По тонкому льду

          По тонкому льду

                «Мы вообще живём для               
                того, чтобы наполнять картинки
                из прошлого нашим собственным
                смыслом».
                Харуки МУРАКАМИ.         
               

Писать – это, как ходить по тонкому льду. Всякий может придраться к любому написанному слову, вывернуть так, что слово твоё обернётся против тебя самого.
Своё всегда при тебе. Его не изменить, не измерить по трафарету подневольного времени. По тонкому льду, по меткам собственного прошлого на чужом языке в чуждой мне манере. Не век же мне писать в стол…

Странное утро
                «Странная вещь память.
                Она работает выборочно и не
                всегда удачно».
                Виктор ШКЛОВСКИЙ.

В детстве я была сто раз умнее, ведь знания не приобретаются, а даются изначально. Только не всем дано распаковывать внутренний багаж и распорядиться даром по назначению. Я слишком рано поняла, что ум не есть хорошо, равно, как и правда. Проще жить своим среди чужих, чем чужим среди своих.
Ума хватило, не торопиться взрослеть, насладиться вдоволь условностью, вседозволенностью, утренней свежестью и тем удивительным чувством, что всё только начинается. Было комфортно в той стране, которой на карте нет – стране детства. Благодаря долгому детству, мой «внутренний человек» до сих пор не чувствует себя возвращающимся с ярмарки. Пока тешат ярмарочные скоморохи да шуты свежо предание.
Одна
Картинка мира начала строиться с того момента, когда я обнаружила себя писающую в штаны, вернее, на пол. Первая заявка на равенство полов.
Осколочные воспоминания самого раннего детства слишком хаотичны, нелогичны, но, наверное, важны, раз именно они остались в закоулках моего сознания.
Помню, что меня сбил велосипедист, а я даже не заплакала. Огромные цистерны на воде, плывущие прямо на меня, а я не испугалась. С тех пор мало что во мне изменилось. Не в моём стиле плакать при людях, даже, если очень надо. И я теряю способность бояться при реальной опасности. Тогда я была уже той, с которой до сих пор живу.
Помню блестящий чёрный ридикюль матери, её запах, её голос – молодую маму. Первые пазлы утра моей жизни подозрительно схожи с чёрно-белыми фотографиями из семейного альбома. Потому нет полной уверенности, что это я действительно помню, может, как всегда, вообразила себе из рассказанного мамой или ещё кем-то.
Странно с высоты сегодняшнего дня представлять себе тот мир вокруг меня. Это было в начале 70-х годов прошлого века. Ретроспектива возможна только по редким моим собственным закладкам в общей книге бытия. Эти закладки никак не совпадают с важными вехами истории. А сам день моего появления на свет совпал с обрушением Серебряного моста в Огайо в час пик, при котором погибло 47 человек. Видимо, я не очень-то и торопилась на этот свет, опять-таки чуя большой подвох. Отец поднял всех на уши, и, в конце концов, случилось то, что случилось. В пятницу. Суждено было мне родиться в этот исторически ничем не примечательный 1967 год. Страшно даже представить – как давно это было.
Не сильна в математике, с годами я так в Перельмана и не превратилась. Свой возраст порой на калькуляторе считаю. Например, вчера вдруг подумала, что паспорт давно просрочен. Посмотрела на дату выдачи – 2012 год. Телефонный калькулятор подтвердил, что на тот момент мне исполнилось 45 лет, и до смерти голова не должна болеть.
Из самого раннего помню только маму, соседского мальчика постарше и больше никого. Других людей я не видела, ибо от них я пряталась под кроватью. Этот навык сохранила на всю жизнь. Чуть позже я могла находиться под кроватью целыми днями, ибо там было интересно. Можно лизнуть болт на ножке кровати и ощущать вкус вертолёта. Я могла поклясться, что тот вкус ржавого железа был именно вертолёта. Вертолёт садился совсем близко от нашего дома, так что я любовалась им не только по картинкам. Не могу сказать, что лизала его в яви, но вкус у болта был точно вертолётным.
Вертолёты и другие чудеса были намного позже. И подкроватная эпопея длилась долго. Будучи взрослой, пряталась за шторами, за шкафом, ибо под кроватью уже не вмещалась. Бывало, и в собачьей будке пряталась от первого мужа. Из самого позднего. Был один уважаемый старик, который докопался до меня: хотел, чтобы я за него книгу написала. А мне было лень. Он вдруг нарисовался у нас дома, я не успела спрятаться. Пришлось застыть, где стояла: за рассадами у окна, надеясь, что моя жёлтая футболка с логотипом «Справедливая Россия» сольётся с весёлым рисунком оконных штор жёлтого как раз цвета. Старик с моими родителями неспешно беседует: я, как замерла, в той же позе стою, надеясь, что он не заметит. Но не заметить меня, даже на восьмом десятке, невозможно. Было время, когда пьяная поэтесса укоряла такого же старика, только удостоенного почёта более высокого уровня, мол, что ты в ней нашёл, доска доской: ни попы, ни сисек. Так я ж раздулась, только не в тех местах, где надо, но это не важно. Старик не стал договариваться с застывшей статуей зазнавшейся дуры, плюнул на это дело и ушёл восвояси. Потом пару раз приставал со своей просьбой, да потом отошёл в мир иной. Туда и без книг принимают, равно как и без списка прочитанных книг.
У болта ножки кровати был явный вертолётный вкус. А у картинки с фруктами на обложке какого-то журнала никакого. Изо всех сил старалась «оживить» картинку, уже тогда богатое воображение отказывало мне в наслаждении. Иногда удавалось разнообразить скудное меню с помощью того же воображения. Тогда варёное мясо веселее поедалось.
Я слишком долго была одна. Другие дети были или за окном, или за стеной в другой квартире. Мир вертелся вокруг меня одной, затем и вовсе вместился во мне самой. Самое сладостное, радостное и счастливое из моего жизненного утра – это моя полная автономность. Когда казалось, что я знаю всё. Прав любимый мною ныне писатель, ни одного печатного произведения которого я ещё не прочла, что все знания и умения заложены в нас изначально. 
Самые важные вопросы остаются без ответа. «Что такое смерть?» - вдруг спросила у бабушки, занятой больше протиранием полов, чем готовкой. «Видишь мясо, оно ничего не чувствует. Это и есть смерть». Мне расхотелось есть надоевшее варёное мясо, да и вопросы такого рода больше не задавала. Со своим собственным экзистенциальным ужасом научилась справляться сама. 
«Красная Москва»
Помню переезд из районного центра в отдалённую богом забытую деревню. Долгая дорога в никуда, только тусклый свет фар авто разрезает встречную мглу, а одинокий след от машины заметает бойкая метель. Январь 1972 года. Жуткая холодина, полная неизвестность – опасное начало новой жизни.
Три маленькие комнаты выделенной нам квартиры без намёка на тепло и уют родного дома. Прихожая, она же кухня и столовая. В спальне я с родителями, в оставшейся комнате бабка со своим скарбом. Дровяная печь впечатляет только размером, тепла от него только, когда на плите что-то готовят. В то время у нас даже кипятильников не было. Потому жизнь крутилась вокруг этой самой печки. В первую же ночь мы всей семьей чуть не сгорели – угорели.
Потом я заболела. И без печи было жарко, а на мне все одеяла, ещё сверху что-то. Вижу всё в красном цвете. Или взрослые нарочно красное тряпьё надо мной вешали, чтобы исцелить корь. Вскоре после пролитого на руку сока «Неочищенных томатов» от «Булгарконсерва» на тыльной стороне левой ладони нарисовалась какая-то болячка вроде дерматита. Чем только пытались его вывести – ничего не помогало. Оно никак не беспокоило. Просто было противоестественно, что на руке у ребёнка отчётливый рисунок спирального узора. Помню, пытались «лечить» эту метку свежей кровью убитого зайца. Это было неприятно, плохо пахло, да к тому же не помогло. Долго ходила с такой рукой, даже фотографии есть. Прошло само, в отличие от красной родинки, которую сразу удалили хирургическим путём. В тот год многие дети родились с такими аномальными красно-синими родинками. Кому-то повезло меньше: у некоторых половину лица покрывало ярко-красное пятно или чёрная метка прямо на лице. С чем это связано, мне невдомёк.
Красный – цвет всего моего детства. В красные дни календаря алые флаги, лозунги на натянутой красной тряпке, красные уголки. Даже все мои платья на вырост все были красными и большинство игрушек с намёком на большевиков.
Мамины духи «Красная Москва». У меня до сих пор хранится флакон с этими духами. Детства нет, а запах остался. Мамы нет, а флакончик хранится. Чуть позже, когда мама долго лежала в больнице, я прятала голову в мамин пуховый платок с её запахом с едва уловимым ароматом духов вместе с папиросами «Беломорканал». Сейчас нет ни мамы, ни платка, ни запаха мамы. Только «Красная Москва»…
Болгария не Молдавия
В самую рань я была в полном подчинении у бабушки. Родители работали. Весь быт был на ней.
Она меня никогда не напрягала, не давала ничего делать. Просто она была маниакально чистоплотна, брезглива, любила всё делать по-своему, не доверяла готовку и уборку никому. Потому нам приходилось есть то, что она готовила. Суп сварит, и на том спасибо. Мама пыталась разнообразить наше неизменное меню, но, надо признаться, она готовить не умела. В детдоме этому не учили. Разумеется, и меня не учила, да я особо не старалась. Любила в книжках читать описание кухни, процесс готовки и последующее поедание приготовленного, а на практике – ноль. Пару раз пыталась что-нибудь этакое приготовить, это сразу пресекалось: нечего изводить продукты.
Мы не голодали, всего было вдоволь. Что завезут в магазин, то у нас оказывалось дома и в большом количестве. Завезут раз в год, потом все эти консервы, развесное печенье и конфеты становились частью интерьера магазина. О том, что шоколадные конфеты бывают мягкими, свежими, пахучими, узнала, когда гостинцы от родственницы папа из города привёз. И в память о наслаждении клеила фантики от этих конфет в толстую тетрадь. Печенье всегда было с «привкусом старости». О том, что у всего есть срок годности, тогда никто и не думал. Зато на товарах красовался «знак качества». Всё, что привозилось в наши края, было или от «Булгарконсерва», или со знаком качества. И никому дела не было на то, что написано на этикетке неизменных неочищенных томатов, овощного огромного ассорти, сливовых компотов. Клейма качества на них не было, ибо Болгария – не Молдавия. Хотя я думала, что она тоже наша. В союзе нерушимых республик свободных… Всё нерушимо, неоспоримо, на долгие года, даже навсегда. Сказал бы кто-то, что и Молдавия станет не наша, может, жить было бы веселее.
Грязные подробности
На новом месте бабку будто подменили. Ей вдруг стало мерещиться, что я, единственная внучка, воплощение вселенского зла.
Она стала обвинять меня в каких-то, ей только ведомых,  грешках. Ей это казалось или от скуки придумывала все новые козни, лишь бы мне жизнь усложнить? Отчитывала меня без свидетелей, только вот у тонких стен сельского общежития были глаза и уши. Соседи, наверное, думали, что я адское дитя. Я никому не рассказывала, всё держала в себе. Да кто бы мне поверил: моё слово против её слова.
Вначале я думала, что так и должно быть, у взрослых свои причуды, что все бабушки на свете такие. Позже, поняв, что это не так, есть бабушки очень даже хорошие, искала в себе тот самый изъян, из-за которого меня вдруг невзлюбили. С годами искала ответ в книгах. Только в какой-то медицинской литературе нашла описание почти схожего случая. Человек внешне вполне нормален, адекватен, только с червоточинкой. Какая-то разновидность шизофрении.
Бабка была себе на уме, злая только. Бывали дни, когда мы ладили. Куда нам деваться, целыми днями одни. Необразованная, дальше райцентра никуда не ездившая, но в то время многие как-то обходились без списка прочитанных книг. Жили по наитию, просто и понятно. Им было некогда утруждать себя поисками смысла жизни, себя в этом мире. Главное, ты при деле, трудом приумножаешь благосостояние страны. Всё светлое и прекрасное где-то впереди за горизонтом.
