Глава 11. Леонид Петрович.
Учеба давалась легко по всем предметам, но требовалось время. И вдруг эта неожиданность, непредсказуемость спокойного течения жизни. В дневнике записала:
«Моя мамочка не может жить без приключений. Утром, как всегда, убежала на работу пораньше. Застыла в дверях в своей черной приталенной шубке из искусственного меха, в белом пуховом платке — такая стройная крестьянка в черных замшевых дешевых сапожках на низком каблучке. Что-то еще хотела приказать, задумалась».
Мать показалась Злате такой молодой и привлекательной, словно девчонка, чуть старше ее самой. А если бы нарядить ее в шикарную легкую шубку с норковой шапочкой, в черные, до колен сапожки на высокой шпильке?
Подумала: «Нужно еще скорее становиться взрослой, чтобы добиться положения, достатка и успеть порадовать мать, пока она не состарилась».
Вечером подвезли Анну домой на «Скорой помощи», и она даже словом не обмолвилась. Была молчаливая и задумчивая. За что тетя Лида ее всегда прикалывала:
— Ты, Анна, стихи, что ли сочиняешь? Вечно взгляд в себя. Мы уже не знаем, как тебя растормошить. Так и отцветешь безрадостно, как колючий татарник. Красивые у него цветки, но одиноко стоит в степи у дороги со своими колючками. Все смотрят удивленно и заинтересованно, но все равно проходят мимо. Улыбнись, Анюта!
Тайна того дежурства раскрылась только в канун праздника Советской армии.
Сугробы, наметаемые неугомонными февральскими метелями, заставляли девчонок по вечерам после уроков браться за лопаты. Злата чистила дорожки от крыльца до калитки и за воротами до проезжей части, а Ирме доставалась территория от крыльца до летней кухни и туалета.
В субботу Ирма уехала к себе домой, с ней увязались девчонки. Хлебом не корми, были рады вырваться из дома от обязательной уборки и мытья полов.
В воскресенье Злата выскочила на занесенное снегом крыльцо и замерла: под замерзшим безрадостным солнечным кругом слегка серебрилась абсолютно нетронутая целинная свежесть неровных бугров заметенного двора и огорода.
Вздохнула, начала расчищать метровые сугробы скрипучего, не улежавшегося снега. Работы было часа на два. Приличный морозец не смущал — через пятнадцать минут и в легкой осенней куртке станет жарко.
Неожиданно возле ворот остановился милицейский «Газик». Из него вышел высокий, где-то под сто восемьдесят сантиметров мужчина в теплом черном полушубке, в черной шапке-ушанке. В руках он держал закутанный в целлофан и газеты большой букет неизвестных цветов и круглую коробку с тортом. Он пролез прямо по сугробам к калитке, набрал полные ботинки снега и спросил через забор негромко:
— А можно мне увидеть Анну Александровну?
Злата воткнула лопату в сугроб, открыла калитку:
— Проходите во двор. Я еще не успела тут почистить. Мама отдыхает после дежурства, уже, наверное, встала. Я ей сейчас скажу. Подождите, пожалуйста!
Приоткрыв дверь, крикнула через порог:
— Мама, тебя хочет видеть какой-то незнакомый милиционер! Позвать его в дом?
— Конечно, зови! Что-то случилось. Я сейчас быстренько переоденусь!
Злата ахнула. Незнакомый мужчина сбросил свой полушубок на перила крыльца и в теплом сером свитере и в шапке-ушанке резал кубы снга уже за калиткой.
— Заходите в дом, мама уже проснулась. А я сама снег почищу!
— Ну, уж нет! Давно я лопату деревянную в руках не держал. Пусть мама на стол накрывает. Чай с тортом пить будем ради знакомства.
Злата опешила:
«Этот дяденька, наверное, плохо знал ее мать. Сейчас она ему такое знакомство покажет, что от ее приема потом он без остановки будет шагать километр со своим полушубком под мышкой».
Злата опять заглянула в комнату вместе с клубами устремившегося в тепло морозного воздуха:
— Мама, выйди на улицу, а то он у нас уже полдвора от снега почистил!
