Пашечков проснулся от шума.
Внизу во дворе под аркой началась кутерьма утренних машин. Кто-то не желал уступить и сигналил яростно, словно обезумев. Затяжной автомобильный гудок – способ нового проклятия, неведомого старинным магам.
Распахнулись окна, послышалась отборная матерщина, на асфальт что-то полетело и мягко шлепнулось. Не хотелось даже представлять отвратительную сцену скандала, не то что смотреть туда.
Что за место, люди, как это прекратить? Переехать? Но куда? Может быть, развеется как-нибудь…
Пашечков нащупал край дивана и спустил ноги. Из окна словно антарктический песок сыпался и стыл серый свет, перемолотый карнизами неуклюжей «сталинки» с метрополитеном под юбкой, от которого то и дело пол пробивала дрожь.
Доставшаяся в наследство эта квартира располагалась в углу в пятом этаже с окнами во двор, так что в ней всегда царил полумрак. Никакому солнцу не хватало лучей проломиться через эти толстые стены и завороты, предназначенные когда-то для достойнейших из граждан советской столицы.
Согласно необычной прихоти той эпохи и до сих пор фасадную часть дома занимали многочисленные конторы, остальное отдавалось жильцам. Добрый кус двора, словно язычок каменного горла, опухший от неизлечимой ангины, отрезал павильон с ресторанным залом, добавлявший гулкости и тяжести и теней внутреннему без того стиснутому в кулак пространству этой цитадели оных времен.
Пашечков, стараясь сохранить дух, прошел в ванную и надолго там остался, принимая на себя струи, – сначала беспримерно горячие, после тепловатые и уже в конце ледяные, от которых сердце прыгает попугаем.
Затевался день. И сей день, не сулящий радости, будет долгим и не стоящим места в памяти, ибо Пашечкова ждала работа.
Собравшись и позавтракав на ходу, он изъял из холщовой сумки тетрадь полного формата с распечатанным на принтере титулом «Техническое задание» и витиеватым наименованием самого предмета, выведенным в десяток строк. Некоторое время он смотрел на нее, стоя в коридоре, словно переваривая органом терпения ощущение необходимости возвращаться к ненавидимому предмету, нежеланному как жаба в постели, и вдевая ноги в мягкие туфли, подпрыгивая, вывалился вон за входную дверь, щелкнув напоследок замком.
На лестничной площадке Пашечкова, пихающего тетрадь обратно в пасть сопротивляющейся сумки, забрал лифт, проходивший, оказалось, не сверху вниз, а наоборот, транзитом – в слои верхних этажей обитаемой части дома. Как должно погрохотав, он раскрылся в темный коридор наверху, на который пассажир и не обратил бы свое внимание, рассеянно ожидая обратный ход, если б вагонетка пошла обратно. Но она остановилась и не желала.
Пашечков поднял взгляд и прошелся по открывшемуся пространству, тут же отпрянув к стенке и одновременно судорожно давя на кнопки. Какой-то участок мозга, минуя осознание, принял на себя управление его телом, яростно пожелавшим выжить, не считаясь ни с приличиями, ни с логикой.
В коридоре с редкими светильниками сразу перед створками лифта стояли две не сочетающиеся фигуры – молодого и массивного постового и какого-то кошмарного старика в тренировочном костюме. Обе неподвижные, словно спящие, и от этого еще более ужасные.
Что это за коридор и куда он вел Пашечков понятия не имел, хотя в памяти немедленно мелькнул слышанный когда-то рассказ, что дом был небуквальным по планировке и имел специальные помещения внизу и наверху, обусловленные эпохой. Вероятно, по технической ошибке, лифт въехал в неучтенный этаж, предназначенный для людей уполномоченных специальным образом.
Тут что-то сработало и Пашечков вернулся в нормальный мир, вновь сжавшийся до кабины лифта, а затем раздавшийся привычной лестничной клеткой нижнего этажа, которая без приключений выпустила его наружу.