешок!
– Эй, Бенко! – крикнул князь Роман, вставая. Слуга буквально вырос перед ним. – Иди же, Бенко, – приказал князь, – и достань из моего сундука мешочек… Ну, такой…с синим знаком! И неси его сюда!
Как только слуга вернулся, князь, взвесив упомянутый мешочек на руке, крякнул. – Десятка два гривен! – сказал он, протягивая подарок мурзе Ахмылу. – Прими его от меня, славный мурза, и покрой свои тяжкие расходы!
– Благодарю, брат! – весело сказал, разом успокоившись, старый мурза. – Это для меня – большое утешение! Я никогда не забуду твоей доброты!
– И я сильно пострадал, – заплакал, в свою очередь, другой татарский гость. – Растратил полмешка на подарки ханским людям!
– Эй, Бенко! – вновь крикнул князь, и  мурза Халцагай получил такой же подарок.
– Ох, уж славный коназ! – радовались, уходя из гостевой юрты князя Романа, знатные татары, кланяясь и смеясь. – Ты спас нас от неминуемого разорения! – ликовал мурза Ахмыл. – Пусть же наградит тебя Аллах, верный наш кунак!
– А что случилось с Сатаем, сыном Кавгадыя?! – вскричал в нетерпении князь Дмитрий. – Неужели вы не помогли ему своим серебром?
– Конечно, помогли. Мы и «замяли» всё это дело… Мы помогли всем юношам, – буркнул Халцагай, – даже Сатаю, сыну Кавгадыя! Он отделался только батогами и уехал в отдалённое кочевье. А вот его батюшка…– И татары вдруг резко замолчали, глядя друг на друга…
– Кланяемся тебе, коназ Ромэнэ! – сказал, опомнившийся первым, мурза Ахмыл. – Скоро  увидимся, прощай!
Уже стемнело, и княжеский слуга зажёг в юрте, где сидели Роман Глебович с сыном, большие сальные свечи. Пламя с треском и чёрным дымом потянулось вверх, тускло освещая следы большого пиршества.
– Поди-ка, Бенко, к людям Джаруда и позови их сюда! – распорядился князь, вспомнив о словах услужливого чайханщика. – Они ещё здесь?
– Здесь, княже! – ответил Бенко. – Я сейчас!
Как только слуги татарина Джаруда убрали из княжеской юрты свой достархан и вынесли объедки, князь, с помощью слуги, начал раздеваться. Князь Дмитрий зевнул и встал, собираясь уходить. Однако в это самое время в княжеский покой вбежал весёлый, запыхавшийся боярин Мирко Стойкович. – Хорошо, что успел, княже! – сказал он. – Ты ляжешь спать или выслушаешь меня?
– Выслушаю, – кивнул головой князь Роман, – а лягу потом! Я нынче сильно устал! А ты, сынок, – он махнул рукой, – иди почивать!
– Лучше я останусь, батюшка, – покачал головой князь Дмитрий. – Мне хочется послушать новости! – И он вновь уселся на мягкий диван.
– Нет смысла волноваться! – промолвил брянский боярин, усевшись на скамью, напротив Дмитриевого дивана. – Когда мы пришли к Субуди, он был, к счастью, свободен от государевой службы: царь Узбек ещё ранним утром ушёл на охоту со своими людьми и Субуди не был ему нужен…
– Ну, так не томи! Все эти подробности сообщишь мне завтра! – вскричал князь Роман. – Лучше расскажи, знает ли царь о деле нашего Дмитрия?
– Знает, княже! – кивнул головой боярин Мирко. – Однако он не сердится на нашего Дмитрия!
– Это сегодня, – мрачно сказал князь Роман. – Но что будет завтра?
– Я рассказал со всеми подробностями об участии нашего молодого князя в той затее татарских молодцев, о том, что он не грабил тех купцов и оказался там не по своей воле, а по случайности! – уверенно сказал боярин. – Славный Субуди поверил мне и пообещал замолвить за нас слово при необходимости… Он также поведал мне, что всю вину за случившееся свалили на Кавгадыя, и сам царь больше не хочет это дело ворошить! Пусть батюшка отвечает за своего сына! Государь совсем не наказал других сыновей своих мурз! Прогнали только одного сына Кавгадыя…
– Ну, тогда – до завтра! – улыбнулся старый князь. – Будем готовиться ко сну!
На другой день брянский боярин отправился к царскому казначею с брянскими серебром и дарами. Уже к полудню он вернулся назад и сразу же вошёл в княжескую юрту. Князь в это время играл со своим сыном в татарские шашки и так увлёкся, что не заметил прихода верного боярина.
– Я с хорошей вестью, мой господин! – сказал Мирко Стойкович так громко, что князь Роман вздрогнул. – Здравствуйте, княже и славный Дмитрий!
– Ох, да ты уже вернулся? – вздохнул, глядя на боярина, князь Роман. – Так скоро! Как там государь, когда меня примет?
– Я только что сдал всю нашу казну государеву денежнику, – весело молвил боярин, – и получил от него тамгу! А тут вдруг к нам, в казённое хранилище, пришёл Субуди и передал мне слова государя. – Пусть же коназ Ромэнэ, – сказал ему молодой царь, – возвращается к себе в Брэнэ! Похвально, что он вовремя привёз свой «выход», но я не вижу необходимости принимать самого коназа!
– Слава тебе, Господи! – вскричал, ликуя, Роман Глебович, вскакивая из-за стола и обнимая сына. – Собирайтесь же, мои люди, мы немедленно уезжаем! Поспешите!


Г   Л   А   В   А   14

К О В А Р С Т В О   Ю Р И Я   М О С К О В С К О Г О

Князь Юрий Московский возвращался из Орды домой в сопровождении большого конного войска татар. Шёл крупный снег, но было довольно холодно.
Русские и татары, почти не останавливаясь, шли вперёд. Лишь один раз, под вечер, как это было принято в стане степняков, делался привал, и воины принимали пищу.
Ночью же русские лежали в телегах, и лишь только дозорные, охранявшие спящих, ехали конно. Татары же катили пустые арбы, но с коней не слезали: на них же они спали, прижавшись к холке лошади, довольно чутко. По малейшему шуму или неясному звуку степные воины были готовы вступить в бой с любым врагом. Возглавлял татарское войско мурза Ахмыл, один из самых больших ненавистников князя Юрия
– Вот какая неудача и царская немилость! – думал московский князь, глядя на дремлющего в седле рядом с ним татарского темника. – За что царь так на меня разгневался? – И он, откинувшись в тряском седле, погрузился в тягостные, мучительные размышления.
А всё в этот год, казалось, благоприятствовало Юрию Данииловичу. Ему удалось успешно женить князя Константина Тверского на своей дочери Софье. Последняя охотно согласилась на этот брак, едва только увидев красивого молодого князя.
– Он хорош лицом, тонок станом, – подумала она, – и ростом удался: повыше моего батюшки! Будет крепким супругом: не даст мне пребывать в тоске и телесном томлении!
Князь же Юрий со своей дочерью совсем не церемонился. – Это моя воля! – сказал он ей перед знакомством с будущим женихом. – Поэтому я хочу иметь твоё твёрдое согласие без пустых слов! Нечего сидеть в девках: давно пора принимать в себя дрын и получать от этого удовольствие!
Особенно понравился княжне Софье жених, когда он с ней заговорил. Это удивило князя Юрия, который знал о косноязычии молодого тверского князя.
– Э-э-э…м-э-э-э…, – бурчал, прежде чем сказать слово, князь Константин, – уж надо бы нам…тут, дивная Софьюшка, в любви…э-э-э…соединиться и с женитьбой поспешить! – Это и было любовное признание, услышанное невестой и сказанное князем Константином в присутствии её отца. – Не нашёл других слов! – подумал тогда с досадой князь Юрий Даниилович.
Софья Юрьевна, тем не менее, расценила высказывание своего будущего мужа иначе. – Константин не богат на слова, – подумала она, – но  мягок душой и ласков! Пусть себе кряхтит и бурчит, лишь бы был тих и послушен! Я возьму этого недотёпу в свои крепкие руки и заставлю его повиноваться мне во всём!
Князь же Константин на самом деле не горел желанием обвенчаться с дочерью лютого врага его отца да и внешность московской княжны его не радовала. – Пошла в своего батюшку, – рассуждал он про себя, разглядывая невесту. – Какой большой нос и какие толстые щёки! И телом велика… А если разжиреет? Тогда задавит меня на супружеском ложе! Однако нельзя противиться желанию этого Юрия! – решил он, наконец, до смерти боясь своего будущего тестя, и взглянул на невесту другими глазами. – Ничего, что крупна, матушка, зато породиста… И груди у неё большие, и зад хорош, как у кобылы – есть за что подержаться! Да и лицом непротивна, со здоровым румянцем! Сгодится для ложа: я чувствую в ней крепкую жёнку, и мой дрын перед ней волнуется – зараз встанет!
– Ну, как тебе моя дочь? – спросил своего будущего зятя князь Юрий сразу же после первого знакомства. – Как ты, согласен?
– Как же, батюшка! – ответил тогда князь Константин. – Э-э-э, надо бы нам тогда там…э-э-э…обвенчаться!
– А, сразу распознал настоящую красоту! – весело сказал на это Юрий Московский. – Значит, ты – хороший муж! Пусть она и не красавица, но для ложа хороша! Ты ещё вспомнишь меня, когда загонишь ей свой дрын в тайное место! Вот когда тебе будет хорошо! – И он громко, во всё горло, захохотал, не обращая внимания ни на смущённого жениха, ни на лукаво переглянувшихся слуг.
Свадьбу, правда, играли не в Москве, а в Костроме. Ни князь Юрий, ни его будущий зять не хотели показывать вынужденность этой свадьбы, зависимость запуганного в Орде и Москве князя Константина от своего тестя. – Пусть думают, что молодые сами обо всём договорились, а я так – сторона, – рассудил князь Юрий. – Вот они и уехали в Кострому, в законный удел Константина! Он-де сам увёз невесту к себе!
Молодые венчались в костромской церкви святого Фёдора и сразу же после этого отправились в княжеский терем на скромный свадебный пир. Никто не хотел большого шума и веселья, поскольку в памяти людей ещё жили события, связанные с жестокой гибелью отца жениха – Михаила Ярославовича.
Так князь Юрий Даниилович добился осуществления одной из своих целей на пути к установлению контроля Москвы над Тверью. Пусть не сразу, не сейчас, но хотя бы при власти Константина. – Это ничего, что Константин пока не тверской князь, – рассудил князь Юрий. – Мы подождём, мы терпеливые!
Завершив это дело, Юрий Московский отправился в Орду, однако здесь не преуспел. Бывший ханский вельможа и личный приятель Юрия, Кавгадый, пребывал в ханской темнице, отвечая за вину своего сына. Что только не делал князь Юрий, кого только не просил за Кавгадыя, ничего не помогало! Потратив целую телегу серебра на подкуп ханских приближённых и ничего не добившись, московский князь решил явиться на приём к самому хану Узбеку. Однако и за это следовало заплатить! Русские князья так разбаловали подачками ханских вельмож, что приходилось едва ли не на каждом шагу извлекать из постепенно худеющего мешка серебряные слитки.
Наконец, уже глубокой осенью, ордынский хан соблаговолил принять московского князя. Но едва только князь Юрий переступил порог ханского дворца и упал на мохнатые персидские ковры, униженно подползая к золотым ступенькам трона, он, даже не глядя на хана и его придворных, почувствовал гнетущую обстановку.
– Салям тебе, Юрке-коназ! – коротко поприветствовал его Узбек-хан, в голосе которого слышались недобрые нотки.
– Вагаляйкюм ассалям! – прохрипел простуженным голосом князь Юрий. – Да восславится твоё имя, да будет у тебя здоровье и долгая жизнь со славой и богатством, любимый государь!
– Так уж любимый! – усмехнулся хан Узбек и оглядел своих, сидевших на корточках, многочисленных вельмож. Повернувшись к стоявшему внизу, слева от трона, советнику Субуди, он покачал неодобрительно головой. – Однако же ты зол, Юрке, как собака во время течки! Ты не только довёл до смерти своего брата Мыхаыла, но хотел бросить его тело мерзким псам!
– Это не так, государь! – вскричал Юрий Даниилович. – Я не только не бросил его тело на съедение нечистым животным, но даже самолично отдал его для почётного захоронения!
– За что же почёт? – вскинул свои красивые брови молодой хан. – Разве ты не обличал его жестокие преступления?
– Обличал! – кивнул головой Юрий Даниилович. – Но только до смерти! А покойника я ничем не обидел: наша вера этого не разрешает!
– Также и наша вера! – сурово молвил хан Узбек. – Но я слышал об этом другое… Однако погоди, Юрке, и скажи мне: зачем ты напросился ко мне на приём? Ты уже побывал у меня, когда отчитывался о привезённой дани? Почему же не спросил меня тогда о своём деле?
– Так уж получилось, государь, что я не знал о горе Кавгадыя! – смиренно простонал напуганный московский князь.
– Неужели? – усмехнулся хан Узбек. – Скажи честно: ты ходил к моим вельможам и давал им щедрый бакшиш? Разве не так?
– Так, государь, – заплакал Юрий Даниилович. – Прости меня, прости моё прегрешение!
– Ну, это не прегрешение, – усмехнулся ордынский повелитель, – если ты одариваешь людей… Это ещё ладно. Твоя грубость состоит в том, что ты сразу же не обратился ко мне! А пошёл к моим эмирам! Мне надоели просьбы со всем сторон о помиловании этого непутёвого Кавгадыя! Его вина в том деле полностью доказана: его старший сын совершил неслыханное для правоверных злодейство! К этому примешалось ещё много других грехов… Это всё и погубило Кавгадыя! Поэтому – нечего защищать своего преступного кунака! Разве ханская воля тебе не указ?
– Не только указ, великий государь, – проговорил, как молитву, князь Юрий, – но божественные и сладчайшие слова великой мудрости! О, самый мудрый государь! О, величайший из величайших! Ты видишь насквозь все наши бесстыжие грехи и легко их обличаешь! О, солнце из солнц, о, сверкающая звезда, о, величайший адамант, о, самый великий мудрец…
– Будет тебе! – рассмеялся довольный Узбек-хан. – Этими правдивыми словами и скромностью ты спас свою жизнь и сохранил у себя данный мной ярлык… А я уже хотел отнять у тебя ярлык и отдать его другому коназу! Радуйся, глупый Юрке, моей милости!
– Я радуюсь, пресветлый, мудрейший государь! – вскричал московский князь, целуя золотые ступеньки трона. – Это такое счастье – видеть тебя и слышать твои божественные слова! Ты позволишь мне, государь, сказать слова правды?
– Какие ещё «слова правды»? – посуровел молодой хан. – Разве ты мало говорил?
– Великий государь! Мурза Кавгадый и его сын невиновны! – сказал, как выдохнул, князь Юрий. – Здесь есть только один преступник!
– Кто же он? – насторожился ордынский хан. – Неужели мои сыскные люди ошиблись?
– Ошиблись, государь! – кивнул головой московский князь. – В этом деле виноват один молодой князь Дмитрий, сын Романа Брянского! Это он подучил всю ту ватагу и безжалостно ограбил несчастных купцов! Разве мы не знаем о злобности нравов брянских князей? И сам седоволосый Роман живёт во лжи и непотребстве!
– Так ли это? – хан Узбек поднял голову и оглядел приёмную залу. – Неужели мои судные люди погрязли во лжи? Что ты на это скажешь, Cубуди?
– Я думаю, государь, – ответил ханский советник, глядя прямо в глаза своему повелителю, – что твои верные люди не совершили ошибку! Они говорили об участии коназа Дэмитрэ в том деле! Но слова этого бестолкового Юрке лживы! Дэмитрэ был вовлечён в ту «замятню» Сатаем и его кунаками… Этот Дэмитрэ стоял там, как столб, и ни одного человека даже пальцем не тронул! И совсем не касался имущества этих купцов! Я также поговорил с людьми Ромэнэ-коназа, которые были при этом, и всё подробно разузнал! Зачем же теперь лгать?
– Эй, Шигуши, поди-ка сюда! – крикнул хан Узбек, глядя на толпу придворных. – Ты всё правильно расследовал? Так ли это было?
– Так, государь! – сказал седовласый воин, вставая с ковра и подходя к ступеням ханского трона. – Я допросил всех виновных с пристрастием! И ни один не назвал того Дэмитрэ  виновным в злодействе! И слова Субуди-сайда полностью правдивы! Я только слышу от коназа Мосикэ ложь и клевету на коназов из Брэнэ, которые, на самом деле, наши верные друзья и твои преданные подданные! Только эти коназы Ромэнэ и его сын никогда никого не оговаривали и даже наоборот, всегда кого-нибудь защищали! Они – ещё и хорошие воины… Я помню Вэсилэ Храброго…
– Значит, ты уличаешь во лжи этого Юрке? – перебил его хан Узбек.
– Уличаю, государь, и прошу для него немедленной казни! – ответил седовласый темник. – У него нет заслуг перед нашим ханством, и он не имеет права хулить наших добрых и верных друзей!
– Даже так? – поднял брови молодой хан. – Значит, его следует казнить!
– Пощади, о, величайший государь! – закричал князь Юрий, ползая по коврам и обнимая золотые ступеньки трона. – Прикажи начать новое расследование и наказать настоящих злодеев!
– Вы согласны, мои верные люди? – вопросил, оглядывая залу, молодой хан.
– Нет, государь! – завопили вдруг подскочившие со своих мест вельможи.
 – Зачем беспокоить народ, если виновен только Кавгадый?! – кричали одни.
– Наши несчастные сыновья неповинны! – кричали другие.
– Ох, как же мне это надоело! – махнул рукой хан Узбек. – Куда ни глянь – везде ваши сыновья! Хватит об этом болтать! Скажи мне, почтенный имам, надо ли опять ворошить этот вонючий кизяк?
– Не надо, государь правоверных, – сказал имам Ахмат, стоявший по правую руку от кресла ордынского хана. – Всё выяснено и виновник правильно определён! Кавгадый полностью виноват! За ним видны и другие недостойные имени вельможи дела: чрезмерное высокомерие и поругание святой веры! И я также думаю, что нечего терзать наших юношей за давние ошибки!
– А где та девица, которая раскрыла всю правду? – спросил вдруг хан Узбек. – Куда ты подевал её, Шигуши?
– Нет той девицы, государь! – мрачно ответил старый воин. – Она недавно скончалась! Мы нашли её в петле: сама себя порешила!
– Значит, удавилась! – с облегчением вздохнул молодой хан. – Ну, тогда больше нет обвинений! Зачем же снова раздувать огонь?
– Значит, Кавгадый будет прощён? – пробормотал покрасневший от радости Юрий Даниилович.
– Этому не бывать! – резко ответил ордынский хан. – У этого опасного узника есть другие преступления! А ты, Юрке, не суй свою рожу в дела нашего государства! Они тебя не касаются! Лучше благодари меня за то, что я пожалел твою никчемную жизнь и не отнял у тебя ярлык на право старшинства в земле Суждалэ! Однако же, чтобы усмирить твой лживый язык и в последний раз тебя предупредить, я приказываю: взыскать с тебя дополнительно четверть «выхода» серебром и послать с тобой в Мосикэ моего верного мурзу Ахмыла! Пусть мой Ахмыл съездит с тобой в Залесскую Орду и привезёт назад полновесное серебро!
Так князь Юрий навлёк на свою голову ещё одну беду – татарский набег.
…Вот почему он сидел мрачный и грустный, размышляя о грядущем разорении и изредка поглядывая на дремавшего мурзу Ахмыла.
– Вот какие татары, – думал он. – Сидят на конях, как в пуховой постели! Им не нужны ни телеги, ни привалы!
Мурза Ахмыл, почувствовав взгляд русского князя, открыл глаза и выпрямился в седле. – Скоро твоя Мосикэ? – вопросил он, покачиваясь. – Пора бы уж нам добраться до твоего дома!
– А мы не идём в Москву, – князь Юрий весь превратился в улыбку, – а только в Ростов Великий.
– Почему? – встрепенулся татарин.
– Ростов – очень богатый город! – успокоил его московский князь. – Это тебе не Москва, где нищета и бедность!
– Ну, Рэстэ, так Рэстэ! – кивнул головой татарский военачальник. – Тогда увидим!
– Как бы мне отвязаться от этих татар? – подумал про себя князь Юрий. – Пусть бы себе грабили этот Ростов, а там бы и ушли назад в Орду! – но вслух сказал: – Вот мы уже приближаемся к Ростову, почтенный Ахмыл, и ты не суетись, не поднимай шум! А я тогда впущу в город часть твоих воинов, но не всё войско… Понимаешь? Так…сотни две человек… А прочие воины пусть добывают себе добычу в окрестностях… А ты со своими лучшими людьми войдёшь в город и, после хорошего отдыха, соберёшь с горожан нужную дань! Понимаешь?
– Понимаю, коназ урус! – усмехнулся татарский предводитель. – Я всё так и сделаю. – И татарин, развернув коня, поскакал навстречу своим воинам – давать нужные распоряжения.
…К вечеру князь Юрий с дружиной, сопровождаемой татарами, вошёл в открытые ворота мирного города Ростова.
– Привет тебе, Юрий! – крикнул он, увидев скакавшего ему навстречу ростовского князя Юрия Александровича со свитой.
– Здравствуй, Юрий Данилыч! – поклонился тот в ответ, не слезая с коня. – С чем пожаловал: с радостью или горем?
– С горем, Юрий! – угрюмо ответил князь Юрий Московский. – Ордынский царь прислал к тебе своих людей, чтобы ты собрал для них всю свою дань!
– Всю свою дань?! – удивился Юрий Александрович. – Так мы же только недавно отослали тебе наш «выход»! Разве ты не помнишь? Ты же сам хвалил меня за это?
– Это было давно, – поморщился московский князь. – А теперь государь передумал! Надо смириться! А если покажешь своё упрямство, вызовешь царский гнев! Здесь неподалёку стоит огромное татарское войско! А я уезжаю! Мне здесь нечего делать!
– Куда же ты, Юрий Данилыч? – развёл растерянно руки ростовский князь. – Останься и помоги мне хоть бы добрым советом!
– Я спешу в Великий Новгород! – буркнул московский князь, поворачивая своего коня. – А ты уж сам, брат, договорись с татарами! Эй, люди мои! – крикнул он зычно. – А ну, пошли в дальнюю дорогу!


Г   Л   А   В   А   15

Т В Е Р С К И Е   Д Е Л А

Жарким летом 1321 года князь Василий Кашинский, самый младший из сыновей убитого в Орде Михаила Тверского, ехал к своему старшему брату Дмитрию в Тверь – искать «правды и защиты». Поскольку Кашин стоял близ Волги, путь пришлось проделать, сидя в большой княжеской ладье, управляемой десятком дружинников, умевших водить разные суда и владеть вёслами. Молоденький, совсем ещё отрок, князь Василий вглядывался в воды великой реки и размышлял.
– Нам совсем нет жизни, – рассуждал он про себя, – из-за вражды с этим бесстыжим Юрием! Скоро москвичи одолеют всех нас и пустят по ветру! Сначала уморили своими доносами нашего батюшку, а теперь взялись и за нас, его сыновей.
Василий Михайлович прекрасно знал, что его недавняя «татарская беда» была вызвана Юрием Данииловичем, недовольным тем, что Кашинский удел, сильно пострадавший от голода и неурожая, не смог вовремя и в достатке прислать великому суздальскому и московскому князю должную дань.
Люди Василия не один раз ходили и во Владимир, когда там был князь Юрий, и в Москву, упрашивая великого князя простить им «малые обиды», или, хотя бы, отсрочить  на время платёж.
Однако по весне в Кашин неожиданно приехал татарский мурза Гэгэнчар с небольшим отрядом: уверенный в слабости кашинского князя, татарин не сомневался, что будет принят «без обиды» и не посчитал нужным нести расходы на большое войско.
Действительно, встревоженный князь Василий с почестями встретил ордынского гостя и разместил его маленький отряд в удобных избах. Но татары не оценили заботы и внимания молодого кашинского князя и с первых же дней повели себя, как хозяева. Татарский мурза сразу же объявил, что приехал взимать «недоимку по ордынскому «выходу»» и представил князю Василию  какого-то «бусурмана», который дал в своё время в долг самому хану Узбеку определённую, довольно крупную сумму, и вот теперь прибыл в Кашин «выжимать царский долг».
Оказалось, что «царский долг» превышал кашинскую недоимку в два раза!
Вот тут и познал молодой Василий Кашинский всю тяжесть должника и Юрьеву «правду»!
Пришлось отдать татарам всё серебро и меха, хранившиеся в княжеской казне. Но и этого было мало! Татары ходили по дворам горожан и отбирали у них всё, что только могли!
Не имея защиты от князя, несчастные жители терпели зло, глотая слёзы. А степные хищники не особенно церемонились. Ворвавшись на чьё-либо подворье, они сразу же требовали у хозяев всё наличное серебро, угрожая, в противном случае, забрать в плен женщин и детей. Приходилось откупаться. А кто не мог, за тех платили более богатые соседи. По такому случаю кашинцы напевали:
«Если нетути сребра, у тебя возьмут добро,
Если нетути добра, отдавай врагам дитё,
Если ж  нету и дитя, то супругу отдавай,
Ну, а если нет жены, то сам в рабство попадай!»
Мрачная, нудная, напоминавшая рыдание песня неслась по улицам Кашина, её напевали гусляры на рынке, и горькие слова доходили до княжеского терема, разрывая сердце молодого, ещё верившего в справедливость князя. Последний делал всё возможное, чтобы татары уехали поскорей, удовлетворив свою алчность, но не прихватив с собой ни одного пленника. Он даже собрал своих бояр и на общем совете уговорил их раскошелиться в пользу бедноты, чтобы откупиться от степных хищников.
Наконец, татары, собрав достаточно серебра и «пожитков», ушли из города без пленников.
Разорённый, ограбленный князь рад был хотя бы этому. Но каково же было его возмущение, когда он узнал, что татары, следуя своему извечному правилу, сожгли и разграбили все его волости! Мало того, они «избили» всех сопротивлявшихся и пленили немалое число несчастных крестьян, не успевших спрятаться в лесах.
– Как же жить после такого ограбления? – думал, роняя слёзы, несчастный князь. Он поднял голову и посмотрел по сторонам: ближайший берег Волги, поросший густым лиственным лесом, вдруг показался ему необычно серым, как будто над деревьями сгущались сумерки. – Ещё рано, – рассудил про себя князь, – и почему так темно? – Он обернулся к своим гребцам, внезапно остановившимся и устремившим взгляды вверх.
– Батюшка-князь! – закричал вдруг один из них. – Началось светопреставление! Мы погибли!
– Прощай, славный князь! – заныли напуганные дружинники. – Конец нам приходит!
– Успокойтесь! – крикнул молодой князь. – Это только затмение, а не конец света! Так уже было не один раз!
Стенания в ладье прекратились. Установилась мёртвая тишина. Было лишь слышно, как плескались речные волны и постукивали уключины вёсел.
Князь глядел в посеревшее небо: солнце, ещё мгновение тому назад такое весёлое и сиявшее, вдруг стало медленно уменьшаться, как будто там, наверху, какое-то невидимое чудовище пожирало его. Вот от солнца остался лишь небольшой светившийся серп, а вот исчез и он, погрузив землю в сплошной мрак.
– Это грозное знамение! – подумал князь, чувствуя, как задрожали его руки: несмотря на то, что он сделал невозмутимый вид, страх сковал его тело до полного оцепенения!
Неожиданно стало светлее, и солнце, медленно выползая из пугавшей людей тьмы, вновь осветило бренный мир да так ярко, что все сидевшие в княжеской ладье почувствовали боль и резь в глазах. – Слава тебе, Господи! – кричали обрадованные гребцы. – К нам пришло спасение!
…Они прибыли в Тверь через несколько дней: безветренная погода и утомление гребцов заставляли делать привалы.
Князь Дмитрий Грозные Очи встретил своего самого младшего брата ласково и приветливо. – Я наслышан о ваших кашинских бедах, – сказал он сразу же при встрече, – и окажу вам необходимую помощь.
– Где же ты, брат, найдёшь столько серебра, чтобы помочь моему горю? – спросил, поднимая брови, молодой князь Василий.
– Я недавно посылал своих людей в Брянск, к старому князю Роману, – сказал красивый стройный князь Дмитрий. – Мне советовал так поступить покойный батюшка накануне своей последней поездки в Орду… Царствие ему небесное! Он говорил, что мы должны быть друзьями и союзниками с Романом Глебычем Брянским! Однако об этом потом…
Кашинский князь хорошо отдохнул с дороги, обустроил своих людей и лишь на следующий день вновь встретился со своим старшим братом.
Князь Дмитрий Михайлович принял его в своей светлице, сидя в стольном кресле. Василий Кашинский уселся напротив него, тоже в кресло, но поменьше.
– А почему ты не позвал сюда своих бояр? – удивился он, глядя по сторонам.
– Мы сейчас обсудим такие вещи, брат, – покачал головой князь Дмитрий, – что посторонние свидетели нам ни к чему!
– Разве твои бояре посторонние? – усомнился князь Василий.
– Именно так, брат, – тихо сказал Дмитрий Михайлович. – Я хочу поведать тебе о том, что узнали мои люди, побывав в Брянске. Я вчера говорил тебе, что посылал их к брянскому князю… Мы просили у него помощи и предлагали союз с нами…
– Ну, и как? – встрепенулся молодой кашинский князь.
– Роман Глебыч не захотел подвергать свой удел опасности, – угрюмо ответил князь Дмитрий, – и отказался от союза… – Зачем мне такой союз, – сказал он моему человеку, – если в твоей славной Твери не на кого положиться?
– Как же так?! – вскинул брови князь Василий.
– А так, брат, – блеснул глазами великий тверской князь. – Среди наших бояр есть люди Юрия Московского, которые постоянно извещают Москву обо всех наших делах! Незнание этого едва не стоило жизни князю Роману в Сарае! Его надёжный человек узнал от одного знатного татарина, что московские соглядатаи донесли о разговоре нашего покойного батюшки с брянским посланником, приезжавшим в Тверь! А Юрий Московский немедленно подал царю челобитную и обвинил брянского князя в сговоре против самого государя!
– Тогда понятно, почему ты не позвал сюда своих бояр, – покачал головой князь Василий. – Боишься лазутчиков!
– Я никого не боюсь! – усмехнулся князь Дмитрий, покраснев. – Но не хочу подставлять старика Романа под кривой меч! Разве я не должен быть благодарным за его значительную помощь?
– Какую же? – улыбнулся, в свою очередь, князь Василий. – Неужели он одарил тебя шкурками куниц и белок?
– Это не смех, а серьёзное дело! – ответил, глядя прямо в глаза брату, князь Дмитрий. – Князь Роман дал нам не только три воза отменных мехов, но и целый бочонок серебра!
– Даже так?! – подскочил, ликуя, Василий Кашинский. – Неужели нам теперь хватит серебра?
– Хватит, брат, – кивнул головой великий тверской князь. – И ты сможешь покрыть свои убытки, и я смогу снарядить большое войско против этого злобного Юрия! Мне сообщили мои люди, пребывающие в Москве, – князь перешёл на шёпот, – что проклятый Юрий готовит войска для похода на Тверь и Кашин! Не знаю только, зачем ему Кашин? Может он хочет привязать тебя к себе, так же, как и нашего брата Константина, страхом?
– Господи, сохрани! – перекрестился молоденький князь Василий. – Нет большей беды, чем служить этой коварной Москве!
…Больше месяца пробыл князь Василий у своего старшего брата, отдыхая и душой и телом. Не раз он со своими людьми охотился в тверских лесах, принимал живейшее участие в воинских учениях брата, не забывал и о «жажде сердца». Немало красивых девушек и «ладных жёнок» скрасили его ночное одиночество!
– Хоть ты и молод, но должен быть удал! – поучал его старший брат и великий тверской князь. – Не забывай до самого гроба, что князь без жёнок, как бесплодный мерин! Чем больше ты имеешь жёнок, тем больше у тебя мужской силы и уважения от своих людей!
И молодой неженатый князь не терялся!
Наконец, наступила осень, и в Тверь пришли тревожные вести. Их принёс странник – тверской монах Феофан. Князь Дмитрий только что вернулся с очередной охоты и сидел в своей светлице, окружённый боярами и священниками. Монах Феофан вошёл в собрание и низко поклонился сначала владыке, а затем – князю и боярам.
– Я со срочным известием, великий князь! – сказал он, поднимая голову и глядя князю прямо в глаза. – Юрий Данилыч готовит против тебя большое войско! Но сначала он собирается напасть на твоего брата Василия и взять Кашин!
– Значит, меня не зря об этом предупреждали, – великий князь переглянулся с братом Василием, сидевшим рядом с ним в малом кресле. – Надо нам собирать войско и готовиться к достойной встрече! Что вы на это скажете, мои славные бояре?
– У нас очень мало сил, – почесал затылок седобородый Теребун Лаврович. – Неужели мы справимся с московским войском?
– А если у них ещё и татары? – усомнился Пригода Требович. – И опять приключится что-нибудь подобное той беде с Михаилом Ярославичем? Спаси нас, Господи!
Все дружно перекрестились.
– А не лучше ли послать в стан Юрия своего человека, – громко сказал Иван Акинфиевич, – и узнать суть этого дела? Зачем этот Юрий начинает новую войну? Какие на то причины? И может мы предотвратим эту ненужную никому войну? Возможно, там какой-то пустяк… Зачем тогда воевать, если мы сможем миром договориться!
– Это правильно! – промолвил епископ Варсунофий. – Лучше пошли своих людей к Юрию и узнай, в чём наша вина!
– Я ни в чём не виноват перед Юрием! – сказал князь Дмитрий, выпрямившись в кресле. – Это его причуда, а не наша вина! Однако ваш совет правильный. Надо послать людей к Юрию! Но придётся и собирать войско… Ещё неизвестно, как поведёт себя этот Юрий. У московских князей нет ни Бога, ни совести!
…Князь Дмитрий Михайлович слова на ветер не бросал. Уже через две недели его войска подошли к Волге и остановились у устья реки Кашинки в уделе молодого князя Василия.
– Сначала прикроем твой Кашин от лютых врагов! – говорил князь Дмитрий, сидя верхом на коне и вытирая рукой пот со лба.
– Да, брат, пусть только сунутся! – кивнул головой князь Василий, сидевший рядом с ним на своём красивом вороном коне.
В это время к ним подскакал прибывший от князя Юрия Московского посланник, тверской боярин Фёдор Акинфиевич.
– Ну, рассказывай, добрый человек, что там этот Юрий, – сказал князь Дмитрий, увидев своего посланника. – Наш Фёдор не побоялся этого злодея! – добавил он, обращаясь к брату. – Он сам решил поехать к нашему врагу! А я не хотел посылать его, зная, что Акинфичи всегда враждовали с Москвой!
– Этот дерзкий князь Юрий узнал, что ты решил оспорить его великокняжеский венец! – сказал, не слезая с коня, молодой боярин. – Он также хочет, чтобы ты присылал ему своё серебро для уплаты ордынского «выхода». Он-де теперь великий суздальский князь и сам будет отвозить татарскую дань в Сарай. Подумай об этом, великий князь.
– А где теперь этот Юрий? – спросил великий тверской князь, покрасневший от досады.
– Я нашёл Юрия Московского в Переяславле у его служилого князя Олега с  московскими и суздальскими полками…
– У него большое войско? – заколебался князь Дмитрий.
– Большое, великий князь, – покачал головой боярин Фёдор. – Две тысячи или больше!
– Это немало! – задумчиво молвил князь Дмитрий. – А если подойдут новые полки, станет совсем много! Нужно собирать совет…
Разговор с боярами был недолог. Почти все стояли за мир и советовали уступить князю Юрию.
– Надо признать царскую волю! – говорил тверской епископ. – Известно, что великие суздальские князья в давнюю пору сами возили в Орду весь «выход». Пусть этот Юрий забирает наше серебро и сам отправляется в Сарай…
– Но все знают, что этот Юрий всегда утаивает для себя немалую толику от общей дани! – буркнул боярин Иван Акинфиевич. – Стоит ли обогащать Москву нашим серебром?
– Утаивает? – вздрогнул князь Дмитрий и окинул взглядом своих бояр. – Ну, и пусть! А мы подумаем. А теперь я хочу заключить с князем Юрием мир и послать к нему кого-нибудь из самых надёжных людей! Например, нашего владыку… Ты не против, святой отец?
– Не против, сын мой, – встал со своей скамьи, перекрестившись, епископ Варсунофий. – Я готов хоть сейчас отправиться туда с твоим серебром и добрым словом!
– Ну, и славно, святой отец, – улыбнулся князь Дмитрий. – Тогда поезжай в Переяславль к Юрию с моим серебром. Повезёшь в телеге с нужной охраной две тысячи рублей. И передай наглому князю Юрию, что я отказываюсь от спора за великое суздальское княжение! Пусть успокоится!


Г   Л   А   В   А   16

Б Р Я Н С К И Й   Г О С Т Ь

Ноябрь 1321 года был тёплым и солнечным. В воздухе уже чувствовалась некоторая свежесть, знаменовавшая приближение зимы, но снег ещё не выпадал, и лишь пожухлая унылая трава да голые, без весёлой листвы деревья навевали тоску об ушедшем лете.
Князь Роман Глебович собирался выехать со своими людьми в лес: его охотники  выследили недалеко от Брянска целое стадо жирных, отъевшихся за урожайное лето кабанов, и немедленно доложили об этом своему князю. А брянский князь с сыном Дмитрием были заядлыми охотниками.
– Побыстрей собирайтесь, мои дружинники и охотники! – весело говорил князь Роман. – Мы славно проведём время! Распрямим свои плечи и разгоним застоявшуюся кровь!
Княжеские дружинники и слуги ликовали. – Наконец-то займёмся достойным делом! – говорили они. Лишь один епископ Арсений не разделял общего восторга. – Кабанья охота очень опасна! – говорил он старому князю на боярском совете. – Об этом записано в летописи славного Игнатия! Много лет тому назад брянские мужи сильно пострадали от грозного вепря и натерпелись немало страха! И наш великий князь Роман Михалыч, царствие ему небесное, не часто ходил на вепрей, а если и охотился на этих лютых зверей, то только с хорошим оружием и большой осторожностью! Ты не так уж молод, сын мой, чтобы искать утешения в таком тяжёлом деле!
– У меня ещё достаточно силы! – усмехнулся сидевший в своём кресле князь. – Зачем напоминать мне о старости? Я знаю, что уже давно перешёл за семь десятков! Но только один наш Господь знает, где глубокая старость, а где прочная зрелость! На то я и князь, а не слабая жёнка! А если на наш удел нападёт враг, так что же мне – сидеть и ссылаться на старость? Этого не будет! А потому, готовьтесь же, мои люди, к охоте!
– Господи, спаси! – перекрестился черниговский епископ. – Зачем ты упоминаешь врага, сын мой? Эти слова очень опасны…
В это время хлопнула дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга. – Пресветлый князь! – крикнул он. – К тебе идут приезжие люди! Стражник Ходына говорит, что они из Волыни и с ними сам славный князь!
– Неужели, Бенко?! – вскричал князь Роман в волнении. – Разве это мой тесть, Лев Юрьич? Ты не ошибся, бестолковый?!
– Не ошибся, княже, – кивнул головой слуга. – Думаю, что это сам луцкий князь!
– Господи, да что же там случилось?! – перепугался епископ Арсений. – Князь из далёких русских земель сюда пожаловал не случайно! Вот тебе, сын мой, и жестокая война! Я чувствую неминуемую беду, вызванную твоими несдержанными словами!
– Теперь нам не до охоты, – сказал, ожидая с нетерпением гостей, брянский князь. – Отложим, сынок это дело, – кивнул он головой сидевшему на скамье рядом с владыкой князю Дмитрию, – и примем нашего дорогого гостя! А потом мы все, скопом, пойдём в лес и порадуемся охоте! Не так ли, сын мой? Кабаны ведь не убегут от нас со своих насиженных мест?
– Так, батюшка, – согласился Дмитрий, – не убегут! Там у них – любимое лежбище! Совсем нетронутое… К тому же наши служилые люди берегут это место от чёрного люда и не тревожат чуткого зверя без надобности!
В этот момент в княжескую светлицу вошли, одетые в богатые медвежьи шубы, луцкий князь Лев Юрьевич и двое его бояр.
– Здравствуй, брат Роман, низкий тебе поклон! – громко сказал высокий и гордый, седовласый князь Лев, шедший впереди.
– Здоровья тебе, славы и богатства! – едва ли не единогласно прокричали, низко кланяясь, луцкие бояре, которые, будучи крепкими, молодыми и кряжистыми, почти на две головы уступали в росте своему князю.
– Здравствуй, брат! – весело сказал Роман Глебович, слезая со своего кресла и троекратно обнимая тестя. – Мне следовало бы называть тебя батюшкой, но я ведь старше тебя на восемь лет, не правда ли?
– Правда, брат, – усмехнулся князь Лев. – Однако ты взял мою дочь по праву и закону! Как поживает, здорова ли, счастлива ли моя Евдокиюшка?
– Она здорова и счастлива, брат мой! – улыбнулся князь Роман и дал знак стоявшему у дверей слуге принести ещё одно кресло. – Мы любим твою дочь: она славная супруга и хозяйка, принёсшая мне добрых детей… А это – Дмитрий, мой сын и твой внук, полюбуйся на него!
Князь Дмитрий встал и троекратно поцеловался со своим дедом.
– Красив твой сын Дмитрий! – блеснул большими синими глазами луцкий князь, пристально глядя на внука. – Видать, немало пленил ты красавиц, так, Дмитрий?
– Так, дедушка! – буркнул тот. – Я люблю красивых девиц так, как надо, без лишней скромности! Известно, что петух хорош только тогда, когда топчет множество кур!
– И речь у тебя приятная, внук мой! – улыбнулся Лев Юрьевич, и его красивое, с аккуратной русой бородкой лицо пожилого человека осветилось внутренним тёплым светом. Благослови же меня и моих людей, святой отец! – он вдруг повернулся к епископу Арсению, увидев его, сидевшего на скамье напротив князя.
– Да благословит тебя Господь! – сказал, вскочив со скамьи, растерявшийся старик. – И всех твоих бояр! – Он приблизился к гостям и быстро перекрестил склонившиеся перед ним головы.
В это время слуги внесли большое чёрное кресло и поставили его рядом с креслом князя Романа. – Садись, брат! – указал рукой на кресло князь Роман. – А вы, луцкие бояре, садитесь на скамью,  рядом с нашим владыкой!
– Небось, устали с дальней дороги? – спросил он, усевшись, глядя на волынского князя. – Может пойдём пообедаем, если вы голодны?
– Лучше пока посидим, брат, – молвил знатный гость, – и отдохнём с дороги в полезной беседе. Мы не голодны: утром, ещё в обозе, приняли пищу…
– Тогда хорошо. Просьба дорогого гостя – закон! – весело сказал Роман Глебович, хлопнув в ладоши! – В светлицу вбежали двое здоровенных краснорожих молодцев. – Бегите-ка, ребята, – приказал он, – к моему огнищанину Микуле Милковичу и передайте, чтобы он готовил богатый пир! У нас в гостях мой славный тесть!
– Слушаемся, княже! – вскричали молодцы. – Мы в один миг! – И они выбежали в простенок.
– А пока мы поговорим, брат мой, – сказал князь Роман, удобно усевшись в своём кресле. – Расскажи нам, как вам нынче живётся на Волыни?
Князь Лев закрыл глаза и задумался. – Да, брат, – промолвил он немного спустя, – мне есть о чём тебе рассказать, но мои новости нерадостные! – И он начал своё повествование, не спеша произнося слова и отдельные фразы, удивляя слушателей изяществом своей речи и логичностью мышления. А рассказать ему было что!
Оказывается, князь Лев прибыл в Брянск не случайно: на галицко-волынские земли хлынули полчища литовцев.
Совсем недавно на великокняжеский стол в Литве «сел» молодой, энергичный полководец Гедимин, пришедший на смену старому князю Витеню. Как это случилось, не знал никто. Одни говорили, что Гедимин был, якобы, простым конюшим у Витеня и убил его с помощью своей любовницы – молодой княгини. Другие же утверждали, что Гедимин был младшим братом умершего Витеня и унаследовал престол законно. Большинство же людей, прибывавших из Литвы, считали, что Гедимин был сыном Витеня и получил великое княжение по наследству после того, как его отца убила молния.
– Тот Витень был сражён молнией потому, – говорили на Волыни немецкие купцы, – что был подлым язычником, а не честным христианином!
Последняя версия гибели старого князя была более правдива потому, что Гедимин, наоборот, прилюдно говорил о смерти Витеня, как о каре разгневанных богов, поскольку старый князь подумывал о принятии христианства и всегда скептически относился к своей вере.
Итак, этот Гедимин, придя к власти, начал решительную борьбу со всеми своими противниками. Прежде всего, он обрушился на немцев войсками, собранными со всей Литвы и принадлежавшей ему части Руси, освободил от них Жмойтское княжество и вновь присоединил его к Литве. Немецкий орден уже не наступал, а лишь оборонялся, когда Гедимин вторгся в Добринскую землю. Там он подверг беспощадному разгрому все встретившиеся на его пути войска крестоносного рыцарства.
После этого жестокого урока, который преподнёс им Гедимин, немцы уже долго не беспокоили пределы Великого княжества литовского.
Освободив свои руки от врагов на севере и западе, великий литовский князь повёл свои войска на Галицию и Волынь.
Только под Владимиром-Волынским он встретил упорное сопротивление. Здесь княжил Владимир Владимирович, доблестный и отважный воин. Десятки раз бросались литовцы на штурм стен древнего города, подводили к ним тараны и пороки, но всё было бесполезно: город держался!
И, тем не менее, Гедимин добился успеха и здесь. Это случилось, когда князь Владимир, выйдя из города и пытаясь разбить превосходившего его численностью врага, погиб в ожесточённом сражении. После этого горожане, убеждаемые посланниками Гедимина, в войске которого преобладали русские, открыли ворота своего стольного города на милость победителя.
Гедимин, выполняя своё обещание, не тронул жителей занятого его войсками Владимира, но лишь обложил их умеренной данью и посадил в городе наместником своего сына Любарта.
Вскоре под ударами литовских войск пали города Дорогичин и Брест. Литовские войска пошли на Галич и в ожесточённом бою одолели войско князя Андрея Юрьевича, который погиб в сражении.
– Я ещё не знаю, взяли литовцы Галич или нет, – грустно сказал, завершая свою речь, князь Лев Юрьевич, – однако верю, что князь Андрей Юрьевич, сын погибшего героя, так просто не отдаст свой город! А вот мой Луцк уже, видимо, в руках Гедимина. Ко мне приехал его сын Любарт с требованием, выраженным в ласковых словах, чтобы я отдал им свой город без борьбы! Каковы негодяи? А ведь этот Гедимин – мой зять! Вот поэтому я решил приехать к тебе, мой брат, и просить твоей помощи!
– Помощи? – вздохнул князь Роман. – Ну, что ж…
– Мне бы тысячу воинов и довольствие для них…, – пробормотал, волнуясь, луцкий князь.
– Тысячу? – нахмурил брови князь Роман. – Это для нас немало! А для вас немного! А сколько воинов у Гедимина?
– Тысячи три, вряд ли больше! – пробормотал князь Лев. – И тогда мне хватит силы бороться с ними!
– Один против троих? – усмехнулся Роман Глебович. – Неужели литовцы такие слабаки?
– Ещё тысячу дадут татары, – улыбнулся князь Лев, – и тысячу приведёт киевский князь Станислав! Киевский князь узнал, что литовцы решили отнять у него в следующем году Киев. Он послал своих людей к татарскому царю с подарками и просьбой о помощи. А я отправил своих бояр к своему другому зятю – Олегу Переяславльскому. И оттуда ожидается тысяча… А там, глядишь, и одолеем лютых врагов!
– Что вы на это скажете, мои лучшие люди? – громко сказал князь Роман, выслушав тестя. – Вы готовы идти на войну с Литвой?
В светлице стояла напряжённая тишина. Никто не хотел высказываться. Брянские бояре сидели в молчании, уставив свои взоры в дощатый, некрашеный пол.
– Зачем нам эта война, сын мой? – сказал вдруг тихим, спокойным голосом епископ Арсений. – Литовцы пока не угрожают нашим землям. Зачем вызывать на себя огонь и создавать себе неведомую угрозу? Разве вы не знаете, чем закончились походы великого князя Романа Михалыча на Литву? Враги объявились здесь, под Брянском! И сколько полегло наших лучших людей! Разве нам нужно новое тяжёлое горе?
– Ох, не нужно! – застонали брянские бояре. – Зачем нам сражаться за далёкие волынские земли? И терять своих сыновей без всякого смысла?!
– Ладно, – отмахнулся от бояр князь Роман. – Война – это дело непростое! Мы об этом подумаем! Сейчас тяжёлое время! Чего только не было в прошлом году! В небесах пылали звёзды, горел, как говорили купцы, далёкий Псков, а в суздальской земле, у ляхов и в поганой Литве царил голод… И по сей день чёрный люд мыкает там горе и бунтует… Не удивительно, что литовцы начали военные походы! Я слышал, что ещё прошлой зимой великий князь Дмитрий Михалыч женился  в Твери на дочери твоего недруга Гедимина, мой славный тесть! А это – вызов Юрию Московскому! А этот Юрий женил брата Дмитрия Тверского, Константина, на своей дочери и крепко привязал его к Москве! Ох, чувствую я, что будет большая война! А Юрий, сын Данилы, не правитель, а горе! Он недавно приводил татар на русские земли и отдал им на разграбление союзный ему Ростов, а сам сбежал от татар в Великий Новгород! Из-за этого не выдержало сердце ростовского князя Юрия Александрыча, и он скончался, видя жестокости беспощадных татар… Однако горожане Ростова, оставшись без князя, так разгневались, что оказали татарам достойный отпор и, вооружившись, кто чем мог, изгнали захватчиков из города! А в этом году Москва вновь начала борьбу с Тверью и вынудила великого тверского князя склонить перед ней голову! Видите, что творится? Так что, если мы будем сидеть, сложа руки, и только иногда выезжать в Орду с «выходом», нас ждут только горести и беды. Надо что-то предпринимать! Я обещаю тебе, брат, что окажу вам существенную помощь! За это не беспокойся. Поэтому посылай своих людей во все концы и готовься к войне. А пока погости у меня: сходи в баньку, на охоту, посмотри мой город… А там и всё образуется! Так, люди мои?
– Так! – пробурчали брянские бояре.
– Может пройдёт время, и ветер, волей Господа, переменится, – сказал, крестясь, епископ Арсений.


Г   Л   А   В   А   17
   
Ч Е Л О Б И Т Н А Я   К   О Р Д Ы Н С К О М У   Х А Н У

Князь Дмитрий Михайлович Тверской сидел в гостевой юрте в Сарае вот уже не один месяц и ждал ханского приёма. Самого хана в это время не было в столице: жаркое лето 1322 года вынудило его откочевать в низовья Волги на летние пастбища, в места достаточно дождливые, где хватало сочной травы бесчисленным ханским отарам.
 Оставшийся в Сарае великий визирь, получив от тверского князя богатые подарки,
пообещал отослать к Узбек-хану людей, чтобы узнать, ехать ли русскому даннику в далёкие степи.
Ещё целый месяц просидел в татарской столице Дмитрий Михайлович, пока не вернулись назад посланцы ордынского визиря. Ответ хана Узбека был достаточно определённый: ждать его возвращения. Когда же вернётся молодой «повелитель правоверных», никто не знал. – Может через месяц, а может и через два, – уклончиво ответил Дмитрию Тверскому ханский визирь.
В Сарае в это время, душное и скучное, почти не оставалось народа: лишь две-три знатных семьи да сотен пять конных воинов, охранявших ханский дворец, юрты местной знати и совершавших периодически, как было установлено местными правилами, объезды окрестностей столицы, чтобы упредить врагов или разбойников и прикрыть им подступы к городу. Раньше для этих целей ордынский хан оставлял целый тумен. Но теперь, когда Сараю никакая опасность не угрожала, хан Узбек сократил численность охранных отрядов до минимума. После ограбления купеческого каравана татарской молодёжью он опасался, что к таким делам прибегнут и взрослые воины. Отсюда – запустение и скука в Сарае.
Чем только не занимался томившийся от безделья тверской князь: и ходил на Волгу со своими верными боярами и дружинниками, и устраивал в степи скачки, и навещал сарайского епископа, беседуя с ним и узнавая последние новости…
Вот и на этот раз в душный августовский вечер князь Дмитрий пришёл к сарайскому владыке и засиделся допоздна.
Высокопоставленный православный священник ожидал прихода великого тверского князя и сразу же после обмена приветствиями рассказал ему о том, что узнал от только что приехавших из русских земель церковных людей.
А события были тревожные. В Великом Новгороде неожиданно скончался князь Афанасий Даниилович. Город остался без князя. Тогда туда немедленно отправился князь Юрий Московский, боявшийся потерять богатую вотчину.
Считая себя, как великого суздальского князя, и князем новгородским, Юрий Даниилович, получая богатые дары и деньги на ордынский «выход» от новгородцев, ссориться с ними не желал. По просьбе новгородцев он даже пошёл с большим войском на беспокойных соседей Великого Новгорода, осадил немецкую крепость Выборг, подогнал «пороки», заранее им старательно починённые в Новгороде, но взять её не смог. – Ладно, хоть погонял этих бесстыжих немцев и пуганул их, как надо! – говорили по этому поводу знатные новгородцы.
Считая, что он выполнил свой новгородский «ряд», князь Юрий пошёл на «низ» и остановился в Урдоме, местечке, расположенном близ московских и тверских земель.
Он шёл со своей московской дружиной, не чувствуя опасности, однако тверские «послухи» его опередили. – Юрий опять покушается на наши земли! – решил вспыльчивый тверской князь Александр Михайлович, второй по счёту сын убитого в орде великого князя Михаила, остававшийся на время отсутствия брата Дмитрия за него в Твери, и стал собирать полки.
К тому же, совсем недавно, на соседние с тверским княжеством земли приходили безжалостные татары с известным темником Ахмылом. На сей раз Москве не угодил недавно севший на княжеский «стол» в Ярославле Василий Давыдович Грозный, сменивший умершего год тому назад отца.
Князь Василий захотел быть независимым удельным князем, не подчиняться никому, кроме ордынского хана, и самостоятельно возить дань в Орду.
Этого москвичи не могли допустить. Ещё по весне по заданию князя Юрия его брат, Иван Даниилович Калита, выехал в Сарай, где, будучи тонким дипломатом, сумел настроить ордынского хана против Ярославля.
Вот по этой причине хан Узбек и послал на князя Василия Давыдовича своего знатного мурзу.
Ярославский князь был бессилен против татарских полчищ. Степные хищники заняли Ярославль, перебили «великое множество люда» и с богатым полоном, нагруженные «пожитками» несчастных ярославцев, вернулись в свои приволжские степи. Князь Василий, разорённый набегом, скрылся от врагов в лесах и, затаив на московского князя обиду, решил «добиваться правды» у татарского хана.
Князь же Александр Тверской не захотел испытать на себе участи Василия Давыдовича и, опережая события, повёл свои войска навстречу Юрию Московскому. Последний вовсе не ожидал от молодого тверского князя такой прыти…
– И вот молодой Александр победил Юрия Данилыча, захватил всю его казну и множество пленников, а сам московский князь, чудом избежав плена, умчался в Псков! – завершил своё повествование сарайский епископ.
– Это очень тревожная новость, святой отец! – ответил, выслушав собеседника, Дмитрий Грозные Очи. – Мы вовсе не собирались воевать с Москвой! Это было возможно только в случае нападения москвичей на тверские земли… Ну, если Александр заметил угрозу нашему уделу, тогда он прав… Но как на это посмотрит суровый царь Узбек? Ладно, – вздохнул он, – там увидим. Надо ещё дождаться государя…
– У меня ещё одна весть, сын мой, – кивнул головой сарайский епископ. – О поганой Литве…
– Что там? – встревожился князь Дмитрий. – Я ведь в дружбе с великим князем Гедимином! И уговорю его, если надо, не совершать дурных дел!
– Это не так легко, сын мой, – поднял голову владыка. – Литовцы уже захватили Волынь и часть галицкой земли. А теперь Гедимин готовится к новым походам… У него неисчислимое войско!
– Я знаю о Волыни, – задумчиво сказал князь Дмитрий. – Это большой грех! Волынь и Галич платили дань в Орду, а что им теперь делать – не знаю! Литовцы говорили мне, что они идут туда, чтобы защитить Волынскую Русь от татар и отменить тяжёлую дань… А вот про Галич я ничего не слышал… Значит, Гедимин захотел покорить всю Русь… Что поделать, если русские князья не способны защитить свои земли?
– Однако Гедимин грозит не только западной Руси, но Киеву и всей Северщине, – пробормотал недовольно сарайский епископ, – а там столкнётся с татарами! Разве ты не знаешь, сын мой, что те киевские и черниговские земли принадлежат Орде? Там стоят татарские войска, а русские князья не имеют никакой власти… Кто такой тот князь Станислав? Ты знаешь? Из захудалого, разорившегося рода! Говорят, что царь Узбек посадил его в Киеве за богатые подарки, а сам князь приезжал в Сарай довольно давно из какого-то волынского захолустья…
– Ходили слухи, что этот Станислав, которого называют ляхом, – усмехнулся князь Дмитрий, – грозился одолеть великого Гедимина! Он якобы привлекает к себе многих князей: северских, черниговских, смоленских и даже суздальских… Говорят, что даже Роман Брянский, глупый старик, решил помочь Киеву… Видимо, по воле ордынского царя! Я очень сомневаюсь, что этот Роман Глебыч пойдёт на военный союз с кем-то из князей по влечению сердца…
– Но есть верные сведения, что пойдёт, сын мой, – улыбнулся седобородый епископ, – и не по царской воле, а по своему желанию! У князя Романа есть тесть – луцкий князь Лев. Он и упросил, как я узнал, брянского князя. Ещё поздней осенью прошлого года тот князь, Лев Юрьевич, приезжал в Брянск и молил о помощи… А сейчас этот Лев обходит ещё незанятую литовцами Волынь и собирает себе войско… А там и старый Роман или его сын Дмитрий придут со своим войском на помощь… И это уже будет серьёзное дело…
– Неужели тот брянский медведь решил вылезти из своей берлоги? – поднял брови рослый красавец Дмитрий. Но в это время в епископскую светлицу вбежал тверской боярин Пригода Требович. – Батюшка, государь вернулся в Сарай! – крикнул он. – И срочно вызывает тебя во дворец!
Князь Дмитрий Михайлович Тверской, простившись с сарайским епископом, быстро вышел наружу и вскочил в седло. Сопровождаемый четырьмя конными боярами, он поскакал к ханскому дворцу…
– Салям тебе, Дэмитрэ! – сказал хан Узбек, глядя сверху вниз со своего золочёного трона на лежавшего перед ним великого тверского князя. – Подними же башку и садись передо мной, как это принято!
Князь Дмитрий повиновался и уселся на корточки в окружении ханской знати.
– Ну, а теперь говори! – молвил хан Узбек весёлым голосом. Вернувшись домой, он чувствовал себя бодрым и полным сил. – Зачем ты хотел меня видеть и что готовишься сказать?
– Великий, славный и премудрый государь, – начал русский князь, вглядываясь в красивое лицо ордынского хана, на голове которого блистала золотом то ли парчёвая, то ли шёлковая шапочка с замысловатым узором, а сам он, одетый в зелёный халат и такие же туфли с загнутыми носками, весь сиял золотом, – выслушай мои слова правды!
– Ладно, – поморщился молодой хан, – говори свою правду!
– Я узнал, о, могучий повелитель, – продолжал князь Дмитрий, – что всё новгородское, тверское и прочее серебро, предназначенное для уплаты «выхода», московский князь Юрий утаил от тебя!
– Разве это правда? – буркнул недовольно Узбек-хан, глядя на советника Субуди. – Неужели бестолковый Юрке имеет перед нами задолженность?
– Общей задолженности нет, – ответил без запинки Субуди, – однако коназ Юрке жаловался, что Тферы и Ярэславэ не вовремя привозят своё серебро, и он вынужден покрывать их долги из своего имущества!
– Так вот, государь, – склонил голову князь Дмитрий. – Я отдал этому бесстыжему Юрию две тысячи рублей! И Василий Ярославский отвёз всю казну этой проклятой Москве…
– Неужели ты отдал ему всё своё серебро? – усомнился молодой хан. – И пришёл сюда с пустыми руками?
– Нет, государь! – покачал головой князь Дмитрий. –  Я пришёл сюда с подарками и всей казной! Для того чтобы угодить тебе, государь, я беспощадно обобрал всю свою землю!
– Это так? – спросил Узбек-хан своего советника Субуди.
– Так, повелитель! – ответил, склонив голову набок, ханский вельможа. – Мне недавно сообщил наш денежник Цзян Гэн, что этот Дэмитрэ сдал ему много серебра и богатые подарки! Он поступил честно и правдиво!
– Ну, если это так, тогда Дэмитрэ вправе обвинять обманщика, – улыбнулся ордынский хан. – Но я пока не могу понять, зачем этот глупый Юрке так поступает?
– Это из-за своего друга Кавгадыя! – буркнул князь Дмитрий. – Говорят, что бесстыжий Юрий собирает серебро для подарков и подкупа властных людей… Он хочет, чтобы Кавгадый был выпущен на свободу…
– Тогда мне всё понятно, – нахмурился Узбек-хан, побагровев от досады. – Как мне надоел этот Кавгадый! Теперь из-за него моя казна теряет серебро! И возможно некие злодеи готовят мятеж и беспорядки… Зачем нам это нужно? Я думаю, что наступило время отправить этого Кавгадыя к его славным предкам! Что вы на это скажете, мои верные люди?
В приёмной зале царила мёртвая тишина. Не нашлось ни одного знатного татарина, кто бы вступился за попавшего в опалу старого мурзу.
– Ну, если нет возражений, – сказал, наконец, хан Узбек не услышав на свой вопрос ответа. – Тогда надо кончать! Эй, Бэгэрсэн! – крикнул он, хлопнув в ладоши. Из толпы сидевших на корточках вельмож выскочил рослый, плотного сложения монгол, и подбежал, едва не столкнув сидевшего у ступенек князя Дмитрия, к золочёному трону.
– Сходи-ка, Бэгэрсэн, в нашу темницу, – приказал грозным голосом хан, – и отошли этого недостойного Кавгадыя в иной мир! Да быстро и тихо! Но чтобы его нечестивая кровь не пролилась на святую землю!
– Слушаю и повинуюсь! – склонился в земном поклоне Бэгэрсэн и тихо, отступая к выходу, кланяясь и пятясь, исчез.
– Ну, Дэмитрэ, о чём ты хотел просить меня? – вернулся как бы между тем хан Узбек к тверскому князю.
– Я хотел бы просить, всемогущий государь, – отвечал дрожавшим голосом Дмитрий Михайлович, – твою грамоту на великое суздальское княжение! Если ты, славный государь, пожалуешь мне эту грамоту, я буду сам отвозить тебе весь нужный «выход» и без утайки! Ты будешь получать от меня больше серебра, чем от Юрия!
– В самом деле? – задумался ордынский хан. – А ты прибавишь к этому выкуп за мой бесценный ярлык?
– Без лишних слов, государь! – весело сказал тверской князь. – Я доставлю тебе за это целый воз серебра! Сегодня же вечером я передам весь выкуп твоему денежнику! Я хорошо знаю порядок и заранее подготовился!
– Ну, если у тебя готов выкуп, – пробормотал молодой хан, глядя на своих вельмож и читая на их лицах полное одобрение своих слов, – тогда придётся примерно наказать этого обманщика Юрке и справедливо лишить его ярлыка на Уладэ-бузург! Пусть же этот ярлык перейдёт к тебе, коназ Дэмитрэ! Распорядись-ка, Субуди, и поручи это дело своему сыну! – хан устремил взгляд на своего тайного советника. – И пусть этот Дэмитрэ уезжает назад в свою Залесскую Орду с ярлыком и моими знатными людьми! Но смотри, Дэмитрэ, – Узбек-хан прищурился, – чтобы не было обмана и ущерба моей казне!


Г   Л   А   В   А   18

Б И Т В А   Б Л И З   И Р П Е Н И

– Прощай, сынок! – сказал брянский князь Роман, троекратно целуя сына Дмитрия. – Береги город и защищай удел от лютых врагов! Поэтому я оставляю тебе всю твою дружину. А если будет надо – соберёшь ополчение! Ну, не поминай недобрым словом: идём на поганую Литву! – И седовласый престарелый князь легко, как юноша, вскочил на своего боевого коня. Почувствовав привычную ношу, конь захрапел и, перебирая, как бы танцуя, ногами, пронзительно заржал.
– Прощай, родимый батюшка! – грустно молвил Дмитрий Романович. – У меня нет других слов, только добрые и сердечные! Жаль, что ты не захотел взять меня с собой! У меня теперь болит сердце и плачет душа!
– Ты слышал, как заржал мой Серко? – усмехнулся старик-князь. – Это добрый и надёжный знак! Мне всегда сопутствовала удача, если мой славный конь возвещал о ней! Так что нечего печалиться! А твоё место пока здесь! Ну, прощай и ты, святой отец! – князь повернулся к епископу Арсению.
– Благослови тебя, Господь! – перекрестил князя владыка. – Спаси и сохрани тебя, сын мой!
– Пошли же, мои верные люди! – крикнул, привстав в седле, Роман Глебович, и княжеская дружина, увидев, как князь бодро поскакал вперёд, быстро зашевелилась, и вскоре брянское войско поспешно двинулось за ним…
Отборная рать князя Романа, составленная из тысячи всадников, была превосходно вооружена и подготовлена к далёкому походу. Все воины были одеты в кольчуги, под которыми скрывались прочные кожаные доспехи, а сверху на кольчуги были натянуты овчинные тулупы.
Зима 1322 года была не очень суровой, но идти в дальний поход в это время было довольно рискованно. Однако время для брани выбрали не русские воины: в конце ноября в Брянск приехал посланец князя Льва Юрьевича Луцкого с сообщением о движении литовского войска в сторону Киева.
– Мы к этому готовы, – сказал тогда посланец. – Уже собрали войско, уведомили князя Олега Переяславльского и уговорили татар. А там и князь Станислав Киевский  присоединится к нам, и мы все вместе пойдём на врагов! Как только вы перейдёте Днепр по крепкому льду, вы увидите наших воинов!
Выслушав луцкого посланника, Роман Глебович понял, что пора идти на войну. Он быстро, но не суетясь, отдал приказы своим людям, чтобы те готовили обозы, и в короткий срок всё было сделано.
За княжеской конницей катились, запряжённые парой лошадей каждая, большие телеги, груженные двенадцатидневным запасом продовольствия и корма лошадям.
– А тогда, после победы, князья Станислав и Лев дадут вам продовольствие и фураж на обратный путь! – обещал посланник княжеского тестя.
 Однако князь Роман, не надеясь на чужое гостеприимство, обеспечил всем необходимым себя сам. – Нам хватит своих припасов на дорогу туда и обратно, – решил он. – А после битвы я не буду задерживаться на чужой земле!
«Чужой землёй» он назвал исконные русские земли потому, что они уже почти столетие пребывали под властью Орды: Киев и Чернигов, лежавшие в руинах ещё со времён Бату-хана, представляли из себя небольшие поселения и лишь на словах назывались стольными.
В некогда «матери русских городов» постоянно пребывал татарский конный гарнизон. Лишь небольшая крепостца, наскоро сколоченная из брёвен, защищала Киев. На руинах же бывшего великого города раскинулись небольшие избы то ли горожан, то ли крестьян, окружённые огородами. Поставленный ордынским ханом киевский князь Станислав, едва находил возможность выплачивать Сараю небольшой, чисто символический «выход». Татары держали в Киеве, пусть худородного, малоизвестного, но русского князя, из собственных соображений. Они прекрасно понимали, что усилившийся великий литовский князь Гедимин представляет для них определённую угрозу. Но идти на прямое столкновение, не зная хорошо сил соперника, не хотели, несмотря на то, что Гедимин занял часть земель их данников. Молодой, но мудрый хан Узбек со своими не менее хитроумными советниками решили выждать и посмотреть, что же будет, если столкнуть с Гедимином русских князей. – Если одолеет Гэдэмэнэ, тогда сами пойдём на войну, – говорил хану тайный советник Субуди. – Ну, а если урусы остановят этого Гэдэмэнэ, тогда мы поможем им небольшими силами и избежим позора!
С этими словами хан Узбек полностью согласился, и татарская помощь своему ставленнику Станиславу ограничилась лишь киевским гарнизоном и небольшими конными отрядами, присланными из Чернигова, в котором также находился татарский стан.
Брянские воины, проходя мимо Чернигова, видели лишь длинный и высокий забор, имевший несколько калиток, в одну из которых князь Роман и ввёл своё войско на недолгий постой.
Чернигов так и не оправился после Батыева погрома. Здесь-то и крепости никакой не было. За забором располагались лишь избы полусотни крестьянских семей, возделывавших землю, теснились татарские юрты и кибитки, и лишь большие каменные церкви стояли, как чудом выжившие исполины, среди убогих деревянных построек.
– Мы кормимся только землёй и твоей помощью, славный князь! – сказал брянскому князю настоятель соборного храма отец Сергий. – Здесь живут только татары и русские люди, бежавшие из других краёв из-за разбоев и неурядиц! Мы так здесь страдаем, слыша бусурманскую речь и грубые слова всякого сброда… Некому за нас заступиться!
Князь Роман Глебович со старшими дружинниками, возглавляемыми воеводой Михаилом Романовичем, внебрачным сыном самого Романа Михайловича Старого, посетили могилу Михаила Святого, захороненного в местном монастыре. Брянские воины помолились на могиле славного мученика, погибшего за веру, и попросили его «небесного» покровительства. А воевода Михаил с братом Борисом, будучи внуками славного покойника, даже плакали над прахом своего деда.
После них могилу посетили прочие брянские воины, среди которых были и старшие сыновья бояр Михаила и Бориса – Жирята Михайлович и Супоня Борисович, почти одногодки, двадцати и девятнадцати лет.
Князь Роман Глебович опирался, помня опыт своего предшественника, князя Василия Храброго, на брянских бояр и дружинников. С собой из Смоленска он привёз лишь с полсотни воинов и бояр, а остальную дружину оставил младшему сыну Василию, проживавшему в Смядыни под Смоленском. И воеводу он назначил, зная не только о наследственной славе боярина Михаила, но и о его преданности своему предшественнику, когда Михаил вместе с братом Борисом, будучи воеводами в небольших крепостцах под Брянском, отказались подчиниться воле князя-узурпатора Святослава Глебовича и «отсиделись» в своих «детинцах», дождавшись возвращения законного князя Василия.
Кроме того, эти воеводы были прекрасными воинами и не один раз радовали князя Романа Глебовича меткой стрельбой из луков, умелым метанием копий и даже своей телесной силой, побеждая в единоборствах лучших брянских борцов.
Вот почему Роман Глебович взял с собой в поход этих опытных воинов, а старшего назначил воеводой. И он не ошибся в своём выборе: рослые, русобородые, статные бояре были непререкаемыми военачальниками – княжеские дружинники беспрекословно подчинялись каждому их приказу.
Наконец, после небольшого отдыха в Чернигове брянское войско, выйдя на деснинский лёд, тронулось дальше по направлению к Киеву. Шли не спеша, благо, лёд на Десне был уже достаточно толстым, по удобной, накатанной дороге. Привалы же делали, выходя на берег.
В один из таких привалов, когда брянские воины уселись у больших жарких костров, поедая приготовленную обозными людьми кашу и сушёное мясо, к князю, сидевшему в своём походном шатре среди старших дружинников и бояр, прибежал охранявший их лагерь стражник. – Славный князь! – закричал он, едва показавшись в шатре. – Сюда идут неизвестные люди! Десятка два…человек!
– Сходи-ка туда, Михаил, – распорядился князь Роман, – и пошли наших людей им навстречу!
Оказалось, что прискакали люди луцкого князя Льва Юрьевича.
– Мы уже давно тебя ждём, славный князь! – сказал, улыбаясь, допущенный в шатёр сын киевского князя Станислава, Фёдор, молодой, шестнадцатилетний юноша. – Уже все князья собрались: Лев Юрьевич, Олег Переяславльский и мой батюшка с дружиной и татарами! У нас – немалая сила! Теперь мы дадим жестокий отпор этим мерзким литовцам!
– А где литовцы? – спросил, нахмурившись, князь Роман. – Неужели подошли к Киеву?
– Пока нет, – покачал головой княжич Фёдор, – но они уже близко! Вот нынче бы их перехватить!
– Тогда собирайтесь! – распорядился брянский князь, окидывая взглядом своих приближённых. – Пойдём навстречу!
Княжич Фёдор с людьми луцкого князя Льва повели брянское воинство по Десне как раз до впадения этой реки в Днепр.
– Теперь до Киева меньше десятка вёрст! – сказал, махнув рукой в сторону туманной дали, Фёдор Станиславович. – А теперь пойдём через Днепр к маленькой реке Ирпени!
– А зачем? – возразил князь Роман Глебович. – Неужели надо идти так далеко?
– Здесь близко, великий князь, – ответил, заискивающе улыбаясь, княжич. – К вечеру подойдём!
Так и случилось. Княжеское войско, медленно пройдя через Днепр, проследовало по заснеженной степи до реки Ирпень и, когда уже смеркалось, перешло по льду и эту реку.
– Славный князь! – крикнул вдруг воевода Михаил Романович. – Вон вдали виднеется союзное войско…
– Это наши люди! – весело сказал княжич Фёдор. – Идите по речному берегу!
Наконец, впереди показался большой военный лагерь. Высокие серые палатки стояли там плотно друг к другу.
– Какие у тебя зоркие глаза! – молвил, улыбаясь, князь Роман своему воеводе. – Надо же: увидел из такой дали!
Брянского князя ждали. От палаток отделились трое всадников и быстро поскакали навстречу брянскому войску.
– Здравствуй, брат! – громко сказал Лев Юрьевич, подъехав поближе к князю Роману, и, не слезая с коня, обнял, троекратно целуя своего зятя. – А это – другие князья – Олег Переяславльский и Станислав Киевский! – представил он их, оторвавшись от брянского князя. Князь Роман, обменявшись приветствиями, оглядел своих будущих соратников. – Однако ты постарел, славный Олег, – покачал он головой. – Я помню, как мы встретились с тобой в Сарае пять лет назад: ты выглядел совсем молодым!
– А ты, брат, мало изменился! – буркнул мрачный, худой, седовласый переяславльский князь. – Только посуровел и словно бы вырос от своего мужества! –  И он опустил вниз свои серые пронзительные глаза.
– А тебя, Станислав, я ещё ни разу не видел! – молвил брянский князь, оглядывая низенького, но коренастого князя с удивительными для русских князей карими глазами. – И у его сына Фёдора – тоже тёмные глаза, как у татарина! – подумал он, но  вслух ничего не сказал.
– Ты ещё увидишь меня, славный князь, – улыбнулся киевский правитель, – в грозном сражении! А там и станем соратниками!
– Ну, дай, Господь, чтобы так! – пробормотал князь Роман и повернулся к Льву Луцкому. – Пошли же в большой шатёр: будем держать совет! А я пока отдам приказ моим воинам готовиться к отдыху…
На военном совете, собравшемся в шатре князя Льва, русские князья, бояре и татарский мурза Мухули беседовали недолго. Делом заправляли князья Лев и Станислав, знавшие обстановку и не раз сражавшиеся с литовцами.
– Давайте строить наши войска в таком порядке, – предложил князь Лев Юрьевич.  – По правую руку от меня станет Олег со своими людьми и войском Станислава, а по левую – славный Роман. Я буду располагаться в середине, чтобы иметь возможность помочь любому из вас. А вот как быть с тобой, воевода Мухули, – он перешёл на татарский язык. – Где ты станешь?
– А я стану, – усмехнулся татарский мурза, – за вашими спинами и когда будет нужно, неожиданно выскочу на врагов, чтобы повергнуть их в прах!
– Всё хорошо, – поддержал луцкого князя Станислав Киевский. – Мы так и встретим нашего лютого врага! Все ли согласны?
– Все! – пробормотали князья Олег и Роман.
– Все! – хором прогудели бояре.
Наутро союзники выстроились так, как решили на совете. Как раз ударил мороз, и лица воинов, ждавших врагов не со страхом, а с любопытством, наливались румянцем.
– Что же мы стоим, как вкопанные? – сказал своим людям князь Роман Глебович. – Мы только мёрзнем и вовсе не мешаем врагу? Это же очень плохо! Надо не стоять, а бить врага! Иди-ка, Михаил, ко Льву Юрьичу и передай ему мои слова! Опасно ждать врага на морозе: эдак застоится кровушка!
Брянский воевода Михаил Романович поскакал в центр к князю Льву. Последний стоял в окружении конных бояр. За спиной у него выстроился большой пехотный полк. Почти одни пехотинцы были и у князя Станислава. Поговорив с луцким князем, признанным общим военачальником объединённого войска, и объехав ряды своей конницы, брянский воевода вернулся назад. – Славный князь Лев сказал мне, – молвил он, подъехав к Роману Глебовичу, – что к нам уже приближаются литовцы! Они идут скорым шагом! Только что вернулась наша разведка… Значит, осталось недолго ждать! У них, в основном, пешее войско. Что касается нашего построения, – нахмурился он, – то оно никуда не годится! Почему мы, конные воины, оказались на самом краю? И татары далеко от нас отстали… Мне это не нравится! Нет настоящего порядка! Зачем сразу же подставлять врагу и пехоту и конницу? Надо по-другому сочетать рода войск…
– А как стоят воины Льва и Станислава? – спросил князь Роман, чувствуя в груди тревогу. – Хороши ли их доспехи и выправка?
– Стоят-то они хорошо, – буркнул воевода Михаил, – и доспехи у них в порядке! Но мне не нравится…
– Ладно, Михаил, – покачал головой Роман Глебович. – Зачем ты придираешься? Так у нас, на святой Руси, принято тягаться с литовцами! Будем тогда сражаться, положившись на Господа!
В это время до брянских воинов долетели какие-то неведомые таинственные звуки: то ли скрежет железа, то ли скрип плохо смазанных тележных колёс, то ли шум морского прибоя. Постепенно эти звуки всё усиливались и, наконец, обрели очевидное, видимое объяснение: из-за снежных холмов медленно выходило большое литовское войско.
– Одеты в кольчуги, по-русски, – пробормотал боярин Борис Романович, сидевший верхом в седле рядом с братом-воеводой и князем Романом, – однако без овчин и тяжёлых шуб! Может поскидаем наши тулупы?
– Не надо! – сказал помрачневший князь Роман, глядя, как выстраиваются литовцы. – Эти тулупы не тяжелы, но мороз всё крепчает… Мы ещё не знаем об исходе сражения… А может придётся отступать?
В этот момент от литовского войска, остановившегося в полутораста шагах от союзников, отделилась группа всадников и быстро помчалась вперёд к русским.
– Сдавайтесь! – кричали на хорошем русском языке литовские воины. – Или уходите беспрепятственно за Днепр! Наступила пора освобождать город Киев от татарских бусурман! Нечего служить поганым!
– Так вы – русские люди?! – выкрикнул из рядов брянского войска старший дружинник Коротя. – Зачем же служите поганому Гедимину?!
– А вы зачем служите татарам?! – возразил приблизившийся к русским почти на полсотни шагов, вражеский воин, голова которого увенчивалась железным немецким шлемом с пышными, торчавшими сверху, орлиными перьями. – Неужели они стали православными? А наш великий князь Гедиминас – не язычник, а склонный к православной вере человек! Он не притесняет христиан! Переходите на нашу сторону и послужите славному Гедиминасу!
– Пошли вы в дебрю, продажные холуи! – крикнул ему в ответ здоровенный брянский воин Рослав, выглядывая из-за спин военачальников. – Сами сдавайтесь!
Литовские всадники развернулись и быстро поскакали к своим. Но не успели они приблизиться к рядам литовского воинства, как вся вражеская пешая масса зашевелилась и медленно пошла на сближение с русскими.
– Готовьтесь к битве! – крикнул князь Роман и поднял меч. – Не посрамим нашего славного Брянска!
Литовское войско вдруг по чьей-то громко сказанной команде остановилось. Полки литовцев и жемайтов оказались так близко, что русские могли хорошо видеть лица врагов.
– Это не русские! – буркнул воевода Михаил. – А где же наши сородичи?
В это время из-за спины стоявших литовских пехотинцев выскочил большой конный отряд, возглавляемый красивым длиннолицым всадником, одетым в богатый, не по-зимнему лёгкий кафтан. На голове знатного воина красовалась княжеская шапка из меха чёрной куницы с большим, торчавшим из её верхней части павлиньим пером.
– Неужели Гедимин? – буркнул боярин Борис Романович.
Это был в самом деле великий литовский князь Гедимин. Взмахнув рукой, он повёл за собой литовско-русскую конницу, прямо на правый фланг, обороняемый князем Олегом. Удар литовской конницы был силён! К тому же, видя впереди вражескую пехоту, переяславльцы не ожидали литовской хитрости и не успели выставить перед собой рогатки. Гедимин, совершив манёвр и оказавшись уже в хвосте своих всадников, управлял ими сзади.
Литовцы, ожесточённо сражаясь, медленно, сбоку, охватывали войско Олега, пытаясь выйти в тыл. – Не отступайте, дети мои! – кричал князь Олег своим воинам. – Нам бы только устоять!
Переяславльские воины не собирались отступать и бились отчаянно. То тут, то там падали сражённые копьями литовские всадники. Вгрызаясь в русскую пехоту, они несли немалые потери, но и сами поражали врагов. Кровь убитых и тяжело раненных окрасила снег. Вопли сражавшихся и убиваемых, казалось, докатились до неба!
В то же самое время остальные русские воины, не вовлечённые в битву, стояли без движения. Князь Роман Глебович, слыша крики и шум сражения, рвался, как и его воины, в бой, но не мог этого сделать, опасаясь стоявших напротив него литовских пехотинцев. Видя, что князь Олег оказался в тяжёлом положении, Лев Луцкий отдал приказ разворачивать свои полки. И как только его войско пришло в движение, на него поспешно двинулась наблюдавшая за боем вражеская пехота.
– Вперёд, мои отважные воины! – закричал князь Роман и помчался, подняв вверх руку со своим огромным мечом, на двигавшуюся прямо на него массу. Сначала литовцы, увидев устремившихся на них брянских воинов, дрогнули и стали медленно отступать. – Секи! Рази! – кричал брянский воевода Михаил Романович, оттесняя своего князя. – Иди за дружину, княже! Тебе нельзя покидать нас!
Князь Роман Глебович прислушался к словам воеводы. Старость и большой боевой опыт подсказали ему, что тот был прав. – Ещё убьют и тогда погибнет вся дружина! – решил брянский князь, отступив за спины своих конников, подобно Гедимину.
В это время отходившие литовцы вдруг остановились и, выставив перед собой копья, стали решительно сражаться, выбивая из сёдел брянских воинов, которые, упав с лошадей, быстро вскакивали и продолжали биться пешими. К полудню уже половина воинов Романа Глебовича, потеряв лошадей и израсходовав свои копья, сражалась мечами.
В давке и толчее шла равная, жестокая борьба! Никто не хотел уступать! Один брянский воин, тяжело раненный литовской стрелой в шею, продолжал махать мечом и повалил ещё не одного врага, прежде чем упал на залитый густой алой кровью снег. Другой брянец, стоявший неподалёку, потерял вместе с отрубленной рукой щит, но всё ещё отбивался, пока рослый безбородый литовец не отсёк ему голову.
Неожиданно, в самый разгар битвы, к князю Роману подскакал киевский князь Станислав. – Спасайтесь! – кричал он, махая руками. – Наши войска беспощадно разбиты!
– А где же татары?! – крикнул огорошенный брянский князь.
– Татары бежали, а у нас уже нет времени! – буквально возопил Станислав Киевский, ломая от отчаяния руки. – Спасай хотя бы свою дружину!
– Ну, тогда, – вскричал брянский князь и глянул на сидевшего рядом с ним всадника-горниста, – труби, мой Всегод, общее отступление!
Брянские дружинники в это время продолжали ожесточённо сражаться, не отступив ни на шаг. Но как только прозвучал известный им сигнал горниста, они, не поворачивая к врагу спины, стали медленно отходить, пятясь назад. Литовцы же, почувствовав их мнимую слабость, попытались ею воспользоваться. Громко крича, они буквально навалились на спешившихся брянцев и почти всех из них перебили.
Пока продолжалась эта бойня, брянский воевода Михаил попытался обеспечить отход своей конницы. – Иди с князем, брат! – крикнул он боярину Борису. – А я задержу этих гадов! – И он кинулся в гущу битвы, пытаясь остановить обезумевших врагов, но через мгновение обнаружил, что окружён литовцами. – Ну, уж не сдамся! – крикнул отчаянный воевода, размахивая направо и налево мечом. – Вам дорого достанется моя жизнь!
– Брат! – заорал что было мочи боярин Борис, отходивший со своим отрядом к реке. – Держись! Эй, мои воины! – Он поднял свой меч. – Спасайте же сына славного Романа!
И вся масса брянской конницы, забыв о полученном приказе, со всей яростью ударила в литовские ряды, разом опрокинув вражескую пехоту. – Пусть мы умрём, но не с позором! – кричал за спинами дружинников старый князь Роман, пришедший в себя и руководивший отпором.
Литовцы, только что уверенно наступавшие и предвкушавшие победу, были сначала смущены, а потом, не выдержав мощного удара тяжёлой брянской конницы, устремились к бегству.
Ещё было светло, когда брянские воины, разгромив и отогнав врагов, остановились. – Что же теперь делать, княже?! – прокричал подскакавший к Роману Глебовичу израненный воевода Михаил, весь залитый кровью, но чудесно спасённый неожиданной мощной атакой брянцев.
– Нечего тешить беса, – сказал князь, глядя на воеводу, усталого, со свисавшей кровоточившей рукой. – Надо отходить! Не мы разбиты, а наши союзники… А у нас нет сил помочь им…
И брянское войско, потерявшее половину своих воинов, но сохранившее боевую силу и дух, не преследуемое больше врагами, двинулось стройными конными рядами к реке. Перейдя по льду Ирпень, брянцы устремились уже в сумерках к Днепру, но по дороге натолкнулись на князя Станислава, ждавшего их с горсткой киевских всадников.
– Наше дело совсем плохое! – сказал, подъехав к брянскому князю, несчастливый киевский правитель. – Литовцы перебили не только моих воинов, но отряды славного Олега и Льва Луцкого!
– А что же ты сам убежал с поля битвы? – с презрением вопросил брянский князь. – Неужели бросил своих братьев на произвол судьбы?
– Это не так, брат! – покачал головой князь Станислав. – Я не бежал, но поскакал к тебе, чтобы предупредить о нашем поражении. Я видел, как пали в жестокой битве мои братья Лев и Олег, а потом – мой несчастный сын Фёдор! Я тогда испугался за вас: зачем вам умирать, если у литовцев такое численное превосходство?! Они бы окружили тебя со всех сторон и предали лютой смерти.
– Благодарю за это! – мрачно буркнул князь Роман. – Тогда поехали со мной в Брянск: там отсидимся за дубовыми стенами и соберём новое войско!
– Дорога на Брянск перекрыта литовцами, брат! – промолвил киевский князь. – Есть только один путь – на славную Рязань!
– Разве так? – заколебался Роман Глебович. – Неужели они успели подготовить нам засаду?
– Только что вернулись мои люди из разведки…Они обнаружили литовскую засаду. Там засел едва ли не целый полк! И совсем свежие силы!
– Ну, что ж, – вздохнул усталый, измученный князь Роман, – тогда пошли на рязанскую дорогу!


















К Н Я З Ь - С Ы Н


Книга 2




















Г   Л   А   В   А   1

Н О В Ы Й   Х О З Я И Н   Б Р Я Н С К О Г О   У Д Е Л А

Май 1323 года был тёплым и солнечным. После продолжительных апрельских дождей наступило, наконец, время «душевной благодати», время душистой зелени и небесной голубизны. Обильная молодая трава пробивалась едва ли не всюду: даже дороги, по которым не часто ездили из-за прежнего ненастья, покрылись лёгким изумрудным ковром. Что же касается деснинских лугов, то они буквально благоухали пышными сочными травами. Сладкий аромат, приносимый лёгким тёплым ветром в Брянск, бодрил горожан, вселял радость и желание жить в сердца стариков, усиливал «весенние чувства» молодых, врачевал хворых и увечных. Весенние запахи опьяняли и подавали надежду на благоприятное будущее: уж если милосердный Бог подарил людям такую благодать, то почему бы не ожидать и дальнейшего процветания?
«Дивное» время совпало с венчанием на брянское княжение тридцатишестилетнего Дмитрия Романовича, ставшего новым удельным князем. Как не хотел прежний соправитель князя Романа Глебовича венчаться в мае! – Будет одна маета! – говорил он черниговскому епископу Арсению. – Надо бы отложить это венчание!
Но высокий священник не поддержал молодого князя. – С венчанием тянуть не следует! – сказал он решительно. – Нельзя нашему Брянску быть без своего удельного князя! Это создаёт только общую неуверенность и сумятицу! Зачем править без благословения святой церкви? Сам Господь подаёт нам знаки своего расположения! Это не маета, а серьёзное дело! А с татарами договоришься!
Слова владыки решили всё, и вот теперь князь Дмитрий стоял в Спасском соборе, выслушивая торжественные псалмы и ожидая завершения затянувшейся службы. Перед его глазами пролетела вся прошлая жизнь: детство, ратные походы и поездки с отцом в Орду, собственные подвиги уже зрелого воина. – Ох, батюшка, почему ты не послушал меня, – мысленно спрашивал он, – и не взял с собой на ту проклятую войну?!
Немало тревог и горестей пережили брянцы за последнее время! Когда престарелый брянский князь Роман Глебович уводил свои полки на войну с Литвой, никто не сомневался в его победе. Однако всё получилось прямо наоборот! Сначала вообще никто ничего не знал, и засыпанный обильными снегами удел как бы пребывал в спячке. Лишь только после Нового года, в марте, в Брянск стали просачиваться тревожные слухи о возможном поражении русских войск и отступлении брянцев, но в них не верили. – Почему же тогда никто не вернулся назад? – рассуждали горожане. – Неужели все погибли? Такого не может быть!
Но вскоре, вслед за неубедительной молвой в город поступили и более верные сведения. Их принесли с собой черниговские монахи, приехавшие по ещё не растаявшему деснинскому льду на санях, запряжённых старой, заезженной лошадью. Они и рассказали сначала епископу Арсению, а затем и князю Дмитрию о неудачной для союзников битве под Киевом. Сами странники ничего не видели, но узнали о печальном событии от киевских монахов, пришедших в Чернигов через некоторое время после злополучной битвы при Ирпене. Киевляне тоже не видели сражения, но слышали лишь отдалённый шум битвы и звон оружия. Они проведали о победе литовцев лишь тогда, когда войска неутомимого Гедимина подошли к стенам Киева. Впрочем, «стенами» древней русской столицы называли всего-навсего забор, окружавший большой холм, на котором стояли каменные церкви и около сотни деревянных домов местных жителей.
После разгрома Киева войсками Бату-хана город так и не возродился, представляя из себя лишь большое поселение, жители которого возделывали землю, превратив половину пустыря в огороды, а окрестности – в небольшие поля, на которых сеяли рожь.
Бывший киевский князь Станислав был вдовцом и жил в единственном большом деревянном тереме со своим взрослым сыном Фёдором. Вокруг княжеского терема стояли татарские кибитки и юрты, в которых проживали около сотни татар. Степные наездники долго не задерживались на древнем пепелище и постоянно менялись. Киевский князь, купивший ярлык на княжение у хана Узбека, в Сарае, практически был полководцем без армии. Его дружинная сотня, набранная со всех концов Руси, являлась на деле ватагой «лихих людей», сбежавших в своё время из родных мест либо за преступления, либо за какие иные сомнительные дела. Понятно, что надеяться на таких воинов при отсутствии достаточных денежных средств князь не мог. Если бы не союзники, князь Станислав вряд ли смог бы оказать какое-либо сопротивление Литве. Его, кроме того, обнадёжили татары. Они считали разорённый Киев стратегически важным местом и, несмотря на отсутствие доходов, терять его не хотели. – Собирай же воинов, – посоветовал киевскому князю татарский воевода Мухули, присланный из Сарая с небольшим войском,  – и щедро обещай им серебро… Наш государь тебе не откажет!
Так и собирал своё разношёрстное воинство князь Станислав, обещая всем не только хорошую плату за службу, но богатое вознаграждение. Его вербовщики метались по всей южной Руси, заходили даже на Волынь и Галицию, пока, наконец, не собрали под княжеским знаменем около тысячи авантюристов, поверивших княжеским словам.
– Вот только победим наших врагов, – весело говорил тогда князь Станислав, – прогоним их с позором, и я наполню ваши шлемы полновесным золотом!
Но, как известно, битва против литовцев закончилась полным разгромом, и «полки» князя Станислава, не выдержавшие ударов дисциплинированного регулярного войска врага, при первом же столкновении разбежались. Также поступили и татарские воины. Привыкшие не столько сражаться с настоящим врагом, сколько разорять и грабить беззащитные русские города, татары, увидев немощь киевского войска и зная свою малочисленность, предпочли своими жизнями не рисковать.
Как только мурза Мухули увидел первые признаки поражения, он подал сигнал своим людям, и татарская конница буквально перелетела не только через заснеженные поля, но и через Днепр.
Полки же прочих князей, хоть и отчаянно сражались, сумели лишь прикрыть отход беглецов и замедлить продвижение литовского войска. Но как только литовцы победили, они быстрым маршем подошли к Киеву, и были встречены напуганными жителями некогда великого города «с хоругвями и крестами». Завоеватели с разочарованием въехали в широко раскрытые ворота жалкого забора: о военной добыче или возможных доходах в будущем не шло и речи!
И, тем не менее, Гедимин был щедр и великодушен: от его воинов не пострадал ни один киевлянин! Более того, великий литовский князь даже пощадил сына киевского князя Станислава, Фёдора, взятого литовцами в плен во время жестокого боя. Молодой княжич Фёдор, не в пример своему отцу, отчаянно сражался и, окружённый со всех сторон, сдался лишь тогда, когда враги выбили из его рук окровавленный меч. Уважавший храбрых людей Гедимин, будучи, к тому же, великим политиком, похвалил молодого князя Фёдора, когда его, связанного, привели «пред светлые очи государевы» и предложил ему перейти на литовскую службу.
Князь Фёдор, обласканный лютым врагом, был так растроган, что согласился на это «доброе слово» со слезами на глазах.
Заняв Киев, Гедимин хотел назначить в нём своего воеводу. Однако, не видя перспективы удержания города и не желая долгой тяжёлой войны с Сараем, он собрал литовскую знать и предложил своим вельможам киевское воеводство так, что ни один из них добровольно не пожелал этого.
– Тогда пусть Фёдор, сын Станислава, сидит на киевском «столе», – заключил Гедимин, – и беспрекословно подчиняется нашей могучей Литве!
– Быть по сему! – одобрительно и единодушно ответили его приближённые.
Так молодой князь Фёдор, к своей радости, занял киевский «стол» и сразу же оказался «слугой двух господ» – великого литовского князя Гедимина и золотоордынского хана Узбека.
А Гедимин продолжил свой завоевательный поход, занимая все те русские земли, которые некому было защищать. Один из литовских отрядов дошёл и до Чернигова, вернее до убогого, окружённого забором поселения.
Здесь захватчики тоже не встретили сопротивления и, проявив милосердие к малочисленному населению, ушли восвояси, даже не посчитав нужным оставить своего наместника. – Литовцы не захотели сражаться с татарами, – сказал один из черниговских монахов брянскому князю Дмитрию, – и поэтому дальше не пошли…
– Где же тогда мой батюшка? – недоумевал князь Дмитрий, слушая черниговских странников.
Но об этом тогда никто ничего не знал.
Лишь месяц спустя, когда растаял снег и лесные дороги подсохли, в Брянск вернулся боярин Борис Романович со своим сыном Супоней, племянником Жирятой и двумя сотнями брянских дружинников, принеся печальную весть. – Мы идём из славной Рязани, – молвил он сразу же после обмена приветствиями у крепостных ворот, – со скорбным известием: твой батюшка и наш пресветлый князь Роман Глебыч недавно скончался от горестей и потрясений!
– Как же?! – вскричал тогда покрасневший от горя князь Дмитрий. – Неужели от тяжёлых ран? И ещё на чужбине!
– Не от телесных ран, княже, – уточнил Борис Романович, – но от душевных… Как только мы приехали в Переяславль-Рязанский, в гости к славному князю Ивану Ярославичу, наш батюшка Роман сразу же занемог и слёг в постель… А там, через десять дней, он почил праведной смертью, приняв монашество… Его отпели по всем правилам православной церкви и похоронили в святом храме по его предсмертной просьбе…
Услышав эти слова, князь Дмитрий тихо опустился в отцовское кресло и громко, не скрывая от сидевших вокруг него бояр свою скорбь, зарыдал, обхватив обеими руками голову. Брянские бояре, любившие старого князя, поддержали в горе  его сына: заплакали, застонали так, что затрясся, загудел от воплей и причитаний княжеский терем.
Только спустя час, когда все успокоились, Борис Романович довёл до конца своё повествование. Как оказалось, брянские полки понесли тяжёлые потери не только во время битвы под Киевом. – Когда мы вышли на рязанскую дорогу, на нас обрушились поганые татары! – сокрушался боярин Борис. – Или они перепутали нас с литовцами, или просто по злому умыслу… Мы еле от них отбились… Мы не хотели сражаться с ними и попытались остановить их громкими криками… Но они засыпали нас калёными стрелами и набросились на нас с лютой злобой! Тогда мой славный брат Михаил приказал, чтобы мы вытащили свои мечи и дали им достойный отпор… Ну, мы начали сражение и с большим трудом отразили этот натиск… А мой отважный брат, воевода Михаил, был сражён татарской стрелой… С ним погибли почти три сотни наших храбрых воинов…, – и он, не выдержав тяжёлых воспоминаний, захрипел от горестного плача.
– Неужели уцелели всего две сотни ратников?! – вскричал, не веря своим ушам, боярин Арук Добрович. – Это – от целой тысячи! И ещё славный Михаил…
– Да, брат! – кивнул головой плакавший боярин Борис Романович. – Наши братья и сыновья сложили свои буйные головы в том неудачном походе! Это очень тяжёлое горе!
– А как же другие князья?! – прохрипел сорвавший голос от плача боярин Брежко Стойкович. – Неужели они спаслись?
– Уцелел только один князь Станислав, – с горечью пробормотал боярин Борис Романович, – правитель несчастного Киева! Он остался в Рязани… Он подружился с рязанским князем Иваном и не захотел возвращаться в Киев, захваченный литовцами. Говорили, что князь Иван хотел женить того Станислава на своей дочери Ольге. Я тогда понял, что наш славный Роман Глебыч напрасно проливал свою кровь за того Станислава! Тот непутёвый князь захотел теперь сесть на рязанский «стол»! А та Ольга, дочь князя Ивана Ярославича, засиделась в девках и давно перезрела. Ей не найти другого жениха: никто не захочет иметь престарелую супругу!
– Ох, батюшка, – думал, стоя перед алтарём, князь Дмитрий, – зачем ты так бессмысленно полез в тот литовский огонь? И нашёл нам теперь новых врагов… И я остался без батюшки и матушки… Нелегко жить в горьком вдовстве! Вот матушка и уехала в Смядынь, под Смоленск, к моему младшему брату Василию! И теперь некому меня утешить: я уже больше не услышу тёплых родительских наставлений…
Холодное прикосновение металла к голове резко остановило ход мыслей молодого князя, и он очнулся: сам епископ Арсений, тихо, под пение окружавших его священников, подойдя к нему, надел на его голову золотой княжеский венец. – Слава князю Дмитрию! – громко сказал он.
– Слава! – закричали стоявшие в храме брянцы.
Владыка повернулся и взял из рук своего помощника – священника Нафанаила – другой, меньший по размерам венец, сверкавший драгоценными камнями. – И слава нашей княгине Ксении! – пропел он густым, сочным басом. – Долгих им лет!
– Долгих им лет! – гулко повторили окружавшие княжескую чету брянские бояре.
И вдруг, сверху, с хоров, грянуло дружное красивое пение лучших брянских певчих, славивших всемогущего Бога и возносивших к небу благостные, душевные молитвы.


Г   Л   А   В   А   2

С Т Р А Х И   Ю Р И Я   М О С К О В С К О Г О

Князь Юрий Московский сидел один в гостевой юрте и скучал. Наступила зима, а он всё ждал и ждал вызова в ханский дворец. – Вот уж какая досада! - рассуждал он про себя. – Сам государь призвал меня в свою столицу, а теперь – сиди и умирай от скуки!
Этот год был нелёгок для московского князя. Несмотря на то, что великий тверской князь Дмитрий Грозные Очи имел ханский ярлык на великое суздальское княжение, новгородцы, вопреки обычаю, продолжали считать своим князем Юрия Данииловича. Поэтому последний был вынужден оправдывать высокое доверие и уделять значительную часть времени выполнению своих обязательств перед великим городом.
Так, он по зову новгородцев отправился весной 1323 года с собственной дружиной и новгородским ополчением на реку Неву, откуда постоянно исходили угрозы со стороны шведов. Войско, возглавляемое князем Юрием, прошло через беспокойную землю, устрашая своим видом врагов. Никто не осмелился вступить в бой с русскими. Отряды шведов, хозяйничавших на Неве, быстро разбежались и покинули новгородскую окраину.
Не встречая сопротивления и понимая, что враги могут вернуться, как только его войско уйдёт назад, Юрий Московский решил заложить крепость в устье Невы на Ореховом острове, чтобы иметь необходимый укреплённый наблюдательный пункт.
Прибывшие вместе с войском новгородские плотники и градостроители немедленно приступили к делу: повалили сосны и ели и стали сколачивать из брёвен стены крепостцы, в которой также срубили избы для будущего военного отряда.
В самый разгар работ в зарождавшуюся буквально на глазах крепость прибыли послы от шведского короля, обеспокоенного активностью новгородцев на берегах Невы.
Видя большое скопление воинов и опасаясь возможной войны, неготовые к сопротивлению шведы предложили заключить мир с Новгородом.
Поддержанный новгородскими боярами, князь Юрий согласился и подписал со шведами «докончание о вечном мире»!
После этого дела к нему в стан прибыли псковские бояре, пригласившие Юрия Данииловича к себе в Псков. Московский князь отправил большую часть своего войска в Новгород и, оставив в новой крепости достаточно боеспособный отряд с запасом продовольствия и фуража, поехал в гости к псковичам, которые встретили его с распростёртыми объятиями. У городских ворот князя Юрия ожидали все «лучшие люди» Пскова и высшее духовенство в богатых ризах, с церковными хоругвями.
Князь Юрий въехал в город в сопровождении новгородских бояр и своей дружины, составленной из отборных воинов. Небольшое, но хорошо вышколенное московское войско произвело глубокое впечатление на псковичей.
– Было бы хорошо, славный Юрий Данилыч, – сказал тогда псковский посадник Селила Олексич, – чтобы ты стал нашим князем! Ты обучил бы наше ополчение и обеспечил городу надёжную защиту! Нам совсем нет покоя от немецких крестоносцев! Побил бы ты их, могучий князь!
Как раз в это время в Псков пришло известие, что немецкие рыцари вторглись на окраины псковской земли. Знатные псковичи предложили князю Юрию возглавить их ополчение и дать врагу отпор. Но, посоветовавшись с новгородскими боярами, московский князь отказался. – Я пока не псковский князь, а новгородский! – сказал по этому случаю он. – И не заключал с вами договор о военной помощи! У меня нет ни сил, ни желания идти против воли Великого Новгорода! У меня много дел в Новгороде: а на вас не хватит моих воинов!
Разочарованные псковичи послали своих людей в Литву «до князя Давыда», а князь Юрий Московский уехал в Великий Новгород. Там его торжественно встретили «со многими дарами», и новгородские бояре подтвердили, что признают своим князем только его. Но Юрий Даниилович так и не успел отдохнуть «от опасной жизни», поскольку к нему в загородную новгородскую резиденцию прибыл посланник ордынского хана и потребовал, чтобы московский князь немедленно ехал в Сарай.
Последний сильно встревожился и пытался разузнать у посланника, зачем же он так срочно понадобился хану Узбеку. Но седовласый татарин, даже получив богатые подарки, ничего существенного не сказал, а лишь заверил московского князя, что «могучий государь не в гневе, а призывает его из-за какого-то важного дела…»
Тогда Юрий Даниилович со своими верными дружинниками отправился в Заволочье, а оттуда с новгородскими проводниками – к реке Каме. Он очень опасался встретиться с войском великого тверского и суздальского князя Дмитрия или с кем-либо из его воинственных братьев, желавших перекрыть ему путь в Орду.
Через своих людей князь Юрий узнал о том, что тверские князья вынашивают замысел расправиться с ним, как с главным виновником гибели их отца Михаила Ярославовича. Вот почему он, ведомый новгородцами, искал окольные пути и, наконец, добравшись до полноводного притока Волги, поплыл на большой новгородской ладье со своими боярами и двумя десятками дружинников в Орду. Остальных дружинников он отправил назад, в Москву.
Первые дни своего пребывания в Сарае-Берке князь Юрий посвятил выяснению причин его вызова в Орду. Всё своё серебро, полученное от новгородцев, он потратил на подарки хану Узбеку, его жёнам и ханским вельможам. Однако сам ордынский хан, благосклонно принявший дары, не спешил с вызовом «коназа Мосикэ» во дворец. Занятый другими делами, хан передал через великого визиря, что «Юрке следует подождать, потому как на него ещё нет времени».
Эти слова успокоили Юрия Данииловича, он понял, что опасности для его жизни нет и начал совместно со своими людьми добывать все возможные сведения.
Но и вельможи хана Узбека почти ничего не знали по делу князя Юрия и лишь сообщили ему, что в Сарае в прошлом году побывал новый великий суздальский князь Дмитрий Михайлович, который, будучи во дворце хана Узбека, о чём-то с ним беседовал лишь в присутствии самых доверенных сановников, включая ханского тайного советника Субуди. Идти же к Субуди, известному своей неподкупностью и преданностью хану, Юрий Даниилович побоялся. – Ещё потеряешь голову за своё собственное серебро! – заключил он.
Вот и в этот день князь Юрий сидел в ожидании сарайского владыки, надеясь получить от него хоть какие-то вести.
Но высокий священник всё не шёл, и московский князь дремал, лёжа на мягком татарском топчане. Неожиданно в его полутёмную комнату вошёл молодой слуга и громко зашаркал ногами. Услышав посторонний шум, князь Юрий открыл глаза. – А, это ты, Буян, – сказал он, зевнув. – Зачем потревожил меня?
– Тут к тебе пришёл один поп, княже, – пробормотал слуга. – Говорит, что от владыки…
– От владыки? – нахмурился московский князь. – А почему не сам владыка? Неужели он за Дмитрия Тверского? Может не хочет ссориться с Тверью? Это всё тревожно! Однако же зови его сюда, Буян, пусть обо всём расскажет. И разожги побыстрей свечи!
В княжескую опочивальню вошёл рослый седобородый священник, одетый в чёрную рясу, с большим серебряным крестом на серебряной же цепи, висевшей на шее.
– Здравствуй, славный князь Юрий! – пробасил он, крестясь на иконы и крестя князя. – Да благословит тебя Господь!
– Здравствуй, отец Епифаний! – узнал священника князь Юрий. – А почему не пришёл сам владыка?
– Владыка нынче занедужил, княже, – священник опустил свои голубые глаза вниз, – и вот послал меня к тебе. К нам пришли люди владыки из жалкой Волыни, несчастного Киева и русского севера… Он сам принимал их и узнал много новостей. Тебе следует их знать. Не правда ли, славный князь?
– Правда, святой отец, – улыбнулся Юрий Даниилович. – Тогда садись со мной и выпей доброго греческого вина! Эй, Буян! – крикнул он. – Тащи же сюда нужный бочонок и чаши!
– Слушаюсь, княже! – покорно кивнул головой слуга, отходя от зажжённой им свечи, установленной на стене так, что её свет падал на стоявший перед княжеским топчаном стол. Комната сразу же осветилась, и таинственные тени забегали по стенам княжеской спальни. Отец Епифаний, удобно усевшись на скамью, стоявшую за столом напротив князя Юрия, охотно принял из рук княжеского слуги серебряную чашу. – Благодарю тебя, княже! – сказал он, отхлебнув из красивого сосуда. – Доброе винцо, заморское!
– Да, святой отец, доброе, – рассеянно промолвил московский князь. – Принимай же для радости души! – И он сам отпил из своей винной чаши. – А теперь, святой отец, – сказал он, видя, как священник поставил чашу на стол, – поведай мне все последние новости!
Отец Епифаний не заставил себя долго упрашивать и, погладив свою окладистую бороду, начал повествование.
 Прежде всего, он сообщил о событиях на Псковщине, чем живо заинтересовал князя Юрия. Оказывается, псковичам удалось-таки призвать к себе на помощь литовского князя Давыда, который с большим войском, составленным из его дружины и псковского ополчения, разбил немецких рыцарей, нагло подошедших под самые стены Пскова.
– Тот литовский князь Давыд вовремя подоспел, – улыбнулся священник, – и сразу же повёл свои полки за реку Великую! А там расположились немецкие крестоносцы со своими ладьями и конницей. Они осаждали город уже восемнадцать дней и вплотную придвинули к стенам Пскова могучие тараны. Но славный Давыд с псковичами немедленно отбили у немцев все осадные орудия. Под стенами города произошла жестокая битва, в которой погибли многие лучшие воины и даже праведный посадник Селила Олексич! Немцы были разбиты и с позором бежали от стен Пскова!
– Убит посадник Селила! – покачал головой Юрий Даниилович. – Мне очень жаль его! Он был дружен со мной и хвалил мою Москву! Но что поделаешь? Долго живут лишь одни злодеи…
– Это так, княже, – кивнул головой отец Епифаний. – Только праведники всегда страдают! Мы вот узнали, что в Болгарии в этом году замучили одного праведника по имени Фёдор… Этот человек хлебнул немало горюшка за нашу веру!
– Царствие ему небесное! – перекрестился князь Юрий.
– И на Руси немало скорбных событий, – мрачно молвил священник. – Ещё весной умер бывший тверской владыка Андрей, ушедший в монастырь святой Богородицы на Шешне. Тяжело заболел новгородский владыка Давыд…
– Господи, спаси! – вновь перекрестился московский князь. – А что ты ещё знаешь о Пскове и Новгороде?
– Со Псковом не всё ладно, – кивнул головой священник. – Литовский князь Давыд, разогнав немцев и получив своё княжеское жалованье – не один воз серебра – ушёл назад в Литву! Он не захотел остаться в Пскове! А бесстыжие немцы – тут как тут! Если бы не изборский князь Астафий, плохо бы было псковичам! Этот славный литовец не испугался грозных крестоносцев, разбил их отряды, освободил пленников и вернул псковичам захваченный немцами скот!
– Да, – грустно молвил князь Юрий, – нет на святой Руси князя, который бы защищал Псков… Никто не хочет там сидеть! Забот – по уши, а серебра – чуть! Для своих, русских, всего жалко! Как было в Киеве у Станислава! Ни власти, ни доходов! Зачем он бился с литовцами? Теперь они празднуют победу!
– Дело обстоит иначе, княже, – улыбнулся священник. – К нам пришли православные люди и рассказали, что ни в Киеве, ни в Чернигове нет литовской власти. В Киеве сидит молодой князь Фёдор, сын того разбитого Станислава! Его поставили сами литовцы! А вскоре и в Киев, и в Чернигов вернулись татары. Они и владеют теми землями!
– Ну, значит, напрасно литовцы ломали свои копья! – весело сказал Юрий Даниилович. – Татары уже давно владеют теми городками… А этот безвестный князь Фёдор сидит, как живая кукла. А почему не вернулся его батюшка?
– Его батюшки, несчастного Станислава, уже нет! – помрачнел отец Епифаний. – Он сидел в Переяславле-Рязанском, женившись на дочери Ивана Ярославича… Но Господь ему не позволил. И он совсем недавно скончался от какой-то неведомой болезни или по Божьему промыслу…
– Царствие ему небесное! – бросил, крестясь, князь Юрий. – Вот и нашли свою смерть глупые князья в той Рязани… Даже гордый Роман Брянский…
– Он умер, скорей, от старости, чем от гордости! – покачал головой священник. – Покойный Роман Глебыч, царствие ему небесное, был праведником! Он даже в глубокой старости пошёл на неравную битву! А теперь его сын Дмитрий владеет славным Брянском!
– Да, я слышал, что Дмитрий, сын Романа, теперь брянский князь, – сказал, пристально глядя на священника, Юрий Даниилович, – и уже побывал здесь, в Сарае. Однако не знаю, как его принимал татарский царь… Говорят, что государь сразу же выдал ему грамоту. И не держал его тут, как меня, словно разбойника, только что без цепей!
– Царь Узбек принял его сразу же на следующий день по прибытии в Сарай, – покачал головой священник. – И с радостью принял все брянские подарки. Он так быстро разобрался с ним, как ни с кем другим из русских князей, и уже через три дня отпустил его в Брянск.
– Обидно! – пробормотал князь Юрий. – Я так уважаю и чту царя! Вторым после Господа! А ничего не вижу – ни славы, ни почёта, ни уважения…
– Всё это, сын мой, из-за Дмитрия Михалыча! – тихо сказал священник. – Тверской князь недавно побывал у царя Узбека и оговорил тебя перед ним!
– Что же он такое сказал?! – вскричал, сверкнув глазами, Юрий Московский. – Неужели всё начинается снова? Опять ложь и клевета!
– Вот незадача, сын мой, я проговорился, – промолвил отец Епифаний, вытирая извлечённой из-за пазухи тряпицей пот со лба. – Мне не велено об этом рассказывать!
– Как это не велено?! – возмутился Юрий Даниилович. – Зачем же меня травить, словно дикого зверя? Неужели сам владыка вступил в сговор с этим злобным Дмитрием?
– Нет, княже, – пробормотал священник. – Владыка ни в чём не повинен, хотя он знает, что говорил царю тот тверской князь. Но откуда он об этом узнал, я не ведаю…
– Говори же, святой отец! – взмолился московский князь. – У меня совсем нет терпения! Неужели мне грозит гибель? Рассказывай, я ничего для тебя не пожалею! Бери серебро или жемчуг! Выбирай, что хочешь! – он потянулся к сундуку, стоявшему возле изголовья его лежанки.
– Не надо мне ни серебра, ни жемчуга, сын мой, – грустно молвил отец Епифаний. – Придётся всё рассказать… Что поделаешь, если проговорился! Владыка поведал мне, что князь Дмитрий пожаловался царю, будто ты не признаёшь царской грамоты на его великое суздальское княжение…
– Как это – не признаю?! – возмутился князь Юрий. – Разве я говорил что-нибудь непочтительное о царской воле или водил полки на того лживого Дмитрия? За что такая клевета?
– Князь Дмитрий Тверской также говорил, что ты не хочешь отдать ему Великий Новгород, – опустил голову священник, – и смущаешь новгородцев лживыми словами…
– Значит, царский гнев из-за Новгорода?! – с радостью вскричал князь Юрий. – Тогда это не беда! Это поправимо!
…Через три дня князя Юрия Данииловича принимали в ханском дворце.
Московский князь смиренно выполнил требуемый ритуал и униженно прополз по ковру к золотому трону хана Узбека.
Сидевший на своём роскошном возвышении татарский повелитель, окружённый вельможами, с улыбкой смотрел сверху вниз на русского князя. – Салям тебе, Юрке! – сказал он, и Юрий Даниилович услышал в его голосе тёплые нотки. – И подними свою башку!
Князь Юрий поднял голову и робко глянул на молодого хана. – Как же возмужал этот юноша! – подумал он, скромно опуская глаза: теперь на него смотрел рослый крепкий мужчина с небольшими черными усами и красивой, аккуратной, не по-татарски густой черноволосой бородкой. Голову ордынского повелителя венчала белоснежная, расшитая драгоценными камнями чалма. Да и жёлтый, китайского шёлка халат весь блестел от драгоценностей. – Салям тебе, великий государь! – пробормотал, являя собой невинную покорность, московский князь.
– А что прячешь глаза? – вопросил Узбек-хан со строгостью в голосе, но всё ещё весело. – Неужели стыдишься своих бестолковых дел?
– Именно так! – ответил на хорошем татарском князь Юрий. – Все мои дела – бестолковые! Только ты один, государь, вещаешь истинную мудрость! Мои глаза не могут выдержать блеска твоих глаз и твоей великой славы! Я недостоин видеть такую красоту!
– Это похвально, Юрке, – усмехнулся молодой хан, – что ты признаёшь свои ошибки и говоришь правду! Ты также угодил мне своими подарками и особенно прекрасным жемчугом. Моя супруга была очень довольна! Тогда правдиво отвечай, чтобы не вызывать мой гнев: зачем ты прихватил себе богатый Новэгэрэ-бузург без моего согласия?
– Как это, без твоего согласия, государь! – сказал, успокоившись, громким голосом князь Юрий. Теперь он понял, что его жизни ничто не угрожает. – Ты же давал мне грамотку на великое суздальское княжение и приложил к ней разрешение на владение тем Новгородом! Ведь к тебе приходили сами новгородцы! И меня тоже упрашивали!
– Но это было давно, – смутился хан Узбек, поглядев на своего советника Субуди, который утвердительно кивнул головой. – Однако же теперь я передал ярлык коназу Дэмитрэ. Из-за твоего своеволия… Разве не помнишь?
– Помню, государь, – вздохнул князь Юрий. – Но могу сказать, что я ходил в Новгород не вопреки твоей воле, а для получения твоего серебра… Я вот привёз тебе всю новгородскую казну. Не утаил ни одной мортки! А если хочешь отдать Дмитрию тот купеческий город, так на это твоя воля! Хочешь казни, а хочешь – милуй! Выслушай только слова своего преданного холопа! Если Новгород перейдёт к Дмитрию Тверскому, тебе не видать и половины этого серебра! Дмитрий очень жаден и не имеет к тебе такой глубокой любви, какой обладаю я, твой покорный раб!
– Ладно, Юрке, – сказал задумчиво хан Узбек. – Если ты привёз сюда всё серебро Новэгэрэ-бузурга, то я об этом подумаю… Я также доволен, что ты принимаешь мою волю без возражений и упрёков… Тогда проси у меня чего хочешь, Юрке, и я тебя пожалую!
– Тогда пожалуй мне свою милость, государь, – сказал уверенно и спокойно стоявший на коленях Юрий Даниилович, наполовину приподняв голову так, чтобы всё же не видеть ханского лица, – чтобы мне не было стыдно перед другими князьями. Хотя бы перед молодым Дмитрием Брянским! Не держи меня подолгу в твоей гостевой юрте, томимым страхом и тоской, и сразу же принимай меня по приезду сюда! Ведь я сижу здесь до белых мух и проливаю горючие слезы! Ты же принял того Дмитрия Брянского уже на второй день! И отпустил его в одночасье!
В ханском дворце установилась мёртвая тишина. Было слышно, как чернокожий раб овевал ордынского хана длинным опахалом, увенчанным павлиньими перьями…
– Какая дерзость! – вскричал хан Узбек, подскочив со своих мягких подушек и наливаясь кровью. – Захотел сравниться с коназом Дэмитрэ?! И жаждешь побыстрей уйти от меня в Залесскую Орду?! В свою мерзкую Мосикэ! – Вельможи загудели, что-то возбуждённо бормоча. – Разве ты не знаешь, дерзкий Юрке, о судьбе батюшки того Дэмитрэ? Ведь тот старый Ромэнэ сложил голову за славу своего государя! Эти коназы Брэнэ по сей день служат верой и правдой моему Золотому Ханству! Разве ты ходил под Кыев-бузург?!
– Не ходил, государь! – завопил, ударяясь головой об пол, напуганный князь Юрий. – Прости же меня, бессовестного глупца!
– Ладно, Юрке, – сказал, успокоившись, молодой хан и вновь уселся на подушки. – Опять ты, бестолковый ишак, взялся за своё! Но я прощаю тебе эту последнюю глупость. Однако накрепко запомни: не тебе учить меня, великого хана! Я сам решу, кого и когда принимать! И до какого времени здесь держать! Понял?
– Понял, великий государь, самый мудрый из всех мудрецов, проживавших на земле! – почти пропел Юрий Даниилович.
– Ну, если так, тогда вот тебе моё решение! – Узбек-хан поднял вверх правую руку. – Я дарю тебе жизнь и твой беспокойный улус Мосикэ! И ещё подумаю о Новэгэрэ-бузурге. А пока этот город останется твоим. А теперь убирайся прочь в свою Мосикэ хоть сейчас! Вон отсюда!
– Вон! Вон! Убирайся! – закричали со всех сторон ханские вельможи.


Г   Л   А   В   А   3

Л И Т О В С К А Я   У Г Р О З А

В душный июльский день 1324 года князь Дмитрий Романович отдыхал со своими боярами на песчаном берегу Десны. Оба берега реки были оцеплены княжеским воинством, и брянские дружинники, изнемогавшие от жары, попеременно купались в реке. Сам князь Дмитрий и его приближённые ходили нагишом по берегу, окунались в прохладные воды Десны, плавали, лежали на спинах на воде и, наконец, уставшие, ложились на песок и наслаждались теплом солнечных лучей. За князем и боярами внимательно следили их слуги, периодически накрывавшие головы своих господ влажными платками, оберегая их от солнечного удара. А рядом с лежавшим на песке князем стоял его молодой слуга Бенко, державший большой тент из плотного льняного полотна и закрывавший всё княжеское тело от палящего солнца.
Ни князь, ни его бояре раньше не избегали ярких солнечных лучей, обладая большой природной выносливостью, но как-то произошёл несчастный случай с одним из бояр, засидевшимся на солнце, и престарелый знахарь Велемил едва того откачал.
– Уж больно нелепа такая хворь, – сказал по этому случаю Велемил, – и говорит о неумении беречь себя! Наше красное солнышко не всегда приносит радость, а наоборот – таит угрозу жизни! Наши люди совсем не знают меры! Можно закаляться на солнечном свету только постепенно, а зараз можно обгореть!
Вот по совету доброго старого лекаря, мнение которого очень высоко ценилось в Брянске, князь и лежал, укрытый от неведомой опасности.
Неподалёку от княжеской купальни расположились и брянские красавицы. Сама княгиня со своими служанками вышла в этот день на речной песок. Вместе с ними купались брянские боярыни с дочками, жёны княжеских дружинников и даже купцов.
Женская купальня, в отличие от княжеской, была огорожена со стороны леса длинным частоколом из сосновых стволов, подогнанных плотно друг к другу. Вход же в купальню ворот не имел и никем не охранялся. Князь Дмитрий ограничился лишь тем, что расположил свою охрану вдоль берегов, но так, чтобы воины не приближались к «женскому царству». Княжеским дружинникам было запрещено видеть «красоту знатных жёнок», хотя совершенно избежать этого было невозможно. Поэтому сидевшие в речных кустах, напротив женской купальни, воины скромно отводили глаза от бродивших по берегу обнажённых красавиц, делая вид, что строго соблюдают наказ своего князя. Однако, тем не менее, они всё прекрасно видели и, порой, освободившись на какой-то миг от опеки своих старых военачальников, с жадностью глазели на прекрасные женские тела.
Впрочем, таковое не считалось серьёзным преступлением. Несмотря на то, что церковь запрещала всякие телесные вольности и особенно обнажение женского тела, брянцы, сохраняя верность отеческим обычаям, мало с этим считались. «Бесовскими игрищами» называла церковь языческие праздники и обряды, при которых юноши и девушки, мужчины и женщины совместно проводили время на реке или в зелёных рощах и без всякого стеснения, обнажаясь друг перед другом, совокуплялись.
Именно таким образом простые люди знакомились, а потом и создавали семьи. Только самые знатные брянцы – князь и бояре, а, порой, и богатые купцы – твёрдо придерживались церковных правил и заключали браки, в большинстве случаев, по трезвому расчёту. Но и они иногда не могли удержаться от любопытства или от зова природы и сами изредка ходили на «игрища», чтобы хотя бы поглядеть на притягательную красоту нагих женщин, если не воспользоваться и большим!
Поэтому знать и сам брянский князь терпимо относились к мужским слабостям. И если узнавали, что кто-нибудь из их слуг или дружины ходит на ночные «игрища» или бросает ненароком взгляды на купавшихся, недоступных им, знатных красавиц, ограничивались лишь словесными назиданиями.
Вот и теперь купавшиеся бояре не обращали внимания на вольное поведение молодых мужчин, сидевших на противоположном берегу. А иногда и сами прокрадывались к недалёкому частоколу и с интересом поглядывали на собравшихся брянских красавиц. Последние же тоже, казалось, ничего не видели и бегали по берегу, смеясь и визжа, играя друг с другом, тем самым ещё больше привлекая к себе внимание мужчин. Так, под веселыми криками красивых женщин, радостными восклицаниями купавшихся, князь преспокойно спал и, казалось, ничего не слышал.
Его слуга Бенко, державший обеими руками достаточно увесистый тент, наконец, устал. – Эй, Шульга! – крикнул он лежавшему под кустом молоденькому напарнику. – Давай-ка сюда, у меня больше нет сил!
Отрок зашевелился, подскочил и быстро подбежал к старшему слуге, хватая обеими руками древко тента.
Неожиданно со стороны городской крепости, противоположной стану купавшихся, донёсся звучный сигнал призывной трубы. Вот сигнал повторился, а потом ещё и ещё!
Князь открыл глаза и присел, глядя в сторону города. Вокруг него суетились быстро одевавшиеся бояре.
– Это тревога, мои лучшие люди! – крикнул князь. – Уходите в город и предупредите жёнок! Да убери эту никчемную крышу! – он указал рукой на тент. Молоденький слуга отбросил свою обузу в сторону и кинулся помогать своему старшему товарищу, подавая ему княжескую одежду. В это время купавшиеся женщины тоже поспешно одевались.
– Пусть впереди идут жёнки! – распорядился князь. – И быстрей! А вы пойдёте за ними!
Женщины ещё возились со своими одеждами, когда князь и его дружина вышли на прибрежную дорогу. – Ну, а теперь позаботьтесь о жёнках, – сказал князь, видя нерасторопность женщин, – а я поскачу в город, узнаю, что там случилось! – И он, вскочив в седло своего любимого вороного коня, подведённого к нему слугами, стремительно поскакал к Чёрному мосту. Вслед за ним потянулись, охраняемые дружинниками, замешкавшиеся женщины и сопровождавшие их по воле князя воины.
У входа в крепость князя ожидали думные бояре.
– Литовцы, княже! – крикнул седобородый Арук Добрович. – Только что к нам прискакал гонец!
– А почему вы не прислали ко мне этого вестника? – возмутился князь Дмитрий, сжимая ладонью правой руки свою густую русую бородку. – Неужели враги ещё далеко?
– Далеко, княже, – кивнул седой головой княжеский мечник Злотко Лисович. – Они от нас в двух десятках вёрст!
– Ну, тогда успеем, – успокоился князь. – Идите же в мой терем на совет. Будем думать!
Старики-бояре быстро скрылись в крепости, освободив князю проход, и он, подстегнув коня, проскакал вперёд.
В княжеской думной светлице уже собрались многие старейшие бояре и городские священники, когда Дмитрий Романович вошёл туда своей решительной и гордой походкой.
– Здравствуй, княже! – пробасили бояре, вставая.
– Здравствуйте! – буркнул князь, проходя между боярскими скамьями, и резко уселся в своё большое чёрное кресло.
– Здесь ещё не все, а время не ждёт! – сказал он. – Надо обсудить это дело! Где же наш гонец? Выходи-ка сюда!
– Я здесь, славный князь! – громко сказал рослый чернобородый воин, сидевший на отдалённой скамье и одетый в лёгкий польский кафтан. На его поясе висел длинный тяжёлый меч. Ответив князю, он быстро встал и вышел вперёд, остановившись прямо перед ним.
– Иди сюда, под мою правую руку, славный воин, и встань лицом к моим людям! – приказал князь. – Как твоё имя?
– Бранко, батюшка-князь, – ответил гонец. – Я – внук воеводы князя Василия Карачевского!
– Даже внук воеводы? – покачал головой князь. – Значит, дело серьёзное! Говори же!
– Сюда идут литовцы, батюшка, – сказал молодой воин. – У них большое войско – по виду две тьмы или даже больше!
– Две тьмы? – вздрогнул князь Дмитрий. – Да, это огромное войско! Далеко ли оно?
– Сейчас будет, пожалуй, в пятнадцати верстах! – пробормотал гонец. – Мы уже тут подсчитали с твоими боярами… Идут не спеша… С самого юга…
– Я слышал, что литовцы пошли на север нашей Руси! – вскричал брянский князь. – Они оставили  Киев и Чернигов! Неужели направились к нам?
– К вам, княже, – ответил чернобородый воин. – Они идут совсем без шума! Не трогают ни наших волостей, ни местных жителей! Не осаждают крепостей! Видимо, нацелились на ваш славный Брянск…
– Тогда я понимаю, – задумчиво сказал Дмитрий Романович, – что эти литовцы решили отомстить нам… За поход моего батюшки! А ты сам, Бранко, видел литовское войско? – князь пристально вгляделся в голубые глаза молодого воина.
– Сам я не видел, но мой батюшка и карачевские воины проследили за литовцами, – ответил тот. – Они прошли мимо нашего города. И наши дозоры сразу же обнаружили их… Кроме того, к нашему князю пришли беженцы из южной Руси. Если бы не они, мы могли бы прохлопать это вражеское вторжение!
– А как тебе удалось просчитать быстроту их хода? – усмехнулся князь Дмитрий. – А может они осадили ваш Карачев? Неужели враги мирно пройдут мимо вашего великого города?
– Этого не знаю, княже, – пробормотал карачевский гонец. – Они шли в стороне от Карачева…
– А вдруг развернулись? – поднял руку князь Дмитрий. – Всем известны литовские хитрости и коварство!
– Это так, княже, – кивнул головой карачевский воин, – но князь Василий поручил мне предупредить тебя об опасности, чтобы ты мог подготовиться к обороне своего славного города!
– Благодарю тебя, Бранко, что выполнил приказ своего славного князя Василия Пантелеича! – молвил, вставая, князь Дмитрий. – А ты знаешь, кто ведёт сюда жестоких литовцев? Неужели сам Гедимин?
– Беженцы рассказывали, что с ними нет Гедимина, – ответил карачевский гонец, – а во главе войска стоит его сын Монвид. А с ним идут русские князья… Вроде бы Фёдор Киевский и какой-то Михаил Асовицкий… А больше я ничего не знаю…
– Я никогда не слышал о таких князья, – пробормотал брянский князь. – Однако же отдохни, славный гонец, с дальней дороги и отведай моих хлеба-соли.
В это время в княжескую думную светлицу стали входить вернувшиеся с купания бояре и старики, встретившие князя у ворот. С ними вместе вбежал и княжеский слуга Бенко.
– Входите же, мои знатные люди! – сказал князь Дмитрий. – А ты, Бенко, – он указал рукой на карачевского гонца, – отведи нашего дорогого гостя в трапезную, хорошенько накорми его, а потом обеспечь ему достойный отдых!
– Слушаюсь, княже! – ответил Бенко и, дав знак гостю пойти вместе с ним, направился в простенок.
– Ну, что ж, – промолвил князь, когда все его бояре были в сборе, – а теперь поговорим об осаде. Я не мог даже подумать, что литовцы так нагло пойдут с юга! Я понимаю, что эта беда не минует славный Карачев! Это значит, что литовцы объявятся не сегодня…
– А мы подсчитали, что они подойдут к нашему городу сегодня вечером, – пробасил боярин Мирко Стойкович, – и поэтому нам следует немедленно готовиться к жестокой осаде!
– Мы должны быть всегда к этому готовы, – улыбнулся князь Дмитрий. – Один ордынский царь когда-то говорил, что если хочешь мира, нужно быть готовым к войне! Мы не будем спешить, но уже сегодня подготовимся к отражению вражеского удара! У меня нет столько силы, как у покойного Романа Михалыча… Но наш Брянск – неприступный город! Я сам не раз был в жестоких передрягах и брал вражеские крепости! И могу сказать, что если у нас в городе достаточно припасов и крепки стены, нам никакой враг не страшен! Нам будет в сто раз легче защищаться, чем врагу пытаться одолеть нас! Пусть узнает крепость наших стен и упорство защитников! А в чистом поле нам невыгодно сражаться: у нас мало воинов против их туменов! Зачем нам зря губить славное брянское воинство? Согласны?
– Согласны! – прогудели, весело переглядываясь, бояре: спокойный и серьёзный тон речи их князя успокоил всех.
– Есть ли у кого полезный совет? – промолвил довольный собой князь. – Неужели ни у кого нет особого мнения?
– А если попытаться договориться миром? – спросил вдруг епископ Арсений. – Понятно, что мы должны защищать наш город… Однако в твоей казне достаточно серебра… Может откупимся?
– Там увидим, – улыбнулся князь Дмитрий. – Если это будет возможно, мы последуем твоему мудрому совету, владыка. Но наши славные брянцы – хорошие воины! Они умеют браниться как между собой, так и на поле битвы! Не зря наш могучий город назвали «Брянском»! Но зачем нам растрачивать силы, если есть достаточно серебра? Разве не так?
– Так, княже! – дружно прогудели бояре. В этот момент хлопнула дверь, и в  княжескую светлицу вбежал молоденький слуга. – Что ты, Шульга? – поднял брови князь Дмитрий. – Или ты не видишь, что у меня совет? Ты что, повредился умом?!
– Прости меня, батюшка-князь! – заныл юноша. – Ты же услал от себя Бенко. Вот и приходится за него нести тебе вести…
– Тогда говори побыстрей! – сердито бросил князь.
– В городе объявились литовские люди, княже! – выговорил, волнуясь, Шульга. – Наши стражники поймали одного из них, восхвалявшего своего князя Гедимина и советовавшего горожанам сдаваться в литовский плен!
– Вот так дела! – покачал головой князь Дмитрий. – Веди же сюда этого вражеского лазутчика!
Молоденький слуга выбежал в простенок, а вслед за ним в светлицу вошли двое рослых брянских воинов, цепко державших избитого, грязного мужика, согнувшегося в дугу от хватки здоровенных дружинников. Они быстро и решительно подошли к княжескому креслу, опустив своего пленника прямо к княжеским ногам.
– Освободите его! – приказал князь. Воины отпустили свою жертву и отошли на полшага. – Отойдите к двери! – поднял руку брянский князь. – А ты, лазутчик, поднимайся и рассказывай!
– Прости меня, славный князь! – простонал окровавленный мужик, вставая. – Я не виноват, что у меня такая тяжёлая служба! Я – человек князя Монвида!  Я не порочил твоего доброго имени, а лишь хвалил своего князя!
Князь оглядел пленника. Невысокий, русобородый, сероглазый. Одет не бедно, но по-русски. Если бы не побои и грязь, в которой его вывалили, он выглядел бы довольно солидно, как купеческий сын.
– Ладно, человек Монвида, – усмехнулся князь. – Тогда говори, зачем расхваливаешь своего господина и предсказываешь нам жестокий плен?
– И это русский человек! – возмутился боярин Брежко Стойкович. – Как твоё имя?
– Я в самом деле русский, моё имя – Поливан, – ответил, плача, русобородый мужик, – и был на службе у князя Михаила Асовицкого… Но мой славный князь передал меня литовцу Монвиду… И пресветлый Монвид послал меня в Брянск… Это не моя воля, а приказ моего господина!
– Сколько здесь ваших лазутчиков, Поливан? – сдвинул брови князь Дмитрий.
– Ещё пятеро, пресветлый князь, – ответил пленник. – Но они в страхе разбежались… Их теперь не сыскать…
– Они нам сейчас не нужны, Поливан, – улыбнулся брянский князь. – Скажи-ка нам только, а большое войско у твоего князя Монвида?
– Сотен…так…пятнадцать, – сказал, успокоившись, литовский лазутчик, – и ещё сотня князя Михаила Асовицкого, и другая сотня у князя Александра Новосильского…и ещё…
– Князя Александра? – перебил его Дмитрий Романович. – Неужели наш давний друг и прежний данник Новосиль перешёл на сторону литовцев?
– Перешёл, княже! – кивнул головой пленник. – Ещё неделю тому назад, когда войска Минвида заняли тот Новосиль. Правда, совсем без сражения, по доброй воле князя Александра…
– По доброй воле? – буркнул князь Дмитрий. – А скажи нам, Поливан, кто такой Михаил Асовицкий? Откуда он взялся?
– Откуда? – поднял голову вражеский лазутчик. – Я этого не знаю… Он давно живёт в Литве… А его батюшка, Александр, умер в прошлом году… Говорили, что он был прямым родственником великого князя Романа, владевшего Брянском и Черниговом. Того самого, который разбил большое войско Миндовга у стен Брянска! А это якобы его внук…
– Неужели он из нашей отдалённой Асовицы? – спросил Дмитрий Романович.
– Не знаю, славный князь! – рассеянно ответил пленник.
– Я слышал об этом, княже! – сказал вдруг боярин Мирко Стойкович. – Ещё мой покойный батюшка рассказывал об этой Асовице, а ему говорил об этом то ли дед, то ли прадед…
– Ладно, не тяни! – перебил брянский князь его подробные рассуждения. – И говори покороче! У нас нет времени на красивые слова… Надо защищать наш город. Мы готовы к вражьему приступу, воевода?
– Готовы, княже! – бодро ответил пожилой, но всё ещё крепкий, воевода Калин Добрович. – Мы закрыли все ворота и расставили по всем стенам добрую стражу. А после нашего совета решим, как правильно вести оборону!
– Ну, тогда рассказывай, славный Мирко! – кивнул головой своему боярину князь Дмитрий. – Что ты знаешь об Асовице?
– Это, княже, – промолвил брянский боярин, – довольно тёмная история! Она тянется ещё со времён Романа Михалыча Старого! Он когда-то в гневе сослал своего старшего сына Михаила в лесное село Асовицу, которое стояло недалеко от недавно сожжённого татарами Севска. Видимо, этот Михаил вышел из той земли… Наш покойный князь Василий Александрыч посылал людей в эту Асовицу для дознания…
– Как же, я сам туда ездил! – буркнул Арук Добрович. – Со многими княжескими людьми! Но мы там никого не застали… – Все лучшие асовицкие люди ушли в Литву, – говорили нам тогда севчане и асовицкие мужики, которые проживали в том селе. Там было всего с десяток домов…
– Я помню это, брат, – поддакнул воевода Калин Добрович. – Я ездил туда с тобой и другими боярами! Это истинная правда!
– Ладно, тогда вернёмся к нашему несчастному пленнику, – задумчиво сказал князь Дмитрий. – А ну-ка, Поливан, тогда договаривай, какие ещё там князья идут с твоим господином?
– А больше никто. Вот если они прихватили с собой карачевского князя Василия…, – кивнул головой литовский лазутчик. – Славный Монвид послал своих людей в Карачев, чтобы склонить князя Василия к союзу против тебя…
– Значит, они не обошли Карачев! – пробормотал князь Дмитрий. – Что ж, тогда увидим… Ну, что мы будем делать с этим литовским лазутчиком, мои славные бояре?
– Пощади меня, мудрый господин! – вскрикнул Поливан, падая на колени перед князем.
– Может бросить его в темницу? – спросил, в свою очередь, боярин Борис Романович.
– Или отсечь ему буйную головушку? – буркнул воевода Калин Добрович.
– Не стоит! – отмахнулся от таких предложений князь Дмитрий. – Зачем нам казнить этого Поливана? Он покаялся в своих грехах и рассказал нам всю правду…
– Это так, сын мой, – сказал, улыбаясь, епископ Арсений. – Моя душа радуется твоему милосердию!
– Тогда мы отпустим этого Поливана к его князю Монвиду! – решительно сказал брянский князь. – Пусть этот человек идёт в литовский стан и передаст своему господину мои слова. Нам не нужно кровопролития, и мы хотим лишь мира! А если славный литовский князь на нас в обиде, тогда пусть придёт к нам в гости или пришлёт своих людей. Тогда мы обсудим условия мира и, если надо, скрепим дружбу полновесным серебром… Вы согласны с этим, мои лучшие люди?
– Согласны, княже! – дружно прокричали бояре.
– Ну, тогда иди, Поливан, – весело сказал Дмитрий Романович, – и донеси до своего князя мои слова!
– Да хранит тебя Господь, славный, щедрый и могучий князь! – выдохнул, не веря своему счастью, освобождённый пленник и, встав, низко поклонился сначала князю, а потом – собранию. – Простите меня, если я вас обидел, брянские люди! – сказал он, плача.
– Господь тебя простит! – ответил епископ Арсений…
Князь Дмитрий Романович оказался прав. Лишь на следующий день его сторожевые отряды, проходившие с дозором по карачевской дороге, обнаружили медленно ползущее к Брянску, окружённое тучей пыли, конное литовское войско.
– Не бойтесь, – сказал своим боярам брянский князь, выслушав дозорных. – Я чувствую не жестокую войну, но мир и покой! Не надо разрушать наши мосты! Пусть же литовцы беспрепятственно подходят к городским стенам. Им ещё понадобятся мосты для возвращения домой…
Так и случилось. Литовский князь Монвид, перейдя со своим войском Десну, раскинул лагерь прямо на виду перед самым Брянском. Однако из города не вышло ни одного воина. Брянский князь и его люди ждали.
Наконец, из литовского стана выехал всадник, окутанный красным плащом, на голове которого возвышалась красная атласная шапка, обшитая по краям мехом светлой куницы. Литовский посланник проехал не спеша по Большой Княжей дороге и, приблизившись к воротам брянской крепости, поднял вверх правую руку. – Я – посланник великого князя Гедиминаса! – зычно крикнул он по-русски. – Отпирайте же ворота, брянские люди: я иду к вашему князю Дмитрию!
Тяжёлая железная дверь заскрипела и медленно опустилась на длинных железных цепях, накрыв собой глубокий крепостной ров. Ворота крепости распахнулись настежь, и всадник спокойно въехал в резиденцию князя Дмитрия.
У входа в крепость его встречали лучшие воины брянского князя. Они низко поклонились незнакомому князю, приняли под уздцы его коня и быстро повели литовского гостя к княжескому терему.
Князь Дмитрий с боярами ждали литовского посланника в своей просторной думной светлице.
– Здравствуйте, славный князь Дмитрий и брянские бояре! – сказал непрошеный гость, склонив голову перед сидевшим в своём кресле князем.
– Здравствуй, Александр Новосильский! – ответил, в свою очередь, князь Дмитрий. – Неужели ты теперь в литовском стане?
– Нет, брат, – ответил узнанный брянским князем посланник. – Я лишь вынужден помириться с литовцами и заключить с ними союз! У нас нет сил сражаться с таким войском! Этот союз у нас только на словах… Но чтобы уговорить Монвида на мир, я был вынужден пойти сюда с литовцами…
– Значит, литовцы хотят сделать нас своими холопами? – нахмурился князь Дмитрий. – Тогда пусть лучше попробуют подступиться к нашему городу и испытать крепость брянских стен! Ты видел, что все наши мосты целы?
– Видел, брат, – кивнул головой князь Александр.
– Так это для того, чтобы литовцы могли скоро уйти назад без всяких препятствий!
– Ты угрожаешь им войной, брат? – с удивлением спросил новосильский князь.
– Нет, Александр, – грустно сказал князь Дмитрий. – Я не против мира с Литвой, но союза не хочу! Это приведёт к ссоре с татарской Ордой! Разве ты не знаешь, что мы – царские данники? Неужели ты освободился от царского ярма? Смотри, брат, как бы не прогневался на тебя царь Узбек!
– У меня нет другого выхода, брат, – покачал головой новосильский князь, – и мне нечем платить выкуп… Литовцы взяли с меня больше полсотни гривен за этот жалкий мир…
– Больше полсотни гривен?! – вскричал брянский князь, подскочив со своего кресла. – Тогда садись, Александр, возле меня! – он указал рукой на заранее поставленное рядом с его чёрным креслом другое, сколоченное из светлого дуба. – Поговорим о деле… Так, мои славные бояре?
– Так, княже! – хором прогудели бояре.
Княжеские переговоры были недолгими, но результативными. Дмитрий Романович, не желавший кровопролития, сразу же при одобрении брянских бояр, предложил заплатить литовскому князю выкуп серебром «за киевское беспокойство» в обмен на уход литовцев назад, «восвояси».
Князь Александр одобрительно отнёсся к такому решению брянцев. – Тогда я пойду к славному Монвиду и передам ему твои слова! – сказал он. – Да заодно поведаю ему о тебе, как о добром и отзывчивом человеке! Я верю в согласие того справедливого князя!
– И заодно, чтобы не говорить лишних слов, – молвил, завершая переговоры, князь Дмитрий, – пригласи сюда этого Монвида со всеми князьями и воеводами…
– И князем Василием Карачевским! – усмехнулся Александр Новосильский.
– Так здесь и Василий? – удивился Дмитрий Романович. – Неужели литовцы овладели Карачевом?
– Нет, они не брали Карачев, – ответил князь Александр. – А князь Василий заключил со славным Монвидом словесный союз, по которому Карачев стал как бы удельным городом великой Литвы! На деле же Василий останется на своём месте, но будет отсылать каждый год Монвиду или его батюшке Гедимину карачевское серебро…
– И много серебра? – насторожился князь Дмитрий.
– Да так…вроде два десятка гривен…, – уклончиво ответил князь Александр, – но точно не знаю…
– Ну, тогда ладно, – пробормотал брянский князь. – А ты веришь, что этот князь Монвид не испугается и самолично придёт на наш пир?
– Тогда поклянись на кресте, брат, – сказал Александр Новосильский, глядя прямо в глаза Дмитрию Романовичу, – чтобы ты не причинил никакого зла этому литовскому князю!
– Клянусь! – громко сказал брянский князь, целуя протянутый ему владыкой золотой епископский крест-распятие.
– Ну, тогда до свидания! – весело молвил князь Александр и, склонив голову перед брянским князем, а затем – боярами –  направился к выходу.
– Неужели согласятся? – хором выдохнули брянские бояре, когда литовский посланник удалился.
– Я верю в это! – спокойно ответил князь Дмитрий, глядя своими большими голубыми глазами на собравшихся.
Наутро к брянской крепости подъехала целая толпа знатных литовцев, роскошно одетых в богатые русские кафтаны, обшитые серебряными галунами. Впереди них скакали на красивых откормленных лошадях четверо князей. Трое – в красных плащах и традиционной русской княжеской одежде, в которой преобладал красный цвет и один – в таком же плаще, но зелёного цвета, и лёгкой польской шапочке на голове, чем-то напоминавшей берестяной короб, сиявший золотыми бляшками.
– Слава могучему князю Монвиду! – вскричал стоявший со своими боярами у ворот князь Дмитрий, догадавшийся, кто был тот незнакомец. – Слава великому князю Гедимину!
– Слава! Слава! – заорали во всё горло брянские бояре, двое из которых быстро вышли из-за спины своего князя, держа на вытянутых руках большой серебряный поднос, на котором стояли хлеб-соль и  толстенная серебряная чаша с вином. Они прошли по мосту через ров и приблизились к нечаянным гостям.
Князь Монвид склонил голову в знак того, что слова похвалы и приветствия ему приятны, быстро слез с коня и передал узду одному из своих бояр, тоже спешившемуся. Затем он подошёл к брянским боярам, отщипнул от хлебного каравая изрядный кусок, обмакнул его в соль и быстро прожевал. Также поступили и его союзники – русские князья – поспешившие за Монвидом и вкусившие хозяйского хлеба.
После этого князь Монвид, белокурый, с небольшой светлой бородкой, взял с подноса обеими руками серебряную чашу, отхлебнул из неё и передал сосуд другим князьям. Все всадники пешком перешли ров, а к их лошадям устремились брянские люди, которые взяли животных под уздцы и повели их за знатными гостями в крепость, в просторную княжескую конюшню.
– Здравствуй, Дмитрий! – сказал на неплохом русском языке князь Монвид, подойдя к встречавшему его брянскому князю. – Я даже не надеялся быть твоим гостем!
– Здравствуй, славный Монвид! – сказал Дмитрий Брянский, окидывая взглядом высокую худощавую фигуру литовского князя. На него устремились большие серые задумчивые глаза. – Я давно хотел познакомиться с тобой, славный воин! – Они обнялись и троекратно, по-русски, поцеловались.
Также приветствовал князь Дмитрий и остальных князей – Василия Карачевского, сильно постаревшего и поседевшего, Александра Новосильского и Михаила Асовицкого. С последним князь Дмитрий долго и сердечно беседовал во время пира и узнал от него, что князь Михаил – в самом деле, прямой потомок великого князя Романа Михайловича!
Князья сидели рядом за пиршественным столом. Монвид Литовский – по правую руку, а Михаил Асовицкий – по левую от Дмитрия Брянского.
Было выпито много греческих вин, ароматных медов, доброго брянского пива. Целых три дня они вместе пировали, а когда устали от обжорства и возлияний, расстались, как друзья.
Не одну бочку вина и хмельного мёда, а также целые горы мяса и другой провизии отправил брянский князь и в литовский лагерь, умиротворив тем самым своих ранее, как казалось, непримиримых врагов.
– Благодарю тебя, славный Дмитрий! – сказал, расставаясь, князь Монвид. – Ты нашёл теперь себе верного и надёжного друга до самой моей кончины! Прощай, но не забывай нашей дружбы! Ворота моего замка всегда открыты для тебя!
– Так не хочется прощаться, мой дорогой друг! – сказал, вытирая слёзы, расчувствовавшийся брянский князь. – Прими же мои подарки и полновесное серебро в этих дубовых бочонках! Эй, люди! – крикнул он. – Готовьте повозки для моих сердечных друзей!
Так благополучно завершилось литовское вторжение. Князь Монвид, довольный тёплым приёмом брянского князя, чувствовал себя победителем. Но и брянский князь не считал себя проигравшим: его сговорчивость спасла не только жизни многих брянцев, но и помогла избежать огромных военных расходов.
– Да благословит тебя Господь, сын мой! – сказал на другой день князю Дмитрию епископ Арсений. – Ты сумел найти достойный выход из трудного положения! Ты победил не силой и кровопролитием, но мудростью и правдой!


