Заметки начинающего писателя
Выйдя из-под пера, рассказ, как известно, начинает жить своей жизнью. Можно сказать, сам ищет своего читателя. Найдёт – повезёт, не найдёт – так и окажется в неизвестности, как в том печальном анекдоте: « Я верю, что книга найдёт своего читателя. Может быть, даже двух». А ведь писатель за время создания своего произведения много пережил сам, проникался переживаниями своих героев, что-то отнимал от себя, представлял, как это было на самом деле, пытался достичь достоверности, словом, всеми силами оказаться на стороне своего героя, потому что в любом из рассказов не только о человеке, но и о животных, писатель проживает с ним другую жизнь. Не удивительно, что Леонид Андреев даже одевался соответственно своему герою на момент написания.
Рассказ пишется то быстро, то вообще не пишется до такой степени, что от него хочется отказаться. Это очень динамичное произведение со своими завязкой, кульминацией и развязкой. И здесь совсем не обязательно для примера брать остросюжетный детектив. Помните, как у Паустовского один мальчик из лучших побуждений подарил автору берёзку, чтобы сидела она себе всю зиму в горшке около печки и была зелёной в то время, как на улице другие, безлистные, берёзы гнулись под тяжёлым снегом? Но берёзка не выдержала и облетела осенью соответственно требованию природы. Просто, коротко, понятно, поучительно и неожиданно, хотя и закономерно.
За это я и люблю короткие рассказы, а вместе с ними их творцов – Куприна, Чехова, Осоргина, Мопассана, Роальда Дала и многих других.
Мою преданность коротким рассказам можно объяснить и другим – абсолютной реальностью бытия. В те времена, когда Москва считалась самой читающей столицей мира, на людей, сидящих в метро, было очень интересно смотреть. Все они были погружены в свою книгу, и на протяжении нескольких остановок перед тобой разыгрывался бессловесный театр. Кто-то мрачнел, кто-то нетерпеливо перелистывал страницы и заглядывал в конец, а кто-то не мог сдержать смеха и заражал им окружающих. Невольно хотелось рассмотреть на обложке книги её название.
Нет, никто не говорит, что сейчас, с телефоном в руке, люди не смеются, но зато прекрасно видно, как быстро работают пальцы и эмоции, порождённые содержимым экрана, на лице не задерживаются. Так вот, о коротких рассказах и о реалии. Ехать на работу было далеко, и пол-Москвы ехало, как нарочно, в том же направлении. В тесной толпе, которая наполнялась с каждой остановкой, книг не почитаешь. Оставалось только смотреть на отражение в стекле вагона и о чём-нибудь думать. Интереснее всего было думать не о предстоящей, уже слегка надоевшей работе, не о том, как упрямы мои дети и не о том, где достать подсолнечное масло. Интересно было уйти в мыслях в далёкие страны, другое время, к необычайным людям и их судьбам. Так со временем родилось страстное желание писать рассказы. Несколько лет ушло на то, чтобы осмелиться эти рассказы напечатать. Это было большой ошибкой, которую не устаёшь повторять.
Свеженькая, совсем ещё тёплая книжица, рождённая в 100 минус 16 экземплярах, требовала, чтобы её непременно прочли. При наличии большого количества друзей и родственников это было нетрудно, но оказалось ошибкой номер два. Никто из хорошо знакомых никогда не позволит себе отозваться о книге с полным пристрастием, а в случае похвалы - собственные комплексы не дают поверить в её искренность. «Ну да, - думаешь ты, - ведь он или она не хочет тебя обидеть, вот и хвалит». В лаконичное: «Ты пиши, обязательно пиши» веришь больше.
Так оказывается, что в результате формулы 100 минус 16 кое-что остаётся в руках автора и постепенно накапливается. Вот она, ошибка номер три. Негоже писателю стоять с пачкой своих книг где-нибудь у входа в метро, как на паперти. Более удачным кажется при шапочном знакомстве спросить невзначай: «Вы, я вижу, любите читать книги, а я, представьте, их пишу. Не хотите познакомиться?». И тут же, подобно фокуснику, извлекающего из шляпы кролика, вытащить из сумки книгу, которую всегда носишь с собой, но выдаёшь за удивительное совпадение обстоятельств. Реакция бывает разной:
- Ой, нет. Я сейчас как раз читаю другую книгу. Нет, как-нибудь в другой раз.
- Нет, знаете ли, - увидев в заголовке слова «короткие рассказы», - я вот именно не люблю читать короткие рассказы.
А увидев в заголовке слова «Случаи из жизни», могут спросить:
- Это из вашей жизни случаи? Нет? Ну тогда не надо. Мне бы интересно из вашей…
Но находятся люди, которые, посомневавшись, всё-таки книгу приобретают, и тогда при следующей встрече с надеждой заглядываешь в лицо покупателя, ожидая его оценки. Никогда, никогда не делайте этого. Это ошибка номер четыре. Подавляйте своё нетерпение, иначе можете услышать:
- А ваша книга, оказывается, такая тяжёлая…
- Помилуйте, а разве вы не читали там юмористические рассказы?
