Мадлен штопала одежду Луизы, когда в дверь раздался резкий стук. От неожиданности она уколола палец иглой, показалась капля крови. С тяжелым сердцем молодая женщина встала, отложила платье и пошла в прихожую, бросив быстрый взгляд в зеркало, висевшее на стене и обрамленное овальной бронзовой оправой. На нее потухшим взглядом смотрела бледная рыжеволосая женщина с небрежно уложенной прической, из которой выбивались отдельные пряди, с заострившимися чертами лица, под глазами лежали темные круги от недосыпания. После ареста Пьера спала Мадлен очень плохо, просыпаясь по нескольку раз за ночь. А иногда, проснувшись, так и не могла больше заснуть, всматриваясь в темноту и слушая дыхание спящей рядом дочки. Луиза выпросила разрешение ночевать с ней рядом, и Мадлен была даже рада этому. Присутствие рядом дочки немного успокаивало расшатавшиеся нервы.
- Мамочка, кто это пришел? - голосок Луизы, вышедшей из своей комнаты, звучал взволнованно, — это гвардейцы?
- Не знаю, милая, - Мадлен провела ладонью по ее волосам, - наверное, тетя Катрин. Или соседка, может, соль у нее опять закончилась или луковица нужна для супа.
«А может, и гвардейцы», - подумала она. Но озвучивать эту мысль дочке конечно же не стала.
В дверь опять нетерпеливо постучали.
- Не открывай им, мамочка, - прошептала Луиза, словно прочитав ее мысли. Она уцепилась за руку Мадлен и нахмурила темные брови.
- Ну что ты, Лу, - Мадлен улыбнулась дочке, но улыбка получилась бледной и вымученной. – Иди пока в свою комнату. А я посмотрю, кто это.
Луиза кивнула, неохотно отпуская ее руку.
Мадлен подошла к двери, затаив дыхание.
- Кто там? – громко спросила она, стараясь унять неистово бьющееся сердце.
- Мадлен, это я, Катрин Беко! – услышала она знакомый женский голос.
От сердца сразу отлегло, все еще слегка дрожащими руками Мадлен повернула массивный засов и откинула с петли серебристую дверную цепочку. Катрин шагнула в прихожую, и подруги обнялись.
- Господи, Катрин, это ты, - тихо сказала Мадлен, закрывая за ней дверь, - а я уж подумала, что это пришли за мной…
— Вот и я не знала, что думать, когда ехала к тебе, - пробурчала Катрин, - вдруг, приду, а квартира, не дай Бог, опечатана, а ты уже в тюрьме, как и твой муж. Не дай Бог, - повторила она и перекрестилась.
Катрин пришла не одна, а с пятилетней дочкой Аньес, которая робко стояла, прижавшись к юбке матери.
Мадлен погладила ее по голове, и Аньес безмолвно подняла на нее свои большие, светло-серые глаза.
- Ты хоть кушаешь что-то или нет? – Катрин недовольно покачала головой, вглядываясь в бледное и исхудавшее лицо Мадлен. – Совсем на тень стала похожа.
Мадлен пожала плечом.
- Катрин, мне кусок не лезет в горло, тех пор, как Пьер арестован.
- Нет, вы только посмотрите на нее! - Катрин Беко недовольно всплеснула руками и нахмурила свои тонкие выщипанные брови, - ладно, ты о себе совсем не думаешь. Но подумай хоть о Луизе… и о нем, - она провела рукой по ее животу. – О нем подумай. Кого ты родишь, если совсем питаться перестанешь. Кстати… - она нагнулась, и Мадлен только сейчас заметила, что Катрин принесла плетеную корзинку, накрытую куском светлой ткани. Она приподняла ткань и извлекла из корзинки коричневую глиняную крынку, горлышко которой было накрыто бумагой и туго перевязано бечевкой, - я тебе и Луизе молока принесла и еще булочек немного, сама пекла. Вчера удалось муки немного отхватить, - Катрин победоносно улыбнулась.
- Ну что ты, Катрин, зачем, - Мадлен смущенно посмотрела на нее, - у тебя самой трое детей.
- Перестань! – Катрин махнула рукой, - у меня муж пока что на свободе, и он работает. С голоду не помрем.
Мадлен почувствовала, как на глаза внезапно навернулись слезы.
- Спасибо, милая Катрин, - прошептала она и, подавшись вперед, обняла подругу. – Спасибо тебе за все.
- Ну что ты… что ты, - в свою очередь смущенно пробормотала Катрин Беко, успокаивающе гладя Мадлен по спине и чувствуя ее острые худые лопатки.
- Пойдем ка на кухню, - проговорила Катрин, - и пока ты, дорогая моя, кружку молока не выпьешь и булочку не съешь, я никуда отсюда не уйду.
