Часть 8. Финал. Глава 21.Возвращение
Чикаго, 3 января 2005 года
Дома Ричарда не было. Не оказалось его и в галерее. Оставалось проверить студию или прочесывать Чикаго, заглядывая во все места, где он любил бывать. Я остановилась на студии. И дома, и в галерее Вальдеса я бывала неоднократно, а вот в свою студию Ричард меня никогда не приглашал, объясняя это тем, что не привык демонстрировать даже близким людям неоконченные работы. За то время, что мы были с ним знакомы, ни одной завершенной вещи я так и не увидела, но списывала это на творческий кризис, проявляющийся в том числе и в творческих метаниях: Вальдес никак не мог определиться с видом изобразительного искусства, в котором желал бы творить. Сейчас же, в свете вновь открывшихся обстоятельств, узнав то, что Ричард скрывал от меня, я предположила, что если ему есть, что прятать, то легче всего это сделать именно там. Вы видели когда-нибудь студию человека искусства? Если нет, то поверьте мне на слово: такого «пожара в бардаке во время наводнения» вы не увидите больше нигде.
Не буду скрывать, в голове у меня кружились не самые приятные мысли. Но я пока что старалась на них не зацикливаться, обвиняя Вальдеса лишь в скрытности. Если бы у меня был такой предок, как Марк Аккерман, и я знала о его «шалостях», я бы тоже это скрывала. Особенно после того, как узнала, что полиция расследует дело убийцы, копирующего его мерзости.
— Ричард, ты здесь, Ричард? — окликнула я Вальдеса, войдя в студию, но его не оказалось и там.
Однако, дверь была открыта, и печь-буржуйка, о которой Вальдес неоднократно упоминал, а я, учитывая большое количество пребывающих поблизости легковоспламеняющихся жидкостей, сетовала, почему он не купит нормальный обогреватель, была разожжена. Это говорило, что он ненадолго отлучился, чему я обрадовалась, надеясь, что он не появится до того момента, как я успею оглядеться. Если худшие мои опасения не подтвердятся, на что я в глубине души очень рассчитывала, беседовать с ним о родстве с Аккерманом будет много легче.
Большую часть студии занимали неоконченные скульптуры. Не знаю, как с технической точки зрения, а визуально выглядели они ужасно. Я даже испытала мимолетное чувство благодарности, что Ричард не показывал их мне. Соврать, что они мне нравятся, я бы не смогла, а говорить правду — не захотела бы. На одном из стеллажей я заметила фотографию маленького Ричарда со своей матерью, Марией Вальдес, и лишний раз убедилась, как они похожи. Что касается остальных находок, чем больше я видела, тем сильнее в моей душе разгоралось беспокойство, а подозрения перерастали в уверенность.
В одном из чуланов я нашла картину, иллюстрирующую трагическое событие в жизни Гаса Макферсона. А также убийственное безумие Марка Аккермана. Зачем Ричарду понадобилась копия этой картины? Или копия висит в галерее, а это оригинал? На верстаке обнаружился карандашный набросок, выполненный совсем недавно и изображающий убийцу в знакомом костюме: маске, цилиндре и плаще. Он очень походил на рисунок Владанны Томиновой. И все же был другим. В шкафчике рядом я обнаружила кипу писем, написанных еще от руки, а не на компьютере, как делают многие сейчас. Бегло пробежав глазами их содержание, я поняла, что нашла переписку Марка Аккермана с Беатрис Аллен. Марк, действительно, почувствовал себя лучше, закрутил роман с Беатрис. Она родила от него сына. Но потом Аккерман снова стал агрессивным, бессердечным, ненавидящим всех и вся, и Беатрис, думая о сыне, попросила о переводе, чтобы хотя бы некоторое время с ним не встречаться. Марк же писал, что скучает, что нынешние картины кажутся ему пустыми, не то, что раньше, когда он был на свободе. И единственная его радость — Гарольд. С ним он может обсудить силу своих прежних картин. Мольбу тела, скручивающегося в адских муках, шторы цвета крови, стеклянные глаза, дома, двери которых — точно рот, раскрытый в безмолвном крике. Сюда же затесались и несколько страниц из украденного «журналистом Зарковичем» признания Герберта Аккермана:
Я не знаю, скольких он убил. Десять человек? Двадцать? Больше? Белл показал мне его картины перед самым отъездом из Праги. Марк устроил настоящую резню. Почему он так поступил? Неужели это кроется в его работах? Быть может, он находил умиротворение в созерцании смерти девушек, которые служили ему натурщицами? В Чикаго он вновь принялся за старое. Моей вины в его преступлениях нет. Однако я — его отец, а значит оставаться безучастным не могу. Я обо всем договорился с Келли. Он позаботится о Марке и проследит, чтобы подобные трагедии более не повторялись.