Мать вспыхнула, разрумянилась, накинула на голову пушистый белый платок. Анна уже успела переодеться в черные узкие брюки, красный самодельный, связанный ею самой свитер, сапожки. Подумала, что ее вызывают в отделение милиции по работе.
Она вышла на крыльцо и застыла, скрестив руки на груди, серьезная, недоступная. И Злата мгновенно сфотографировала удивленно-восхищенный взгляд этого незнакомца, которые он бросил на Анну, разогнувшись. Потом воткнул лопату в сугроб, подошел в снежной тишине молча к крыльцу и вдруг обнял неприступную мать за талию, стоя на снегу, на две ступеньки ниже ее со словами:
— Ну, здравствуй, моя дорогая спасительница!
Злата ахнула:
«Мать не вырывалась, а просто затихла в его руках на какие-то мгновения, и они стояли возле нее застывшие, словно изваянные из снега и льда».
Потом мать очнулась. Незавязанный платок упал на крыльцо, оба наклонились за ним, стукнулись лбами, рассмеялись. Незнакомец подал платок:
— Дорогая Анна Александровна! Вот тут в сугробе для вас расцвели посреди зимы розы и, наверное, вместе с тортом уже превратились в ледышки. Вы пригласите меня к себе в дом, или я им компанию составлю?
— Господи! Проходите, Леонид Петрович! Я после дежурства прилегла на часок, да и проспала до обеда. Чем богаты, тем и угостим.
— Я сейчас закончу за двором снег чистить и приду сразу. А эта красавица — ваша старшая дочь?
Мать обняла Злату за плечи:
— Да, это Злата.
Злата, смутившись, нырнула в коридор. Поведение матери удивило. У Леонида Петровича даже на первый взгляд было приятное интеллигентное лицо: выразительные, слегка прищуренные голубые глаза под низко нависшими широкими бровями, нормальный нос, тонкие губы.
Когда улыбался, от носа к немного выдвинутому упрямому подбородку дугами выделялись заметные впадины морщин. Когда снял шапку на минуту, то Злата увидела коротко постриженные волосы, небрежно прилипшие от пота на лбу в виде растрепанного короткого чуба.
При ширине плеч и высоком росте он слегка наклонил голову, словно опасался зацепить за верхний косяк двери, когда входил в холодный коридор.
На кухне Леонид Петрович занял обычное место матери у окна, а она покорно села напротив него. А Злата схватила свою чашку с чаем и тарелку с куском ледяного торта и перешла к кухонному столу, на котором мыли посуду, резали овощи и стояли кастрюли.
От этого Леонида Петровича в кухне сразу стало тесно. Он оперся обоими локтями о стол, поддерживал голову ладонями и не отводил глаз от материного лица, словно хотел получше рассмотреть его:
— Спасибо, Анна, что не растерялась и мгновенно отреагировала. Не каждый мужчина на такое способен. Эти мгновения вашей решительности спасли мне жизнь.
И тут Злата не утерпела:
— Что это за секреты у тебя, мама, от нас? Леонид Петрович! Скажите правду, потому что она от меня все скрывает. Считает маленьким ребенком. Ну, пожалуйста! Если это великая тайна, то даю честное слово, что от меня никто слова не услышит.
— Ну, если честное слово, то открою тебе профессиональный секрет. У нас в январе на трассе была погоня и перестрелка с преступниками, на машине перевозившими наркотики. Три человека — два бандита и милиционер-гаишник — были тяжело ранены. Вызвали «Скорую помощь», и приехала твоя мама с шофером. Мы захватили всех перевозчиков наркотиков, забрали у них оружие, скрутили. А когда твоя мама стала перевязывать одного тяжелораненого в грудь бандита, у него в руке вдруг оказался пистолет. Мы поспешили, невнимательно обыскали. И он прицелился в меня. А я всего в трех метрах от него в это время наклонился над вторым раненым. И твоя мама моментально выбила у него из ладони пистолет. Выстрел прозвучал сбоку от меня, никого не затронув. Вот такая у тебя, Злата, геройская мама! Анна, мое сердце у ваших ног. Делайте с ним, что хотите! Если вам будет необходима какая-то помощь, если будут проблемы на работе, с детьми, майор в моем лице всегда к вашим услугам. Живу я в областном центре, у меня большая квартира. Если нужно будет остановиться, переночевать — всегда буду рад вас встретить.