Катрин сидела за столом, подперев подбородок ладонью и смотрела, как Мадлен медленно пьет молоко. Дети пристроились рядом. Луиза тоже получила свою кружку молока, а Аньес, жалобно посмотревшая на мать, выслушала суровый отказ.
- Имей совесть, красавица, - назидательно сказала Катрин дочке, - ты ведь совсем недавно обедала.
- Как ты с ней строго, - заметила Мадлен, откусив булочку.
- А как иначе! – усмехнулась Катрин, - если с детьми не строго, так они совсем от рук отобьются.
Луиза допила свое молоко, слезла со стула и, подойдя к Мадлен, обняла ее, прижавшись лицом к ее платью.
Мадлен ласково погладила ее по волнистым волосам.
- Иди пока к себе, Лу, - проговорила она дочке, - и возьми с собой Аньес, покажи ей свои последние рисунки. Нам с Катрин нужно поговорить.
- Но мамочка, - Луиза посмотрела ей в глаза, и в голосе девочки появились умоляющие нотки, - можно я побуду здесь с тобой и тетей Катрин?
Мадлен знала, что Луиза недолюбливает тихую туповатую Аньес, которая была младше ее на полтора года и с которой ей было откровенно скучно.
- Нет, Лу, - Мадлен сжала ее маленькую ладошку, - иди в комнату с Аньес и не спорь со мной.
- Хорошо, - Луиза обиженно сжала губы, направилась к Аньес и взяла ее за руку, - Пойдем.
Девочка слезла со стула и безропотно пошла вместе с Луизой.
- Не хочет она с моей общаться, - усмехнулась Катрин, - ну, оно и понятно. Луиза девчонка умненькая, а Аньес меня саму порой из себя выводит. Молчунья. Не то, что ее братья старшие. Те ещё сорванцы. Так они ей и тумаков порой дают. Я уж Аньес говорю частенько – как же ты жить дальше будешь, если за себя постоять совсем не можешь. Как овца на заклание, ей богу.
- Прости, Катрин, - Мадлен дотронулась до руки подруги, - Луиза сейчас очень переживает из-за ареста Пьера. Она ведь очень привязалась к нему, почти каждый день он брал ее с собой в типографию. В лавке ведь ребенку совсем не место. Он так мне помогал с ней.
- Понимаю… - Катрин слегка нахмурила брови, - но, вроде, погромы сейчас уменьшились. Не то, что зимой было.
- Весной все как-то полегче, - печально улыбнулась Мадлен, - теплее… всегда кажется, что и выжить весной проще. Знаешь, если бы не арест Пьера, я была бы сейчас совершенно счастлива. Боже мой, как же я раньше не ценила свое счастье. Ведь у меня все было… Всё… а я… - молодая женщина опустила голову, и выбившиеся из прически волнистые рыжие пряди закрыли ее бледное лицо.
- За что ты коришь себя, Мадлен? – недовольно спросила ее Катрин Беко, - или ты специально выискиваешь сейчас свою вину за прошлое… ту вину, которой нет? Ты ни в чем не виновата. Разве что в том, что…
Она смолкла.
- В чем же я виновата, Катрин, говори, - Мадлен с отчаянием посмотрела на подругу.
- В том, что вообще вышла за него, - бросила Катрин в сердцах. – А я ведь тебе говорила еще до твоей свадьбы с ним… предупреждала, что до добра этот брак не доведет. Но ты и слушать не хотела, - Катрин махнула рукой.
- Ты не понимаешь, Катрин, - произнесла Мадлен, словно с каким-то усилием. – Я люблю Пьера. Полюбила его. Я ношу под сердцем его ребенка. Я… я не знаю, что буду делать, если он погибнет.
- Он же революционер, милая, - Катрин посмотрела на нее с долей откровенного изумления, - а как же раньше… он ведь сам призывал к усилению террора… к тому, чтобы не простаивала гильотина, будь она проклята! – Катрин не выдержала и смачно выругалась.
- Да, - Мадлен согласно кивнула, - но потом… потом я увидела его другим. Он может быть совсем другим… добрым и нежным.
- Добрый и нежный он с тобой, моя девочка, - устало произнесла Катрин Беко, - потому что ты его жена и он тебя любит. Но скольким аристо снесли головы после призывов в его газете. Ты не думала об этом?
- С каких пор ты стала жалеть аристо, Катрин? – Мадлен встала и прошлась по кухне. Затем снова села за стол, нервно сжала руки.
- Да, убивать людей не по-христиански… да, это огромный грех… и я сама говорила это Пьеру. Мы ссорились с ним из-за этого, - в отчаянии произнесла она, - но теперь… я не знаю, что со мной происходит… он там, в тюрьме, а я схожу с ума без него… да, мне страшно. Мне так страшно, Катрин. Я боюсь засыпать ночью, потому что жду, что придут и за мной. И что тогда будет с Луизой? А еще… мне больно… ужасно больно здесь, - Мадлен прижала руку к груди, - от этого я схожу с ума еще сильнее, чем от страха. И эта боль не проходит… Я не знаю, что с ней делать.