Г   Л   А   В   А   4

Д Е Л А   К Н Я З Я   Ю Р И Я

Князь Юрий Московский восседал в своём большом княжеском кресле, окружённый боярами. Он только что вернулся из очередного похода против новгородских недругов и был раздражён. – Новгородцы совсем обнаглели: стали беспокоить меня по мелочам! – сказал он своим боярам, мрачным, сгорбившимся от тяжёлых предчувствий. – Мы намедни ходили не на немцев или на свеев, а на жалкий Устюг!
Ещё в прошлом году новгородские купцы и «охочие люди» отправились с караваном «на Югру», в Заволочье. Однако по пути они подверглись «грабежу и разорению» от устюжан и возжаждали отомстить. На самом же деле новгородцы пострадали не случайно. Они вовсе не были такими смиренными и добропорядочными «торговыми гостями», как об этом везде говорили. Новгородские купцы берегли свою репутацию лишь в тех землях, где существовала твёрдая власть, умевшая защищать интересы своих зажиточных людей. Там же, где господствовали древние родо-племенные отношения и жили простодушные люди, верившие в честность сказанного слова, новгородцы не особенно церемонились: откровенно обманывали их, скупая за бесценок дорогие меха, часто получали товары в долг за одни только словесные обещания и быстро забывали их и, наконец, доходили до прямого ограбления зазевавшихся «дикарей». «Охочие люди», следовавшие в купеческих обозах, лишь для видимости охраняли торговые караваны. На деле же они, войдя в сговор с купеческой знатью, занимались разбоем. Стоило только кому-нибудь из наивных обитателей славянского и финно-угорского северо-запада придти в одиночку или небольшими невооружёнными группами на торг с прибывшими туда новгородцами, как тут же следовала расправа: несчастных туземцев безжалостно обирали и, если они пытались сопротивляться, даже убивали. Новгородские купцы со своими «славными ватагами» частенько привозили в свой великий город и живой товар – захваченных в плен «дикарей».
Подобное поведение новгородцев, в конечном счёте, привело к ответной реакции, и население отдалённых земель стало относиться к ним настороженно-враждебно. Со временем поездки купцов в некогда гостеприимные для них края с дружественным населением стали небезопасными. Теперь они вынуждены были брать с собой не просто «охочих людей», но настоящих, профессиональных воинов и уже больше думали не о грабежах и лёгкой добыче, но о собственной безопасности. Однако, в случае, если появлялась возможность, и  наивные туземцы на какое-то время забывали об их коварстве, новгородцы вновь принимались за свои прежние преступные дела.
Так, они, несмотря на то, что жители Устюга платили дань ростовским князьям и были под их покровительством, ухитрились разгневать устюжан своим подлым поведением, и последние под руководством своих «князей», как называли новгородцы их племенных вождей, жестоко покарали своих обидчиков, «перехватив и пограбив» один из новгородских торговых караванов.
И вот по этому поводу новгородцы вновь вызвали князя Юрия с просьбой, превратившейся в фактическое требование – пойти на несчастных устюжан.
Когда Юрий Даниилович прибыл с войском в Устюг, ему не пришлось воевать с местными жителями. Они прислали к нему своих вождей и слёзно умоляли не только пощадить их за «разорение» новгородских людей, но также оградить от грабежей и разбоев со стороны новгородцев.
Несмотря на то, что московский князь был, как князь Великого Новгорода, очень зависимым от воли знатных новгородцев, он всё же не хотел подрывать свою властную репутацию перед «честным народом». Он оказался в нелёгкой ситуации. С одной стороны, ему не хотелось ссориться с новгородцами и терять богатую «вотчину», с другой же – как князь – он должен был являть собой справедливость и судить «по закону».
А «строго судить», как понял князь Юрий, следовало больше новгородцев, чем устюжан.
Будучи человеком хитрым, московский князь, в конце концов, отказался от военной кары, которой требовали новгородцы, и согласился с предложением устюжан – заключить мир на старинных условиях. Что это были за «старинные условия», знали лишь новгородцы и устюжане. Однако и тех и других это вполне устроило.
В то же самое время князь Юрий чувствовал себя униженным. Он прекрасно понимал, что новгородцы попросту использовали его как посредника, хотя и сами могли без него разрешить таким же образом свой конфликт.
– Они ни во что меня не ставят! – грустно промолвил Юрий Даниилович, забрав в кулак свою густую окладистую бороду. – Позорят перед всей Русью!
– Это не позор, княже, – буркнул боярин Родион Несторович, – но великая честь! Разве ты не знаешь о новгородской гордыне, когда они сами решают все дела? Они не стали бы тебя звать, если бы сами могли навести порядок!
– Главное, батюшка, чтобы вовремя и в нужном количестве присылали тебе серебро! – поддержал своего товарища боярин Фёдор Бяконт. – У нас нынче совсем нет сил ссориться с Новгородом… Да и время сейчас тяжёлое. Этот Дмитрий Тверской сидит у нас, как заноза в глазу!
– Это так, мои лучшие люди! – покачал головой Юрий Даниилович. – Такое зло исходит от этого Дмитрия… Надо о нём подумать. Я тогда ездил в Орду к могучему царю, и он был очень сердит на меня! Я едва унёс от него ноги: уже думал, что не буду жив! Это всё – наговоры мерзкого Дмитрия! Да ещё перекрыл мне все дороги! Пришлось добираться до Сарая окольными путями! Стыд и позор!
– Тут есть, государь, одна зацепка по этому Дмитрию! – сказал боярин Василий Кочева. – Мы же знаем, что он женат на литовке, дочери Гедимина! Орда же нынче сильно враждует с Литвой! Литовцы захотели прибрать к своим рукам все северские и черниговские земли. Они не так давно входили со своими войсками  в Киев!
– Как входили, так и вышли, – усмехнулся князь Юрий. – Зачем им сейчас эта обуза? Там нет ни добрых стен, ни надёжных защитников! Этот разорённый город совершенно открыт перед степью! Вот почему татары так легко вернули его себе!
– Однако, батюшка, от этого ведь не исчезла литовская угроза? – вмешался в общий разговор боярин Протасий Фёдорович. – Их меч так и висит над всеми русскими землями! Литовцы прожужжали все уши русским людям своими сладкими посулами. Обещают уменьшить налоговый гнёт и совсем отменить татарский «выход»! Кроме того, они не обижают нашу православную веру…
– Татары тоже не обижают нашу веру! – нахмурился московский князь. – Однако же их «выход» очень тяжёл! Хитрые литовцы без труда узнали наше уязвимое место! Но ты прав, Протасий, татары не должны любить Литву и тех русских князей, которые с ней дружат! Надо бы раскрутить это дело в Сарае! И следовало бы ещё узнать о прочих князьях! Ходят слухи, что литовцы побывали у другого Дмитрия, Брянского, который сейчас в хороших отношениях с царём! Государь принимает его как дорогого гостя и долго у себя не задерживает! Стоило мне только сказать несколько правдивых слов об этом Дмитрии, как царь страшно рассердился! Вы ничего не слышали о брянском князе? Неужели литовцы ушли от Брянска, так и не пытаясь осадить город?
– Мне говорил мой можайский родственник, княже, – промолвил вдруг Протасий Фёдорович, – тот самый Перша Лаврич, которого ты не пожелал наградить за одну его старую услугу… Он там сидит в бедности и горе, посылая проклятья в сторону Брянска… Ты помнишь его брата Супоню, севского воеводу, безжалостно убитого татарами по воле покойного Василия Храброго?
– Помню, Протасий, всё помню, – поморщился Юрий Даниилович. – Я не обделю своей милостью того несчастного Першу. Но поведай мне скорей, что же говорил тебе тот жалкий человек?
– Он говорил мне о Литве, Брянске, Карачеве и Новосиле! – кивнул головой боярин Протасий. – Литовцы потому не разорили ни одного черниговского города, что местные князья встретили их с распростёртыми объятиями! И заключили союз с литовцами!
– Даже так?! – вскричал князь Юрий, подскочив со своего кресла.
– Так, княже, – улыбнулся Протасий Фёдорович. – А первым Новосиль открыл свои ворота перед литовцами и подарил поганому Гедимину всё своё серебро! А затем был заключён военный союз! И теперь Новосиль платит дань не царю, а Гедимину!
– А как же Дмитрий Брянский, говори же Протасий? – пробормотал вновь усевшийся московский князь, лицо которого порозовело от волнения. – Неужели и Брянск поддался Литве?
– И Карачев вступил в связь с Литвой, – молвил боярин Протасий. – Говорят, что старый князь Василий заключил договор с сыном Гедимина, который приходил со своим войском под Карачев! Но я этому не верю… Известно лишь доподлинно, что Василий Карачевский согласился платить дань Литве, но тогда он выплатил очень немного…
– Это легко объяснить карачевской хитростью! – буркнул Юрий Даниилович. – Я знаю этого князя Василия как очень коварного и лживого человека! Видимо, ему удалось обмануть тех литовцев… А что же Дмитрий Брянский? Говори всё, что знаешь!
– И Дмитрий Романыч тоже избежал грозной осады, – продолжил боярин Протасий, – подарив людям Гедимина не один бочонок полновесного серебра! Перша говорил мне, что этот Дмитрий принимал знатных литовцев с великими почестями и закатывал богатые пиры! Он ограничился только обещанием дружбы и союза. Зато пожаловал им немалый выкуп!
– Мне понятна эта хитрость Дмитрия, – задумчиво сказал Юрий Даниилович. – Но её можно истолковать в Сарае по иному! Достаточно только слов о его дружбе и союзе с царскими врагами! И где этот Дмитрий нашёл столько серебра для своих друзей-литовцев? У нас, к примеру, совсем ничего не осталось на царские подарки! Особенно после покупки той грамоты на великое суздальское княжение! А вот у этого Дмитрия оказалось немало серебра! Значит, Брянск утаивал свои доходы, отвозя в Орду лишь жалкую толику! Это надо хорошо обдумать! Давайте-ка, мои бояре, об этом посоветуемся! Следует также опросить тех наших купцов, которые недавно были в Брянске! А я тогда доберусь до самого царя! И расскажу ему всю правду об этих литовских друзьях!


Г   Л   А   В   А   5

Т Р У Д Н О С Т И   Б Р Я Н С К О Г О   К Н Я З Я

Тёплой июньской ночью 1325 года князь Дмитрий Брянский не спал. Тяжёлые думы не покидали его. – Пора идти в Орду, – говорил он сам с собой, лёжа на своей большой мягкой постели, – но вот совсем нет желания! Да ещё дурные предчувствия! – Князь повернулся на другой бок, пытаясь уснуть, но ничего не получилось. – Я отвык возлежать в одиночестве, – подумал он. – Совсем нет сна без жаркой любви!
Княгиня Ксения, его супруга, что-то занемогла. Несмотря на внешнюю здоровую красоту, она очень часто болела и большую часть совместной жизни с супругом предпочитала спать одна, ссылаясь на недомогание.
Князь Дмитрий был сильным и здоровым мужчиной и очень тяготился болезнью супруги. Несмотря на то, что охотно женился в своё время на подысканной отцом княжне Ксении и питал к ней самые нежные чувства, он совсем не мог проводить ночи в одиночестве. Молодой князь был очень красив: высок ростом, строен, имел густые русые, вьющиеся кольцами волосы, большие голубые, выразительные глаза. Его короткая княжеская борода и густые пшеничные усы, сливавшиеся с ней, ещё больше подчёркивали тонкие черты лица. У князя был красивый, несколько крупноватый нос, но без характерной для Рюриковичей горбинки, а княжеские брови, тонкие, словно написанные кистью церковного иконописца, могли свести с ума любую красавицу. Жители Брянска называли своего князя «Красным» или «Красивым».
В ту пору, свободную от предрассудков и плотских запретов, горожане открыто, без стыда и угрызений совести обсуждали свои телесные потребности. Проживавшие под одной крышей мужчины и женщины, не обязательно родственники, как это было на селе, даже мылись совместно в одной бане, не стесняясь обнажаться друг перед другом.
Телесная нагота не считалась позором, хотя в обычное время, средь бела дня, не было принято появляться в обнажённом виде.
Что же касается девушек и женщин, особенно молодёжи, то они между собой очень часто обсуждали свои любовные дела и, порой, хвастались своими любовными победами. Особенно гордились собой те представительницы прекрасного пола, которых удостоили внимания знатные, приближённые к князю люди: бояре, их дети, княжеские дружинники. Женщинам льстило общение со знатью, и не одна горожанка мечтала о хотя бы случайной связи с «красным молодцем».
Что же касается брянского князя, то женская половина города была просто влюблена в него! Имя красавца Дмитрия не сходило с уст! И когда молодой князь оставался в одиночестве, ему не стоило большого труда найти себе очередную красивую подругу.
Так продолжалось довольно долго, ещё со времени проживания в отцовском имении под Смоленском. Как только княжеская жена заболевала, в его постель попадала едва ли не любая «славная жёнка», на которую он указывал своему верному слуге, будущему старшему дружиннику Огню. А, порой, князю и вовсе не требовались услуги верного Огня: достаточно ему было подмигнуть какой-либо приглянувшейся девице или шепнуть ей на ухо, и дело слаживалось.
У молодого князя в гостях побывало несчитанное число девушек и женщин, каждая из которых щедро им одарялась и с радостью потом вспоминала жаркие объятия любвеобильного красавца. Но вот постоянных любовниц у князя Дмитрия не было. Обычно встречи с приглянувшимися ему красотками продолжения не имели.
Княгиня Ксения знала об этом, и её не смущало поведение мужа. Ещё будучи в девицах, она немало слышала о таких вещах, знала о довольно разгульной жизни своего князя-отца, его дружинников и домочадцев, и была убеждена, что так должно быть.
Кроме того, телесно страдая, она считала именно себя виновницей любвеобилия своего супруга и всё ему прощала. Молодая княгиня хорошо знала, что супруг любит её и стоит ей только поманить его пальчиком, он будет вновь в её объятиях, такой горячий и такой желанный. Недуги княгини были связаны с тем, что она беременела едва ли не каждый раз после сближения со своим супругом, однако результаты беременности не всегда были радостными: часто случались преждевременные выкидыши и не один раз рождались хилые, вскоре умиравшие младенцы.
Лишь одна её дочь Елена, которой уже шёл десятый год, явилась на свет здоровой и весёлой девочкой. Она почти не болела и долгое время была единственным ребёнком, благополучно родившимся от их совместного брака. Девочка воспринималась родителями, как «утешение души», и росла, окружённая заботой, негой и любовью. Князь, как и его супруга, буквально обожал свою единственную дочь. Не было ни одного случая, когда бы он, вернувшись из далёкой Орды, не привёз ей, как и своей жене, дорогого подарка.
Князь и княгиня очень любили детей и хотели бы иметь ещё, но, к их глубокому огорчению, «Господь не подавал больше чадов…»
Так и жили они до той поры, пока князь Дмитрий не стал брянским удельным князем.
После венчания на княжение он, выслушав назидания епископа Арсения, решил раз и навсегда «покончить с грехами и жить праведно…»
Лишь в Сарае, куда новый брянский князь приезжал каждый год, он вновь вспоминал свои былые похождения и охотно принимал щедро поставляемых в княжеские объятия татарских невольниц. Это была единственная радость, которую давала ему Орда. Здесь, в отличие от Руси, царили иные порядки. Татары по-другому относились к женщинам и считали, что здоровый мужчина не должен жить один. Они рассматривали удовлетворение жизненных потребностей, как обязательное условие существования, а мужское одиночество – как признак старения и шаг к могиле. Вот почему они, видя, как тоскуют в Сарае одинокие русские воины, постарались с выгодой использовать это, обеспечив «урусов» «душевной отрадой», а себя – постоянными и верными доходами.
– Вот бы мне сейчас девицу или страстную жёнку! – думал брянский князь, ворочаясь с боку на бок. – И душа бы успокоилась, и пришёл бы здоровый сон… Надо побыстрей уходить в Орду, к молодому царю. Уж там я по-настоящему отдохну, как крепкий муж! – И князь, только что горевавший и гнавший от себя мысли об «ордынской пагубе», стал успокаиваться и думать о будущем уже не в таких мрачных тонах. Сон, однако, к нему всё не шёл. Полежав ещё и поворочавшись, князь захотел пить. – Эй, Бенко! – крикнул он, хлопнув в ладоши. В простенке раздался шум, быстрый шелест, и в княжескую опочивальню вбежал заспанный, но одетый, как обычно, слуга. – Я здесь, мой господин! – крикнул он, представ перед князем.
– Сходи-ка, Бенко, и принеси мне кислого кваса! – распорядился князь. – Мне что-то нынче жарко и совсем не спится!
– Лечу, славный князь! – крикнул слуга и выбежал из опочивальни.
Но квас, принесённый ловким Бенко, не унял скопившегося в княжеской груди жара. – Что-то тошно мне, Бенко, – пробормотал брянский князь и почесал затылок. – Нет мне совсем покоя. Может пойти и погулять по городу?
– Уже поздно, мой господин, – пробормотал озадаченный слуга, – и кругом совсем темно! К тому же сегодня, как говорил святой отец, поганая и бесовская ночь… Ночь колдуна Купалы! Нам нельзя выходить из дому!
– Купалы?! – вздрогнул князь. – Неужели? – Он порывисто задышал, чувствуя, как какая-то неведомая сила сдавила ему грудь. – Это не бесовская ночь, Бенко, – пробормотал он, раздумывая, – а ночь нашего древнего обычая! Тогда беги-ка, Бенко, к моему верному воину Огню! – князь решительно махнул рукой, стряхивая с себя дальнейшие сомнения. – Разбуди его и срочно приведи ко мне!
– Слушаюсь, батюшка! Я сейчас же приведу славного Огня Томилича! – крикнул верный слуга и выбежал вон.
Старший дружинник князя пришёл очень быстро. Не успел князь с помощью своего постельничего Спеха набросить на себя мантию, как рослый и сильный Огонь, одетый в лёгкую летнюю рубаху без пуговиц и татарские штаны, сшитые из тонкого новгородского льняного холста, цвета земли, стремительно вошёл в княжескую опочивальню.
– Здравствуй, княже! – громко сказал он, кланяясь. – Я всегда готов идти с тобой хоть на край света!
– Ты славный молодец, Огонь! – улыбнулся князь. – Я доволен твоей быстротой! Как тебе это удалось?
– А я ещё не ложился, княже, – промолвил верный воин. – В такую ночь душа пылает жарким пламенем! Это хорошо, что ты застал меня в гриднице: я уже собирался на реку с нашими людьми! Мы никогда не упускаем этот славный праздник, завещанный нам дедами! И каждый год познаём на реке девиц и красивых жёнок! Как я вижу, и ты, славный князь, не усидел в своём тереме? Значит, твоя душа просит веселья?
– Просит, Огонь, – весело сказал князь. – Душа совсем истомилась! Надо бы её успокоить! И пощупать красных девиц! Тогда пошли потихоньку…
– Пошли, батюшка, – улыбнулся Огонь, потирая руки. – Вот и потешишь свою душу. Нет ни одной красавицы, которая бы тебе отказала! Мы пойдём одни: я недавно отпустил наших воинов на гульбу… Сами найдём дорогу! Но я зажгу по пути лучину!
И князь со своим верным воином быстро пошёл вперёд. Они спустились по ступенькам  «охочего» терема вниз, во двор, проследовали по тропинке мимо главного княжеского терема, где одиноко почивала княгиня, и под свет небольшого факела, который держал в руке старший дружинник Огонь, прошли вдоль стены к главным воротам крепости.
– Слава князю! – послышался отрывистый, но негромкий крик, исходивший от дежуривших у ворот стражников.
– Слава вам, моя храбрая дружина! – ответил князь и оглядел собравшихся у башни воинов. – Это хорошо, что вы бдительно охраняете крепость! А теперь, быстро опускайте мост!
– Сейчас, княже! – бросил стоявший во главе отряда седовласый воин и махнул рукой. Его дружинники быстро побежали выполнять княжеский приказ. Заскрипел, громко раздаваясь тяжёлыми звуками, железный ворот, и большой длинный, окованный железом мост медленно опустился, закрыв собой ров.
– С Господом! – перекрестился князь и пошёл вперёд, в чёрную мглу. За ним устремился, освещая путь, верный Огонь. – Храни тебя Господь, княже, – пробормотал он, – береги свою бесстрашную жизнь!
Князь шёл не спеша, о чём-то думая. Его дружинник Огонь, наоборот, всё говорил и говорил, но брянский князь его не слушал.
Они спускались с горы по хорошо вытоптанной дорожке. Здесь уже князь пропустил вперёд своего воина и шёл за ним, глядя под ноги на тропу, освещённую факелом. – Следовало бы по такому случаю подготовить коней, – пробормотал князь. – Здесь далеко: версты две!
– Зачем, княже? – улыбнулся Огонь. – Не принято ездить на коне в Купалову ночь! Нельзя сердить лесных духов! Ты ещё молод и пешей прогулкой только разгонишь застоявшуюся кровь! А от этого тебе будет намного приятней!
– Это правда, мой славный воин! – кивнул головой князь Дмитрий. – Не хотелось бы шуметь в крепости! Ещё проснётся княгиня от своего добродетельного сна… Тогда не оберёшься хлопот и уже будет не до Купалы…
Так они шли, изредка перекидываясь словами, пока, наконец, не добрались до огромного, стоявшего на пересечении дорог многовекового дуба.
– Ну, княже, теперь нам осталось совсем немного, – весело сказал молодой воин. – Вот перейдём берёзовую рощу, а там до реки рукой подать!
– Я знаю, славный Огонь! – бодро отвечал князь, чувствуя прилив сил и желание поскорей подойти к реке. – Я не раз здесь бывал!
Вот они миновали рощу, приблизились к кустарнику, и тут до ушей князя донеслись весёлые, звонкие девичьи голоса. На берегу реки собралось множество красивых обнажённых девушек! Одни из них стояли в воде то ли по пояс, то ли по колено, другие же бродили по берегу, толкались, смеялись и визжали. То тут, то там мелькали длинноногие красавицы с факелами в руках, освещая себя и своих подруг. Небо над ними искрилось множеством звёзд, и отражённые в реке светила мягким серебром окутывали прелестных женщин.
– Какое дивное зрелище! – тихо сказал князь, жадно разглядывая собравшихся красавиц. – Я думаю, что где-то здесь и наши славные мужи: они тоже созерцают девичью красоту!
– Они немного подальше, батюшка-князь, – покачал головой княжеский дружинник. – Я подал нашим людям нужный знак, чтобы они не мешали нам и не смели даже приблизиться к прелестницам, пока ты не сделаешь свой выбор! А теперь смотри на них, мой господин! И подай мне знак, когда найдёшь себе зазнобу. Я тогда сообщу об этом нашим людям!
– Ладно, Огонь, – пробормотал задрожавший от волнения князь, – я пока погляжу на девиц! Они так хороши, что у меня глаза разбежались! Гаси же огонь, я и так хорошо их вижу! Они же заметят меня и смутятся…
В самом деле, молодые девушки и женщины как-будто, несмотря на беготню и шум, услышали слова князя и почувствовали его присутствие. Они стали медленно похаживать вдоль берега, поворачиваясь к тёмным кустам, где засели князь со своим верным Огнём, то передом, то задом.
– Ох, ах! – стонал князь, горевший как в лихорадке. – Как же они хороши! Какие чудесные груди! А зад, зад, я давно не видел подобной прелести! – Он уже сжался в комок и хотел просто выпрыгнуть вперёд, но вдруг из воды вышла девушка необычайной красоты: рослая, почти по плечо могучему Огню, только на голову уступавшему князю, белокурая, со свисавшими едва ли не до пояса распущенными волосами. Её молодая и довольно развитая грудь твёрдо возвышалась и почти не колыхалась, как у прочих девиц, при движении длинноногой красавицы. Тут князь совершенно лишился речи и почти бурчал. – Какая она рослая! – донеслось до дружинника Огня. – Почти до моих сосков! А ноги, ноги какие дивные! – князь глянул на плоский, блестевший от света недалёкого факела живот девушки, и покрылся испариной. – И даже волоса у неё белые на прекрасном лобке, – простонал он, – а там…
В это время прелестница, как бы дразнясь, играючи подняла вверх чудесную ножку, обнажив перед князем свою женскую плоть, и он уже больше не выдержал. – Это она, Огонь, моя дивная голубка! – вскричал брянский князь, выбегая из кустов и хватая в объятия девушку. Подруги, окружавшие белокурую красавицу, увидев выбежавшего, кричавшего князя, пронзительно завизжали, завопили и заметались по берегу. Однако Огонь хорошо видел, сколь наиграны были их крики: ни одна девушка не покинула реку!
Схваченная же князем девица даже не пыталась вырываться. – Славный князь, – говорила она, целуя и обнимая рослого красавца. – Как я рада тебя видеть! И так счастлива быть в твоих умелых руках!
– Как тебя зовут, девица? – спросил возбуждённый князь, прижимаясь к девушке всем своим телом.
– Я – Беляна, милый князь! – ответила томным голосом красавица. – Дочь твоего купца, Мордата Нечаича!
– А ты хочешь, славная Беляна, познать меня, своего князя? – прохрипел князь, теряя голову. – Совсем нет моей моченьки!
– Хочу, так хочу, что вся истекаю весенними соками, – простонала брянская красавица, опустив прекрасные синие глаза с огромными пушистыми ресницами. – Я с нетерпением жду, мой господин, когда ты войдёшь в мои жаркие ворота!
– Ах, так! – пробормотал князь, чувствуя, как желанная девушка, обхватив его ноги руками, медленно стягивает его лёгкие, пропитавшиеся страстным потом льняные штаны. – Эй, Огонь! Пусть же наши молодцы идут к остальным девицам! – успел он только прохрипеть, срывая с себя лёгкую мантию и бросая эту обузу на речной песок и затаскивая девушку за ближайший куст.
– Эй, девицы! Держитесь! – донеслись до него крики прибежавших к реке дружинников. – Мы сейчас же познаем всех вас!
Девицы вновь завизжали и закричали так, что этот шум был, вне всякого сомнения, слышен в недалёком городе. – Хватайте же их, молодцы! Умыкайте! Не теряйтесь! – неслись со всех сторон хриплые мужские крики.
Вода в реке кипела, девушки толкались и возбуждённо кричали. Но вот разом как-то весь шум утих, и песчаный берег Десны до самой воды покрылся телами сцепившихся в объятиях молодых пар.
…На другой день князь Дмитрий, хорошо отдохнувший и как-то даже посвежевший после весело проведённой ночи, уселся в своей думной светлице в большое княжеское кресло и вызвал к себе огнищанина. – Слушай же меня, Чурила Милкович, – сказал он, как только перед ним предстал седовласый слуга.
– Слушаю во все уши, батюшка-князь! – согнулся в поклоне старик.
– Сейчас же приведи в мой терем новую ключницу, почтенный Чурила!
– Какую, батюшка? – поднял брови огнищанин. – У тебя же есть чудесная молодая ключница, Есенка!
– Она досталась мне от покойного батюшки… И уже не такая молодая! – буркнул Дмитрий Романович.
– Но и не старая…, – пробормотал Чурила, насупившись. – Куда же я дену её?
– Нечего болтать всякий вздор! – рассердился брянский князь. – Нужно исполнять мою волю! Разве я не считаюсь с тобой и не тебе передал это место, оставшееся от твоего покойного брата Микулы? Разве я не люблю вас, моих знатных слуг и славных бояр? Почему ты пререкаешься со мной? Найди место той Есенке…при дворе княгини!
– Слушаюсь, княже! – ответил, подняв голову, огнищанин. – Я не подвергаю сомнению твою волю! Я просто хотел узнать, как лучше исполнить твоё желание… Как зовут твою новую ключницу? И кто она такая?
– Это Беляна, Чурила, – ответил, смягчившись, князь Дмитрий, – дочь нашего славного купца Мордата Нечаича!
В этот миг открылась дверь, и в светлицу вбежал княжеский слуга Бенко. – Батюшка-князь! – закричал он, махая от волнения руками. – К тебе тут приехал знатный московский боярин, говорит, что от князя Юрия! Он просится к тебе на приём! Что ты на это скажешь?
– Сбегай тогда, Бенко, за моими думными боярами, – сказал, покраснев, брянский князь, – и позови их сюда. А когда они соберутся, тогда приведёшь того московского боярина!
…Как только брянские бояре расселись на своих скамьях в думной светлице, Дмитрий Романович дал знак своему слуге впустить московского посланника.
Важный, одетый в плотную, не по лету тяжёлую одежду, московский боярин, подняв с величественным видом свою седую окладистую бороду, медленно прошёл между скамей брянской знати прямо к княжескому креслу. Остановившись в двух шагах от князя, москвич низко, поясно, поклонился. – Здравствуй князь Дмитрий Брянский! – сказал он сочным густым басом. – Тебе привет от моего князя Юрия Данилыча!
– Здравствуй, славный боярин! – кивнул головой брянский князь. – Слава моему могучему брату Юрию!
– Я прибыл к тебе, пресветлый князь, – продолжал московский гость, – чтобы передать тебе слова Юрия Данилыча. Слов не много, но смысла в них – море-озеро! Князь Юрий предлагает тебе верную дружбу и надёжный союз!
– Это – все его слова? – улыбнулся Дмитрий Брянский. – И он не хочет большего?
– Всё, пресветлый князь! – ответил московский боярин. – Но если ты не понимаешь этих мудрых слов, тогда я подробно разъясню тебе их смысл!
– Как твоё имя, славный боярин? – весело спросил брянский князь.
– Я – Родион Несторыч, – сказал боярин, поглаживая обеими ладонями бороду. – Происхожу из древнего рода и приехал в Москву ещё при батюшке нашего князя Юрия, Даниле, из самого Киева…
– Ну, тогда поведай мне, неразумному, Родион Несторыч, – усмехнулся Дмитрий Романович, – зачем мне нужен союз с твоей Москвой? Какая от этого польза нашему древнему Брянску?
– Ещё какая, княже! – боярин поднял голову и на Дмитрия Брянского уставились голубые, но какие-то жидкие, пронзительные глаза. – Ты станешь другом Юрия Данилыча и будешь всегда иметь защиту от многих врагов, включая русских князей… Разве ты забыл, как коварные князья изгнали из Брянска князя Василия Храброго?
– Не забыл, – улыбнулся князь Дмитрий. – Однако же те князья изгнали славного Василия по наущению твоего мудрого господина!
– Почему ты так думаешь? – вздрогнул московский посланник. – Князь Юрий не приложил к этому рук!
– Неужели мы дурачки, боярин? – улыбнулся брянский князь. – Об этом известно даже малым детям! Зачем ты морочишь мне голову?
– Это не так, княже, – спокойно ответил московский боярин. – Я говорю только правду… Московские люди совсем не замешаны в том деле!
– Ладно, Родион Несторыч, – поднял руку князь Дмитрий. – Тогда будем говорить по существу… Скажи мне, зачем, нам брянцам, дружба с Москвой? И какую вы можете оказать нам помощь? Может против Литвы?
– А хоть бы и так! – кивнул головой боярин Родион. – Юрьевы полки очень сильны, а ваши брянские с позором разбежались от удара небольшого войска Гедимина там, под Киевом…
– Не разбежались, боярин, – укоризненно молвил князь Дмитрий, – но отошли после тяжёлых потерь под ударами неисчислимых полчищ! Думаю, что если наши люди тогда отступили, не победил бы литовцев и твой славный Юрий!
– Но вместе мы бы наголову разбили Гедимина! – сказал уже другим, примирительным тоном московский гость.
– В этом я не сомневаюсь, – махнул рукой брянский князь. – Но ведь Юрий не пошёл туда, хотя волынские люди звали его на помощь!
– Звали-то звали, – пробормотал боярин Родион, – но у нашего князя не было союза ни с Киевом, ни с Волынью! А вот если бы такой союз был…
– Тогда покороче, московский боярин! – перебил его князь Дмитрий. – Даже если бы Юрий Данилыч подал нам помощь, что могли бы мы дать ему в ответ?
–  Свою военную помощь, когда это потребуется, или полновесное серебро! – решительно ответил москвич. – И свою любовь к нашей земле!
– Против кого же вам нужна моя помощь? – поднял брови брянский князь. – Неужели  против Дмитрия Тверского?
– Да, княже! – помрачнел московский посланник. – Нет для Москвы более страшного врага, чем эта злокозненная Тверь! Этот Дмитрий – и твой враг, княже! Если бы не Москва…
– Будет об этом! – рассердился князь Дмитрий. – Ни у меня, ни у других брянских князей никогда не было вражды с Тверью! Поэтому я не хочу заключать такой союз с Юрием! Вы согласны, мои бояре?
– Согласны! – единодушно пробурчали бояре.
– Ты слышишь, знатный москвич? – усмехнулся брянский князь. – Нет ни моего, ни боярского согласия на союз с Москвой!
– Ну, тогда берегись, княже! – поднял вверх правую руку Родион Несторович. – Наш великий князь знает о твоей дружбе с поганой Литвой! И о твоём союзе с нечестивым Гедимином!
– Такого союза нет, боярин! – покачал головой помрачневший брянский князь. – Но я понимаю твою угрозу! Будем ждать вашего доноса великому царю! За это спасибо, славный боярин! Я заранее подготовлюсь к опровержению этой клеветы. Мы вас не боимся! Это тебе, болтуну и бестолковому гордецу, надо бояться Божьей кары! И твоему бесстыжему князю Юрию, убийце Константина Рязанского! Над всеми нами – Господь! Берегитесь Его гнева! А теперь ступай в мире, премудрый Родион! Эй, Бенко! – крикнул князь, вызывая своего слугу, а когда тот появился, приказал: – Отведи же, Бенко, этого гордого боярина в нашу трапезную и щедро накорми от моего стола! А потом подготовьте ему добрую постель для хорошего отдыха! А если захочет, приведите ему в постель красивую жёнку! Ступай же, московский боярин! – князь повернулся к знатному гостю. – Мы всегда готовы дать тебе хлеб-соль, но что-либо ещё – не обессудь!
– Что ж, прощай, могучий князь! – сказал, низко кланяясь, московский посланник. – Я так и передам все твои слова моему господину!


Г   Л   А   В   А   6

Г И Б Е Л Ь   К Н Я З Я   Ю Р И Я

– Так ты говоришь, Юрке, что коназы урусы подружились со зловредной Лэтвэ? – молвил хан Узбек, глядя вниз на лежавшего у золочёных ступенек его трона князя Юрия Московского.
– Да, государь, – пробормотал барахтавшийся на полу русский князь.
– Тогда подними свою башку, глупый Юрке, – потребовал рассерженный хан, – и говори всю правду, а не ходи вкривь да около!
– Я боюсь говорить тебе всю правду, государь, потому, – простонал вставший на колени князь Юрий, искоса глядя в лицо недовольного Узбека, – что ты не любишь недобрых слов о Дмитрии Тверском и Дмитрии Брянском…
– Не бойся говорить правду, Юрке, – усмехнулся молодой хан, – но страшись огульной лжи! – Он поднял руку. – Те коназы всегда признавались, что любят меня, и я не заметил в их глазах лжи. Однако имам Ахмат не раз говорил мне о лживости неверных урусов! Только один Аллах знает, кому можно верить! Рассказывай же всю правду о Дэмитрэ!
– Ты знаешь, государь, что князь Дмитрий Тверской женат на дочери Гедимина? – начал князь Юрий.
– Знаю, но не вижу здесь ничего преступного! – буркнул ордынский хан. – Мало ли, кто женится на девицах из Лэтвэ? У меня многие мурзы и даже эмиры имеют в своих гаремах светловолосых жёнок… В чём же здесь зло? Коназы урусы вправе жениться на ком желают!
– Но у литовцев иные замыслы насчёт князя Дмитрия. Я слышал от своих верных людей, которые бывали в Твери, что Дмитрий завязан дружбой с Гедимином и готовит союз против тебя! – сказал московский князь, подняв вверх руки.
– Это всё о том Дэмитрэ? – поднял брови хан Узбек. – Или есть что-нибудь ещё?
– Пока всё, государь, – грустно покачал головой Юрий Даниилович. – Однако мои люди, пребывающие в Твери, следят за каждым шагом Дмитрия! И я сразу же извещу тебя, если узнаю о его преступлениях! Тогда я представлю твёрдые доказательства моих слов!
– Ну, что ж, – усмехнулся Узбек-хан. – Будет неплохо, если ты сумеешь получить доказательства дружбы Дэмитрэ с нашими врагами. Тогда мы решим, следует ли карать того храброго коназа… А теперь расскажи о Дэмитрэ, сыне покойного Ромэнэ!
– А там, государь, случилась настоящая беда! – весело и громко сказал князь Юрий. – Литовцы приходили к Брянску, Карачеву и Новосилю! И князья названных мной городов заключили союз с Литвой!
– А почему ты так думаешь? – вопросил с улыбкой хан Узбек. – У тебя есть хотя бы один ярлык с союзными записями?
– Нет, государь, грамотку я пока не добыл, – пробормотал озадаченный Юрий Даниилович. – Но я точно знаю, что литовцы приходили в Брянск и получили от князя Дмитрия много бочонков полновесного серебра! Кроме того, Дмитрий Брянский закатил в их честь богатые пиры!
– Я знаю об этом, – промолвил ордынский хан. – Сюда недавно приезжал коназ Дэмитрэ из Брэнэ и всё мне рассказал. Поэтому нечего врать, Юрке, об этом Дэмитрэ! Разве я не предупреждал тебя об ответственности за ложь? Что было делать несчастному Дэмитрэ, если к стенам его Брэнэ неожиданно нагрянули бесчисленные враги! Пришлось ему откупаться серебром! Но союза между ним и Лэтвэ не было! Дэмитрэ был вынужден после тех расходов обложить всех своих купцов и денежных людей жестокими поборами, чтобы собрать нужный «выход» и вовремя доставить его сюда, в Сарай! Этот несчастный Дэмитрэ жаловался мне на тех злобных лэтвэ! И я вскоре беспощадно их покараю! А теперь говори, что ты знаешь о делах коназов Корачи и Нэвэсилэ!
– И Василий Карачевский тоже вступил в союз с Литвой! – буркнул, морщась, князь Юрий. – Он тоже подарил Литве много серебра! И даже ходил с литовским войском в поход на Брянск!
– И об этом я знаю, Юрке, – засмеялся хан Узбек, – без твоих глупых слов! Коназ Вэсилэ полностью передо мной оправдался! Он ходил с войском Лэтвэ лишь по принуждению, чтобы спасти свой жалкий Корачи… И он жаловался на Лэтвэ. А я обещал ему надёжную защиту! А вот коназ Алэсандэ из Нэвэсилэ сюда не приезжал. Более того, он до сих пор не появлялся в Сарае и не привёз нужный «выход»! Уже вышли все сроки… Не знаю, может он заболел или, в самом деле, вошёл в союз с нашими врагами…
– Именно так, государь! – замахал руками московский князь. – Он потому не везёт сюда серебро, что уже давно договорился с Литвой о союзе. И теперь платит дань только Литве!
– Ладно, Юрке, – насупился Узбек-хан. – Я проверю дело этого Алэсандэ, вызову его в Сарай и потребую объяснений! А теперь я безжалостно накажу эту Лэтвэ! Эй, Ахмыл! – хан поманил рукой своего темника. Рослый, грузный татарин быстро подскочил к золочёным ступеням и уселся перед троном, рядом с московским князем, склонив седоватую голову. – Надо подготовить войско к походу, Ахмыл! И как можно скорей! Слушайте же, все мои полководцы и знатные люди! – Татарские вельможи приподнялись над своими подушками и возбуждённо загудели. – Готовьтесь к жестокому набегу на Лэтвэ! Вы поведёте большое войско! Как ты думаешь, Субуди, – хан глянул на стоявшего слева от его трона тайного советника, – сколько нам нужно воинов?
– Туменов пять, государь, – ответил с готовностью Субуди. – Я думаю, что этого будет достаточно!
– Тогда пошлём шесть! – улыбнулся хан Узбек. – И во главе поставим моих лучших эмиров! А ты, Юрке, – ордынский повелитель бросил грозный взгляд на сжавшегося в комок московского князя, – ступай в свою гостевую юрту и поживи там пока. А когда сюда приедет Дэмитрэ из Тферы, я его беспристрастно допрошу. Вот мы и узнаем всю правду о его делах с Лэтвэ… Ступай же!
Князь Юрий Даниилович отправился выполнять ханский приказ и надолго засел в гостевой сарайской юрте. Вот уже прошло лето, наступила осень, а он всё ждал и ждал, как уже привык, ханского вызова во дворец.
…Татарская конница железным потоком прошла по литовской земле. Степные хищники беспощадно разорили и выжгли все стоявшие на их пути деревни и сёла, сокрушили несколько небольших, не сумевших защититься городов. Полчища, ведомые темником Ахмылом, едва не дошли до самой столицы Великого княжества литовского, но, отягощённые добычей и огромной толпой пленников, повернули назад.
Князь Юрий видел, как в один из сентябрьских дней татарские воины возвращались в Сарай. Все жители татарской столицы сбежались встречать победоносное войско. Сам хан Узбек, сопровождаемый великим визирем, тайным советником и имамом Ахматом выехал в степь навстречу темнику Ахмылу.
Последний шёл впереди огромного конного тумена, одетого в железные доспехи и кольчуги.
– Вот уж поистине тьма-тьмущая! – подумал князь Юрий, глядя из толпы знатных татар, окружавших ордынского хана. – Думаю, что они жестоко покарали эту поганую Литву! Этот татарский поход не уступит давнему Батыеву погрому! Давно пора! Теперь они надолго забудут о русских землях!
Темник Ахмыл подскакал к хану Узбеку, быстро слез с коня и упал прямо под копыта красивой ханской лошади. – Слава тебе, всемогущий государь! – крикнул он. – С победой тебя, о, мудрейший из мудрых!
– Вставай же, Ахмыл, – весело приказал молодой хан, – и садись на своего боевого коня! Велика ли добыча?
– Добыча у нас немалая, государь! – доложил, усевшись в своё седло, воевода. – У нас целый караван только серебра! А пленников – не одна тьма, а десяток!
– Десяток тем?! – вскричал довольный Узбек-хан. – Этого добра нам теперь надолго хватит! Благодарю тебя за это, мой славный полководец! Мы давно не видели так много рабов! Тогда пусть наши воины идут на достойный отдых, Ахмыл. И покажи мне тех жалких пленников!
Ахмыл поднял руку со своим бунчуком полководца и громко прокричал воинам приказ ордынского хана. И длинная вереница татар быстро потянулась в свой огромный город. Каждый из воинов вёл за собой по два-три пленника.
Хану и его вельможам пришлось ещё долго ждать, пока вся татарская конница не скрылась с глаз и перед ними предстала уже другая вереница – из связанных длинными верёвками или сидевших на телегах литовских пленников. В большинстве своём это были молодые женщины, измождённый вид которых просто ужасал.
На телегах сидели белокурые девочки и мальчики, которые, увидев ордынского хана, сразу поняли, что перед ними главный татарин, и закричали, заплакали, вытягивая вперёд свои жалкие ручонки, исхудавшие, грязные, торчавшие из превратившейся в жалкое тряпьё одежды.
– Это неприятное зрелище, люди мои! – буркнул Узбек-хан, отворачиваясь в сторону. – Какой тяжёлый запах! Надо поскорей продать этих пленников, а перед нами провести всех красивых жёнок! Эй, Бэгэрсэн! – хан поднял вверх руку. Здоровенный татарский мурза, стоявший пешим в общей толпе, быстро подбежал к нему. – Тогда посмотри на этих жёнок, Бэгэрсэн, и пришли ко мне самых лучших! Я знаю о твоём умении выбирать красавиц!
– Слушаюсь, повелитель! – крикнул татарский мурза. – Я выберу для тебя достойных красавиц!
– Ну, тогда поедем во дворец! – распорядился ордынский хан и, развернув коня, быстро поскакал, сопровождаемый свитой, в сторону города. Его телохранители, стоявшие чёрной цепью перед ханом, когда он рассматривал бесконечную толпу пленников, подняли свои длинные копья и, забросив их на плечи, медленно, пешком, пошли в город.
Тем временем богатые татары и ордынские купцы жадной толпой устремились к живому товару, хватая за руки приглянувшихся им пленников. Пользуясь случаем, они за бесценок скупали несчастных, измученных, голодных литовцев и русских и тут же сажали их в заранее пригнанные арбы, увозя добычу к себе домой.
Вся эта толпа захваченных в плен рабов была ханской долей, и поэтому мурза Бэгэрсэн беспрепятственно проходил между обезумевшими от усталости и ужаса людьми, выбирая среди них самых красивых женщин – в гарем Узбек-хана. Только после него к пленникам подходили прочие татары.
Торг шёл бойко и за десять серебряных монет любой мог купить себе приглянувшуюся рабыню.
Князь Юрий со своими боярами тоже не терялись. Как раз накануне Юрий Даниилович обменял у известного сарайского менялы полдесятка серебряных новгородских гривен на монетки хана Узбека. И его бояре поменяли серебряные слитки на монеты. Теперь они суетились, высматривая красивых женщин. А таковых было немало! К радости москвичей, татары имели на этот счёт совсем другие вкусы… И когда князю Юрию или его боярам нравилась та или иная рабыня, татары смотрели на них с удивлением. – Какие бестолковые эти урусы! – смеялись они. – Вот берут себе жёнок с водянистыми глазами, большими задами и тяжёлыми грудями! Им видно жалко серебра: ищут только дешевизну!
Татары же метались по степи, выбирая по своему вкусу худощавых, черноволосых и кареглазых женщин, стараясь не замечать белотелых и белокурых.
Мурза же Бэгэрсэн рассуждал иначе. Он умел по-своему ценить женщин и не отказывался от белокурых красавиц. Зная вкус своего повелителя, он подбирал таких невольниц, каких ещё не было в ханском гареме.
Князь Юрий, шедший рядом с этим знатным татарином, неожиданно увидел высокую, стройную пленницу, стоявшую у телеги, вокруг которой столпились торговцы.
Девушка была настолько рослой, что на целую голову, а то и больше, возвышалась над общей людской толпой. К тому же, она была необыкновенно хороша – с овальным, пусть испачканным дорожной грязью, но всё же правильным, очаровательным лицом, пухлыми алыми губками, маленькими прелестными ушами и большими серыми глазами.
Татарский воин, державший в руках конец верёвки, к которой была привязана девушка, что-то быстро говорил собравшимся вокруг него татарам.
– Смотрите, какая грудь! – донеслись его слова до князя Юрия. – А какой зад! Видите, добрые люди? – татарин неожиданно рванул грязное домотканое платье, прикрывавшее девичьи прелести, и перед покупателями предстали большие, округлые, словно точёные, груди, увенчанные ярко-алыми, торчавшими сосками. Девушка стояла, как статуя, не обращая никакого внимания на своего мучителя, и только стыдливо прикрывала лицо своими красивыми ладонями.
– А посмотрите, какая щель! – выкрикнул весело ханский торговец, срывая с девушки льняные грязно-зелёные штаны. – Мокрая и горячая!
– Так, так! – зацокали языками, осматривая женскую промежность, собравшиеся со всех сторон татары. – Но девица слишком рослая и тяжёлая!
– Ещё задавит на ложе! – засмеялся мурза Бэгэрсэн. – А в её дебре можно утонуть!
– Тогда я сам куплю эту жёнку! – вмешался в торг князь Юрий. – Я люблю таких крепких и рослых жёнок!
– Нет, эту жёнку я сам заберу! – сказал властным тоном Бэгэрсэн. – Она подойдёт моему повелителю! – И он, схватив обнажённую девушку за руку, резко потянул её к себе. – Ох! – вскрикнула несчастная, едва не упав на грузного татарина. – Пощади меня, добрый человек!
– Так она говорит по-русски! – заволновался Юрий Даниилович и бросился к Бэгэрсэну. – Пожалей меня, славный и мудрый мурза! – взмолился он. – Я дам тебе за неё много серебра!
– Что ж, готовь деньги! – буркнул Бэгэрсэн, не веря удаче. – Сотню государевых монет!
– Сотню денег? – переспросил князь Юрий, чувствуя, как от жадности у него сжимается сердце. – Но у меня нет столько серебра, почтенный Бэгэрсэн!
– Ну, если нет, тогда уходи, – махнул рукой ханский приближённый. – Я лучше уведу эту жёнку во дворец или заберу в свой гарем!
– Ладно, ладно, могучий воин! – крикнул, краснея, князь Юрий. – Вот тебе серебро! – Он достал из-за пазухи мешочек и стал быстро считать монеты. – Как раз сотня, получай!
– Тогда бери эту беловолосую кобылу, – буркнул довольный татарский мурза, принимая обеими руками серебро, – и побыстрей уходи отсюда!
Князь Юрий быстро приблизился к белокурой девушке, немного уступавшей ему ростом, взял у татарского воина верёвку и, не дожидаясь своих бояр, решительно двинулся к своей лошади. Разрезав длинным засапожным ножом путы на руках и ногах пленницы, московский князь помог ей сесть в седло своей крупной серой лошади, а затем вскочил сам и, обхватив девушку рукой, уселся сзади так, что плотно к ней прижался. – Вперёд же, моя могучая лошадка! – крикнул он, и, покорная его воле скотина, резво поскакала в сторону города.
Теперь жизнь московского князя стала веселей. Отмыв с помощью слуг и одев свою красавицу в добротные одежды, князь Юрий обнаружил, что не зря заплатил десятикратную цену раба. – Какая радость теперь у меня! – восклицал он, глядя на молодую девушку. Она же, довольная тем, что избежала татарского плена, относилась к московскому князю, как к своему избавителю, и всячески старалась ублажать его, не отказывая ещё не старому, но уже седоволосому князю, ни в каких его просьбах… Довольный московский князь не замечал, как летело время, и уже пошёл к концу сырой, противный ноябрь.
– Надо бы подумать о делах! – возмущались московские бояре. – Здесь уже давно тверской князь Дмитрий! Скоро последует царское решение о делах этого князя, а наш господин думает только о любовных утехах!
Наконец, боярин Родион Несторович не выдержал и, дождавшись, когда князь Юрий выйдет после очередного возлежания на «чистый воздух», подошёл к нему и без долгих раздумий прямо сказал: – Пора бы тебе, князь-батюшка, подумать о серьёзных делах! Завтра великий праздник – Введение Пречистой Богородицы! И грозный царь вызывает к себе Дмитрия! Тебе надо готовиться к царскому суду!
– Ладно, Родион, – усмехнулся князь Юрий, – нам этот суд ничем не грозит! А вот Дмитрию Тверскому… Если он, конечно, не сумеет оправдаться… А если сумеет – и пусть!
Князь Дмитрий Грозные Очи, в самом деле, оправдался перед ханом Узбеком. Привезя богатые дары и целую кучу серебра, он так обрадовал ордынского хана, что тот поверил всем его объяснениям.
– Я прощаю тебе, Дэмитрэ, женитьбу на дочери того Гэдэмэнэ, – сказал он, отпуская тверского князя в его гостевую юрту. – Но строго тебе приказываю не приближаться к тому бестолковому Юрке и не закрывать ему путь в наш славный Сарай!
Князь Дмитрий вышел, тем не менее, из дворца раздосадованный. Ему навстречу выбежали ожидавшие его тверские бояре, вручившие князю длинный грозный меч, который он пристегнул к поясному ремню. – Вот какая нечисть этот Юрий! – громко возмущался  великий суздальский и тверской князь. – Опять взялся за своё! Снова подал лживый донос государю! Совсем нет житья от этого окаянного злодея! Пойдём же в святую церковь и попросим у Господа помощи! – И князь, сопровождаемый боярами, отправился пешком в сторону здешнего православного собора, где вёл службу сам епископ. 
Подходя к большой деревянной церкви, выстроенной русскими умельцами, князь загляделся на красивую резьбу оконных наличников. – Какой дивный храм! – сказал он. – Наши русские люди даже здесь, на чужбине, славят своими руками имя Господа!
– Смотри же, славный князь! – сказал вдруг громко боярин Иван Акинфиевич, указывая рукой в сторону движущейся из церкви толпы. – Там идёт этот Юрий Московский!
– Неужели?! – вскричал загоревшийся от ярости тверской князь, мгновенно выхватывая из ножен своё тяжёлое оружие.
– Куда же ты, княже?! – только и успели крикнуть бояре.
Разъярённый князь Дмитрий, размахивая мечом, побежал, сломя голову, вперёд.
– Ах! Господи! – закричали откуда-то из темноты. – Люди добрые! На помощь!!! Караул!!! Спасите!!!
Тверские бояре подбежали на крик и ужаснулись: при свете свечей, принесённых из святого храма, они увидели обезглавленное тело несчастного московского князя, лежавшее в грязи и кровавой луже. Рядом, в трёх шагах от трупа, валялась отрубленная с выпученными глазами голова. Тут же стояли окаменевшие, превратившиеся в живые статуи московские бояре.
– Вот, злодей, какая твоя судьба! – громко сказал, держа перед собой окровавленный меч, великий князь Дмитрий Михайлович. – Это тебе плата за моего батюшку!  Око за око, зуб за зуб!


Г   Л   А   В   А   7

П О Е З Д К А   В   Н О В О С И Л Ь

В мае 1326 года князь Дмитрий Романович ехал в Новосиль. Едва только подсохли дороги и реки вошли в свои берега, он, собрав две сотни отборных дружинников, отправился чуть ли не на самый край черниговской земли.
Брянский князь не зря спешил с этой поездкой. Когда он пребывал поздним летом прошлого года в Орде, до него дошли слухи о недовольстве хана Узбека особенно князем Александром Новосильским. Ордынский хан высказал это в коротком разговоре с Дмитрием Брянским. – До сих пор к нам не приехал, без известных причин, Алэсандэ из Нэвэсилэ, – молвил тогда хан как бы невзначай, но сурово нахмурив брови, – и, по словам моего денежника, не покрыл свой долг даже по прошлогоднему «выходу»! Неужели этот вздорный коназ задумал мятеж?
– Я думаю, государь, что у этого Александра нет никаких мятежных замыслов, – ответил ему Дмитрий Брянский, – но только местные трудности… Я сам съезжу в Новосиль и узнаю, что там случилось…
Хан Узбек лишь покачал на это головой, переглянулся со своим тайным советником Субуди, но больше ничего по Новосилю не сказал.
– Видимо, поступил донос от Юрия Московского! – подумал брянский князь, стоя на коленях перед золочёными ступеньками ханского трона. Однако говорить что-либо ещё хану он побоялся. – Меньше слов, меньше бед! – решил князь Дмитрий. Он сам подвергся до этого обстоятельному ханскому допросу «по литовскому делу», подробно объяснил причину отданного литовцам серебра, преуменьшив его истинное количество, и даже попросил ханской помощи «от лютого врага». Это и решило дело в его пользу: ордынский хан поверил ему и успокоился. Он даже отпустил князя Дмитрия домой сразу же после встречи с ним во дворце, раньше, чем обычно, что свидетельствовало о ханском доверии. Возвращаясь домой, князь хотел пройти через Новосиль, но его «верный человек», сопровождавший в Сарай серебро и подарки, Кручина, сын отошедшего «от татарских дел» Мирко Стойковича, отговорил своего князя. – Этот путь будет нелёгок, – сказал княжеский доверенный, – и мы можем встретить немало врагов. Значит, нам следует идти только по объезженной дороге. А потом, весной, поедешь спокойно в Новосиль из своего Брянска!
Рослый, с большой чёрной окладистой бородой, Кручина был крепким, смелым и жизнелюбивым человеком. Его спокойствие и вместе с тем уверенная сила внушали доверие. В отличие от своего брата Борила, самолюбивого и замкнутого, не желавшего ездить в Орду, он довольно легко заменил своего отца, шестидесятилетнего Мирко Стойковича, вошедшего в Совет думных бояр при брянском князе, подружился со старинным другом его семьи – татарским вельможей Субуди – и особенно полюбился сыну последнего – Тугучи – тоже влиятельному ханскому чиновнику, за душевное тепло, тонкий вкус и щедрость, которыми в полной мере обладали все потомки покойного купца Ильи Всемиловича. Кручина Миркович, как и его предки, был большим знатоком красивых драгоценных вещей. Но, в отличие от своего отца, занимавшегося в своё время торговлей, он не обладал купеческими способностями и обучался ремеслу у пленного литовского «золотых дел мастера». В мастерской брянского ювелира он не только научился отливать и выпиливать простые женские украшения, но постиг таинство и магию драгоценных камней, на глаз отличал подлинное сокровище от подделки. А таких, изготовленных из плохого, низкопробного золота или серебра украшений поступало на Русь немало как из далёкой Византии, так и Великого Новгорода, торговавшего с Западом. Подделывались и драгоценные камни, да так искусно, что неопытному глазу трудно было разобраться. Но боярский сын Кручина не зря обучался у опытного мастера! Его подарки для татарских друзей были всегда безупречны. И кольца, и подвески, и серьги, подаренные им знатным татарским женщинам и девочкам, сверкали при малейшем свете, радуя сердца и оставляя по нему долгую благодарную память. Кручина умел подбирать и игрушки для детей! Даже маленький серебряный свисток, сделанный в форме рыбки, подаренный им четырнадцатилетнему внуку Субуди, черноглазому Тютчи, так порадовал подростка, что он долго ещё спрашивал отца: – Когда же к нам снова приедет добрый дядя Куручинэ?
«Боярский сын» Кручина лишь два раза встречался с семейством Субуди, но так полюбился знатным татарам, что они ждали его, как близкого и желанного родственника.
Кручина Миркович понравился и самому князю Дмитрию Брянскому, который поэтому внимательно прислушался к его словам и поехал в свой удел. Но когда он прибыл в Брянск, мысли об Александре Новосильском не покидали его. В былое время князь Дмитрий вряд ли бы побеспокоился о судьбе новосильского князя. Ходили слухи, что Александр Симеонович не один раз выражал своё желание быть брянским князем. Об этом говорили и приезжавшие в Брянск купцы и даже ханский советник Субуди во время последней поездки Мирко Стойковича в Орду. Субуди слышал, что князь Александр похвалялся, «будто Брянск – его законный удел по кровному родству». В самом деле, князь Александр был сыном Симеона и внуком самого Михаила Черниговского и его претензии на Брянск были весьма основательными!
Дмитрий же Брянский являлся лишь сыном брата Александра Глебовича Смоленского, Романа Глебовича, и в близком родстве с Михаилом Черниговским не состоял.
Особенно усилилась подозрительность и недоверие к князю Александру у Дмитрия Романовича, когда он узнал, что новосильский князь идёт вместе с литовцами на Брянск. – Решил занять свою законную вотчину! – подумал тогда брянский князь.
Однако всё счастливо разрешилось. Князь Александр, войдя вместе с другими русскими князьями и знатными литовцами в терем князя Дмитрия Брянского, не только разубедил его в обратном, но даже стал его другом. Им было сказано немало лестных, душевных слов по адресу своего брянского собрата, а уезжая, на прощание, князь Александр молвил: – Я желаю тебе, славный Дмитрий, крепкого здоровья и боевой славы! Мне жаль, что у нас теперь нет тех отношений, какие были при древних князьях! Я бы с радостью отвозил, как мой батюшка, всю свою дань в Брянск, а в Орду – ни шагу!
Сильная неприязнь, которую питал Александр Новосильский к татарам, тревожила Дмитрия Брянского. – Неужели он, в самом деле, связался с Литвой, – думал по дороге князь Дмитрий, – и не хочет ехать в Орду?
…Гостеприимный князь Александр встречал дорогого гостя колокольным звоном и хлебом-солью. Брянский князь, сопровождаемый кольчужным воинством, гордо подъехал к городским воротам. Новосиль стоял на большом, но невысоком холме. Главные городские ворота не были ограждены от возможных врагов рвом, и гости свободно приблизились к стоявшим у ворот князю, боярам и священникам. Откушав хлеба-соли и испив сладкого греческого вина, которые были поданы князю Дмитрию гостеприимными новосильскими боярами, Дмитрий Брянский слез с коня, обнял и троекратно поцеловал новосильского князя. – Мы очень рады тебе, брат, – весело сказал белокурый и голубоглазый князь Александр, очень похожий лицом на своего покойного отца.
– И я рад тебя видеть, брат! – ответил с тёплой улыбкой Дмитрий Романович. – Но я прибыл к тебе по серьёзному делу!
– Успеем с делами, брат, – беспечно молвил князь Александр, – а сейчас прошу за мой пиршественный стол! – И начались пиры, веселья, выезды на охоту и даже рыбную ловлю. Всё предусмотрел новосильский князь для ублажения своего брянского друга. Так же, как и его отец, князь Александр был любвеобилен и содержал при своём дворе множество «весёлых девиц». Они пели, танцевали во время княжеских пиров, а по ночам ублажали самого хозяина и его гостей. Не остались без внимания и дружинники князя Дмитрия: ни один из них не ложился в холодную постель, и каждый из них провёл немало жарких ночей в объятиях красивых новосильских женщин.
Но князь Дмитрий приехал в Новосиль не для развлечений. Оглядывая как-то крепостную стену и башни города, он подумал вслух: – Этот славный город не выдержит жестокой татарской осады! А значит, нужно ладить с татарами!
Князь Александр, услышав его слова, поморщился и возразил: – А почему я должен бояться татар? У меня есть союз с самим Гедимином Литовским! А он не слабей татар!
Князья ехали бок-о-бок на своих крупных откормленных жеребцах вслед за новосильскими охотниками. Однако завязалась беседа, и они несколько отстали от «охочих людей», медленно двигаясь в сторону леса.
– Гедимин не поможет тебе, брат! – Дмитрий Романович укоризненно глянул на новосильского князя. – В прошлом году он был беспощадно разбит царскими войсками! Говорили, что знатные литовцы спрятались за стенами больших городов и только хлопали своими трусливыми глазами, когда татары разоряли их земли и забирали в плен несчастных людей! Стыд и позор! От литовских сёл не осталось ни деревяшки, ни колышка! Татары безжалостно разорили и многие городки! Неужели тебе нужен столь ненадёжный союзник?
– Всё это только слухи о литовском позоре! – усмехнулся князь Александр. – Поганые татары не победили ни одного литовского отряда. Там не было никаких сражений, но только неожиданный набег! И татары пришли не как отважные воины, а как ночные разбойники! И как только увидели настоящую силу могучих литовцев, сразу же убежали восвояси!
– Это не так, брат, – покачал головой князь Дмитрий. – Царь Узбек послал на них столь многочисленное воинство, что литовцы побоялись выходить на битву! Куда Новосилю до такой татарской силы? Великий царь так на тебя рассердился, что даже нахмурил брови! – И брянский князь подробно рассказал о своей беседе с ордынским ханом.
Князь Александр внимательно выслушал его, но нисколько не испугался! – Теперь нет того подлого князя Юрия! – весело сказал он. – Ты же знаешь о подвиге Дмитрия Михалыча?
– Знаю! – кивнул головой брянский князь. – Но какая от этого польза? Теперь в Москве другой князь – Иван Данилыч. Говорят, что он похлеще того несчастного Юрия в сто раз! И хорошо ли теперь Дмитрию Грозные Очи? Мне недавно рассказали люди нашей святой церкви, которые приходили в Брянск из Сарая, что царские люди схватили Дмитрия Михалыча и бросили его в сырую темницу – ждать там царского суда!
– Этот славный Дмитрий будет жить и здравствовать! – уверенно сказал князь Александр. – Царь только пожурит его и с миром отпустит!
– Дал бы Господь! – буркнул Дмитрий Брянский. – Хотя уже одно пребывание в холодной татарской темнице есть огромное несчастье! И всё же запомни мои слова, брат: это дело плохо кончится для Дмитрия Тверского! Не сносить ему головы! А тебе следовало бы учесть этот тяжёлый пример и не вызывать беду на свою голову! Это тебе не Литва! От татар не откупишься одним серебром! И себя погубишь, и свою землю разоришь!
– А почему Литва – не союзник? – усмехнулся новосильский князь. – Они владеют половиной русских земель! И недавно взяли Киев и Чернигов…
– Однако в Киеве сидит татарский данник, князь Фёдор, – покачал головой князь Дмитрий, – и татары туда вернулись! В Брянск недавно приезжал один черниговский монах к нашему владыке Арсению и говорил, что татар теперь намного больше в Чернигове, чем до литовского похода!
– А что такое Киев и Чернигов! – махнул рукой князь Александр. – Разве это большие города? Одни пепелища и жалкие деревни! Но даже этот бессильный князь, Фёдор Киевский, водит дружбу с Литвой… Он, между прочим, поставлен на княжение Гедимином Литовским!
– А татары говорят, что этот Фёдор – их князь! – возразил Дмитрий Брянский. – И он каждый год возит в Сарай дань, путь бедную и скромную, но с великим почтением к государю!
– А я слышал, что он посылает дань и славному Гедимину, – не согласился князь Александр, – и значительно больше, чем в Орду!
– Ну, это только домыслы, – покачал головой князь Дмитрий. – Известно, что даже не вся Волынь покорилась Гедимину. Многие волынские князья ещё платят дань царю Узбеку… А какие другие города покорились Литве?
– Разве ты не знаешь? – поднял руку князь Александр. – Могучие литовцы заняли всю Северщину: Новгород-Северский, Трубчевск, Стародуб, Радогощ…
– Новгород и Трубчевск давно брошены русскими князьями! – буркнул Дмитрий Брянский. – Они достались литовцам без борьбы… А вот Радогощ и Стародуб – древние города, когда-то управляемые известными князьями. Особенно Стародуб! Этот деревянный город очень велик и хорошо укреплён дубовыми стенами! Ещё прежние брянские князья, Роман Михалыч и Василий Храбрый, хотели взять стародубцев под свою руку… Но горожане не захотели им покориться! Они привыкли к своим вольностям с тех пор как освободились от княжеской опеки в лихие годы! Это вечный город, который станет тяжёлой обузой для литовцев! Если люди Гедимина не захотят разорять этот славный город, он даже под их видимой властью сохранит свои вольности! Но вернёмся к твоим делам, брат мой… Ты не собираешься ехать в Орду? Пора бы тебе наладить отношения с татарским царем!
  – Пока не собираюсь! – покачал головой новосильский князь. – У меня нет ни серебра, ни мехов, чтобы рассчитаться с бусурманским царем! Всё досталось Литве…
– Совсем нет запасов? – вздрогнул князь Дмитрий.
– Нет, брат! – опустил глаза князь Александр.
– Ну, тогда возьмёшь у меня, Александр, – брянский гость прижал руку к сердцу. – А вернёшь тогда, когда сможешь!
– Мне не надо твоё добро, брат! – гордо ответил князь Александр, и в его глазах промелькнули злые искорки. – Я скоро пойду в Орду и сам отыщу нужное мне серебро! Благодарю за участие!
– Что ж, – вздохнул брянский князь, – поступай, как знаешь. Если сам изыщешь, тогда хорошо… А я завтра отправлюсь к себе в Брянск и после отдыха поеду в Орду!


Г   Л   А   В   А   8

Ж Е С Т О К А Я   К А Р А

  Князь Иван Даниилович Калита стоял у дверей ханского дворца в ожидании. В этот сентябрьский день 1326 года он был приглашён ханскими людьми на приём к ордынскому повелителю. Сентябрь был тёплым месяцем в Сарае. Ещё не пожухла степная трава, зелёная листва богатых фруктовых садов татарской знати, раскинувшихся на берегу Волги, не спешила желтеть и опадать. Пряный запах мяты и многих неведомых степных трав манил, отвлекал от тяжёлых, грустных мыслей.
– Какая свежесть! – думал, закрывая, порой, глаза, московский князь. – Ещё бы жить и жить! – И он вспомнил своего старшего брата Юрия, погибшего в расцвете лет здесь, в татарской столице. – Зачем он раздражал этого Дмитрия, – думал он, – и вызывал беду на свою голову? И даже не взял с собой дружинников! Какая беспечность! Вот и сгинул по нелепости, мой любимый брат! Даже не оставил после себя детей… Впрочем, это – к лучшему! Что бы ни сделал наш Господь – всё правильно!
Новый московский князь, в отличие от погибшего Юрия Данииловича, имел довольно большое потомство: несколько дочерей, сына Симеона, а вот совсем недавно, 30 марта, у него родился ещё один сын – Иван.
– Московский «стол» достанется моим детям, – думал князь Иван Даниилович, – а если Господь будет на нашей стороне, то к нам перейдёт в скором будущем и Владимир! Давно пора вернуть себе великокняжеский «стол»! Москва теперь больше и сильней Твери! Сейчас у нас живёт и славный святитель, митрополит Пётр! Однако что-то он занедужил…
Святитель Пётр, в самом деле, серьёзно захворал. В последнее время он сильно исхудал и чувствовал приближение смерти. По его просьбе московский князь заложил в Кремле каменную церковь Успения Богородицы, а митрополит собственными руками выложил себе фундамент будущей гробницы в алтаре строящегося храма.
– Эх, пожил бы ещё славный митрополит, – размышлял про себя князь Иван, – на благо нашей Руси… Он совершил немало добрых дел. Вот недавно поставил в Новгород нового владыку – Моисея… Дал бы Господь здоровья нашему митрополиту! Молю тебя за это, Господи! – И московский князь энергично, с чувством, перекрестился.
В это время открылась дверь ханского дворца, и наружу выскочил чернокожий раб. – Эй, Иванэ! – крикнул он. – Входи же в государевы покои!
Четверо дворцовых стражников подняли вверх свои длинные пики. – Айда, коназ урус! – сказал самый старший из них.
Князь Иван Даниилович, согнувшись, прошмыгнул через длинный дворцовый коридор, приблизился к ещё одной – лёгкой камышовой двери – которую распахнули перед ним двое стражников, и, осторожно перейдя порог, упал на колени.
В просторном приёмном помещении ордынского хана царила полная тишина.
Московский князь подполз, как обычно, к золочёным ступеням ханского трона и молча лёг перед ханом, не поднимая головы.
– Салям галяйкюм, Иванэ! – раздался громкий, но без суровых тонов, ханский голос.
– Вагаляйкюм ассалям! – ответил князь Иван с некоторым акцентом. В отличие от старшего брата, он с трудом освоил татарский язык и, хотя хорошо понимал татарскую речь, сам говорил ещё недостаточно внятно, а потому попросил накануне ханского приёма, чтобы во дворце на всякий случай присутствовал толмач – переводчик, который и стоял нынче рядом с советником Субуди по левую руку Узбек-хана.
– Садись, Иванэ! – приказал ордынский хан. – По нашему обычаю!
Московский князь приподнял своё рослое, грузное тело и уселся на корточки на том же месте, где лежал, окружённый сарайской знатью.
– Ну, а теперь говори, – распорядился хан, – что у тебя за просьба? Впрочем, я знаю и без твоих слов: ты хочешь мести за своего брата, убитого бестолковым Дэмитрэ!
– О, мудрый из мудрых, о, солнце из солнц, великий и всемогущий государь! – сказал, как пропел, князь Иван, путая татарские слова с русскими. – Я пришёл не за этим. У меня нет на сердце злобы к тому непутёвому Дмитрию…
– Ты уж лучше говори на своём языке! – буркнул раздражённый хан. – А я приставлю к тебе книжного человека, чтобы научить хорошему татарскому… А пока говори через толмача, чтобы можно было понять твою бестолковую речь!
– Хорошо, государь, – сказал по-русски князь Иван, вновь повторив свои славословия и неожиданный для хана ответ.
Ордынский повелитель, выслушав переводчика, удивился. – Неужели это так, – промолвил он, не веря своим ушам, – и ты не хочешь расправы над Дэмитрэ?
– Именно так, государь, – поднял голову князь Иван, вглядываясь в чёрные, но улыбающиеся глаза Узбек-хана. – Мне нужен только твой праведный суд! Ты сам решишь, надо ли его карать или миловать…
– Ах, так! – усмехнулся молодой хан. – Значит, ты хочешь переложить на мои плечи всю ответственность за кару Дэмитрэ?
– Я не хочу ничего на тебя перекладывать, государь, – опустил голову князь Иван. – Но я полагаю, что только ты один вправе лишать жизни своих жалких рабов!
– Что ж, Иванэ, – улыбнулся Узбек-хан, – твой ответ хорош и неглуп! Какой же ты хитрец! Мы, к тому же, осмотрели твои подарки и довольны тобой! Но скажи мне, Иванэ, неужели ты не хочешь смерти ни одному коназу?
– Ни одному, государь!
– А коназу Дэмитрэ из Брэнэ?
– А зачем мне желать ему смерти, славный государь? – спросил Иван Даниилович, поднимая, как бы в молитве, руки. – Брянский князь не причинил мне зла…
– Однако же твой покойный брат Юрке не раз оговаривал этого Дэмитрэ? – нахмурился Узбек-хан.
– Так то был мой брат, – ответил, глядя вниз, московский князь. – Видимо, этот Дмитрий обидел его чем-то… Но я не знаю, в чём там было дело… Может из-за земли или дружбы того Дмитрия с поганой Литвой…
– Дмитрий не дружит с нашими врагами! – решительно сказал хан Узбек. – Зная об этом, я не верил словам покойного Юрке! А теперь предупреждаю и тебя, Иванэ: говори мне только одну правду и не смей лгать! Понял?
– Понял, могучий государь! – громко сказал князь Иван, выражая свою полную готовность беспрекословного подчинения воле хана.
– Ну, тогда иди, Иванэ, – махнул рукой хан Узбек, – и жди моего решения в гостевой юрте. Также запомни, что если будешь соблюдать мою волю не только словами, но и делами, ты не только удержишь в своих руках Мосикэ, переданную тебе моей щедрой рукой, но получишь в держание Уладэ-бузург или Суждалэ! Иди же, айда!
– А теперь, мои верные люди, послушаем других коназов, – сказал ордынский хан после ухода московского князя. – Сходи-ка, Хошой, – он поднял руку, – в холодную темницу и приведи сюда коназа Дэмитрэ. И также доставь сюда его брата Алэсандэ и другого Алэсандэ, из Нэвэсилэ! И быстрей, Хошой!
– Слушаюсь и повинуюсь, премудрый государь! – вскричал ханский слуга и быстро выбежал исполнять приказ своего повелителя.
Тем временем Узбек-хан продолжил совещание с ордынской знатью. – Мои верные люди говорили много суровых слов об этом Дэмитрэ из Тферы, – сказал ордынский хан, – и сулили ему жестокую кару. Но я не хочу лишать его жизни из-за этого мерзкого Юрке! Что вы скажете, мои верные люди?
– Твоё милосердие не знает границ, государь! – сказал имам Ахмат, сидевший неподалёку на пушистом персидском ковре. – Однако Дэмитрэ очень виноват перед тобой: никто не имеет права без твоей воли лишать жизни любого человека, даже мерзкого коназа! И тем более в Сарае! Это преступно и оскорбительно для твоей власти, государь! Значит, его надо казнить! Хотя я знаю, что этот вспыльчивый князь правдив, обладает душевной простотой и принёс немалую пользу твоей казне… Но никому не дозволено так нагло распускать руки!
– Ты прав, славный имам! – пробормотал великий визирь, сидевший рядом с главным священником. – Но Дэмитрэ приносит нам неплохие доходы! Если мы казним этого глупца, кто будет привозить нам столько серебра?
– Как там дела, Дзаган? – поднял руку хан Узбек. – Всё ли серебро доставили из Тферы?
– Всё, государь! – вскочил из-за спин знати взволнованный ханский денежник. – Дэмитрэ ещё в прошлом году привёз немало серебра! А вот теперь его брат Алэсандэ доставил ещё больше! И богатые подарки! Ты сам осмотришь, государь, все эти дорогие вещи и тогда скажешь свои мудрые слова!
– Ладно, люди мои, – улыбнулся хан Узбек. – Я вижу только пользу от коназов из Тферы! Но злодеяния Дэмитрэ прощать нельзя! Может назначить ему выкуп?
В этот момент в ханское присутствие вошли князья Александр Тверской и Александр Новосильский. Опустившись на ковёр, они медленно поползли к ханскому трону. Но едва они успели приблизиться к золочёным ступеням, как дверь вновь отворилась, и два окольчуженных ханских воина ввели в залу гремевшего тяжёлыми цепями, грязного, измождённого великого суздальского и тверского князя Дмитрия Михайловича. Последний, опустившись на колени, пополз к остальным русским князьям.
– Идите же, воины мои! – приказал хан Узбек стражникам. – И ждите моего решения в простенке!
– Слушаем и повинуемся! – прокричали воины, пятясь к выходу.
– Ну, что ж, – покачал головой ордынский хан, глядя вниз со своего трона на лежавших у его ног русских: двух Александров – впереди, а Дмитрия – за ними. – Начнём тогда с Алэсандэ из Нэвэсилэ! Салям вам, гордые урусы!
– Салям тебе, государь! – пробормотали русские князья.
– Тогда поведай нам, глупый Алэсандэ, – усмехнулся Узбек-хан, – зачем ты заключил союз с Лэтвэ, нашими лютыми врагами?
– У меня не было другого выхода, государь! – промолвил князь Александр Симеонович на неплохом татарском. – На нас напали литовцы с огромным войском, и я пожалел свои город и удел…
– А почему ты не приехал к нам в Сарай и не пожаловался на злобных лэтвэ? Почему не оправдался в своём проступке? – грозно молвил Узбек-хан.
– Я испугался, государь, твоей суровой кары, – сказал Александр Новосильский, приподнимаясь с пола и глядя в глаза хану, – потому как у меня не осталось нисколечко серебра для уплаты «выхода»…
– Эй, Дзаган! – поднял руку хан Узбек. Ханский денежник быстро выскочил вперёд и превратился в живой столб. – Поведай же мне, Дзаган, сколько серебра доставил в мою казну коназ из Нэвэсилэ! Он привёз двухлетний «выход»?
– Не привёз, государь, – опустил голову толстяк. – У него недостача на целую четверть даже за один год!
– Ясно, – буркнул ордынский хан. – Значит, ты не чтишь своего повелителя!
– Это не так,  государь-батюшка! – пробормотал Александр Симеонович. – Я доставлю тебе всё нужное серебро! Надо только потерпеть! Я полностью с тобой рассчитаюсь!
– А почему не сделать это сейчас? – усмехнулся Узбек-хан. – У тебя было предостаточно времени… Однако ладно, мы ещё подумаем о тебе…
– Говори же теперь ты, Алэсандэ из богатой Тферы! – приказал он.
– Я собрал всё нужное серебро, государь, – привстал на колени князь Александр Михайлович, – и привёз подарки тебе, могучему хану, великому солнцу и нашему славному господину! Да хранит тебя Господь, о, мудрейший повелитель, затмевающий своей славой самого Соломона!
– Вспомнил даже Сулеймана, – улыбнулся Узбек-хан, довольный хорошей татарской речью русского князя, – и собрал всё нужное серебро! Вот тебе пример, Алэсандэ из Нэвэсилэ! Учись, как надо почитать своего государя! Я доволен тобой Алэсандэ, сын Мыхаыла и готов тебя наградить! Говори же, чего ты хочешь?
– О,  щедрый и добрейший государь! – вскричал Александр Тверской. – Моё самое большое желание – слышать от тебя слова похвалы!
– А может ты хочешь ещё чего-нибудь? – поднял брови татарский хан. – Говори же, не скромничай!
– Есть у меня только одна просьба, государь, но если тебе не будет это противно слышать, – промолвил, дрожа от волнения, князь Александр Михайлович, – о моём брате Дмитрии… Прости ему, государь, горячность и убийство того злобного Юрия! Я привёз тебе богатый выкуп серебром за его жизнь…
– Выкуп, Алэсандэ, – улыбнулся хан Узбек, – это дело хорошее! Ладно, подумаем об этом. Но сначала я освобожу этого Дэмитрэ от тяжёлых оков! Эй, Бэгэрсэн! – Из затемнённого угла выскочил рослый татарский мурза. – Сходи-ка, Бэгэрсэн, – повелел ордынский хан, – к нашим людям и скажи, чтобы они сняли с Дэмитрэ все оковы и отпустили его на волю! Пусть пока посидит в нашей гостевой юрте и подождёт моего решения! Согласен ты с этим, Дэмитрэ?
– Благодарю тебя, государь! – вскричал князь Дмитрий, не веря своему счастью. – У меня нет слов: только радость льётся из самого сердца!
– Ну, тогда иди, Дэмитрэ, к моим людям и следуй моим указаниям! И вы, остальные коназы, идите к себе! А я с моими людьми отъеду на новые пастбища, богатые сочными травами. Вы все тоже поедете на наше кочевье и будете ждать моего решения о ваших делах!
– Слава тебе, справедливый государь! – крикнули едва ли не в один голос русские князья.
– Что вы скажете об этом, мои лучшие люди? – спросил молодой хан, как только князья ушли. – Вы довольны моим распоряжением?
– Довольны, государь, – ответил имам Ахмат. – У нас нет слов, чтобы выразить своё восхищение твоей добротой и справедливостью! Но не слишком ли ты щедр к тому убийце, коназу Дэмитрэ?
– Его не следовало бы прощать, славный государь! – встал со своего места сидевший до этого момента в тени молодой любимец хана мурза Чолхан. – Не надо жалеть и других – Алэсандэ из Нэвэсилэ и брата убийцы, тоже Алэсандэ! Если ты не казнишь всех этих коназов, твоя власть над урусами пошатнётся!
– Ладно, мой верный Чолхан, – улыбнулся Узбек. – Ты не зря сказал эти слова. Я ещё не до конца простил Дэмитрэ, Алэсандэ же из Нэвэсилэ совсем не простил… Окончательное решение ещё не вынесено! Вот мы поедем в своё богатое кочевье, а там, по дороге, разберёмся!
…Через три дня ордынский хан со своим двором, сопровождаемый большим конным войском, отправился на юг – на богатые травами луга.
Вслед за ними поехали и русские князья со своими боярами и небольшими дружинами.
Орда двигалась медленно. Периодически хан Узбек останавливался и устраивал всевозможные развлечения, лучшим из которых считалась облавная охота. К охоте были привлечены также тверские князья Дмитрий и Александр. Они, довольные оказанной им высокой честью, с весёлыми криками носились по степи, метая копья, стреляя из луков в загнанных опытными татарскими охотниками животных.
Глядя на весёлых, разгорячившихся русских, татарские мурзы только качали головами. – Эх, понапрасну веселятся эти урусы, – говорили они. – Над их головами занесён безжалостный меч!
Князь Иван Даниилович Московский, как и Александр Новосильский, не приглашались на ханскую охоту и сидели мрачные, окружённые своими боярами в походных шатрах, не ожидая ничего доброго от будущего.
Наконец, 15 сентября татарская Орда подошла к реке Кондракле, как её называли проживавшие в той местности кыпчаки.
Здесь хан Узбек повелел сделать долгий привал и в один из дней собрал у себя в большом шатре из жёлтого шёлка всю свою знать. – Нам надо посоветоваться, мои лучшие люди, – сказал он, окидывая грозным взглядом своих мурз и военачальников, – и принять решение о судьбе тех коназов урусов! Мне уже надоело слушать каждый день слова о моей доброте и жалости! Пора бы с этим покончить! Эй, Бэгэрсэн, пошли-ка людей за Иванэ, коназом Мосикэ! – молодой хан привстал в своём плетёном из лозы кресле. – И приведи его сюда! А вы, мои верные люди, – хан посмотрел на собравшихся, – говорите, как мне поступить с виновными!
Первым встал мурза Чолхан. – Я тебе ещё раньше говорил, государь, – начал он, – и до сих пор уверен, что был прав! Надо бы казнить всех этих коназов!
– Но ведь младший брат Мыхаыла, Алэсандэ, ни в чём не виноват? – покачал головой хан Узбек. – И он привёз всё нужное серебро, даже богатые подарки… За что же казнить его?
– Разве ты не помнишь, государь, за что сложил свою голову тот глупый Юрке? – возразил мурза Чолхан. – Это же была месть за отца Дэмитрэ, Мыхаыла? Но ведь тот был казнён по твоему приказу и совету твоих верных слуг? Как же осмелился Дэмитрэ, этот бесстыжий злодей, идти против нашей воли? Где же уверенность, что Алэсандэ не пойдёт по тому же, вредному нам пути? Это – злое семя! Надобно бы его искоренить!
– Ну, если этот Алэсандэ совершит недозволенный поступок, мы всегда успеем отсечь ему голову! – усмехнулся хан Узбек. – И поверь: без всякого снисхождения!
– А не будет ли поздно? – сказал, не вставая, важный, пузатый мурза Асадай.
– Не будет! Этот Алэсандэ никуда не денется! Я даже поощрю его, дав ему звание главного князя Суждалэ! – поднял вверх руку Узбек-хан. – И пусть выплачивает за это огромный выкуп! Не имеет значения его просьба о помиловании брата, пусть даже сдобренная богатым выкупом! Что ж, Аллах знает, как я справедлив и набожен! – молодой хан поднял очи вверх. – Пусть же это будет его выкуп за мой ярлык на Суждалэ!
В это время ханские слуги ввели в шатёр московского князя Ивана.
– Салям тебе, Иванэ! – весело сказал Узбек-хан. – Иди же сюда и слушай мои правдивые слова.
 Князь Иван быстро, по-пластунски, подполз к ханскому креслу и лёг у его ног, не поднимая головы.
 – Кто ещё хочет высказаться о судьбе коназов урусов? – вопросил в полной тишине хан Узбек. – Есть ли несогласные со словами Чолхана?
Татарские сановники молчали.
– Ну, тогда не будем рассусоливать! – громко сказал ордынский хан. – Вот вам моя воля! Чтобы больше не слушать лишних слов, всяких жалобщиков и заступников, я решил сурово наказать виновников! Коназу Дэмитрэ – за убийство несчастного Юрке, наглость и своеволие – отсечь голову! Коназа Алэсандэ из Нэвэсилэ – за ложь и дружбу с нашими врагами, а также недоимки по законному «выходу» – тоже обезглавить! Эй, Бэгэрсэн! – хан привстал в своём кресле. Только что вернувшийся в шатёр вельможа вновь предстал перед ним. – Тогда идите, Бэгэрсэн, и ты, мой верный Чолхан, к тем жалким урусам и немедленно исполните мой справедливый приказ! Но так, чтобы не было ни шума, ни борьбы! Нельзя допустить, чтобы повторилась та скандальная история с гордым Мыхаылом! Поняли?
– Слушаюсь и повинуюсь, государь! – вскричал Бэгэрсэн.
– Я сам готов исполнить твой приказ, государь! – склонился в низком поклоне Чолхан.
– Ну, тогда идите, – кивнул головой хан Узбек и посмотрел под ноги. – Встань же, Иванэ, – весело сказал он, – и скажи, что ты об этом думаешь…
– Я очень благодарен тебе, государь, за твой суровый, но праведный суд! – сказал, приподнявшись и стоя на коленях, князь Иван Даниилович. – Да хранит тебя твой великий Бог! Да будешь ты славен в веках за мудрость и справедливость!


Г   Л   А   В   А   9

В О З В Р А Щ Е Н И Е   Д М И Т Р И Я   Б Р Я Н С К О Г О

В сентябре 1327 года князь Дмитрий Романович Брянский возвращался из Орды домой в сопровождении своих верных бояр и двух сотен конных дружинников. Погода была сухая и тёплая, даже по ночам не случалось морозов, и князь не спешил: часто делал привалы, а по ночам и вовсе, огородив телегами лагерь и выставив охрану, отдыхал в обозной телеге, дожидаясь рассвета.
Вот и теперь, проехав к сумеркам руины некогда процветавшего Севска, князь распорядился разбивать лагерь. Однако боярин Кручина Миркович, оглядевшись, с горячностью возразил: – Здесь не следует останавливаться, славный князь! Разве ты не видишь этот холм и большие заросли травы-муравы? Здесь бродят души несчастных севчан, загубленных татарами! Не случилось бы беды, ведь ночь на носу!
– В самом деле! – кивнул головой князь Дмитрий. – Надо бы отойти отсюда версты на три! Однако удивительно: от славного и древнего города не осталось и следов! А прошло всего…с полтора десятка лет, не правда ли?
– Немного больше, батюшка, – ответил Кручина. – Этот город сгорел дотла, потому что здесь не было каменных домов! Тогда поехали отсюда, батюшка, чтобы не гневать души покойников, почивших без должных обрядов и покаяния!
– Правильно! – сказал брянский князь. – Тогда поехали дальше, мои славные люди!
И княжеский отряд проследовал вперёд, остановившись на привал лишь тогда, когда совершенно стемнело.
– Вот мы уже отошли на пять верст от того гиблого места, – промолвил, наконец, князь. – А теперь, слезайте!
Князь соскочил на землю, передав своего коня подбежавшим к нему воинам, и медленно пошёл, разминая уставшие от долгой езды ноги, в сторону своей телеги, где его ждала уютная постель.
Расположившись в самой середине телеги на мягком войлоке, князь положил голову на большую татарскую подушку и задремал. Но вдруг он очнулся: что-то неясное, светлое появилось перед ним. – Неужели видение? – подумал Дмитрий Романович и приподнялся. В самом деле, перед ним стояла в длинной белой рубахе – от плечей до пят – прекрасная девушка со сверкавшими при свете яркой луны глазами, цвет которых князь не мог разобрать. – Чур, меня! – пробормотал он, чувствуя, как по его коже пробежали мурашки. – Зачем ты пришла, красная девица, уж не за моей ли душой?
– Разве ты не узнал меня, князь-батюшка? – сказала нежным, приятным голосом девушка. – Я – Улита, выкупленная тобой из татарского плена!
– Из плена?! – воскликнул князь, не имея сил оторвать взгляда от длинноволосой белокурой красавицы. – Неужели ты пришла из моего обоза?
Князь вспомнил, что по его поручению боярин Кручина Миркович выкупил часть татарского полона, выставленного на продажу в Сарае после очередного набега степных воинов на окраинные русские земли. Брянский князь ежегодно, приезжая в Орду, покупал русских невольников и для этого обязательно выделял серебро. Купленные им несчастные привозились в Брянск, где расселялись, как княжеские холопы, по разным местам, в зависимости от знаний, умений и надобности их рук в княжеском хозяйстве.
– Из твоего обоза, славный князь! – ответила, вздохнув, красавица, и князь очнулся от раздумий. – И вот я теперь пришла расплатиться любовью за свою жизнь!
– Этого не надо, прелестная девица! – сказал князь Дмитрий, приходя в сильное волнение: на смену суеверному страху пришло любовное желание, ибо через плотную льняную ткань девичьей рубашки просматривались соблазнительные формы. – Я не хочу тебя портить и лучше отвезу нетронутую в мой славный Брянск… Мои люди найдут тебе хорошего жениха, и ты будешь жить в счастье-здоровье!
– Не надо мне жениха, славный князь! – молвила, дрожа от волнения, девушка. – Ты один дорог мне и сладок, как мёд диких пчёл! Пусть я буду не по душе тебе, но полежи со мной хотя бы одну ночь! Когда я увидела тебя там, в татарском Сарае, я так загорелась, что до сих пор не могу унять душевный жар! Возьми же меня, красивый князь!
– Ну, если так…, – пробормотал не своим голосом брянский князь. – Однако скажи, ты девица или жёнка? Тебя познали поганые?
– Не познали, князюшка, – проворковала прекрасная Улита. – Они готовили меня или для своего князя или для кого-то ещё, поэтому пожалели… А всех остальных рязанских девок они без жалости изнасиловали! Одни из них приняли десяток и больше татар! Мне было так страшно всё это видеть! До пор сих стоит в ушах визг и плач тех несчастных девиц!
– А ты успокойся, красная девица, – сказал, едва сдерживая страсть, князь Дмитрий, – и полезай сюда, в мою телегу! Я согласен с твоей просьбой: давай полюбимся!
– Благодарю тебя, княже, – тихо сказала красавица и протянула князю Дмитрию свои прекрасные белоснежные руки.
– Это мне нужно тебя благодарить, – пробурчал брянский князь, затаскивая к себе на ложе тёплую, желанную девушку.
– Какие у тебя сладкие губы! – проворковала Улита, впиваясь своими мягкими губами в княжеские губы и быстро расстёгивая штаны стонавшего от страсти князя.
– Ох, какая красавица! – только и успел сказать князь Дмитрий, снимая с девушки рубашку и упиваясь её необычайной телесной прелестью. Ещё мгновение и он, обхватив обеими руками Улиту, полностью отдался чувствам, погрузившись в сладкое и неотвратимое пламя страсти…
Наутро князь пробудился от яркого солнечного света. Рядом с ним, уткнувшись личиком в княжеский бок, лежала обнажённая девушка и тихонько посапывала носом.
– Какая прелесть! – подумал брянский князь, тихонько стянув с девицы тёплое одеяло, наброшенное на телегу заботливыми княжескими слугами. – Какие тугие и красивые груди: не помещаются в мою ладонь! А какой большой зад и дивный плоский животик!
Девушка неожиданно открыла глаза, и её лицо словно осветилось ещё большей красотой, нежностью и любовью.
– Ох, какие у тебя  дивные глаза! – выдохнул, задрожав от желания, князь. – Зелены, как драгоценные измарагды! Я опять хочу тебя!
– Иди же ко мне, князюшка, сюда – весело молвила Улита, – и поглубже погружайся в меня своей необъятной плотью!
– Ах, ох! – закряхтел брянский князь, сжимая девушку в объятиях. – Нет уж моей силы!
– Ах, как хорошо! – затрепетала под ним Улита. – Ты не только красив своим лицом, но велик и могуч своей плотью! Я едва тебя выдерживаю и горю жарким пламенем от невыносимой страсти!
Княжеские люди отошли подальше от телеги своего господина и молча сидели вокруг костра, ожидая, когда князь насытится своей новой любовью. Они привыкли к таким делам: частенько в походах в телеге с князем возлежали прекрасные женщины. Таков был брянский князь Дмитрий Романович, что стоило ему только проехать мимо какой-либо девушки или даже замужней женщины, как представительницы слабого пола буквально теряли голову и безнадёжно в него влюблялись, и, порой, бесстыдно, не владея собой, предлагали себя красавцу сердцееду.
Удивительно было лишь то, что сам князь не прилагал никаких усилий для соблазнения женщин! Конечно, его дружинники и слуги, лица мужского пола, замечали мужественную красоту своего князя, но таких страданий, какие испытывали женщины, они не знали и поэтому никак не могли понять, каким-таким секретом обладает князь Дмитрий…
Из всех женщин, которые любили князя или втайне мечтали о нём, лишь одна его супруга – княгиня Ксения – хоть и любила своего мужа, но от этой любви совершенно не мучилась и даже не ревновала его ни к одной из бесчисленных любовниц. И это тоже было загадкой! – Видимо, наш князь околдован древними славянскими богами, – говорили брянцы, – которые приворожили к нему всех жёнок!
Княжеские слуги уже успели принять пищу и подготовиться к продолжению пути, когда князь, наконец, громко вскрикнув, привстал в своей телеге и, откинувшись назад, некоторое время смотрел перед собой, как-будто ничего не видя… Вдруг он зашевелился, приподнялся и стал натягивать свои просторные татарские штаны. Верный княжеский слуга кинулся помогать своему князю, но в этот момент княжеская возлюбленная встала и, увидев её обнажённое до пояса тело, он вскрикнул и закрыл, как бы ослеплённый удивительной красотой, обеими руками глаза.
– Да, Бенко, – засмеялся брянский князь. – Она – настоящая красавица!
– Да, да, батюшка, – пролепетал Бенко, всё ещё не открывая глаз.
– Всё, молодец, – сказала девушка, натянув на себя льняную рубашку. – Открывай свои глаза: теперь я одета!
– А теперь, Бенко, – распорядился князь, – подай-ка сюда доброй дичины и лучшего мёда! И подыщи хороший наряд в той телеге…для моей Улиты! Пусть она теперь сидит в моей телеге, а когда приедем в наш славный город, я назначу эту Улиту своей ключницей!
– А как же тогда Беляна Мордатовна? – пролепетал озадаченный слуга. – Куда же мы денем её?
– А Беляна, – поморщился, почесав затылок, брянский князь: он почувствовал в своей груди новое волнение, сопровождавшееся желанием, – пока останется на своём месте!
– Значит, у тебя будет две ключницы? – не унимался слуга.
– Ну, и что, Бенко? – усмехнулся князь. – Пусть будет две! Что ж поделать?
– Ничего, – вздохнул слуга. – Это твоя воля! А я побегу приготовить яства и питьё! – И он устремился к костру: давать княжеским слугам распоряжения.
…Князь приехал в Брянск лишь на следующий день и был встречен торжественным колокольным звоном. Со всех концов города сбежались горожане, чтобы поглазеть на своего князя. У ворот князя Дмитрия встречали бояре и священники, возглавляемые епископом Арсением. Перед крепостным мостом князь слез с коня и проследовал пешком к воротам.
 – Слава князю Дмитрию! – кричали брянцы. – Здоровья Дмитрию Красивому!
Брянский князь подошёл под владычное благословение, а затем обнял, троекратно целуя, своих бояр. – Рады тебя видеть, батюшка-князь! – весело говорили они, обступив князя и кучно, толпой, вошли в детинец. Слуги вели за ними княжеского коня, дальше следовали воины и большие обозные телеги, в которых сидели недавние, выкупленные князем татарские пленники.
– Смотрите, сколько он привёз новых людей! – весело говорили горожане. – Много жёнок и малых детей! А мужичонка только один… Ах, уж наш красивый князь: он так любит смазливых девиц и добрых жёнок!
– Ох, какая красотка! – выкрикнул вдруг, подскочив, один здоровенный кузнец, указывая рукой на красавицу Улиту, сидевшую одиноко на передней телеге. – И как богато одета! Не княгиня ли это чужеземная?
– Как греческая царевна! – пробурчала стоявшая в толпе краснолицая толстая купчиха. – Видимо, добыта на войне! Ох, и хорош же наш князь, славное красное солнышко!
В этот же день князь Дмитрий собрал своих бояр на совет.
Как обычно, князь восседал в думной светлице в своём большом чёрном кресле, а бояре расположились напротив него на скамьях. Самые старшие из них сидели рядом с епископом Арсением.
Князь не стал ходить вкривь да около, а сразу же приступил к рассказу о своей поездке в Орду. Он поведал, как был принят ордынским ханом и отпущен назад.
– Великий царь был доволен, – подытожил князь своё сообщение, – как нашим серебром, так и драгоценными мехами! И не задерживал нас ни на один день.
– На этот раз нас никто не оговорил! – буркнул седобородый боярин Мирко Стойкович. – Больше нет этого злобного Юрия!
– Это так, – поддержал его сосед по скамье, Могута Милкович. – Этот Юрий причинил нам немало горя!
– А какой ценой это достигнуто! – покачал головой князь Дмитрий. – Теперь нет и славного тверского князя Дмитрия, по прозвищу «Грозные Очи»!
– Так не должно быть! – насупился епископ Арсений. – Нельзя решать дела силой! На это есть доброе слово! Зачем убивать друг друга? Это не по-христиански!
– Твоя правда, святой отец, – махнул рукой князь Дмитрий. – Я думаю, что нынешнее затишье – лишь временное! Вот прошлой зимой скончался славный святитель, митрополит Пётр! И пока у нашей церкви нет главного пастыря! Кого теперь пришлют из Царьграда? Мы не знаем, сколько раз наш святитель удерживал московских или суздальских князей от кровавых распрей! Кто же теперь станет заступником русской земли? Вы слышали о тверской беде?
– Не слышали! – в один голос промолвили бояре.
– Тверские люди давно к нам не приезжали, и монахи оттуда не приходят…, – пробормотал отец Арсений.
– Я очень сомневаюсь в доброте Ивана Московского! – мрачно сказал Дмитрий Романович. – Я вижу, как он плетёт в Орде прехитрую паутину! Такой ласковый, улыбчивый… Всегда первым здоровается при встрече или в царском дворце… Однако его мутные глаза светятся не добром и выдают лживое сердце!
– Он приходил к тебе в твой татарский дом? – насторожился черниговский епископ.
– Не приходил, святой отец, – пробормотал брянский князь. – Слава Господу, что он не лезет в мои дела, как его мерзкий брат Юрий, и пока не предлагает мне свой союз! Зато этот Иван Московский обошёл уже всех знатных татарских людей, завалив их подарками или бакшишем! Наши люди его уже не раз за этим выслеживали. Так он добыл себе много влиятельных друзей и уже добрался до самого царя!
– Спаси нас, Господь! – перекрестился владыка.
– Но Господь пока помогает только ему! – усмехнулся князь Дмитрий. – Вот послушайте о событиях в Твери... Этот московский князь Иван так привязал к себе подарками татарского мурзу Чолхана, родственника самого царя, что тот сам напросился в посланники к великому тверскому и суздальскому князю Александру и устроил невиданную смуту в той несчастной Твери! Я тогда пребывал в Сарае и готовился к отъезду домой… А там вдруг раздались громкие крики, поднялся страшный шум! Это вернулись из Твери потрёпанные, разбитые татары! И пошёл слух, что великий князь Александр беспощадно их разгромил и убил самого Чолхана!
– Неужели до смерти?! – крикнул вдруг кто-то в тишине светлицы.
– До смерти, мои славные бояре! – громко сказал брянский князь. – В этом нет сомнения! Ибо вскоре царь Узбек стал собирать войско для похода на Тверь, на князя Александра! И стал приглашать к себе во дворец всех русских князей, которые тогда пребывали в Сарае! Князь Иван Ярославич Рязанский не захотел идти против Твери, так царь схватил его и бросил в сырую темницу! А князь Иван Московский охотно согласился идти с татарами на Тверь! Узнав о происходящем, я сразу же уехал в Брянск, опасаясь, что могучий царь доберётся и до меня… Благо, что я ещё за два дня до этого получил царское разрешение на отъезд… И задержался из-за татарских пленников, которых мы каждый раз выкупаем перед отъездом домой… Мы быстро умчались в степь и когда достаточно далеко отъехали от Сарая, перешли на спокойный ход…
– И много вы привели с собой бывших пленников, батюшка? – спросил престарелый боярин Калин Добрович. – И нужны ли они нам?
– Десятка два, – ответил князь. – В основном, это жёнки и дети и только один мужичок… Мужики слишком дороги в Сарае…
– Вот так, сын мой, ты едва не пострадал из-за этих непутёвых пленников! – укоризненно промолвил, качая головой, епископ Арсений. – А если бы царь Узбек вызвал тебя к себе и послал на ту жалкую Тверь вместе с Иваном Московским? Ты бы не только поссорился с князем Александром до скончания веков, но и мог рассердить самого царя! Нельзя быть таким беспечным! Ты же ведь не просто сам по себе, но наш, брянский князь! Что бы мы без тебя делали? Надо думать и о нас, и о своём уделе!
– Благодарю тебя, святой отец! – поклонился ему с улыбкой князь Дмитрий. Перед его глазами встала красавица Улита. – Однако Господь пожалел меня, возможно, за моё милосердие к несчастным пленникам! А помощь страждущим – дело нужное, христианское!
– Слава тебе, сын мой! – радостно сказал епископ. – Ты – истинный праведник, если готов подвергнуть опасности свою жизнь за жалких простолюдинов! Только на таких праведных князьях держится наша родимая земля!


Г   Л   А   В   А   10
               
Т  В  Е  Р  С  К  А  Я    «Р  А  С  П  Р  А  В  А»

Зимой 1327 года в сильный мороз князь Иван Даниилович Московский вёл татарские полчища на ненавистный ему город Тверь. Окружённый пятью ордынскими мурзами, молодыми темниками, князь Иван медленно покачивался в седле и думал о грядущей расправе. – Как глупы тверские князья, – размышлял он, – горячи и вспыльчивы! Они совсем неспособны сдерживать свои непотребные чувства и сами себе готовят погибель!
Иван Даниилович, имея своих соглядатаев в Твери, уже хорошо знал о том, что на самом деле произошло с его другом – любимцем ордынского хана Чолханом. Последний, осыпанный богатыми московскими подарками, был настроен против тверских князей ещё покойным князем Юрием Данииловичем. Поэтому князю Ивану Московскому не стоило большого труда ещё больше разжечь молодого татарского мурзу. Иван Даниилович умел достигать своих целей постепенно, тихо, без надоеданий ордынскому хану. Осторожно, одаряя знатных татар, князь Иван добивался их расположения и медленно входил в доверие влиятельных сарайских вельмож, а через них рассчитывал выйти и на самого хана.
Когда же московский князь получил приказ хана Узбека пойти с его темниками на Тверь, он даже не раздумывал и охотно присоединился к грозному воинству. Князь Иван старался показать ордынской верхушке, как он любил покойного мурзу Чолхана и как жестоко был готов отомстить за его нелепую гибель.
На самом же деле Чолхан, будучи молодым и неопытным человеком, науськанный московским князем на Александра Михайловича Тверского, приехал в Тверь не как посол и наблюдатель, но как победитель в завоёванный город!
Приказ хана Узбека и советы великого визиря о терпимом поведении в «Тферы-бузурге» молодой мурза просто выкинул из головы. Не успел он объявиться в Твери, как сразу же грубо обругал великого князя Александра и потребовал отдать ему княжеский терем на постой. Князь Александр, сдерживаемый боярами и тверским епископом, сумел взять себя в руки и подчинился. Однако занятием великокняжеского терема Чолхан очень сильно осложнил свои отношения с горожанами. По Твери пошли самые неожиданные и невероятные слухи. Вначале горожане, потрясённые бесцеремонностью татар, посчитали, что ханский посол решил «совсем захватить города и стать тверским князем»! А дальше – больше. Кто-то распустил слух, что «премерзостный Щелкан пришёл покорить всю несчастную Русь, а по русским городам рассадить поганых князей»!
Но особенно ожесточились сердца горожан, когда кто-то разнёс по городу совершенно нелепую весть, что «злобные татары хотят насадить свою бусурманскую веру, а всех христиан безжалостно перебить»!
Надо сказать, что татары, имея довольно небольшой отряд, будучи окружёнными разгневанными тверичами, делали вид, что им совершенно наплевать на их чувства и, порой, издевались над горожанами: хозяйничали на их подворьях, занимались грабежами, приставали к горожанкам, и ни одна женщина не могла спокойно выйти, как обычно, из дому без охраны даже к реке за водой.
В городе говорили, что татары вот-вот приступят к исполнению своих гнусных замыслов и только ждут «Успеньего дня, чтобы осквернить святой праздник и замучить несчастных горожан».
Князь Александр Михайлович, конечно, знал обо всех этих слухах, о тяжёлой обстановке в городе и прекрасно понимал, что татары во главе с Чолханом лишь издеваются над ним, провоцируя вооружённое столкновение. Разум говорил ему, что надо потерпеть и дождаться отъезда «злого Щелкана», однако чувства и уязвлённая княжеская гордость требовали расправы над обидчиками.
Пребывая в своём «охочем тереме», князь Александр собирал войско, готовил своих дружинников к возможной битве и только ждал повода для того, чтобы ринуться на «нечестивых бусурман».
Такой повод не заставил себя долго ждать.
15 августа в ясный солнечный день известный тверской дьякон Дудко повёл на Волгу поить молодую, тучную церковную кобылу. Неподалёку проезжал татарский отряд, и степняки, увидев беззаботного служителя церкви, решили над ним подшутить. Они с гиканьем и визгом, как на облавной охоте, подскакали к его кобыле и, набросив на неё арканы, попытались увести напуганное, сопротивлявшееся животное. Дьякон же, в свою очередь, попытался сберечь церковную собственность и, вцепившись в один из татарских арканов, закричал изо всех сил: – О, тверские мужи, не выдавайте!!!
На крик дьякона сбежались со всего города вооружённые, кто чем мог, люди: одни несли с собой топоры, косы, молотки, другие – рогатины и даже тяжёлые цепы.
Самоуверенные доселе татары попытались ускакать и бросили злополучную кобылу: теперь им уже было не до насмешек! Но было поздно. Разъярённые горожане окружили со всех сторон ненавистных врагов и обрушили на их головы всю свою ярость. В мгновение ока от десятка насильников остались лишь растерзанные, окровавленные трупы! Но от пролитой крови страсти не только не улеглись, а наоборот – усилились! Теперь уже разволновался и закипел весь город.
Князь Александр в это время слышал шум и крики. Он выстроил своих воинов во дворе и терпеливо ждал.
Наконец, когда перед его охотничьим теремом собралась большая толпа, и горожане стали кричать, умоляя князя «о заступе», он не выдержал и махнул рукой. Отборные княжеские дружинники буквально вылетели на городские улицы и со всей яростью набросились на отбивавшихся от горожан татарских всадников, так и не сумевших собраться в один отряд.
В короткий срок князь Александр перебил все разрозненные вражеские группы, а затем поскакал к отцовскому терему. Здесь, в центре города, произошло ожесточённое сражение. Небольшое татарское войско отчаянно отбивалось от наседавших со всех сторон русских. С утра до самого вечера продолжалась «злая сеча» пока, наконец, тверичи не одолели врагов. Сам Чолхан с кучкой уцелевших татар бросился в княжеский терем и там «затворился», рассчитывая на благоразумие князя Александра. Но последний настолько разгневался, что совсем потерял голову и забыл, что Чолхан – ордынский посол. Великий тверской князь приказал безжалостно поджечь отцовский терем. И все знатные татары со своими лучшими воинами погибли в пламени.
Тем временем горожане продолжали свою кровавую расправу. От их рук теперь пали не только татарские воины, но даже все мусульмане-купцы, ничем не провинившиеся перед озлобленными тверичами! Одни из них погибли «от калёного железа», другие были утоплены в Волге или даже сожжены на кострах. Лишь жалкая кучка татар, оставшаяся от большого посольства, сбежала на лучших конях в Москву, а оттуда – в Орду.
Гибель Чолхана потрясла ордынского повелителя. – Не зря Чолхан говорил мне о лжи и коварстве коназа Алэсандэ! – ежедневно повторял хан Узбек в присутствии своих придворных. – Его надо жестоко покарать!
Для разгрома тверского князя Александра Узбек-хан выделил пятерых своих темников: Джочи-Хасара, Тэмур-Хадана, Сагана, Нагачу и Ахмуда. Все они были ещё молоды, знали и уважали погибшего Чолхана и всегда отличались большой жестокостью по отношению к мирному населению подвергавшихся нашествию стран.
– Веди моих людей, Иванэ! – сказал хан московскому князю. – И смотри: никого не щади по дороге, чтобы все люди Тферы на долгие годы запомнили нашу суровую кару!
А рязанского князя Ивана Ярославовича, отказавшегося идти на Тверь, ордынский хан повелел казнить, чтобы «прочим урусам было неповадно». Обезглавленное тело мужественного князя хан Узбек отправил в телеге в Переяславль-Рязанский.
Князь Иван Даниилович мысленно смаковал предстоявшую расправу. Однако вот уже полдня как он с татарами вторгся в тверской удел, но на пути им встречались лишь опустевшие деревни и сёла. Заранее предупреждённые о вражеском вторжении тверичи разбежались, кто куда мог: одни ушли на Смоленщину, другие – в Литву, Новгородчину и даже на юг, в Брянск. Были и такие, что спрятались в глухих окрестных лесах и надеялись там отсидеться. У тех людей имелись в лесу небольшие избы-сторожки с запасами продовольствия и воды.
Разъярённые татары сжигали на своём пути всё: даже опустевшие деревни и одинокие избы! – Скоро будет Тверь, – заверял татар Иван Калита, – а там вам достанется богатая добыча!
Но вот, наконец, огромное, полусоттысячное войско подошло к Твери.
– Отпирайте ворота! – крикнули посланные к городским стенам московские воины. – И просите на коленях царской милости!
К удивлению татар, ворота Твери немедленно распахнулись, и навстречу степному воинству вышли тверские священники, возглавляемые самим епископом Варсунофием.
Перед ними шли церковные служки, нёсшие на подносах слитки серебра, драгоценности и меха.
Князь Иван Даниилович вместе с татарскими полководцами, дав знак воинам разбить близ города лагерь, быстро поскакали к городским воротам.
– Здравствуй, святой отец! – сказал Иван Калита, слезая с коня. – Благослови же меня за мою правду!
– Господь да благословит тебя! – сказал тверской епископ, крестя обнажённую голову московского князя. – Неужели это ты привёл сюда татар на наши головы, сын мой Иван? За что нам такое наказание?
Татарские мурзы хмуро, раздражённо смотрели сверху со своих коней на стоявших перед ними попов.
– Вот тебе и войско Тферы! – возмутился Тэмур-Ходан. – Неужели здесь остались одни попы?
– Это не я привёл сюда татар, святой отец, – пробормотал Иван Калита, – но сам царь Узбек послал на ваши головы эту кару! Вы сами виноваты в жестоком злодеянии! Разве не ваши люди, ведомые непутёвым Александром, натворили столько бед?
– Сам Щелкан и его люди виноваты в случившемся, – грустно сказал тверской епископ. – Они просто разъярили наш несчастный народ! У тверичей не осталось другого выхода, как только устроить погром!
– Что же говорит этот безумный поп? – спросил в нетерпении мурза Нагачу. – Не хочет признавать свою вину?
– Хочет, хочет, – кивнул головой Иван Даниилович. – Он говорит, что они раскаиваются в содеянном и живут в горе, ожидая наказания…
– Так уж раскаиваются! – усмехнулся Джочи-Хасар. – За такое зло следует платить кровью и полновесным серебром!
– За такое зло нужен богатый выкуп! – сказал князь Иван, ощупывая глазами лежавшие на блюдах богатства. – Сколько здесь серебра?
– Больше двух тысяч рублей! – мрачно ответил отец Варсунофий, бросив взгляд на серебряные слитки. – Это всё наше богатство, нажитое за сотню лет!
Князь Иван перевёл сказанные владыкой слова на татарский.
– Это хорошо! – буркнул мурза Саган. – Укладывайте на арбы всё имущество и серебро! Но этого недостаточно! Где ваш бестолковый коназ Алэсандэ и его братья?
– Наш князь ушёл далеко, славные воины, – отвечал седовласый епископ. – В городе нет ни бояр, ни купцов, ни простолюдинов! Остались только мы, люди святой церкви и наши слуги… Мы не виновны в той страшной беде!
– Все ушли? – разочарованно пробормотал мурза Ахмуд. – Значит, мы останемся без пленников?
– Не останетесь, – заверил его Иван Калита. – В тверской земле ещё немало городов и сёл!
– Ну, что ж, – вздохнул Джочи-Хасар. – Пусть эти жалкие попы идут в свои церкви, а мы без жалости подожжём этот мерзкий город… – И как только епископ со своими людьми удалились, татары быстро промчались по городу, выпуская на деревянные постройки огненные стрелы.
Полчища степных завоевателей уходили, оставляя за собой тучи дыма, валившего из горевшего города. Как всегда пострадали простолюдины: от их деревянных изб и сараев вскоре не осталось даже углей! Лишь каменные церкви да хоромы тверской знати хоть и покрылись копотью, но уцелели.
Татары шли дальше, также не встречая никакого сопротивления и вскоре достигли Кашина, где к ним присоединился суздальский князь Александр Васильевич со своим войском. 
Кашин, как и Тверь, был почти пуст, и навстречу татарам вышли одни старики, пытавшиеся уговорить врагов не жечь их город. – Возьмите наше серебро да имущество! – умоляли они, стоя у городских ворот на коленях. – Здесь нет ни князя, ни воинов!
Однако татары, прихватив кашинские дары, подожгли город и снова пошли дальше, окутанные густым синим дымом.
– Этот Александр сбежал в Новгород! – объяснял татарам Иван Калита. – И таким образом сделал новгородцев своими соучастниками!
– Тогда пошли до Новэгэрэ-бузурга! – решил мурза Джочи-Хасар. – Так мы ещё сильней покараем наших врагов! – И татарское войско вторглось в Новоторжскую волость! Вот здесь врагам повезло. Жители Новгородчины не были готовы к их разорительному набегу и жестоко пострадали. Огнём и мечом прошлись татары по сёлам и весям новгородской окраины и, заняв Торжок, остановились там на отдых, отягощённые захваченным добром и длинными вереницами пленников.
– Нам надо подождать здесь людей из Великого Новгорода! – посоветовал Иван Калита татарским мурзам. – Новгородцы не имеют серьёзной вины перед нами, но от них можно получить немало серебра!
Действительно, не прошло и недели, как в Торжок прибыли новгородские бояре с длинным обозом, составленным из телег, полных добра.
– Мы просим тебя, славный князь Иван, защитить нас от жестоких ордынцев, – сказал, кланяясь московскому князю, глава новгородской делегации, седобородый боярин Твердило, вошедший в теремную светлицу с толпой длиннобородых, одетых в богатые медвежьи шубы бояр. –  Ни князь Александр, ни его братья не были приняты в наш великий город! Сам Александр бежал в Псков, а его братья – в Ладогу!
– Тогда хорошо, боярин, – улыбнулся Иван Калита, сидевший на скамье рядом с пятью татарскими темниками и суздальским князем за большим пиршественным столом, уставленным яствами. – Сколько вы привезли серебра?
– Две тысячи рублей серебра и десять возов лучших мехов, – ответил, льстиво улыбаясь, новгородец. Остальные бояре стояли и с видимой приветливостью глядели на врагов. – Пощади нас, Иван Данилыч, разве мы не уважали славную Москву и не дружили с твоим покойным братом?
– Уважали, – усмехнулся князь Иван. – Поэтому я буду просить у знатных татар, царских друзей, особой к вам милости. Пощадите, славные воины, этих бестолковых новгородцев! – обратился он к ордынским темникам по-татарски. – Они привезли богатый выкуп!
– Сколько? – зевнул мурза Ахмуд.
Иван Московский ответил.
– Ну, тогда пусть себе идут с миром и покоем, – кивнул головой Джочи-Хасар. – Они невиновны перед нашим государем! Разве не так, мои славные кунаки?
– Так! – ответили почти в один голос татарские полководцы. – Пусть спокойно уходят домой эти покорные люди!
– Ну, тогда пора и нам, Иванэ, – сказал темник Тэмур-Хадан, как только новгородские посланники удалились. – Будем собираться назад, в наш славный Сарай!
– Неужели вам хватило богатств и пленников? – вскинул брови Иван Калита. – А если пойдёте другой дорогой?
– Какой же? – усмехнулся мурза Саган. – Неужели есть дорога лучше замёрзшей Итили?
– Ну, дорога не такая хорошая, – нахмурился князь Иван, – однако достаточно удобная и добычливая! Пусть она идёт через леса и широкие поля, но там совсем нетронутые места…
– Так где же, многословный урус? – поднял голову Нагачу. – И почему ты раньше не говорил нам об этом?
– Этот путь лежит в стороне от Твери, – промолвил князь Иван. – И надо было сначала покарать дерзких тверичей… Там есть один такой город Брянск, где сидит беспокойный князь Дмитрий! Здесь вы сможете добыть много серебра, мехов и пленников!
– Так ведь этот Дэмитрэ из Брэнэ нынче уважаем славным государем?! – воскликнул с удивлением Джочи-Хосар. – За что же его разорять?
– Да искать на свою голову ханский гнев! – поддержал товарища мурза Ахмуд.
– Государь ничего не узнает о вашем набеге! – пытался переубедить их московский князь. – Вы сожжёте его город, разграбите удел и со славой вернётесь в свои широкие степи!
– Нам этого не надо! – решительно сказал Тэмур-Ходан и обменялся многозначительными взглядами со своими товарищами. – Наш набег может плохо кончиться! Мы хорошо знаем силу коназа Дэмитрэ и слышали о прочности городских стен этого лесного Брэнэ! Зачем нам губить понапрасну своих людей и терять добытые только что богатства? И ещё гневать нашего хана! Так что не мути воду, Иванэ, и не вмешивай нас в свои тёмные дела! Наши славные мурзы – не дурачки урусы! Они не будут плясать под твою дудку!


Г   Л   А   В   А   11
             
Н Е П Р Е Д В И Д Е Н Н Ы Е   З А Б О Т Ы

– Зачем ты околдовала моего славного князя?! – кричала разгневанная Беляна на красавицу Улиту, сидевшую на скамье в княжеской светлице. – Он любит только тебя одну!
– Это не так, Беляночка, – возразила своим тихим нежным голосом соперница. – В эту ночь князь-батюшка не спал со мной, а ходил к своей супруге! За что ты на меня злишься? Ты сама – красивая и богато одарённая телом девица! И князь-батюшка любит тебя больше, чем меня! Я же не кричу и не обижаю тебя!
– Неужели у княгини? – успокоилась Беляна. – А почему ты говоришь, будто я не имею права кричать? – Она вновь стала приходить в гнев. – Я познавала нашего князя не на дорожном возу, как последняя ****ь, а по древнему закону и поэтому имею на него больше прав!
– Ты ошибаешься, Беляночка! – покачала головой длинноногая девушка. Она превосходила своим ростом Улиту и поэтому не хотела вставать со скамьи, чтобы не злить соперницу. – Только княгиня-матушка имеет права на пресветлого князя! А мы должны лишь ублажать нашего князя и дарить ему радость!
– Какие бесстыдные слова! – возмутилась Беляна. – Только ублажать, а не любить! Вот ты и ублажаешь моего господина и не знаешь совести! Нет сомнения, что ты принимаешь его и в рот, и в зад! Потому ты и люба ему за эти позорные дела!
– Что ты говоришь, опомнись! – рассердилась Улита. – Может ты сама принимаешь славного господина во все дырки? И почему ты меня в этом обвиняешь?!
– Ах, ты ещё спорить?! – взвизгнула Беляна, побагровев от злости. – Ах, ты, ****ь! И здоровенная корова!
– Сама ты корова! – резко ответила Улита. – Ишь, нажрала задницу и теперь водишь ею перед князем! Я чувствую, что твой зад не только служит нужному делу, но и закоснел от непотребства! Молчала бы лучше, если сама пребываешь в таком позоре!
– Ах ты, сука! – заорала Беляна, подбежав к сопернице и с размаху ударив её ладонью по лицу. – Накося же, получай!
Звук звонкой пощёчины отозвался по всей светлице.
– Ах, так! – вскипела Улита и, подскочив, с силой толкнула обидчицу.
– Ох, убивают! – заорала та, падая и ударяясь головой об пол.
– Тебе ещё мало, ****ища! – завизжала Улита и, подбежав к лежавшей на полу девушке, с силой ткнула её носком ноги в бок. Мягкая татарская туфля уменьшила силу удара, но, видимо, не совсем.
– Ах, ты ещё и драться! – Беляна быстро подпрыгнула, хватаясь руками за рёбра Улиты. – Тогда получай! – И она, вцепившись своими острыми ногтями в щёки соперницы, стала нещадно царапать их.
– Убью до смерти! – крикнула разгневанная Улита, пытаясь оторвать от своего лица безжалостные ладони обидчицы и делая ей подножку.
– Ох! Ах! – взвыла Беляна, снова падая и выпуская окровавленное, расцарапанное лицо своей соперницы. Улита, тоже не устояв на ногах, упала прямо на неё.
– Караул! – орала Беляна, ударившись своей прекрасной головкой о половицы. – До смерти убили! Спасите! – Она, обхватив соперницу руками, пыталась ударить её ногой, но, крепко ею схваченная, никак не могла вырваться.
– Убью, песья кровь! – бормотала Улита, прилагая все усилия, чтобы освободить из-под спины обидчицы руку, но ничего не получалось. – Тогда на вот тебе! – буркнула она и впилась своими острыми, белоснежными зубками в ухо соперницы.
– Спасите! – закричала от боли и страха Беляна так, что, казалось, зазвенели греческие оконные стёкла. – Убивают! Выручайте, люди добрые!
В это время распахнулась дверь, и в светлицу вбежали княжеский слуга Бенко и огнищанин Чурила Милкович. Здоровенный русобородый Бенко стремительно подскочил к сцепившимся, как казалось, в смертельном объятии, красавицам и легко, как пушинку, поднял их над полом. – Отпустите руки! – крикнул он, отрывая от соперницы Беляну и ставя девушек на пол.
– Вот тебе, бесстыжая сука! – завопила,  освободившись, вся багровая, словно измятая, Беляна и, воспользовавшись тем, что Улита ещё пребывала в руках княжеского слуги, с силой ударила её по лицу кулаком.
– Ах, так! – взвыла Улита, пытаясь выскочить из объятий крепкого молодого мужика. – Получай же! – И она, резко выбросив вперёд ногу, ударила обидчицу в живот.
– Ох, до смерти убила! – завопила Беляна и попыталась нанести ответный удар. Но княжеский огнищанин Чурила, опомнившись, цепко схватил её.
– Благодари этого славного старика! – прошипела с пеной на губах Беляна. – А то бы  я дала тебе и до крови расковыряла бы  твою мерзкую дебрю!
В это время в княжескую светлицу вбежал постельничий князя, черноволосый и длиннобородый Спех. Увидев окровавленные лица девушек, удерживаемых цепкими руками княжеских людей и услышав их взаимную ругань, он, встав между ними, громко сказал: – А ну-ка, уймитесь! И прекратите свои бестолковые вопли! А то расскажу нашему князю всё, без утайки!
Крики немедленно прекратились.
– Отпусти меня, Чурила Милкович, – сказала как-то сразу сникшая и успокоившаяся Беляна. – Я больше не буду драться с этой козюлей!
– Иди, Беляна Мордатовна, и сядь на скамью! – буркнул княжеский огнищанин. – Но чтобы больше не шумела!
– Слушаюсь, батюшка, – кивнула головой Беляна и, пройдя вперёд, уселась на предложенную скамью.
– А ты, Улита Претишна, садись туда, в другой угол, – сказал Бенко, показывая рукой на скамью, располагавшуюся напротив княжеского кресла. – И тоже успокойся! Не думай, что если ты – княжеская зазноба – я буду на тебя молиться! Так надеру тебе задницу своим арапником, что надолго запомнишь!
– Сажусь, сажусь, Бенко Русанич, – пробормотала исцарапанная, с всклокоченными волосами красавица, направляясь в указанное место.
– Я говорил нашему пресветлому князю, – промолвил Бенко, глядя на огнищанина Чурилу, – чтобы он не держал двух ключниц… Но мой господин меня не послушал! И вот дело едва не дошло до смертоубийства! Совсем одурели жёнки!
– Ну, так не говори, Бенко, – возразил огнищанин. – Эти жёнки только подрались! Такое между ними бывает, если не поделят славного мужа! Однако это дело серьёзное! Вон как испортили себе лица! Наш пресветлый князь будет разгневан и накажет нас, своих верных людей! Мы же не предотвратили эту драку?
– Если бы только лица! – буркнул озадаченный Спех. – А если и тела свои испортили? Лица, если надо, можно и мешком прикрыть!
– Какой ты бесстыжий, Спех Быславич! – сказала, вытирая слёзы, Беляна. – Тут такая боль от горьких слёз! Теперь все щёки зудят! А ты потешаешься!
– С чего мне потешаешься! – возмутился Бенко. – Признавайтесь, неужели повредили свои тела и тайные места?! И нечего злиться: князь-батюшка только пожурит вас и вскоре помилует, а мы можем потерять свою работу! И придётся уходить из тёплого терема, куда глаза глядят!
– Но вы же не виноваты! – сказала пришедшая в себя Улита. – Эту драку учинила бессовестная Беляна! Я ей скоро покажу, где раки зимуют!
– Этого не надо! – рассердился огнищанин Чурила. – Лучше бы ты молчала, Улита, и не тревожила теремный покой. А если не послушаешь меня, я доложу обо всём князю!
– Не говори князю, батюшка! – взмолилась встревоженная Беляна. – Я больше не трону эту ****ь и коровищу!
– Не говори, Чурила Милкович! – заныла Улита. – Я больше не стану задевать эту бесстыжую суку и отвечать на её злую ругань!
– Что вы скажете, Бенко и Спех, – огнищанин посмотрел на молодых княжеских слуг, – неужели следует хранить молчание?
– Даже не знаю, – развёл руки Бенко. – Наш праведный князь скоро увидит их лица и натянет мой глаз на задницу!
– Да ещё покарает нас за их дебри! – поддакнул мрачный Спех. – Но пусть эти нескромные девицы идут в свои светлицы и хоть немного оботрут свои лица. Может хоть как-то спрячут весь стыд и убожество…
– Ладно, идите, девицы, к себе и навсегда забудьте свои ссоры! – кивнул головой Чурила Милкович. – Если наш славный князь узнает о вашей распре, тогда не миновать беды! А мы тут подумаем о вашем деле и что-нибудь решим, дабы никто ничего не знал о таком позоре!
– Ну, что же нам теперь делать? – спросил огнищанина растерянный Бенко, как только красавицы удалились. – Неужели нам удастся скрыть это безобразие?
– Придётся просить владыку, – пробормотал седоволосый Чурила, – без него нам не обойтись!
– Да что ты, батюшка! – испугался постельничий Спех. – Если князь узнает о случившемся от владыки, мы совсем пропали!
– Неужели ты не понимаешь, Спех, – покачал головой огнищанин, – что если наш князь-батюшка узнает об этой драке, нам не поздоровится? Думаешь, они успокоятся и исполнят свои обещания? Где вы видели спокойных жёнок, если с ними рядом соперницы? Эта вражда теперь надолго…А нам – беспокойство от этого каждый день! Вот придёт сюда владыка, сразу же после обедни, для  беседы с князем, мы ему и поведаем о нашей беде…
– Тогда подождём обедни, – пробормотал Бенко. – Ты прав, Чурила Милкович!
– Я вижу твою мудрость, батюшка! – согласился с этим и Спех. – Пусть же так и будет…
Князь Дмитрий Романович в это время пребывал у княгини Ксении. О произошедшем в его охотничьем тереме он не мог даже подумать! Минувшую ночь он провёл в объятиях супруги и был ею очень доволен. Княгиня с радостью приняла своего мужа и ни словом не упрекнула его. Наоборот, она была ласкова и щедра на хвалебные слова. Нетребовательная красавица была особенно благодарна мужу за свою вторую дочь, родившуюся два года назад и, вопреки страхам княгини, выжившую, окрепшую, ставшую ей душевным утешением. Девочка, названная при крещении Феодосией, родилась весёлой и ласковой и совсем не доставляла хлопот кормилице да многочисленным «мамкам», приставленным к ней.
Первая, старшая дочь княгини, Елена, достигла уже одиннадцати лет и обещала стать настоящей красавицей. Чувствуя свою прелесть и обаяние, девочка становилась капризной и, порой, раздражала мать. А вот маленькая Феодосия, буквально на глазах расцветавшая, как благородная византийская роза, обещала быть совсем другой.
Княгиня иногда сравнивала своих обеих дочерей и в каждой из них находила для себя радость. – Они пошли в своего красивого батюшку, – рассуждала она про себя, умаляя свою небесную красоту. – Значит, будут знатными княгинями!
В этот же день князь надолго задержался в покоях своей жены и даже не пошёл на утреннюю молитву. – Я всей душой люблю свою супругу! – думал он, глядя за утренней трапезой на прекрасное лицо княгини. – У неё нет соперниц… А мои зазнобы – это только телесное утешение…
В покоях княгини он отдыхал душой, любил с ней и побеседовать: его супруга Ксения была довольно грамотной и начитанной женщиной. Она не только читала полюбившиеся ей свитки о жизни святых и Божьих угодников, но также греческие книги по истории древних царств и даже сборники «предивных книжиц о необычайных деяниях Девгения».
Князю было приятно разговаривать со своей супругой и советоваться с ней по разным делам, включая хозяйственные.
Вот и на этот раз он обсуждал с ней расходы на строительство нового моста.
– Наш Чёрный мост слишком быстро обветшал, – сокрушался князь, сидя рядом с княгиней в её светлице на мягком диванчике. – Мы в прошлый раз потратили столько серебра, и я не знаю, что теперь делать. А вот мост через Десну у Козьего болота уже стоит больше полсотни лет и лишь требует скромной ежегодной починки!
– А чьи люди строили тот мост? – улыбнулась своей нежной прекрасной улыбкой княгиня. – Неужели супостаты?
– Тот добротный мост, – весело сказал князь, понявший мысль своей жены, – построили наши купцы по давнему заказу! Мы тогда здесь не жили! А вот Чёрный мост был сколочен нашими злодеями, сидевшими в темнице… Видно, они совсем не старались, и наши управляющие просто разбазарили выделенное на мост серебро! Умна же ты, матушка!
– Да не умна, мой любимый, а просто догадалась! – кивнула своей прелестной головкой княгиня. – Думаю, что те злодеи, конечно, старались… Куда им было деваться? Но у них не было нужных навыков для такой искусной работы!
В это время в дверь княжеской светлицы постучали.
– Кому тут невтерпёж? – спросила княгиня, глядя с тревогой на мужа. – Неужели какая беда?
– Войди же! – крикнул князь. – И быстрей!
В светлицу вбежал взволнованный Бенко. – Светлый князь! – крикнул он. – Тебя ждёт владыка! Он уже давно сидит в твоём охотничьем тереме!
– Ах, да, Бенко, – встал, успокоившись, брянский князь, – у меня же встреча с владыкой! А я забыл! Это грех, большой грех!
– Иди же, мой милый супруг, – весело сказала княгиня. – Не следует опаздывать на встречу со своим пастырем!
Князь наклонился к жене, обнял её и поцеловал в обе щеки. – Ну, тогда я пошёл, матушка! – сказал он.
Черниговский епископ Арсений сидел в это время в той самой светлице, где совсем недавно случилась драка, на скамье напротив княжеского кресла и беседовал с княжескими слугами. – Да, дело неприглядное! – сказал он, покачав головой.
– Только не выдавай нас, святой отец, – пробормотал огнищанин Чурила. – И защити от княжеского гнева!
– Ну, если вы сообщили мне всю правду, – грустно молвил епископ, – тогда я не вижу здесь вашей вины и замолвлю за вас слово перед князем… А теперь успокойтесь и идите себе с миром!
…Когда князь Дмитрий вошёл, владыка уже был один и, сжимая рукой толстый пергаментный свиток, размышлял о предстоявшем разговоре.
– Здравствуй, святой отец! – сказал князь и подставил голову под благословение. – Прости, что подвергнул тебя нечаянному ожиданию!
– Господь тебя благословит, сын мой, – ответил высокий священник, крестя княжеское чело. – Садись-ка и мы обсудим важные дела. Скоро ты поедешь в Орду, – молвил он, когда князь уселся в своё кресло, – и тебе нужно знать все последние новости! Я слышал о гневе царя Узбека на Александра Тверского! Ты знаешь об этом?
– Знаю, святой отец, – кивнул головой князь Дмитрий. – Это связано с прошлогодними событиями. Но вот пока неизвестно: дал ли царь тому Ивану Московскому великое суздальское княжение?
– Я слышал от церковных людей, – пробормотал епископ Арсений, – что царь Узбек готов объявить Ивана Данилыча великим суздальским князем… А Тверь отдать брату Александра Константину… Говорят, что эти князья, Иван и Константин, нынче пребывают в Орде… А это значит, что тебе не стоит с ними ссориться! Постарайся же, сын мой, не обижать Ивана Московского и, если надо, лучше будь с ним другом, чем лютым врагом… Разве ты не помнишь его беспокойного брата Юрия? Он принёс нам немало горя!
– Это правда, святой отец, – ответил с грустью князь Дмитрий. – Мне не следует злить этого Ивана и вызывать на свою голову Божий гнев… Но я не пойду на союз с Москвой против других князей!
– Правильно, сын мой, – улыбнулся владыка. – Но если Иван Данилыч будет тебя просить, ты умело, без обиды, откажись от этой западни… Кроме того, старайся не обижать знатных татар, поощряй дружбу между Кручиной Мирковичем и татарским вельможей Субуди! И возьми побольше серебра на подарки татарским князьям и для выкупа пленников… Но уезжай сразу же, как  только получишь царское разрешение!
– Так и сделаю, святой отец, – промолвил брянский князь, склонив почтительно голову.
– Этот год обещает быть суровым, – сказал владыка, подняв голову и пристально вглядевшись в небесно-синие глаза князя. – В Великом Новгороде было землетрясение, а потом на русском севере дули злые ветры! И сгорел город Юрьев, захваченный в далёкие времена крестовыми немцами: видно, из-за грехов тех богохульников! Есть и хорошая новость: к нам едет новый митрополит! Его имя – Феогност. Он уже добрался до Сарая и пребывает у великого царя…
– Опять грек? – вздрогнул брянский князь.
– Да, сын мой! – покачал головой епископ. – Однако не стоит горевать: славный митрополит Максим тоже был греком! Он очень любил русскую землю и возвеличил святую церковь! Это не важно, что он грек… «Нет ни еллина, ни иудея в царствии моём», – говорил  наш великий Спаситель…
– Дай, Господи, – пробормотал князь Дмитрий, – чтобы этот святой грек принёс большую пользу нашей земле и православной церкви… Однако от нас не всё зависит… Нам бы сохранить свои брянские земли в мире и покое!
– Ну, а теперь – о брянских делах! – сказал, как выдохнул, епископ Арсений. – Я хочу поговорить с тобой и посоветоваться, сын мой, о моём верном человеке! О нашем священнике Нафанаиле. Я хочу поставить его настоятелем двух церквей, Покровской и Спасской. На смену покойному настоятелю…
– Значит, решил назначить себе преемника, святой отец? – пробормотал, краснея, Дмитрий Брянский. – Неужели тебе нездоровится?
– Нет, сын мой, – успокоил князя владыка. – Я пока ещё здоров, но всегда важно иметь при себе заместителя! Этот Нафанаил грамотен, набожен и предан нашей церкви! Вот посмотри, как он ведёт эту летопись… И достойно продолжает славные дела мудрого отца Игнатия. Не может быть лучше преемника! Этот человек предан нашему Брянску! Мы давно говорили, что пора получить разрешение от митрополита и сделать наш Брянск епископским городом… Я до сих пор – черниговский владыка – а где этот великий Чернигов? Одни жалкие развалины! Брянск же – другое дело!
– Ты прав, святой отец, – поддакнул брянский князь, – и я не возражаю против твоих слов. Пусть так и будет!
– А теперь, сын мой, – сказал, помрачнев, епископ. – Я расскажу тебе не совсем приятную вещь! Сегодня утром здесь, в этой светлице, подрались твои ключницы! Да так, что твои верные слуги едва их разняли! – И он подробно рассказал всё то, что узнал от огнищанина Чурилы.
– Вот так дела, святой отец, – пробормотал брянский князь, выслушав владыку до конца. – Я не смог бы даже подумать о таком! Какие же они бесстыдницы!
– Я говорил тебе, сын мой, – укоризненно молвил епископ Арсений, – что не следовало изменять своей супруге и заводить этих греховных прелестниц! Господь наказал в своё время за такие грехи славного князя Василия Храброго! Почему же ты не учишься на его ошибках?
– Так получилось, святой отец, – опустил голову князь Дмитрий. – Я полюбил этих девиц за красоту и богатые тела! Не могу оторваться от их прелестей!
– Это тяжкий грех, прелюбодеяние! – буркнул владыка. – И зачем ты назначил двух любовниц в ключницы, да ещё в одном тереме? Вот тебе ещё одна ошибка и второй грех! Разведи их по разным теремам, если хочешь покоя и тишины! А при таком положении ничего хорошего ждать не приходится!
– Я подумаю об этом, святой отец, – вздохнул Дмитрий Романович. – И поищу правильный выход!
– Иди же, сын мой, – сказал, подняв руки, епископ Арсений, – и не забывай моих слов!
…Вечером князь Дмитрий вновь пришёл к своей супруге. Рассердившись на своих ключниц, он не пожелал в этот день видеть их. Однако расставаться со своими, полюбившимися ему красавицами, он не захотел.
– Пусть проведут без меня пару-другую ночей, – решил он, но больше ничего не придумал…
Княгиня, видя, как её супруг томится после жаркого совместного возлежания и всё никак не может уснуть, встревожилась. – Что тебя беспокоит, Дмитрий? – спросила она, обнимая мужа. – Какие думы занимают твою душу?
– Говорить ей о моих зазнобах или нет? – рассуждал про себя князь. – А зачем молчать? Шила в мешке не утаить! – И он рассказал жене о драке своих ключниц.
Княгиня, выслушав мужа, к его великой радости, лишь весело рассмеялась. – Не надо было скрывать это! – сказала она, поцеловав супруга в губы. – Разве я не знаю о твоих зазнобах? Они хороши собой и умеют тебя ублажать… А мне от этого только душевное спокойствие! Лишь бы ты был жив и здоров – мне больше ничего и не надо! Я же знаю, что ты любишь по-настоящему только меня одну! На свете нет такой жёнки, которая была бы так счастлива, как я от твоей любви! А если тебе нужно ублажать свою плоть другими жёнками, я не против! Я только радуюсь, если тебе хорошо!
– А как мне быть с теми бестолковыми девицами? – спросил, ликуя в душе, князь Дмитрий.
– Тут есть очень простое решение, – прищурилась красавица-княгиня. – Пусть та глупая Беляна идёт ключницей в мой терем, а та смешная Улита – останется ключницей в твоём, охотничьем тереме… А когда тебе понадобится та Беляна, ты позовешь её к себе на ложе…
– Слава тебе, Господи! – вскричал обрадованный брянский князь, целуя и обнимая свою жену. – Как я счастлив иметь такую красивую и мудрую супругу! Не найти на всей Руси подобное бесценное сокровище!