Она один раз даже в качестве гостинца привезла печенье без сахара. Летала на малую родину на самолёте, на «Антошке». Это было для неё событием века. Я однажды тоже села в этот самолётик с мамой и дядей. Не успела даже полюбоваться видом, мама накрыла меня собой и всё время боялась. Как только самолёт сел на аэродром соседнего села, приказала нам выйти, и на том моё путешествие закончилось. Обратно на машине домой приехали. На другой день сами втихаря уехали, оставив меня на попечении всё той же бабки. Это она дядю возила в столицу, я же пролетела.
Мама всегда всего боялась. Особенно молнии. Когда начиналась гроза, пряталась в погребе. Не помню, чтоб бабка чего-то боялась.
Позже пыталась учить бабушку читать, по букварю. Безуспешно. Буквы я с малых лет знала, благодаря отцу. Только вот читать хотя бы по слогам не научил, терпения или времени не хватило. Впрочем, как всегда. Он у нас был героем труда, настоящим фанатом своего дела, ещё и коммунистом, секретарём ячейки.
Считать на пальцах научилась раньше. «Сколько тебе лет?» - спрашиваю я бабушку. «Наверное, семьдесят», - отвечает она. Я на пальцах посчитала: «Тебе осталось три года жить». Почему-то думала, что все люди обязаны до 100 лет жить, а я умела считать только на пальцах в пределах 10. «Как так?» - забеспокоилась бабка, но экзистенциальный ужас её не накрыл. Три, так три.
Позже в старом свинарнике впервые попробовала папиросу. Один пацан угостил, я не отказалась. Где-то читала, что одна папироса или сигарета укорачивает жизнь на 15 минут. Как же я потом страдала, что из своих положенных 100 лет я целых 15 минут отняла сама у себя. Позже этих минут считать перестала. Перельман из меня никакой.
Бабка деньги считать умела. Ей под конец жизни только пенсию назначили – 25 рублей. В один не прекрасный день она мне заявляет, что украла у неё эти 25 рублей. Я таких денег в руках-то не держала. Максимум давали 1 рубль. Она меня достала этими деньгами. День, второй, потом как большой палец правой руки вывернула, что я потом месяц не могла сама застёгиваться. Когда она весь мозг мне вынесла, пришлось на самом деле стащить у мамы эти несчастные 25 рублей, фиолетовую облигацию. Мама, конечно же, заметила пропажу. Теперь и она на меня стала наезжать. Вот тогда я точно решила, уж лучше грешным быть, чем им слыть. Раз и навсегда поняла, что правда она у каждого своя, и она всегда в проигрыше.
Каждое утро, как только родители уходили на работу, начинался мой персональный ад. Судилище, где я узнавала все новые и новые свои грехи, о которых знать не знала. Бабка вначале только ругала меня, последними словами, проклинала. Это был спектакль одного человека, роль свою играла очень даже хорошо. Она так свыклась со своей этой ролью, что под конец, мне кажется, она в эту выдуманную ересь сама и поверила. Грозилась пробить мне башку огромной кочергой, но убивать единственного ребёнка своего сына она всё же не рисковала.
Потом она начала мне мстить, когда я ходила в детсад, затем в школу. В моё отсутствие все мои многочисленные игрушки были испорчены, поломаны. Только вот тетради и учебники она почему-то не трогала. Это она делала в отместку, мол, я портила её вещи. Что у неё могло быть, только одежда. Обычно всё у неё было упаковано, уложено в мешки, затем в старинные чемоданы. Она же была дома 24/7, когда бы я успевала всё это распаковать, расшнуровать, чтоб под конец испортить? Она иной раз в больницу не ложилась из-за опасения, что в её отсутствие я расправлюсь со всеми её вещами.
У бабки одежды было много. Всё хранилось в чистоте и порядке. Большинство из вещей никогда и не одевалось.
Чуть позже бабку спалили. У неё был чёрный, почти, как мужской, выходной пиджак. По-моему её в нём и похоронили. В отличие от остальной одежды, пиджак всё же одевался по большим праздникам. Она стала стирать каждый божий день этот злополучный пиджак, что даже вечно занятой папа обратил на это внимание. Поинтересовался у матушки, мол, чего это она каждый день его стирает. «Спросите у своей дочери!». Я распарываю подкладку и выдавливаю тюбик чёрной обувной ваксы. И так каждый день. Где бы я брала столько ваксы? Вакса не 25 рублей, чёрную воду после стирки мне не в силах обелить. В конце концов, до отца дошло, что ткань пиджака просто линяет, это никакая не вакса, а просто краска.
Потому бабка при них больше не заикалась о моих грехах. Рот открывала, как только за ними закрывалась дверь. Потому я смирилась, когда меня отдали в детсад, и школа спасала. Учёба давалась мне легко, но я ходила ещё на продлёнку, на все кружки, какие есть, лишь бы дома с бабкой не оставаться. А летом все дни проводила или на улице, или на берегу реки.
На глазах родителей я была реабилитирована, они были уже на моей стороне. Но было уже слишком поздно. Горький урок жизни я уже получила. А так детство было бы очень даже счастливым. Я была любимым, желанным, избалованным ребёнком.
Урок получила, только дочь свою от аналогичной ситуации не уберегла. Учителя с подачи завуча распустили слух, что она залетела, что мы ездили в райцентр делать ей аборт. На минуточку, ей и 12-ти в то время не было, и месячных. Я слышала, что теоретически, будучи целкой, можно забеременеть. Только вот какой врач в таком возрасте аборт будет делать и как? Но процесс был запущен, на каждый роток не закинешь платок.
Однажды мы с мамой провели следственный эксперимент, чтоб вывезти бабку на чистую воду. Кстати, бабка её тоже терпеть не могла. Эту неприязнь автоматом перевела и на меня. Под конец жизни она начала утверждать уже прилюдно, что я ровно в 3 часа ночи, захожу к ней в комнату, чтобы сгрызть трусы у самого причинного места. Эти огрызки позже оказывались у меня в комнате в самых неожиданных местах. С высоты своих лет, будучи уже сама бабушкой, хочется предположить, что, может, у неё, таким образом, проявлялось сексуальное отклонение? Полжизни вдовой – это вам не шутки. Но в качестве анонса скажу, причина её неприязни была в другом, где секс тоже присутствовал.
Мы с мамой договорились, что уйду ночевать к подруге, но утром незаметно вернусь. Утром бабка, как всегда, запричитала, описывая со смаком, каким образом проникла я к ней в комнату, залезла опять в трусы и сделала своё чёрное дело.
Я никогда не возвращалась в детство, не вспоминала эти грязные подробности. Ради красного словца такого не придумаешь. Да и лень про какую-то тёмную бабку воображение напрягать. Non-fiction мне в помощь.
Кстати, так бывало не только в детстве. Вот совсем недавно я «узнала», что я, оказывается, и дочь свою убила, и отца родного сгноила. Так почему я до сих пор на свободе?! На этот чёрный рот не закинешь платок, а скринить, ума не хватило, поезд ушёл. Мы же живём в лучшей в мире стране с самыми справедливыми законами, да видать, не с самыми лучшими людьми. За базар, особенно гнилой, надо отвечать.
Раз я каждую ночь лезу к ней в трусы, почему она не сопротивлялась, не поднимала всех, не хватала меня за руку? Кстати, она в одной комнате со своим сыном, моим дядей, спала. «Не пойман, не вор. Пасть закрой, падла!» - сказала бы нынешняя я с высоты 2023 года. И не только. Но таким изощрённым матом, который усвоила за последний год, тогда я не владела. А жаль.
Не тот пазл
Игрушек у меня было очень много. Если бы не бабкины козни, они бы и моим детям достались. Им достались только маленький чугунного вида игрушечный утюг, мои кастрюльки, сковородки тоже игрушечные. Она их сгрызть не могла.
Сама я как сломаю кукле руку, если все мои игрушки – это мои детки. Даже мишка с оторванным бабкой носом и ею же измазанным какао мордой несомненно был живой. В своих играх я с ними не разговаривала. Все действия происходили в моём воображении. Секретарь парткома, который жил напротив, удивлялся, как же я не мёрзну, часами стоя у сугроба. Он знать не знал, что таким образом я играю. И точно не в коммунистическую партию. Позже его сменил другой секретарь. Они с женой чаи гоняли и за нами наблюдали. Папа говорил про них наш «наблюдательный пункт». И охота было наблюдать за нами: у нас никогда ничего не происходило. Неподвижный очень тепло одетый ребёнок, да бабка, выносящая ведро. Может, считали, кто сколько раз в туалет ходил?
Позже я играла уже с парткомовскими детьми. У них был зимний игрушечный домик, бывший свинарник то есть. Все они были старше меня. Они играли, я, скорее, наблюдала, чем принимала участие. Но от снежного торта не отказывалась. В то время я играла с детьми намного старше себя или они были сильно младше. Это я в отрочестве своего возраста мальчиков за людей не считала. Чем старше становилась, тем чаще мужчины теряли и возрастное, и национальное различие. Я воспринимала их всех, как особей противоположного пола.
А пока мальчики меня не интересовали. Говорила, что у меня будет больше десяти детей. Количество кукол это подтверждало. Я их кормила три раза в день, одевала, выводила на прогулку, укладывала всех спать. Всё, как в жизни. Это игра не менялась. Помню, я говорила, что в куклы играть буду до окончания школы. Видать, наигралась. Десятерых не родила, страсть к кастрюлям осталась. Только к кастрюлям, готовить я не люблю. Так иногда, по вдохновению.
Я была хорошей мамой своим кукольным детям. Десять детей и ни одного отца. В этом вроде не было нужды. Ладно, в играх, позже в моих жизненных планах, даже в мечтах мужем и не пахло. И вообще до пяти лет я о мужчинах, ну, о мальчиках и не думала. Откуда тогда дети? На этот вопрос мама в шутку ответила: «Из жопы». Вы не поверите, я до вполне разумного возраста не знала, откуда берутся дети. Ну, это уже другая история, но мне не терпится до неё дойти.
Смерть – это конец, ты есть мясо, а саму тебя, выходит, высрали. Потому не удивительно, что в жизни столько говна, и в самих нас тоже.   
Игры на улице были иными. Я там примеряла другие роли. Играла с детьми, только мне это быстро надоедало. Мне с собой было интереснее. А шумные игры не любила, но играть приходилось.
Не знаю, есть ли ещё на свете такие люди, которые в жизни не забили не одного мяча, ни одной подачи, ни одного попадания в корзину. Через этого долбанного козла ни разу не удавалось прыгнуть. Физкультура – мой сплошной позор. Только в одном классе у меня была нормальная заслуженная оценка по физре, когда преподавал её бывший заключённый. Мы во время урока только балду гоняли, с горки на санках катались. Скатиться вниз всякий может. Полюбила физкультуру намного позже, на то была весьма уважительная причина.
Так в детстве я копила силы на будущие великие дела, они мне пригодились. До сих пор быстро бегаю, легко по горам лазаю, по лесам хожу, по три-четыре месяца в году раком в огороде стою.
Кукол я не уберегла. Одной локоны бабка пластилином измазала, другой глаз выколола. Кстати, она сама была одноглазая. Рассказывала, что в детстве не тем ветром подуло, в глаз что-то попало. Говорила, что резко чем-то зловонным запахло, и нет глаза. Про такое говорят, что это и есть злой дух. Так-то она ни в бога, ни в чёрта не верила. И вообще мало что рассказывала из своей жизни. Я даже не знаю, есть ли на свете у неё родственники, как звали её родителей, и были ли они вообще. Может, она так на ровном месте нарисовалась. Но кто-то же кому-то «накапал», как она сама говорила о моём зачатии, раз она появилась на свет. Этого уже никто и никогда не узнает.
Когда после восьмого класса уехала к чёртовой бабушке от бабушки, от всего остального, я успела насладиться новыми игрушками. В эпоху тотального дефицита игрушек было предостаточно. Никто их у меня не отнимал, не портил, глаз не вырывал.
Но вскоре мне стало не до игрушек. Меня больше интересовали уже живые люди. Новые люди, новая обстановка, новая я. Я оказалась там, где меня никто не знал. И мне выпал шанс кроить себя по-новому, по своему усмотрению. Но это совсем другая история, до неё ещё жить да жить.