- Нет, она на вес тяжёлая. Я вчера захватила с собой в дороге почитать. Потом жалела.
Или, краснея, как кисейная барышня, тихо спросишь:
- Если вы прочли книгу, какой она вам показалась?
- Как сказать, - услышишь в ответ, - не очень. То есть, интересно, конечно, но нет развития сюжета.
- ??? – это о рассказах-то с интригой и неожиданной порой развязкой?
- Ну да. Вот если бы вы написали, что сделалось с героем лет через 10-15, было бы интересней, более закончено.
- Ну простите. Романов не пишу.
А то можно получить, правда, письменно, ошеломляющий ответ в стиле Эллочки-людоедки: «Прочла «Консьержку» - ха-ха!».
Короче, напрашиваться на рецензии не всегда полезно. Поэтому истинную радость по поводу купленной книги я испытала только единожды. Её купил некто неизвестный на книжной ярмарке. Этот кто-то из моря книг, разложенных на прилавках, в толчее тысяч людей, листающих книги, выхватил глазом мой скромный томик, полистал его, наверное, и купил. Значит, захотел прочесть.
Живущий своей жизнью рассказ может вызвать симпатию или антипатию читателя совсем не в том аспекте, как задумывал автор. Что-то совершенно своё, личное, из собственной жизни вдруг выходит на первый план и остаётся в памяти надолго. Так, однажды я услышала: «И вот это у вас… про корову…Я так плакала». Полно, мой ли рассказ она читала? Никогда ни про какую корову я не писала. Стала выяснять. Оказывается, «корова» заняла одну-две строчки в рассказе о франко-прусской войне 1870-71 годов, где речь идёт о случайных встречах двух французских солдат, враждовавших друг с другом незадолго до начала войны. Однажды один из них спрятался в перестрелке за труп только что убитой коровы, из вымени которой ещё текло молоко. Может быть, всколыхнулись в душе читательницы какие-то впечатления детства, не знаю. А в общем, ничего удивительного в этом нет. Ассоциативное восприятие лежит в основе всякой реакции на происходящее.
Иногда меня спрашивают, почему я не описываю подробно эпоху, время, дату происходящего события. При необходимости я это делаю, но не всегда, рассчитывая на подготовленность читателя. Думаю, если упоминаются слова «господа», «ротмистр», «газовые атаки», если говорится, что война началась в августе, читатель поймёт, что речь идёт о Первой мировой войне. В «Мастере и Маргарите» Булгаков в разных местах произведения касается симптоматики болезни Воланда – больное колено, потеря зрения на один глаз и упоминание об ошибке молодости. Представьте теперь, что Булгаков написал бы: «У Воланда был синдром Рейтера». Знающий человек и так поймёт, о чём идёт речь, а тот, кто не знает, не станет объединять симптомы, разбросанные по тексту, воедино, зато достаточно живо представит себе внешность героя и ничего не потеряет.
Так вот, о «господах» в условиях газовой атаки. Одна девушка, теребя в руках мобильник, указала мне на мою «ошибку».
- Зачем, - спрашивает, - вы говорите «Россия»?
- А что вы предлагаете?
- Советский союз, - бойко ответила она.
Милая, милая девочка. Как процитировал Н.Заболоцкого один мой очень внимательный читатель, «душа обязана трудиться».
Я и сама тут недавно чуть не попала впросак, прочтя в очаровательных очерках Ирины Репиной про тундру о «полосатых леммингах».
- Какие ещё полосатые лемминги, - усмехнулась я, - уж не я ли их ловила в тундре десятками, чтобы прокормить ненасытную полярную сову из школьного уголка живой природы? Ни у одного не было полоски.
Но вовремя остановилась. Полезла в справочник. Оказалось, мы обе были правы. Только имели дело с этими леммингами по разные стороны Уральского хребта. Она на востоке видела леммингов с полоской от кончика носа до лопаток, а я ловила своих серо-бурых грызунов к западу от гор. Так что всякое чтение обязательно приводит к ещё большему чтению и существенно украшает жизнь. Потому и оценка произведения бывает совершенно разной.
Отзывы в письменном виде бывают более полными и более доброжелательными. Это и понятно. Для того, чтобы написать кому-то в наш век забвения эпистолярного искусства, в первую очередь необходимо достаточно сильное впечатление от прочитанного. Вот, что написал о «Семёне Кирилловиче» один читатель: « Благодарю за рассказ. Обязателен для прочтения при становлении Мужчины! Отличная история, хорошо написана. Семёны Кирилловичи, по моим ощущениям, были и есть в каждой школе, институте. Это увлечённые своим делом люди, которые могут увлечь и других. Мальчишками командовать не получится, а вот увлечь просто… Ценность этого рассказа ещё и в том, как наставляет С.К. быть мужчиной, а не послушным мальчиком. Никто же не знает, как стать мужчиной. Копируют повзрослевших мальчиков – ругаться, пить, курить… А никто не говорил нам, что быть мужчиной – это, прежде всего, уметь принимать решение и нести за него ответственность, управлять собой, а не вестись «на слабо». Вот такие рассказы нужно давать читать на уроках литературы, классных часах. По ним писать сочинения».