Г   Л   А   В   А   12

Н А   П Р И Ё М Е   У   ХАНА

– Якши, Иванэ! Я доволен твоим походом на Тферы, – сказал хан Узбек, насмешливо глядя вниз на распростёртых у золочёных ступенек его трона русских князей, Ивана Московского и Константина Тверского; несколько поодаль, ближе к сарайским вельможам, лежал ничком новгородский боярин Фёдор Колесница. – Встань же и расскажи о коназе Алэсандэ!
Иван Даниилович приподнялся и встал на колени. – Александр убежал в город Псков и там спрятался, государь, – промолвил он. – И у нас не было возможности вести туда войско! Наши несчастные люди сильно устали и не захотели бросить добытое тверское добро! В ином случае мы бы, без сомнения, покарали того злодея!
– Тогда нужно посылать на этот беспокойный город большое войско! – буркнул хан Узбек. – Мои воины в силе наказать тех злодеев и взять копьём богатые Новэгэрэ и Пэскэ! Хватит, жалеть непокорных урусов! Так, Иванэ?
– Так, государь, – кивнул головой Иван Московский, робко глянув в лицо молодого хана: ордынский повелитель выглядел весёлым и спокойным. – Слава Господу! – подумал князь Иван. – Царь нынче в духе!
– Ну, тогда, если так, – улыбнулся хан Узбек, – я буду готовить новое войско к походу на мятежников! Вы согласны со мной, жалкие урусы?
– Государь! – крикнул вдруг новгородец Фёдор Колесница и, резво подползая к ханскому трону так, что едва не оттолкнул московского князя, остановился у ступеней. – Пощади наш жалкий Новгород и не карай его своим непобедимым мечом! Мы, новгородцы, всегда молимся за тебя и никогда не задерживаем ордынскую дань! За что же такой суровый гнев?!
Хороший татарский язык новгородского посланника понравился Узбек-хану. Усмехнувшись, он, делая вид, что нисколько не разгневан на крик отчаянного новгородца, возразил: – А зачем вы тогда укрываете бесстыжего Алэсандэ? Разве это не зло и не дерзость?
– Мы не в ответе, государь, за псковские дела! – сказал плачущим голосом новгородский боярин. – Этот мятежный город всегда враждовал с нашим славным Новгородом! Мы готовы послать своё войско на этот непокорный Псков, если на то будет твоя воля! Мы подкрепляем нашу к тебе любовь щедрыми подарками!
– Эй, Дзаган! – хлопнул в ладоши хан Узбек. Ханский денежник поспешно выпрыгнул из тёмного дворцового угла, подбежал к ханскому трону и, согнувшись в низком поклоне, встал на колени. – Скажи-ка, Дзаган, – вопросил недовольно хан, – неужели к нам пришли богатые подарки из Новэгэрэ? Вправе ли этот пузатый урус похваляться своей щедростью?
– Их подарки очень щедрые, повелитель! – сказал, льстиво улыбаясь, ханский чиновник. – И в серебре, и в товарах! Но их поминки пришли только сегодня! Я взвесил серебро и оказалось больше, чем всегда! Из Новэгэрэ доставили и красивых жёнок…
– Даже жёнок? – встрепенулся ордынский хан. – Сколько же?
– Трёх, государь, – ответил Дзаган. – Но они велики ростом, светлы волосом и с необычным цветом глаз!
– Удивительно! – развёл руки Узбек-хан. – Что-то я не помню, чтобы урусы присылали в подарок красивых жёнок? Всё больше серебро и разные вещицы… Предивно… Где же вы взяли этих жёнок, пузатый урус?
– Это свеи, государь! – сказал, повеселев, Фёдор Колесница. – Мы слышали, что ты, государь, любишь рослых и сильных жёнок! Поэтому мы привели к тебе этих пленниц, надеясь, что ты не отвергнешь наш скромный дар! Они хороши собой и велики ростом! А зады и груди у них просто прекрасны!
– Неужели это так? – заинтересовался ордынский хан. – Ну, тогда приведи сюда этих девиц, Дзаган. Посмотрим на их красоту: мне не верится, что эти беловолосые и могучие девицы порадуют мою душу!
– Слушаюсь, славный государь! – вытянулся перед троном Дзаган и быстро попятился к выходу, стараясь никого не задеть и не повернуться спиной к хану.
– А скажи мне, Иванэ, – молвил между тем Узбек-хан, обращаясь к московскому князю, – а почему ты не защитил передо мной этих людей из Новэгэрэ? Разве эти богатые урусы не уважают тебя и не платят тебе жалование?
Новгородский боярин с ненавистью посмотрел на московского князя, но промолчал.
– Зачем я буду говорить тебе всякие глупости, государь? – ответил, стараясь улыбаться, Иван Даниилович. – Это твоё право – казнить или миловать! Но не мне тебя поучать! Это правда, что новгородцы платят мне доброе жалование, но всё это серебро я отвожу, государь, в твою казну! И покорно несу воинскую службу, защищая от врагов Великий Новгород! Разве не так, Фёдор?         
– Так, славный князь! – буркнул новгородский посланник. – Однако ты имеешь за это не только наше уважение, но любой нужный товар! Пусть ты отвозишь всё добро могучему государю, но за это он добр к тебе и ласков! А где же твоя забота к нам?
– Будет и забота, – покраснел от досады московский князь, – когда государь пожалует меня и спросит о вашей земле!
– Но ведь государь спрашивал тебя обо всех делах? – возразил настойчивый новгородец. – Но ты всё ходишь вокруг да около!
Узбек-хан с усмешкой слушал, как русские пререкались между собой по-татарски, и скептически качал головой.
– Нет между вами справедливости, – пробормотал он, – и я вижу, что никогда не будет!
В это время раздался сильный шум – визг, пронзительные женские крики – и в приёмную залу ордынского хана ворвались здоровенные татарские воины, с трудом волочившие трёх рослых белоголовых девиц, которые упирались изо всех сил, пытаясь кусаться, драться и даже плеваться на своих конвоиров.
– Ну-ка, замолчите! – крикнул на них новгородский боярин и что-то добавил на неизвестном для ханских вельмож языке. Сильные женщины сразу же успокоились, перестали сопротивляться, кричать и позволили ханским воинам беспрепятственно довести их до трона.
– Что ты сказал им, хитроумный урус? – спросил Узбек-хан, сгорая от любопытства. – Почему они замолчали?
– Да ничего хитроумного, государь, я не говорил, – ответил новгородец. – Я им только поведал на свейском языке, что они пребывают в твоём дворце, государь, и что ты для них – великий конунг! И не просто конунг, а конунг среди всех конунгов! Я ещё прибавил, что если они будут послушны, их жизнь станет лёгкой и приятной, а если будут противиться, то мы их тут, всей толпой, без жалости познаем!
– Ха-ха-ха! – затрясся, глядя перед собой, ордынский хан. – Ох, уж потешил ты меня, новэгэрэ-урус! Я давно так не смеялся!
Вслед за ханом засмеялись и его приближённые. Захихикали также русские князья: Иван Даниилович, стоя на коленях, и Константин Михайлович, лёжа на полу.
– Вставай и ты, глупый Костэнэ! – сказал в промежутке между приступами смеха, Узбек-хан. – И сядь по нашему обычаю рядом с этим глумным Иванэ! Этот урус из Новэгэрэ куда как умней его и приятней голосом! И знает наш язык так, как надо! Учитесь у него, Иванэ и ты, жалкий Костэ! Уже не первый год сюда приезжаете, а слушать вас невозможно без смеха! – И он снова захохотал, поддержанный подданными.
Шведские пленницы молча стояли и с гневом смотрели прямо в лицо молодого хана. Иногда они что-то между собой говорили, отнеся веселье окружавших их людей на свой счёт. Ордынский хан всё смеялся и почти не замечал беловолосых красавиц. А девушки были, в самом деле, необыкновенные: они превосходили ростом даже своих крепких мускулистых конвоиров. Молодой хан Узбек, отличавшийся достаточно высоким ростом, был не намного выше шведок. Все девушки, несмотря на белизну волос, тем не менее, отличались друг от друга оттенками белого цвета. Волосы у одной из них отливали золотом, у другой – голубизной, а у третьей – были с рыжеватым оттенком. Глаза же у всех имели сходство – были пронзительно-серые. Все три девушки отличались стройностью и богатством форм: несмотря на нелепые восточные халаты, наброшенные на них ханским казначеем, их выпуклые груди и плоские животы хорошо выделялись через пёстрые ткани. И хотя красавицы подчинились окрику новгородского боярина, они вовсе не являли собой полную покорность. Было хорошо видно, как они гневались, слыша смех окружающих. Наконец, одна из девушек, не выдержав оскорблявшего её шума, подняла вверх руку и что-то громко сказала.
Ордынский хан услышал незнакомые звуки и пристально посмотрел на своих новых рабынь. Но раз взглянув, он уже не мог от них оторваться! – Хороши девицы! – подумал хан и даже на мгновение оцепенел от радости. – Скоро я их познаю!
Как только ордынский повелитель перестал смеяться, успокоились и его подданные. В приёмной сарайского дворца установилась полная тишина. Ханские вельможи, приподнявшись на своих подушках, с интересом разглядывали диковинных девушек.
– Скажи-ка, пузатый урус, – произнёс, придя в себя, хан Узбек, – как твоё имя?
– Фёдор, государь! – быстро ответил тот.
– Я доволен, Фэдэрэ, этим неожиданным подарком! – кивнул головой ордынский хан, всё ещё глядя на белокурых красавиц. – И освобождаю твой город от наказания! Спокойно живите и почаще привозите нам добрые поминки!
– Мы, государь, отдаём все наши подарки и «выход» московскому князю Ивану! – возразил новгородец.
– А Иванэ не утаивает ваши богатства? Всё ли он привозит, как надо? – нахмурился хан Узбек.
– Всё, государь! – пробормотал новгородец.
– Ну, тогда пусть всё будет по-старому, – сказал Узбек-хан. – Я назначил этого Иванэ большим коназом Суждалэ. Он будет отвозить в Сарай вашу общую дань! Ну, да ладно об этом. Скажи-ка мне, Фэдэрэ, а все эти красавицы – ещё девицы? Ваши люди не обесчестили их по дороге? Говори мне только правду!
– Никто не осмелился, государь, познавать этих жёнок! – поднял руку новгородец. – Но здесь только две девицы, одна же – бывшая жена свейского воеводы, убитого в сражении! Но она ещё молода и вполне сгодится на ложе!
– Кто из них не девица? – нахмурился хан Узбек. – Это плохо, Фэдэрэ!
– А вот эта, – новгородец поднялся с корточек и подошёл к стоявшей посредине красотке, – Хельга!
Молодая женщина вздрогнула и сердито глянула на боярина Фёдора. – Не злись! – усмехнулся тот и что-то сказал ей по-шведски. Та вспыхнула и тяжело задышала.
– Не печалься, государь! – весело молвил новгородец. – Пусть эта жёнка не девица, но от этого она не станет хуже… А привёз её потому, что она – самая красивая из всех свейских жёнок: и лицом и телом!
– Мы видели жёнок красивей, – покачал головой ордынский хан. – Зачем хвастаешь?
– Я не хвастаю, великий государь, – ответил Фёдор. – Вот сам посмотри! – И он резко рванул на себя пёстрый халат, в котором стояла шведка, обнажив перед всеми прекрасное белоснежное тело. – Видишь, государь, какие тугие груди и какой прелестный живот! Да посмотри на дебрю! – новгородец опять что-то сказал девушке, и та быстро раздвинула свои широкие бёдра, обнажив перед всеми своё сокровенное место.
– Ох, – застонал, схватившись за грудь, хан Узбек, – в самом деле, я ещё никогда не видел такой прелести!
– Государь! – вскричал подскочивший с подушек имам Ахмат. – Это же бесстыдство! Зачем выставлять напоказ этот греховный позор? Прикажи не чернить нашу праведную веру!
– Закрой же, Фэдэрэ, эту жёнку, как надо!  – прохрипел, волнуясь, молодой хан. – У нас не принято так делать!
Покорный новгородец выполнил приказ хана и набросил на красавицу прежнее одеяние.
– Немедленно отведите этих жёнок в мои покои! – распорядился хан, обращаясь к сопровождавшим пленниц воинам. – И смотрите, чтобы с голов этих прелестниц не упало ни одного волоса!
На этот раз прекрасные пленницы вышли из приёмной залы без шума и сопротивления.
– Ну, уж угодил ты мне, Фэдэрэ, – промолвил хан Узбек, провожая взглядом уходивших красавиц. – Проси, чего хочешь!
– Я просил тебя, государь, пощадить наш жалкий Новгород, – жалобно заныл боярин Фёдор, – и ты обещал не гневаться на нас...
– Всё это не то, – отмахнулся ордынский повелитель. – Чего ты ещё желаешь?
– Ну, тогда одари, государь, Ивана Данилыча ласковым словом, – поднял голову новгородец, – а несчастному Константину подари во владение ту жалкую Тверь!
– Хорошо! – кивнул головой хан Узбек. – Я дарую тебе, Иванэ, мою великую милость… А Костэнэ – отдаю Тферы! Пусть владеет!
– Благодарю тебя, славный государь! – вскричал, ликуя, князь Константин. – Многих тебе лет и могучего здоровья!
– Смотри же, чтобы вовремя и полностью сдавал свой «выход»! – сдвинул брови ордынский повелитель. – И без утайки!
– Не сомневайся, премудрый государь! – простонал тверской князь, лишаясь от радости дара речи. – Всё так и будет!
– А тебя, Иванэ, я награждаю своим заданием, – хан пристально уставился на московского князя. – Ты пойдёшь на тот мятежный Пэскэ и возьмёшь в плен бесстыжего Алэсандэ! И привезёшь этого нечестивого смутьяна сюда в Сарай! Понял, Иванэ?
– Понял, государь-батюшка, – пробормотал багровый от досады московский князь. – Но ты дашь мне своё войско?
– А зачем тебе мои воины? – улыбнулся Узбек-хан. – Разве ты не слышал слова этого Фэдэрэ? Ты получишь нужных воинов от Новэгэрэ и прибавишь к ним своих людей. Ну, а если ничего не добьёшься, тогда приедешь ко мне за помощью… А заодно доставишь ещё серебра…
– А можно мне, государь, взять с собой на Псков других князей? – неожиданно спросил Иван Калита.
– Каких именно? – нахмурился хан Узбек.
– Да вот неплохо бы привлечь Дмитрия Брянского, – сказал, подняв голову, московский князь.
– Зачем Дэмитрэ? – сердито буркнул ордынский повелитель. – Я не хочу беспокоить преданного мне сына Ромэнэ! Довольствуйся своими коназами от земли Суждалэ, а моего Дэмитрэ не трогай!


Г   Л   А   В   А   13

М О С К О В С К И Е   Г О С Т И

Летом 1329 года в Брянск неожиданно прибыли московские послы: седобородый боярин Михаил Терентьевич с архимандритом Спасского монастыря Иоанном и молодым «сыном боярским» Феофаном Бяконтовым.
Князь Дмитрий Брянский, собиравшийся ехать в Орду с «царским выходом», по такому случаю отложил свой отъезд.
Знатные москвичи, как оказалось, побывали в Брянске проездом. Они ехали из Москвы в Киев с особым заданием князя Ивана Данииловича. Там в это время пребывал митрополит «всея Руси» Феогност. Святитель совсем недавно уехал на юг. Не прошло и полугода, как он вместе с московским князем и «прочими князьями» ездил в Новгород и под Псков, где оказал помощь князю Ивану против Александра Тверского.
Как известно, ордынский хан Узбек поручил Ивану Калите пойти с войском на Псков и захватить там Александра Тверского. Татарский хан жаждал расправы над мятежным князем.
Полки Ивана Московского, в стане которого вынуждены были пребывать братья тверского князя Александра – Константин и Василий – да суздальский князь Александр Васильевич, шли на Псков и едва не осадили город. Но благодаря Феогносту, который пригрозил псковичам и князю Александру церковным проклятием, осада не состоялась.
Чтобы не причинить беды Пскову, князь Александр Михайлович покинул город и ушёл в Литву. А князь Иван Калита был вынужден вернуться домой.
Но митрополит Феогност очень обиделся на московского князя за вовлечение его в историю с тверским князем. Получилось, что святитель как бы исполнял волю татарского хана-мусульманина против «истинного христианина» Александра Михайловича!
Грек Феогност, обладавший глубокими знаниями и высокой религиозной культурой, считал себя «святителем всей русской земли», но никак не помощником только одного московского князя. Пусть даже ставшего великим! Ему не льстила перспектива участия в междукняжеских распрях на стороне Москвы. К тому же Москва произвела на митрополита самое неблагоприятное впечатление: это был полностью деревянный и периодически сгоравший дотла городок! – Нет даже каменных церквей! – негодовал он. В конце концов, митрополит, не взлюбивший, в довершение ко всему, великого князя Ивана Данииловича, решил поехать сначала в Киев, а затем и на Волынь, «чтобы подавать благодать не только Москве, но и другим русским землям».
Князь Иван Калита сначала не увидел ничего безотрадного в отъезде высшего священника. Митрополиты и раньше отправлялись в странствия, часто посещали киевские «святые храмы». Однако Феогност, приехав в Киев, остановился там надолго и, казалось, не желал возвращаться в Москву. Потерять митрополита означало потерять влияние на остальные русские земли! А этого князь Иван допустить не мог! Вот почему он назначил своих посланников в Киев и поручил им сделать всё возможное, чтобы оправдаться перед обиженным митрополитом и уговорить его отъехать в Москву. Иван Даниилович не зря отправил в Киев своего самого умного и опытного в делах боярина Михаила Терентьевича. Только он мог добиться успеха в переговорах со святителем. А сопровождавшие старого боярина люди хорошо знали греческий язык, могли свободно на нём разговаривать, что тоже немало значило. Московские посланники везли с собой богатые дары для митрополита и все его годовые доходы в серебряных слитках с митрополичьих поместий, располагавшихся на московской земле.
– Мы решили ехать через брянскую землю, – говорил боярин Михаил князю Дмитрию Романовичу, – чтобы тихо и без опасностей, добраться до славного Киева!
Брянский удел был образцовым княжеством, где царили спокойствие и порядок. Князья сменялись, но правила, установленные ещё Романом Михайловичем Старым, неукоснительно соблюдались.
Княжеские люди следили за безопасностью дорог и безжалостно расправлялись «с ночными татями». Кроме того, по всему уделу были разбросаны небольшие городки и укреплённые поселения, в которых проживали княжеские воеводы с дружинниками, регулярно объезжавшими окрестности их городков: «ради порядка».
Князю Дмитрию Романовичу было лестно слышать высказывания московского боярина о «порядке в брянском уделе», но он был достаточно умён, чтобы понять, что не только по этой причине москвичи оказались в Брянске. Он с подозрительностью внимал словам боярина Михаила Терентьевича и всё время ждал, когда же, наконец, услышит об истинной цели их визита.
Как и следовало ожидать, боярин Михаил, расположившись вместе с двумя другими посланниками на скамье прямо напротив княжеского кресла в думной светлице, старался, прежде всего, выставить дела своего князя Ивана в самом выгодном для того свете. С его слов оказалось, что князь Иван Даниилович вовсе не хотел смерти Александру Тверскому, а…сам был жертвой гнева ордынского хана!
– Тогда царь Узбек послал Ивана Данилыча на Псков, угрожая смертью моему господину, – говорил хитрый московский боярин. – Он сказал, что если наш славный князь не поймает того Александра, то тогда ордынский хан отрубит ему голову!
Получалось, что князь Иван сам способствовал бегству Александра в Литву и, таким образом, был ему спасителем.
Дмитрий Брянский с почтительной улыбкой слушал словоизъявления московского боярина. – Этот боярин честно отрабатывает московский хлеб! – думал он и ждал, когда же хитрый боярин заговорит о союзе с Москвой. Иного Дмитрий Романович и не ожидал. Но Михаил Терентьевич всё говорил и говорил, даже не упоминая союз! И вдруг в самом конце своей речи опытный московский дипломат, как бы невзначай, спросил: – А что, мой господин, разве у тебя есть дочь на выданье?
Это было неожиданно! Князь Дмитрий вздрогнул. – Неужели этот князь Иван решил сосватать мою Алёнушку? – мелькнула у него мгновенная мысль. – И добивается таким хитрым путём военного союза! – Однако вслух он сказал совсем другое: – У меня есть на выданье дочь Елена! А зачем тебе это знать? Разве твой князь Иван не женат? Неужели он потерял свою супругу?
– Нет, – покачал головой Михаил Терентьевич. – Княжеская супруга жива и здорова…
– И сыновьям князя Ивана ещё рано жениться, – усмехнулся князь Дмитрий. – Я слышал, что они – сущие младенцы!
– Да, самые младшие, Иванушка и Андрейка, ещё не достигли нужного возраста, – промолвил знатный москвич. – Но княжичу Симеону уже тринадцать!
– Неужели ты решил сосватать мою дочь для этого Симеона? – насупился князь Дмитрий. Перспектива быть родственником московского князя его не устраивала.
– Не для Симеона, княже, – склонил голову боярин Михаил, – но для родственника моего князя Ивана – молодого Василия Кашинского!
– А почему этот Василий не пожаловал сюда сам? – пробормотал удивлённый брянский князь. – И с каких это пор московский князь стал беспокоиться за сына покойного князя-мученика Михаила Тверского?
– Но ведь у того молодого Василия нет теперь батюшки! – буркнул московский боярин. – И некому просить за него! Старший брат Александр – в бегах. А вот Константин, следующий по старшинству брат Василия, обратился к Ивану Данилычу с просьбой: оказать ему помощь в сватовстве кашинского князя!
– Я видел этого Василия Кашинского в Сарае! – кивнул головой брянский князь. – Он был ещё совсем молод! Но лицом красив… Однако и моя дочь хороша собой и вполне созрела – ей четырнадцать… Она подойдёт тому Василию… Но вот понравится ли ей этот жених? Моя красавица-дочь очень строптива! Будет ли её нрав по душе молодому князю?
– А я могу её увидеть, – пробормотал Михаил Терентьевич: когда надо, он умел делать скромный вид, – чтобы убедиться в красоте девицы? Василий слышал, что она хороша собой, но сам её не видел… И доверил мне эти смотрины!
– Ну, что ж, – вздохнул князь Дмитрий и, хлопнув в ладоши, поднялся со своего кресла. – Эй, Бенко! – крикнул он. В светлицу вбежал здоровенный бородатый слуга. – Сходи-ка, Бенко, в терем княгини и позови её сюда вместе с дочерью Алёной. И пусть не тревожится: это только смотрины!
Князь продолжил беседу с московским гостем, искоса поглядывая на своих бояр, угадывая по лицам своих верных людей их оценку разговора.
Княгиня пришла довольно скоро. Неожиданно, без стука, отворилась дверь, и в светлицу проследовала прекрасная, одетая в белоснежную византийскую тунику женщина, единственным украшением которой было дорогое, сверкавшее множеством разноцветных искорок, ожерелье, свисавшее с её нежной лебединой шеи. Она вела с собой, держа под руку, исключительно красивую, белокурую и голубоглазую, с правильными чертами лица девочку.
– Господи! – воскликнул, разинув рот, московский боярин и подскочил со своей скамьи. Все остальные москвичи закряхтели и заохали. – Какая небесная красота! Девица не только похожа на свою матушку, но даже превосходит её своей прелестью! Я вижу, Дмитрий Романыч, что ты вскоре будешь тестем кашинского князя! Во всей Руси не найти мужа, который не захотел бы иметь такую прекрасную супругу!


Г   Л   А   В   А   14

С М О Л Е Н С К И Е   Г О С Т И

В холодный зимний декабрьский день 1329 года великий смоленский князь Иван Александрович не усидел в своём тереме: несмотря на советы бояр и обеспокоенность супруги, он выехал на охоту.
Князь был страстным охотником, человеком подвижным и «сидение» с боярами за пустой говорильней утомляло его. Унаследовав от отца смоленский «стол» уже в солидном возрасте, он, привыкший вести себя, как молодой княжич, ничего в своём поведении менять не собирался: рано вставал, выбегал по утренней росе в окружении своих слуг и дружинников-сверстников на Днепр, где купался и даже, несмотря на существовавшее предубеждение, что князь не должен заниматься делом простолюдинов, порой, удил рыбу. Он любил ходить на реку и во время лова, когда смоленские рыбаки вытаскивали из Днепра сети и с любопытством смотрел, как трепещут в сетях многочисленные рыбы.
Днепр изобиловал рыбой и, несмотря на частый отлов, казалось, не иссякал. В его водах обитали осетры, стерлядь, судаки и даже белорыбица. Только этих рыб «жаловали» смоляне. Щук же, сомов, крупную плотву и окуней отлавливали неохотно, а поскольку такие виды рыб стоили недорого, они употреблялись в пищу городской беднотой и оценивались лишь, как «мелкий сор». Княжеские рыбаки просто выбрасывали такую рыбу назад в реку.
Князь Иван любил ходить и на лов налимов, что случалось поздней осенью и даже зимой. Он вставал тогда поздно ночью и шёл вместе с рыбаками на реку, освещаемую смоляными факелами и удобными ручными фонарями, изготовленными местными мастерами по византийским образцам.
Что же касается охоты, то здесь смоленский князь не знал себе равных! Он прекрасно стрелял из лука, поражая, порой, жирных гусей и уток на лету. Князь стрелял и по пушному зверю, изумляя своей меткостью самых опытных охотников: княжеская стрела неизменно попадала в глаз кунице или белке, не испортив ни в одном месте ценной шкурки! Будучи рослым и сильным, князь Иван хорошо владел и тяжёлой рогатиной. Не один десяток здоровенных медведей уложил он метким ударом в самое сердце, не раз удерживал он рогатины, вонзившиеся в бока рвавшихся на обидчиков тяжёлых и свирепых вепрей.
На этот раз князь Иван ходил на сохатого. Его «охочие люди» выследили место обитания крупного лося и сообщили об этом князю. Последний с радостью отправился в дорогу, не считаясь с морозом и обильными снегами. К общему удовольствию, охотникам не пришлось долго блуждать по лесу: сам красавец-лось вышел к вооружённым людям на просеку. Огромный зверь совершенно не испугался охотников и спокойно, казалось, с любопытством смотрел на них.
Князь слез с лошади и взял из рук своего слуги рогатину. Все остальные охотники тоже вытянули рогатины и обступили князя. Лось продолжал стоять и тупо глядел перед собой. Лишь только, когда князь, пройдя несколько шагов, неожиданно побежал к зверю, лось стал поворачиваться и уже был готов стремительно исчезнуть, как вдруг буквально подскочил и упал на передние ноги: княжеская рогатина, пролетев со свистом, с силой вонзилось в брюхо животного. Горячая струя чёрно-красной крови пролилась на снег, и могучий лось тяжело захрипел: рогатина прошла через всё его тело, и острый железный наконечник вылез с другой стороны. Чувствуя жестокую боль, несчастный сохатый попытался встать на ноги и броситься на обидчика. Вот он напрягся и, шатаясь, стал пятиться, поднимая грозную рогатую голову. Но от этих усилий кровавая струя хлынула из раны неудержимым потоком, и зверь стал ослабевать. Воспользовавшись этим, княжеский охотник быстро подбежал к дрожавшему, наполовину вставшему лосю и, запрыгнув ему на спину, в одно мгновение перерезал зверю горло. С хрустом и хрипом лось повалился на бок, едва не придавив княжеского слугу, который, проявив недюжинную ловкость, отскочил от своей жертвы шага на три в засыпанные снегом кусты.
– Ты весьма проворен, Хрущ! – весело сказал князь, окидывая своим хозяйским взором поверженного лося. – И быстро управился! Мы даже не успели порадоваться... Придётся поспешить домой! А может попробуем забить и вепря? – обратился он к своим охотникам.
– Вепрей поблизости нет, княже, – ответил его главный загонщик, седобородый Оскол Своятович. – Их надо предварительно выслеживать! До кабаньего лежбища далеко! А если мы бросим свою добычу, нагрянут волки и не оставят нам даже лосиной шкуры!
Как раз в это время откуда-то издалека донёсся протяжный волчий вой. Князь вздрогнул. Вой повторился, пока ещё издалека, но с другой стороны.
– Тогда ладно, люди мои, – распорядился князь. – Нечего тешить беса! Давайте-ка обвязывать этого великана пенькой! И ведите сюда лошадей! Пусть пока дотянут эту тушу по снегу до телеги, а там, всем миром, и наверх её забросите!
Так и сделали. Быстро подтащив убитого лося к телеге, охотники, дружно навалившись, подняли и погрузили добычу наверх, и отряд, не дожидаясь появления серых хищников, быстро двинулся вперёд.
Князь вернулся в город к обеду, чем чрезвычайно обрадовал жену. – Слава Господу, – говорила старая княгиня за трапезой, – что ты, мой седовласый князь, так скоро вернулся! Не в твои годы шастать по заснеженному лесу! Мы хорошо знаем о несчастных случаях в наших смоленских лесах! Разве не там погиб князь Михаил Ростиславич? А твой батюшка? Он тоже в лесу простудился! А может ты забыл своего старшего брата Василия? И он принял нелепую смерть из-за холодного леса! Ты как малый отрок: совсем не замечаешь беды!
Князь усмехнулся, но возражать не стал. – Пусть поворчит моя добрая старуха, – подумал он. – Мне жаль её: сидит днями в тереме и не знает никаких радостей! – И он, проглотив солидный кусок тушёной дичины, протянул руку к большому серебряному бокалу с хмельным мёдом.
После трапезы князь отправился в свой думный терем, чтобы побеседовать с боярами о делах своего княжения. В последние годы великий смоленский князь стал настоящим хозяином в своём уделе. Времена, когда местный владыка управлял всей смоленской землёй, ушли в прошлое. Новый смоленский епископ, назначенный на смену умершему владыке, совершенно не вмешивался в дела светской власти. Да и церковные служки обновились. Вслед за старым владыкой постепенно ушли в могилу и его верные люди. А новые служки епископа и вели себя по-новому.
Так получилось, что древние властные смоленские князья, как ни боролись за своё политическое верховенство, как ни пытались прочно сесть в Смоленске, ничего добиться не смогли… А полной власти достиг добродушный, совершенно не склонный к ссорам со священниками, князь Иван Александрович, часто выезжавший из города и оставлявший власть сыну Святославу или, если уезжал вместе с ним – другому сыну Василию – за которыми присматривали его мудрые, опытные в делах управления бояре. Они, в целом, и решали важные государственные дела удела, а князь лишь утверждал их волю. Только в редких случаях князь принимал самостоятельное решение, но и здесь он искал совета у своих знатных подданных. Зная своего князя, бояре ценили его и, если он настаивал на своей точке зрения, почти всегда уступали ему. Часто они сами принимали посланцев от других князей и даже чужеземцев, но князю об этом непременно докладывали и просили его либо поддержать их, либо высказать своё мнение, а, порой, даже вынести собственное суждение и поставить на деле точку.
Вот и на этот раз князь вошёл в думную светлицу в то самое время, когда его бояре принимали литовских посланников.
Последние сидели на скамье напротив смоленских бояр, спиной к княжескому креслу, и о чём-то оживлённо говорили.
Увидев князя, литовцы повскакали со своих мест и низко, поясно, ему поклонились. Князь Иван величественно подошёл к ним и склонил в ответ голову.
Литовских посланников было четверо. Трое из них были одеты в добротные, обшитые лисьим мехом кафтаны, а один – в тяжёлую медвежью шубу. Все стояли без головных уборов, держа в руках меховые шапки.
– Здравствуйте, литовские вельможи! – сказал князь Иван. – Привет тебе, князь Михаил! Я узнал тебя по русской шубе! А так бы не догадался!
– Здравствуй, великий князь! – хором ответили литовские посланники.
– Ну, тогда садитесь, – кивнул головой смоленский князь и, обойдя скамью гостей, уселся в своё большое чёрное кресло.
Литовские гости быстро подхватили руками скамью, оттащили её немного назад, поближе к смоленским боярам и, перешагнув скамью, уселись теперь лицами к великому князю, а спинами – к его знатным советникам.
– А теперь, дорогие гости, расскажите нам, – весело молвил князь, – как там поживают мой брат Гедимин, его сыновья, прелестная супруга и знатные люди?
– Дела нашего господина Гедиминаса в порядке, – с достоинством сказал князь Михаил Асовицкий, поглаживая свою густую, чёрную, без единого седого волоса, но небольшую, клинышком, бороду. – Его дети уже возмужали, а прекрасная супруга Ева только хорошеет с годами!
– Ну, и ладно, если всё в порядке! – улыбнулся Иван Александрович. – Поведайте мне тогда без утайки, что вас сюда привело! Вы бы не стали ехать сюда в такой холод без суровой надобности! Я уже не молод, чтобы слушать долгие разговоры, поэтому приступайте к делу! Вам нужна моя помощь?
– Дело вот в чём, пресветлый князь, – сказал на хорошем русском языке, лишь с лёгким акцентом, литовский вельможа Пранас. – Нам сильно досаждает Орда! Татары стали совершать едва ли не ежегодные опустошительные набеги на наши земли! Нам совсем нет покоя от неутомимых врагов: едва успеваем отбиваться! А тут ещё возникла угроза от крестовых немцев… Только отгоним татар – объявляются немцы! Только отобьёмся от немцев – идут татары! Словом, нам, литовцам и русским, нужно объединиться, чтобы навсегда избавится от татарской чумы!
– Вам нужен союз против ваших врагов? – поднял голову князь Иван, задумавшийся над словами посланника. –  И что вам предпочтительней: военная помощь или серебро?
– Нам нужны и военная помощь, и серебро, пресветлый князь! – ответил Пранас, потирая свою седую, но совсем небольшую, на литовский манер, бороду.
– Но мы не можем враждовать с татарами, –  возразил князь Иван, – поскольку мы – их данники! И от них нам так просто не избавиться! Разве я не прав, бояре?
– Прав, прав! – прогудели одобрительно бояре.
– Здесь есть купцы? – спросил князь Иван, окидывая светлицу зорким взглядом.
– Есть, есть, батюшка! – прокричали сидевшие на последних скамьях торговые люди. – Мы слушаем тебя во все уши!
– Хорошо, – буркнул смоленский князь. – Уже давно пора восстановить древние и мудрые порядки, чтобы наши почтенные купцы заседали в княжеской Думе! Нам часто бывает нужно серебро, но некуда обратиться! Вот и приходится просить помощи у торговых людей! Разве вы не знаете, мои славные бояре, что всё наше серебро поступает от купцов?
– Знаем, знаем! – пробасили бояре.
– Ну, тогда ладно, – сказал князь Иван, вновь приходя в хорошее расположение духа. – Вам нужно, мои лучшие люди, поговорить с купцами и занять у них довольно много серебра. Кроме того, необходимо вынести решение об отношениях с Литвой…, – Бояре насторожились. – А вам, люди Гедимина, я скажу следующее. Мы готовы оказать вам помощь серебром и войском, но только против крестовых немцев! А ссориться с нашим царём Узбеком мы не будем! Зачем нам вызывать беду на свою голову? Мы сочувствуем вашему горю, но не можем не задать такой вопрос: зачем вы раздражали татар, нападая на их данников? Вам было мало Волыни, так вы едва не прибрали к своим рукам Киев и Чернигов! Для чего вы совершили поход на славные города Новосиль, Карачев и Брянск? А ваш именитый князь Монвид открыто называет себя карачевским князем! Я как-то сам прочитал его титул в одной из грамот! А разве не вы погубили князя Александра Новосильского, заключив с ним союз против татар? Я не хочу такой же судьбы!
– Ну, что ж, пресветлый князь! – кивнул головой знатный литовец Пранас, выслушав великого князя Ивана. – Пусть будет так! Дай нам серебра и своих добровольцев на войну с крестоносцами. Нас устраивает и такой союз… Но, если мы одолеем ненавистную Орду, тогда обсудим другие условия…
– Хорошо! – согласился князь Иван. – Есть возражения, бояре?
– Нет, великий князь! – громко сказал старый боярин Стрешня Вышатович. – Мы уже это обсуждали… А теперь подумаем, сколько дать литовцам серебра…
– Я думаю, что здесь всё ясно, бояре! – встал со своего кресла князь. – Тогда сами решите, а я пойду…
– Однако же, великий князь! – поднялся со скамьи сидевший среди литовцев князь Михаил Асовицкий. – Я должен передать тебе несколько слов от Александра Тверского!
– От Александра? – нахмурился князь Иван. – Он же нынче в бегах?
– В бегах, брат! – кивнул головой князь Михаил. – Он теперь пребывает в Литве, под защитой славного Гедиминаса…
– Разве он перешёл на службу Гедимина, как ты, брат мой? – удивился Иван Александрович. – Неужели он забыл о своей Твери?
– Нет, он не стал служилым князем, – насупился Михаил Асовицкий, – но только спрятался у нас от татар! Он ведь едва спасся от того злобного Ивана, называемого Калитой!
– А зачем я нужен этому Александру? – мрачно вопросил князь Иван. – Неужели он хочет поссорить меня с татарами?
– Нет, брат, – возразил князь Михаил. – Александр Михалыч просит твоей помощи для его младшего брата Василия!
– Для Василия Кашинского? – пробормотал Иван Александрович. – Неужели и тот юноша оказался в беде?
– Молодой Василий не пребывает в беде, – усмехнулся Михаил Асовицкий. – Он просто сватается к дочери твоего двоюродного брата Дмитрия!
– Дмитрия Брянского?! – весело вскрикнул князь Иван. – А что же его брат Константин? Почему же он не посылает в Брянск сватов? Он же – следующий по старшинству брат после Александра!
– Он сам на это не решился и попросил помощи у Ивана Московского! – угрюмо ответил князь Михаил. – И всё так бестолково получилось! Московские бояре ехали в Киев, чтобы возвратить в Москву грека-митрополита, и как бы случаем оказались в Брянске… Но они ничего не добились от князя Дмитрия. – Надо спросить согласия у моей дочери! – сказал брянский князь московским боярам. – Кроме того, она сама должна увидеть этого молодого Василия и полюбить его! А я не буду принуждать её к браку! – Вот какой ответ получили надменные москвичи!
– Ишь, чего захотели! – возмутился князь Иван. – Эта Москва причинила много зла славному Брянску! Вот и нет между ними дружбы! Я понимаю беспокойство Александра Храброго… Он, получается, как бы батюшка тому Василию, но ничем не может ему помочь… Значит, он хочет, чтобы я сосватал Дмитриеву дочь, не так ли?
– Так, Иван Александрыч, – кивнул головой князь Михаил.
– Ну, что ж, пусть тогда этот молодой Василий приезжает к нам весной в Смоленск, – улыбнулся князь Иван. – Мы ему, конечно же, поможем. Я попрошу своих сыновей, Святослава или Василия, а также Василия Меньшого, сына покойного Романа, из Смядыни. Я уже стар для дальних поездок… Вот хочу добраться до ордынского царя и попросить его освободить меня от походов с татарской данью… Пусть туда ездят мои сыновья. Но Александру я непременно помогу. Так ему и передай! Мы все желаем счастья и радости молодым людям!


Г   Л   А   В   А   15

С В А Д Ь Б А

Весна 1330 года была сухой и солнечной. После обильных снегов и суровой зимы, это была пора света и яркой зелени.
До самой темноты сновали по улицам и площадям Брянска неугомонные горожане. От восхода солнца и до заката были открыты настежь двери купеческих лавок. По Десне плыли лодки, струги и даже небольшие купеческие корабли.
В один из тёплых дней мая в Брянск прибыла большая группа знатных всадников, князей и бояр, сопровождаемых слугами и отборными дружинниками.
В первых рядах скакали смоленские князья Святослав Иванович, рослый, двадцатишестилетний соправитель отца, Василий Романович Смядынский, также высокий и широкоплечий, выглядевший старше его лет на десять, за ними следовали великий тверской князь Константин Михайлович с младшим братом – совсем молоденьким, но рослым красавцем Василием Кашинским, женихом, претендовавшим на руку и сердце старшей дочери брянского князя Елены. Дальше ехали бояре всех перечисленных князей, их лучшие слуги и воины.
Сватовство брянской невесты состоялось ещё зимой. Невзирая на суровые морозы и заснеженные дороги, князья Святослав Иванович и Василий Романович посетили Брянск и сделали князю Дмитрию Брянскому предложение от имени Александра Михайловича Тверского, скрывавшегося в Литве. Князь Дмитрий Романович не неволил свою дочь. Вместе со сватами он посетил молоденькую, пятнадцатилетнюю, Елену и в присутствии своей супруги сообщил ей о сватовстве молодого князя. Потом с красавицей-княгиней и её прелестной дочерью побеседовали знатные сваты. Они подробно рассказали о своей миссии, описали молодого Василия Кашинского, его красоту, доброту и  покладистость,  а затем, оставив княгине Елене три дня на размышление, удалились в охотничий терем князя Дмитрия, где достойно, в пирах и развлечениях, провели время.
В установленный срок смоленские князья со своими боярами явились в покои княгини и выслушали ответы матери и возможной невесты.
Они шли туда, однако, не без тревоги: предупреждение князя Дмитрия о капризном и строптивом нраве его дочери, невероятная, почти небесная, красота девушки, беспокоили сватов, которые ожидали несогласия или сопротивления невесты.
Но всё случилось так, как они того хотели. И красавица-мать, и молоденькая прелестная Елена сразу же согласились с предстоявшим браком, и обрадованные князья со своей свитой в тот же день отъехали в Смоленск, а оттуда – уже в Тверь.
Свадьбу хотели сыграть в самом начале осени, как это обычно делали на Руси, но молодой князь Василий, узнав о красоте своей невесты, проявил нетерпение.
– Надо бы сыграть свадьбу ранней весной, – предложил он, – чтобы моя невеста не засиделась в тоске! И не нашла себе другого жениха!
Подумали – поговорили и вспомнили, что «ранние свадьбы всегда игрались в черниговской земле». Но князья отказались ехать в Брянск в марте, сославшись на дела, холод и прочие неудобства. Апрель тоже был признан неподходящим временем: «разверзнутся реки и болота, а дороги будут непроезжими». Не хотели ехать и в мае, поскольку духовник князя Константина пригрозил молодым «маетой». – Месяц май, – сказал он, – назван от слова «маета»!
Но жених не согласился с этим. – Это название месяца, – сказал он, – не русское, а чужеземное, возможно даже, бусурманское! Поэтому нечего искать в нём смысла! Из-за такой глупости я могу потерять невесту! Вот тогда будет настоящая маета! Не надо откладывать дело! С таким подходом любое время будет казаться непотребным!
С этим доводом спорить не стали и вот, наконец, свадебная процессия приблизилась к брянской крепости.
У подвесного моста гостей встречали сам князь с княгиней и черниговский епископ Арсений. Звонили колокола. Простонародье густой толпой обступило обе стороны Большой Княжей дороги.
За спиной князя Дмитрия стояли его преданные бояре с неизменными серебряными подносами, на одном из которых возвышался круглый бурый холмик хлебного каравая с серебряной солонкой, врезанной в него, а на другом – греческий графин из золочёного стекла с вином и золотая чарка, предназначенные для князя Константина, как заменявшего жениху отца.
После торжественного приветствия гостей князь обратил особое внимание на жениха и остался доволен. – Молодой Василий хорош во всём! – сказал он весело. – Пусть же, наконец, посмотрит на свою невесту!
И гости вместе с хозяевами, пешие, направились через безлюдный кремль, охраняемый только со стороны стен и ворот, в княжеский терем, чтобы переодеться с дороги. Жениха, князя Василия, отвели в терем княгини. Там он был тепло принят весёлой, румяной княгиней Ксенией. – Какой ты милый, молодец! – воскликнула она после взаимных приветствий. – Подожди немного свою суженую!
Молодой князь уселся в княгинино креслице, раздумывая. Его сверстники, молодые дружинники, остались в простенке, и он оказался один на один с прекрасной княгиней, смущаясь и краснея. – Не стесняйся, дитя моё! – ворковала княгиня, усевшись напротив него на небольшой татарский диванчик, привезённый князем Дмитрием из Орды. – Теперь ты будешь нашим близким родственником, как любимый сын! – И от этих слов стало тепло на душе скованного волнением юноши, куда-то ушёл, растаял, страх, и он увидел перед собой не просто красивую женщину, но ласковую и добрую мать. – Ох, если бы Алёна была такой же красивой, – думал он, всё смелее и смелее вглядываясь в лицо зрелой красавицы, – и обладала таким чудесным голосом и сердечной добротой…
– О чём задумался, сынок? - спросила своим ласковым голосом княгиня. – Ты не чувствуешь домашнего тепла?
– Чувствую, матушка, – весело и спокойно сказал молодой князь. – И твои глаза светятся сердечной любовью… Я впервые вижу такую ласку… Моя матушка не такая, она очень строгая! Она сильно страдала, когда узнала о смерти батюшки в поганой Орде и стала суровой, недоступной!
– Да, дитя моё, – покачала головой княгиня. – У твоей матушки нелёгкая жизнь!
– Я совсем не ожидал от вас такой доброты, – промолвил как бы между прочим бесхитростный юноша, – а мой брат Константин и его друг, великий московский князь Иван, говорили о князе Дмитрии Романыче как о суровом и безжалостном человеке!
Глаза княгини блеснули недобрым огнём. – А что они говорили о нашем Брянске? – осторожно спросила она.
– Да так, матушка, – опустил голову Василий Кашинский. – Они советовали мне, чтобы я расхваливал перед вами Москву и называл князя Ивана вашим другом… Но я не буду этого делать, потому что сам не хочу быть другом Ивана Московского… На нём кровь моего батюшки! Пусть его хвалит братец Константин, хотя он сам едва уцелел от доносов московского князя… Ведь он теперь родственник Ивана Данилыча – женат на его племяннице Софье Юрьевне!
– Я знаю, как вам насолили московские князья, дитя моё! – кивнула головой княгиня Ксения, смахнув  своей нежной ладонью слезу.
– Насолили, матушка, – насупился готовый заплакать юноша. – Они и вам не друзья, а враги!
В это время хлопнула дверь, и сенные девушки княгини ввели в светлицу невесту.
Князь Василий поднял голову и оцепенел: прямо на него шли три красавицы, одетые в белое, но посредине была та самая, увидев которую, молодой жених почувствовал и радость, и сердечную боль.
Красавицы-служанки были одеты много проще невесты: их сарафаны и тонкие льняные рубахи отличались лишь опрятностью, но не изяществом, их светлые длинные волосы не были убраны и свободно свисали по плечам.
Сама же прелестная невеста шла в длинном греческом платье, перетянутом в талии белым поясом, сверкавшим крупным жемчугом. На платье невесты, сверху, была надета белоснежная кофточка, вышитая жемчугом, а на нежной лебяжьей шее красавицы мерцало разноцветными огоньками драгоценное ожерелье. В кофточке был лишь небольшой вырез, но он только подчёркивал полные округлые груди девушки. На лбу невесты сверкала крупными алмазами золотая диадема, а с висков свисали большие семилучевые серебряные кольца. Нежные же розоватые уши девушки были свободны от серёг, зато её волосы, длинные и густые, едва ли не до пояса, неубранные, но тщательно причёсанные, сверкали белизной, как новое, отполированное византийское зеркало!
– Ах, какие волшебные глаза! – подумал молодой князь и почувствовал, как задрожало, затрепетало его тело, остановилось дыхание, и какая-то неудержимая сила повлекла его всего вперёд.
– Какая сказочная прелесть! – сказал он, приближаясь, как во сне, и, словно бы погружаясь в бездонную синеву прекрасных глаз своей невесты. – Дай же мне, сладкая Алёнушка, обнять тебя и поцеловать! – И молодой князь, нежно прижав к себе девушку, с силой чмокнул её в щеку.
– Ах, Василько! – встрепенулась невеста, покраснев. – Какой же от тебя идёт жар! Ты же безжалостно опалишь мои волосы!
– Не бойся, моя сладкая лада и лебёдушка! – произнёс дрожавшим от волнения голосом жених, совсем потерявший голову после нежных слов девушки. – Я тебя не обижу и навеки буду твоим верным защитником!
– Ну, что ж, дети мои! – засмеялась доброжелательная княгиня. – Тогда пойдём в церковь, венчаться! –  И княгиня, осторожно высвободив свою дочь из объятий молодого князя, взяла её за руку и повела вперёд. Вслед за ними устремился жених, а когда они оказались в простенке, к ним присоединились и десять молодых дружинников, сверстников князя, одетых в лёгкие светлые рубахи и тёмные татарские штаны.
Сам епископ Арсений венчал молодых в Покровской церкви: князь с княгиней решили совершить обряд таинства, не покидая крепости.
В красивой, украшенной богатой резьбой деревянной церкви собралось множество народа – вся городская знать – бояре, старшие дружинники, богатые купцы. Ярко горели восковые свечи, распространяя особый, таинственный аромат.
Всё свершилось быстро и бесхитростно. Владыка Арсений, взяв из рук своих служек золотые венчальные шапки, самолично водрузил их на головы молодых. – Вы готовы идти вместе по жизни, рука об руку, дети мои? – вопросил он своим густым, певучим басом. – Говори, раб Божий Василий!
– Готов, святой отец! – ответил юноша.
– А ты, прекрасная Елена? – пропел высокий священник.
– Готова, святой отец! – сказала громким, но нежным и сладким голосом красавица-княжна.
– Ну, тогда да благословит вас всемогущий Господь! – пробасил епископ и поднял руку. И тотчас вверху, на хорах, запели церковные певчие, и церковь наполнилась дивными, завораживающими слух звуками.
– А теперь наденьте на свои нежные пальцы эти кольца, – сказал негромко, но слышно для молодых, епископ Арсений и протянул им небольшую красную коробочку, из которой сверкали золотом обручальные кольца.
Молодой князь извлёк толстое, но узкое жёлтое кольцо и надел его на пальчик своей обожаемой невесты, а княжна Елена взяла более тонкое, но широкое золотое кольцо и натянула его на горячий, покрасневший палец жениха.
Затихли звуки торжественных песнопений, и по знаку владыки все присутствовавшие при венчании гости стали медленно выходить, направляясь в княжескую трапезную.
Епископ Арсений ещё долго оставался с молодыми в церкви и всё говорил, наставляя их на будущую жизнь, поучая их на примерах из прошлого, как соблюдать супружеский долг и быть верными христианами.
Наконец, он, утомившись, подвёл итог своим назиданиям и, сказав: – Подождите меня немного, и мы вместе пойдём на славный пир! – отправился в ризницу, чтобы переодеться с помощью своих служек в повседневную чёрную одежду.
Молодые постояли, обнявшись, в опустевшей церкви, а затем, пропустив вперёд вышедшего из ризницы епископа, направились к широко распахнутой двери.
Возле храма стояла княгиня-мать, окружённая молодыми дружинниками жениха. – Пошли же, дети мои! – сказала она. – Пора нам за стол да за свадебку!
Когда княгиня и молодые вместе с юношами-воинами вошли в княжескую трапезную, там уже собрались все желанные гости.
  – А мы заждались вас, матушка, – сказал, улыбаясь, брянский князь, – и едва живы от голода и жажды!
– Это я наставлял молодых! – буркнул уже сидевший за свадебным столом владыка. – Без этого  нельзя!
Княгиня уселась по левую руку супруга в своё удобное кресло во главе пира, а молодые заняли свои места за столом, примыкавшим к столу брянского князя. За ними  расположились бояре и дружинники жениха, а напротив, за другим параллельным столом, также примыкавшим к Дмитриеву, сидели, ближе к брянскому князю, Константин Михайлович, Василий Романович, их бояре и старшие дружинники, и замыкали стол  седовласый черниговский епископ Арсений с двумя пожилыми священниками.
– Благослови же наш свадебный пир, святой отец! – громко сказал князь Дмитрий.
– Да благословит Господь эту славную трапезу и наших дорогих молодых! – пробасил, вставая и крестя столы, высокий священник. – Пусть же они будут верными супругами и примерными христианами!


Г   Л   А   В   А   16

П О Е З Д К А   В   О Р Д У

Ранней осенью 1330 года, когда степная трава уже пожухла и дороги были хорошо протоптаны конскими копытами, телегами и ногами пеших путников, отряд московского князя Ивана Данииловича въезжал в Сарай-Берке.
Князь Иван пребывал в плохом настроении. Он прослышал о том, что его давний и непримиримый враг Александр Михайлович Тверской выехал из Литвы и вернулся в Псков.
– Он совсем не боится государя, – думал московский князь в раздражении, – и от этого только прибавляет себе уважения со стороны даже моих бояр! А тут каждое лето гнёшь спину перед татарским царём!
Князь Иван был также недоволен и результатами поездки его людей к митрополиту Феогносту. В прошлом году его посланники побывали в Киеве и отвезли богатые дары. Но святитель в Москву не вернулся. Наоборот, он отправился на Волынь, принадлежавшую Литве и, казалось, прочно там засел.
– Куда нам до волынской земли! – думал князь Иван. – Там богатые города с каменными домами и церквями! Это не моя убогая и деревянная Москва…
1 мая князь Иван заложил каменную церковь поблизости от своего двора и повелел своим посланникам сообщить об этом митрополиту. Московские люди действовали очень осторожно, в соответствии с указаниями своего князя. Они обращались с митрополитом исключительно почтительно, привозили с собой богатые дары и жалованье с митрополичьих земель, рассказывали о процветании Московского княжества и особенно церкви. Они ни словом не обмолвились о неурядицах в княжеских делах, о тяжёлом неурожае и голоде, обрушившихся на владимирскую землю, великим князем которой был Иван Калита. Хитрые москвичи, пребывая на Волыни, рассказывая лишь всё хорошее, ни разу не предложили митрополиту приехать в Москву. Лишь намёками они давали понять, что были бы счастливы видеть своего святителя не на литовской Волыни, а на русской земле. Однако митрополит Феогност всё ещё обижался на князя Ивана Данииловича и для того, чтобы изменить его отношение к московскому князю, нужно было время. Последнему также подыгрывала политика великого литовского князя Гедимина, который скептически относился к православной церкви а, порой, и открыто требовал от священников проводить его политику и хулить всех правителей, не желавших с ним дружить. Постепенно святитель начинал ощущать давление литовских властей, их вмешательство в дела церкви, а, временами, и самый настоящий произвол. Не однажды митрополичьи обозы подвергались досмотру и даже ограблению!
Митрополит уехал из Киева по причине царившей там неразберихи. В полуразрушенном городе на княжении сидел молодой Фёдор Станиславович, ухитрявшийся служить двум хозяевам – и татарскому хану Узбеку, и великому литовскому князю Гедимину. Князь Фёдор отсылал довольно скромную дань в Орду, а в Киеве стояло большое татарское войско, которое тоже надо было кормить! С Литвой же киевский князь поддерживал лишь тёплые отношения обещаниями личного участия в войне против крестоносцев. Но на деле он не служил в литовском войске, хотя приказы своего литовского покровителя был вынужден соблюдать, создавая достаточно трудную жизнь митрополиту и его слугам. Много бед доставили святителю Феогносту и татары, периодически вторгавшиеся к нему в дом и вымогавшие подарки. Татары могли в любой момент ворваться и в святой храм во время службы, насмехаясь над священниками и отнимая «святые дары». Да и сам князь Фёдор, науськиваемый литовцами, относился к митрополиту непочтительно и грубо. Когда же утомлённый невзгодами Феогност уехал на Волынь, люди князя Фёдора и татары делали всё возможное, чтобы задержать его отъезд.
Лишь на Волыни среди многочисленных русских бояр святитель ощутил какое-то успокоение, однако, постепенно он стал понимать, что той набожности и почтительности, которую он видел на московской земле, здесь нет.
Князь Иван Калита даже не мог себе представить, как был близок митрополит Феогност к возвращению на русский северо-восток! Лишь только неуспокоенная гордость святителя удерживала его в Литве. Митрополит, получая дары от московского князя, даже не мог подумать, как тяготится князь Иван его отсутствием! А последний, несмотря на видимое терпение, тяжело переживал отъезд святителя и даже, порой, не верил в его возвращение.
Вот и теперь, приближаясь к Сараю, он постоянно размышлял о позиции митрополита, но всё никак не мог ничего лучшего придумать. На пути великого князя и его бояр не встретилось никаких препятствий. Периодически проезжавшие поблизости летучие татарские отряды узнавали князя и даже не пытались останавливать его караван.  Так он и добрался до Сарая-Берке, располагавшегося немного дальше Сарая-Бату, первой татарской столицы на Волге, пришедшей постепенно в запустение и превратившейся в небольшое поселение с караван-сараями и стоянкой для конных дозоров, совершавших объезд примыкавшей к ордынским городам степи.
Въехав в татарскую столицу и расположившись в скромном караван-сарае, в привычной для него небольшой юрте, князь Иван немедленно послал своего боярина Мину с подарками к сарайскому епископу. Сам же он отправился в гости к татарским мурзам, но застал немногих. Как оказалось, хан Узбек пребывал в своём отдалённом кочевье, а вместе с ним путешествовали и его видные сановники.
В Сарае оставались лишь охранные отряды со своими военачальниками и престарелые вельможи, которые уже не могли странствовать.
– Опять придётся томиться от скуки! – сокрушался московский князь, однако отсутствие хана располагало к успокоению и возможности обдумать каждый  шаг.
Сарайский владыка пришёл к московскому князю сразу же после обедни.
– Я рад тебя видеть, Иван! – сказал он, благословляя Ивана Данииловича и крестя его чело. – Благодарю за подарки! Святая церковь нуждается в помощи!
– Как идут дела, владыка? – спросил князь Иван епископа, когда он  уселся на мягкий татарский диванчик за уставленный сладостями и дорогими напитками стол, напротив сидевшего на мягком топчане москвича. – Есть ли какие новости?
– Есть новости с русского Севера, сын мой, – ответил владыка. – Они касаются Александра, вернувшегося в Псков!
– Это я слышал, – кивнул головой князь Иван. – Я узнал об Александре, как только он отъехал из Литвы… Этот Александр слишком смел и упрям! Он не понимает, что с татарским царём шутки плохи!
– Да, это может закончиться бедой, – пробормотал владыка, отпивая из большой серебряной чаши и ставя её на стол. – Однако у тебя отличное вино…
– Оно ещё от моего батюшки! – с гордостью промолвил Иван Даниилович. – Он любил всякие диковины и хранил бочонки со старым греческим вином! Это из его запасов… Но поведай, святой отец, что ты ещё узнал об Александре.
– Да вот, говорят, что Александр подружился с Литвой и даже заключил договор с поганым Гедимином! – погладил бороду епископ. – Он хвалился этим перед псковичами и обещал им создать в Пскове свою епископию!
– Епископию? – поднял брови Иван Даниилович. – Значит, Александр решил обосноваться в Пскове надолго! Может даже на всю жизнь?
– Кто его знает! – вздохнул владыка. – Но говорят, что знатные псковичи во главе с Гаврилой Олсуфьевым решили просить епископства задолго до этого Александра! Псков давно отделился от Великого Новгорода. И псковичи не хотят быть в церковной зависимости от новгородцев. Они уже выбрали своего ставленника на место епископа – славного игумена Арсения …
– На это нужно согласие митрополита! – буркнул князь Иван. – Они сами не смогут решить такое дело!
– Это правда, сын мой! – кивнул головой владыка. – Надо предупредить нашего святителя, чтобы он не поддавался на их нелепые уговоры… Если все русские города захотят для себя епископов, святость просто растворится в таком море… А церковный порядок незыблем!
– А как предупредить об этом митрополита? – пробормотал князь Иван. – Если я пришлю своих людей с советами, он может рассердиться! А я боюсь ссориться со святителем! Он до сих пор обижается на меня за то, что я уговорил его припугнуть того Александра церковным проклятьем! А куда было деваться, если сам царь приказал мне? Я очень боюсь, что государь вновь пошлёт меня на Псков против этого Александра!
– Ох, не следовало бы раздражать царя! – поднял руки сарайский епископ. – Разве ты не знаешь о судьбе Фёдора Стародубского? Из-за мелочи потерял голову: не досчитались каких-то пары гривен!
– Я слышал, что государь безжалостно казнил несчастного Фёдора! – покачал головой Иван Даниилович. – А вот теперь и меня ждёт неминуемая беда! Я не сумел тогда вынудить Александра на поездку к царю!
– Ну, ты же оправдался, сын мой, – пробормотал епископ. – Зачем тебе нынче тревожиться? Ты не задерживаешь выплату серебра и во всём повинуешься государю… Да в делах веры ты набожен и праведен. Чего ещё надо?
– Кто знает царские мысли? – задумчиво произнёс князь Иван. – Я всё думаю об Александре. От него столько бед! Я слышал не только о союзе Смоленска с поганым Гедимином, но и прочих недостойных делах Ивана Смоленского!
– А что там за дела, сын мой? – вскинул брови владыка.
– Да вот дружба между Смоленском и Литвой зашла так далеко, что Иван Александрыч стал принимать у себя заклятых царских врагов! Я уже говорил о союзе с Литвой, а вот теперь узнал, что Иван поддерживает связи с беглым Александром!
– Неужели?
– Да, святой отец. Недавно в Смоленск приходили литовские послы и с ними – князь Михаил Асовицкий, близкий друг Александра…
– Ну, это – пустяк! – вздохнул епископ. – Я знаю об этом!
– Откуда? – поднял голову князь Иван. – Это большая тайна!
– Эта тайна известна даже самому царю! – усмехнулся епископ.
– Вот так да! – заволновался князь Иван. – Неужели кто-то донёс государю?
– Да никто не доносил! – буркнул владыка и подумал: – Уж если не ты или твои тверские враги, так кто ещё на это способен?! – но вслух сказал: – Сюда недавно приезжал Дмитрий Брянский… Он побывал на приёме у царя и заходил ко мне. Князь Дмитрий поведал мне, что Михаил Асовицкий приезжал в Смоленск и просил великого князя Ивана, чтобы он приехал в Брянск и сосватал его, брянского князя, дочь за молодого Василия Кашинского. Ну, Иван Смоленский согласился быть тому молодому Василию за отца и послал сватами своих близких родственников… Они справились со своим заданием, и молодой Василий успешно женился…
– Но Дмитрий не послушал моих людей! – проворчал Иван Даниилович. – А вот смоленских князей пожаловал!
– Но ты сам ведь не ездил в Брянск, – возразил епископ, – а послал своих бояр… А разве можно заменить кем-нибудь себя или своего сына? Поэтому не обижайся на Дмитрия! Брянский князь теперь в силе и почёте у самого государя! Значит, не надо с ним ссориться! Вот послушай. Дмитрий Романыч ездил к царю в дальние степи и преподнёс ему там богатые подарки. А за свадьбу своей дочери – особый дар! И всё царю рассказал!
– И о Литве? – поднял брови князь Иван.
– И о Литве, сын мой! – кивнул головой сарайский епископ. – Дмитрий уже скоро вернулся назад! Он и дня не побыл в царской ставке! А потом рассказал мне подробно обо всём!
– И царь не рассердился? – изумился князь Иван.
– Не только не рассердился, – улыбнулся владыка, – но даже обрадовался! Государь любит правдивые слова и верит брянским князьям: они никогда его не подводили! Кроме того, Дмитрий сильно угодил ему своими подарками! И показал свою храбрость: приезжал в такую даль лишь с сотней воинов! Так что дружи с Дмитрием, сын мой, а не ищи ссоры!
Уже темнело, когда сарайский епископ покинул юрту московского князя и ушёл, сопровождаемый ожидавшими его во дворе людьми.
Князь Иван походил немного по юрте, позвал слугу и повелел ему убирать со стола. – И постели мне скорей! – распорядился он. – Я сегодня лягу пораньше…
Но не успел он удобно улечься, как вдруг вновь перед ним предстал молоденький слуга.
– Что тебе, Панко? – привстал со своей тахты князь. – Неужели приключилась беда?
– Тут, государь, к тебе пришла красивая девка! Говорит, от мурзы Ахмуда! – сказал, улыбаясь, мальчик.
– От Ахмуда? – усмехнулся князь. – Ну, тогда веди её сюда и принеси свечу!
В княжескую спальню прошмыгнула молодая женщина и остановилась напротив лежанки Ивана Данииловича. За ней стоял со свечой в руке княжеский слуга.
– Освети её лицо! – приказал князь.
Панко поднёс свечу прямо к лицу женщины.
– А ты хороша собой, девица! – весело сказал князь и почувствовал, как у него что-то внизу зашевелилось. – И твои глаза такие синие… А губы полны и припухлы! Ты годишься на ложе! Как твоё имя?
– Ясочка, князь-батюшка! – пробормотала своим нежным голосом девушка.
– Откуда ты? – настаивал князь.
– Из Литвы или лучше – волынской земли, – ответила девушка.
– Какова твоя цена за жаркую ночь? – перешёл к делу князь Иван. – Или, может, хватит только любви?
– Я сюда пришла, батюшка, по воле мудрого Ахмуда! – тихо сказала девушка. – Мне надо две деньги за сладкую ночь…
– Две деньги?! – вскричал с возмущением князь Иван. – Да за эту мзду можно купить целого быка! Я согласен только на одну деньгу!
– Нет, батюшка, – развела руки девица. – Если ты не заплатишь мне настоящую цену, мой хозяин, славный Ахмуд, сильно обидится… Плати же, князь-батюшка, и я подарю тебе сладчайшие утехи!
– Да за такие деньги, – буркнул раздражённый князь, чувствуя, как его волнение улетучивается, – иди-ка ты, голубушка, куда подальше! Эй, Панко! – князь поднял руку. – Уведи же эту бесстыдницу отсюда! А завтра я пойду на рынок и куплю себе дешёвую ****ь! Нечего понапрасну растрачивать серебро! – И московский князь лёг на спину, смачно зевая.
…Хан Узбек вернулся в свою столицу через две недели. Пришли вести, что он ждал каких-то нужных ему чужеземных посланников то ли из Византии, то ли из далёкого Египта.
Князь Иван был вызван во дворец уже на следующий день по прибытии хана. Вопреки его ожиданиям, Узбек не был зол на него, а даже наоборот, приветливо выслушал хвалебные слова московского князя.
– Я доволен твоими подарками, Иванэ, и беззлобными словами! – сказал ордынский хан, глядя на лежавшего у его ног князя. – У тебя есть жалобы на других коназов?
– Пока нет, государь, – ответил Иван Московский, вспомнив совет сарайского епископа. – Наши бестолковые князья пока ничего не натворили!
– Я с удивлением слушаю тебя! – покачал головой хан Узбек. – Неужели, Иванэ, твоё сердце не жаждет мести?
– Не жаждет, государь! – тихо молвил Иван Даниилович, подняв голову. – Зачем мне думать о мести, если мой государь этого не велит?
– Ну, тогда якши, Иванэ, – весело сказал хан Узбек. – Ты не похож на своего хитрого брата! Что ж, значит, на этом всё… Поезжай к себе домой хоть сегодня! Я отпускаю тебя, потому что у меня сейчас много важных дел. Иди же, Иванэ, но не забывай о своём долге перед нами!


Г   Л   А   В   А   17

Н О В Г О Р О Д С К И Е   Г О С Т И

В солнечный сентябрьский день 1331 года к Брянску подъехала большая группа знатных людей со слугами и воинами. Возглавляли шествие новгородский архиепископ Василий, по прозвищу «Калика», одетый в скромную, подбитую беличьим мехом чёрную рясу, с большим золотым владычным крестом, висевшим на тяжёлой золотой цепи на его худенькой шее, и новгородские «лучшие люди» – Кузьма Твердиславович, важный седобородый старец, Варфоломей Остафьев, молодой, стройный сын новгородского тысяцкого и другие бояре, одетые в богатые парчёвые одежды с длинными бобровыми шапками на головах.
Брянский князь Дмитрий Романович только что вернувшийся со своими людьми из очередной поездки в Орду, был чрезвычайно удивлён: ещё ни разу, как ему говорил черниговский епископ Арсений, такие знатные новгородцы в Брянск не приезжали.
Брянцы даже растерялись и не встретили неожиданных гостей «хлебом-солью». Сам же князь Дмитрий узнал об их приезде лишь из слов своего молодого слуги, вбежавшего в княжескую думную светлицу как раз в то время, когда князь рассказывал о своей поездке в Сарай. Это путешествие, как всегда, прошло успешно, и ордынский хан, несмотря на то, что потерял своего любимого сына Тимура, умершего от неведомой болезни, принял брянского князя уже на второй день его пребывания в Сарае. Благосклонно выслушав соболезнования из уст русского князя и осмотрев дорогие подарки, привезённые Дмитрием Романовичем, хан остался доволен и сразу же отпустил его назад домой. Дорогой также не случилось никаких происшествий: при хане Узбеке в степи установился относительный порядок, разбойничьи отряды исчезли, и некоторые беспечные купцы, сберегая деньги, нанимали в свои торговые караваны всё меньше и меньше воинов.
Рассказ уже подходил к концу, и князь был сильно раздражён вторжением слуги, который, не обращая внимания на тишину в светлице, перебил его речь и быстро доложил о гостях.
– Ах, ты, бесстыжий стручок! – буркнул Дмитрий Романович, уставясь своими сердитыми, потемневшими от гнева глазами на слугу. – Тебе уже перевалило за тридцать, а ты так и не понял, что нельзя перебивать своего князя! Пора уж тебе, Бенко, в мою дружину или на другую, более важную работу! Засиделся ты в отроках, имея жену и детей! Я как-то упустил тебя из виду!
Напуганный Бенко упал на колени. – Пощади меня, княже, за верную службу тебе и твоему славному батюшке! – взвыл он, катаясь по полу перед сидевшим в кресле князем.
– Ладно, Бенко, – усмехнулся князь, – прощаю тебя, глумного! Однако же от моей светлицы отрешу! Эй, Бермята! – Седовласый княжеский огнищанин встал со скамьи и приблизился к князю. – Подумай потом, Бермята Милкович, и подыщи мне холопа помоложе… И дай место при дворе этому непутёвому Бенко. Но не обижай его – пусть себе безбедно живёт!
– Так и будет, батюшка, – склонился в поясном поклоне огнищанин. – Всё сделаю, как ты приказал!
– Ну, тогда садись, Бермята, – кивнул головой князь, а ты, Бенко, иди в простенок и жди себе замену!
– Благодарю, батюшка, – промычал, вытирая слёзы, здоровенный бородатый мужик. – Я буду трудиться, не покладая рук, чтобы оправдать твоё доверие!
– А теперь ты, мой славный воевода Супоня, доложи об этих новгородцах! – нахмурил брови брянский князь. – Я назначил тебя, такого молодого, на высокую должность по настоятельной просьбе твоего батюшки! И я надеюсь, что ты вскоре станешь достойным своего места! В твоих жилах течёт княжеская кровь! Самого великого Романа Михалыча! Говори же, почему меня заранее не предупредили о приезде знатных гостей? Неужели на наших дорогах уже нет ни застав, ни дозоров?
– Не знаю, батюшка-князь, – развёл руки двадцативосьмилетний рослый, под стать самому князю, красавец. Старики говорили, что именно он очень сильно был похож на своего славного предка! – Но я проведу тщательное расследование! Мне не верится, что на дорогах не было дозоров! Думаю, что наши люди встретили этих новгородцев, но не придали значения их знатности, приняв за обычных купцов… Видимо, они по этой причине не прислали к нам гонца!
– Ладно, Супоня, – сказал, успокоившись, князь. – А как там твой больной батюшка, Борис Романыч?
– Пока ещё жив, пресветлый князь, – кивнул головой воевода Супоня Борисович, – но он сильно страдает от ран, полученных под Киевом! Если бы не лекарь Велемил…
– Ох, я тут заговорился и совсем забыл о новгородцах! – вскричал князь, схватившись за голову. – Бегите же, мои славные бояре, за владыкой и встречайте этих нежданных гостей! Да ведите их быстрей сюда, в нашу думную светлицу!
Все бояре подскочили со скамей и помчались, сломя голову, к выходу. Перед князем остался лишь один воевода.
– Да, Велемил – именитый лекарь…,– пробормотал брянский князь, успокоившись. – Небось, он уже дряхлый старик?
– Ему больше ста лет, княже! – ответил воевода. – Горожане говорят, что он –  бессмертный колдун! И его сыновья – Овсень и Третьяк – уже не молоды: давно перешагнули за шестьдесят! Даже внуки Велемила постарше нас будут! Чудесны Божьи дела!
– Это так, Супоня, – улыбнулся князь Дмитрий.  – Эти знатные лекари именно от Господа! Тогда тебе нечего бояться за жизнь своего батюшки…
– Но этот древний Велемил говорил, княже, – молвил, едва не плача, княжеский воевода, – что нет надежды на долгую жизнь батюшки… Он жив только благодаря лекарским травам и припаркам!
В это время хлопнула дверь, и в княжескую светлицу вошёл епископ Арсений, державший под руку новгородского владыку Василия. За ними следовали важные, располневшие от новгородского изобилия знатные посланники. Архиепископ Василий был намного ниже ростом брянского владыки. Однако, будучи худеньким, даже сухощавым, он не производил впечатления убогого калеки. Приблизившись, прихрамывая, к княжескому креслу, он поднял руку и сказал: – Благослови же, всемогущий Господь, молодого и красивого брянского князя! Даруй ему здоровье, силу и долгие годы!
Перекрестив склонившего свою красивую русую голову князя, владыка Василий, сделав вместе с Арсением Черниговским шаг назад, пристально вгляделся в лицо брянского князя. Дмитрий Романович почувствовал, как его охватил какой-то тёплый поток и увлёк куда-то вверх! Из глаз новгородского архиепископа струилась невероятная доброта и что-то такое, что заставило князя задрожать и даже прослезиться! – Здравствуй, славный владыка! – с трудом пробормотал он. – Мы рады видеть тебя в нашем древнем городе… Садись же, святой отец…
– Теперь я понимаю, сын мой, почему тебя называют «Красивым»! – сказал владыка Василий чистым певучим голосом, лишённым басовитых ноток, которыми обладал епископ Арсений. – Я никогда не видел такого красивого лица! Я также чувствую, что ты – превосходный воин и отменный правитель! У меня теперь нет сомнения в том, что брянцам очень повезло с таким славным князем!
– Твои слова приятны, владыка, – пришёл в себя, наконец, князь Дмитрий, – и пышут горячей добротой! Однако я вижу, что не столько повезло брянцам под моей рукой, сколько новгородцам под твоим праведным благословением! Садитесь, дорогие гости, – князь указал рукой на передние скамьи. – А сейчас, пока мои люди готовят нам достойную трапезу, поведайте о своих славных делах и причинах столь далёкого путешествия!
Новгородцы уселись на переднюю скамью рядом с высшими священниками. Брянские бояре поспешно заняли свои места за их спинами.
И новгородский архиепископ, разгладив свою длинную седоватую бородку, начал рассказывать о своём пути и дорожных приключениях.
В июне в Новгород приехал посланец митрополита Феогноста с его приказом к только что избранному архиепископу Василию: срочно ехать к святителю на Волынь, чтобы получить законное благословение. Известно, что без «рукоположения» митрополита новгородский архиепископ лишь исполнял «владычные дела». Поэтому Василий Калика, сопровождаемый делегацией из «лучших людей», выехал на Волынь. Двинулись туда ближним путём, через Литву, однако, как оказалось, это было неудачное решение. По пути их пленили по приказу великого литовского князя Гедимина и надолго задержали. Находясь под давлением литовских властей, знатные новгородцы были вынуждены подписать «литовскую грамоту», по которой старший сын Гедимина Наримант получил «в кормление» обширные куски Новгородчины: Ладогу, Орехов городок, Карельскую землю и половину Копорья. Лишь только после этого архиепископ с сопровождавшими его людьми смогли проделать дальнейший путь. Наконец, им удалось приехать в августе во Владимир-Волынский. Туда же прибыли и послы из Пскова от князя Александра вместе с игуменом Арсением, которого псковичи хотели «поставить владыкой». Того же хотел и великий литовский князь Гедимин, приславший своих людей к митрополиту Феогносту с требованием – «утвердить святого Арсения!» Однако разгневанный митрополит с этим не согласился. Он собрал совет из видных церковных деятелей, пяти епископов – Афанасия Владимирского, Григория Полоцкого, Иоанна Холмского, Марка Перемышльского и Фёдора Галичского – и, поговорив с ними, отказал всем ходатаям в создании псковской епископии. – В делах церкви вам следует подчиняться Великому Новгороду, как это было с древних времен! – постановили церковные пастыри.
В этот же день, 25 августа, митрополит возвёл в сан новгородского архиепископа Василия Калику. – В ту ночь над церковью стояла волшебная звезда! – подчеркнул владыка Василий, глядя, как внимательно слушают его князь Дмитрий и брянские бояре.
1 сентября новгородцы, возглавляемые своим владыкой, выехали из Волыни в сторону Киева. – Но наш путь из литовской земли был труден и опасен! – сказал, мрачнея, новгородский владыка. – Мы добрались до Киева с большой тревогой: ждали преследований от безжалостного Гедимина, который мог отыграться на нас за свою неудачу с псковским епископом!
Они ещё не дошли до Киева, когда их настиг вестник от митрополита Феогноста с тревожным сообщением: за ними гонятся три сотни литовских воинов!
Тогда новгородцы, не останавливаясь в Киеве, пошли к Чернигову. Но не успели они войти в этот жалкий, ограждённый забором городок, как вслед за ними туда ворвались конные татары, возглавляемые киевским князем Фёдором.
– Этот Гедимин приказал князю Фёдору, – говорил Василий Калика, – ограбить нас и взять в плен! Но мы не испугались татар, которых было около пяти десятков, огородились от них телегами, а наши воины стали пускать во врагов калёные стрелы… Тогда злобные враги поняли, что мы не собираемся сдаваться, и прислали к нам людей, выпрашивая у нас серебро. Но мы знали, что за нами идёт большой литовский отряд и предпочли откупиться серебром, чем попасть в поганский плен… И мы отдали им несколько серебряных гривен, а потом, когда наглые враги отступили, быстро поехали вперёд и успокоились только тогда, когда достигли твоей брянской земли… По дороге мы каялись, что не пошли по этому пути на Волынь… Мы даже не могли себе представить такой тихой и добротной дороги! Мы наслушались всякого, сын мой Дмитрий, о твоей земле. Одни нам говорили о тебе, как о злом и жестокосердом правителе. Другие – что ты служишь двум господам – поганому Гедимину и татарскому царю Узбеку! Поэтому мы ждали здесь всякой беды, но когда приехали сюда, увидели тебя и твои порядки, поняли, что мы напрасно боялись тебя! Нет правды в словах коварных людей!
– Это связано с князем Иваном Московским, святой отец? – спросил князь Дмитрий, подняв вверх брови. – Это он так о нас рассказывал?
– У меня нет права очернять тех или иных князей, сын мой, и ссорить тебя с ними…, – уклончиво ответил новгородский владыка.
– Ну, тогда я скажу тебе, святой отец, всю правду! – усмехнулся Дмитрий Романович. – Я, в самом деле, служу татарскому царю! И каждый год самолично отвожу в Сарай царский «выход». Однако я пока ни разу не ходил в татарские походы и не сражался за царя… Я думаю, что у царя нет желания призывать меня на войну. А с Литвой я просто живу в мире. Литовцы как-то приходили сюда с большим войском, но я, не желая проливать кровь своих людей, откупился от них серебром. Но у меня нет ни союза, ни договоров с воинственным Гедимином! Я хозяин в своей земле не по воле Гедимина, а по царскому жалованью! Я также не хочу иметь союза с жалкой и коварной Москвой! Все деяния московских князей – это стыд и позор! Они создают усобицы между братьями и оговаривают честных князей! За что нам благодарить Москву? За то, что они погубили многих прекрасных русских правителей! Я сам не раз оправдывался перед государем из-за их оговоров! И государь поверил мне, а не Юрию! И вот Юрий потерял голову за свои злые дела… И хотя сейчас в Москве восседает его брат Иван, я ему нисколько не верю!
– Однако же надо мириться, сын мой, – добродушно сказал архиепископ. – Даже самый плохой мир лучше славной войны!
– У меня нет вражды к тому Ивану, – улыбнулся Дмитрий Романович, – и я никогда не совершал дурных поступков против Москвы! А когда его люди проезжали через Брянск, это было два года тому назад, я встретил их со всем уважением и заботой…
– Хорошо у тебя, сын мой, – сказал, потирая руки, новгородский владыка. – Земля, поди, лесная, но людьми очень богата! Столько народа нет ни в московской земле, ни даже в новгородской!
– Их жизням у меня ничто не угрожает! – весело молвил брянский князь, вставая. – Я живу в мире и покое и с Ордой, и с Литвой, стараясь никого не раздражать… Литовцы хорошо знают о моём миролюбии, подкреплённом надёжным и сильным войском… Вот почему здесь тишина и благодать…
– Да благословит тебя Господь, сын мой! – сказал, поднимая вверх обе руки, новгородский архиепископ. – Так и держи в своих руках брянскую землю и сохраняй свою мудрость умелого правителя!
– А теперь к столу, дорогие гости! – распорядился Дмитрий Романович. – Попробуйте моих скромных яств и отдохните душой от своей тяжёлой дороги!


Г   Л   А   В   А   18

В   Д А Л Ё К О М   П С К О В Е

В холодный декабрьский день 1331 года князь Александр Михайлович сидел в думной светлице княжеского терема в своём большом кресле. Окружённый псковскими боярами, он слушал подробный отчёт вернувшихся из Волыни своих верных людей – тверских бояр, отправившихся вместе с ним в изгнание.
Сначала говорили только те бояре, которые сопровождали на Волынь псковского игумена Арсения – Александр Морхинин и Игнатий Бороздин. Боярин Александр рассказал о своей встрече с великим литовским князем Гедимином и о поддержке, которую тот оказал псковской делегации. – Славный Гедимин передал тогда святому Феогносту своё пожелание, чтобы он утвердил старца Арсения на псковское епископство, – пояснил боярин, – и послал на Волынь своих людей с дорожными грамотами и припасами, выданными нам помимо псковских харчей… Могучий Гедимин надеется, что Псков в скором будущем станет литовским городом и поэтому помогает нам…
– Псков не будет под литовской пятой! – бросил пскович Гаврило Олсуфьев, сидевший за спинами тверских бояр. – Пусть Гедимин заботится о своей Литве! Мы не раз приглашали литовских князей к нам на службу… Они приходили, но сидели здесь недолго и уезжали назад! Литовские князья нам дорого обходятся! Они хотят получать наше жалованье, пребывая в Литве! А теперь – и неудача с владыкой! Митрополит совсем не прислушался к предложению Гедимина! И мы опять остались без епископа! А из Волыни мы ушли со стыдом и позором! Это объяснимо и нерадивостью твоих людей, княже! Они не раз там говорили о вольностях Пскова и сравнивали с ним Великий Новгород! Все боялись, что наш город станет свободней Новгорода! А это серьёзно помешало общему делу!
– Это правда, Александр? – князь нахмурил брови. – Неужели вы сорвали такое важное дело?
– Неправда, великий князь! – возразил Александр Морхинин. – Мы говорили, порой, непотребные слова о городских вольностях, но всё делали так, как хотели ты и псковичи!
– Во всём виноват Гедимин! – громко сказал боярин Игнатий. – Зачем он задерживал и унижал новгородцев? Пусть бы себе свободно ехали на Волынь и утверждали на владычество Василия Калику! Отец Василий – не враг нам! Этот новгородский владыка добр и ласков к псковской земле… Я не раз слышал его речи, полные сочувствия к нашим делам. Он ничего не имел против утверждения нашего благочестивого Арсения! Но советовал иметь терпение и смирение… И мы вели себя достойно, но литовцы всё испортили! Зачем они угрожали новгородцам смертью? И к чему было пугать самого митрополита? Они добивались своей цели не богатыми подарками, а злыми словами! Было хорошо видно, что святой митрополит разгневался! Вот вам и причина нашей неудачи! А мы, твои честные люди, не виноваты!
– Да, литовцы поступили неосмотрительно, – промолвил князь Александр. – Скоро они совсем выживут митрополита из Волыни! А тут этот жадный Иван Калита! Он всегда готов принять к себе святителя! Говорят, он уже не раз присылал за ним своих людей!
– Это так, великий князь, – кивнул головой Игнатий Бороздин. – Мы слышали об этом. Иван Московский прикинулся этакой хитрой лисой и каждый год шлёт богатые подарки греку-святителю… Ясно, что заманивает его к себе в Москву! Митрополит нужен ему для усиления своей власти! Чтобы получить себе в союзники православную церковь!
– Этот злокозненный Иван медленно плетёт свою липкую паутину! – буркнул Александр Михайлович. – Вот уже опутал своими хитростями и нашу Тверь! Мой брат Константин сидит в Твери не как хозяин, а будто робкий гость! И всеми делами там заправляет его бесстыжая супруга Сонька, дочь покойного Юрия!
– Лучше бы там сидел молодой Василий! – вмешался в разговор боярин Иван Акинфиевич. – Он хотя бы тверич, а не московский родственник… У него вот недавно родился сын! Назвали тоже Василием…
– Пусть Василий тихо сидит в своём Кашине! – покачал головой князь Александр. – Ему не надо ссориться с Иваном Московским! Это хорошо, что он породнился с Дмитрием Романычем! Брянский князь силён, богат и дружен с нашей Тверью! Нам пригодится поддержка могучего Брянска!
– Он уважил и тебя, славный князь! – сказал, улыбаясь, Фёдор Акинфиевич. – Прислушался к твоей просьбе, пусть и переданной через Михаила Асовицкого и его смоленских родственников, а московских послов, набивавшихся в сваты, отверг! Нет сомнения, что он принял бы и тебя с почётом и уважением!
– Ты напомнил мне о том славном Михаиле! – повеселел князь Александр. – Я был на его свадьбе, там, в литовской земле! И видел его красавицу-супругу… Эта прелестная литовка, как я недавно узнал, родила ему сына! Мальчика назвали Романом… Теперь он будет Роман Михалыч Асовицкий!
– Он не случайно так назвал своего сына! – буркнул Игнатий Бороздин. – У Михаила есть серьёзные замыслы!
– Какие там замыслы? – усмехнулся князь Александр. – Имя-то дают попы! И при этом заглядывают в святцы! Так что, дитя назвали в честь какого-то святого или видного правителя…
– Такие благочестивые порядки, батюшка, – засмеялся Гаврило Олсуфьев, – существуют только в Твери и Москве, где процветает православная церковь… Но в других землях, даже новгородских и псковских, имена детей зависят от воли их батюшки и матушки! А церковь этому не противится… Также и в Литве… Вот князь Михаил и дал имя своему сыну… А почему такое – не знаю…
– А что ты тут заподозрил, славный мой Игнатий? – поднял брови князь. – Какой ты видишь умысел?
– А вот какой, великий князь, – поднял голову боярин Игнатий. – Разве ты не знаешь, что этот  Михаил Асовицкий ведёт свою родословную от брянского князя Романа Старого?
– Ну, я слышал, что великий Роман Михалыч – его прадед, – кивнул головой князь. – Об этом мне говорил сам Михаил. Значит, ты считаешь, что он прочит своего сына в брянские князья? Я правильно тебя понял?
– Правильно, славный князь! – буркнул Игнатий Бороздин. – Разве ты не знаешь, что у Дмитрия Брянского нет сыновей? Только одни дочери…
– Но в этом случае наследниками Дмитрия могут стать либо мой брат Василий, либо его сыновья! – нахмурился князь Александр. – Как раз у Василия родился сын, кровный внук Дмитрия Брянского… И мой племянник!
– Но он – Василий Василич, а не Роман Михалыч! – прогудел боярин Иван Акинфиевич. – Пусть кровь Дмитрия,  но не кровь Романа!
– Много воды утечёт, пока совершаться такие дела! – сказал из дальнего угла княжеской светлицы недавний посланник на Волынь игумен Арсений. – Зачем заранее беспокоиться? Известно, что такие дела не решаются без Божьей воли… Нечего беспокоить себя и Господа без необходимости!
– Выйди-ка вперёд, святой старец! – молвил, поднимая руку, князь Александр. – И садись здесь, на переднюю скамью! Расскажи нам последние новости.
Отец Арсений встал и, пройдя между рядами псковской знати, занял предложенное ему место.
– Этот год очень тяжёлый, славный князь, – начал он своим громким басистым голосом. – Много бед случилось на святой Руси. Скончались многие знатные люди… Так, весной умер князь Фёдор Василич Ростовский… А его городскую долю захватил Иван Калита!
– Как же так? Ведь у покойного Фёдора есть наследники! – возмутился боярин Иван Акинфиевич. – Молодой князь Андрей! И другой, старший брат, Константин Василич, владеющий половиной Ростова! Разве он не наследник?
– Иван Московский наложил свои руки на их наследство, – продолжил игумен, – а сына покойного князя Фёдора, Андрея, оставил в Ростове только служилым князем! Больше нет того Сретенского удела в Ростове!
– Вот какой хищник! – буркнул Александр Михайлович. – Готов заграбастать все земли! Он дождётся и наследства Константина… И завладеет другой половиной Ростова – Борисоглебской… Куда Константину тягаться с Москвой: он ведь женат на дочери Ивана, Марье!
– А вот и другая смерть! Скончался Александр Василич Суздальский! – пробормотал отец Арсений, недовольный прерыванием его речи. – Видите, какой нынче год?
– Неужели этот алчный Иван приберёт теперь и Суздаль? – вздрогнул князь Александр. – Тогда Москва совсем ожиреет!
– Навряд ли пока, – покачал головой игумен Арсений. – Константин, брат покойного князя Александра, съездил в Орду и выпросил у государя ярлык на Суздаль! Словом, опередил бессовестного Ивана…
– Вот как получилось! – усмехнулся князь Александр. – Юрий, Иван и даже их батька Даниил боролись с Тверью за власть, а тем временем Суздаль тихо и спокойно отделился от владимирской земли… И теперь свободный удел! Это дело поддержал и татарский царь! Как ни смешно, но великое княжение раньше называлось «Суздальским», но столицей был Владимир! А теперь и княжение и столица стали с одним названием – «владимирская земля»! Не за горами то время, когда и Суздаль станет великим, стольным городом! Однако рассказывай дальше, святой отец, что там ещё приключилось.
– Да вот недавно в Москве случился пожар, – опустил голову игумен, – и выгорел весь город, даже кремль! Господь сурово карает князя Ивана! Тяжело заболели его верные слуги – любимый боярин Фёдор Бяконт и престарелый тысяцкий Протасий… Последний уже передал своё место сыну Василию… А сам Иван Данилыч отправился, не взирая на снег и холод, к царю в Орду, прихватив с собой твоего брата Константина…
– Вот это, в самом деле, наказание Господне! – сказал князь Александр, краснея от гнева. – И пожар, и болезни его любимых бояр – это всё за грехи!
– Вот и супруга этого Ивана, Алёна, заболела…, – добавил отец Арсений.
– Однако Иван продолжает хитрить и строить козни! – возмутился Александр Михайлович. – Теперь вот повёз с собой запуганного им Константина! Не нашёл другого времени! В такой холод и при болезни супруги! Неужели опять что-нибудь задумал?!
– Кто знает его хитрости? – пробормотал игумен Арсений. – И нам от них несладко! Москва уже опутала Великий Новгород… А там и до Пскова – рукой подать!
– Ну, уж если до Пскова…, – поднял руку князь Александр. – Пусть только сунется! Пока я тут и пребываю в союзе с Литвой, Ивану с нами не справиться! А вот если опять натравит на меня митрополита… Но святитель пока, слава Богу, на Волыни…
В это время открылась дверь, и в княжескую светлицу вбежал мальчик-слуга. – Великий князь! – крикнул он с порога. – К тебе – важный посланец из Литвы!
– Тогда проси! – приказал князь. – Узнаем литовские новости.
В полной тишине в светлицу вошёл рослый литовец, одетый в длинную баранью шубу. С обнажённой головой, держа в руке богатую шапку из куньего меха, он проследовал по проходу, разделявшему боярские скамьи, прямо к княжескому креслу и низко, поясно, поклонился. Затем, повернувшись лицом к собранию, а к князю – спиной, он вновь сделал поясный поклон сидевшим. – Здравствуйте, князь Александр, твои люди и славные псковские бояре! – сказал он на хорошем русском, вновь повернувшись лицом к князю и прищурив свои серые, стальные глаза. – Вам привет от великого и могучего князя Гедиминаса!
– Здравствуй, славный гонец! – кивнул головой князь Александр, не вставая. – Говори, с чем пожаловал: с радостью или горем?
– С горем, русский князь, – ответил литовский посланец. – Не хочу отнимать у тебя много времени и скажу кратко. Нам сейчас нужны воины!
– Неужели славный князь Гедимин готовится к походу?! – подскочил со своего кресла князь Александр. – В зиму и холод? Это неплохо!
– Отрадно видеть твою готовность к войне, славный князь! – сказал литовец, потирая свой длинный, красный от мороза нос. – Но пока ещё никуда идти не надо, а следует только соблюдать полную боевую готовность! Пришли известия, что на Севере зашевелились немецкие крестоносцы… Вот наш господин и прислал меня к вам, чтобы заранее предупредить о возможном походе. А пока великий князь отправил на границу дозоры и сразу же, если будет обнаружена угроза, пришлёт за тобой!
– Хорошо, славный вестник, – улыбнулся князь Александр. – В нас не сомневайтесь! Мы по первому зову соберём своих воинов! И охотно пойдём на любую войну: разогреем тогда кровушку и разомнём плечи! Это настоящее княжеское дело! Готовьтесь же, мои славные люди!
– И мы всегда готовы собрать народное ополчение! – поддержал князя псковский посадник Гаврило Олсуфьев. – Пусть лучше наши люди громят крестоносцев в Литве или на немецком Севере, чем допускать их сюда, под стены Пскова!


Г   Л   А   В   А   19

Н Е У Д А Ч А   И В А Н А   С М О Л Е Н С К О Г О

Весной 1332 года великий смоленский князь Иван Александрович прибыл в Сарай-Берке. С большим трудом добрался страдавший болями в спине седобородый старик до татарской столицы вместе со старшим сыном Святославом и двумястами дружинниками.
Ордынский хан только что отпустил домой московского и великого владимирского князя Ивана и был в плохом настроении: после смерти сына он никого не хотел принимать. Лишь для Ивана Данииловича и некоторых других, угодивших ему князей, он сделал исключение. Хитрый москвич сумел добиться своими богатыми подарками и грубой лестью расположения сначала ханских вельмож, затем – его жён и, наконец, самого хана. Князь Иван Даниилович довольно быстро распознал вкусы Узбек-хана, его привычки и отвращение к грубой клевете. Поэтому московский князь действовал сообразно полученным сведениям: делал вид, что всем доволен, постоянно благодарил хана едва ли не за солнечный восход и никогда ни на кого не жаловался! Прикинувшись правдолюбцем, князь Иван, порой, добивался своих целей просто рассказами о том, что он якобы случайно узнал. Таким образом, ему удавалось сообщить хану под видом обычных сведений и факты, порочившие его противников.
Медленно, но верно он настроил Узбек-хана против великого смоленского князя Ивана Александровича, рассказав, что последний поддерживал тесные связи с Литвой. И это была правда! Другое дело, как эти сведения хану подавались! Об этом знали лишь приближённые хана. Вот почему князь Иван Александрович, услышав, что Узбек-хан не спешит принимать его, заподозрил неладное и решил навестить своих старых ордынских знакомцев. Прежде всех, он посетил мурзу Асадая, преподнёс ему богатые дары, но тот ничего не знал. – Наш государь жестоко страдает. Он всё скорбит по своему любимому сыну, – сказал он. – Поэтому ему не до тебя… Он только недавно говорил с коназом Иванэ из Мосикэ, но больше никого не принимал… Но я не знаю, о чём они беседовали. Там ещё были лишь наш славный имам и мудрый Субуди-сайд… Но не было заметно гнева на лице государя…
Старый князь Иван ходил и к другим ханским вельможам, но ничего от них не узнал. – Хорошо бы дождаться Дмитрия Брянского, – думал он, – и тогда послать его человека к тому Субуди. Дмитрий и его люди дружны с царским советником!
Сам же он не решился идти к высшим ханским людям. – Все говорят, что Субуди – бескорыстный и жестокий человек! – рассуждал он. – Тогда зачем мне навлекать на себя его гнев?
Дмитрий же в Орду всё не приезжал, и старый князь скучал от безделья.
Княжеские дружинники, однако, находили себе развлечения. Ведомые княжичем Святославом, они охотно выезжали на речные просторы, забрасывали в Волгу привезённые с собой сети и почти ежедневно доставляли к княжескому столу богатый улов. Свежая стерлядь, огромные осетры и белуги постоянно украшали княжеский стол. Часть рыбы по указанию великого смоленского князя слуги отправляли местным православным священникам, а лучшие образцы – сарайскому владыке.
Княжеские люди посещали и злачные места. За весьма скромную плату они встречались с «весёлыми девицами» в окраинных сарайских юртах, где некоторые мурзы содержали купленных на базарах или пригнанных ими из чужих земель пленниц. Последние были выучены татарами для ублажения посетителей-мужчин, чтобы «отрабатывать господский плов».
К старому князю Ивану и его сыну Святославу еженощно приходили прекрасные рабыни и за приличную мзду ублажали обоих.
Княжич Святослав, будучи ещё человеком молодым, охотно встречал чаровниц. А вот Иван Александрович вынужден был принимать красавиц лишь из нежелания ссориться с их хозяевами накануне встречи с ордынским ханом. – Не хочется обижать знатных людей, – рассуждал он про себя, – и плодить новых врагов!
Так тянулись дни и ночи. Отдохнувший за день князь сильно уставал по ночам и мечтал о возвращении домой. К тому же его тяготили значительные расходы: татарские серебряные монетки, которых он наменял за серебряные слитки-гривны, постепенно иссякали…
Почти два месяца прожил смоленский князь в ордынской столице и уже отчаялся дождаться ханского вызова, как вдруг в самом начале июня последовало приглашение хана на облавную охоту.
Как-то вечером князь Иван Александрович возвращался в свою гостевую юрту после посещения православного храма, где он отстоял службу и отдохнул душой, помолившись и побеседовав с сарайским епископом.
– Сюда недавно приходил царский человек, мой господин, – сказал ему молодой слуга сразу же при входе, – и пригласил тебя с княжичем Святославом на охоту! 
– Значит, на охоту, Почай? – переспросил князь слугу, не зная, радоваться ему или горевать.
Но княжеский сын Святослав, который вскоре пришёл из соседней юрты к отцу, успокоил его. – Это хорошо, батюшка, – сказал высокий, худощавый, русоголовый княжич, улыбаясь во всё лицо своей доброй улыбкой. – Значит, государь вспомнил о нас и оказал нам большую честь!
Ранним утром смоленские князья вместе с двумя десятками своих конных дружинников выехали на окраину ордынской столицы. Там, сразу же за последними юртами, их ожидали татары. Знатные люди, сидевшие на своих небольших, но выносливых лошадях, сбились в кучку и что-то между собой обсуждали. Невдалеке от них стояли конно и пеше их слуги, ждавшие от своих господ приказаний.
Князь Иван, сопровождаемый переводчиком и сыном, подав знак своим воинам остановиться, приблизился к ханским вельможам. Он неплохо говорил по-татарски, но на всякий случай держал с собой толмача, чтобы «не допустить неосторожного слова». – Салям галяйкюм, славные люди! – сказал он, прервав разговор татар. – Удачи вам и здоровья!
– Вагаляйкюм ассалям! – буркнули передние всадники. – И тебе – здоровья, Иванэ, а также – удачи, хотя ты уже стар!
– Это ещё почему?! – возмутился мурза Асадай, сидевший в красивом, посеребрённом персидском седле. –  Зачем попрекать этого почтенного уруса его годами? Мы не знаем, кто из нас старше телом и душой! Это только Аллах ведает! Этот коназ каждую ночь принимает молодых жёнок и покоряет их своей силой! Об этом знают все в нашем Сарае! Поэтому он ещё не стар! Стыдитесь своих глупых слов!
Князь Иван покраснел от смущения и с благодарностью посмотрел на своего знакомца. – Не зря я подаю ему бакшиш в каждый свой приезд! – подумал он, но вслух сказал: – Благодарю тебя, могучий Асадай, за доброе слово! Но эти именитые люди правы: я уже старик! Пора мне на покой! Я же приехал сюда, чтобы просить государя о милости, чтобы он разрешил передать мой удел старшему сыну…
– Не спеши с этим, Иванэ, – сказал с грустью мурза Нагачу. – Нельзя передавать свою власть сыну при жизни! Пусть он будет твоим помощником или соправителем, но от власти не уходи… Не ищи себе горя!
Вдруг со стороны города донёсся звонкий цокот копыт приближавшегося всадника, и перед собравшимися охотниками предстал ханский слуга, богато одетый в зелёный шёлковый халат и такую же блестевшую на солнце чалму. – Мурза Товлубей! – крикнул он, глядя на толпу татарской знати. – Великий государь поручил тебе управлять всеми людьми и вести облавную охоту! Сам же он вскоре сюда пожалует! 
– Якши! – сказал довольный молодой мурза Товлубей. – Это для меня большая честь! Однако куда же нам загонять зверей?
– А ты пошли всех людей на облаву так, чтобы они встретились за большим курганом с памятным камнем! – пояснил ханский слуга. – А государь приедет к тому кургану! Пусть же мурзы и эмиры стоят у того болвана и ждут великого хана! – И он, резко повернув своего коня, поскакал назад.
– Готовьтесь, знатные люди! – поднял руку весёлый Товлубей. – Пойдём к тому кургану! А ты, Ахмуд, скачи к загонщикам и передай им повеление великого хана! Пусть поторопятся! Надо вовремя подогнать зверей к самому государю!
– Будет сделано! – крикнул мурза Ахмуд, неохотно разворачивая своего коня в сторону столпившихся слуг и воинов. Он с большим трудом сумел сдержать ярость и отъезжал с серым, как степной камень лицом.
Прочие татарские вельможи тоже были обижены. – Товлубей слишком молод, – буркнул мурза Джочи-Хасар, – чтобы повелевать нами, именитыми людьми! – Однако он лишь тем и ограничился и, не желая гневать Узбек-хана, поскакал вслед за всеми, догоняя молодого мурзу.
Князь Иван, помахав рукой своим воинам, поскакал за знатными татарами. Его сын Святослав и переводчик Сапун Волевич ехали за ним. А дружинники, поняв по своему княжеский знак, замыкали скачку.
Татары стремительно мчались вперёд, и русские вынуждены были поспевать за ними. Молодому князю Святославу и его дружинникам это не составляло труда. А вот старики – князь Иван с переводчиком – едва выдерживали эту гонку. – Вот что значит старость! – думал Иван Александрович, краснея и покрываясь потом. Седовласый Сапун был ни жив, ни мёртв: он трясся в седле и, вцепившись в холку лошади, молился, выпрашивая у Бога спасения или, на худой конец, немедленной смерти.
Князь уже не думал, что доберётся до заветного кургана, когда, наконец, татарские вельможи остановились. – Фу-х! – вздохнул великий смоленский князь и перевёл дыхание. – Ну, Сивка, – похлопал он по шее своего верного коня, – мы ещё с тобой поживём!
Татары встретили русских дружным смехом. Их потешил жалкий вид взмыленных и измученных стремительной скачкой стариков. У татар даже глубокие старцы, едва ли не на смертном одре, продолжали ездить верхом и, казалось, рождались и умирали на лошадях.
Они долго смеялись, раскачиваясь в сёдлах и, порой, выставив перед собой руки, указывали ими на князя и его толмача.
Князь Иван в первое мгновение растерялся: смеяться над русским князем означало оскорблять его! Однако так было на Руси, а здесь существовали иные порядки. Поэтому гордый смолянин предпочел сделать вид, что не замечает насмешек. А потом и сам засмеялся, показывая, как всё это забавляет его. Этот поступок оказался правильным. Увидев, что русский князь смеётся, татары успокоились и, потеряв к нему интерес, стали между собой разговаривать.
Вдруг со стороны Сарая донеслись сильный шум и крики. – Государь, государь идёт! – пробормотали татары и, выстроившись в ряд, стали ждать. Князь Иван пристроился к конной шеренге татарской знати слева, а рядом расположились его сын, переводчик и дружинники.
Ордынский хан вылетел, как птица, из-за холма, у которого стояли его вельможи. Красивый молодой повелитель Золотой Орды сидел на стройной, чёрной, как смоль, арабской лошади. Он был одет в зелёный, расшитый золотыми нитями халат, свисавший ниже колен на такого же цвета штаны, напоминавшие видом шаровары. На ногах у хана были одеты сверкавшие золотом и драгоценными камнями жёлтые туфли с загнутыми вверх носками, а на его голове возвышалась тёмно-зелёная, шёлковая чалма с алмазным полумесяцем наверху. За спиной Узбек-хана, как и у его вельмож, торчал большой, сверкавший золотом и серебром лук – с левой стороны, а с правой – сиял на солнце драгоценный колчан, полный стрел.
– Неужели и стрелы государя также сияют? – подумал князь Иван. – Тогда эта охота дорого обойдётся!
Халат ордынского повелителя был опоясан золотым же поясом, на котором висел кривой татарский меч в ножнах, блиставший золотом и самоцветами.
Вслед за ханом скакали его преданные телохранители: числом в полтораста копий. Они тоже были разодеты в роскошные шёлковые одежды, но уже без золота и драгоценных камней. Грудь каждого воина была закрыта кожаным панцирем с нашитыми на нём железными пластинами.
Сам ордынский хан, казалось, не был защищён ничем. Складывалось впечатление, что ему некого и нечего было бояться. Однако опытный глаз старого князя Ивана заметил, как действовали ханские телохранители. – Они не допустят даже птицу к своему царю, – заключил про себя Иван Александрович, оценив одеяния, воинскую выправку и экипировку сопровождавших хана воинов.
– Ну, что, Товлубей! – громко и грозно крикнул хан, подъезжая к татарской знати. – Готовы ли загонщики для доброй облавы?
– Готовы, государь! – ответил молодой мурза, выезжая вперёд. – Мы сразу же, услышав от твоего раба высочайшее повеление, приступили к делу!
– Ну, что ж, подождём! – кивнул головой хан и медленно двинулся вперёд, объезжая выстроившихся перед ним вельмож. Наконец, он подъехал к князю Ивану и пристально, оценивающе, посмотрел на него. Ханские телохранители, остановившись в десяти шагах от своего повелителя, внимательно следили за происходившим, готовые в любой момент ринуться на неожиданного врага.
– А ты говорил, Иванэ, – усмехнулся Узбек-хан, – что уже стар! Однако без труда проскакал вместе с моими людьми! Выходит, ты ещё достаточно молод и силён и напрасно жаловался на свою старость!
– Я едва добрался сюда, славный государь! – пробормотал смоленский князь. – Уж не думал, что снова тебя увижу! Моё сердце чуть не разорвалось!
– Не говори так, хитрый коназ! – покачал головой ордынский хан. – И ты ещё хочешь передать свою власть сыну, – он окинул взглядом молодого Святослава Ивановича. – Он, конечно, добрый воин, но ты сам ещё в силе! Однако ладно, поговорим об этом потом…
В это время со стороны степи донеслись сначала негромкие, но затем всё более усиливавшиеся звуки.
– Так, загонщики! – весело сказал хан. – Тогда готовьтесь, мои люди! Настаёт пора для славного веселья, а пока – скачите на этот холм! – И молодой хан, развернувшись, проворно проскакав вдоль холма, увенчанного большой каменной статуей – «бабой» – неожиданно заскочил наверх, остановившись у самого древнего идола. Ордынские вельможи, подражая своему хану, тоже подскакали к холму, но резко остановились у его подножья. Ханские же телохранители продолжали стоять там, где им указал ещё раньше едва заметным жестом руки Узбек-хан.
Между тем звуки кричавших, улюлюкавших загонщиков и звон металлических гонгов всё приближались. Наконец, стали появляться в облачках серой пыли и напуганные загонщиками дикие животные: степные антилопы-джейраны, небольшие лошадки, какие во множестве обитали в поволжских степях. Однако крупных животных было немного: не больше двух десятков.
– Это недобычливая охота! – сказал с раздражением мурза Товлубей, сидевший на лошади рядом со смоленскими князьями. – Государь будет недоволен! Нет ни одного быка! Зато зайцев, лис и волков – премного! Придётся заниматься лучной стрельбой!
Степные звери, поднимая над собой пыль, со всех сторон устремились к холму.
– Стреляйте, люди мои! – крикнул хан, стремясь перекричать степной шум. – Пора приступать к делу! – Он сам выхватил лук и, вставив стрелу, пустил её в сторону метавшегося вокруг людей джейрана. Выстрел был удачный, и несчастное животное рухнуло, завертевшись, на землю: из шеи степной антилопы торчала ханская золочёная стрела.
– А теперь мы, государь! – крикнул Товлубей и последовал примеру хана. Его стрела также поразила мчавшуюся неподалёку антилопу.
Ханские вельможи тоже не зевали: они с азартом стали выпускать стрелу за стрелой, убивая все живые мишени, двигавшиеся вокруг них.
Неожиданно, в тот самый момент, когда перед глазами смоленских князей показались загонщики, быстро сближавшиеся и образовавшие замкнутый, ощетинившийся копьями круг, к холму, опустив рога и грозно мыча, устремился огромный дикий бык, напуганный шумом и разъярённый преследованием.
– Это – тур! Вот уж удача! – вскричал князь Иван, забывший про свою старость. – Вот уж не думал, что увижу живого, древнего тура! Вперёд же, сынок! Вспомним древние времена и не посрамим славу русского охотника! – И великий смоленский князь, выхватив своё боевое копьё, решительно поскакал прямо навстречу рогатому чудовищу.
– Куда же ты, батюшка! – бросил ему вслед растерявшийся Святослав Иванович. – Не в твои годы идти на этого грозного зверя! – И он, вытащив из ножен меч, помчался за отцом.
Княжеские дружинники, стоявшие до этого рядом со своими князьями, даже не успели опомниться, как старый князь Иван смело набросился на разъярённого быка и с силой вонзил ему в бок тяжёлое копье. – У-у-х!!! – вздохнул степной исполин, ощутив смертельный удар. Он попытался развернуться к своему обидчику и, поскользнувшись, рухнул в лужу собственной крови на княжеское копьё, вбивая его ещё глубже в собственное тело. Этот промах спас жизнь старого князя и привёл к мгновенной смерти огромного зверя. Бык заверещал, испуская из горла потоки густой, почти чёрной крови, и, наконец, затих, выпучив остекленевшие глаза.
Знатные татары, с интересом наблюдавшие за быстрым поединком русского князя с диким туром, даже опустили на время луки.
Тем временем остальные охотники, ханские слуги и русские дружинники, быстро рассыпавшись по всему замкнутому кольцу, завершали побоище, добивая загнанных животных.
Татарский хан спокойно стоял на холме и молча наблюдал за всем происходившим. Наконец, он махнул рукой, что-то крикнул и быстро поскакал вниз.
– Как птица взлетел и как птица спускается! – сказал сыну князь Иван, глядя, как Узбек-хан приближается к нему.
Подскакав к смоленским воинам, ордынский повелитель улыбнулся. – Так, коназ урус, – сказал он, – теперь я вижу, какой ты старый! Надо же, так легко и быстро одолел огромного быка! Я не ожидал от тебя такой прыти! Что ж, ты – отменный охотник! Поехали же рядом в Сарай! Я хочу поговорить с тобой…
И хан Узбек, сопровождаемый смоленскими князьями, медленно, раскачиваясь в седле, двинулся в сторону своей столицы. За ними, также неспеша, поехали ханские телохранители. Все прочие участники охоты остались в степи. Слуги и рабы – подбирать добычу, а знатные татары – присматривать за ними.
Княжеские дружинники и старик-переводчик не осмелились присоединиться к ханской свите и ждали, пока важные татары и смоленские князья не исчезнут из виду, после чего поехали вслед.
– Я люблю храбрых людей, коназ урус! – сказал, подумав, молодой хан. – И особенно – сильных воинов! Ты меня сегодня порадовал своей смелой охотой! За это я прощаю тебе серьёзные проступки!
– Какие проступки, государь?! – пробормотал в изумлении князь Иван. – Я всегда хранил верность тебе!
– Я слышал о твоей дружбе с Гэдэмэнэ из Лэтвэ, – сказал хан Узбек, – и о твоём желании перейти к нему на службу…
– Это неправда, государь, – перебил его растерявшийся Иван Смоленский. – Между мной и Гедимином нет дружбы!
– А как же переговоры? – возмутился хан Узбек. – Разве не было переговоров?
– Были переговоры, государь, – опустил глаза князь Иван, – но дружбы у нас нет! Литовцы приходили в Смоленск и предлагали мне союз… Но я на это не пошёл!
– А ты не давал Лэтвэ серебро? – грозно вопросил ордынский хан. – Это тоже ложь? 
– Это не ложь, государь, – признался Иван Смоленский, потрясённый ханской осведомлённостью. – Я, в самом деле, дал Гедимину немного серебра на войну с крестовыми немцами…
– Вот и признался, Иванэ, – задумчиво промолвил Узбек-хан. – Значит, ты виноват передо мной?
– Виноват, государь, – пробормотал, не зная, что говорить, князь Иван. – Мне не хотелось самому воевать с немцами, растрачивать казну и подвергать смоленские земли их нашествию… Пусть литовцы сражаются с нашими лютыми врагами!
– Ладно, Иванэ, – покачал головой хан Узбек. – Но больше так не делай! Если у тебя есть лишнее серебро, ты лучше привози его сюда, в Сарай. И я окажу тебе помощь как против лэтвэ, так и против нэмцэ! Понял?
– Понял, государь-батюшка! – склонил голову старый князь.
– Тогда пусть всё остаётся по-старому! – буркнул молодой хан. – Сам привози к нам серебро и не отдавай пока своей власти сыну! Рановато…
– Но государь! – взмолился князь Иван. – Я так состарился, что едва добираюсь до Сарая! Что тут плохого, если мой сын Святослав будет привозить наш «выход»? А я отойду на отдых!
– Я не хочу этого, коназ урус! – возразил хан Узбек. – Я думал о тебе и хотел тебя наказать. Если бы не эта охота и твоё раскаяние… Я доверял и Дэмитрэ из Брэнэ… Но узнал, что он тоже давал серебро моему врагу Гэдэмэнэ! Вы постоянно лжёте, бестолковые урусы! Хотите служить двум господам! А это не приносит удачу! Поэтому я решил примерно наказать тебя и не слушать твоих просьб. Продолжай приезжать сюда каждый год и не жалуйся на старость! А с Дэмитрэ из Брэнэ я ещё поговорю!
– Вот беда-то, – подумал великий смоленский князь. – Опять меня оклеветали! И того несчастного Дмитрия! Неужели всё это идёт от Ивана Московского? – И он, огорчённый и уставший, уныло опустил голову.


Г   Л   А   В   А   20

К А Р А Ч Е В С К И Й   Г О С Т Ь

Зимой 1332 года в Брянск неожиданно приехал престарелый карачевский князь Василий Пантелеевич. Дмитрий Романович принял его наедине, «затворившись в княжеском тереме». Князьям было о чём поговорить.
Князь Дмитрий недавно вернулся из Орды и был сильно расстроен: ордынский хан долго не принимал его, а потом, после приёма, держал в Сарае почти две недели.
С первых дней своего пребывания в ордынской столице брянский князь понял: его оговорили и на этот раз серьёзно!
Только благодаря дружбе брянского боярина Кручины Мирковича с ханским советником Субуди, князь Дмитрий узнал о причине ханского гнева. – Тебя заложил Иван Московский, княже! – сказал ему боярин Кручина. – Да так хитро и ловко, что царь Узбек поверил ему без доказательств! Он оговорил и великого князя Ивана Александрыча! И не уважил его просьбу об освобождении от личных поездок в Сарай. Иван Смоленский едва не погиб! Видимо, Иван Данилыч узнал о твоей дружбе с Гедимином и переданном ему серебре…
– Так я же оправдался перед государем! – возразил тогда брянский князь. – И царь не рассердился и отпустил меня, как обычно, без задержки, в Брянск!
– А вот недавно злобный Иван Калита опять напомнил государю о том серебре и рассказал, что ты снова связывался с литовцами…
Тут князь Дмитрий вспомнил, как он ещё по весне послал в Литву по просьбе великого князя Гедимина, высказанной его посланником, целый обоз с серебром и мехами. Он даже не мог предположить, что об этом станет известно в Москве! Расстроенный брянский князь понял, что у Ивана Московского есть «верные люди» либо в Брянске, либо при великом литовском князе. И он стал лихорадочно думать, как выпутаться из трудного положения. Признаться хану о «литовском серебре», как это сделал князь Иван Смоленский? Но за это ордынский хан отказал в его просьбе… Брянский князь был не из робкого десятка и за свою жизнь не боялся. Но ловчить и обманывать царя Дмитрий Романович не хотел! Да и что можно было придумать в его положении?
Князь Дмитрий долго размышлял над своей бедой, советовался с боярами, но выхода всё никак не находил.
Помог, как ни странно, старый знакомец брянского князя мурза Сатай, сын вельможи Кавгадыя, казнённого в своё время ханом.
Пожив несколько лет в отдалённых кочевьях, Сатай дождался, когда хан Узбек забыл его прегрешения и отцовскую опалу и тихо, скромно, вернулся в Сарай. За время своей вынужденной ссылки Сатай разбогател: отцовские овцы, которых он угнал на сочные пастбища, так расплодились, что ему пришлось закупать большое число рабов и нанимать целое войско, чтобы иметь не только чабанов, но и защитников своих отар.
Люди Сатая частенько наведывались в Сарай и, приобретая на рынках ордынской столицы рабов, узнавали все последние новости о ханском дворе. Помимо этого, они подносили сарайским вельможам богатые подарки, поддерживали связи с многочисленными друзьями Сатая, пока, наконец, не добились восстановления доброго имени своего господина.
Впрочем, ходили и другие слухи. Не все верили в законное происхождение богатства Сатая. Недружественно настроенные ещё к его покойному отцу Кавгадыю вельможи знали, насколько тот был чужд скотоводству. – Степной волк не будет подражать овце и пожирать траву! – считали они. – Этот Сатай добыл свои богатства разбоем!
Так это было или нет, никто не дознавался. Сатай был богат, а значит, и прав!
Князь Дмитрий был несказанно рад, когда в его гостевую юрту пришёл возмужавший, гордый татарский мурза. Когда княжеский слуга доложил, что его дожидаются знатные татары, брянский князь даже не мог себе представить, кто они! Но вот Дмитрий Романович переступил порог юрты, глянул перед собой и радостно крикнул: – Это ты, Сатай, мой сердечный кунак!
Все трое татарских гостей, сидевшие на мягком диванчике, встали.
– Я и не надеялся увидеть тебя, коназ Дэмитрэ, – весело сказал красивый рослый Сатай, поглаживая свою небольшую, но аккуратную бородку. – Но ты сразу же меня узнал, не в пример нашим гордым сарайским мурзам! Вот, смотри, я привёл к тебе моих верных друзей! Это – Чиричи, – он указал рукой на худенького, но приятной внешности татарина, – сын мурзы Ахмыла, а это, – Сатай похлопал по плечу коренастого, округлого татарина, – Нагачу! Неужели не узнал?
– Он сильно располнел, брат, – засмеялся князь Дмитрий. – Но его всегда выдают большие чёрные глаза!
После взаимных приветствий брянский князь распорядился накрыть для дорогих гостей стол, и княжеские слуги побежали к караван-сарайщику заказывать яства.
Друзья долго сидели за столом, вкушая превосходный плов, многие другие блюда, приготовленные искусными поварами, пили кумыс и дорогие греческие вина.
Во время тёплой дружеской беседы князь Дмитрий со всей искренностью рассказал гостям о своём нынешнем нелёгком положении и о гневе на него хана Узбека.
Но выслушав друга, Сатай не только не огорчился, но даже рассмеялся. – Это не беда, мой славный кунак! – сказал он после недолгого раздумья. – У тебя есть серебро на дорогие подарки? Если нет, я тебе помогу!
– Серебро-то есть, мой сердечный друг, – ответил на это брянский князь, – но как всё это устроить?
– А ты купи достойные подарки и подай их государю! – весело сказал Сатай. – Дорогие каменья или что ещё…
– Это можно, – пробормотал князь Дмитрий, – но что мне сказать о литовском серебре?
– А ты скажи, что Гэдэмэнэ прислал тебе эти дорогие подарки, а ты-де отдарился в ответ серебром! – бросил находчивый Сатай. – И все драгоценности из Лэтвэ принёс в дар нашему  государю…
– Как хорошо придумано! – обрадовался брянский князь. – Вот молодец! Это удачный выход!
В самом деле, когда, наконец, ордынский хан вызвал к себе на приём брянского князя, последний, стоя на коленях, спокойно принял ханский гнев.
– Я привёз тебе отменные подарки, государь, – сказал князь Дмитрий, отвечая на вопрос хана о литовском серебре. – За них пришлось расплатиться с литовцами серебром! – И он кратко изложил придуманную Сатаем версию.
Хан Узбек был несколько озадачен.
– Выходит, ты – мой преданный слуга, – пробормотал он в смущении. – Я совсем не ожидал таких слов! Эй, Улуй! – хлопнул он в ладоши. Верный раб предстал перед ханом. – Беги-ка, Улуй, за Дзаганом, и пусть он принесёт сюда подарки Дэмитрэ-уруса!
Ханский денежник пришёл довольно скоро. За его спиной следовал чернокожий раб, нёсший серебряное блюдо с дарами брянского князя.
– Якши, Дэмитрэ, – говорил, прицокивая от удовольствия языком, Узбек-хан. – Ты не обманул меня и проявил своё глубокое уважение! Я вижу, что ты – верный мне человек!
– Верный, – подумал брянский князь. – На эти подарки ушло всё моё серебро, предназначенное для выкупа пленников… Это слёзы русских людей… Дорого обошлась мне эта царская милость!
В довершение всего, ордынский хан, довольный брянским князем, решил «пожаловать» его! – Пора тебе, Дэмитрэ, оказать огромную честь, – сказал Узбек-хан, завершая приём, – и послать тебя в поход с моими славными воинами! Ты будешь напоминать мне древнего именитого Ромэнэ или своего батюшку!
– Да, это огромная честь! – подумал князь Дмитрий, стискивая от возмущения зубы. – Неужели придётся воевать с Литвой? Мой батюшка поплатился за это жизнью!
Так и уехал домой князь Дмитрий Романович, не узнав, на какую рать пошлёт его ордынский хан. Последний загадочно улыбался, но своё обещание не объяснил.
Вот обо всём этом и рассказал брянский князь своему карачевскому гостю.
– Это ладно, если государь пошлёт меня на своих врагов за Волгу или, на худой конец, в Литву, – подытожил он свой рассказ. – А если вдруг отправит на своих, русских?
– Я вижу, брат, – отвечал карачевский князь Василий, – что нет тебе ни покоя, ни радости, а тут ещё и я со своими бедами! Всё это – козни того ненавистного Ивана Московского! Он уже добрался до моих молодых дядек и решил прибрать их к своим рукам! Мои козельские люди доносят о высказываниях Андрея и Тита… Они хотят себе больше власти! – И князь Василий рассказал, как дядьки ведут за его спиной переговоры с великим владимирским и московским князем. Сначала московские бояре приезжали в Козельск просто, как гости. Затем стали бывать чаще и привозить с собой богатые подарки. – А теперь они там постоянные гости! И стараются втянуть моих бестолковых дядек в свои грязные дела! – с горечью молвил Василий Пантелеевич. – Пытаются оторвать их от Карачева! А эти дядьки годятся мне едва ли не во внуки! Стыд и позор! Ну, я всё ещё терплю эти московские поползновения… Пока только говорят и размышляют, я делаю вид, что ничего не знаю! Но если приступят к делам, я этого не спущу! Беспощадно отсеку им обоим головы!
– Вот уж угодил тебе твой славный дед Мстислав! – покачал головой князь Дмитрий. – Такое печальное наследство! Эти твои дядьки оказались строптивыми и вздорными! Однако же вот тебе моя рука! – князь протянул своему гостю правую ладонь. – Если тебе понадобится моя помощь, я всегда готов оказать её!
– Благодарю тебя, брат, – улыбнулся Василий Карачевский, пожимая руку брянского князя, – однако поверь моему слову: у меня достаточно силы, чтобы навести порядок в уделе! Пусть трепещут все мои враги и те глупые дядьки! Вот если на Карачев пойдёт сам Иван Калита, тогда мне понадобится твоя помощь!
– За это не беспокойся, брат, – кивнул головой князь Дмитрий. – С Иваном у меня – серьёзные дела! Я никогда не забуду его поступков! Стыд ему и позор! Этот Иван пошёл по пути известных клятвопреступников – своего батьки и брата Юрия! У него нет ничего святого! Надо же: бросил свою умиравшую супругу и устремился в Орду с доносами!
– А зачем ему жалеть свою супругу, если он давно хотел от неё избавиться? – усмехнулся Василий Карачевский. – Говорят, что та несчастная жёнка, родившая ему столько детей, жила в голоде и холоде! Он безжалостно уморил её!
– Я ничего об этом не слышал, брат, – покачал головой князь Дмитрий, – но тебе верю… Ходят слухи, что он уже снова женился… Но не знаю, кто его супруга, княгиня или боярыня…
– Вот тебе подтверждение моих слов: и года не прошло после смерти супруги, а он уже – новобрачный! – усмехнулся Василий Пантелеевич. – А его бояре, приезжавшие в Козельск, говорили, что тот жадный Иван горько плакал на могиле супруги и, якобы, истово молился!
– Москвичи умеют восхвалять своего князя, – нахмурил брови брянский князь, – и скрывать все его мерзости! Но там не всё ладно! Разве ты не слышал о бесконечных ссорах между ними? Всем известно, что вражда московского тысяцкого Василия, сына Протасия, с боярами Босоволковыми едва не дошла до кровавых стычек! У самих нет порядка, но лезут в чужие земли со своими поучениями! А кто их послушает – жестоко страдает! Вот, к примеру, Великий Новгород. Связался с Москвой, а теперь не знает, как избавиться от этой дружбы! Когда Москве нужно серебро, чтобы задобрить царя и его приближённых, несчастный Новгород должен щедро раскошеливаться! Вот и опять Иван пошёл на Торжок, чтобы вымогать серебро у новгородцев… Новгородцы не захотели оплачивать чрезмерные расходы этого бесстыжего Ивана, так он перерезал со своими войсками их торговые пути! Вот какой это верный друг!
– Этот Иван хитрей степной лисицы! – бросил Василий Карачевский. – Он оговаривает нас в Орде за связи с Литвой, а сам уже давно заигрывает с Гедимином! Разве ты не знаешь, что он выкупил из ордынского плена литовского князя Нариманта?
– Знаю, – кивнул головой Дмитрий Романович. – Тот Наримант попал в плен по своей глупости: пошёл на татар с небольшим войском, а когда был разбит, посчитал за позор спасаться бегством! Но Иван Московский заплатил за него немалую мзду! Вот я и думаю, почему этот Иван так жаден, когда дело касается его родственников и своих, русских, и так щедр к чужеземцам и татарам?
– Это, брат, и для меня – загадка! – буркнул Василий Карачевский. – Трудно понять поступки этого Ивана! Он не только выкупил Нариманта, но и крестил его в православной церкви, присвоив ему русское имя – «Глеб»!
– А потом отпустил Нариманта в Литву! – усмехнулся князь Дмитрий. – Это попахивает дружбой с Гедимином, батюшкой Нариманта! А нам такое вменяет в грех! Вот какой этот злодей бесстыжий!
– А царь Узбек обо всём этом знает и не гневается! – возмутился Василий Карачевский.
– Неужели знает? – нахмурился брянский князь. – Иван же выкупил Нариманта не у царя, а у мурзы Ахмыла! Ведь тот литовец попал в плен к нему! Этот скупой Иван задобрил новгородским серебром уже всех знатных татар!
– Я думаю, что шила в мешке не утаишь! Многие татарские вельможи знают о состоявшейся сделке и давно уже уведомили государя! Однако о том, что Наримант отпущен в Литву, царь может не знать! А если сообщить ему о сношениях Ивана с Литвой? Пусть бы знал, что главный доносчик – сам связан с царскими врагами!
– Этого не надо делать, брат! – категорически возразил Дмитрий Романович. – Мы не должны пятнать себя доносами на русских князей! Пусть даже он – Иван Московский! Великий грех – оговаривать христианина перед бусурманами! Забудь даже думать об этом! Пойдём-ка лучше с тобой в баньку! С медами и красивыми девицами!
– Стар я уже для девиц, – пробормотал князь Василий, потирая свою седую голову.
– Ещё не стар, брат! – усмехнулся князь Дмитрий. – А если и стар, так что же с того? У меня есть такие славные девицы, что поднимут даже покойника! Неужели ты не помнишь?
– Помню! – весело поднял голову карачевский князь. – На всём белом свете нет лучше жёнок, чем ваши брянские красавицы! Я с радостью пойду с тобой в баню!


Г   Л   А   В   А   21

М О С К О В С К И Е   Д Е Л А

Великий владимирский и московский князь Иван был доволен. Всё у него получалось в этот год! Наконец-то ему удалось добиться милости от ордынского хана, который, задобренный богатыми дарами, лестью и умелой «видимостью правды», стал всецело доверять хитрому русскому князю. С помощью своих «верных людей», затесавшихся в ближайшее окружение не только соседних русских князей, но даже великого литовского князя Гедимина, Иван Даниилович добывал такие ценные сведения, что всегда мог использовать их для «оговора» своих соперников или тех князей, которые не желали с ним сотрудничать. А ценные сведения, сдобренные новгородским серебром, были неотразимым оружием!
Вот и теперь князь Иван Даниилович добился от новгородцев «чёрного бора». Это серебро он с большим трудом выжал из богатого города. Когда его «скромные просьбы» о дополнительном «ордынском серебре» дошли до ушей новгородской знати, все её представители были чрезвычайно возмущены и решили не отвечать на запрос московского князя. Тогда Иван Даниилович повёл свои войска на окраинные новгородские земли, занял без боя Торжок и Бежицкий верх, однако, безуспешно там простояв, не решился идти дальше и направился в свой Переяславль. Там его ожидали новгородские бояре во главе с архиепископом Василием. Последний долго упрашивал великого князя уменьшить поборы: Новгород давал пятьсот рублей в серебряных слитках, но князь Иван требовал две тысячи!
Василий Калика использовал все свои дипломатические способности и обаяние, но московский князь был неумолим. Тогда новгородцы, оставив привезённое с ними серебро князю Ивану, поехали назад в Новгород. Но Иван Калита продолжал держать свои войска и полки втянутых им в «новгородскую беду» «низовских и рязанских» князей на окраине Новгородчины, перерезав важные торговые пути, а главное, остановив подвоз хлеба. Этого новгородцы не смогли перенести и, в конце концов, прислали в Москву жадному князю недостающее серебро. Так им удалось «замирить» Ивана Данииловича!
Хорошо шли у московского князя и церковные дела. Митрополит Феогност теперь окончательно осел в Москве! Святитель много пережил за последние годы, объехал едва ли не «пол-света»: пожил в Литве, побывал в Византии и уже из Орды прибыл в Москву. По такому случаю, князь Иван заложил каменную церковь Михаила Архангела и уже в сентябре этого, 1333 года, храм был освящен самим митрополитом.
Вопреки своей видимой вражде с Литвой, Иван Даниилович, проводя двойственную политику, сам искал контактов с великим литовским князем Гедимином. Так, он сам сделал первый шаг к примирению с литовцами, выкупив из татарского плена Нариманта Гедиминовича, не препятствовал тому, вернувшемуся в Литву, вымогать из Великого Новгорода «малое кормление». И, наконец, по осени, Иван Даниилович послал к Гедимину своих бояр с предложением выдать замуж его дочь Аугусту за своего «перезрелого» семнадцатилетнего сына Симеона. Великий литовский князь не возражал, и вот Москва готовилась к зимней свадьбе.
У московского князя всё ладилось и в личной жизни. Смерть первой жены, скончавшейся в самом начале весны, когда он пребывал у ордынского хана в Сарае, угнетала князя Ивана лишь в первые дни по возвращении домой. Помолившись на её могиле и выстояв длительную заупокойную службу, князь недолго пробыл вдовцом: молодая и красивая Ульяна быстро вытеснила из его груди последние воспоминания об умершей. Настрадавшись от «любовной тоски», князь Иван, никогда не изменявший своей жене, теперь так утешился, что вплоть до поздней беременности новой супруги не отпускал её от себя во всё время пребывания в Москве, а после частых отъездов «по ратным делам» или «ордынским», возвращаясь домой, рано уходил в супружескую опочивальню и уже поздно садился за трапезу. Лишь только после того, как супруга московского князя родила ему дочь, он несколько успокоился и стал возвращаться к своему прежнему распорядку дня.
Московские князья своеобразно относились и к православной вере. Когда дело касалось политики, земельных приобретений или отношений с ордынским ханом, они не гнушались ничем: действовали либо уговором, либо подкупом, а, порой, не отказывались от кровавых столкновений, доносов и даже клятвопреступлений, совершая, тем самым, тяжкие для христиан грехи. Но, несмотря на это, никто не мог упрекнуть их в отсутствии набожности! Они много жертвовали на святую церковь, строили на свои средства богатые православные храмы, содержали иконописцев и уважали священников.
И в личной жизни они строго следовали канонам православной церкви: были верными супругами, терпеливыми в интимных делах, считая, что сближение между мужем и женой необходимо лишь для деторождения.
Что же касалось возможных контактов с другими женщинами, то, если они случайно и происходили, когда «плоть торжествовала над разумом», князья потом долго каялись, щедро жертвовали церкви «за свои грехи» и постились, отказываясь от вкусной еды и прочих благ.
Князь Иван Даниилович был избавлен от «тяжких плотских грехов», благодаря своей невероятной скупости. Знатные сарайские татары не один раз пытались соблазнить его, истосковавшегося по женщине. Однако религиозные убеждения и жадность ограждали великого князя от такого рода «святотатства». Воспитанный церковью в необходимости «умерщвления плоти», великий князь Иван тяжело страдал. Возможно поэтому он и ушёл в мир иной ещё не стариком: отказ от потребностей тела, аскетизм, ослабляли здоровье.
Но особенно пострадал от такого воспитания его сын Симеон, который, убеждённый отцом в греховности «плотской жизни», совсем не хотел жениться и только по принуждению дал своё согласие на брак с литовской княжной!
Князь Иван Даниилович был прямой противоположностью типичного образа русского князя. На Руси любили весёлых, горячих, решительных князей. Они были первыми на пирах, застольях, подавали пример своим бесстрашием в сражениях, горячо любили женщин и никогда не отказывались от «плотских утех»! Многочисленные любовницы и случайные красавицы, побывавшие на их ложе, создавали подданным образ сильного, настоящего «мужа». Не зря в народе называли древнего киевского князя Владимира Святославовича «Красным Солнышком»! А у него было бесчисленное множество возлюбленных!
Иван Даниилович Московский, не нуждаясь в симпатиях простого люда, всегда выглядел мрачным, если не суровым, постоянно о чём-то думал, был совершенно равнодушен к застольям и умел сдерживать свои чувства!
Вот и сегодня, в сырой ноябрьский день, он сидел в своей думной палате, окружённый боярами, и внимательно слушал приехавшего из Сарая монаха, посланника тамошнего епископа. Лицо князя Ивана выражало суровость, тоску и страдание. Но лишь московские бояре знали, что за этой маской скрывалась радость: великий князь был доволен последними известиями.
Даже погром, учинённый рязанскому княжеству татарским полководцем Тэйдэ, не испортил его веселья: несмотря на то, что в последние годы рязанский князь Иван Иванович сблизился с Москвой и даже принимал участие в походах московской рати на Торжок, старая вражда всё ещё помнилась… – Неужели сожгли даже Переяславль? – спросил князь Иван посланца. – Но ведь сам город-то не взяли?
– Татары сумели только поджечь стену, – укоризненно покачал головой, услышав в голосе Ивана Данииловича весёлые нотки, седобородый монах, – а сам город не стали осаждать… А рязанцы залили водой горевшие брёвна и приготовились к отражению вражеского приступа…
– Ладно, пусть рязанцы повоюют! – буркнул московский князь. – Тогда поймут своё ничтожество и отринут неуёмную гордыню!
– Рязань – это ещё не всё! – продолжал владычный посланец. – Великое горе ждёт смоленскую землю! Царь Узбек сильно разгневался на Ивана Смоленского!
– Я знаю о царском гневе на Ивана Александрыча, – кивнул головой Иван Московский с невозмутимым видом. – Этот Иван ещё в прошлом году приезжал к царю и просил для себя немалых вольностей! Иван не хотел ездить в Орду, ссылаясь на старость! Мы и без него знаем, что он – старик! Но не дряхлый! Вот государь и решил не слушать его просьбу… Иван же сильно обиделся на него и не приехал в этом году в Сарай с «выходом»! Надо же: какой гордец!
– Я вижу, ты всё знаешь, великий князь! – нахмурился владычный посланец, сидевший на передней скамье, прямо напротив московского князя.
– Да, это так, Божий человек, – промолвил Иван Даниилович. – Мои смоленские люди рассказали, что Иван Александрыч решил развязаться с Ордой и примкнуть к Литве!
– Об этом я не слышал, великий князь! – пробормотал монах, опустив голову. – У меня нет сведений о связях князя Ивана с Литвой. Однако же царь разгневан по другой причине: Смоленск давал ему много серебра!
– Этот Иван захотел добиться своего не мытьём, так катаньем! – буркнул Иван Даниилович. – Он знает, что у нашего государя доброе сердце! Он сейчас сердится, а когда старый князь пришлёт в Сарай прежнюю дань и богатые подарки – успокоится и простит хитроумный Смоленск!
– Вряд ли это случится, мой господин, – поднял голову сарайский монах, и на московского князя уставились суровые бездонно-голубые глаза. – Царь Узбек не просто разгневался! Он посылает на Смоленск большое войско! А во главе этой бесчисленной рати поставлены молодые темники Чирич и Калонтай!
Князь Иван подскочил со своего кресла и покраснел. – Это хорошо! – вскричал он. – Строптивый Иван давно заслуживает суровой кары!
– Государь посылает с ними на Смоленск, – добавил монах, – ещё и Дмитрия Брянского!
– Дмитрия?! – возликовал Иван Даниилович. – Вот это отлично! Пусть же татары пройдут через землю Дмитрия и учинят там великий погром! Пусть же Дмитрий узнает, как нам несладко! Это будет первый поход татар через брянскую землю!
– Не первый, мой господин, – угрюмо промолвил монах. – Татары уже приходили под Брянск с Василием Храбрым…
– Тогда сам Василий вёл татар, а теперь они одни, – сказал, размышляя про себя, князь Иван. – Но мне говорили, что царь уже давно хотел послать Дмитрия на войну… Но тогда он готовился к походу на Литву или на других врагов… Но чтобы на русского князя… Это серьёзный удар для князя Дмитрия! Его ещё ни разу не вовлекали в междукняжеские усобицы! К тому же, Иван Смоленский – его кровный родственник и старый друг! Что ж, пусть повоюют! Так, мои славные бояре?
Бояре одобрительно загудели, но никто не подал слова.
В это время дверь в княжескую думную светлицу открылась, и туда вбежал молодой княжеский слуга. Остановившись между боярских скамей, он ждал княжеского разрешения говорить.
– Что тебе нужно, бестолковый Пырей? – спросил раздражённый князь. – Чего ты сюда ворвался?
– Тут, батюшка, к тебе пришёл человек из Брянска! – заговорил, волнуясь, юноша. – С каким-то важным делом! Просит принять его без промедления!
– Тогда зови его, Пыреюшка. – повеселел князь Иван. – Если из Брянска, то это забавно! Пусть идёт сюда!
Вслед за слугой в светлицу вошёл рослый, толстенный, седовласый мужик, одетый в хорошо выделанную овчинную шубу и добротную, тёмно-коричневого цвета шапку. Пройдя между боярских скамей, он приблизился к княжескому креслу и, перекрестившись, грохнулся на колени, со стуком ударившись головой о некрашеный пол. – Здоровья тебе и многих лет, великий московский князь! – пробурчал он, лёжа у ног Ивана Данииловича.
– Здравствуй, мой нежданный брянский гость! – сказал, пожирая глазами толстяка, князь Иван. – Вставай и садись на эту переднюю скамью, – он указал рукой, – рядом с Божьим человеком! Кто ты и зачем сюда пожаловал?
– Я – купец, мой господин, – ответил краснорожий мужик, скромно усевшись на самый край скамьи. – Моё имя – Мордат Нечаич…
– Мордат? – казалось, усомнился московский князь, разглядывая неожиданного гостя. – Какое удачное имя! Однако что за дела у тебя ко мне?
– У меня есть хороший товар, мой господин, – насупился дрожавший от волнения купец. – Меха, меды, копчёная дичина и ещё…
– Зачем же тебе понадобился я, великий князь?! – нахмурился, краснея, Иван Даниилович. – Иди себе на рынок, плати пошлину и торгуй, как тебе нравится! А я тут причём?
– Не гневайся, батюшка! – испугался брянский купец. – Я пришёл сюда не только по торговым делам! Просто мой язык такой корявый, что я не могу выразить свою мысль! Я страшно боюсь твоего гнева!
– А ты не бойся, пузатый купчина! – усмехнулся Иван Калита. – Говори всё по порядку. Какое у тебя ко мне дело?
– Я по очень серьёзному делу, батюшка, – опомнился Мордат Нечаевич. – У меня с собой литовская грамотка, написанная по-русски… Эта грамотка от знатного литовца смоленскому князю…
– Грамотка?! – подскочил со своего кресла князь Иван. – Где же она? Показывай!
Купец встал, распахнул полы своей овчинной шубы и, перекрестившись, вытащил из-за пазухи свёрнутый в рулон, обвязанный красной шёлковой лентой пергамент. Подняв обеими руками над головой желтоватый свиток, купец приблизился к князю и встал на колени. Князь Иван взял из его рук таинственную бумагу, сорвал поспешно ленту и, развернув верх рукописи, замер.
– Иди-ка сюда, Родион Несторыч, – сказал он дрожавшим от волнения голосом, – и взгляни на это письмецо!
Седовласый боярин, сидевший во втором ряду, встал со своей скамьи и, кряхтя, подошёл к княжескому креслу.
– Это письмо от самого Гедимина! – буркнул он, осматривая пергамент. – Ивану Смоленскому! Тут такие слова! О дружбе и любви со Смоленском! Здесь упомянут и дмитровский князь Борис!
– Борис! – вскричал, торжествуя, Иван Калита. – Ну, теперь они все в моих руках! Мне давно была нужна такая грамотка! Я не знал, что и этот Борис пребывает в союзе с поганой Литвой! – Московский князь так обрадовался, что забыл, что вот-вот сам породнится с великим князем этой «поганой Литвы»!
– Где же ты добыл эту грамотку? – спросил со строгостью в голосе боярин Родион, глядя на брянского купца. – Это непростое дело!
– Мы с моим младшим сыном Олданом возвращались в Брянск из далёкой Волыни, – промолвил всё ещё дрожавший от страха купец. – А когда проехали Чернигов, к нам пристал один знатный литовец, тяжело раненный. Он рассказал нам, что везёт в Смоленск, через брянские земли, грамотку. Но по дороге на него напали конные татары и перебили  стрелами всех его людей… Он же сам, будучи раненым, сумел с большим трудом ускакать от погони. Ну, мы взяли с собой того литовца и поместили его на телегу: несчастный уже не мог ехать верхом. Вскоре он скончался с жестокими муками! И перед смертью, пребывая в горячем бреду, просил доставить эту грамотку в Смоленск, предлагая изрядную мзду!
– Почему же ты привёз её сюда, в Москву? – удивлённо бросил князь Иван. – Туда же ведёт другая дорога?
– Да так получилось, мой господин, – нахмурился брянский гость. – Литовец ещё сказал перед смертью, чтобы мы не посмели отвезти это письмо в Москву! Он очень боялся вашей Москвы! Вот я и решил поехать к вам! Поганый литовец – враг православным людям! А если он наш враг и боится Москвы, значит, вы – правые! С тобой сам Господь! Я вернулся в Брянск, снарядил большой обоз, якобы для торговли, и отправился в Москву!
– Я благодарен тебе, купец Мордас, или Мордат…, – кивнул головой довольный московский князь, – и не забуду твоё доброе дело! Напишите-ка ему, люди мои, – князь поднял голову, глядя на бояр, – послабление от пошлин! Даже совсем освободите его на этот раз! Приезжай к нам в любое время, добрый купец! Ты у нас всегда будешь иметь и доходы, и должное почтение… А если захочешь, так совсем сюда перебирайся… Мы всегда тебе рады за эту важную услугу! Ну, ступай же, славный Мордат, и подожди в простенке мою бумагу…
– Благодарю тебя, великий и могучий князь! – заорал, ликуя, брянский купец, бросаясь в ноги великому князю и целуя его сапоги.
– Ну, мои верные люди, – сказал князь Иван, как только краснорожий толстяк удалился, – теперь в моих руках и этот беспокойный князь Дмитрий Брянский! Вы видели этого пузатого купца? Вот это молодец! Такую грамотку нам доставил! Это нам очень выгодно! Мы теперь так поссорим этого Дмитрия с Иваном Смоленским, что татарский поход будет детской игрой! Я отдам эту грамотку царю Узбеку и скажу, что Дмитрий Брянский продал её нам за изрядную мзду и, таким образом, отдал Ивана Смоленского на расправу! Пусть государь увидит, насколько лжив и бесчестен этот Дмитрий! Надо же, изменил своему брату! И за что? За пригоршню серебра!


