Вревск, конечно, город маленький, но все же не деревня. От огородничества и животноводства его жители в большинстве своем отошли. Тем не менее к природе люди здесь были, конечно, ближе, чем в центральной, индустриальной части страны: ребятня (да и взрослые) купались летом в речке, ходили по грибы и по ягоды в лес, подступавший к городу с трех сторон…
В лесу спела земляника, черника и малина, из пушистых метелок веерины девчонки плели украшения, кукушки считали до ста и больше, тащили по мху свою добычу муравьи, и било сквозь листья в глаза летнее, победительное солнце.
В тот день, ставший особенным, осевший где-то внутри, глубоко-глубоко, там, где остаются яркие сны и сильные воспоминания, они отправились в лес компанией из десяти-двенадцати человек, шумной ватагой, собранной со всей улицы. Майе было восемь, она еще жила с родителями, а Виктору четырнадцать, и их ничего не связывало, кроме его привычки вступаться за обиженных и ее робкого обожания, которого сама она страшно стеснялась и которое представляло ее главную, бережно хранимую тайну.
Шли за земляникой. Кто-то так, с пустыми руками, а кто и с банкой или другой посудиной, выданной родителями. Майя несла маленькое берестяное лукошко, сплетенное теткой, старшей материной сестрой, сгоревшей от неведомой хвори два года назад. Тетка, как и мать, выросла в глуши, на заимке, умела работать руками и знала, что в лесу сподручнее.
Ребята болтали, мальчишки сбивали шишки с деревьев, девчонки внимательно глядели под ноги, не пропуская ни ягодки. Лето выдалось сухое, и земляники было мало, но уж сколько есть… Собирай, не зевай, не ленись – вот и будешь с прибытком.
И Майка старательно наполняла лукошко. Рядом с ней пыхтела толстая белобрысая Гуда, девчонка-однолетка. Гуда была младшей дочкой в большой, крепкой семье, ни в чем не знавшей отказу и страшно забалованной. К работе она не привыкла, дома все делали мать и старшие сестры, а маленькую, родившуюся поздно, когда никто уже и не ждал прибавления, жалели…
Через час засобирались домой. Лукошко оказалось наполнено наполовину – не щедр выдался год. Майе было жалко уходить, она, терпеливая и усидчивая, пособирала бы и еще, но ребятам надоело сидеть в ягодах.
И тут случилось несчастье. То ли от природной неуклюжести, то ли из зависти (Майка собрала куда больше) Гуда села прямо на ее ягоды… Лукошко смялось, а земляника превратилась в липкую розовую кашу.
– Ой, моя юбка, божечки, моя юбка, – противно запричитала Гуда. – Это же мама подарила на Пасху, как же она будет ругаться… – и поймав потрясенный майин взгляд, добавила: – Прости… я не хотела.
На юбку Гуды и впрямь смешно было смотреть. Майя тем не менее чуть не заплакала.
Ничего не ответив, она прижала испорченное лукошко к груди и зашагала в сторону дома.
– Эй, что случилось? – спросил Виктор, заметив ее расстроенное лицо.
Майя тихо объяснила.
– Забирай мои, – секунду поколебавшись, сказал он. Протянул наполненную почти доверху банку.
Майя вспыхнула.
– Забирай, забирай. А на Гуду не злись, она же такая… У нее же ноги заплетаются. Еще насобираем, не парься.
Девочка бережно взяла банку, словно ей передавали на хранение какое-то сокровище. Магический артефакт. Тиару древней королевы.
Виктор, конечно же, и не подозревал, что эти ягоды – к добру ли, к худу – окончательно решают его судьбу.
***
О судьбе героев рассказа можно прочитать в романе "Я стою на том берегу".