— Значит, это Ричард забрал признание у Харрисона, представившись фальшивым именем… — прошептала я, все еще не желая верить в худшее, пытаясь придумать Вальдесу оправдания. Вроде того, что он, подобно прадеду, желал скрыть тайну своей семьи, чтобы иметь возможность жить спокойно, а не боясь, что кто-то все узнает.
Все мои оправдания рассыпались в прах, едва я заглянула еще в один чулан и обнаружила там ворох тряпья, при ближайшем рассмотрении оказавшимся накидкой, которую носил подонок, пробравшийся в полицейский участок. Тот, кого я преследовала, когда чуть не сорвалась с крыши. Тот, кто вколол мне транквилизатор. Тот, с кем я дралась в комнате Мии. Тот в кого я стреляла. В накидке обнаружилось отверстие от пули, а на черной ткани были засохшие пятна. Кровь.
— Ричард… но почему? — прошептала я, сама не зная, что имела в виду. Почему он меня не убил, хотя ему представилось целых две возможности? Или почему он стал Чикагским Потрошителем, как его дед?
Одно я знала точно: ждать Ричарда и что-то выяснять у него теперь бессмысленно. Нужно звонить в полицию. И только я протянула руку, чтобы достать телефон… хлопнула дверь. Вернулся Вальдес.
— Ты уже здесь! Рад тебя видеть! Как добралась? Удачно, надеюсь? Твое пребывание в Лос-Анджелесе было успешным? — как ни в чем не бывало затараторил он, но потом заметил мой потрясенный вид. — Вик, ты выглядишь странно… В чем дело?
— Ричард, я узнала, что ты — внук Марка Аккермана… — ответила я, стараясь говорить спокойно, но внутренне насторожилась. Больше всего сейчас мне хотелось, что Вальдес ответил на все мои вопросы, отмел подозрения, дал логичное объяснение всем находкам. Но противоположный вариант тоже имел место быть, а потому нужно оставаться в полной боевой готовности. Прецеденты были уже дважды.
— Это так, — спокойно, даже слишком спокойно, ответил Ричард. — Я выяснил это чуть более двух лет назад, когда умерла моя бабушка. Для меня это стало откровением. В тот момент я почти уже отчаялся продолжить карьеру художника и сосредоточился на управлении галереей. Работы Марка Аккермана перевернули всю мою жизнь.
— Но ты ведь всегда говорил, что совсем недавно открыл для себя работы Аккермана. Почему ты обманывал меня? — я все еще надеялась, что скрытность объясняется неловкостью от столь нелицеприятного родства.
— Во всем виноват художественный директор. После аукциона, на котором тот купил несколько картин, он совершил гениальный поступок — вытащил на свет божий работы забытого художника! Я не хотел портить момент его славы и рисковать оттолкнуть его от себя. Галерее, знаешь ли, необходимо финансирование, — обломал меня Ричард.
— Я нашла в одном из твоих ящиков страницу из признания губернатора Аккермана. Выходит, это ты приходил к инспектору Харрисону, представившись Зарковичем? — продолжила спрашивать я.
— Это была всего лишь невинная уловка! Я собирался вернуть документы… — это объяснение звучало весьма правдоподобно.
— Я нашла в чулане черную накидку. Она поразительным образом напоминает ту, что носил убийца. На ней до сих пор осталась кровь. В том самом месте, куда я его ранила, — выложила я свой главный козырь.
— Не понимаю, как она сюда попала… — Ричард выглядел растерянным. Не будь я полицейским, у меня и тени сомнения не возникло бы, что он говорит правду. Но я им была, а потому заметила некоторую наигранность в его поведении. — Должно быть, убийца пытается подставить меня. Бросив на меня тень подозрения, он ставит под удар тебя.