Г   Л   А   В   А   22

С М О Л Е Н С К А Я   Р А Т Ь

В декабрьскую стужу 1333 года князь Дмитрий Брянский ехал впереди большого войска на Смоленск. Рядом с ним на крепких коренастых лошадях величественно восседали татарские военачальники – Чиричи и Голутай – покачивавшиеся и дремавшие в сёдлах. За военачальниками следовали конные татарские воины, численностью в два тумена, с большим обозом, подготовленным для погрузки захваченной добычи и пленников, а замыкали шествие два брянских полка, тоже конных, по пятьсот воинов каждый. Один отряд был представлен княжескими дружинниками, а другой – ополченцами, в большинстве своём «охочими людьми», добровольцами. Но были в ополчении и призванные в его ряды «княжеской волей» холопы и даже «ночные тати», выпущенные из темницы и одетые в воинские доспехи.
Брянские князья ещё никогда не брали на войну преступников. Но, поскольку «охочих людей» недоставало, пришлось привлечь даже их. И всё «по злой татарской воле»!
В самом начале зимы в Брянск прискакали посланцы ордынского хана. Впервые за всю историю города татары дошли без приглашения русского князя до брянских земель. Всё воинство татар расположилось неподалёку от Брянска вместе с военачальниками. В город же, едва рассвело, явились двое незнатных татар, владевших русским языком.
– Мы к вашему князю! – крикнул один из них у ворот. – От самого ордынского государя!
Стражники были так озадачены, что не решились сразу отворить ворота, а послали человека к своему князю. Было холодно. Шёл мелкий сухой снег. Татарские посланцы, простояв на морозе у запертых ворот, были раздражены.
Наконец, подвесной мост заскрипел и медленно пополз вниз. На площадку перед рвом выбежали княжеские слуги, приняли под узцы татарских лошадей, а гонцы, спешившись, пошли вслед за одним из стражников в княжеский терем.
– Почему ты заставил нас ждать, русский князь? – спросил брянского князя по-русски один из посланников, сразу же войдя в думную светлицу. Он шёл впереди и выглядел старше своего товарища. – Мы замёрзли и обиделись на твоих недобрых людей!
– У нас такой порядок, славные воины! – ответил на татарском языке князь Дмитрий, сидевший в своём кресле. – Мы не ждали государевых людей! И мои заставы прохлопали вас! А стражники у ворот не поверили вам… А вдруг вы – вражеские лазутчики?
Татарин усмехнулся, поглаживая свою жидкую, но длинную бородку. – Ладно, коназ урус, не хитри, – сказал он по-татарски, прищурив свои хищные тёмно-карие глаза. – Ты захотел нас обидеть?
Дальше весь их разговор с князем продолжался по-татарски.
– Как вас зовут, славные воины! – буркнул, нахмурившись, брянский князь.
– Меня зовут Улхой, – сказал старший по возрасту посланник, – а его, – он показал рукой на товарища, такого же худощавого, невысокого и кареглазого, – Сэгусэ.
– Запомните, Улхой и ты Сэгусэ, – промолвил Дмитрий Романович, смутившись, – что я, брянский князь, не знаю ни лжи, ни коварства! И вовсе не хотел вас обидеть! А за наши порядки и неурядицы, причинившие вам беспокойство, я преподнесу памятные подарки! Эй, Ревун! – он хлопнул в ладоши. В светлицу вбежал новый молоденький слуга и склонился перед князем. – Беги же, Ревун, – распорядился князь, – к моему Бермяте Милковичу, – он вздохнул. – Пусть он принесёт сюда две серебряные гривны, кувшин доброго греческого вина и миску копчёного мяса…
– Слушаюсь, мой господин! – крикнул слуга и выбежал в простенок.
Тем временем татарские посланцы уселись по указанию русского князя на ближайшую скамью и сразу же приступили к делу.
– Нечего терять время, – сказал Улхой. – Тебе даётся три дня на ратные сборы!
– Что?! – вскричал князь, подскакивая со своего кресла. – Неужели придётся идти на войну?! – Тут он вспомнил ханское обещание, высказанное ещё в прошлом году, и окаменел. – Куда же идти? – пробормотал он, едва сохраняя терпение.
– На Смулэнэ, славный коназ, – усмехнулся Сэгусэ. – На непокорного коназа Иванэ!
– На Смоленск! – вымолвил князь и вновь уселся в своё кресло, потеряв дар речи.
– Да, коназ урус, – улыбнулся Улхой, видя растерянность брянского князя. – И ты должен взять с собой, самое малое, тысячу воинов! Но лучше бы – больше!
– Где же я возьму такое большое войско? – простонал князь Дмитрий, схватившись за голову. – Да ещё за три дня… И на войну с моим родственником Иваном… Вот уж какая неожиданная беда!
В это время в думную светлицу вошёл рослый, седобородый огнищанин Бермята Милкович. Это был последний из троих братьев, оставшийся в живых, которые последовательно, в возрастном порядке, замещали высокую княжескую должность. Он нёс перед собой небольшое деревянное блюдо с лежавшими на нём двумя серебряными слитками. За ним шёл княжеский слуга Ревун с большим блюдом, на котором стояли высокий греческий кувшин, три серебряные чарки и серебряная же чаша, наполненная доверху брусками розового копчёного мяса.
Склонив перед князем голову, старик-огнищанин, повернувшись к нему спиной, также поклонился татарским посланцам и протянул им поднос. – Примите же дары моего господина, – сказал он по-русски. – Доброго вам здоровья!
– Мы благодарим тебя, коназ урус, и твоего слугу! – сказал Улхой по-татарски, принимая подарок и засовывая его себе за пазуху. Также поступил со своим серебряным слитком не произнёсший ни слова Сэгусэ.
Между тем князь пришёл в себя, немного успокоился и дал знак своим слугам удалиться. – Позовите моего воеводу, Супоню Борисыча, – сказал он, потирая свою густую острую бородку.
Огнищанин Бермята кивнул головой, быстро пробежал вглубь светлицы, поднял там из угла небольшой дубовый столик и, обхватив своими могучими руками тяжёлый предмет, поставил его перед татарами. Молодой слуга, державший поднос с вином и закусками, тут же поместил его на столик, налил из кувшина в три чарки вина и, откланявшись, убежал. Бермята же, постояв, задумчиво молвил: – Так он же сейчас в печали: скорбит о своём батюшке… Ведь прошёл только один день после погребения нашего славного боярина Бориса!
– Это правда, Бермята, – грустно промолвил князь Дмитрий, – но у нас очень серьёзное дело! И позови сюда моих думных бояр! Будем держать совет!
– Слушаюсь, батюшка! – Бермята, наклонившись к дубовому столику и взяв чарку с вином, протянул её князю. Татарские посланники подняли свои чарки.
– Кто же ваши полководцы, славный Улхой? – спросил князь, делая знак рукой Бермяте удалиться и опорожняя большую серебряную чарку.
– Чиричи и Голутай! – ответил старший посланник, ставя пустую чарку на поднос. – Они молодые, но могучие темники!
– Я знаю молодого Чиричи, – кивнул головой князь Дмитрий, – и слышал о Голутае! Это достойные воины!
– Тогда готовь своё воинство, – буркнул Улхой, громко рыгнув перед собой, – но не забудь: у тебя только три дня!
…С превеликим трудом собрали князь и брянские бояре требуемую татарами тысячу. И в срок они также уложились. Татарские посланники после обильного угощения, которое было наскоро приготовлено для них и выставлено в княжеской трапезной, в тот же день удалились в свой стан. Поэтому никто не мешал Дмитрию Романовичу и его людям поступать так, как нужно. Брянцы хорошо знали татар и не преуменьшали значения сказанных ими слов: в полдень на третий день после их визита брянские воины, провожаемые на рать плакавшими и кричавшими горожанами, выстроились на Большой Княжей дороге.
– С Богом! – перекрестил князя и брянское войско епископ Арсений. – Но не бросайтесь в огонь сражений! И берегите русских людей! Старайтесь уклоняться от сечи! Пусть сами татары сражаются за своего государя!
По совместному решению, принятому князем Дмитрием и владыкой Арсением, в Смоленск тайно, по другой дороге, неведомой татарам, ещё в первый день прихода незваных гостей, был послан гонец с двумя вооружёнными охранниками и запасными лошадьми, чтобы уведомить князя Ивана о вражеском вторжении.
– Надо так вести сражения, чтобы избежать тяжёлых потерь, – думал князь Дмитрий, раскачиваясь в седле. – Только бы Иван Александрыч не разгорячился! Я знаю о его крутом нраве! Возьмёт и накинется на нас со всей своей силой! А тогда случится жестокая битва, которая обернётся для нас вечной ссорой!
Степное воинство шло почти без остановок, делая кратковременные привалы лишь для приёма пищи, и только однажды в тёмную беззвездную ночь татары решили отдохнуть и переночевать в своих сборных кибитках.
Русские воины, наученные частыми поездками в Орду, тоже разбили палатки, но выспались далеко не все: ополченцы, никогда доселе не ночевавшие зимой в поле, несмотря на усталость, только ещё больше измучились и с радостью встретили рассвет.
– У меня очень плохое войско, – думал брянский князь, глядя вперёд через голову своего верного вороного коня. – У моих людей даже припухли глаза! Эти ополченцы совсем не годятся для грозных битв…
В это время из-за степных холмов выскочили татарские разведчики. – Росэлэ-бузург перед нами! – крикнул их предводитель, подскакав прямо к темникам. – Там нет ни воинов, ни других людей!
Мурза Голутай, переглянувшись с Чиричи, поднял руку. Войско остановилось.
– Любопытно, что мы едем по безлюдью! – пробормотал он. – Нет ни имущества, ни пленников! Неужели кто-то их предупредил? Что ты на это скажешь, Дэмитрэ?
– Ничего здесь удивительного нет, славный воин! – ответил брянский князь. – Здесь, на нашей земле, даже камни имеют уши! И даже глаза! Нет сомнения, что смоляне узнали о нашем походе! Но откуда?
– Ладно, якши, – буркнул мурза Чиричи. – Пошли тогда в этот Росэлэ! А когда доберёмся до Смулэнэ, тогда добудем и пленников, и пожитки! – И по мановению руки старшего полководца Голутая татарская конница вновь помчалась вперёд.
Рославль встретил степных завоевателей тишиной пустого города: татары не встретили ни одной живой души. Городские ворота, распахнутые настежь, качались на ветру и скрипели своими петлями. В домах также не было людей. На воротах одной городской усадьбы висел тяжёлый замок, и татары, войдя в город, сразу же сбили его топорами. Но напрасно они осматривали большой богатый дом и соседние постройки: никакого имущества не было, и лишь из-под печки скулил жалкий, брошенный хозяевами щенок.
– Эти злые урусы убежали! – возмущались татары. – Везде пусто и нет пожитков! А значит, нужно сжечь этот бесстыжий город!
Однако татарские военачальники решили иначе. – Нечего поднимать шум и разжигать огонь! – заявили они. – Пошли же быстрей на Смулэнэ!      
Но лишь на следующее утро татары, выдержав непрерывную скачку, вышли, наконец, к Смоленску.
– Этот злосчастный город уже близко! – сказал, возвратившись из разведки, всё тот же татарский военачальник, неутомимо уходивший со своими воинами вперёд. – Готовьтесь к сражению!
– Ну, что ж, – кивнул головой темник Голутай, – тогда пошли на жестокую битву!
– И надо подогнать пороки, – буркнул мурза Чиричи, – чтобы приставить их к стенам!
И войско, повинуясь взмаху правой руки своего старшего полководца, стремительно выскочило из-за леса.
Дело происходило как раз при восходе солнца. Яркие малиново-красные блики окутывали таинственным холодным светом стоявший на горе большой город. Снег искрился всеми цветами радуги, и остановившиеся в полуверсте от Смоленска воины с восхищением и каким-то суеверным страхом смотрели перед собой.
– Это недобрый знак! – сказал Голутай, вновь остановив свою конницу. – Золотой Бог закрыл своей рукой этот город!
– Почему ты так считаешь, брат? – усмехнулся Чиричи. – Нет никакого Бога, кроме Аллаха! И это – священный знак для всех правоверных! Сам Аллах благословляет нас на славную битву! И никто не сможет опровергнуть эту истину!
Вдруг откуда-то со стороны города раздался призывный сигнал боевой трубы. Затем звук повторился, и послышался какой-то шум. Городские ворота широко распахнулись, и из города медленно выехало большое конное войско. Всадники, казавшиеся издалека игрушечными, решительно продвигались вперёд, в сторону стоявших в версте от них врагов, и спокойно выстраивались в большие шеренги, образуя полки.
– Может прямо сейчас напасть на наших врагов, – предложил темник Чиричи, – и разрушить их ещё не установившийся строй?
– Не надо! – отмахнулся Голутай, внимательно следивший за происходившим. – Пусть себе строятся! Будет неплохо, если все они разом выйдут из города! Тогда мы перебьём всех воинов и без пощады разграбим богатый Смулэнэ! Кому тогда их защищать? А так лишь напугаем урусов, и они вернутся назад, в свой хорошо укреплённый город! И нам достанется долгая, нелёгкая осада… Вон какой большой холм! Город стоит очень высоко! К таким стенам непросто подкатить пороки!
– Они и ров хорошо замостили, – подумал князь Дмитрий. – Видно, серьёзно подготовились к войне! Надо бы и нам, в Брянске, сделать пошире ворота, чтобы можно было заезжать в город верхом…
Смоленская конница между тем выстроилась в двухстах шагах от городских стен, готовая к сражению. А за ней спокойно и не спеша собирались копьеносные пехотинцы.
Предводителя смоленской рати не было видно, но Дмитрий Романович догадался, что старый вояка князь Иван Александрович расположился сзади конницы и руководит общим построением. Вот конница разделилась на три части: большой полк, правый и левый. Пехота, видимо, тоже расположилась за каждым из конных полков.
Наконец, из образовавшихся между полков проходов стремительно выскочили всадники с княжескими знамёнами и церковными хоругвями и встали впереди. Один из знаменосцев, подняв сверкавшую на солнце трубу, с силой дунул в неё. Раздался гулкий продолжительный боевой сигнал. Из-за большого полка появился крупный, одетый во всё чёрное, под цвет своей лошади, всадник, седая борода которого развевалась на ветру и, казалось, даже железный шлем на его голове шевелится в такт движению.
– Вот и сам Иванэ! – вскричал, торжествуя, Голутай. – Пошли же на них всеми силами! – И полчища татар, сдвинувшись с места, ринулись на смоленских воинов. Но смоляне не испугались непобедимых степных завоевателей. По мановению руки своего князя они сами пошли навстречу врагу!
Князь же Иван быстро обогнул свой правый полк и, зайдя с тыла, двинулся вместе со всеми на битву.
Брянский князь сидел рядом с татарскими полководцами на своём верном коне и молча смотрел на сражение. – Какой же он умный, этот старый Иван! – думал он. – Сам не полез под татарский удар! Зато теперь не потеряет нить этой битвы! Вот и научились русские люди правильно сражаться!
В этот миг оба войска сошлись и далеко, не на одну версту, был слышен тяжёлый, звонкий, какой-то ухающий, жуткий удар, сопровождавшийся многотысячеголосыми криками сражавшихся и убиваемых. Татарская конница вначале потеснила смоленскую и едва не опрокинула её. Но отчаянные смоляне, с превеликим трудом удержавшиеся от первого удара, с каждой минутой не только не ослабевали, но даже крепли!
Каждый шаг продвижения вперёд давался татарам нелегко. Они чувствовали своё численное превосходство, напирали, но теряли при наступлении значительно больше воинов, нежели смоляне. Татары, привыкшие сразу же побеждать, а затем гнать дрогнувшего противника, несколько растерялись. Битва затягивалась. Вот прошло уже больше двух часов, а татарская конница всё никак не могла пробить брешь в рядах смоленского войска! Ещё немного и, казалось, смоляне отобьют прямую вражескую атаку.
– Эй, коназ урус! – крикнул вдруг в самый переломный момент Голутай. – Теперь посылай своих людей! Пора…
Брянские воины стояли и мрачно смотрели перед собой: они совсем не хотели воевать за татар да ещё против своих, русских!
Татарские военачальники, понадеявшиеся на победу своими силами, рассчитывали, что русские полки лишь будут играть вспомогательную роль. Однако теперь они поняли, что смоленский князь Иван – не простой соперник, а прекрасный полководец!
– Этот князь может не только убивать диких быков! – с горечью сказал Чиричи. – Он не боится и наших воинов! Давай же, Дэмитрэ, покажи-ка нам силу своих полков!
– Эй, Супоня! – крикнул своим зычным голосом князь Дмитрий так, что его было слышно, несмотря на шум битвы. – Подавай нам боевой звук!
Брянский знаменосец, стоявший рядом с воеводой Супоней, поднёс по его приказу ко рту сигнальный рог и над долиной прозвучал резкий, напоминавший мычание быка, боевой призыв. И брянские полки, ведомые Супоней Борисовичем, быстро поскакали вперёд, к месту битвы. Татары же, услышав сигнал брянского трубача, неожиданно развернулись и, обходя брянскую конницу, отступили к своим полководцам, оставив брянских воинов наедине со смолянами.
– Почему ваши люди отошли?! – возмутился князь Дмитрий, глядя, как степные воины уходят с поля сражения. – Моя жалкая тысяча не устоит против смоленской тьмы!
– Пусть наши люди отдохнут! – усмехнулся мурза Голутай. – А потом мы вам поможем!
– Не горюй, Дэмитрэ, – весело сказал Чиричи. – У тебя хорошие воины! Мы слышали о великом коназе Ромэнэ! Он бы разгромил это войско без особого труда, только одним своим голосом!
Князь Дмитрий всё понял. – Вот для чего им были нужны мои полки! – с горечью подумал он. – Как боевое мясо! Видно, царь захотел наказать Ивана брянскими руками! Но этого не будет!
И князь, забыв обо всём, натянув стремя и погоняя коня, стремительно поскакал к своему обречённому войску.
Тем временем брянцы сблизились со смолянами и, ещё не начав сражения, обменялись взаимными насмешками.
– Эй вы, татарские холуи! – кричали смоляне. – Вы пришли сюда за смертью?!
– Вы сами – холуи, – ответили брянцы, – и глумные дурачки! Эта война придумана  вами! Зачем было злить царя без всякой надобности?!
– Царя, но не вас! – пронзительно крикнул рослый смоленский всадник. – Мы ни в чём не провинились перед Брянском!
– Тогда идите в свой город и отсиживайтесь за его стенами! – пробасил брянский воевода Супоня, держа в руке меч, но не решаясь наносить им удары.
Вдруг, в самый разгар перебранки, один из брянских ополченцев поднял руку и с размаху обрушил боевой кистень на голову ближайшего смоленского всадника. –  У-ух! – только и успел сказать тот, рухнув с лошади и обливая землю потоками густой тёмной крови.
– Ах, так!!! – закричали смоленские воины, приходя в ярость. – Ну, так вы не только холуи, но и лютые враги! – И они с дикой яростью обрушились на брянцев. – Бей! Рази! Секи! – слышалось со всех сторон.
Постепенно в сражение втянулись все, кто только соприкасался с врагом. В жестокой сече и давке гибли и падали ранеными на заснеженную землю и те, и другие.
– Вот тебе эти «ночные тати»! – простонал князь Дмитрий, узнав в зачинщике кровопролития одного из своих преступников, выпущенного из темницы для участия в походе. – А я так не хотел выпускать из тюрьмы этих злодеев! Они не знают порядка даже в сражении! – И он заметался, поскакав вдоль своих полков в поисках лазейки для выхода из жаркой битвы.
Но эту задачу разрешил сам великий смоленский князь Иван. Видя, что сражение зашло далеко и потери ужасающие, он махнул рукой своему горнисту, и тот подал громкий, сразу же остановивший битву сигнал для отступления.
Смоленские конники быстро, без колебания, развернулись и тяжёлой лавиной потекли в широкий проход, оставленный для них копьеносной пехотой.
Как только конница ускакала в город, пехота сомкнула свои ряды и, выставив перед собой длинные копья, стала медленно, пятясь, отходить.
Но разъярённые брянцы так разошлись, что не хотели прекращения боя! Их передние поредевшие ряды, плотно сомкнувшись, прижались к смоленским пехотинцам и с силой напирали, ломая вражеские копья и пытаясь прорвать боевой строй.
– Эй, Супоня! – возопил князь Дмитрий, стараясь перекричать шум битвы. – Отводи наших воинов! Нечего им гибнуть без надобности!
Но Супоня не услышал своего князя. Брянцы продолжали давить на передние ряды смоленской пехоты, потеряв при этом половину своего ополчения и около трети лучшей дружинной конницы! Наконец, сам Супоня, увидевший мечущегося, кричавшего князя, догадался, что тот хотел. – Эй, Дергач! – крикнул он горнисту, сражавшемуся рядом с ним. – Отходи! И подай нужный звук!
Молодой воин быстро, натянув удила своей лошади, проскакал за спину воеводы и, как только оказался в безопасности, поднёс ко рту сигнальный рог. Зычный звук сразу же образумил брянцев. Они резко остановились, не препятствуя отходу смолян. Последние же, увидев, что их преследователи опустили мечи, бесстрашно повернулись к ним незащищёнными спинами и, едва не бегом, устремились к городским воротам.
Как только смоляне скрылись в городе, брянский князь поднял руку и, приведя в порядок ряды своих воинов, повёл их назад, к стоявшим в отдалении татарам.
– Они убежали, славный воевода, – сказал он, подъехав к татарскому темнику Голутаю. – Мы так и не смогли добить этих злодеев!
– Ладно, Дэмитрэ! – весело молвил мурза Чиричи. – Мы видели ваше славное сражение! Враги понесли большой урон!
– Но они положили половину моего войска! – грустно сказал брянский князь. – И это в первый день!
К вечеру брянские воины, собрав тела убитых на поле товарищей и сложив их на телеги, собрались вокруг шатра своего воеводы.
– Нас постигло великое горе, братья! – горько сказал воевода Супоня. – Мы потеряли две сотни ополченцев и полсотни лучших дружинников! И около сотни воинов тяжело ранены! Охо-хо! Сейчас пойду за князем, подождите!
Князь Дмитрий Романович пришёл к своим воинам из шатра татарских воевод, где они пировали, отмечая первую победу. Услышав из уст воеводы сведения о потерях, князь забыл обо всём, схватился за голову и быстро пошёл за своим воеводой к месту сбора.
– Мои славные воины! – сказал он, глядя на грустных, измученных брянцев. – Вы не смогли сдержать свою ярость в жестокой битве! Увы, наши потери велики! Стыдно возвращаться домой! Не знаю, что будет дальше... Я понял, что нам не одолеть этих грозных смолян! А татары хитростью подставили нас под острые мечи! Предупреждаю вас, мои отважные друзья и соратники, чтобы впредь без моего приказа или слов воеводы не лезли в сражение! Поняли?
– Поняли, князь-батюшка, – сказал старый седовласый дружинник Коротя Бовович. – Это не мы виноваты, а тот безумный тать Перепеч, по которому уже давно плакал топор палача! Этот злодей и себя погубил, и нас втянул в никчемную битву!
– Сколько ещё осталось этих татей? – спросил, смахнув слезу, брянский князь. – Надо их совсем изгнать из войска! Пусть себе уходят восвояси!
– Никто из них не уцелел, батюшка! – буркнул воевода городского ополчения Вершила Мордатович. – Они стали лёгкой добычей смоленских мечей!
– Царствие им небесное! – перекрестился Дмитрий Романович, а вслед за ним и остальные воины. – Значит, они искупили свою вину перед нами своей горячей и безумной кровью!
…Наутро смоленские полки, но уже только пешие, вновь вышли под городские стены. И на сей раз произошло сражение, но было оно неяростное, а какое-то вялое. Обе стороны почти не понесли потерь. Татары в битве не участвовали.
На третий день степные воины, увидев выход всего смоленского войска, как бы проснулись и начали первыми яростную атаку, применив, наконец, свой излюбленный метод – обстрел врага тучей стрел. Но и они ничего не добились, лишь ранив два десятка зазевавшихся смолян. Те же, в свою очередь, уложили в ближайшей стычке в два раза больше татарских всадников.
Так продолжалось ещё несколько дней. Смоляне, помахав мечами и копьями, без труда отбивались то от татар, то от брянцев, а то – от тех и других сразу. Но, устав, медленно, с боем, отходили под защиту родных стен, откуда, сверху, метко стреляли опытные смоленские лучники, поражая из луков и арбалетов незадачливых преследователей. Такая тактика смоленского князя приносила определённые плоды. Его воины отдыхали после сражений в своих тёплых жилищах, быстро восстанавливали силы, а враги мёрзли и ещё больше уставали. В довершение всего, у татар не было возможности подойти к стенам города вплотную. Войск для этого явно не хватало, а смоленский князь держал наготове свежие силы на случай вражеского штурма. Складывалось впечатление, что князь Иван Александрович просто не хотел окончательно разгромить врагов. Видимо, он всё же опасался татарского хана Узбека и не решался ещё больше раздражать его.
Князь Дмитрий Романович понял это и как-то, в один из таких безрезультатных утомительных дней, предложил татарам помириться со смоленским князем. – У нас уже нет сил стоять на таком холоде, – сказал он татарским воеводам во время очередного пира в их шатре. – Я думаю, что нам следует послать своих людей к тому непутёвому Ивану и потребовать у него богатый выкуп. А если мы будем продолжать сражаться, то потеряем ещё больше людей без всякой надобности! Нам всё равно не взять город!
Татарские полководцы, казалось, только этого и ждали.
– Ну, тогда ладно, Дэмитрэ, – молвил мурза Голутай. – Пошли своих людей к тому бесстыжему Иванэ и потребуй от него выкуп серебром в два государевых «выхода»! И пусть принесёт извинения за государеву обиду!
– А не мало ли, брат? – вмешался в разговор мурза Чиричи. – Тогда мы с позором вернёмся в Сарай: без пленников и пожитков!
– А мы пойдём назад другой дорогой, мой славный кунак! – усмехнулся Голутай. – Через земли Мосикэ или Арпаны-Рэзаны! Какая нам разница, где брать пленников?
– Не надо на Мосикэ! – покачал головой Чиричи. – Там сидит Иванэ-Дэнилэ, верный слуга государя… Лучше пойдём на Арпаны…
– Значит, опять пострадает Рязань, – грустно подумал Дмитрий Романович. – Однако надо бы поскорей отвести этих татар от своих земель и возвращаться домой! – Вслух же он сказал: – Тогда я сам пойду к Ивану Смоленскому и передам ему ваши справедливые требования!
Татары не стали отговаривать его, и на следующее утро, сразу же после ранней трапезы, князь Дмитрий выехал на своём красивом верном коне из военного лагеря один в сторону Смоленска.
У стен древнего города стояли стройными рядами смоленские пехотинцы.
– Вот уж который день смоленские воины строятся в боевой порядок, а самого князя Ивана не видно! – подумал князь Дмитрий, подъезжая к смолянам. – Неужели он ранен?
Вот он вплотную приблизился к грозным пехотинцам, что-то им сказал, и стоявшие в отдалении татарские полководцы увидели, как смоляне расступились, пропуская в город брянского князя. Отворились городские ворота, и он скрылся в тёмном проёме. Вскоре в город ушли и смоленские воины: с городской стены прозвучал сигнал трубы, и все поняли, что война окончена.
…Лишь к вечеру Дмитрий Романович вернулся в татарский стан, усталый, мрачный и раздражённый.
– Неужели этот бесстыжий Иванэ отверг наши требования? – спросил его мурза Голутай, восседая на своём мягком топчане. В юрте татарских воевод было тепло и уютно.
– Не отверг, – грустно сказал князь Дмитрий, опуская голову. – Он полностью согласился с вашими условиями! Завтра утром из города выйдут его люди с телегами, гружеными подарками и серебром! Кроме того, он просил передать государю свои сердечные извинения! Он также заключил со мной мир на вечные времена, конечно, если это будет угодно великому царю!
– Однако почему ты такой сердитый, Дэмитрэ? – удивлённо поднял брови Чиричи. – Надо не горевать, а радоваться! Ведь этот бестолковый Иванэ признал своё поражение и покрыл все наши расходы?
– Ох, брат, – покачал головой брянский князь. – Тебе не понять наших порядков и нравов! Не было на Руси правды – и никогда не будет!


Г   Л   А   В   А   23

С Л О В О   У З Б Е К - Х А Н А

Ордынский хан Узбек был мрачен. Только что, в самом начале марта 1334 года, он отпустил домой московского князя Ивана, подтвердив его право на великое владимирское княжение, и даже отдал ему за хорошие деньги прежде удельный город Дмитров.
Последний дмитровский князь Борис Давыдович, враждовавший с Москвой, гордый, непреклонный старик, погубил сам себя. Не обладая хитростью и изворотливостью Ивана Московского, Борис Давыдович ввязался с ним в спор, завершившийся в пользу его соперника.
Московский князь Иван Даниилович хотел добиться от дмитровского князя наследства. Зная о его преклонных годах, князь Иван не один раз присылал в Дмитров своих бояр, чтобы уговорить гордого старца подписать на него «духовную» на случай своей смерти. Борис Давыдович воспринимал московских посланников, как личных врагов. Уверенный, как большинство русских правителей, что он будет жить вечно, дмитровский князь посчитал их предложения оскорбительными, а самого Ивана Калиту – захватчиком! Старый князь почувствовал острую угрозу своим владениям со стороны Москвы и стал искать себе союзников в борьбе с ней. Ещё раньше он со страхом смотрел, как московские князья медленно, но решительно, захватывают один город восточной Руси за другим. Постепенно Московское княжество настолько усилилось, что теперь, при Иване Калите, представляло собой едва ли не крупнейший русский удел. А если прибавить к этому прочно привязанный Великий Новгород, из года в год ограбляемый великим князем Иваном, то Москва получала в свои руки неиссякаемый источник серебра и была способна выкупить у ордынского хана едва ли не все остальные русские города и земли.
Когда же князь Иван Московский занял половину Ростова, воспользовавшись преждевременной смертью князя Фёдора Васильевича, Борис Дмитровский совершенно испугался! Теперь наступил его черёд! И доселе отсиживавшийся за своими дмитровскими стенами удельный князь решил обратиться за помощью к великому смоленскому князю Ивану Александровичу. Последний также питал неприязнь к Москве и хорошо помнил, как ещё Юрий Даниилович отнял у Смоленска Можайск, а потом спровоцировал войну его отца Александра Глебовича с собственными уделами – Дорогобужем и Вязьмой!
Видя, что ордынский хан поддерживает Ивана Московского, князь Иван Александрович стал осторожно искать пути сближения с Литвой. Но, несмотря на то, что великий  литовский князь Гедимин сразу же поддержал Смоленск и предложил заключить с ним оборонительный союз против Москвы и…даже Орды, Иван Смоленский боялся просчитаться. Он очень не хотел оказаться один на один с полчищами разгневанного хана Узбека. Когда же дмитровский князь Борис прислал своих людей в Смоленск, великий смоленский князь предложил ему тоже наладить связи с Литвой. Он сам послал к великому литовскому князю Гедимину смоленских бояр и те рассказали о желании дмитровского князя найти себе сильного покровителя. Но литовцы, занятые в это время подготовкой к очередной войне с немцами, сразу же не ответили ни смоленскому, ни дмитровскому князьям, а когда опомнились и послали своего гонца в Смоленск с письмом Гедимина, было уже поздно.
Письмо, как известно, попало в руки московского князя Ивана Данииловича, а Борис Дмитровский, не найдя себе защитников и союзников, отправился к ордынскому хану, «искать у государя правду».
Старый князь, наслышавшись слухов о жадности московского князя, утаивании им части награбленного серебра, надеялся, что этого будет вполне достаточно для обвинения своего врага. Кроме того, он решил пожаловаться хану на покушения Ивана Московского на его, дмитровский, удел, на который князь Борис имел ханский ярлык. Таким образом, московский князь обвинялся им в непризнании ханской воли, самоуправстве, оскорблении старости князя Бориса.
Когда дмитровский князь прибыл в Сарай с подарками, собранными «с превеликим трудом», хан Узбек принял его как верноподданного, внимательно выслушал, «обласкал» и предложил своему советнику Субуди «записать все жалобы  жалкого старца». Список «Борисовых обид» оказался достаточно внушителен, и тогда ордынский хан приказал своим людям срочно отправить к Ивану Московскому гонца с вызовом в Сарай – «на царский суд».
Шла зима. Только что ушли ордынские «тьмы-тьмущие» на Смоленск, а князь Иван Калита праздновал в Москве свадьбу своего сына Симеона, женившегося на дочери Гедимина Литовского, Аугусте, названной при крещении Анастасией. Пришлось Ивану Данииловичу поспешно, прямо из-за свадебного стола, выезжать в Сарай.
Но ордынский хан не сразу принял его, показав тем самым своё недовольство Москвой. Тогда князь Иван прибегнул к своим излюбленным методам – подкупу ордынских вельмож, ханских жён и искусной клевете, сплетённой из хорошо подобранных фактов.
Задержка ханского суда была ему на руку, и московский князь стал плести, как паук, свою липкую, всеохватывающую сеть, в которую, в конечном счёте, и попал неискушенный в интригах искатель правды – дмитровский князь.
К тому времени, когда ордынский хан назначил день и время суда, едва ли не все ханские приближённые были настроены против несчастного князя Бориса, а Ивана Московского считали чуть ли не жертвой интриг желчного старика. В довершение ко всему, одарённые драгоценными украшениями ханские жёны тоже стали союзниками Ивана Данииловича, и даже на супружеском ложе хан Узбек слышал о нём только хвалебные речи.
На суде же князь Иван вёл себя сдержанно, видимо почтительно по отношению к старому князю Борису, который же, наоборот, кричал на него, размахивая руками и брызжа слюной. Спокойные, уверенные ответы Ивана Данииловича на все старческие обвинения ещё больше раззадоривали дмитровского князя. Он совершенно потерял над собой контроль: с яростью вопил, выпучив глаза, и не считаясь с тем, что перед ним ордынский хан, его самые близкие сановники и высшие мусульманские священники. Казалось, что он рассчитывал не на убедительные доказательства, но на крики и шум.
Как и следовало ожидать, такие его действия имели прямо противоположный результат: не прошло и часа с начала ханского суда, как все присутствовавшие на нём, включая самого хана, были уверены в правоте князя Ивана Данииловича. Когда же тот достал из-за пазухи заветное письмо великого князя Гедимина в Смоленск, в котором говорилось о поддержке дмитровского князя и готовности заключить с ним оборонительный союз, и стал его громко, спокойно зачитывать, все поняли, что князь Борис Давыдович обречён. Последний довод московского князя был таким неожиданным для разбушевавшегося старика, что он был буквально парализован. – С тобой сам лукавый, Иван! – буркнул он и вдруг на глазах у всех заплакал, захрипел, падая на пол и источая проклятия…
– Унесите этого хулителя во двор! – приказал, рассердившись, хан Узбек. – Пусть полежит на холоде и отринет свои старческие глупости!
Но Борис Давыдович не пережил своего поражения: он тут же скончался у двери ханского дворца!
Произошедший скандал вначале не помешал князю Ивану Московскому воспользоваться его плодами. Раздражённый Узбек-хан тут же, в присутствии придворных, распорядился выдать ему грамоту на Дмитров, а князь Иван пообещал за это выплатить солидную сумму и преподнести богатые дары, сдержав своё слово уже к вечеру.
Однако смерть несчастного старика не прошла незамеченной. Татары, несмотря на свою жестокость, строго соблюдали патриархальные обычаи, по которым старость и возрастное старшинство расценивались, как важные доводы. К старикам в Орде относились очень уважительно! Им прощались многие прегрешения: даже раздражительная злоба и хула… Вот почему хан Узбек сразу же не пресёк гневные излияния седобородого князя Бориса, несмотря на то, что перед ним был «неверный», христианин! Даже ханские вельможи, подкупленные в своё время московским князем, не одобрили поведения князя Ивана и, дождавшись его отъезда в Москву, стали открыто высказывать хану свои сомнения в правильности решения по Дмитрову.
– Этот Иванэ слишком хитрый и лживый, государь! – сказал на этот счёт имам Ахмат. – Он говорил, казалось бы, тихо и спокойно, но продуманно довёл того несчастного старца до смерти! Ты, государь, слушай этого Ивэнэ, но не забывай, что он – неверный! Этот коназ не верит в Аллаха, а, значит, не имеет совести!
Слова высшего священника произвели глубокое впечатление на ордынского хана, считавшего себя примерным мусульманином. А вот высказанное сейчас, на ханском совете, слово верного Субуди, окончательно посеяло в душе хана недоверие к московскому князю.
Учёные татары разбирали оставленное Иваном Калитой хану письмо великого литовского князя Гедимина и ничего крамольного в нём не находили. – Мы видим, что Гэдэмэнэ хочет союза с Иванэ из Смулэнэ! – буркнул великий визирь Алаг-Тэмур, выслушав перевод письма. – И приплетает, без всякого смысла, к этому покойного ныне коназа Борисэ! Но хотеть не опасно! Я не вижу здесь вины ни Иванэ, ни Борисэ! Они не сделали ничего плохого!
– А может этот хитрый Гэдэмэнэ захочет Луну с неба? – поддакнул имам Ахмат. – Тогда опять будут виноваты коназы урусы?
– Это так, – кивнул головой хан Узбек. – Только недавно Иванэ из Смулэнэ прислал нам достаточно серебра и богатые подарки! Он же признал свою вину и расплатился за нанесённую нам обиду… А вот сам сюда не приехал! И даже не прислал своего сына, а только одного болярэ! И всё из-за Иванэ, коназа Мосикэ! Теперь тот Иванэ из Смулэнэ боится меня и не верит в нашу правду! А его болярэ жаловался мне, обливаясь слезами, что у его коназа не было ни дружбы, ни союза с той беспокойной Лэтвэ! И что он любит меня, своего государя, всей душой. Но вот боится приезжать сюда потому, что мы слушаем доводы только одного Иванэ из Мосикэ!
– А может пошлём ещё одно войско на Смулэнэ? – сказал вдруг сидевший прямо перед ханским троном мурза Ахмыл. – И больше, чем в прошлый раз! Надо бы смирить неуёмную гордость этого Иванэ! Пусть не отсиживается за своими стенами, а сам, как другие коназы, возит к нам свой «выход»!
– Что ты на это скажешь, Субуди? – хан Узбек повернулся к своему советнику, стоявшему слева от его трона. – Неужели следует послать туда войско?
– Это сомнительное дело, славный государь, – ответил Субуди. – Есть ли смысл наказывать коназа Иванэ за то, что он тебя боится? Он же всё-таки прислал сюда немало серебра! Пусть себе отсидится в Смулэнэ и успокоится! Время покажет… Мы уже послушали коназа Мосикэ и до смерти напугали того старого Борисэ… Кому это было выгодно? Разве не понятно, что тот коварный Гэдэмэнэ продуманно подбросил письмо в Мосикэ, чтобы поссорить нас с покорными коназами! У нас будет распря, а Гэдэмэнэ, тем временем, прихватит всю землю урусов, или Залесскую Орду! Пора нам увидеть, что коназы урусы не напрасно так зло и крикливо защищают свою правду? Неужели они все обманщики, а Иванэ из Мосикэ – правдолюбец? Вот смотри, государь, он опять, хитро, обдуманно зацепил коназа Дэмитрэ из Брэнэ-бузурга! И сказал, как бы невзначай, что будто этот Дэмитрэ сам передал ему то крамольное письмо… Или даже продал его людям за приличную мзду… Однако это не похоже на Дэмитрэ! К тому же, тот лесной Брэнэ всегда был недругом для коварных коназов Мосикэ! Или возьми престарелого коназа Вэсилэ из Корачи! Его опять обвиняют в неведомых преступлениях… И только потому, что сын Гэдэмэнэ Монэвэд назван в письме коназом Корачи! А значит, старый Вэсилэ – тоже наш враг! И опять это со слов Иванэ из Мосикэ!
– Да, ты, пожалуй, прав! – задумчиво молвил Узбек-хан. – Я вижу, что это – козни Гэдэмэнэ и выгодные тому оговоры от коназа Мосикэ!
– А может этот Иванэ из Мосикэ в сговоре с Гэдэмэнэ? – спросил вдруг имам Ахмат. – Я не верю гяурам урусам! От них идут только ложь и злоба!
– Так этот Вэсилэ из Корачи нынче здесь, в Сарае! – громко сказал ханский денежник Дзаган, сидевший рядом с имамом. До этого он тихо дремал, а когда услышал имя карачевского князя, сразу же оживился и только ждал возможности вмешаться в разговор. – Он сидит в гостевой юрте и ждёт твоего приёма, государь!
– Я думаю, что он пришёл не с пустыми руками? – вопросил, прищурив глаза, хан.
– Этого ещё не было! – ответил Дзаган, поморщившись. – Корачи никогда не задерживал серебро! Этот коназ всегда покорен тебе и выгоден нашей казне! Какое нам дело, что приписывает ему Лэтвэ?! Лишь бы наша казна полнилась серебром и никогда не иссякала!
– Это правильно! – кивнул головой ордынский повелитель. – Ты знаешь своё дело, Дзаган. А почему бы нам сейчас не позвать сюда этого Вэсилэ из Корачи и не послушать его мнение о делах коварных лэтвэ? Эй, Улуй! – хан хлопнул в ладоши. Откуда-то из-за ханского трона выбежал верный раб и предстал перед своим господином. – Беги-ка, Улуй, – распорядился хан Узбек, – и приведи сюда скорей того коназа из Корачи! Повторяю: скорей! Понял?
– Молчание и повиновение! – крикнул Улуй и, быстро повернувшись к хану спиной, выбежал из дворца.
Ордынский хан сидел на троне и размышлял про себя. Его подданные тоже молчали и ждали слова своего повелителя. В дворцовой приёмной царила полная тишина.
Когда карачевский князь Василий тихо вошёл и медленно, на четвереньках, пополз к ханскому трону, его, казалось, даже не заметили. Но как только Василий Пантелеевич коснулся губами золочёных ступенек трона, Узбек-хан открыл глаза и глянул вниз. – Салям галяйкюм, коназ Вэсилэ! – угрюмо сказал он.
– Вагаляйкюм ассалям, государь! – ответил, не поднимая головы, карачевский князь.
– Вставай, Вэсилэ, – улыбнулся ордынский хан, – и садись рядом с моим троном!
Князь Василий приподнялся и присел на корточки возле влиятельных ордынских людей.
– А теперь скажи мне, старый Вэсилэ, – поднял руку Узбек-хан, – почему сын моего лютого врага Гэдэмэнэ называет себя коназом Корачи? Неужели ты передал свою землю моим врагам?
– Нет, государь! – покачал головой князь Василий. – Когда-то литовцы приходили в мой удел и требовали себе дани… Но я тебе говорил об этом со всеми подробностями. Я не имел с ними никаких союзов и только однажды уплатил скромную дань, чтобы от них отделаться! Литовец Монвид нагло присвоил себе титул карачевского князя, даже не спросив на то моего согласия! Это – самозванство!
– Ну, тогда скажи нам, Вэсилэ, что ты думаешь о письме Гэдэмэнэ, – сказал, как бы раздумывая, Узбек-хан. – Недавно Иванэ из Мосикэ привёз нам одно любопытное письмо… Оно написано Гэдэмэнэ и отправлено старому коназу в Смулэнэ… Иванэ из Мосикэ уверял нас, что купил эту бумагу у Дэмитрэ, сына Ромэнэ, за приличную мзду! Ты веришь, что это правда?
– Это неприкрытая ложь, государь! – покачал головой, улыбаясь, князь Василий. – Здесь нет ни слова правды! Я никогда не поверю, чтобы Дмитрий Брянский унизился до того, чтобы торговать письмами! И ещё перед кем – Иваном Московским! К тому же, между ними – жестокая вражда, которая тянется с давних времён! Это всё козни, государь, Ивана Данилыча! Он просто хочет поссорить князя Дмитрия с Иваном Смоленским! Не верь его змеиным словам, славный государь!
– А зачем этому Иванэ из Мосикэ строить такие козни? – прищурился в презрительной улыбке ордынский хан. – Вы только и знаете вражду между собой, коназы урусы!
– Это правда, государь! – кивнул головой Василий Пантелеевич. – Я не понимаю этого человека, Ивана Московского! Разве он обижает только одного князя Дмитрия? Я не хотел тебе жаловаться, но сейчас скажу всё! Этот Иван Данилыч стравливает теперь со мной моих молодых дядек, Андрея и Тита! И подсылает своих людей в мой городок Козельск, где сидят те дядьки, подговаривая их к мятежу! Он не хочет признать моего законного права на карачевский удел, полученного мной у тебя, государь, в твоей золотой столице! А я – твой верный подданный, готовый отдать за тебя свою жизнь! Я всегда вовремя привожу сюда свой карачевский «выход», глубоко почитаю и люблю тебя, государь!
– Это плохо, что этот мерзкий Иванэ добрался до твоего Корачи! – пробормотал Узбек-хан, глядя на своих приближённых. – Надо бы отнять у него ярлык на Уладэ-бузург… Я подумаю об этом… Но скажи мне, Вэсилэ Корачи, кого бы ты хотел видеть на месте главного коназа в Уладэ-бузурге?
– Не знаю, государь…, – растерялся князь Василий. – Хотелось бы Дмитрия Брянского… Он честен не только словами, но и делами… Дмитрий храбр в сражениях и не приемлет ложь!
– А если я назначу того непокорного Алэсандэ Тферы? – усмехнулся ордынский хан. – Будет ли это плохо?
– Я слышал, что князь Александр нынче в бегах…, – пробормотал в смущении князь Василий. – Но говорят, что он стал таким непокорным из-за доносов Ивана Московского!
– Что ж, – блеснул глазами хан Узбек. – Тогда надо позвать сюда этого Алэсандэ! А дела Иванэ из Мосикэ стали уже опасными! Не мудрено, что он вскоре так усилится, благодаря своим хитростям, что перестанет нам повиноваться! Иди же, Вэсилэ, и сообщи всем прочим коназам, что у меня нет гнева на своих преданных данников и беспокойного Алэсандэ! Если этот коназ хочет вернуться в свою Тферы и получить ещё большую милость, пусть приезжает сюда с искренними извинениями!


Г   Л   А   В   А   24

Г Н Е В   Б Р Я Н С К О Г О   К Н Я З Я

Князь Дмитрий Романович Брянский готовился к отъезду в Орду. Его боярин Кручина Миркович уже собрал всё необходимое: серебро для ханской казны, или «выход», драгоценные подарки для жён хана и его вельмож, особое серебро для выкупа пленников, продовольствие и корм лошадям на время пути. Были также отобраны лучшие дружинники во главе с воеводой Супоней Борисовичем. Оставалось только вывезти из княжеских сараев телеги. Брянские кузнецы тщательно осматривали их, смазывали жиром колёса, подбирали запасные части. Конюшие князя позаботились о лошадях. Брянский князь лично ходил по всей крепости, отдавая распоряжения слугам и воинам. Наконец, он успокоился и отправился в свой «охочий» терем для проведения последнего перед отъездом совета с боярами. А поговорить было о чём! Обстановка в городе сложилась напряжённая. Когда князь Дмитрий вернулся прошлой зимой из смоленского похода и привёз в Брянск тела убитых в сражениях брянцев, горожане пришли в ярость! Почти три сотни покойников и ещё больше раненых – такова была цена бессмысленной бойни под стенами некогда дружеского города! Похороны убитых привели к массовым волнениям. Брянцы, потерявшие кормильцев, кинулись со слезами к князю. Но несчастных приняли лишь бояре, пытавшиеся их успокоить и обещавшие «помощь до скончания веков». Сам же князь, уставший от похода и разгневанный, никого не принимал. В то же самое время семьи погибших дружинников получили большую помощь от князя как серебром, так и «надобным кормом», согласно традициям. Семьи же погибших ополченцев некоторое время оставались как бы забытыми. А ведь на поле брани их полегло значительно больше, чем опытных воинов! Князь проклинал и татар, навязавших ему дорогое, но слабое в боях, ополчение, и Ивана Московского, по вине которого, как он считал, и началась «смоленская брань», и даже самого Ивана Смоленского за «гордыню и превеликую спесь»!
Теперь нужно было расплачиваться за убитых. А серебра в княжеской казне оставалось всё меньше. – Если мы отдадим этим страдальцам всё потребное серебро, наша казна совсем опустеет! – говорил своим боярам брянский князь. А поэтому выплаты семьям погибших ополченцев задерживались.
Князь рассчитывал на богатую охоту и добычу его людьми большого числа звериных шкурок, однако эта надежда долго не осуществлялась. Массовый отлов куниц, белок, бобров привёл к оскудению лесных запасов пушного зверя. Теперь для того, чтобы добыть половину привычного прежде числа шкурок, охотникам приходилось уходить всё дальше и дальше в заснеженный лес. А это было опасно! В густых брянских лесах водилось множество хищных зверей – волков и медведей – и очень часто одинокие охотники, уйдя на промысел, просто исчезали: либо гибли от зубов диких зверей, либо от лютых морозов, заблудившись в лесу. От этого брянские меха дорожали. И хотя общими усилиями горожан и княжеских людей к весне было добыто достаточное количество пушнины, её сбыт из-за дороговизны шёл медленно.
Разгневанные княжеским невниманием горожане решились на крайнюю меру. В один из зимних солнечных дней они проникли на колокольню при церкви Николы Горнего и ударили в колокол. Почти в мгновение весь город забурлил, заволновался. Со всех сторон бежали к церкви горожане: ремесленники, купеческие приказчики, их слуги и прочая беднота. В довершение ко всему, тяжело заболел престарелый черниговский епископ Арсений. Поговаривали, что если бы не его болезнь, случившаяся внезапно, в городе не произошло бы беспорядков.
Князь оказался не готов к такому повороту событий и предпочёл отсидеться в своём хорошо защищённом детинце.
К горожанам выходили его думные бояре и пытались их увещевать. Но горожане требовали князя. Когда же они увидели, что князь не хочет идти на их вечевую сходку, они подняли страшный шум и раскричались. – Если мы не нужны нашему князю, – возмущались они, – тогда пусть приходит к нам Литва и владеет городом! Литовские князья лучше наших! Они не почитают поганых татар и не платят им дань!
– Смерть поганым татарам! – доносилось с одного конца города. – Слава Литве и литовским князьям! – кричали с другого.
Лишь после выхода к бунтовщикам настоятеля Покровского храма отца Нафанаила, посланного больным владыкой Арсением, страсти немного улеглись.
– Вы все получите княжескую помощь! – сказал рослый красивый священник, смело приблизившийся к толпе и взобравшийся на вечевой холмик. – И очень скоро! Князь не обидит ваших детей и многих из них возьмёт к себе на службу! Зачем бунтуете и надеетесь на поганую Литву? Неужели вы, в самом деле, думаете, что наш князь хуже безжалостных литовцев? И нечего винить в той войне Дмитрия Романыча или жестоких татар! Это всё – дело рук злого князя Ивана Московского! Это он настроил царя Узбека против Смоленска и Брянска! Вы ведь не знаете, как трудно нашему князю в Орде! Он там только и думает о нашем городе и народе! А если бы он не послушал злых татар и не повёл своё войско на Смоленск? Татары бы этого никогда не простили! Они бы пришли сюда со всеми своими полчищами! И тогда счёт убитых был бы не на сотни, а тысячи! Вы же не знаете, почему у нас такие потери! Наши ополченцы не послушались княжеского приказа, и сами влезли в бессмысленную битву!
– Зачем тогда послали татей и неумевших воевать горожан? – спросил кто-то из толпы.
– Это тоже случилось не по желанию князя! – ответил спокойно и уверенно отец Нафанаил. – Прислушавшись к доносам московского князя Ивана, царь Узбек приказал, чтобы Брянск выставил в поход тысячу ратников! Но мы не хотели гибели наших славных горожан и поэтому взяли, себе на горе, целую сотню татей! Опять же, чтобы уберечь жизни мирных брянцев!
– Значит, во всем повинна Москва! – заорали брянцы. – Оттуда вечно идёт только одно зло! Смерть ненавистной Москве!
– Смерть! Смерть! – кричали вокруг.
– Пошли же громить ряды и лавки московских купцов! – завопил вдруг кто-то в середине толпы. – Пора беспощадно расправиться с мерзкими москвичами!
– Смерть им! – подхватила толпа, и разъярённые брянцы помчались к купеческим лавкам.
– Остановитесь и успокойтесь! – поднял обе руки отец Нафанаил. – За что убивать московских гостей?! Они не отвечают за дела своего князя!
Но обезумевшей толпе нужны были жертвы, и четверо невинных, только недавно поселившихся на посаде московских купцов, жестоко пострадали. Спаслись лишь их приказчики, брянцы, нанятые ими в услужение. Последние, забыв о своих хозяевах, разбежались, кто куда.
Толпа обрушилась на большие богатые лавки и дома москвичей, разбила ворота и, ворвавшись в усадьбы купцов, начала сокрушать всё, что попадалось под руки. В довершение, кто-то поджёг один из купеческих домов, и пламя в короткий срок охватило весь купеческий городок, окутав Брянск густой завесой дыма.
Весь день и даже ночь присланные князем люди боролись с разбушевавшимся пожаром, чтобы предотвратить распространение пламени по всему посаду. Лишь к утру, разломав стоявшие на пути жестокого огня деревянные постройки и создав свободное пространство без горючего материала, княжеские пожарные и дружинники остановили страшное бедствие.
Толпа же, растерзав несчастных москвичей и разорив их усадьбы, также быстро растаяла, как и собралась. А князь был вынужден наутро посылать своих приставов, чтобы  произвести расследование произошедшего. Но княжеские люди ничего не добились, и пришлось князю проглотить «жестокую обиду». Мало того, по совету больного епископа Арсения, князь решил «достать последнее серебро» и оказать помощь семьям погибших ополченцев. Только таким образом удалось успокоить «чёрный люд», и князь зарёкся больше никогда не ходить на русские земли и брать с собой городскую чернь.
Слава Богу, что к лету разошлись все запасы княжеских мехов, и «княжеская казна» была вновь восстановлена. Однако покоя на душе у князя не было. Поэтому, собирая совет, он долго думал, как сохранить «мир и тишину в славном городе».
На прощальный совет пришёл, опираясь на посох, поддерживаемый церковными служками владыка Арсений. Но он долго не усидел, а лишь в самом начале взял слово и попросил князя согласиться с его желанием назначить себе преемником пятидесятидвухлетнего священника Нафанаила, который присутствовал здесь же, в думной светлице, и сидел на передней скамье.
– Я страдаю старческой немощью, – сказал черниговский епископ. – Поэтому нужно поставить на моё место доброго человека, который бы любил князя и наш славный город! Я предлагаю Нафанаила, моего верного ученика и послушника. Этот Божий человек дошёл от простого служки до настоятеля храма! Он также хранит нашу летопись и записывает туда все важные события… Нет лучше человека на моё место! И пора, сын мой, подумать о владыке, чтобы он назывался брянским епископом! Какой из меня черниговский владыка, если я просидел все эти годы в Брянске? От стольного города Чернигова осталось только одно название! У нас должна быть своя епископия! Когда я умру…
– Что ты, святой отец? – молвил, смахнув слезу, князь Дмитрий. – Тебе ещё рано уходить! Нынче смутное и тяжёлое время!
– Теперь у тебя будет надёжная опора, сын мой, – кивнул головой больной старец. – Это – Нафанаил! Он будет тебе верным помощником! Разве не он успокоил тех мятежников? Мы отделались лишь малой бедой… Когда я умру, вы пошлёте Нафанаила к нашему славному митрополиту, чтобы он утвердил его, как брянского владыку… А теперь, прощай, сын мой! Благословляю тебя на поход в Орду! И не забывай сказанных мной сегодня слов!
– Не забуду, святой отец, – встал со своего кресла князь. – Всё сделаю так, как ты сказал, и помолюсь за твоё здоровье…
Сгорбившийся старик склонил свою седую голову, перекрестил князя и, опираясь на палку, тихонько пошёл к выходу, сопровождаемый двумя одетыми в чёрные рясы служками.
– Ну, а теперь послушаем моего верного пристава, – сказал князь Дмитрий, обращаясь к боярам, – мечника Злотко Лисича.
Седовласый боярин встал и гордо, величественно неся своё грузное тело, приблизился к князю. – Князь-батюшка, – начал он. – Ты поручил мне расследовать, откуда случилось смоленское зло, и почему князь Иван Александрыч обвинил тебя в продаже москвичам некого литовского письма…
– Подожди-ка, Злотко, – бросил князь Дмитрий и поднял руку. – Я расскажу нашим боярам суть дела. Вот что приключилось, мои лучшие люди, – нахмурился он. – После долгого и бессмысленного стояния под Смоленском я пошёл к старому князю Ивану Александрычу в Смоленск, чтобы заключить с ним вечный нерушимый мир и восстановить нашу дружбу… Но князь Иван встретил меня с гневом и яростью! Он едва согласился на татарские условия, а когда я потребовал объяснения причин его немилости, смоленские бояре сообщили, что недавно к ним приезжали московские посланники с копией какого-то литовского письма, в котором Гедимин Литовский склонял смолян к военному союзу и приплёл ещё туда дмитровского князя Бориса… И те московские бояре сказали, что подлинное письмо их князь Иван Данилыч якобы купил у меня, брянского князя, за огромную мзду! – Бояре заохали, закряхтели, выражая тем своё возмущение. – Вот поэтому Иван Смоленский, мой кровный родственник, не хотел говорить со мной о мире! Я с превеликим трудом убедил его, что это московская ложь и клевета… Но у меня осталось чувство, что Иван Александрыч не до конца поверил мне и затаил на меня обиду! И когда мы вернулись назад в Брянск, я поручил Злотко Лисичу, чтобы он опросил наших горожан и узнал, кто из брянцев ездил в Москву и позорил моё честное имя! А также, кто из наших брянских людей видел литовцев или слышал о каких-нибудь письмах…
Бояре насторожились, внимательно слушая каждое княжеское слово. Наконец, он замолчал и, кивнув головой своему мечнику, вновь уселся в кресло.
– Я выполнил твоё распоряжение, княже, – сказал Злотко, – и опросил всех торговых людей, наших доносчиков и жалобщиков, но пока, не получив твоих дополнительных указаний, ничего не делал! Я узнал, что в Москве за последнее время побывал только один наш купец – Мордат Нечаич… Прочие наши купцы в Москву не ездят…
– Что? – вздрогнул князь. – Когда же этот жирный Мордат туда ездил?
– А в прошлом году, батюшка, – кивнул головой княжеский мечник. – И якобы там торговал, распродав за неделю четыре воза товаров и получив немалый барыш!
– Удивительно! – усмехнулся брянский князь. – Все знают, что князь Иван не очень-то жалует чужих купцов! Там очень большие, можно сказать, жестокие налоги, пошлины и другие поборы! А тут – барыш! Неужели это плата за ту литовскую грамоту?! – Бояре загудели, заволновались. – А почему ты не схватил этого Мордата, – нахмурил брови князь Дмитрий, – и не бросил его в темницу? Его бы уже следовало строго допросить! Ты, случаем, не спугнул его?
– Он – батюшка твоей ключницы, княже, – развёл руки Злотко, – той самой Беляны Мордатовны! Разве мог я схватить его без твоей воли? И никто не спугнул этого Мордата, потому что всё проводилось в тайне! Я говорю обо всём этом только сейчас, в твоей думе… Я немедленно задержу этого купца, если ты прикажешь!
– Ладно, Злотко, – успокоился князь, – тогда я приказываю тебе взять с собой ратных людей и быстро пойти на усадьбу этого бесстыжего Мордата! И быстрей тащи его сюда, но чтобы без шума и криков!
– Слушаюсь, княже! – поклонился Злотко Лисович. – Всё будет сделано!
– А теперь поговорим о других делах, – сказал князь, как только его мечник удалился. – Пусть наш огнищанин поведает нам о доходах казны.
– Значит, так, батюшка, – встал Бермята Милкович. – Сначала я скажу о серебре…– И он начал долгое, нудное перечисление всех последних данных о доходах, расходах, убытках.
Пока он говорил, бояре молча сидели и зевали. Они привыкли, что князь периодически заслушивал отчёт своего управляющего хозяйством, но, зная, что от их мнения здесь ничего не зависит, предпочитали в это дело не вмешиваться.
Бермята Милкович уже подводил своё сообщение к концу, как вдруг в простенке княжеского терема раздался шум, топот тяжёлых шагов и, наконец, дверь в думную светлицу широко распахнулась.
– Садись, Бермята! – махнул рукой князь и с острым любопытством посмотрел в сторону двери. В светлицу вошёл, шатаясь, как пьяный, багровый, напуганный толстяк. За ним следовали двое княжеских приставов, а замыкал шествие мечник Злотко.
– Здравствуй, пресветлый князь! – вскричал купец Мордат, падая на колени у княжеского кресла и с силой ударяясь головой об пол. – Зачем ты вызвал меня?
– Неужели ты, Мордат, бился головой и перед злобным князем Иваном?! – вопросил, подняв брови, князь Дмитрий. – Говори же всю правду!
– Бился, батюшка-князь! – пробормотал оцепеневший от ужаса купец. – Но только я выпрашивал у него льготы на торговлю!
– Не лги, Мордат! – рассердился брянский князь. – За что ты получил московские льготы?
– Да так…батюшка, – заплакал купец, – только за добрые слова…
– За добрые слова? – усмехнулся Дмитрий Романович. – Я не слышал о такой доброте Ивана Данилыча! Говори-ка одну правду, злодей! – князь встал и бросил презрительный взгляд на скорчившегося перед ним на полу купца. – Зачем ты продал Ивану литовскую грамотку? Ты думаешь, мы ничего не знаем?! И зачем ты соврал, будто это я, брянский князь, прислал князю Ивану ту грамоту за изрядную мзду?! – князь покраснел и, выпучив от гнева глаза, закричал: – Так вот откуда у тебя московский барыш! Ты торговал моим честным именем! Признавайся же, негодяй, и подробно рассказывай обо всём! И запомни: нам нужна только правда! Может нам ещё удастся уменьшить причинённый тобой вред!
– Князь-батюшка, ясное солнышко! – завопил купец, катаясь по полу. – Я не позорил твоё славное имя! Клянусь своей головой! Это нечестный Иван оговорил меня! Я не взял ни одной мортки за ту грамотку, но получил только послабление в пошлинах…– И он, сбивчиво, рыдая и трясясь, поведал князю и его боярам обо всём, что натворил.
– Почему же ты не доставил это письмо мне?! – сказал, выслушав преступника, брянский князь. – Я бы наградил тебя! Разве я такой жадный и не жалую купцов?
– Жалуешь, жалуешь, батюшка! – запричитал купец. – Бес меня попутал, враг рода человеческого! Я натворил столько зла, что сам теперь пребываю в ужасе! Пощади меня, батюшка! Забирай все мои богатства, но только оставь мне мою жалкую жизнь!
– А ты знаешь, мерзкий Мордат, что это письмо погубило князя Бориса Дмитровского? А разве не из-за него началась та смоленская война? Я только расскажу об этом брянцам, потерявшим своих кормильцев! Да от тебя одни клочья останутся!
– Спаси меня, славный князь! – взвыл купец, обезумев от страха. – Я не виноват в той смоленской войне!
– Что вы скажете об этом, мои славные бояре? – спросил князь, подняв голову и глядя перед собой.
– Его следует безжалостно казнить! – громко сказал боярин Брежко Стойкович. – Надо созвать народ на Красную площадь и отдать этого злодея людям на расправу!
– А-а-а! – завопил купец Мордат, катаясь по полу. – Не надо, пощадите!
– Бросьте его пока в сырую темницу! – буркнул молодой боярин Жирята Михайлович. – А там – соберём суровый суд!
– А может отсечь ему голову, прилюдно, на Красной площади! – бросил его двоюродный брат, воевода Супоня Борисович. – Зачем устраивать суд, если и так всё ясно: казнить злодея – и дело с концом!
– А может его следует сжечь на костре? – предложил боярин Кручина Миркович. – При всём народе, чтобы брянцы увидели нашу доброту и справедливость!
– Я хочу услышать трезвые, спокойные слова, – покачал головой брянский князь, вновь усаживаясь в своё кресло. – Нам, конечно, выгодно показать народу справедливое возмездие и успокоить горожан! Но давайте послушаем мнение человека святой церкви… Пусть нам даст совет ученик владыки, мудрый Нафанаил!
– Мне хотелось бы сказать, княже, – произнёс своим чистым, проникновенным басом отец Нафанаил, – что не следует в этом деле горячиться! Этот несчастный купец, в самом деле, натворил немало бед, но не по своей воле! Такая глупость – только от лукавого! Жалкий Мордат не хотел опорочить своего князя и не желал смерти несчастному Борису Дмитровскому! Поэтому я бы посоветовал поместить пока этого бестолкового Мордата в темницу, а потом, когда пройдут гнев и душевное возмущение, подвергнуть его справедливому суду!
– Это правильно! – махнул рукой брянский князь. – Эй, слуги! – он хлопнул в ладоши. Стоявшие у стены приставы быстро подошли, подняли лежавшего купца, оторвав его от пола, и подхватили под мышки. – Отведите этого злодея в темницу! – распорядился князь. – И не сводите глаз с этого мерзкого борова, чтобы не сбежал!
Княжеские слуги быстро, развернув оцепеневшего от страха толстяка, потащили его в простенок.
…Лишь поздно вечером завершился совет княжеской знати, и брянский князь, приняв скромный ужин, отправился почивать. Но едва он разделся с помощью своих верных слуг и прилёг на край постели, как тёплые женские руки обняли его. – Целуй меня, милый князь! – проворковала нежным голосом княжеская любовница. – И скорей заводи в меня свой дрын! И поглубже!
– Это – ты, Беляна? – прошептал, чувствуя привычное волнение, брянский князь. – А почему ты пришла сейчас? Ведь нынче не твоя очередь?   
– Сегодня – моя, сладкий князь, – сказала красавица, обхватывая его руками. – Давай, люби же меня!
– Ох, ах! – закряхтел князь Дмитрий, оказавшись верхом на прелестнице. – И чего ты сегодня такая славная? Ах, ох…
Долго в эту ночь князь познавал свою ключницу: её умелые ласки были такие сладкие! Только под утро он, наконец, успокоился и уже собирался заснуть, как вдруг его возлюбленная заплакала и, повернувшись к нему спиной, запричитала: – Прости, мой любимый, моего глупого батюшку! Он совсем не хотел тебе зла! Не лишай его жизни, мой сладкий!
Словно холодный душ окатил брянского князя. – Так вот отчего ты была такой ласковой…, – пробормотал он, чувствуя дурноту. – Выгораживаешь своего батьку, бессовестного Мордата!
– Нет, княже, – зарыдала молодая женщина. – Я всегда тебя любила и без лишних слов отдала тебе моё девичество! Ничего для тебя не жалела… Моя душа только с тобой! Пощади моего батюшку!
– Ладно, Беляна, – тихо сказал раздражённый князь. – Я пощажу твоего батюшку и не стану лишать его жизни! Но ему нет места в нашем городе! Пусть уезжает в свою мерзкую Москву! А теперь ступай, Беляна, и больше никогда не показывайся мне на глаза!


Г   Л   А   В   А   25

С М Е Х   И В А Н А   К А Л И Т Ы

Иван Даниилович Калита только что вернулся из Великого Новгорода. Своей поездкой он остался недоволен. Великий владимирский и московский князь хотел пойти с новгородским ополчением на Псков, чтобы покорить своим мечом этот независимый город и взять в плен псковского князя – его давнего врага и соперника Александра Михайловича Тверского. До князя Ивана дошли слухи о желании Александра Тверского помириться с ордынским ханом и вернуть себе Тверь. Иван Даниилович знал о политике хана Узбека, стравливавшего русских князей, и поэтому не исключал возможность ханской милости по отношению к своему врагу. Вот почему он «засиделся» в Новгороде, собирая войска. Однако в это время, в самый разгар приготовления к походу, на окраинные земли Новгородчины нагрянули литовцы. Они частенько приходили грабить соседние с ними русские земли, и новгородцы привыкли от них откупаться.
Так, ещё два года тому назад, в 1333 году, под Новгород приходил литовский князь Наримант, тот самый, которого выкупил из татарского плена и отпустил в Литву Иван Московский. Новгородцы тогда пообещали Нариманту ежегодное «кормление» и последний примирился с ними, «целовав крест». Теперь же новгородцы, воспользовавшись возможностью не идти на Псков, чего они очень не хотели, имея с псковичами «мирное докончание», заявили князю Ивану Данииловичу, что «теперь у наших ворот злой враг и пора от него отбиваться». Князь Иван, получавший от новгородцев ещё больше серебра, чем его предшественники, вынужден был смириться и отказаться от «псковской рати». Вместо похода на князя Александра он послал своё войско на Литву. В марте московские полки и новгородские добровольцы прошли, не встречая сопротивления, по окраинам Новгородчины, откуда в панике бежали не ожидавшие отпора литовцы, а затем вторглись в саму Литву, сожгли литовские городки Рясну, Осечен и разграбили сельские поселения, уводя с собой «богатый полон» и скот.
Сам же князь Иван вернулся в Москву и сразу же устремился в свой думный терем на боярский совет. Здесь его ожидал гость – козельский князь Адриан Мстиславович. Он сидел на передней скамье среди самых именитых московских бояр и, как только московский князь вошёл, приветливо встал. – Здравствуй, славный великий князь! – сказал он, вытянув перед собой руки.
– Здравствуй, мой добрый Адриан! – буркнул Иван Калита, делая вид, что рад гостю, и, вытянув, в свою очередь, руки, обнял, троекратно целуя рослого, худенького князя. – Ты уже постарел, а всё у своего племянника на посылках! Садись же!
  Князь Адриан, которого чаще называли Андреем, с раздражением выслушал слова московского князя Ивана. Он не любил имя, данное его престарелым отцом, и предпочитал прозываться привычным, русским. К тому же его обидел намёк на волю племянника. – Что же делать, Иван Данилыч, – сказал он, усаживаясь на своё место, – если престарелый Василий ещё силён и не собирается умирать?
– Да, похоже, ни тебе, ни брату не удастся дожить до карачевского «стола»! – бросил князь Иван. – Однако положись на Божью волю… Известно, что Василий Пантелеич слишком стар! Расскажи нам лучше о ваших козельских делах. Вы так и сидите в своём городе?
Князь Адриан коротко рассказал о своей жизни, которая была достаточно спокойной до смерти матери, шестидесятилетней старухи, более сорока лет прожившей во вдовстве и сохранившей до конца верность своему покойному мужу. Княгиня Елена была строгой, но справедливой. Она воспитывала своих сыновей в почтительности и покорности по отношению к их племяннику – удельному карачевскому князю Василию Пантелеевичу. Несмотря на то, что Козельск был выделен ей и сыновьям «в кормление», карачевский князь не признавал своих молодых дядек как удельных князей и ежегодно требовал от них уплаты части от «козельских доходов», а также уважения с их стороны. Последние, Тит и Адриан, долгое время жили по установленным правилам, но со временем, взрослея, стали чувствовать себя несправедливо обиженными. Страсти подогревали бояре, приезжавшие в Козельск от Ивана Московского. Москвичи и раньше навещали козельских князей и княгиню-вдову, но, видя, как почтительно она относится к Василию Карачевскому, открыто не высказывались против их сюзерена. Однако постепенно, улучив возможность побеседовать с князьями наедине, подзуживали их, стараясь поссорить со своим племянником. Но пока была жива старая княгиня, никакие московские козни успеха не имели. Умная княгиня Елена извлекла уроки из прежних ошибок и не только «ставила на место» своих детей, но делала всё возможное, чтобы они избегали общения с московскими посланниками. Бывало и так, что строгая вдова посылала в Карачев к князю Василию преданных людей и сообщала ему о «льстивых» словах московских бояр. Князь Василий Пантелеевич, зная о происках Москвы, смертельно ненавидел Ивана Калиту, а свою молодую бабушку уважал. Он знал, что пока она жива, никаких усобиц и разногласий в его уделе не случится. Княгиня Елена, соблюдая почтительность, запросила в своё время разрешения у князя Василия Карачевского на женитьбу своих сыновей, и он этому не препятствовал, хотя на свадьбы своих дядей не приезжал. Княгиня-вдова сама нашла своим сыновьям невест и, как только они достигли зрелого возраста, пятнадцати-шестнадцати лет, последовательно женила старшего Тита на дочери тарусского князя Ольге, а младшего – Адриана – на дочери самого великого князя литовского Гедимина, Елене. Как ей удалось сговориться с литовцами, знали только самые приближённые к княгине бояре, посланные ею в Литву. Благо, что и князь Василий Пантелеевич не воспрепятствовал этому! Невестки княгини оказались покладистыми и покорными жёнами, но главное – не вмешивались в дела удела, совершенно не интересовались отношениями Козельска с Карачевом и довольствовались той сытой и спокойной жизнью, которая у них была.
В отличие от своего престарелого бездетного племянника, Василия Карачевского, козельские князья были достаточно плодовиты. У Тита Мстиславовича было четверо сыновей – Святослав, Василий, Фёдор и Иван, две дочери, а у Адриана Мстиславовича – двое сыновей (Фёдор и Иван), но четыре дочери. Молодые князья, окружённые заботой матери и красавиц-жён, ни в чём не нуждались. Почти все доходы от Козельска и «деревенских волостей» шли на их содержание. Князь Василий Карачевский взыскивал с них лишь символическую мзду – всего-то четверть общих доходов «в серебре и мехах» – которую отправлял в Орду, как часть общего «выхода».
Тит и Адриан довольно весело проводили время: ходили на охоту, устраивали пиршества, прогулки в лес и на луга, ездили к родичам жены Тита в Тарусу да к соседним князьям.
Внезапная смерть княгини-вдовы, случившаяся в самом начале весны 1335 года, как бы пробудила их «от сладкой дрёмы», и козельские князья только теперь осознали, что они «уже не малые дети, но зрелые мужи»! Действительно, обоим давно перевалило за сорок лет!
– Пора бы самим управлять уделом! – сказал сразу же после похорон старший брат Тит. – Надо послать человека к Василию Пантелеичу! Пусть выделяет нам землю по своему усмотрению!
– Зачем по усмотрению? – возразил на это Адриан. – Разве мы не знаем, как богат карачевский удел! Не зря нам говорили московские бояре, что пора отделяться от Карачева! Пусть тебе достанется этот Козельск, а я завладею Ельцом и Звенигородом!
– Так-то оно так, – пробормотал Тит Мстиславович, – но я боюсь нашего племянника Василия! Он ведь разгневается! А зачем нам ссориться? Неужели ты не помнишь заветы нашей матушки: почитать этого грозного Василия и ни в коем случае не сердить его?! Пусть он ещё в силе, но старость есть старость… Все мы ходим под Господом и надо бы потерпеть… Он же не вечный?
Но Адриан Мстиславович с этим не согласился. – Давай же, брат, пошлём наших бояр к племяннику Василию и уговорим его добрыми словами! Неужели он откажет?
Братья подумали, посоветовались с боярами и послали в Карачев своего верного человека с просьбой об уделах. Но князь Василий, выслушав их посланца, был страшно разгневан. – Ещё не остыло тело вашей матушки, – возмутился он, – а вы уже хотите развалить мою землю! Этого не будет! Живите себе по-старому и не стройте козней! Сидите себе тихо, если хотите моего наследства! В противном случае я поеду к царю и выпрошу у него грамотку для другого наследника!
Получив такое послание, Тит Мстиславович сразу же успокоился. – Не надо злить нашего престарелого племянника! – сказал он брату. – Пусть всё остаётся по-прежнему! Зачем нам кидаться вперёд очертя голову? Мы ещё не старики и жизнь у каждого из нас одна!
Но его достаточно мудрый вывод не был воспринят князем Адрианом. – Нам нечего боятся этого вздорного Василия! – возразил он. – Надо обратиться за защитой к другим князьям, например, к Ивану Данилычу! А когда у нас будет союз с Москвой, мы уже не будем бояться этого злого Василия!
Князь Тит попытался отговорить брата от поездки в Москву, говорил, что лучше подождать и что даже если бы Василий отдал им просимые уделы, им пришлось бы самим возить дань в Орду!
На это Адриан Мстиславович возразил: – Можно владеть уделами и не ездить в Орду! Мы бы отдавали наше серебро не жадному Василию, а Ивану Данилычу! Как другие его удельные князья… И он бы отвозил это серебро в Сарай...
– Что ты, брат, опомнись! – вскричал тогда, услышав такие слова, Тит Мстиславович. – Неужели ты думаешь, что Иван Московский такой добрый? И примет твоё жалкое серебро? И ты напрасно называешь жадным Василия Пантелеича! На деле, жаден этот Иван, прозванный Калитой! Ты лезешь в такую беду, из которой нет возврата! Ещё и голову потеряешь! Помни мои слова и советы нашей матушки!
Однако Адриан Мстиславович не внял совету своего брата и вскоре выехал в Москву, к князю Ивану. И вот он сидел теперь напротив него и медленно, подробно, рассказывал об обстоятельствах своей жизни. Князь Иван внимательно слушал его, изредка щуря свои хитрые масляные глазки и покачивая головой. В думной палате стояла полная тишина. Московские бояре зевали, клевали носами, но не произнесли ни слова.
Наконец, козельский князь замолчал и, откашлявшись, успокоился, опустив голову и ожидая слов князя Ивана. Последний некоторое время молчал, раздумывая. – Ладно, брат, – осторожно сказал он и посмотрел на своих полусонных бояр. – Ты можешь положиться на мою помощь и защиту! Никто не осмелиться обидеть моего друга! И поверь моему слову: у того глумного Василия нет большой силы! Будь смел с этим слабым Карачевом! И если хочешь, смело требуй свой законный удел! И не бойся: у тебя больше прав, чем у Василия! А у твоего старшего брата Тита – больше, чем у тебя! Конечно, жаль, что этот Тит тебя не поддержал из-за страха перед Василием! Но без его согласия ты не сможешь добиться права на удел! Ты с ним серьёзно поговори и убеди его приехать ко мне! Если бы он был моложе тебя, мы бы решили это дело сами... А сейчас уговаривай Тита! Так, мои славные бояре?
– Так, так, господин! – прогудели бояре.
– Ну, так что у нас ещё? – вопросил князь Иван, глядя на бояр. – Пора бы мне пойти к молодой супруге: я её ещё не видел сегодня!
– Есть тут ещё одно дело, – замялся боярин Феофан Бяконтов. – Сюда приехал тот бестолковый купец из Брянска, Мордас или Мордат...
– А, старый знакомец, – улыбнулся князь Иван, – Мордат...Нечаич! Я помню этого славного человека! С чем он пожаловал? Неужели доставил нам новое письмецо?
– Да ничего он не доставил, – пробормотал Феофан Бяконтов, – и сам едва жив...
– Где же этот Мордат? – нахмурился князь Иван. – Далеко ли?
– Да здесь: сидит в гостевой светлице, – сказал боярин Феофан. – Неужели примешь?
– Зови-ка его сюда, – распорядился князь Иван. – Так, ради любопытства. Я не думаю, что он пришёл к нам с пустыми руками. Пусть хоть расскажет нам брянские новости...
Мордат Нечаевич вошёл в думную светлицу и, быстро подойдя к княжескому креслу, свалился, как куль, у ног князя. – Я нынче, государь, в горе и бедности! – простонал он. – Князь Дмитрий прогнал меня из своего города!
– А зачем ты разболтал нашу тайну? – грозно вопросил московский князь. – Ты не должен был говорить своему князю о том письме!
– Я никому об этом письме не говорил! – прорыдал брянский купец. – Но князь сам обо всём дознался и прислал за мной своих приставов! А они притащили меня прямо на боярский совет!
– Откуда же князь узнал об этом? – прищурил глаза Иван Калита.
– Я понял, что ему рассказал о письме великий смоленский князь Иван ещё тогда, во время смоленской войны! – отвечал, плача, купец Мордат. – Тот князь Иван узнал якобы от московских послов, что ты, славный князь, купил ту грамотку у Дмитрия Романыча за приличную мзду! И тот старый князь Иван сильно озлобился на Дмитрия Брянского...
– Неужели озлобился?! – вскрикнул от удовольствия Иван Калита. – И теперь у них нет мира?
– Как это нет? – буркнул купец Мордат. – Известно, что ворон ворону глаз не выклюет! Они сразу же помирились после жестокой войны. И заключили вечный мир! И тот Иван Смоленский поверил, что не Дмитрий Романыч передал тебе то письмо!
– Неужели? – поморщился от досады князь Иван. – А ты откуда об этом узнал?
– Так сказал сам князь Дмитрий на моём судилище! И приказал найти настоящего виновника! Им не пришлось долго искать. Только я один из всех брянских купцов ездил в Москву и получил неплохой доход!
– Ну, если эти новости у тебя только от Дмитрия Брянского, – успокоился московский князь, – тогда ещё ничего… Я уверен, что теперь не будет дружбы у того престарелого Ивана с Дмитрием Красивым, бабьим угодником! Теперь между ними пролетел чёрный ворон, не так ли?
– Так, батюшка, – пролепетал купец. – Князь Дмитрий сильно ругал меня и грозил предать смерти! Он так прямо и сказал, что я совершил тяжкий поступок и поссорил его с князем Иваном Александрычем! А бояре даже возложили на меня вину за ту смоленскую войну! Они грозились выдать меня на расправу брянским горожанам!
– А почему горожанам? – усмехнулся Иван Даниилович. – Какое дело вашей черни до княжеских дел?
– Так ведь смоляне перебили многих брянских людей у стен своего города! Едва ли не полтысячи! – выпалил купец Мордат. – Там полегло почти всё ополчение! По этому случаю в Брянске был жестокий мятеж, и горожане без жалости расправились со всеми московскими купцами! И даже сожгли дотла их дома! Пришлось князю успокаивать чёрных людей и задабривать их серебром из казны! И едва успокоил!
– Я слышал о жестокой гибели моих купцов, – пробормотал князь Иван. – Но там, в Брянске, не было именитых торговых людей. Поэтому больших убытков нет… Позже пошлём других… А вот у Дмитрия теперь надолго не будет порядка! Вот что ты наделал, Мордат! Однако удивительно, что ты сам уцелел от рук этого жестокого Дмитрия!
– Меня бросили в сырую темницу, великий князь, – заныл брянский купец, – и стали готовить к суду... Но моя красавица-дочь уговорила князя… Она была княжеской ключницей... И князь приказал освободить меня от оков и цепей… Я уехал из города ночью, на телеге, едва живым... И теперь прошу тебя, великий князь: защити меня, пожалей!
– Ладно, Мордат, – буркнул князь Иван. – Я вижу, что ты непростой человек, вхожий в княжеский терем… Потому как твоя дочь – княжеская полюбовница!
– Это неправда, великий князь! Она просто ключница, – простонал брянский купец, – и до сих пор молодая, нетронутая девка...
– Не смеши нас, Мордат, – московский князь прищурился от улыбки, впервые появившейся на его лице за всё время разговора. – Сколько ей лет?
– Так…где-то лет двадцать семь!
– Ха-ха-ха! – захрипели, хватаясь за животы, московские бояре. – Ключница двадцати семи лет – и девица!
– Ну, и рассмешил ты нас, Мордат! – затряс головой князь Иван, изумив собрание своим беззвучным неожиданным смехом. – Какая она молодица! Ох, ну, и гуляка этот Дмитрий Красивый! Он не зря сохранил твою жизнь: видимо, не один раз познал твою дочь во все дырки с превеликим позором! Иди же, Мордас, быстрей в гостевую светлицу, а то мы здесь со смеху умрём! Мы подумаем о тебе!
И униженный брянский купец, медленно поднявшись с пола и встав на ноги, тихонько побрёл, ссутулившись и втянув голову в плечи, к широко распахнутой княжескими слугами двери.


Г   Л   А   В   А   26

В Е С Е Л Ь Е   В   С А Р А Е

– Расскажи-ка мне, Дэмитрэ, зачем ты продал письмо из Лэтвэ коназу Иванэ? – молвил, сощурив сердито глаза ордынский хан Узбек, глядя вниз на брянского князя, стоявшего на коленях у ступенек его трона со склонённой головой. – Неужели ты не мог доставить сюда, в Сарай, эту важную улику?
– Я ничего не продавал тому Ивану, государь! – ответил, едва сдерживая ярость, князь Дмитрий. – Это – неприкрытая ложь! Эту грамотку отвёз в Москву один мой брянский купец без моей воли! – И он подробно рассказал о случившемся.
Хан Узбек, выслушав русского князя, был озадачен. – Удивительно такое слышать! – сказал он. – Выходит, Иванэ соглал мне? Зачем ему это было надо?
– Он просто хотел опозорить меня, государь! – молвил в сердцах брянский князь. – Мы ведь кровные родственники с Иваном Смоленским! И нет сомнения, что продавать грамотку, обличающую его, лютому врагу – в самом деле, стыд и позор! Иван Александрыч так на меня рассердился, что даже не хотел со мной разговаривать! Я едва успокоил его тогда, после сражений! Он ведь совсем не хотел воевать с твоими людьми… Это всё – из-за той проклятой грамотки!
– Старый Иванэ очень виноват передо мной! – покачал головой ордынский хан. – Уже который год он сюда не приезжает! А подарки и «выход» привозят его слуги! Ещё ладно, что стал присылать больше серебра… Иначе бы я понимал его дела, как непокорность! Может послать на него большое войско? Такое, чтобы стереть его бесстыжий Смулэнэ с лица земли! Что ты на это скажешь?
– Этот престарелый Иван очень боится твоего гнева, государь, и поэтому скрывается за городскими стенами! – сказал брянский князь. – И всё из-за происков Ивана Московского! Тот Иван столько наговорил тебе страшных слов о старом смоленском князе! Однако тот до сих пор предан тебе и почтителен… Он любит тебя, как своего государя, но очень боится твоей кары! Он настолько стар, государь, что да простится ему этот грех!
– Он боится меня?! – засмеялся Узбек-хан. – Однако почему-то своевольничает!  Разве он не знает о моей доброте? Пусть бы приехал сюда и склонил передо мной свою вздорную голову! А пока он только повторяет поступки того Алэсандэ из Тферы, который теперь сидит в Пэскэ-бузурге… Неужели и тот Алэсандэ боится моего гнева?
– Это так, могучий государь! – кивнул головой князь Дмитрий. – Всё это связано с доносами того Ивана Московского! Он не только поссорил между собой всех князей, но ещё напугал их твоей немилостью! И продолжает каждый раз кого-нибудь оговаривать! Да так хитро это делает, что мы все просто запутались и не знаем, кто прав, а кто виноват!
– В твоих словах есть правда, Дэмитрэ, – задумчиво молвил ордынский хан. – Надо бы поговорить на этот счёт с моими людьми: дело становится опасным! Однако расскажи мне, Дэмитрэ, как ты покарал того самовольного купца? Отсёк ему прилюдно башку? Или разрубил его по частям, толпе на потеху?
– Я отпустил его, государь, в Москву, к его господину, – пробормотал брянский князь. – Пусть живёт теперь у князя Ивана, если не хочет служить мне!
– За что же такая милость? – насторожился Узбек-хан. – Зачем ты сохранил жизнь тому бесстыжему рабу? Неужели тот купец, в самом деле, отвёз вражеское письмо Иванэ по твоей воле? И ты получил немалую мзду при посредничестве того купца? Сознавайся же, Дэмитрэ!
– Я никогда тебя не обманывал, государь! – возразил спокойным и решительным тоном князь Дмитрий. – А того купца я отпустил из-за любовных дел… Говорю тебе истинную правду: за того купца, своего батюшку, вступилась одна красивая жёнка! Она была моей любовницей и хорошо меня ночами развлекала… Вот она и добилась моего обещания на любовном ложе… А потом пришлось держать своё слово! Правда, я едва не забыл о нём! У меня много девок… И лишь через полгода вспомнил о своём обещании, но сразу же выпустил того бестолкового дурака из темницы! Я не бросаю своих слов на ветер, государь! Сегодня обманешь рабыню, а завтра – и важного человека! Ложь есть величайший грех, государь!
– Якши, Дэмитрэ! – улыбнулся Узбек-хан. – Я рад был услышать всю правду! Значит, ты не захотел обижать даже жалкую рабыню! Чудные вы, коназы Брэнэ! Ублажаете свои телесные слабости и любите житейские радости, но ложь не приемлите! Я не верю своим ушам: неужели вы, в самом деле, урусы? Но здесь нет ничего плохого… А вот Иванэ из Мосикэ мне совсем не нравится! Я уже не раз говорил, что нужно отнять у него ярлык на Уладэ-бузург! Но вот некому его передать! Я когда-то говорил с Иванэ из Смулэнэ, чтобы он уведомил коназа Алэсандэ, засевшего в Пэскэ, о моём желании видеть его! Пусть бы покаялся передо мной… В этом случае я простил бы глупца и передал бы ему ярлык на Уладэ-бузург! Уж лучше глупый, но прямодушный подданный, чем лживый и коварный коназ Мосикэ!
– Он этого Ивана, государь, идёт одно горе! – поднял голову князь Дмитрий. – Я не хотел тебе жаловаться, но уже нет сил терпеть его зло! Он заманил к себе в Москву нашего славного пастыря, святителя-митрополита! В эту весну скончался мой владыка Арсений. И пришлось мне посылать в Москву на утверждение в брянские епископы нашего священника Нафанаила… Это обошлось недёшево! И я до сих пор не знаю, прислушался ли митрополит к моей просьбе, потому как я вскоре уехал сюда, в Сарай… Неужели этот Иван теперь так усилился, что подмял под себя и нашу святую церковь?! Теперь нам навеки придётся кланяться Москве по всем церковным делам! И Москва станет стольным городом всей Руси, как когда-то был Чернигов для нашей лесной земли!
– Значит, ты посылал в Москву подарки? – насторожился ордынский хан. – И много серебра?
– Да немного, государь! – вздрогнул, поняв свою оплошность, князь Дмитрий. – Но всё-таки целую гривну! А это – почти две сотни твоих серебряных денег!
– Немалые деньги! – покачал головой хан Узбек. – И не в ущерб ли моей казне, коназ урус? А я часто слышу от ваших коназов, что якобы ваши леса оскудели пушным зверем и не хватает серебра… Зачем же вы тогда раздаёте так много серебра за какую-то мелочь? Всего-навсего за место вашего главного попа? Я тогда прикажу вашему пэскупу в Сарае, чтобы он передал тем Божьим людям из Мосикэ мой приказ – немедленно утвердить твоего человека без всякого серебра! Так, Дэмитрэ?
– Не делай этого, государь! – вскричал расстроенный брянский князь. – Люди нашей святой церкви не виноваты! Серебро им надо на дела Божьей службы! Здесь нет никаких поборов!
– Ну, тогда прибавь то серебро к своему «выходу»! – кивнул головой хан Узбек. – И сегодня же! И не раздавай больше денег по таким пустякам! А если у тебя появятся лишние серебро и меха, лучше отвези их сюда, в мою казну!
– Слушаюсь, государь! – склонил голову князь Дмитрий. – Я сегодня же передам твоему денежнику серебряную гривну! И в дальнейшем буду привозить на гривну больше!
– Ну, тогда иди в свою гостевую юрту, Дэмитрэ! – усмехнулся хан Узбек. – Я отпущу тебя домой немного позже!
– Ох, мой глупый язык! – ругал себя брянский князь, выходя из ханского дворца. – Ладно, хоть гривной отделался! Теперь надо обдумывать каждое слово перед государем! Что ж, теперь серебра на выкуп пленников будет меньше на гривну! Охо-хо!
Когда брянский князь вернулся в свою гостевую юрту, там его уже ждали гости: мурза Сатай с приятелями – темником Чиричи, мурзами Нагачу и Мандулом.
– Что ты такой грустный и едва не льёшь слёзы? – сказал после взаимных приветствий весёлый, располневший Сатай. – Ты не должен горевать-печалиться! У тебя немало кунаков! Если надо, мы доберёмся до самого государя и замолвим за тебя слово!
– Да вот, славный Сатай, – ответил брянский князь, успокаиваясь. – Я только что побывал у государя и едва не вызвал на себя его гнев! Надеюсь, что обошлось…– И он рассказал про свою ошибку.
Выслушав русского князя, знатные татары дружно рассмеялись.
– Наш государь мудр и проницателен! – весело молвил Мандул, вытирая набежавшие от смеха слёзы. – Как он поймал тебя на непотребном слове! Что ж, плати свою гривну, если имеешь лишнее серебро!
– Ладно, брат, – махнул рукой Дмитрий Романович. – Не надо хоть смеяться надо мной! Если бы вы сами предстали перед грозным государем, так не только бы перепутали слова, но проглотили бы свои языки!
– Не сердись, Дэмитрэ, – кивнул головой порозовевший от смеха Сатай. – Мы пришли не раздражать тебя, а чтобы развеять твою скуку!
– Это нетрудно, брат! – усмехнулся брянский князь. – Я сейчас пошлю своего человека в ближайшую чайхану и перед нами предстанут лучшие яства… И греческие вина, и отменный кумыс…
– Не надо! – поднял руку румяный Сатай. – Мы решили пригласить тебя с нами на великий пир с приятной музыкой и красивыми жёнками! Ты уже не один раз угощал нас, а мы тебя ещё не отблагодарили… Теперь наша очередь! Пойдём в весёлый дом!
– А зачем? – насторожился брянский князь. – Что вы ещё такое придумали? Нам бы не следовало повторять ошибки юности! Город Сарай славится теперь своей праведностью, и ваша вера не дозволяет предаваться непотребному веселью! Мы наделаем столько грехов, что рассердим и вашего почтенного имама, и самого могучего государя!
– Мы – действительно, правоверные мусульмане! – кивнул головой мурза Сатай, ставший сразу же серьёзным. – Однако в славном веселье нет никакого греха! Грешно придаваться веселью прилюдно, у всех на глазах… Однако же вот наши люди свободно водят нагих рабынь по городскому рынку, и все без стыда рассматривают их пленительные места… У нас не запрещены весёлые дома… Важно лишь одно – чтобы туда не ходили замужние женщины благородного происхождения!
– Я не хочу идти к доступным для всего люда блудницам! – развёл руки князь Дмитрий. – Красивые девки и без того приходят каждую ночь ко мне и к моим людям. Этого добра здесь предостаточно!
– Неужели каждую ночь? – сдвинул брови темник Чиричи. – И сколько же ты платишь за блудницу?
– По две серебряных деньги, – сказал, прищурив глаза, брянский князь, – но мои люди, конечно, меньше… И к моим воинам ходят не такие красавицы, каких я принимаю…
– Две деньги! – вскричал возмущённо Сатай. – И за одну ночь?! Это же грабёж, подлинное разорение! Больше не плати таких денег, брат! Я тебе даром пришлю из своего гарема прекрасную наложницу! Вот уж какие лихоимцы! – Он обвёл взглядом смущённых приятелей.
– Ладно, Сатай, – усмехнулся князь Дмитрий. – Зачем обижать других мурз и эмиров? Это их доход! И за дело… Пусть всё остаётся по-старому… Мне не нужны здесь недруги!
– Ну, тогда плати, если имеешь избыток серебра! – буркнул Сатай. – А сейчас айда с нами – в весёлый дом!
– Не хочу, брат! – решительно возразил брянский князь. – Меня совсем не влечёт такая любовь, скопом, всей толпой! Я не пойду позориться ради жёнок! От них и здесь нет покоя! Что я там увижу нового? Разве мало передо мной побывало нагих жёнок?
– Таких у тебя не было, упрямый коназ! – вмешался в разговор мурза Нагачу. – Недавно в Сарай приезжали купцы из далёкого Магриба! Они привезли с собой жёнок и девок невиданной красоты. Ни одна из них не побывала на городском базаре! Они черны и лицами, и телами! Но в любви настолько искусны, что далеко превзошли наших белых  жёнок!
– Неужели арапки? – не поверил своим ушам брянский князь. – Я никогда не видел их! Я встречал во дворце государя могучих арапов-мужей! Они такие рослые и суровые! А жёнки у них хороши? И большие ли у них груди?
– Большие, Дэмитрэ, и зады – что надо! – весело сказал Сатай. – И лицами хороши! На всём белом свете нет красивей жёнок!
– Любопытно, – заколебался князь Дмитрий. – Неплохо бы на них посмотреть…
– Тогда пошли, славный коназ! – кивнул головой темник Чиричи. – Нечего терять время! Там уже ждут: Сатай заранее оплатил все расходы!
– Эй, Ревун! – крикнул брянский князь и хлопнул в ладоши. Тут же перед ним предстал молоденький слуга. – Беги же, Ревун, в конюшню, – весело сказал князь, – и приведи мне немедленно моего коня! А также позови моих слуг…
– Зачем тебе слуги, Дэмитрэ? – бросил Сатай. – Там, в весёлом доме, есть и конюшни, и добрые слуги. Пусть работают: за всё уплачено!
Когда княжеский слуга привёл коня, татарские мурзы подозвали своих слуг, стоявших неподалёку от гостевой юрты и державших под уздцы их лошадей, и все дружно вскочили в сёдла.
Вскоре знатные всадники подъехали к большому, украшенному лепными узорами белоснежному зданию, напоминавшему дворец, огороженному большим остроконечным забором. Весёлый дом был виден лишь наполовину, но и без того впечатлял!
У ворот стояло четверо рослых, мускулистых, вооружённых кривыми мечами татар, голых по пояс, в белоснежных чалмах  на головах и в таких же цветом лёгких штанах. – Салям, знатные гости! – хором прокричали они, расступаясь и широко распахивая створки ворот. – Мы ждём вас с большим нетерпением!
Сатай поднял руку, и они медленно въехали во двор, остановившись у большого крыльца. – Слезайте же! – громко сказал он. – Здесь есть рабы для наших коней!
Как только гости спешились, многочисленные слуги окружили их коней, взяли под уздцы и повели в конюшню.
– Айда, братья! – Сатай поднялся на ступеньку и медленно пошёл вверх, за ним проследовали князь Дмитрий и остальные татары.
– Какая красота! – сказал брянский князь, окидывая взором кирпичное здание, весь низ которого, невидимый из-за забора, сверкал от разноцветной мозаики, изображавшей райский сад и чудесных красавиц, бродивших под яблоневыми и апельсиновыми деревьями. Выложенные из мозаики девушки были одеты в лёгкие белые туники, но так, что все их телесные выпуклости были как бы наруже.
– Какие необычные одежды! – удивлялся он. – Я ещё нигде не видел подобного!
– Эти картины выложили грэкэ из разноцветных камней по воле мурзы Ахмыла, – объяснил Дмитрию Сатай. – Здесь всё пристойно! Прелестницы вовсе не нагие! Наша праведная вера не разрешает выставлять наготу на всеобщее обозрение!
Навстречу знатным гостям выбежал невысокий, сухенький старичок, одетый во всё белоснежное, включая чалму. – Салям галяйкюм, дорогие гости! – сказал он, низко, поясно, кланяясь.
– Вагаляйкюм ассалям, почтенный Муса! – отвечали знатные татарские гости.
– Входите же сюда, входите! – старичок раскрыл настежь входную дверь, и компания быстро вошла в просторную полутёмную залу. Внутри здания было проще. Большая передняя комната чем-то напоминала сарай, глиняные полы которого были устланы длинными камышовыми циновками, а стены и потолки – обшиты тростником. Несмотря на июльскую жару, здесь было нежарко. Пахло сухой травой, прелыми листьями и чем-то таинственным, манящим.
– Это – небывалый запах чужеземных жёнок! – думал, проходя переднюю, князь Дмитрий, охваченный любопытством.
– Ещё один небольшой простенок, и вы будете на месте! – говорил, провожая гостей, услужливый Муса. – А там вкусите радость и веселье! – Он распахнул ещё одну дверь, и в глаза гостей ударил яркий свет множества свечей. Ощутив таинственный аромат, князь Дмитрий глянул вперёд и увидел большое прямоугольное помещение со стоявшими вдоль всех четырёх стен зелёными диванчиками. На каждом из них сидели по две красивых девушки.
– Они же нагие! – пробормотал брянский князь, разглядывая красавиц. – И сидят без стыда, выставляя нашим взорам свои тела и даже тайные места! А где же обещанные арапки? Их пока нет!
В это время в хорошо освещённую комнату вбежали две обнажённые, рослые, мускулистые девушки, нёсшие большой тяжёлый рулон, оказавшийся мягким персидским ковром. Тут же вошли ещё пять красивых девушек, несших большие мягкие подушки. Разложив посреди комнаты ковёр и поместив на него подушки, девушки подали руками знак гостям усесться, что те и сделали без словесных напоминаний. Девушки остались стоять, чего-то ожидая.
– Здесь только одни жёнки! – сказал с восторгом князь Дмитрий. – И какие прелестные!
– Такие тут порядки, Дэмитрэ, – кивнул головой Сатай, усевшийся рядом с ним на большую, мягкую подушку. – Здесь совсем нет мужей, если не считать охрану и почтенного Мусу! Мужи здесь могут быть только гостями!
Вдруг откуда-то издалека, как будто сверху, донеслись звуки чудесной восточной музыки, они приближались, нарастали, охватывая всё пространство: из полутёмного угла, который, видимо, представлял собой простенок, связанный с другой комнатой, где обитали молодые женщины, стали выходить новые, уже темнокожие обнажённые красавицы, державшие перед собой серебряные блюда с едой, фруктами и напитками.
– Вот они, эти жёнки из Магриба! – весело сказал Сатай, обращаясь к русскому князю. – Теперь видишь, что я говорил тебе правду?
– Да, славный Сатай!  – воскликнул довольный князь. – Ох, до чего же хороши эти чёрные жёнки! А какие у них огромные груди, а зады… Ох, нет у меня сил терпеть! Если бы не ты и наши знатные друзья, я бы немедленно сбросил с себя всю одежду!
– Потерпи пока, Дэмитрэ! – поднял руку весёлый Сатай. – Поешь немного чужеземных плодов и выпей чудесного вина! А тогда всё будет дозволено!
Звуки чудной музыки между тем так усилились, что, казалось, от них шевелится воздух: вслед за чернокожими красавицами в освещённое помещение вошли нагие черноволосые девушки с какими-то треугольными деревянными предметами в руках. Красавицы водили по ним руками, и от этого получались прекрасные, сладкие звуки.
– Они – девицы-музыканты, – объяснил русскому князю Сатай, – из древнего племени хань! Низкорослые и небогатые телами! Однако их деревяшки, называемые лютнэ, исторгают приятные звуки!
– Как новгородские гусли, только маленькие, – пробормотал князь Дмитрий. – Но эти девицы с желтоватыми и скуластыми лицами весьма хороши собой! И груди у них твёрдые, и стройные станы!
– А теперь, Дэмитрэ, – улыбнулся Сатай, – давай-ка попробуем эти яства! – И знатные гости принялись с жадностью поглощать сначала жирный бараний плов, затем мясо степной дичи и, наконец, сладкие чужеземные плоды. Каждая съеденная порция пищи запивалась крепким греческим вином.
Когда они насытились, и Сатай сделал знак унести объедки, китайские девушки прекратили играть и встали, отложив свои лютни в стороны.
– Пусть бы себе играли! – возразил против этого брянский князь. – Ведь у них неплохая музыка? – Но он едва успел договорить: девушки стремительно побежали к ним и, набросившись на своих гостей, стали быстро, но не грубо, стягивать с них одежду.
– Ох, ах! – кряхтели мужчины, чувствуя, как ладони стройных красавиц ощупывают их самые недоступные места.
– Какая смелая! – пробормотал князь Дмитрий, дрожа от волнения, когда одна из самых низеньких, но прелестных девушек, сорвав с него штаны, проникла внутрь. – Вот уж как весело!
Девушки, однако, одурманив гостей своими действиями, быстро вскочили и, оттащив снятую с них одежду в сторону, быстро вернулись на свои прежние места, и пьянящая музыка возобновилась с прежней силой.
В то же время другие девушки, сидевшие доселе без движения на своих диванчиках, выбежали вперёд и, схватив каждая по стопке одежды, снятой с их гостей, понесли свою ношу куда-то в другое место. Им же на смену пришли длинноногие чернокожие прелестницы и, блестя зубами, улыбаясь, устремились вперёд, стараясь обнять сидевших на подушках взволнованных гостей.
– Ох, как жарко! – прошептал, прижимая к себе пышногрудую негритянку, русский князь. – Какая сладкая жёнка!
…Два дня пробыли знатные гости в роскошном весёлом доме, ублажаемые многочисленными и самыми разнообразными красотками. И когда Дмитрий Романович вернулся в свою гостевую юрту, он ощутил, что устал телом, но отдохнул душой.
Ещё через пару дней его навестил ханский слуга и передал, что «могучий повелитель» разрешил ему возвращаться в Брянск.
Брянский князь уезжал домой, чувствуя себя много лучше, нежели перед поездкой в Сарай.
– Вот что сделал для меня друг моей юности! – думал он, лёжа на дне устланной циновками телеги. – Я навеки не забуду его доброту и непременно привезу ему богатый подарок следующим летом!


Г   Л   А   В   А    27

П С К О В С К И Е    Д Е Л А 

Князь Александр Михайлович возвращался с охоты. Сопровождавшие своего князя «охочие люди» и дружинники радовались: день прошёл удачно! Никто не ожидал, что в здешних лесах, среди камней, холмов и оврагов обитает так много зверья!
– Видимо, наши псковичи совсем не ходят на охоту, – думал весёлый румяный князь, потирая свой крупный, но не уродующий лицо нос. – Звери здесь совсем не пуганые!
Как только княжеские люди въехали в густой, едва проходимый ельник, они сразу же натолкнулись на медвежью берлогу и, спешившись, отдав лошадей многочисленным слугам, «осадили» медведя. Огромный «хозяин леса», возмущённый наглостью потревоживших его людей, с яростью выскочил из берлоги и, набросившись на охотников, был сразу же повален ими на землю. Удерживая ревевшего, вырывавшегося зверя тяжёлыми дубовыми кольями, княжеские люди ждали, когда князь Александр довершит дело. Последний же не спешил: взяв из рук верного слуги длинную рогатину с большим железным наконечником, он долго смотрел на свою жертву, примеривался и, наконец, когда, казалось, медведь, обезумевший от ярости, выберется из-под дубин, нанёс точный удар, сразу же поразивший хищника в самое сердце. Медведь обмяк и, изрыгнув из оскаленной пасти целую лужу чёрной, густой крови, испустил дух. Охотники быстро обвязали большую тушу убитого зверя верёвками и ремнями, подогнали лошадей и, несмотря на то, что те хрипели и брыкались, чувствуя запах страшного хищника и его крови, без задержки подтащили добычу к поляне и погрузили её на телегу, ведомую двумя лошадьми. Телегу выкатили на дорогу, оставили, охраняемую двумя дружинниками, и князь пошёл дальше. – Здесь будет ещё не один зверь! – сказал он своим людям. – Нам маловато одной туши! Надо поискать нового хищника!
Пришлось охотникам идти за своим князем пешком почти версту.
– Не надо бы, княже, идти в такую даль! – пытался остановить его боярин Иван Акинфиевич. – Даже если мы найдем ещё одного медведя, у наших людей не будет сил тащить его тушу на дорогу!
– Не мешай нам, бестолковый Иван! – рассердился князь Александр, охваченный охотничьим азартом. – Лучше скажи, что ты боишься лютого зверя!
Оскорблённый боярин оцепенел и, блеснув глазами, перекинулся взглядом с братом Фёдором. – Князь очень груб к нам, своим преданным людям! – буркнул тот.
– Вот тебе плата за нашу псковскую преданность! – пробормотал сквозь зубы боярин Морхинин. – Крут и горяч наш князь-батюшка! Он совсем не чтит нас, вольных людей!
Князь между тем, не обращая внимания на бурчание своих бояр, нашёл-таки среди камней ещё одну медвежью берлогу и дал знак охотникам выгонять зверя. Но на этот раз медведь, выскочивший из берлоги, не пал от рук князя: тверские бояре неожиданно выбежали вперёд и с силой вонзили все три рогатины в тело не успевшего даже разъяриться зверя. Медведь рухнул, как подкошенный, и судорожно забился в агонии.
– Зачем вы так спешили? – воскликнул разгневанный князь Александр. – Неужели забыли обо мне и презрели моё право?!
– Нет, славный князь, – улыбнулся боярин Фёдор Акинфиевич. – Но это случилось из-за сказанных тобой слов!
– Зачем ты попрекал нас, твоих верных бояр, трусостью?! – молвил Александр Морхинин. – Мы всегда готовы идти за тебя хоть в огонь и воду! И ничего не боимся!
 Пришлось князю Александру проглотить эту обиду. – Я сам виноват, – подумал он, – что высказал вслух глупые слова…
Но в этот самый момент, когда князь, расстроенный случившимся, собирался распорядиться уносить звериную тушу, из-за крупных валунов, разбросанных близ медвежьей берлоги, раздался мощный рёв, и на охотников выбежал ещё один медведь, значительно больший, чем два, убитых ими.
– Ого! – весело вскричал князь. – На ловца и зверь бежит! Давайте же, мои верные люди, окружайте этого хищника!
Опытные княжеские охотники не заставили себя долго ждать, и князь, наконец, опять поразил прижатого ими к земле зверя в самое сердце.
– Мы не зря ходили сюда! – радовался он. – Вон, какую славную добычу поимели!
Бояре, видя, что князь вновь весел и добр, успокоились. – Сам Господь спас нас от грозного гнева! – усмехнулся Иван Акинфиевич.
– Во всяком деле есть польза! – пробормотал Александр Морхинин. – Правда, данная Господом, всегда открывает глаза!
Князь ничего этого не слышал. Увлечённый охотой, он хотел пойти ещё дальше, но, видя, с каким трудом его охотники и дружинники вытаскивают матёрого зверя, остановился. – На сегодня хватит, – сказал он. – Добыча так велика, что, дай Бог, отвезти её в город! Эй, бояре! – он повернулся к ним лицом. – Давайте-ка поможем нашим людям общими силами!
Бояре с удивлением переглянулись: сам князь подскочил к медвежьей туше и взялся обеими руками за ремни. – Тогда ладно, – усмехнулся Фёдор Акинфиевич, – если сам князь снизошёл до черни, и мы покажем свою силушку! – И тверские бояре, перекрестившись, побежали помогать своему князю.
В Псков они въезжали тихо, без суеты. Проскакав вперёд, князь и бояре даже не видели, как встретили их телеги собравшиеся со всего города псковичи. Добравшись до терема, они спешились и, отдав лошадей княжеским слугам, устремились в думную светлицу.
– Нет времени даже для трапезы! – буркнул Иван Акинфиевич, следуя за своим князем.
– Куда деваться, – ответил ему брат Фёдор, – если у князя всегда какие-то дела?
– Ну, что, именитые люди, – крикнул князь, вбегая в думную светлицу, где сидели знатные псковичи и обсуждали городские дела, – нет ещё гонца от моего Фёдора?!
– Он здесь, славный князь! – сказал псковский посадник Солога, вставая и поясно кланяясь князю. – Сидит на скамье, напротив твоего «стола»!
– А, это ты, Дубыня, – пробормотал, узнав молодого дружинника своего сына, князь Александр, подходя к передней скамье и останавливаясь, спиной к своему золочёному креслу. – Рассказывай, как там мой сын?!
Гонец его сына Фёдора подскочил и низко, поясно, поклонился князю. – Здравствуй, мой господин! – сказал он. – Всё было хорошо у Фёдора Александрыча в татарской Орде! Царь ласково принял его. Взял подарки и сказал о тебе несколько добрых слов…
– Значит, люди славных князей Ивана Смоленского и Дмитрия Брянского говорили правду! – покачал головой князь Александр. – Татарский царь проявляет ко мне свою милость! А теперь поведай мне всё без утайки, Дубыня!
И молодой гонец подробно, спеша и волнуясь, рассказал о том, как сын бывшего великого тверского князя съездил в Орду.
Сначала Фёдор Александрович прибыл из Пскова в Тверь, а затем – на ладьях, в сопровождении двух десятков дружинников – отплыл по Волге в Сарай. До татарской столицы они добрались без приключений. Уже на следующий день ордынский хан вызвал молодого князя Фёдора во дворец, выслушал его и остался доволен им. – Фёдор Александрыч сказал мне, – подвёл итог своему повествованию Дубыня, – что царь Узбек позвал тебя к себе в Сарай, чтобы простить твои обиды и пожаловать тебе великое княжение!
– Так ты уже приехал из Твери, Дубыня? – спросил задумчиво князь Александр. – Как вы добрались?
– Хорошо добрались, великий князь! – сказал гонец, улыбаясь. – И молодой князь сразу же послал меня в Псков. Он зовёт тебя назад, в нашу славную Тверь!
– Я слушаю вас, знатные псковские люди, – обратился князь Александр к сидевшим в молчании боярам. – Что вы скажете? Ехать ли мне сейчас же в Тверь, или остаться у вас?
– Надо немедленно ехать! – пробурчал Иван Акинфиевич, сидевший в середине боярской светлицы на одной из скамей.
– Конечно, ехать, великий князь! – поддержал его сосед – боярин Александр Морхинин.
– Подождите, мои бояре! – нахмурился князь Александр. – Пусть выскажутся славные псковичи! А там и решим…
Псковичи долго молчали, обдумывая услышанное. Наконец, псковский посадник Солога встал и, перекрестившись, сказал: – Мы слышали, наш славный князь, что татарский царь Узбек дал своё обещание! Однако я не верю его словам! Разве ты не помнишь слов того брянского посланника Кручины? Тот говорил, что царь в разговоре с его князем Дмитрием обещал тебе венец великого владимирскогочто князя… А в беседе со мной тот боярин Кручина выразил сомнение, что всё это хорошо для тебя кончится! Мы, псковичи, ещё тогда советовали тебе не отсылать отсюда своего сына Фёдора и не подвергать его жизнь опасности! Мы думаем, что тебе не следует ехать в Орду и даже, более того, считаем, что ты должен вернуть своего сына в Псков! Разве плохо тебе в нашем Пскове? Неужели тебе не хватает яств или питья? Или может тебя не устраивает наше жалованье? Зачем подставлять свою голову под бусурманский меч? Сиди себе спокойно на этом золочёном «столе», – седовласый посадник махнул рукой в сторону княжеского кресла, – и защищай нашу землю от лютых врагов! И оставишь наш славный удел своему сыну! И нам неплохо, что у нас сидит свой, русский князь! Тогда у нас тишина и покой! И немцы не лезут! Оставайся здесь, наш господин. И верни своего сына. Я не верю татарскому царю! – Посадник замолчал, достал из-за пазухи красную тряпицу, вытер выступивший на лбу пот и сел, ожидая княжеского слова.
– Кто не согласен со словами посадника? – вопросил князь Александр, глядя на собрание.
– Таких нет, – заворчали псковские бояре. – Почтенный Солога сказал всю правду!
– Тогда ладно, – кивнул головой князь Александр. – Я сегодня же обдумаю твои слова, славный посадник! И решу, как поступить. Я тоже не очень-то верю словам татарского царя! А теперь нам пора идти на трапезу. Если хотите разделить со мной стол – прошу за мной!
Псковские бояре засуетились, загалдели, и как только князь вышел в простенок, быстро устремились вслед за ним в большую светлую трапезную.
Вечером князь Александр, зайдя в свою опочивальню, ласково обнял и поцеловал в щёку смущённую от его внимания жену Анастасию. – Что это ты сегодня такой ласковый? – улыбнулась его красавица-супруга. Несмотря на то, что родила уже восемь детей, княгиня всё ещё сохраняла свою женскую притягательность и прелесть.
Глядя на свою жену, такую тёплую и желанную, князь повеселел и прошептал: – Я очень хочу тебя сегодня! И у нас радость: наш сын Фёдор вернулся от царя Узбека живым и невредимым!
– Слава тебе, Господи! – вскрикнула, крестясь, княгиня. – Где же он сейчас?
– Остался в Твери, матушка, – тихо сказал князь Александр, сбрасывая с себя одежды. – И зовёт меня туда! Он верит, что татарский царь простит меня и вернёт мне не только Тверь, но даже Владимир!
– А я не верю бусурманскому царю, батюшка! – вздохнула княгиня, снимая с себя длинную льняную белоснежную рубаху и осторожно укладывая её на стоявший у стены сундучок. – Неужели ты забыл о тяжёлой судьбе своего батюшки?
– Не забыл, но…, – пробормотал князь.
– Здесь нет другого решения! – прошептала княгиня, обнимая супруга и обхватывая его шею тёплой, ласковой рукой. – Сиди спокойно здесь, в Пскове, и верни назад нашего Фёдора!
– Так советовал и посадник Солога! – подумал князь Александр. – Значит, так и следует поступить! – И он закряхтел, почувствовав руку княгини на своём животе. – Как хорошо, матушка, мне так тебя хочется!
Утром, 7 сентября 1336 года,  город Псков внезапно загорелся. Князь с княгиней были разбужены под утро громким колокольным набатом. – О, Господи! – вскрикнула княгиня. – Неужели это война и на нас напали немцы?!
Князь подскочил с постели и подбежал к небольшому оконцу. – Ах, вот оно что! – сказал он громко. – Горит Застенье: всё закрыто плотным дымом! Надо бежать туда и скликать весь люд! Эй, Бор! – крикнул он и хлопнул в ладоши. Мальчик-слуга робко вошёл в княжескую спальню. – Беги-ка, Бор, – распорядился князь, – к посаднику Сологе, и быстрей! Пусть он немедленно идёт в мою думную светлицу! – И князь стал быстро одеваться.
– Куда ты, мой любимый супруг? – заволновалась княгиня. – Неужели полезешь в огонь?
– Нет, матушка, – успокоил её князь. – Я пойду в свою думную светлицу и послушаю бояр. Надо что-то делать, чтобы потушить пожар. Я не верю, что на нас идёт враг! А пожары в деревянном городе – дело обычное. – И он ушёл, оставив княгиню в смятённых чувствах…
Когда князь вошёл в светлицу, там его уже ждали псковские бояре и свои, тверские, верные княжеские спутники. Вскоре прибежал и псковский посадник Солога. – Прости меня за задержку, великий князь! – сказал он, с трудом дыша: несмотря на преклонный возраст, он был быстрым, везде успевавшим человеком. – Я ходил на пожар и опрашивал городскую чернь!
– Ну, как, почтенный Солога, – вопросил князь Александр, хмуря брови, – велик ли урон? Может это враги подожгли город?
– Нет, мой господин, – промолвил, отдышавшись, сухенький старичок. – Это случилось из-за чьей-то нерадивости. Город загорелся от Воронца да Горотча! Ещё хорошо, что ветер дует от нашей крепости! Значит, Господь убережёт нас и святую Троицкую церковь!
– Надо же помочь простолюдинам? – встал со своего кресла князь. – Пойдём же туда со всеми силами!
– Этого не надо, мой господин, – покачал головой посадник. – Здесь всё зависит только от воли Господа! Ты лучше скажи мне, славный князь, ты подумал над моими словами? Неужели ты решишься поехать к царю в Орду?
– Я подумал, мудрый Солога, – тихо сказал князь Александр, – и признал твой совет правильным. Я не поеду в этом году к царю и верну своего сына Фёдора сюда, в Псков!
– Ну, тогда поезжай за своим сыном в Тверь, мой господин, – весело промолвил псковский посадник. – И нечего ждать: мы сами справимся с пожаром, дело привычное. Не успеешь ты вернуться, а мы уже устраним все последствия этой беды!


Г   Л   А   В   А   28

Н Е О Ж И Д А Н Н А Я   Б И Т В А

Поздней осенью 1336 года брянский князь Дмитрий возвращался домой из ордынской столицы. Его боевой отряд, насчитывавший две сотни конных дружинников, сопровождал князя. Рядом с князем, на откормленном крупном гнедом жеребце, ехал боярин Кручина Миркович, а замыкали поезд телеги, около двух десятков, на пяти из которых сидели, скорчившись, выкупленные в Сарае русские пленники. Тяжёлые телеги, запряжённые парой лошадей каждая, везли либо продовольствие, либо фураж, либо какие-то нужные князю и его людям вещи, включая боевое оружие: запасные мечи, копья и большое число стрел. Часть телег использовалась брянцами как место ночлега.
Несмотря на то, что Дмитрий Романович каждую ночь делал остановки на привал, воины при необходимости могли отдохнуть в телегах и во время пути. Брянский князь берёг своих людей, стремился привезти их в свой стольный город целыми, невредимыми и готовыми в любой момент защитить князя и обоз от всех возможных врагов. И время показало, что он это делал не зря!
Вот уже который год он ездил в Орду, и дорога всегда была безопасной. – Наш добрый государь навёл-таки порядок, – сказал боярин Кручина князю, как только они отъехали от Сарая. – Мы совсем не встречаем врагов! А при мудром царе Тохтэ всё было иначе! Тогда шла война с Ногаем, и разбойники просто наводнили степь!
– Да, Кручина, – кивнул головой брянский князь, откинувшись в седле и задумчиво глядя перед собой, – я вижу теперь порядок и покой в татарской Орде… Но я не верю в степную тишину! Моё сердце почему-то тоскует и чувствует какую-то тревогу! Наш царь что-то не понравился мне на этот раз! У него на лице блуждала загадочная улыбка: то ли злая, то ли непочтительная! И царь похвалил меня, к моему удивлению, за молодого Фёдора, сына Александра Тверского! И не раз похвалил!
– Ты же сам посылал меня тогда в Тверь и даже Псков, – нахмурился брянский боярин, – чтобы передать Александру слова государя… Разве не по твоему совету этот князь Александр послал своего сына в Сарай?
– Всё это так, Кручина, – угрюмо промолвил князь Дмитрий, – но я боюсь брать грех на свою душу! А если этот гордый Александр пострадает в Орде? Я боялся и за его сына Фёдора: а вдруг он рассердит царя? Ладно, что всё это хорошо закончилось, и Фёдор возвратился в Тверь живым и здоровым… Но на душе у меня неспокойно: а вдруг это сплошной обман, и царь решил таким образом заманить Александра на погибель?
– Нет, княже! – возразил брянский боярин. – Я не раз говорил об этом с Субуди. Но он ничего не сказал о царском коварстве! К тому же, государь в гневе на Ивана Московского! Царь поверил, что этот Иван виноват в его ссоре не только с Александром Михалычем, но даже с престарелым Иваном Смоленским! И Субуди тоже поддерживает его в этом мнении! Славный Субуди совсем не верит этому жадному Ивану Данилычу и видит от него только один вред!
– Это хорошо, Кручина, – успокоился князь Дмитрий. – Но всё же царская улыбка показалась мне подозрительной… Может это была насмешка? А вдруг государь возревновал к моей славе? Ведь получается, что Александр прислушался не к его словам, а к моим?
– Татарский царь улыбался по другой причине, княже, – покачал головой боярин. – Пока ещё не видно покорности князя Александра: он же ещё не приехал в Сарай! Но я поведаю тебе о сути дела! Мне не хотелось об этом говорить, но, чтобы развеять твою тоску и сомнения…
– Тогда рассказывай же, Кручина, если узнал что-нибудь об этом! – бросил брянский князь. – И ничего от меня не скрывай!
– Мне сообщил Субуди, что государю стало известно о твоём походе с татарскими кунаками в сарайский весёлый дом…
– Ну, так что здесь плохого? – вздрогнул брянский князь. – Неужели это – преступление? Ведь туда свободно ходят и знатные татары, настоящие мусульмане?
– Плохого здесь ничего нет, – успокоил князя Кручина Миркович, – и даже Субуди смеялся… Однако известно, что царь строго соблюдает мусульманские порядки и считает такие дела, даже для своих вельмож, непристойными… А тут ты, христианин, ведёшь себя очень весело и растрачиваешь серебро на непотребные дела…
– Но я не тратил на это серебро! – возмутился князь Дмитрий. – За всё платили Сатай и другие вельможи!
– Но ты, в своё время, угощал Сатая и его ватагу! – нахмурился Кручина Миркович. – Разве стали бы они устраивать тот поход просто так? Это как бы ответ тебе на твою щедрость! И царь об этом знает!
– А куда было деваться? – буркнул покрасневший от досады князь. – Не делать подарков царским любимцам и не ходить с ними на увеселения? Разве следовало обижать тех знатных людей?
– Не следовало, – ответил брянский боярин. – Пусть всё будет так, как есть! И царская улыбка была хоть насмешлива, но не зла… Государь считает тебя прямодушным и правдивым человеком, любящим друзей. А это значительно лучше, чем жадный и злобный хулитель! Пусть царь дуется на тебя сейчас и посмеивается, зато не ждёт от тебя никаких козней! Значит, государь верит тебе… А если он хочет, чтобы ты не ходил по неправедным местам, так пусть не задерживает тебя в Орде, как в это лето! Разве не от скуки всё то приключилось? Государь это давно понял. Я говорил об этом деле Субуди, но тот лишь посмеялся и махнул рукой: нечего-де печалиться!
– Ты прав, Кручина, – улыбнулся брянский князь. – Я тоже не вижу причины для царского гнева!
Вдруг до ушей князя донёсся отдалённый топот копыт. – Сюда несутся многие кони! – вздрогнул он. – Вот тебе, Кручина, моя ненапрасная тревога! Эй, люди! – князь повернулся к скакавшим за ним воинам. – Я слышу врага! Готовьтесь к битве! А ты, Супоня, давай-ка, останавливай дружину: время нынче тревожное и не надо дремать!
Брянский воевода Супоня Борисович, ехавший сразу же за князем и боярином Кручиной, резко остановился и подал знак своим воинам: конница в мгновение ощетинилась копьями. – А ты, княже, отойди в тыл и приказывай оттуда! – сказал воевода. – Я сам поведу людей на врага! Тебе не следует лезть под вражеские стрелы! Без тебя мы все погибнем!
– Ладно, – кивнул головой князь, – пошли, Кручина, за наших воинов, будем за их спинами управлять делами!
Княжеские конники расступились, пропуская князя с боярином в тыл.
– И соберите в одну кучу все телеги! – распорядился князь. – Давайте-ка, люди мои, поживей!
Пока телеги разворачивались и становились в ряд, образуя ровный прямоугольник, внутри которого залегли бывшие ордынские пленники и возницы, вооружённые луками, князь, оказавшийся между телегами и брянской конницей, выехал немного в сторону на пожухлую степную траву и стал внимательно смотреть вперёд, откуда доносился всё усиливавшийся конский топот.
Вот впереди показалась густая пыль, и князь облегчённо вздохнул. – Это татары, – подумал он, – и отряд невелик! Сотни две или три! Шум не такой звучный, как при большом войске… Мой голос будет хорошо слышен… Берегитесь стрел, воины мои! – громко крикнул он. – Это татары, возможно, даже не враги… А ты, Кручина, укрой себя щитом и возьми оружие! Кто знает, зачем эти татары скачут сюда?!
Боярин Кручина, между тем, подав знак сидевшему на одной из телег вознице, окольчуженному пешему воину, взял у него из рук боевое оружие – лук, меч и щит. – Надень шлем! – крикнул воин, протягивая его боярину. – И кольчугу или панцырь!
Не успел брянский боярин натянуть на свою рубаху железную кольчугу и одеть шлем, как услышал резкий свист, и чёрная татарская стрела, ударив прямо в железный лоб шлема, едва не выбила его из седла. – Вот беда! – буркнул он, роняя наземь свою тяжёлую медвежью шубу и хватаясь за узду.
Стрелы сыпались на брянцев настоящим ливнем. Они едва успевали от них уклоняться или подставлять щиты. Одна из стрел, пролетев над воинством, неожиданно упала в княжеский обоз. – Ах, ох, горюшко какое! – донеслось оттуда. – Стрела попала прямо в глаз несчастной жёнке!
– Камышом, камышом укройтесь! – крикнул разгневанный брянский князь. – Разве не видите лютых врагов?! Но пусть не радуются: мы достойно встретим их!
Вслед за потоком стрел, не причинивших воинам никакого урона, но лишь разозливших брянских дружинников, из-за небольшого холма на них ринулись татарские всадники!
– Да, сотни две, не больше! – весело крикнул Дмитрий Романович. – Мы равны по силам или даже превосходим их! Ставьте же перед собой копья!
Татары скакали вперёд довольно резво. Пользуясь тем, что русские оказались на более низком месте, они с силой ударили всей своей массой в передние ряды брянцев, пытаясь прорвать их строй, смешать и напугать врагов. Первый удар их конницы был страшен! Брянские дружинники, ещё ни разу не сталкивавшиеся с таким противником, едва не были смяты. Враги, казалось, совершенно обезумели и без страха лезли на выставленные русскими копья. Одни из них, пробитые насквозь, рухнули на землю, другие, столкнувшись с вражескими лошадьми, потеснили их, образуя большую окровавленную кучу. Передовые брянские воины быстро потеряли свои копья, либо вонзившиеся в тела врагов или их лошадей, либо сломанные при давке.
Крики, стоны, вой заглушили даже звон мечей и стук щитов!
Князь, видя, как началась давка и бешеная, кровавая возня, довольно быстро разгадал вражеский замысел. – Ну-ка, расступитесь! – крикнул он. – И охватывайте их по бокам! – Однако вопли и рёв сражавшихся поглотили его крик. – Подавай-ка, Дергач, нужный звук! – громко сказал он стоявшему рядом всаднику-горнисту. – Пусть наши воины разойдутся!   
Горнист немедленно приложил свой рог ко рту, и резкий, призывный звук, заглушая шум сражения, пронёсся по степи.
Брянские воины, услышав сигнал, сразу же расступились, пропуская татар к телегам, а сами, сосредоточившись слева и справа, начали давить на лезших вперёд врагов. Князь тоже отскочил и заехал на своём коне за спины воинов с правой стороны. С ним вместе проскакали горнист и боярин Кручина. Правый фланг княжеского войска оказался в удобном положении и как бы завис над врагами. Отсюда князь мог хорошо видеть происходившее: татары, запутавшись в телах убитых воинов и павших лошадей, с силой ударили в телеги. Раздался громкий треск. Телеги местами развалились, от них отлетели колёса, однако вражеский удар выдержали. В то же самое время пешие княжеские воины, они же возницы, засевшие за телегами, обрушили на врагов целую тучу стрел!
А поскольку татары, рассчитывая на немедленную победу, были уверены, что брянские воины ударятся в бегство и совсем не ожидали встретить у телег сопротивление, они не сумели укрыться за щитами! Стрелы брянцев достигали целей, и весь передний строй прорвавшихся врагов рухнул, орошая кровью землю.
– Аман! Аман! – кричали татары, видя, как гибнут их лучшие воины. – Нет нам спасения!
– Аман! Аман вам нечестивые! – закричал князь Дмитрий, знаками руки призывая своих воинов ударить по татарам с обеих сторон. Вновь прозвучал резкий звук брянского горниста, и русские воины, дружно закричав: – Слава Брянску! – обрушили свои мечи на растерявшихся врагов.
Только теперь татары поняли, что сами же залезли в ловушку. Однако они продолжали ожесточённо сражаться, отбиваясь от наседавших с двух сторон брянцев. Их предводитель, рыжебородый мурза, лица которого князь Дмитрий раньше не видел, был превосходным воином. Он, видя, как гибнут его бойцы, заметался, выкрикивая слова команды. Его кривой меч, как молния, мелькал то тут, то там, неся смерть брянским воинам. – Он один стоит десяти! – подумал князь Дмитрий, вынимая из ножен меч. – Ну, теперь пора и мне! Эй, братья! – крикнул он, выскакивая из-за спин своих воинов и врываясь в сечу. – Бейте того нечестивого мурзу! Смерть лютым врагам!
– Смерть врагам!!! – взревели пришедшие в ещё большую ярость брянцы. – Наш князь – впереди!!! За князя! За наш славный Брянск!
Дмитрий Романович так ожесточился, что, видя перед собой лишь рыжебородого татарина, продолжавшего наносить урон его отряду, рубил направо и налево, сокрушая врагов и всё ближе продвигаясь к вражескому предводителю. Вдруг он увидел, что рыжий татарин подскочил на своём коне к брянскому воеводе. – Ну, Супоня, держись! – крикнул, что было мочи, князь и с силой нажал коленями на бока своего коня. Княжеский конь пронзительно заржал и буквально протащил своего наездника в самую середину схватки: он, как могучий слон, продавил перед собой целый коридор, растолкав и разбросав на пути и живых врагов и кровавые трупы. Залитый вражеской кровью князь взмахнул ещё раз своим мечом, но до татарского воеводы не достал. – Вот завяз! – простонал Дмитрий Романович, с яростью обрушив всю силу своего гнева на уцелевших, отбивавшихся от брянцев, татар. В этот момент рыжебородый татарин занёс свой меч над воеводой Супоней, и князь закрыл глаза… – Прощай же, мой славный воевода! – сказал он, чувствуя приступ удушья. – И я ничем не могу помочь тебе в этот горький час! – Слабость князя была очень кратковременной, он тут же открыл глаза и был просто поражён: воевода Супоня Борисович спокойно, равномерно помахивал своим грозным, окровавленным мечом, а вражеского предводителя уже не было!
– Ну, а теперь! – вскричал брянский князь. – Покончим же с этими злодеями! Смерть врагам! Слава Брянску!
Звук его голоса прорезал шум битвы, и князь понял, что врагов становится всё меньше. – Перебьём их всех! – буркнул он и попытался проскакать вперёд. Но княжеский конь напрочь застрял среди вражеских и конских трупов и завертелся, пытаясь выбраться из кровавого месива.
– Слава, слава Брянску! За нашего князя Дмитрия! – кричали напиравшие на врагов брянцы.
Татары, потеряв своего военачальника, уже не пытались нападать на врагов и молча отбивались, думая только об отступлении. Однако их отряд, сильно поредевший в нелепом, ими же начатом сражении, всё никак не мог вырваться из западни. Отчаявшись, видя, что спасения нет, враги стали яростно сражаться: для них это уже была битва не за богатства, но за саму жизнь!
Князь Дмитрий, видя, что уцелевшие враги собрались в одном направлении и готовы всеми своими силами совершить прорыв, и не имея возможности самолично участвовать в преследовании, понял, что, если не остановить сражение, потери со стороны его отряда будут велики. – Эй, Дергач! – крикнул он изо всех сил. – Труби же отход! Пусть уходят эти безумные татары!
Княжеский горнист, сидевший на коне неподалёку от князя рядом с боярином Кручиной и не принимавший участия в битве, поскольку врагов близ них не было, услышал княжеский приказ.
Звук его рога прорезал шум сражения, и брянцы, вновь расступившись, выпустили из своих объятий обезумевших от вида смерти врагов. – Аллах! Аллах! – кричали спасшиеся от резни татары, как птицы, вылетавшие из сечи в степную бездну. – Слава всемогущему Аллаху!
…Уже вечерело, когда брянский князь осторожно вывел своего боевого коня из кровавого тупика. Помогли княжеские дружинники, общими усилиями расчистившие проход.
– Слава Господу! – сказал Дмитрий Брянский, когда, наконец, сумел подъехать к стоявшему пешим воеводе.
 – Они убили моего коня, княже! – пробормотал тот, вытирая ладонью со лба кровь и пот. – Так жаль моего славного Огня, до горючих слёз!
– Ты был хорош в сражении, Супоня! – кивнул головой усталый князь. – И победил умелого воина! Как тебе это удалось?
– Это не я победил его, а ты, батюшка! – ответил, вытирая слёзы, воевода. – Ты так зычно крикнул за его спиной, что тот рыжий татарин повернулся в твою сторону и лишь немного задел кривым мечом мою буйную голову! Мой шлем звякнул, но выдержал удар. Ну, а я уже не упустил такой его оплошности! И рубанул его тихонько, скромно по неукрытой железом шее! Далеко отлетела его злая башка! Так что, княже, это твоя заслуга! Если бы не ты – лежать бы мне нынче на сырой земле! Благодарю тебя, батюшка!
– Вот какой у меня воевода! – подумал князь. – Мало того, что победил могучего воина, так вот теперь отдаёт мне всю свою победу без жалости! А я уже и не помню, был ли, в самом деле, мой яростный крик? – Он вздохнул и сказал: – Похвала тебе, мой славный Супоня Борисыч! Но я порадую тебя не только словами, но и делами: ты получишь от меня в дар ту самую деревенскую волость близ Успенского монастыря, о которой ты меня раньше просил! Ты заслужил эту добрую землю своей доблестью!


Г   Л   А   В   А   29

К О Н Е Ц   Х А Н С К О Г О   С О В Е Т Н И К А

– Мы потерпели неудачу, Иванэ! – сказал мурза Товлубей, прищуривая свои и без того узкие глазки и ёрзая на мягких подушках. – Надо было послать большое войско. Я думал, что мы легко одолеем этого Дэмитрэ равными силами!
– Это большая беда! – бросил Иван Московский, хватаясь за голову. – А если об этом узнает государь?! Дмитрий может нажаловаться! Государь нам этого не простит! Дмитрий не приезжал сюда после той неудачи?
– Я потому не посылал туда большое войско, – кивнул головой Товлубей, – что боялся огласки. Я и так нанял людей из ногайской степи за твою мзду. Там их полегло почти полторы сотни! Люди того Дэмитрэ из Брэнэ умеют сражаться! Уцелевшим ногайцам досталось немало серебра… И они сразу же, с быстрым ветром, умчались в свою степь… А Дэмитрэ уже здесь был, но ничего ни государю, ни Субуди не говорил! Он, видимо, не хочет никому рассказывать о сражении с нашими людьми или подозревает самого государя…
– Значит, наш государь ничего об этом не слышал? – поднял голову Иван Даниилович, поудобней садясь на мягкие подушки.
– Откуда же государь об этом узнает, если смолчал сам Дэмитрэ? – усмехнулся Товлубей, но тут же подскочил. – А разве камни у нас не имеют ушей? Я боюсь, как бы нас не подслушали! Тода не миновать беды!
– Не бойся, славный Товлубей! – улыбнулся Иван Калита. – Вокруг нашей юрты стоят мои люди. И здесь пока нет русских князей. Кому мы надо?
– Это правда, – кивнул головой татарский мурза. – Но надо всегда быть настороже, чтобы не навлечь на себя беду…
– Однако и без того приключилась беда! – буркнул московский князь. – Мой лютый враг Александр получил прощение от государя! Я не могу в это поверить! Неужели ничего нельзя было сделать?
– Ничего, коназ Иванэ, – грустно ответил Товлубей. – Все думали, что государь никогда не простит этого Алэсандэ! И вот ошиблись! Мы знали о глупости этого коназа, но именно глупость и прямота спасли его от справедливой кары! Он вошёл в государев дворец, как ягнёнок на убой, и долго полз к ханскому трону, а приблизившись – расплакался: – Я столько причинил тебе зла, могучий государь, не зная меры! И пришёл сюда, чтобы принять либо смерть, либо жизнь из твоих славных рук, если будет на то Божья воля! – А государь раскис от этого, как девка под могучим кутаком, и сказал ему: – Ты, Алэсандэ, спас себя от лютой смерти мудростью и смирением! – Только тогда мы поняли, что великий государь простит этого нечестивого злодея! И все промолчали, чтобы не гневать его… Даже почтенный имам не промолвил ни слова! А мы так на него надеялись! Только один Субуди, тайный ханский советник, с радостью восславил государя! Назвал его мудрым и справедливым! Какой был смысл после этого возражать? А потом государь вернул этому противному Алэсандэ его прежнее владение – Тферы…
– Он пожаловал ему ещё и Тверь?! – вскричал разгневанный князь Иван. – А там, глядишь, у меня отберут Владимир и великое княжение! Зачем же я потратил столько серебра? Признавайся, славный Товлубей, неужели ты сам брал у того Александра серебро?
– Этого не было! – покраснел от раздражения мурза. – К чему ты говоришь такую чепуху?! Тот Алэсандэ и его люди ко мне даже не приходили! А вот до имама и других мурз, как я начинаю понимать, они добрались! Вот почему наши знатные люди тогда молчали! Как же я  не догадался?
– Чего тут догадываться? – пробормотал Иван Калита. – Это ясно без долгих рассуждений… Повезло этому Александру! Я не успел вовремя приехать в Сарай: была жестокая жара, и моя Москва сгорела дотла! Пламя спалило множество домов, восемнадцать церквей! Где было взять серебро на щедрые подарки? Александр же не ездил в Орду около десятка лет и скопил несметные богатства! К тому же, при дворе государя есть злые люди, оговаривающие меня! Из-за них государь невзлюбил меня, и я всё время жду его гнев на свою несчастную голову!
– Однако причиной тому было не серебро! – покачал головой Товлубей. – Ты сам рассердил государя! Ты же знаешь, что престарелый Иванэ из Смулэнэ боится сюда приезжать! А кто его очернил перед ханом? Это по твоему совету наш великий государь сурово пригрозил тогда тому дерзкому Иванэ и отказал ему в просьбе… А так бы его сын ездил себе в Сарай и доставлял сюда «выход». Это ещё ладно, что его люди привозят серебро… А так бы казна понесла огромные убытки… Теперь этого коварного Иванэ ни за что не заманишь в Сарай: он-де боится гнева государя! И наш хан не знает, что делать! Ведь и «выход», и подарки вовремя поступают… Но старый и хитрый коназ не проявляет прежнего почтения! А государю это неприятно! Однако, несмотря на недовольство этим Иванэ, он не хочет посылать туда войско! А так Иванэ совсем обнаглеет и утратит покорность! Он уже давно забыл свой страх и просто лжёт: чего ему боятся в таком преклонном возрасте? А наши враги – лэтвэ – только этого и ждут! Они готовы хоть сейчас занять Смулэнэ!
– Да, тот Иван Смоленский наделал нам немало вреда, – грустно молвил Иван Калита. – Никто не ждал от него такого старческого упрямства! И ещё откупился серебром! Вот откуда у него столько защитников! Смоленск – богатый город. Иван всегда найдёт серебро и для государя, и для его людей!
– Здесь дело не только в серебре, о чём я уже тебе столько раз говорю! – буркнул Товлубей. – Тот злобный Субуди никогда не берёт серебро! И государь слушает его лучше, чем имама Ахмата! Мы не знаем, отчего наш славный государь Тохтэ так рано почил, а нынешний молодой хан неожиданно занял его место?! Говорят, что всё это случилось по воле Субуди!
– За что же он меня так ненавидит?! – крикнул в отчаянии Иван Даниилович. – И совсем не берёт моё серебро! Я сам ходил к тому Субуди и приносил подарки его жёнам и детям! Но они не приняли мои дары, а людей прогнали!
– Поговаривают, что этот мудрый Субуди дружен с Дэмитрэ, коназом из Брэнэ! – пробормотал, нахмурившись, Товлубей. – Человек Дэмитрэ, по имени Куручинэ, часто ходит в юрту Субуди!
– Так это же верный боярин брянского князя! – подскочил в волнении князь Иван. – Так вот почему этот Субуди не любит меня! Это происки Дмитрия Брянского! Что же делать? Нет сомнения, что если Дмитрий дружен с тем важным человеком, мне не приходится ждать ничего доброго! И пока этот Субуди жив…
– Жив…пока? – вздрогнул Товлубей. –  Неужели ты думаешь, что…
– Думаю, славный мурза! – кивнул головой Иван Даниилович. – И прошу тебя тоже подумать об этом… Разве Субуди такой незаменимый? Мы уже прохлопали того Дмитрия и отпустили его домой… Но если этот Субуди узнает о дорожной битве, нам не спустят! Рано или поздно он об этом догадается! И люди того Дмитрия когда-нибудь проговорятся…
– Ты веришь этому? – покачал головой ордынский мурза.
– И устроит расследование, – пробормотал Иван Московский, – и найдёт тех ногайцев!
– Ты прав! – пробормотал Товлубей, поглаживая свою жидкую бороду, цвета попревшей соломы. – Но жизнь этого Дэмитрэ – пустяк, если думать о Субуди… Однако в нашей славной Орде не раз случались и более серьёзные беды! Разве ты не помнишь несчастного Кавгадыя?
– Помню, – буркнул князь Иван. – Он был большим другом моего брата Юрия и без жалости порешил Михаила Тверского! Славный мурза! Однако государь не пожалел его из-за небольшой ошибки!
– Так уж из-за ошибки! – усмехнулся Товлубей. – Вы, урусы, ничего не знаете о том деле! Тогда наши дети ограбили чужеземных купцов за Сараем, а Кавгадыя обвинили, что это он подучил своего сына Сатая на неслыханное зло! Однако вот Сатай уже давно вернулся из далёких степей… И теперь он в милости у государя! Значит, это дело с купцами не столь важно!
– За что же тогда государь казнил Кавгадыя? – удивился Иван Московский.
– И ты не догадался? Тот Кавгадый готовил мятеж в нашем Сарае! – бросил мурза. – И хотел восстановить старые порядки, принятые при могучем хане Тохтэ! И вернуть старую веру нашего славного Предка! Он не раз оговаривал молодого государя перед вельможами! Словом, против государя возник опасный заговор!
– Неужели? – покраснел от волнения Иван Даниилович. – Это было опасное дело! Нам такое не надо! Государь – священная особа!
– Этот Субуди занимался делом Кавгадыя, – покачал головой Товлубей, – и обрёк его на смерть! Даже почтенный имам не хотел его казни! Но Субуди сказал своё решающее слово! И наш славный государь ему поверил! Многие мурзы по сей день вспоминают могучего Кавгадыя и не могут простить Субуди ту смерть!
– Почему же они не покарают этого злодея? – откинулся на спинку дивана князь Иван. – Разве трудно убить этого Субуди?
– Убить-то нетрудно, Иванэ, – задумчиво молвил Товлубей. – Но все боятся ханского гнева! Люди думают, что государь узнает об убийстве и расправится с ними!
– А что ты сам об этом думаешь? – тихо сказал Иван Даниилович. – Неужели не сумеешь нанять какого-нибудь раба?
– Всегда можно найти «охочего» человека, – пробормотал Товлубей, – но за это нужно заплатить немалую мзду…
– Сколько? – подскочил московский князь. – Сотню, две…монет?
– Тысячу! – буркнул Товлубей. – Серебром! И только сарайскими деньгами…
– Ладно, – улыбнулся князь Иван. – Будет тебе тысяча! Мои люди завтра же поменяют наши гривны на базаре.
– Тогда готовь серебро, Иванэ, – встал со своего дивана Товлубей. – А я зайду к тебе денька через три…
– Денька через два, славный мурза, – встал со своего дивана князь Иван. – Государь скоро позовёт меня к себе… И потом я уеду к себе в Москву. А после его разрешения на отъезд здесь нечего долго засиживаться!
– Якши, – кивнул головой мурза Товлубей, – тогда прощай, славный коназ!
Три дня спустя, в светлый осенний день 1337 года, ордынский хан Узбек, возвратившись с облавной охоты, собрал всех своих вельмож на совет. – Хочу принять решение по коназу Иванэ из Мосикэ! – сказал он своим мурзам. – Наши люди говорят, что этот Иванэ обманывает меня, оговаривая других коназов урусов! А от этого в нашей Орде беспорядки! Так, старый Иванэ из Смулэнэ боится сюда приезжать, а бестолковый Алэсандэ из Тферы убежал в Пэскэ… Кого не спрошу, все жалуются на того Иванэ! А сейчас я хочу послушать вас, моих знатных людей! Говорите, но только правду! И ничего не бойтесь… Поспорьте, а я посмотрю и послушаю. Так мы узнаем истину… На кой ляд мне тогда иметь знатных людей, если я сам всё решаю? Жду ваших слов!
– Государь, – промолвил первым ханский советник Субуди, – это дело нехитрое! Мы слышали все разговоры, которые исходили от Иванэ здесь во дворце! И если бы этот коназ из Мосикэ говорил только правду… Мы бы казнили всех вредных людей, и всё! Однако мы, порой, караем преданных государю людей… А потом этот Иванэ прибирает к своим рукам земли оговоренных им коназов! Это уже опасно для нашего государства! Так он объединит все земли Залесской Орды и станет очень силён! А нам этого не надо! Пусть бы все коназы ссорились между собой, но не получали новые земли! Поэтому я советую отнять у этого Иванэ из Мосикэ ярлык на Уладэ и передать его прощённому тобой коназу Алэсандэ из Тферы! Он преподнес тебе, государь, неплохие подарки! Пусть же он теперь будет великим коназом! А Иванэ займёт то место, которое заслуживает! – Субуди завершил свою речь и поднял вверх руку, глядя на сидевших напротив него ордынских вельмож.
 – Ладно, – кивнул головой хан Узбек и с улыбкой посмотрел на своего верного советника, стоявшего слева от ханского кресла. – Кто ещё хочет сказать?
Некоторое время в собрании царила тишина. Казалось, что ханские вельможи совершенно согласились с мнением Субуди.
– Ну, тогда так и решим, – задумчиво молвил Узбек-хан. – Неужели нет возражений? – он сердито посмотрел перед собой. – Что же ты молчишь, Товлубей? Ты же всегда защищал этого Иванэ? А теперь язык проглотил?
– Я не проглотил язык, государь! – встал со своих подушек сидевший на корточках ханский вельможа. – Но не знаю, что и говорить? Это твоя воля, если ты хочешь…
– Говори! – буркнул хан Узбек. – Нечего отмалчиваться!
– Ну, тогда я не согласен со сказанными словами! – смело бросил Товлубей. – Я не вижу никакой беды от Иванэ, коназа Мосикэ! – Ханские мурзы загудели, заволновались. – Зачем обижать его без нужды? Он вовремя привозит «выход» и всегда сполна. И никогда не обижает наших людей… А что он оговаривает других коназов, так это нам только выгодно! Пусть коназы урусы ссорятся между собой… Разве будет лучше, если они помирятся и объединятся против нас? – Придворные одобрительно загудели. – Всем известно, что коназы из Мосикэ хоть и жадные на землю, но верные твои рабы, государь! Пусть бы этот Иванэ оставался великим коназом! Я не вижу пользы от того Алэсандэ из Тферы. Неужели вы не помните, как он безжалостно погубил славного родственника государя Чолхана и его людей? – Ханские вельможи теперь открыто выражали своё одобрение, кивая головами. – И он столько лет обижал тебя, государь, скрываясь от твоего гнева у наших лютых врагов! Я думаю, что не стоит отдавать ему ярлык на Уладэ-бузург! Моё мнение твёрдо: Алэсандэ – твой лютый враг, государь!
Когда Товлубей сел на своё прежнее место, ордынский хан понял, что почти все вельможи согласны с высказанным мнением этого мурзы. – Что ты думаешь об этом, наш славный имам? – вопросил он. – Ты согласен с Товлубеем? 
– Согласен, государь! – встал седовласый старец. – Не следует отдавать ярлык на Уладэ этому Алэсандэ! Но не надо поощрять и того Иванэ, коназа Мосикэ! Они оба – неверные гяуры, погрязшие во лжи!
– Кто ещё выскажет своё мнение? – задумчиво спросил хан Узбек, когда имам Ахмат уселся на своё место. – Неужели больше никто не знает других мудрых слов?
Ответом ему была полная тишина.
– Ну, что ж, – пробормотал хан, – тогда наш совет подошёл к концу. Зачем так сидеть, не сказав ни слова? Иди, Субуди, в свою юрту и приведи ко мне завтра своего внука. Я слышал о смышлёности этого молодого Тютчи и хочу поручить ему одно важное дело…
– Слушаю и повинуюсь, славный государь! – весело сказал Субуди и, откланявшись повелителю, направился к выходу из дворца вслед за вельможами.
…Вечером хан Узбек лежал на своем большом топчане, обнимая молодых красивых наложниц. Одна из них, белокожая длинноногая шведка, приткнулась к его ногам, целуя ханские бедра, другая – невысокая черноволосая татарка – целовалась с ханом в губы, а третья – рыжеволосая веснушчатая полька – гладила повелителю спину.
– Якши, якши, – бормотал хан, отрываясь от сладких поцелуев и вновь обхватывая возлюбленную, – и быстрей, Мариам! – Белокурая шведка, обняв ноги хана, стала энергично ласкать всё выше и выше…
Вдруг в ханскую опочивальню вбежал напуганный евнух. – Государь! – крикнул он. – Тут к тебе прибежал твой знатный человек, Товлубей! Он говорит, что случилась беда!
– Ах ты, шакал! – закричал разгневанный хан, но вовремя остановился. Он умел обуздывать свой гнев. – Ладно, мои сладкие гурии, – сказал он, чувствуя, что утратил желание. – Потерпите немного… Эй, Абдулла, давай же мой халат и поживей!
– Вот он, государь, – пробурчал главный ханский евнух, подталкивая вперёд постельничего с одеждой. – Всё готово!
Ордынский хан быстро, волнуясь, оделся, вышел в переднюю и в самом деле увидел сидевшего на коврике у входа в гарем мурзу Товлубея.
– Почему ты нарушил мой покой! – вопросил, так и не присев, хан Узбек. – Что там такое приключилось?
– Государь, – сказал, дрожа от страха и волнения, мурза, – я несу тебе ужасную весть и боюсь твоего гнева!
– Говори же! – буркнул в нетерпении хан. – Тебе нечего бояться!
– Только что был убит наш славный человек и общий любимец – Субуди!
– Как? – вздрогнул Узбек-хан, не веря своим ушам. – Неужели до смерти?
– До смерти, славный государь! – заплакал Товлубей. – Когда несчастный Субуди выехал из твоего дворца на коне… Он почти всегда ездил в одиночестве… А его сын уже был дома… Вот подъехал Субуди к своей юрте, а там на него бросился с ножом лютый разбойник! Субуди не успел опомниться, как этот злодей пронзил его доброе сердце!
– Немедленно тащите этого злодея в мой дворец! – заорал, забыв обо всём, Узбек-хан. – До чего докатились! У нас под носом действуют ночные тати! Уже стали убивать моих лучших людей!
– Этот злодей мёртв, государь! – прорыдал Товлубей, обхватывая обеими руками свою голову. – Его порешили мои верные стражники! Они несли нынче службу по Сараю! И когда увидели бежавшего от юрты Субуди человека с окровавленными руками, сразу же на него накинулись… А тот не захотел сдаваться и стал отчаянно отбиваться! Тогда мои люди, пытаясь обуздать разбойника, свернули ему шею и увидели в его руках вот это, государь! – И мурза бросил к ногам своего повелителя старый изношенный кошелёк, оставшийся от ханского советника.