В моей памяти столько всего, что с лихвой хватило бы на сто книг. Не дай бог, не с того пазла начав, забреду так далеко, откуда век не выбраться. Чем больше пазлов, тем сложнее вытащить тот самый, от которого собираешься плясать. Все они мои, не грех, если выйдет в свет не тот пазл – не с того года, не с того ряда. Раз они есть, значит, это кому-то нужно. Во всяком случае, мне в качестве шпаргалок, на случай проблесков в сознании, когда деменция накроет.
В чём подвох?
Нас переселили в новый дом: в одной половине мы, во второй половине другие. Рядом школа. Ну, изба, где учились первые и вторые классы. Совсем рядом был клуб. Там каждый вечер крутили «взрослое» кино, по средам и выходным это же кино показывали детям. На вечерний сеанс детей не пускали, кроме меня и ещё одной девочки.
Помню, в одном каком-то фильме готовились к свадьбе. Накрыли столы на улице, всё готово к приёму гостей. Вдруг пошёл дождь и размазал всю эту мишуру. Не помню, перенесли ли свадьбу, что было дальше, но в душе осадочек остался. Когда всё слишком хорошо, это подозрительно. Значит, есть подвох.
Наконец-то, всё совпало, и мы выбрались всей семьей на природу. На пикник. Секретаря парткома с собой захватили. Не для солидности, просто по-соседски. Поставили палатку, разожгли костёр, стали готовить еду. Даже вечно недовольная бабка была вся в предвкушении.
В то время хорошо выпить и вкусно закусить было в порядке вещей. По большим праздникам и бабка была не прочь пропустить рюмашку-другую. Только вот праздников было не так много, как сейчас. Два дня подряд выходных было только в Новый год и на 1 Мая. Но это не мешало некоторым избранным месяцами пить. Этим обычно грешили мелкие начальники, специалисты. Рабочим же приходилось с бодуна идти на работу, иначе выговор, товарищеский суд и так по нарастающей.
В тот день ни выпить, ни закусить не успели. Начался такой ливень, еле успели всё собрать и уехать домой. Этот несостоявшийся пикник остался в памяти навсегда. Не съеденный шашлык вкуснее всех остальных шашлыков.
Когда тебя слишком любят, когда счастье длится дольше, чем обычно, начинаешь оглядываться вокруг: в чём подвох? Или, когда очень хорошо, когда везёт, когда прёт, тебе вдруг начинает казаться, что могло быть лучше. Планку ниже, только не ниже плинтуса, и ты никогда не разочаруешься.
«Нехорошая» тайна
В тему «откуда берутся дети», а то забуду. У нас в селе была одна хохотунья. Такая видная женщина в теле, с большим чувственным ртом. Ну, всё при ней. Такие, обычно, нарасхват. В наших краях женщин с такими пропорциональными грушевидными формами немного.
Довелось мне лежать в больнице вместе с ней. Больница, сильно сказано, конечно. Половина такого же общежития, где мы жили в первое время, была выделена медицине. Персонал: фельдшер, медсестра и няня. Тут и рожают, и зубы вырывают, как-то всех спасают, или умирают под чутким руководством медиков. Стационар маленький, но был. Сейчас больница побольше, в бывшей начальной школе, только вот стационар закрыли. Моя мама успела умереть в нём – в бывшей учительской, на моих глазах.
У хохотуньи ребёнок болел. Бойкая, ушлая мамаша со всеми лясы точит, а ребёнка на меня спихивает. Я до этого момента тяжелее кукол никого не укачивала, маленьких детей вживую не видала. Малыш такой упитанный, но такой подвижный, не укачаешь. Всё время прыгает, вырывается. Я понятия не имею, как с ним обращаться. Мамашка сильно занята, надо же всем всё рассказать, ещё и рассмешить. Хохот на всю больничку.
«Я детей люблю. Рожала и рожала бы, да только смущает то, как их делают. Смотрю на сына, а вспоминается один срам, с чего это всё начиналось». Потом вдруг обращаясь ко мне: «Вот узнаешь всё, когда будешь рожать. Все боли ничто по сравнению с той болью, через которую тебе предстоит пройти». Какой срам, как же делают детей? Как всё сложно в этой взрослой жизни. Что может быть больнее, чем зубная боль? Кстати, мне показалось в момент родов, что это намного приятнее зубной боли. О чём я поведала своей беременной приятельнице, которая залетела от женатого, когда она, пытаясь избавиться от ребёнка, поднимала то диван, то кровать. Впоследствии, она меня чуть не убила – рожать, не зуб вырывать, ей было больнее. Ну, всё в жизни относительно и субъективно.
Вот зачем взрослая женщина пыталась пугать меня в таком возрасте? Лучше бы поделилась со своим опытом в этом срамном деле. С того момента меня больше волновал вопрос «как делают детей?», чем «откуда берутся дети?».
Намного позже мы с мамой в лесу наткнулись на поляну с помятой травой, со следами пребывания явно не зверей. Мама намекнула мне, что здесь двое занимались «нехорошим» делом. Боролись что ли? Она, кажется, знала, кто эти двое. Сестра той самой хохотуньи, с такой же комплекцией. Перепихнулась в лесу с одним, по улице ходила с другим. Вот так она дружила с двумя братьями. Не знаю, как они договорились, за одного она вышла, другой ещё долго бобылём ходил. Что мешает им сойтись вновь, когда оба овдовели, история умалчивает.
Какая-то «нехорошая» тайна скрывалась за всем этим. Все молчат, как партизаны.
Уже почти в старших классах нам всё же приоткрыли страшную тайну: от поцелуев могут быть дети. Так я ещё до хохотуньи уже поцеловалась, не скажу, с кем. Все эти годы, пока я была в неведении, может, уже была беременной, да как-то всё само рассосалось? Потом, когда уже месячные пошли, стали говорить, что в эти дни даже от рядом стоящего можно залететь. Кстати, нам никто толком так и не объяснил природу этих нехороших выделений.
Тупо просто течка. Помню, та самая бабёнка, которая за глаза меня доской обозвала, хвасталась, что манит мужчин этим самым запахом. Однажды, сидя у неё на кухне, я сквозь землю была готова провалиться – вдруг остальные подумают, что это от меня так разит грязными прокладками. Мы же не просто так собрались: ели, пили, а запах стоял, хоть нос затыкай. Вдруг только сегодня познакомившийся с нами парень и хозяйка, не сговариваясь, встали, вышли и уединились в опочивальне. Мы остались трапезничать на фоне «нехороших» звуков за стеной. Её нет, а запах остался. Это вам не «Красная Москва», но мужчинам, судя по всему, он нравится.
Опять не тот пазл выскочил. А я ведь до детсада ещё не дошла. Вот там впервые воочию увидела причинное место у противоположного пола. Никакого там срама, ничего примечательного. Мы писаем сидя, они стоя.   
Прелести запретного
В детсад я попала, минуя ясли, в довольно разумном возрасте. Сразу в подготовительную группу. В первый день во время «занятия» описалась, чего никогда не делала.
Я не была приучена к коллективному житию, будучи единственным ребёнком в семье. Надо руку поднять, проситься в туалет – выше моих сил и способностей. Вот и описалась. Чувствуя, как что-то родное, тёплое течёт по ногам, впервые испытала прелесть чего-то запретного. Такое же чувство было, когда мама ругала меня за то, что «ненароком забрала домой детсадовский кубик»: «Так нельзя делать! Отнесёшь завтра обратно и положишь на место». У меня самой дома игрушек, как в магазине игрушек. Мне этот кубик нафиг не нужен был. Но вкус запретного плода запомнила на всю жизнь. Нельзя, значит, можно, даже нужно. Воровать – это приятно опасно, волнительно, значит, восхитительно.
Сразу и навсегда
В детсаде я впервые влюбилась. Вдруг мне стало то ли хорошо, то ли плохо. То в жар, то в холод. Я просто остолбенела. Только вот не помню, это было с первого взгляда или чуть позже.
Обычно я влюбляюсь с первого мгновения. Сразу и навсегда. Всегда навсегда, но ненадолго. Страдаю, умираю, когда он рядом. С глаз долой – из сердца вон. Любовь полностью выносит мне мозг – я теряю способность адекватно воспринимать происходящее, думать, рассуждать. Половодье чувств, буйство красок и ни капельки ума.
Вот когда стихи писались – по наитию, по зову сердца, от души. Легко и небрежно. Я ведь к стихам никакого отношения не имела. Не любила, не читала. Если бы в школе не заставляли учить наизусть стихи всех этих классиков, я бы вообще пролетела. Но пришлось самой писать, ибо они сами шли. Но потом заставила себя не обращать внимания на зов из неведомых мне глубин. Закрыла шлюзы и стала жить по уму, в чём не очень-то преуспела. Сейчас я под дулом автомата и пару строк не напишу. Что тогда было? Или это была не я? Или мой «внутренний человек», таким образом, заявлял о себе? Сей пазл запихаем обратно – до стихов ещё дожить надо.
Как полюбила мальчика, так и разлюбила. Не хватило тайны,  волшебства, ведь мы писали все в одной туалетной комнате. Всем всё видно, потому неинтересно.
В унисон
Вдруг в мой единоличный мир ворвался другой человек. Мы начали дружить с детсада. Да так сдружились, что чуть позже срослись мозгами, стали единым целым.
Все наши игры, позже книги и все незамысловатые увлечения, все печали и радости были общими. Теснее связь могла быть только у близнецов, и то сиамских. Мне кажется, что даже думали мы в унисон.
Хочется скорее перескочить на более интересные вещи, написав лишь: шли годы. Но дело в том, что в те совковые годы в маленькой деревне времени была уготована иная участь. Оно там сбавляло обороты, иной раз, вовсе застывая, застревая, замедляясь до невозможности. Или это было обычной иллюзией, присущей только детству.
Мы и не торопились взрослеть, нутром чуя, что где-то там, за горизонтом событий, есть некий подвох. Мы выжимали из одного дня всё, что нам нужно, превращая его в целую жизнь. Воображение  компенсировало отсутствие всех доступных в то время благ. Оно не признавало ни временных, ни возрастных рамок. Воображение, подпитываемое извне только книгами, было важнее, чем сама жизнь.
Вот такое странное утро предстоящей большой жизни, к которой нас пытались готовить. Изо всех сил пытались все, кому не лень: родители, вожатые, учителя, старосты класса, учкомовцы, все взрослые. Мы не вписывались в общую картину сонного совка. Мы были непонятны, потому потенциально опасны. Попытки вразумить, поставить на путь истинный были безуспешны. Внешне мы ничем не отличались от всех пионЭров великой, могучей страны вечных совЭтов. Учились с охотой, играючи. За редкими исключениями не игнорировали бесчисленные коллективные мероприятия. Придраться не к чему, в мозги залезть нет возможности. Потому вскоре от нас отстали. Только иногда укоряли в том, что мы игнорируем коллектив. Так мы не против, мы только за – внешне мы со всеми, а что за кадром, вас это не касается.
Нас всегда сажали за разными партами, чтоб не шушукались. Вот это наше шушуканье выводило классную руководительницу из себя больше, чем безобразия других учеников. Так мы это делали всё остальное время. Во время перемены все остальные бегали по коридору, орали, смеялись, шумели, а мы где-то в уголке шушукались. По дороге из школы домой негромко обсуждали более важные дела, чем усвоенные на уроках знания.
Свежо предание

                «Лучший в мире кинозал – это
                мозг, и ты понимаешь это, когда
                читаешь хорошую книгу».
                Ридли СКОТТ.
            Путь из школы домой – самая важная часть нашего дня. Мы всегда шли, как можно, дольше. Чтоб растянуть почти запретное наше общение.
Однажды решили пойти домой не по дороге, а напрямую в буквальном смысле. Умаялись – пришлось перелезать через заборы, беседку детсада. К счастью, по нашему «маршруту» не было домов. По стенам ходить мы не умели. Мы мало что физически умели. Были довольно-таки упитанными, закормленными, неуклюжими девочками. Дискомфорт от этого был – над нами смеялись, нас гоняли на уроках физкультуры. У меня была вечная тройка по физкультуре. Только, чтобы не портить показатели по школе, руководство давило на физрука, и тот исправлял тройку на «4» или даже «5», когда я стала отличницей. А с вечным «неудом» по поведению что делали, не помню.   