— В таком случае, ты не будешь возражать, если я заберу эту накидку на анализ крови. А еще я могла бы убедиться, что у тебя не осталось следов от ранения, — это была проверка, которую Ричард, как ни прискорбно, не прошел. Хотя, кого я обманываю? Даже если бы он согласился с моим предложением, я бы не отступила. Но Вальдес и не думал соглашаться. Более того, он начал приближаться ко мне, и мне очень не понравилось то, как он начал это делать — как кошка приближается к мыши:
— Да, ладно, Вик… Ты что, не веришь мне?.. Это же я… Ричард… Твой Ричард…
— Я верила тебе, но теперь об этом не может быть и речи, — ответила я, прикидывая варианты отступления. — Ричард, может быть, я и ушла из ФБР, но я не перестала быть криминалистом. Я нутром чую, что права. Это ты, Ричард, — я, наконец, высказала то, в чем даже самой себе не хотела признаться. — Ты совершил эти ужасные убийства. Мое сердце отказывается в это верить, но голова знает, что это так. Ты молчишь? Почему, Ричард? Откуда все это безумие, вся эта ненависть? Мне нужно это понять…
— Хочешь понять? — Ричард внезапно остановился, а потом сделал несколько шагов в другую сторону. — Тогда открой глаза, Виктория! Взгляни сюда! — с этими словами он сорвал покрывало с одной из картин, прислоненных к стене. В беспорядочных мазках желтого, оранжевого и красного можно было разглядеть фигуру женщины, извивающуюся в муках. — Это последняя картина моего деда. Он писал ее перед смертью, но так и не закончил. Ее никто не видел. На этой картине горит моя бабка. Она предала того, кто любил ее всем сердцем. Вот что с ней должно было произойти за это. И произошло бы, если бы она в назначенный день не ушла с сыном, моим отцом, в город. Истинный шедевр, не правда ли? Совсем как тот, — тут Ричард указал на картину с Густавом и Идой. — Не правда ли, Марк умел передать напряжение момента? Скульптура и живопись — пленительное искусство… Но плоть — куда более интересный материал… Когда творишь на ней, это оставляет ни с чем не сравнимые, сильные ощущения. Тебе удалось сорвать с меня маску… Какая жалость! Мне бы хотелось, чтобы эта игра продлилась немного дольше… Чтобы и ты поняла, что я имею в виду…
— Наши отношения… Это же не просто совпадение, да? Ты все спланировал с самого начала, — о своей роли в играх серийного убийцы я и до этого догадывалась. Правда, реальность, как всегда, оказалась круче любых предположений.
— Нашу встречу я не планировал. Это же ты подошла ко мне тогда, в клубе, помнишь? — усмехнулся Вальдес. — Когда же я узнал твое имя, я, конечно же, сразу подумал о Густаве Макферсоне, о твоем деде, которого Марк Аккерман увековечил на своей картине. Могло ли так случиться, что ты была его потомком? Я навел кое-какие справки и, когда выяснил, кто ты такая, решил привлечь тебя к своей работе.
— Так вот оно что! Все эти месяцы ты просто притворялся! Как я могла быть такой дурой? — озвучила я совсем не приятные для себя выводы.
— Вик… Вик… Ты хочешь казаться тверже стали, хотя на самом деле ты мягкая, сентиментальная, — в ответ Ричард издевательски ухмыльнулся.
— Ричард, как ты мог стать убийцей? — спросила я, хотя уже и сама знала ответ. Наследственность. Я сама назвала Аккермана больным ублюдком. Стоит ли удивляться, что его потомки оказались такими же? И больными, и ублюдками.
— Истинные художники должны избавить себя от запретов, сдерживающих простых смертных, — однако, у Вальдеса было свое мнение на это счет. — Они должны преодолеть все табу. Мой дед заставил меня понять это. Я избавил себя от посредственности. Я прикоснулся к реальности, окружающей нас жестокости, страху, страданиям, смерти. Смерть заполнила пустоту, которую я всегда ощущал в глубине души. Она абсолютно неумолима. Ее красота вселяет ужас в слабый дух. Убийство, Вик, это произведение искусства, трогающее до глубины души. Ты никогда не испытывала ничего подобного? Ты ведь постоянно находишься среди жертв и убийц.
— Ты совершенно безумен… — высказала я то, до чего минуту назад дошла в мыслях.
— Нет, Виктория, — было бы глупо ждать, что Ричард признает мою правоту. — Я свободен, а вот ты и тебе подобные проживаете свои жизни, будто слепые личинки, заключенные в кокон привычных убеждений.
— Аккерман убивал, чтобы заполнить свои холсты. А ты? Ты убивал женщин, подражая своему предку? — не могу сказать, что мне был так уж интересен ответ, просто я все еще искала выход из сложившейся ситуации, всерьез опасаясь, что разговор закончится третьим покушением, которое вполне может закончиться удачно. Разумеется, не для меня.
— Ты не понимаешь, — отмахнулся Вальдес, вроде бы не замечая моих попыток переместиться в более удобную для защиты или бегства позицию.- Он убивал не для того, чтобы писать картины. На самом деле мой дед занимался не живописью. Его призванием были убийства. А картины эти — самые настоящие тому свидетельства. Принося этим женщинам смерть, я оказал дань уважения гению Марка Аккермана. Я воспроизвел убийства, совершенные им, примирившись со своим наследием. Я должен был выйти за грани изобразительной имитации. Я был вынужден с головой окунуться в творческую деятельность.