Г   Л   А   В   А   30

Б Р Я Н С К И Е   Д Е Л А

Декабрьским вечером 1337 года бояре князя Дмитрия, рассевшиеся по своим скамьям в думной светлице, вдоволь наговорились! Они вспомнили все события последнего времени, обсудили поездку своего князя в Орду.
После прошлогоднего сражения небольшого княжеского войска с татарами во время возвращения брянского князя из Сарая горожане не бунтовали, несмотря на то, что в город не вернулись пятьдесят два княжеских дружинника, сложивших головы в далёкой степи, а раненых было не счесть. Судя по всему, горожан не особенно беспокоили потери княжеской дружины. Горе и скорбь посетили лишь семьи погибших, сами же брянцы  даже радовались. – Хорошо, что наши люди беспощадно покарали поганцев! – говорили они.
Князь Дмитрий, одержавший победу над татарами, теперь оценивался всеми, «как храбрый воин и великий полководец». И не важно, что вражеский отряд едва превышал пару сотен копий, по городу ходили слухи о разгроме «несметной рати».
Сам же брянский князь не считал нужным говорить об этой истории. Побывав в Орде, он ни слова не сказал на этот счёт Узбек-хану во время дворцовой встречи и даже попросил своего боярина Кручину ничего не говорить Субуди. – Кто знает, – сказал князь тогда, – какие люди на нас напали… А может и сам царь замешан в этом деле! Нам следует делать вид, что ничего не случилось, а если сам Субуди спросит что-нибудь об этом, ты говори, что на нас напали бесстыжие разбойники, но мы с Божьей помощью отбились…
В этот раз брянский князь недолго пребывал в Сарае. Ещё в начале лета ордынский хан, получив богатые подарки и обычное серебро, отпустил его домой. Князь Дмитрий едва успел встретиться со своими татарскими друзьями у себя в гостевой юрте и в юрте Сатая. Последний вновь хотел устроить «сабантуй» в весёлом доме, но, ввиду раннего отъезда брянского князя домой, не успел.
Веселый Сатай пытался уговорить князя остаться в Сарае ещё хотя бы на пару дней. Но брянский князь отговорился важными делами: «беспорядками в городе, происками Ивана Московского» и прочими.
Сатай едва смирился с этим и перед расставанием опять проявил щедрость.
– К тебе часто приходят от наших мурз молодые девки, – сказал он тогда, – и ты щедро платишь им серебром за любовь. Однако я когда-то обещал тебе подарить свою красивую рабыню! Так выбирай же себе из моих жёнок любую!
Брянский князь пытался отказаться.  – Зачем мне твоя красивая жёнка, если своих не сосчитать? – буркнул он. Но Сатай, хлопнув в ладоши, позвал в комнату, где они пировали, своего слугу и приказал ему: – Приведи-ка сюда всех тех моих жёнок, которых я ещё не успел покрыть!
Покорный слуга побежал исполнять волю своего хозяина, и вскоре перед пировавшими друзьями Сатая предстали девять красивейших девушек.
Но одна из них, стройная, черноволосая, с большими карими глазами, была особенно хороша.
– Эта девка из Волэнэ, Дэмитрэ, – сказал про неё улыбавшийся Сатай. – Её зовут Драга. Она попала в плен во время одного нашего набега! И я купил её за большие деньги! Эта девица очень строптива, но хороша лицом, грудью и большим задом! Как раз на вкус урусов! Я сам хотел познать её в ближайшие дни, но у меня есть более красивая молодая супруга, которая мне ещё не надоела… Смотри же, славный коназ, – Сатай встал и приблизился к девушке, срывая с неё одежду, – как хороши её любовные места!
Гости, сидевшие на корточках на ковре, не удержались от восторженных восклицаний.
– Хороша! – прицокивал языком Нагачу. – Какие тугие груди и тёмные соски! Это добрый знак: жёнка будет страстной на ложе!
– И волос на тайном месте тёмный! – покачал головой Мандул. – Это так приятно глазу!
– Взгляните на её дебрю! – засмеялся Сатай. – Она красива у неё и обильна: есть за что подержаться! – И он заставил девушку развести перед гостями ноги.
– Какая красота! – вскрикнул Нагачу, устремив свой взор в низ живота девушки.
– Не надо выставлять её срам! – возмутился брянский князь, закрывая рукой глаза. – Зачем позорить девицу?
– Так у нас принято, мой сердечный друг! – усмехнулся Сатай. – Зачем тебе брать товар, если ты не всё увидел? Такого не должно быть! А теперь посмотрите на других! – И он стал подводить к гостям остальных красавиц, срывая с них одежду и выставляя их тела напоказ. Наконец, он завершил это дело и предложил русскому князю выбрать себе подарок. Дмитрий Романович недолго колебался и почти сразу протянул свою руку в сторону черноволосой Драги. – Я готов расплатиться за неё серебром! – сказал он. – Не хочу разорять тебя этим бесценным подарком!
Но Сатай был непреклонен. – Я дал тебе обещание, значит, это мой подарок! – твёрдо молвил он. – Забирай её и вспоминай своего кунака во время сладкой любви!
Князь Дмитрий так и увёл с собой в Брянск стройную волынскую красавицу. Девушка сама была рада, что досталась русскому князю. С первых дней она была ласкова с ним и щедра на ложе. Дмитрий Романович привёз девушку в свой стольный город и сразу же назначил её ключницей в охотничий терем. Две его прежние ключницы были уже давно отставлены. Красавица Беляна – сразу же после того, как князь пообещал выпустить её отца из темницы, а Улита – немного позднее. Обеих князь выдал за своих верных дружинников, предварительно познакомив их с будущими супругами в бане.
Новая красивая и рослая ключница была подстать князю и, будучи выше едва ли не на голову самых крупных и рослых княжеских слуг, уступая ростом лишь самому князю, которому доходила до плеча, чувствовала себя в княжеском тереме полной хозяйкой. В короткий срок она прибрала к рукам все дела, связанные с благоустройством княжеской жизни, и вскоре княжеская челядь называла её почтительно Драгой Уличной.
Княгиня спокойно, как и раньше, восприняла изменение в жизни своего супруга. – Пусть себе развлекается с новой кралей! – сказала она на этот счёт. – Я хоть буду знать о новом увлечении Дмитрия. Да и мне покой! А любимому супругу – здоровье!
Наладилась и церковная жизнь. Вот уже два года, как митрополит Феогност утвердил в Брянске «владычное место», и новый епископ, сменивший при посвящении в высокий сан имя Нафанаил на Иоанн, назывался теперь «брянским владыкой», а не черниговским, как его предшественник. Митрополит Феогност благожелательно отнёсся к приехавшему в Москву брянскому священнику Нафанаилу. Последний привёз тогда с собой письмо-завещание покойного черниговского епископа Арсения. Уже немолодой, пятидесятитрёхлетний, седовласый Нафанаил произвёл на святителя самое благоприятное впечатление. Особенно понравилось греку-митрополиту хорошее знание брянским священником греческого языка. Обученный с юности владыкой Арсением и учёными-монахами, прибывшими давным-давно из самого Афона, Нафанаил свободно говорил по-гречески, а также читал и писал! Помимо всего, учёный брянец был очень набожен, хорошо знал Писание и многие богословские книги, привозимые в Брянск из Византии, и считался для своего времени человеком исключительно образованным.
Вот почему, несмотря на противодействие почти половины созванных на собор епископов, митрополит, убедив самых близких к нему священников, включая управляющего митрополии Алексия, добился решения «рукоположить славного Нафанаила в епископы и дать ему новое имя – Иоанн».
Новый брянский владыка довольно быстро прижился на месте покойного Арсения, став также как и тот вскоре незаменим. Он постоянно присутствовал на княжеских советах, почти всегда высказывал своё твёрдое, хорошо обдуманное мнение, и князь его очень ценил.
Вот и на этом совещании новый епископ, выслушав речи брянских бояр, недовольных тем, что их князь не пожаловался хану о нападении на его отряд, сказал: – Наш славный князь полностью прав! Из-за чего вы спорите? Надо ли злить татар без надобности? А вдруг бы этот бусурманский царь, узнав о жестокой битве, обвинил бы нашего князя в непокорности и гордыне! Как теперь установишь, кто первым начал сражение? Скажут, что наши люди! А так всё тихо и спокойно! Никто не вспоминает – и не надо! Кому надо – те знают! Теперь все злодеи будут долго помнить о жестоком отпоре! Пусть не лезут больше на наших брянских людей!
Слово брянского епископа положило конец спору.
– А теперь, – сказал довольный князь, – надо нам назначить нового огнищанина! Все наши славные Милковичи уже умерли… Пусть они были в преклонных годах, но свою службу хорошо знали… Особенно мне жаль последнего – Бермяту!
– Значит, Господь уготовил ему такой срок! – промолвил со своей скамьи владыка. – Это не горе, а радость, что такой достойный человек, прослужив верой и правдой, ушёл к нашему Господу!
– Это так, святой отец, – кивнул головой брянский князь. – А теперь мне нужен ему на смену огнищанин. Кого вы предложите?
Бояре заволновались, загудели: место огнищанина при брянском князе было почётным и доходным! Однако встал только один – престарелый Мирко Стойкович. – Пусть тогда будет Орех Чурилич, племянник покойного Бермяты! – громко сказал он. – Мы знаем этого Ореха, как надёжного человека!
– Так этот Орех – мой лучший дружинник? – поднял вверх брови князь Дмитрий. – Он хорошо сражался в той стычке с татарами…
– Это же ещё лучше, княже! – улыбнулся седобородый боярин Мирко. – Зачем тебе какой-нибудь слабак? Пусть же славный воин ходит по твоему дому и налаживает в нём порядок! Разве не так? К тому же, твои дела сейчас неплохи, и есть кому смотреть за домом…
Бояре заулыбались, поняв намёк своего товарища. Князь усмехнулся. – Ладно, пусть будет этот Орех, – молвил он. – Так уж повелось, что все мои домоправители были знатными воинами… А разве Бермята был не силён?
– Бермята был могучим, – кивнул головой Мирко Стойкович, – и потому у него теперь достойная смена!
– Так и решим, – громко сказал брянский князь. – А теперь поговорим о прочих делах. Что там слышно о Литве или Москве, святой отец?
– Тихо пока в Литве, сын мой, – улыбнулся брянский епископ. – Литовский князь Гедимин занят немцами, и ему не до русских земель. Хотя он называет себя «королём литовцев и всех русских», намекая на свои намерения! Однако пока дальше слов не идёт… Но мы знаем о дружбе этого Гедимина с Александром Тверским и смоленским князем Иваном. Так он доберётся и до тебя, сын мой.
– А как же Киев и Чернигов? – спросил князь Дмитрий. – Они ещё татарские?
– В Киеве сидит тот самый Фёдор, который притеснял по воле Гедимина нашего славного святителя… И этот Фёдор успешно служит двум господам – Литве и царю! Уж не знаю, как он расплачивается за свой город… А в Чернигове, как и в Киеве, стоят конные татары! А горожан становится всё меньше! Люди не хотят идти в те святые места из-за страха перед татарами! И те города совсем захирели…
– А как там, в Москве? – вопросил брянский князь. – Я слышал о большом пожаре! 
– Это было, княже, – кивнул головой епископ. – Та беда приключилась в самую жару! Так часто бывает в Москве… А вот осенью там было наводнение! Дожди переполнили реки и болота, и вода залила все северные земли, включая московские! Дороги стали непроходимыми из-за грязи и развёрзшихся болот. И так было до самых морозов! Да вот ещё! Московские войска во главе с воеводами Блином и Окатием ходили на Заволочье. Но они потерпели жестокое поражение, потеряли многих воинов и с великим позором вернулись в Москву! Там долго стояли плач и шум!
– Однако же веча не было! – буркнул князь Дмитрий. – На это способны только наши беспокойные брянцы!
– Москва – не настолько большой город, чтобы иметь вече! – нахмурился епископ Иоанн. – И все москвичи – не свободные горожане, а холопы или слуги князя Ивана. Там сиди и молчи: везде стоят княжеские послухи! И за купцами установлена строгая слежка, чтобы не утаили от казны даже мелочь!
– Вот так нашему глупому купцу Мордату! – усмехнулся брянский князь. – Он хотел себе нового хозяина, вот и получил! Пусть теперь узнает другую жизнь! И пусть попробует там сказать правду!
– Мы советовали тебе, княже, – бросил со своей скамьи, из середины собрания,  бывший купец, а теперь жалованный князем боярин Брежко Стойкович, – чтобы ты казнил того злодея! Но ты не послушал своих верных людей!
– А теперь тот Мордат будет Ивановым советником! – буркнул воевода Супоня Борисович.
– Или вражеским лазутчиком! – поддержал его двоюродный брат Жирята Михайлович.
– Я знаю новости и о том Мордате Нечаиче! – помрачнел брянский епископ. – Туда ездил его старший сын, славный Вершила! И едва оттуда живым возвратился! А его батюшка теперь – покойник!
– Как же это случилось? – удивился князь Дмитрий. – И зачем наш почтенный Вершила ездил к своему бестолковому батюшке?
– Он всё ещё надеялся на твоё прощение, княже, – промолвил епископ Иоанн, – и хотел поговорить со своим батюшкой о возможном возвращении в Брянск…
– Однако же я не собирался прощать того злодея! – возмутился князь. – Откуда такая дерзость?
– Вершила хотел уговорить тебя, княже, – возразил епископ, – или как-то иначе добиться твоей милости… Мы ведь знаем о его заслугах перед городом и тобой, сын мой. Он же отважно сражался в твоём ополчении и даже был ранен!
– Это правда, святой отец, – кивнул головой брянский князь.
– И вот он понадеялся на твою доброту… Однако этого не потребовалось. Когда тот Вершила приехал в Москву, честные люди посоветовали ему бежать без оглядки, потому как его батюшка был убит! Ну, а наш Вершила – храбрый человек! Он не послушал правдивых слов и решил добраться до самого князя… Но княжеские люди спасли ему жизнь за хорошее вознаграждение и поведали о судьбе его батюшки. Так получилось, что сам царь Узбек пожелал взглянуть на нашего купца Мордата. Татарский царь  узнал о его литовском письме! Но откуда – неизвестно! И приказал срочно прислать бестолкового купца к себе в Сарай!
– Я знаю об этом! – нахмурился Дмитрий Романович. – Вы же помните, что тот Иван Московский распустил в Сарае слухи, будто это я продал ему за большие деньги литовскую грамотку, изобличавшую моего двоюродного брата, Ивана Смоленского! – Бояре возмущенно загудели. – Но я тогда объяснил царю, что не я продал эту грамотку бессовестному князю Ивану, а мой брянский купец и вопреки моей воле! Видимо, государь решил проверить мои слова и уличить того лживого Ивана! Вот почему тот Мордат уже был не жилец!
– Тогда всё ясно, сын мой, – покачал головой брянский епископ. – Ни «белый свет», ни базар не спасли Мордата! Его убили прямо за прилавком, во время торговли… Прилюдно, у всех на глазах! Вершила узнал, что к его батюшке подошёл невысокий человек в холопьем армяке и спросил цену на пушнину. Тот не успел промолвить и слова, как жестокий тать пронзил его насквозь своим острым ножом! А княжеские люди даже не стали искать того убийцу! Славный Вершила, заплатив немало серебра, узнал, что это сам Иван Данилыч подослал к Мордату кровавого человека! Вот почему не было даже расследования! А когда Вершила попытался высказать свой гнев, он сразу же попал в руки княжеских послухов! Ему едва удалось откупиться всем своим имуществом и унести ноги из жестокой Москвы!
– Вот как служить этому мерзкому Ивану и его кровавой Москве! – возмутился брянский князь. – У этого хитрого злодея нет ни доброго сердца, ни верных друзей! Но если царь узнает об этом убийстве, коварному Ивану не поздоровится! – И князь Дмитрий с силой, до боли, сжал свой тяжёлый кулак.


Г   Л   А   В   А   31

Т В Е Р С К О Е    «Р  А  З  О  Р  Е  Н  И  Е»

Осенью 1338 года великий тверской князь Александр Михайлович возвратился из Орды. Он въехал в Тверь вместе с татарскими посланниками Киндяком и Абдулом, малозначительными мурзами, которых хан Узбек послал «на кормление». После гибели своего верного советника Субуди хан Узбек стал чрезвычайно подозрителен: удвоил дворцовую стражу, назначил тщательное наблюдение за приготовлением ему пищи. Теперь уже не два, а четыре раба пробовали принесённую хану или его жёнам еду. Ордынский хан принимал пищу едва ли не через полчаса после того, как мог убедиться, что его рабы, вкусившие еду, остались живы. От этого вкусный плов остывал, бараний жир застревал во рту, и еда становилась неприятной. Только один кумыс не пугал хана. Зная о целебных свойствах этого священного напитка, Узбек-хан не привлекал для его опробования рабов. Но остальная пища была ему в тягость. Кроме того, хан перестал доверять своей знати. Он чувствовал, что кто-то из его вельмож замешан в убийстве Субуди, но кто? На место убитого советника хан назначил его сына Тугучи, но, несмотря на добросовестность последнего, эта перемена не принесла во дворец успокоение. Тугучи беспрекословно выполнял все указания своего повелителя, аккуратно писал нужные бумаги, хорошо переводил на татарский язык послания чужеземных государей, но советчик был плохой. На все вопросы, которые бы не задал ему Узбек-хан, следовал лишь один ответ: – Будет так, как ты прикажешь, государь! – Но своего мнения Тугучи, расстроенный нелепой и загадочной смертью отца, предпочитал не высказывать. Такой советник устраивал ханских вельмож, которые рассчитывали теперь сами влиять на хана и управлять им сообразно своим планам и замыслам.
Узбек-хан был человеком умным, достаточно грамотным и хорошо понимал, что хотят от него мурзы и эмиры. Быть игрушкой в их руках он не желал. Поэтому он стал постепенно, едва заметно для знати, выдвигать и приближать к себе малозначительных, но умных и преданных татар. – Пусть они молоды, – рассуждал про себя ордынский повелитель, – однако со временем станут моей надёжной опорой…
В осуществлении этого замысла ему должен был помочь возвращённый в Тверь князь Александр Михайлович.
Хан Узбек уже давно почувствовал опасность, исходившую от великого владимирского и московского князя Ивана Данииловича. Он не мог не видеть, как усиливается этот хитрый и коварный правитель «низовой земли», как опутывает своей лестью и подарками ханских вельмож и даже жён. Не было ни одного случая, когда бы за Ивана Московского не имелось при дворе ходатаев! Даже седобородый имам Ахмат иногда хвалил перед ним князя Ивана! Сам ордынский хан ни за что не передал бы московскому князю ни одного вымороченного русского городка, ни одного удела! Но не прислушиваться к мнению своей знати, и тем более духовного главы, он не мог!
После гибели Субуди при дворе победила промосковская группировка. Их противники, чувствуя угрозу своей жизни, замолчали и затаились.
Узбек-хан хотел отнять у князя Ивана ярлык на великое княжение, но не мог. Уже вернув опальному князю Александру Тверь, он пошёл наперекор воле большинства своих приближённых, жаждавших смерти великого тверского князя… В такой обстановке было опасно объявлять князя Александра великим владимирским князем. Хан постоянно слышал гневные речи своих мурз о неверности ему князя Александра, о связях последнего с Литвой и едва ли не о союзе «с самим Гэдэмэнэ». Такие слухи исходили от Ивана Московского. Однако дальше разговоров они не шли. – Дайте мне сначала доказательства! – требовал хан от своих вельмож. – А тогда и предъявляйте веское обвинение!
Ханские мурзы искали любой повод, чтобы опорочить тверского князя.
– А ты, государь, пошли своих людей в Тферы! – советовал Товлубей, ставший в последнее время самым влиятельным приближённым у хана. – Пусть они там поживут, покормятся и посмотрят на дела этого коназа!
Было ясно, что татарские мурзы хотели повторения «погрома Чолханова», надеясь на бесцеремонное поведение ханских послов и горячность тверичей. Но Узбек-хан решил извлечь из этого предложения свою выгоду, чтобы укрепить позиции молодой, преданной ему знати.
Так, он пригласил к себе на приём Сатая, сына казнённого им Кавгадыя. Последний подозревался в попытке составить заговор против хана. Сатай, прощённый Узбек-ханом, жил в почёте и богатстве, но как бы в стороне от придворных дрязг. А теперь ордынский хан предложил ему стать одним из своих приближённых.
Сатай, понимая, что отказ оскорбит величие, скромно, делая вид, что подчиняется высшей воле, согласился. Прочие знатные татары, помня его отца, восприняли это, как «доброе начинание». Многие из них были друзьями казнённого Кавгадыя и вовремя от него отвернулись, другие же до самой кончины грозного мурзы пытались его защитить и сохраняли о нём добрую память. Словом, появление Сатая во дворце не вызвало бурю, и постепенно он стал «своим человеком» в среде сарайских вельмож.
Именно Сатай посоветовал хану послать в Тверь своих друзей – Киндяка и Абдула, а когда старые мурзы выразили по этому случаю своё недовольство, он объяснил им, что «пусть этот Алэсандэ покажет нам свой истинный нрав! Нельзя допустить повторения «чолхановой беды»! А если эти воины погибнут или будут обижены, большого горя не случиться: все они – незнатные люди! Зачем посылать туда мурз или эмиров, если есть угроза их жизням?»
Это мудрое рассуждение понравилось ханским вельможам.
– Пусть обрекают себя на гибель! – усмехнулся Товлубей. – У меня нет сомнения в коварстве этого злобного Алэсандэ! Это ты, наш государь, добр и милостив даже к последнему рабу!
– Пусть туда едут простолюдины! – кивнул головой имам Ахмат. – Нечего губить наших лучших людей!
Князь Александр, призванный после этого совещания во дворец, внимательно выслушал, стоя на коленях у трона, наказ хана Узбека.
– Помни же, беспокойный коназ, – напутствовал его ордынский повелитель, – что я посылаю с тобой своих верных людей! И не вздумай обидеть их чем-нибудь! Пусть они поживут у тебя в достатке, славе и почёте…
– В достатке! – подумал тверской князь. – Значит, обдерут меня, как липку!
– И смотри, коназ Алэсандэ, – продолжал между тем хан, – чтобы не противился воле моих знатных людей! Мы помним о гибели моего славного брата Чолхана! Понимаешь?
– Понимаю, государь, – поднял голову князь Александр. – Но тогда с покойным Чолханом было много людей, и я не смог уберечь их от ярости городской черни! Вы же знаете, какие злобные и тупые мои люди? Им надо только мстить: «око за око»! А в связи с этим, я прошу, государь, чтобы твои люди не избивали без нужды тверских простолюдинов! От этого будут только одни беды! И не надо прилюдно насиловать их мерзких жёнок: тогда мы не в силах справиться с безумием бестолковых людей! Черни наплевать, что будет за это со мной и моей землёй: они живут лишь сегодняшним днем! И если разъярятся, будет только беда!
– Это правильно, Алэсандэ, – согласился хан Узбек под одобрительный гул многих голосов  своих вельмож. – Мы знаем, как глупы и злы ваши простолюдины! Именно поэтому мы даём вам, коназам урусам, ярлык на управление беспокойными  землями. Сами разбирайтесь с этой мерзкой чернью и своевременно присылайте нам серебро. У нас нет терпения, чтобы бороться с таким глупым народом. Мы бы уже давно перебили их всех и потеряли большие доходы. Так что старайся, Алэсандэ, и держи свой бестолковый люд в твёрдых руках! Ты должен понимать, что если не удержишь этих злодеев и нарушишь порядок, утратишь не только власть, но и свою башку! Понял?
– Понял, государь-батюшка, – сказал князь Александр, задыхаясь от гнева. – Всё так и сделаю…
– И чтобы не было никакой дружбы с Лэтвэ! – нахмурился хан Узбек. – Я теперь слежу за тобой, Алэсандэ!
Так великий тверской князь оказался на деле ханским заложником: окружённый татарской конной тысячей, он прибыл в Тверь и, разместив по богатым домам своих нежелательных гостей, созвал боярский совет, на котором рассказал о своём тяжёлом положении. Тверские бояре были крайне недовольны всем этим. – Зачем ты привёз сюда татар? Разве надо озлоблять славных тверичей?! – возмущались они. Но особенно рассердились бояре, когда князь Александр предложил им отдать часть своих богатств для «татарского кормления»!
– За что ты грабишь нас?! – громко сказал рослый, поседевший от горестей и «княжеских обид» Иван Акинфиевич. – Разве ты не знаешь, что мы сейчас пребываем в бедности, издержавшись в долгих скитаниях с тобой?!
– Однако наши тверичи не выдержат татарских поборов! – возразил князь Александр. – Дай Бог, чтобы согласились отдать ногату или резану! А вы добавите лишь по гривне серебра! И мы соберём сотню гривен! Тогда хватит на подарки и царю, и этим татарам!
– А разве ты, великий князь, не отвёз наше серебро в Сарай?! – бросил Андрей Кобыла. – Зачем ещё искать «выход»? Где нам найти столько серебра? А у нас ничего не проси: мы уже всё отдали!
– Может лучше занять серебро у Ивана Смоленского или Дмитрия Брянского? – буркнул Фёдор Акинфиевич, сверля князя своими пронзительными синими, почерневшими от гнева глазами.
– У Ивана не смогу, мои верные бояре, – нахмурился тверской князь, – а вот у Дмитрия, пожалуй! – он улыбнулся. – Брянский князь уже не раз выручал меня! Я сейчас же пошлю людей в славный Брянск, а вы пока дайте мне в долг! Я сразу же расплачусь из брянского серебра!
– Надо ещё дождаться этого серебра! – сердито молвил Александр Морхинин. – А татарам нужно заплатить поскорей… Вот так ты нас безжалостно разоряешь, княже!
– А может послать этих татар на московскую землю? – спросил вдруг первое, что пришло ему в голову, князь Александр. – Пусть бы грабили этого Ивана Данилыча! А мы тем временем обложим наших горожан и сельчан скромными поборами!
– А царь разрешил такое? – спросил Фёдор Акинфиевич, сжимая густую чёрную бороду. – Неужели он одобрил подобный разбой?
– Нет, царь этого не разрешал, – пробормотал князь Александр. – Это я сам придумал! А с царём мы об этом даже не разговаривали. Но я оправдаюсь перед ним, если это потребуется!
– Ты ведёшь нас, великий князь, к большой беде! – громко промолвил Александр Морхинин и даже сам вздрогнул от собственной дерзости. – Зачем нам сейчас ссориться с Иваном Данилычем? Его люди не раз приходили сюда и предлагали нам «вечный мир»! Ты не забыл московского боярина Михаила Терентича и его советы? Ты сейчас залез в такое топкое болото, князь Александр, что из него непросто выбраться! И тянешь с собой в вязкую жижу нас, своих верных бояр!
– Именно так! – загудели рассерженные бояре. – Не войну ищи, княже, а мир!
– Вот как вы заговорили! – разозлился тверской князь. – Вошли в бесстыжий сговор с этим Иваном Калитой! Я-де завожу вас в болото! Бессовестные стручки! Сами тогда ищите выход из этого тупика! И дайте нужный совет, а не пустую хулу!
Оскорблённые бояре молчали.
– Что ж, великий князь, – буркнул Иван Акинфиевич. – Такова твоя благодарность за нашу верную службу и любовь? Мы уже к этому привыкли! Однако совет тебе всё-таки дадим. Если хочешь жить и спокойно править уделом – забудь о вражде с Москвой! Сиди себе тихо и возрождай нашу славную Тверь. И потихоньку уменьшай татарские поборы, не вступая в ссору с государем… Ищи другие доходы. Можно попытаться начать дружбу с Великим Новгородом, но так, чтобы не задеть интересов Ивана Данилыча… У нас сейчас нет сил тягаться с этим Иваном! А если не послушаешь нас, славный князь, тогда уж уволь… Уйдём, куда глаза глядят! Лучше жить в бедности и почёте, чем в богатстве и бесчестье! А здесь и богатства нет! – Седобородый боярин сел под одобрительное бурчание своих товарищей.
В думной светлице воцарилась мёртвая тишина. Князь, потрясённый дерзостью бояр и особенно речью Ивана Акинфиевича, молчал и тяжело дышал.
– Ладно, – сказал он, наконец, едва сдерживая ярость. – Я не буду посылать татар на московские земли. Пусть сидят тут на нашей шее! Однако для меня неприемлем ваш совет о мире с Москвой! Зачем мне дружба с этим злобным Иваном? Вы забыли о гибели моего батюшки? Но я не забыл! И нечего грозить мне своим уходом! И попрекать своей свободой… Да, это правда: вы – свободные люди! И если решили предать меня, то делайте своё дело! Я не боюсь! И всегда найду себе других бояр! Выкладывайте по серебряной гривне – а там идите, куда глаза глядят!
…На следующий день князь занялся сбором «ордынского серебра». Его люди, смешавшись с татарами, стали обходить тверских горожан, дом за домом, и силой, угрозами, отнимали у них всё самое ценное, что только могло уйти на подарки татарам и царский «выход». Не обошла беда и боярские семьи. Пришлось боярам выложить князю по гривне требуемого серебра.
Целую неделю продолжался грабёж несчастного города и без того разорённых тверских сёл. На этот раз тверичи, помня о жестоких татарских погромах, не решились на общий единодушный отпор. Ругаясь и плача, проклиная «поганых татар и бессовестного князя», они отдавали своё добро, покоряясь княжеской воле.
Татарские посланники уезжали назад в Орду довольными: каждому воину досталась немалая доля от общей добычи, мурзы обогатились, а для ордынского хана князь выкатил огромную телегу, набитую бочками с боярским серебром и мешками с драгоценными мехами.
Тверские же бояре затаили обиду и самые дружные из них решили собраться вместе в тереме боярина Ивана Акинфиевича.
– Нам совсем нет жизни с таким князем, братья! – сказал им, усевшимся на гостевые скамьи, стоявший впереди боярин Иван. – Надо отсюда уходить!
– Куда же, брат? – пробормотал Фёдор Акинфиевич. – Неужели в Москву?
– Куда же ещё? – усмехнулся боярин Иван. – Разве вы забыли послов Ивана Данилыча? Они нас не зря к себе звали!
– С пустыми руками не пойдёшь! – пробормотал Андрей Кобыла. – За всё надо платить, братья!
– Ничего, – буркнул Александр Морхинин, – мы не только заплатим Ивану Московскому, но и отомстим нашему постылому князю! Неужели вы не видели важных литовских грамот, лежащих в княжеском сундуке?
– Видели, видели, брат! – весело сказал Иван Акинфиевич. – Там есть письмо нечестивым немцам…
– В нём прославляется Гедимин и поливается грязью царь Узбек! – поднял руку боярин Фёдор. – Надо бы отвезти все те грамоты Ивану Данилычу!
– Хорошо бы! – мечтательно пробормотал Андрей Кобыла. – Вот тогда бы наш князь Александр отправился к своему батюшке! Пусть бы вместо него опять сидел покорный нам и Москве Константин…
– Этот Константин – не князь, а пустой лопух! – буркнул Иван Акинфиевич. – Однако какое нам до этого дело? Пусть тогда Иван Данилыч управляет Тверью через свою племянницу – супругу бестолкового Константина, Софью! Мы сегодня же добудем эти важные грамотки!
– Добудем, брат, – улыбнулся Фёдор Акинфиевич, – и отвезём их в дар славному Ивану Данилычу!


Г   Л   А   В   А   32

Н Е Ж Д А Н Н Ы Й   Г О С Т Ь

Зима 1338 года ознаменовалась печальным для Брянска событием: скончался именитый княжеский посол Мирко Стойкович. Умер внезапно, выйдя на порог своего терема: собирался на княжеский совет. Лекарь князя Дмитрия Овсень Велемилович, пришедший по зову сыновей умершего, осмотрев тело, сказал: – Он ещё был в силе, хоть и прожил больше семи десятков лет. Но его сердце устало! Вот чего стоили труды на благо князя и родной земли!
Овсень уже больше шестнадцати лет пребывал при княжеском дворе. Сразу же после того, как князь Дмитрий Романович был венчан на княжение, он позвал к себе старшего сына знаменитого знахаря Велемила и предложил ему почётное место лекаря. Овсень согласился и стал известным человеком в княжеском тереме. Он успешно лечил не только князя, его жену и дочерей, но также всю княжескую челядь.
Рослый, плечистый, с серыми глазами и спокойным, как казалось, безучастным взглядом, Овсень уже только своим видом внушал спокойствие и безопасность. Никто не знал его возраст, выглядел он лет на сорок, однако предполагали, что ему было давно за семь десятков! Его младший брат Третьяк, такой же здоровенный и кряжистый, продолжал работать в лекарской избе, основанной ещё его дедом Радобудом.
Древний же старец Велемил, передавший навыки своих предков сыновьям, скончался ещё в прошлом году. Он совсем не болел, но как только почувствовал старческое недомогание, созвал своих сыновей и челядь, разъяснил им, что уходит из жизни и попросил похоронить его по старинному «дедову обычаю». Престарелый Велемил, как и его покойный отец, никогда не посещал церковь, оставался верным «древним кумирам» и часто уходил в глухой лес, где на поляне, известной только ему и его единомышленникам, стояли вырезанные из дубовых стволов древнеславянские идолы. Там он возжигал ароматные травы и приносил своим кумирам положенные по древнему обряду жертвы.
Многие брянцы знали о таком поведении брянских знахарей и уважали их приверженность обычаям предков. Но были и такие, что ненавидели Велемила, завидовали его славе и распространяли по городу клеветнические слухи о нём. Брянские священники, люди житейски умные и грамотные, смотрели на это сквозь пальцы. Зная, сколь сильны старинные пережитки в сознании брянцев, они предпочитали медленно, спокойно «нести слово Божие» и не желали «споров и насилия».
Христианские проповедники помнили горячего фанатичного киевского монаха Кукшу, нёсшего «христианскую истину» в дебри вятичских лесов. Его настойчивость и стремление сразу же добиться всеобщего крещения и отказа славян «от древних кумиров» привели проповедника к гибели. Разгневанные вятичи долго потом не принимали к себе христианских миссионеров, и лишь последующая терпимость, тактика постепенного убеждения людей без навязчивости позволили православной церкви утвердиться на окраинах черниговской земли.
Деятельность церкви постепенно приносила свои плоды: к концу жизни Велемила только глубокие старики сохраняли преданность языческим богам. Даже сам Велемил иногда, принося клятву, осенял себя крестом. А сыновья Велемила, Овсень и Третьяк, несмотря на уважение к отцовским убеждениям, ходили в церковь в большие православные праздники, хотя молились не «по писанному», но от души, по-своему. Они ещё продолжали ухаживать за оставшимися от предков идолами, но уже носили на груди медные кресты. А их дети ещё охотней ходили в церковь: христианство было модно в среде молодежи.
Со смертью Велемила, останки которого, по его завещанию, сожгли на костре, а прах погребли в небольшом насыпном кургане на той самой языческой поляне, где были похоронены его предки, все городские сплетники и злопыхатели разом затихли: клеветнические измышления о «бесовских игрищах», приписываемых знахарю, утратили своё значение и были забыты.
Вот почему дети Велемила и их помощники охотно принимались в городе в среде не только одной бедноты, но также боярства.
Овсень с братом знали и помнили о своих старинных связях с домами потомков купца Ильи Всемиловича и поэтому на первый же зов оттуда самолично приходили к больным. Смерть Мирко Стойковича была большим для них ударом. Овсень корил себя за то, что вовремя не заметил болезни старого боярина. Однако ни жена покойного, ни его дети не могли ничего сказать о нездоровье умершего: он никогда не жаловался даже на недомогание!
Похороны именитого княжеского человека, в отличие от скромных похорон его отца Стойко Лепковича, умершего восемнадцать лет назад во время княжеского похода в Орду, прошли при большом стечении народа. Сами князь Дмитрий Романович и владыка Иоанн пришли проститься с умершим. И вынос тела из церкви на руках княжеских дружинников и погребение знатного брянца были очень торжественны! Всё проводилось строго по обрядам православного христианства: священники запретили хор плакальщиц и заменили этот известный языческий обряд молитвенными песнопениями.
– Прощай же, мой славный боярин! – сказал князь Дмитрий перед тем, как тело его верного слуги погрузили в могилу, вырытую на кладбище близ Спасского собора. – Ты не один раз спасал нашу брянскую землю от козней многих врагов! Царствие тебе небесное и пусть будет эта земля для тебя лебяжьим пухом!
Немало добрых слов сказал по покойному и брянский епископ, другие священники и бояре. Поминки же по усопшему провели, к всеобщему удивлению и радости его потомков, в трапезной княжеского терема, где князь и его бояре ещё много говорили о славном Мирко Стойковиче.
Неожиданно, в самый разгар поминальных речей, в трапезную вбежал княжеский слуга. – Что ты, Копыл? – нахмурился брянский князь. – Говори же скорей!
– К тебе приехал твой брат, славный князь! – сказал, волнуясь, новый молодой слуга, сменивший перешедшего в дружинники старшего товарища. – Князь Василий Меньшой с двумя десятками людей!
– О, это хорошее известие! – сказал довольный князь Дмитрий. – Зови же их всех за наш поминальный стол!
Василий Романович вошёл в трапезную в окружении четверых бояр и двоих старших дружинников. Этот красивый сорокатрёхлетний князь уже снял в простенке свою богатую кунью шубу и был одет в обычный княжеский наряд: лёгкую красную шапочку, подбитую мехом куницы, зелёную, византийской ткани мантию, подпоясанную вышитым золотыми нитями кушаком и в красных, козьей кожи сапогах с загнутыми вверх носками. Бояре были одеты в богатые польские кафтаны и польские же штаны из плотной серой ткани, расшитой жемчугом и серебряными галунами, сапоги из мягкой кожи, тоже серого, почти мышиного цвета. Старшие дружинники отличались скромностью. Они носили простые русские кафтаны коричневого цвета из выделанной телячьей кожи, овчинные татарские штаны с мехом внутрь, и длинные, до колен, яловые сапоги, тяжёлые, но тёплые и надёжные. Все, кроме князя, вошли с непокрытыми головами: бояре и дружинники оставили свои шапки и шубы у княжеских слуг.
– Ну, здравствуй, мой молодой брат! – сказал, едва скрывая улыбку, Дмитрий Романович, обнимая и троекратно целуя князя Василия. – Ты повзрослел и выглядишь неплохо!
– И ты, брат, стал постарше, – сказал с улыбкой Василий Романович, – и посуровел! Что у вас за пир или, может, поминки? Отчего ты тогда весел?
– Я рад тебя видеть, брат, – кивнул головой брянский князь. – Но у нас нынче скорбь: скончался мой лучший боярин!
– Царствие ему небесное! – перекрестился князь Василий, снимая шапку и подставляя лоб под благословение сидевшего рядом с брянским князем епископа.
– Господь да благословит тебя! – сказал владыка Иоанн, крестя склонённую перед ним голову князя-гостя, и также благословил двоеперстием княжеских людей.
– Беги же, Копыл, и отведи прочих княжеских дружинников в людскую трапезную! – распорядился князь Дмитрий. – И смотри, чтобы всех славных воинов хорошо накормили и напоили!
– Слушаюсь, мой господин! – выкрикнул слуга и побежал исполнять приказ.
– Есть ли грех в нашей весёлости, святой отец? – склонился к брянскому епископу князь Дмитрий. – Сегодня же скорбный день?
– Нет греха, сын мой, – промолвил владыка. – Эта весёлость не по вашей вине, а по воле Господа! Разве не должны мы радоваться, что душа твоего славного боярина Мирко отошла к нашему Господу? Мы скорбим по земной утрате, но радуемся небесной жизни! Вот так, княже!
Князь Василий уселся рядом со своим братом на пустовавшее место княгини, а его бояре заняли места на длинной скамье, потеснив брянцев, поближе к своему князю.
– Ну, тогда ещё помянем славного боярина! – сказал князь Дмитрий, поднимая свою чашу с греческим вином. – И пусть для него откроются ворота пресветлого рая!
Все сидевшие молча опрокинули свои чаши и стали медленно жевать, поглощая яства, приносимые княжескими слугами попеременно на блюдах.
За одним из параллельных столов, примыкавших к княжескому и возглавляемому брянским епископом, сидели лишь сыновья и взрослые внуки умершего, за другим же –  брянские бояре, священники и смоленские гости.
Как только поминки завершились, князь Дмитрий дал знак всем родным усопшего, что пора уходить по домам, а сам встал и пригласил своих гостей и бояр в думную светлицу. – Надо обсудить последние новости, – сказал он, – и принять нужные решения.
Когда же все вошли в совещательную комнату, князь, приказав слугам принести второе для брата кресло, и, усадив его рядом с собой, начал неторопливую беседу.
– Мы всегда рады видеть тебя здесь, мой дорогой Василий! – промолвил он. – Но меня беспокоит твой зимний и срочный приезд! Я едва отсидел на поминках! Неужели что-нибудь приключилось? Так говори скорей, не томи мою душу!
– Десять дней тому назад умерла наша матушка! – нахмурился князь Василий, роняя слезу. – И мы похоронили её в Успенской церкви!
– Какое жестокое горе! – простонал, плача, Дмитрий Романович. – И ты приехал как раз на поминки!
– Мы теперь совсем осиротели! – прорыдал Василий Меньшой. – Нет с нами матушки!
– Царствие небесное славной княгине Евдокии Львовне! – пропел своим сочным басом епископ Иоанн. – Теперь её душа покоится перед райскими воротами! Поэтому не печальтесь, могучие сыновья!
– А почему вы меня раньше не известили, брат? – покачал головой князь Дмитрий. – Я бы приехал и простился с матушкой…
– Всё случилось так быстро! – буркнул Василий Романович. – Матушка внезапно скончалась, и мы не успели послать за тобой! А тут ещё пришли плохие известия. Тогда я решил выехать к тебе…
– Какие ещё известия? – насторожился брянский князь. – Я же был в Орде и ничего, кроме смерти царского советника, не знаю… Но та смерть – большая беда для всех нас! Царский советник был нашим другом… И кто знает, что там теперь? Я слышал, что Иван Московский нынче в силе у государя… И знаю, что этот князь питает ненависть к Брянску и нашей свободной жизни…
– Это правда, брат, – вздохнул князь Василий. – От этого Ивана исходит угроза! Недавно к нашему князю Ивану Александрычу приезжал его верный человек из Вязьмы… Там сейчас сидит сын нашего покойного дядьки Святослава, сложившего голову здесь, под Брянском, Фёдор Святославич.
– Я знаю об этом, брат, – махнул рукой брянский князь. – Это – не тайна! А его брат Глеб владеет Дорогобужем. Того Фёдора зовут Ржевским за городок Ржев, полученный им за службу Ивану Московскому!
– Это так, брат, – сдвинул брови князь Василий. – Однако не спеши. К этому Фёдору приезжал его брат Глеб со своими боярами, и они долго между собой говорили. А наш верный человек подслушал их разговор…
– Что мне эти жалкие братья? – усмехнулся князь Дмитрий. – Разве они в силах сделать зло моему Брянску? Слабоваты в коленях!
– А тот Иван Данилыч? – поднял голову князь Василий. – Неужели и он слабоват?
– А Иван, – задумчиво сказал Дмитрий Романович, – опасен татарской силой! Однако пусть он сначала разберётся с Тверью! Недавно ко мне приходили тверские люди с просьбой о помощи. Ну, я дал им немного серебра… Впрочем, ладно. Так какая угроза исходит от тех Святославичей?
– Этот Глеб советовался со своим братом о твоём Брянске!
– Что? О Брянске?! – вскричал князь Дмитрий.
– Да о Брянске, брат! – кивнул головой князь Василий. – Вот почему я здесь перед тобой! Этот Глеб спрашивал у Фёдора, стоит ли ему прогонять тебя из Брянска и самому занимать твой город!
– Смешно, брат, – улыбнулся брянский князь. – Разве они не помнят о печальной судьбе своего батюшки Святослава? Он же был убит у стен Брянска? Неужели и сын того несчастного князя решил умереть из-за нашего города?
– Не стоит смеяться, Дмитрий, – поднял руку Василий Романович. – Всё это – козни Ивана Калиты! Он обещал тому Глебу, что вскоре прогонит тебя из Брянска и по приказу самого царя Узбека! А Брянск отдаст своему человеку! Возможно, тому бестолковому Глебу! И Смоленск он хочет взять руками татар, чтобы посадить там Фёдора Ржевского!
– Неужели те глупые князья попались на удочку коварного Ивана и готовы на такие суровые испытания? – почернел лицом князь Дмитрий. – Вот какая змея этот Иван Калита!
– Тот Фёдор уже давно подвизался в слуги Ивану Московскому! Он часто ходит по приказу Ивана в военные походы то на Великий Новгород, то на Рязань, а то и на Тверь! – быстро промолвил Василий Романович. – Однако этот Фёдор очень хитёр и не хочет ссориться с Иваном Александрычем! Он правильно платит свою долю в смоленскую казну, а Ивану Московскому служит как бы добровольно, за определённое жалованье! Он советовал своему брату Глебу не лезть в ваши брянские дела, напомнив ему судьбу их батюшки. Так ему и сказал: – Сиди себе, брат, в Дорогобуже, а Брянск пусть достанется какому-нибудь глупцу. – Но Глеб не послушал его и остался при своём мнении. Так что, брат, против тебя подготовлен заговор! Ты должен быть начеку! А если хочешь иметь защиту, посылай своих людей к славному Гедимину! Наш князь Иван Александрыч решил искать союза с Литвой! У нас нет веры в татар! Они во всём потакают Ивану Московскому! Этот жадный Иван купил и татарских вельмож, и самого царя!
– Ладно, брат, – кивнул головой брянский князь. – Благодарю тебя за эти тревожные вести! Мы обсудим их с моими боярами. Ну, а теперь расскажи мне о своих смоленских и смядынских делах.


Г   Л   А   В   А   33

З А Б О Т Ы   В А С И Л И Я   К А Р А Ч Е В С К О Г О

Князь Василий Карачевский сидел на камне возле дверей ханского дворца и ждал своей участи, однако смерти не боялся. – Чего мне думать о бренной жизни? – рассуждал он. – Осталось лишь два года до восьми десятков… Жизнь прошла, и здоровья уже не вернёшь! Пусть моя рука ещё тверда, но сил уже мало… Однако сумел же я одолеть своего непутёвого дядьку Адриана!
Василий Пантелеевич не без злорадной гордости вспоминал события минувшего лета. Ещё по весне он хотел подготовить обоз с серебром и пушниной, чтобы везти очередную дань в Сарай, но из Козельска почему-то не присылали установленную за многие годы долю татарского «выхода». Тогда престарелый князь Василий послал в Козельск своих людей с требованием «соблюсти давний уговор».
Князь Тит, сорокавосьмилетний дядька и старший из двух братьев, не хотел ссориться с властным племянником: принял его посланцев с почётом и «ласковыми словами», хотел удовлетворить все требования князя Василия, но его брат Адриан всё испортил. Вернувшись с охоты в то самое время, когда князь Тит принимал карачевских посланников, он прямо с порога огорошил не только их, но и своего старшего брата, сказав: – Пора нам уже самим ездить в Орду к славному царю и отвозить туда своё серебро, не спрашивая на то воли Василия!
Разгневанные карачевские бояре сразу же встали со своих скамей и направились к выходу.
– А если ваш жадный Василий захочет отнять у нас Козельск, – крикнул им вслед князь Адриан, – тогда мы обратимся за защитой к Ивану Данилычу! Пусть не думает, что мы так боимся его!
– Зачем ты обижаешь славных карачевских людей, брат? – пытался остановить горячего Адриана князь Тит. – Неужели нельзя договориться скромно и миром?
Карачевские посланцы без промедления прибыли в свой город и рассказали всё, без утайки, князю Василию.
– Ох, и дерзок этот бесстыжий Адриан! – рассвирепел князь Василий. – Вот вам, мои славные бояре, плоды деяний Ивана Данилова! Это всё гадкая Москва! Сама вечно горит в адском пламени за свои грехи, а всё лезет в чужие дела! Что ж, поеду сейчас же в Козельск и покараю этого мерзкого Адриана со всей строгостью! – И он, окружённый боярами, одобрительно оценившими княжеский гнев, стал немедленно готовиться к отъезду и уже на следующее утро, сопровождаемый лишь десятком бояр и сотней отборных дружинников, выехал в Козельск.
23 июля 1339 года князь Василий подошёл к стенам этого города и был без промедления впущен стражниками князей-братьев внутрь крепости.
Соскочив с лошади, седобородый князь, несмотря на преклонный возраст, быстро пошёл вперёд, поднялся по деревянным ступенькам княжеского терема вверх и без церемоний устремился к думной светлице, где сидел, окружённый боярами, князь Адриан. Последний уже знал, что князь Василий был впущен в детинец, очень по этому поводу негодовал и как раз в это время бранил своего воеводу. – Зачем вы впустили в город моего злобного дядьку?! – кричал он, багровый от гнева. – Разве не знали о нашей вражде?!
– Ты нас ни о чём не предупреждал, княже! – оправдывался воевода. – Мы знаем князя Василия как нашего главного господина! Как можем мы не пустить его в свой город?!
– Эх, ты, Бобко Вольчич! – подскочил со своего кресла князь Адриан, хватаясь за рукоять меча. – Ты называешь этого Василия своим господином? Так тебе моя служба? Ну, погоди, скоро вернётся мой братец Тит, и мы выгоним тебя из города в шею! А сейчас – вон отсюда!
Оскорблённый, багровый от стыда воевода не успел и пошевелиться, как вдруг в думную светлицу вбежал сначала мальчик-слуга, который не мог произнести ни слова от испуга, а за ним ворвался красный, как кумач, разъярённый Василий Карачевский.
– Ах, ты, премерзостный скот! – заорал престарелый князь. – Я всё слышал! Значит, воевода не угодил тебе за правду и верность своему господину?! Ну, тогда получай! – И карачевский князь, выхватив из ножен свой боевой меч, схватил его обеими руками за рукоять и со всей своей силой обрушил на окаменевшего от страха князя Адриана, державшего в руке меч, но так и не сумевшего им воспользоваться.
– Крак! – тяжёлый меч, разрубив лёгкий кожаный панцирь незадачливого князя Адриана, прошёл через рассечённое плечо и с хрустом завяз в крестце, орошая княжеское кресло, тяжёлый персидский ковёр и пол густой чёрно-красной кровью.
Адриан Мстиславович умер мгновенно, не успев даже вскрикнуть, а его почти надвое рассечённое тело свалилось на пол, как тяжёлый, мягкий куль.
– Ох, Господи! – крикнул кто-то из бояр. – Пощади нас, могучий Василий!
– Это же какой тяжёлый грех, Господи! – зарыдал мальчик-слуга.
– Замолчите! – грозно буркнул седобородый князь, подходя к окровавленному трупу. – Что, – усмехнулся он, становясь ногой на изуродованное тело, – помог тебе твой подлый Иван Калита? Вот ты и лежишь теперь в прахе и позоре с разодранным брюхом, источая собачий смрад! – Он с силой вырвал из тела своего дядьки окровавленный меч. – Надо бы бросить его тело на съедение презренным псам, – князь поднял голову, глядя на бояр, – однако я добр и справедлив: пусть лежит в гробу и в святой землице! Эй, слуги! – хлопнул он в ладоши. – Уберите же эту падаль!
Князь Тит, вернувшийся из своей дальней поездки – он побывал на княжеской пасеке, где проверял работу своих бортников – был так потрясён случившимся, узнав об этом от городских стражников, что сразу же, разрыдавшись, упал на землю и был доставлен слугами от самих крепостных ворот в опочивальню, где пролежал почти две недели в жестокой лихорадке.
Князь же Василий, как ни в чём не бывало, собрал козельских бояр и богатых горожан в думной светлице княжеского терема, отчитал их за «бестолковость и коварство» и, обозвав козельскую знать «худыми советчиками», строго предупредил на дальнейшее. Воеводу же Бобко Вольчевича он «приласкал» и наказал ему «присматривать за слабовольным князем Титом и быть ему верным наставником».
Перед отъездом в Карачев престарелый князь зашёл в спальню к своему последнему дядьке Титу. – Ты так ослабел душой, молодой Тит, – сказал он ему на прощание, – что даже не пошёл на погребение своего братца! Что ж, я сам похоронил того глупца! Пусть скромно, но как положено! А на слёзы и плачи ваших супруг мне наплевать! Так что смотри, Тит, сиди себе тихо в моём Козельске и вовремя привози свою мзду ко мне в Карачев! Понял?
– Понял, великий князь! – пробормотал оцепеневший от страха Тит. – Всё будет по твоей воле!
– И забудь о Москве! – громко молвил князь Василий. – Смотри, если узнаю…
– Этого не будет, мой господин, – зашевелился мокрый от холодного пота князь Тит. – Клянусь от всего сердца: для меня закон – только твоё слово!
Довольный, успокоившийся Василий Пантелеевич возвратился в Карачев, привезя с собой целых три воза серебра и драгоценных мехов: двойную козельскую плату!
И вот на этот раз он пошёл в Орду с данью и богатыми, как никогда, подарками.
Сдав ханскому денежнику серебро и меха, князь Василий стал ожидать вызова к хану во дворец.
Почти месяц он пребывал в тревоге: как хан расценит его расправу над дядькой? Неужели осудит и отберёт власть? Потери власти и «позора на старости лет» он не хотел. Наконец, в его гостевую юрту прибыл ханский слуга с вызовом во дворец.
– Ну, слава Господу! – перекрестился князь Василий, быстро собрался и, вскочив без помощи слуги на коня, поскакал в сопровождении всего двух своих воинов к ханскому дворцу. Здесь он слез, отдал поводья коня дружинникам, прогнал их «со своих очей» и приказал им терпеливо ждать его «за государевым дворцом».
Однако ханская стража сразу не пустила карачевского князя внутрь. – Государь ещё занят! – сказал один из четверых охранников, вооружённых кривыми мечами. – Придётся подождать!
Так и сидел князь на камне, размышляя и вспоминая прошлое…
Но ждать ему пришлось недолго. Ещё солнце не достигло самой вершины небес, как дверь ханского дворца отворилась, и оттуда вышел мурза Бэгэрсэн. – Салям, Вэсилэ! – приветливо сказал он, узнав своего старого знакомца. – Тебя зовёт государь! Айда же!
– Салям, Бэгэрсэн! – улыбнулся Василий Пантелеевич. – Рад тебя видеть! – И он вошел внутрь.
В хорошо освещённой приёмной зале Узбек-хана столпилось много людей: едва ли не все ханские советники, мурзы, эмиры и лучшие военачальники.
Слева от золочёного трона на месте своего отца стоял тайный ханский советник Тугучи, а рядом с ним сидел за небольшим лакированным столиком его молодой сын Тютчи, державший в одной руке кисть, а в другой – пергаментный свиток, готовый в любой момент, по мановению руки своего повелителя, внести нужную запись.
Князь Василий, перейдя порог, быстро пополз по ковру к ханскому трону, униженно опустив лицо и глядя только вниз. Приблизившись к золочёным ступеням, он замер.
– Салям галяйкюм, Вэсилэ! – буркнул татарский хан. – Подними башку!
– Вагаляйкюм ассалям! – громко, но подобострастно, ответил Василий Пантелеевич, поднимая голову и робко глядя на хана. Ордынский повелитель был сердит, мрачен. Его блестящие чёрные глаза пристально смотрели на русского князя.
– Какое жёлтое и болезненное лицо, – подумал князь Василий. – Видно, не сладка эта царская власть!
– Ну, говори, Вэсилэ, – строго сказал хан Узбек, – за что ты убил своего дядьку Андрэ?
– Это давнее дело, государь, – покачал головой князь Василий, скромно потупив взгляд. – Мой дерзкий дядька не захотел платить тебе «выход» и потребовал полной свободы!
– Неужели? – усмехнулся хан Узбек. – А я слышал, что тот Андрэ хотел освободится от твоего Корачи, чтобы добиваться у меня ярлыка на свой город! Разве не так?
– Здесь правда только в том, – нахмурился карачевский князь, – что тот бесстыжий Адриан требовал от меня свободы и власти! Однако ему это было нужно для того, чтобы передать козельскую землю Ивану Московскому! И серебро он хотел отвозить только в Москву… А там, известно, что до тебя, государь, дошла бы только малая часть от этого! Но я такого не допустил, устроив там справедливый погром. И, покарав злодея, привёз тебе ещё больше серебра! Я нещадно обобрал тот бесстыжий город и доставил в твою казну всё добытое серебро, не утаив ни мортки!
– Эй, Дзаган! – хан хлопнул в ладоши. Перед ним немедленно предстал подскочивший со своих подушек денежник. – Скажи мне, это правда? Неужели «выход» из Корачи на этот раз больше обычного?
– Именно так, государь! – весело ответил вельможа. – Коназ Вэсилэ привёз большую дань! И его подарки – довольно богатые! Ты же видел те бесценные жемчуга!
– Так те жемчуга от Вэсилэ-коназа? – улыбнулся хан Узбек. – Тогда якши, Дзаган, садись… Теперь я вижу, что Вэсилэ невиновен! Однако предупреждаю, старый коназ: у тебя нет прав на казнь других, пусть даже подчинённых тебе, коназов! Надо привозить их сюда, на мой справедливый суд! Понял?
– Понял, государь! – поклонился стоявший на коленях русский князь. – Мне тогда не хватило ума постичь твои указания… Благодарю тебя за совет и великую мудрость!
– Ну, что же, Вэсилэ… Я вижу, что тебя следует простить, – кивнул головой ордынский хан. – Так, мои верные люди?
– За что ты прощаешь этого злодея, государь? – подскочил со своих подушек мурза Товлубей. – Он не только убил молодого коназа, но водил дружбу с твоими заклятыми врагами! Разве ты не знаешь о его союзе с Лэтвэ? К тому же он – друг беспокойного Иванэ, коназа Смулэнэ!
– Это правда, Вэсилэ? – поморщился хан Узбек. – Неужели ты мне лжёшь?
– Нет, государь! – возмутился князь Василий. – У меня нет никакого союза с Литвой, и я не дружу с Иваном Смоленским! Это всё идёт от Ивана Московского! А у того злодея нет против меня ничего, кроме лживых слов!
– Это так, Товлубей? – насупился ордынский хан. – Где серьёзные доказательства вины этого жалкого Вэсилэ?
– У тебя ведь есть, государь, несколько вражеских бумаг, привезённых недавно коназом Иванэ из Мосикэ! – усмехнулся Товлубей. – И в них есть сообщение о союзе Алэсандэ Тферы с враждебной нам Лэтвэ! Там есть и письмо коназа Смулэнэ, который говорит о тебе непотребные слова! Разве этого недостаточно?
– По делу Вэсилэ недостаточно, – буркнул ордынский хан, чувствуя влияние московского князя на слова Товлубея. – Там ничего не сказано о Вэсилэ! Но ты скрываешь, Вэсилэ, свою дружбу с тем Иванэ из Смулэнэ!
– Это нет так, государь! Говорю, как «на духу»! – ответил с горячностью карачевский князь. – Я дружен только с Дмитрием Брянским! Ещё во времена покойного государя Тохтэ я приезжал в Сарай вместе с Василием Храбрым за помощью… Государь тогда нас поддержал. С того времени у меня и тянется дружба с брянскими князьями…
– Вот, государь! – вскричал Товлубей. – Этот Вэсилэ связан с твоими врагами через коназа Дэмитрэ! А мы узнали, что Дэмитрэ часто посылает серебро в Тферы и Смулэнэ! Разве это не измена?
– Я не вижу здесь вины Вэсилэ! – поднял руку хан Узбек. – А почему ты раньше ничего не говорил о Дэмитрэ? Я ведь отпустил его в Брэнэ! Зачем же вы скрыли от меня сведения о его растратах?
– Да мы только сейчас об этом узнали! – подскочил со своих подушек мурза Исторчи. – Я ведь ездил в Тферы и привёз сюда Фэдэрэ, сына коназа Алэсандэ. Вот он и поведал мне дорогой о связях этого Дэмитрэ с Тферы и о том серебре!
– А теперь здесь и сам коназ Алэсандэ! – усмехнулся Товлубей. – Почему бы не позвать его сюда, государь, на наше расследование?
–  Ладно, садись-ка, Вэсилэ, туда, с моими знатными людьми, – задумчиво сказал ордынский хан. – А пока вызовем сюда коназа Алэсандэ и послушаем, что он скажет о своих делах и о тебе! А если не будет улик против тебя, ты получишь прощение! Эй, люди мои! – Узбек-хан хлопнул в ладоши. Перед ним предстали двое бритоголовых рабов. – Бегите же, мои верные люди, за тем коназом Алэсандэ и ведите его сюда поскорей!
Князь Александр вошёл в ханскую приёмную залу и, перейдя порог, упал на ковёр, униженно подползая к трону.
– Вот ты и здесь, Алэсандэ, – тихо сказал, глядя сверху вниз, Узбек-хан.
Придворные переглянулись. То, что их повелитель не поприветствовал русского князя по привычному для них обряду, сулило бурю.
– Значит, ты обманывал меня, коназ урус, – продолжал между тем ордынский хан, – а тем временем укреплял свою дружбу с Лэтвэ! А также с Иванэ, коназом Смулэнэ! Ты ведь сам отвратил этого Иванэ от поездок в Сарай! А мне говорили, что это случилось по наговору Иванэ из Мосикэ… Об этом мне говорил и Дэмитрэ из Брэнэ! А теперь я вижу, что тот Дэмитрэ тоже замешан в тот нечестивый союз! Разве не так?
– Не так, государь! – смело возразил Александр Тверской. – У меня нет союза с Дмитрием Брянским, и он не имеет связей с Литвой!
– Тогда за что же тот Дэмитрэ давал тебе серебро? – поднял брови хан Узбек. – Разве и это неправда?
– Давал, государь, – кивнул головой тверской князь. – Это, в самом деле, так! Однако зачем мне тебя обманывать, если я занимал у него серебро для уплаты тебе нужного «выхода»? Я хотел сполна расплатиться с твоей казной и не иметь задолженности! У меня не хватало серебра из-за прошлых разорений и оскудения земли…
– Прошлых разорений? – вскинул брови Узбек-хан. – Разве это случилось не по твоей вине? Зачем было убивать моих людей и не повиноваться моим приказам?
– Надо же, убили самого государева брата!! – поддакнул Товлубей. – А ещё раньше – сестру! А сколько уничтожили людей! И всё это – злобные коназы из Тферы! От его отца до самого Алэсандэ!
– А я ведь простил тебе, Алэсандэ, все обиды, – пробормотал ордынский хан, – и вернул тебе Тферы, а ты, как подлый шакал, смотришь лишь в чёрную степь!
– Я не совершил ни одного неправедного поступка после твоего прощения! – молвил князь Александр со светлым лицом, лишённым даже признаков страха. – И не поддерживал связей с Литвой…
– Откуда же эта грамотка?! – возмутился ордынский хан, подав знак своему советнику Тугучи. Тот склонился над столиком сына и поднял исписанный арабскими буквами перевод договора Литвы с Тверью. – Вот, слушай, что ты обещал этому мерзкому Гэдэмэнэ! – Узбек-хан взял из рук своего советника документ. – Я тебе об этом живо напомню! Читай же, Тугучи! – он вернул письмо склонившемуся перед ним в поклоне чиновнику.
– Я, великий коназ Лэтвэ Гэдэмэнэ, и великий коназ Тферы Алэсандэ, заключили настоящий договор…, – прочитал Тугучи.
– Подожди-ка, мой славный советник! – поднял руку ордынский хан. – Пусть же выскажется об этом сам бесстыжий Алэсандэ! Мы слушаем тебя, лживый коназ!
– Я помню об этом договоре, государь, – спокойно ответствовал князь Александр. – Он заключён задолго до твоего прощения! Я понял, что этот договор похитили мои беглые бояре и передали его Ивану Московскому! Они же донесли о серебре Дмитрия Брянского, которое я брал в долг… Что ж, государь, суди меня тогда, как хочешь, если считаешь меня виноватым! А моих бояр с Иваном Московским осудит господь Бог!
– Ладно, Алэсандэ, – кивнул головой Узбек-хан. – Я вижу, что ты признал свою вину. А значит, тебе предстоит справедливый суд! Здесь нет сейчас Иванэ из Мосикэ, а его представляют лишь безголосые и малые сыновья. Но мы скоро соберём нужный состав суда. А теперь расскажи нам, Алэсандэ, но без всякой лжи, о коназе Вэсилэ из Корачи! Неужели и он замешан в твоих делах с Лэтвэ? А может там и Дэмитрэ из Брэнэ?
– Честно говорю тебе, государь, как родному батюшке, – перекрестился тверской князь, – что этот престарелый Василий не имеет никакого отношения к моим литовским делам! Кроме того, я никогда не был дружен с ним! А Дмитрий Брянский только дал мне в долг серебро… Я больше ничего о нём не знаю!
– Что ж, – вздохнул ордынский хан, – тогда иди, Алэсандэ, в свою юрту и жди моего праведного суда. А там, как рассудит всемогущий Аллах! Ты же, Вэсилэ, – сказал он, как только тверской князь удалился, – поживи рядом с юртой этого Алэсандэ и дождись моего решения о его судьбе. А тебе я прощаю все промахи и глупые ошибки! И после суда спокойно поедешь к себе домой: я на тебя не сержусь!
Князь Василий, в самом деле, проживал рядом с юртой тверского князя, который неожиданно поселился среди недорогих ханских гостевых юрт, отказавшись от уюта более богатых пристанищ. Успокоенный ханским решением и его последними словами, Василий Пантелеевич проводил своё время как старик: ходил в церковь на службы, бродил со своей свитой по городу и рынку, но больше лежал на своём большом мягком топчане, дремля и вспоминая прошлое.
Целый месяц Узбек-хан думал о судьбе Александра Тверского. Он ещё раз вызвал его на свой совет, превратившийся в суд над несчастным князем, где присутствовали сыновья московского князя Ивана – Симеон, Иван и совсем молоденький Андрей. Последние совершенно не вмешивались в допросы и окольные разговоры и безучастно сидели, лишь кивая при словах хана головами.
Князя Василия до самого отъезда не вызывали в ханский дворец: ни хан, ни его вельможи больше не интересовались им. До карачевского князя доходили смутные, полные домыслов, слухи о том, что хан уже давно предрешил судьбу великого тверского князя Александра, его сына Фёдора и бояр, однако он им не верил. – Зачем тогда государь тянет с их казнью? – думал он. – Было бы много проще сразу же объявить о своём решении! Видно, добрый царь хочет простить Александра! Нет сомнения!
Вечером, 28 октября, сам Александр Тверской пришёл в юрту князя Василия. Лежавший на топчане карачевский князь никак не ожидал этого визита и подскочил в изумлении.
– Я зашёл к тебе, славный Василий, чтобы навсегда с тобой проститься, – сказал князь Александр, присев на гостевую скамью. – Мы не были с тобой друзьями, но никогда и не враждовали!
– Это правда, Александр Михалыч, – пробормотал Василий Карачевский, окидывая взглядом сгорбившегося, как-то разом превратившегося в старика, некогда гордого стройного исполина, – однако почему ты прощаешься? Неужели…
– Да, брат, – кивнул головой князь Александр. – Я знаю о царском решении, подтверждённом мне сегодня царицей и его вельможами, это – смерть! Нет мне спасенья и не надо!
– Как же?! – вскричал князь Василий. – Беги, Александр Михалыч, и спасай своего сына! Туда, в твой Псков!
– Поздно, брат, – покачал головой князь Александр. – Я не хочу быть снова беглецом! Значит, так уготовил мне сам Господь… Однако запомни мои слова, Василий, и передай их Дмитрию Брянскому. Я сидел на царском суде и разговаривал с государевыми людьми… Татары готовят поход на Смоленск, на старого Ивана! И привлекают в своё войско русских князей. Они собираются изгнать князя Дмитрия из его Брянска! Пока это только слухи, но я верю им! Царь не хочет посылать Дмитрия Брянского на Смоленск… И передай от меня этому Дмитрию Романычу мои посмертные слова: пусть он спасается от вражеского войска и уезжает в Литву! Никто, кроме славного Гедимина, не поможет ему! А теперь, прощай, брат, и не таи на меня обиду!
На следующий день князь Василий проснулся поздно и едва только успел позавтракать, как вдруг услышал во дворе, со стороны юрты, где проживал князь Александр, громкие крики, стук, плач и причитания. – Пошли же туда! – крикнул он и вышел вместе со всеми своими людьми наружу, пытаясь узнать, что же приключилось.
У входа в юрту тверского князя собралась большая толпа. В основном это были конные татары. – А, это Товлубей со своими друзьями и слугами! – догадался карачевский князь. – Видно, тащат князя Александра на казнь!
Однако, когда он приблизился к толпе и, втискиваясь в ряды плотно стоявших татар, глянул перед собой, его, не ведавшего страха, охватила оторопь: прямо на земле лежало в луже ярко-красной, зловеще отражавшей солнечные лучи крови, рассеченное на части тело несчастного князя Александра!
Мурза Товлубей держал в руке отрубленную княжескую голову и смеялся. Рядом с ним стояли верные слуги, один из которых тоже размахивал схваченной за волосы головой…княжеского сына Фёдора!
– Вот она, какова царская правда! – буркнул себе под нос князь Василий, содрогаясь от отвращения и медленно пятясь назад. – Царствие же небесное этим несчастным мученикам, а Ивану Московскому – жестокое проклятье!
…На следующее утро ордынский хан Узбек вызвал к себе Василия Карачевского в последний раз. – Я держал тебя тут, чтобы ты сам был свидетелем казни бесстыжего Алэсандэ! – сказал ему ордынский хан. – Вот теперь ты знаешь, как нарушать мою волю и дружить с моими врагами! А зимой я пошлю своего воеводу Товлубея на Смулэнэ, на жалкого Иванэ… Я хотел послать туда и тебя с Дэмитрэ из Брэнэ. Но ты уже стар и немощен… Сиди себе в своём Корачи и вовремя привози сюда своё серебро! А Дэмитрэ…, – хан вздохнул, – будет привлечён в поход по дороге. Я накажу об этом своим людям. Ступай же!


Г   Л   А   В   А   34

У Х О Д   В   Л И Т В У

В один из морозных дней декабря 1339 года князь Дмитрий Романович принимал в своём  охотничьем тереме неожиданного гостя – карачевского боярина Еропу Боровича. Известия, принесённые посланцем престарелого князя Василия, были настолько неправдоподобны, что брянский князь не знал – верить им или нет.
– Странно, – говорил князь Дмитрий, окружённый боярами, – что царь так разгневался на меня! Я недавно был в Орде, доставил весь «выход» и подарки государю. Царь меня хорошо принял и вскоре отпустил домой… Правда, он был очень занят и каждый день проводил совещания со своими мурзами и воеводами. Ему было не до меня. Но за что такая немилость?
– Он проведал, князь-батюшка, о твоём тверском серебре, – молвил карачевский боярин, – и не одобрил твою дружбу с покойным князем Александром!
– Царствие небесное рабу Божию Александру! – громко сказал брянский епископ Иоанн и перекрестился. Перекрестились и все сидевшие в думной светлице.
– Да, этот несчастный князь претерпел ужасную смерть! – покачал головой князь Дмитрий. – И поссорил меня с царём! Что ж теперь делать? Поехать в Орду?
– Этого не надо, княже, – буркнул Ероп Борович. – За день до своей гибели князь Александр зашёл к Василию Пантелеичу и передал тебе такие слова: уходи скорей, князь Дмитрий, в Литву, к славному Гедимину! И увози с собой семью, бояр и всех лучших людей! Иначе ты не спасёшься от татарского гнева!
– А стоит ли? – задумчиво сказал брянский князь. – Неужели они осмелятся прогнать меня отсюда?
– Дело очень плохое, славный князь, – нахмурился карачевский боярин. – Говорю тебе прямо: наш князь Василий Пантелеич сам хотел приехать сюда, но что-то занемог. Он слышал немало нелестных слов о тебе в той поганой Орде! Сам царь сказал ему, что пошлёт на Смоленск свои лучшие войска… А во главе будет Товлубей! С ним пойдут и русские князья: Иван Данилыч Московский, Иван Иваныч Коротопол Рязанский, Василий Давыдыч Ярославский, который приехал в Сарай вместе с покойным Александром Михалычем, и многие другие… Царь хотел послать даже моего Василия Пантелеича, но пожалел его старость… О тебе же он сказал, что поступит по воле Ивана Данилыча! А что государь имел в виду, говоря так, нам непонятно… И когда мы вспомнили переданные тебе слова Александра Михалыча, мы подумали, что этот жестокий царь решил отдать в руки Ивану Московскому тебя и твой удел!
Брянские бояре загудели, заволновались.
– Разве ты не помнишь, князь-батюшка, – встал со своей передней скамьи боярин Кручина Миркович, – слова своего брата Василия? Он же рассказал о замыслах Ивана Калиты! На твоё место даже нашли человека!
– Помню, Кручина, – кивнул головой князь Дмитрий. – Его имя – Глеб Святославич! Сын того Святослава, который сложил свою голову здесь, под брянскими стенами! Это плохая примета для князя Глеба! Неужели осмелится?
– Можно ждать всего! – буркнул седобородый Брежко Стойкович. – Из этой Москвы идёт только зло!
– Однако же пусть не надеется на лёгкую добычу! – поднял вверх свой здоровенный кулак рослый, как князь, воевода Супоня Борисович. – Они обломают свои поганые зубы о стены нашего города! Мы не побоимся выйти и в «чистое поле»! Разве наш Брянск не славится своими могучими воинами? Бывало, что они безжалостно сокрушали даже несметную силу могучей Литвы! Да и татар недавно хорошо проучили!
– Это правда, Супоня, – грустно сказал князь Дмитрий. – Но тех татар было, в лучшем случае, две или три сотни! А вот литовцев… Я вижу, что нам пора не воевать с Литвой, а дружить! Там немало проживает православных людей, и сами литовские князья хорошо говорят по-русски! У них – сильное и грозное войско! Вот если бы мы объединились с Литвой! Что ты на это скажешь, святой отец?
Епископ Иоанн покачал головой. – Это дело неблагодарное, сын мой, – грустно сказал он. – Ведь литовцы – язычники! Они пока лишь только терпят православную веру… А вот татары нашу веру не обижают! Наш Брянск сейчас оказался в непростом положении! На нас разгневан царь Узбек, враждебно настроена к нам Москва, а тут ещё и Литва набирает силу, притягивая все русские земли… Мы как бы между трёх огней. И надо выбрать правильный путь! Но лучше бы помириться с Москвой! Всё же свои, русские…
– Спаси нас, Господь! – вскричал князь Дмитрий. – Москва – это самый страшный враг! Разве мы не знаем коварного Ивана Данилыча? Там только ложь, хитрость и доносы в Орду! Москва – верная союзница татар! Уж лучше дружить с Литвой!
– Эта дружба принесла тяжёлое горе Твери, сын мой, – сказал, нахмурив брови, брянский епископ, – и новые беды Смоленску! Вот не знаю, пошло ли татарское войско с русскими князьями на Смоленск? Город не устоит от несметных полчищ!
– Думаю, что враги уже туда двинулись, – пробормотал карачевский боярин. – Когда мы отъезжали в Карачев, толпы конных татар уже готовились к походу. Может они уже у Смоленска? И там идёт кровавая битва?
– Но я нисколько не сомневаюсь, что Смоленск устоит! – усмехнулся брянский князь. – Я помню наши давние сражения под смоленскими стенами… Этот город велик и неприступен! Они решили, как я понимаю, напугать Ивана Александрыча… Но это – глупость! Неужели царь Узбек совсем обезумел? Теперь он потеряет богатых данников! Пусть же Москва отвозит ему смоленскую дань!
– Они только и держатся на новгородском серебре! – буркнул Кручина Миркович. – Теперь  алчный Иван Данилыч свалит эту беду на новгородцев…
– Что ты думаешь о замыслах Ивана Московского? – князь вновь обратился к епископу. – Неужели он поведёт свои полки сюда, на Брянск, и привезёт с собой того жалкого Глеба?
– Думаю, что если ты не помиришься с Москвой, – задумчиво сказал владыка, – так всё и будет! Однако этот Иван Данилыч вряд ли пошлёт на нас свои полки… В это я не верю! А вот татар он может направить!
– Надо нам готовиться к жестокой войне, княже! – молвил разгорячённый, взволнованный княжеский воевода. – И начинать прямо сейчас!
– Эх, мой славный Супоня, – покачал головой брянский князь. – У нас нет таких сил, чтобы сражаться с этими врагами! Ну, допустим мы одолеем татарские полчища… Хотя это очень сомнительно. Мы тогда с трудом отбились от равных нам по числу татар. А часть из них совсем отпустили, чтобы избежать тяжёлых потерь. Но если их в несколько раз больше, бороться с ними нет смысла: мы и людей погубим, и наш славный город разорим! Эта война совершенно недопустима! Поэтому, я думаю, что мне надо отсюда уходить! И не куда-нибудь, а в Литву, к славному Гедимину! Будем искать защиту у него! Пусть и погиб славный Александр Тверской из-за союза с литовцами… А вот Иван Александрыч Смоленский не поддался ни страху, ни вере в царя Узбека. Вот увидите, этот старый Иван ни за что не будет отвозить татарам серебро после их неудачи под Смоленском! А я понял, что у меня нет другого выхода: надо уходить! А там отсидимся в Литве и посмотрим! Теперь же я хочу выслушать вас, мои бояре!
– Зачем тебе уходить из своего законного города, княже? – возмущённо прогудел Супоня Борисович. – Я думаю, что нам следует не бежать, а крепить оборону! Чем мы хуже славного Смоленска? Тогда мы встретим врага не в «чистом поле» а с городских стен! И достойно обломаем ему бока!
– А я считаю, княже, что ты прав! – возразил воеводе боярин Кручина Миркович. – У нас сейчас нет защитников в Сарае! Сын покойного Субуди слаб и безволен! И некому замолвить за нас слово перед царём… Ты также прав, что нужно уезжать в Литву и там отсидеться… И увезти с собой семью, бояр и прочих лучших людей! А также следует прихватить всю казну: серебро, пушнину, ценные вещи… Пусть Ивану Московскому и его бесстыжему Глебу достанутся одни пустые бочки!
Как только он уселся на скамью, бояре зашумели, заспорили. Чего только они не советовали! Некоторые даже предлагали князю поехать в Сарай к ордынскому хану «за милостью и защитой»! Но большинство поддержали своего князя и Кручину.
– Тогда решили, – подвёл итог совещанию князь Дмитрий. – Будем немедленно готовиться к отъезду. Татары могут неожиданно нагрянуть и перекрыть все дороги! Надо спешить! Давай, Орех Чурилич, – обратился он к своему огнищанину, – готовь подводы и нужных людей! А припасы и ценности помести в середину обоза. Возьмём с собой и дружину. Отбери, Супоня, сотни две лучших воинов… У нас нет возможности прокормить большое войско на чужбине без войны… Остальные же наши верные люди пусть остаются в городе, чтобы наблюдать за непутёвым князем Глебом!
– Они будут не только наблюдать! – воскликнул боярин Жирята Михайлович. – Но покажут здесь этому Глебу наши брянские нравы! Пусть ему небо станет в овчинку!
– Не препятствуйте его свободному входу в Брянск, – усмехнулся князь Дмитрий. – Не надо подвергать наш славный город ужасам вражеской осады. Пусть правит, а там – как Бог даст! А как только его власть пошатнётся, я сразу же вернусь! Благодарю тебя, славный карачевский человек, за правдивое послание от Василия Пантелеича! – князь посмотрел на гостя. – За это мы дадим тебе и славному Василию богатые подарки! 
…Через два дня длинный княжеский обоз из трёх десятков телег, нагруженных доверху припасами, княжеским имуществом и «пожитками» княжеских людей, выехал в сторону Литвы.
В передней, устланной волчьими шкурами повозке, ехала сама княгиня Ксения с дочерью Феодосией, тринадцатилетней румяной красавицей. За ними следовала на другой телеге княжеская ключница Драга, сидевшая рядом с огнищанином Орехом Чуриловичем. Прочие слуги, сидевшие на тяжёлых повозках, замыкали поезд.
Княжеские дружинники ехали по бокам обоза и в его конце. Они были готовы в любой момент защитить своего князя.
Сам князь в сопровождении бояр Кручины Мирковича, Брежко Стойковича, Жиряты Михайловича и воеводы Супони Борисовича следовал впереди на красивом боевом коне. Брежко Стойкович, не раз бывавший в Литве и хорошо знавший ближайший туда путь, был княжеским проводником.
– Наш путь недалёк, княже, – говорил он, покачиваясь в седле, – благо, наши купцы хорошо укатали дорогу, а снега пока не выпало… Поедем по их следам. Здесь важно только одно: случайно не наскочить на татар! Но, поскольку они воюют со Смоленском, мы успеем отойти… Доберёмся до Литвы денька за три-четыре…
Князь был спокоен. – Только бы мои супруга и дочь вынесли эту дорогу, – думал он, – а там мы тихо отсидимся до весны! Нам недолго быть на чужой земле… Вот добудем литовскую помощь и вернёмся…
Погода благоприятствовала поездке князя. Как раз в это время ослабли лютые морозы, сковавшие реки, озёра и болота, и тепло одетые брянцы не испытывали больших трудностей. Шли вперёд только днём и проходили до семидесяти вёрст, а ночью, огородившись особым забором из заострённых кольев, отдыхали, охраняемые бдительными княжескими воинами.
Когда начинало смеркаться, огнищанин Орех Чурилович подавал команду разбивать палаточный лагерь, а после утреннего приёма пищи, которую готовили княжеские слуги прямо на кострах, обоз вновь отправлялся в путь. Уже через четыре дня брянцы добрались до литовского Могилёва, где были приветливо встречены горожанами, и на следующее утро, сопровождаемые литовскими купцами, выехали в сторону Минска, до которого добирались три дня. В Минске князь Дмитрий задержался на неделю: нездоровилось княгине, и он решил дать всем отдых. Однако угроза оттепели заставила его выехать в сторону столицы великого князя Гедимина – города Вильно.
По дороге брянцы не встречали ни сёл, ни деревень. – Почему это? – удивлялся брянский князь. – Неужели здесь такие дикие, незаселённые места?
Однако литовские купцы, ставшие их проводниками, отвечали, что «эта дорога идёт по болотам и замёрзшим лугам и проходима только зимой»!
Брянцы не встретили литовских князей ни в Могилёве, ни в Минске. – Все ушли в столичный замок, – объясняли литовцы, – на совещание к великому князю!
К январю поезд брянского князя подошёл, наконец, к литовской столице. К всеобщему разочарованию, городок оказался невелик.
– Даже наш Брянск, в сравнении с ним, как Рим или сам Царьград! – смеялся князь Дмитрий, глядя вперёд на Виленский замок. – И крепость невелика, несмотря на толстые каменные и зубчатые стены!
Однако, как только брянцы подошли вплотную к крепости, они убедились, что великий князь Гедимин не зря выбрал это место для своей столицы. – Эту крепость с налёта не возьмёшь! – с восхищением сказал князь Дмитрий, приблизившись к крепостным воротам. К удивлению князя и его бояр, их уже ждали.
Висячий мост крепости неожиданно стал со скрипом опускаться, ворота распахнулись настежь, и князь Дмитрий со своими боярами, не слезая с лошадей, проследовали внутрь, и быстро, проскочив арку, оказались на довольно широкой площади, за которой возвышались большие, сложенные из белого камня дома-дворцы.
Все княжеские телеги медленно входили в широкие ворота и останавливались за спиной брянского князя. Вскоре весь княжеский поезд вошёл на замковую площадь и заполнил собой почти три четверти свободного пространства.
Князь и его бояре стояли и смотрели по сторонам. Виленский замок, казалось, вымер. Лишь на крепостных стенах и у ворот стояли литовские воины, одетые в тёплые бараньи тулупы с железными шлемами на головах.
Вдруг со стороны большой башни, располагавшейся шагах в двухстах от ворот, раздался звонкий, призывный сигнал трубы, и откуда-то из глубины большого дворца, стоявшего прямо напротив озадаченного тишиной и порядком брянского князя, вышли одетые в богатые наряды литовцы.
Впереди всех шёл уже известный брянцам князь Монвид, рядом, слева от него – князь Михаил Асовицкий, а справа – тоже литовский князь, но незнакомый Дмитрию Брянскому. За спинами князей шли четверо их слуг: все, как князья, с короткими, аккуратно подстриженными бородками.
Князья были одеты в коричневые польские кунтуши, обильно обшитые серебряными галунами и подбитые мехом куницы, в коричневые же штаны, обтягивавшие ноги, и мягкие красные сапоги. Лишь головные уборы у них были разные: у князя Михаила – обычная, подбитая куницей алая княжеская шапка, у литовцев же – мохнатые, лисьего меха шапки, скроенные по-разному. У Монвида шапка напоминала татарский треух, у незнакомого князя – скорее колпак с кисточкой из белого меха, на самом верху.
– Здравствуйте, славные русские люди! – весело сказал Монвид. – Хлеб вам и соль! – Он быстро подошёл к князю Дмитрию и троекратно, по русскому обычаю, поцеловал его. – Это – известный тебе Михаил, – добавил он, – а вот и мой брат Альгирдас! – представил он незнакомца.
– Здравствуй, Дмитрий Романыч! – промолвил князь Михаил, также обнимая и целуя брянского князя. – Вот ты теперь и наш славный гость!
– Здравствуй! – буркнул по-русски, но с лёгким свистящим акцентом, князь Ольгерд, с любопытством разглядывая брянского гостя и протягивая правую ладонь для рукопожатия.
– Вот какой величественный воин! – подумал князь Дмитрий, не сводя глаз с Ольгерда Гедиминовича. – Я вижу в нём большую силу духа!
Стальные умные глаза князя Ольгерда излучали спокойствие, уверенность и храбрость, а рослая статная фигура говорила о хорошем здоровье и выносливости.
– А мы ждали тебя, Дмитрий, – промолвил Монвид, словно освещая всех своей ослепительной улыбкой. – Когда вы добрались до Могилёва, наши люди сразу же послали нам весточку. Однако, что это мы стоим: перед вами хлеб-соль!
Слуги-литовцы, одетые, несмотря на холод, в лёгкие белые кафтаны и штаны, вышли из-за спин князей. Двое из них держали тяжёлый серебряный поднос с хлебом и стоявшей рядом с караваем стеклянной солонкой, а двое других – золочёный поднос с золочёными же кувшином и чаркой, наполненной ярко-красным вином.
Брянский князь отломил кусок от хлебного каравая, обмакнул его в соль и быстро прожевал. Затем он поднял серебряную чарку и, без слов, опрокинул её содержимое себе в рот. – Ваши хлеб-соль и сладкое вино хороши и приятны! – сказал он, улыбаясь, и ставя чарку на поднос.
Литовские слуги также быстро исчезли за спинами своих князей, как и появились.
– А теперь, наш знатный гость, – сказал князь Монвид, подняв вверх руку, – прошу тебя и твоих бояр во  дворец к моему батюшке, великому князю Гедиминасу! – И он склонился перед знатными брянцами в поясном поклоне. – А ваших прочих людей обустроят наши слуги!
Князь Дмитрий ответил на поклон таким же образом и без слов проследовал за литовскими князьями. Гости быстро вошли во дворец великого князя и были поражены внутренней роскошью и убранством здания. Пройдя через небольшую переднюю, стены которой были обиты резным деревом и украшены всевозможными охотничьими трофеями – от кабаньих голов до рогов грозных туров и лосей – брянцы, следуя за встретившими их князьями, оказались в большой светлой комнате с окрашенным чёрной краской деревянным полом и стенами, обитыми красной тканью, напоминавшей византийскую парчу.
– Садитесь, – сказал Монвид, показывая рукой на мягкие, расставленные по всему пространству кресла, – вот здесь, рядом с камином! Ты, Дмитрий – посредине, твоя супруга – рядом, а с ней – эта милая прелестница… Неужели, твоя дочь?
– Да, это моя дочь Федосья, – улыбнулся брянский князь. – Моя последняя, любимица!
– Садись же, прелестная пани, – кивнул головой Монвид. – А вы, бояре, выбирайте себе удобные места!
– Это – совещательная зала нашего государя, – сказал стоявший рядом с Монвидом князь Михаил Асовицкий. – Здесь только недавно пребывали наши князья и вельможи. Они уже разошлись по домам, чтобы обдумать поставленные им задачи. Дня через три они вновь соберутся здесь и дадут нашему великому князю свои советы! Тут у нас решаются многие важные дела. Ну, а теперь ждите: сейчас придёт сам государь!
Тем временем князь Ольгерд, стоявший некоторое время в молчании, что-то тихо по-литовски сказал и удалился. Брянцы же сидели и разглядывали светлицу.
– Какие большие окна! – думал князь Дмитрий. – Вот бы нам в Брянске такие! И какой забавный очаг! В стене зияет большая дыра, пылает яркое пламя, а жара совсем нет!
Княгиня же и её дочь молча смотрели на красоту убранства стен дворца: сверкавшие серебром подсвечники, развешанные по стенам многочисленные копья, щиты, мечи. В это время зазвенел тонким нежным звоном серебряный колокольчик, и рядом с камином раздвинулась стена. – Великий литовский князь и русский король Гедиминас! – объявил по-русски вышедший из образовавшегося дверного проёма молоденький слуга, одетый в дорогие шёлковые камзол и штаны голубого цвета. Его длинные золотистые волосы струились по плечам, а голубые глаза источали свет и доброту. Слуга отошёл в сторону, а из-за его спины вышел рослый, крупный, с короткой седой бородкой клинышком, сероглазый литовец, одетый во всё жёлтое – польский кафтан и штаны, обшитые золотыми нитями. На ногах у него были надеты жёлтые туфли, сверкавшие драгоценными камнями. Великий князь с любопытством смотрел на своего брянского гостя, прищурившись и слегка скривив улыбкой свои тонкие, выразительные губы. Его красивое лицо пожилого, но крепкого и властного человека с небольшим правильным подбородком, выражало спокойствие и силу. Немного искривлённый, с горбинкой, нос старика не портил благородного вида, а даже наоборот придавал его лицу необычайный, притягательный колорит.
  – Вот он каков, князь Гедимин! Ниже меня на голову, как Монвид или Ольгерд,  но своими орлиными глазами затмевает самого царя! – подумал князь Дмитрий, глядя на сверкавший золотом и самоцветами обруч с короной, надетый на голову важного литовца, и быстро встал, низко, поясно, поклонившись.
– Здравствуй, брянский князь! – сказал, слегка оглушая русские слова, Гедимин, едва кивая головой гостю. – Садись. Я рад видеть вас в своём замке! Давно бы так! Только я один – настоящий защитник славных русских князей! – Гедимин приблизился к гостям и сел в своё большое золочёное кресло, стоявшее прямо напротив кресла брянского князя, спиной к камину. – Я наслышан о ваших нынешних бедах, – добавил он, – и вижу теперь, что татары и москали добрались уже и до тебя, Дмитрий!
– Здравствуй, великий князь и славный государь! – громко ответил, волнуясь, брянский князь. – Отрадно слышать твои добрые слова утешения! Наши общие и лютые враги напали на смоленскую землю и угрожают моему Брянску! Ненавистная Москва затягивает петлю на моей шее!
– Я уже знаю о битве под Смоленском! – молвил звонким, красивым голосом Гедимин, нахмурив свои густые седые брови. – Только что у меня побывали смоленские посланники… Поганые татары ушли от этого города с великим позором, «не солоно хлебавши»! В ярости они пожгли все окрестные сёла! Но город оказался им не по зубам! Теперь они потеряли знатного данника! Иван Смоленский передал мне через своих людей, что он впредь будет помогать мне своим серебром! Это укрепит наш союз! А там и остальные славные русские князья придут под мою руку и получат надёжную, верную защиту!










Г О Д Ы   Т Я Ж Ё Л О Й
С М У Т Ы 


Книга 3




 













Г   Л   А   В   А   1

 ГРЁЗЫ  ИВАНА  МОСКОВСКОГО

Великий владимирский и московский князь Иван Даниилович умирал. Неожиданно захворав ещё зимой, он не смог повести свои полки на ненавистный ему Смоленск, однако, вернувшись  из Твери в Москву, всё ещё рассчитывал выздороветь и отлежаться. Но ни его лучшие лекари, ни священники, ни любимая, ещё молодая супруга Ульяна, ничего не смогли поделать: жизненные тяготы, постоянные интриги и вечное напряжение сделали своё дело, и к концу марта 1340 года хитроумный «собиратель московской земли» понял, что его дни сочтены. Он, окружённый родственниками, боярами, челядью и лекарями, лежал в своей опочивальне и грезил.
Набожный, жестокий ко всем, но и к самому себе, правитель верил, что его душа получит прощение от всемогущего Бога за все содеянные им грехи.
– Все мои дела – только для тебя, Господи, и православной церкви! – бормотал он, вспоминая прошлое. – Я принёс покой на русскую землю и славу нашей праведной вере! Я только не успел сломить тот непокорный Смоленск. Ты не отпустил мне на это времени, Господи! Однако я успел покарать всех бесстыжих князей, пусть не своими руками, но праведными словами и делами.
Много было сделано князем  Иваном Данииловичем в самом конце его жизни и особенно минувшей зимой.
    Полчища татар, посланные ханом Узбеком на Смоленск и ведомые другом московского князя мурзой Товлубеем, шли через рязанские земли  вместе с войском  рязанского князя Ивана Ивановича, по прозвищу «Коротопол», рассчитывая на  обильную добычу.
    Но князь Иван Рязанский вовсе не хотел ограбления собственных земель и лихорадочно искал способ, как откупиться от степных хищников. И он нашёл самый неожиданный выход. Не доходя до Переяславля-Рязанского, татары встретили маленький отряд русских воинов, возглавляемых князем Александром Михайловичем Пронским, вёзший в Сарай дань. Пронский удел выделился из Рязанского княжества совсем недавно, и князь Александр уже который год, добившись от ордынского хана ярлыка на удельное княжение, сам возил «выход» в Орду.
    Таким образом, он стал совершенно независимым от Рязани и не считал нужным даже поддерживать дружеские отношения с некогда столичным городом Переяславлем. Также независимо и гордо вёл себя пронский князь и с Иваном Калитой, и даже, пребывая вместе с московским князем в Сарае, никогда не заходил в его гостевую юрту, чтобы хотя бы выразить своё почтение обладателю титула великого владимирского князя.
    Иван Калита ненавидел Александра Пронского и делал всё для того, чтобы поссорить его с рязанским князем Иваном Ивановичем: всячески хулил гордого, но слабого правителя, выдумывал различные россказни о якобы происках последнего против Рязани.
    В конце концов, вспыльчивый Иван Рязанский был так разгневан на своего пронского родича, что искал  только повода для столкновения. И вот, на его радость, несчастный князь Александр сам попал в его руки! Но татарский полководец Товлубей, видя покорность Александра Пронского татарам и зная о том, что он везёт ордынскому хану дань, не хотел быть виновником в довольно серьёзном деле, способном разгневать хана. – Не надо беспокоить этого Алэсандэ! – сказал он Ивану Рязанскому. – Пусть он спокойно едет к государю!
– Я согласен с тобой! – ответил на это рязанский князь. – Однако пусть этот Александр приедет с нами в мой Переяславль, а потом я его отпущу. У меня есть нерешённые с ним споры. Вот мы и покончим с ними!
Татарский полководец всё прекрасно понял, но мешать Ивану Коротополу не стал.
  – Если этот Иванэ задумал какое-то зло, – рассудил он, – так пусть сам отвечает за дела своих рук перед государем!
Князь же Иван потребовал от Александра Пронского, окружённого рязанскими воинами, немедленно следовать за ним, а по прибытии в Переяславль заключил несчастного князя в темницу, где рязанские палачи безжалостно умертвили его.
     Обоз же убитого, состоявший из нескольких телег, наполненных серебром, мехами и дорогими товарами, Иван Рязанский объявил своей собственностью, и почти две трети добычи передал мурзе Товлубею.
Тот с радостью принял дары, делая вид, что ничего не знает. Такова была плата за «мир и покой в рязанской земле».
     Великий же князь владимирский и московский Иван Даниилович, узнав о случившимся, возликовал.
     Пройдя, «с тихостью» рязанские земли, татары вторглись в тверской удел. Здесь они уже не церемонились и безжалостно грабили беззащитные сельские поселения, захватывая имущество несчастных тверичей и уводя в плен не успевших спрятаться в лесах жителей.
    А князь Иван Московский со своим войском и боярами вошёл в саму Тверь. Здесь теперь княжил женатый на его племяннице Софье безвольный, запуганный в Орде Константин Михайлович, получивший ханский ярлык после гибели старшего брата.
    Князь Иван Даниилович не хотел разорять город своего родственника и уговорил татар обойти Тверь стороной. Сам же он, желая унизить и навсегда «лишить голоса» ненавистный город, распорядился снять с колокольни знаменитый колокол  и увезти его в Москву. Тот колокол не раз поднимал тверичей на борьбу с врагами: и татарами, и московскими князьями. Для горожан это был символ свободы и силы тверской земли. Тёмной ночью, когда все спали, московские люди под руководством боярина Добрыни, «как тати в нощи», сняли городскую реликвию и также тайно увезли её.
    Князь Константин не только проглотил эту «горькую обиду», но сделал всё возможное, чтобы «успокоить чернь», оцепив верными ему дружинниками места схода горожан и рынок.
    Тем временем к татарскому войску, входившему в смоленский удел, присоединились по дороге все князья, союзные Ивану Калите: Константин  Васильевич Суздальский, Константин Васильевич Ростовский, Иван Ярославович Юрьевский, мелкие князья Иван Дрютский и Фёдор Фоминский. Сам великий князь Иван Московский, плохо себя чувствуя, уехал в Москву, а московские полки, примкнувшие к татарам, возглавили его воеводы, недавние тверские бояре-беглецы Фёдор Акинфиевич и Александр Иванович.
    Довольно большое разношёрстное войско подошло к Смоленску, сжигая на своём пути деревни и сёла, однако татары не сумели добыть здесь пленников: знавшие о нашествии смоляне своевременно разбежались и надёжно попрятались.
    У стен Смоленска враги простояли недолго. Город, хорошо защищённый со всех сторон, сдаваться не собирался. Когда же московские посланники пришли к Ивану Александровичу и, пропущенные городской стражей, потребовали от него «смирения и покорности»,  гордый седобородый князь лишь рассмеялся. – У вас нет такой силы, чтобы одолеть меня, – весело сказал он, – а ваш поганый царь Узбек мне больше не государь! Вы сами толкнули меня на союз со славным Гедимином! А теперь берегитесь: мои железные полки жаждут бусурманской крови! Убирайтесь прочь и радуйтесь, что остались живыми!
    Потолкавшись возле древнего города и пустив не одну тучу бесполезных стрел для горожан, укрытых за надёжными стенами, татары даже не решились идти на приступ. 
    – Нам помешали лютые морозы! – жаловался потом в Москве князю Ивану татарский полководец Товлубей.
       Однако, опозорившись у Смоленска, татары решили хотя бы добиться малой победы. Ещё накануне вторжения в смоленский удел, при встрече с Товлубеем, князь Иван Московский просил его «послать своих славных людей на Брянск и изгнать оттуда лютого врага Дмитрия». Такая просьба была подкреплена московским серебром.
     В войске Товлубея пребывал и претендент на брянский «стол» – князь Глеб Святославович.
    Татарский военачальник долго не решался пойти на Брянск, не имея на то прямого приказа Узбек-хана. Но он знал все последние события в ханском дворце и не сомневался, что разгневанный на Дмитрия Брянского хан не будет слишком строг за  самоуправство.
И, тем не менее, Товлубей, помня рассказы о доблести брянцев и особенно последнюю стычку князя Дмитрия с татарами, случившуюся не без его участия, опасался похода на Брянск.
    – Там дремучие леса и за Дэмитрэ могут встать лесные духи, – думал он, поддаваясь чувству суеверного страха. – А может не идти туда самому и отправить лишь верных людей?
Он так и поступил, послав только полтора тумена своих воинов, возглавляемых мурзами Ахмудом и Чиричи, а сам стал лагерем на московской дороге, ожидая от них вестей.
    Князь Глеб Святославович с радостью отправился в недалёкий поход. – Ждите от меня серебра! – сказал он татарским мурзам, выехавшим с войском в сторону Брянска. – Я одарю всех вас, когда заполучу этот славный город!
    Татарская конница стремительным потоком вышла на брянскую дорогу и хлынула вперёд, не делая привалов. Обойдя без боя небольшие брянские крепостцы-заставы и приблизившись к заснеженному Брянску, враги разбили лагерь едва ли не у самых городских стен – у огромного лесистого оврага – яра.
Окинув взором укреплённый город, мурза Ахмуд сказал: – Нашими силами не взять этот Брэнэ!
– Даже если сюда придёт сам Товлубей со всем войском, мы вряд ли одолеем! –  буркнул Чиричи, не желавший воевать против Дмитрия Брянского. – Надо бы повернуть назад и доложить об этом Товлубею! Если бы сам государь приказал идти сюда и дал большое войско, тогда бы мы повоевали…
– Нечего бояться! – возразил покрасневший от досады Глеб Святославович. – Пусть наши люди поедут туда и сообщат злобному князю Дмитрию о воле государя!
    – О какой там воле! – махнул рукой Чиричи, однако возражать не стал: в Брянск послали двоих татар, знавших русский язык, и двоих дружинников князя Глеба.
    Они медленно, явно не веря в удачу, поскакали по Большой Княжей дороге вдоль крутой горы, над которой возвышался брянский детинец.
    У ворот крепости посланников ждала толпа из брянских бояр, оставшихся в городе, и княжеских дружинников, продолжавших нести свою службу по охране города. Ворота детинца были широко раскрыты, а надо рвом лежал большой железный мост, по которому уже можно было въезжать на лошадях.
    Подъехав к мосту, дружинник князя Глеба, по имени Жавр, громко крикнул: –  Здравствуйте, брянские бояре!
  Ответом было глухое молчание.
– Чего вы молчите, брянские люди?! – возмутился другой дружинник, Ерош. – Мы – важные послы от славного воеводы Товлубея! Перед вашим городом стоит его несметная сила! Видите, с нами татары – его посланцы? 
– Ладно, если вы послы! – буркнул седобородый боярин Славко Стойкович,  стоявший в передних рядах брянцев. – Тогда заходите в детинец! Расскажите, что вам нужно!
    Толпа у городских ворот расступилась, и четверо вражеских посланников спокойно, без препятствий, въехали внутрь крепости.
    Не было никаких здравиц, славословий, стояла полная тишина.
    Сопровождаемые пешими воинами послы подъехали к охотничьему терему князя, спешились и, отдав поводья своих коней стоявшим у деревянного крыльца княжеским слугам, поднялись вслед за престарелым брянским боярином по ступенькам наверх, в думную светлицу.
    Здесь их ждали сидевшие в полной тишине бояре и брянский епископ Иоанн. Большое княжеское кресло стояло перед боярскими скамьями пустым.
    Татарские посланники вышли вперёд и стали спиной к княжескому креслу, не снимая с голов шапок. За ними тяжело дышали обнажившие головы дружинники князя Глеба.
    – А почему нет вашего коназа Дэмитрэ? – спросил в недоумении один из татар. – Неужели он не хочет с нами разговаривать?
– Не хочет, знатный татарин, – ответил брянский боярин Борил Миркович без тени страха на лице. – Наш князь уехал далеко, чтобы искать правду!
– Неужели к нашему государю? – пробормотал, встревожившись, другой татарин, разминавший пальцами правой руки свою жидкую рыжую бородку.
  – Мы не знаем, куда уехал наш славный князь, – резко ответил Сбыслав Михайлович, – однако мы сейчас отвечаем за порядок в уделе! Говорите, что вам надо!
    – Мы привели сюда бесчисленное войско, – сказал, нагло глядя перед собой, дружинник князя Глеба, Жавр, стоявший вместе со своим товарищем у входа в светлицу. – Перед вашим городом стоят многие тысячи! Они готовы к сражению! Тогда выходите на битву, если есть силы и желание сопротивляться царской воле!
    – Зачем ты говоришь о царской воле?! – возмутился боярин Воислав Борисович, рослый тридцатилетний красавец. – Мы всегда уважали и любили своих царей! И царя Узбека! Каждый год мы собирали и вовремя отвозили ордынскую дань! Поэтому царская кара несправедлива!
    – Нечего осуждать великого государя! – буркнул вражеский дружинник Ерош. – Если он решил изгнать вашего князя и прислать к вам славного Глеба Святославича, вам следует не болтать, а повиноваться!
    – А если не покоритесь – быть жестокой осаде! – поднял руку рыжебородый татарин, вытирая со лба выступивший пот. – И быстрей отвечайте! – Он снял со своей бритой головы треух и помахал им перед собой. – Нечего томить нас такой жарищей!
    – Что ж, – сказал молчавший доселе брянский епископ. – Мы согласны принять вашего князя! Однако при условии, чтобы он вошёл в город только с русскими людьми, а татар отпустил назад, в их Орду! И чтобы против него не была святая церковь! А я пошлю своего человека к святейшему митрополиту и узнаю его мнение по этому делу. Потом мы подождём царской грамотки… А пока пусть этот Глеб Святославич посидит здесь в тишине и уважении к нашим порядкам. Но венчание на княжение отложим… Поняли?
    – Поняли, – пробормотал, не веря своим ушам, дружинник Ерош. – Значит, вы признаёте своим князем Глеба Святославича?
    – Пока, временно, – пробасил брянский владыка. – Но передайте все мои слова без утайки своему воеводе или князю! Чтобы все сказанные мной условия соблюдались!
    – Мы всё так и передадим! – заверили брянских бояр и владыку вражеские посланцы и сразу же покинули  без дальнейших слов и церемоний  думную светлицу.
    …Князь Глеб Святославович въехал в город с двумя сотнями своих дружинников под гробовое молчание сбежавшихся  со всех сторон горожан.
    Его встречали брянские бояре и епископ со священниками. Но хлеба-соли не было.
    Подскакав к спущенному мосту, князь спешился и, передав своему дружиннику поводья коня, подошёл, сняв шапку, под епископское благословение.
    – Господь тебя благословит! – пробормотал  владыка, крестя княжеский лоб. – Но пока лишь на временное правление! Это наше важное условие!
    – Я выполню все ваши условия, – сказал, улыбаясь, светловолосый, седоватый князь, щурясь от солнца. Его большие голубые глаза, покрытые красноватыми прожилками, свидетельствовали о бессонной ночи и пережитом волнении, – однако мне сейчас нужно ваше брянское серебро, чтобы расплатиться с татарами!
    – Серебро? – буркнул кто-то из бояр. – Об этом не говорили!
    – Пошли же, княже, в думную светлицу, – сказал примирительно епископ, – и там обо всём поговорим. В городе сейчас нет серебра!
Раздосадованный князь поплёлся вслед за брянским владыкой и боярами в охотничий терем, а княжеские дружинники последовали за ним.
    – Как же мне быть, владыка? – молвил князь, войдя в совещательную залу и заняв пустовавшее кресло. – Татары требуют от меня изрядную мзду на свои боевые расходы! И не хотят уходить, пока я с ними не рассчитаюсь!
    – А сколько надо? – нахмурился владыка.
    – Сотня гривен! –  громко сказал князь Глеб, обведя глазами светлицу. На него смотрели со всех сторон злые, колючие глаза брянских бояр.
  – Ого! – вскричал боярин Сбыслав Михайлович. – Да это почти годовой ордынский «выход»?! Это же полный грабёж!
    – Лучше бы сам привёз сюда серебро в дар за наш брянский «стол»! – возмутился престарелый Славко Стойкович. – Такая жадность к добру не приведёт!
    – Это много, князь Глеб! – наставительно сказал владыка. – И у нас нет серебра: князь увёз с собой всю казну!
    – Так помоги же, владыка! – взмолился новоявленный князь. – Может соберёте хоть…восемь десятков гривен!
    – Что скажете, славные бояре? – спросил брянский епископ. – Неужели не поддержите мольбы этого князя?
    – По гривне дадим, – буркнул боярин Коротя Славкович. – И сами теперь будем бедствовать!
  – Ну, по гривне, пожалуй, – бросил Славко Стойкович. – Но мы даже в этом случае не соберём столько серебра! Тут следует прибегнуть к помощи купцов и прижать городскую чернь! Но это чревато беспорядками и смутой!
С превеликим трудом брянские бояре собрали за два дня требуемые восемь десятков серебряных гривен: богатые купцы неохотно расставались со своим серебром!
    – Мы навеки будем помнить этого злобного князя! – сказал купец Вершила Мордатович, швыряя в лицо княжескому слуге серебряный слиток. – Пусть подавится!
    Но особенно озлобились на нового князя простые горожане. – Голову бы ему оторвать! – выкрикивали они. – Эх, если бы не татары! Ну, погоди!
  Татары, довольные собранным брянским серебром и мехами, вскоре уехали, а князь Глеб Святославович остался в мрачном, ненавидевшем его городе, имея в свою защиту лишь две сотни дружинников, большинство из которых уже давно поняли, какую ошибку совершил их князь…
    Иван Московский получил подробное послание от новоиспечённого брянского князя сразу же после всего случившегося.
    Он с радостью принял гонца князя Глеба и хотел устроить по этому поводу богатый пир. Но, как известно, человек предполагает, а господь Бог располагает…
    Неожиданно московскому князю стало совсем плохо и вот теперь, в последний день марта, он позвал к себе всех преданных людей, но всё никак не мог собраться с мыслями, кряхтя и вращая глазами.
    Он, умиравший и принявший монашеский сан, всё ещё думал о своём брянском ставленнике и, помня хвастливые слова татарского друга Товлубея, верил в то, что Глеб Святославович прочно сел на брянском «столе». – Поддержите этого Глеба, мои верные люди! – сказал он, задыхаясь. – Прошу и тебя, славный святитель! Нам ни в коем случае нельзя упустить Брянск!
    – Обещаю тебе это, сын мой! – ответил митрополит Феогност, склонив перед умиравшим голову. – И если будет нужно, я сам поеду в Брянск для венчания этого Глеба!
    – Что ж, – пробормотал князь Иван. – Благодарю вас, мой премудрый святитель и славные бояре. Простите мне все обиды и помолитесь за меня Господу! – И он, вздохнув, запрокинул голову.   


Г   Л   А   В   А   2

С  У   Д   Ь   Б   А     К   Н   Я   З   Я      Г   Л   Е   Б   А

Князь Глеб Святославович сидел в своем княжеском кресле думной светлицы и ждал решения бояр. Несмотря на то, что он вызвал из Дорогобужа своих приверженцев, большинство думы состояло из брянцев. Часть дорогобужцев, прожив совсем немного в Брянске и увидев вокруг себя лишь злобу и недоброжелательство, потихоньку бежала назад, а оставшиеся, верные князю Глебу люди, предпочли «снюхаться» с брянскими боярами и молча сидели, присоединяясь к мнению большинства. Видя это, брянские бояре стали относиться  к ним снисходительно и терпимо.
    Но простые горожане и купечество не смирились с новой властью. Жизнь в городе заметно отличалась от той, что была при князе Дмитрии.
    Ограбленные прошлой зимой брянские купцы совсем не хотели торговать. Купеческие лавки были закрыты и даже охотники, приносившие обычно на продажу связки пушных шкурок, вынуждены были идти к купцам в дома, где те тайно скупали привычную «рухлядь», чтобы княжеские люди не знали о торговле и доходах.
    Они не зря скрывали свои доходы! К лету 1340 года князю Глебу позарез нужны были деньги и меха: наступила пора ехать в Орду с обычным «выходом» и богатыми подарками, а серебра в княжеской казне не имелось. Не было и мехов, которые тайно были проданы купцами на сторону.
    А брянские охотники, не желая общаться с новыми княжескими чиновниками, не несли свою добычу в казну, как это было принято раньше.
    В былые времена охотники обязательно сдавали княжескому огнищанину большую часть добытой пушнины, получая от этого лишь малую выгоду, а княжеские люди, в свою очередь, перепродавали меха купцам втридорога, имея постояный надёжный доход. На мехах и предметах лесного промысла «грели руки» и  князь, и бояре, и купцы, и простые горожане.
    И вот теперь доходы брянской знати не только уменьшились, но даже совсем исчезли.
    Князь Глеб Святославович попытался «навести порядок», посылал в город своих воинов, приставов, однако горожане отказывались их слушать и говорили княжеским людям, что «совсем обносились, терпим жестокий голод, а в лесах не стало зверя и случился неурожай».
    Князь не мог и применить силу: горожане не бунтовали, а просто бездействовали.
    Воинов, преданных князю и способных совершить обход жилищ горожан, было слишком мало. А оставшиеся брянские дружинники лишь для видимости подчинялись князю: неохотно несли повседневную службу по охране крепости, в город выезжали только «ради порядка», но озлоблённых горожан не только не обижали, но даже поддерживали.
  Когда они  слышали хулительные по адресу нового князя слова, то лишь кивали одобрительно головами, и беднота от этого всё больше приходила в ярость.
    В воздухе чувствовались грядущие перемены, и все ждали только одного: когда узурпатор, наконец, не выдержит молчаливой блокады и покинет город.
    Епископ Иоанн тоже не был на стороне князя Глеба. Хотя сам митрополит Феогност прислал ему из Москвы послание с требованием «повенчать славного князя Глеба», брянский владыка сказал, что сделает это, если князь Глеб получит ханский ярлык!
    Создался своеобразный тупик. Для того чтобы венчаться на брянское княжение, нужно было «царёво согласие», а для того, чтобы ехать в Орду, нужно было серебро.
    Глеб Святославович долго и безуспешно пытался уговорить епископа и бояр на проведение обысков в домах купцов и богатых горожан, «дабы ощипать жадных русинов». Наступил август, а он так и не мог выехать в Сарай. Чувствуя неуверенность и тревогу, князь в очередной раз собрал совет бояр и решил «лучше лечь костьми, но своего добиться».
    – Подумайте, славные бояре, – мягко начал он свою речь, – ведь осталось совсем мало времени на выплату царской дани. А если мы задержим наш «выход», великий царь разгневается и жестоко покарает нас! Даже если не накажет, у нас будет расти ордынский долг! И мы запутаемся в долгах, как муха в липкой паутине! А городу – одно горе…
    – Но ведь у нас нет серебра! – буркнул боярин Славко Стойкович. – Ты уже не раз, княже, говоришь нам об этом! Неужели ты забыл, как мы выложили тебе по целой гривне только за красивые глаза? Где же мы теперь найдём серебро? Проси помощи от своего московского князя! Если он прислал тебя сюда, так пусть о тебе и позаботится!
    – Тот московский князь умер, а его сын Семён Иваныч  меня сюда не присылал, – с горечью молвил князь Глеб.
    – Сам Господь покарал того жадного злодея! – выкрикнул с усмешкой Борил Миркович, потирая свою окладистую чёрную бороду. – Так и тебя, княже, Господь не поддержит!
    – Это не так, боярин, – пробормотал, глотая обиду, Глеб Святославович. – За меня стоит славный митрополит Феогност! Он даже присылал сюда, к нашему владыке, грамотку и требовал моего венчания…
 – Твоё дело плохо, княже, – вмешался в разговор епископ Иоанн. – Ни святейшему митрополиту, ни молодому князю Семёну сейчас не до тебя! Все князья передрались за великокняжеский «стол»! В Москве  состоялся княжеский съезд! И там решили, что всем князьям и Семёну Иванычу нужно поехать в Сарай за царской грамотой. Вот пока неизвестно, дал ли царь Узбек эту грамоту молодому Семёну или кому-нибудь ещё. Кроме того, в Москве приключилась другая беда. Неожиданно скончался верный боярин покойного князя Ивана – Протасий или Вельямин! А другие бояре подняли головы в борьбе за освободившееся при великом князе место. И теперь, как рассказывают, в той злосчастной Москве творится небывалое: повсеместно вспыхивают пожары, случаются разбои среди белого дня, а ночами нельзя выйти из терема! Там уже было немало случаев убийства не только черни, но и знатных людей! Поэтому тебе нечего просить Москву о помощи. Нужно самому искать выход их своих трудностей! А мы только можем посочувствовать тебе. Мы видим в тебе не злого, но слабого князя. Ты пока не проявил своей силы воли… А значит, мы не можем считать тебя достойным защитником нашего города и удела…
  – Как же я найду выход из создавшегося положения, святой отец? – пробормотал оскорблённый  князь. – Вот я и собрал вас здесь, чтобы просить вашей помощи! Пусть я плохой князь, но ведь не убегаю из города, как Дмитрий Романович! И принимаю свою судьбу без ропота… Неужели вам так плохо при моей власти? Разве я не уважаю вас, мудрых бояр и людей святой церкви? Помогите мне хотя бы собрать царский «выход»!
    Почтительные слова новоиспечённого брянского князя  и его униженность произвели глубокое впечатление  на собрание.
    Бояре заколебались, загудели, и было видно, что они жалеют брошенного на произвол судьбы князя.
– Этот князь не виноват перед нами! – буркнул кто-то с последних скамей. – Он же просит у нас помощи со слезами на глазах…
В это время в думную светлицу вбежал княжеский мальчик-слуга. – Княже! – крикнул он. – Сюда приехал святой человек из самой Москвы! Он хочет видеть нашего владыку! Впускать его?   
    – Что ты скажешь, славный владыка? – спросил князь Глеб с покорной почтительностью. – Сам ли примешь московского гостя, или следует позвать его сюда?
 – Пусть идёт сюда, – кивнул головой епископ. – У меня нет никаких тайн ни от тебя, ни от наших бояр. Может узнаем что-то новое и полезное…       
    В светлицу вошёл рослый, с длинной седоватой бородой монах, одетый во всё чёрное и с чёрным же клобуком на голове.
    – Здравствуйте, славный владыка и ты, брянский князь! – громко сказал он красивым, басистым голосом.
    – Здравствуй, и да благословит тебя Господь, славный Феофан! – сказал, вставая с передней скамьи, влыдыка, приближаясь к гостю, крестя его, а затем троекратно обнимая. – Я рад тебя видеть в нашем Брянске!
    – Здравствуйте и вы, брянские бояре! – московский монах повернулся спиной к князю и поясно поклонился собранию! 
    – Здравствуй, святой человек! – громко сказал князь Глеб, сконфуженный бесцеремонностью московского посланника.
– Здравствуй! – пробормотали хором бояре.
– Садись сюда, Феофан, – ласково сказал владыка, указывая рукой на переднюю скамью. – Здесь достаточно места…
– Я пока постою, владыка, – поднял руку монах Феофан, – и побуду возле князя! Мне надо сказать вам несколько слов. – Он встал рядом с креслом князя, по его правую руку, лицом к собранию и, откашлявшись, продолжал: – Меня прислали к вам наш славный святитель Феогност и его верный помощник Алексий. В связи с вашим князем Глебом Святославичем… Как все вы знаете, святитель уже давно советовал вашему владыке Иоанну венчать вашего нового князя на княжение, но вы всё ещё ждёте царского решения… В таком случае святитель берёт на себя ответственность за это и хочет сам венчать славного Глеба!
– Неужели великий святитель приедет сюда?! – воскликнул в волнении брянский епископ. – Из-за такой мелочи?
  –  Так и будет, владыка, – кивнул головой московский  монах. – Святитель полюбил этого Глеба и обещал ему помощь. Однако вашему князю надо съездить в Орду и преподнести царю богатые подарки! А потом мы его обвенчаем...   
  – А если мы не найдём серебро? – усмехнулся брянский  боярин Юрко Брежкович. – Будет ли тогда святитель венчать его?
  – Что ж, – вздохнул московский посланник, – если ваша славная земля оскудела,  и вы утратили любовь к святой православной церкви, премудрый Феогност приедет сюда и обвенчает князя Глеба без царского решения!
 – Это почему же мы не любим нашу церковь?! – возмутился престарелый Славко Стойкович. – Мы – верные христиане! И если сам святитель поддерживает этого князя Глеба, мы должны оказать ему помощь!
    Бояре одобрительно загудели.
    – Ну, тогда, люди добрые, – улыбнулся монах Феофан, – решайте это дело поскорей! Помогите своему князю и не обижайте нашу святую церковь! – И он, ещё раз поясно поклонившись собранию, направился к передней скамье и сел рядом с епископом Иоанном.
    В думной светлице установилась полная тишина. Было даже слышно, как жужжала запутавшаяся где-то в паутине крупная навозная муха.
    Князь сидел в своём кресле и смотрел перед собой, ничего не видя. – Неужели непокорные бояре прислушаются к святым словам? – думал он. – А если не прислушаются, тогда надолго запомнят меня!
    – Где же нам взять это проклятое серебро, братья? – нарушил, наконец, тишину боярин Славко. – Городская торговля совсем замерла, и мы не знаем купеческих доходов…
    – Однако же купцы ездят с товарами в дальние земли, – пробормотал один из дорогобужских бояр, – и возвращаются не с пустыми руками! А в казну ничего не дают!
    – Так ведь наш князь Дмитрий не брал мзду с чужеземной торговли! – возразил брянец Сбыслав Михайлович. – А только с местного торга и пушной рухляди! А сейчас в нашей казне совсем нет мехов: охотники ничего в этот год не сдавали!
    – Тогда следует обойти дома всех охотников, – сказал князь, – и отнять у них законное княжеское серебро! И пусть охотники назовут имена купцов, которые тайно скупили их меха! Они должны вернуть в казну княжескую долю!
    – Это всё не так просто! – покачал головой епископ Иоанн. – А если брянские люди взбунтуются? Разве нам мало горя и бед?
    – Тогда нужно идти с дружинниками! – решительно молвил князь. – И безжалостно отнять у тех воров княжеское серебро!
    Бояре, князь и священники ещё долго беседовали, пока, наконец, не постановили поддержать княжеское предложение.
  – Что ж, тогда мы пойдём, княже, по домам городских охотников, – сказал уставший от болтовни Славко Стойкович, – и будем отнимать у них серебро!
    – И придётся послать воинов! – буркнул Сбыслав Михайлович. – А иначе будет беда!
    …Наутро брянские бояре и княжеские приставы, сопровождаемые большим, вооружённым до зубов отрядом дружинников, вышли за ворота крепости и направились к дому самого известного брянского охотника Гордея Боревича, ещё молодого, но умелого и добычливого.
Подойдя к его избе, огороженной высоким остроконечным забором, княжеские приставы стали стучать в массивные дубовые ворота. Огромные сторожевые псы зажиточного Гордея бешено залаяли, звеня цепями и пытаясь броситься на непрошеных гостей. Сам Гордей Боревич выглянул из избы и, спустившись по ступенькам вниз, подошёл к воротам.
    – А почему здесь приставы и целое войско? – удивился он, снимая засов и впуская в усадьбу бояр Славко Стойковича и  Борила Мирковича. – Неужели началась война?
    – Не надо так шутить, почтенный Гордей! – мрачно сказал боярин Славко. – Наш новый князь приказал, а бояре постановили, чтобы ты, известный охотник, вернул в княжескую казну тайно добытое серебро!
    – Серебро? – удивился рослый плечистый мужик и усмехнулся, потирая свою чёрную окладистую бороду: – Я ничего не утаивал, потому как в эту зиму совсем не ходил на охоту! И мне не указ этот незаконный князь! Пусть докажет, что у меня были доходы!
– Князь тебе не указ!? – возмутился боярин Борил. – Тогда мы тебе указ! Эй, приставы! – заорал он. – Хватайте же этого злодея и тащите его в ту богатую избу!
Трое здоровенных бородатых приставов, одетых в лёгкие кафтаны, выскочили из-за спин бояр и, набросившись на Гордея, повалили его на землю.
 – Ах, так! – взвыл брянский охотник. – Эй,  Узбек и Мурат, выручайте!
    Разъярённые псы, растянув свои длинные цепи, с хриплым лаем помчались на бояр и, если бы не княжеские дружинники, выхватившие мечи, дело бояр было бы плохо. Но опытные воины одним взмахом зарубили несчастных животных, рухнувших на пожухлую траву и оросивших землю своей ярко-алой кровью.
Визг умиравших псов, вопли напуганного хозяина привлекли внимание жителей соседних изб и усадеб. Перед забором охотника Гордея собралась большая толпа, которая всё росла и росла.
    Из избы Гордея выбежали полуодетые напуганные жена и уже взрослые сыновья – двое рослых светлокудрых юношей. – За что вы схватили нашего батюшку?! – кричали они, размахивая по сторонам тяжёлыми топорами. – Ну- ка, отпустите!
    – Караул, до смерти убивают! – завопил, воспользовавшись замешательством приставов, вырвавшийся из их рук охотник. – Бегите же в избу, дети мои и славная жёнушка!
    Приставы остановились и молча провожали взглядами убегавших охотника и его домочадцев. – У нас нет сил, чтобы справиться с этими злодеями! – пробормотал самый старший из них. – Пусть же дружина образумит их!
    – Давайте же! – крикнул Славко Стойкович, призывая толпившихся у ворот ратников. – Окружайте эту крамольную избу! И если не получим нужного серебра, подпалим её без жалости!
    Княжеские воины вбежали в усадьбу и окружили избу.
    – Выходи, бесстыжий Гордей! – крикнул боярин Борил. – И выноси всё упрятанное серебро!
    Вдруг в это время со стороны вечевой площади ударил колокол, а затем зазвонили колокола всех городских церквей, и Брянск, казалось, зашевелился, загудел.
    – Это вече, брат! – сказал боярин Славко своему товарищу. – Пошли-ка мы быстрей в детинец! В городе начался бунт!
    – Бежим, люди мои! – вскричал перепуганный боярин Борил Миркович. – Не надо нам это серебро, теперь нужно спасать свои жизни! – И бояре, забыв о своём преклонном возрасте и обо всём на свете, быстро помчались прочь.
    Как оказалось, они вовремя спохватились и едва успели добежать со всем воинством до ворот городской крепости.
    Огромная толпа, вооружённая кольями, топорами, вилами, лишь только со стороны казавшаяся медленно ползущей, словно речной поток, наплывала на крепостные ворота.
    – Берегитесь! – кричал возглавлявший толпу Вершила Мордатович, самый уважаемый купец города и глава городского ополчения. – Нет вам доверия, продажные бояре! Сидите теперь в детинце и целуйте своего незаконного князя! Мы признаём только настоящего правителя – Дмитрия  Романыча!
    Бояре Борил и Славко, а за ними прочие представители власти быстро проскочили по подвесному мосту и скрылись в крепости.
    Так сорвалась первая пробная попытка добыть княжеское серебро. Город взбунтовался, и князь со своими людьми и боярами оказались в осадном положении
    – Что же теперь делать? – причитал растерявшийся, напуганный князь. – Неужели придётся терпеть осаду?
– Пойду к мятежникам, сын мой, и поговорю с ними! – сказал на это брянский епископ Иоанн и, перекрестившись, пошёл к городской стене, за которой толпились возбуждённые и кричавшие горожане, требовавшие к себе самозваного князя
Неожиданно городские ворота распахнулись, и владыка, сопровождаемый настоятелями Покровской и Никольской церквей, спокойно, с величием перейдя подвесной мост, вновь опущенный княжеской стражей,  подошёл прямо к толпе и, осенив крестом горожан, сказал: – Благослови вас Господь, славные русичи, и образумь ваши головы небесной мудростью! Чего вы взбунтовались?
    – Народ вызывает этого бесстыжего князя Глеба! –  сказал Вершила Мордатович так громко, что звуки его голоса далеко разнеслись в мгновенно установившейся тишине. –  Пусть он поведает нам, зачем творит такое зло!
    – Это не так, славный Вершила! – спокойно сказал епископ Иоанн, пытаясь умиротворить возмущённого купца. – Князь Глеб не хочет вам зла! И его благословил на княжение сам святой митрополит! И хотя на это нет моей воли, я не в силах противится приказу самого святителя! И наши бояре не могут перечить воле славного митрополита!
– А кто такой этот святитель?! – крикнул кто-то из толпы. – Ведь он – московский поп! Друг московского князя! Мы не будем подчиняться воле злобного москвича!
  – Не будем! Не будем! – орали разгневанные брянцы. – Смерть злобному князю! Мы не признаём московских господ!
    – Замолчите! – поднял руку епископ Иоанн. – Толпа заволновалась, но затихла. – Я понимаю ваше недовольство и не хочу судить вас, как нас учил сам Спаситель! Но прошу вас успокоиться и подождать приезда самого святителя!
    – Значит, сюда приедет сам митрополит! – воскликнул, краснея, купец Вершила. – Однако же дело зашло слишком далеко! Видно хотят венчать этого неправедного князя! Но я вижу, что ты не согласен с ними, владыка!
    – Да, я отказался венчать Глеба Святославича! – кивнул головой брянский епископ. – И я люблю нашего князя Дмитрия! Но у меня нет силы против высшей власти! Я и сам не рад этому!
    – Мы видим, владыка, – насупился Вершила Мордатович, – что ты честен и верен всей душой нашему законному князю и городу! Однако мы не такие зависимые от христианской церкви! Поэтому мы решили так: пусть к нам приезжает святитель и поведает истинную правду! Но если он будет говорить только от имени Москвы или поганых бусурман, мы не поддержим нового князя! И святителя отправим восвояси! А пока мы будем ждать. Пусть этот негодный князь сидит в своём детинце и никуда не выходит! Ни ему, ни его людям нет пути в город! А там посмотрим….
    – А если князь или его люди захотят покинуть крепость? – спросил, сдвинув брови, епископ. – Неужели помешаете?
    – Нет, – влиятельный купец поднял голову и пристально посмотрел прямо в глаза епископу. – Пусть хоть сейчас уходят! Никаких преград не будет! Скатертью дорога! Разве не так, славные горожане?
    – Так! Так! – заорали в толпе. – Пусть свободно уходят из Брянска! Слава князю Дмитрию! Здоровья нашему Дмитрию Романычу!
    – Тогда хорошо, – согласился епископ Иоанн, понимая, что ничего большего добиться не удастся. – А сейчас успокойтесь: больше никто не будет тормошить вас и требовать вашего серебра или имущества. Живите себе тихо и ждите приезда нашего святителя! – Брянский епископ, ещё раз перекрестив толпу, медленно повернулся и пошёл вместе с молчавшими и мрачными священниками в городскую крепость.
    После этого город, казалось, успокоился. Князь и его люди уже больше не пытались добывать силой или иными методами серебро и тем самым раздражать горожан. Они «затворились в детинце» и стали ждать приезда высшего православного священника.
    Однако время шло, наступила осень, пошли дожди, а там и похолодало.
    Постепенно городские страсти улеглись, брянцы видя, что князь и его сторонники, «замирились», вновь перешли к своим повседневным делам, и, казалось, забыли о недавнем бунте.
    Князь Глеб Святославович устал ждать московского митрополита и стал уже подумывать об отъезде из мятежного города. – Здесь нет ни власти, ни богатства, ни покоя, – думал он. – И зачем мне отдавать свою жизнь этим злодеям и крамольникам! Подожду ещё немного и, если святитель не приедет, отправлюсь назад, в свой прежний удел…
    Митрополит Феогност прибыл в Брянск как раз накануне святого дня – праздника Зимнего Николы. Брянцы встретили его торжественным звоном колоколов. Огромные толпы стояли на всём пути митрополичьего поезда, состоявшего из четырёх  телег и двух десятков конных московских окольчуженных воинов. Сам митрополит стоял, одетый в толстую медвежью шубу и чёрный клобук святителя,  в своих медленно ехавших санях, запряжённых двумя вороными лошадьми, и крестил встречавших его брянцев.
    – Слава святителю! – кричали со всех сторон. – Слава отцу православных христиан!
    Шёл мелкий сухой снег. Было довольно холодно: декабрь наступил внезапно и жестоко, враз сковал реки, озёра и болота прочным стальным льдом, засыпал леса и дороги густым обильным снегом, едва не перегородив все пути к окружённому лесами городу.
    У ворот городской крепости митрополита ждали князь, епископ со священниками и бояре.
    Митрополит вышел из своего возка, прошёл по мосту и, приблизившись к знатным брянцам, перекрестил их. Затем он перемолвился несколькими словами с епископом и князем, взял протянутый ему боярами на подносе хлеб, отломил кусочек и, обмакнув его в соль, прожевал. Кашлянув и отпив из серебряного бокала глоток греческого вина, он проследовал в отведённые ему в княжеском тереме покои.
    Горожане, стоявшие вблизи крепостных ворот, горячо обсуждали увиденное.
    – Какой добрый старичок! – весело сказал горшечник Кулик. – Но тёмен лицом и бел волосом! А какие глаза: чёрные как уголь!
    – И ласков, – молвила стоявшая с ним рядом красивая молодая женщина, супруга  брянского кузнеца, Умила. – Видно, он несёт нам мир и покой!
    Однако на следующий день, 6 декабря, в святой праздник брянцев как-будто подменили.
    По городу пронёсся слух, что высокий священник, проведя вечернюю службу в Покровской церкви, якобы одобрил действия князя Глеба по «чёрному бору» и предложил собравшейся там знати «приложить все силы к сбору татарской дани и наведению порядка в городе». Говорили также, что святитель решил не медлить с венчанием князя Глеба на брянское княжение и назначить это дело на праздник святого Николая.
    Слухи обрастали сплетнями, и в короткий срок брянцы впали в состояние не просто гнева, но отчаянной ярости.
    Брянская же знать, ликовавшая, что их город посетил высший православный священник, напрочь позабыла о горожанах и, убаюканная общей эйфорией, царившей в детинце, готовилась к венчанию нового князя.
    Ни бояре, ни городские священники не посчитали нужным узнать о настроениях городской черни.
Это была первая ошибка князя и его бояр. Второй же ошибкой явилось назначение места венчания князя – церкви Горнего Николы, располагавшейся за пределами городской крепости возле вечевой площади. Но кто мог поверить в возможные беспорядки в столь святой праздничный день?
    Всё началось спокойно: облачённые в драгоценные ризы брянские священники, возглавляемые самим митрополитом, прошли пешком от детинца до большой деревянной церкви, за ними проследовали князь и бояре, а шествие замкнули самые именитые купцы и старшие дружинники. 
    Все они вошли в церковь, двери которой, несмотря на холод, были широко распахнуты, впуская в святой храм всех желавших, и праздничная служба началась.
    Сам митрополит стоял у алтаря и произносил торжественные слова молитвы, поддерживаемые хором церковных певчих. В церкви пахло воском и ладаном, ярко горели свечи.
    Завершив торжественный обряд, посвящённый именитому святому, митрополит повернулся к князю и сказал на неплохом русском: – А теперь перейдём к нашему венчанию и поставим славного князя Глеба на законное правление брянским уделом!
    Вдруг откуда-то из глубины храма донёсся громкий, но хриплый вздох и кто-то грубо, бесцеремонно крикнул: – За что же венчать этого злодея и лихоимца?! А если венчать – то булатным мечом! Смерть князю Глебу! Смерть ненавистной Москве!
  Брянские бояре вздрогнули. Князь Глеб побелел от страха и задрожал, а святейший митрополит в недоумении посмотрел в то место, откуда донеслись крики. – Изыди, сатана! – громко сказал он. – Несите же сюда кадило!
    – Ты ещё и лукавого поминаешь! – закричал всё тот же грубиян. – Ну, этим ты князя не защитишь! – И бояре, расступившись, узнали в кричавшем купца Вершилу Мордатовича.
– Ах ты, лютый крамольник! – возопил боярин Славко Стойкович. – Хватайте же его, мои воины! И рубите ему голову!
Княжеские дружинники, как коршуны, ринулись на мятежного купца и, размахивая  мечами, сбили его с ног.
    – Ратуйте, братья, убивают! – завопил купец Вершила, барахтавшийся на полу в луже собственной крови. Ещё удар – и княжеский воин ловко отсёк большую пучеглазую голову, отлетевшую в угол храма с обильными брызгами крови.
    – Собаке – собачья смерть! – буркнул Славко Стойкович.
– Однако же какой тяжёлый грех! – сокрушался митрополит. – И ещё – в Божьем храме!
    В это время со стороны улицы раздались дикие крики, и в храм, сокрушая всё на своём пути, ворвались разъярённые брянские вечники.
    – Они убили нашего Вершилу! – кричали горожане, размахивая дубинками и кольями. – Смерть вам, нечестивые злодеи!
  Бояре, дружинники и священники были буквально смяты и оттеснены в сторону от стоявших рядом князя и митрополита, державшего в руке княжеский венец.
    – Вот ты где, бесстыжий князь! – с визгом крикнул брянский кузнец Гром, оправдывая своё грозное имя. – Получай же за нашего Вершилу! – И он с силой ударил князя дубинкой по плечу. Князь пошатнулся, но устоял на ногах.
    – Ах так,  мерзкий злодей! – возопил брянский гончар Ясеня. – На-ка же тебе, нечестивец, ухватом! – И он изо всей силы ударил князя  железным орудием прямо в бок.
    Князь рухнул на пол, обливаясь кровью.
    – Опомнитесь! –  отчаянно вскричал митрополит, бросаясь к несчастному князю и закрывая его своим телом. – Это же святая церковь, Божье пристанище!
    – Отойди-ка, старик! – буркнул Безсон, здоровенный верзила, бывший княжеский пристав, отстранённый за пристрастие к медам и винам. Он грубо схватил высшего священника и, рванув его за рукав, потянул в сторону. – Успокойся, Божий слуга, – бормотал злодей, – а то самому будет плохо! – Он отбросил несчастного униженного святителя в сторону и цепко схватил лежавшего на полу князя. – Ну, братья, а теперь потащим этого татя на свет Божий!
    Как только несчастный князь, вытащенный мятежниками за руки и ноги, оказался на улице, толпа, дико взвыв, набросилась на него.
    На голову ненавистного Глеба Святославовича обрушились камни, дубины, топоры. Уже через несколько мгновений всё было кончено: рассечённое и разорванное на части тело узурпатора было разбросано по всей предцерковной площади, окрасившейся кровью
    – Соберите эти клочья, – кричал, ликуя, бывший пристав Безсон, весь залитый княжеской кровью, – и бросьте их нашим злобным псам! Пусть полакомятся своим собратом! Это будет достойная плата злодею за нашего славного Вершилу и доброго князя Дмитрия Романыча! 