Но вот отзыв на тот же рассказ совершенно другого человека, на этот раз – женщины. «Я читала рассказ и вспоминала, как, бросив в доме своих спящих мальчиков, я убегала к реке и, закутавшись в мужнин плащ-палатку от скопища комаров, лежала на дне лодки и смотрела в это глубокое, чёрно-звёздное небо. Боже! Как было хорошо».
Такое впечатление, что речь идёт о совершенно разных рассказах, как будто один и тот же музыкальный инструмент раз и навсегда для каждого настроен на свой лад.
Читатель так просто из люльки не выпрыгивает. Он формируется и воспитывается только с помощью книг. Его вкусы совершенно разные, этим определяется тот жанр, который более всего ему люб. У читателя должна быть хорошая память, и при этом без специального запоминания. Не для того, чтобы сравнивать одного писателя с другим, а для того, чтобы вкусить сладость языка, глубину мысли, остроту сюжета, близость к жизни и, главное, правду, даже если она заключена в фантастическое произведение.
Читатель – это критик, но отличается от профессионального критика тем, что резюме его всегда короче, чаще всего «нравится», «не нравится», тем, что в содержании книги склонен уловить что-то личное, касающееся только его одного, и по тому, что именно он читает, многое можно сказать о нём самом. Но иногда он оказывается мелочен, привязывается к одному какому-нибудь слову и не преминёт где-нибудь в обществе блеснуть своей эрудицией. Зайдёт, например, речь о Панаеве, что, правда, бывает очень редко, а тут и он: «Ну Панаев, Панаев…У Панаева всегда пруды плесенью покрыты». И пропал Панаев со своими сюжетами, характерами и моралью.
Читатель – существо сложное. Напоминает зрителя около картины. Один видит то, другой – совсем другое. Один искренне переживает, другой равнодушно отойдёт, один долго ещё сохраняет в голове увиденный образ, другой уже увлечён чем-нибудь ещё. К картине, так же, как к книге, нужно подходить несколько раз, возвращаться, чтобы вдруг увидеть то, что ускользнуло в первый раз. Как говорил один очень умный человек: «Книгу надо не читать, а перечитывать». Тогда в ней непременно найдёшь что-нибудь для себя новое. Я имею в виду не новый факт, а красоту слова, умение выстроить сюжет, подчеркнуть тепло отношений между героями, скрытый смысл. Этому способствует личностный рост читателя, его жизненный опыт. Недаром книга называется учителем. Замечательный поэт Иосиф Бродский говорил: «Чем богаче эстетический опыт индивидуума, тем твёрже его вкус, тем чётче его нравственный выбор, тем он свободнее – хотя, возможно , и не счастливее»..
Теперь немного о другом. О пристрастии читателя к одному и тому же автору. Это вызывает иногда некий стереотип восприятия, своего рода психологическую зависимость. Так, однажды в тесном кругу друзей зашла речь о моей «Консьержке».
А почему она у тебя молодая? – спросил один придирчивый и совсем ещё трезвый человек. – Консьержки обычно старые. Сидят себе в каморке и чулки вяжут.
- Откуда ты знаешь, что они все старые? Сименона начитался?
- Ну Сименона…
- А вот у Моруа идеал консьержки – молодая женщина. Послушай, ты всерьёз думаешь, что если бы она была старой, детектив состоялся бы?
- А почему бы и нет?
- Да потому, что, как ты выражаешься, она сидит и вяжет чулки, а не читает сама детективы. Потому, что она не слишком хорошо видит в полутьме подъезда. Потому, что у неё был бы такой же старый муж и не вился бы возле её каморки, а валялся бы на диване дома. Потому, что если бы она его и вызвала со своими подозрениями, он бы ни за что не согласился входить в чужое жилище и приказал бы ей не лезть не в своё дело. Ну и так далее…
«Каждый пишет, как он слышит.
Каждый слышит, как он дышит.» -
Лучше о творчестве писателя сказать трудно. Но всё-таки иногда чувствуешь себя, как на ринге, когда ты в разных весовых категориях с противником:
« Тема, замах удачны. Исполнения нет… Спасти вашу великолепную идею может только безукоризненный текст без длиннот, лишних слов, с незатасканными образами. Не советую вам продолжать работу над рассказом. Примитесь за другой.» ( О рассказе «Любимый» ).
Нокаут! Но вот в тумане перед глазами всплывает всё-таки лицо рефери:
- У него идея спасения бездомных собак. Но у вас-то такой идеи нет, мне кажется. Есть тема жалости, сочувствия к живому существу, описание отношения матери к своему ребёнку ( и собаки, и человека ). Вы никому ничего не доказываете, а рассказываете. И что больше воздействует, это вопрос. Про придирки к стилю – я не писатель, я читатель. Может быть, и есть некоторые шероховатости. Если читать с целью выискивания несовершенств, у любого автора можно найти, как написать удачнее…».
Спасибо тебе, дорогой мой читатель!