- А ты действительно его полюбила, - отозвалась Катрин, - бедная девочка.
- Пьер сейчас в тюрьме Маделоннет, - отозвалась молодая женщина, отрешенно глядя перед собой, - сегодня уже десятый день, как он там.
- Тот бывший монастырь, который в прошлом году превратили в тюрьму? – уточнила Катрин.
- Да.
- И как он? – осторожно спросила Катрин, - ты навещала его или к нему никого не пускают?
- Я видела Пьера только один раз, - молодая женщина все также безучастно смотрела перед собой, - на следующий день после ареста привезла ему вещи. Разрешили передать только камзол… теплый, а то забрали его в совсем легкой одежде… книгу, расческу, платок… все. Взяли только это. Больше ничего не разрешили передавать. Пьер еще держался и шутил. Сказал мне, что будет бороться до последнего. Боже мой… Как будто можно бороться там… в тюрьме.
Мадлен всхлипнула.
Катрин Беко ласково дотронулась до ее руки.
- Вчера я приехала в тюрьму опять, думала, что разрешат его увидеть, но нет… мне сказали, что все свидания с гражданином Рейналем запрещены. Как и передачи ему. Что это значит, Катрин? Почему так? – Мадлен посмотрела на подругу. Ее зеленые глаза были полны слез.
- Я не знаю, почему так, моя девочка, - с тяжелым вздохом ответила Катрин Беко, - может быть в тюрьме карантин? Хотя, тебе бы наверняка сказали, если бы это было так.
- Не знаю, что и думать, - отозвалась Мадлен, - эта неизвестность страшнее всего.
***
- «Республиканский вестник»! Покупайте «Республиканский вестник»! Не пропустите самые последние новости! – голос мальчишки-продавца звонко разносился над бульваром, ласково согреваемым весенним солнцем. Природе словно никакого дела не было до бед и страданий людей. Весна брала свое, но яркое солнце и ростки первой появляющейся зелени лишь раздражали Жана-Анри (де) Тьерсена, который брел через бульвар в сторону своего дома. Жаннет не было уже более десяти дней, и все это время он не терял еще последней, самой слабой надежды, что может быть, она вернется сама. Он был готов простить Жаннет все, что угодно, измены, обман, ложь… лишь бы она вернулась к нему живой. Лишь бы все стало, как прежде.
- Самые последние новости! Завтра во Дворце Правосудия состоится рассмотрение дела бывшего барона де Карвевиля и его сообщников, обвиняемых в организации заговора против республики! Покупайте «Республиканский вестник»!
Мальчишка-продавец прокричал это, быстро проходя мимо Тьерсена и размахивая поднятым в руке газетным листком. Другой рукой он придерживал тряпичную сумку на широкой тесьме, набитую газетами.
Тьерсен остановился, как вкопанный, осознавая только что услышанное. Да, он помнил имя отца Жаннет. Она его называла и неоднократно. Жером де Карвевиль…
- Господи... - тихо простонал Жан-Анри.
Все это могло означать только одно. Пропажа Жаннет связана с арестом ее отца.
- Постой! – громко крикнул он вслед удаляющемуся мальчишке, - я хочу купить газету.
Мальчишка обернулся и живо подбежал к нему, протягивая газетный листок и требовательно глядя круглыми черными глазами:
- Всего пятнадцать су, гражданин.
Жан-Анри протянул ему монетки. Мальчишка быстро схватил их, сунул в руки Тьерсену газету и быстро побежал дальше, размахивая над головой «Республиканским вестником» и продолжая выкрикивать последние новости.
Тьерсен отошел в тень, к высокой резной ограде, окружавшей бульвар и развернул листок. Руки его дрожали. На первой же странице он прочитал то, о чем так боялся узнать и во что до последнего не хотел верить.
«Завтра, 22-го вантоза в 9 утра во Дворце Правосудия начнется заседание революционного трибунала, который рассмотрит дело бывшего барона Жерома Луи Карвевиля, обвиняемого в заговоре против республики и свободы французского народа. Доказано, что заговор субсидировался английской короной и имел расширенную агентуру на территории Франции. Кроме Карвевиля перед трибуналом предстанут и его сообщники»
Далее шел довольно длинный перечень фамилий, более десяти точно. Тьерсен закрыл глаза, выдохнул, открыл глаза и стал читать дальше, до последнего надеясь, что фамилии Жаннет не окажется в роковом списке. Но она была там. «Девица Жаннет Легуа» была указана под одиннадцатым или двенадцатым номером в перечне судимых завтра «заговорщиков». Каким номером точно, Тьерсен не сосчитал, так как в глазах у него потемнело, и он схватился рукой за прутья решетки. Самое страшное его опасение подтвердилось.