КГБ - ФСБ Путь длиной в 37 лет Часть 3 мемуары
О «ежовщине». Собственные представления и дополнения к известным фактам.
Попытки понять суть незаконных политических репрессий в СССР, достигших пика в 1937 году, возникли в моем сознании одновременно с началом работы по «пересмотровым» делам. Предположительные ответы появлялись и обрастали аргументами по мере накопления фактической информации. Источниками сведений служили материалы уголовных дел, показания бывших обвиняемых, свидетелей и иных лиц, имевших отношение к событиям, о которых идет речь.
По причинам объективного характера начальная информация была ограничена пределами образованной в 1937 году Каменец-Подольской (Хмельницкой) области и рамками соответствующих социальных групп репрессированных: преимущественно крестьян и некоторого числа рабочих. Процессы, потрясшие представителей партийно-государственной номенклатуры, высшей и массовой интеллигенции к этому региону отношения не имели.
В ходе перемещений по службе объем значимых сведений пополнялся архивными данными уголовных дел по обвинению сотрудников органов безопасности, включая руководителей следствия центрального аппарата, документами служебной переписки, статистическими материалами, и нормативными документами органов государственной безопасности.
В числе доступных по службе источников попадались печатные издания зарубежных специалистов по «Сталинскому террору». Весьма информативной оказалась увесистая подборка копий служебных документов о деятельности НКВД УССР 30-х годов, переданная мне в начале двухтысячных годов одним из бывших сотрудников ПГУ КГБ СССР, имевшим доступ к архивам СБУ Украины.
Появлению обоснованных предположений о феномене «ежовщины» способствовало неоднократное обсуждение трагического периода отечественной истории с начальником 6-го отдела Следственного отдела (на правах управления) КГБ СССР Ю.А. Замараевым, под руководством которого мне довелось работать.
Бывший участник так называемой «комиссии А.Я. Пельше», расследовавшей по поручению ЦК КПСС (а конкретнее Н. Хрущева) убийство С.М. Кирова, Юрий Афанасьевич делился со мной данными о репрессиях, собранными комиссией.
Комиссия работала в течение 5 лет, изучала архивы КПСС, включая рабочие документы В.И. Ленина и И.В. Сталина, исследовала материалы органов госбезопасности, вела допросы свидетелей и лиц, причастных к предыдущим расследованиям. Желательным результатом комиссионной деятельности было бы подтверждение версии Н.С. Хрущева о причастности к гибели Сергея Мироновича И.В. Сталина. Однако предпринятый поиск «кровавой руки Вождя» оказался безрезультатным.
Подробнее об укоренившейся традиции возобновления расследований убийства Кирова при изменении политического курса страны речь пойдет ниже.
Попутно с расследованием комиссия собрала объемный материал о репрессивной политике в СССР и причастности к ее проведению конкретных руководителей государства.
Однако, несмотря на обширные познания фактических данных и признанные в профессиональном сообществе аналитические способности, Юрий Афанасьевич избегал категорических суждений об истоках и раскрутке маховика «ежовщины».
Объясняя эту позицию, он ссылался на ряд неизученных объективных и субъективных факторов, сопутствовавших принимавшимся в то время решениям. Отмечал отсутствие политического решения о системной аналитической обработке фактического материала, собранного «комиссией Пельше» и другими подобными структурами.
В нынешнее время объем информации по названной теме существенно увеличился за счет возможности доступа к ранее закрытым массивам данных. Появились серьезные научные издания, раскрывающие картину репрессивной политики СССР на основе достоверной статистической и управленческой информации органов государственной безопасности, решений руководящих органов ВКП (б) и Правительства СССР.
Тем не менее, незаинтересованному исследователю сути названных событий приходится продираться через нагромождения противоречивых оценок официальных органов, сделанных в различные исторические периоды, через умышленные искажения фактов заинтересованными лицами типа Н.С. Хрущева, через вбросы в государственные архивы фальшивок, изготовленных «группой исследователей под руководством А.Н. Яковлева», а также преодолевать добросовестные заблуждения различного рода специалистов.
Тема репрессий до сих пор служит полем ожесточенной полемики между «демократами-либералами» с одной и «сталинистами» с другой стороны.
Непримиримые споры ведутся по поводу масштабов, причин и условий применения необоснованных карательных мер, а также о реальном месте партийных органов и конкретных лиц в организации и управлении репрессивной деятельностью органов государственной безопасности.
Мое теперешнее представление о репрессиях, основанное на содержании лично расследованных «пересмотровых» дел, на результатах ознакомления с решениями руководства ВКП(б), с оперативными материалами и управленческими документами органов НКВД, совпадает с выводами из работ добросовестных исследователей соответствующих архивов.
К числу таковых, безусловно, относятся О. Б. Мозохин (Репрессии в цифрах и документах), В.Н. Земсков (О масштабах политических репрессий в СССР) и А.Н. Дугин «Тайны архивов НКВД СССР: 1937-38. Взгляд изнутри»).
