4 ноября в нашей стране празднуется День народного единства, учрежденный по инициативе некоего Межрелигиозного совета России. В этот день в 1612 году ополчение под руководством Минина и Пожарского освободило Кремль от засевших там польско-литовских захватчиков. Казалось бы, налицо победа над иноземным неприятелем, которая ознаменовала окончание Смуты и восстановление порядка. Между тем, трудно найти в российской истории событие, менее подходящее для иллюстрации торжества народного единства.
Чтобы избежать обвинений в некомпетентности и субъективизме, обратимся к сборнику статей «День народного единства. Биография праздника». (Москва. Изд-во «Дрофа». 2009). Несмотря на официозный характер издания, ее авторы – известные историки, признанные знатоки эпохи - к их чести не погрешили против истины и нарисовали объективную картину Смуты и в частности событий осени 1612 года. По этой причине после знакомства с содержанием сборника у вдумчивого читателя наверняка возникнет недоуменный вопрос: что же мы, собственно, празднуем, и в чем именно это самое единство выражалось?
Нелишне вспомнить, что войска короля Сигизмунда III вошли в Москву в сентябре 1610 года с согласия так называемой Семибоярщины. Можно рассуждать об ошибочности и роковых последствиях этого шага, тем не менее, речь идет о решении, принятом единственным легитимным – с поправкой на чрезвычайную ситуацию - правительством на территории России. Более того, жители Москвы и ряда других городов будучи, как говорится, в здравом уме и твердой памяти присягнули Владиславу – польскому королевичу, сыну Сигизмунда. Среди присягнувших, кстати, значатся и будущий вождь ополчения Дмитрий Пожарский, и будущий царь Михаил Романов. И об этих немаловажных обстоятельствах не стоит забывать, оценивая последующие события Смуты.
За два года ситуация изменилась кардинальным образом. Сигизмунд III отказался принимать условия, на которых россияне готовы были признать его сына своим государем, и вместо законного монарха Москва получила марионеточное правительство, опирающееся на польских жолнеров и покрывающее их бесчинства. Невозможно было восстановить в стране порядок и спокойствие, не выдворив поляков из страны и, в первую очередь, из столицы. Однако, празднуя сдачу польского гарнизона Кремля как День воинской славы России, мы вольно или невольно возводим Сигизмунда III и его армию в ранг главных виновников несчастий постигших наше Отечество в начале XVII века.
Налицо искажение исторической правды. Внешнее вмешательство усугубляло ситуацию, подталкивало разрушительные процессы, охватившее русское общество, но не оно стало главной причиной Смуты. Мы сами довели свою страну до плачевного состояния, чем не преминули воспользоваться недруги, и сами должны были исправлять положение. Преодоление Смуты – не очень подходящий повод для упражнений в патриотической риторике. В первую очередь, события той поры должны служить напоминанием, чем способны обернуться для судеб государства заблуждения народных масс, недееспособность и безответственность политической элиты.
В ноябре 1612 в московском Кремле сидели в осаде не только подданные короля Сигизмунда, но и значительное число русских людей, многие из которых в недалеком будущем будут занимать важные посты. Например, Федор Шереметев прекрасно ладил с поляками, а при царе Михаиле Романове стал фактическим главой правительства. Да и сам будущий государь находился здесь же в Кремле и отнюдь не в роли пленника. Автор одной из недавних публикаций, задался неожиданным вопросом - а не постреливал ли юный Миша Романов с кремлевских стен по ратникам Пожарского из пищали. Допущение чересчур вольное и даже игривое, но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки.
Еще более интересная тема – кто осаждал Кремль. Ведь помимо земского ополчения под командованием Минина и Пожарского с поляками воевали отряды казаков, подчинявшиеся Дмитрию Трубецкому. В то время казаками именовалось вооруженное отребье, промышлявшее грабежом и насилием под знаменами всевозможных самозванцев. Иные из них воевали уже восьмой год, и без их боевого опыта победа над поляками была невозможна. Однако для ополченцев, вчерашних ремесленников и крестьян, представлявших то самое мирное население, страдавшее от набегов разбойничьих банд, равно как и для дворян-землевладельцев, казаки были врагами не меньшей степени, чем польские жолнеры.