Злата не узнавала свою мать. Впервые после летнего и осеннего стресса она улыбалась:
— В меня ведь тоже стреляли, — она подняла до плеча рукав своего легкого свитера и показала шрам от пробившей насквозь мякоть предплечья пули в опасной близости от правой груди. — Тоже повезло. Хорошо, что пуля кость не раздробила. Все зажило. Я ведь сибирячка, выносливая.
Леонид Петрович перестал улыбаться, взял ладонь матери, пальцами прикоснулся к рубцу, посмотрел серьезно и сказал тихо:
— Да, Аня, тебе очень повезло. Где это тебя так отметили? — он не заметил, как перешел на «ты», и мать это не смутило. Она не отдернула руку, а сидела, подняв голову, и слушала не просто слова утешения, а понимания и сочувствия.
Злата, не доев торт, тихонечко вышла из кухни. Она почувствовала себя вдруг лишней. Они все очень любили маму, и естественно после развода матери с отцом инстинктивно все трое искали у нее еще большей любви, ласки, защиты, забывая, что мать тоже нуждалась в заботе и нежности.
Даже она, Злата, отдалилась, закрылась от матери, доверяя все свои тайны в письмах Валерию или секретничая с Ирмой.
А мать осталась в своих тревогах за их дальнейшую судьбу, за нынешнее скромное, если не сказать, убогое существование на одну фельдшерскую зарплату. И впереди была только беспросветность, потому что Злате предстояли вскоре, через год с небольшим, поступление в институт и дорогая жизнь в большом городе. Девчонки вырастали из всех платьев, только Кате доставалось кое-что после сестер, и она пока не капризничала.
Но Маша догнала по росту Злату и отказывалась категорически надевать одежду старшей сестры. Дедушка из Иркутской области присылал всем на день рождения деньги, но он жил в семье старшего сына и небольшую пенсию почти всю отдавал снохе.
И эти капли внимания в виде огромного букета слегка прихваченных февральским морозом шикарных роз, торта со сказочными цветами в шоколадной глазури, искренние слова благодарности пролились благодатным дождем очищения и нежности. Они заставили мать вновь молодо и открыто улыбаться по-весеннему, хотя за замороженными окнами опять начала заметать прочищенные дорожки неторопливая снежная поземка.
— Анна, я здесь в командировке на всю неделю. Можно я к вам еще приду? Познакомите меня с отсутствующими членами вашей семьи. Вы — необыкновенная женщина.
Он ушел, а Злате стало грустно за мать, еще совсем молодую женщину, оставшуюся без любви и близости на всю дальнейшую жизнь. Потому что в их селе осчастливить маму мог только какой-нибудь вдовец, а таковых в округе было раз-два и обчелся.
В Леониде Петровиче чувствовалась мужская сила, решительность и уверенность. Он и внешне был привлекателен. И, если дослужился до майора, значит, голова у него варила, и экзаменов на своем веку прошел немало.
Но в трехкомнатной квартире в областном городе у него точно была жена и, как минимум, двое наследников.
А мать все стояла у расписанного зимними узорами холодного окна, и мысли у них со Златой, наверное, перекликались: «Хороша Маша да не наша».
— Мама, он тебе понравился? — Злата тронула мать за плечо. — А что? У него мужественное лицо, дослужился уже до майора…
Мать перебила:
— Не в этом дело! С ним легко и спокойно. Ведь его там, в перестрелке ранили. Ребро слева пуля рикошетом зацепила, весь бок в крови был, а он молчал. А когда бандитов забрали, попросил:
— Сестричка, посмотри, что у меня за каша на животе? — И когда расстегнул куртку, я ахнула: «Над ремнем лужа кровяная. Граммов сто, наверное, крови потерял. Стоял передо мной полуголый, пока его бинтами утягивала, и улыбался. А тут за лопату схватился. Ведет себя, как мальчишка, этот товарищ майор!»