В то же время память дополняет общую картину подробностями, оставшимися вне поля зрения маститых исследователей. В первую очередь речь идет о взгляде на некоторые обстоятельства, сопутствовавшие возникновению в истории страны двухлетнего периода «ежовщины», превратившей органы госбезопасности из структуры защиты государства в инструмент массового террора.
Более понятным стали обстоятельства появление феномена «ежовщины», цели и задачи массовых репрессий в понимании И.В. Сталина и Ежова.
Признаки назревания катастрофы по имени «ежовщина»
Одним из симптомов приближения катастрофы под названием «ежовщина», на который не обращают внимания исследователи, было наметившееся расхождение между представлениями руководства СССР (читай И.В. Сталина) о характере угроз существованию государства и фактическими результатами охранительной деятельности органов безопасности.
Согласно официальной доктрине 30-х годов, СССР служил ареной непрерывной подрывной деятельности со стороны коалиции стран «условного Запада» и Японии. Кроме того, страна являлась объектом террористических и иных видов преступных посягательств зарубежных эмигрантских организаций и «внутренней оппозиции». Надо признать, что представления руководства страны о наличии и характере внешних угроз были небеспочвенными. Об этом свидетельствуют достоверные исторические факты.
Что же касается территории Каменец-Подольской области - к числу выявленных вражеских происков относились неоднократные рейды разведывательно-диверсионных групп из Польши, убивавших случайных свидетелей, а также засылка агентуры спецслужб, в том числе завербованной из числа нарушителей границы со стороны СССР.
Количество лиц, задержанных за незаконный переход государственной границы со стороны Польши в зоне ответственности 20-го Краснознаменного Славутского погранотряда за период с января 1935 по сентябрь 1939 года составило 65 человек (в отчете они включены в число агентов иностранных разведок).
Согласно захваченным в сентябре 1939 года органами НКВД документам польской военной разведки, «Двуйка» (2-е Управление Генштаба - военная разведка Польши) имела на территории СССР (большей частью в приграничных областях, к которым относилась Каменец-Подольская) 46 разведывательных резидентур и более 100 агентов.
Внутренние угрозы безопасности СССР представлялись власти в виде проявления экономических трудностей, пробуксовки планов коллективизации, индустриализации и сопутствующем этим обстоятельствам массовом недовольстве и противодействии населения мероприятиям власти (в основном изъятию «излишков» хлеба).
Начиная с 1928 года, доклады и статьи И.В. Сталина, а также директивные решения ВКП (б) декларировали нарастание интенсивности враждебной деятельности со стороны оппозиции и классовых врагов в сфере коллективизации и индустриализации. Партия и правительство призывали к усилению бдительности и «беспощадной борьбе с представителями вышибленных из колеи последних остатков умирающих классов», «накинувших на себя маску «рабочих» и «крестьян», «кое кто из которых пролез даже в партию».
В 1929-1931 годах руководство страны, исходя из представления о том, что основной причиной трудностей коллективизации является противодействие сельской буржуазии провело массовую высылку «кулаков» из регионов сплошной коллективизации. Вместе с «буржуазией» к местам ссылки отправлялись «подкулачники» - крестьяне, отказывавшиеся вступать в колхозы.
К сентябрю 1931 г. массовые операции по выселению кулацких семей в отдаленные районы Союза завершились. Итоги кампании были подведены в Инструкции ЦК ВКП(б) и СНК СССР № П-6028 от 8 мая 1933 года «О прекращении массовых выселений крестьян».
Вводная часть документа декларировала победу над кулачеством и отсутствие необходимости «…массовых выселений и острых форм репрессий…», задевающих «… как известно, не только кулаков, но и единоличников и часть колхозников».
ЦК и СНК признали допущенные в ходе кампании «перегибы», призвав «ликвидировать в кратчайший срок ошибки и отклонения от линии партии: метод массовых и беспорядочных арестов все еще существующих в деревне», где «…арестовывают председатели колхозов и члены правлений колхозов,... арестовывают председатели сельсоветов и секретари ячеек,…. арестовывают районные и краевые уполномоченные».
Инструкция указала на недопустимость «…практики органов ОГПУ, и особенно милиции, которые теряют чувство меры и зачастую производят аресты без всякого основания, действуя по правилу: сначала арестовать, а потом разобраться».
Однако завершающий раздел документа предупреждал о «неизбежном нарастании сопротивления остатков классового врага в деревне» и требовал его окончательной ликвидации путем рационализации старых способов борьбы и нанесения «более метких и организованных ударов».
Одновременно с нарастанием беспощадности политических лозунгов в стране принимались законодательные и иные нормативные акты, существенно ужесточавшие карательную политику и упрощавшие судопроизводство за счет отказа от гарантий правовой защиты лиц, привлекавшихся к уголовной ответственности.
7 августа 1932 года ЦИК и СНК СССР приняли постановление «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности».
В исторической публицистике этот нормативный акт получил наименования «Закон о трех колосках» и «Указ 7-8» (по дате принятия).