— Боже правый, — даже зная, что так оно и есть, я все же не могла с этим смириться. — Ты совсем ненормальный! Похоже, ты, действительно, веришь в то, что говоришь! В чем причина этого безумия? Все дело в том, что тебя бросила мать? Она хотела, чтобы у тебя был шанс на будущее, которое она тебе дать не могла…
— Она предала меня, своего единственного ребенка! — впервые за время нашей беседы спокойствие покинуло Ричарда, и на его лице отразилось то самое безумие, которое до этого проскальзывало только в словах. — Так же, как Беатрис предала Марка! Так же, как и ты поступишь рано или поздно! В конечном счете, вы всегда уходите! Я ненавижу вас за это! Однако, не переживай… Я не таю обиды… Предлагаю тебе искупление… Ты станешь центральной частью моего следующего произведения…
— Ричард, я не могу позволить тебе продолжать, — хотелось добавить, тем более со мной, но это не было главным. — Прошу тебя, приди в чувство. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вылечить тебя от безумия.
— Беатрис предлагала моему деду то же самое, — скривившись, презрительно выплюнул Вальдес. — Иллюзия умиротворенности в фальшивой вселенной, сотканной из наркотиков и электрических разрядов. Когда Марк, в конце концов, отверг это жалкое подобие жизни, она отвернулась от него. Бросила, так же как бросила меня, утаив от меня истинное наследие. Ты ведь читала письма? Здесь не все. Самые интересные я спрятал в надежном месте. Твою помощь, Вик, я тоже отвергну. Но предложу тебе свою…
— Я хочу, чтобы ты пошел в полицию, Ричард! — осознав, что дальнейшее промедление не закончится ничем хорошим, я достала пистолет.
— Чтобы закончить свои дни запертым в камере, как мой дед? Это мы еще посмотрим! — выкрикнул Ричард и кинулся на меня. Я так и не поняла, в какой момент в его руке появился уже знакомый шприц.
— Брось его, Ричард! — приказала я, мгновенно взяв оружие наизготовку. Удивительно, но, сопроводив действие ехидной улыбкой, Вальдес послушался. — Повернись лицом к стене! Руки за спину! — профессионально продолжила я.
Ричард выполнил и эти требования, но когда я потянулась за куском веревки, чтобы связать ему руки, он резко повернулся и выбил у меня из рук пистолет. Эх, Вик, ничему-то тебя жизнь не научила! Протянув руку к вороху набросков, Вальдес уверенным движением выхватил из-под них уже знакомый мне кинжал. Я слишком хорошо знала, на что он — кинжал — был способен, а потому не стала ждать, пока Ричард начнет атаковать, попыталась отскочить подальше. Желательно, в сторону лежавшего на полу пистолета. Одновременно, стараясь помешать Ричарду, я опрокинула ему под ноги ближайший стеллаж.
Дальше случилось то, от чего я неоднократно предостерегала Вальдеса. Стеллаж был тот самый, с красками и растворителями. Стеклянные бутылки разбились. Их содержимое растеклось по полу и попало на печь. Пламя полыхнуло. Пол занялся мгновенно. С него пламя перекинулось на картины, деревянные рамы, тряпки, используемые как покрывала. Но это не остановило ни меня, убегающую, ни преследующего меня Вальдеса. Подхватив пистолет, я почти добежала до двери, но на этот раз она оказалась заперта. Мне ничего не оставалось, как обернуться и вновь направить пистолет на Ричарда.
Я до сих пор не знаю, почему он сделал то, что сделал. Видимо, его безумие оказалось сильнее, чем я предполагала. Он знал, что я выстрелю. И я это знала. Но убью ли я его или только раню — в данной ситуации никто бы не сказал однозначно. Похоже, Ричарда не устраивали оба варианта. Послав мне издевательский воздушный поцелуй, он сделал несколько шагов назад и оказался в самом пекле. Я видела, как занялась его одежда, загорелись волосы, а он стоял, как у моста над Мией, раскинув руки и будто что-то проговаривая про себя. Потом он закричал, и этот душераздирающий крик еще долго снился мне в ночных кошмарах. Затем Вальдес упал. Еще несколько минут его тело дергалось в предсмертных судорогах. Потом он затих.
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я смогла оторвать взгляд от горящего трупа и осознать, что я тоже могу составить ему компанию, если немедленно не придумаю, как выбраться из объятой пламенем студии. Если честно, я до сих пор не верю, что у меня получилось спастись.
Разумеется, я позвонила в службу спасения. Из телефона-автомата, анонимно. И рассказала им о пожаре. Но не о том, кем на самом деле являлся человек, останки которого они обнаружат. Для полиции он уже неделю, как мертв. Вряд ли Браунинг стал бы что-либо предпринимать. Я обещала дедушке узнать, кто он — я узнала. Остальных это не касается. Если честно, в тот момент мне очень хотелось, чтобы и меня это не касалось, но увы…
Меньше всего после случившегося я предполагала, что вернусь в ФБР, и моим новым первым делом будет дело серийного убийцы, маньяка по прозвищу Палач с Восточного Побережья.