Вот, что сообщает об отношениях ратников Минина и Пожарского с казачеством сборник «День народного единства. Биография праздника»: «С самого начала … между двумя силами … воцарилась «нелюбовь». (С.62); «После ухода литовского гетмана Ходкевича из-под Москвы вражда с подмосковными полками (отряды Трубецкого давно осаждали столицу, расположившись в ее окрестностях – М.З.) не исчезла». (С. 65); «У князя Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина не было никакой гарантии, что бывшие «тушинцы» (сторонники Лжедмитрия II- М.З.) не повернут оружие против них». (С.66).
Непосредственно в день сдачи Кремля, который нынче обернулся Днем единства, союзники чуть не учинили кровавую междоусобицу, поскольку люди Трубецкого решили перебить и ограбить выходивших из Кремля бояр с семьями, а ополченцы принялись их отбивать. (А ведь и первые, и вторые, и третьи были русскими, и уж точно православными людьми!) Но и после освобождения Москвы взаимная вражда не исчезла. «Самую большую опасность представляли бывшие друзья-казаки, которые снова стали опаснее недавних врагов – литовских людей. Полк Пожарского едва не вступил в бой с казаками…» (С.69). Не обошлось и без покушения на жизнь князя Пожарского, и организаторами его выступили отнюдь не поляки.
Подобные мезальянсы случались в другую Смуту - во время Гражданской войны, когда части Красной Армии проводили боевые операции против войск Деникина совместно с формированиями батьки Махно и атамана Григорьева. Действовали, надо сказать, весьма успешно, но чем это слияние в экстазе «единства и согласия», в конце концов, закончилось для Махно, Григорьева и их соратников хорошо известно. Та же печальная участь ждала казаков-разбойников за триста лет до этого – многие из тех, кто осаждал Кремль вместе с ополченцами Пожарского, пару лет спустя болтался на виселице или корчился на дыбе. В это же время многие разбойники знатного происхождения из числа прислужников интервентов и самозванцев получали новые должности и вотчины.
Подытоживая сказанное, можно с уверенностью заключить, что идею праздновать 4 ноября как День единства иначе как кощунственной назвать трудно. Никакого единства и согласия на Руси не было ни в 1612 году, ни в 1613-м, когда в обстановке острейшего противостояния состоялось избрание царя Михаила Романова, ни в последующие годы столетия, неслучайно получившего название «бунташного». Если же мы хотим по достоинству отметить подвиг Дмитрия Пожарского, Козьмы Минина и всех тех, кто в тяжелую годину поднялся за свободу своей страны, то для этого стоило бы выбрать дату выступления земского ополчения из Нижнего Новгорода. Кстати, приходится она на 23 февраля 1612 года*. Тогда будет, наконец, найдено объяснение (пусть задним числом): почему же мы чествуем защитников Отечества именно в этот день, ведь давно ни для кого не секрет, что в феврале 1918 года Красная армия никакими победами отметиться не успела.
Если же кому-то очень хочется что-то праздновать именно в начале ноября, есть куда более знаменательный повод для торжества, а именно отход войск ордынского хана Ахмата с реки Угры в 1480 году**, означавший успешное завершение знаменитого «стояния», а с ним и ликвидацию 250-летней зависимости Руси от Золотой Орды. На этот день было бы логично перенести празднование Дня российского суверенитета. Можно по разному относиться к событиям 1991 года, действиям различных политических сил и государственных структур, но не стоит забывать, что Российская Федерация – правопреемница не РСФСР, а СССР. Мы наследники не политического фантома в форме федеративной республики, просуществовавшей несколько десятилетий, а державы с тысячелетней историей. Таким образом, 12 июня мы как бы празднуем независимость … от самих себя. Очередной абсурд, которого и без того хватает в нашей жизни.