Г   Л   А   В   А      3

Р А Д О С Т Ь    К Н Я З Я    С И М Е О Н А

Великий владимирский и московский князь Симеон Иванович возвращался из Орды домой. За ним следовал его небольшой отряд в две сотни копий.
    Сидя в седле, князь Симеон вёл медленную, спокойную беседу с боярином Дмитрием Зерно. Последний недавно ездил в Литву к великому князю Гедимину, но не застал его, поскольку тот ушёл в поход  на немцев. Однако московский боярин достаточно долго пожил в столице Литвы, Вильно, и теперь рассказывал всё, что там узнал.
    Князь Симеон некоторое время с интересом слушал сообщение своего боярина, вставлял, порой, реплики, задавал вопросы, но постепенно, не слыша ничего нового, стал отвлекаться и, наконец, задумался. Боярин же продолжал свою нудную монотонную речь.
    Вот уже почти год, как молодой князь получил у ордынского хана Узбека ярлык на великое владимирское княжение. Татарская грамота досталась недёшево. Умерший в конце марта прошлого года князь Иван Даниилович оставил сыну тяжёлое наследство: московского князя ненавидели, практически, все русские князья и даже мнимые друзья! Это особенно ярко проявилось после его смерти.
    На великое владимирское княжение сразу же нашлись многочисленные претенденты: суздальский князь Константин Васильевич, ярославский князь Василий Давыдович, прозванный за храбрость и жестокость Грозным, и даже…робкий Константин Михайлович Тверской.
    Князья рассчитывали на скромность и неопытность молодого московского князя Симеона, но просчитались.
    Симеон Иванович, наставляемый мудрым Алексием, помощником митрополита Феогноста, имевший хороших советников и исполнителей из среды вышколенного его отцом боярства, с первых же дней прихода к власти в Москве повёл себя умно и решительно. Собрав богатый обоз с серебром, мехами и дорогими товарами, князь Симеон выехал вместе с малолетними  братьями Иваном и Андреем в Орду. Однако по прибытии в Сарай москвичи не обнаружили ордынского хана, который отбыл в отдалённое кочевье.
    Некоторое время князь Симеон с боярами оставались в ордынской столице, дожидаясь остальных русских князей, желавших добиться у хана великокняжеского ярлыка. А когда те прибыли, они устроили богатый пир, на который пригласили всех возможных противников и после щедрого угощения попытались добиться их расположения. С Константином Тверским договорились легко. Слабовольный, живший под пятой своей жены князь легко поддался обаянию и силе воли молодого князя Симеона и сразу же признал его главенство.
    Василий Давыдович Ярославский же долго спорил, выпрашивал себе и брату Михаилу Моложскому доходные земли и города, но, наконец, уступил, добившись от Симеона Ивановича обещания дать ему несколько городков и волостей, а его брату – долю доходов от Великого Новгорода. С Константином Васильевичем Суздальским князь Симеон встречался отдельно: тот на званый пир не пришёл.
    Переговоры с ним были трудными: седовласый  князь Константин считал Симеона слишком молодым, чтобы претендовать на великое княжение и ссылался при этом на древнее «лествичное право», по которому наследство передавалось не от отца к сыну, а по             родственному старшинству. Что только не предлагал князь Симеон и его бояре неуступчивому суздальцу, но он твердил лишь одно: – Пусть это решает сам государь!
    Пришлось с этим согласиться, и князья поехали в далёкую степь: искать кочевье хана Узбека. Когда же они нагнали, наконец, Орду, оказалось, что «государь болен и не желает видеть коназов урусов»…
    Лишь через несколько дней он соизволил принять Симеона Ивановича с братьями, но, посмотрев на них, покачал головой и тихо сказал: – Вы слишком молоды, наследники Иванэ, а ваш батюшка уже покойник! Вот он плёл свои хитроумные нити, как безжалостный паук, но Аллах одним разом пресёк его потуги! Что есть жизнь? Одни страдания! Идите, молодые коназы, с миром и ждите моего решения! Мне надо подумать о вас!
    Так и ушли московские князья, «не солоно хлебавши».
    Несколько месяцев скитались они по бескрайним просторам степи. За это время князь Симеон сумел познакомиться и подружиться со многими влиятельными мурзами, задабривая их богатыми подарками. Особенно близкие отношения завязались у него с бывшим другом отца, важным татарским вельможей Товлубеем. Для него князь Симеон не жалел ничего: одного только серебра он подарил ему почти на полсотни гривен!
    Товлубей оправдал надежды московского князя. Он познакомил его с сыном ордынского хана Джанибеком и добился, наконец, что Узбек-хан, довольный многочисленными московскими подарками, принял князя Симеона в своём походном шатре и объявил его великим владимирским князем.
    Лишь 1 октября князь Симеон, вернувшись из Орды, был венчан во Владимире и стал «батюшкой» или «стрыем» для всех князей северо-восточной Руси. Однако ему долго не удавалось «замирить» своих соперников и лишь зимой, созвав в Москве общекняжеский съезд, он добился их видимой покорности.
  Накануне же этого съезда в Москву приехал из Брянска расстроенный, постаревший митрополит Феогност с печальным известием о беспорядках в городе и о том, что «злые крамольники, сойдясь вечем, жестоко убили князя Глеба Святославича»!
    Весть об этом потрясла князя Симеона: он понял, что замыслы его отца в отношении Брянска провалились.
    В это же время взбунтовались новгородцы, отказавшись платить очередную дань: поборы московского князя, связанные с ордынскими расходами, чрезвычайно возросли!
    – Как же быть? – вопрошал Симеон Иванович своих бояр и духовенство. – Может пойти войной на этот беспокойный Брянск или покарать Великий Новгород?
    – Зачем нам этот Брянск, сын мой? – покачал головой митрополит. – Если бы ты только видел этих злобных брянцев! Они смертельно ненавидят нашу славную Москву  и любят своего князя-беглеца Дмитрия! Будет жестокая война, если весь их чёрный люд возьмётся за мечи и копья! Прольётся море крови, а выгоды не будет! Тот несчастный князь Глеб не смог выжать даже жалкой деньги из брянских горожан! Мало того, добился такой страшной смерти! Эти брянцы далеки от праведного христианства! Они сидят в диких лесах и почитают глухих идолов! Пусть их епископ Иоанн достаточно мудр и набожен, но потребуется ещё много лет, чтобы они успокоились и приросли душой к нашей православной церкви… Уж лучше пока не цеплять их, а там, как Бог даст!
  – Ты прав, почтенный святитель, – подал голос боярин Матвей Бяконтов. – Нечего шевелить тех медведей без надобности! Пусть тот Дмитрий Брянский возвращается в свой мятежный город и сам утешает своих беспокойных горожан: нам нечего лезть в эту вязкую грязь! А вот Новгород следует проучить! И взять с собой других князей, чтобы видели силу великого князя и считались с нами!
    Так и постановили. На московском съезде князей великий князь Симеон, поддержанный митрополитом и влиятельными епископами, твёрдо дал понять собравшимся, что «воля великого князя – закон для всех» и что «всем придётся пойти на мятежный Новгород».
    Потрясённые решимостью и величественным видом  молодого Симеона Ивановича, князья вынуждены были смириться и прозвали его «Гордым». А затем последовали события в Торжке, занятие этого новгородского города войсками княжеской коалиции и, наконец, очередное «примирение», за которое Великий Новгород снова заплатил «превеликую мзду».
    Новый великий владимирский князь успешно справился и со своими внутренними, московскими бедами. Там, как известно, произошла ссора между влиятельными боярами за делёж «хлебных мест».
  Князь Симеон, собрав боярскую думу, обвинил в беспорядках одну из самых влиятельных и старых боярских семей – Босоволковых – снял с должности тысяцкого Алексея Босоволкова-Хвоста, назначенного без его воли боярами, изгнал его из Москвы, а на место тысяцкого поставил сына покойного Протасия-Вельямина, Василия, унаследовавшего, таким образом, пожизненный пост своего отца.
    И в церковных делах князь Симеон добился  успеха: верный друг и наставник его отца Алексий был утверждён в далёкой Византии митрополичьим наместником. Теперь, в случае смерти немолодого митрополита Феогноста, Москва имела бы своего мудрого и достойного преемника.
  Минувший год завершился, если не считать брянских событий, достаточно удачно, и московский князь со спокойствием и уверенностью выехал ранней весной 1341 года в Орду.
    Хан Узбек в этот раз находился в Сарае, принял его без задержки, выразил своё удовольствие своевременным привозом должного серебра и богатыми подарками, но отпустил не сразу.
    Князь Симеон со своими боярами ещё долго пребывали в Сарае и томились от скуки: в ордынской столице совсем не было других русских князей. Приходилось принимать у себя в гостевой юрте татарских мурз и, в первую очередь, Товлубея.
    Последний уже так возвысился, что позволял себе судить даже самого хана.
    Однажды, во время пира у князя Симеона, он прямо сказал ему, что «наш государь сильно постарел, плохо ведёт дела и вскоре на троне будет новый, молодой, повелитель!»
    – О, Господи! – забеспокоился тогда московский князь. – Неужели им будет Тинибек? Я как-то встретил царевича, и он с такой злостью на меня посмотрел…
– Да, Сэминэ, – усмехнулся Товлубей, – Тинибек не любит ни тебя, ни твоих братьев, ни вашего города. Ему чем-то не угодил твой покойный батюшка, славный Иванэ…
    – Это будет беда, мудрый Товлубей! – помрачнел князь Симеон. – И горе на мою голову!
    – А ты не бойся, Сэмэнэ, – весело молвил знатный татарин. – Только один Аллах знает, кто будет великим ханом! Ты помнишь, как я знакомил тебя со славным Джанибеком? Этот молодой царевич – прекрасный воин и твой друг! – Товлубей загадочно улыбнулся.
    Князь Симеон долго помнил тот взгляд и часто по ночам вздрагивал, представляя себе хитрую, напоминавшую волчий оскал, улыбку отцовского друга.
    Неожиданно в Сарай прибыли брянские бояре с возом серебра: двухлетней данью лесной земли ордынскому хану.
    Это событие вызвало много разговоров и шума. Ещё бы! Сам-то брянский князь не приехал! Ордынский хан долго не хотел принимать брянских посланцев, хотя их серебром и подарками был доволен. Хитрые брянцы тем временем сумели подкупить многих влиятельных ордынских людей, включая Товлубея.
    Как-то этот важный сановник вновь пришёл к князю Симеону и завёл разговор о Брянске, достаточно лестно отзываясь о вернувшимся в свой город князе Дмитрии.
    – Зачем же ты тогда послал на Брянск своих людей, – осторожно спросил, понимая суть дела, московский князь, – и прогнал того Дмитрия?
– Это была воля государя и просьба твоего покойного батюшки! – вздохнул Товлубей. – Я же не знал тогда о мудрости коназа Дэмитрэ и глупости коназа Гэлэба!
  – Неужели?! – возмутился князь Симеон. – А тот Глеб был верным соратником моего батюшки!
    – Запомни, Сэмэнэ, – покачал головой мурза, – что правителя красят не только дружба и верность! Но умение повелевать своими людьми! Тот Гэлэб просидел почти целый год в Брэнэ, но так и не смог собрать серебро хотя бы на один «выход»! И нелепо потерял свою башку! А Дэмитрэ только объявился и сразу же нашёл нужное серебро! Да ещё богатые подарки!
    – Но ведь Дмитрий укрывался в Литве?! – воскликнул князь Симеон, подняв руки. – Он же убежал к нашим общим врагам и искал у них защиту?
– Это была его ошибка, – сдвинул брови Товлубей, – но не огромная! А разве твой батюшка не связывался с Лэтвэ? Он не раз выкупал из нашего плена сына того Гэдэмэнэ! Это тоже можно считать помощью общему врагу!
  Симеон Иванович замолчал и  опустил голову. – Значит, этот Дмитрий вновь обретает силу, – подумал он. – Нам не нужна вражда с его непокорным Брянском!
    И он решил пригласить к себе в гости главу брянских посланников – боярина Кручину Мирковича. Последний, будучи человеком опытным и умным, не пожелал ссориться с новым великим владимирским князем и явился в его гостевую юрту точно в установленное время.
    Князь Симеон, оглядев брянского гостя и выслушав его приветственные слова, был удивлён. – Садись же сюда, славный боярин! – указал он на мягкий татарский диванчик, стоявший напротив его тахты. – Я очень рад видеть такого почтенного и красноречивого человека! Если у князя Дмитрия все бояре такие же, как ты, тогда я понимаю, почему брянцы не захотели себе другого князя!
    – Благодарю тебя за тёплые слова! – улыбнулся польщённый Кручина Миркович. – Однако все наши бояре умны и доброжелательны. Многие из них куда как лучше и мудрей, чем я! А я – только скромный слуга своего князя! Вот, смотри, славный воин, – брянец достал из-за пазухи большое, собранное из крупных разноцветных жемчужин ожерелье, – это тебе подарок от нашего князя!
    – Неужели?! – вскрикнул от восторга князь Симеон, взяв в руки драгоценную вещь. – Получается, что он знал о нашей будущей встрече?
    – Знал, великий князь, – кивнул головой брянский боярин. – Он так и сказал мне: – Если тебе доведётся увидеть славного Семёна и поговорить с ним, передай ему тогда этот скромный подарок!   
– Он – настоящий мудрец! – воскликнул, краснея от удовольствия, великий князь Симеон. – Нам надо дружить с ним, а не ссориться! Эй, Бурко! – великий князь хлопнул в ладоши. Из прихожей выбежал мальчик-слуга. – Сходи-ка, Бурко, в соседнюю юрту к моему славному боярину Михаилу Терентьичу и скажи ему, чтобы он отдал тебе золотой кубок с дорогими каменьями… Тот самый, что я хотел подарить имаму… И быстрей принеси сюда эту драгоценность!
    – Слушаюсь, батюшка! – низко поклонился слуга и выбежал исполнять княжескую волю.
    Вскоре он вернулся с мешочком в руках и передал его своему князю.
– Ну, бери же, дорогой гость, этот золотой кубок! – сказал князь Симеон, доставая из мешочка бесценный подарок, сверкавший от яркого свечного света. – Это – твоему князю Дмитрию, на долгую память!
    На другой день великий князь Симеон был вызван на приём к ордынскому хану. К своему изумлению, он увидел стоявшего на коленях у золочёных ступенек трона своего вчерашнего брянского гостя.
    – Салям, Сэмэнэ! – весело сказал Узбек-хан. – Айда же сюда быстрей!
    Князь Симеон покорно прополз на животе по большому персидскому ковру и, приблизившись к брянскому боярину, встал рядом  с ним на колени.
    – Тебе не обидно, славный коназ, стоять рядом со слугой Дэмитрэ? – молвил с улыбкой хан. – Подними свою башку!
    Симеон выпрямился и посмотрел на ордынского хана. – Господи, – подумал он, едва сдерживая волнение, – как же состарился наш царь: похудел и пожелтел лицом! Неужели болен?
    – Говори же, Сэмэнэ, – буркнул Узбек- хан. – Или ты оглох?
    – Не обидно, государь, – сказал он, стараясь сохранять видимость спокойствия. – Я знаю, что этот боярин представляет самого князя!
    – Это так, Сэмэнэ, – кивнул головой хан. – Дэмитрэ тяжело заболел… И мы сами тому причиной… Нам не следовало прогонять его и отдавать тот Брэнэ-бузург бестолковому Гэлэбу! Пусть же этот Дэмитрэ с миром сидит в своём улусе и вовремя привозит сюда серебро! Предупреждаю тебя, Сэмэнэ: не хули этого Дэмитрэ, как твой батюшка, а лучше успокойся и дружи с ним! Я не хочу терять своих верных данников без надобности и иметь от этого убытки!
    …Эти слова князь Симеон как раз вспомнил, слушая монотонную речь боярина Дмитрия Зерна. Последний рассказывал о своей встрече в Литве с ещё не отъехавшим тогда в Брянск князем Дмитрием Романовичем.
    – Тот Дмитрий совсем не был рад брянским событиям, – говорил между тем боярин, – и особенно убийством несчастного князя Глеба…
– Неужели? – встрепенулся в седле московский князь. – И не злорадствовал?
– Не злорадствовал, великий князь, – покачал головой боярин. – Более того, он даже изменился в лице, узнав о произошедшем! Видно, городская чернь проняла его до самого сердца! Брянском непросто управлять! А его прекрасная, слегка полноватая супруга даже прослезилась! Всплакнула также их дочь!
    – Дочь? – привстал в седле князь Симеон. – Она молода? Хороша ли собой?
 – Нет слов, великий князь, чтобы описать красоту его дочери Федосьи! – покраснел боярин Зерно. – Я никогда не видел такой красавицы! Она унаследовала прекрасные черты своих батюшки и матушки! Она – ровесница твоего младшего брата Ивана, а может и немного моложе!
    – Неужели?! – вскричал обрадованный князь Симеон. – Значит, нам следует послать в богатый Брянск своих людей и сосватать эту красную девицу! Пора жениться моему братцу Ивану! Мы получим двойную выгоду: сосватаем Ивану красивую невесту и породнимся с Дмитрием Красивым!


Г   Л   А   В   А   4

      Н О В А Я   С В А Д Ь Б А
   
Князь Дмитрий Романович Брянский сидел в своём большом чёрном кресле рядом с супругой – княгиней Ксенией – глядя на свою красавицу-дочь, пятнадцатилетнюю белокурую Феодосию, одетую в наряд невесты, и её жениха-ровесника, рослого, стройного, синеглазого князя Ивана.
    Невеста скромно сидела за поставленным в стык княжеским столом ближе к матери, потупив очи и глядя в стол. Румянец покрывал её щёки. Белоснежное византийское платье, расшитое кружевами и унизанное драгоценными камнями, усиливало притягательную прелесть девушки. А сверкавшая алмазная звезда, прикреплённая к белой же кружевной повязке на лбу, создавала неповторимо-таинственную обстановку, окружавшую красавицу. Одетый в простой наряд жениха – белую льняную рубашку с вытканными на ней красными петухами, свисавшую до колен и подвязанную ярко-красным кушаком, штаны тёмно-синего цвета, вправленные в алые, козьей кожи, невысокие сапожки, княжескую шапку с верхом из красного атласа, обитую куньим мехом – князь Иван Московский, с нежными, как у девушки, чертами лица, усиливал красоту невесты.
    Он смотрел на свою нареченную и, казалось, утратил интерес ко всему другому: молодой князь ещё никогда не видел такой красивой, обаятельной, кроткой девушки!
    Старый князь усмехнулся, провёл рукой по лбу и, подняв серебряный кубок с вином, произнёс: – Пусть же всегда будут счастье и любовь в сердцах молодых! Да народят они добрых внуков на славу нашему Брянску и знатной Москве! Слава молодым! – И он быстро, не смакуя, выпил пряный напиток.
    – Слава! – закричали бояре и священники, сидевшие по обеим сторонам параллельных скамей: сразу же за женихом – московские бояре – а на противоположной скамье, рядом с княжеским воеводой Супоней Борисовичем, возглавлявшим третий стол – брянский епископ Иоанн, трое священников, настоятели храмов, и брянские бояре.
  Князь Дмитрий с грустью глядел на пиршество и думал о жизни. – Вот и последнюю дочь выдаю замуж, – размышлял он про себя, – и не будет детей в нашем доме. Некому теперь подать свой нежный и ласковый голос в тереме княгини! Уже не выбежит ко мне ненаглядная краса и не вспрыгнет на мои колени! Не будет мне в старости утешения… А все прочие мои детки умерли во младенчестве, и не один сын не выжил… Эх, судьбина! – князь тяжело вздохнул и смахнул непрошеную слезу.
 А ведь он совсем не хотел «родниться со злокозненной Москвой»! Так уж получилось.
    Перед глазами князя прошли лица литовских князей, вельмож, польских королевичей… Все они заглядывались на его молоденькую Феодосию, всем хотелось породниться, пускай с нынче беглым, но славным и могучим брянским князем.
    Не мог забыть Дмитрий Романович и просьбу князя Михаила Асовицкого, жившего со своей семьёй в это время при дворе великого князя Гедимина. – Уж не спеши, брат, – говорил тогда князь Михаил, – и не выдавай свою дочь замуж: мой сын вот-вот станет женихом! Разве плохо тебе породниться с нами? Я преподнесу богатые дары и обеспечу тебе верную дружбу до скончания веков!
    Однако его сыну Роману тогда исполнилось только десять лет, в то время как красавица Феодосия достигла четырнадцати. Брянский князь понимал, что брак его дочери с молодым Романом Михайловичем был возможен и даже выгоден.
    – Неплохо бы породниться с потомком Романа Старого Брянского, – думал он тогда, – и заполучить себе наследника! Было бы уместно оставить зятю мой брянский «стол»! Тогда и с Литвой будет прочная дружба! А на ордынского царя надежды нет: оттуда идут только обиды и угрозы!
Своё пребывание в Литве он вспоминал с радостью. Это было время отдыха и развлечений: брянский князь с княгиней едва успевали ходить на званые пиры и даже балы, устраиваемые литовскими князьями и вельможами. Последние научились этому у польской знати.
    При дворе Гедимина почти постоянно жили польские князья, и даже дети польского короля часто приезжали в Вильно. Чтобы не отставать от знатных поляков, великий литовский князь Гедимин стал собирать у себя во дворце знать с жёнами и взрослыми дочерьми, устраивать совместные пиры, беседы, знакомства.
    Танцев, правда, знатные литовцы не устраивали. Этим занимались только слуги: придворные музыканты и скоморохи, красивые служанки или выкупленные из татарского плена холопки, обученные танцевальному искусству в Польше.
    Литовские купцы, ездившие по всему свету, наведывались и в Сарай, поскольку татары, не взирая на враждебные отношения с Литвой, торговле не препятствовали, и часто привозили купленных на ордынских базарах невольниц в Литву. Часть из них дарилась литовской знати и великому князю, а часть покупалась.
    Красивые девушки и женщины наполняли терема литовских богачей, радуя их и развлекая. Поэтому собиравшиеся на вечеринки знатные литовские гости только смотрели на танцевавших слуг и слушали музыку, незамысловатые песни.
    Как всё это резко отличалось от суровой и скучной брянской жизни!
    Больше года прожил князь Дмитрий с семьёй, боярами и своей верной дружиной в Вильно, свыкся с весёлой, невиданной доселе жизнью, и вовсе не собирался возвращаться домой, когда вдруг в середине декабря прошлого года к нему прибыли брянские посланцы и подробно рассказали о произошедших в Брянске событиях, связанных с мятежом горожан и расправой над князем Глебом Святославовичем. Эта весть в короткий срок облетела литовскую столицу, и вся местная знать посетила брянского князя в его тереме, выделенном великим князем Гедимином, со словами сочувствия.
    Чтобы не «ударить лицом в грязь», Дмитрий Романович был вынужден закатывать богатые пиры, приглашать певцов, музыкантов и танцоров. Серебро, вывезенное из Брянска, постепенно таяло: ко времени возвращения домой у брянского князя оставалась только половина прежнего богатства.            
    – Что ж, рано или поздно, но придётся уезжать! – сказал по этому поводу князь Дмитрий. – Как в гостях ни хорошо, а дома лучше! – Он вспомнил свою охоту в брянских лесах, дальние поездки на рыбный и птичий лов к рекам и озёрам. – Здесь, в Литве, нет такой славной охоты!
Князя беспокоили слухи о брянских беспорядках. – Как же нам справиться с чернью? – думал он. – Привыкли к вечу и погромам! Теперь нам будет непросто успокоить разбушевавшихся смердов и подчинить их своей воле!
    Не радовало князя и известие о лютой смерти Глеба Святославовича. – Надо же, сложил голову не от боевого меча, но от рук нечестивых смердов! – сокрушался он. – Насколько же обнаглели смерды! Подняли руку, пусть на незаконного, но всё же на князя!
    Князь Дмитрий смутно помнил наставления брянского владыки, его рассказы о летописных событиях, но случаев расправы черни над князьями было немного. – Они опозорили наш город на весь мир! – думал брянский князь. – Увы, мой удел – не Божий дар!
    В последний день отъезда брянский князь пришёл на прощальный приём к великому князю Гедимину. Седовласый воин, уступавший в росте почти на голову князю Дмитрию, но крепкий, могучий, принял брянского гостя, сидя в своём, блиставшим золотом и серебром кресле  с золотой королевской короной на голове.
    Дмитрий Романович преподнёс ему в тот день целый бочонок, полный серебряных новгородских гривен, и большую связку чёрных куниц.
 – Благодарю тебя, великий князь и славный король! – сказал он, поясно поклонившись. – Я вовек не забуду твоей доброты и сердечного гостеприимства. Приезжай к нам, могучий полководец, в мой Брянск! Ты достойно отдохнёшь у нас: побываешь на охоте, примешь нашу русскую баньку!
– Прощай, брянский князь Дмитрий и мой дорогой гость! – сказал на хорошем русском Гедимин, слегка склонив голову. – Жаль, что события призвали тебя домой так рано, и ты не смог сходить с нами в поход на немцев! Ты бы повидал настоящую войну и размял бы свои кости! Но жизнь есть жизнь! Тогда уезжай, добрый человек, в свой Брянск и храни в своём сердце дружбу с Литвой! Я хочу заключить с тобой в этом году союз и помочь тебе защититься от поганых. Я знаю о твоём нелёгком правлении, о твоём озлоблённом народе и бесчисленных врагах. У нас в Литве тоже немало трудностей. То немцы, то татары, а то и жестокие ляхи – все несут нам беды и разрушения! Чтобы обеспечить нашим землям мир и покой, все мы, государи и князья, должны объединиться под одним знаменем!
    Так и запомнил брянский князь Гедимина Литовского: решительным, смелым, блиставшим своими стальными, грозными очами!
    Великий князь Гедимин вскоре погиб. Нелепо, случайно, при осаде немецкой крепости Басбург!
    Об этом брянский князь узнал много позже, уже после того, как вновь прочно осел в своём стольном городе. – Славная Литва потеряла великого полководца! – подумал он тогда, смахивая случайно набежавшую слезу и ловя себя на мысли, что горюет по старому Гедимину, как по родному человеку. – Этот князь был гордым и строгим, но для гостя он не жалел ничего!
    Возвращение брянского князя было пышным и торжественным. Весь город сбежался встречать его. Всё духовенство в праздничной одежде, блиставшие роскошными нарядами бояре, княжеские дружинники и слуги вышли из крепости и стояли возле ворот, плача навзрыд. Не было ни хлеба-соли, ни вина: не гостя встречали, но хозяина! Все  городские колокола не просто звонили а, казалось, надрывались! – Слава могучему Дмитрию! Слава нашему князю! – орали со всех сторон. – Долгой жизни Дмитрию Романычу!
    Как будто не было прежних бунтов и вечевых сходок брянцев! Как будто не случилось в декабре прошлого года страшного злодеяния! Толпа довольно быстро перешла от ярости и бешенства к веселью и благодушию.
    Но брянский князь уже был не тот. Не успел он прибыть в свой славный «охочий терем», обнять своих «верных бояр» и принять благословение от владыки Иоанна, как сразу же потребовал созыва боярского совета, на котором подробно рассказал о своей жизни в Литве и о князе Гедимине. Затем он выслушал бояр и тщательно обсудил с ними ситуацию в Брянске. Он не был убаюкан торжественной встречей брянцев и, понимая, что при любом повороте событий возможны беспорядки, стал искать решение, чтобы раз и навсегда упрочить свою власть.
  Шёл март 1341 года, и князю нужно было ехать в Орду. К тому времени уже образовалась двухлетняя задолженность перед татарами: ведь князь Глеб так и не сумел расплатиться с ними за прошлый год! Вместе с тем князь Дмитрий не хотел тормошить утихших горожан. Серебра у него было вполне достаточно! Но вот с уплатой двухлетней дани пришлось бы почти полностью растратить казну.
    – Что теперь делать, мои славные люди? – вопрошал князь. – Неужели больше нет доходов?
    – Зачем тревожиться, сын мой? – сказал ему на это епископ Иоанн. – Горожане с радостью встретили тебя! А это значит, что они сами вскоре пополнят твою казну серебром и мехами!
    В самом деле, и недели не прожил князь в своём стольном городе, как престарелый огнищанин Орех Чурилович доложил ему, что «купцы и охотники доставили всё недоданное в твою казну серебро!»
  Даже знатный охотник Гордей Борович, попытка грабежа которого способствовала известному брянскому бунту, сдал княжескому огнищанину целую гривну серебра.
    К радости князя и бояр, в короткий срок все княжеские расходы, понесённые из-за бегства в Литву, захвата Брянска незадачливым Глебом Святославовичем, и, наконец, бойкота князя-узурпатора и возникших беспорядков, были перекрыты щедрым серебряным дождём! Теперь можно было спокойно отвозить «выход» в Орду! Князь собирался самолично отправиться в Сарай, как он это делал раньше, и принести свои извинения татарскому хану, но брянский епископ отговорил его от поездки.
    – Пусть туда едут славный Кручина с избранными боярами, – сказал владыка, – а ты скажешься серьёзно больным. Надо чтобы царь Узбек знал, как тяжело ты пережил несправедливость! А наши люди поведают ему, как тебе было горько терпеть лишения и беды на чужбине из-за лживого оговора!!
    Так и поступили. Совет брянского епископа был не только мудрый, но удачный!
Брянские посланцы вернулись из Сарая в весёлом настроении: ордынский хан не только принял брянское серебро и простил князю «литовское сидение», но даже посочувствовал князю Дмитрию за «незаслуженные страдания, связанные с чрезмерной доверчивостью государя»!
Боярин Кручина Миркович рассказал и о своей встрече с новым великим владимирским и московским князем Симеоном, их беседе и преподнёс брянскому князю драгоценный кубок.
    Всё случившееся было так необычно и неожиданно!
– Неужели мы подружимся с Москвой? – думал князь Дмитрий, не веря своим глазам и ушам. Но особенно он был поражён приездом московских бояр, возглавляемых самим Иваном Михайловичем!
– Мы приехали посмотреть на твою дочь, – говорил влиятельный московский боярин. – И, если девица понравится нам, сосватать её за брата великого князя!
    Дмитрий Романович, пребывавший в крайнем изумлении, пригласил на встречу с московскими нежданными гостями супругу и дочь.
    Москвичи были так поражены красотой юной Феодосии, что сразу же завели разговор о свадьбе и порядке её проведения.
    – Будем играть свадьбу в Москве, – сказал боярин Иван Михайлович после долгих разговоров с брянскими князем и боярами в думной светлице. – И вам придётся собираться в гости к нам!
    Это не устраивало князя Дмитрия. – Свадьбы наших дочерей всегда играются у нас! – возразил брянский князь. – И не может быть отъезда невесты без знакомства с женихом и, в отсутствие отца, с его старшим братом! Всё должно быть строго по закону!
– Но наш великий князь Семён не может приехать в Брянск из-за многих дел! – пытался спорить боярин Иван. – И жених готов встретить свою невесту только в Москве!
    – Я могу понять великого князя Семёна, – кивнул головой князь Дмитрий, – но чтобы сам жених встречал мою дочь в Москве? – он засмеялся. – Это такая нелепость! Я готов принять любого князя или родственника, как замещающего Семёна Иваныча, но жених должен обязательно приехать сюда! Пусть моя Федосья увидит его! А вдруг он будет не по сердцу моей дочери? Вы хотите, чтобы я силой заставил её выйти замуж? Нет уж, увольте, моя дочь не холопка, а славная княжна! Свадьбы без жениха не будет!
    Пришлось московским боярам согласиться с этим, «скрепя сердце».
    Тем временем князь Дмитрий наводил «добрый порядок в своём доме». Он тихо, чтобы не возбуждать городские страсти, провёл расследование случившегося в прошлом году бунта. Все нити по главенству в этом деле вели к покойному купцу Вершиле Мордатовичу.
    – Ладно, хоть нет уже того злодея, – говорил на совещании бояр брянский князь. – А то пришлось бы расправиться с ним! Было бы немало хлопот!
    Князь проведал и об участии в беспорядках бывших ополченцев, а также его собственных дружинников, оставленных в городе. Всех этих людей он потихоньку отправил в отдалённые городки брянской земли: дал всем земельные пожалования, пообещал «срубить ладные хоромы», а дружинников послал в местные гарнизоны с высоким жалованьем. Вчерашние бунтовщики уезжали, веря в «княжескую милость».
    Князь особенно усилил наблюдение за порядком в городе и «вредными шептаниями». Его указом были запрещены сборища «неуместных кучек» на городских площадях, а приставы получили задание – «задерживать всех подозрительных шептунов и помещать их в холодную темницу для допроса и расследования».
В короткий срок брянская темница была переполнена, и горожане занялись строительством «нового острога рядом со старым».
    Вновь возродился порядок, установленный первым брянским князем Романом Михайловичем, по которому заключённые в темницу должны были «в поте своего лица добывать насущный хлеб».
    Эти меры привели к успокоению города, с улиц исчезли бродяги, пришлые из других мест бездельники и нищие.
    – В Брянске никогда не было голода! – говорил князь Дмитрий. – А поэтому праздные смерды не должны сидеть на площадях и в закоулках! Пусть работают!
    Молодой князь Иван Иванович, прозванный в Москве «Красивым» за приятные черты лица и осанку, приехал в Брянск как раз зимой 1341 года, когда брянский князь навёл в городе порядок, и был удивлён тишиной, покоем, зажиточностью горожан и «богатством строений». Он очень не хотел ехать в этот дикий, как считали москвичи, варварский город, однако довольно быстро изменил своё мнение. – Какой большой город! – подумал он, оглядывая брянскую крепость. – А люд благонравен и тих… И крепость велика! Не зря мой батюшка боялся этого Брянска!
    Большое впечатление на жениха произвёл и будущий тесть: красивый, седоволосый, огромного роста, на полголовы выше молодого московского князя!
    – Тебя не зря зовут «Красивым»! – сказал, усмехнувшись, при первой встрече брянский князь. – Ты будешь великим сердцеедом! И я теперь не беспокоюсь за свою дочь!
    В самом деле, красавица Феодосия, увидев своего жениха, сразу же повеселела. – Какой статный молодец! – подумала она. – Видный жених! Мне повезло!
Молодой княжне понравилась и ласковая речь жениха. – Пусть этот Иван не щедр на слова, – рассудила девушка, – но добр и ласков, как вольный голубок!
Так они сидели на свадьбе, прижавшись друг к другу и, казалось, никакая сила не способна была разорвать этот союз двух красивых, полюбивших друг друга молодых людей.
    Московские бояре приехали не только без князя Симеона, но даже не нашли ему заместителя. – Не гневайся, княже, – говорил Иван Михайлович,  – сейчас у нас такое время, и Семён Иваныч не мог найти подходящего человека… Он хотел сам приехать к вам, но ничего не получилось, просить же других князей было неуместно!
  – И мы спешили, славный князь, – вторил ему боярин Иван Андреевич. – Боялись, что ты выдашь свою красавицу-дочь за другого! Мы не хотели потерять такое сокровище!
    – И мечтали установить с тобой дружбу! – буркнул боярин Александр Иванович Морхинин. – Так вот и прошло всё в спешке!
    – Ты уж прости нас, Дмитрий Романыч, – молвил ещё один знатный москвич, из бывших тверских бояр, Андрей Кобыла. – Не всё получается так, как хочется!
    – Ладно, бояре, – усмехнулся польщённый князь. – Тогда ты, Иван Михалыч, сойдёшь за батюшку или старшего!
    Свадьба состоялась сразу же на следующий день по приезду московских гостей. Вышколенные княжеские слуги за один день сумели  приготовить все необходимые блюда и напитки, а подвижный, везде успевавший старый огнищанин Орех Чурилович, так подготовил княжеских людей к празднеству, что уже сразу после венчания молодых гости вошли в обставленную яствами трапезную и достойно отметили славное событие. А в соседней, ещё большей зале, пировали брянские и московские дружинники, купцы и все прочие, приглашённые на свадьбу, пусть не знатные, но достойные люди.
    – Слава! Слава молодым! – неслось из старинной княжеской трапезной.
    – Мир им и благодать! – говорили друг другу весёлые, улыбавшиеся брянцы, слыша свадебный шум. – Пусть же слава брянских красавиц идёт далеко за пределы нашей земли!


Г   Л   А   В   А   5

Н О В Ы Е   П О Р Я Д К И   В   С А Р А Е

Хан Узбек, вернувшись в марте 1342 года из далёких степей, неожиданно занемог. Ханский лекарь не раз говорил ему не выезжать в холод за пределы Сарая, но повелитель не слушал ничьих советов. – Позовите сюда Тугучи! – приказал он слугам. – И пусть приведёт с собой сына! Сходите и за имамом!
    Советник Тугучи немедленно примчался по ханскому зову со своим тридцатилетним сыном. Последний прихватил все писчие принадлежности: кисти, коробочку с тушью и чашку для приготовления чернил. Верные ханские люди сразу поняли, зачем прислали за ними. Состояние здоровья хана уже давно оставляло желать лучшего: после смерти любимого сына Тимура это уже был не прежний весёлый и жизнерадостный человек.
    Кроме того, несмотря на мудрую и дальновидную внешнюю политику, Узбек-хан не добился больших успехов: потерпел дипломатическое и военное поражение в Азербайджане от неуступчивых хулагуидов, не преуспел в связях с Египтом и  Византией.   
    – Награда мудрецам бывает только в небесном раю! – говорил по этому поводу престарелый имам Ахмат. – Нет утешения на земле Божьим праведникам!
    Вот и на этот раз седобородый старец, явившийся к ложу своего умиравшего повелителя, вспомнил эту фразу. – Не спеши, славный государь, в райские кущи, – молвил он, – и заверши, как надо, все земные дела!
    – Эй, мои верные рабы! – хлопнул в ладоши лежавший на кане Узбек-хан. К нему подбежали двое гаремных полуобнажённых рабов. – Отведите всех моих жёнок в другую юрту! Им не следует слушать наши откровенные разговоры!
    Рабы выбежали  в соседнюю комнату ханской опочивальни, и оттуда донеслись женские крики, плач и визг.
    – А, теперь, святейший имам, выслушай меня, а ты, Тугучи, запиши мои слова на бумаге, – продолжил хан Узбек тихим голосом, прерывавшимся в моменты приступа желчной боли. – Так нужно, чтобы мои сыновья не передрались за ханскую власть… Хыдрбек, Тинибек, и Джанибек! Надо о них подумать… Жаль, что умер мой любимый Тимур… Это – огромное горе! – на глазах у хана выступили слёзы. – Он был настоящим наследником! Умным, добрым и праведным… Да прибрал Аллах!
– Не горюй, государь, о своём славном сыне, – сказал, сдвинув брови, имам Ахмат. – Теперь он у Аллаха, в пресветлом раю! И не ропщи: разве ты был счастлив в своём ханстве?
– Спаси, Аллах! – вскрикнул слабым голосом умиравший.
    – Ты бы лучше призвал к себе лекаря! – буркнул имам Ахмат. – Для тебя ещё не всё потеряно!
    – Зачем мне этот дурачок? – пробормотал в раздражении ордынский хан. – Все прекрасно знают, что если человек тяжело заболеет, его лекарем может быть только один Аллах! Мы держим этих прохвостов, но хорошо понимаем, что человек не способен быть хорошим врачом! Конечно, где-нибудь есть знающие врачевание люди, но только не в моём дворце! Здесь пребывают лишь родственники знатных людей или их знакомые… Они не только неумелые врачи, но даже закоренелые глупцы! Но будет об этих ишаках, – хан вздохнул и судорожно повёл носом. – Надо говорить о деле… Тогда мой сын Хыдрбек…, – он вдруг захрипел, выпучив глаза, – и Джанибек…ох, не могу говорить…
    – Кто же будет твоим наследником?! – громко сказал имам Ахмат, глядя с состраданием на мучавшегося повелителя.
    – Тогда…о, Аллах, – прохрипел умиравший и уронил скрюченную судорогой руку. Его глаза закатились, лицо побелело и осунулось.
    – Наш правоверный хан скончался! – провозгласил имам Ахмат. – Аллах забрал его душу в свои райские кущи! Слава всемогущему Аллаху!
    – Слава Аллаху! – пробормотали, роняя слёзы, тайный ханский советник Тугучи и его сын Тютчи, начальник писчей юрты.
    Вдруг послышался какой-то шум, и в ханскую опочивальню вбежал молодой красивый татарин, роскошно одетый в золочёную, расписанную узорами овчинную шубу, с зелёным, сверкавшим алмазами, обшитым дорогим куньим мехом, треухом, наскоро, небрежно надетым на голову.
    – Умер мой батюшка?! – закричал он, не помня себя. – Неужели это случилось?
    – Случилось, Джанибек-оглан, – покачал головой имам Ахмат. – Наш славный государь, Узбек Султан Мухаммад, ушёл в райские кущи по воле милостивого и милосердного Аллаха, от которого все мы ждём помощи! А теперь повинуйся его завещанию!
    – Что же он завещал? – нахмурился Джанибек. – Немедленно говорите! – его чёрные глаза пристально уставились на имама. – Кому государь оставил свой престол и богатые стада?
    – Сразу всё не перескажешь! – пробормотал имам Ахмат. – Здесь были только мы одни. Надо созвать курултай из всех знатных людей и объявить волю покойного!
    – Зачем нам курултай? – возразил царевич. – Говори же, почтенный имам, кого он объявил ханом? Зачем скрывать от меня правду? 
– Мы ничего не скрываем! – буркнул имам. – Но последние слова твоего батюшки были непонятны. Поэтому нужно созвать совет и во всём разобраться!
    – Говорите же, – наступал молодой царевич, – а потом будет поздно!
    – Пора готовить похороны! – поднял голову имам Ахмат. – И, как это требует мусульманский обычай: до захода солнца! Я пойду и позабочусь об этом!
    И седобородый аксакал, не долго думая, вышел из ханской опочивальни.
– Тогда говори ты, Тугучи! – приказал красавец Джанибек. – Что же молвил мой батюшка перед смертью?
– Не знаю, что тебе сказать, Джанибек-оглан, – пробормотал напуганный Тугучи. – Славный государь сказал много слов, но не всё было понятно…
    – Поведай же мне, Тугучи, – сердито сказал царевич, – что ты понял из его слов и не скрывай правду. Тогда ты долго будешь советником государя!
    Тугучи понял намёк Джанибека и, вздохнув, промолвил: – Государь сказал несколько поучительных слов, и вдруг у него случился удар… Тогда он прохрипел: – Хыдрбек и Джанибек…– Но трудно было понять, что он имел в виду!
    – Значит, он упомянул моё имя? – весело спросил Джанибек. – Я неправ?
    – Да, упомянул, Джанибек-оглан, – согласился, скрепя сердце, Тугучи, – но сначала Хыдрбека…
    – Забудь Хыдрбека, – нахмурился царевич. – Это тебе послышалось! Понял?
    – Понял, государь, – ответил, покраснев, Тугучи.
    Царевич пристально посмотрел на сидевшего за лакированным ханским столиком Тютчи.
    – А ты, достойный Тютчи, – сказал он, – слышал слова моего батюшки?
    – Слышал, государь, – быстро сказал, вскочив в волнении, начальник писчей юрты. – Твой батюшка говорил только о тебе! Я слышал только твоё имя!
  – Ты не зря, Тугучи, был преданным человеком моего батюшки! – весело сказал Джанибек. – Ты сразу же увидел во мне своего государя! А твой сын – образец искренности! Это похвально, и я навсегда запомню вашу верную службу! А теперь идите и готовьте похороны! Да, Тютчи, – царевич обернулся перед выходом из опочивальни. – Занеси-ка на бумагу волю покойного государя, чтобы мурзы и эмиры не сомневались в моём праве! – И Джанибек, не скрывая своего весёлого расположения духа, быстро вышел из опочивальни.
    Как только стук его лёгких шагов затих, отец и сын переглянулись.
– Вот в какую беду мы попали! – пробормотал Тугучи. – Что теперь делать? Неужели придётся записать на бумагу волю Джанибека? А если взбунтуется святой имам?
– А чего тебе горевать, батюшка? – грустно усмехнулся Тютчи. – Я записал так: «Государь повелел перед смертью передать всю власть славному Джанибеку-оглану, а его сыновьям, Хыдрбеку и Тинибеку, и всем людям ханства, указал беспрекословно ему подчиняться»!
  – Сынок! – вскричал напуганный Тугучи. – Разве ты не понимаешь, как это опасно? Ведь законный наследник покойного – Хыдрбек! Государь едва произнёс его имя и сразу же отправился к Аллаху… И Тинибек старше Джанибека!
    – Значит, так было угодно Аллаху! – смело сказал Тютчи. – Зачем нам искажать волю покойного и раздражать славного Джанибека? Его поддерживают все знатные люди и лучшие воины! Хыдрбек слаб… А Тинибек сейчас в дальнем походе, в Мавераннахре… Когда ему оспаривать волю покойного? А имам нас поддержит! Все знают, что Джанибек – правоверный мусульманин… Ну, по крайней мере, не богохульник…
    – Вот так, сынок, – вздохнул, успокаиваясь, Тугучи. – Не богохульник, но в мечеть не часто ходит. Это ещё подмечал покойный государь! Однако, ладно. Решили, значит, решили. Пусть теперь Джанибек правит нашим Кыпчакским ханством… Нам нечего терять!
    В короткий срок весть о последних словах умершего хана разнеслась по Сараю.
    Тело хана Узбека быстро обмыли, обрядили в погребальные наряды, и по мусульманскому обычаю верные слуги понесли покойника, сидевшего в камышовом кресле, на  недалёкое кладбище.
    Царевич Джанибек уже на следующее утро после похорон отца явился со своими верными людьми во дворец, быстро поменял стражу, телохранителей и уселся на золочёный трон.
    Собравшиеся во дворце вельможи не успели опомниться, как новоявленный ордынский повелитель, грозно сдвинув брови, заявил: – Волей моего батюшки, славного государя Узбека, я, Джанибек, его подлинный наследник, законно занимаю этот золотой трон! Эй, Тугучи, огласи нам волю покойного хана!
    Стоявший, как обычно, слева от ханского трона, тайный советник протянул руку и взял у своего сына свёрнутый в рулон пергамент.
    – Наш славный повелитель, ушедший в райские кущи, завещал! – громко сказал он и зачитал согласованный с сыном ещё вчера известный текст.    
    Вельможи, выслушав Тугучи, заворчали, заволновались. Имам Ахмат покраснел, надулся и закашлялся: было видно, как он борется с волнением!
    – Ну же, наши славные люди! – весело сказал Джанибек. – Кто не согласен с волей покойного государя?
    Таковых не нашлось.
    – Тогда клянитесь в верности мне! – потребовал царевич. – И несите сюда святую Книгу!
    Имам Ахмат встал с коврика, подошёл к стене, на которой висел вышитый золотыми нитями кожаный мешок, извлёк из него Коран и, взяв обеими руками книгу, приблизился к ханскому трону, остановившись справа от него, чтобы не стоять к хану спиной, и повернувшись лицом к вельможам.
    – А теперь клянитесь в верности государю! – громко сказал он. – И подходите сюда, к Алькорану!
    Ханские приближённые подходили к святой Книге, кланялись ей и произносили слова верности.
    – Надо бы позвать сюда твоих братьев, чтобы и они принесли клятву! – промолвил высший священник, когда вся ханская знать прошла перед Кораном. – И Хыдрбека, и славного Тинибека…
    – Но Тинибек ещё далеко! – буркнул молодой хан. – А за Хыдрбеком… Что ж, пошлите!
    Ханские слуги побежали выполнять приказ молодого повелителя.
    Имам Ахмат  тем временем подошёл к Тугучи и пристально вгляделся ему в лицо.
    – Почему ты так смотришь, славный имам? – спросил дрожавшим голосом тайный ханский советник. – Разве я неправильно поступил?
    – Нет, – покачал головой святейший имам. – Всё свершилось по воле Аллаха…, – он вздохнул, – но у знатных людей совсем нет храбрости, даже на деньгу!
    – Что ты там говоришь, премудрый имам? – вопросил с вершины своего трона хан Джанибек. – Может мы неправы?
    Имам не успел ничего сказать, как дверь в ханскую тронную залу отворилась, и внутрь вбежали посланные за Хыдрбеком слуги.
    – Государь, государь! – кричали они. – Твоего славного и набожного брата Хыдрбека больше нет! Его призвал к себе Аллах!
– Как же это случилось?! – подскочил на троне молодой хан. – Неужели умер?
– Умер, государь, – ответил мирза Абдул. – Его нашли с острым ножом в сердце! И только что… Тело ещё не остыло…
    – Это – великое злодеяние! – спокойно сказал Джанибек, обводя взглядом искажённые страхом лица своих подданных. – Надо провести расследование! И мы жестоко покараем всех тех, кто не признаёт волю моего покойного батюшки!
    – Спаси нас, Аллах! – пробормотал Тугучи, встречаясь со злым, колючим взглядом имама Ахмата.
    – Всё в руках Аллаха! – пробормотал тот, не сводя  глаз с лица ханского тайного советника.
    …Прошёл месяц со времени воцарения нового ордынского хана. В Сарае всё успокоилось, и, казалось, жизнь входит в прежнюю, привычную колею. Однако неожиданно из Хорезма вернулся сын покойного хана Узбека, Тинибек, с небольшим, но верным войском.
    Как раз в это время в ханском дворце проходил очередной совет татарской знати, и верные ханские слуги доложили хану о приезде Тинибека.
    – Это Божья кара! – пробормотал  имам Ахмат так громко, что Джанибек услышал его.
    – Кара, почтенный имам, – сказал он, – твоя праведность! Эй, Товлубей! – хан поднял руку. Мурза подскочил со своих подушек и предстал перед ним. – Иди же, Товлубей, к моему славному брату и позови его сюда, в мой дворец! Пусть принесёт мне клятву верности!
    – Слушаюсь, государь, и повинуюсь! – склонился в низком поклоне Товлубей. – Во мне не сомневайся: всё будет так, как ты решил! – И он удалился.
  – Надо бы поговорить о коназах урусах, – сказал Джанибек, обращая взгляд в сторону советника Тугучи, – чтобы исправить ошибки моего батюшки! Я недоволен, что коназы Мосикэ вошли в силу, а прочие коназы ничего не значат! Надо отказаться от лжи и клеветы по отношению к незаслуженно обиженным коназам и призвать их в Сарай! Есть ли такие?
    – Есть, государь, – пробормотал Тугучи. – Это Иванэ из Смулэнэ, Дэмитрэ из Брэнэ, Вэсилэ Ярэславэ, Костанэ Суждалэ и другие…
    В это время в ханское присутствие вбежал мурза Товлубей: красный, потный, взволнованный. – Мой славный государь! – возбуждённо вскричал он, упав на колени. – Твой брат Тинибек не хочет слушать твоих слов и отказался давать присягу! Он ещё сказал, что скоро придёт сюда и будет жестоко ругаться!
    – Где он сейчас? – нахмурился хан Джанибек. – И много у него воинов?   
    – Он сидит в своей зелёной юрте, – пробурчал Товлубей, – и вокруг него – два десятка человек. А возле юрты стоят мои верные люди. Сотня воинов… Войско Тинибека пребывает в общем стане… Зачем всем людям собираться в большую толпу? Войны-то нет! Слава Аллаху, всё спокойно!
    – Ну, ладно, – кивнул головой Джанибек, глядя перед собой. – Тогда мы пойдём с тобой к моему несговорчивому брату и душевно потолкуем с ним! А вы, мои верные люди, обсудите пока дела коназов урусов! – Молодой хан встал со своего трона, гордо сошёл по ступенькам вниз и, окружённый верными телохранителями, удалился.
    – Видишь, что ты наделал, сын мой Тугучи! – сказал имам Ахмат, когда в приёмной дворцовой зале остались одни вельможи. – Зачем ты так быстро огласил волю покойного хана? И вот теперь между братьями началась ссора! Это только на радость неверным!
    – У меня не было иного выхода, святейший имам, – ответил Тугучи, – и премудрый Джанибек припёр меня к стенке! Что я мог поделать?
    – Ладно, – вздохнул седобородый священник. – Я сам тебе ничем не помог и не дал нужного совета. Остаётся только положиться на волю Аллаха…
    И вельможи завели длинную беспредметную беседу, не желая говорить о существенном и ожидая дальнейшего развития событий.
    Наконец, когда все утомились от бесплодного сидения и уже начали зевать, в присутствие вернулись хан Джанибек со своей свитой и мурза Товлубей.
    Последний спокойно занял своё место на мягких подушках и уселся, как ни в чём не бывало.
    Ордынский же хан был взволнован и некоторое время молчал, сидя на своём золочёном троне и глядя перед собой невидящими  глазами.
    – Тинибека больше нет, мои знатные люди, – сказал вдруг он, проведя рукой по лицу. – Он так нелепо умер!
– Неужели? Как?! – вскричал имам Ахмат. – Ведь твой старший брат был здоровым и сильным?
    – А так, – буркнул раздражённо ордынский хан. – Мой брат бросился на меня со злыми словами! Он угрожал мне, могучему хану! Вот и случилась беда! Тинибек напоролся на острый нож! Убил сам себя!
    Вельможи загудели, заёрзали на своих подушках, но никто не произнёс ни слова!
    – Всё в руках Аллаха! – сказал скрипучим дрожавшим голосом имам Ахмат. – Ничего не бывает без воли Аллаха!
    …В мае в Сарай прибыли русские князья. К тому времени они узнали о смене ордынского хана и случившейся там «замятне».
    И опять, как после смерти Ивана Калиты, русские князья решили «прощупать» возможность получения земельных подачек от нового хана. Подняли головы Константин Суздальский, Василий Ярославский, Константин Тверской и Константин Ростовский.
    Великий же владимирский и московский князь Симеон Иванович вынужден был выехать в Сарай с самим митрополитом Феогностом. На голову молодого Симеона Московского обрушился целый поток доносов и клеветы. В чём его только не обвиняли!
    Однако для достижения  своих целей клеветникам не хватило одного: серебра!
    Симеон Московский привёз серебра и даров значительно больше каждого из них. Лишь Константин Васильевич Суздальский едва не сравнялся с ним по богатствам, отдав новому ордынскому хану всю свою казну!
    В конечном счёте, серебро сыграло главную роль, и хан Джанибек пожаловал только «лучших коназов урусов». Как ни странно, он принимал русских князей в порядке их бедности, выслушивал их наговоры на соотечественников и славословия в свой адрес, а после того, как отчитывался ханский денежник и подтверждал, что у «тех урусов нет задолженности», отпускал их домой «на волю Аллаха с пожалованием», оставляя  всё так, как было.
    Князя Константина Суздальского он принял предпоследним, похвалил его, но ярлык на великое княжение не дал. – Я дарю тебе те города, которые ты просил, – сказал ему хан в заключение. – Теперь в твоём держании будут Гэрэ-бузург и Новэгэрэ!
       Великий же князь Симеон всё никак не мог дождаться ханского приёма. Один за другим уезжали из Сарая его противники, скрепя от злобы зубами. Уехал и Константин Суздальский.
    Князь Симеон и митрополит Феогност обошли всех влиятельных людей Сарая, задобрили мурз и мусульманских священников.
    А святейший Феогност даже встретился с новым главой сарайского духовенства  имамом Мухаммедом, сменившим только что скончавшегося «от сердечного удушья» имама Ахмата.
    Наконец, Джанибек соизволил-таки принять измучившегося от ожидания московского князя, пришедшего во дворец со своим переводчиком: в отличие от отца, Симеон плохо владел татарским.
    К его радости, ордынский хан был весел и ничем не показал своего неудовольствия.
  – Ты помнишь меня, коназ Сэмэнэ? – сказал он стоявшему перед ним на коленях князю сразу же после обмена приветствиями. – Мы ведь встречались на охоте!
– Помню, – ответил, успокоившись, князь Симеон. – Я уже тогда подумал о тебе, как о будущем государе. Ты выглядел внушительней всех!
    – Всё в руках Аллаха, – вздохнул молодой хан, – однако и сам не зевай! Я принял решение отдать тебе ярлык на Уладэ-бузург! Ты будешь великим коназом! Но не следует забывать и коназа Костэнэ из Суздалэ. Он скромен и почтителен! Я подарил ему города Гэрэ и Новэгэрэ! Твой брат не должен бедствовать!
    – Все-таки нажаловался этот мерзкий Константин, – подумал, краснея, князь Симеон, – и, видимо, преподнёс немало серебра! Теперь он усилится, получив Городец и Нижний Новгород!
    – И помирись с другими коназами, – продолжал ордынский хан. – Нечего разжигать вражду без необходимости! А то жалкие коназы приезжают сюда и досаждают мне своими жалобами…
    – Я не ссорился ни с одним из них, славный государь! – покачал головой Симеон Иванович. – Они сами разжигают злобу и зависть!
    – Неужели? – усмехнулся хан Джанибек. – А как же тогда Иванэ из Смулэнэ и Дэмитрэ из Брэнэ? Разве твой покойный батюшка не оговаривал их?
    – Оговаривал, государь,  – кивнул головой князь Симеон. – Но я не сделаю ни шага без твоей воли! А с Дмитрием Брянским мы давно помирились: я женил своего брата на его дочери!
    – Якши, Сэмэнэ, – улыбнулся хан Джанибек. – Надо чтобы тот Иванэ приехал в Сарай за ярлыком на свой Смулэнэ! И пусть спокойно приезжает сюда тот Дэмитрэ. Я подарил ему прощение за прошлую вину, и теперь он чист перед нами!


Г   Л   А   В   А      6

З А Б О Т Ы   Д М И Т Р И Я   Б Р Я Н С К О Г О

Декабрь 1342 года был тяжёлым для брянского князя: неожиданно, едва только установился санный путь, в Брянск приехал гонец великого князя Симеона Московского с известием, что «умерла молодая жена его брата Ивана Ивановича – Феодосия»!
А всё началось с «великого мора», охватившего вначале русский Север, затем перекинувшегося на среднюю Русь и, наконец, добравшегося до Москвы. Что это была за болезнь, не знал никто. Люди внезапно чувствовали сильный озноб, жар, ломоту в костях, а потом теряли силы: кашляли, чихали, падали в обморок.
    От неведомой болезни больше страдали старики и дети, но люди крепкие, здоровые, отлежавшись в тепле с неделю-другую, выживали.
Особенно интенсивно распространялась эпидемия в людных местах: на базарах, площадях, в церквях. В это тяжёлое время умерла сестра великого князя Симеона, Авдотья, жена ярославского князя. В Твери скончался епископ Фёдор, причащавший больных.
    Княгиня Феодосия занемогла, придя домой после вечерни в Спасо-Даниловом монастыре, и слегла, чувствуя сильный жар. Её молодой супруг, красавец Иван Иванович, поначалу не придал этому серьёзного значения. Но когда его любимая супруга стала терять сознание и бредить, он совершенно перепугался и поднял на ноги весь терем. Однако ни лекари, ни священники ничем помочь не смогли: на вторые сутки болезни несчастная молодая женщина умерла, не приходя в сознание, оставив своего молодого мужа в «великом и безутешном горе».
    Князь Дмитрий Романович тяжело воспринял горькое известие. – Сам Господь не пожелал породнить меня с Москвой, – решил он, – но и я виноват в этой беде! Почему я не сговорился тогда с Михаилом Асовицким! Пусть его сын Роман был моложе моей дочери на четыре года, но мы бы подождали… И дочь была бы жива… Отказали бы тому Ивану по причине её помолвки, и никто бы нас не осудил. Здесь в Брянске чистый воздух! Сосны, ели! Никакие хвори не пристают! Да и лекари у меня отменные!
    В самом деле, княжеский лекарь Овсень Велимилович и его брат Третьяк, известный городской знахарь, пользовавший простонародье, внесли свой большой вклад в дело предотвращения эпидемии.
– Сейчас нельзя пускать в наш город торговых людей, – говорил Овсень Велимилович. – Пусть пока живут в гостевых домах на окраине. А мои люди посмотрят за ними и узнают, есть ли у них опасная зараза!
    Князь пытался отговориться: – Только один Господь ведает о людском здоровье и посылает на нас кару за грехи! Если человек грешен, он сразу же заболеет и умрёт волей Господа…
    Но Овсень Велимилович проявил упорство и объяснил своему князю, что «Господь не посылает зла, а несёт добро и благодать, и все болезни исходят только от лукавого! Поэтому мы должны вести жестокую борьбу с болезнями, а складывать руки – великий грех!»
    И владыка Иоанн поддержал княжеского лекаря. – Он сказал правду! Где есть Господь – там только благодать! – молвил мудрый священник. – Пусть твой лекарь устанавливает правильные порядки!
    Благодаря воле брянского епископа и согласия князя ни город Брянск, ни удел от «великого мора» не пострадали.
Бывали случаи, когда в Брянск приезжали люди, страдавшие теми или иными недугами, но брянские врачи, не допускавшие больных до общения с горожанами, успешно излечивали их
    Когда же пришло известие о смерти в Москве дочери, князь Дмитрий окончательно уверовал в правоту лекаря Овсеня: он не мог считать грешницей свою молоденькую, ласковую, покорную отцовской воле Феодосию!
    Князь Дмитрий сидел на боярских советах мрачный, потерянный и почти не вникал в суть разбираемых дел.
    Вот и сегодня он грустно глядел перед собой и думал про себя «тягостную думу».
    – Зачем так биться за земную власть, – рассуждал он в разгар самых яростных боярских споров по земельным владениям, – копить серебро и прочие богатства? Всё это – тлен и прах! Для чего я езжу в поганую Орду со щедрыми подарками и унижаю своё достоинство? Зачем мне всё это, если нет душевного утешения?
    Последняя поездка в Орду не была для брянского князя трудной. Новый ордынский хан Джанибек принял его уже на следующий день по приезду в Сарай. Князь подполз к ханскому трону и вдруг услышал мягкий, дружеский голос хана Джанибека.
– Салям, Дэмитрэ! – сказал новый хан. – Я жалую тебе всю землю Брэнэ до самой смерти! Мои люди выдадут тебе законный ярлык! Я узнал, что покойный коназ Мосикэ оговаривал тебя и обманывал моего великого батюшку! Теперь у тебя нет врагов! Спокойно привози сюда своё серебро каждый год и не ведай горя!
    Так ордынский хан дал понять, что интриги прочих русских князей, их хула и ссоры ему совершенно безразличны, если в Сарай вовремя и в достаточном количестве притекает серебро. Рассуждения и действия нового хана были довольно мудрыми: он сумел справиться с задачей, которую ставил перед собой его отец, Узбек-хан, но так до самой смерти не разрешил. С задачей, связанной с усилением Москвы! Хан Джанибек воспользовался ссорами между князьями, их доносами друг на друга, и периодически «дарил» то одному из них, то другому право на самостоятельный отвоз дани в Сарай. Постепенно такие права получили Тверь, Рязань, Суздаль. Москва теряла на этом немало! И не только серебро, но и власть!
    – Какой хитрый этот новый царь! – думал Дмитрий Романович, слушая речь Джанибека и извлекая из неё нужные сведения. – Но это моему Брянску – на пользу!
    Наконец, в заключение, ордынский хан, всё ещё улыбаясь, сказал: – Надо бы тебе, Дэмитрэ, съездить в Смулэнэ, к старому коназу Иванэ или послать к нему своих людей, чтобы пригласить этого запуганного моим батюшкой коназа сюда, в Сарай! Или, если он слишком стар и немощен, пусть приезжает его сын Святэславэ, и привозит в мою казну серебро! Мне сказал мой денежник, что вот уже четыре года тот Иванэ не присылает серебра. Он даже подружился с Лэтвэ! Но пусть дружит с кем хочет, особенно с соседями! Я не вижу здесь ничего пагубного!
    Князь Дмитрий был поражён услышанным. – Значит, новый царь не хочет враждовать с Литвой, – подумал он, но тут же вздрогнул: – А может он прощупывает меня, чтобы узнать о моей дружбе с Гедимином?
  – Так ты поедешь, Дэмитрэ? – вопросил Джанибек. – Подними башку и ответь!
    Дмитрий Романович встал на колени и глянул вверх. – Он сильно похож на покойного государя, только вот лицом покруглей и шире в плечах, – рассудил он про себя. – А глаза, как у батюшки: чёрные и пронзительные…
    – Ну, говори, Дэмитрэ, – пробормотал в нетерпении хан. – Что ты молчишь?
    – Я могу поехать в Смоленск, государь, и поговорить с этим престарелым Иваном, – ответил брянский князь, обдумывая каждое слово, – однако у меня очень плохие отношения с ним. Мы поссорились после того, как я ходил с войском твоего батюшки на Смоленск. И это случилось по вине покойного Ивана Московского. Тот перехватил опасную грамотку литовского князя Гедимина Ивану Смоленскому и объявил, что это я её продал московским людям! Поэтому моя поездка в Смоленск может ещё больше разгневать старого князя! Нет, государь, если ты хочешь добиться от Ивана Смоленского покорности, туда следует отправить другого посланника. А я только всё испорчу!
    Ордынский хан покачал головой и задумался. – Неужели он разгадает мой обман? – размышлял про себя напрягшийся от волнения князь Дмитрий. – Тогда не миновать беды!
    Однако Джанибек в этот день был в хорошем настроении. – Ладно, Дэмитрэ, – сказал он, наконец, вновь улыбнувшись, – если ты сказал правду, мне нечего на тебя гневаться! Если ты в ссоре с тем коназом по вине покойного Иванэ из Мосикэ, тебе не следует ехать туда! Сиди себе спокойно в Брэнэ-бузурге и вовремя привози сюда своё серебро! А теперь отправляйся домой и благодари меня за заботу!
    Так бы всё спокойно и завершилось в это лето, но вот одно происшествие изрядно испортило брянскому князю настроение.
    Как всегда он побывал в гостях у своего друга Сатая, и тот со своими, поседевшими, умудрёнными жизнью приятелями, навестил князя Дмитрия в его гостевой юрте.
    Брянский князь уже собирался отъезжать, благо, получил на это ханское разрешение, но Сатай отговорил его и предложил пожить в Сарае ещё «недельку-другую». – Отдохни душой, друг моего детства, – говорил богатый татарин, – и познай многих красивых жёнок.
    Дмитрий Романович не устоял от соблазна, и они вновь всей ватагой посетили весёлый дом, где пробыли целых пять дней.
    Затем Сатай повёл своего русского друга к мурзе Товлубею, с которым подружился, и предложил Дмитрию Брянскому «купить у славного Товлубея ладных девок».
    Люди упомянутого татарского военачальника с мурзой Киндяком и князем Ярославом Александровичем Пронским недавно ходили на Рязань.
    Князь Ярослав жаждал отомстить своему врагу Ивану Рязанскому, прозванному Коротополом, за гибель отца, и вот ему удалось добиться этого. Получив богатые подарки и серебро, ордынский хан удовлетворил его просьбу, подвернув жестокому разгрому Рязанское княжество. У стен столицы – Переяславля-Рязанского – Иван  Коротопол отчаянно сражался, но видя превосходство врагов, «затворился» в городе, а ночью бежал.
    Татары разграбили Переяславль и захватили множество пленников. Часть из них досталась мурзе Товлубею, и он теперь успешно продавал их. Хитрый татарин умел извлечь из этого свою выгоду! Зная, что цены на рабов после удачных набегов невелики, он выжидал и сбывал их только тогда, когда имел большой барыш. Особенно выгодно ему было иметь дело с русскими князьями, большинство из которых покупали у него рабов по той цене, которую устанавливал сам знатный татарин.
    Зная высокое положение мурзы Товлубея, русские предпочитали расплачиваться не столько потому, что им нравились рабы или рабыни, сколько из-за нежелания «сердить важного человека».
    На этот раз мурза Товлубей решил воспользоваться приходом к нему в гости Сатая с князем Дмитрием и выгодно продать оставшихся у него русских пленниц.
    Брянский князь же вовсе не хотел покупать женщин: его люди уже побывали на сарайском базаре и подешёвке добыли два десятка русских рабов, растратив всё выделенное на эти цели серебро. Конечно, князь Дмитрий имел ещё деньги, и мурза Товлубей в этом нисколько не сомневался.
    Вот почему, воспользовавшись пиром в своей юрте, весёлым настроением гостей, Товлубей вывел перед ним трёх прекрасных белокурых девушек. – Смотри, коназ урус! – говорил он, тыча пальцем в едва укрытых тонкой индийской кисеёй полуобнажённых красавиц. – Ты нигде не добудешь такой товар за скромную цену! Какие тугие и округлые груди! А зады? Они у них больше, чем у моих кобылиц!
    Девушки в самом деле приглянулись брянскому князю. – Какова их цена, славный Товлубей? – вздохнул он, чувствуя находящее на него волнение.
 – По две сотни денег за каждую! – весело ответил мурза. – Ты только взгляни. – Он подошёл к невольницам и сорвал с них прозрачные покрывала. – Ну-ка, неверные девки, разведите ноги!
– Этого не надо делать! – вскричал брянский князь, увидев обнажённые женские прелести.  – Нет сил, чтобы это вытерпеть! Но дорого, славный мурза! Каждая потянет на серебряную гривну! И у меня сейчас нет столько серебра! – Он вытер со лба пот и встал из-за стола, громко рыгнув: без этого нельзя было отказываться от приёма хозяйской пищи. – Нам пора уходить!
    Мурза Товлубей был сильно разочарован русским князем и даже разгневан. – Я отомщу ему за такую обиду! –  сказал он в сердцах, как  только его гости ушли. – Какой жадный коназ! Однако его подарки неплохи… Значит, надо его как-то по-другому растрясти… И зачем мне гневаться: я всегда выужу своё серебро! – И татарский мурза, обладавший невероятным хитроумием, уселся на свой мягкий топчан, обдумывая возможное дело…
    Князь Дмитрий тем временем вернулся к себе и залёг на тёплый диван, вспоминая увиденных красавиц. – Хороши были девки! – рассуждал он про себя в волнении. – И если бы не большая цена, я с удовольствием попробовал бы их всех!
    Неожиданно из соседней комнаты выбежал слуга и доложил князю, что к нему пришла какая-то женщина и просит принять её.
    – Видно, какая-то гулящая девка, пришедшая за серебром, – подумал князь, но чувствуя в себе сильное желание и неуспокоенное волнение, махнул рукой: – Зажги, Копыл, свечи и пусти сюда эту жёнку!
    Слуга исполнил княжескую волю и как только опочивальня осветилась свечами, вставленными в особые, прибитые к стенам резные стаканы, удалился, оставив стоявшую перед князем женщину, укрытую с головы до ног плотной тканью: нарядом мусульманки.
    – Ну, ладно, кто ты такая? – вопросил князь, с любопытством глядя на нежданную гостью.
    – Я – Весёлка, – сказала звонким приятным голосом незнакомка и быстро, одним движением руки, сбросила с себя громоздкое одеяние, оставшись нагой и прикрыв руками грудь.
    – Какая красавица! – вскричал  в восторге князь Дмитрий. – Белокурая, с дивными голубыми глазами! И на славном месте – тоже светлые волосы! – Он устремил свой жадный взор к женской промежности. – Иди же сюда, желанная Весёлка!
Последняя не заставила себя долго ждать, и князь всю ночь, не зная усталости, несмотря на недавний поход в весёлый дом, так и не сомкнул глаз до рассвета.
       – Мне хорошо с тобой! – весело говорил он, обнимая девушку. – Ты даже сумела сохранить для меня невинность! Благодарю тебя, моя нежная прелестница!
    …Дмитрий Романович пробудился лишь к полудню и, ощущая на себе нежные руки красавицы, испытал чувство гордости за свою мужскую силу и неуёмное желание.
    – Откуда ты, сладкая красавица? – спросил он, наконец, девушку, приходя в себя после небольшого отдыха. – Неужели ты прислана сюда каким-то мурзой?
    – Нет, милый князь, – ответила девица. – Я сама убежала к тебе от злобного Товлубея! И увидела тебя вчера на пиру… Я – его пленница, из разорённой татарами Рязани!
    – А почему ты не вышла передо мной? – удивился князь Дмитрий. – Я бы обязательно тебя выкупил! А сейчас я пойду к Товлубею и узнаю его цену!
    – Я потому тогда не вышла, славный князь, – проворковала девица, – что этого не хотел сам Товлубей! Он решил забрать меня в свой гарем или подарить своему другу, злобному Черкасу! А я так испугалась, узнав об этом: они такие жестокие! Потом я сбежала к тебе.
    – Как тебе это удалось? – удивился Дмитрий Романович. – Я знаю, что татарские жёнки не имеют права выходить наружу без разрешения своего господина! И как ты нашла мою отдалённую юрту, не зная татарского языка?
Девушка покраснела и замялась.
Неожиданно в княжескую опочивальню забежал слуга. – Славный князь! – крикнул он, не обращая внимания на лежавших, обнажённых, князя и девушку. – К тебе идут татарские мурзы со злыми и свирепыми лицами! Вставай! Неужели что-то случилось?!
Дмитрий Брянский быстро вскочил со своего ложа, схватил протянутый слугой мягкий зелёный халат и едва успел набросить его на себя, как в опочивальню вбежали мурзы Товлубей и Сатай.
– Вот она где! – кричал, размахивая руками, разгневанный Товлубей. – Нагая и на ложе этого злого Дэмитрэ! Нет сомнения, что он уже познал её и навеки опозорил меня!
– Но это случилось не по моей воле! – оправдывался Дмитрий Романович, чувствуя себя одураченным и виноватым. – Эта девка пришла сюда сама, и я не знал, что она – твоя рабыня!
– Не знал?! – взвизгнул Товлубей. – Ох, не лги, бесстыжий коназ! Я не прощу тебе этой обиды и вскоре с тобой рассчитаюсь!
– Зачем поднимать такой шум, почтенный Товлубей? – вмешался в разгоревшийся скандал мурза Сатай. – Ты лучше присядь и подумай. Здесь нет никакого позора: бесстыдница-девка сама от тебя сбежала. Её и следует беспощадно казнить! – И он протянул руку к рукояти своего длинного кривого меча.
– Постой же, Сатай, – пробормотал растерянный брянский князь. – Не надо убивать её! Я готов заплатить этому почтенному Товлубею за его убыток! Назови же цену, славный полководец!
– Ну, если так, – смягчился татарский мурза, усевшийся на противоположный князю диван, – если ты готов заплатить за мой позор, тогда цена будет такая – две тысячи государевых денег!
– Две тысячи?! – вскричал брянский князь, подняв вверх руки. – Это…десять гривен! Но у меня нет столько серебра! Сбавь вполовину, славный воин! Я смогу собрать только пять сотен…
– Ладно, – кивнул головой разом успокоившийся Товлубей, – уступлю: тогда полторы тысячи…
– И этого нет, почтенный Товлубей, – простонал князь Дмитрий. – Сбавь ещё!
– Тогда тысячу и две сотни! – последовал ответ.
– Восемь сотен, – покачал головой князь. – Да и то я едва соберу…
– Тысячу! – буркнул Товлубей, подняв голову и вперив свой гневный взгляд в брянского князя.
– Ладно, – согласился, помрачнев, Дмитрий Романович, глядя на Сатая. – Ты дашь мне в долг, славный Сатай? Две сотни! До следующего приезда?
– Дам, Дэмитрэ, – кивнул головой его старый приятель. – Я не брошу тебя в беде!
…Дорого обошлась уже немолодому князю весёлая ночь любви. Помимо серебра, отданного хитрому татарину, он на целую неделю утратил интерес к женщинам и, глядя в серебряное греческое зеркало, заметил, что и в бороде, и в голове у него появились целые пряди седых волос.
Девушку Весёлку он привёз в Брянск и больше ни разу к ней не приближался, а вскоре отдал её замуж за одного из своих верных дружинников и напрочь забыл. Однако случившаяся в Сарае неприятная история ещё долго бередила его душу. И теперь, сидя на боярском совете, князь, вспомнив произошедшее, взялся обеими руками за голову.
Из глубоких раздумий его вывел вдруг громкий басистый голос епископа Иоанна. – Ты не захворал, княже? – спросил владыка, встав со своей передней скамьи и приблизившись к княжескому креслу. – Может послать за Овсенем?
– А почему ты так подумал, святой отец? – вышел из оцепенения брянский князь. – Я спокойно сижу и внимательно слушаю речи наших людей!
– Ты какой-то безучастный, сын мой… Неужели чувствуешь беду? – покачал головой епископ. – А может задремал и пропустил мои слова?
– А что ты сказал? – встрепенулся князь. – Я как-то задумался и не расслышал!
– Ну, вот, сын мой, а теперь слушай, – молвил владыка Иоанн. – К нам в город приехали литовские торговые люди. Они рассказали, что вслед за ними сюда следует посланец от великого литовского князя Евнутия, который будет требовать серебро!
– Это не печальная весть, – покачал головой князь Дмитрий, – а даже добрая! Мало ли что расскажут болтливые купцы! У нас нет другого пути, кроме дружбы и с татарами, и с Литвой! Так мы и сидим между трёх огней: ещё неизвестно, как поведёт себя Москва!
К вечеру в самом деле в Брянск прибыл посланец из Литвы. Он был принят в думной светлице сразу же после вечерней трапезы. Литовский гонец уже произнёс свои заздравные слова за княжеским столом и теперь говорил только по существу. – Сейчас мы переживаем тяжёлое время, славный Дмитрий, – сказал он, сидя на передней скамье рядом с епископом Иоанном. – Наш великий князь Евнутас и его могучий брат Альгирдас решили покончить с крестовыми немцами и отомстить за гибель своего батюшки! Поэтому великий князь просит твоей помощи – серебра и воинов! Хотя бы сотню отборных дружинников! Но было бы лучше, если бы ты сам пришёл на помощь!
– Сам? – привстал в своём кресле князь Дмитрий. – Я бы непротив лично помочь моему брату Евнутию, но, увы, у меня нет такой возможности! У нас тоже очень трудное положение, и над нами висит татарская угроза! И Москва всегда держит за пазухой остро отточенный топор! А вот серебра и воинов я вам непременно дам! Пошлю в Литву полторы сотни лучших дружинников! Пусть охраняют моё серебро, а заодно пощупают крестоносцев. А на следующий год, возможно, и сам я приду на помощь моему брату Евнутию!
– Благодарю тебя, славный князь! – улыбнулся сероглазый литовец. – Ты не забыл нашей дружбы! Мы очень рады твоей поддержке!
– Ладно, мы сейчас подсчитаем наше серебро и определим, сколько сможем дать, – промолвил князь Дмитрий, вставая и окидывая острым взглядом рослого, одетого в коричневый польский кафтан посланника. – Кроме того, я хочу, чтобы ты отвёз скромные подарки моим друзьям – князю Михаилу Асовицкому и его юному сыну Роману!
– А разве ты не знаешь? С нами уже нет этого славного князя Михаила! – склонил печально голову могучий литовец. – Он сложил голову в жестоком сражении с крестоносцами! Великий князь Евнутас послал его на помощь славному городу Пскову. Но немцы оказались очень сильны… И отважный Михаил принял смерть в битве с превосходящими врагами! А его молодой сын остался сиротой… Он теперь живёт нахлебником у князя Альгирдаса!
– Какая скорбная весть! – сказал князь Дмитрий, смахнув рукой слезу. – Я как бы вижу живым моего друга Михаила… Я никогда не прощу этих проклятых крестоносцев! И пошлю к вам две сотни моих могучих воинов! А также прибавлю вам серебра и окажу большую помощь молодому Роману Михалычу!


Г   Л   А   В   А   7

С У Д   О Р Д Ы Н С К О Г О   Х А Н А

Князь Симеон ехал в Орду в невесёлом настроении: 30 мая 1343 года в Москве случился очередной жестокий пожар! Только одних церквей сгорело двадцать восемь! Слава Богу, что не пострадал Кремль с княжеским имуществом и сокровищами: серебра было достаточно для того, чтобы ублажить ордынского хана.
– Неужели князь Константин найдёт серебро, чтобы выкупить у царя Нижний Новгород? – думал он дорогой.
Суздальский князь Константин Васильевич уже давно выпрашивал у хана Джанибека ярлык на Нижний Новгород и даже получил его, но московские бояре с митрополитом Феогностом помешали ему войти во владение богатым городом.
Хан Джанибек, узнав о возникших препятствиях, выжидал и не спешил наказывать Москву, рассчитывая извлечь из конфликта наибольшую прибыль. Чтобы ускорить решение хана, Константин Васильевич приехал на этот раз в Сарай не только с серебром, но и доносом на московского князя Симеона, что тот якобы привозит в Орду дань не полностью, а часть её утаивает.
Поэтому князю Симеону предстоял царский суд, и как только его караван вошёл в татарскую столицу, он, вкупе со своими боярами, стал лихорадочно метаться по всем ордынским вельможам, задабривая их и уговаривая «не поддерживать злобного князя Константина».
Хан Джанибек принял князя Симеона не сразу, и тот получил возможность подготовиться к встрече, однако, как только московский князь предстал перед грозным повелителем, он сразу же понял, что только зря растрачивал своё серебро!
Оказалось, что слуги ордынского хана успевали повсюду, и во дворце знали о визитах Симеона Ивановича к сарайским мурзам.
Князь же Константин Суздальский, стоявший на коленях рядом с Симеоном Московским и его переводчиком у золочёных тронных ступенек, вовсе не ходил по татарской знати и, сохранив серебро, передал его в ханскую казну.
– Ты очень глуп, Сэмэнэ, – сказал хан Джанибек, глядя сверху вниз на московского князя. – И не можешь говорить без толмача! К тому же ты раздал всё своё серебро! Выходит, коназ Костэнэ прав и ты, в самом деле, утаиваешь нашу дань! Где бы ты нашёл столько серебра на подарки моим мурзам, если бы не скрывал свои доходы?
– Это неправда, государь, – пытался оправдаться князь Симеон. – Просто я установил в своей земле новые поборы, и мои люди добыли в минувшую зиму много мехов… Отсюда и прибыль…
– Я вот понимаю коназа Дэмитрэ из Брэнэ, – с усмешкой сказал Джанибек. – Он тратит всё своё избыточное серебро на телесные увеселения и покупку красивых жёнок! А ты, видишь, захотел ублажать моих подданных! Вы такие жадные и хитрые, коназы Мосикэ, что всего добиваетесь кривыми, окольными путями! Что ты на это скажешь, коназ Костэнэ?
– Ты говоришь подлинную правду, государь! – с живостью промолвил на хорошем татарском князь Константин Суздальский, глядя с улыбкой на московского толмача. – Молодой Симеон очень хитёр! Даже мне, седовласому старику, пожалел такую мелочь! Отдай мне этот город, славный государь, ведь у меня уже есть на него твоя грамотка! А я обещаю привозить тебе вовремя полновесное нижегородское серебро!
– Да, у тебя есть грамотка на этот город! – возмутился князь Симеон. – Осталось только навеки закрепить его за тобой! Ты плохо собираешь свою дань и отвозишь её в Москву с постоянными задержками и оговорками! И ещё при этом обвиняешь меня! Ты лучше выслушай своих нижегородских бояр и перестань обманывать государя!
– Я выслушал слуг этого коназа Костэнэ, – покачал головой хан Джанибек, – однако понял, что они думают только о собственном благополучии, а не процветании улуса, рассчитывая на твою щедрость, Сэмэнэ, если я передам тебе Новэгэрэ!
– О, злодеи из злодеев! – вскричал князь Константин. – Они всегда готовы предать своего князя! Не поощряй их, славный государь! Тогда все наши холопы взбунтуются!
– Ладно, – махнул рукой ордынский хан. – Нет конца вашим спорам и крикам! Однако я проверю, кто из вас добрей и сердечней. Вот бы вам поучиться у коназа Дэмитрэ из Брэнэ! Он уже немолод, но не отказывается от красивых девиц и не жалеет на них серебра! Эй, Унэгэ! – он хлопнул в ладоши. – Ну-ка, веди сюда прекрасных рабынь! И мы увидим…
– Слушаю и повинуюсь! – вскричал ханский слуга и быстро вышел из присутствия.
– А вы, мои знатные люди! – приказал ордынский хан. – Давайте, потеснитесь, чтобы все могли увидеть забавное зрелище!
Ханские вельможи сдвинули свои подушки в сторону и уселись, образовав свободное пространство перед Джанибеком и стоявшими на коленях у трона русскими князьями.
Вскоре раздалась приятная восточная музыка, которая всё усиливалась, и из тёмного дворцового угла вышел старик-музыкант, державший в руках домбру и ловко наигрывавший на ней весёлую мелодию. Вот он прошёл поближе к ханскому креслу и уселся прямо у его подножия, лицом к русским князьям. Хан поднял руку, и музыкант перестал играть. – Сядьте в сторону, коназы урусы! – распорядился ордынский хан. – Туда, поближе к знати! Эй, Ахмат, тащи же подушки для этих урусов!
Как раз в это время в думную залу дворца вошёл ханский слуга Унэгэ. За ним следовали три одетые в бесформенные халаты женщины, лица которых не были видны из-за наброшенных на головы паранджей.
– Ставьте этих красавиц на свободное место! – весело сказал хан Джанибек. – Пусть они порадуют нас своей красотой и затейливыми плясками! – Хан махнул рукой и седовласый, одетый в аккуратные синие халат и чалму музыкант, вновь заиграл весёлую мелодию. – Унэгэ! – крикнул хан. – Сбрось с этих девиц одежду! Благо, сегодня с нами нет духовных людей! Пусть хорошо потанцуют!
Ханский слуга подбежал к девушкам и резким движением рук сорвал с каждой из них мешковатые халаты. Девушки остались лишь в маленьких, из тончайшей кисеи трусиках. Большие, округлые груди, буквально вывалились из тяжёлой одежды.
– Ох, ох, как забавно! – вздохнули ханские вельможи.
– Это же – тяжёлый грех! – буркнул князь Симеон.
– Почему это грех? – усмехнулся князь Константин. – Это - красота, созданная Богом!
Девушки танцевали, выпячивая животики, груди и свои округлые, стройные зады. Они кружились, как снежинки, перед ханским троном, вызывая восхищённые крики.
– А теперь остановитесь! – приказал хан Джанибек, подняв руку. Девушки так и замерли на своих местах, как бы окаменев.
– Полюбуйтесь на этих жёнок! – громко сказал ордынский хан. – Мне подарил их мой знатный мурза Товлубей! Разве они не красавицы?
– Красавицы! Красавицы! – закричали татарские мурзы.
– Однако у них водянистые глаза и светлые волосы! – нахмурился хан Джанибек. – Поэтому они ничего у нас не стоят! И я захотел показать их моим верным людям, особенно коназам урусам! И вывести их на продажу! Я знаю истинную цену этих красавиц для урусов! Так, Дэмитрэ из Брэнэ выложил за одну такую жёнку тысячу наших денег! Теперь пора показать вашу щедрость, коназы урусы! Но сначала спросим моих людей. Вы готовы заплатить такую цену за каждую из них?
Татарские мурзы молчали.
– Теперь вы, коназы урусы, – весело сказал хан, – посмотрите на этих гурий! Они как раз в вашем вкусе! Несите же мне серебро за каждую из них! Ты готов, Сэмэнэ?
Князь Симеон Иванович смутился. – Да разве они столько стоят? – мрачно сказал он. – Ты смеёшься над нами, государь? Или решил подшутить?
– Здесь нет никакой насмешки! – покачал головой хан Джанибек. – Все знают, что столько заплатил Дэмитрэ из Брэнэ! Разве не так?
– Так, так, государь! – подскочил со своих подушек мурза Товлубей. – Тысячу денег! И даже взял в долг у Сатая две сотни денег! И совсем не торговался! Коназ Дэмитрэ очень охоч до красивых девиц! А значит, он – добрый и правдивый человек!
– Слышали, коназы урусы? – поднял руку хан Джанибек.
– Слышали, государь, – пробормотали русские князья.
– Ну, так почему вы не берёте этих красавиц? – Джанибек помрачнел. – Жалко денег?
– У меня нет столько серебра! – буркнул Константин Суздальский. – И девицы эти – далеко не красавицы, ладно, хоть непротивны лицами!
– А мне, набожному человеку, стыдно покупать красивых девок! – покачал головой князь Симеон. – Мы, московские князья, всегда жили тихо, скромно и никогда не познавали других жёнок! Мы храним верность данной Богом супруге! И мне не нужны эти девки!
– Ладно, сбавлю цену, – усмехнулся хан Джанибек. – Согласен на тысячу денег за всех трёх красавиц! Пусть будет так!
–  Пять сотен, славный государь, – пробормотал, краснея, князь Константин. – Мне, старику, не нужны эти жёнки, но я не пойду против твоей воли! Пять сотен или две с половиной гривны! А больше у меня нет серебра!
– Нечего тебе ссылаться на старость! – возмутился ордынский хан. – Вот посмотри на их тайные места! Эй, Унэгэ! – Джанибек поднял руку и сделал знак. Унэгэ быстро выбежал перед девушками и, набросившись на них, резкими движениями посрывал с них последние лоскуты одежды.
– Раздвиньте ноги! – приказал хан. Унэгэ показал рукой девушкам, что нужно сделать. Те повиновались.
– О, Господи! – вскричал князь Симеон, закрывая руками лицо. – Какой непростительный грех!
Князь же Константин с интересом посмотрел на прелести рослых девушек, не произнеся ни слова.
– Ну, как, Костэнэ, – весело вопросил Джанибек-хан, – ты готов добавить серебра?
– Шесть сотен! – буркнул князь Константин, покрывшись от волнения потом. – Теперь придётся брать в долг у наших купцов!
– А ты, Сэмэнэ, – обратился хан к московскому князю. – Зачем ты закрыл руками лицо? Не чтишь мою волю?
– У нас не принято, славный государь, выставлять напоказ срамные места и позорить молодых жёнок! – промолвил дрожавшим голосом князь Симеон.
– Значит, у вас только старухи показывают свой срам! – засмеялся ордынский хан. – Вот какие вы, коназы Мосикэ! Вам подавай лишь древних старух!
Ханские придворные дружно захохотали.
– Ну, ладно, шесть сотен, так шесть сотен! – сказал, наконец, вдоволь потешившись, хан Джанибек. – Тогда плати, Костэнэ, нужные деньги и забирай этих девок! Но, чтобы сегодня же рассчитался с моим денежником! Слышишь, Костэнэ?
– Слышу, государь! – пробормотал, опуская голову, суздальский князь.
– Ну, тогда набрось на них прежние наряды, Унэгэ, – распорядился хан. – И отведи красавиц в дальний угол! Пусть этот достойный коназ Костэнэ уведёт их к себе! Я вижу, что этот немолодой урус сумел сохранить своё мужское достоинство! А уж ты, Сэмэнэ, как мы поняли, не наделён нужной силой!
Оскорблённый московский князь молча сидел на корточках, низко опустив голову.
– А теперь, – Джанибек слегка погладил небольшую, но густую бородку, – я оглашу своё важное решение! Новэгэрэ-бузург передаётся мной коназу Костэнэ! Я также освобождаю его от поездок в Мосикэ! Пусть теперь сам собирает и привозит весь свой «выход» к нам, в Сарай! А тех лживых болярэ, которые осмелились оговорить своего коназа Костэнэ, я выдаю ему на суд и расправу! Отвези их в цепях в свой город и казни без всякой жалости! А тебе, Сэмэнэ, я снова отдаю Уладэ-бузург. Оставайся великим коназом! Поскольку ты правильно выплачиваешь в мою казну свой «выход», я не хочу тебя обижать! Однако не забывай правдивых слов коназа Костэнэ и больше не утаивай от меня серебро! А теперь – уходите!
Вечером этого же дня князь Симеон Иванович навестил своего татарского покровителя Товлубея и выразил ему своё недовольство по поводу решения ордынского хана. – Что же ты не заступился за меня, мой славный кунак? Ты ведь был другом моего отца? – с горечью сказал он. – Мало того, ты же прилюдно опозорил меня своими бесстыжими девками!
– Неправда, – покачал головой Товлубей. – Ты же не знаешь, что задумал наш славный государь! Он хотел сделать великим коназом того Костэнэ! И мы, знатные мурзы и твои кунаки, еле его отговорили! Нам сильно помогли те жёнки! Государь повеселился и успокоился… И ты напрасно горюешь: твоя гордость совсем не пострадала… Но у государя надо быть готовым ко всему! Вспомни, какой был терпеливый твой батюшка! Ещё покойный хан Узбек любил развлекать себя разными шутками и часто осмеивал твоего батюшку! Но коназ Иванэ ничем не выдавал своего недовольства: был тих и спокоен! И ты должен этому научиться!
Князь же Константин сидел в это время в своей гостевой юрте и с гневом смотрел на стоявших перед ним женщин. – Откуда вы взялись на мою голову? – вопрошал он, сверкая глазами.
– Из Рязани, батюшка, после татарского погрома! – ответила одна из девиц. – Не гневайся на нас, славный князь! Мы совсем не виноваты перед тобой и готовы возместить твои затраты!
– Ладно, – буркнул князь. – Слава Господу, что теперь этот Нижний Новгород окончательно перешёл в мои руки! Я также рад, что имею возможность отвезти к себе подлых предателей-бояр! Пусть теперь едут в железных оковах, в позоре и убожестве! Им дорого обойдётся служба Семёну Московскому! Ишь, понадеялись на московские обещания! И так вредили мне, своему князю! Ну, что ж, полезу на своё ложе… Пора спать! Что же мне делать с вами, глупые жёнки?
– Пусти нас к себе, славный князь! – громко сказала самая смелая и рослая рязанская девушка.
– Как тебя зовут? – спросил князь Константин.
–  Я – Голуба, батюшка, – ответила девушка, тряхнув золотым дождём своих волос.
– Разве ты не видишь, девица, мои седые волосы, – нахмурился князь, – эти знаки глубокой старости?
– Это – не знаки старости, батюшка! – усмехнулась девушка, приближаясь к княжескому ложу и сбрасывая с себя зелёный халат, выданный ей недавно княжескими слугами. – Седой петух всегда неутомим! И нет такой силы, которая бы устояла против умелой девицы!
– Ах, ох! – закряхтел князь, почувствовав на себе ласковые, нежные руки красавицы.
– Эй, Ярка и Зорька, идите-ка сюда! – крикнула обнявшая князя девушка. – Давайте, ублажайте нашего батюшку! Пусть не думает славный князь, что напрасно потратил своё серебро: потеря серебра обернётся возвращением молодости и здоровья!


Г   Л   А   В   А   8

С Л О В А   Т И Т А   К О З Е Л Ь С К О Г О

Князь Тит Мстиславович «тихо кормился» в своём Козельске, больше не беспокоя князя Василия Пантелеевича Карачевского своими «досадами» по уделу. После гибели брата Адриана он не предпринимал никаких попыток связываться с Москвой, регулярно отсылая в Карачев собранные серебро и меха, и довольствовался тем, что имел. А имел князь Тит достаточно: Козельск был большим и богатым городом, довольно быстро окрепшим после татарского нашествия, случившегося больше ста лет тому назад.
Обширные, густые леса окружали древний город. Он входил в состав «Лесной земли», как называли место обитания вятичских племён черниговские князья. Леса изобиловали зверем, и козельские охотники славились на всю Русь своим умением ловко, не портя шкурки, поражать стрелами куниц и белок. Сам князь Тит был большим любителем охоты и лучной стрельбы: он часто выезжал со своей дружиной и «охочими людьми» за пушной добычей. Обычно это было по зиме, когда мех зверьков был густой и прочный. Летом же и осенью князь охотился больше на кабанов и медведей. Несмотря на свой уступчивый и терпеливый характер, он был смелым человеком и не боялся хищных зверей. Вот и в эту осень 1343 года князь не раз выезжал на охоту и никогда не возвращался с пустыми руками. Особенно ему повезло в один тёплый ясный день позднего сентября: его умелые охотники сумели загнать двух здоровенных кабанов и молодого, но крупного сохатого. Одного из кабанов князь сам ловко уложил рогатиной: её острие попало прямо в сердце разъярённого зверя. Другого же вепря сразили княжеские люди. А вот с лосем пришлось повозиться! Хитрый зверь, чуя беду, как только увидел охотников, сразу же рванулся в густые заросли, в которых чувствовал себя, как рыба в воде. Княжеские охотники кинулись за ним, но запутались в чаще и едва не потеряли добычу. Сам князь Тит спас положение, пустив вслед за лосем стрелу и попав ему в глаз. Взревев от боли, огромный зверь развернулся и, потеряв ориентацию, полез из кустарника назад, прямо на людей. Тут же князь встретил красавца-сохатого своей тяжёлой рогатиной, поразив зверя в мягкое подбрюшье. Остальные охотники довершили дело, окружив бившегося в луже крови лося и перерезав ему горло. Тушу убитого зверя вытащили на поляну, взвалили на телегу и, выйдя на лесную дорогу, быстро направились в сторону Козельска.
Довольный собой, князь Тит сразу же по прибытии пошёл в свою трапезную и, откушав добротной, изысканной пищи, удалился в опочивальню: отдыхать после «праведных трудов». Но только он лёг в свою «лебяжьего пуха» постель, как в дверь постучали, и в спальню разом ворвались двое слуг: постельничий и мальчик на посылках.
Постельничий князя, Воец Чеславович, пытался воспрепятствовать входу молоденького слуги Белуна и, ругаясь, сам оказался в месте княжеского отдохновения.
– Что ещё приключилось?! – вскричал недовольный Тит Мстиславович. – Вы не могли найти другого времени для своей непотребной ссоры? Что вам тут надо?
– Да я…, – замялся княжеский постельничий, указывая рукой на мальчика-слугу.
– К тебе приехал человек, батюшка-князь! – крикнул своим звонким мальчишеским голосом низкорослый слуга. – Из самого Карачева! С важной вестью!
– Что там?! – возмутился князь. – Неужели он не мог подождать? Я бы отдохнул… Однако из Карачева! – вздрогнул он: до него, наконец, дошли слова мальчика. – Что же там случилось? Может Василий Пантелеич придумал новые поборы? Вот уж тяжёлое бремя! Говори же! Что там такое?
– Не знаю, княже, – пробормотал растерявшийся мальчик. – Какое-то важное дело! Тот карачевский человек мрачен и зол! – Беги же к нашему князю! – сказал он мне. – Моя весть серьёзная и нерадостная!
– Тогда веди его сюда, Белун! – заволновался князь. – Пусть же поведает мне всё и сразу! Что-то неспокойно мне: душа не на месте!
Мальчик выбежал из княжеской спальни, а вслед за ним удалился постельничий князя, засев в простенке и ожидая вестей.
 Карачевский посланник вошёл в княжеский покой гордо, величественно неся своё крупное, грузное тело. – Здравствуй, славный князь! – громко сказал он, поясно поклонившись лежавшему на кровати Титу Мстиславовичу, укрытому тонким войлочным одеялом. Последний вздрогнул: посланцы князя Василия никогда не были так почтительны! Да ещё боярин!
– Здравствуй, Бугумил Чернич! – буркнул козельский князь, узнав седобородого карачевского вельможу. – Говори скорей! Что там приключилось?
– Говорю, как на духу! – перекрестился боярин. – Больше нет нашего славного князя Василия Пантелеича: уже три дня как скончался!
– Умер князь Василий?! – вскричал, подскочив со своего одра Тит Мстиславович. – Как же? От чего же? – Он обхватил свою голову и яростно, не стыдясь, зарыдал. – Я ведь говорил своему непутёвому брату Адриану, чтобы не злил и не тормошил племянника Василия: он-де скоро сам умрёт! Но не послушал меня горячий братец и так нелепо ушёл в сырую землю!
– Ладно, княже, слезами горю не поможешь, – покачал головой карачевский боярин. – Надо везти в Сарай царский «выход»! У нас – некому! Батюшка Василий Пантелеич сам всегда ездил в Орду, доставляя царю серебро и мягкую рухлядь!
– Как же быть? – заколебался князь Тит. – Выходит, я сам должен отправиться к царю? И добывать там грамотку на Карачев и весь удел?
– Да, княже, – кивнул головой боярин Бугумил. – Тебе надо собираться! Ещё ранняя осень, успеешь доехать, пока тепло, а если угодишь царю – скоро вернёшься!
– Это невыгодное дело, боярин, – пробормотал, потирая лоб, князь Тит. – Мне не хочется ездить туда каждое лето и всё время жить в страхе? Мы так боялись племянника Василия, а тут – сам царь! Нет, мне совсем не нужен ваш Карачев! Я не поеду в Орду!
– Так кто же поедет? – растерялся Бугумил Черневич. – Неужели мы, бояре? Стыд и позор!
– Ладно, боярин, я что-нибудь придумаю, – буркнул Тит Мстиславович, успокаиваясь. – Иди тогда и отдохни с дороги. Сегодня вечером мы соберём боярский Совет, пригласим тебя и вместе решим, как нам быть! Эй, Белун! – он хлопнул в ладоши. В спальню вбежал мальчик-слуга. – Иди-ка, Белун, к моему огнищанину Гордыне Останичу и передай мои слова. Пусть он хорошо накормит славного боярина Бугумила Чернича лучшими яствами и предоставит ему достойный отдых, чтобы он был готов к вечернему совещанию!
– Слушаюсь, княже! – прокричал мальчик. – Я тотчас отведу этого именитого боярина к мудрому Гордею и передам ему твои слова.
– Что же делать? – лихорадочно думал князь Тит, оставшись один. – Кому-то надо идти в Орду и принимать Карачев! И это – моя доля! Однако…из всего можно найти выход! Если сам не додумаюсь, бояре подскажут! – И он, повернувшись на бок, спокойно задремал, забыв обо всём на свете…
Вечером в княжеской думной светлице собрались все козельские бояре и священники. Здесь же на передней скамье, рядом с настоятелем Троицкой церкви отцом Фёдором, расположился и карачевский боярин. Собравшиеся долго ждали своего князя, а он всё не шёл.
– Наш батюшка Тит Мстиславович ещё спит, – отвечал на бурчание бояр огнищанин Гордыня Останевич. – Он сильно устал на тяжёлой и добычливой охоте. Надо же! Уложил двух вепрей и сохатого!
Бояре заворчали, не удовлетворившись ответом. – Так мы просидим до глубокой ночи! – возмутился самый старый из них, длиннобородый, седой как лунь Горазд Травоглотович. – Пусть гонец говорит нам все свои вести!
– Именно так! – вторил ему другой старик, Низяй Златовласович. – Мы не малые дети, чтобы сидеть как пустобрёхи! Пусть же говорит славный Бугумил Чернич! Мы знаем его как знатного и серьёзного человека! Почему он молчит?
– Надо подождать князя! – громко сказал карачевский боярин, вставая и окидывая собрание взглядом. – У вас совсем нет терпения! Здесь такое дело, что его не решить без князя!
– Говори же! Говори! – зашумели бояре.
– А когда князь придёт, мы уже будем знать все новости и что-нибудь придумаем! – предложил крепкий седовласый Кныш Вершилович. – Разве не так, святой отец?
– Так, сын мой, – кивнул головой отец Фёдор. – Давай же, славный Бугумил, рассказывай!
– Ладно, добрые люди, – согласился, наконец, Бугумил Черневич и вышел вперёд, остановившись прямо перед княжеским креслом, лицом к собранию, – тогда я поведаю вам свою печальную весть. Недавно скончался наш князь Василий!
– Как?! Неужели?! – вскричали потрясённые козельские бояре.
– Мы уже слышали об этом от Воеца Чеславича! – буркнул Кныш Вершилович. – Но никак не могли в это поверить?
– Почему же не могли? – вскинул брови карачевский боярин. – Разве наш князь Василий был молод? Ведь он умер глубоким стариком! Мы ждали его смерти со дня на день… Ещё в прошлом году он вернулся из поганой Орды едва живым и сказал: – Это мой последний поход! Больше мне не добраться до Сарая! – А сам ещё не один раз ходил на охоту и даже как-то зашиб большущего медведя! Князь Василий был сильным и могучим до самой смерти! Царствие ему небесное! – Все бояре, несмотря на ярко выраженную неприязнь к умершему, сочувственно между собой переглянулись и дружно перекрестились.
– А куда вы ещё посылали людей? – спросил, переходя к делу, Низяй Златовласович.
– Так, только к Дмитрию Брянскому, – пробормотал боярин Бугумил. – Они были большими друзьями… Но к вам я решил поехать сам вместе с дружиной покойного князя. Надо было спешить. У нас нет времени: пора отвозить царскую дань! И придётся выкупать у государя грамотку! А единственный наследник престарелого Василия – Тит Мстиславич!
– Это Господь покарал жестокого Василия! – пробормотал Кныш Вершилович. – Ему нельзя было идти против своего батюшки Святослава-Пантелея!
– А за что он здесь, прилюдно, порешил славного князя Адриана?! – поддержал его боярин Горазд Травоглотович. – Вот тебе и воздаяние от Господа!
– Не богохульствуйте! – встал со своей скамьи отец Фёдор, поворачиваясь лицом к боярам. – Разве вы не знаете, что об усопшем можно говорить только хорошее, или вовсе молчать? Пока ещё Господь никому не воздавал по нашему желанию! Поэтому лучше помолчите!
– Где же вы все были, когда славный Василий пришёл сюда и у вас на глазах зарубил вашего князя? – усмехнулся карачевский боярин. Пристыженные козельцы молчали. – Тогда нечего валить все грехи на покойного, а лучше говорить по существу! Вот ваш князь Тит не хочет ехать в Орду! Он сам сказал мне об этом!
– Как это не хочет? – засмеялся боярин Кныш. – Кто же тогда отправится в Сарай? Неужели нашему Титу Мстиславичу не нужен княжеский «стол»?
В это время дверь в думную светлицу широко распахнулась, и князь Тит, быстро пройдя между скамей, приблизился к карачевскому боярину. – Садись, Бугумил Чернич, – сказал он, занимая своё большое кресло. – Теперь я сам буду говорить об этом деле… Это неправда, мои люди, что мне не нужен карачевский «стол»! Но я уже стар, чтобы ездить каждый год в Орду! И я не могу даже смотреть на татар!
– Ты говоришь очень жестокие слова, княже! – пробормотал Кныш Вершилович. – Кому же тогда достанется Карачев? Неужели Дмитрию Брянскому? Или кому ещё?
– Об этом я пока не знаю, мои лучшие люди, – покачал головой князь. – На то у меня есть вы – надёжные советники! Поэтому дайте мне нужный совет!
– Совет-то мы дадим, – пробасил боярин Всеслав Тулевич, потирая свою чёрную, как воронье перо бороду. – Однако у тебя и твоего покойного брата Адриана есть наследники! Если сам не хочешь в Орду, пусть едет кто-нибудь из них!
– Мои сыновья ещё молоды, – задумчиво сказал князь Тит. – Старшему, Святославу, правда, восемнадцать, но остальным – совсем мало…
– Зато сыновья Адрияна, Фёдор да Иван, постарше и уже женаты! – буркнул боярин Кныш. – Почему же ты не поженишь своих сыновей? Мы тебе не раз говорили: не может быть настоящих князей без супруг!
– Сыновьям Адриана я отдам богатый Звенигород, – сдвинул брови князь Тит. – Чем им нынче не удел? На юге нашей земли… Им хватит доходов по самую голову… Но Карачев, если мудро рассудить, должен принадлежать моему старшему сыну!
– Святославу? – нахмурился Горазд Травоглотович. – Но он же не женат! Мы же только об этом говорили! Если бы он был нездоров… Но мы знаем, что он перещупал уймищу девок и с большой радостью ходит на все любовные игрища! А ты всё не хочешь сделать из него настоящего князя! Это всё твоя ревность, Тит Мстиславич!
– Ладно, бояре, – буркнул, рассердившись, козельский князь. – Не надо попрекать меня старшим сыном! Я сам хочу ему счастья и здоровья. Найдём ему супругу! Она должна быть славной, родовитой, не боярыней! Я хорошо понял ваши слова! Вы готовите жалкую судьбу моим внукам! Неужели вы забыли наши страдания? Мои и брата Адриана? Пусть наша матушка была красивой и доброй… Но она вышла из бояр! Вот и достался карачевский «стол» нашему племяннику Василию, сыну настоящей княгини! Разве не так? И мы были в его услужении до седых волос! Нет! Этому не бывать! Своим сыновьям я найду только княжон! А пока побудет князем без супруги! Разве это неправильно, отец Фёдор?
– Это большой грех, если твой сын засиделся без супруги! – молвил с укоризной старший козельский священник. – Но самое важное – почитать нашего Господа и слушать во всём своего батюшку!
– Вот так! – весело сказал князь Тит. – Я пошлю в Карачев своего Святослава. Пусть он везёт в Орду царскую дань и выкупает грамотку на весь наш удел! У вас там есть люди, знающие ордынские порядки? – князь вперил взгляд в карачевского боярина.
– Есть, княже, – кивнул головой Бугумил Черневич. – За это не беспокойся! У нас найдётся три десятка бояр, которые ездили в разные годы в Сарай. Они всегда помогут твоему сыну! Однако, что говорить царю о тебе? Как ты будешь править?
– Тогда скажите, славный Бугумил, – весело молвил князь Тит, – что я болен и не могу быть карачевским князем! Я добровольно отдаю своё законное право старшему сыну и прошу татарского царя не гневаться и выдать ему грамотку.
– Я думаю, что ты сам должен съездить в Орду хотя бы раз и упросить царя за своего сына! – настаивал карачевский боярин.
– Это ни к чему! – усмехнулся Тит Мстиславович. – Лучше добавим царю серебра и дадим подарок за моё нездоровье! Царское сердце смягчится, и он меня пожалеет… Тогда мой Святослав станет карачевским князем, а я – останусь в Козельске и раздам другим сыновьям богатые уделы. И скоро всех поженю! Богатый Елец отдам другому сыну, Фёдору. А может, младшему – Ивану… Хотя, я думаю, Фёдора лучше оставить моим наследником… Здесь, в Козельске…
– Вот уж угораздило вас, наших славных братьев-князей, назвать своих сыновей одинаковыми именами! – буркнул боярин Кныш. – У покойного князя Адриана – тоже Фёдор да Иван! Запутаешься! Я думаю, что если ты станешь раздавать все уделы нашей земли, она вскоре развалится на куски! Сыновья Адриана получат Звенигород, а твои – прочие города! И не станут повиноваться Карачеву!
– Пока я жив, – усмехнулся Тит Мстиславович, – этого не будет! Мои сыновья и племянники будут почитать меня как главу рода и отвозить свою дань в Карачев. А после меня – гори всё ярким пламенем! Тогда сам Господь решит, как быть, и не оставит в беде нашу землю!


Г   Л   А   В   А   9

У Д А Ч Н А Я   О Х О Т А

Князь Дмитрий Романович медленно ехал со своим конным отрядом к старой смоленской дороге. Пять десятков окольчуженных дружинников сопровождали князя, а за ними следовали в трёх телегах княжеские охотники с огромными новгородскими псами. На последней телеге вместе с охотником сидел княжеский мечник.
Август 1344 года был прохладным, дождливые дни преобладали, и брянцы всё никак не могли дождаться сухой солнечной погоды.
Выезд князя с воинством случился из-за жалоб смоленских купцов, которые были ограблены разбойниками по пути в Брянск.
– Нам ещё повезло, пресветлый князь, – жаловался седобородый смоленский купец Дивон Удалович, – что мой внук Бор оказался смышлёным молодцем и сумел убежать! Когда на нас набросились эти злобные тати, я успел крикнуть: – Скачи, внучок, до Брянска, и расскажи обо всём князю! – Тогда он умчался сюда, и злодеи разграбили наше имущество. А главарь тех разбойников сказал, что не хочет убивать нас из милости и своей душевной доброты! На деле же он испугался, княже, что ты узнаешь о его жестоких убийствах! Вот если бы Бор тогда не убежал, эти лютые злодеи непременно бы казнили нас!
В самом деле, молодой смолянин своевременно прискакал в город, но пока разбирались, и князь узнал о разбойниках, приехали обобранные купцы: грабители оставили им лошадей и телеги.
Князь понял, что в окрестностях города действует ватага прибывших, вероятно, издалека, хорошо вооружённых злодеев. Судя по описанию смоленских купцов, это были достаточно молодые люди, черноволосые и чернобородые, руководимые самым рослым и сильным, рыжеволосым детиной, примерно лет сорока. Разбойников было около трёх десятков, и князь хотел сразу же в этот день послать на них летучий отряд дружинной конницы. Но бояре отговорили его. – Ты ничего не добьёшься, княже, – молвил тогда на совете Жирята Михайлович. – Тати знают, что ты на них разгневаешься и сразу же пошлёшь туда воинов! И поэтому они уже давно отсюда убрались! Туда сейчас ехать – ловить только ветер! К тому же, идёт дождь! Надо всё хорошо обдумать!
– Ты прав, Жирята! – поддержал соседа по скамье Борил Миркович. – Дело довольно необычное: нас ещё ни разу не беспокоили дорожные тати! Ну, не без того, не без мелких грабежей… Однако купцы ещё не страдали! И всегда был порядок… Тут что-то нечисто! У нас давно не было богатых купцов… А когда бывали, мы ничего не слышали об их судьбах!
– Да, княже, дело запутанное, – покачал головой княжеский мечник Сотко Злоткович. – Мой покойный батюшка говорил: – Не думай, что тати глупей нас! Эти злодеи очень хитры и хорошо знают своё разбойничье дело! Ведь наши брянские купцы ни разу не жаловались нам! А я подозреваю, что эти тати уже давно обосновались здесь и знают наши порядки! Они пропускают только наших купцов, а прочих не жалуют! Мы, как ты правильно сказал, ничего не знаем о жизни или смерти наших гостей… Но известно, что сюда уже давно не приезжают со смоленской дороги! Значит, в нашем городе есть соучастники злодеев, которые сообщают им о поездках купцов!
– Ну, уж ты придумаешь, Сотко! – рассмеялся княжеский тиун Супоня Борисович. – Откуда в нашем Брянске соучастники злодеев? Вот набежали сюда «залётные» тати, может из Москвы или Рязани, и также быстро, ограбив купцов, разбежались! Я лучше пошлю туда конный разъезд со своим старшим сыном Будимиром. Пусть осмотрят все места и проедут по следам. Но я не верю в серьёзность этого дела!
Но князь не послушал своего воеводу. – Сотко – не глупец! – хмуро сказал он. – И когда случается беда, нужно принимать за истину всё самое худшее! Будем не спеша готовиться к делу. Если это «залётные» тати, тогда не будет никакой пользы от твоих разъездов, Супоня, но если Сотко прав, мы должны хорошо подготовиться к охоте на злодеев!
 И князь с боярами ещё долго советовались, как им поступить. Наконец, решили выбрать сухой солнечный день и тогда действовать. Но было ясно, что конное княжеское войско не сможет выследить разбойников, а наоборот, только спугнёт их шумом копыт и звоном оружия.
– А если мы пошлём богатых купцов с товарами вперёд, – предложил тогда хитрый Сотко Злоткович, – а наших людей подсадим к ним на телеги, как бы для защиты? Так, совсем немного воинов… А когда нападут разбойники, они втянутся в сражение, отвлекут их, а там и мы подоспеем!
Князю понравилась мысль его мечника, и он распорядился поговорить со смоленскими купцами. Однако те ни на какие уговоры не соглашались. – Мы не уйдём из города, пока не узнаем о судьбе тех злодеев! – сказал их старейшина Дивон Удалович. – Когда тати отпускали нас, они предупредили, чтобы мы больше не показывались им на глаза! Вы простите нас, знатные люди, но мы боимся за свои жизни!
 Затея княжеского мечника едва не сорвалась, но вдруг, к всеобщей радости, в Брянск прибыли волынские купцы, следовавшие в далёкий Великий Новгород.
Богатый купеческий караван наделал много шума в Брянске, когда волынцы выставили на продажу драгоценные греческие ткани, бочонки с превосходными винами, а также изделия из золота и серебра.
Лишь князь и бояре смогли купить себе иноземные диковинки, но простолюдинам всё это богатство было не по карману. – Вы не получите прибыли в Смоленске! – говорили волынянам смоленские купцы, которым было настрого запрещено рассказывать о своём ограблении. – Там очень мало богатых людей, а князь и бояре чрезвычайно скупы! Это вам не Брянск… Хотя и здесь вы едва сбыли десятую часть своих товаров!!
– Тогда заработаем барыш в славном Новгороде! – весело говорили волынские купцы. – Тамошний народ не беден, есть даже богатые немцы!
Купцы, также как и князь со своими людьми, ждали только удобного для отъезда дня, а когда этот день настал, сразу же выехали на северо-запад. Княжеские люди, приставленные к ним, беспрепятственно уселись на купеческие телеги. Князь же и его воины, дождавшись, когда купеческий караван исчез из виду, последовали за ними.
– А стоит ли брать с собой этих злобных псов? – возмущался князь, подъехав к телеге своего мечника. – Они могут поднять лай и сорвать всю охоту!
– Этого не будет! – заверил его Сотко Злоткович. – Я сам поеду с собаками и посмотрю за ними: они приучены не лаять без надобности! Ты ещё увидишь, княже, что наши охотничьи псы бесценны! Они выследили не одного татя!
Князь согласился и вот теперь ехал рядом со своим воеводой Супоней Борисовичем, покачиваясь в седле и раздумывая.
Нелёгок был для него этот год! Особенно устал он после поездки в Орду. Новый хан Джанибек вёл себя совсем не так, как его отец. Не было во взгляде ордынского хана ни суровости, ни угрозы… Однако за каждый шаг нужно было платить серебром!
Князь Дмитрий помнил, как на его глазах ордынский хан буквально ограбил молодого карачевского князя Святослава, прибывшего в Сарай за ярлыком на право княжения уделом!
Брянский князь был вызван к Джанибеку вместе с молодым Святославом Титовичем и познакомился с ним в ханском дворце. Молоденький князь Святослав совсем не знал татарского языка, ордынских обычаев и, оказавшись во дворце Джанибека без своих бояр, совершенно растерялся. Князь Дмитрий уже стоял на коленях перед золочёным троном, когда раздался стук, и в ханскую приёмную вошёл, задев ногой порог, князь Святослав. Испугавшись своей неловкости, он сразу же упал на ковёр и пополз к трону, но делал всё так грубо и неуклюже, что лишь рассмешил хана и его вельмож.
– Ты зацепил ногами порог! – вскричал с улыбкой на лице хан Джанибек. – Это – большая беда! Значит, ты, Святэслэвэ, имеешь злой умысел!
Святослав Титович, не понимая татарского языка, поднял голову и уставился на хана, мигая своими голубыми глазами и не зная: смеяться ли ему или горевать…
– Скажи ему, Дэмитрэ, на своём языке, – приказал хан, – что он нарушил наш старинный обычай!
Дмитрий Романович перевёл ханские слова и с сочувствием посмотрел на карачевского князя. – Проси же прощения, – тихо добавил он.
– Прости меня, царь-батюшка! – взмолился напуганный Святослав Титович, подняв вверх руки и роняя крупные слёзы. – Я совсем забыл о твоём обычае!
– Эй, Мухули! – хан подозвал своего переводчика. – Переведи слова этого бестолкового коназа!
Знатный татарин, хорошо владевший русским языком, вскочил со своих подушек, приблизился к ханскому трону и, встав на колени рядом с князем Святославом, приготовился переводить на русский и татарский языки весь разговор.
– Ишь ты, какой хитрец! – подумал князь Дмитрий Романович. – Не доверяет моим словам!
Ордынский хан ещё долго пытал и поучал несчастного Святослава, внушая ему, что он совершил самое тягостное преступление на свете! – За это следовало бы отсечь тебе голову! – сказал он, наконец. – Но я добрый и ласковый! Даже не стану отнимать у тебя улус! Но теперь, Святэслэвэ, плати ещё один выкуп за свою землю!
Дмитрий Брянский был потрясён: обычно выкуп за ярлык на удел при вокняжении нового правителя значительно превышал ежегодную дань. Это была поистине жестокая кара!
Князь Святослав, услышав ханскую волю, так разрыдался, что лишь чаша с кумысом, принесённая полуголой рабыней по мановению руки хана, успокоила его ненадолго.
– Здесь нечего лить слёзы! – возмутился хан Джанибек. – Неужели тебе так жалко серебра для своего повелителя!
– У меня осталось всего три гривны серебра, – вновь заплакал карачевский князь. – Я хотел купить на твоём базаре пленников или жёнок…
– Ладно, Святославэ, – усмехнулся хан Джанибек. – Тогда неси всё своё серебро… Сколько там у тебя… хрывэн? Неужели совсем мало? Как это будет на наши деньги?
Переводчик не знал ответа на это.
– Три гривны, – подсказал князь Дмитрий. – Это – шесть сотен твоих денег, государь.
– Шесть сотен? – весело переспросил татарский хан. – Ну, что ж, пусть так! Но запомни на будущее: больше никогда не задевай порога в моём дворце и не оскорбляй старинный порядок!
Так дорого обошлись неопытность и робость молодому карачевскому князю. Обобранный до нитки, он сумел снарядить свой отряд в обратный путь, лишь заняв денег у брянского князя Дмитрия.
Ордынский хан недолго продержал Дмитрия Романовича. – Я доволен тобой, Дэмитрэ, – сказал он на прощание, –  и особенно твоими подарками от далёких нэмцэ! Это хорошо, что твои люди ходили на нэмцэ войной! И ничего, что вместе с Лэтвэ! Главное – ты сумел проявить к нам должное уважение!
Из этих слов брянский князь понял, что Джанибек знает о его связях с Литвой. – Надо же! Проведал о такой мелочи! – думал тогда, покидая ханский дворец, Дмитрий Романович. – Значит, у него есть послухи при литовском дворе! А может это москвичи? Скорей всего! – решил он. – Московские бояре часто шастают в Литву. Вот они и узнают о литовских делах…
Князь Дмитрий, восседая на коне, вспомнил взгляд хана Джанибека: то ли насмешливый, то ли ехидный! – Ладно, – сказал он сам себе, – я не зря посылал своих людей в войско молодого князя Евнутия и его славного брата Ольгерда! Хотя это стоило мне двух десятков жизней отборных воинов! Но ведь выхода не было? Теперь я буду знать о наушниках при литовских князьях и по всякому случаю преподносить государю подарки!
…В это время вдруг залаяли свирепые княжеские псы.
– Вот тебе, Сотко, – вздрогнул князь, – какие они тихие!
– Вперёд, княже! – буркнул воевода Супоня Борисович. – Они почуяли лютых врагов! Настаёт славная охота!
– Тогда ладно! – вскричал князь и поднял правую руку. – Вперёд, мои славные воины, пошли же на лютых врагов и ненавистных татей!
И княжеский отряд железной лавиной устремился вперёд, догоняя купеческий караван.
Тем временем конные разбойники окружили несчастных купцов и, размахивая мечами, бросились к телегам. Но брянские воины, одетые в скромные одежды купеческих слуг, выскочили им навстречу, держа в руках такие же мечи.
– Так у вас тут охрана! – засмеялся скакавший за своими людьми разбойничий атаман. – Ну, что ж, тогда вам не жить! – Он сам устремился в бой, уверенный в скорой и лёгкой победе.
В шуме и криках сражавшихся никто и не заметил, как подоспели князь и его дружина. – Ну, так окружайте! – подал князь знак своим воинам. – И смотрите: чтобы никто не ушёл!
Атакованные с тыла, окружённые со всех сторон разбойники однако не испугались. – Мы попали в брянскую ловушку! – кричали они. – Что ж, тогда достойно умрём!
– Ах, так! – вскипел разгневанный князь и, выхватив ярко блеснувший на солнце боевой меч, подскакал прямо к вражескому вожаку. – Ну, тогда получай!
Разбойничий атаман резко развернул своего коня и оказался прямо напротив князя. – Это ты, славный Дмитрий! – громко сказал он. – Мне выпала честь сразиться с тобой! Но ты не добьёшься лёгкой победы!
Князь нанёс мощный удар мечом, но разбойничий атаман отбил его и со своей стороны сделал выпад.
– Ах, ты, бесстыжий! – вскричал Дмитрий Романович и, отбив вражескую атаку, вновь поднял свой меч. Но главный разбойник вдруг неожиданно завертелся на своём коне и, не успел князь опомниться, как он подъехал к нему с другой стороны, нанеся коварный, неотразимый удар. Если бы не тяжёлая немецкая броня, надетая князем на грудь по настоянию воеводы Супони, это был бы последний в его жизни миг: он зашатался, выронил меч и, хватаясь за узду боевого коня, рванулся в сторону. Но разбойничий главарь не успел вновь поднять свой меч. В этот опасный для жизни князя момент на искусного в поединках врага кинулся вовремя подоспевший воевода Супоня. – Смерть тебе, лютый тать! – крикнул он. – Каков стручок: полез на самого князя!
Разбойничий атаман остановился и обратился лицом к новому врагу, однако вдруг прожужжала спущенная тетива чьего-то лука, и большая красная стрела с силой ударила в шлем рыжеволосого, оглушив злодея и заставив его лошадь заплясать на месте.
– Погоди же, Супоня! – крикнул князь, успевший поднять свой тяжёлый меч. – Пощади его!
Но было поздно. Меч княжеского тиуна с силой обрушился на ненавистного разбойника и буквально отшвырнул в сторону отрубленную вражескую голову, исторгнув из изуродованного тела атамана целый фонтан красно-чёрной крови.
– Вот уж незадача! – бросил огорчённый Супоня. – Я не успел, княже, отвратить свой грозный меч!
– Ладно! – махнул рукой брянский князь. – Пошли же к нашим воинам! Мы так долго провозились с тем злодеем!
Между тем, княжеские дружинники уже завершили своё дело и, выстроившись в одну линию, ждали своего князя. За их спинами молча стояли купцы.
– Так, – весело сказал князь, объезжая купеческие повозки. – Ну, что, славные купцы, разве брянский князь не защитил вас?
– Ещё как защитил, могучий воин! – сказал стоявший у самой первой телеги рослый седобородый купец, глава каравана. – Вот тебе наша благодарность! – Он протянул князю серебряный поднос с драгоценными украшениями, чарками, серебряными слитками. – Многих тебе лет, славный воитель!
– Благодарю вас, торговые гости! – улыбнулся князь. – Но мне не нужны ваши подарки за защиту! Это мой  долг – обеспечить мир и покой для брянцев и гостей! А теперь поезжайте себе без страха. На наших брянских дорогах больше нет разбойников!
Потрясённый княжеской скромностью, волынский купец поставил поднос на свою телегу и, махнув рукой, повёл свой богатый длинный караван вперёд.
– Ну, а теперь говори, воевода! – буркнул Дмитрий Романович, осматривая поле сражения. На месте купеческих телег и по разным сторонам дороги лежали лишь трупы убитых разбойников. – Вы всех порешили?
– Кажется, всех, батюшка, – сказал княжеский лучник Туча, тот самый, стрела которого погубила вражеского атамана. – А я двух  поразил – в самые их злобные глаза!
– Сколько убитых? – вопросил брянский князь. – Неужели никто не сбежал?
– Никто, княже, – кивнул головой Супоня Борисович. – Наши воины уложили больше трёх десятков татей!
– А почему вы не взяли пленников? – возмутился Дмитрий Романович. – Сейчас бы узнали, кто из горожан был связан с ними. Надо положить на телеги тела всех убитых и отвезти их в город, на Красную площадь. Пусть наши брянские люди осмотрят злодеев и может кого-нибудь узнают…
– Нельзя уходить отсюда с пустыми руками, батюшка-князь, – сказал вдруг княжеский мечник, слезая с телеги. – С нами же охотничьи псы! Давай-ка пройдём по следам тех разбойников! Авось, что-нибудь узнаем или добудем! – Он указал рукой на недалёкий – шагах в ста от дороги – густой тёмный лес.
– Зачем это нужно? – возразил Супоня Борисович. – Мы ведь перебили всех злодеев… Есть ли смысл утомлять наших людей?
– Ладно, Сотко, – рассмеялся князь, – ты у меня как пёс: всегда чуешь добычу! Бери с собой охотников и собак! И походите малость по лесу!
Княжеский мечник поманил рукой, и с телег соскочили трое охотников с собаками, быстро приблизившихся к нему. – Дай мне ещё с десяток дружинников! – попросил Сотко Злоткович. – А вдруг там целая пещера с разбойниками?
– Ну, что ж, – кивнул головой князь, скептически глядя на мечника. – Идите за ним, мои воины! – Он подал знак рукой своим пехотинцам, которые недавно ехали в купеческих телегах и теперь стояли неподалёку. – Надо помочь нашему хитроумному Сотко!
Князь слез с коня, прошёлся по измятой, обильно политой кровью земле, и остановился возле одной из телег. – Мне кажется знакомым лицо этого покойника, – пробормотал он, разглядывая труп рыжеволосого атамана с приставленной к нему княжескими людьми отрубленной головой. – Неужели я где-то раньше встречал его? Да, как же! – И князь, зажмурив глаза, вспомнил, как он видел однажды скакавшего по улицам Сарая московского князя Ивана Калиту, в самом конце свиты которого ехал, похожий на убитого, но не седоватый, а ещё молодой воин. – Это москвич!
– Смотри-ка, Супоня, – сказал он своему воеводе, – ведь это же – дружинник покойного Ивана Московского! Ты же был тогда со мной в Сарае?
– Он самый, княже! – вскричал, выпучив от напряжения глаза, Супоня Борисович. – Москвич, в самом деле, москвич!
Они ещё долго говорили, обсуждая произошедшее и ожидая своих всё ещё не возвратившихся людей.
– Зря мы послали в глухой лес этого Сотко, – пробормотал утомившийся от разговоров и безделья немногословный воевода. – Он – пустой болтун, а не добрый сыщик!
В это время раздался весёлый лай княжеских собак. – Почему так разлаялись псы? – буркнул князь Дмитрий. – Ты прав, Супоня: наш Сотко – плохой мечник и недостоин своего покойного батюшки…– Он замолчал и в изумлении уставился на своих людей, выходиших из лесу и обвешанных какими-то тяжёлыми серыми предметами. А возглавлял шествие Сотко Злоткович, гнавший перед собой двух пленников – рослую белокурую девушку и невысокого коренастого мужичка, у которых были связаны за спинами руки.
– Вот тебе добыча, батюшка! – весело сказал довольный мечник, приближаясь к своему князю. – Мы отыскали там разбойничью пещеру! Здесь перед тобой все их богатства, добытые разбоем! – он махнул рукой в сторону княжеских пехотинцев и охотников, сгибавшихся под тяжестью огромных мешков. – Ничего не оставили! Нашли также нашего брянского соглядатая! Это бесстыжий Инко, сын мятежного покойного купца Вершилы! – Сотко толкнул рукой сжавшегося в комок бородатого мужика. – А вот и зазноба атамана! – На князя смотрела, широко раскрыв глаза, стройная сероглазая красавица.
– Вот так чудо! – пробормотал брянский князь, чувствуя приближение привычного волнения. – Какая удачная охота!


Г   Л   А   В   А   10

Б Р Я Н С К И Й   П О С Л А Н Е Ц

В конце октября 1344 года князь Симеон со своими братьями возвратились в Москву. Они долго «просидели» в ордынской столице и едва добились исполнения желания великого князя – утверждения брата Ивана его наследником.
Хан Джанибек был верен себе и на этот раз: выманил из московской казны едва ли не всё серебро!
Князь Симеон Иванович был в скверном настроении: ещё бы, разориться за такую мелочь! У него не было наследника, и рождавшиеся дети умирали в младенчестве. А вот теперь захворала и слегла жена…– Я страдаю за батюшкины грехи, – думал, сжав зубы, молодой князь, сидя на своём «столе» и глядя на собравшихся перед ним бояр. Князю почудился насмешливый и презрительный взгляд ордынского хана Джанибека. – Зачем я ропщу о своём горе? – вздохнул Симеон, проведя рукой по лбу. – Хитрый царь ограбил даже митрополита! А я, всего-навсего, мирской князь!
В самом деле, митрополит Феогност побывал в Сарае как раз перед Симеоном и с большим трудом выбрался оттуда. Святитель ездил к новому хану за подтверждением прежних ханских льгот, освободивших церковь от налогов. Но там его долго задерживали как сам хан, так и его приближённые, требуя серебра и подарков за «государеву грамоту».
Пришлось несчастному Феогносту прибегнуть к помощи богатых новгородских купцов, торговавших в Сарае: занять шестьсот рублей серебром и расплатиться за ярлык. Лишь только после этого ордынский хан «явил свою милость», и святитель смог уехать домой.
Князь Симеон покачал головой и, успокоившись, открыл боярский совет. – Ну, рассказывайте, мои лучшие люди, – сказал он своим негромким, но решительным голосом. – Как вы тут жили без своего князя?
– Всё хорошо в нашей Москве, великий князь! – ответствовал Феофан Бяконтов. – Тишина и покой! Люди нашего святителя расписали Пречистую церковь!
– А твои иконописцы славно расписали Архангельскую церковь, – пробасил Василий Вельяминов. – Я сам видел: так прекрасно!
– Я ценю моих иконописцев – Руся, Иосифа и Захарию, – кивнул головой великий князь. – Надо мне самому сходить и полюбоваться их работой! А как там внешние дела?
– Да вот, государь, – сказал Дмитрий Александрович Зерно, – неспокойно у немцев! Там случился жестокий мятеж! В Колывани и Ругодиве взбунтовалась чудь! Они перебили больше сотни своих земских бояр. Для усмирения бунта туда были посланы велневичи и юрьевцы. Они перебили около полутора тысяч чуди, а остальные мятежники сбежали в Остров…
– У немцев никогда не будет порядка! – буркнул князь Симеон. – Они думали, что займут земли белоглазой чуди, и всё на том успокоится… Вот и пожинают свои плоды!
– Неспокойно и в Рязани, – продолжал боярин Дмитрий. – Там уже полгода царит беспорядок… С того времени, как умер князь Ярослав Александрыч…
– Он всю жизнь не знал покоя, вот и умер далеко не стариком, – молвил, нахмурив брови, князь Симеон. – Это кара за его рязанских родственников, убивших Ивана Иваныча Коротопола! Господь и прибрал этого буйного Ярослава…
– А теперь в Переяславле-Рязанском сидит брат покойного, Иван, – кивнул головой Дмитрий Александрович. – А сын покойного, Владимир, получил пронский удел. Но пока ещё не утихомирились!
– Я слышал об этом, – махнул рукой князь Симеон. – Это не новость! Рязань никогда не ладила с пронскими князьями! Но они – наши беспокойные соседи… Лучше бы помирились…
– А теперь позволь мне сказать, – поднял руку боярин Иван Симеонович. – Пришли тревожные вести из черниговских земель. Люди брянского князя Дмитрия приезжали в Новосиль к Семёну Александрычу и в Тарусу, к молодому Андрею Всеволодычу…
– Я не вижу здесь ничего тревожного! – усмехнулся князь Симеон. – Чего нам беспокоиться? Разве не приезжали в Брянск карачевские люди сразу после смерти их злобного князя Василия? И что с того? Князь Дмитрий Брянский не хочет лезть в дела бывших черниговских уделов… Зачем ему лишние хлопоты? Усобицы, мятежи? Ну, проведал он о смерти Василия, но ведь не помешал Святославу, сыну Тита Козельского, занять Карачев? Мало того, он помог этому молодому князю в Сарае, одолжив ему серебро! Также он не вмешивается в дела Тарусы и Новосиля!
– Однако этот Дмитрий хотел заключить союз с теми князьями, – буркнул Иван Симеонович, – против общего врага!
– Какого же? – вздрогнул князь Симеон. – Неужели Литвы?
– О Литве не говорили, – покачал головой боярин Иван, – а только «об общем враге». Однако я полагаю, что имелась в виду наша Москва!
– Почему же? – усмехнулся князь Симеон. – У нас нет вражды с Дмитрием Красивым. А мой брат Иван, будучи вдовцом, до сих пор горюет о смерти своей супруги! Он всем сердцем любил дочь Дмитрия Брянского, Федосью! И сам я в дружбе с Дмитрием Романычем! Однако говори, состоялся ли у Дмитрия союз с теми князьями?
– Не состоялся, – наклонил голову Иван Симеонович. – Андрей Тарусский даже не захотел говорить о союзе! Он почтительно побеседовал с брянским посланником и передал князю Дмитрию скромные подарки. А затем послал к нам своего человека, который обо всём рассказал… И Семён Новосильский скромно отговорился от союза. Но я не знаю всех подробностей: эти сведения я получил от новосильских купцов…
– Тогда нечего раздувать кадило! – буркнул князь Симеон. – Пусть же люди брянского князя ездят хоть на край света. Всё это – мелочи. Хорошо бы, если бы он присылал сюда своих людей для поддержания нашей дружбы! Я не хочу ссориться с Брянском!
– Однако же твои дед и батюшка не ладили с Брянском! – пробурчал боярин Феофан Бяконтов. – Зачем нам эта дружба? Я вижу в Брянске только врагов, а князя Дмитрия считаю главным злодеем! И святитель, и другие наши знатные люди много рассказывали ужасов о том брянском мятеже! Всё было против Москвы! Разве ты не слышал, что говорили о нас брянцы?! Брянские горожане нас просто ненавидят! Но и мы «не лыком шиты»! Я рассказал тогда в Орде славному Товлубею о литовских связях Дмитрия Брянского. Как он посылал в Литву своих лучших воинов на помощь против немцев!
– Так это ты, Феофан, известил татар? – возмутился московский князь. – Вот почему тогда сам царь всё выпытывал у меня о том деле! А я думал, откуда он узнал! Ты неправ, Феофан! Так недолго поссорить меня с Дмитрием!
– Неужели неправ?! – пробормотал боярин Феофан, чувствуя поддержку в собрании. – А почему тогда этот Дмитрий не приехал к нам в Москву на свадьбу своей дочери? Он лишь отговорился пустыми словами, что, дескать, брянские князья играют свадьбы своих дочерей только в Брянске! На деле же, Дмитрий побоялся ехать к нам! Он не верит Москве! Какая же там дружба?!
– И до сих пор не присылал сюда никого! – пробасил Иван Акинфиевич. – Ты видел хоть одного брянского посланца?
В это время хлопнула дверь, и в думную светлицу вбежал княжеский слуга. – Государь и великий князь! – крикнул он. – К тебе – важный посланец! Впускать?
– Откуда? – поднял брови князь Симеон, недовольный поведением молодого слуги. – Неужели так спешно?
– Из Брянска, мой господин! – звонко и громко ответил юноша. – От славного князя Дмитрия!
– Вот тебе, помяни лукавого, и он – тут как тут! – буркнул Фёдор Акинфиевич.
– Проси, проси! – улыбнулся князь Симеон. – Вот вам, бояре, словно сон в руку! Вы ведь так хотели увидеть брянского посланника? Может он принёс нам радостную весть?
В думную светлицу вошёл гордой походкой с высоко поднятой головой брянский боярин Жирята Михайлович. Рослый, русоволосый и синеглазый, он напоминал своим обликом скорее князя, чем боярина. Пройдя между боярских скамей и приблизившись к великокняжескому креслу, он поясно поклонился князю, громко сказав: – Здравствуй, великий князь Симеон, брат нашего господина!
– Здравствуй, боярин, – улыбнулся князь Симеон, пожирая глазами красивого брянца с пышной окладистой бородой. – Какое благородное лицо и княжеский рост! – подумал он про себя, но вслух сказал: – Мы всегда рады видеть у нас, в Москве, ваших брянских людей! С чем пожаловал? С доброй вестью или с душевным разговором?
– Если бы вы, великий князь, были рады видеть брянских бояр, – резко сказал рослый гость красивым густым басом, – вы бы не совершали против нашего Брянска враждебных действий! Однако пока вы несёте нам только одни беды, которые не ведут к дружбе!
Московские бояре недовольно загудели.
– Что случилось? Почему ты говоришь такие суровые слова? – пробормотал, теряясь, князь Симеон: он чувствовал себя перед брянским боярином не великим князем, но отроком!
– Твои слова непристойны! – пробасил со своей скамьи боярин Иван Акинфиевич, выручая князя. – Так нельзя говорить великому князю! Ты сам не князь, а только боярин!
– Удивительно! – привстал со своего кресла князь Симеон, приходя в себя и оправдывая своё прозвище – «Гордый». – Ты не успел произнести слова здравия, а уже  говоришь такие грубости!
– Это Брянск! Это Брянск! – заворчали московские бояре. – Мы знаем о тамошнем хамстве!
– Тогда прости, великий князь, – усмехнулся брянский боярин, – если обидел тебя своей грубостью! Однако у меня есть не только слова, но и доказательство, что ваши московские люди приходили разбойничать на нашу брянскую землю!
– Как это?! – вскричал князь Симеон.
– А так, – смело бросил боярин Жирята. – Знатные купцы, приезжавшие в Брянск, жаловались нашему князю на разбойников, облюбовавших наши брянские леса… Они грабили купцов и отпугивали всех богатых людей от Брянска! Тогда наш славный князь Дмитрий пошёл на татей с небольшим отрядом и без жалости перебил их. При осмотре тел разбойников оказалось, что они – москвичи! И мало того, дружинники самого великого князя! Стыд вам и позор, бояре и великий князь! Неужели вы превратились в татей?
– Твои слова – сущая нелепица! – возмутился князь Симеон. – Московские князья никогда не занимались разбоем! Мы сами от этого страдаем и требуем порядка! Зачем нам тревожить ваши брянские земли? Давай своё доказательство!
– Давай доказательство! – закричали бояре. – Это – несправедливое обвинение и ложь!
– Ладно, великий князь, – кивнул головой Жирята Михайлович. – Будет вам доказательство, но я ещё не всё сказал. Наш славный князь сразил атамана той разбойничьей ватаги и едва одолел! Было ясно, что тот атаман был не простолюдин, но знатный человек и опытный воин! Мы узнали в нём одного из приближённых твоего покойного батюшки Ивана Даниловича, с которым встречались в Сарае! Его голова и есть моё доказательство!
– И где же эта голова? – рассмеялся Фёдор Акинфиевич. – Без неё твои слова – бесстыдная ложь!
– Ну, тогда смотрите! – брянский боярин повернулся лицом к собранию и быстро пошёл к двери. Открыв её, он крикнул: – Эй, Давило и Жарко! Идите сюда!
В светлицу вошли двое могучих широкоплечих воинов, уступавших своему боярину лишь в росте, одетых в коричневые кожаные кафтаны, обшитые серебряными нитями. Один из воинов держал в руке мешок, а другой лишь стоял, глядя перед собой с изумлением: роскошь обитой дорогими тканями и золотом светлицы поразила его.
– Доставай ту голову Жарко! – приказал Жирята Михайлович.
Суровый воин вытянул перед собой мешок, а его напарник развязал бечеву, опустил в мешок руку и вытащил оттуда за длинные рыжие волосы отрубленную голову разбойника. В светлице запахло трупной гнилью так, что бояре схватились за носы. – Ох, какой смрад! – крикнул кто-то. – Мы совсем тут отравимся!
– Ничего, – спокойно промолвил брянский боярин. – Зато это доказательство намного лучше моих правдивых слов! Неси же эту мразь поближе, Жарко!
Князь Симеон посмотрел на выставленную перед ним на вытянутой руке брянского воина оскаленную, густо посыпанную крупной солью, страшную голову и вздрогнул. – Это же сам Упрям, человек моего батюшки! – громко сказал он.
– Он, он, мой господин! – вскричал боярин Феофан Бяконтов. – Это его лицо!
– Упрям! Упрям! – заворчали оцепеневшие от неожиданности бояре.
– Зачем же вы отсекли голову нашему человеку?! – возмутился Василий Окатьевич. – Это – большое зло! И ещё принесли сюда, как поганые татары!
– Подожди! – отмахнулся рукой князь Симеон и дал знак брянскому воину убрать зловонный предмет.
– Клади её в мешок! – приказал боярин Жирята. – И возвращайтесь в простенок!
Брянские воины беспрекословно повиновались и сразу же вышли вон, оставив после себя густой дурной запах.
– А теперь, мои бояре, подумайте и разберитесь, – сурово молвил, сдвинув брови, князь Симеон, – как это случилось, что воин моего батюшки оказался в брянских лесах!
Бояре долго гудели, ворчали и спорили. Наконец, со своей скамьи встал тысяцкий Василий Протасьевич Вельяминов. – Что тут долго говорить, великий князь? – сказал он хриплым, неуверенным голосом. – Я знаю этого Удала. Он был верным дружинником твоего покойного батюшки и всегда хорошо сражался… Однако когда Иван Данилыч заболел, Удал отпросился к Алёшке Босоволкову и служил ему до самой его опалы! Значит, он – не человек великого князя, но Алексея Петрова!
– Вот уж какая беда! – вскинул голову рассерженный князь. – А я простил тебя, бесстыжий Алексей, и снял с тебя опалу, послушав твоих друзей! А ты, оказывается, занимаешься разбоем?! Говори же, бессовестный!
Боярин Алексей Босоволков, по прозвищу Хвост, встал со скамьи, второй со стороны князя, и, нахмурившись, мрачно сказал: – Я не виноват, мой господин великий князь! Когда ты обиделся и возложил на меня опалу, я потерял почти все доходы. И у меня не было ни серебра, ни имущества, чтобы содержать дорогих воинов. Тогда от меня ушли почти все лучшие дружинники и решили сами себя кормить… Я не знал, что они отправились в брянские леса и занялись разбоем! Я нисколько не виноват и признаю только одно: не сумел удержать их из-за бедности!
Растерянный и раскаянный вид некогда грозного и крикливого боярина унял княжеский гнев. – Ладно, чего там, – махнул он рукой. – Значит, эта беда случилась не по твоей вине! Однако мы всё-таки виновны перед Брянском и просим князя Дмитрия принять наши извинения! Пусть же славный Дмитрий Романыч не таит на нас обиды из-за такой нелепицы! Понял, славный боярин? Как твоё имя?
– Понял! – кивнул головой брянский боярин. – Моё имя – Жирята Михалыч!
– Ну, если ты всё понял, Жирята, – сказал, успокоившись, князь Симеон, – тогда так и передай мои слова брянскому князю! Я готов заплатить виру за злодейства нашего бывшего дружинника! И обещаю зорко следить за своими людьми, чтобы этого больше не повторилось!
– Благодарю, великий князь! – молвил, улыбаясь, брянский боярин. – Я вижу, что ты не хотел нам зла! Я всё слышал и не вижу твоей вины перед моим господином! И ни к чему нам эта вира! У нас достаточно своего серебра!
– Ну, тогда иди в гостиные хоромы, Жирята Михалыч, – улыбнулся князь Симеон, – а перед отъездом возьмёшь у моих бояр памятный подарок Дмитрию Романычу!
– Тогда прощай, великий князь! – склонился в поясном поклоне брянский посланец. – И вы, славные московские люди! – Он повернулся к собравшимся, поясно им поклонился и быстро направился к двери.
…Некоторое время после его ухода в думной светлице царила полная тишина. Симеон Иванович молчал, держась руками за голову. Молчали и бояре.
– Ты сказал правду, Алексей Петров, – нарушил, наконец, общее оцепенение великий князь, – или солгал?
– Истинную правду! – вскочил со своей скамьи Алексей Босоволков. – Зачем мне лгать?
– Тогда получается, что это я виноват, – пробормотал Симеон Иванович. – Разве не я вогнал тебя в бедность и вынудил твоих людей превратиться в разбойников?
– Нет, не ты! – буркнул Иван Акинфиевич. – Зачем ты, наш славный князь, прилюдно опознал голову того злодея? Да ещё перед этим наглым брянцем?!
– Мы всегда враждовали с этим Брянском! – горько усмехнулся Василий Окатьевич. – Не стоило унижать своё княжеское достоинство! Мы бы не признали ту мёртвую голову, и пусть бы Брянск выплачивал нам виру за обиду и клевету!
– Было ясно, что они знали того Упряма, – покачал головой князь Симеон, – и если бы я стал отрицать правду, то погрузился бы по уши в позор и бесчестье! Но этому не бывать! Я набожен и не совершу подобного греха… Не оскверню свои губы бесстыжей ложью!
– Это не ложь, мой господин, – вкрадчиво сказал Андрей Кобыла, – но хитрость на благо нашей земли!
– Спроси об этом у своего духовника, славного отца Алексия! – буркнул Дмитрий Зерно. – Разве стоит метать бисер перед свиньями?!
– Они все против Брянска! – подумал великий князь Симеон, глядя на злые лица своих бояр и слушая их гневные речи. – Значит, тот Упрям не случайно сложил свою буйную голову под Брянском: мои бояре не хотят дружбы с Дмитрием!