Преодоление естественных препятствий было нашим новым приключением. Немало усилий ушло на преодоление детсадовского забора, ограждения беседки. Детсад – стартовая площадка для каждого ребёнка не только в нашей маленькой деревне, но и во всём Советском Союзе.
Нам было о чём говорить, мы никогда не скучали. Это сейчас иссякли темы, нет больше точек соприкосновения. На любой мой пазл из нашего общего детства ответ един: «Не помню, хоть убей, не помню». Я тоже много чего не помню, но детское в закоулках памяти занимает особое место. Беда в том, что большинство из пазлов мной уже где-то когда-то использованы. В каждой вещи, даже в самой абсурдной, есть отсебятина, где тот или иной пазл находит своё место и становится незыблемой частью какого-то файла.
Ключевой темой того дня была статья из журнала «Вокруг света». К тому времени мы уже переросли «Весёлые картинки», «Мурзилку», «Костёр» и «Пионер». Родители выписывали чуть ли не все газеты и журналы. Зачем «Пионер», если уже есть «Костёр», зачем «Работница», если есть «Крестьянка»? Но они все были, их подшивали строго по нумерации. Я терпеливо ждала, когда прочтут всё, что им нужно, чтобы вырезать нужные мне картинки. Для этого у меня были тематические альбомы, куда клеила я сначала картинки, затем и сами статьи.
Зачем это, кому это было нужно? Только недавно отправила их в топку вместе с остальными подшивками, заметками. Минимализм требовал больше – я сожгла большую часть книг, в основном советскую и партийную литературу. Вещи не должны ждать своего часа годами, книги пылиться на чердаке десятилетиями. В доме всё должно быть функционально и востребовано. Дом – не музей ненужных вещей, а для памяти существует голова.
Журнал «Вокруг света» был лучше «Огонька». Читать о разных странах, морях и океанах, о том мире, куда нам век не попасть, было сто раз интереснее, чем о достижениях страны Советов. Об этих достижениях лучшей в мире страны вещало радио с 6 утра до самого вечера, которое стало неотъемлемым фоном моего детства. Но иногда отец включал большую радиолу и ловил заветную волну «Голоса Америки».
Коммунисты – не зомби, даже они фильтровали однобокую информацию и искали ответы где-то на стороне. Простые рабочие, необразованные крестьяне были себе на уме. Если надо, могли любого секретаря райкома на место поставить. Хотя партия была всем, лучше всякой религии справлялась с народом. Самое страшное наказание – исключение из партии. Самая страшная угроза: «Партбилет на стол!». Семьи на этом держались, бабы с помощью парткома мужей домой возвращали. Мой отец стране и партии был верен до конца. Как только Союз распался, он отказался работать в новых реалиях, в непонятно какой стране. Не переобулся, не смирился. Так и не принял новые правила, противился прогрессу. В последние годы жизни часто говорил, что всё вернётся. Я этот бред пропускала мимо ушей. А так он почти дождался. Когда в России заработала машина времени, он сам был уже вне времени. Когда машина повернула время вспять, ему было уже всё равно. Опция «деменция» для всеобщего пользования, увы, уже была использована.
«Вокруг света» - не машина времени, нас особо не интересовало прошлое, не манило будущее. Если статью из волшебного журнала проиграть, вполне можно было телепортироваться куда угодно. В чём связь между статьей о Ливане и преодолением препятствий по пути домой, я, конечно же, не помню. Один экстрасенсористый парень из соседней деревни утверждал, что может воссоздать любой день из своего детства во всех деталях. Не только свой день, ещё и меня из того дня. Чудной он сам, и говорил чудно. Говорил, когда он лечит, ему «чёрные люди» помогают. Только родную мать не смог спасти, эти же тени её с собой уволокли. А в детстве никто его всерьёз не воспринимал. С виду дурак дураком, а тебя насквозь видит, и всё, что в жизни было, до мелочей помнит.
Кстати, о дураках. Мой издатель когда-то настоятельно советовал писать проще, жёстче, «чтоб дураку понятно было, и вообще для дураков». Писатель для писателей головная боль издателей. Я же безотказная, за месяц «шедевр» сварганила, они, не глядя, напечатали, потом сами же опечатали весь тираж. Страна дураков, описанная в той книге, оказалась не по нутру дураку или как? А я по инерции продолжаю в том же духе…
Дураки всякие нужны, они для всего годны. Им легче живётся, всё даром достаётся. В то далёкое время говорили «душа обязана трудиться», главное, чтоб человек был хороший. О том, что ещё и головой надо работать, это хотя бы полезно для самого мозга, никто не говорил. 
Мы-то не думали, мы воображали, играли, подражали. За сто дней сто ролей. Жизнь понарошку, всего на один день.
Раз эпизод из детства как-то связан с Ливаном, слова писателя, философа ливанского происхождения Джебран Халил Джебрана будут в тему: «Людям надоедает детство, они спешат повзрослеть, а затем мечтают снова стать детьми. Они с тревогой думают, о будущем и забывают настоящее, поэтому не живут ни настоящим, ни будущим. Они живут так, как будто никогда не умрут, и умирают так, как будто никогда не жили». Привожу умные слова очередного гения, чтоб прикрыть свою приобретённую глупость.
В детстве я была сто раз умнее, ведь знания не приобретаются, а даются изначально. Только не всем дано распаковывать внутренний багаж и распорядиться даром по назначению. Я слишком рано поняла, что ум не есть хорошо, равно, как и правда. Проще жить своим среди чужих, чем чужим среди своих. Слиться с толпой, быть, как все – вот универсальная формула выживания в этом противоречивом мире. Желтая футболка с логотипом «Справедливой России» не совсем сливается с цветом оконных штор, но можно же застыть, поверить самой, что тебя вовсе нет. Стать невидимкой – тоже вариант.
Ума хватило, не торопиться взрослеть, насладиться вдоволь условностью, вседозволенностью, утренней свежестью и тем удивительным чувством, что всё только начинается. Нам с подругой было комфортно в той стране, которой на карте нет – стране детства. Благодаря долгому детству, мой «внутренний человек» до сих пор не чувствует себя возвращающимся с ярмарки. Пока тешат ярмарочные скоморохи да шуты свежо предание.
На маленьком плоту
Было время, когда обычная лужа казалась чуть ли не морем. Море настоящее мы с подругой увидели только после шестого класса. Естественно, Чёрное.
О морях и океанах и не мечтали. «Вокруг света» удовлетворял наши тогдашние потребности. А ещё лучше Жюль Верн. Весенние лужи и ручейки давали возможность воплощать навязанные мечты в реальность. Лишь бы кем-то сделанный из старых досок плот выдержал нас обоих. Сильно сомневаюсь, что мы на самом деле плавали. Скорее, нам казалось, что плывём. Рябь да зыбь создаёт оптическую иллюзию движения вперёд. Юрий Лоза ещё свою знаменитую песню не написал, но она будто про нас:
«На маленьком плоту,
сквозь бури, дождь и грозы
Взяв только сны и грёзы и детскую мечту
Я тихо уплыву, пути не выбирая,
И, может быть, узнаю мир, в котором  я живу».

Никакие другие корабли, быстроходные катера и шхуны не дарили потом такое же волшебство скольжения по тихой глади, приближения бушующих волн, преодоления встречного ветра или благословения попутного, как тот маленький плот, который застрял навеки в луже возле старого клуба далёкой деревни в конце 70-х годов прошлого века.
Когда лужа высыхает, плот превращается в кучу мусора. Нас на месте лужи больше интересует камень с датами жизни и именем покойного на старославянском. На месте клуба раньше стояла церковь, а вся территория вокруг была кладбищем. Старая начальная школа, интернат и наш второй двухквартирный дом были выстроены на могилах.
В эпоху воинствующего атеизма это никого не смущало. Но мы были в курсе, что играть в покойников чревато. Потому «наняли» для игры дня совершенного олигрофена, которого до второго класса пытались учить наравне со всеми, ибо он сын училки. Справился быстрее всех с заданием на уроке, помогай отстающим. Приходилось водить его дрожащую руку, пытаясь заставить его хоть слово написать. А он такой слюнявый и пахнет плохо.
Мы поймали его на перемене, велели взять выброшенную бывшую ёлку и идти за нами. Странно, но он понял, чего от него хотим. Стоя понуро у того камня, вполне искренне оплакивал своего сына, а мы только присутствовали. Не мы же хоронили ёлку, виноват исполнитель, а не подстрекатель. Блаженному же Бог простит. Впрочем, какой в то время Бог, когда религия – это только опиум для народа.
Все трое благополучно прогуляли целый урок. Не отличающему «А» от «Б» нашему товарищу по несчастью отсутствие буквы «Д» в своём вокабуляре  ничего не предвещало. Каким бы он ни был, он был рангом выше, чем все остальные, ибо он учительский сын. Таким детям по факту рождения достаются особые привилегии. И тогда, и сейчас. Мы завидовали не только учительским детям, но и детям доярок и рабочих. Никто их не клеймил, не гнобил, не обзывал.
Девочки постарше, которым повезло родиться в рабоче-крестьянской семье, оставляли нас после уроков и пытались довести до слёз. Как выше я говорила, при людях я не плакала. Слёзы берегла для более важных дел. Лучшего средства для манипуляций и не придумаешь. Чтоб поднять мужа с дивана, лучшая моя угроза: «А то сейчас начнётся страшный плач…».
Не плакала и не жаловалась. Ябедой я точно не была. Зачем стучать, для мести есть более интересные средства. Начальная школа стояла подальше двух остальных школ. Часть начальной школы, ибо в избе было всего два класса. Выходит, эти девочки после уроков бежали специально, чтоб над нами поиздеваться? Между школами была построена трибуна для ораторствующих 1 и 9 мая, 7 ноября. В остальное время никто ею не пользовался. Зато я попользовалась – исписала её так, что приличные люди глаза прятали. Всем «врагам» достались названия «нехороших» органов. Надо было на передке образцово-показательной трибуны написать несмываемой краской, а не мелом.
Меня, может, и не вычислили бы, только нашлись свидетели этого страшного преступления. Первый мой «неуд» по поведению я заслужила. Каяться я не стала. А кличка «Писарь трибуны» была, наверное, предвестником корочки «Писатель России». Может, тут надо плашку ставить, типа, «запрещённый бывший писатель России»? С припиской «Не виноватая я, само прёт!».
В «расстрельном» списке
Как там у алкоголиков? После первой и второй перерывчик небольшой – вскоре второй «неуд» прилетел. Раз в полугодие в табеле об успеваемости в графе «Поведение» у меня всегда стоял он самый. Есть хулиганы, драчуны, но опаснее молчуны – неизвестно когда рванёт.
Потому, я думаю, я изначально оказалась в «расстрельном» списке. Второй «неуд» влепили, когда вычислили автора «листовки», намертво приклеенной к столбу. «Листовка», естественно, была с «нехорошими» словами. На этот раз они предназначались учителю физкультуры. Этот предмет пора переименовать в физвоспитание, там культурой никогда и не пахло. Конечно, мне доставалось от преподавателя. Максимум, что я умела – это сделать кувырок вперёд. Назад – тоже не получалось.
Как они меня вычислили – свидетелей не было, камер видеонаблюдения тоже. Ах, да, я же в том самом списке, просто решили, что это я. Требую реабилитации! Проведите хотя бы почерковедческую, даже лингвистическую экспертизу. Физруку, который, будучи пьяным в стельку, будил среди ночи всех детей, строил их перед трудовым лагерем (не помню, зачем), выговор не давали. Да в то время было в порядке вещей, унижать, ударять. Физрук мог и печаткой припечатать, если что.
Потому, наверное, именно меня обвинили, что я смеялась во время линейки «в честь» смерти вождя Брежнева. Можно подумать, они сами плакали. Тогда я была постарше, давно научилась скрывать свои истинные эмоции. Смерть – не повод для смеха, если даже усопший – герой анекдотов. Не то время, не тот час – это сейчас желают здоровья покойнику, землю стекловатой. «Неуд» за это был или не был, этого я не помню.