Злата на кухне доела свой торт, вздохнула:
«Если бы нас у мамы не было трое! Никто ее теперь замуж не возьмет, пока мы будем вырастать». Мама родилась десятого августа, Лев по гороскопу, дерево — «сосна, которая создает особое обаяние, но отчасти самовлюбленна. Любит окружать себя приятными людьми, тверда, отважна до дерзости. Хороший компаньон, легко разочаровывается и расхолаживается. Глубоко переживает разочарования. Находит удовлетворение в работе. Хороший организатор. В основном, это знак, благоприятствующий женщинам».
И этот букет в канун дня защитников Отечества, двадцать третьего февраля оказался первым, но не последним. В праздничный день восьмого марта товарищ майор приехал делать матери предложение.
Он появился перед обедом, когда веселье было в полном разгаре. Утром приезжали с поздравлениями и веточками мимозы тетя Лида и дядя Саша. Они торопились домой, потому что у них должна была телиться корова. Привезли целый противень с большой немецкой кухой — сладким пирогом, где поверх варенья насыпалась шапка специальной начинки из сливочного масла, растертого с сахаром, мукой и ванилином.
Потом пришли соседи — тетя Люба с дядей Семеном и Ольгой, принесли полтора литровую бутылку с самодельным виноградным вином и большую ароматную, запеченную в духовом шкафу курицу с черносливом в середине. Накрыли в зале праздничный стол быстро. Мать достала поллитра неразведенного медицинского спирта.
Когда Леонид Петрович появился неожиданно на пороге, так как за шумными разговорами и музыкой из телевизора никто не услышал его стука в дверь, все не сразу замолчали. И лишь несколько минут спустя, удивленно уставились на незнакомого мужчину с замотанным в банное полотенце букетом и синей спортивной сумкой в руках.
Злата увидела, как вспыхнула и заволновалась мать, встала за столом, онемев от неожиданности. Зато дядя Семен несказанно обрадовался подкреплению в лице еще одного мужчины, сразу потребовал у матери пустую стопку. Злата принесла из кухни табуретку, забрала у гостя шапку и теплую куртку.
Леонид Петрович внешне спокойно размотал полотенце, бумажную упаковку, целлофан и вручил всем девочкам и женщинам по большой красной розе. Матери, видимо, планировалось вручение семи роз, но из-за тети Любы и Ольги ей досталось всего пять роз. Это был царский подарок в традиционный женский праздник, так как только в крупных городах можно было приобрести эту красоту, выращенную в специальных оранжереях.
Гость был немногословен:
— Очень рад, что все в сборе. С праздником, милые дамы! Я приехал специально в этот день, чтобы забрать вашу маму замуж. Мы знакомы недолго, но только Аню я вижу рядом своим другом, женой, матерью наших будущих детей. Анна, молчи, у тебя еще будет время подумать до первого мая, посоветоваться с детьми, друзьями. Но в мае я вас всех заберу к себе, сыграем свадьбу. Вот так! Давайте выпьем за мою спасительницу и будущую жену!
Тетя Люба расплакалась, а дядя Семен полез обнимать Леонида Петровича, потому что медицинский спирт, разведенный водой, начал свое действие.
Маша в упор, без стеснения рассматривала незнакомца. Екатерина вдруг закричала «Ура!», потом смутилась, пряталась за спину Златы. Ольга побежала на кухню за водой для матери, а потом усадила на стул уже пьяненького отца, который пытался сказать какой-то тост.
Злата растерялась. Она видела, что в этом шумном хороводе за столом только мать и Леонид Петрович, стоя на расстоянии, никого не замечали вокруг. Они глядели через стол друг на друга, словно переговаривались молча, глазами. Или он ловил ее протест против такого решительного шага и гасил усилием воли ее растерянность, неподготовленность к будущим переменам, боязнь снова ошибиться и разочароваться.