Г   Л   А   В   А   11

В Е Л И Ч И Е   К Н Я З Я   О Л Ь Г Е Р Д А

Князь Ольгерд въезжал в Виленский замок под торжественные звуки: со всех крепостных башен трубили горнисты, встречая славного воина.
Март 1345 года был необычайно холодным. Ещё несколько дней тому назад брат Ольгерда, молодой князь Кейстут, пришёл с войском в Вильно, а бывший великий князь литовский Евнутий бежал в окрестные горы и леса, где заблудился и, отморозив ноги, попал в плен к жолнерам Кейстута. Но последний вовсе не собирался судить или карать несчастного Евнутия, который, будучи младшим сыном покойного великого князя Гедимина, без того непрочно сидел на своём троне.
У великого князя Гедимина было несколько жён, три из которых – любимые. От первой, литовки, у него осталось двое сыновей: Монвид, слонимский князь, которому ещё приписывали титул «карачевского» за успешный в своё время поход на Карачев и черниговские земли, где он добыл немало серебра и много друзей, и Наримант, туровский и пинский князь.
От двух других жён, русских княжон, у Гедимина было ещё пятеро сыновей. Красавица Ольга родила ему Ольгерда, будущего великого князя, и Кейстута, ставшего впоследствии троцким князем. Совсем молоденькая Ева родила Любарта, унаследовавшего от отца Волынь, Кориата, получившего Новогродок и, наконец, последнего, Евнутия, которому отец передал перед смертью свой столичный городок с замком – Вильно. Причуда старого Гедимина, отдавшего престол своему последнему отпрыску от «молодой прелестницы», не принесла Евнутию счастья, несмотря на то, что его старшие братья Монвид и Наримант безоговорочно смирились с отцовской волей. Последние с почтением выполняли все указания Евнутия: ходили в военные походы против немцев в Пруссию и на Псковскую землю, куда их призывали, как защитников, сами псковичи. Но всю литовскую армию возглавлял самый энергичный и воинственный князь Ольгерд. Именно ему, обладавшему высоким авторитетом, добытым ещё при покойном Гедимине за воинские подвиги и умеренную жизнь, великий князь Евнутий доверил такой важный пост. Ольгерд Гедиминович как бы чувствовал своё высокое предназначение: не пил «ни медов ни хмельных вин», на «бесовские игрища» не ходил, но «свою супружницу любил всем сердцем»! На пиры своего отца и подражательные полякам балы он ходил только из учтивости, но никогда не объедался и не напивался!
Имея трезвый и практичный ум, Ольгерд никогда не начинал войн или ссор с соседями, предварительно не обдумав все возможные последствия. Он был осторожен, хитёр и предпочитал всегда действовать выжидательно, довольствуясь малым, чтобы не потерять большего.
Конечно, обладая такими качествами, он и должен был стать наследником великого Гедимина, отомстить за гибель отца своим извечным врагам – немцам – и не только удержать все отцовские завоевания, но, возможно, и преумножить их. Что мог ему, кроме отцовской воли, противопоставить молодой и безвольный Евнутий?
Правда, в деле свержения младшего брата больше стараний проявил князь Кейстут, нежели Ольгерд. Два брата, рождённые от княгини Ольги, были очень дружны: ходили вместе и в военные походы, и на охоту, не раз рисковали жизнью в одном боевом ряду.
Когда Кейстут предложил старшему брату Ольгерду пойти на Вильно и свергнуть Евнутия, Ольгерд проявил, как всегда, свою природную осторожность и отказался, а когда Кейстут продолжал на этом настаивать, он лишь выразил ему надежду, что «если бы такое случилось, мы бы навели образцовый порядок в отеческой земле»! Кейстут понял, что этими словами у него развязываются руки и сам, на свой страх и риск, занял Вильно. Он надеялся, что Евнутий, напуганный его силой и вразумлённый серьёзными доводами в пользу брата Ольгерда, сам откажется от престола, но, когда последний убежал, стало ясно, что законной видимости передачи власти не состоится.
Таким образом, произошёл вооружённый переворот, и Ольгерд Гедиминович въезжал в отеческий замок как завоеватель.
Князь Евнутий, не сумевший далеко уйти и пойманный воинами Кейстута, лежал в это время в постели в своей опочивальне, охраняемый стражей. Личный знахарь  покойного Гедимина уже принял необходимые меры по лечению отмороженных ног беглеца, и вот он дремал, с тревогой ожидая своей судьбы.
Князь Ольгерд тихо вошёл в его опочивальню и с усмешкой посмотрел на сжавшегося в комок больного, освещённого тусклым светом небольшой свечи, торчавшей из стенного подсвечника над кроватью.
– Ну что, Евнутас, – сказал он своим басистым уверенным голосом, – неужели ты решил бороться со мной? Почему ты убежал от нашего славного брата Кейстута?
– Я почувствовал неизбежную беду, брат! – пробормотал Евнутий. – Ведь войско Кейстута так неожиданно ворвалось в замок! Я подумал, что это враги и решил бежать… Зачем вы заняли мой замок? Неужели вам нужна моя жизнь?
– Нет, Евнутас, – дружелюбно улыбнулся князь Ольгерд. – Но я хочу серьёзно  поговорить с тобой! Разве ты не знаешь о жестокой вражде нашего батюшки с коварной Москвой? Может ты забыл о споре покойного батюшки с Иваном Московским, тоже ныне покойным, из-за богатого Новгорода?
– Такого спора не было! – возразил Евнутий. – Великий Новгород всегда принадлежал русским князьям. В давние времена они обладали даже Псковом. Но сейчас они не мешают нам править Псковом и собирать доход с тех земель! А князь Иван не один раз выручал нашего несчастного Наримантаса и выкупал его из татарского плена!
– Ты многое забыл, Евнутас, – нахмурился князь Ольгерд, – об ордынских делах того же Ивана! Разве не тот жадный Иван оговорил в Орде нашего друга, смоленского князя? А Дмитрия Брянского? Разве не по вине московского князя погибли тверские князья?
– Это – не зло, брат, – буркнул Евнутий, – но только польза! Ведь именно из-за Ивана Московского смоленский князь отошёл от татар! После этого Смоленск не раз присылал нам ордынское серебро! И Дмитрий Брянский подружился с нами из-за происков Москвы, а потом не раз помогал нам и серебром, и воинами! Нам не следует ссориться с Москвой, а нужно только дружить! Пусть продолжают пугать других русских князей и подталкивать их под наше крыло!
– Ты неправ, Евнутас! – покачал головой князь Ольгерд. – И совсем забыл о Твери! Там теперь сидит на княжении верный московский слуга – бестолковый князь Константин! Так Москва захватит все русские земли, а нам ничего не останется! А сейчас они тянут руки к Брянску! Разве ты не знаешь, что московский князь Семён женил своего брата на дочери Дмитрия Брянского? Удивительно, что та прекрасная девица, похожая на богиню, внезапно скончалась! А ведь тот Дмитрий остаётся без наследников! А если бы та его прекрасная дочь не умерла? Тогда Москва могла унаследовать брянскую землю! Но ей не достанется тот богатый край! Наш покойный батюшка завещал нам не упустить славный Брянск!
– Но он не советовал враждовать с Москвой! – пробормотал Евнутий. – Зачем ты это придумал, Альгирдас? Разве нам мало тех лютых врагов, крестоносцев? Хоть бы с ними управиться!
– Я понял, что ты, Евнутас, решил подружиться с Москвой! – сказал сквозь зубы князь Ольгерд. – Ты посылал людей к тому князю Семёну и восхвалял его! Не ты ли рассказал его боярам о брянской помощи нам против немцев? Мне говорил об этом один брянский боярин… Теперь даже ордынский царь знает о нашей дружбе с Брянском!
– Да, я рассказывал об этом московским посланникам, – промолвил без смущения Евнутий, – и похвалил брянского князя за дружбу со мной и помощь! Что здесь тайного?
– Однако это – дела несерьёзного человека! – с гневом буркнул Ольгерд Гедиминович. – Значит, ты ещё не созрел для решения государственных задач! Ты пустишь по миру все тайны великого княжества! Вот поэтому мы с братьями решили отстранить тебя от великого княжения и дать тебе землю…
– Какую же? – вздрогнул от страха бывший великий князь. – Неужели посмертную?
– За это не бойся! – усмехнулся князь Ольгерд. – Я не хочу проливать кровь своего брата, но наказать тебя следовало бы! Если ты не будешь перечить нашей воле, мы сегодня же отдадим тебе богатый город Изяславль и всю Жмойтскую землю! Понял?
– Понял, брат, – пробормотал дрожавший Евнутий. – И ты отпустишь меня в пожалованный мне город?
– Всё зависит от тебя, – кивнул головой Ольгерд Гедиминович. – Ты сможешь уехать в свой удел, как только поправишься. Забирай с собой супругу и своих любовниц! Нам не нужны ни твои жёнки, ни твоё имущество! Прощай! – И он встал, ещё раз оглядел своего жалкого, напуганного брата и, повернувшись к двери, быстро вышел, величественно кивнув головой стоявшим у спальни стражникам…
Через две недели князь Евнутий, не дожидаясь венчания нового великого литовского князя, отъехал в Изяславль.
Князь Ольгерд долго совещался со своим братом Кейстутом и верными боярами, среди которых было немало знатных русских людей, перешедших в давние времена на литовскую службу, в том числе и служилых князей, не имевших собственных уделов.
Наконец, князь Кейстут сказал: – Батюшкин замок принадлежит тебе, Альгирдас! Ты должен быть, как мой старший брат, великим князем! А я буду, как и прежде, твоим верным другом! А теперь смело надевай государев венец и сообщи об этом остальным братьям! Пусть они немедленно приезжают сюда и приносят тебе клятву верности!
Князь Ольгерд так и поступил, объявив о готовящемся «богатом пиршестве» и, разослав во все концы Великого княжества литовского гонцов с приглашением всех князей и вельмож приезжать в Вильно на его торжественное венчание.
Однако приехали далеко не все братья: лишь Любарт Волынский и Кориат Новогродский. На венчальном пиру в основном преобладали русские бояре и служилые князья.
…Венчание случилось без торжественных церемоний: князь Ольгерд, несмотря на то, что его мать была православной христианкой, не был крещён отцом-язычником и скептически относился к церкви. Поэтому за праздничным столом сидели лишь светские люди. Великий князь не пригласил даже своих языческих жрецов, считая, что стороннее благословение ему ни к чему. Он просто вышел с надетой на голову сверкавшей золотом короной к ожидавшим его гостям, сидевшим за тремя богато уставленными длинными столами, прижатыми впритык к его столу, параллельно друг другу, и уселся рядом со своей супругой в большое золочёное кресло.
– Слава великому князю Альгирдасу! – громко крикнул, вставая, князь Кейстут. – Долгих лет могучему воину и защитнику нашей древней земли!
– Слава! Слава! – закричали все сидевшие за столами. – Многих лет великому князю и королю Альгирдасу!
Великий князь Ольгерд взял из протянутых его слугой рук большую серебряную братину, полную крепкого греческого вина, сделал символический глоток и, поморщившись, передал чашу своему брату Кейстуту, сидевшему за средним столом поблизости от великого князя. Тот охотно отпил из братины и, в свою очередь, передал сосуд брату Любарту. Последний встал, поклонился сидевшему великому князю и громко сказал: – Слава тебе, великий князь Альгирдас! Я клянусь служить тебе верой и правдой! – Затем он отпил вина и передал чашу сидевшему рядом с ним брату Кориату. Тот поступил точно также и произнёс такие же слова верности.
И пошла серебряная братина по кругу: обойдя средний стол, дошла до начала заднего, а затем, после отпития всеми, была доставлена на передний стол и, наконец – в руки сидевшего в самом начале стола, ближе к великому князю, молодого пятнадцатилетнего Романа Михайловича Асовицкого. Юноша встал, перекрестился и, глядя прямо в глаза новому великому литовскому князю, сказал: – Слава тебе, великий и могучий князь, долгих тебе лет и вечного процветания! Я искренне благодарен тебе за твою заботу, добро и ласку! Я никогда не забуду твоей дружбы с моим батюшкой и твоей помощи мне и моей матушке во время моего сиротства! Клянусь тебе в вечной любви и верной службе! Да благословит тебя Господь Вседержитель! – Он прильнул к серебряной чаше, выпил весь оставшийся напиток и, проведя рукой по безусому рту, поставил братину на стол. Юноша с трудом уселся на своё место, чувствуя тепло в груди и надвигавшееся опьянение.
– Вот так, мои славные люди! – весело сказал великий князь Ольгерд. – Мне отрадно слышать добрые слова молодого Романа! У моего покойного друга Михаила – достойный наследник! Что с того, что он ещё молод? Зато – красив лицом и силён, как могучий князь! Все знают, что он – потомок своего великого предка – Романа Брянского! Кто знает пути всемогущих богов? Разве мог наш славный предок, великий Миндовгас, даже подумать в своё время, что прямой потомок его могучего врага будет жить у нас в Литве и служить мне, его внуку? И не просто, как слуга, но как верный князь! Благодарю тебя, молодой Роман, за добрые слова и обещаю быть тебе батюшкой вместо славного князя Михаила, сложившего свою голову за великую Литву! Я также обещаю достойно женить тебя на знатной девице и не забывать твоего благородного родства! Если нам помогут боги, ты вернёшься в своё родовое гнездо и станешь брянским князем! И если…, – великий князь замолчал и уставился перед собой на вбежавшего в пиршественную залу слугу.
– Могучий князь! – закричал юноша, пробравшись между столами к великокняжескому креслу. – Сюда пришли люди из окраинных земель! Они принесли недобрые вести о твоих братьях!
– Говори же, Олуфас! – кивнул головой, покраснев, князь Ольгерд. – Неужели они ушли в мир иной вслед за покойным братом  Монвидасом? Или как?
– Нет, они живы! – звонко произнёс молодой слуга. – Молодой Евнутас сбежал в Псков! И говорят, что он хочет отправится в Москву, к великому князю Семёну!
– А Наримантас? – усмехнулся великий князь. – Куда же он подался?
– Он уехал к татарам, славный государь, – пробормотал слуга, – в саму Орду!
– Что ж, – вздохнул великий князь Ольгерд и встал из-за стола. – Пусть же мои братья походят по чужим землям и поищут себе заступников! Я на них не в обиде! Я всегда готов принять своих братьев назад, если они одумаются! Вот увидите, они скоро вернуться на родину, «не солоно хлебавши»! На всём свете нет лучше земли, чем наша славная Литва! А для других это будет полезным уроком!


Г   Л   А   В   А   12

К Н Я Ж Е С К И Й   С У Д

Брянский князь Дмитрий Романович восседал в своём большом кресле в думной светлице и ждал решения бояр.
Вот уже больше года, до декабря 1345 года, тянули с делом купца Инко Вершиловича, а суда всё ещё не было! Посаженный в темницу подельник разбойников Инко, несмотря на «пристрастные допросы», не желал выдавать сообщников. Одни бояре считали, что у злополучного купца никаких сообщников не было, другие требовали «безжалостно искоренить» весь род купца Мордата Нечаевича, полагая, что «все они замешаны в татьбе». Княжеский мечник Сотко Злоткович сбился с ног, проводя нелёгкое следствие и опрашивая многих жителей города с целью найти ещё хоть какие-то улики и сообщников сидевшего в темнице «татя». Но были и такие бояре, которые не смущались говорить «правду-матку» и самому князю, требуя, чтобы он привлёк к ответственности и красавицу атаманшу, подвергнув её «правильным пыткам».
– Та Ярина знает немало о злодеяниях, – говорил боярин Брежко Стойкович. – Нет сомнения, что она видела всех сообщников бесстыжего Инко! Её следовало бы поднять на дыбу и жестоко излупить плетью! Мы тогда бы смогли переловить всех татей!
– Это правда, славный князь, – вторил ему боярин Борил Миркович. – Было бы неплохо допросить эту девку! Зачем укрывать её от праведного суда?
– Вы напрасно обижаете эту девицу Ярину! – отрезал князь Дмитрий. – Разве её не защищают приятное лицо и стройный стан? Такая красавица не может таить в себе зла! Это – сущий оговор! Немедленно замолчите!
Обиженные бояре что-то прогудели, но вскоре, увлёкшись докладом Сотко Злотковича, затихли, внимательно слушая все его доводы по злополучному делу. Остальные бояре поняли, что князь не отдаст на расправу свою новую любовницу и решили не сердить его. Сам князь уже знал о ходе следствия и спокойно размышлял про себя о последних событиях этого года.
Как ни удивительно, но поездка в Сарай на этот раз у него была удачная. Хан Джанибек, получив очередную дань в серебре и мехах, долго не задерживал князя Дмитрия. У хана и без того было немало хлопот. Приход к власти в Литве князя Ольгерда беспокоил Джанибека и его вельмож. А тут ещё подлил масла в огонь литовский беглец – Наримант! Последний наговорил о своём брате столько всего, что ордынский повелитель колебался между желанием немедленно послать на Литву войско и опасением нарушить сложившийся порядок из-за необоснованных подозрений.
По сообщению Нариманта, Ольгерд Литовский «захотел начать войну с Ордой, чтобы на вечные времена завладеть Киевом и Черниговом»!
Джанибек не боялся литовцев, зная о малочисленности их войска, не дорожил ни Киевом, ни Черниговом, которые пребывали «в прахе и разорении» и весомых доходов в ханскую казну не приносили. Однако его раздражали наглость нового великого князя Литвы и претензии на могущество. Ордынский хан не раз задавал вопрос своим вельможам, а не покарать ли «наглеца Лэтвэ», но те, как обычно, отвечали: – Как ты, государь, решишь, так и будет! Если скажешь идти на войну – мы всегда готовы! Слово нашего повелителя – закон!
Хан спросил по такому случаю и русских князей: видят ли они от Литвы и нового великого князя «обиду могучей Орде»? Но никто из них на это утвердительно не ответил, поскольку большинство князей боялись быть уличёнными в связях с Литвой и предпочитали избегать любых на счёт Литвы суждений. Брянский же князь Дмитрий ответил на ханский вопрос неожиданно смело. – Я видел этого Ольгерда, – сказал он, глядя прямо в глаза хану, – и ничего особенного в нём не заметил! Он – сын Гедимина и будет во всём подражать ему… Поэтому нечего ожидать каких-то перемен и, тем более, обид от этого нового правителя!
– Ты зря дал тот совет государю! – укоризненно молвил мурза Сатай в один из вечеров, когда брянский князь навестил его большой дом, сложенный из саманного кирпича и напоминавший юрту. – Славный Джанибек решил не слушать глупого Нэримэнэ и не посылать войска на Лэтвэ! Мы, перекупщики пленников, лишились из-за этого больших доходов!
Князь Дмитрий тогда усмехнулся и отделался общими словами. – Я просто не хотел обманывать государя. Брянские князья всегда жили только правдой и от этого не страдали! – подытожил он свою пространную речь.
– Ладно, что теперь изменить? – развёл руки Сатай. – За это я и люблю тебя, правдивого человека! Пусть же всё остаётся по-прежнему…
На этот раз стареющий князь Дмитрий удивил своего ордынского приятеля и наотрез отказался пойти с ним «в весёлый дом». – Я уже совсем поседел и утратил многие телесные желания! – оправдывался он.
Общение с гостеприимным и весёлым Сатаем ограничилось лишь буйными пирушками и обильными возлияниями.
Князь Дмитрий, конечно, почти каждую ночь проводил в объятиях присылаемых мурзами продажных красавиц, оплачивал их хозяевам установленную мзду, но «превеликих радостей» от этого уже не имел. Он всё думал об оставленной в Брянске своей новой возлюбленной Ярине. – И почему я так влюбился в неё? – думал князь, лёжа на своём мягком татарском топчане. – Ведь были у меня девицы побогаче телами, но их так не хотелось?
Худая рослая Ярина не долго сопротивлялась княжеской воле и в первую же ночь после её поимки возлегла с брянским князем на ложе. Седовласый князь Дмитрий вновь, именно с ней, почувствовал себя сильным и молодым. Он немедленно избавился от своих прежних привязанностей, и в первую очередь, от надоевшей ему ключницы Драги, отдав, как обычно, молодых красивых женщин в жёны «охочим дружинникам». Его любовная страсть, с годами угасавшая и, казалось, временами исчезавшая, вновь возродилась. С нетерпением ожидал Дмитрий Романович своего возвращения в Брянск и сразу же, как только ордынский хан отпустил его, устремился домой.
Вот почему брянские бояре напрасно пытались уговорить своего князя и «передать Ярину, любовницу татя, в руки княжеских приставов».
– Надо бы назначить мою красавицу ключницей, – думал князь, – но  только после суда над Инкой. Пусть пройдёт время…
Князь всё же не мог не считаться с мнением «лучших людей», и его Ярина проживала в охотничьем тереме в особой, отведённой для неё светлице, охраняемая верными княжескими слугами, «в строгой тишине», кормилась либо одна в той же своей светлице, куда слуги приносили пищу, либо в компании с князем, когда он уединялся с ней в опочивальне.
Стареющий князь, обезумев от любви, уже не доверял своей притягательной красоте и боялся, что его «дивная краса», Ярина, сбежит от него или погибнет от рук ненавистников. Девушка, оставаясь одна, скучала и часто жаловалась по этому поводу. Пришлось князю разрешить ей иногда общаться с молодыми горожанками, подысканными княжескими слугами в наиболее зажиточных семьях.
Брянский епископ Иоанн, казалось, закрыл глаза на новую княжескую любовь. Он и раньше проявлял большую терпимость к княжескому женолюбию, а здесь показал и свой незаурядный такт. Лишь после своего возвращения из Смоленска, где брянский владыка по приглашению митрополита Феогноста принимал участие в «поставлении» нового смоленского епископа, он, одолеваемый брянскими боярами, скромно посоветовал «пореже выставлять ту разбойную девицу на глаза всего люда и тем не обижать своих лучших людей». Но князь пропустил его слова мимо ушей, лишь для приличия покивав головой.
Да и не до княжеской любовницы было теперь владыке! Со всех сторон приходили разнообразные вести. Не один раз брянский князь обсуждал с ним события в Литве, связанные с Ольгердовым переворотом.
– Из Литвы идут тревожные слухи! – говорил епископ князю Дмитрию. – Все знают о воинственном и непреклонном нраве Ольгерда! Этот князь не любит ни пьяниц, ни хмельных напитков. Значит, обладает трезвой и мудрой головой! Нам надо, сын мой, искать дружбы и союза с Москвой!
– Я знаю славного князя Ольгерда, – возражал Дмитрий Романович, – и не один раз беседовал с ним. Он неплохо владеет русским языком! Видимо, его научила русская матушка! Иногда даже кажется, что он не литовец! И только его лицо и железные глаза напоминают Гедимина. Он был очень ласков и почтителен со мной во время моего литовского изгнания! Поэтому, я думаю, нам нечего опасаться этого великого князя!
Последние сведения, полученные князем Дмитрием из Москвы, вызывали у него беспокойство. Великий владимирский и московский князь Симеон вновь заставил всех подумать о том, что он возобновил «хитроумные деяния своего батюшки». Прежде всего, Симеон Иванович открыто, «с великим почтением», принял у себя в Москве бежавшего из Литвы бывшего великого князя Евнутия, «обласкал» его и «подал ему пребогатое кормление»! 23 сентября по воле московского князя Евнутий со своими дружинниками приняли православное крещение и новые имена. Евнутий стал Иваном!
Это был первый недружественный жест Симеона Московского по отношению к Литве после смерти его литовской жены, случившейся в марте. Траур по умершей княгине Аугусте-Анастасии князь Симеон хранил недолго и вскоре вновь женился на дочери князя Фёдора Святославовича Ржевского, Евпраксии. В этот год сочетались браком и двое других братьев князя Симеона. Иван Иванович Красивый женился на дочери московского боярина Василия Вельяминова, Александре. А самый младший – Андрей Иванович – на дочери князя Ивана Фёдоровича Галицкого, Марии. Оба первых брака были для Дмитрия Брянского неприятны: Фёдор Святославович Ржевский был родным братом недавнего брянского узурпатора, князя Глеба, убитого брянцами.
– Значит, Семён Московский чтит то злобное семя! – возмущался Дмитрий Романович. – Неужели он готовит мне ещё одну каверзу?
Но епископ Иоанн успокоил на этот счёт князя. – Все знают, – сказал он ему, – что ещё в те годы князь Фёдор отговаривал своего несчастного брата от брянской затеи! И говорил ему: – Если наш батюшка не прижился в беспокойном Брянске, то и нам нечего «тешить вездесущего беса»! Лучше тихо сидеть в своём городе и довольствоваться малым!
Но и второй брак его бывшего зятя вызвал неудовольствие брянского князя. – Он не захотел соблюсти княжескую честь и сохранить добрую память о моей дочери! – говорил Дмитрий. – Надо же: женился на жалкой боярыне!
– Это не оскорбление памяти твоей дочери, сын мой, – пытался оправдать московского князя владыка Иоанн, – а грех молодого князя, слабость его плоти! Он так любил твою дочь, что целых четыре года не помышлял о другом браке! Но человек слаб, и только один Господь силён! Нестерпимая похоть одолела молодого Ивана, вот он и «умыкнул» красивую боярыню! Это – позор ему, а не тебе, сын мой! А там, пусть судит их, московских князей, сам господь Бог!
– Это так, – думал князь, глядя на своих разговорившихся бояр. – Господь разом пресекает все страсти! Вот только что сообщили, что столько славных и горячих людей ушли в неведомый мир! Умерли ярославский князь Василий Давыдыч и Василий Ярославич Муромский…
– Княже! – донёсся вдруг до него голос боярина Борила Мирковича. – Других предложений нет! Пусть же ведут сюда того бесстыжего злодея Инко! Мы пока так и не выявили ни одного его сообщника! Возможно, он был единственным разбойничьим послухом!
– Ах, так, – вздохнул брянский князь. – Что ж, тогда пойдём в нашу судную палату!
– А зачем, славный князь? – пробурчал престарелый Брежко Стойкович. – К чему наше перемещение из-за одного только татя? Пусть ведут его сюда!
– Ты прав! – кивнул головой князь Дмитрий. – Эй, Злотко, посылай-ка приставов за злодеем!
…Бывший купец Инко Вершилович вошёл в думную светлицу, сопровождаемый двумя здоровенными, одетыми в железную броню приставами, с низко опущенной головой. Приблизившись к княжескому креслу, он упал на колени, ударившись со стуком головой об пол и звеня цепями. – Прости меня, славный князь! – взвыл он, не поднимая головы. – Я не хотел причинить тебе зла!
– А зачем же ты вступил в сговор с ночными татями? – вопросил с гневом во взоре князь. – Разве ты не знал, что горе моих людей и земли – и моё горе?!
– Не знал, мой господин! – зарыдал исхудавший от темничного сидения седобородый мужик. – Лукавый меня попутал!
– Как ты познакомился с московскими злодеями? – поднял брови брянский князь. – Неужели встретил их «на пустом месте»? Говори правду, нечего выкручиваться!
– Я всё скажу, мой господин, как «на духу»! – громко, прерывисто дыша, ответил преступник. – Ничего не утаю!
– Хорошо, если так, – усмехнулся князь, – однако почему ты не рассказал обо всём моему мечнику, Сотко Злотковичу?
– Я не доверял твоему боярину, могучий князь, – поднял голову Инко. – И до сих пор не доверяю всем твоим боярам!
– Это что ещё такое?! – возмутились брянские бояре, зашумев. – Какой бесстыжий стручок!
– Почему ты не доверяешь им? – изумился князь. – Ну, же, говори!
– К нам пришёл сюда знатный человек из Москвы, – пробормотал, глотая слёзы, Инко Вершилович, – и рассказал о моём батюшке и дедушке, убитом в Москве!
– Тот человек приходил только к тебе? – нахмурился брянский князь.
– Сначала он пришёл к моему дядьке, Олдану Мордатычу! – буркнул преступник, пристально глядя своими голубыми глазами на князя (– В его глазах нет лжи! – подумал князь). – Мы сидели там за столом… Сам Олдан с дочерью и двумя сыновьями, Житом и Добром, да я со старшим братом Бунко… Ну, а тут вошёл москвич, одетый в  купеческую шубу и под ней – богатый кафтан. Он поклонился и сказал – Здравствуйте вам и светлая память вашему батюшке, Мордату Нечаичу! – Ну, а суровый Олдан поздоровался с ним в ответ и молвил, что покойный Мордат Нечаич сам виноват в своей смерти! Зачем-де он отправился с тем проклятым письмом в Москву? Вот ему и благодарность за это от московского князя Ивана – лютая смерть под ножом презренного вора!  Но московский гость возразил ему: – Не покойный князь Иван виноват в смерти славного Мордата, а ваши бояре! Это они прислали туда убийцу из Брянска! – А потом он добавил, что и мой батюшка, Вершила Мордатыч, который возглавлял твоё княжеское ополчение под Смоленском, тоже был убит нашими боярами! Мой батюшка отважно сражался за тебя, славный князь, и хотел твоего возвращения в Брянск! Но бояре мешали ему…
– Бояре?! – вскричал разгневанный Брежко Стойкович. – Зачем ты лжёшь?!
– Погоди, почтенный Брежко, – поднял руку князь Дмитрий. – Он пересказывает нам слова того злобного москвича! Продолжай же, Инко!
– Мы все знаем, как был убит мой батюшка в святой церкви во время праздника! И это сделали бояре! – продолжал преступник. – Там было много брянцев, они всё видели и долго об этом вспоминали… Говорили, что расправу над моим батюшкой учинили после слов покойного Славко Стойкича!
– Так ты ещё будешь хулить моего покойного брата! – вскричал Брежко Стойкович, багровый от ярости. – Он умер вскоре после страшной гибели князя Глеба! Его уставшее сердце не выдержало этого ужаса!
– Постой же, Брежко, – рассердился князь. – Пусть скажет всё, что думает! Поведай-ка нам, Инко, а как твой дядя Олдан воспринял слова москвича? Неужели и он связался с разбойниками?
– Нет, мой господин, – покачал головой грязный лохматый мужик. – Олдан Мордатич был очень недоволен словами москвича и прогнал его, обругав, со своего двора! – Не смущай нас, недобрый человек! – сказал он. – У нас нет ни сил, ни желания ссориться с боярами! Уходи прочь! – Ну, а я, глумной дурачок, пошёл за тем разбойником, привёл его к себе в избу, накормил и оставил ночевать… Вот так я, поверив словам москвича, стал служить его людям и сообщать им сведения о купцах. А они давали мне за это мою долю разбойного серебра…
– А были у тебя сообщники? – вопросил, глядя с интересом на бывшего купца, князь Дмитрий. – Кто тебе помогал в связях с татями?
– Никто, мой господин, – сказал преступник, выдержав пристальный княжеский взгляд. – Это всё я творил один и скрывал правду от своих родственников.
– Мне всё ясно, – задумчиво сказал князь и вздохнул с облегчением. – Что ж, мои славные бояре, теперь мы знаем, почему этот Инко так мужественно терпел пытки наших приставов и даже самого Сотко! Ему нечего было говорить! Давайте-ка, задавайте вопросы этому злодею, а потом примем решение!
– А теперь скажи, бесстыжий Инко, – спросил вдруг Борил Миркович, – была ли та Ярина, любовница атамана, твоей сообщницей? Совершала ли она вредные городу поступки?
– Была, была, мой господин, – кивнул головой преступник. – Она не однажды приходила ко мне, а в последний раз привела меня к разбойникам на погибель! Она принесла немало горя Брянску и была надёжной сообщницей московского атамана!
– Замолчи! – вскричал князь. – Зачем ты порочишь красивую и безвинную девицу?!
Бояре с улыбками переглянулись: участь бывшего купца была предрешена!
– Ну, тогда скажи нам, – весело молвил Жирята Михайлович, – как звали их главаря и других разбойников? И кому они служили? Самому ли князю Семёну Московскому или какому-то боярину?
– Их вожака звали Упрямом Якуничем, – мрачно ответил Инко Вершилович, – а его сообщников я помню только по именам: Клочко, Богдан, Полкан и ещё…
– А кто был господином того Упряма? – перебил преступника нетерпеливый Супоня Борисович. – Боярин или князь?
В светлице установилась мёртвая тишина.
– Москвичи говорили между собой, и я слышал, что их господином был, – Инко задохнулся, краснея и покрываясь потом, – какой-то Алексей Петров! Они ещё называли его прозвище – «Босой волк» или «Хвост»! – выпалил он, наконец.
– Теперь всё ясно! – поднял руку, вставая и крича, Жирята Михайлович. – Я помню лица московских бояр! И там был боярин Алексей Босоволков! Они все заодно против нашего Брянска!
– Да, – грустно покачал головой князь Дмитрий. – Я предчувствовал беду от москвичей и теперь вижу её воочию! Слышишь, святой отец? – он посмотрел на брянского епископа.
– Слышу, сын мой! – перекрестился отец Иоанн. – Спаси нас, всемогущий Господь!
– Ладно, – буркнул князь, – а теперь примем решение! Как будем судить: по закону или по справедливости?
– По справедливости! – закричали бояре. – В «Правде» Ярослава нет суровой кары!
– Тогда предлагайте, – потребовал князь, – но без злобы и суеты!
– Его следует казнить, княже! – сказал, вставая, Брежко Стойкович. – А имущество и серебро забрать в княжескую казну!
– Смерть, княже! – поддержал его Жирята Михайлович. – Нет ему прощения!
– Смерть, смерть!!! – закричали остальные бояре.
Князь посмотрел на поникшего, оцепеневшего от страха мужика, и почувствовал к нему жалость. – Вот и погубил себя своей глупостью! – подумал он, но тут же вспомнил слова несчастного о красавице Ярине и, сверкнув очами, громко сказал: – Пусть казнят его в темнице через удавление! Тихо, без пыток и мучений! А его имущество забрать в казну! Также следует бросить в холодную темницу всех его родственников мужского пола, включая его дядю Олдана Мордатыча с сыновьями за недонесение о московском злодее! Их имущество также перейдёт в мою казну! Пусть поработают три года на благо обиженных ими горожан! И приставьте к ним самых строгих надзирателей, чтобы они честно, в праведных трудах, отрабатывали свой корм!


Г   Л   А   В   А   13

Ж Е Н И Т Ь Б А   Р О М А Н А   М О Л О Д О Г О

Поздней весной 1346 года в Козельске игралась свадьба. Князь Тит Мстиславович выдавал свою дочь Марию замуж за служилого литовского князя Романа Михайловича Молодого. Великий литовский князь Ольгерд Гедиминович сдержал своё слово. Его люди, объезжавшие русских князей, проведали, что у козельского князя есть на выданье красавица-дочь, по возрасту подходившая молодому князю Роману – Марии было четырнадцать лет – и сообщили об этом своему господину. Князь Ольгерд не медлил: уже в марте в Козельск поехали его верные слуги и сосватали юную княжну. Мнения же невесты, как впрочем и жениха, никто не спрашивал. Достаточно было согласия её отца.
У князя Романа, как известно, отец погиб на войне с немцами, и роль отца сыграл сам великий князь Ольгерд.
Когда Роман Михайлович, шестнадцатилетний юноша, узнал о сговоре, он не воспринял это с радостью и ехал в Козельск грустным, недовольным. Однако невеста сразу же приглянулась ему. Красавица Мария, белокурая и синеглазая, стройная и рослая, не могла не понравиться жениху! Её нежный грудной голос, природная доброта и доверчивость пленили юношу.
Сам же князь Тит хорошо знал отца жениха, покойного князя Михаила Асовицкого, подвиги которого в сражениях с врагами Литвы были известны во всей Руси. Но главное заключалось в том, что будущий зять козельского князя происходил из рода великого киевского и черниговского князя Михаила Всеволодовича Святого, был прямым потомком его сына Романа Михайловича, которого теперь называли Старым, и имел все права на любой удел бывшего Черниговского княжества, частью которого являлся в своё время карачевский удел и, соответственно, Козельск.
Литовские сваты сообщили Титу Мстиславовичу о желании великого князя Ольгерда видеть в будущем на княжении в Брянске жениха его дочери. – У Дмитрия Брянского нет сыновей, – говорили они козельскому князю, – а только дочери! Правда, у него ещё есть брат Василий, но ему уже за пятьдесят! Так что быть этому Роману брянским князем!
Речь литовцев была достаточно убедительна, и Тит Мстиславович с радостью принял молодого князя, за которым так и укоренилось прозвище «Молодой», поскольку в Брянске уже был прославленный на века Роман Михайлович, его предок, и люди не желали их путать.
Тит Мстиславович верил в будущее князя Романа Молодого, и его нисколько не смущало такое положение дел, что у жениха совсем не было земельных владений, кроме давно утраченного поселения Асовицы на окраине Брянского княжества, которое можно было получить лишь с согласия брянского князя Дмитрия, но обращаться к нему Тит, скромный и боязливый, не собирался. – Я дам ему в приданое к дочери какой-нибудь городок, – рассудил козельский князь, – и пусть мой зять не обессудит! Зато не будет ни ссор, ни обид… А там, глядишь, и Дмитрий Брянский умрёт…
Сама же невеста очень волновалась, ожидая встречи с суженым. Жених представлялся ей сильным, властным, строгим воином. Особенно боялась она, что князь Роман будет «некрасив и зол»! Но все её страхи сразу же развеялись, как только жених переступил порог отцовского терема. Рослый, белокурый с рыжеватым оттенком, голубоглазый, с пробивавшимися усиками и едва проявившейся бородкой, он являл собой саму ласку и доброту. Когда перед ним в светлице, где он стоял, окружённый знатными литовцами, козельскими боярами, рядом с седовласым, но крепким, здоровым князем Титом, появилась невеста, ведомая за руку княгиней-матерью, он не скрывал своего восторга. – Какая прелесть! – громко сказал он во всеуслышание. – В ней соединились лебёдушка и пава! – Он приблизился к раскрасневшейся Марии и, учтиво склонив свою голову, тихо молвил ей на ушко: – Я влюбился в тебя всей душой! Я буду тебе верным супругом и нежным любовником и всю жизнь буду беречь твою красоту! Я никогда не видел никого лучше и красивей тебя! Ты – драгоценная жемчужина в кольце моей души!
Потрясённая словами жениха, его приятным басистым голосом, добротой и внешней прелестью, юная Мария даже прослезилась и, несмотря на покрасневшие глаза, выглядела как красавица из сказки в своём белоснежном, длинном, до пола греческом платье, приталенном сверкавшим драгоценными камнями белым пояском из оленьей кожи.
– Ангел, небесный ангел! – приговаривал молодой князь Роман, не обращая внимания на усмехавшихся, переглядывавшихся бояр, князя Тита и княгиню.
Свадьбу праздновали скромно. На пир были приглашены лишь близкие родственники: князей соседних уделов не позвали. – Зачем нам хвалиться своими богатствами и раздражать соседей? – рассудил князь Тит Мстиславович. – Пусть считают нас бедными и не завидуют. И молодые не узнают горя от людской злобы!
Венчание молодых проходило в козельской соборной церкви при большом стечении народа. После венчания юные супруги приехали в княжеский терем на особой, привезённой из Литвы телеге, напоминавшей колесницу: двухместную открытую повозку, на облучке которой сидел литовец-извозчик, разодетый в богатый польский кафтан зелёного цвета. Весь небольшой путь от церкви до княжеского терема молодые проделали под оглушительные крики козельского простонародья. Девушки и женщины бросали в молодых цветочные венки, а юноши и взрослые мужчины – принесённые из леса куски зелёного мха, символизировавшего долголетие и здоровье.
– Слава, слава молодым! – неслось далеко вокруг.
– Как же, слава, – пробормотал возбуждённый, взволнованный князь Роман, отрывая от щеки прилипший холодный ком мягкого мха с землёй, – если грязью кидаются!
В этот миг ещё один ком мха попал жениху прямо в лоб. – Гони же, Данутас! – крикнул князь Роман по-литовски. – А то окунут меня ещё в какую-нибудь мразь! Вот и приеду к пиршественному столу грязным и страшным! – Он привстал и закрыл свои телом красавицу Марию. – Не бойся, моя лада, тут уже недалеко!
Возница взмахнул кнутом, и княжеская телега помчалась быстрей ветра!
Ещё немного, и молодые прибыли, наконец, к терему козельского князя, на пороге которого их встречали князь-отец и княгиня-мать невесты, а за отца сироты-жениха – литовский боярин Валент Янович. Жених и невеста шли, взявшись за руки, прямо по теремным ступенькам вверх к дверям, перед которыми их ждали.
– Счастья вам и долгих лет! – сказал Тит Мстиславович, обнимая и троекратно целуя жениха.
– Здоровья вам и согласия! – промолвила княгиня, целуя дочь.
– Богатства вам и большой власти! – пожелал литовский боярин Валент, пожимая руку жениху. – Трабус! – крикнул он стоявшему за спиной князя-отца литовцу. – Давай же своё лукошко!
Рослый, худощавый литовец, одетый в добротный, коричневого цвета польский кунтуш с кожаным поясом, завершавшимся большими тёмно-коричневыми кистями, вышел вперёд и поднял над головой красивую, плетёную из лыка корзинку, из которой на головы молодых посыпались серебряные польские и немецкие монетки.
– Благодарю тебя, дядя Валентас! – сказал по-литовски князь Роман Молодой. – Я никогда не забуду твою отеческую заботу!
– Ну, а теперь, дети мои и дорогие гости, – весело молвил князь Тит Мстиславович, – прошу всех вас на свадебный пир! Сегодня никто не должен горевать, а только радоваться!
Всё уже было готово в трапезной козельского князя. Во главе пиршества стоял небольшой, но широкий стол, уставленный тяжёлыми серебряными блюдами со всевозможными яствами. К этому столу впритык примыкали два длинных, параллельных стола со скамьями с обеих сторон.
Князь с княгиней заняли свои большие чёрные кресла, а по обеим столам уселись знатные гости. Рядом с женихом и невестой, сидевшими ближе к княгине, расположились козельские бояре и духовенство, ближе к князю уселся глава литовских вельмож Валент Янович, а за ним – сыновья Тита Мстиславовича, князья Святослав Карачевский, Фёдор Козельский, Иван Елецкий, племянники князя Тита – звенигородские князья Фёдор и Иван Адриановичи. За последними восседали остальные литовские бояре и их лучшие, именитые воины. Прочие же слуги козельского князя, его дружинники и незнатные литовцы расположились в соседней, параллельной трапезной, светлице за своим длинным, вмещавшим едва ли не сотню человек, столом, уставленным такими же яствами, как и на столах знати: блюдами, наполненными жареным и тушёным мясом, печёной птицей, дичью, рыбой, всевозможными «губами», как называли грибы, и прочими солёными, жареными и сушёными закусками.
В отличие от господ, их стол не обслуживался княжеской челядью: бочки с пивом, вином и мёдом стояли рядом, в углу. Сами пировавшие вытаскивали из бочек клинья, наливали в свои деревянные чаши напитки, а затем затыкали клин назад, чтобы «питьё не проливалось». Напитки распивались только по желанию, и никто никого не заставлял пить. Только в самом начале, когда по кругу прошла большая оловянная братина с вином, все дружинники отпили из неё. Затем пили каждый сколько хотел.
За столами знати дело обстояло иначе. Там метались, угождая пировавшим, княжеские слуги, подливавшие каждому в опустевшую серебряную чашу вино, мёд или пиво.
Перед самым началом пира князь Тит произнёс краткую речь, в которой выразил благодарность литовским гостям за сватовство и «славного жениха». – Я знаю о Романовом сиротстве, – сказал он, – и не обделю его своей любовью! Он получит немало серебра, нужной утвари и пожитков! Я дарю ему и землю! (Сыновья князя вздрогнули.) Город Коршев на реке Сосне с лесами и бобровыми гонами! Это – приданое за моей дочерью! Пусть владеет доходами от этого города или совсем там проживает!
– Это – мелочь! – подумал про себя Иван Титович Елецкий. – Невелика потеря в моём уделе…
– Слава Господу, – прошептал князь Святослав, – что не задел мой Карачев!
Князь Фёдор Титович, приподнявшись, глянул на братьев Адриановичей и улыбнулся, приветливо кивая им головой. Те также заулыбались.
– Ну, ладно, – князь-отец обвёл взглядом свадебный стол, поднял заздравную серебряную братину, полную красного, как бычья кровь, греческого вина, отпил оттуда несколько глотков и, произнеся слово здравицы молодым, передал чашу литовскому вельможе Валенту, после чего братина пошла по кругу, который замкнулся на молодых. Последние не пили вина, и серебряный сосуд, опорожнённый почти до дна, был сразу же вынесен княжескими слугами из трапезной.
Молодые сидели за столом и не столько внимали словам говоривших здравицы, сколько смотрели друг на друга.
Князь Роман был одет в типичное, но расшитое по случаю свадьбы золотыми и серебряными нитями княжеское одеяние: длинную ярко-красную мантию, алые, атласные штаны и красные же, из козлиной кожи, небольшие сапожки. На голове у него сверкала алым шёлком подбитая мехом чёрной куницы княжеская шапка.
В такое же красное одеяние, только более грубое и тусклое, был одет и князь Тит Мстиславович.
Невеста же, в своём белоснежном греческом платье, обшитом серебром и восточными кружевами, в небольшой белой шапочке, только сверху прикрывавшей её чудесные, рассыпавшиеся по плечам, длинные, до пояса, волосы, выглядела, как волшебница. Сиявшая на её лбу серебряная семиконечная звёздочка с крупными жемчугами, огромные серебряные височные кольца, отражавшие свет многочисленных свечей, горевших на стенах и даже на высоком потолке, производили глубокое впечатление на пировавших, которым казалось, что рядом с ними пируют небожители.
– Как же хороша моя сестрица! – думал молодой неженатый князь Святослав, глядя на красавицу Марию. – Вот бы мне такую супругу! – буркнул он вслух.
Литовский вельможа Валент, сидевший рядом с ним и жадно поглощавший лебяжью грудку, вздрогнул. – Какое упущение! – подумал он. – Молодой карачевский князь, оказывается, не женат! А мы этого и не знали! Надо бы сообщить славному князю Альгирдасу! – но вслух сказал: – На свете немало красивых и стройных девиц… Но таких красавиц, как твоя сестрица, не сыскать!
Его слова, произнесённые на неплохом, с лёгким акцентом, русском языке, прозвучали над пиршественным столом так громко, что невеста, услышав их, вздрогнула и, оценив хвалу, улыбнулась так, что, казалось, без того светлый терем просто озарился её очарованием.
– Хороши твои слова, славный гость! – весело сказал князь Тит Мстиславович. – Я очень благодарен великому князю Ольгерду за такую честь и мудрых посланников! Теперь у меня есть достойный зять! Я никогда не забуду об этом!
– Ты прав, славный боярин! – молвил молодой карачевский князь Святослав. – Таких красавиц больше нет на Руси! Вот поэтому я до сих пор не женат!
– А у нас – немало красавиц! – кивнул головой Валент Янович. – И все – дочери литовских князей! Они хороши собой, с белоснежными лицами и светлыми волосами! Добры и ласковы не только на супружеском ложе, но и в жизни!
– Неужели? – насторожился князь Святослав. – Вот бы мне найти такую красавицу, дочь литовского князя! Я бы всей душой любил такую славную супругу! Но разве согласится чужеземная красавица приехать в наши дикие леса? Да ещё сама княжна?!
– А почему не согласится? – усмехнулся литовский вельможа. – Её просто надо уговорить и прельстить хорошей жизнью…
Князь Тит Мстиславович, слышавший весь разговор, только усмехался, а княгиня недоверчиво кивала головой.
– Да как же я смогу уговорить такую девицу? – пробормотал, волнуясь, князь Святослав. – У меня совсем нет времени на дальние поездки: так надоела эта проклятая Орда! Я теряю своё лучшее время летом или осенью, отправляясь туда с данью!
– А тебе и не надо ехать в нашу славную Литву за невестой, – улыбнулся Валент Янович. – Я сам помогу тебе в этом, если ты не возражаешь! И найду тебе такую красавицу, что ты лучше не найдёшь во всём свете!
– Нам нужна знатная девица, мой дорогой гость, – вмешался в разговор князь Тит, – подлинная княжна! Вот если бы у великого Ольгерда была молодая дочь!
– Радуйтесь! – вскричал, как бы припоминая, боярин Валент. – У нашего славного господина Альгирдаса есть дочь на выданье! Она совсем молодая и очень красивая!
– У великого князя есть дочь?! – подскочил князь Тит, забыв о свадьбе. – Уважь меня, мудрый литовец, и помоги нам в этом душевном деле!
– Тогда придётся подождать, достойный князь, – сказал, скромно опустив голову, литовский вельможа. – Хватит ли вам терпения до следующего лета?
– Хватит! – кивнул головой князь Тит, мысленно представляя себя родичем самого великого князя Ольгерда. – Я не пожалею ни серебра, ни богатых подарков! Будь же моим сватом! Я в долгу не останусь!
– Хватит и мне, почтенный литовец, – пробормотал князь Святослав. – Я буду ждать тебя с нетерпением и радостью. И никогда не забуду твою доброту!
– Ладно, – поднял руку Валент Янович. – Договорились! Я готов быть вашим сватом к самому великому князю Альгирдасу!
Тем временем свадебный пир шёл своим ходом. Гости ели, пили, попеременно выкрикивая хвалу молодым, князю-хозяину и литовским гостям.
Княгиня ушла сразу же после заключительных слов литовского вельможи: устала от шума и захотела поразмышлять наедине.
Вскоре князь-отец отправил в опочивальню и молодых. – Пора им теперь всласть полюбиться! – сказал он пировавшим и жестом руки показал слугам отвести их. Сам же он ещё долго сидел за столом, беседовал со знатным литовцем, произносил здравицы, пока не почувствовал усталость и желание спать. По его распоряжению слуги подбежали к гостям и повели каждого из них в заранее приготовленные комнаты. – Пошли же, славный боярин, – князь Тит поднял руку, глядя на литовца Валента. – А завтра мы ещё лучше отпразднуем наше дело! Пир ещё не закончен, надо не меньше трёх дней!
…Молодые вошли в опочивальню, держась за руки. В небольшой тёмной и хорошо натопленной комнате ярко горели свечи. Посредине стояла широкая, покрытая белым льном кровать.
– Садись же, мой сердечный жених, – промолвила дрожавшим голосом невеста. – Я сама сниму с тебя сапоги!
– Не надо, Машенька, – тихо возразил князь Роман. – Я сам разуюсь! Зачем тебе гнуть свою нежную спину?
– Нет! – решительно сказала, успокоившись, девушка. – Это древний обычай! Если его не соблюдать, можно накликать беду от злых духов!
– Ну, тогда ладно, – кивнул головой жених и уселся на кровать, спустив вниз ноги.
Девушка быстро и ловко стянула с него сапоги.
– А теперь я сам, – пробормотал, волнуясь, молодой князь, снимая с себя одежду. Ему казалось, что его трясущиеся руки одеревенели. – Вот так! – буркнул он, стесняясь своего нагого тела и хватаясь за тёплое греческое одеяло. – Ложись и ты…
– Надо потушить свет, – промолвила невеста, вновь приходя в волнение. – Ну, вот, – она подбежала к подсвечникам и стала дуть на пламя свечей.
Князь Роман поднял глаза и обомлел: в лунном свете, проникавшем через верхнее оконце, перед ним шла обнажённая красавица-невеста! – Какие округлые груди, – думал князь Роман, чувствуя сильное желание, – а зад, а нежная спинка! Иди же сюда, моя сладкая прелесть!
– Иду, Романушка, – проворковала девушка, задув последнюю свечу. – Вот я, мой любимый супруг, вся здесь перед тобой!
– Ох, моя красавица, – бормотал молодой князь, задыхаясь, но стараясь делать всё медленно и осторожно. – Я так тебя хочу, что не могу даже говорить! – Он почувствовал, как тревога и страх за первую брачную ночь улетучились, оставляя место горячей, безумной страсти. – Ох, люблю, люблю тебя, сладкая павушка!
– Ах! – вскрикнула девушка, почувствовав резкую боль и тут же выпрямилась, как бы втягивая в себя суженого. – Ещё, ещё, мой любимый! Вот так, глубже, не щади меня! Ох, как сладко!


Г   Л   А   В   А   14

Х Л О П О Т Ы   К Н Я З Я   Д М И Т Р И Я

Князь Дмитрий Романович только что, в декабре 1346 года, вернулся в Брянск. Шёл крупный густой снег, морозы ослабли, и трёхдневный проезд из Смоленска не был труден.
– Опасно, сын мой, ездить в такой лютый холод! – сказал брянскому князю при встрече епископ Иоанн. – Благо, что Господь сохранил тебя!
Князь Дмитрий, придя в свой терем, переоделся в повседневную, более простую одежду, а тяжёлые греческие одеяния отправил на хранение в особые сундуки, где сберегались дорогие вещи. Наскоро перекусив в своей трапезной в компании с верной супругой, он  пошёл в свой охотничий терем, в думную светлицу, где воссел в княжеское кресло и подробно рассказал своим боярам и священникам о поездке в Смоленск.
Брянский князь не случайно побывал там в такое неудобное время. События последних дней заставили его забыть о зиме и опасностях.
В это лето князь не поехал в Сарай. В Брянске побывали чужеземные купцы и сообщили об эпидемии неизвестной болезни, пришедшей в Орду. – Страшное бедствие постигло Орнач, Хазторокан, Сарай, Бездеж и другие города! – говорили они. – Умирают и мусульмане, и христиане – татары, армяне, аланы, генуэзцы и прочие! Бывает так, что некому даже хоронить покойников!
Князь не придал значения словам иноземных гостей, но его бояре и епископ Иоанн, встревоженные угрозой жизни и здоровью своего князя, воспротивились его поездке. Их беспокойство усилил престарелый княжеский лекарь Овсень Велемилович. – Это – смертельное поветрие, славные бояре, – сказал он на боярском совете при князе, – и туда нельзя никому ехать! Поедете с данью в следующем году! В противном случае, поветрие придёт сюда, и наша земля совсем обезлюдит!
– Ты не знаешь, Овсень, – сказал тогда князь Дмитрий, – как опасно не привозить дань! Татары и степные люди привыкли к поветрию… Хоть и говорят, что там люди мрут, как мухи, но, на самом деле, они – стойкие к разным болезням! А если мы вовремя не привезём серебро, татарский царь разгневается… И пришлёт к нам или большое войско, или своих прожорливых посланников… И тогда мы точно погибнем, если не от поветрия, так от татарского меча!
– Это правда! – согласился седовласый Овсень. – Татарские посланцы могут привезти с собой тяжёлую болезнь! Зная об этом,  мы сразу не пустили чужеземных купцов в город, а продержали их в особой избе, где тщательно осмотрели и обкурили едким дымом все купеческие повозки с товарами… А мои сыновья, Иван с Микулой, наблюдают за здоровьем чужеземцев. И если болезнь проявится, мы будем лечить их в той избе, на хуторе, чтобы уберечь брянских горожан от заразы! Пока нет никаких опасных признаков, но нужно, чтобы они посидели в уединении с неделю…
– Неужели все их люди вместились в ту избу? – удивился брянский князь.
– Ты давно уже не был на том хуторе, княже, – улыбнулся старый, но ещё крепкий Овсень Велемилович. – Там уже не одна изба, а целый городок! Надо бы ещё срубить амбары под съестные припасы… Дал бы ты нам, княже, людей на это дело! В прошлом году у нас хорошо поработали твои тати! Пусть бы их опять прислали в наш городок со стражей…
– Ладно, поможем, – кивнул головой князь. – Я пришлю к тебе людей, но мы не сможем упрятать туда всех татарских посланников или целое войско!
С этим согласились все, и бояре дружно постановили: – Послать в Орду славного Кручину с лучшими воинами! Но им не следует общаться в дороге и Сарае с татарами, а после царского приёма – сразу же возвращаться домой!
Боярин Кручина, поседевший и располневший, беспрекословно отправился в привычный поход. За ним последовала отборная сотня княжеских дружинников. Умный брянский боярин не повёл своих людей в Сарай, но оставил их в разбитом близ татарской столицы лагере, и сам, один, отвёз в ханский дворец серебро и меха, сдав брянский «выход» «царёву денежнику». Хан Джанибек, узнав о приезде брянского боярина, сразу же пригласил его в свой покой, где принял Кручину, сидя на корточках на богатом персидском ковре.
– У нас теперь жестокий мор, – сказал ордынский хан изумлённому таким приёмом русскому посланцу, – поэтому я не хочу собирать многих людей. Пусть мои эмиры отсидятся в своих юртах! А вскоре мы уйдём на кочевье!
Рядом с ханом сидел его тайный советник Тугучи, который лишь кивал головой во время ханского приёма и улыбался.
– А почему сам Дмитрий не приехал? – спросил хан стоявшего перед ним на коленях боярина. – Неужели и он захворал?
– Пока ещё не захворал, – покачал головой Кручина Миркович, – но он уже стар и не может ехать в такую жару. За это не обижайся, государь, мы прибавили тебе и серебра, и пушной рухляди. В это зиму была неплохая охота, и доходы возросли!
– Дэмитрэ хитёр, как степная лиса! – усмехнулся татарский хан. – Видно, узнал о поветрии и решил уберечь свою жизнь…
– Это не так, государь, – попытался возразить брянский боярин, но Джанибек поднял руку и дал знак молчать. – Я не вижу здесь большого греха, – сказал он весело, – особенно, если вы даёте выкуп за обиду! Пусть себе сидит Дэмитрэ в своём Брэнэ-бузурге и не знает горя! Я тоже не хочу его смерти! Главное – чтобы вовремя присылал свой «выход». Но в следующем году он должен сюда приехать. А теперь уходи, Куручэнэ, к своему коназу и передай ему мои предупредительные слова. Впрочем, если совсем не хочет ездить в Сарай, тогда пусть присылает сюда двойной «выход»!
Вечером Кручина Миркович навестил друга своей семьи Тугучи в его большом кирпичном, напоминавшем юрту доме и раздал всем его жёнам и детям богатые подарки – «гостинцы». Тугучи рассказал о «жестоком поветрии», описал известные ему случаи смертей и предостерёг от посещения больных татарских мурз. – Великий хан потому не созывает в своём дворце эмиров, – пояснил он, – что многие из них тяжело заболели! Занемог даже почтенный Товлубей! Он едва жив! А недавно здесь в Сарае умер коназ Костэнэ из Тферы…
– Князь Константин Михалыч?! – вскричал брянский боярин. – И его прямо здесь похоронили?
– Нет, – покачал головой Тугучи. – Сюда приезжал новый коназ Тферы, Сэвэлэ, сын казнённого государем Алэсандэ. Вот он и отвёз тело покойного в свой город…
– Так теперь там на княжении Всеволод Александрыч? – удивился Кручина Миркович. – А как же тогда зять моего князя Дмитрия, Василий?
– Об этом я ничего не знаю, – пробормотал Тугучи. – Мы были вместе с моим сыном Тютчи у хана, когда он выдал ярлык на Тферы, и ничего не слышали о Вэсилэ… А тому Сэвэлэ помог большой коназ Сэмэнэ из Мосикэ и прислал со своими посланниками серебро на выкуп государева ярлыка…
– Это правда, – кивнул головой его располневший и постаревший сын, Тютчи. – Не было разговора о Вэсилэ!
Ещё не стемнело, когда брянский боярин, усевшись на облучок своей большой, называемой «Ордынской», телеги, выехал в сторону степи. В ту же ночь он вместе с отрядом ожидавших его воинов поспешно отправился назад в родной Брянск.
Князь Дмитрий встретил своего верного боярина с большой радостью: ведь тот избавил его от опасности лютой смерти! К счастью, Кручина, не общавшийся во время своей поездки с больными, сумел уберечься от заражения. Однако княжеский лекарь, осмотрев удачливого боярина, всё-таки окурил путешественников, лошадей и повозки едким дымом.
На встрече с князем и боярами Кручина Миркович подробно рассказал о своей поездке и особенно о тверских делах, но, оказывается, здесь уже об этом знали.
– Ты всё хорошо знаешь об ордынских делах, сын мой, – сказал седобородый епископ Иоанн, – но ничего не слышал о событиях на святой Руси! А к нам прибыли люди с русского севера и рассказали о позорной стычке князя Всеволода Александрыча со своим  дядькой Василием!
Василий Кашинский, женатый на дочери брянского князя Елене и имевший от неё двоих сыновей, был последним сыном убитого в Орде тверского князя Михаила. По сложившемуся на Руси «лествичному» порядку наследования, он был законным претендентом на великое тверское княжение. Но, как известно, его племянник Всеволод оказался расторопней и, съездив предварительно в Москву, заручившись там поддержкой великого князя Симеона, отправился с московскими «киличеями» в Сарай. Там он хотел добиться лишь признания своего наследственного права на Тверь на случай смерти князя Константина Михайловича, но тот вдруг, в самом деле, заболел во время «сарайского поветрия» и умер. Так, с помощью своих и московских денег, князь Всеволод стал великим тверским князем и, счастливо избежав опасной болезни, выехал с ханским ярлыком в Тверь. А в это время его дядя Василий Кашинский, поздно спохватившись и «собрав спешно, грабежом, серебро», в свою очередь, устремился в Орду. Оба, дядя и племянник неожиданно встретились в Бездеже. Здесь между ними произошла серьёзная ссора. Князь Василий обвинил племянника в нарушении своих прав и незаконном «овладении столом», а князь Всеволод, в свою очередь, узнав, что его дядя вёз в Орду серебро, украденное в законной вотчине Всеволода, Холме, «безжалостно обобрал людей князя Василия, воспользовавшись большим численным превосходством своей дружины, и умчался в Тверь, бросив их в степи»!
– Вот так, – подвёл итог своему рассказу брянский епископ. – Теперь между ними возникла жестокая вражда, которая несёт беду тверским людям, и многие из них уходят в другие земли…
– Опять Москва вставила палку в тверское колесо! – сказал князь Дмитрий, выслушав Кручину и епископа. – Надо же, лишила моего зятя законного «стола»! Это и моя обида!
– Да, княже, – кивнул головой самый старый брянский боярин, Брежко Стойкович. – Это – козни и против нашего Брянска!
Брянский князь пребывал в тревожном состоянии, когда вдруг в город приехал его старый знакомый – карачевский боярин Бугумил Черневич, служивший покойному Василию Пантелеевичу и не раз бывавший в Брянске. Он рассказал князю Дмитрию и боярам о случившейся весной свадьбе князя Романа Михайловича Молодого с дочерью Тита Козельского. Сообщение вначале было воспринято спокойно. – Я рад, что сын моего покойного друга Михаила так удачно женился! – весело сказал князь Дмитрий. – Жаль вот только, что не на моей дочери! Тогда бы моя милая Федосья была жива… Вот ещё одна беда, принесённая нам из Москвы! От неё – только зло! Что ж, теперь Роман Молодой – не жалкий сирота! Пожелаем ему счастья с его прекрасной супругой!
– Однако сватами молодого князя были литовцы! – угрюмо молвил карачевский гость. – Их возглавлял Валент Янович! Он – важный человек самого великого князя Ольгерда!
– Это тоже неплохо, – усмехнулся брянский князь, – что сам Ольгерд почтил сироту его верного и отважного воина! Пусть себе живут в здоровье и счастье! А какое приданое получил Роман Молодой от своего тихони-тестя?
– Князь Тит пожаловал ему городок Коршев на Сосне-реке, – буркнул боярин Бугумил, – на самом краю карачевской земли!
– В такой дали! – покачал головой князь Дмитрий. – Скуп же козельский князь! Но Роман Молодой должен знать, что у него есть земля в моём уделе! Ещё князь Роман Старый пожаловал его прадеду Асовицу… Мне об этом когда-то рассказал наш владыка… Я готов вернуть молодому Роману ту землю, если он пожелает! И мы говорили об этом с его покойным батюшкой Михаилом.
– А зачем ему тот жалкий удел? – усмехнулся седобородый карачевский боярин. – Он хочет себе весь Брянск! Там, за свадебным столом, не раз говорили об этом. Дескать, у Дмитрия Романыча нет наследников, его брат Василий тоже немолод, значит, брянским князем будет Роман Молодой!
– Даже так? – задумался князь Дмитрий. – Неужели литовцы недовольны мной? Разве они не могли приехать сюда и поговорить о судьбе Романа? Зачем же обсуждать такие вещи за моей спиной? Выходит, я для них – уже покойник?!
После этого разговора князь Дмитрий как-то сгорбился, помрачнел и едва не утратил интерес к жизни. Всё реже и реже ездил он на охоту и поздно вставал с постели, возлежа со своей возлюбленной, ставшей княжеской ключницей, бывшей атаманшей Яриной. – Я даже не знаю, есть ли у меня друзья! – жаловался князь епископу Иоанну. – Москва принялась за свои старые козни, ордынский царь требует всё больше и больше серебра, а Литва уже похоронила меня! И все беды из-за того, что у меня нет наследника! – Но у тебя есть брат Василий, – успокаивал князя владыка. – Он – достойный наследник! Пусть не говорят, что он старик! Ему немногим больше пятидесяти… Понятно, что не молод, но ещё в силе!
– Надо ехать к брату в Смоленск! – пробормотал князь Дмитрий. – А также проведать престарелого Ивана… Ему вон, сколько лет, а меня, я думаю, переживёт! Заодно поговорю с ним о Литве! Известно, что он задолго до меня подружился с литовцами! А какой с меня союзник? Я до сих пор не расплатился за дружбу Гедимина! А может объявить наследником этого Романа Молодого? Ладно, съезжу в Смоленск, а там будет видно! – И князь, не взирая на конец ноября, стужу и сырость, не обращая внимания на слова бояр и священников, выехал в Смоленск.
Князь Иван Александрович встретил своего брянского соседа настороженно, помня про неприятности, вызванные покойным Иваном Московским и связанные с князем Дмитрием. Но задушевные беседы и откровенные разговоры брянского гостя наедине с ним и с боярами постепенно успокоили престарелого князя, и он «потеплел душой».
Великий смоленский князь уже давно не ездил в Орду, а лишь посылал туда с «выходом» своих бояр. Рассказы князя Дмитрия о новых порядках в Сарае и поведении хана Джанибека рассмешили его. – Пора бы нам объединиться, – молвил он решительно, – и навеки покончить с татарской данью! У нас только один надёжный союзник – великий князь Ольгерд! Только с ним мы можем выстоять против татар!
– Но я сейчас не доверяю Литве, – возразил брянский князь, – хотя помню о дружеском приёме, который оказал мне великий князь Гедимин. Одно время я считал его сына Ольгерда своим другом… Но вот недавно узнал, что литовцы уже похоронили меня! – И он рассказал о словах приезжавшего в Брянск карачевского боярина и о свадьбе в Козельске.
Князь Иван внимательно выслушал Дмитрия Романовича, но ничего предрассудительного в козельских событиях не нашёл. – Я не вижу ни угроз тебе, ни обид от славного Ольгерда, – задумчиво молвил он, – а вот о наследнике пора бы подумать. Пусть ты не настолько стар, как я, но всё же и не юноша… Поговори со своим братом Василием. Наследников мы всегда найдём! Если не согласится Василий Меньшой, тогда уговорим моего младшего сына – Василия Большого! Я вот жду людей от Ольгерда. Тогда мы поговорим с ними и узнаем, что думает о тебе великий литовский князь… Поживи здесь и немного потерпи.
Князь Василий Романович, брат Дмитрия Брянского, с радостью принял его в своём смядынском тереме-замке.
– Ты здесь достойно отдохнёшь, мой родной брат, и побываешь на моей добычливой охоте! – сказал он, целуя и обнимая брянского князя. – Скоро похолодает, и мы сможем ходить за звериными шкурами!
– Я приехал сюда не на отдых и развлечения, – сказал, улыбаясь, князь Дмитрий, – а по серьёзному делу! Надо готовить завещание!
– Неужели ты собрался умирать?! – буркнул князь Василий. – К чему такая спешка?
– Умереть можно всегда, – покачал головой брянский князь. – Поэтому надо быть готовым ко всему! Лучше скажи, ты хочешь быть моим наследником?
– Не хочу, – опустил голову князь Василий. – Ни мне, ни моему сыну Ивану не нужен брянский «стол»!
– Почему? – поднял брови брянский князь.
– Хлопот много, а радости мало! – пробормотал князь Василий. – Этот Брянск никому не принёс счастья! Да, город большой и богатый! Туда нужен…видный князь! А я – не подойду!
– Что ж, тогда придётся завещать мой удел Роману Молодому! – мрачно промолвил князь Дмитрий. – Однако послушай, что говорили на Романовой свадьбе в Козельске…
Князь Василий сидел рядом с братом на мягком татарском диванчике и, слушая, качал головой. – Да, – сказал он, когда его брат замолчал, – я вижу, что наглые литовцы уже похоронили тебя! Ну, если так, я согласен быть твоим наследником! Можешь писать своё завещание!
Две недели пробыл князь Дмитрий у брата и отменно отдохнул, проводя все дни на охоте, а ночи – в жаркой постели. Зная пристрастие брянского князя к красивым женщинам, Василий Романович посылал к нему каждую ночь всё новых девиц.
Князь Дмитрий ещё бы долго пребывал в гостях у брата, если бы не смоленский посланец, приехавший за ним. – К нам прибыли важные литовцы, – сказал тот, – и великий князь зовёт тебя на встречу с ними!
Простившись с братом, Дмитрий Романович прибыл в Смоленск и сразу же был препровождён в княжескую думную светлицу. Там уже сидели великий князь в своём большом чёрном кресле, рядом с ним, по правую руку, смоленский епископ, тоже в кресле, пусть золочёном, но меньшим по размеру, а по левую руку от князя Ивана поставили почти такое же, как у него, кресло для Дмитрия Брянского.
Литовские посланники, одетые в коричневые польские камзолы, сидели на передней скамье и ждали вопросов. Князь Дмитрий глянул на них, но ни одного не узнал. – Видно, новые приближённые князя Ольгерда, – подумал он.
– Мы уже обо всём поговорили, – молвил великий смоленский князь Иван. – Послы утверждают, что Ольгерд Гедиминович расположен к тебе дружески! Они не слышали от него ничего насчёт Романа Молодого… Разве не так?
– Так, – сказал на хорошем русском языке старший, седобородый литовец, коротко остриженный, как русский князь. – Наш славный господин никогда не говорил о тебе враждебных слов, князь Дмитрий! Даже наоборот, он всегда хвалил тебя! Что касается Романа Молодого… Я знаю, что он долго жил при дворе нашего господина и воспитывался, как его собственный сын… Ну, а если бы наш великий князь хотел сделать того Романа твоим наследником, он бы спросил твоё желание, славный князь!
– А в Козельске случилась нелепость! – поддакнул другой, молодой литовец. – Видимо, гости были изрядно пьяны и наболтали всякой ерунды! Стоит ли всерьёз принимать хмельные слова? Ты бы лучше внял совету великого князя Ивана Александрыча и вступил в союз с нашим славным господином!
Князь Дмитрий выслушал эти слова и успокоился. – Что ж, – решил он, – значит, у меня нет врагов в Литве! Тогда поеду домой! – И он уже на следующий день отправился в недалёкий путь.
О своей поездке, встречах и разговорах князь подробно рассказал брянским боярам, не утаив ни одного знаменательного слова или события.
Его повествование вызвало у бояр радость и одобрение.
– Это хорошо, что у нас одним врагом меньше! – сказал Брежко Стойкович, первым нарушив тишину. – Тогда я спокойно умру: нашему Брянску не грозит погибель!
– И теперь мы знаем твоего наследника! – кивнул головой княжеский тиун Супоня Борисович. – Пусть Василий Романыч будет как бы твоим сыном! А в случае беды, твой племянник Иван сможет заменить его…
– А Романа Молодого не стоит считать обидчиком! – промолвил огнищанин Полель Бермятович, только что вступивший на место умершего боярина Ореха. – Ведь те крамольные слова, как стало ясно, принадлежат не ему, а пьяным литовцам! Пусть же тот юный князь живёт себе в покое и здравии!


Г   Л   А   В   А   15

Т Р Е В О Г И   С И М Е О Н А   М О С К О В С К О Г О

Князь Симеон готовился к отъезду в Сарай, однако с поездкой всё медлил: прошли слухи о движении литовских войск вблизи московских земель.
Осень 1347 года была тревожной. Отовсюду шли вести о вражеских поползновениях. Только недавно в Москве побывали новгородцы, просившие княжеской помощи. – Нам теперь угрожают свеи! – говорили они. – Свейский король Магнус прислал к нам послов, оскорбляя православие и требуя, чтобы мы перешли в их веру!
Симеон был вынужден пообещать им помощь на случай вражеского вторжения, но пока новгородцам приходилось  довольствоваться собственными силами.
И татары побывали в этом году на Руси: вторглись в рязанский удел и даже дошли до городка Алексина. Говорили, что татарский отряд возглавлял молодой Темир-мурза. И хотя степные захватчики не особенно преуспели – ни одного города им взять не удалось – тем не менее ущерб, причинённый ими рязанцам и московским окраинам был ощутимым: враги пожгли деревни и сёла, а множество хлебопашцев, их жён и детей угнали в далёкий плен.
– Неужели их посылал сам царь? – размышлял про себя князь Симеон, восседая в своей думной палате на очередном боярском совете. – А ведь совсем недавно, весной, к нам приезжал царский посланник и ничего не говорил о государевом недовольстве?
В самом деле, ханский мурза Кочка приезжал в Москву в весеннее половодье. Ничего существенного он князю Симеону не поведал, отделавшись лишь сообщением о добром здравии ордынского хана и его желании видеть у себя московского князя. Татарские посланники стали всё чаще приезжать в Москву, поскольку их принимали, как дорогих гостей, и одаривали богатыми подарками. Вот и Кочка объявился, скорее всего, «за кормлением». Понимая это, князь Симеон, недолго думая, преподнёс ему «предостаточно серебра», а затем с почётом отправил назад.
Тут же вскоре в Москву приехали из Константинополя «митрополитовы люди» с патриаршим благословением на очередной, третий по счёту, брак великого князя Симеона с Марией Тверской. Немало пережил великий владимирский и московский князь, прежде чем добился этого разрешения, совершив «превеликий грех».
Второй его брак с дочерью князя Фёдора Святославовича Ржевского и Можайского, Евпраксией, оказался неудачным. А женился он на этой девушке по совету своих бояр, но не по воле сердца. Побывав накануне своей женитьбы в Твери, князь Симеон увидел там дочь покойного князя Александра, Марию, и был потрясён её красотой. Он ещё не сумел оценить этой встречи и надеялся на удачный брак с предложенной боярами невестой, но после свадьбы обнаружил, что совсем не любит её: из головы князя не выходил образ тверской княжны! Так и отправил он назад к отцу свою «венчанную супругу», оставшуюся «нетронутой девицей»! Разразился серьёзный скандал! Правда, отец обиженной Евпраксии, князь Фёдор, довольно скоро успокоился, получив «пребогатые дары и пожалование». Но возмутился сам святейший митрополит Феогност, отказавший князю Симеону в разводе. Были недовольны поведением своего князя и многие московские бояре, поднявшие головы после смерти Ивана Калиты. Те времена, когда они лишь скромно сидели на совете у князя и только поддакивали, прошли. Вспыльчивый и горячий князь Симеон оказался неспособным держать их в руках. Но, оправдывая своё прозвище «Гордый», он всё же настоял на своём и, собрав у себя в думной палате наиболее преданных ему бояр, добился их поддержки. Он даже пригласил верного ему, отошедшего после смерти отца от власти, набожного Михаила Терентьевича, одетого в скромную монашескую рясу. – Помогите мне, добрые люди, – едва ли не умолял князь Симеон бояр, – и сосватайте мне любимую мной девицу!
Эти бояре признали второй княжеский брак несостоятельным и поддержали своего князя в деле отсылки Евпраксии Фёдоровны к отцу. Они же выбрали из своей среды княжеских сватов для посылки в Тверь: Андрея Кобылу и недавно опального Алексея Босоволкова. Однако своё решение оговорили: посылать бояр в Тверь следует лишь после одобрения этого дела митрополитом Феогностом.
Как раз в это время из Владимира в Москву приехал сам митрополит, и князь сразу же направился к нему за «высочайшей милостью». Но святитель, выслушав князя, наотрез отказался разрешить ему третий брак. – Это – тяжкий грех, сын мой! – решительно сказал он. – У тебя есть венчанная супруга! Смири свою гордыню и верни её в свой терем!
– Но ведь у меня нет на неё мужской силы, святой отец! – расплакался молодой князь. – Я совсем не хочу её, хоть убейте!
– Всё это – козни лукавого! – покачал головой митрополит. – Тебе следует подождать и вознести горячие молитвы к нашему Господу… И мы помолимся за твоё здоровье и загоним вездесущих бесов в их премерзостный ад!
Но князь Симеон не послушался своего святителя и без его воли отправил в Тверь бояр-сватов. Они оба были щедро награждены, а Босоволков получил назад все свои боярские права вместе с имуществом.
Великокняжеские сваты были приняты в Твери как дорогие гости: великий князь Всеволод не забыл, как получил от своего будущего шурина поддержку в Орде и добился ханского ярлыка на великое тверское княжение. Он обрадовался сватовству Симеона и решительно приказал своей сестре согласиться на брак. Но девушка неожиданно проявила характер! – Ты мне всего-навсего брат, а не батюшка! – громко сказала она, топнув своей прелестной ножкой. – И я не хочу, чтобы сын того злобного Ивана, погубившего моего батюшку, стал моим супругом!
Что только не говорил князь Всеволод, как только не пытался упросить сестру, она стояла на своём. – На это нет благословения святой церкви! – высказала она свой последний довод. – И я не пойду невенчанной в постель к Семёну!
Тогда великий тверской князь позвал московских бояр и предложил им самим уговорить строптивую девушку. Но и это не помогло. – Вы думаете, что я – безродная дура?! – возмутилась княжна, выслушав бояр. – Зачем вы одолеваете меня пустыми словами? Я никогда не пойду против воли святой церкви!
Пришлось московским боярам посылать в свою столицу гонца с просьбой «уговорить наших попов на венчание».
Тогда князь Симеон пошёл к своему духовнику, отцу Стефану, игумену Богоявленского монастыря, умоляя его «обвенчать нас с Марией-раскрасавицей». Они долго разговаривали, пока, наконец, тронутый княжескими слезами священник не согласился. – Ладно, – сказал он, – я возьму на свою душу этот тяжёлый грех и тайно обвенчаю вас!
Тем временем митрополит Феогност, узнавший о поездке бояр-сватов в Тверь, объявил во всеуслышание «свою волю»: «закрыть все церкви и не допустить греховный брак»!
Князь же Симеон, обрадованный обещанием своего духовника, сразу же отправил в Тверь гонца с вестью о согласии церкви на венчание. Но и этого княжне Марии оказалось недостаточно! Пришлось привлечь к уговариванию женскую половину терема. Как оказалось, это был самый надёжный способ выдать замуж строптивицу. Сама великая тверская княгиня посетила девушку в её скромной светлице и, поговорив о пустяках, перешла к делу. – Пора уже тебе, Марьюшка, – сказала она, – выходить замуж! Погоди возражать, но выслушай! – она подняла руку, видя, как покраснела от гнева девушка. – Сейчас ты показываешь только своё упрямство и своеволие! Неужели ты не знаешь, что сам Господь так устроил нашу жизнь, что жёнкам совсем нельзя жить без супругов! Разве ты не чувствуешь душевного томления и призыва своей плоти? Зачем отвергать такую сладость? Где же ты ещё найдёшь себе такого доброго и знатного супруга?
– Но я слышала, матушка, – пробормотала княжна Мария, – что этот Семён, ну,…как бы тебе сказать? Ну, он же не сумел справиться с той девицей! У него, возможно, нет должного здоровья… Ну, мужской силы! Зачем же я буду выходить замуж за этакого мерина? И на кой ляд мне его знатность, если у него слабоват мужской корень?
– Ах, так ты из-за этого беспокоишься?! – рассмеялась княгиня. – Тогда у тебя нет серьёзной причины! Мы знаем о мужской силе князя Семёна! Он ещё молод, поэтому нечего унывать! Он был хорошим супругом для своей покойной жены Настасии. Они даже детей нарожали! Что поделать, если мужи так устроены и не могут познавать нелюбимых ими жёнок?
– Как же, вот я часто слышала о многих князьях, как о сильных мужах! – возразила княжна. – Вот, к примеру, князь Дмитрий Красивый! Говорят, что он, даже будучи стариком, принимает многих девиц и никогда не отказывается от красивых жёнок! И каждый год привозит себе чаровниц из Сарая или Литвы! Он даже взял себе в ключницы какую-то разбойницу!
– Да, всем известно о могучем Дмитрии Брянском! – согласилась княгиня. – Однако, что тебе брянские нравы? Зато княгиня этого Дмитрия всегда живёт в ревности и обиде! Сидит одна в своём тереме и слушает о любовных похождениях своего супруга! Да разве кто позавидует такой доле? А вот московские князья – совсем не такие! Они не испорчены бесчисленными любовницами! И не растрачивают на сторону свои силы, но отдают единственной супруге! Они набожны и не допускают супружеской измены! И в любви они, – княгиня перешла на шёпот, – большие умельцы!
– Откуда же ты об этом знаешь? – усмехнулась княжна. – Если они набожны и безгрешны, то кто же может рассказать такое?
– Так говорят многие люди, – покраснела обиженная княгиня. – И я больше не буду наставлять тебя! Живи, как хочешь! Можешь и в монастырь податься! Если ты негодна к супружеским утехам, так хоть сгодишься для праведных молитв! – И она, окинув девушку презрительным взглядом, удалилась.
Но и после этого несчастная княжна Мария не осталась в покое. В её светлицу зачастили не только родичи, но замужние подруги детства, тверские боярыни. Что они только не говорили! И о долге перед родной Тверью, и перед братом, и о красоте князя Симеона, его доброте, обходительности, но все единодушно запугивали девушку возможностью остаться без мужа. – Если ты откажешь самому великому князю, – говорили они, – то кому ты будешь нужна, такая гордая? Вот и проходишь всю жизнь «в вековухах» и умрёшь с позором!
Они самым бесстыдным образом описывали свою постельную жизнь, не гнушаясь никаких подробностей, пока, наконец, так не истомили несчастную Марию, что она не выдержала и согласилась на брак. – Ладно, – сказала она своему брату Всеволоду, – пусть готовят мне телегу в недальний путь! Лучше быть супругой кроткого князя Семёна, чем слушать каждый день непристойные речи! – И она, к радости своей родни и бояр, выехала с московскими сватами в Москву.
Уже на следующий день по её прибытии, княжеский духовник Стефан обвенчал Симеона Московского с тверской красавицей.
Свадебный пир великого князя был весёлым и шумным, несмотря на то, что сам жених не хотел обижать митрополита: и бояре, и братья великого князя, и даже простой люд радовались этому событию.
– Значит, не иссякла мужская сила нашего князя! – весело говорили москвичи. – А ту бестолковую девицу он просто не захотел!
Митрополит Феогност, узнав о случившемся, пришёл в страшный гнев и только его «местоблюститель» Алексий сумел предотвратить серьёзные последствия. – Нынче в Царьграде, – сказал он святителю, – сменились власти, и теперь у нас новый патриарх! Зачем нам ссориться с великим князем? Давай лучше пошлём своих людей к патриарху за разрешением на брак князя, если ты сам, славный отец, не хочешь брать грех на свою душу!
С этим митрополит, скрепя сердце, согласился. В Константинополь послали «богатые дары», благо, великий князь не пожалел своих сокровищ, и «грамотку» с просьбой на развод и новый брак великого князя.
Отправляя своих людей в дальний путь, митрополит лелеял в душе надежду, что святейший патриарх проявит решимость и поддержит его, отказав князю Симеону в брачных притязаниях. Но обстановка в Константинополе была не та, чтобы ссориться с богатой паствой: довольно скоро московские посланцы вернулись «с патриаршим благословением». Так, уже беременная княгиня Мария стала законной супругой великого владимирского и московского князя.
– Вот какие дела, – вздохнул, наконец, вышедший из раздумий князь, мысленно пройдя через все минувшие испытания. – Однако надо говорить о деле!
Затихшие на время княжеского забытья бояре зашевелились, загудели.
– Перед нами возникла литовская угроза! – нарушил тишину боярин Василий Окатьевич. – Мы видим неминуемую беду! Разве ты не знаешь о свадьбе князя Романа Молодого в Козельске?
– Знаю, – кивнул головой князь Симеон, – и не вижу никакой опасности! Титу Козельскому нужен был зять, и он его получил! Да ещё отдал в приданое ему свой городок!
– Но ведь этот Тит с радостью принимал литовских посланников! – возразил Феофан Бяконтов. – И уважил их сватовство! А когда в Козельск приехали наши люди, то они встретили не приветливость и радость, а страх и тревогу! Я вижу, что Литва уже наложила свою жадную руку на карачевский удел!
– Нечего волноваться из-за пустяков, – усмехнулся князь Симеон. – Пока Литва ещё далека от карачевских земель…
– Зато уже дотянулась до брянских! – буркнул Дмитрий Зерно. – Дмитрий Красивый побывал той зимой в Смоленске у престарелого Ивана! Мы ещё не знаем об их разговорах, но не сомневаемся: брянский князь ищет союза против Москвы со Смоленском и Литвой!
– К тому же, Иван Смоленский уже давно не ездил в Орду! – молвил Андрей Кобыла. – И «выход» он платит невовремя! Видимо, всё смоленское серебро «уплывает» в Литву!
– Возможно, это так, – кивнул головой князь Симеон. – Иван Смоленский вправе так поступать… И Дмитрий Брянский, как я узнал, тоже сам не ездит в Орду, а за то выплачивает двойной выкуп! Теперь от него ездят в Сарай только бояре… Вот бы нам такую вольницу! Но я думаю, что татарский царь никогда не освободит меня от моей повинности! Его грамотка, или ярлык, на великое владимирское княжение тянет меня на дно, как тяжёлый камень!
– От этого нельзя отказаться! – покачал головой Фёдор Акинфиевич. – Тогда Москва сразу же потеряет своё величие и погибнет!
– Я это понимаю, мои славные бояре, – молвил князь Симеон, – но мы сами не должны губить своё дело! Разве нам мало того несчастья, связанного со смертью дочери Дмитрия Красивого, Федосьи? Мой братец Иван даже сейчас, получив новую супругу, вспоминает то тяжёлое горе! Смерть несчастной Федосьи от какого-то поветрия необъяснима! А может она умерла не от поветрия?
– От поветрия, великий князь! – пробасил Василий Вельяминов. – На её лице не было никаких подозрительных признаков!
– А почему тогда под Брянском объявились, как разбойники, люди Босоволкова? – вопросил великий князь.
– Я же говорил тебе тогда, государь, – сказал с виноватым видом боярин Алексей Петрович, вставший из середины палаты. – Это случилось не по моей вине! Всё в руках Господа, а мы – только Его слуги…
– Может оно и так, – грустно сказал князь Симеон, – однако, волей случая, наши брянские дела совсем расстроились! Вот так мы сами толкаем Дмитрия Красивого в объятия литовцев!
– Не горюй за это, великий князь! – встал со своей скамьи боярин Иван Акинфиевич. – Нет у нас дружбы с Брянском – и не надо! Так было всегда! Брянские князья – гордые и заносчивые и никого не признают, кроме ордынского царя! Пусть же дружат со Смоленском: на то они и родственники! И пусть целуются с Литвой! Нарвутся на царский гнев! Этот Брянск ещё ни разу не был захвачен татарами! Ничего: доиграются! А Литва нынче – очень хитра! Ольгерд всегда готов занять русские земли. Сначала переманит на свою сторону Смоленск и Брянск, а там – пойдёт дальше! Вот уже добрался до Тита Козельского… Значит, имеет виды на карачевский удел!
– Опять ты вспомнил этот Карачев! – махнул в раздражении рукой князь Симеон. – Что вам эта свадьба Романа Молодого? В конце концов, разве этот Роман не русский? Вот если бы он был литовец…
В это время хлопнула дверь, и в думную палату вбежал княжеский слуга. – Государь-батюшка! – крикнул он. – Тут к тебе пришёл посланец от князя Тита Козельского! Впускать его?
– Впускай! – весело сказал князь Симеон. – Вот вам, бояре, и моё слово на руку! Сейчас мы выслушаем козельского человека и успокоимся!
В широко раскрытую дверь вошёл козельский боярин Всеслав Тулевич, одетый в коричневый литовский кафтан. Низко поклонившись князю, а затем, повернувшись лицом к собранию, он громко сказал: – Здравствуйте, великий князь и все знатные люди!
– Здравствуй! – ответил с улыбкой князь Симеон. – Ну, говори же!
– Я приехал сюда по приказу моего славного и мудрого князя Тита Мстиславича, – молвил знатный посланник. – Нам теперь предстоит великая радость! Великий литовский князь Ольгерд прислал к нам в Карачев вместе с нашими сватами свою красавицу-дочь! Невесту нашему Святославу Титычу, Феодору! Свадьба состоится через пять дней! Наш князь Тит приглашает тебя, великий князь, и всех твоих именитых людей в Карачев, на свадебный пир! Приезжай к нам, великий князь, и навеки укрепи нашу давнюю дружбу! – Гонец замолчал и, стоя лицом к великому князю, пристально на него посмотрел.
Князь Симеон сначала побелел, затем покраснел и, наконец, почернел от услышанного. – Неужели мой брат Ольгерд отдаёт свою дочь за сына Тита Мстиславича? – пробормотал он в изумлении. – Это не шутка?
– Нет, это правда, великий князь, – смущённо сказал козельский посланец. – А теперь подумай и дай мне ответ! Я должен вскоре вернуться к своему князю!


Г   Л   А   В   А   16

С Л О В О   Д Р Е В Н Е Й   С Т А Р У Х И

Князь Дмитрий Романович с кряхтением продирался через густой кустарник. Шёл мелкий противный дождь, дул пронизывающий ветер.
– Ох, уж незадача! – бормотал княжеский лучник, рослый бородатый Туча Гудилович. – И зачем мы пошли в этот тёмный лес в такой холод и грязь?
Остальные княжеские воины и охотники, мрачные, молчаливые, следовали за своим князем, мысленно проклиная неудачную охоту.
Конец ноября 1347 года был на удивление бесснежен. Обычно в это время князь выезжал на охоту и всегда добывал дичь: на свежем снегу были хорошо видны зайцы, ещё не успевшие сменить цвет шкурок. Лучная стрельба по зайцам была излюбленным занятием брянского князя. Более крупный зверь редко встречался в окрестностях заповедного озера, где разрешалось ловить рыбу и стрелять птицу только княжеским людям для стола своего господина. Это озеро в своё время заприметили ещё люди покойного князя Василия Александровича. Именно здесь, во время охоты на дичь, славный брянский князь, прозванный Храбрым, был тяжело ранен отравленной стрелой, посланной врагом, и едва не умер.
Князь Дмитрий впервые побывал здесь только прошлой осенью: занятый делами, он всё никак не мог собраться, да и бояре, помнившие про случившееся там происшествие с князем Василием, отговаривали его от посещения «того гиблого места», находя другие участки леса для охоты.
Но вот когда князь побывал на озере и добыл немало «славной дичины», он убедился, что место возле озера «полнится превеликим зайцем» и загорелся желанием поохотиться на «ловкого зверя» именно теперь. К сожалению, погода оказалась неблагоприятной, но дождя ещё не было, когда князь со своими людьми прискакали к берегу озера, достигли кустарника, слезли с коней, оставив их слугам, и двинулись по берегу, глядя на свинцово-серую, топорщившуюся от ветра озёрную воду. Охотники, державшие наперевес луки, всё шли и шли, но зайцы – как сквозь землю провалились!
– Что за беда? – вопрошал недовольный князь. – Куда же подевалась наша дичь?
– Мы не видим «косых» на этой серой землице, батюшка, – ответил поседевший и строгий княжеский тиун Супоня Борисович. – Может в этом и кроется причина неудачи?
– Однако же, батюшка, нам бы лучше вернуться домой, – сказал княжеский егерь, или «охочий глава», Безсон Коржевич, безуспешно побродив по берегу. – Так мы выбьемся из сил, княже! Совсем непонятно, почему нет зайцев! Может здесь на берегу обосновались лютые волки и где-то их логово? А может что-нибудь ещё?
– Неужели? – пробормотал раздражённый князь. – Значит, наши труды оказались напрасными? Мне совсем не хочется охотиться на этих вонючих волков и тратить понапрасну наши добрые стрелы! И волчьи шкуры пока не в цене! Ещё ведь не зима!
– Да, место тут, княже, прегиблое, – кивнул головой Туча Гудилович. – К тому же, здесь неподалёку живёт злая ведьма! Настоящая Баба-яга!
– Яга? – встрепенулся князь. – В самом деле? И старая?
– Люди говорят, что не совсем старая. Она сидит в добротной избе с дочерью или внучкой, – пробормотал Туча, – и пугает простых людей! Как-то наши люди пошли сюда за грибами и встретили ведьмину девку! Она так зыркнула на них своими страшными глазами, что они бежали назад, не чуя под собой ног!
– А почему вы мне раньше не рассказали о той девице и злой Бабе-яге? – возмутился князь. – Тогда пошли-ка туда! Мне хочется увидеть забавных жёнок! Мы уже обошли почти всё озеро, и остался лишь один закуток! Видимо, изба той ведьмы неподалёку!
– Ах, кто тянул меня за язык?! – мысленно проклинал себя лучник Туча. – Так бы спокойно возвратились домой! А теперь придётся идти на свою беду к нечистой силе!
Князь между тем всё шёл и шёл, забыв про усталость. Он так увлёкся поиском загадочной избы, что даже не позволил своим людям идти впереди и раздвигать для него кустарник. Пошёл мелкий дождь. Ещё больше похолодало, но, казалось, князь был неутомим.
– Здесь какая-то берлога! – крикнул вдруг он, остановившись у большой чёрной дыры, образовавшейся среди корней упавшей ели. – Может это – пещера?
– Берегись славный князь! – вскричал опытный охотник Безсон. – Это – берлога лютого зверя! Хватайте рогатины, славные люди!
Крик седовласого охотника был своевременным предупреждением: из земляной пещеры стремительно выскочили три огромных волка. Князь отпрянул и выхватил свой тяжёлый меч. Но княжеские люди не зевали. Выбежав перед князем и закрыв его от хищников, охотники стремительно выбросили перед собой длинные рогатины. Все звери, набросившиеся на них, оказались просто нанизанными на тяжёлые колья. – У-у-у!!! – дико выли волки, силясь дотянуться до своих обидчиков, но лишь тем самым ещё больше усугубляли своё положение.
– Ишь, какая силища! – кричал, смеясь, Безсон Коржевич, удерживая обеими руками рогатину. – Потерпите немного, братья! Мы пробили их брюшины!
Действительно, самый крупный волчище, в живот которого попала рогатина Безсона, вертелся на ней, истекая кровью и кусая древко орудия, нёсшего ему смерть. Он уже не выл, а только урчал, теряя силы и успокаиваясь. Два других, меньших по размеру, но тоже крупных волка уже судорожно бились в агонии на рогатинах двоих молодых княжеских охотников.
– Тебе нужна помощь, Безсон?! – крикнул князь. – Тяжело?
– Не нужна, княже, – буркнул княжеский егерь, напрягаясь и сдерживая последний напор зверя. – Но не опускайте рогатины! Здесь могут быть и другие волки!
Пока охотники, поразившие хищников, извлекали острия своих рогатин из их тел, князь с людьми обошли берлогу, но больше зверей не встретили.
– Это была волчица с подросшими волчатами, – сказал воевода Супоня Борисович, подводя итог обходу, – а других зверей нет!
– А какие крупные волчата! – покачал головой князь, осматривая окровавленные, оскаленные головы лесных хищников. – Если бы они подросли, то наверняка превзошли бы эту огромную волчицу! Это хорошо, что мы разом уложили столько лесных чудищ! Они бы доставили нам немало хлопот!
– Это так, княже, – кивнул головой Супоня Борисович. – Нет сомнения, что им не хватило бы надолго зайцев… И пострадали бы наши стада!
– Что-то мне не верится, – поморщился князь от попавшей ему в лицо дождевой струи, стекавшей с небольшой, росшей на пригорке сосны, – что тут будут жить слабые жёнки! Пусть даже ведьмы! Это просто сказка! Эти лютые волки уже давно бы их сожрали!
– Это не сказка, мой господин, – пробормотал Туча Гудилович. – Наши горожане говорили, что эти злые ведьмы живут рядом с дикими зверями! А если люди говорят такое, значит, это – истинная правда! И ведьмина изба где-то рядом!
– Чур меня! Чур меня! – пробормотали охотники, крестясь.
– А может вернёмся, славный князь? – буркнул, поморщившись, Супоня Борисович. – Я не боюсь жарких сражений, но избегаю встреч с ведьмами и колдунами! Кто знает о них всю правду? И наша церковь всегда борется с этой нечистой силой!
– Ладно, посмотрим, – тихо сказал князь. – Если эта изба недалеко, мы попробуем найти её! И нечего тебе, Супоня, тревожиться: на всём белом свете нет таких ведьм, которые могли бы одолеть славных молодцев! Люди только говорят всякие страхи про ведьм, но пока ещё никто из них не испытал их колдовских чар! А я уже давно не дитя, а седобородый старик! И никогда не видел такого чуда… Я не верю, что тут могут проживать бесовские жёнки! Всё это – выдумки болтливых и вздорных людей! Пройдём ещё пару сотен шагов – и будем возвращаться назад… Вы сейчас сами убедитесь, что здесь нет ни избушки на «курьих ножках», ни злой Бабы-яги…– И князь пошёл вперёд, достиг вместе со своими людьми большой разлапистой ели и решил уже поворачивать назад, как вдруг с удивлением вздрогнул: прямо перед ним на небольшой поляне стояла высокая, в два ряда, бревенчатая изба с маленькими верхними окошками и крутой, покатой крышей, обшитой добротной дранкой.
Из крыши загадочной избы торчала длинная труба, курившаяся лёгким дымком.
– С нами крёстная сила! – сказал князь и перекрестился. Также поступили и все его люди.
– Может пойдём назад, княже? – пробормотал Туча Гудилович. – Разве ты не видишь колдовскую избу?!
– Какая большая изба! – задумчиво сказал князь. – Но не колдовская! Где здесь куриные лапы или что-нибудь подобное? Просто эта изба хорошо срублена, имеет резьбу на каждом бревне, резные наличники на небольших окнах! Вот и дубовая дверь! Изба срублена недавно: вряд ли ей десяток лет! Разве не так?
– Я думаю, что ей десятка три, княже, – покачал головой главный охотник Безсон Коржевич. – Смотри, некоторые брёвна покрылись мхом! Мне кажется, что избу срубили умелые мужички… Но сейчас за ней нет должного ухода… Значит, здесь живут одни жёнки! И удивительно, что они не боятся лютых зверей!
– И здесь есть крыльцо. Пусть небольшое, но сходства с избой «на курьих» ногах нет! – промолвил князь. – И дверь обычная! Зачем вы скрывали от меня эту тайну? Вот и печная труба! Такие трубы есть только у наших самых зажиточных горожан! Пойдём же внутрь и посмотрим на этих забавных жёнок! – И князь направился в сторону избы.
Его люди переглянулись, перекрестились и последовали за ним, дрожа от суеверного страха. Но Дмитрий Романович совершенно не боялся. Его так захватило любопытство, что он решительно взошёл на крыльцо, внимательно осмотрел крылечные столбы, изукрашенные резьбой, изображавшей диковинных птиц и цветы и, наконец, толкнул вперёд тяжёлую дверь, легко повернувшуюся без скрипа на петлях и обнажившую большие тёмные сени. – Здесь и банька есть! – подумал князь, почувствовав запах берёзового листа, и тут же наткнулся на свисавшие с потолка по всему помещению небольшие берёзовые и дубовые веники. – Смотрите, как хорошо связаны и ловко подвешены…
Вошедшие вслед за ним люди, возглавляемые Супоней Борисовичем, загудели, забормотали, осматривая сени и внюхиваясь в темноту.
– Изба довольно опрятна, – сказал Супоня, – и не видно никаких следов ведьмы!
– Тихо, Супоня, – буркнул князь, – нечего тащить сюда всех наших людей! Ты и ещё двое… Этого достаточно! Зачем пугать жалких хозяев или жёнок?
– Ладно, – тихо ответил княжеский тиун, – идите же на воздух, Давило и Борич! Тут и без вас душно!
Названные воины немедленно вышли вон.
– Ну, а теперь идём дальше, – сказал брянский князь и толкнул ещё одну, тоже тяжёлую, но податливую, дверь. Они тихо вошли в большую полутёмную комнату и остановились у порога. Справа от входа размещалась широкая печь, сложенная из крупных самодельных, глиняных кирпичей с вместительной, скрытой от глаз лежанкой. В верхнем проёме печи стояли самые разнообразные глиняные горшки, чашки, а нижний проём, куда помещались дрова на растопку, был полон раскалённых, отбрасывавших блики, древесных углей. Слева от двери выпирали вбитые в бревенчатые стены длинные полки, уставленные всевозможными коробками из бересты. 
Полки висели в несколько ярусов и на прочих стенах. На одних полках стояли коробки и деревянные ларцы, другие были совершенно пусты. Внизу, под полками, располагались длинные скамьи. – Шага в два каждая, – подумал князь. Лишь под оконцами, затянутыми прозрачной тонкой плёнкой, через которую едва проникал внешний свет, не было ни полок, ни скамей. Там стояли большой круглый дубовый стол с маленьким бочонком на нём и три сидения, напоминавшие дубовые колоды.
– Где же хозяева или жильцы? – громко сказал князь, остановившись посредине главного помещения и оглядывая его тёмные углы. – Неужели никого нет?
– Как же, славный князь! – послышался вдруг старческий скрипучий голос и из-за печки вылезла худая, сморщенная старуха. – Мы и есть хозяева этой лесной избы!
Она проворно спустилась на деревянный, чистый, но некрашеный, пол, подбежала к стене, ловко чиркнув огнивом и воспламенив подвешенные вдоль стен на железных колечках лучины, и быстро повернулась лицом к непрошеным гостям.
Лучины разгорались, и в избе становилось всё светлей. Князь и его люди теперь без труда могли рассмотреть вовсе не уродливое лицо старухи. Седовласая женщина даже наоборот была красива своей гордой и спокойной старческой красотой. Она была одета в лёгкий, но хорошо сшитый домотканый сарафан из красно-белой льняной ткани, из-под которого выбивались длинные штаны белого цвета, свисавшие до пола. На ногах у старухи были лёгкие лыковые лапти, как видно, наскоро обутые.
– Здравствуй, славный князь! – сказала она без тени волнения на морщинистом, но благородном лице, и её большие серые, живые глаза засветились внутренним огнём. – Низкий тебе поклон! – она поясно поклонилась и показала рукой на стол. – Садись же, пресветлый князь. Я давно тебя жду!
– Почему же? – усмехнулся князь, дав знак своим людям усесться на пристенные лавки. А сам, подойдя к столу, взгромоздился на среднюю, наибольшую колоду. Старуха приблизилась к князю и села на колоду рядом, по правую руку от него.
– Я чувствовала, княже, что ты придёшь, – кивнула головой старуха, – и что я потеряю теперь свою старшую внучку…
– Это ещё почему? – вздрогнул князь. – Неужели я принёс тебе беду?
– Не беду, но тоску расставания! – теперь уже усмехнулась старуха, прищурив свои, сверкавшие как алмазы глаза. – Ты это поймёшь, славный князь, тогда увидишь мою девицу! Эй, Тешана! – крикнула она. – Вылезай же и полюбуйся на своего князя!
Дмитрий Романович вздрогнул от слов хозяйки. – Что она под этим подразумевает? – подумал он, но тут вдруг перед ним предстала рослая, большегрудая девушка с длинными, разбросанными по плечам золотыми волосами, выскочившая из-за печки, одетая в лёгкий, с вырезом на груди, сарафан такого же, как у старухи цвета, но с голыми босыми ногами.
– Ах, какая красавица! – сказал сам себе князь, вздыхая и мысленно погружаясь в глубину её больших серых, притягательных глаз. Алые пухлые губки девушки разомкнулись в улыбке, обнажив прекрасные, ослепительно белые зубы. Округлое, правильное личико красавицы осветилось добротой и душевным теплом.
– Откуда ты, бабушка? – пробормотал одеревеневшим языком князь. – И кто она, эта прекрасная девица?
– Мы из Москвы, батюшка, – проскрипела старуха. – Бежали от беспокойного князя Юрия Данилыча! Этот злобный князь захотел вырубить святую рощу нашего могучего бога Велеса, чтобы ублажить своих попов! И мой сын вместе со святыми людьми ушли сюда… Это они срубили нашу избу, баньку и прочие постройки. Потом сюда приехала я с внучками. Здесь проживала и супруга моего сына… Но они уехали назад, в Москву, как только узнали о смерти князя Ивана, брата Юрия. Вот я и живу тут с дочерьми моего сына! Это – моя старшая внучка, Тешана, ей нынче семнадцать годков… А Чара, которой нет ещё десяти, прячется на печи…
– Значит, твой сын – волхв? – спросил князь, качая головой.
– Истинный волхв! – сказала, сдвинув брови, старуха. – Он – хранитель древних богов и заветов наших предков! Сейчас он охраняет Перунову рощу в Москве! Есть древнее предсказание, что этой роще будет угрожать великий князь по имени Семён. Тогда я сама отправлюсь в Москву и напугаю этого князя Семёна…
– А чем вы живёте? – нахмурился князь.
– Да вот, подаянием добрых людей, почитающих наших древних богов, и дарами этого дремучего леса! – тихо ответила старуха.
– Откуда же люди знают о вас? – усомнился князь. – Известно, что наши брянцы – набожные христиане! Неужели есть такие, что молятся древним богам? А может те язычники – не брянцы?
– Брянцы, брянцы, пресветлый князь, – покачала головой старуха. – Однако не пытай меня больше! Я не стану об этом разговаривать! А если ты разгневаешься, мы исчезнем, как дым!
– Ты грозишь самому князю?! – вскричал сидевший на скамье у стены Супоня Борисович. Его двое здоровенных дружинников, сидевших напротив, быстро встали, готовясь схватить дерзкую старуху. – Мы враз сожжём твою избу, а тебя отправим в темницу, на суд владыки!
– Помолчи, Супоня! – громко сказал князь и поднял руку. – Я не хочу обижать эту добрую старуху. – А ты, прелестная Тешана, садись сюда, по мою левую руку! – князь указал рукой на свободную колоду-сидение. Девушка села, и князь смог хорошо видеть её прекрасное лицо. – Скажи мне, Тешана, как вы сумели здесь жить в окружении злобных волков?
– Те волки не были злыми, – проворковала своим чудесным грудным голосом девушка, совершенно очаровав князя, – и совсем не беспокоили нас! Даже наоборот, сюда не приходили злые люди, боявшиеся волков! Но мы знаем, что тех волков уже больше нет! Они погибли от ваших жестоких копий!
– Тут ничего не поделаешь! – вздохнула старуха. – Такова судьба тех безвинных зверей! Ладно, славный князь, – она встала. – Ты не хочешь отведать моего лесного мёда?
– Не пей, княже! – закричал воевода Супоня. – Это – греховное колдовское снадобье! Ещё подсыплет тебе яда или какого-нибудь дурмана!
– Выпью, бабушка, – сказал князь и дал знак своему тиуну замолчать. – Давай же сюда своё лесное питьё!
Старуха засуетилась, выбежала в сени и скоро вернулась, неся в руках большой глиняный кувшин и белую серебряную кружку. Только теперь князь почувствовал тепло и уют лесной избы. – Здесь неплохо натоплено, а совсем нежарко! – подумал он.
Тем временем хозяйка вытащила из кувшина берестяную пробку и налила в кружку тёмную, густую жидкость. – Это тебе на здоровье, княже, – сказала она, протягивая князю сосуд с напитком.
– Благодарю за доброе слово! – ответил князь, опрокидывая содержимое тяжёлой кружки в рот: напиток старухи-язычницы напомнил ему берёзовый сок, но с некоторым привкусом горечи.
– Ну, что ты чувствуешь, княже? – спросила старуха. – Неужели тебе стало плохо?
– Не плохо, добрая хозяйка, а совсем хорошо! – улыбнулся князь. – Прошли боли в суставах и на душе стало так весело, спокойно!
– Это питьё будет хранить твоё здоровье, княже, ещё пять лет! – весело молвила старуха. – Ну, а потом…, – она вздрогнула, глянув в кадку с водой, стоявшую рядом. – Однако это – дело будущего, которое нам не следует знать… Но ты можешь спросить у меня кое о чём… И я постараюсь развеять твои печальные мысли!
– Скажи-ка, бабушка, – пробормотал князь, задрожавший от нашедшего на него внезапного волнения, – откуда мне следует ждать неминуемую беду? Я ничего не знаю, и от этого в моей душе царит тревога! Вот недавно молодой князь Роман женился на дочери Тита Козельского, сосватанной литовцами. А Святослав, сын Тита – на дочери самого Ольгерда! Я посылал на последний пир своих лучших бояр. И они говорили, что литовцы готовят нам беду! Неужели, в самом деле, нам угрожает Литва? А ведь мы всегда ждём беды и от Москвы! Кроме того, нас обирают татары! Я плачу татарскому царю двойной «выход», чтобы не ездить самому в Сарай… Как же мне быть, неужели надо готовиться к жестокой войне?
– Не моё дело поучать тебя, славный князь! – усмехнулась старуха. – Но скажу, что у тебя сейчас совсем нет друзей! Однако и врагов у тебя пока нет! Князь Семён слаб и не имеет наследников… И брат его Иван – тоже не правитель! Тебя ненавидят только московские бояре, но они не очень опасны… С татарами ты ведёшь себя умно! Тебе нужно ладить с царём и не раздражать свой народ. У тебя достаточно серебра, чтобы расплачиваться с бусурманами без ущерба простонародью. Не ссорься и с Литвой: там – великая сила! Помогай им серебром и войском, но лучше всего – сам иди в поход на немцев, лютых врагов этой Литвы! Там ты добудешь великую славу! А смерти не бойся! Тебе не суждено погибнуть на поле брани… А теперь, княже, прощай. Тебе пора уходить! И напрочь забудь меня: мы больше никогда не увидимся!
– А как же Тешана? – буркнул князь. – Неужели я её тоже больше не увижу?!
– Забирай же Тешану в свой терем, – сказала старуха, глядя на девушку. – Если, конечно, твоё сердце не против…
– Благодарю тебя! – вскричал князь, пожирая глазами покрасневшее лицо девушки. – Я сейчас же увезу её без лишних слов!
– Но обещай мне не обижать её, а если не будет любви, не бросать в нужде и горе! – молвила, вытирая слёзы, старуха.
– Обещаю, бабушка, – ответил князь Дмитрий, прижимая к сердцу руку. – Я лучше умру, чем обижу эту прекрасную девицу!
– Ну, что ж, – вздохнула седовласая хозяйка. – Тогда собирайся, моя дорогая внучка: надевай свой добрый тулуп, тёплые штаны и козловые сапожки. Вот тебе мой последний сердечный совет: люби этого князя, береги его здоровье и помогай ему в плотской жизни… Не будь навязчивой и не проказничай! Но если твоя жизнь не сладится, уходи домой, к своему батюшке! Ты хорошо знаешь дорогу. Прощай же, моё милое дитя!


Г   Л   А   В   А   17

З Я Т Ь   Б Р Я Н С К О Г О   К Н Я З Я

Василий Михайлович Кашинский ехал в Москву. Окончательно разругавшись со своим племянником, великим тверским князем Всеволодом Александровичем, он решил добиться успеха при посредничестве Симеона Гордого.
Князь Василий, в отличие от своего покойного, убитого в Орде старшего брата Александра и его сына Всеволода, был человеком рассудительным, невспыльчивым. Зная свою правоту, князь Василий, оставшийся последним в живых из сыновей Михаила Тверского и имевший все основания занять кресло великого тверского князя, попытался постепенно, набравшись терпения, отстоять «закон и правду». Первоначально кашинский князь попробовал достичь своей цели с помощью ордынских вельмож. Но подкупы влиятельных ханских людей ему не помогли: хан Джанибек, выслушав все аргументы своих сановников и князя Василия, сказал: – Мы дали ярлык молодому Сэвэлэ и назад не пойдём! Великая река не поворачивается вспять! Зачем нам сменять Сэвэлэ, если он проявляет должное почтение и вовремя платит свой «выход»? Ты лучше, Вэсилэ, сам договорись с молодым коназом, а если не удастся, решай дело острым мечом!!
Такой совет ордынского хана был для князя Василия неприемлем: воевать с кровным родичем он не хотел!
Как бы в пример другим русским князьям, тверские князья ссорились со своими родичами, «площадно ругались», но никогда не поднимали меч «на своего брата».
Василий Кашинский стал ездить по своим соседям, прочим удельным князьям, и жаловаться им на «кривду своего братенича». Одним из первых он посетил своего тестя – брянского князя Дмитрия Романовича – и подробно рассказал ему обо всех «тяготах».
Дмитрий Брянский был очень рад приезду своего зятя: распорядился «истопить жаркую баньку и одарить душевным весельем желанного гостя». Долго потом вспоминал  князь Василий о поездке в Брянск!
Он ещё раньше был наслышан о любвеобилии князя Дмитрия Красивого, но даже не мог предположить, что его, кашинского князя, ещё не старого, не убелённого сединами, верного своей супруге, смогут увлечь брянские красавицы. Оказалось, что смогли! Князь Василий даже не думал, что сможет увидеть так много красивых женщин, собранных в одном месте!
Когда они с князем Дмитрием, раздетые донага княжескими людьми, вошли в хорошо натопленную баню и уселись на длинную деревянную скамью, Василий Михайлович чрезвычайно удивился, что в банном помещении совсем нет слуг.
– Погоди ещё, – усмехнулся тогда князь Дмитрий. – Здесь, в самом деле, нет мужей, зато есть добрые жёнки! Они сейчас сбегутся сюда! – Он хлопнул в ладоши и из небольшой, смежной с банным отсеком комнаты, выбежала рослая, совершенно обнажённая, крупная девушка. Её большие полные груди заманчиво колыхались, а весёлая улыбка так взволновала приезжего князя, что он почувствовал сильное желание и обеими руками прикрыл низ своего живота. – Это очень греховно – видеть такую красоту! – простонал он, глядя на тестя. – Так недолго и обидеть свою супругу!
– Здесь нет никакого греха, сынок, – засмеялся князь Дмитрий, – а душе нужен отдых! Это моя банная девица! Ты ещё увидишь настоящих красавиц… Веди-ка сюда, Белка, – распорядился он, – остальных жёнок! Банька не только очищает тела, но ублажает плоть! Не скромничай, Василий, и принимай этих девиц, как подобает. А если захочешь какую-нибудь из них, так сразу же вали её без лишних слов на скамью или деревянный пол и загоняй ей дрын в потребное место!
– Мне это совсем не надо! – возмутился князь Василий. – У меня нет греховного желания, и я чувствую только один стыд: эти девицы увидят наши срамные места, и на наши головы падёт несмываемый позор!
– Вовсе нет, – покачал головой князь Дмитрий. – Зачем им осмеивать тебя, нагого, если они сами пребывают здесь без одежды? Впрочем, я не собираюсь вовлекать тебя в такие дела и нарушать твою душевную чистоту! Если не хочешь познавать моих жёнок, тогда сиди себе спокойно и парься… А жёнки лишь помогут тебе отмыть грязь и пот!
В это время в банный отсек вбежали четыре таких красивых девушки, что князь Василий просто оцепенел. Вслед за ними выскочила уже знакомая ему Белка, главная банщица.
– Эй, Щирка! – крикнула она – И ты, Алина… Идите к молодому князю и помогите ему так, как надо! А вы, Дуня и Жива, ублажайте нашего господина! И старайтесь, чтобы никого не обидеть!
Щирка оказалась невысокой светловолосой красавицей с большими твёрдыми грудями и плоским животом. Набросившись на молодого князя и обхватив его обеими руками, она стала тщательно растирать ладонями всё тело стонавшего от волнения гостя,  плотно прикасаясь к нему острыми сосками грудей, бёдрами и животом.
– Ах, ох, – пробормотал князь Василий, закрывая глаза и чувствуя вновь сильное желание, – какой жестокий соблазн!
В это время другая молодая женщина, черноволосая, с маленькой грудью, прижалась к нему сзади своим жёстким, покрытым густыми волосами, лобком.
– Ах, вот уж совсем невмоготу! – закричал князь, попытался высвободиться из прочных объятий красоток, но не сумел и беспомощно засучил ногами, бросив отчаянный взгляд на лежавшего на скамье тестя, на котором сидела верхом белокурая толстозадая прелестница. Другая же, пристроившись сбоку, целовала старого князя в губы.
– Мы тут враз отмоем тебя от всякой дорожной скверны, – ворковала красавица Щирка, добираясь до заветного княжеского места и отнимая от него княжеские руки. – А теперь пора бы…
– Ах! – простонал князь Василий, ощутив себя в прелестной девушке. – Против этого я совершенно бессилен!
…Вечером, сидя с князем Дмитрием за трапезным столом, Василий Михайлович весело беседовал о делах своего удела и «неправедных тяготах».
– Вот теперь я вижу, что твоя душа успокоилась! – улыбнулся брянский князь. – В твоём голосе нет ни горечи, ни печали! Видишь, как хорошо врачуют душу красивые девицы? Это не грех, а жизненная потребность! Неужели не понял?
– Понял, батюшка, – отвечал довольный гость. – Теперь я постигаю твою великую мудрость! Я так никогда не отдыхал! Но вот меня только смущает одно: разве это не измена моей любимой супруге?
– Здесь нет никакой измены, – усмехнулся князь Дмитрий. – Поскольку я знаю, так всегда веселились брянские князья. Я очень скромен в сравнении с моими предшественниками! А вот князь Василий Храбрый был намного сильней меня и смелей с жёнками! Он собирал в своей баньке по дюжине красавиц и всех их, без перерыва, ублажал!
– Неужели всех сразу? – восхитился князь Василий.
– Да, в старину люди были очень сильны! – кивнул головой брянский князь. – И умели достойно развлекаться! А нынче мы измельчали и ослабели…
В это время княжеская ключница Ярина, войдя гордой походкой, приблизилась к сидевшим рядом на татарском диване князьям. В обеих вытянутых руках она держала большое серебряное блюдо с копчёной, ароматно пахнувшей цаплей.
– Благодарю, Яринушка! – весело сказал брянский князь. – А теперь подай-ка нам греческого винца, самого крепкого!
– Слушаюсь, мой господин, – улыбнулась большеглазая красавица, превратившись в одно мгновение в дивное, притягательное создание. – А винцо принесёт вам Тешанушка! – И она, покачав призывно бёдрами, удалилась.
– Какая красавица! – вскричал захмелевший князь Василий не столько от мёда, сколько от вида прелестной женщины. – Я никогда не видел такой красоты! Она затмевает собой всех банных жёнок!
– Это моя прелестная Ярина! – засмеялся довольный седовласый брянский князь. – Она – моя ключница! И нелегко мне досталась!
– Неужели ломалась или ты ей не нравился? – поднял голову кашинский гость.
– Нет, эта красотка отдалась мне сразу, – покачал головой князь Дмитрий, – но с ней была одна неприятная история… Она пребывала в разбойничьей ватаге… И мои бояре очень не хотели видеть её моей ключницей! Но моя воля пока непоколебима! – Он с гордостью выпятил грудь. – И вот радуюсь с ней уже не один год!
В этот момент в трапезную вошла красавица Тешана, одетая, как и Ярина, в длинное, добротно выделанное белое льняное платье с вышитыми на нём алыми цветами. Её большая тугая грудь чётко выделялась в плотно обтягивающей ткани, а неглубокий вырез вверху платья обнажал красивую нежную кожу и стройную шею.
Поставив перед князьями большой зелёный кувшин, покрытый греческой поливной глазурью, полный дорогого вина, она низко поклонилась им и также тихо, без слов, удалилась.
– Еще одна прелестница! – покачал головой князь Василий. – И такая, что я даже не могу сказать, кто из них краше! Вот, если бы не утоление непотребной страсти в твоей баньке, батюшка, я бы за весь день не смог успокоить свой дрын!
– О, Тешана – тоже ладная девица! – сказал, улыбаясь, брянский князь. – Я добыл её в дремучем лесу, Божьим промыслом! Всё было, как в сказке! – И он поведал своему зятю историю своего прошлогоднего знакомства с девушкой.
Кашинский гость слушал своего тестя, затаив дыхание.
– Я и её назначил своей ключницей, – сказал в заключение Дмитрий Романович. – Пусть второй, в терем княгини, но, на самом деле, она постоянно пребывает при мне! И я поочередно познаю то её, то Ярину!
– Как же они принимают твою любовь и не ссорятся? – удивился Василий Кашинский. – Я не увидел гнева в глазах Ярины… Она спокойно, даже ласково произнесла имя своей соперницы!
– Сначала они едва не поссорились, – сдвинул брови брянский князь, – однако Тешана вскоре усмирила горячую Ярину своей добротой и скромностью. А прошлой зимой Ярина вдруг неожиданно захворала и даже предавалась смерти… Но Тешана ухаживала за ней, как за сердечной подругой, и вылечила её от тяжёлого недуга! Даже мой старый лекарь Овсень был очень удивлён! «Она хорошо разбирается в болезнях, – сказал тот именитый в своём деле человек, – берегите её: у неё – бесценные руки, благословлённые самим Господом!» Однако вот совсем не ходит в церковь, и этим раздражает моих людей… Однажды сам владыка посоветовал окрестить её! Но она не хочет принимать христианскую веру и хранит древний завет своих предков!
– Это плохо! – покачал головой князь Василий. – Без Бога нет правды! Ты должен уговорить её и окрестить на славу нашего Господа! А также окрестить ту старуху из лесной избы и её младшую внучку!
– Там уже нет той старухи! – покачал головой князь Дмитрий. – Через полгода после моей встречи с Тешаной я послал людей в ту избу на заповедное озеро. Но они не нашли ту старуху: она ушла неведомо куда. Там так и стоит на той поляне её опустевшая изба. Я хотел послать туда лесника, чтобы он охранял озеро и следил за зверьём… Но никто не хочет там жить! Все боятся этого глухого места и, особенно, колдовских чар…
– А вот ты, батюшка, говорил о той Ярине, – задумчиво сказал князь Василий, – и о какой-то там ватаге… Неужели та красавица занималась разбоем?
– Да, сынок, – пробормотал князь Дмитрий. – Она была даже атаманшей! Тут завелась большая разбойничья ватага, грабившая купцов. Ну, я сам занялся этим делом и перебил всех разбойников! Их атаман оказался московским человеком… Мы узнали его по лицу. Тот злодей был дружинником именитого московского боярина Алексея Босоволкова!
– Босоволкова?! – встрепенулся князь Василий. – Неужели того верного слуги покойного Ивана Данилыча?
– Не только покойного Ивана, но и нынешнего Семёна, – кивнул головой брянский князь. – А ты ещё хочешь ехать за правдой в Москву! Оттуда идёт всё зло! Наш Брянск страдал от них не один раз! И хоть они, князь Семён и его бояре, отговорились перед моим посланником, будто Москва не виновата в тех злодействах, я им не верю! Я даже сомневаюсь: не причастны ли они к насильственной смерти моей дочери? Вдруг да опоили её смертоносным зельем?! Поэтому я могу посоветовать тебе только одно: никогда не ищи помощи и поддержки в Москве! От московского князя и его бояр может быть только горе!
Так и остались эти слова мудрого тестя в памяти Василия Кашинского. Он ещё с неделю пробыл у гостеприимного брянского князя, сходил с ним на добычливую медвежью охоту и самолично сразил матёрого зверя, ещё раз побывал в прекрасной княжеской бане, но жизнь требовала от него возвращения в свой удел.
Вернувшись домой в родной Кашин, князь Василий, радостно встреченный красивой и ласковой супругой Еленой и подросшими, повзрослевшими детьми, ещё не раз с теплотой в душе вспоминал гостеприимство своего тестя.
– Банька тестюшки только укрепила мою мужскую силу! – думал он, обнимая и любя свою супругу, с удивлением ощутившую, как окреп и отдохнул её любимый.
– Ты почаще езди в гости к моему батюшке, – говорила счастливая княгиня, – и люби меня каждую ночь, как молодую девицу!
Князь ещё хотел съездить в Смоленск к Ивану Александровичу и также «пожалобиться на своеволие братенича», но тут до него дошли слухи, что его злополучный племянник Всеволод уже не раз побывал в Москве у великого князя Симеона. – Он укрепляет свою силу и власть! – говорили князю Василию кашинские бояре. – И тебе нужно ехать в Москву! Неужели великий князь Семён не поддержит твоё законное право? Тогда сходи к мудрым попам, поговори со святым человеком, Алексием, и пожалуйся ему на племянника! А, если надо, то посети самого митрополита! Он – твёрдый защитник правды!
Так князь и сделал. Без долгих слов и рассуждений, он объявил о своей поездке в Москву и уже на другой день отправился в путь. Дорогой он долго думал над словами своего тестя и колебался. – Может сначала посетить людей святой церкви, а великого князя потом? – размышлял он. – А может и не следует туда ехать?
Но отдалённый колокольный звон рассеял сомнения князя.
– Это уже Москва, батюшка, – сказал седовласый княжеский воевода, ехавший рядом с ним. – Добрались-таки!
Князь Симеон оказался в это время в Москве и сразу же принял кашинского князя, пригласив его в думную палату на боярский совет. – Мы выслушаем тебя и примем справедливое решение! – сказал великий владимирский и московский князь, усталый с виду и какой-то потерянный.
На совете московских бояр князь Василий прямо, без обиняков, рассказал о своих взаимоотношениях с племянником, о стычках с ним, о его «неправедном княжении». – Я слышал, что вы поддержали бесстыжего Всеволода! – подвёл он итог своей речи. – И поэтому я приехал к вам, знатные бояре и великий князь, чтобы довести до вас подлинную правду! Мне не верится, что вы не хотите соблюдать древний закон!
– Мы не нарушали древний закон! – возразил боярин Матвей Бяконтов, выслушав кашинского князя. – Ты же сам к нам не едешь и спокойно отсиживаешься! И все думают, что ты доволен своим племянником!
– Однако, если поразмыслить, – встал, потирая ладонью лоб, боярин Дмитрий Зерно, – то вся правда на стороне Василия Михалыча! Зачем же ты, великий князь, поддерживаешь его племянника, вопреки закону? Пусть безоговорочно возвратит своему дяде великокняжеский «стол»!
Бояре зашумели, заволновались.
– Молодые князья совсем потеряли стыд и совесть! – буркнул Иван Акинфиевич. – Давно пора поставить их на своё место!
– Это так, великий князь! – пробасил Василий Окатьевич. – Нечего обижать стариков и поощрять пороки молодежи!
Бояре долго кричали и даже бранились. Князь слушал их высказывания и думал.
– Ладно, – промолвил он, наконец, подняв руку. – Я и сам вижу, что Василий Михалыч Кашинский прав! Однако, что теперь поделать? Ведь сам царь Джанибек выдал грамотку молодому Всеволоду!
– А разве не по твоей просьбе? – промолвил князь Василий.
Бояре вновь забурчали.
– Волей или неволей, – сказал князь Симеон, – но теперь вы сами должны договориться с племянником, кому из вас владеть Тверью! Это ваше семейное дело!
– Именно так, сын мой, – встал с передней скамьи местоблюститель митрополита, отец Алексий. – Пусть тверские родственники сами разбираются в этом деле, но ты больше не поддерживай молодого Всеволода и не помогай ему в Сарае! Я думаю, Василий, что твой племянник скоро опомнится и признает свою ошибку! А я замолвлю за тебя доброе слово перед тверским владыкой! Спокойно уезжай в свой Кашин и добивайся правды миром, терпением и добротой. А мы поможем!


Г   Л   А   В   А   18

П О М И Н А Л Ь Н Ы Е   Р А З Г О В О Р Ы

Поздней осенью 1348 года Дмитрий Брянский возвращался из Смоленска. На этот раз он побывал там в связи с неожиданной смертью младшего брата – Василия Смядынского.
В Брянск прискакал гонец великого смоленского князя Ивана Александровича с горькой вестью, приведшей в скорбь не только княжескую семью, но и бояр.
– Ты снова без наследника, княже! – сказал в тот день на боярском совете Славко Стойкович. – Мы уж и не знаем, кому достанется Брянск… Так и вымрем все, а молодые не смогут удержать город и удел… И вот захворал мой братец Брежко… Совсем нет надежды на его выздоровление! Даже наш славный Овсень ничего не может сделать! Нет его батюшки Велемила, и никто не в силах продлить старческую жизнь.
– Надо ехать в Смоленск на похороны брата, – с грустью молвил князь Дмитрий, роняя скупую слезу, – а там разберёмся с наследником! И успокой своего больного брата, Славко: я не оставлю в беде свой удел! Если я не договорюсь с великим князем Иваном или с сыном покойного Василия, тогда объявлю наследником Романа Молодого, сына славного Михаила Асовицкого!
…Брянский князь вовремя прибыл в Смоленск и как раз успел на церковное отпевание покойного. Службу вёл духовник умершего князя, отец Епифаний.
Дмитрий Романович вошёл в смядынскую церковь и сразу же устремился к супруге покойного, стоявшей в толпе знати и одетой в чёрное греческое платье. – Приношу тебе свои глубокие соболезнования, – сказал он, склоняясь перед красивой седовласой женщиной, – и желаю твоей душе утешения!
– Благодарю, славный Дмитрий! – ответила княгиня Анна, роняя слёзы. – Мы давно тебя ждём, но знаем, что на это нужно время… И вот ты успел…
– Как же это случилось? – пробормотал брянский князь. – Неужели мой несчастный брат заболел?
– Он совсем не знал болезней! – кивнула головой княгиня. – И вот собрался на охоту, был весел и доволен. А когда вышел за теремный порог, вдруг пошатнулся и рухнул на землю! Слуги бросились к нему с тревогой и страхом, но всё было напрасно: мой ясный сокол был уже мёртв!
– Вот как бывает, – грустно сказал князь Дмитрий. – Иной всю свою жизнь жестоко страдает от множества болезней, а живет до ста лет… А мой младший брат даже меня не пережил!
Священник между тем завершил заупокойную молитву и, помахав кадилом, приблизился к родным умершего. – Пора нести нашего славного князя на погост! – сказал он. – Мы хотели похоронить его в храме или в Смоленске, в родовой усыпальнице, но Василий просил меня ещё в прошлое лето… Видимо, наш славный князь предчувствовал свою скорую смерть… Так он просил похоронить его здесь, на древнем погосте, скромно, без шума и многолюдия…
В это время дверь церкви широко распахнулась, и внутрь вошли трое князей, одетых в богатые шубы: Иван Александрович Смоленский и его сыновья – Святослав с Василием. – Слава Господу, что успели! – сказал густым сочным басом рослый, широкоплечий князь Иван, седой и морщинистый, но всё ещё крепкий. – Вот уж не думал, что переживу своего молодого брата! – Князь и его сыновья сняли с голов богатые куньи шапки и дружно перекрестились.
Затем Иван Александрович подошёл к Дмитрию Брянскому, обнял его и троекратно без слов поцеловал. То же сделали, подойдя к князю Дмитрию, и его сыновья.
– А теперь – прощайтесь! – молвил отец Епифаний. – Наступило должное время!
Великий смоленский князь, как старший годами и положением, первым подошёл к покойному, лежавшему в большом дубовом гробу, выкрашенному в красный цвет.
– Как будто живой, – сказал он, целуя восковой лоб покойника и смахивая рукой набежавшую слезу. – Настоящий праведник! Царствие тебе небесное, мой добрый брат!
Вслед за ним поцеловали умершего в лоб остальные князья: Дмитрий, Святослав, Василий и сын покойного – Иван. Остальные – верные княжеские слуги и немногочисленные бояре – проходили вокруг гроба, кланяясь усопшему.
Отец Епифаний, дождавшись, когда все желавшие пройдут у гроба, поднял руку и запел своим громким густым басом слова прощальной молитвы. Его поддержал расположившийся на верхнем ярусе хор из многих голосов, и тяжёлая, но старательно исполняемая траурная песнь, поплыла по всему храму.
Гроб умершего князя выносили на руках его верные дружинники. Здесь же, прямо в саду, под большой ветвистой яблоней зияла чёрным провалом глубокая могила.
Дружинники осторожно подошли к краю могилы и поставили незакрытый гроб подле ямы. Покойный князь лежал, укрытый белым византийским саваном с вышитыми на нём крестами-распятиями и, казалось, спал…
– Скажу о тебе несколько слов, славный Василий, – молвил Иван Смоленский, – и мои слова будут искренними, похвальными. Ты всегда был скромным, добрым и храбрым. Прислушивался к моим указаниям, любил своих славных воинов и друзей-товарищей! Жаль, что ты оставил после себя только одного сына и немногих дочерей… Как хороший отец, ты вовремя выдал замуж своих дочерей и устроил будущее сыну Ивану! Пусть же твой наследник владеет Смядынью и прочими городами моего удела и радует своего батюшку, идущего в небеса! Царствие тебе небесное, а твоим костям – вечный покой!
– Огромное горе – потерять такого брата! – сказал Дмитрий Брянский вслед за старым князем Иваном. – Я даже не смел подумать, что мой любимый Василий так рано уйдёт к Господу… И видел в нём своего наследника… Но так получилось… Покойся же в мире, мой дорогой брат! Я желаю твоей душе пресветлого рая!
Остальные выступавшие были немногословны. Ещё несколько добрых излияний – и красный княжеский гроб, поднятый на длинных домотканых рушниках, был медленно погружён в могилу.
– А теперь бросайте землю на домовину! – распорядился отец Епифаний.
Первым бросил земляной ком на княжеский гроб Иван Смоленский, затем Дмитрий Брянский, а потом все остальные, в зависимости от возраста и положения, князья, бояре и княжеские дружинники. Под пение псалмов, которые исполняли отец Епифаний и вышедшие из церкви певчие, одетые в траурные чёрные одежды, княжеские слуги, взяв лопаты, стали быстро засыпать могилу. Вскоре на месте погребения остался лишь небольшой холм, утоптанный и утыканный сухими цветами.
– Через несколько дней мы поставим здесь крест! – сказал священник, помахав возле могилы кадилом.
– А теперь, дорогие гости, пожалуйте к поминальному столу, – молвила вдова мрачным, надтреснувшим голосом, – и помяните добрыми словами моего славного супруга!
И гости медленно пошли за княгиней Анной, шедшей под руку с рослым, худощавым сыном, одетым в простой, но добротно выделанный тулуп.
На поминальной трапезе, прошедшей в небольшом, но вместительном помещении княжеского терема, гости вновь сказали много тёплых слов по адресу покойного князя, а когда все выговорились, испили греческих вин и медов, съели, сколько могли, княжеских яств,  стали беседовать о делах.
– Теперь я тревожусь о наследнике! – молвил расстроенный князь Дмитрий. – Вот умру…и оставлю после себя выморочный удел!
– Пусть же будет твоим наследником сын покойного Василия, – задумчиво ответил сидевший рядом с ним во главе стола Иван Смоленский. – Он уже не юноша: перешагнул за три десятка… Что ты на это скажешь, Иван?
– Я совсем не хочу владеть Брянском! – покачал головой Иван Васильевич, сидевший рядом с матерью, по правую руку от великого смоленского князя. – Пусть будут наследниками моего дяди твои сыновья. А мне и тут хорошо, в Смядыни.
– Но тебя же никто не гонит в Брянск сейчас!  – пробормотал Дмитрий Романович. – Пройдёт время… Вот умру и тогда…
– Не хочу, мой славный дядя! – решительно сказал, покраснев, русобородый Иван Смядынский. – Мне не нужен твой удел с вашими ссорами и неурядицами! Все знают о твоей нелёгкой жизни и злобных брянцах! У тебя там что не год, то мятежи или сумятица! Ваш Брянск – большой и очень шумный город!
– О каком шуме ты говоришь, Иван? – поднял брови брянский князь. – Неужели о том мятеже против несчастного Глеба?
– В том числе и о нём, – кивнул головой молодой князь. – Когда ваши торговые люди приезжали в Смоленск, они всегда рассказывали о ваших смутах и беспорядках… Ходили слухи, что ты перестал ездить в Орду и обложил своих горожан непомерными налогами! Неужели ты думаешь, что твои несчастные брянцы будут этому рады?
– Да, такие слухи, в самом деле, были! – усмехнулся великий смоленский князь, проведя рукой по пышным седым усам. – Говорили, что в твоём городе, Дмитрий, был жестокий мятеж, и чернь обзывала тебя нелестными словами, угрожая выдать твой Брянск Литве! Разве не так?
– Ну, до мятежа дело не дошло, – пробормотал брянский князь, – но криков и шума на вечевой площади не удалось избежать! В городе ещё есть крикуны-заводилы, а моим приставам не хватает ума изловить их и упрятать в темницу… А бывает и так, что поймают какого-то крикуна, а толпа отобьёт! Это, конечно, плохо… Вече – не на пользу моему городу! Если бы не тот несчастный, убитый мятежниками Глеб, в Брянске было бы тихо… А тогда городская чернь почувствовала силу в своём множестве и стала вмешиваться в княжеские дела! Да, злые вечники, в самом деле, угрожали мне Литвой и требовали, чтобы я объявил наследником Романа Молодого! Они знают о дружбе того Романа с Ольгердом Литовским и угрожают завязать связи с Литвой, если я, их законный князь, не уменьшу налоги, выплачиваемые мехами! Но где я ещё найду столько нужного серебра? В прошлом году набили только десяток сороков куниц, хотя, белок и горностаев добыли побольше… А вот теперь собрали в достаточном числе только беличьи шкурки. А прочие меха – волчьи, медвежьи, барсучьи – не в цене! Надо бы ехать на север, в Новгород, но наши брянские купцы обленились…
– Я слышал, что ваши темницы переполнены! – нахмурился Иван Смоленский. – А ты сетуешь на плохих приставов! Значит, они всё-таки выявляют мятежников?
– Да, брат, мест в темницах нет! – кивнул головой князь Дмитрий. – Мы даже срубили новый острог, но и он забит до отказа! Нам некуда сажать всех мятежников! И мы помещаем в темницу только самых закоренелых злодеев, бесстыжих стручков! Кроме того, мои верные стражники жалуются, что им всё тяжелей становится выводить на работу заключённых и силой приобщать их к полезному труду! А что ни день ко двору приходят всевозможные заступники и, обливаясь горькими слезами, умоляют отпустить на волю злодеев. Они ухитряются привлекать на свою сторону даже бояр! И я, порой, отдаю решение этих дел боярам. А сам не хочу слушать бессовестных болтунов!!
– Так ты бы лучше взимал серебро за прощение этих крамольников! – усмехнулся князь Иван Александрович. – И не пришлось бы повышать налоги!
– Если бы мы не повышали налоги, брат, – мрачно молвил Дмитрий Романович, – то не было бы столько татей! Однако ты прав – доходы за прощение преступников высоки! Родственники готовы платить серебром даже за послабление строгостей к сидящим в темнице! А за свободу от заключения – и больше! Но пока ещё нет тишины в нашем городе. Вот только намедни немного успокоились, и я смог выехать на похороны. Однако я не верю этой тишине и с тревогой думаю: неужели там опять идёт смута?
– А ты ещё предлагаешь мне быть твоим наследником! – с укоризной сказал молодой Иван Васильевич. – Зачем мне эти беды? Нет, мой почтенный дядюшка Дмитрий Романович, я ни за что не соглашусь с твоей просьбой!
– Мне горько слышать твои слова, Иван! – пробормотал раздражённый Дмитрий Брянский. – Я вижу, что тебя нелегко уговорить! Тогда решать тебе, Иван Александрыч! Ты у нас – самый старший в роду! Поэтому жду твоего совета!
– Ну, мне надо подумать, – нахмурился старый князь. – Оно, конечно, если бы Иван согласился, всё было бы хорошо…
– Не соглашусь! – сердито сказал молодой Иван Васильевич. – Зачем повторять?!
– Тогда придётся назначить тебе наследником Василия Большого! – буркнул Иван Александрович. – Что ты скажешь нам, Василий? Говори прямо – тебя никто не будет заставлять силой!
– Я тоже не хочу, батюшка, – ответил князь Василий Иванович, сидевший по другую сторону стола, в середине. – Мне давно известно о беспорядках в Брянске, и все эти испытания меня не прельщают! Пусть будет брянским наследником старший брат Святослав!
– Я не согласен с тобой! – нахмурился великий смоленский князь. – Святослав унаследует смоленский «стол»! Пусть готовится управлять великим княжением! Но и Брянск нельзя упускать! Тогда там сядут москвичи, сыновья покойного Ивана Калиты, и отрежут от нас весь юг! Этого бы не хотелось! А может и Литва захватит богатый удел…  Ольгерд – великий воин и настоящий хитрец!
– Так ты же в союзе с этим Ольгердом, батюшка! – воскликнул Святослав Иванович. – Чего нам боятся Литвы? Пусть тогда литовцы наследуют брянскую землю, если так угодно Господу!
– Это – глупость, сын мой – покачал головой князь Иван Смоленский. – Зачем отдавать Литве русскую землю? Разве она мало отхватила себе от святой Руси? Я, конечно, не боюсь литовцев. Мои воины уже не один год приходят к ним на помощь против немцев! Ты помнишь, брат, их жестокое сражение на реке Стреве? Там, говорят, полегло около восьми тысяч литовцев! И едва отогнали немцев! Ты не посылал туда своих людей, Дмитрий?
– Нет, не посылал, брат, – пробормотал брянский князь. – Я дал им только серебро… Меня обидели тогда непотребные слова знатных литовцев на свадьбе Романа Молодого!
– Мы уже говорили об этом, Дмитрий, – тихо сказал князь Иван Александрович, – и не нашли в том ничего для тебя опасного. Посуди сам, разве ты не дружил с Михаилом Асовицким? И разве не скорбел о его ранней гибели! Я не прав?
– Прав! – кивнул головой Дмитрий Брянский. – И я помогал его сыну Роману Молодому… Но мне обидно слышать, как чернь объявляет его моим наследником, а он сам не желает изъявить своего почтения приездом в Брянск!
– Приедет, когда настанет время! – насупился князь Иван Смоленский. – Вот и держи его своим наследником… А мои сыновья пока не согласны. Но не беспокойся: мы всегда найдём выход! А с Литвой нужно дружить, пока у меня не всё ладно с поганой Ордой! Мне нужна поддержка от великого князя Ольгерда… Вот если он предложит тебе в наследники того Романа, тогда соглашайся... Нельзя ссориться с Литвой!
С тем и ехал в Брянск князь Дмитрий Романович, не зная, что говорить по этому делу боярам. Город встретил его на этот раз спокойно. – Горожане пока утихли! – сказал тиун Супоня Борисович, встречая князя у ворот крепости. – Но у нас другая беда: захворала твоя княгинюшка! Теперь за ней присматривает лекарь Овсень! А вчера скончался твой старый боярин Брежко Стойкович! Я думаю, что тебе следует проститься со своим верным человеком!
– Милосердный Господь! – пробормотал князь Дмитрий, чувствуя в груди комок горечи. – Я попал, как кур в ощип, с одних похорон на другие!