    Он точно был, когда я пропустила первомайскую демонстрацию – предпочла взрослую женскую маёвку с мамой. Зачем туда ходить? Мои шарики всё равно проткнут ненавистные наши мальчики. Их у меня всегда бывало много. Папа надувал и прикреплял к прутику с голубем мира. Только вот к той самой трибуне на праздник мира и труда я подходила только с голубем. Затем я пропустила торжественное мероприятие в честь 7 ноября, уже намеренно. Я не протестовала против советской власти – просто не хотела в очередной раз читать со сцены какой-то стих. Монолог слепой матери, потерявшей ребёнка, с надрывом – пожалуйста, даже первое место на районном смотре художественной самодеятельности заняла. А стихи – просто надоело с ложным чувством, с придыханием читать на публику.
Такого социопата, как я, публика почему-то не смущала. Я обречённо выходила на середину сцены, поворачивалась лицом к залу, деловито подтягивала толстые рейтузы или вовсе ватники, и начинала громкую читку патриотизма в рифму. Моё отсутствие только организаторы и заметили, наверное. Не сорвала же я весь праздник.
Со временем я привыкла к «неуду», как своему фирменному клейму. Без него уже никак. Стала уже систематически срывать номера, игнорировать мероприятия. Только вот ума не хватило прогуливать уроки, хотя бы опаздывать. Это всё наверстала в других учебных заведениях, являясь только на экзамен и сдавая его на «пять», естественно, со шпорой.
А так учёба мне легко давалась. Зубрить всё подряд я умела. Зачем надо было восемь лет торчать в школе, если все эти знания можно было дома вызубрить? Я на уроках в облаках летала, не понимала, не ловила суть. Это сейчас начинают говорить, не знания важны, а привитые навыки и умения, прежде всего, умение жить. Нужно понимать, а не запоминать. Нас учили запоминать, всё наизусть, будто от этих синусов и косинусов будет зависеть наше будущее. Учили и учат всему, на всякий случай, авось, пригодится. Вот ничего не пригодилось, по крайней мере, из точных наук. Сейчас я даже сдачу в уме посчитать не могу. Зачем, если в век умных машин, всё само считается, делится и умножается. Спрашивается, зачем математичка, пол урока плакала чёрными от некачественной туши для ресниц слезами, стараясь достучаться до одного только ученика, который, кстати, все эти восемь лет со мной за одной партой сидел. Он не только меня все восемь лет бил, деловито, не очень больно, правда, зато каждый день, он так издевался над всеми учителями женского пола. Не все красили ресницы тушью, потому запомнилась только наша классная руководительница.
Бог с ней математикой. Надо отдать должное, она пыталась учить нас, девочек, как жить. Приглашала домой, показывала, как лепить пельмени. Таким образом, она готовила своим обеды и ужины, спихивая на нас ребёнка. При этом всё говорила и говорила, обо всём на свете: о том, каким успехом она пользовалась у мальчиков, какой у неё муж хороший, но пьющий. Говорящий рот с дипломом математика, Молекула, до сих пор уверена, что она дала нам путёвку в жизнь в ущерб своей личной жизни. Я только в том последнем восьмом классе готовилась к экзаменам по-настоящему, ибо собиралась свалить оттуда и поступить в какое-нибудь училище, неважно в какое. Для этого на велике ехала в лес за деревню, чтобы где-нибудь под деревом, в тишине, где бабки с чёрным ртом нет, зубрить билеты. Молекула до сих пор уверена, что это я к приезжим строителям ездила, да ещё с рубиновыми серёжками в ушах.
Соседу по парте математика очень даже пригодилась. Он больше нас всех умеет считать деньги и вполне преуспел в жизни. «Вы, зубрилы, мне ещё завидовать будете», - сказал он однажды, так и вышло.
Пригодилось бы домоводство, но вместо него у нас был урок труда. Бывший учитель математики на пенсии учил мальчиков столярному делу, а в это время мы шили, что хотели. Я ему показывала наспех сшитый матрасик для кукольной кровати раз сто и получала свое заслуженное «5». 
Не думайте, что мне в школе, да и дома было настолько плохо, наоборот, у меня было обычное советское детство со своими радостями и горестями. Не голодала, не бедствовала. Оно было таким, как у всех. Просто у всего обычного есть изнанка, где и кроются истоки фразы «не всё так однозначно».
Пожиратели чужого времени
У нас с подругой была феноменальная способность видеть в обычном неординарное, в заурядном особенное, превращать жизнь в игру, а игру принимать за жизнь. Казалось бы, вокруг ничего интересного, но мы умели удивляться. Могли бы и других удивлять, да публика смотрела сквозь нас.
Времени для раскачивания было достаточно. Мы наслаждались этим даром, не тратили его впустую. Гёте говорил: «Худшие воры – это дураки: они крадут и время, и настроение». То ли дураков было меньше, то ли они, нас самих дураками считая, не лезли. 
На лето мы расставались, проводили его по отдельности. Моей вотчиной был берег реки, благо, она была в двух шагах от дома. Три долгих летних месяца целыми днями играла на камнях. Это был мой собственный мир. Без дураков и полоумной моей бабки.
По весне мы уже вдвоём гуляли у реки. Однажды мы обнаружили огромную нору в обрывистом берегу. Вернее, дыру. Мы решили, что это вход в подземелье. Мы изнывали от любопытства, но пролезть туда не решались. Из-за боязни перед неизвестностью или, скорее, из-за опасения тупо там застрять. Пролезть пролезли бы, только обратно вылезти точно бы не смогли.
Нашли мальчика помельче, поглупее. Засунули в нору и стали ждать. А вдруг что-то пойдёт не так: грунт обрушится или застрянет навеки. Неизвестность будоражит воображение, мы в предвкушении чего-то необычного, опасного. Удобно бояться со стороны, будучи уверенным, что тебе лично ничего не грозит. Хоть какая-то польза от пожирателей чужого времени. Ими можно заткнуть все дыры и пустоты – не жалко.
Тому мальчику не суждено было застрять в разломе того застойного времени. Уготовано было судьбой иная участь – спиться и слиться со тьмой в эпоху безвременья.
Список использованных мужчин
Это удивительно, что нас двоих не смогли одинаковить, обезличить. Всё наше детство могло бы раствориться во времени. В унисон со своим поколением могли бы с умилением вспоминать на склоне лет песни у костра, походы под конвоем, пионерские забавы, тимуровскую суету, комсомольские будни, всякие мелочи из копилки коллективной памяти. Ведь мы все родом из страны, которой нет.
Исток один, итог, слава богам, разный. Список прочитанных книг – одинаковый, методы воспитания – одни, среда – одна. Из этого месива получилось то, что получилось.
Наш список прочитанных книг отличался от списка рекомендованной и обязательной литературы для нашего возраста. Мы проглотили всю детскую литературу, имеющуюся в сельской библиотеке, что библиотекарша вынуждена была разрешить нам брать все остальные книги. Потому “взрослая” литература прошла через нас, не оставив следа. А перечитывать их нет ни времени, ни желания.
Есть пресловутый список прочитанный книг, который был обязателен для того времени (наверное, чтоб казаться умным). Но у нас были свои предпочтения. Пару книг я просто обожала. Эти книги и подруге навязала, чтоб черпать из них сюжеты для новых игр.
В списке моих жизненных потерь названия любимых книг занимают особое место. Когда поехала жить на родину первого мужа, по глупости вскоре туда перевезла все свои вещи. Ладно, мебель, одежду, зачем книги-то надо было везти? Видать, до гробовой доски собиралась там жить. Кто знал, что уже через полтора года сбегу оттуда. В чём была, с двумя детьми, оставив всё. Уж, конечно, не прихватив с собой хотя бы свои любимые книги.
Сейчас у меня только второй том книги Александры Бруштейн “Дорога уходит в даль” и пара других совсем уж неизвестных авторов. На чужбине осталась зелёная книга еврейского автора. Это был Исхок Лейбуш Перец. Каюсь, потом погуглила. В то время книги для нас были без авторов и даже без названий. Мы их читали не для того, чтобы восторгаться слогом, нетленными образами. Даже не ради сюжета. Книга для нас оживала, давала возможность прожить чужую, другую жизнь. Потому весьма странное сочетание любимой литературы. То, что Бруштейн является любимым писателем многих из нашего поколения, узнала совсем недавно. В том, что любимую книгу написал реальный человек, убедилась на кладбище в Москве, случайно увидев её скромную могилу. Чем околдовала нас эта книга, в чём секрет успеха? Наверняка, в деталях, в жизненной правде, ибо написана она от первого лица в стиле, как сейчас говорят, “non fiction». Да и Перец в своих рассказах тоже весьма убедителен. Воистину сила в правде.
В те времена мультиков-то не было. Нам после уроков на продлёнке показывали диафильмы. На белой простыне оживали вдруг сказки. Немая застывшая картинка менялась вручную, но мы всё же оказывались в сказке. Все эти книги, картинки давали волю нашему воображению.
Из детской литературы мне особо нравилась одна тонкая книжечка с красочными иллюстрациями. Она была библиотечная, сколько раз её на дом брала, не помню. Ума не хватило тупо стырить её. В памяти остались только картинки о том, как одна девочка-сирота батрачила в чужой семье: целыми днями готовит, убирает, а хозяева жрут и жрут, и никак нажраться не могут. Ни названия, ни автора не помню, но очень хотелось бы иметь сейчас сокровище моего детства.
В собственности был набор картинок в коробке со странными домами на курьих вроде ножках, с домом-деревом, где на ветках было развешено бельё. Книги до сих пор есть в отчем доме. Даже довольно потрёпанная большая книга «Дети-герои». Помню, местный алкаш, любивший умничать, выпячивая свою начитанность, после первых двух стопок говорил: «Ну, где они эти дети-герои? Кто их помнит? Кто чтит их память? Зря таскала огромные вёдра с молоком Мамлакат Нахангова, получается». Насчёт таджички Мамлакат ничего не могу сказать, а Павлик Морозов до сих пор в тренде. Вот кто нетленный герой. Все книги сохранились, а картонных тех картинок нет.
Говорят же, если на свете найдётся хоть один читатель, почитатель, значит, всё не зря. Я «Преступление и наказание» до конца не прочла, а ту книжку о бедной девочке сто раз, наверное, читала. Респект неизвестному автору.
Больше никого никогда не перечитывала. Прочла книгу, занесла в список прочитанных книг, и до свидания. С глаз долой – из сердца вон. Странная аналогия: список прочитанных книг наравне со списком моих мужчин. Список авторов методом тыка и список мужчин… Тут приходит ответное сообщение на репост начала этой пока мне непонятной вещи в Ж/Ж: «Что ты мне послала? Кроме рассказа ничего нет». «Это начало моей новой повести. Могу твоё имя занести в список использованных мужчин».
Вернее, в список использованных мужчин, где один тупой, другой ещё тупее. И оба списка, как доказательство впустую потраченного времени.
Кстати, мою запрещённую книжку одна девушка, как сама уверяла, читала раз 15. Мой издатель, советовавший мне писать только для дураков, далеко не дура.
Психоанализ и список прочитанных книг
Мы себе давали слово не взрослеть, как можно, дольше, оттягивать время, чтобы не оказаться раз и навсегда в суровой реальности.
Всему экзистенциальному ужасу противопоставить было нечего. Агрессивный атеизм пресекал в корне всякие попытки поиска точки опоры в пустотах бытия. Наши игры давали возможность жить понарошку, не желая начать не с той строки автограф на книге жизни, оставляя на потом все промахи, ошибки, отчаяние и страхи.
А может, лучшая победа
Над временем и тяготеньем —
Пройти, чтоб не оставить следа,
Пройти, чтоб не оставить тени

На стенах... Может быть — отказом
Взять? Вычеркнуться из зеркал?
Так: Лермонтовым по Кавказу
Прокрасться, не встревожив скал.

А может — лучшая потеха
Перстом Себастиана Баха
Органного не тронуть эха?