Постановление уведомляло граждан об «участившихся жалобах рабочих и колхозников на хищения государственного и колхозного имущества» и равным образом на насилия и угрозы кулацких элементов в отношении колхозников, не желающих выйти из колхозов.
Исходя из этих соображений, ЦК ВКП(б) и правительство СССР постановили приравнять имущество колхозов к государственному и применять в качестве меры судебной репрессии за его хищение высшую меру социальной защиты – расстрел с конфискацией всего имущества с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества.
16 сентября 1932 года постановление «7-8» было дополнено межведомственной Инструкцией Верховного Суда СССР, Прокуратуры Верховного Суда СССР и ОГПУ, утвержденной Политбюро ЦК ВКП(б).
Инструкция установила перечень категорий расхитителей и мер социальной защиты, которые необходимо к ним применять.
«Расстрелу без послабления» подлежали бывшие кулаки и иные «социально чуждые элементы», должностные лица государственных учреждений и предприятий, председатели колхозов и члены правлений, изобличенные в хищениях имущества государственной, общественной и кооперативной собственности, а также спекулянты, сбывающие похищенные продукты и товары.
Некоторое «послабление» допускалось «в отношении трудящихся единоличников и колхозников, изобличенных в хищении колхозного имущества и хлеба». Для этой категории лиц, предписывалось применение «десятилетнего лишения свободы».
Однако применение высшей меры наказания для них не исключалось при отягчающих вину обстоятельствах: систематических хищениях сельхозпродуктов и скота, хищениях, совершенных организованными группами, хищениях в крупных размерах, хищениях, сопровождавшихся насильственными действиями.
Инструкция допускала применение «мер репрессии» в отношении перечисленных видов преступлений, совершенных до издания закона (то есть имело обратную силу).
Раздел «О сроках ведения следствия по делам о хищениях» обязывал следственные и судебные органы заканчивать дела и выносить по ним приговоры в срок не более 15 дней «с момента раскрытия преступления и возникновения дела».
Поводом к дальнейшему ужесточению репрессивных мер и ограничению права обвиняемых на защиту послужило убийство 1 декабря 1934 г. С.М. Кирова.
В действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик были внесены изменения, вводившие ускоренный порядок ведения следствия и судопроизводства по делам, связанным с терроризмом.
В целях «ускорения» закон отпускал на расследование этих дел срок не более десяти дней.
Обвинительное заключение следовало вручать обвиняемым за одни сутки до рассмотрения дела в суде.
Отменялось право обвиняемого на участие в судебном заседании защитника, на кассационное обжалование приговоров и подачу ходатайств о помиловании.
Приговор в высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно после вынесения.
Впоследствии Постановление ЦИК СССР от 14 сентября 1937 г. распространило сходный порядок ведения следствия и судопроизводства на дела «о контрреволюционном вредительстве и диверсиях».
Суть расхождений между доктриной государственной безопасности и результатами деятельности спецслужбы ОГПУ - НКВД
Несоответствие курса ОГПУ-НКВД официальной доктрине накапливалось постепенно и проявилось в двух основных направлениях: в содержании информационных сообщений об оперативной обстановке, адресованных вышестоящим органам власти, и в показателях репрессивной деятельности органов госбезопасности.
Нынешнее ознакомление с материалами подтверждает прописную истину: оба вида служебной деятельности находятся в неразрывной связи. При этом характер информации предопределяет направления и результаты ее использования.
Материалы органов безопасности УССР начала 30-годов прошлого века свидетельствуют. что вплоть до начала «ежовщины»» информационное обеспечение спецслужбой руководства республики в основном соответствовало требованиям, предъявляемым к этому направлению деятельности. Собранные сведения отражали реальную социально-политическую обстановку в рамках понятий и определений того времени, были актуальными и способствовали решению стоящих перед властью задач.
Очевидным признаком непредвзятости информации было наличие в сообщениях, вплоть до сентября 1936 года, ряда фактических данных и обоснованных выводов, противоречащих официальным догмам.
Расхождения между представлениями власти и реальным положением дел проявлялись, в частности, в оценке причин низких результатов экономической деятельности колхозов, в выявлении категорий лиц, поведение которых препятствовало реализации политико-экономических планов власти.
На фоне приведенных выше законодательных установок высших органов государственной власти относительно политико-экономической ситуации на селе альтернативная позиция ГПУ УССР выглядит неожиданной.
Собственные взгляды службы на причины неудач реализации государственных планов подъема сельской экономики и привлечения на свою сторону крестьянства зафиксированы в ряде информационных материалов того времени.
К числу документов, раскрывающих объективные причины низкой доходности колхозов и подлинную классовую принадлежность лиц, разлагающих колхозы, относится «Записка об организационно-хозяйственном состоянии колхозов по материалам агентурного изучения их деятельности за 1931 год. № 322» за подписью заместителя председателя ГПУ УССР Карлсона.