Наконец, мать пришла в себя, плеснула себе в рюмку спирта, разбавила водой, сказала тихо:
— Наливай себе сам, жених! Видишь, мой сосед совсем расклеился! Давай выпьем за наше знакомство! Как говорит народная мудрость «Лучше плыть по течению, чем стучаться в закрытую дверь». Спасибо за розы! От всех наших девушек можно я тебя поцелую за такой неожиданный подарок? — и мать, расхрабрившись, с рюмкой подошла вплотную к Леониду Петровичу, подождала, пока он колдовал над своей стопкой, чокнулась с ним и смело выпила, покраснев, огненную смесь.
К растерянности Златы прибавилось еще и удивление. Такого она от своей мамы точно не ожидала. Но восемь роз требовали своей платы.
Анна и Леонид Петрович стояли со своими чарками близко друг к другу такие разные: она — хрупкая, изящная, в светло-зеленом платье, обтягивающем высокую грудь, он — широкоплечий, на голову выше ее, в строгом черном костюме, и смелости ему было не занимать.
Леонид Петрович забрал у матери рюмку, поставил на край стола и, никого не стесняясь, обхватил мать за плечи и поцеловал в губы. Они застыли в этом своем первом поцелуе на минуту, и мать не вырывалась, потерявшись в своем собственном доме в объятиях совершенно чужого человека, которого видела только в третий раз.
И дядя Семен изрек то, о чем все подумали:
— А зачем до мая ждать? Ежу и так все понятно, а нам тем более! Хорошая пара!
Мать высвободилась из плена рук, вернулась на свое место и, улыбаясь, совершенно обыденно, как будто ничего особенного не случилось, произнесла:
— Что-то мы, как алкоголики, пьем и не закусываем. Курица фаршированная совсем остыла. И пирожки никто не ест.
А Леонид Петрович вдруг подмигнул Злате:
— Давай-ка, красавица, поменяемся местами, и я за твоей мамой поухаживаю поближе!
Злата пересела на освободившееся теплое место, внезапно смутившись:
«Неужели он сегодня останется у нас ночевать? И что нам делать?»
Положение спасла неугомонная тетя Люба. Когда через два часа за окнами нахмурились сумерки, а дядя Семен уже похрапывал на диване Златы в спальне, она подхватила уже захмелевшего Леонида Петровича под руку:
— Помогите мне, пожалуйста, моего мужа до дома, до хаты отвести. И, если хотите, можете у нас переночевать. У меня сын в армии сейчас, его комната свободна. А девочки пусть убирают со стола. Завтра рабочий день, а они, небось, за уроки еще не брались, — она решительно начала будить Семена.
Мать вышла всех проводить на заснеженное крыльцо. Леонид Петрович сделал попытку еще раз повторить поцелуй, но мать, улыбаясь, шутливо погрозила ему пальцем, как ребенку:
— Спокойной ночи, товарищ майор! Вы, я надеюсь, сами дойдете? Вас вести не нужно, как Семена? — и добавила: Ты, Люба, им больше не наливай!
Утром выбритый, совершенно серьезный и трезвый Леонид Петрович заехал на своей машине за матерью и повез ее на работу в больницу. Подробностей их дальнейших разговоров никто так и не узнал. Леонид Петрович больше у них не появился, и Злата поняла, что мать решительно отклонила его предложение.
Судить других всегда легко и безболезненно. Представить себя на месте матери она даже не пыталась. Выдуманные будущие отношения с Валерием, платонический любовный трепет — все это было отлично от той жизненной правды, о которой читали, краснея, в учебнике «Анатомия человека» для 9 класса, так как молодой учитель биологии тоже сам покраснел, как вареный рак, когда в конце урока, под самый звонок сказал:
«На этот раздел у нас совсем нет времени, самостоятельно изучите».
А мальчишки, чтобы скрыть свое смущение, громко загоготали, как по команде:
« А мы еще до первого сентября изучили».
(продолжение следует)
Предыдущая глава 10.
http://proza.ru/2020/06/02/1360
Следующая глава 12.
http://proza.ru/2024/04/07/663