Распасться, не оставив праха

На урну... Может быть — обманом
Взять? Выписаться из широт?
Так: Временем как океаном
Прокрасться, не встревожив вод...
   
Оставленная на потом Цветаева в списке прочитанных книг занимает особое место. Остальных авторов без сожаления можно вычеркнуть.
Вначале в селе был только один телефон – на почте. Затем он появился в конторе сельского совета. Крутишь ручку – попадаешь в коммутатор, просишь соединить с кем надо. А дома неугомонное радио: он будит, развлекает, вместо колыбельной песенку поёт. Оно тоже развивало воображение. Местные новости начинались со звуков варгана. Мне всегда казалось, что это чай наливают. В памяти навсегда осталась заставка передачи «Радио-няня».
«Рассказы о бесчисленных трудовых подвигах товарищей из разных уголков необъятной страны так сильно меня волновали, что я воображала себя дояркой с орденом Ленина на лацкане единственного выходного пиджака, сшитого в местном быткомбинате…» - это явно не обо мне. Дояркой я точно не хотела стать. Я к коровам, равно и к младенцам относилась как-то прохладно.
Другое дело, «Голос Америки» с радиолы. Но голос оттуда всё время говорил о ядерной угрозе, гонке вооружений, о том, что может начаться третья мировая война. Оживала карикатура из «Крокодила» из серии «НАТО нападает» или «Проклятый Запад». Я знала, что такое Пентагон. Мне становилось не по себе от равнодушного голоса ведущего «Голоса Америки» только тогда, когда родителей дома не было, особенно по вечерам. Это были годы так называемой разрядки. Потому радио не было пугалкой.
Потом в деревне появился первый телевизор. Те счастливчики, которые купили ящик, поставили высоченную самодельную антенну. И все под каким-нибудь предлогом стали ходить к ним в гости. Я с мамой и папой тоже ходила однажды, когда папу показывали. Но его так и не увидела – всё мерцало, какие-то полоски мешали.
Со временем телевизор купили соседи за стенкой. Теперь я зачастила к ним смотреть фигурное катание. Остальные передачи иногда смотрела через щель в стене. Приходилось залезать на кровать родителей, заходить за пыльный настенный ковёр и, стоя на цыпочках, смотреть соседский телевизор. Он у них был не в комнате сразу за стеной, а в другой. Надо было, чтоб дверь в соседнюю комнату была открыта. Если у них резко открывалась входная дверь, в глаз могла соринка попасть.
У нас самих это чудо появилось намного позже, когда построили свой собственный дом. Потому успела насладиться жизнью без телевизора. Телевизор был черно-белым, с огромным задом, с ручным переключателем каналов. Каналов всего два, и вещали они оба в рабочее время. Первый советский «сериал» - многосерийный художественный фильм «Вечный зов» показывали только по воскресеньям. По мотивам фильма «Семнадцать мгновений весны» играли уже все дети. Появились у нас свои айсманы, борманы. А мы с подругой в такие игры уже не играли. У нас появились более важные дела. Мы влюбились в одного и того же. Не помню, кем его нарекли – Герингом, Шелленбергом, Гиммлером?
С соринкой в глазу, с пыльными от ковра волосами, но вполне довольная жизнью, я возвращалась в свою реальность. Или в иную параллельную плоскость.
Когда была совсем маленькой, я голову ломала – как этом в маленьком радио весь мир вмещается. Потом удивлялась мужеству людей из телевизора, как можно на весь мир вещать без стеснения. О том, что когда-то сама окажусь в телевизоре, я, конечно же, не предполагала.
Настенный ковёр играл важную роль в моих играх-сериалах. Каждый раз в его узорах находила все новые знаки. А колючее шерстяное зелёное покрывало на родительской кровати становилось цветущей лужайкой посреди лютой зимы.
Долгое время я боялась засыпать. Меня пугал тот самый миг между сном и явью, этот неконтролируемый переход в небытие. Мне казалось, что сон – это репетиция смерти, смерть понарошку. По сути, так оно и есть. Разница в одном: во сне могут быть сновидения, а смерть – это, «как варёное мясо», как говорила моя бабушка. Почему варёное? Любое мясо уже мертво. К тому же сон – это украденное у жизни время. Если одна сигарета сжирает 15 минут жизни, во сне мы проводим большую её часть. Я вот только сейчас погуглила: «Гипнофобия – это иррациональный страх заснуть, или боязнь сна. Ее также называют клинофобией и сомнифобией. Она считается одной из самых опасных фобий, так как нарушает важнейшую физиологическую потребность человека – потребность во сне».
Потому я любила, когда папы нет, спать рядом с мамой. Мама читает мне вслух, я засыпаю. Не очень-то и хотела складывать из разрозненных букв слова, чтоб самой не читать. Мамин голос убаюкивал, заслонял от поджидающих в темноте демонов ночи. Даже бездарный текст какого-нибудь случайного автора с подачи мамы казался просто волшебным. Потом для пополнения проклятого списка прочитанных книг приходилось перечитывать эти толстые книги, но это было уже не то. А свою дочь научила читать буквально за день, чтоб только не читать ей вслух…
Ту меня, настоящую, слепили все эти игры, список прочитанных книг, «радио-няня», свежесть, яркость, новизна моей собственной утренней зари. Я бы тоже о себе могла сказать, как Карл Густав Юнг: «Я то, что я с собой сделал, а не то, что со мной случилось». Во мне той сидел скорее философ, нежели психолог и психиатр, как Юнг. Причём, философ экзистенциальный с эпизодическими наездами в космологию.
Помню, каждый год заставляли писать сочинение на тему «Кем быть». А я до сих пор не знаю, кем бы хотела РАБОТАТЬ. Лозунг «Все работы хороши, выбирай на вкус» понимала, как «Все работы плохи, лучше уж ничего не делать». Не хотела я делать что-то одно, изо дня в день, из года в год, и так до полной победы коммунизма. Но и при коммунизме предполагалось, что все должны работать: «Каждому по труду от каждого по способностям». Тратить одну единственную жизнь на что-то одно скучное дело не собиралась. Так оно и вышло. Не помню, что я в поте лица трудилась во благо отечества или на какого-то дядю. Приходилось, но с большими перерывами да перекурами, из-под палки. Первую запись в трудовой книжке получила из-за опасений попасть под статью за тунеядство. В первый раз вышла замуж, чтобы под суд не попасть за отказ ехать в сибирскую ссылку. Раз наш куратор, по совместительству секретарь партийной организации, потому гроза всего техникума Пиночетка заявила: «Не хочешь работать по специальности, ехать по распределению, выходи замуж, выбора у тебя нет», значит, надо брать. Неважно кого, плевать, что мне только 19. К слову, мама потом призналась, что писала руководителю группы, а письмо было адресовано ПИНОЧЕТКО Людмиле Григорьевне. Надеюсь, не дошло. Березина же не знала, что она Пиночетка.
Господи, где была моя голова, ну, не посадили бы меня. Условный долг висел бы, да и всё. Мол, я не отплатила Родине за бесплатное обучение. Так меня никто и не учил, я там даже не появлялась, потому не отличала теодолит от нивелира. Экзамены сдавала по шпорам, цифры на практике списывала у подруги. Этот долг до сих пор висит, уже, наверное, пени насчитано размером 1000 МРОТ. Может, мне умереть за Родину, чтоб смыть позор юных дней?
Кстати, во времена моего детства, модно было жалеть, что родились мы слишком поздно, нет шанса стать героем: лезть на амбразуру, подорвать собой танк, ну, хотя бы, как Павлик Морозов, настучать на своих родителей, ибо на их стороне суд и закон, а ребёнок – это никто. Ни революций, ни войн. Прожить жизнь так, чтоб «не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы», можно было только путём упорного труда, строя БАМ, например.
Ой, не туда я однако завернула. У нас был справочник с перечнем всех учебных заведений Советского Союза. Чем старше становилась, тем чаще туда заглядывала, ибо надо было писать сочинение на заданную тему. Иногда методом тыка находила то или иное учебное заведение, примеряла на себе ту или иную специальность, главное, сочинение на «отлично» написать. Это у меня лучше получалось, чем решать задачи, чертить схемы, прыгать через ненавистного козла. В том справочнике не было специальностей, связанных с философией, космологией. Астрофизика или космофизика была напрямую связана с математикой, физикой. И везде надо было сдавать историю, это меня сильно смущало, ибо даты тоже не моё. Выбор сужался. Мне казалось, что специализация во многих вузах была связана с преподаванием. Это было точно не моё. Странно, все учителя были помешаны на профориентации, а толком ничего так и не объяснили. Что стоит за всеми опытами, решениями задач, схемами, таблицами, так никто и не сказал. Мало знать, надо ведь ещё уметь пользоваться этими знаниями. Потому все неиспользованные, не востребованные за всю жизнь файлы были с лёгкостью утилизированы.
Из такого месива в те далёкие годы всё же сформировался мой «внутренний человек». Без синусов и косинусов, состоящий больше из вопросов без ответов, с зародышем вечного протеста. Я себя сто раз меняла, но того, кто внутри, особо не теребила. В любой непонятной ситуации, в любые смутные времена мог выручить только он. Нам, рождённым в СССР, никакой психоаналитик не нужен. Выговориться можно и собаке: она тебя выслушает, молча подскажет, как вырулить. Ещё говорят: « В любой непонятной ситуации читайте русскую классику. Там у всех всё гораздо хуже».
Фу, всё! Выговорилась. Бесплатно.
Бесполое детство
Пришло время, и мы влюбились. Как истинные сиамские близнецы одновременно в одного и того же. С этого момента что-то пошло не так. Я не скрывала свои чувства, а она… Типа, за компанию, по дружбе автоматом тоже.
До того момента я раз сто влюблялась. Это было моим естественным состоянием и не смертельным занятием. Вот для неё, наверное, это было в первый раз. А для меня любовь на двоих было в новинку.
Это нас нисколько не напрягало. Какая разница, он всё равно не наш. Да у баб вообще нет такого, чтобы делать что-то из серии «Так не доставайся ты никому». Или по жизни так везло – мне легко уступали партнёров, да и я сама «дарила» их или по доброте душевной, или в обмен на что-то. Намного позже выпросили любовника (в прямом смысле), обещав за него должность. В итоге, и им были недовольны (оказалось, он не соответствует её ожиданиям), и мне должность не досталась.
Итак, у нас случилась любовь – любовь на двоих, на расстоянии. Платоническая, ничем не обременённая. Эх, сейчас бы так… Нам было достаточно видеть его. И никаких эротических фантазий, словно мы были бесполые, бестелесные. Всухую же больно – а мы вовсе не страдали. Был некоторый дискомфорт, что мы пирожками заедали.
Наступил момент, когда всё-таки решили заявить о себе. Не век же ходить за ним хвостиком. Нас это немного утомило. В то время о своих чувствах принято было говорить в записках. Обычно мальчики писали, а не наоборот. Так Татьяна же Онегину писала. И, когда вас двое, не так стыдно, не так страшно. А ещё можно было звонить и дышать в трубку. В то время не только телевизор был в каждом доме, ещё и домашние телефоны появились. Не у всех, но были. У кого его нет, звонили от соседей. Обратная связь происходила так же.
И мы решились. Сочинили какое-то почти поэтическое послание, подписались губами. К тому времени  могли и губы накрасить. Одна ушлая даже глаза подводила, да так незаметно, что никто ей за это «неуд» не ставил. А Молекула, наша классная, которая вовсе не классная, надо мной год смеялась, что я с завитой чёлкой на урок явилась. Она не стала ругать, а просто поинтересовалась, чем я её завила. Я честно призналась, что горячей вилкой. Можно было с мамиными бигудями спать, так и сказать.
Да, сука, я врать не умела, так краснела, что сразу вычисляли. Это теперь у меня ни стыда, ни совести. Может, мой «внутренний человек» за меня краснеет, да кто его увидит. Вы даже представить себе не можете, как кайфово жить вот налегке – без оглядки, без тормозов. Совесть – такая же ересь, как модное слово «эмпатия», а правда вовсе вещь крамольная. Спасибо тебе, жизнь, что научила обходиться без этой опасной вещи, заставила вовремя избавиться от пережитков совкового прошлого, как стыд, позор и совесть.