Этот документ объемом 74 листа под грифом «Совершенно секретно», адресованный генеральному секретарю ЦК КП(б)У С. Косиору, содержит детальный анализ агентурных материалов о деятельности существовавших на территории республики 200 колхозов, а также данные о криминогенной обстановке в сельской местности и карательной политике органов безопасности.
Исследованию подверглись: Учет и организация труда; Результаты хозяйственного года; Состояние инвентаря; Управленческая деятельность; Деятельность антисоветского элемента и пр.».
Согласно содержащимся в записке выводам, «основным и главным» источником экономических бед большинства колхозов являлись «слабая материальная база, чрезвычайно скверное состояние учета и негодная организация труда», влекущие «низкие показатели доходности».
Причиной конфликтов между аппаратом и массой колхозников признавались «распространенные злоупотребления с записями трудодней».
В записке приводятся многочисленные факты некомпетентности руководства, бесхозяйственности и просчетов в организации труда, а также злоупотреблений со стороны управленческого звена, наносящих значительный урон колхозам.
Анализ управленческого звена 184 хозяйств по социальному признаку свидетельствует, что «колхозный актив» включает в себя: бедняков – 70,3%, середняков – 26,6 %, служащих и рабочих-0,6 %, бывших кулаков -0,1%.
В качестве основных причин добровольного выхода из колхозов названы: «неудовлетворенность стоимостью трудодня, плохое снабжение промтоварами, бесхозяйственное ведение дел правлением, преступные действия правленцев…».
И наконец, шокирующий вывод! Основную массу исключенных из колхозов 752 человек, «разлагающих своей деятельностью колхозы» составляют представители «социально близких прослоек – середняков, бедняков и батраков».
Сведения наличии признаков «насилия и угроз кулацких элементов», в адрес «честно и самоотверженно работающих колхозников» в документе отсутствуют.
ОГА СБ Украины .- Ф.16.-Оп.24 (1951). -Д.1.-Л.1-77
Вызывающе несоответствующей представлениям власти о настроениях «сельского актива» является подготовленная ГПУ УССР «Сводка фактов о право-оппортунистических настроениях о противодействии хлебозаготовкам со стороны членов, кандидатов партии и комсомола за время хлебозаготовительной кампании. По данным на 20.12.1932 г.».
Агентурному изучению подверглись настроения «сельского актива» 407 сел в 199 районах республики. Сводка содержит описание «оппортунистических настроений» и поступков 587 человек. Обобщенный смысл суждений «оппозиционеров» заключается в высказываниях о нереальности планов сдачи колхозного зерна государству, о предстоящем голоде, отсутствии посевного материала и «неминуемой гибели людей».
Первое место среди общего числа «недовольных», согласно сводке, занимали председатели и члены правления колхозов; второе – секретари партячеек; третье - председатели сельсоветов; четвертое – партийный и комсомольский актив.
Формами противодействия распоряжениям власти со стороны названных лиц явились:
1. Отказ от выполнения хлебозаготовок.
2. Отказ от принятия плана хлебозаготовок.
3. Отказ от должности и увольнение с работы.
ОГА СБ Украины.Ф.16.- Оп. 25-Д.3 88.-Л.4-68
Сведения о росте недовольства экономической политикой государства среди «партийного актива» в государственном секторе фиксирует «Спецсообщение об антипартийных и антисоветских проявлениях партийцев на транспорте, по материалам на 13.12. 1932 г.» за подписью начальника Транспортного отдела ГПУ УССР Ф. Друскиса.
Этот документ, направленный Председателем ГПУ УССР С. Реденсом генеральному секретарю ЦК КП(б)У С. Косиору, фиксирует «…значительный рост антипартийных и антисоветских проявлений со стороны членов и кандидатов партии». В подтверждение такого вывода приводятся выдержки из «враждебных» высказываний 87 членов партии, в том числе некоторых секретарей и членов бюро первичных партийных организаций различных регионов Украины.
Смысл высказываний заключается в недовольстве низкими заработками, нехваткой продовольствия и промышленных товаров, в порицании экономической политики власти, в одобрении отвергнутых предложений представителей правой оппозиции и в осуждении экономической политики И.В. Сталина.
Определенное представление о характере мер воздействия на «враждебные» высказывания дает резолютивная часть записки: «По существу вышеприведенных фактов антисоветских и антипартийных выступлений членов партии проинформированы секретари местных партийных комитетов».
На документе имеется резолюция С. Косиора. «Нужно обсудить меры реагирования на подобные выступления. Надо прямо и немедленно исключать за подобные выступления. Интересно проверить несколько фактов, как реагировали в ячейках и районах на эти выступления».
ОГА СБ Украины.Ф.16.- Оп. 25-Д.2.-Л.1-13.
Следует признать, что достоверность информационных сообщений ГПУ УССР начала 30-х годов о реальном содержании «противоправных действий» предопределяла существование относительной объективности предварительного и судебного следствия и заметной мягкости назначенных наказаний по сравнению с периодом «ежовщины».