Г   Л   А   В   А   19

Д У М Ы   С И М Е О Н А   М О С К О В С К О Г О

– Что ты думаешь о просьбе Ольгерда, святой отец? Ты разрешишь ему жениться на православной? – промолвил князь Симеон Московский, сидя на татарском диванчике в светлице митрополита. – Литовский посланник ждёт твоих слов…
– Я подумаю, – тихо ответил святитель, сидевший напротив князя в своём большом серебряном кресле на мягкой, набитой лебяжьим пухом подушке. Он склонил голову и закрыл глаза. Великий князь Симеон знал привычку митрополита Феогноста не спешить с ответом. Святитель был человеком практичным, рассудительным и просто так, наспех, решений не принимал. Князь, ожидая ответа, тоже откинулся на диванную спинку и погрузился в размышления.
К осени 1349 года ему удалось добиться больших успехов в своих отношениях с Ордой и Литвой. Неожиданно ему помогли сами литовцы. Ольгерд уже давно вынашивал планы покорения Смоленщины и примыкавших к ней московских земель, отхваченных в своё время московскими князьями у Смоленского княжества. Кроме того, он рассчитывал занять и Новгородчину, и Псковщину, но на пути к достижению этих целей стояла Москва. Великий  литовский князь не забыл, как жестоко сражались против него ещё при жизни отца, Гедимина, московские полки в 1341 году под Можайском. Помнил он и об ответных походах московской рати на его земли. – Просто так я не одолею могучую Москву, – решил Ольгерд, – и нужно искать сильного союзника.
Помимо всего прочего, Литву беспокоили постоянные вторжения немецких рыцарей, которые жаждали захватить русский север, но были непрочь поживиться и в Литве. Оставляя значительную часть своих сил для отпора немцам, Ольгерд никак не мог собрать большое войско для похода на Москву. В лихорадочных поисках союзников он принял совет своей знати – послать верных людей к ордынскому хану Джанибеку и, если удастся, заключить с ним союз против Москвы.
В Орду с богатыми дарами поехал брат Ольгерда Литовского новогродский князь Кориад с «нужными людьми». Татарский хан был несказанно удивлён приезду делегации от своих исконных врагов, сразу же согласился принять их и «порадовался предивным дарам». Но как только литовские посланники вошли, он встретил их суровым взглядом. Дело в том, что гордые, чванливые литовцы, привыкшие вести себя достаточно вольно у чужеземных правителей, сразу же совершили много ошибок. Уже при входе в приёмную залу ханского дворца князь Кориад споткнулся о порог и со злобой чертыхнулся. Правда, по-литовски. Но хан и его вельможи всё поняли. Гордые литовцы не пожелали и лечь на ковёр, чтобы ползти до ханского трона, как им советовали ханские люди. Вместо этого князь Кориад с величием и высоко поднятой головой прошёл вперёд, к ханскому трону, а его люди, весело улыбаясь, проследовали за ним. Остановившись у золочёных ступеней, Кориад лишь склонил голову в небольшом поклоне, сказав по-русски: – Здравствуй, великий государь, славный Джанибек! Привет тебе от моего государя Альгирдаса! Наш великий князь и русский король хочет иметь с тобой дружбу! Вот почему мы здесь!
Хан Джанибек слушал его речь, окаменев от изумления. Такой наглости и неуважения к ханской власти он никак не ожидал! В приёмной дворца царила мёртвая тишина: все ханские вельможи побелели от страха, видя необычно серое, гневное лицо хана. – Разве у тебя не было нужных советчиков, наглый пришелец? – заговорил, наконец, придя в себя, Джанибек. – Почему ты нарушаешь наши привычные порядки? – Стоявший справа от ханского трона татарин-переводчик быстро переложил слова своего повелителя на русский язык.
– У нас были советчики, великий государь, – пробормотал литовский князь, меняясь в лице, – однако мы – послы свободного государства, а не русские рабы! Посол – это неприкосновенное лицо. Мы представляем особу государя!
– И твой государь – не свободный правитель, а мой раб! – возмутился хан Джанибек. – Разве не он занимает немалую часть Уруси? И все знают, что Урусь – это моя земля, мой наследственный улус! Так что нечего здесь корчить из себя свободного государя! Вы – бесстыжие рабы и мои вечные данники! Почему не платите мне дань? Чем вы лучше коназов урусов?
Растерявшийся литовский князь не знал, что говорить. Его лицо лишь меняло свой цвет: то превращалось из розового в красное, то белело от страха!
– Разве ты не знаешь, что у нас не принято задевать порог? Это – вражеская примета! – усмехнулся хан, наслаждаясь страхом литовцев. – Неужели тебе не говорили об этом?
– Говорили, говорили, государь, – пролепетал князь Кориад.
– Кто встречал этих лэтвэ? – спросил Джанибек, поворачивая лицо к стоявшему слева от его трона советнику Тугучи. – Как зовут этого барана?
– Ашихай, государь, – ответил Тугучи, почтительно склонив голову. – Я сам посылал этого толмача к тем баранам…
– Ашихай сослужил мне плохую службу, – покачал головой Джанибек, – и достоин суровой кары! Эй, Бэгэрсэн! – хан хлопнул в ладоши, и перед ним предстал постаревший, сгорбившийся, но всё ещё грозный краснорожий толстяк.
– Слушаю и повинуюсь, государь! – громко сказал он.
– Сходи-ка, Бэгэрсэн, – распорядился Джанибек, делая знак рукой переводчику, чтобы тот перевёл его слова на русский для литовцев, – к тому безрассудному Ашихаю и лиши его жизни! Но только праведно, чтобы не пролилось ни капли крови! Понял?
– Будет сделано, славный государь! – вскричал палач, низко кланяясь и выбегая вон.
– Ну, а вас, бесстыжие лэтвэ, – улыбнулся хан, – тоже следует проучить! Вмочим вам, для начала, с дюжину палок! А там посмотрим!
– Однако же выслушай нас, славный государь! – вскричал князь Кориад, падая на колени. Вслед за ним бросились на пол и остальные гордые литовцы.
– Вот глупцы! – засмеялся Джанибек, успокаиваясь и приходя в хорошее расположение духа. – Сразу же отринули свою безрассудную гордость! Вот так и надо было поступать! Что теперь делать, мои славные эмиры? Эти дурачки очень виноваты перед нами! Казнить их или выслушать?
– Выслушай, государь, – сказал ханский советник Тугучи. – Пусть эти глупцы порадуют тебя потешными словами.
– Выслушай, выслушай повелитель, – забурчали из разных концов залы ханские вельможи, сидевшие на мягких подушках.
– Что ж, – кивнул головой Джанибек, – тогда говорите! Подними свою башку, бестолковый коназ!
– Наш великий князь Альгирдас предлагает тебе заключить с ним союз, – пробормотал, робко подняв голову, князь Кориад, – чтобы мы соединили свои силы против общего врага!
– Кто же у нас общий враг? – усмехнулся ордынский хан. – Если твой коназ Элгирдэ хочет идти на далёкий запад, чтобы разорять богатые страны, то я всегда готов на такой союз! Но только за это вам придётся заплатить полновесным серебром!
– Мы привезли тебе немало серебра, государь! – жалобно молвил напуганный Кориад. – Разве этого недостаточно?
– Недостаточно! – буркнул Джанибек. – Это серебро годится только на уплату за вашу неучтивость и попрание порога моего дворца! Ещё радуйтесь, что ни одна ваша башка не упала с плеч, благодаря серебру Эльгирдэ! Но так кто же нам угрожает?
– Наш главный враг – московский князь Семён! – сказал поуверенней, несколько успокоившись, литовский князь. – От него идёт одно зло! И не только Литве, но и твоей славной Орде!
– Мосикэ? – улыбнулся ордынский хан. – Так ведь этот Сэмэнэ – мой лучший и верный данник! Вот если бы ты назвал Иванэ из Смулэнэ, я бы ещё подумал… Однако же Сэмэнэ… Смешно говорить, но не считаете ли вы меня великим глупцом?! – нахмурился Джанибек.
– Не считаем, славный государь! – вскричал князь Кориад. – Но мы видим большое усиление Москвы! Она потихоньку вбирает в себя окрестные земли и готовит против окрестных стран страшную угрозу! Если русские земли объединятся, никто не устоит против их силы! А потом этот Семён перестанет платить тебе дань и станет лютым врагом твоей славной Орды!
– Я пока не вижу такой угрозы, – усмехнулся хан Джанибек. – Достаточно только горстки моих воинов, чтобы низложить этого коназа из Мосикэ! Наша Орда сильна не только численным превосходством над врагами, но и воинскими умениями каждого моего подданного! Ни один из воинов коназа Сэмэнэ не обладает такой выучкой!
– Это не так, государь, – покачал головой литовский посланец. – Я видел немцев, великих воинов, с которыми мы сражаемся с переменным успехом. Но однажды мы столкнулись с московским войском… И скажу, что они намного сильней тех немцев! Мы едва отбились!
– Нэмцэ? – покачал головой хан Джанибек. – Да они – совсем не воины! Это переодетые в доспехи жёнки! Мне говорили, что ни у одного из них нет даже кутака! А только одна дебря! Вот какие у вас соперники! – И он захохотал, откинувшись на спинку кресла.
Придворные поддержали своего повелителя дружным смехом, и вся приёмная ханского дворца буквально загудела от шума.
Наконец, ордынский хан успокоился и, опершись на подлокотники трона, вперил свой грозный взгляд вниз на сжавшихся, трясущихся от страха литовцев. – Ладно, – сказал он, – поскольку вы доставили, наконец, свою дань, у меня нет на вас зла. Я оставляю вам жизни! Но палок вы всё же заслужили! Эй, мои верные люди! Бросьте этих глупцов из Лэтвэ в холодный зиндан! Да палок им вломите по мягким местам, по их упрямым жупам! И пошлите сегодня же гонца к Сэмэнэ, в Мосикэ, чтобы он сам принял решение о судьбе этих бестолковых баранов!
Ханские слуги выскочили из тёмных углов залы и стремительно набросились на онемевших от ужаса литовцев.
– Пожалей нас, могучий государь! – кричали литовские послы, вырываясь из рук стражников.
– Раньше надо было просить, – улыбнулся Джанибек, – и подкреплять свои слова серебром… А теперь – уходите и ждите свою судьбу!
…Приехавший в Москву ханский гонец Аминь подробно рассказал великому князю Симеону о литовском посольстве в Орду и о решении хана Джанибека. – Поспеши, коназ Сэмэнэ, – советовал посланец хана, – чтобы забрать у государя этих людей из Лэтвэ, пока наш славный хан не передумал!
Симеон Иванович немедленно созвал боярскую Думу и, посоветовавшись со своей знатью, назначил срочными посланниками-киличеями в Сарай верных людей, знавших татарский язык, Фёдора Глебовича и Фёдора Шибачеева, которые и уехали на следующий день с татарином Аминем, щедро награждённым за важную весть.
Московские посланники долго не путешествовали. Хорошо зная истоптанный конскими копытами ордынский тракт, они в короткий срок прибыли в Сарай и, представ перед ордынским ханом, выложили богатые подарки.
Джанибек был доволен расторопностью москвичей и ни слова не сказал о том, что ни Симеон, ни его братья-князья к нему не прибыли. Получив серебро, он посчитал всё остальное незначительными мелочами. После совещания со знатью хан повелел передать литовских посланцев московским киличеям, которые тут же отправились в Москву в сопровождении татарского отряда, возглавляемого мурзой Тутуем.
Так литовские послы в скором времени оказались «пред очами» великого князя Симеона. Последний, увидев несчастных литовцев «в смрадном рубище и ржавых цепях», сжалился над ними и приказал «освободить их всех от тяжких оков и препроводить в жаркую баню…»
В Москве литовские пленники почувствовали себя не узниками, а гостями. Одетые в опрятные дорогие одежды, они проживали в большом тереме, хорошо «кормились от княжеского стола», но были охраняемы стражниками князя Симеона.
Сам великий князь несколько раз встречался со своими пленниками, беседовал с ними и обещал «отослать несчастных к брату Ольгерду».
Вскоре в Москву прибыли литовские посланцы с большим выкупом за князя Кориада и прочих знатных людей, и пленники были отпущены в Литву.
Тем временем князь Симеон принял в Москве сватов от Василия Кашинского, который, наконец, добился великого тверского княжения, уговорив своего племянника, князя Всеволода, отказаться от Твери «на срок жизни старого князя». Тверские сваты просили руку дочери великого князя Симеона – Василисы – оставшейся ему от первого брака, для сына Василия – Михаила. Князь Симеон не возражал: его четырнадцатилетняя дочь хоть и была моложе жениха на три года, но для замужества уже созрела. Свадьбу сыграли в Москве в княжеском тереме с большой пышностью.
А тут вдруг пришли посланцы из Волыни от брата первой, покойной жены князя Симеона, Любарта Гедиминовича. Этот известный воин, овдовев, решил воспользоваться улучшением отношений между Литвой и Москвой и попросил великого князя Симеона одобрить его брак с дочерью князя Константина Ростовского, зависимого от Москвы. Уважая митрополита и зная о том, что брачные дела входят в сферу деятельности церкви, великий князь устремился к святителю Феогносту и попросил у него на это разрешения. Митрополит, подумав, согласился. – Пусть это будет не совсем близкое родство, но всё же сближение с грозным полководцем! – сказал он.
Князь Симеон, в свою очередь, сообщил литовскому посланнику о своём согласии на этот брак, и вскоре в Ростове состоялась свадьба. Но не успели простыть следы этого литовского гонца, как вслед за ним в Москву прискакал ещё один – на этот раз от самого Ольгерда, который также, как и Любарт, овдовел.
– Прошу руку дочери покойного Александра Тверского, Ульяны! – сказал от имени великого литовского князя его посланец.
Князь Симеон, выслушав литовца, был озадачен. Он знал свою своячницу, красавицу Ульяну, её строптивый и гордый нрав, и усомнился, захочет ли та замуж за столь именитого, но немолодого вдовца?
– Сначала договоритесь с Ульяной, – ответил он литовцу, – ибо никто не может заставить девицу выйти замуж за вдовца!
Этот ответ подсказала князю его молодая жена, Мария Тверская. – Тот Ольгерд – хромой, как вездесущий бес! – сказала она как-то ночью великому князю на супружеском ложе. – Я не верю, что молодая Ульянушки захочет соединиться с ним!
Однако литовский посланец, побывав в Твери, вернулся в Москву с однозначным ответом: – Ульяна сразу же согласилась!
Пришлось великому князю вновь идти к митрополиту с просьбой, которая усугублялась ещё и тем, что Ольгерд не был христианином и не собирался играть свадьбу в Твери. – Могучий Альгирдас – очень знатный человек, – сказал на этот счёт литовский посол, – и не сможет приехать за невестой! Пусть она сама приезжает с надёжной охраной в Вильно!
…Вот и сидел великий князь Симеон возле митрополита, ожидая его воли и думая о жизни.
Неожиданно открылась дверь, и в митрополичью светлицу вошёл тихо, как бы крадучись, местоблюститель святителя – Алексий. Улыбнувшись великому князю и поклонившись погружённому в размышления митрополиту, он подошёл к дивану и уселся рядом с Симеоном.
– Пусть женятся, – сказал, подняв голову, митрополит Феогност. – От этого будет только польза! Может этот Ольгерд постигнет нашу праведную веру через свою супругу или хотя бы не станет преследовать христиан за их убеждения! Такое надо поощрять! Нельзя допустить, чтобы Литва попала в руки людей неправедной веры! Вот поэтому я согласен!
Великий князь Симеон улыбнулся. – Я думаю, что это улучшит наши отношения с Литвой, – молвил он, – и может литовцы перейдут в лоно святой православной церкви!
– Надо искать дружбу не только с литовцами, – сказал вдруг спокойно, с улыбкой, отец Алексий. – Почему мы забываем о своих, русских князьях? Вот мы теперь в ссоре с Титом Козельским из-за его литовских связей! А князя Романа Молодого и подавно считаем врагом! Но его дружба с Ольгердом – сущий пустяк! А недавно я узнал о поездке брянского князя Дмитрия в Смоленск на похороны брата Василия. Дмитрий Романович хлопотал там о своём наследнике! Но никто не захотел владеть Брянском! Говорят, что это лесное княжество скоро перейдёт в руки Романа Молодого! Он ведь – прямой потомок самого святого Михаила Черниговского и его сына, Романа Старого!
– Если этот удел достанется Роману Молодому, – помрачнел князь Симеон, – тогда Литва подойдёт к нам ещё ближе!
– Думаю, что Роман будет брянским князем! – молвил отец Алексий. – Поэтому мы должны пригласить его в Москву и душевно приласкать! Это ничего, что он дружен с Литвой! Главное – чтобы он полюбил Москву!
– Это так, – кивнул головой митрополит Феогност. – Дружба с праведным христианином намного дороже связей с бесстыжими язычниками. Я не верю этому Ольгерду, хотя и не препятствую его браку. Тебе, мой сын Семён, нужно воспользоваться этой недолгой дружбой и переманить на свою сторону всех русских князей, союзных Литве!


Г   Л   А   В   А   20

Б Р Я Н С К А Я   С М У Т А

Очередной, декабрьский бунт 1349 года в Брянске был страшен. Толпы разъярённой черни метались по всему городу, сокрушая на своём пути усадьбы богатых горожан и купеческие лавки. Ужасный шум и крики, запах дыма от пожарищ доходили до брянской крепости.
Всё случилось так неожиданно, что князь даже не успел собрать дружину и ополчение для пресечения беспорядков. Несколько дней назад умерла супруга брянского князя – княгиня Ксения. Просто заснула и не проснулась! Старый княжеский лекарь Овсень Велемилович знал о её болезни и последний год ежедневно осматривал княгиню, давал ей укрепляющие снадобья и настойки от болей в сердце. – Я так и не справился с болезнью матушки, – убивался Овсень у гроба княгини. – Видимо, виновата моя старость!
– Всё в руках Господа, – говорил, вздыхая, епископ Иоанн. – Как ни лечи, но Господь решит по-своему! Значит, так суждено нашей праведной Аксинье!
Князь Дмитрий тяжело переживал смерть супруги. – Это я утомил мою славную Аксиньюшку своими бесчисленными жёнками! – рыдал он, не стесняясь челяди. – Моя супруга всё это терпела без ропота и всегда встречала меня добрыми словами!
Пока князь предавался горю, в городе пошли слухи о смерти княгини, якобы «от злых людей»! Обвиняли, в первую очередь, княжеского лекаря, а затем – бояр.
– Лихие колдуны и нечестивцы извели нашу матушку, великую праведницу! – открыто говорили на площадях и рынке слонявшиеся без дела бродяги. В последние годы Брянск захлестнула волна переселенцев из многих, даже отдалённых русских земель. Одни уходили из-за произвола литовцев, занявших южную Русь и начавших притеснять православных русских. Поговаривали, что сам Ольгерд Гедиминович подверг «лютой казни» даже своих бояр, русских, за отказ есть мясо в Великий Пост. Другие бежали из Псковщины и Новгородчины, подвергшихся нашествию немцев и шведов. Были и беженцы из уделов великого Владимирского княжества, в том числе Москвы, из рязанской земли и даже из южной Черниговщины.
Брянский удел, переживший тяжёлые времена без войн и нашествий врагов, привлекал всех. А правление Дмитрия Романовича, умело лавировавшего между всеми «грозными врагами», только способствовало славе брянской земли.
Наплыв беженцев, помимо положительных сторон, ибо в городе и уделе теперь не было нужды в рабочих руках, имел и свои недостатки: вновь прибывшим не хватало жилья, трудно было найти работу и приспособиться к местным порядкам.
Князь ничего не мог поделать с заполонившими улицы страждущими людьми. В былые времена он собрал бы большое ополчение для похода на врага. А уже враг сам бы помог избавиться от лишних, ненужных людей... Однако врагов было много, но воевать с ними не хотелось. Не из страха: ни один русский князь не уклонялся от своего воинского долга! Больше всего князя Дмитрия беспокоили последствия необдуманных военных действий, нарушение сложившегося равновесия сил и большие расходы. Он и так растрачивал почти всё собранное за год серебро на выплату ордынского «выхода», который каждое лето возил в Сарай его верный боярин Кручина Миркович.
Князь не послал своих людей даже тогда, когда Ольгерд Литовский просил его об этом во время жестокой войны с немцами. Теперь он раскаивался в своём поступке. – Многие бездельники сложили бы головы в жестокой войне! – рассуждал князь.
Но слова – словами, а дело – делом! Эти самые «бездельники» стали в городе настоящим горючим материалом для брянцев, привыкших к городским «смутам» и лишь ждавших повода для новых беспорядков.
Вот таким поводом и стала смерть княгини. В городе сразу же вспомнили прежние сплетни и толки о деятельности знахарей. Всплыли старые сказки о колдовстве ещё покойного Велемила и его сыновей.
Масла в огонь разгоравшегося бунта подлила ещё одна смерть. На этот раз скончался брянский гончар Лобан Панкович, которого принудительно поместили в «лекарскую избу», поскольку он выезжал за пределы города «по ремесленным делам» и вернулся назад с явными признаками заразы. Задержанный ещё на подступах к городу княжеской дружиной, имевшей строгое указание князя «отвозить всех, кто прибывает из чужих земель в лекарскую избу к Третьяку Велемиличу», гончар провёл неделю под присмотром брянских лекарей и, разболевшись, приняв вместо лекарства по ошибке сильно действующий яд, скончался. Лекарь Третьяк строго наказал своих сподручных, проявивших беспечность и допустивших нелепую смерть, с позором изгнал их из «лекарской избы», но беспорядки предотвратить не смог. Вдова покойного гончара выбежала на улицы города и стала яростно кричать, проклиная врачей и призывая горожан к мести. И первыми взбунтовавшимися были пришлые бездельники, которые сразу же воспользовались скандалом и, похватав вырванные из заборов колья, устремились по льду на другую сторону Десны, где располагались лекарские избы.
Старый Третьяк Велемилович со своими сыновьями, внуками и лекарскими слугами поздно узнали об опасности. Разъярённая чернь, к которой присоединялись всё новые и новые мятежники, стремительно подошла к большому забору, окружавшему избы брянских знахарей, представлявшие собой целый врачебный городок, и остановилась перед воротами. – Давай же, стучи, Вулк! – закричали в толпе, требуя от своего предводителя, здоровенного рыжего мужика, беглеца из Волыни, решительных действий. – А зачем стучать? – бросил тот, с силой ударяя своей тяжёлой дубиной в ворота. – Ну-ка, братья, бейте же и давите всей силой!
Ворота под давлением толпы затрещали и медленно поползли в разные стороны.
Услышав от слуг о появлении перед забором мятежной толпы, хозяин врачебного городка Третьяк не испугался. – Уходите, люди мои и сыновья, через тайную калитку да побыстрей! – приказал он. – И бегите без оглядки прямо в дремучий лес! Спасайтесь! Набросьте только на себя полушубки – сегодня холодно! А я выйду навстречу брянским крамольникам и попробую отговорить их от неправедных действий!
– Мы не бросим тебя, батюшка! – возразили его поседевшие, но такие же сильные, сыновья. – Нам надо сообща защищать наши лекарские избы!
– Это мои последние слова! – крикнул, рассердившись, седой, как лунь, старик. – И если не послушаете, я прокляну вас лютым заклятьем! Вон отсюда!
Все трое сыновей лекаря, поклонившись отцу и, не посмев ослушаться его воли, быстро вышли из передней избы, поспешив за удалявшимися «лекарскими людьми».
В это время толпа повалила и ворота, и даже забор. – Ну, колдуны, сейчас! – орали мятежники, окружавшие лекарские избы. – Мы враз попотчуем всех вас жарким пламенем!
– Эй, Порей Хвалич! – кричал главный бунтовщик, Вулк, махая руками. – Беги к той дальней избе, чтобы колдуны и поганые знахари не смылись! Перережь им дорогу!
– Я не подведу, Вулк Твердилич! – весело ответил его сообщник. – Эй, славные люди! За мной! К той избе! – Ещё одна толпа устремилась вглубь врачебного городка. Мятежники разбрелись по всей площади огороженного забором пространства, окружая каждый дом или служебную постройку. Часть людей ворвались в избы, но не найдя никого, стали безжалостно бить и ломать всё.
Из передней избы, без боязни, вышел на крыльцо гордый, величественный старик.
– Вот он, самый главный колдун! – закричал сын брянского кузнеца Хлуд, известный лодырь и выпивоха. – Это – Третьяк Велемилич, бесовский сын!
– Опомнись, Хлуд! – возмутился седовласый лекарь. – Ты забыл, как я спас тебя от верной смерти? А твою жалкую супругу? А как лечил твоих детей без всякой платы, на добром слове?
– И ты, лютый злодей, смеешь говорить о добром слове?! – вскричал черномазый мужик, багровый от ярости. – Ты лечишь людей не молитвами Господу, а нечестивым колдовством! Я не раз слышал о твоих злых делах от нашего мудрого попа Петра! Ты лечишь тело, но душу обрекаешь на адские муки! Смерть тебе, старый злодей!
– Зачем вы разрушаете лекарские избы?! – крикнул с горечью старик. – Я понимаю, что вы пришли сюда, чтобы лишить меня жизни … Но избы-то, избы не виноваты! И всё это принадлежит не мне, а князю! Этот городок создавался в течение долгих лет, а вы хотите в одночасье погубить такую работу и оставить горожан без лекарской помощи!
Но слова старого врача никто не слушал.
– Говори же, злобный Третьяк, куда подевались твои людишки?! – возопил, выпучив глаза, старый плотник Бова Рудкович. – Неужели ушли в лес?
– Здесь нет моих людей, Бова, – покачал головой старый знахарь. – Они ещё раньше ушли в город, в княжескую крепость! Я здесь один и готов держать перед вами ответ! – Он гордо выпрямился, глядя спокойно на толпу.
– Что вылупился?! – взвизгнул от злобы главарь бунтовщиков Вулк, прибежавший откуда-то из глубины врачебного городка. – Неужели ты не видишь, что мы пустили тебе красного петуха?!
Третьяк Велемилович огляделся: все, видимые ему с крыльца лекарские избы, были окутаны дымом, который всё сгущался и сгущался и, казалось, наступили сумерки.
– Он заранее спрятал своих сподручных! – возмутился мятежник Порей, вернувшийся после поджога последней избы. – Мы видели только следы от сбежавших колдунов! Они вытоптали целую тропинку и махнули в дремучий лес! Теперь не догонишь!
– Эх, вы, тати! – сказал Третьяк Велемилович так громко, что все его услышали. – Погубили всё дело моей жизни за сущий пустяк! Да будьте же вы все прокляты, беспощадные воры!
– Так ты ещё ругаться! – взвыл, обезумев, рыжебородый Вулк. – Эй, люди добрые! Хватайте этого бесстыжего злодея!
Чёрная толпа заворчала, заволновалась и, как речной поток хлынула на крыльцо единственной, ещё не разорённой передней лекарской избы. Сбитый тяжёлыми дубинами с ног, старый лекарь Третьяк был убит почти мгновенно. Взбешённые бунтовщики разрывали на части его большое, но уже неживое тело. – Тащите-ка печёнку этого колдуна! – кричал плотник Бова, рассекая живот убитого старика. – И кладите её на огонь! Это – наша защита от колдовских проклятий! Пусть каждый отведает по кусочку!
– И отрубите его злую голову! – вопил, брызжа слюной, рыжебородый Вулк с помутневшими от злобы глазами. Он схватил протянутую его сообщниками окровавленную, отсечённую голову несчастного Третьяка и с яростью насадил её на острие длинной медвежьей рогатины.
– Вот он, лютый злодей! – орала, ликуя, толпа. – Мы навсегда покончили с древним ведьмаком!
– Пройдите вокруг этого забора, славные люди, и предайте всё огню! – крикнул, улыбаясь, Вулк, довольный погромом. – Чтобы ничего не осталось от этого бесовского места, кроме золы и пепла!!
– А куда теперь, брат?! – взвизгнул другой мятежный главарь – Порей. – Пора бы ощипать и прочих кур!
– А теперь, мои славные люди, – приказал своим хриплым противным голосом Вулк, сверкая глазами, – пошли на сам город, чтобы завершить нашу праведную месть! – И вся толпа, повинуясь воле своего мятежного главаря, так же быстро умчалась назад, как и пришла, оставив за собой ярко пылавшие избы уже не существующей брянской больницы, лекари которой осмелились работать не под сенями монастыря и без церковного благословения.
  Князь и бояре узнали о беспорядках лишь тогда, когда мятежники возвратились в город и принялись грабить имущество состоятельных горожан. В детинец прибежали купеческие слуги, прося князя защитить дома их господ и жизни «лучших людей».
Первоначально князь растерялся, но, тем не менее, сразу же отдал приказ своему тиуну Супоне Борисовичу «собрать нашу верную дружину и немедленно дать отпор всем злым крамольникам»! Когда же кое-как собранная дружина была построена перед крепостными воротами, до княжеской крепости уже дошли крики горожан и шум разрушений.
Князь Дмитрий, окружённый боярами, одетыми в боевые доспехи, стоял перед своими воинами, готовясь к выходу в город. – Вас здесь всего три сотни, друзья мои, – сказал он, разгневанный до самой крайней степени, – но не бойтесь смутьянов и отчаянно сражайтесь! Смерть всем, кто поднял меч против моего города! А вы, мои верные люди, – он обернулся к боярам, – скачите в наши городки и ведите сюда остальных дружинников! Нам нужна целая тысяча для усмирения этой «замятни»! А пока следует защитить купцов и невинных горожан! Пора навсегда покончить с крамолой в моём городе! А вы, мои приставы и ты, их начальник, славный Сотко, идите за дружиной и хватайте лютых зачинщиков! Мы будем строго судить их после крамолы! А теперь – с Богом!
Ворота брянской крепости широко распахнулись, и княжеская дружина, возглавляемая Супоней Борисовичем, выступила на подавление жестокого мятежа.
Князь остался в крепости с небольшим отрядом – всего в сто копий – ожидая подкрепления из соседних острогов, где проживала основная масса его воинства.
Воевода Супоня, соблюдая приказ своего князя, был беспощаден: его дружина, стремительно выскочив на Красную площадь, обрушилась всей своей силой на собравшихся там мятежников. Не ожидавшие такого удара, привыкшие сражаться с мирными, беззащитными жителями, вооружённые топорами и самодельными пиками злодеи сразу же подались назад и стали медленно отступать по расходившимся в разные стороны улочкам. – Оградите Судок! – кричал своим воинам Супоня, указывая рукой на овраг. – Нето они убегут в яр и спрячутся от праведной кары!
Дружинники плотной стеной отгородили овраг от толпы и продолжили своё наступление. Они уже давно побросали в бунтовщиков копья и теперь яростно секли своих ненавистных врагов, махая во все стороны мечами.
Каждый удар опытного княжеского воина был результативен. А вот мятежники, отчаянно сражавшиеся при отступлении, почти никакого урона дружине не наносили. Но так продолжалось до той поры, пока сражение не перешло на узкие улочки посада. Здесь уже княжеские воины не имели возможности развернуться и буквально увязали в массе окружавших их «злых крамольников». Постепенно мятежники, закрепившись на посаде, стали теснить своей массой княжескую конную дружину. Кое-кто из них воспользовались луком или самострелами, и вот теперь княжеский тиун Супоня понял, что дело плохо: то тут, то там падали сбитые с коней дружинники, а бунтовщики, несмотря на потери, не только не сдавались, но лишь усиливались – всё больше и больше горожан вступали в сражение, примкнув к мятежу. Пешие мятежники, казалось, совсем не боялись возвышавшейся над ними княжеской конницы и совершенно обезумели.
Был даже момент, когда княжеский воевода почувствовал, что потерял возможность вывести своё небольшое редеющее войско из окружения. Часть мятежников перебежали вверх и перегородили ему путь к отступлению.
– Ну, что ж, – перекрестился Супоня Борисович, обращаясь к своим воинам зычным окриком, – теперь нам нет спасения, но и врагам не удастся порадоваться! Вперёд, могучая дружина ! Слава князю Дмитрию! Смерть злобным крамольникам!
– Слава князю! Смерть крамольникам! – дружно закричали его воины и, подстегнув коней, не обращая внимания на сыпавшиеся на них со всех сторон стрелы, помчались вперёд. Сам Супоня, подняв вверх свой длинный, багровый от крови мятежников меч, решительно устремился на рыжебородого главаря бунтовщиков, размахивавшего прямо перед ним окровавленным топором. – Получай же, смрадный пёс! – вздохнул воевода, попав мечом прямо в шлем наглого мятежника.
– Ох! – вскрикнул тот, роняя топор и падая, оглушённый, на колени. – Пришла моя смерть!
В этот миг скакавший рядом с воеводой его верный дружинник Белогор с криком опустил на тело упавшего главаря свой тяжёлый меч, разрубив его поперёк так, что кровь фонтаном брызнула вверх и попала прямо в лица мятежников. Из разрубленного живота рыжебородого злодея выпали синие, длинные кишки, напоминавшие какие-то слизкие грязные верёвки, смешавшиеся с кровью и снегом.
– Вулка убили! – завопили в толпе. – Отомстим же за смерть нашего праведника!
Вдруг откуда-то сзади толпы раздался звонкий резкий звук боевого рога: со стороны Большой Княжей дороги быстро двигался отряд княжеской пехоты, одетой в тяжёлую броню и кольчуги, а за ним – отряд конницы во главе с самим князем.
– Вот и наша подмога! – вскричал Супоня Борисович, почувствовав прилив сил и радость. – Ну, а теперь разите злодеев,  мои славные воины!
Видя приближавшееся к врагу подкрепление – большое княжеское войско – мятежники, отчаянно отбиваясь, направились к реке, пытаясь прорваться и спастись. Но не тут-то было! Опытные воины заметили их манёвр: засвистели стрелы, и желавших убежать больше не стало!
Тем временем подоспевшая на помощь воеводе княжеская пехота, обрушившись всей силой на бунтовщиков, в короткий срок перебила всех сопротивлявшихся и соединилась с отрядом княжеского тиуна.
– Может возьмём в плен всех оставшихся татей, славный князь?! – крикнул Супоня Борисович приближавшемуся к нему князю Дмитрию. – Их осталось, пожалуй, ещё сотни две. Но бьются отчаянно!
– Зачем нам пленники?! – ответил ему своим зычным голосом брянский князь через головы пехоты. – Мы не должны прощать злобных мятежников! Рубите их всех без пощады! Надо, наконец, искоренить городскую крамолу! Это будет для злодеев небесная кара!


Г   Л   А   В   А   21

П С К О В С К И Е   Б Е Д Ы

Псковские бояре негодовали. – Зачем мы терпим такое безобразие? – возмущался посадник Володша. – Вот связались на свою голову с этими литовцами! И теперь никак не можем от них избавиться!   
– Надо бы поставить на место этого бесстыжего князя Андрея! – сказал боярин Олферий Селгич. – И найти себе другого князя!
– Кого же? – поднял голову посадник.
В душном тереме установилась полная тишина. Бояре задумались, вперив взгляды в некрашеный дощатый пол. Никто не спешил высказываться.
К весне 1350 года Псков оказался в тяжёлом положении: этой окраинной русской земле угрожали немцы, но организовать достойный отпор врагу, не имея собственного князя, псковичи не могли. Они не раз обращались и в Москву, и в Тверь с подарками и просьбами дать им на княжение хотя бы второстепенного, но своего, русского князя.
– У тебя столько братьев, сидящих без дела! – говорили псковские посланники Симеону Московскому. – Дал бы нам хоть бы Ивана Красивого! Нам никак нельзя без князя! Совсем некому водить ополчение и защищать наш Псков от немцев!
Но князь Симеон решительно отказал им. – Псков – далеко от Москвы, а у моих братьев и здесь хватает дел! – сказал он. – Сами, своими силами, защищайтесь, а если совсем станет невмоготу, посылайте своих людей в Великий Новгород, «бейте челом» и просите помощи! А если новгородцы попросят меня, я приду к вам на помощь!
Псковичи поняли, что значило обращаться к нему за помощью через Новгород. Помимо затрат времени и волокиты, они должны были за такую помощь щедро платить, а новгородцы, получив серебро, лишь направляли бы своих посланников к великому владимирскому и московскому князю. Но пока они ждали бы помощь, враги могли к тому времени, когда, наконец, великий князь Симеон примет решение, совершенно разорить их землю. Городу был нужен свой, постоянно проживающий в городе князь, каким был покойный литовский князь Довмонт, долгие годы защищавший Псков, умерший на псковском княжении и почитавшийся в Пскове святым.
Великий тверской князь Константин Михайлович тоже в своё время отказал псковичам, не желая ни с кем ссориться: ни с Литвой, ни с Москвой. А его преемники –  племянник Всеволод, а затем младший брат Василий Кашинский – так погрязли в своих ссорах и «превеликих обидах», что даже слушать псковичей не захотели.
Великий смоленский князь Иван Александрович, открыто друживший с Литвой и лишь время от времени посылавший в Орду бояр с данью, «чтобы не злить поганского царя», предложил псковским боярам, приехавшим к нему в Смоленск, искать себе князя в Литве. – Великий Ольгерд нынче силён, как никогда! – говорил он. – И у него много братьев и прочих родичей! Просите помощи у него! Неужели вы забыли своего славного Довмонта? Он же был литовцем и стяжал «превеликую славу» вашему городу!   
Псковичам ничего не оставалось, как послать своих людей к великому литовскому князю Ольгерду на поклон. Ольгерд был хитрым и расчётливым политиком. Он понимал, какое важное положение занимал Псков на русском северо-западе! Кроме того, он не хотел бы терять и больших доходов, которые псковичи обещали выплачивать в литовскую казну. Но, с другой стороны, взять под свою опеку Псков означало вновь вступить в войну с немцами, ежегодно вторгавшимися на русский север, но теперь уже не за свою землю, а за псковскую. Ольгерд самым серьёзным образом отнёсся к просьбе псковичей и даже собрал по этому поводу совещание знати и родственников, которые предложили послать на псковский «стол» его молоденького сына Андрея. Но последний, побывав в Пскове вместе с отцом, посчитал тот город «бедным, захудалым и не стоящим княжеского внимания», и вернулся назад в Литву, надеясь оттуда управлять городом, получая положенное ему жалованье. Однако псковичи, досаждаемые немцами, не оставили в покое своего князя. – Наш князь всегда проживал в городе и защищал наши псковские земли как настоящий, отважный воин! – говорили они Андрею Ольгердовичу. – И если ты сам не хочешь тут пребывать, пришли к нам в Псков другого князя.
В конце концов, псковичи надоели князю Андрею, и он послал к ним своего родственника, молодого Юрия Витовтовича, который, приехав в Псков с женой и «многими чадами», вселил в многострадальных псковичей надежду, что теперь у них на долгие годы будет свой надёжный защитник.
В апреле прошлого года князь Юрий был приглашён горожанами Изборска на торжественное освящение храма Спаса Преображения.
Изборск был важным центром псковского влияния на соседей и вторым городом псковской земли. Псковичи и изборяне совместно защищались от немецких захватчиков, помогали друг другу и в прочих, городских делах. Поэтому взаимные поездки в дружеские и близко расположенные города были делом обычным, и Юрий Витовтович выехал в Изборск с небольшой дружиной, боярами и священниками. В городе его встретили с большим почётом, песнями и цветами.
Храм, подготовленный к освящению, был окружён со всех сторон народом. Священники города и псковские гости сразу же приступили к торжественному обряду. Главный городской священник отец Илларион в блиставшем золотом одеянии, окружённый одетыми в добротные греческие платья певчими, произнёс красивую речь по поводу славного события. После него выступил, стоя рядом с ним, псковский священник, отец Иоанн, который с радостью передал изборянам слова поздравления от «псковских бояр, святой церкви и чёрного люда». – Сюда приехал даже наш князь, – говорил он, – чтобы поддержать вас, славные изборяне, в такой радостный день! Ведь известно, что мы всегда с вами и в радости, и в горе!
В этот момент раздался какой-то шум, и толпа, плотно обтекавшая святой храм, внезапно расступилась. – Что там случилось? – спросил князь Юрий Витовтович на неплохом, лишь с небольшим акцентом русском.
Через образовавшийся в толпе проход к нему приближался тяжёлой, но быстрой походкой окольчуженный городской стражник. Задыхаясь от волнения и жары, он снял с себя на бегу железный шлем и, добравшись до князя, не обращая внимания на рассерженных священников, громко сказал: – Немцы, славный князь! Они нагло ворвались в недалёкую деревню! Там идёт беспощадный грабёж! Они привыкли безнаказанно разорять наши волости! Скоро и до нас доберутся! 
– И много врагов? – спросил молодой князь, волнуясь и краснея от мысли о возможном  сражении.
– Сотни три, княже! – кивнул головой изборский стражник. – Все едут конно! Скорей всего, они хотят захватить пленников, разорить деревни и быстро умчаться восвояси!
– Зачем ты портишь нам святой праздник?! – возмутился отец Илларион. – Неужели вы сами не можете отогнать этих разбойников? А князь, как ты видишь, занят! Вот кончится праздник…
– Сколько у вас воинов на страже? – поднял брови князь Юрий, сделав знак священникам не сердиться. – Неужели не будет три сотни?
– Три сотни будет, – пробормотал изборский воин. – Но ведь не пошлёшь всех сразу, оголив город?!
– Ладно, славный воин, – улыбнулся разгорячившийся князь. – Иди к своим стражникам и подготовь две сотни бойцов! Передай мои слова воеводе! А я сейчас же подведу к воротам больше полусотни моих людей. Но смотри, чтобы все были на лошадях! Мы преподадим этим немцам достойный урок!
– А может пойдёте после освящения, княже? – буркнул мрачный, раздражённый отец Иоанн. – Мы тем временем соберём ополчение и подготовим лучников. И нечего идти в сражение без должной разведки!
– Это будет только лёгкая прогулка, святой отец! – усмехнулся Юрий Витовтович. – Мне не терпится немедленно покарать тех злодеев! Вы сами, без меня, освятите этот дивный храм, а наша победа увенчает общую радость!
– Ну, тогда иди, княже, – улыбнулся отец Иоанн, – но смотри, не лезь в опасность, очертя голову! И попридержи свою молодую горячность! Нечего подвергать угрозе свою жизнь! Будь осторожен!
– А ты, Хвалец, – обратился к изборскому стражнику отец Илларион, – беги к нашему тысяцкому, Олеху Твердиславичу, и пусть он сам ведёт своих воинов! Надо беречь нашего князя! А вы хорошо знаете все повадки бесстыжих немцев!
Князь быстро вскочил на подведённого к нему слугами коня и поскакал к городским воротам. За ним едва поспевала неготовая к походу дружина. А стражник Хвалец, с трудом втиснувшись в седло своей такой же здоровенной, как и он, лошади, совсем отстал.
У ворот псковского князя встретил сам воевода, он же изборский тысяцкий Олех Твердиславович. Рослый, широкоплечий, седовласый военачальник не спешил. – Погоди, славный князь, – весело сказал он высокому, но худенькому и румяному Юрию Витовтовичу. – Надо степенно, по-мудрому, созывать воинство, чтобы не упустить ничего важного!
– Нам нельзя медлить! – рассердился князь. – Ты сам – в одной сорочке и лёгких штанах! А где твои доспехи? Тем временем немцы выжгут все посевы и уведут наших смердов в тяжёлую неволю!
Пока они разговаривали, к ним приблизился прискакавший, наконец, грузный воин Хвалец. – Я готов идти на врагов! – пробормотал он из-за княжеской спины. – Но не хочу слезать с лошади! Еле взобрался!
– Ну, тогда ладно! – кивнул головой изборский воевода. – Собирайтесь, ребята, и надевайте боевые доспехи!
Воины, стоявшие подле закрытых на засов огромных, обитых железом городских ворот, засуетились. Одни побежали в башню за доспехами, другие – звать остальных воинов. Лишь через час перед городскими воротами столпились пешие, одетые в броню или кольчуги изборские воины. Ещё с полчаса ожидали прибытия коней, на которых прискакали из военных конюшен слуги-конюхи. Наконец, ополчение было готово к выезду. Поход возглавил молодой псковский князь Юрий Витовтович со своим отрядом в полсотни копий. Рядом с ним ехал изборский разведчик, сообщивший в своё время о появлении в окрестностях Изборска немцев.
Князь, выехав за ворота, глянул вперёд. С одной стороны он видел отдалённый лес, с другой – скалы, многочисленные валуны и небольшой дымок, стлавшийся откуда-то из-за нагромождения камней. – Что-то не видно этих немцев? – задумчиво сказал он. – Неужели ускакали? Далеко ешё?
– Надо пройти версты четыре, княже! – сказал молодой разведчик. – Они вон там, где стелется дымок, – он вытянул руку. – За теми валунами, где стоит убогая деревня! Мы предупреждали смердов о немецкой угрозе, но эта белоглазая чудь не верит словам! А сейчас там хозяйничают немцы и жгут их избы!
– Тогда помчали! – вскричал с горячностью князь Юрий. – Мы покажем этим злобным немцам, как грабить несчастный люд! Пусть же наши лютые враги найдут беспощадную смерть на этих чёрных камнях! – И всё воинство, повинуясь словам своего князя, быстро устремилось вперёд на врага…
Немцы тем временем безжалостно грабили избы несчастных туземцев. Их военачальник, молодой рыцарь, сидел на мягком походном стуле и спокойно наблюдал, как солдаты, одетые в длинные белые льняные платья с большими чёрными крестами на груди сновали взад-вперёд, вынося из изб мешки с зерном, домотканое полотно и даже деревянную утварь: посуду, скамьи, столы. Всё это складывалось на большие походные телеги, предназначенные для перевозки военной добычи. Неподалёку, у огромного валуна стояли, охраняемые слугами, немецкие лошади, числом до полутораста.
– Небогатая добыча, – думал, глядя перед собой немецкий рыцарь, – и мы напрасно сюда нагрянули! Я зря прислушивался к советам бывалых воинов! Зачем мы надели на себя эти тяжёлые доспехи? В Изборске нет достаточных сил, чтобы сопротивляться нашему отряду. – Он снял с белокурой головы свой большой чёрный шлем, увенчанный длинными орлиными перьями, и положил его на землю у ног. В это время послышались крики: женские причитания, визг и плач. Из-за валуна выходила большая толпа пленённых немцами поселенцев, сопровождаемых солдатами, державшими в руках тяжёлые мечи. – А это неплохо! – улыбнулся немецкий военачальник. – Пусть невелико имущество, зато предостаточно пленников!
– Господин барон! – к нему подошёл рослый молодой воин. – Здесь будет больше трёх сотен бестолковых русов! И все хороши: и мужи, и жёнки! Нам повезло с пленниками!
– А их дома подожгли? – сдвинул брови военачальник. – Не забыли?
– Подожгли, мой славный господин, – ответил белокурый воин. – Мы не оставили там, за камнем, ни одного дома в целости!
– Хорошо, – кивнул головой молодой барон. – Надо и эти избы, – он махнул перед собой рукой, – также поджечь, как только наши люди вынесут весь скарб. А потом загонишь всех пленников на телеги! А есть там красивые девки?
– Есть, господин барон! – пробормотал солдат. – Их немало, а одна – совсем хороша!
– Веди-ка её сюда, – заволновался знатный немец. – Я сам её спознаю прямо сейчас!
Услужливый вояка побежал выполнять приказ и под громкие крики напуганной толпы вытащил за руку, подводя к своему командиру, рослую, белокурую и голубоглазую девушку.
– О, какая фройлейн! – засмеялся немецкий барон. – Ну, уж не обессудь! – И он, проворно соскочив со своего стула, стремительно бросился на девушку, срывая с неё длинное белое платье, под которым ничего, кроме юного тела, не было.
Девушка пронзительно закричала, пытаясь вырваться из цепких объятий обезумевшего от похоти немца. – Крак! – платье несчастной разорвалось пополам, обнажив перед насильником прекрасную полную грудь девушки. – Ратуйте! – закричала изо всех сил несчастная. – Я не дамся тебе, жестокий мучитель! – И она закрыла обнажённую грудь руками.
– А, русише швайн! – буркнул знатный немец. – Мне не нужна твоя грудь! – Он сорвал с девушки остатки разорванного платья, отбросил тряпицу в сторону и, спустив свои короткие кожаные штаны, навалился на свою жертву всей тяжестью сильного молодого тела, пытаясь раздвинуть ей ноги.
В это время толпа пленников заволновалась. Здоровенные мужики, стоявшие до этого в покорном молчании, увидев сцену насилия, дружно закричали и попытались вырваться из вражеского оцепления. Но немецкие копейщики быстро выскочили откуда-то из-за ограбленного ими дома и, выставив перед собой копья, прижали их острые наконечники к телам возможных бунтовщиков. Шум и гам от этого не прекратились, но наоборот усилились. Как раз в это время немецкий барон, преодолев сопротивление девушки, овладел ею. – А-а-а!!! – пронзительно вскрикнула та, ощутив острую боль. Её крик смешался с дружными воплями пленников и хохотом наблюдавших за насилием немецких солдат, и враги не услышали из-за шума цокота копыт литовско-русской конницы.
– Ох, шайзе! – взвыл зазевавшийся немецкий дозорный, увидев приближавшегося к нему русского окольчуженного всадника. – Веттер унд доннер!
– Получай же, рыжий скот! – крикнул изборский воин, взмахнув мечом. Голова незадачливого часового с брызгами крови отлетела в кусты.
В это же время князь со своей дружиной ворвался в самую середину горевшей деревни и, подскакав к онемевшему от страха и неожиданности насильнику, лежавшему на своей жертве, молниеносно снёс его белокурую голову. Вражеская кровь обагрила обнажённое тело лежавшей в беспамятстве девушки. Она очнулась и завизжала, отбрасывая от себя дёргавшееся в агонии тело барона, а затем, схватив разорванное платье, прижала его к груди и, подпрыгнув, устремилась в кустарник.
Между тем в разорённое село прискакали изборские воины, которые принялись безжалостно расправляться с остальными немцами, пытавшимися в панике убежать.
Часть вражеских солдат успели вскочить на коней, а другие, захваченные врасплох,  сразу же полегли под мечами и копьями русско-литовского отряда. Но и сидевшие на конях враги не смогли спастись от возмездия: к их ужасу, пути отступления были перекрыты со всех сторон выскочившей из-за камней тяжёлой изборской конницей.
Жалобные крики убиваемых, стоны, проклятья слышались далеко за селом!
Только сотня конных немцев оказалась способной сражаться в окружении, но, постепенно, под ударами врага всё больше и больше редела. Звон мечей, стук копий о щиты, треск ломаемых древков слились с общим шумом…
Князь Юрий Витовтович сражался в первых рядах своих воинов и поразил уже не одного врага, когда вдруг резко ощутил усталость: сказались молодость, телесная хрупкость и отсутствие большого боевого опыта.
– Выходи из битвы, княже! – крикнул ему изборский тысяцкий Олех, замечая, как медленно поднимался и опускался княжеский меч. – Мы сами добьём этих злодеев!
Но упрямый князь не послушался слов опытного военачальника и за это был жестоко наказан: рослый седовласый немец неожиданно, воспользовавшись его медлительностью, вонзил князю в незащищённое кольчугой место у самого горла смертоносный кинжал. Князь рванулся, подскочил и рухнул, как подкошенный, обливаясь кровью.
– Ах вы, лютые враги! – дико вскричал воевода Олех. – Смерть вам! Беспощадная смерть!
Разъярённые воины с удвоенной силой набросились на немецких захватчиков и в короткий срок безжалостно перебили их. Освобождённые из плена обозлившиеся сельчане бросились добивать раненых и умиравших врагов.
…Тело убитого князя Юрия, покоившееся на походной телеге, везли в мрачной тишине в Изборск. Праздник освящения церкви превратился в скорбное отпевание несчастного князя. Весь город в мгновение погрузился в «страдание и печаль». Ни слова не говорили о разгроме захватчиков, все в один голос проклинали этот день, унёсший в могилу молодого, всем полюбившегося князя.
На другой день тело несчастного Юрия Витовтовича отвезли в Псков, где также стояли «стон и превеликий плач».
Так нелепо лишился Псков своего очередного князя. Вдова покойного с малыми детьми уехала, похоронив супруга, назад в Литву. А псковичи вновь прибыли к князю Андрею Ольгердовичу с просьбой прислать ещё одного князя в их город.
– Я же дал вам молодого и доброго господина?! – возмутился князь Андрей. – Это был мой наместник! Но вы не сумели уберечь его от вражеского меча! Теперь никто не захочет идти к вам! Остался только я один – ваш верный защитник! И если на вас пойдут немцы, вы сразу же присылайте гонца ко мне, в Литву. Тогда я приду к вам на помощь!
Пришлось псковичам возвращаться назад, «не солоно хлебавши».
Но тут неожиданно вновь возникла угроза со стороны немцев: в Псков поступили сведения, что сам магистр немецкого Ордена принял решение пойти на Псков! Напуганные псковичи опять послали своих людей к князю Андрею с решением псковских бояр: «если ты не будешь жить в нашем городе, мы откажемся признавать тебя своим князем»!
К счастью, тревога о походе немцев оказалась ложной и военная помощь князя Андрея не понадобилась, но, тем не менее, литовцы были сильно обижены низложением князя Андрея Ольгердовича. Сам великий князь Ольгерд, разгневавшись, приказал осуществить блокаду псковской земли: все псковские купцы, пребывавшие в это время в Литве, были задержаны, а южные торговые пути пресечены. Пскову остался лишь единственный путь – в сторону Великого Новгорода, товары которого были очень дороги.
Но псковичи, привыкшие к трудностям, не унывали.
Вот и собрали они боярский совет для того, чтобы найти выход из создавшегося положения. Они долго молчали, ожидая, что кто-нибудь из них окажется посмелей: ведь, порой, даже мудрый совет, не принёсший пользы, был опасен для жизни советчика!
Наконец, один из самых старых бояр, Оницифор Жирославович, встал и, откашлявшись, погладив свою длинную седую бороду, произнёс хриплым старческим голосом: – Мы недавно узнали о великой «замятне» и крамоле в брянском уделе! Тяжела жизнь тамошнего князя Дмитрия Романыча! Он когда-то по молодости ходил в походы на злобных немцев и беспощадно громил их! А почему бы не позвать этого Дмитрия в наш славный Псков? Пусть бы он передал свой город со злобной чернью другому князю, а сам приехал сюда!
– Но князь Дмитрий уже не молод! – засомневался кто-то из бояр. – И согласится ли он с нашей слёзной просьбой?
– Старый петух неплохо топчет кур! – буркнул боярин Оницифор. – Никто нас не покарает за слёзы и душевную просьбу! Пошлём людей в Брянск, а там увидим! У нас сейчас нет другого выхода… А если наш замысел не удастся, тогда вновь придётся идти в Литву к самому Ольгерду с богатыми подарками и униженными поклонами!


Г   Л   А   В   А   22

У Х О Д   С Т А Р О Г О   Л Е К А Р Я

Беспорядки, подавленные «железной рукой» князя Дмитрия, прекратились сразу, но ропот недовольных жестокой расправой горожан ещё долго раздавался по всему городу и доходил до князя. – Откуда эти тати приходят? – не раз вопрошал он на боярском совете. – Мы только что перебили всех зачинщиков и смутьянов, но крикуны всё ещё объявляются! Надо бы провести доброе расследование и переловить всех злодеев!
К декабрю 1350 года все темницы брянского острога были переполнены. Князь не простил бунтовщикам их последней «крамолы». Под копьями и мечами княжеской дружины пали все пришлые «смутьяны» и «голь перекатная». А уцелевшие, израненные зачинщики попали в княжеский плен. Их главарь погиб в сражении с княжеской дружиной, а прочие мятежные «головы» после того, как отлежались в темнице, предстали перед княжеским судом.
Княжеский мечник Сотко Злоткович долго тянул расследование преступлений мятежников и лишь к концу осени доложил князю о том, что «теперь все заводилы и их сообщники сидят в темнице!»
Сам князь судил лишь «превеликих злодеев», а остальные дела доверил своим боярам.
Первым перед ним предстал крепкий, здоровенный, черноволосый и кареглазый бунтовщик, выглядевший не старше сорока лет. – Как твоё имя? – спросил князь, оглядывая гневным взором грязного, лохматого мужика.
– Я – Порей, сын Хвалича! – ответил мятежник, не поднимая головы и без малейших признаков страха.
– А, так это ты убил моего знатного лекаря Третьяка?! – вскричал побагровевший от ярости князь. – Ты же – пришлый человек! Вот твоя плата за наше гостеприимство! Ты – мерзкий злодей и крамольник! Отвечай же!
– Да, это я убил его, княже! – громко сказал, подняв голову, черномазый мужик. – Мне нечего скрывать правду: я сам беспощадно отсёк голову тому колдуну! И предал жаркому огню всё то бесовское сонмище!
– Ах, ты, скот! – прохрипел князь. – Ты решил вершить свой суд за меня, православного князя?!
– Так и решил, княже, – спокойно молвил мятежник, переставляя отёкшие ноги и звеня тяжёлыми цепями, – потому что ты укрываешь волхвов и язычников!
– И где ты находишь такие злобные слова?! – нахмурился, теряя терпение, князь Дмитрий.
– Об этом говорят все горожане и даже наш святой отец Пётр! – усмехнулся наглый преступник.
– Отец Пётр? – буркнул князь, глянув на епископа Иоанна, сидевшего рядом с ним в большом, как и княжеское, судном кресле. – Я знаю отца Петра! Надо разобраться с ним, владыка! Неужели люди святой церкви поощряли мятежников?
– Кто ещё вовлекал тебя в преступления? – строго спросил владыка. – Назови нам других зачинщиков!
– Только один Вулк Твердилич, ныне покойный, был нашим зачинщиком! А больше никто! А прочие люди случайно примкнули к «замятне»!
– Это так, Сотко? – обратился князь к своему мечнику. – Неужели не было других главарей?
– Не так, мой господин! – сказал Сотко Злоткович, вставая из середины боярского собрания. – Этот нечестивый злодей покрывает своих сообщников. Он скрывал их имена и во время расследования! Мы изрядно его потрепали…Но смрадный злодей молчит! Если бы не твоя милость и праведный суд, мы бы не дали ему и дня на поправку! Смотрите, какой он здоровый и крепкий! И это после таких пыток! Лучше бы ходил в боевые походы со своим князем, чем ковал крамолу в нашем славном городе! А мы встретили этого нищего козла со всей нашей добротой! Дали ему кров и хлеб! Вот тебе благодарность, пресветлый князь!
– Откуда ты, злыдень? – бросил брянский князь. – Давай же, говори!
– Из самого Киева, княже! – ответил мятежник. – Мы очень плохо жили, и я ушёл сюда, чтобы найти лучшую долю… Что теперь Киев? Одни развалины!
– Да, я вижу, какую лучшую долю ты себе нашёл! – усмехнулся князь. – И почему ты скрывал правду от моих людей?
– Я не хочу ничего говорить, княже! – решительно сказал черномазый мужик, вновь подняв голову и глядя прямо в глаза князю. – Я вижу, что у тебя нет правды! Ты сам не хочешь праведно жить и честно соблюдать христианские заповеди! Ты привечаешь вокруг себя ведунов, знахарей и разных волхвов!
– Ах ты, тать! – вскипел Дмитрий Романович. – Ты осмеливаешься судить меня, своего князя?! Эй, бояре, слово за вами! Как будем судить, по правде или по нашей воле?
– Если будем судить по «Правде» Ярослава, то он легко отделается! – буркнул княжеский мечник. – Там за такие дела полагается пеня, серебряными гривнами!
– Тогда судите по своей воле! – махнул рукой раздражённый князь. – Откуда у этого татя серебро? И присудите ему самую справедливую кару по обычаям нашего удела!
– Тогда он заслуживает лютую смерть! – громко сказал княжеский огнищанин Полель Бермятович. – И нечего даже думать о денежном возмещении! За лютую крамолу и непотребные слова против своего князя может быть только смерть! Ему следует отсечь голову!
– Правильно! – закричали бояре, сидевшие на одной скамье, рядом с огнищанином. – Смерть этому злодею!
– А может сжечь его живьём на костре? – предложил воевода Супоня Борисович. – И позабавить наших горожан?
Мятежник, услышав последние слова, упал на колени, звеня цепями и горько плача. – Я – не колдун, княже, чтобы гореть в жарком пламени! – простонал он. – Пощади меня, славный князь!
– Ладно, – смягчился Дмитрий Романович. – Тогда уведите этого бесстыжего смерда и посадите его в темницу, до завтра. А утром на Красной площади свершите праведную казнь через отсечение головы!
– О, благодарю тебя, справедливый князь! – завыл мятежник, целуя деревянный пол. – Да благословит тебя наш Господь!
– Уведите! – приказал князь стражникам, подняв руку. – И давайте сюда другого разбойника!
В судебную светлицу вошёл, звеня цепями, рослый мужик, лет тридцати, худющий, светловолосый, с большими голубыми глазами.
– Твоё имя, крамольник?! – вопросил брянский князь.
– Я – Хлуд, сын кузнеца Прокини, – жалобно пробормотал грязный, измождённый преступник.
– Назови же, Хлуд, всех своих сообщников! – молвил пришедший в себя, успокоившийся, князь.
– Главными зачинщиками, батюшка, были Вулк и Порей, – простонал напуганный преступник, – а также Бова, известный плотник, сын старого Рудко! Я всё рассказал твоим праведным людям, не утаив ни слова! А я примкнул к тем крамольникам не по велению души, а по наваждению вездесущего беса! Прости же меня, мудрейший из князей!
– Может простим его, люди мои? – задумчиво спросил князь Дмитрий. – Он ведь раскаялся и выдал всех своих сообщников! Да и зла от него было немного…
– Это не так, мой господин! – решительно возразил княжеский мечник. – Он не такой тихий и добрый, как тут прикинулся! Он кричал тогда, во время «замятни», непотребные слова о тебе, княже, и восхвалял Литву! И мы выпытали у него правду с огромным трудом только после того, как отрезали его мерзкий уд!
– Вы в самом деле отрезали ему дрын? – весело молвил князь. – Зачем же тогда его казнить? Пусть себе живет с позором без дрына! Как вы, бояре?
– Ты прав, батюшка, – кивнул головой Кручина Миркович, – но ведь он – зачинщик! Я думаю, что не стоит жалеть этого татя за его никчемный уд! Как раз вот, надо каждому главарю отсечь его плоть ещё до настоящего наказания! Это следовало бы сделать и бесстыжему Порею ещё до суда!
– За это можешь не беспокоиться! – усмехнулся Сотко Злоткович. – Мы о том позаботились! Сюда не зайдёт ни один злодей с целым удом! Неужели вы не догадались, почему мы затягивали наш праведный суд? Мы ждали, когда все злодеи оклемаются!
– Ну, тогда ладно, – ухмыльнулся боярин Кручина. – Твои люди и ты сам, Злотко – настоящие праведники! Что же касается этого хитрого Хлуда, то я предлагаю удавить его! Зачем ему такая жизнь без дрына?
– Удавить! Удавить! – прогудели остальные бояре.
– Ну, что ж, – сказал князь Дмитрий, повеселевший от слов своего мечника, – тогда уведите и его в темницу! А утром мы повесим его на радость народу!
– Славный князь! – заорал, катаясь по полу, несчастный Хлуд. – Пощади меня, красное солнышко!
– Уведите! – распорядился Дмитрий Романович.
Следующим, и последним зачинщиком был седовласый, низкорослый, но широкоплечий брянский плотник Бова Рудкович. Введённый в судную светлицу, он сразу же рухнул на пол и, звеня цепями, стал барахтаться на полу, горько плача. – Меня попутал бес, мой господин, могучий князь! – причитал он. – Я по глупости попал в эту позорную крамолу! Прости меня, княже, я до самой смерти буду молиться за тебя нашему Господу!
– Какой смысл щадить тебя, глумного дурачка? – усмехнулся князь. – Разве тебе не отрезали твой дрын?
– Отрезали, отрезали, премудрый князь! – прокричал, что есть мочи, старик. – Я так благодарен тебе за эту милость! Зачем мне, старику, тот бесполезный уд?
– Вот потешный человек! – рассмеялся князь. – Даже за такое благодарит! Мы хорошо знаем о мудрости наших брянских людей! Вы будете довольны, даже если вам на головы справят нужду! Зачем же тогда бунтовать?
Сидевшие в светлице бояре дружно расхохотались. Только один брянский епископ сидел мрачный и сердитый, не произнеся ни слова.
– Ладно, – сказал, смягчившись, князь Дмитрий и вытер ладонью набежавшие на глаза слёзы, вызванные весёлым смехом, – если ты нас так рассмешил… Мы назначим тебе лёгкую смерть…
– Правильно, правильно, – пробурчали бояре.
– Зачем же казнить этого глупца? – покачал головой епископ Иоанн. – Вы же видите, что этот бестолковый человек искренне раскаялся?
– У тебя слишком доброе сердце, святой отец! – покачал головой брянский князь. – Однако если мы сохраним жизнь последнему зачинщику, наш город постигнет новое горе! Я не верю этому татю… Как его там? – князь глянул на своего мечника.
– Бова, сын Рудко, известный плотник! – сказал Сотко Злоткович.
– Бова, – пробормотал князь. – Да, это видный человек. Он доставлял моей казне доход, пусть и небольшой… Однако его следует казнить!
– Премудрый государь! – вскричал несчастный преступник. – Я вижу всю подлость своих поступков и полностью раскаиваюсь! Я готов заплатить за твой ущерб…пять гривен серебра!
– Не надо мне твоё серебро! – буркнул князь.
– Тогда забери мою красавицу-дочь, славный князь! Пусть пойдёт к тебе в услужение! Во всём городе нет такой красавицы! Да и в твоём тереме, я думаю, нет жёнки красивей её!
– Дочь, говоришь? – заинтересовался брянский князь. – Неужели такая красавица? А ты не брешешь, как мерзкий пёс?!
– Не слушай этого несчастного глупца, сын мой! – сказал, нахмурившись, брянский епископ. – У него помутилась голова от пыток и твоего строгого суда! Тебе не нужен такой позорный выкуп! Лучше отпусти его, этого дурачка, случайно примкнувшего к мятежникам!
Но князь, привставший от волнения в кресле, думал о другом.
– Наш князь-батюшка ещё в силе! – тихо, с радостью, прошептал своему соседу по скамье боярин Жирята Михайлович.
– Это так, – ответил ему Воислав Борисович. – Наш славный князь ещё жалует красивых девиц!
– Значит, ты не врёшь, Бова? – громко спросил князь, забыв о суде. – Неужели твоя дочь настолько хороша, что подходит для моей службы? Как её зовут?
– Она в самом деле хороша, батюшка, – поднял голову, ощутив надежду, несчастный плотник. – Такой нет на всём белом свете! Я говорю правду и если ошибусь, тогда безжалостно секи мою голову! Её имя – Дубрава! Ей шестнадцать, и она ещё не познала ни одного мужа…
– Дубрава? – удивился князь. – Красивое имя! Ладно, если так… Тогда иди к себе домой и сегодня же приведи свою дочь в мой охотничий терем! Но так, чтобы я тебя больше не видел! Но если обманешь…
– Не обману, мой господин! – завопил, не помня себя от радости, вскочивший на ноги плотник. Однако он тут же зашатался и скривился от боли.
– Что, худо? – усмехнулся князь. – Ты сам в этом виноват! Эй, люди мои! – он хлопнул в ладоши, и в судную светлицу вбежали двое здоровенных приставов. – Снимите цепи с этого бестолкового Бовы! – распорядился князь. – И пусть он идёт к себе на усадьбу!
– Он сам не дойдёт до своего дома, княже! – возразил Сотко Злоткович. – Мои люди хорошо обработали его!
– Тогда подайте ему телегу, Сотко, – кивнул головой князь. – И пусть поедет с твоими людьми, – он указал рукой на стоявших в отдалении приставов. – Они заберут его дочь и посадят на ту телегу… Нечего ему, больному, возвращаться сюда! А ту Дубраву доставьте в мой охотничий терем, ну, вы знаете куда.
– Слушаемся, княже! – крикнули в один голос молодцы и, подхватив под руки измождённого старика, потащили его во двор.
– А теперь нам пора отдохнуть! – сказал князь Дмитрий, потирая ладони. – Мы всех наказали?
– Только главарей, батюшка, – ответил княжеский мечник. – А прочих злодеев бояре осудили ещё раньше. Они сейчас сидят в темнице и ждут справедливой кары…
– А много предстоит казнить? – буркнул, зевая, князь.
– Немного, – промолвил боярин Сотко. – Двоих следует удавить, а одному – отсечь голову!
– Это помимо сегодняшних злодеев? – улыбнулся князь.
– Именно так, батюшка, – пробормотал мечник. – И ещё остались четыре с небольшим сотни крамольников, которые осуждены к тяжёлым работам! Теперь у нас достаточно рук для рубки леса и прочих надобностей! А ещё две сотни мелких злодеев выпущены за выкуп, благодаря чему наша казна теперь пополнилась! А выпущенным татям осталось недолго жить: после произведённых дознаний они едва могут сами нужду справить!
– Ладно, – весело сказал князь. – Тогда готовьтесь к завтрашней утренней казни. А теперь идите по домам!
На следующее утро, как и было решено на княжеском суде, при большом стечении народа на главной, Красной площади Брянска, состоялись казни мятежников. Сам князь, окружённый боярами и дружиной, восседал в своём кресле, принесённом из его терема слугами, и наблюдал за исполнением приговоров. Но ни отчаянные крики убиваемых, ни радостные вопли черни, увлечённой милым для их глаз зрелищем, ни льющаяся кровь обезглавленных жертв его не трогали. Перед глазами князя стояла его новая любовь – красавица Дубрава. Белокурая стройная девушка с большими голубыми глазами ждала князя вечером после суда в его охотничьем тереме. – Неужели ты, молодая красавица, готова разделить ложе со мной, стариком? – сказал охваченный волнением князь, остановившись перед ней.
– Да, княже, – ответила своим тихим нежным голосом девушка. – На то воля моего батюшки!
– Но тебе не помеха мои седины и старость? – улыбнулся князь Дмитрий.
– Не помеха, батюшка, – пробормотала девушка, робко глянув на князя. – Я слышала о твоих мужской силе и любовном искусстве! И ты очень красив!
– Ну, тогда, – прохрипел князь, тяжело дыша и хватая своими цепкими руками девушку, – пошли в мою опочивальню! – И он быстро понёс свою бесценную ношу наверх по ступенькам.
– Ах, этот Бова! – вздыхал князь, вспоминая прошедшую ночь. – Вот ведь, не обманул меня и дал мне такую прелестную девицу! Какая же она сладкая, эта Дубравушка! А я уже думал, что состарился и мои желания притупились… Оказывается, нет! Я вновь почувствовал себя молодым и сильным! Но хочу только одну прелестницу – мою Дубравушку!
– Батюшка-князь, нам пора возвращаться домой! – сказал воевода Супоня Борисович, подойдя к задумавшемуся князю. – Наши каты уже давно казнили всех преступников, а бестолковая толпа смотрит только на тебя! Нечего поощрять скопище этих дурачков!
– Ты прав, Супоня! – кивнул головой очнувшийся князь. – Тогда уходим, мои верные люди, в наш детинец! Подайте же мне коня!
…Прошло немного времени, но, как показали события, жестокая расправа князя над бунтовщиками не принесла желаемых результатов. Город по-прежнему был неспокоен. Ропот недовольных княжеским правлением не ослабевал.
Обеспокоенный князь созвал в один из декабрьских холодных дней боярский совет, на который пригласил настоятелей всех городских храмов и сразу же, не успев усесться в своё кресло, спросил: – Неужели люди нашей святой церкви не в силах унять городскую смуту? Разве православная церковь не была надёжной опорой княжеской власти?
Но священники на это ничего не ответили, скромно отсидевшись и отмолчавшись. Даже отец Пётр, настоятель Горне-Никольской церкви, на слова которого ссылались бунтовщики, сидел, «уставив бороду в пол».
– Тогда просто дайте нам совет, – сказал раздражённый их молчанием князь. – Что у нас неправедного в городе? Почему у нас случаются беспорядки едва ли не каждый год?
Опять установилась мёртвая тишина, но вдруг с передней скамьи встал сидевший рядом с владыкой отец Пётр и, откашлявшись, промолвил своим густым звучным басом: – Тебе, княже, нужно самому соблюдать христианские заповеди!
– Как это?! – оторопел князь, а бояре дружно загудели.
– А так, княже, – продолжал отец Пётр. – Взять хотя бы наших брянских знахарей и ведунов… Почему лихие люди занимаются врачеванием? Разве у нас нет святой церкви и православных монастырей?
– Но святая церковь не имеет лекарей, – пробормотал князь, – и люди лечатся у вольных знахарей!
– Прогони, княже, всех этих поганых знахарей из нашего города! – поднял руку отец Пётр. – И своего Овсеня, и других волхвов! Тогда святая церковь найдёт тебе не одного врачевателя!
– Мы обсудим это дело, – пробормотал озадаченный князь, потирая ладонью лоб, покрывшийся каплями пота.
– Прогони, прогони, княже, волхвов, – заворчали остальные священники, сидевшие рядом с владыкой.
– Может, в самом деле, прогнать? – подумал князь Дмитрий, глядя на собрание. – Ладно, что не обвинили меня в других грехах!
Вечером князь беседовал с брянским епископом Иоанном. Последний рассказал обо всех случившихся на Руси событиях этого года, сведения о которых дошли до него через странствующих монахов или приезжавших в город посланников митрополита.
– Когда случилась великая буря в Духов день, – говорил, качая головой, владыка, – пострадали многие дома и даже крыша на Покровской церкви… Я тогда подумал, что в этом году нам будет нелегко! В самом деле, сколько было смертей! Умер рязанский князь Иван Александрыч. Скончался очередной малолетний сын великого князя Семёна Московского! У него выживают только дочери, и совсем нет наследников! Вон, в Рязани, тишина и покой! После смерти князя Ивана остался крепкий, цветущий молодец – Олег Иваныч! Говорят, что он – очень умён и храбр! А в Москве царят уныние и печаль… Правда, брат великого князя, твой бывший зять Иван Красивый, плодовит! А недавно, в октябре, у него родился сын Дмитрий. Видно, ему и быть наследником великого московского князя!
– Этот сын Ивана мог быть моим внуком, – пробормотал князь Дмитрий. – Но Господь не дал нам этого! Видно, за грехи…
– А ты почаще прислушивайся к советам своих верных людей, – тихо сказал епископ. – Ты же слышал, что недавно говорили  о знахарях? Пора бы прогнать их из города!
– Мне жаль расставаться с Овсенем и его умелыми людьми, – пробормотал брянский князь. – Они не один год берегли здоровье людей нашего города!
– Не они берегли, – покачал головой епископ Иоанн, – а только наш Господь! Он всегда защитит наш город, если ты избавишь нас от этих язычников!
– Ладно, – согласился, скрепя сердце, князь, – если сам Господь подаст нам помощь, тогда пусть так и будет!
На следующее утро князь вызвал к себе в светлицу своего верного лекаря Овсеня. Седой, как лунь, старик с величественным видом подошёл к княжескому креслу и, низко поклонившись, легко распрямил свою стройную, как у юноши, спину.
– Благодарю тебя, Овсень Велемилич, за твою службу и заботу о моём здоровье, – тихо сказал князь, чувствуя, как из его глаз неудержимо потекли горячие слёзы. – Но вот по воле наших попов и городской черни тебе нужно отсюда уходить! Я очень хотел удержать тебя и уберечь от людской злобы, но вижу, что это не приносит пользы! Мне не удалось защитить твоего брата, славного Третьяка, и я не смогу помочь тебе, добрый старик! Ты прости меня за эти злые слова! Я дам тебе столько серебра, имущества и лошадей, сколько ты пожелаешь! Уходи, куда хочешь, и живи зажиточно! И не противься воле людей святой церкви: в их руках огромная сила!
Старик лекарь поднял голову и ласково, с улыбкой, посмотрел на князя. Его большие синие глаза подёрнулись лёгким туманом. – Тогда прощай, славный князь! – сказал он. – И нечего даже думать о какой-то обиде! Ты всегда был добр ко мне и расстаёшься со мной по-хорошему! Ладно, мы пойдём в другую землю, туда, куда глаза глядят! Я желаю тебе, княже, и твоим людям крепкого здоровья! Да хранят тебя древние боги и сам наш Господь Иисус Христос!


Г   Л   А   В   А   23

С Л О В А   Н О В Г О Р О Д С К О Г О   К У П Ц А

Великий смоленский князь Иван Александрович негодовал: литовцы опять, без согласования с ним, прошли смоленскую землю и вторглись в пределы Московского княжества! – Нам мало ссоры с ордынским царём! – сказал он на боярском совете. – Так теперь ещё разгневаем и молодого Семёна? Что же теперь делать?
– А ты, великий князь, – молвил боярин Прибина Бакунович, – пошли людей к Ольгерду и попроси его не злить Москву! Семён – достаточно силён! Кроме того, он совсем недавно был в дружбе с Литвой!
– Мне совсем непонятны поступки Ольгерда, – покачал головой князь Иван. – Его отношения с Москвой были такими тёплыми, что мы даже испугались. Я до сих пор не доверяю Ольгерду! Он может заключить союз с Семёном, а мы станем как бы их холопами! Разве я не посылал людей к Ольгерду? Он всегда отвечает одно и то же: в московские земли вторгаются литовские князья самовольно, без его разрешения! Будто мы здесь такие глупцы и ничего не понимаем!
– Я думаю, что нам надо искать дружбу с Москвой, – сказал смоленский епископ, сидевший рядом с князем Иваном, в таком же большом чёрном кресле. – Неужели вы не видите, что Семён Иваныч хорошо относится к русским князьям? Это вам не покойный Иван Данилыч! Лучше дружить с Москвой, чем знаться с нечестивым язычником Ольгердом, обижающим праведных христиан!
– Тогда надо ладить с Ордой и самому возить туда «выход»! – нахмурился сгорбленный и поседевший князь Иван.
– А разве наши люди не возят сарайский «выход»? И уже который год? – усмехнулся владыка. – Тебя никто не зовёт в Орду! Вон, смотри, Дмитрий Брянский также, как и ты, туда не ездит! Нынче в Сарае сидит добрый царь Джанибек. Он и не думает угрожать нашей земле… Плати себе серебро и привози со своими людьми меха – и тебя никто не побеспокоит! А если бы ты подружился с Москвой, то наше серебро стали бы отвозить москвичи, может даже, сам великий князь Семён! И ты бы совсем отгородился от Орды!
– Так мы станем Москве не друзьями, а холопами! – покачал головой князь Иван. – Разве ты не знаешь, что удельные князья молодого Семёна уже не один раз бунтовали против него и ездили в Орду, добиваясь права самостоятельно выплачивать свой «выход»? Неужели это не основание для опасений?
– Всё это говорит лишь о том, – грустно молвил епископ, – что удельные князья Владимирской земли хотят быть свободными государями и даже не думают о единстве святой Руси! Вот поэтому у нас нет ни мира, ни порядка!
– Значит, ты советуешь связаться с Москвой, ради единства Руси? – поднял голову князь Иван. – И отойти от Литвы?
– Да, сын мой, – кивнул головой епископ. – Ты должен увидеть в Ольгерде не друга, а коварного врага! Разве не он преследует литовских христиан? Неужели ты забыл, как четыре года тому назад он казнил своих праведных бояр? Тогда сложили головы за православную веру Антоний, Иоанн и даже бывший любимец Ольгерда, Круглец, наречённый Евстафием! Даже татарский царь не причинил столько зла христианам! Вот этим летом в Орде побывали наши бояре и поговорили с самим царём… Так он ещё и похвалил нашу православную веру!
– Неужели?! – встрепенулся князь Иван. – Эй, Милюта! Почему ты не рассказал мне об этом?
– Мы поведали всё, касательно нашей веры, владыке, – пробасил вставший с передней скамьи боярин Милюта Добрятович, – а тебе сообщили о делах… Мы не хотели беспокоить тебя лишними разговорами!
– Лишними разговорами! – покачал головой князь Иван. – Если дело касается нашей веры, то здесь нет ничего лишнего! Давай, рассказывай!
– Ну, царь принял наши подарки, – пробормотал Милюта, – и попросил привозить побольше серебра… А мы ответили, что и сами рады бы привозить побольше, но негде взять…
– Я слышал об этом, – поморщился князь Иван. – А вот что он говорил о вере?
– Ну, э-э-э, я тогда сказал царю, что нынешнее серебро мы взяли в долг у нашей святой церкви, чтобы расплатиться за свой очередной «выход» и, если он увеличит нашу дань, то нам придётся совсем разорить наши Божьи храмы и осквернить православную веру… Тогда царь перемолвился со своими знатными людьми и вдруг, к моему изумлению, молвил: – Это нам совсем не надо! Мы не будем гневать праведного Ису! Я не хочу брать на свою душу такой тяжёлый грех и держать ответ перед грозным судьёй после своей смерти!
– Неужели он испугался нашего Господа?! – воскликнул, радуясь, Иван Смоленский.
– Да, сын мой, – пробормотал владыка. – В их бусурманской книге, называемой «Алькоран», наш славный спаситель Иисус Христос записан как судья Страшного Суда для душ умерших! Бусурмане называют нашего Господа Исой и почитают как великого пророка!
– Удивительно, – весело сказал князь Иван, – что татары уважают нашу веру! Тогда я не сомневаюсь в лицемерии Ольгерда!
– Москва – это середина православной земли! – продолжал смоленский епископ. – И святейший митрополит теперь редко бывает во Владимире, а больше – в Москве! Там теперь всё чаще случаются разные чудеса! Вот, к примеру, недавно одна девица, имевшая большой телесный изъян – она родилась с приросшими к груди руками – побывала в Москве и прикоснулась к гробу святого митрополита Петра… И что ты думаешь? Она немедленно исцелилась!
– А в этом году, во время моей поездки в Москву, – пробасил боярин Гордей Славович, – там случилось ещё одно чудо. Одна греховная жёнка, у которой отнялись ноги, была принесена к гробу того же чудотворца Петра и как только прикоснулась к святому месту – сразу же встала на ноги и пошла домой, как ни в чём не бывало!
– Много чудес и славных дел бывает в Москве! – сказал, улыбаясь, смоленский епископ. – Значит, этот город и вся земля угодны Господу! А славный Семён совершенно безгрешен! Он всегда прислушивается к советам праведных бояр и православных священников! Вот поэтому ты должен подружиться с этим Семёном!
В это время в думную светлицу княжеского терема вбежал взволнованный, взъерошенный слуга. – Великий князь! – крикнул он. – К тебе пришёл человек с вестью! Новгородский гость! Просится к тебе! Ты примешь его?
– Пусть идёт сюда! – кивнул головой князь Иван. – Что ему нужно? Неужели этот беспокойный город опять не поладил с Москвой? Я не буду влезать в их бесконечные ссоры!
Новгородский купец, одетый в богатый, обшитый куньим мехом тёмно-коричневый кафтан иноземного покроя, в большие сафьяновые сапоги, из которых торчали плотные тёплые серые штаны, сняв длинную, из бобрового меха шапку, низко поклонился князю и епископу. Последний перекрестил склонённую перед ним голову неожиданного гостя. – Здравствуйте, великий князь, славный владыка и смоленские бояре! – сказал густым приятным басом новгородец. – Я пришёл сюда по совету наших старых купцов, чтобы поведать вам о московском войске!
– О войске?! – вскричал князь. – И куда же оно направляется? Неужели на мой удел?
– Да, мой господин, – ответил новгородский купец. – Мы шли караваном из далёкой Орды и по пути встретили огромное московское войско! Его ведёт сам великий князь Семён!
– Надо поднимать тревогу! – встал со своего кресла Иван Александрович. – Далеко ли они отсюда?
– Мы встретили их у Вышегорода, что на Поротьве, – ответил новгородец. – Там были литовские послы! Московские люди говорили нам, что литовцы просили мира у ихнего господина, Семёна Гордого…
– Ну, и добились они мира? – вопросил, хмурясь, смоленский епископ.
– Сказали, что добились, – кивнул головой новгородский купец, – и отговорили великого князя Семёна, с мольбами и слезами, от похода на Литву… Но москвичи были сильно разгневаны на Смоленск и угрожали расправиться с тобой, славный князь. Сейчас они движутся на Югру и пытаются напугать наш славный Новгород…
– Мы знаем о ваших вечных ссорах с Москвой, – покачал головой князь Иван, – и совсем не хотим лезть в ваши дела! Так ты говоришь, они пошли на Югру?
– На Югру, батюшка, – пробормотал купец. – А потом хотят идти на Смоленск!
– Ладно, – задумчиво сказал великий смоленский князь. – Тогда собирайтеся-ка, мои люди, славный Милюта и премудрый Гордей, и поезжайте на Югру, к великому князю Семёну! Вам не привыкать к посольским делам! И прихватите с собой серебра, с десяток гривен. И куниц тоже, две сороковки… Чтобы тот Семён Гордый не обижался! Поняли?
– Поняли! – пробормотали бояре, вставая. – Прямо сейчас выезжать?
– Да, – кивнул головой князь Иван. – А пока идите домой и готовьтесь в путь! Поедете вместе с новгородским гостем!
– Ну, а теперь поведай нам, славный купец, последние новости, – сказал Иван Смоленский, когда его бояре-посланники ушли. – Как твоё имя?
– Твердило Яруныч, – ответил, посветлев лицом, новгородский купец. – Мы с нашими новгородцами прошли пол-света и видели немало чудес! И богатства и чужеземные порядки!
– А вы далеко ходили, Твердило Яруныч? – спросил князь Иван, с интересом глядя на стоявшего перед ним купца. – Садись на переднюю скамью и не спеши!
Купец уселся на скамью, рядом с боярами, и, расправив свою большую окладистую бороду, начал повествование.
Они выехали из Новгорода ещё в прошлом году, весной. Путь до ордынского Сарая был недолог, наезжен и нетруден. Но на тамошних базарах их торг не был прибыльным. – Сарайская торговля сейчас в упадке, – пояснил купец, – из-за той давней болезни, унёсшей многие жизни! И мы поехали далеко за могучую Волгу, в пустынные края…, – И он рассказал, с какими «превеликими трудами» они шли через заволжские степи и пески, как добрались до Хорезма, как торговали на знаменитых рынках Бухары и Хивы.
– Там была настоящая торговля! – сказал он, качая головой. – И мы видели множество самых разных людей! И чёрных лицами арапов, и жёлтых китайцев, и смуглых индусов!
– Мы слышали о тех бусурманах, – буркнул князь Иван, – но говорили, что там встречаются совсем необычные люди со звериными мордами!
– Мы таких не видели, батюшка-князь, – поднял брови новгородец. – Я думаю, что всё это – выдумки пустых болтунов! Я побывал во многих землях, но нигде не видел звериных лиц… Таковыми обычно называют просто неправедных и злых людей! Поэтому и приписывают им ужасное обличье! У нас привыкли называть бусурман злодеями! Но если присмотреться к их порядкам, можно увидеть много полезного!
– Как же это? – усмехнулся князь. – Неужели у бусурман бывают правильные порядки?
– Именно так, мой господин, – молвил купец. – Там, к примеру, так же, как и у нас, бывают усобицы. Я не один раз видел, как войска разных князей и царей шли друг на друга, но никто из них не обижал купцов! Все понимают, что купцы приносят доходы не только себе, но и бусурманской казне! Вот поэтому они уважают купцов!
– А разве ты не слышал о татарских разбоях? – весело сказал князь Иван. – Не раз бывали случаи, когда наши смоленские купцы не возвращались домой! И вот совсем недавно наш торговый человек вернулся от бусурман едва живым и начисто ограбленным!
– Значит, на него напали не татарские воины, а злые разбойники, – сказал купец. – А может и наши, русские, тати… Царь очень сердится, когда к нему приходят с жалобами купцы! Он сразу же казнит любого разбойника, на кого ни укажи! Но нас, слава Господу, эта беда миновала! Мы на сей раз шли через рязанские земли… Сейчас там тишь и благодать: на переяславльском «столе» теперь сидит праведный князь, Олег Иваныч!
– Удивительно слышать такое! – пробормотал князь Иван. – Купцы обычно спокойно ездили через брянскую землю! Я слышал, что когда-то туда нагрянули московские разбойники и пограбили купцов, но князь Дмитрий дал им достойный отпор!
– Сейчас нет покоя на брянской земле! – покачал головой новгородец. – А раньше и сам я охотно проезжал через удел славного князя Дмитрия. Но вот в прошлом году прошли слухи о беспорядках в Брянске и о разбоях на брянских дорогах, и я решил изменить свой путь…
– Но мы слышали, – бросил смоленский князь, – что князь Дмитрий искоренил городскую крамолу, а зачинщиков беспорядков строго осудил…
– Да, он победил городских крамольников, – кивнул головой новгородец, – но многие злодеи ушли в окрестные леса и занялись дорожным разбоем!
– И что им не сидится?! – возмутился Иван Смоленский. – Ведь всем известно, что Дмитрий Брянский – добрый и справедливый! Он не обижает своих людей!
– Хоть он и раздавил своей твёрдой рукой вечевых мятежников, – ответил новгородский купец, – но, видимо, «корень зла» не удалил… Ходят слухи, батюшка, – купец прищурился, – что вся брянская крамола идёт из Литвы! Там в народе только и говорят, что «надо бы передать Брянск в руки Ольгерда»! И брянцы просто восхваляют некого Романа Молодого и прочат его себе в князи! Известно, что князь Дмитрий уже старик! Пусть он ещё силён и держит вокруг себя красивых жёнок, но возраст у него уже не юный! А если этот славный князь умрёт, городом овладеют вечевики! Тогда нет сомнения в том, что брянским князем станет тот Роман Молодой!
– Зачем ты так говоришь? – возмутился князь Иван. – Вы же ехали по рязанской дороге! Откуда ты узнал такие печальные вести о брянских смутах?
– Там, по дороге, к нам прибились наши новгородские купцы, которые ездили на Волынь, – ответил новгородец. – Они вот и побывали на брянской дороге! Там на них напали дорожные тати! Слава Господу, что им удалось откупиться половиной своего серебра! Они так ругали нынешние брянские порядки! Мы узнали именно от них о Романе Молодом… Оказывается, этот князь прибыл из Литвы и нынче имеет удел в карачевской земле! А там, видимо, и овладеет Карачевом! Ещё говорили, что он – верный христианин и очень добр к чёрному люду!
– Ты – хороший рассказчик, купец, – задумчиво сказал великий смоленский князь, – но твои новости печальны! Мы тогда не дали Дмитрию нужного наследника и тем самым обрекли его удел на долгую смуту! Значит, надо хорошо подумать и уговорить моего Василия! Пусть он станет наследником Дмитрию Брянскому! А я пошлю своих людей в Брянск по тайным дорогам. Надо известить князя Дмитрия о разбоях на торговых путях. Я думаю, что он ничего об этом не знает! И пора изменить своё отношение к Литве. Ты прав, владыка! Теперь я вижу литовскую угрозу не только лесному Брянску, но и нашему славному Смоленску! Значит, надо подружиться с Москвой и быть осторожными с Литвой! Этот хитрый Ольгерд очень опасен! Вот как распростёр свои длинные руки! А поэтому следует прибавить серебра к подаркам для Семёна Гордого! И надо ещё поговорить с нашими посланниками!
– Да благословит тебя Господь, великий князь Иван! – улыбнулся смоленский епископ. – Я слушаю твои мудрые слова и радуюсь: наконец-то ты вышел на праведный путь!


Г   Л   А   В   А   24

Б О Ж Ь Я   К А Р А

– Гони! Гони! – кричали брянские охотники, ударяя железными пестами в висевшие на груди медные пластины. Звон металла и крики здоровенных бородатых мужиков разносились по всему лесу, медленно приближаясь к стоявшим на поляне князю и его верным дружинникам, которые с нетерпением ждали загоняемых зверей.
Князь Дмитрий совсем недавно перенял этот способ охоты у татар и к нынешней осени 1351 года только два раза испытал его. Оказалось довольно добычливо. В прошлую зиму, когда состоялся первый загон, брянские охотники выгнали на своего князя полдесятка кабанов и крупного лося, которых успешно перебили, а вот совсем недавно, летом, князь и его люди едва справились с загнанными животными.
Князю так понравился «татарский загон», что он, едва дождавшись осени, приказал своим людям вновь провести «добычливую облаву».
Пока загонщики приближались к поляне, князь смотрел перед собой на тёмные могучие ели и сосны, размышляя. Последние годы его правления были особенно тяжелы. Избалованные «вечевой вольницей» брянцы, несмотря на жестокие меры, предпринятые князем, всё ещё не смирились. То тут, то там продолжались запрещённые князем сборища черни, где, уцелевшие после подавленного мятежа недовольные горожане обсуждали «городскую жизнь и княжеское правление». Городская темница была переполнена и, порой, заключённые под стражу «злые крамольники» сидели праздно, поскольку у князя не хватало людей для охраны посылаемых на работы преступников. Однажды, когда потребовался ремонт княжеского моста, называемого в народе «Чёрным», Дмитрий Брянский повелел направить туда «всех татей», чтобы «не ели даром княжеский хлеб». Около трёх сотен осуждённых преступников были приведены под конвоем к Десне, но во время работ почти полсотни из них, воспользовавшись малочисленностью стражи, сумели переплыть реку и убежать в окрестные леса. Там они объединились в большой разбойничий отряд, который не давал прохода по брянским дорогам ни купцам, ни простым «честным людям». О таком положении дел князь узнал едва ли не самым последним да ещё от людей великого смоленского князя Ивана Александровича. Князю Дмитрию было стыдно слышать об этом, и когда он упрекнул бояр на очередном совете за умолчание, те вынуждены были признаться, что «сами хотели переловить разбойников, а пресветлого князя не беспокоить…»
Но Сотко Злоткович и его сподручные в этом деле не преуспели, и вот о брянских разбойниках узнали «во всей Руси». – Какой позор! – негодовал тогда Дмитрий Романович. – Вы ославили наш город на весь свет! – И он захотел сам «совершить поход на бесстыжих татей», но его бояре воспротивились.
– Хватит тебе, батюшка, марать свои руки кровью крамольников! – сказал Сбыслав Михайлович. – Достаточно тебе той смуты и погрома! От этого до сих пор нет покоя в городе! Пусть чёрный люд винит нас, твоих бояр, в расправе над разбойниками!
Но лишь увещевания епископа подействовали на разгневанного князя. – Нечего тебе ссориться с чернью, сын мой! – сказал владыка. – Невелика радость от такой победы! У тебя немало служилых людей: они сами справятся с лесными татями!
Пришлось с этим смириться. Князь собрал свою дружину, поговорил с воинами и выделил самых лучших из них на подкрепление полусотенному отряду приставов, возглавляемому княжеским мечником Сотко Злотковичем. Последний уже на следующий день после прибытия смоленских посланников выехал на поиски разбойников и уже через два дня сумел, обеспечив надёжную разведку, найти стоянку непримиримых «крамольников». Окружив «лютых татей», брянские воины и приставы беспощадно перебили их, закопав тела убитых в наскоро вырытой общей могиле, чтобы «не волновать злую чернь» и вернулись к своему князю с отобранными у разбойников «пожитками и серебром». Князь разделил захваченную его людьми добычу между участвовавшими в походе победителями и настрого приказал им никому о своём успехе не рассказывать. Одновременно он усилил свои «летучие дозоры», добавив в них самых лучших дружинников и, обеспечив ежедневный бдительный объезд окрестностей города, добился восстановления порядка на дорогах.
Но в городе всё ещё было неспокойно. Даже до княжеской крепости, порой, доносились крики недовольных горожан, поносивших брянских бояр и призывавших к вечу. – Слава могучей Литве! – кричали по вечерам даже на Красной площади. – Смерть проклятым боярам!
Но когда княжеские приставы кидались туда, откуда доносились крики, злоумышленники, поддерживаемые многими горожанами, успевали убежать, а затем кричали вновь и вновь уже в других концах города.
– На всяк роток не накинешь платок! – решил князь и махнул на это рукой.
И, тем не менее, однажды княжеские приставы сумели поймать злоумышленника, который, не взирая на шедшую по площади стражу, осмелился выкрикивать здравицу Литве и «славному князю Ольгерду». Оказалось, что это был местный дурачок, кормившийся у Спасской церкви. Когда его привели и поставили «перед грозными княжескими очами», дурачок лишь пел отрывочные молитвенные песни и корчил рожи.
Князь посмеялся и повелел «прогнать этого стручка вон, без побоев» и, как ни удивительно, крики, нарушавшие тишину города, прекратились.
Но на смену городским беспорядкам пришла другая беда. Княжеские ключницы Ярина и Тешана возненавидели свою соперницу – красавицу Дубраву! Больше всех возмущалась Ярина. Пылкая, сильная молодая женщина требовала от князя убрать молодую девушку из охотничьего терема! – Зачем тебе эта нечестивая девка? – возмущалась Ярина на ложе. – Она – дочь подлого мятежника и смерда! Если ты не прогонишь эту мерзкую суку, княже, я сама её порешу!
Тешана же, несмотря на то, что не говорила «грозных слов», тоже не раз хулила Дубраву, пытаясь очернить её перед князем. – У неё ведь нет ни таких жарких глаз, как у Ярины, – бормотала она, порой, на ухо обнимавшему её князю, – ни моих красивых грудей! За что ты привечаешь эту девицу, неужели только за её дебрю? Но ведь это добро есть у каждой жёнки!
Но слова княжеских любовниц не только не охлаждали пыл брянского князя, но лишь наоборот, усиливали его влечение к молоденькой Дубраве. Опасаясь за жизнь девушки, он постарался оградить её от общения со своими ключницами, которые теперь проживали вместе в охотничьем тереме, и перевёл «дивную Дубравушку» в терем покойной княгини, где установил за ней «надёжный присмотр из верных людей». Теперь князь всё реже ночевал в своём «охочем тереме» и почти всё свободное время пребывал у новой любовницы. Ярина и Тешана от этого ещё больше разозлились, и когда он приходил к ним в опочивальню, буквально набрасывались на князя, вдвоём ублажая его.
Стареющий князь от этого только выиграл. – Какими жаркими и сладкими стали мои красивые жёнки! – радовался он. – Они так умело радуют мою плоть! – Однако он не поддался «на чары горячих жёнок» и не изменил своим привычкам.
Неожиданно забеременела Ярина! Вот этого никто не мог себе представить! Князь позабыл, что у него уже не было верного Овсеня-лекаря, и некому было заботиться о здоровье его любовниц. Пока старый знахарь поил «красных жёнок» «зельями», ни одна из них «не понесла», но вот теперь, как только не стало «умельца-врачевателя», вся мужская сила Дмитрия Романовича «выплыла наружу».
Сама Ярина вначале ничего не заподозрила и лишь жаловалась князю на «маету душевную и частую тошноту», но вскоре истина проявилась, и к поздней осени княжеская ключница уже с гордостью ходила по терему, обнимая обеими руками свой растущий живот.
Тешана, знавшая от своей бабушки «травы и зелья от лютых хворей», вовремя успела спохватиться и предотвратила беду. Теперь у неё оставалась лишь одна соперница, поскольку по тогдашним обычаям мужчина не должен был приближаться к беременной.
Однако и эта «бесстыдница» вскоре стала жаловаться на недомогание, радуя возможной перспективой лесную «раскрасавицу».
Всё это не прошло мимо брянских бояр и священников, которые часто с укоризной пытались увещевать князя. – Надо бы тебе, сын мой, заиметь новую супругу, – говорил, выражая общее мнение, брянский епископ. – Тогда ты, наконец, успокоишься и обратишь свой жаркий пыл на законную жену! К тому же, тебе нужен наследник! Разве плохо иметь законных детей от венчанной супруги, чем плодить ублюдков от тех ****ей?
Но князь не хотел никого слушать. Несмотря на то, что имел много любовниц, он считал, что не изменял своей покойной супруге, которую по-своему, горячо любил. Смерть его доброй, невзыскательной жены, случившаяся внезапно, потрясла его и заставила долго горевать. Своим отказом от дальнейшей женитьбы он как бы сохранял верность покойнице!
– Вот уйду от вас в Псков! – пригрозил он своим боярам и владыке. – Я недавно отказал псковским посланникам, но вот возьму и передумаю! Там куда как спокойней! Нет ни крамолы от городской черни, ни поучений от премудрых бояр! Запомните это!
Услышав эти слова, «лучшие люди» на время замолчали, но князь знал, что скоро всё возобновится…
Так он стоял под густой разлапистой елью, как вдруг прямо на него выскочил огромный, задыхавшийся от бега лось.
– Ну, и хорош же ты, лютый зверь! – вскричал князь, ликуя и забыв о своих тяжёлых думах и поднимая рогатину. – Сейчас я тебя! – И он с силой вонзил в грудь лесного красавца тяжёлое орудие. Лось рухнул на колени и, взмахнув своими большими рогами, как бы уронил голову на рогатину. Раздался треск, и длинное древко сломалось пополам.
– Даже так! – усмехнулся князь, выхватывая меч. – Тогда я тебя…
Но мечом воспользоваться не пришлось: прямо на князя выскочил здоровенный заяц. – Ох, уж какой отменный косой! – буркнул князь, на мгновение отрываясь от своей первой жертвы. – Не хотелось бы упустить!
Тут же из кустов выбежали подоспевшие охотники. Раздался свист тетивы, и заяц, поражённый меткой стрелой, упал к ногам князя. – Славно, мои верные люди! – похвалил он охотников. – А сейчас давайте-ка добьём этого сохатого!
Но лось уже издыхал: меткий удар княжеской рогатины пришёлся ему прямо в сердце!
– А теперь, княже, пошли на жирных вепрей! – сказал княжеский егерь Безсон Коржевич. – Там, на прогалине, затаилось целое стадо! – И князь, довольный охотой, устремился вперёд, в середину поляны, где столпились окружившие крупных кабанов брянские охотники…
…К вечеру князь вернулся в свой терем в хорошем настроении: охота удалась.
Лёжа в объятиях молоденькой Дубравы, он не один раз поведал ей об охотничьих успехах, хвастаясь своими меткими ударами, поражавшими зверя с одного раза.
– Ты у меня умелый во всех делах, княже, – говорила ему своим нежным голосом девушка, целуя и лаская сильное тело своего старого возлюбленного. – Разве может кто-нибудь устоять против тебя? Да ещё глупый зверь! – Вдруг она провела ладонью по княжеской спине и вздрогнула. – Что это там у тебя, мой любимый? Неужели чирей?
– Ничего, – усмехнулся князь, но почувствовав боль от касания руки любовницы, привстал. – А может, в самом деле, вскочил чирей? – спокойно сказал он. – Надо зажечь свечу!
Дубрава соскочила с кровати на пол, быстро подбежала к столу, на котором стоял серебряный подсвечник со свечой, схватила кресало и, чиркнув по кремню, выбила целый сноп искр, воспламенивших трут. Поднеся огонь к свече, она подняла подсвечник и приблизилась к князю. Опочивальня сразу же осветилась, и по бревенчатым стенам забегали большие, таинственные тени.
– Повернись ко мне спиной, – попросила молодая женщина. – Я пока ничего не вижу.
Князь повернулся спиной к свету.
– Батюшка мой! – вскричала Дубрава. – Да у тебя под лопаткой засел большущий клещ!
– Вот напасть! – заскрежетал зубами князь. – Только этого мне не хватало! Зачем я стоял под елью? Нынче, осенью, клещи кусают очень больно! Однако, это пустяк! Возьми же эту гадину и оторви своими ноготками!
– Он глубоко засел в твоей плоти, батюшка! – пробормотала девушка. – Я сейчас полью его лампадным маслом. Так всегда делают! – И она устремилась к иконе Божьей Матери, висевшей в самом углу, быстро снимая небольшую серебряную лампаду.
Вылив на спину лежавшего на постели князя немного лампадного масла, Дубрава, дождавшись, как только задохнувшийся клещ выберется из распухшей багровой ранки и ослабит хватку, ловко выхватила двумя пальчиками паразита и бросила его в пламя свечи.
– Ну, а теперь – всё! – весело сказала она, вытерев тряпичным лоскутом спину князя и задув свечу. – Ранка сама высохнет, без всякого сомнения…
Однако рана, к удивлению князя, не «высохла» ни к утру, ни даже на следующий день. Он так и остался в тереме своей покойной супруги, где разболелся не на шутку: уже наутро у него начался жар, и сильно разболелась голова. – Плохо дело, – подумал несчастный князь. – Я слышал, что укусы клещей очень опасны! Надо бы послать за владыкой!
Брянский епископ вошёл в княжескую спальню в сопровождении нестарого, но уже поседевшего монаха. – Я говорил тебе, сын мой, когда ты прогонял поганых волхвов, – молвил после приветствия и благословения князя владыка, – что наша святая церковь всегда подаст нужную врачебную помощь. Вот перед тобой человек нашей церкви, славный Прокопий! Он хорошо знает лекарское дело! И не одного спас от лютых болезней! Сейчас увидишь!
Монах Прокопий подошёл к сидевшему в постели князю Дмитрию и внимательно осмотрел его: потрогал лоб, ощупал на спине ранку. – Это пустяк! – весело сказал он. – Тебе нужно попить доброй травки и святой воды!
Однако от предложенного лечения князю не стало лучше. Наоборот, на следующий день он так ослабел, пылая от жара, что не мог встать с постели. – Потерпи дней пять и пойдёшь на поправку! – успокаивал его монах-лекарь.
…Тем временем пребывавшие в охотничьем тереме княжеские ключницы Ярина и Тешана, не видя князя уже три дня, пришли в гнев.
– Вот какая бесстыжая эта Дубрава! – возмущалась Ярина. – Совсем прибрала к рукам нашего князя! Ладно бы уже мне, тяжёлой, княжеская немилость! А ты же совсем невиновата! Почему он забыл тебя?
– Не знаю, – буркнула Тешана. – Уже давно подошла моя очередь! А князь-то не идёт! Значит, залежался с той молодкой! Да ладно бы только одну ночь, а тут уже столько дней!
…Молоденький сын брянского боярина Избора Жирятовича, Влад, в это время поднимался по ступенькам вверх: шёл в думную светлицу, чтобы позвать своего отца по делам семьи. Столкнувшись с княжеской любовницей, он перекрестился и хотел уже идти дальше, как вдруг Тешана, слегка толкнув его, спросила: – Ты не знаешь, ладный молодец, куда подевался наш славный князь? Неужели ушёл на войну, или на дальнюю охоту?
В простенке было темно: лишь в середине длинного коридора горела свеча, и отрок едва видел лицо княжеской любовницы, зато она заметила, как он покраснел.
– Никуда наш князь не уходил, – пробормотал мальчик. – Он пребывает в том старом тереме! Его покусал лесной клещ, и он тяжело болеет! Об этом знает уже весь город, а ты – как будто только сейчас проснулась! Известно: курица не птица, а жёнка – не человек!
– И петух – тоже не человек! – возмутилась Тешана, озадаченная услышанным. – Иди себе побыстрей, пока я не оторвала твой жалкий дрын! – И она побежала назад в свою опочивальню. – Вот какая эта Дубрава! – крикнула она сидевшей на небольшом татарском диванчике Ярине. – Не сумела вытащить у князя мерзкого клеща!
– Как? Неужели?! – вскричала Ярина.
– А вот так! – кивнула головой Тешана. – Теперь мы знаем причину княжеской немилости! Он – больной и беспомощный! Разогнал-вот славных врачевателей, поверив своему глупому попу! Это большая беда! Ещё день-другой и наш славный господин умрёт! Я знаю, как лечить от этой лесной беды! Не каждый страдает от клещей, но если кто заболел, его нужно срочно спасать!
– Что же теперь делать? – простонала Ярина. – Нам нет жизни без нашего любимого князя! Мы тогда пропадём!
– Не думай о нас, Ярина! – буркнула Тешана. – Надо выручать нашего господина! – Она села на диван, обхватив обеими руками голову.
– Тогда постарайся, моя добрая Тешанушка, – заплакала Ярина. – Ты хорошо знаешь лекарское дело и не раз меня саму пользовала!
– Это правда, – кивнула головой лесная красавица. – Я знаю травы от той тяжёлой болезни. Сейчас вот соберу всё нужное и приготовлю добрый настой! – И она полезла в свой мешочек, хранившийся в изголовье кровати, под подушкой…
Вечером Тешана пришла в старый княжеский терем, где пребывал больной князь. Вначале стражники, стоявшие у входа, сердито осмотрев княжескую любовницу, грубо отказались впустить её.
– Не велено! – сказал самый старший из двоих, дружинник Туча. – Сиди там, в своём тереме! Там с князем – другая девица: как бы не случилось обиды!
– Пусти же, Туча Гудилич! – сердито молвила Тешана. – Мне не нужна та девица! Я знаю, как нужно лечить князя и пришла спасать его! Но если ты меня не пустишь, наш славный князь умрёт! Тогда это будет твой грех!
– Неужели ты, весёлая жёнка, знаешь лекарское дело? – поднял брови княжеский дружинник. – Однако нам теперь не до смеха! – Он махнул рукой своему молодому товарищу. – Пусть себе идёт, Тороп! Князю нынче совсем плохо! Может она, в самом деле, облегчит его муки! – И они расступились.
Князь лежал на своём ложе и уже не надеялся на спасение. Его лицо, багровое и сухое, покрылось тёмными пятнами, а глаза потускнели. Рядом с ним сидела на низенькой деревянной колоде плакавшая навзрыд Дубрава, а в углу – истово молился монах Прокопий.
– Мой любимый князь! – вскричала, вбегая в спальню, взволнованная, рассерженная Тешана. – Вот какую беду сотворили недобрые люди! И ничем тебе не помогли!
– Что ты, Тешанушка, – простонал сразу же состарившийся князь Дмитрий. – Нет мне спасения за мои тяжёлые грехи!
– Есть спасение, славный князь, – улыбнулась Тешана, радуясь, что больной узнал её. – Если ты меня видишь, значит, не всё потеряно! На-ка вот, выпей это зелье! – И она протянула князю извлечённый из небольшого холщового мешочка, взятого с собой, красивый, красной глины, кувшинчик.
– Не пей, мой господин! – вскричал выбежавший из тёмного угла монах. – Это – колдовское пойло! Лучше спасай свою душу от лукавого: твоя болезнь – это Божья кара!
– Шёл бы ты, святой человек, подальше! – буркнул князь, протянув руку к прохладному, покрытому каплями воды сосуду, крышку с которого Тешана поспешно сняла, поднёс кувшинчик к губам и быстро, жадно проглотил его содержимое.
– Господи, помилуй! – взвизгнул монах. – Это зелье! Дьявольское зелье!
– Убирайся вон, святой Прокопий! – громко сказал князь, откинувшись на подушки. – В лекарском зелье нет колдовства! Не бывает излечения без воли нашего Господа! Я не раз видел врачебные умения моей Тешаны!
– Да простит тебя Господь! – пробормотал рассерженный монах, глядя со злобой на Тешану. – А тебя, злую ведьму – да покарает! – И он, перекрестившись, удалился.
Князь же, проведя рукой по волосам и почувствовав испарину, улыбнулся. – Благодарю тебя, моя дивная Тешанушка, – тихо сказал он, погружаясь в спасительный сон. – Только ты одна позаботилась о моём здоровье! Я уже сейчас чувствую себя лучше и питаю верную надежду, что к завтрашнему дню оклемаюсь!


Г   Л   А   В   А   25

У Ж А С   И В А Н А   С М О Л Е Н С К О Г О

Великий смоленский князь Иван Александрович возвращался с охоты. В последнее время он совсем потерял интерес к этому излюбленному для князей развлечению. С одной стороны, ему было уже нелегко, ввиду преклонного возраста, манипулировать тяжёлыми орудиями охоты. Он предпочитал даже не слезать с коня. Охотой руководили его сыновья – Святослав и Василий. Они оставляли своих коней слугам и вместе с княжескими дружинниками залезали в густую чащобу. Сам же великий князь ждал результатов охоты на лесной дороге или просеке, имевшей свободный выход на дорогу, и, порой, проезжал взад-вперёд верхом на своём коне, чтобы «кровушка не застоялась». С другой же стороны, он был так погружён в заботы «об отеческом уделе», что даже во время своих нечастых поездок за город, сидя на коне, думал о происходивших вокруг княжества событиях, мысленно выискивая выход из трудных ситуаций.
Вот и теперь он, даже не взглянув на убитых его сыновьями медведей, вытащенных охотниками с помощью новгородских пеньковых верёвок из чащобы, дождавшись, когда довольные успешным походом охотники погрузят туши двух матёрых зверей на телегу, подстегнул коня и поехал вперёд.
Старому князю было о чём подумать! Два дня назад, в самом начале августа 1352 года в Смоленск прибыли литовские послы от великого князя Ольгерда. Последний был недоволен тем, что князь Иван Александрович заключил мир с Москвой, возобновил отправку серебра в Орду и, наконец, отказал Литве в денежной помощи. Но князь Иван знал о том, что литовцы сами примирились с Симеоном Московским!
– Зачем нам ссориться с Москвой, – сказал он литовским послам, – если вы сами теперь в дружбе с Семёном? Мы научились у вас и действуем по вашему примеру! Разве славный Ольгерд советовал нам что-нибудь иное? И почему вы сердитесь?
На это знатные литовцы ничего не смогли ответить: они не надеялись, что князь Иван проведает об их «мире» с Москвой!
И, наконец, по ордынскому вопросу Иван Смоленский сказал, что «у нас пока нет силушки враждовать с Ордой и негде искать достойной помощи»!
Князь Иван хорошо помнил слова своих бояр, побывавших весной в Сарае. Хан Джанибек принял их сразу же в первый день привоза дани и был доволен, что серебра хватило, чтобы покрыть двухлетнюю задолженность. Он пожурил смоленских посланцев за задержку «выхода», но те отговорились «лютым поветрием», которого на самом деле не было. – Ладно, – ответил на это Джанибек. – Своей доброй волей вы предотвратили огромную беду! Мы только что обсуждали с моими эмирами жестокий поход на ваш Смулэнэ!
Это была не просто угроза! Ещё по зиме великий смоленский князь проведал от приезжих купцов о намерении ордынского хана совершить набег на его земли. Вот почему он поспешил с отправкой своих людей с серебром в далёкие степи! Этим же объяснялся и отказ Ивана Смоленского от помощи великому литовскому князю Ольгерду.
– У меня сейчас нет серебра, – сказал он литовским послам. – Всё ушло в Орду, на царский «выход»!
Все дни литовских посланников прошли в беспрерывных пирушках, охотах и прочих развлечениях. Не желая ссориться с Ольгердом, князь Иван не знал, как ему лучше ублажить их: княжеские люди даже «подкладывали весёлых жёнок на ложа непутевых литовцев»! Ольгердовы люди уезжали из Смоленска, ничего не добившись, но, тем не менее, не обиженные. – Пусть хотя бы послы останутся довольными, – решил смоленский князь. – Может они успокоят там Ольгерда и отвратят его гнев от Смоленска!
– Вот тебе, сынок, – обратился он к ехавшему рядом с ним старшему сыну Святославу, – ещё один полезный пример: ни в коем случае не ищи себе врагов! И привечай посланников опасных соседей с любовью и дружбой… Лучше плохой мир, чем славная, но кровавая война!
Когда князь Иван вернулся в свой терем, там его уже поджидали «думные бояре».
– К тебе посланники, княже, из Пскова, – сказали они, – и надо идти на совет, в думную светлицу!
Великий смоленский князь даже не пошёл на свою привычную обеденную трапезу. – Что понадобилось от нас Пскову? – удивился он. – Неужели помощь против немцев? – И он медленно пошёл на совет, сопровождаемый боярами.
Псковские посланники – двое рослых бородатых, одетых в богатые парчёвые платья бояр – дождавшись, когда князь Иван усядется рядом со смоленским епископом в своё кресло, низко поклонились и произнесли привычные слова здравицы.
– Я уже не первый раз вижу вас, бояре! – улыбнулся смоленский князь, ответив на приветствие. – Ты – Вершила, а ты – Сила! С чем нынче пожаловали? Может опять ищете себе князя?
– Именно так, мой господин, – кивнул головой старший боярин Вершила. – Мы обошли многие земли, но пока так и не нашли себе князя! Мы не хотим литовца, хоть убейте! Они очень коварны и корыстны… Хотят захватить себе всю нашу псковскую землю! А немца совсем не бьют! Мы сами ходим на войну! Пожалей нас, великий князь, и пришли к нам на княжение кого-нибудь из своих сыновей! Твоему сыну будет сытно и вольно в нашем богатом городе! Мы не обидим своего князя!
– Вы же ездили к Дмитрию Брянскому? – усмехнулся князь Иван. – Что ж не уговорили его?
– А как его уговоришь, мой господин? – покачал головой боярин Сила. – Дмитрий Красивый сейчас очень занят! Нет покоя в его земле, и он не хочет покидать свой удел в это тяжёлое время! Это – сильный, могучий князь! Мы помним его славные походы в молодые годы на защиту новгородской земли! Князь Дмитрий не боится трудностей  и войн! Однако он не захотел придти к нам на помощь против крестоносцев!
– Я знаю о силе крестоносцев! – задумчиво сказал Иван Александрович. – Сам Ольгерд уже который год сражается с ними. И никак не справится! Значит, они могучи и опасны! Я, конечно, понимаю, что русский князь не должен избегать жарких битв, но не хочу посылать своих сыновей на верную смерть! Да ещё в такую даль! Я знаю о том, как из вашего Пскова увозили тела убитых молодых князей! И хорошо помню о судьбе Юрия Литовского!
– Сейчас нет такой опасности! – воскликнул боярин Вершила. – Нынче немец утихомирился: там, в немецкой земле, бушует «чёрная смерть»!
– «Чёрная смерть»? – вздрогнул князь Иван. – А как же тогда Псков? Неужели нет угрозы вашему городу? Я знаю о той страшной и заразной болезни! Эта «чёрная смерть» идёт по воздуху! Её потому и называют – «поветрие»!
– Нынче уже нет угрозы, – пробормотал боярин Сила. – Болезнь у нас, конечно, побывала, но смертность была невелика… Эту «чёрную смерть» отвёл от нас новгородский владыка Василий… Когда началось жестокое поветрие, мы сразу же послали за ним в Великий Новгород! И он немедленно прибыл в наш несчастный город! А когда помолился в храме Троицы и благословил наших больных горожан, «чёрная смерть» отступила от Пскова! После этого святой и праведный владыка Василий уехал назад и третьего июля скончался по дороге на берегу реки Узи! Он, как говорят святые люди, «смертью попрал смерть», вызвав на себя ту жестокую болезнь! Вот как поступают праведные люди в дни народной скорби и не прячутся за крепкими стенами!
– Значит, новгородский владыка Василий умер от «чёрной смерти»?! – воскликнул, краснея и меняясь в лице, смоленский епископ. – А ведь ты сказал, что у вас была небольшая смертность? Уж если умер сам владыка… Зачем же вы принесли эту беду сюда, в наш славный город? Неужели вам мало своего горя?
– И ещё зовёте к себе, в заразный Псков, моих сыновей! – возмутился князь Иван. – Неужели вы думаете, что я пошлю на такую ужасную смерть своих дорогих детей?
– У нас уже нет этой болезни, великий князь! – испугался болтливости своего товарища боярин Вершила. – Мы же сказали тебе, что владыка Василий унёс с собой в могилу ту страшную болезнь!
– Уходите же! – замахал руками князь Иван, вскакивая со своего «стола». – Вы несёте с собой несчастье!
– Это совсем не так, великий князь, – пробормотал боярин Вершила. – Мы вот рассказали тебе всю правду и не выполнили требований своих знатных горожан! Помоги нам с князем, мой господин!
– Поезжайте в Смядынь! – буркнул раздражённый смоленский князь. – И попробуйте уговорить князя Ивана! Этот Иван, сын славного Василия, не захотел быть наследником брянского князя, так может быть он согласится на ваше предложение! Он очень храбрый и, если захочет, сможет достойно защищать ваш город!
– А ты не возражаешь, если мы сошлёмся на твою волю? – обрадовался боярин Сила.
– Можете ссылаться, бояре, – кивнул головой седобородый Иван Александрович, – однако надо, чтобы сам Иван согласился… Вот и отправляйтесь в Смядынь!
И псковские бояре, довольные последними словами великого смоленского князя, поехали в Смядынь.
Как только они удалились, владыка сразу же послал за своими людьми. Прибежавшие по его зову церковные служки окурили всю думную залу дымившимися можжевеловыми ветками, а сам владыка долго махал своим массивным серебряным кадилом, заглушая удушливый можжевеловый дым густым ладанным ароматом. – Сгинь, чужеземная зараза, – бормотал он, прохаживаясь по светлице, – и храни нас, всемогущий Господь!
– Господи, помилуй! Господи, помилуй! – твердили хором напуганные смоленские бояре, не произнесшие, помимо этих молитв, ни единого слова.
…Прошло несколько дней. Псковичи побывали в Смядыни, повстречались с князем Иваном Васильевичем и, как тот сообщил потом своему смоленскому «стрыю», сумели уговорить его на отъезд в Псков. Иван Смядынский, отправив послов назад, оставил у себя лишь знавшего дорогу незнатного псковича и стал готовиться к дальней поездке. Но совсем неожиданно он вдруг занемог, и отъезд пришлось отложить.
– Он простудился во время охоты, – сообщили Ивану Смоленскому слуги смядынского князя, – и как только поправится, сразу же уедет со своей семьёй, боярами и дружиной в тот славный Псков!
Князь Иван Александрович сначала встревожился, но потом, по прошествии недели, успокоился. – Мы знаем о слабом здоровье этого Ивана, – сказал он боярам на очередном совете. – Он уже не раз отлёживался при очередной болезни! Нынешняя молодёжь – слабая и телом, и духом! Не нам чета: совсем изнежились!
Но как-то в середине августа, вечером, в Смоленск прискакал смядынский гонец.
Князь только что потрапезовал и хотел уже идти в опочивальню, как вдруг к нему прибежал молодой слуга, взволнованный, трясущийся. – Великий князь! – закричал он. – К тебе примчался дружинник от князя Ивана Василича!
Великий князь немедленно вышел к нежданному гостю. Тревога, страх слуги передались ему, и он задрожал, спускаясь вниз по ступенькам.
– Могучий князь! – громко сказал, забыв о приветствии, какой-то серый, взволнованный, осыпанный дорожной пылью воин. – Я несу тебе тяжёлую и скорбную весть: только что скончался от ужасной болезни наш добрый, несчастный князь!
– Что ты говоришь, безумец?! – схватился рукой за грудь, задыхаясь от ужаса, смоленский князь. – Неужели от той самой чужеземной заразы?!
– Именно от неё! – пробормотал растерявшийся гонец. – Наш князь пылал таким жаром, как будто горел в адском огне! А перед смертью он стал плеваться кровью, и всё его лицо покрылось багровыми пятнами!
– Это – смерть, «черная смерть»! – вскричал старый князь, выпучив глаза. – Бегите же, мои верные слуги, за владыкой и зовите его сюда, в мой терем! Я уже слишком стар и совсем потерял силы от этой грозной вести! Значит, злое поветрие добралось и до нашей земли! Ох, не к добру приезжали сюда те псковичи!


Г   Л   А   В   А   26

«Ч Ё Р Н А Я    С М Е Р Т Ь»

К осени 1352 года страшная болезнь добралась до Брянска. Её принёс караван смоленских купцов, тяжело заболевших в пути и приехавших в город уже не торговать, но умирать: они скончались в первые дни своего пребывания в Брянске, и горожанам ничего не оставалось, как только похоронить несчастных. Правда, в самом городе и на городском кладбище не нашлось им места. Князь, узнав о смерти смоленских купцов, приказал своим приставам отвезти их тела в Успенский монастырь на Свини, где местные монахи отпели их и погребли на своём монастырском кладбище.
От умиравших купцов в Брянск пришли сведения о смерти князя Ивана Смядынского и о «тяжком поветрии», случившемся в Смоленске.
Похоронив несчастных смолян и оставив их имущество в Успенском монастыре «на помин души», брянцы надеялись, что беда, постигшая Смоленск, не коснётся их города. Однако вскоре заболели княжеские приставы, а за ними – их родственники и домочадцы. В короткий срок эпидемия охватила весь город, и уже к сентябрю не было семьи, не понёсшей ужасных потерь. Болезнь косила и старых, и молодых, и, казалось, находила свои жертвы повсюду. Умирали и торговцы, заразившись на базаре от покупателей, и покупатели, приходившие за товарами с видом цветущих, здоровых людей, возвращались домой с тяжёлыми ногами, неся в свою семью смерть.
В первые же дни вымерли все «калики перехожие», нищие и бездомные. Их трупы валялись неубранными во всех концах города, источая невыносимый смрад. Люди умирали, порой, прямо на улицах, на виду у всех, вызывая всеобщий страх и ужас. Неведомая болезнь, называемая «чёрной смертью или «моровой язвой», проявлялась по-разному. Одни заболевшие внезапно ощущали сильную головную боль, страшный, испепеляющий жар, быстро теряли силы и падали там, где их застигла болезнь. Другие же чувствовали тошноту, теряли зрение, способность быстро передвигаться и, едва добравшись до дома, падали на ложе, сгорая от внутреннего огня. Большинство страдальцев уже через три-четыре дня начинали плеваться кровью или исходить кровавой рвотой и вскоре умирали. Тела умерших быстро коченели и становились чёрными, а перед смертью покрывались крупными, ромбовидными пятнами, так называемыми «бубонами».
Некоторые заболевшие почти непрерывно кашляли и чихали, распространяя по воздуху смертоносную заразу. Но были и такие люди, которые, пребывая в самом очаге «чёрной смерти», совершенно не заболевали. Таких было подавляющее меньшинство, но горожане видели их, знали и верили, что их-то «минует эта Божья кара»!
О том, что «тяжкая хворь» поражает не всех, знал и брянский князь Дмитрий, который, услышав об эпидемии, вначале сильно испугался и потерял все нити управления городом. Князь, его бояре и дружина, «затворившись в своём детинце», надеялись отсидеться и дождаться конца «злого поветрия».
Священники же города во главе с самим епископом, казалось, не боялись смерти. Они смело шли в церкви и дома, где лежали умиравшие, совершали по ним все необходимые обряды, а где и помогали умиравшим, чем могли.
Монахи Петропавловского и Успенского монастырей, не дожидаясь «княжеской воли», сами брали на себя роль санитаров, вывозя из чумных домов трупы и, совершив по ним погребальные обряды, хоронили тела умерших на ближайших кладбищах. Но их сил было недостаточно для того, чтобы убрать все трупы и очистить воздух в городе «от ужасного смрада». Наконец, и князь Дмитрий, пришедший в себя после первого потрясения и получивший известия о том, что были случаи, когда даже заболевшие выживали, принял решение послать «своих верных приставов» на помощь священникам и монахам. К тому времени уже вымерла почти половина города, большинство священников и монахов. Княжеские люди совместно «с людьми святой церкви» ходили по улицам и площадям города, сопровождаемые большими телегами, на которые укладывали трупы умерших, вторгались в усадьбы горожан и требовали «выносить своих покойников». Часто они заходили в дома горожан и находили там только одни трупы. Тогда им самим приходилось выносить страшные, обезображенные болезнью тела и укладывать их на телеги.
По распоряжению князя за городом был вырыт большой ров, куда мужественные брянцы сбрасывали тела несчастных.
Первое время сам князь не участвовал в этих делах и ограничивался лишь выслушиванием донесений от своих бояр и приставов об обстановке в городе.
К тому времени он совершенно утратил интерес к своим любовницам и проводил ночи лишь с одной Тешаной, которую не только любил, но и уважал. Ярину, родившую ему дочь и кормившую ребёнка грудью, он отправил к беременной на последнем месяце Дубраве в терем своей покойной супруги. Тешана совершенно не боялась охватившей город болезни. Ещё с самого начала она советовала князю «приготовить нужное зелье и напоить всех хворых», но тот, узнав от лесной красавицы, что напиток представлял собой отвар не только трав, но и «зелёной плесени», не захотел даже слушать это. – Если церковные люди узнают о плесени, – сказал он Тешане, – они обвинят тебя в колдовстве!
Сам же князь не брезговал ежедневно принимать приготовленные Тешаной настойки и чувствовал себя прекрасно. Он боялся за свою любимую женщину и не хотел рисковать ею, зная о том, с какой ненавистью относятся к ней горожане, какие слухи и сплетни, распространяемые в церквях и на площадях, носятся по городу. – У тебя не хватит сил, Тешанушка, – говорил ей князь, – чтобы напоить весь город целебным зельем! Да и горожане не примут твою помощь! Я говорил своим боярам, чтобы они взяли твоё славное зелье. Но даже они не захотели! Только крестятся и произносят страшные молитвы! Что уже говорить о «чёрном люде»? Мы их только озлобим! Вот и я сижу в нашей крепости и не оказываю никакой помощи своим людям! Стыд и позор – сидеть в такое время без дела! Я хотел бы выехать в город на боевом коне и приободрить «чёрный люд» своим видом!
– А ты поезжай, княже, в город без опасений, – ответила на это, улыбаясь, Тешана, – и поддержи своих горожан! Пусть все видят, что ты не прячешься за дубовыми стенами  и сочувствуешь их горю! Лютая болезнь не коснётся тебя, благодаря моему зелью, и я уберегу твоё здоровье в это тяжёлое время!
Успокоенный князь в тот же день выехал из крепости в сопровождении дружины и, в первую очередь, посетил Красную площадь. К тому времени на улицах уже не валялись трупы умерших от заразы, и «тяжкий дух» едва ощущался. На площади, где обычно толпилось множество народа, князь увидел лишь небольшие группы горожан, стоявших то тут, то там и возбуждённо между собой говоривших. Увидев князя, люди заулыбались и замахали руками. – Слава Дмитрию, брянскому князю! – закричали они. – Долгих тебе лет и здоровья, наш славный князь!
Неожиданно от одной из людских кучек отбежал рослый, здоровенный бородач и, приблизившись к остановившему своего коня князю, упал перед ним на колени. – Наш славный князь и заступник! – заорал он. – Спаси наш город от моровой язвы и укрепи нашу православную веру! Мы знаем о причине этой страшной болезни! Разве ты не наш защитник и последняя надежда?!
– Говори же, как мне следует поступить, чтобы спасти город и укрепить веру! – приказал суровым голосом князь, глядя вниз на лежавшего в грязи мужика.
– Убери от себя поганую ведьму и колдунью, могучий князь! – зарыдал во весь голос мужик. Он поднял голову, и князь встретился с выпученными, красными от ярости и безумия глазами. – Все наши беды пошли от той злобной Тешаны! Она опоила тебя колдовским зельем и лишила княжеской силы! Лучше бы ты казнил её, ту опасную колдунью, и бросил её в жаркий огонь!
– Зачем ты врёшь, подлый смерд?! – возмутился князь Дмитрий. – Разве ты не знаешь, что ту заразу принесли к нам смоленские купцы? Тешана не виновата! И она не готовит никаких колдовских зелий!
– Как это не готовит?! – вскричал озлоблённый горожанин. – Разве не она опоила тебя в прошлом году колдовским зельем, когда ты заболел от укуса клеща?! Та ведьма помешала людям святой церкви! Не позволила им вылечить тебя! Об этом не раз говорил нам покойный отец Пётр! Вот и он умер от «чёрной смерти» по воле злой колдуньи! Опомнись, княже! Неужели тебе не жалко своих верных людей?!
– Ах ты, пёс! – вскипел, багровея лицом, князь, хватаясь за рукоять свисавшей с его золочёного пояса плети. – Ты будешь судить своего князя?!
– Славный князь! – вскричал воевода Супоня Борисович, сидевший рядом с ним в седле своего могучего серого коня. – Не трогай этого вздорного смерда! Этот дурак потерял голову от страха и горя! Зачем наказывать его? Разве ты не видишь его воспалённых глаз?
– Это правда! – буркнул князь, опуская руку с плетью и натягивая повод. Конь медленно пошёл вперёд. – Я вижу на его лице все признаки безумия! – И он со своей свитой поскакал дальше, не обращая внимания на крики озлоблённых горожан, требовавших расправы над красавицей Тешаной.
Так князь объехал весь город, побывав даже на самых отдалённых окраинах. И везде, где бы он ни появился, горожане славили его и в то же время поносили «проклятую колдунью». – Вот беда, – думал князь, приближаясь к детинцу. – Опять у нас разгорается злобная крамола! Что же делать?
Вечером он собрал в думной светлице охотничьего терема всех своих бояр и подробно рассказал им о своём выезде в город. – А теперь скажите, как вы понимаете происходящее! – приказал он в заключении. – Стоит ли ждать, когда крамола полностью разгорится или дать сейчас же отпор всем крикунам!
Бояре, выслушав своего князя, долго молчали, «уставив свои бороды в пол». Стояла зловещая тишина.
– Что же вы молчите, мои лучшие люди?! – вскричал князь. – Неужели вы лишились языка? Или не хотите дать мне полезный совет?!
– Что тебе, княже, сказать, если ты не слушаешь советов ни горожан, ни людей святой церкви? – молвил, вставая, самый старый боярин, Борил Миркович, тряся своей седой окладистой бородой. Его большие голубые глаза подёрнулись туманом.
– Говори же, – потребовал князь. – Не бойся сказать правду!
– Мне не хочется говорить недобрых слов, – пробормотал старик, – но скажу то, что думаю… Избавляйся, княже, от своей зазнобы Тешаны! Пусть она никакая не ведьма, но так хочет весь город! Мы знаем, что заразу принесли смоленские купцы, а та лесная жёнка невиновна… Но у нас нет сил идти против всех! Против этой красивой жёнки исполчились даже все попы! И сам владыка недоволен ею!
– Всё это – вздор, славный Борил! – возразил князь. – Владыка ничего не говорил мне о Тешане! Он сейчас в городе и готовит крёстный ход… У владыки сейчас нет времени на пустую болтовню!
– Выслушай нас, мой господин, – встал другой боярин, младший брат седовласого Борила, Кручина. – Мы с молодости служим тебе! А я и по сей день каждый год выезжаю в татарскую Орду с «выходом»! Я тоже не верю в тот поклёп о прекрасной Тешане и жалею эту жёнку! Она хорошая и добрая! – Бояре заворчали. – Нечего бормотать! – поднял руку, глядя на бояр, Кручина Миркович. – Вы все прекрасно знаете, что Тешана невиновна ни перед городом, ни перед больными людьми! Однако она невольно обидела святую церковь своим безверием и неприятием православного закона! Она совсем не ходит в церковь и не почитает нашего Господа! А это – угроза церковной власти! Мы знаем, что в Брянске есть ещё немало горожан, которые почитают древних идолов! Но все они – простолюдины… Остальные же, в том числе мы, живущие в твоём детинце, молимся нашему Господу, Христу! Значит, здесь нельзя проживать язычнице! Это – великий грех! Подумай же об этом, княже! Я не хочу обижать ту жёнку и, тем более, казнить её, но могу сказать только одно: иногда необходимо лишиться малого, чтобы не потерять большего!
– Что же ты хочешь? – поморщился князь.
– Не я хочу, а так надо! – покачал головой Кручина. – Отправь, княже, эту Тешану куда-нибудь подальше от города, от людских глаз. Пусть хотя бы в её лесную сторожку. И объяви в городе об её позорном изгнании! А там поступай, как сам считаешь! Сейчас нелёгкое время, и нам не до ссор с горожанами… Неужели ты забыл о той давней крамоле и убийстве несчастного князя Глеба?!
– Неужели это так нужно? – грустно молвил князь Дмитрий. – Я бы не хотел потерять эту Тешану! Она не один раз спасала меня от тяжёлых болезней, и я пропаду без её искусных рук и добрых глаз!
– Не пропадёшь, не пропадёшь, княже! – дружно закричали бояре. – Наш Кручина прав! Спрячь эту Тешану куда-нибудь для видимости! Ей нельзя оставаться в нашем озлоблённом городе!
– Ладно, – кивнул головой князь, – тогда я поговорю с владыкой. За ним остаётся последнее слово!
– Слава нашему Господу! – радостно прогудели бояре. – Ну, уж владыка тебя вразумит!
…На другой день, сразу же после крёстного хода, брянский епископ прибыл в княжеский терем и остался в княжеской светлице наедине с князем. Они долго беседовали о сложившейся в городе обстановке, обсуждали последние новости, пришедшие из других земель Руси.
– «Чёрная смерть» пошла на юг, сын мой, – говорил, качая головой, епископ, – и добралась до последних черниговских городов! Напрочь вымерли Новосиль и несчастный Глухов! «Моровая язва» косит Карачев и Козельск, достигла Москвы! Я уже не говорю о русском севере, о Пскове, Великом Новгороде и Смоленске… Там всё это случилось раньше… Вот тебе, сын мой, Божья кара! И всё – за наши грехи!
– В этом нет сомнения, святой отец, – согласился брянский князь. – Однако же мы не всегда находим истинных греховников!
– Нам всем нужно молиться! – сказал, блеснув глазами, епископ. – И доводить до Господа свои искренние просьбы! Но если в городе проживают язычники и сеют смуту, от всех наших молитв нет никакой пользы!
– Я знаю, что в нашем городе немало язычников и даже безбожных людей, – молвил князь Дмитрий, – однако раньше Господь не карал нас за это!
– Зато вот теперь покарал! – развёл руки епископ. – Кто знает Божью волю? Она проявилась именно сейчас! Поэтому тебе, сын мой, нужно думать, как спасти людей!
– Как же? – поднял голову князь. – Мне вчера бояре посоветовали изгнать мою Тешану из города! Но я не знаю, правильно ли это? Эта Тешана не раз спасала меня самого от тяжёлых болезней… Вот прогоню я эту славную жёнку, и сам тут же заболею! И приму лютую смерть!
– Твои бояре правы, – сказал брянский епископ, пристально вглядываясь в большие синие глаза князя. – Ты должен прогнать эту поганую Тешану! Нечего тебе беспокоиться о своих телесных потребностях: мы всегда найдём тебе не только красивую жёнку, но и законную супругу! А «чёрной смерти» не бойся: на то Божья воля! Неужели ты думаешь, что тебя спас не Господь, а та язычница Тешана? В твоем детинце ещё не было ни одной смерти! И всё – по воле Господа! Разве ты не видишь, что я жив и здоров, хотя не один раз ходил к умиравшим и благословлял их? Гони же спокойно ту бесстыдницу: твоей жизни ничто не угрожает!
Князь кивнул головой и, подняв руку к лицу, смахнул набежавшую слезу. – Пусть будет так! – сказал он, сдерживая рыдания. – Я завтра же вышлю Тешану из города!
– Да благословит тебя Господь! – весело сказал владыка и перекрестил опущенную княжескую голову. – Тогда иди себе спокойно и положись во всём на волю нашего Господа!
Дмитрий Романович направился в свою опочивальню и, подозвав к себе слугу, потребовал от него немедленно доставить туда красавицу Тешану.
Молодая женщина в это время сидела в своей небольшой светлице, наматывая пряжу на красивое греческое веретено. Выслушав княжеского слугу, ворвавшегося к ней без стука, она встала и, заплакав, пошла к своему князю.
– Почему ты плачешь, моя дивная лада? – сказал князь, увидев вошедшую, одетую в простой домотканый сарафан Тешану. – Неужели ты предчувствуешь какое-то горе?
– Я плачу по тому, милый князь, – отвечала красавица, – что чувствую наше горькое расставание!
Князь посмотрел на свою ключницу. – Какая же она красивая! – подумал он: молодая женщина была так прелестна в своём тихом, искреннем горе, что он не мог сказать ей ни слова и растерялся, бормоча какую-то нелепицу.
– Можешь ничего не говорить, мой любимый князь! – сказала Тешана, качая головой. – Разве я не вижу, что делают твои бояре? Я ведь не глуха и не слепа к людской ненависти! Я чувствую зло, исходящее от твоих бояр и слуг! Для меня теперь нет места ни в твоём тереме, ни в городе! Я всё понимаю и, как только стемнеет, уйду далеко отсюда!
– Зачем же, моя радость? – сказал, теряя голову, князь. – Я ведь не гоню тебя и готов прожить с тобой до самой смерти! Я теперь понял, что не смогу без тебя жить и не буду слушать наветы черни и злобных попов!
– Это ни к чему! – покачала головой Тешана. – Я сказала, что сегодня же ночью уйду из города!
– И как же ты одна пойдёшь в тёмную ночь?! – воскликнул, краснея, князь. – Я дам тебе телегу с возницей и охрану! Они отвезут тебя, куда пожелаешь…
– Мне ничего не надо, княже! – подняла голову красавица и пристально посмотрела князю в лицо. От этого её взгляда князя прошиб пот, и его голова пошла кругом. – Благодарю тебя за сладкую любовь и заботу! Я также хочу, чтобы ты был здоров и счастлив, но не в силах остановить судьбу… Прощай же, мой любимый князь и единственный супруг! Я буду любить тебя одного до конца своей жизни и думать только о тебе! А теперь я ухожу! Ещё раз прощай, но берегись! – И она, склонив голову, медленно пошла к двери.
– Прощай же, любовь моя! – пробормотал потрясённый, окаменевший от горя князь.
…Наутро княжеский терем огласился весёлым говором бояр и пришедших к князю на совет городских священников.
– Наконец-то наш пресветлый князь прогнал ту коварную ведьму! – радовались они. – Об этом надо немедленно сообщить всему городу! Значит, наступает конец нашим тяжёлым испытаниям, и скоро сам Господь спасёт нашу землю за такую праведность!
Но через три дня болезнь пришла и в княжеский детинец. Совершенно неожиданно заболел и слёг от жара самый старый боярин – Борил Миркович. Вслед за ним захворали его жена и слуги. Они, измученные недугом, лежали в своём тереме и даже не узнавали пришедшего к ним епископа. – Надо помочь этим больным, – сказал владыка и послал за монахами в Петропавловский монастырь. – Пусть рядом с ними побудут сиделки!
Но сиделки не помогли и престарелый боярин Борил, его жена со всеми домочадцами вскоре умерли. А затем смерть посетила и остальные терема брянских бояр.
Князь, узнававший каждый день о всё новых и новых жертвах беспощадной болезни, совершенно растерялся. А когда к нему прибежали слуги из терема его покойной жены и доложили о болезни Ярины, её маленькой дочери и беременной Дубравы, он, забыв обо всём, кинулся к ним, надеясь на чудо. Но чуда не произошло. В одной светлице, лёжа рядом на большой княжеской постели, стонали его прелестные возлюбленные, сгорая от жара и страшно мучаясь.
– Вот и кровь пошла! – бормотал князь, глядя, как монахи отирают большими холщовыми тряпицами лица умиравших. – Значит, нет им спасения! Вот чего стоило изгнание Тешаны! Теперь некому спасать нас, несчастных!
– Ох, батюшка, любимый мой князь! – крикнула вдруг, широко раскрыв рот, изуродованная болезнью, багровая Ярина. – Прощай! У меня больше нет сил против этой ужасной хвори! Нет нашей Тешанушки! – Она выпучила глаза, высунула жёлтый, как яичный желток язык и, дёрнувшись всем телом, окаменела. В мгновение лицо молодой женщины почернело и превратилось в жуткий сгусток страдания.
– Господи, спаси меня! – завопила Дубрава, извиваясь в агонии и исходя кровавой пеной. – Какие невыносимые муки! – Она оскалила зубы и тоже окаменела, почернев лицом.
– Уходи же отсюда, славный князь! – сказал один из монахов, накрывший лица умерших платками. – Нечего тебе смотреть на эти страшные тела и вдыхать смрадный воздух!
Князь вернулся в свой охотничий терем и сразу же, не задумываясь, прошёл в опочивальню. От увиденного у него кружилась голова, а перед глазами стояли оскаленные лютой смертью лица его покойных возлюбленных. – Я не хочу жить после всего этого! – подумал он и, повернувшись к бревенчатой стене лицом, забылся тяжёлым, мучительным сном.
Наутро князь уже не мог встать со своего одра: его руки и ноги не действовали! Он безучастно лежал, глядя печально вверх и не видя метавшихся вокруг него слуг, бояр и монахов. – Сын мой, сын мой, очнись! – говорил сидевший рядом с ним, горевшим от жара, брянский епископ. – Твоей жизни ничто не угрожает! Многие наши больные выздоравливают! Мы отмолим тебя у нашего Господа!
– Не надо! – вдруг громко сказал Дмитрий Романович, как бы проснувшийся на мгновение. – Я уже слишком стар, чтобы держаться за свою жизнь! У меня теперь нет ни сил, ни желаний… Я лучше уйду к своей верной супруге Аксиньюшке! Я вижу её ангельское лицо и славлю Господа! Я чувствую благодать и освобождение от моей тяжёлой жизни! – Он замолчал и вытянулся на своём смертном одре. Глаза умиравшего закрылись, лицо окаменело и почернело.
– Наш князь, славный Дмитрий Романович, скончался! – зарыдал, падая на колени перед покойным, верный княжеский боярин Кручина Миркович.
– Прости же, Господи, грехи раба твоего, – пропел, роняя слёзы, брянский епископ, – и унеси его добрую душу в райские кущи! А нам, несчастным сиротам, дай свою защиту и нового надёжного князя!




























С  О  Д  Е  Р  Ж  А  Н  И  Е

Книга 1. Князь-отец………………………………………………………….
ГЛАВА 1. У ордынского царя……………………………………………………..
ГЛАВА 2. Заботы московского князя……………………………………………..
ГЛАВА 3. Наставления епископа Арсения……………………………………….
ГЛАВА 4. События в Торжке………………………………………………………
ГЛАВА 5. Коварный охотник………………………………………………………
ГЛАВА 6. Беды великого князя Михаила…………………………………………
ГЛАВА 7. Происки Юрия Московского…………………………………………..
ГЛАВА 8. Радость князя Юрия…………………………………………………….
ГЛАВА 9. Сарайское «сидение»……………………………………………………
ГЛАВА 10. Гибель великого князя Михаила………………………………………
ГЛАВА 11. Гость князя Романа…………………………………………………….
ГЛАВА 12. Тяготы князя Юрия…………………………………………………….
ГЛАВА 13. Ордынские тревоги…………………………………………………….
ГЛАВА 14. Коварство Юрия Московского………………………………………..
ГЛАВА 15. Тверские дела…………………………………………………………..
ГЛАВА 16. Брянский гость…………………………………………………………
ГЛАВА 17. Челобитная к ордынскому хану……………………………………….
ГЛАВА 18. Битва близ Ирпени………………………………………………………
Книга 2. Князь-сын……………………………………………………………
ГЛАВА 1. Новый хозяин Брянского удела………………………………………….
ГЛАВА 2. Страхи Юрия Московского………………………………………………
ГЛАВА 3. Литовская угроза………………………………………………………….
ГЛАВА 4. Дела князя Юрия………………………………………………………….
ГЛАВА 5. Трудности брянского князя………………………………………………
ГЛАВА 6. Гибель князя Юрия…………………………………………………….
ГЛАВА 7. Поездка в Новосиль………………………………………………………
ГЛАВА 8. Жестовая кара…………………………………………………………….
ГЛАВА 9. Возвращение Дмитрия Брянского……………………………………….
ГЛАВА 10. Тверская «расправа»……………………………………………………..
ГЛАВА 11. Непредвиденные заботы………………………………………………..
ГЛАВА 12. На приёме у хана………………………………………………………..
ГЛАВА 13. Московские гости……………………………………………………….
ГЛАВА 14. Смоленские гости……………………………………………………….
ГЛАВА 15. Свадьба…………………………………………………………………..
ГЛАВА 16. Поездка в Орду………………………………………………………….
ГЛАВА 17. Новгородские гости…………………………………………………….
ГЛАВА 18. В далёком Пскове………………………………………………………
ГЛАВА 19. Неудача Ивана Смоленского…………………………………………..
ГЛАВА 20. Карачевский гость………………………………………………………
ГЛАВА 21. Московские дела………………………………………………………..
ГЛАВА 22. Смоленская рать………………………………………………………..
ГЛАВА 23. Слово Узбек-хана………………………………………………………
ГЛАВА 24. Гнев брянского князя…………………………………………………..
ГЛАВА 25. Смех Ивана Калиты…………………………………………………….
ГЛАВА 26. Веселье в Сарае…………………………………………………………
ГЛАВА 27. Псковские дела…………………………………………………………
ГЛАВА 28. Неожиданная битва……………………………………………………..
ГЛАВА 29. Конец ханского советника………………………………………………
ГЛАВА 30. Брянские дела…………………………………………………………
ГЛАВА 31.Тверское «разорение»……………………………………………………
ГЛАВА 32. Нежданный гость………………………………………………………..
ГЛАВА 33. Заботы Василия Карачевского…………………………………………
ГЛАВА 34. Уход в Литву…………………………………………………………….
Книга 3. Годы тяжёлой смуты ………………………………………………….
ГЛАВА 1. Грёзы Ивана Московского………………………………………………
ГЛАВА 2. Судьба князя Глеба………………………………………………………
ГЛАВА 3. Радость князя Симеона………………………………………………….
ГЛАВА 4. Новая свадьба……………………………………………………………
ГЛАВА 5. Новые порядки в Сарае…………………………………………………
ГЛАВА 6.Заботы Дмитрия Брянского………………………………………………
ГЛАВА 7. Суд ордынског хана……………………………………………………
ГЛАВА 8. Слова Тита Козельского………………………………………………
ГЛАВА 9. Удачная охота…………………………………………………………
ГЛАВА 10. Брянский посланец…………………………………………………
ГЛАВА 11. Величие князя Ольгерда…………………………………………………
ГЛАВА 12. Княжеский суд…………………………………………………………….
ГЛАВА 13. Женитьба Романа Молодого……………………………………………..
ГЛАВА 14. Хлопоты князя Дмитрия………………………………………………….
ГЛАВА 15. Тревоги Симеона Московского…………………………………………..
ГЛАВА 16. Слово древней старухи……………………………………………………
ГЛАВА 17. Зять брянского князя……………………………………………………..
ГЛАВА 18. Поминальные разговоры…………………………………………………..
ГЛАВА 19. Думы Симеона Московского……………………………………………..
ГЛАВА 20. Брянская смута…………………………………………………………….
ГЛАВА 21. Псковские беды……………………………………………………………
ГЛАВА 22. Уход старого лекаря………………………………………………………
ГЛАВА 23. Слова новгородского купца………………………………………………
ГЛАВА 24. Божья кара…………………………………………………………………
ГЛАВА 25. Ужас Ивана Смоленского…………………………………………………
ГЛАВА 26. «Чёрная смерть»……………………………………………………………..