Хоть я и мчусь без тормозов, иногда хочется сорвать стоп-кран в вагоне, останавливая тем самым весь состав, увидев по пути баннер: «Из маленьких убийств совести рождается большое зло жизни» (Юрий Нагибин). И почему-то хочется сюда ещё и Цветаеву:
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё — равно, и всё — едино.
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина…

Предотвращение катастрофы – это исключительная ситуация или штрафанут?
Подписались губами, а имена свои приписать воздержались. Как теперь доставить письмо? Хотели какого-нибудь глупого малыша попросить, но потом передумали. Или мальчик всё же был? Мы решились на креатив. Поймали его пса, на ошейнике прикрепили записку, дали пинка под зад для ускорения и стали ждать. Чего мы ждали? Что он сам догадается и всё само разрулится? Он, наконец, обратит на нас внимание, ответное чувство вдруг обнаружит? Он раздвоится или будет по очереди нас любить, или одновременно? 
Мы придумали другой креатив. Учились уже в другой, новой школе. Из старых школ только одна уцелела, стояла, где стояла. Мы написали другую записку, спрятали под обломком кирпича в оконном проёме бывшей школы. Стали ждать. В упор не помню, как он должен был догадаться, что его записка в таком интересном месте ожидает? Мне кажется, он забрал её. И вообще он догадался. Но это было уже не важно, мы переключились на интересные важные дела. Зачем бесполым любовь, ещё и на двоих.
С высоты своего возраста и по сравнению с нашими реалиями это всё смешно, дико и убого. Какое-то бесполое детство. Но, погодите, не всё так однозначно. Мы прошли такое половое самообразование, что стыдно в этом признаться. Если следующая глава будет об этом, бывшая подруга дней моих убогих, ей-богу, убьёт. Она ещё в теме, у неё, видите ли, репутация пострадает. Да ладно, когда это меня останавливало, поехали дальше. Всё самое интересное ещё впереди…
По второму кругу
В стране, где секса нет, половое воспитание подрастающего поколения ограничивалось намёками на что-то и полным запретом на это что-то.
Когда пазлы все сложились, маме оставалось только стращать. Если случится ЭТО, то всё, мир рухнет, я окончательно упаду в её глазах. Все мои «неуды», промахи и провалы по сравнению с ЭТИМ ничто.
Мир не только не рухнул, он заиграл всеми цветами радуги, только не в том смысле, о чём вы подумали. Полжизни ходила на цыпочках, говорила шёпотом, стараясь не будить, не задеть, не обидеть ненароком. А теперь, когда от дел можно было переходить к слову, жить без оглядки, без шаблонов, в своё удовольствие, без маски и даже без макияжа, приходится искать спасение в себе самой, искать свой давно усохший кокон. Со своими демонами легче договориться. Или стоит покататься с другими по тонкому льду?
Когда в комсомол принимали, нам весь мозг вынесли, повторяя одну только фразу: «Вы должны запомнить этот день на всю оставшуюся жизнь». Фразу помню, день – нет. Помню, что нужно было заявление писать, потом это заявление обсуждалось в райкомоле, и только после этого могли принять в ряды ВЛКСМ. Будто у нас выбор был – всё равно всех принимали. Оптом. Хочешь ли ты, иль нет. Таким же макаром, женщиной становишься, хочешь этого или нет. День выпал из памяти, но факт, что я стала комсомолкой. Раз и я уже женщина.
Не только мир не рухнул, никто этого и не заметил, включая меня саму. Получается, у меня не было первой любви, а все остальные любови были. Не было первой ночи, а все остальные были. Негоже говорить о сексе, когда его быть не должно.
Чудно называть вещи своими именами, ведь нас учили деликатно умалчивать эту тему, если очень приспичит – говорить об этом иными словами. О чём ещё говорить, когда, прежде чем, на ушко шепнуть, надо сто раз подумать и рассчитать все риски? Если интеллект есть, он у меня не искусственный. А секс, если он натуральный, тем более, словесный, пока не преследуется законом. В стране, где секса нет, когда кровь играла, когда  глаза горели, об этом не говорили. Дайте выговориться хоть сейчас, хотя бы об этом.    
Да вот только говорить особо не о чём. Ведь секса не было, и быть не могло. Если он был, то законный, в качестве супружеских обязанностей. За мужчин не скажу, но я долгое время в своём кругу ни разу не встречала женщин в этом отношении шибко довольных. Не в своём кругу тоже. Женщина с аппетитными формами, с которой в больничке лежала в детстве, признавалась, что занималась этим неблагодарным делом постольку, поскольку надо было от кого-то детей рожать. В то время других способов ещё не было. Даже моя дальняя родственница, про которую говорили, что слаба на передок, признавалась, что это делала без особой охоты.
Об этом открыто начали говорить как раз в то время, когда я из-за того, чтобы обойти закон, вышла замуж. В стране, как оказалось, секс был и есть. «СПИД-инфо» мне в помощь и флаг в руки, да муж пресёк в зародыше все мои робкие попытки как-то разнообразить это дело. И всё продолжалось по-прежнему. Как тяжкая дополнительная обязанность для юной хозяйки. От тоски по дому, по чему-то другому, чего меня лишили, готова была на стенку лезть. От того и стихи начала писать. Говорят же, женщины становятся поэтессами из-за неудовлетворённости. Вся неиспользованная сексуальная энергия трансформируется в творческую. И вообще я мне кажется, счастливые стихов не пишут: не о чём и незачем.
Все, кто со мной были откровенны, говорили, что занимаются этим, чтобы только угодить, что так надо. Кроме одной. Той, которая меня за глаза доской обзывала. Из касты тех, кто слаб на передок. Она-то была очень даже сильна этим самым передком. Цепляла этим, держала этим – жим-жим, короче, вы поняли.
В стране, где все равны, в эпоху одинаковости и правильности, иногда картинка не соответствовала мифу. Во второй половине дома, где был телевизор, жила-была счастливая, образцово-показательная семья. Но не всё так однозначно. Я за их жизнью подглядывала не только через щель в стене. Однажды через окно увидела, как муж целуется с соседкой. И уж очень по-взрослому, почти, как в кино. Я поведала об этом маме, та, конечно же, не поверила, начала говорить, что это его брат целовался с той бабой. Бой-баба-то замужняя, всё равно картинка не соответствовала трафарету.
Я сделала вывод, что из любой ловушки есть выход. Главное, чтоб фасад был норм, а что за ним, неважно. Ещё раз убедилась, что правда не только неудобна, она никому и не нужна. Вот увидела в детстве настоящую змею, мелковатую, правда. Но никто мне не поверил, в наших краях змеи не водятся. Мужу первому не изменяла, но он не верил. Вначале искал меня повсюду, даже в собачьей конуре, затем, уходя, закрывал снаружи, приходя, заглядывал под кровать – искал моего любовника. А я на девятом месяце беременности.
Если бы по второму кругу всё пошло, мой передок был бы на передке, нахрена верность, когда не верят. По второму кругу я бы наверстала упущенное, основной инстинкт затмил бы всю творческую хрень. Все членства в союзах, премии, местечковая слава ничто по сравнению с торжеством плоти. Хотя вдохновение и экстаз там и там почти одинаковый.
И это говорит та, у которой список использованных мужчин конкурирует со списком прочитанной литературы. Если бы моё нутро навсегда застыло в той стране, ей-богу, я бы застрелилась. Затянувшаяся прелюдия дала мне шанс быть в тонусе дольше.
Но я не хочу по второму кругу – назад в прошлое. Не хочу понарошку, с оглядкой и опаской, дайте жить по-настоящему, смачно, звучно. Не хотелось бы из страны, где секса нет, оказаться в стране, где всё нельзя. Даже, если так, нельзя – значит, можно, если только осторожно.
Кто-то только едет на ярмарку – весь в предвкушении, но и возвращаться с ярмарки тоже кайфово – немного пресыщенным, утомлённым, удовлетворённым. Негоже ставить жизнь на паузу перед самой ярмаркой. Надо вкусить, чтоб было послевкусие.
Ой, намудрила, а хотела рассказать, как мы с подругой впервые увидели голого мужчину. Оставляю вас в предвкушении…
Нет члена, нет дела и евнух на тракторе
Из всех возможных вариантов приемлемых, приглаженных только парочка похабных. Истина где-то рядом: за изнанкой, между строк. Эзоп снова в тренде. Иль молоком писать, как некто Вильям Фрей?
Первая ночь, первая любовь – пазлы вытащенные рано, не в том порядке всё идет. Я вся здесь и сейчас. Раз молоком не умею я писать, возвращаться в безопасное прошлое, видимо, придётся не раз.
До первой порнографии ещё жить да жить. Нас с подругой спалил её отец. Я непотушенную сигарету спрятала в карман. Не минус 15 минут жизни, а 7. Подругу и так бы дома вычислили, чисто по запаху, а у меня мама сама курит. Вот откуда у нас сигареты, одну-две стырить не проблема. Родители, как правило, предпочитают не знать, раз не в силах предотвратить. И не убедительно ругать ребёнка за то, что в чём сам замешан.
Раз Бога нет, значит, он где-то есть. В книгах, например. Если бы не «Давид» Микеланджело из учебника истории в седьмом классе, мы бы понятия не имели о том, как выглядит обнажённый мужчина. Изваяние ветхозаветного героя  послужило нам натурщиком. Мы нарисовали своего Давида мелом на доске. Долго мучились с членом – не член, а какая-то карикатура. На всякий случай, причинное место прикрыли тряпкой для вытирания доски. До сих пор не могу понять, как наши безупречные педагоги просмотрели такое безобразие? В классе средь бела дня на доске почёта красуется неумело нарисованный мужской член, и никто не в курсе. Если что, мы бы успели стереть это самое место, но всего мужика – вряд ли. Нет члена, нет дела.   
 Просмотрели они и кое-что похуже. Осенью вся школа должна была отработать на уборке картошки. В соседнюю деревню съезжались дети со всего района. Нас помещали в старом здании с гордым названием «Физзал». Все спали на матах: на одной стороне девочки, на другой мальчики. Надзорные учителя в раздевалке.
Мы с подругой больше заняты были собой, картошка нас особо не волновала. И даже мальчики из других школ. Для наших игр придумали новый сюжет. Нас, наверное, вдохновил сам Микеланджело Буонарроти. Если я не путаю, мы раздевались догола среди бела дня и прямо в углу физзала на матах играли в мужа и жену. Кто был мужем, кто женой, не помню. Скорее, мы менялись. И что смешно, при этом был кто-то третий, который закрывал нас от остальных большим павлопосадским платком. Это жесть! Где были учителя, да и дети постарше? И кем был третий лишний? Ему (скорее, ей) бы ещё свечу бы в руки…
Ну, мы же просто играли. Нет секса, нет дела. Позже мы в такие игры стали всем классом играть. Правда, без мальчиков. В летнем трудовом лагере – то есть, в заброшенной избе. Мы только целовались, некоторые даже взасос. Таким образом, тренировались друг на друге. Надо же уметь целоваться ещё до… К тому же шарфиком душили одну из девочек. Мол, когда так давишь на сонную артерию, можно одним глазком увидеть потустороннее. Никто ничего не увидел, и, слава богу, никто не умер. Нет тела, нет дела.
В качестве смотрящего был поставлен один деревенский дурачок. Так он, по-моему, в тот момент тупо спал. Наверное, этого асексуала в качестве евнуха к нам приставили. Правда, он был трактористом, косил, а мы убирали, стоговали скошенную им траву.
Евнух – это ради красного словца, мы в трусы не заглядывали. 
В темноте и так сойдёт
В то же лето, когда мы под предводительством «евнуха» убирали сено за рекой, случилось нечто непонятное.
Приехала на побывку домой – а родителей почему-то не было. Зато гость из столицы был. Командировочный из минсельхоза. Дядя ещё замечание мне сделал, что, мол, я так много смеюсь, заигрываешь с этим мужиком. Вот именно – с мужиком. Нафиг он мне дался – ботан в очках с толстыми линзами. И что он мне, ребёнку, сделает. В то время в голову не могло прийти, что взрослый мужчина что-то может сделать школьнице.