Иллюстрацией этого предположения может служить документ под названием «Анализ цифровых данных об оперативной работе органов ГПУ УССР по сельскому террору за время с 1 января 1932 г. по 1 ноября 1932 г.».
Согласно тексту названного документа, «…За время с 1 января1932 г. по 1 ноября 1932 г. органами ГПУ УССР заведено 425 следственных дел в отношении 1187 обвиняемых. Арестовано 1160 человек (97,7%).
Изучение социального состава привлеченных свидетельствует о наличии среди них: Середняков- 34,1%; Кулаков – 23,2 %; Колхозников –19.1 %; Бедняков –12,9 %; Рабочих- 2,9%; Служащих-2.9%; Прочих - 4,9%.».
Приведенные выше статистические данные завершаются обобщением, опровергающим утверждения власти о преобладании кулаков в социально-классовой структуре «террористов»: «…Основную массу привлеченных по сельскому террору (69%) представляют социально близкие нам прослойки (рабочие, колхозники, бедняки и середняки). Кулаки составляют 23,2 %».
Согласно разделу документа, посвященному карательной политике, за рассматриваемый период органами ГПУ были расследованы 460 дел на 1407 человек (в разделе учтены «переходящие» дела предыдущего периода).
Свидетельством относительной объективности расследования, проведенного органами ГПУ, служит факт освобождения с прекращением уголовных дел по недоказанности обвинения в отношении 470 (33,4%) обвиняемых, в том числе 76 кулаков.
В суды общей юрисдикции были переданы дела в отношении 862 (61,2%) обвиняемых.
Рассмотрены Судебной тройкой и Особым совещанием при Коллегии ГПУ УССР уголовные дела в по обвинению 75 человек (5,3% от общего числа привлеченных), из которых осуждены: к лишению свободы -34 человека, к высылке -31 человек, условно – 10 чел.
Обращает на себя внимание назначение судебными органами ГПУ менее жестких (по сравнению с судами общей юрисдикции и тройками НКВД времен «ежовщины»), мер наказания, в том числе в виде высылки и условного осуждения.
Судами же общей юрисдикции по переданным им делам вынесены приговоры о назначении «ВМСЗ - высшей меры социальной защиты» в отношении 35 человек и осуждены к различным сроками лишения свободы 67 человек.
ОГА СБ Украины. -Ф.42.Д.9.-Л.185-190
Примечание: При оценке итогов борьбы органов ГПУ с так называемым «сельским террором» следует учесть, что речь идет о собирательном понятии, не нашедшем отражения в уголовном законодательстве того времени. Архивные документы ГПУ УССР не содержат систематизированного описания деяний этой категории. Судя по отдельным упоминаниям, это понятие охватывало конфликты с нанесением побоев, поджоги личного имущества активистов на почве личной мести, «террористические тенденции?», «разбазаривание» (продажу) собственного имущества перед вступлением в колхоз и т.п. Сюда же следует отнести хищения колхозного имущества представителями колхозного актива и рядовыми колхозниками. Главным критерием «сельского террора» было совершение указанных деяний на селе в период коллективизации.
Точка расхождения между официальной идеологией и результатами охранительной деятельности
Представляется, что датой документально зафиксированного начала расхождения между призывами власти к активизации борьбы с «затаившимся врагом» и фактическими результатами охранительной деятельности органов ГПУ-НКВД следует считать 1932 год.
С указанного времени статистические данные фиксируют резкий спад результатов государственного сыска и карательных мер органов государственной безопасности.
Статистический отчет ОГПУ СССР по итогам 1932 года содержит сведения о расследованных ведомством уголовных делах по обвинению в «Сельской» и «Повстанческой» контрреволюции», в измене Родине, шпионаже, диверсиях, терроре, вредительстве, бандитизме, антисоциалистической агитации и пропаганде.
Однако общее число осужденных по сравнению с предыдущим 1931 годом сократилось на 32,2 %, а количество «расстрельных» приговоров уменьшилось с 10651 до 2728 (в 3,9 раза).
Безусловное внимание привлекает графа «прекращено дел за недоказанностью». Данные свидетельствуют: число лиц, освобожденных за недоказанностью обвинения (108995 человек) составляет более ; (76,8%) от общего числа осужденных (141 919 человек).
(Для сравнения: Судами России в 2021 г. оправданы - 0,27% от общего числа подсудимых).
В последующие четыре года отчеты фиксируют продолжающееся снижение применения «ВМСЗ – высшей меры социальной защиты» (с 1938 г «ВМН-высшая мера наказания»). Самое низкое число «расстрельных приговоров» приходится на 1936 год. В целом значения этих показателей выглядит следующим образом:
Таблица № 1.
Число лиц, осужденных по делам, расследованных органами ГПУ – НКВД к ВМСЗ в 1932 – 1936 годах
По годам Число осужденных к ВМСЗ
1932 2728
1933 2154
1934 2056
1935 1229
1936 1118
Проблема нарастающего разрыва между официальной доктриной об усилении подрывной деятельности внешних и внутренних врагов и снижающимися результатами охранительной деятельности органов государственной безопасности требовала неотложного выяснения причин ее возникновения и принятия решений по корректировке какого-либо из названных направлений государственной политики.
Не исключено, что причиной относительной либерализации деятельности НКВД было намерение руководителя ведомства Г.Г. Ягоды отказаться от применения необоснованно жестких наказаний.
В пользу этого предположения свидетельствуют показания бывшего начальника Секретно – политического отдела НКВД СССР Г.А. Молчанова, сообщившего на допросе в 1937 году: «Мне…запомнился разговор, который мы вели летом 1934 г. на водной станции «Динамо». В этом разговоре Ягода сказал: «Пора, пожалуй, прекратить расстреливать людей».
О реальных усилиях Г.Г. Ягоды, направленных на ограничение внесудебных репрессий рамками законности сообщает архивный документ под названием «Речь Народного комиссара внутренних дел СССР - тов. Ягоды на совещании оперативного состава НКВД-центра. 1934 г.».
(ЦА ФСБ, ф. 3, оп. 1, д. 4, л. 1-35).
Исходной темой выступления наркома перед сотрудниками центрального аппарата ведомства послужило содержание Инструкции ЦК ВКП(б) и СНК СССР № П-6028 от 8 мая 1933 года «О прекращении массовых выселений крестьян», подписанная Председателем Совета народных комиссаров СССР В. Молотовым (Скрябиным) и Секретарем ЦК ВКП(б) И. Сталиным.
Ссылаясь на ряд предписаний названного документа, руководитель ведомства потребовал от сотрудников НКВД «решительной перестройки работы Главного управления государственной безопасности применительно к новым условиям».
Отметив факт «разгрома контрреволюционного подполья усилиями партии и напряженной работы органов ОГПУ» Г.Г. Ягода сообщил, что одержанная победа позволила упразднить внесудебный порядок рассмотрения уголовных дел коллегией ОГПУ.
«Строжайшее укрепление революционной законности», по словам руководителя ведомства, требует отказаться от прежних критериев эффективности работы, согласно которым «успехи служебной деятельности определяются количеством возбужденных уголовных дел и арестованных по ним лиц».
Детализируя сказанное, Г.Г. Ягода обязал подчиненных обеспечить высокое качество следствия, в частности обосновывать каждый арест убедительными, тщательно проверенными доказательствами. Предупредил о необходимости скрупулезно соблюдать процессуальные нормы. Предостерег «о недопустимости восполнять силой власти отсутствие улик или неумение их использовать». Потребовал уважительного отношения к обвиняемым, исключающим «окрики и угрозы».
Критерием надлежащего качества расследования, по словам наркома, должно было стать признание доказанности обвинения независимым судом.
Надо полагать, выступление Г.Г. Ягоды даже в самых смелых предположениях не имело цели противопоставить направление деятельности НКВД убеждениям И.В. Сталина. Скорее всего, нарком переоценил вводную (декларативную) часть названной выше Инструкции № П-6028 от 8 мая 1933, содержавшую перечисленные выше призывы. Фатальным для него стал недостаток понимания истинного значения заключительных положений документа, которые содержали недвусмысленные предписания И.В. Сталина «о всемерном усилении борьбы с классовым врагом».
Не следовало упускать из виду, что документ завершался констатацией «неизбежного нарастания самых острых и отчаянных форм классовой борьбы с советской властью». Резолютивная часть Инструкции требовала «улучшения старых способов борьбы», «повышения рациональности, меткости и организованности УДАРОВ органов НКВД, применения новых методов, способных ЛИКВИДИРОВАТЬ ВРАГА в новой обстановке».
Ответом на этот призыв, по замыслу авторов Инструкции, должен был стать фактический рост результатов сыскной и карательной деятельности органов НКВД. Однако, действительность свидетельствовала об обратном.
Причины снижения показателей контрразведывательной деятельности чекистов, по мнению И.В. Сталина, заключались в некомпетентности либо, хуже того, в противодействии руководства ОГПУ (НКВД) «линии партии».
Разрешитель сомнений «до разбития в лепешку»
Изучить информацию о сути ситуации «изнутри» органов госбезопасности (с 1934 г. - НКВД СССР) И.В. Сталин поручил заместителю председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б), секретарю ЦК ВКП(б) Н.И. Ежову.
Выбор Ежова в качестве порученца, готового разбиться в лепешку ради подтверждения предположений генсека о бездеятельности или саботаже НКВД, был не случайным.
В послужном списке этого человека к этому времени имелась заслуга в виде выполнения указаний И.В. Сталина о разоблачении организаторов убийства С.М. Кирова из числа политических оппонентов вождя.
Уместно вспомнить, что стрелявший в С.М. Кирова бывший член ВКП(б) Николаев и 13 бывших членов ВКП(б) из окружения убийцы были расстреляны 29 декабря 1934 года по обвинению в терроризме. (Впоследствии осужденные по названному делу, за исключением Николаева, были реабилитированы).
В 1935 году расследование убийства было продолжено по инициативе Сталина, требовавшего вскрыть причастность к преступлению Г.Е. Зиновьева и Л.Б. Каменева.
Подробности личных усилий в получении «доказательств непосредственного участия в убийстве т. Кирова Зиновьева и Каменева, связанных с Троцким» Ежов доложил участникам Пленума ЦК ВКП(б) 3 марта 1937 года.
Главная заслуга в организации и выборе направления расследования, по словам докладчика, принадлежала «т. Сталину, который, получив предварительные материалы…, написал резолюцию: «Чрезвычайно важное дело, предлагаю… назначить Ежова наблюдать за следствием, чтобы следствие вела ЧК вместе с Ежовым».
Затем вызванные в кабинет генсека Ежов и А.В. Косарев (секретарь ЦК ВЛКСМ), получили от него указание: «Ищите убийц среди Зиновьевцев».
«Я эту директиву понимал так, - сообщил Ежов, - что надо ее реализовывать во что бы то ни стало, и сколько было у меня сил, я нажимал. Должен здесь сказать, что я встречал не только лояльные сопротивления, но иногда и прямое противодействие».
Основным препятствием на пути «раскрытия», по словам Ежова, было неверие в указанную версию «узколобых ведомственных антипартийных работников, хотя и убежденных чекистов». В подтверждение своих слов докладчик процитировал оценку Г. Ягоды по поводу достоверности угодных Ежову показаний в одном из протоколов допроса.
«Чепуха, ерунда, не может быть», - гласили заметки на документе, оставленные тогдашним наркомом НКВД СССР.
Преодолеть пассивное сопротивление следователей помог И.В. Сталин, предупредивший Г.Г. Ягоду по телефону: «Смотрите, морду набьем».
Далее Ежов раскрыл механизм тайных совещаний, посулов и угроз, позволивший сформировать из числа участников расследования группу лиц, использовавших для получения желательных показаний методы психического принуждения и пытки. Активную роль в деятельности этой группы играл вступивший в сговор с Ежовым первый заместитель наркома Я.С. Агранов. Ягода, помня слова Сталина о «морде», предпочел в их деятельность не вмешиваться.
Результаты следственных усилий указанной группы лиц общеизвестны. По сфабрикованным ими материалам были расстреляны (впоследствии реабилитированные) Зиновьев, Каменев и иже с ними. Правда, через три года аналогичная судьба постигла самих фальсификаторов.
В качестве отступления стоит подчеркнуть: история распорядилась так, что расследования убийства С.М. Кирова (напомню, их было семь) превратились в периодически повторяющееся действо, служившее инструментом борьбы за власть и за убеждения граждан СССР вплоть до 1990 года.
В итоге одобрение руководства страны (Сталина) заслужили итоги рассмотрения лишь двух дел (первое- по обвинению Николаева – 1935г. и др.; второе- по обвинению Зиновьева, Каменева и др.-1936 г.).
Четыре других расследования, проведенные сотрудниками КГБ и Прокуратуры СССР под руководством членов политбюро ЦК КПСС В.М. Молотова (расследование 1957 г.), Н.М. Шверника (расследования 1960 и 1961 годов), А.Я. Пельше (расследование 1967 г.) проводились по инициативе первого секретаря ЦК КПСС Н.С. Хрущева с целью получить доказательства причастности к убийству И.В. Сталина.
Результаты этих расследований, несмотря на массированные вбросы недостоверной информации со стороны приверженцев версии первого лица государства (о них мне рассказал участник комиссии А.Я. Пельше Ю.А. Замараев), выводы следователей были однозначны: Николаев совершил преступление в одиночку по мотивам личного характера.
Со слов Юрия Афанасьевича, «персек» Хрущев таким заключением был весьма недоволен. Объяснял их недостаточной квалификацией и отсутствием должной инициативы следователей. Высказал уверенность, что рано или поздно причастность Сталина к убийству подтвердится «профессионалами более высокого класса».
Последнее расследование было начато в 1988 году следственной группой в составе сотрудников Прокуратуры СССР, Главной военной прокуратуры и Комитета госбезопасности СССР совместно с работниками Комитета партийного контроля при ЦК КПСС по инициативе и под руководством «архитектора перестройки» члена Политбюро ЦК КПСС А. Яковлева. Расследование проводилось в течение двух лет. Основным направлением усилий участников комиссии по-прежнему был поиск кровавых следов «вождя». Однако, несмотря на огромный объем выполненной работы доказательств этой версии обнаружено не было. Это обстоятельство, по словам членов комиссии, вызвало крайнее недовольство Яковлева.
Однако, вернемся в год 1936-й.
Оценка ситуации в НКВД засланцем ЦК
Результаты «успешного» подтверждения версии Сталина об участии «Зиновьевцев» в организации убийства С.М. Кирова стали весомым аргументом для назначения Ежова исследователем служебной деятельности и иных внутренних процессов в НКВД.
Получив санкцию И. Сталина, «засланец» ЦК, бесцеремонно вмешивался в дела оперативных служб и следствия НКВД, группировал вокруг себя сотрудников, готовых выполнять его неправомерные указания, требовал подтверждения надуманных версий о признаках враждебной деятельности неугодных Сталину лиц.
По ходу «проверочных» действий Ежов привычно жаловался И. В. Сталину на противодействие усилиям «представителя ЦК» со стороны «чекистских ведомственных патриотов». Заручившись поддержкой заместителя Г. Ягоды Я. Агранова, он систематически сообщал генсеку тенденциозные и фальсифицированные сведения о якобы выявленных им существенных недостатках и грубых нарушениях в оперативно-служебной деятельности и кадровой политике НКВД, приведшей к «засорению» аппарата ведомства враждебными элементами, сторонниками Троцкого, и даже агентами иностранных разведок.
Усердие Ежова принесло ожидаемый результат. 26 сентября 1936 года он был назначен Народным комиссаром внутренних дел СССР. Я. Агранов сохранил за собой должность первого заместителя наркома.
Первой в ряду полученных от И.В. Сталина поручений передним стояла задача детальной проверки предшествующей деятельности НКВД.
Первый этап проверочных действий Ежова
Результаты четырехмесячной ревизии системы НКВД СССР были обнародованы Ежовым на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП (б) 1937 года в докладе под названием «Уроки вредительства, диверсий, и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов».
Сомневаться в предварительном одобрении выступления Ежова И. Сталиным не приходится, поскольку содержание доклада по сути совпадает с речью генсека, произнесенной на пленуме в тот же день.
Суть претензий, предъявленных ведомству и персонально Г. Ягоде, зафиксирована Пленумом в Резолюции по докладу Ежова.
Документ констатировал запоздавшее, несмотря на неоднократные предупреждения ЦК ВКП(б), минимум на 4 года разоблачение органами НКВД «злейших врагов народа».
Отметил просчеты карательной политики, вследствие которой «… из общего количества репрессированных в 1935–36 гг. около 80% падает на всякого рода мелкие преступления, которые являются по существу объектами работы милиции, а не органов государственной безопасности».
Посчитал доказанными «…случаи, когда в органы государственной безопасности удалось проникнуть даже шпионам иностранной разведки», и наличие условий «…при которых на руководящей чекистской работе оказались прямые предатели-троцкисты».
Принятым постановлением Пленум ЦК ВКП(б) обязал НКВД СССР «довести дело разоблачения и разгрома троцкистских и иных агентов фашизма до конца».
Одобрил мероприятия по укреплению аппарата ГУГБ новыми партийными кадрами и «…удалению из аппарата разложившихся бюрократов, потерявших всякую большевистскую остроту и бдительность в борьбе с классовым врагом и позорящих славное имя чекистов».
Предложил «завершить реорганизацию аппарата Наркомвнудела, в особенности аппарата ГУГБ, сделав его подлинно боевым органом».
Определил общее направление «ударов» по врагу, инструменты и способы его нейтрализации.
Второй этап «разоблачительной» деятельности Ежова
О результатах «продолжения успешной разоблачительной деятельности и разгрома троцкистских и иных агентов фашизма» Н.И. Ежов доложил участникам июньского 1937 г. пленума ЦК ВКП (б).
Из доклада наркома ошеломленные делегаты узнали о выявлении и пресечении враждебной деятельности:
«Военно-фашистского заговора во главе с крупнейшими командирами Красной Армии».
«Право-фашистского заговора в НКВД, под руководством Г. Ягоды».
«Кремлевской право-фашистской группы заговорщиков, во главе с Енукидзе».
«Крупнейшей шпионской организации «ПОВ» во главе с Уншлихтом и другими».
«Крупнейших антисоветских право-троцкистских групп в 7 регионах СССР».
«Удары по врагу»: направления и способы реализации
Воплощая в жизнь постановление февральско-мартовского (1937 г.) пленума партии о направлениях «ударов по врагу», Политбюро ВКП (б) на заседании 2 июля 1937 года приняло решение «Об антисоветских элементах».
Ключевыми положениями этого документа стали:
Объявление «бывших кулаков и уголовников» …главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений».
Предложение «всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД».
Во исполнение указанных мероприятий секретарям областных и краевых организаций, а также руководителям областных краевых и республиканских органов НКВД надлежало «в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество лиц, подлежащих расстрелу и высылке».
Вытекающие из решения Пленума задачи органов госбезопасности были сообщены сотрудникам ведомства Директивой НКВД СССР № 266/15545. 3 июля 1937 г.
В дальнейшем, по мере поступления информации с мест, Политбюро ЦК ВКП (б) принимались решения об утверждении персонального состава «троек» и лимитов лиц, подлежащих репрессиям.
«Ежовщина» - время «коренного перелома» информационной и карательной политики органов НКВД
Продолжение следует