Но спать легла почему-то в родительской спальне. Бабка с дядей за стенкой, рядом. Сплю я крепко, сплю. Вдруг просыпаюсь и вижу: мужик ползёт в мою сторону. Учуяв всё же нехорошее, я так вытаращила глаза, что ботан замер, затем отполз назад.
А я опять заснула. Я давно избавилась от своих экзистенциальных страхов. С удовольствием спала, но не до полудня, как некоторые. Проснулась от того, что чьи-то шершавые пальцы в трусы уже лезут. Надо было так завизжать, чтоб бабка за стеной с кровати упала, и дядя с топором ворвался в комнату. А мужик ошибся комнатой. Бабке, которой всё мерещилось, что это я к ней в трусы лезу, надо было показать, как это бывает, когда реально в трусы лезут. Я, гадина такая, опять молчу, как партизан. На этот раз сама застыла, замерла, ожидая, что будет дальше.
У меня такой дефект – когда реально что-то угрожает, я молчу. Ни мольбы, ни слёз. Помню, в далёком городе, куда я от бабки и всей карательной системы школьного образования сбежала, на меня сзади напал мужик. Обычный грабитель. В кошельке пара рублей, он их деловито забрал. Я говорю: «Ты хоть билеты в баню оставь». В баню ехала, да не в тот автобус села и вышла куда-то не туда. В пустыре он на меня и напал. Краем глаза видела, что мужик за мной идёт. Слышала приближающиеся шаги, а я молча шла, как шла. Он говорит: «Брать будешь?». Я тут же прикинулась дурочкой, несла какую-то ересь, что я ещё девочка-припевочка, что было правдой. И мужик сжалился, отпустил с билетом в баню. Или подумал о рисках, зачем зимой член оголять, дуру какую-то @бать. Он ушёл. Потом вижу толпа бежит. Их много, я одна. Только тут до меня дошло – затрепетала моя девственность. И я, кинув на землю сумку с банными принадлежностями, бросилась бежать прочь. «Эй, стой, дура, сумку зачем бросила? Мы – спортсмены». Я им о мужике том рассказала, они побежали в сторону, куда ушёл несостоявшийся насильник. Догнали или нет, не знаю. Но знаю, что мужик мужику подножку не ставит. 
И тогда ничего не произошло. Как только я проснулась, мужик развернулся и вышел, уже не ползком, а на своих двоих.
Повезло нам с бабкой. Педофил легко мог бы переключиться и на неё. Какая разница – в темноте и так сойдёт.
Утром проснулась, его уже не было. Товарищ Томский (надо же фамилию помню) пошёл проверять поля и посадки. Я бабке начала рассказывать, та только огрызнулась. Ни сочувствия, ни участия. Ну и фиг с ней. Зато есть, что рассказать одноклассницам, с которыми целовались.
Режь последний огурец или первый поцелуй
Натренированные, но всё ещё не целованные. Так тоже бывает. Вскоре воочию увидели, как это бывает. Подглядывать мы любили и умели.
Как всегда, до позднего вечера околачивались в школе. Оказалось, не мы одни. Двое уединились в столовой у окна. Мы давай подглядывать в дверную щель. Стоять в весьма неудобной позе пришлось долго – те двое уж очень долго приценивались друг к другу, всё никак не начинали целоваться.
Мы-то со стороны не могли их поторопить. Да мы даже не дышали, боясь вспугнуть парочку. Это, как у Достоевского – Раскольников никак не решится зарубить ту старушку.
Вот мы попали – ни уйти, ни дождаться. Прелюдия слишком затянулась. Это, как сейчас #слишкоммногобукв. Каюсь, в то время в книгах мы пропускали затянувшееся предисловие, описание природы, чтоб быстрее дойти до сути. Только вот в некоторых книгах из нашей сельской библиотеки вся суть была в пустом многословии. Кто знал, что со временем я сама начну этим грешить. Когда надо в день по несколько газетных полос сделать, ты начинаешь выстукивать на клавиатуре автоматом всякую хрень – лишь бы количество знаков довести до заветного количества. Когда толстые книги сулили больший гонорар, бедным классикам приходилось из кожи вон лезть, лишь бы растянуть текст. Сейчас же в тренде только короткие тексты. Когда очень прёт, ты бешеным темпом выдаешь такое количество слов, предложений, что потом столько же времени тратишь на их удаление.
Потому, скажу сразу – они поцеловались. Прильнули друг другу и будто застыли навеки. В столовой темно. Виден только их силуэт у окна.
Всё, кина не будет. И мы, как рванули оттуда, как будто чёрта увидели. Наверняка, вспугнули парочку. Такой момент испортили, ни стыда, ни совести. Чай, не маленькие, а ума нет. В таком возрасте другие бы уже рожали, а мы только козни устраивали.   
Память навсегда зацепила этот чужой поцелуй, утаивая свой. Всему своё время. Он у меня, конечно, был. В ближайшем лесу за столовой, куда вываливали картофельные очистки, объедки, помои, одним словом.
Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец…
Голодные игры, бей слабого
Мальчики вечно воевали: то с деревянными автоматами бегали, то с такими же саблями носились. Девочки с куклами возились. В одно время был бум бумажных кукол, будто других не было.
У меня кукол хватало, но мне иногда больше нравилось с деревянными человечками играть. Раз полено, два полена – их не жалко, можно обращаться с ними, как батраками или рабами. Во всём художественном была одна идея: о классовой борьбе, о том, как могли бы мы жить, если бы не октябрьская революция. Примеряя на себя те или иные образы, приходишь к выводу, что не хочешь быть на стороне ни тех, ни других. Уж очень безобразно описывались буржуи, империалисты. Быть униженными и оскорблёнными тоже не хотелось. Бесчисленные образы революционеров, героев войны и труда тоже не впечатляли. Быть партизанкой, чтоб вешали, как Зою? Разведчиком, нет, лучше шпионом, но чтоб не убивали, как во всех фильмах в конце.
Бедность – не порок, вот основной урок, выученный на зубок. В ней была какая-то романтика, что-то далёкое, нам наяву не грозящее, потому столь манящее. Потому в играх мы сводили концы с концами, выкручивались, как могли, стараясь прокормить семью.
Мы наяву никогда не испытывали чувство голода. Сытыми были всегда. За этим строго следили наши мамы. Основная их забота – накормить досыта своего ребёнка. Никак от этого не отвертеться, не увернуться. Можно было закрывать глаза на многое, но следить за питанием ребёнка родитель просто обязан.
Иногда курево стыришь – ничего. Очередной «неуд» в табеле успеваемости принесёшь – да ладно, переживём. А попробуй оставить тарелку нетронутым – трагедия века. Не один день будут отчитывать. Всё должно заедаться хлебом и не одним куском. Неудивительно, что мы были слегка упитанными, что автоматически делало нас мишенью для насмешек, издёвок.
Мне позволялось даже пиво пить – из маленькой зелёной эмалированной кружки. Этот неизменный атрибут советского быта сейчас только в «Авито» за бешеные деньги можно найти, и то, если повезёт. На свалках можно найти дырявые вёдра разного цвета, бидончики. Предмет моих мечтаний – зелёный эмалированный совковый кувшин. Его у нас почему-то никогда и не было. Обычно всё, что появляется в магазинах страны, то появляется, если не у всех, то у большинства населения точно. Так что мы привычны к одинакованию – мы это уже проходили.
У меня была персональная зеленая кружка. Даже чай пили больше из кружек, нежели из чашек. Большие «бокалы» берегли для гостей, они дожидались своего часа в серванте на видном месте. Однажды мне так понравилась большая алюминиевая кружка, из которой воду пил приезжий строитель, копая яму под столб. Пока копал, я спёрла эту кружку. Когда он, обнаружив пропажу, кричал мне вслед: «Стой! Оставь кружку!», я была уже далеко. Не столь нужна была мне кружка, просто на ровном месте захотелось, таким образом, похулиганить, испытать себя, может. Так же я воровала редиску у этих строителей. У них был временный огородик, там только редиска и росла. А у нас в парнике огурцы уже зрели…
Одну кружку пива точно разрешали. Бочковое разливное пиво только иногда в магазин завозили. Домой оно приносилось в розовой пузатой канистре. Как же оставить единственное дитё без пару глотков этого волшебного пенного напитка? Я могла и вторую пропустить, если никто не видит. Альтернативы не было – лимонад был в диковинку. Только когда любимый дядя стал работать кочегаром в кооперативе, у нас дома стали появляться компоты ящиками, лимонад тоже ящиками. И я ела, пила в одну харю. Если кочегару было позволено брать со складов такие яства, боюсь даже предположить, что могли покупать конторские с рабкоопа. В эпоху тотального дефицита даже простые продавщицы были главнее партийных секретарей и директоров совхозов. А в ближайшем промышленном городке всё это лежало на прилавках. Деревенские устраивали коллективные шоп-туры в этот городок. Кстати, это до сих пор практикуется. Хотя везде вроде всё есть, да цены кусаются. Вот когда наши голодные игры воплотились в жизнь.
Мечты имеют свойство сбываться. Мой эпизодический босс, который эксплуатировал мои творческие возможности 24/7, читал по утрам мантру: «Поэт должен быть голодным. Только на голодный желудок приходят гениальные мысли». Это он, наверное, чтоб зарплату мне зажать. А сам с бодуна умолял открыть одну лишь банку из моего стратегического запаса домашних консервов. Жаба давит, пусть наслаждается вожделенным чувством голода.
Но наступают такие времена, когда закрутки не помогут, холодильники бастуют. Я, чтоб сделать вид, что поела, жевала и выплёвывала в кулёчек из вырванных страниц журнала «Огонёк». Эти кульки потом мама находила и говорила мне, что еду выбрасывать грех. Ну, не грех, такое слово в эпоху тотального атеизма не употреблялось. Совестила меня, но я продолжала так делать, ибо вдруг захотелось похудеть. Жуёшь, жуёшь, вкус еды чувствуешь, а в желудок ничего не попадает. Это сейчас я понимаю, каково было это видеть маме, у которой отец умер с голоду, лёжа с ней в одной постели… Понимаю, ибо сейчас мне самой не очень сытно. Голодные поэты писали стихи от безысходности, может, надеясь на гонорар, на который можно раз сытно поесть. Свою мантру о творчестве на голодный желудок мой босс пусть засунет себе в задницу. 
Во время уроков мы тоже играли. В тренде были уже не голодные игры, а бумажные человечки. Мы их рисовали, вырезали по контуру ножницами, затем рисовали весь гардероб, опять резали, одевали кукол. Это было в начальных классах. Училка нас спалила, наложила вето на такие игры. Я их прятала под обложкой тетради, вытаскивала и играла втихаря. Но безопасней было играть ручками и карандашами, воображая их тоже человечками. Позже стали записки друг другу писать и кидаться ими во время уроков. Готовы были играть во что угодно, заниматься «посторонними» делами, чтобы только не учиться. Чтобы перехитрить учителя, школу, всю эту долбанную систему.
Позже играли не только бумажными и деревянными человечками. Издеваться над настоящими людьми оказалось кайфовее, чем над куклами. Мальчики старались тумаками выбить из нас слезу. Фиг вам, а не слёзы. Я плачу только по собственному хотению, по своему велению. Вскоре до нас самих дошло: раз нас бьют, нас обзывают, можно самим кого-то бить. Бей слабого! Чтоб наверняка. Что мы и делали. Так-то драться я не умею. Только пару раз удавалось ощутить это чувство собственного превосходства. Били девочку-припевочку с тонким голосочком. Да и сама она была тоненькая, бледненькая, вся такая слабенькая. И мы её так и этак. Научились обзываться. Клички придумывали всем, учителям в первую очередь. Имена давно забылись, иногда могли по фамилии позвать. Одного мальчика до слёз, помню, довели. Тоже был какой-то слизняк. Зато сейчас такой себе толстяк, явно не голодает, шмотками приторговывает. Била подругу, она не сопротивлялась, ибо перебрала чуток. Это уже в другое время в другом месте. Из самого позднего: местного смотрящего пару раз ударила, так, за компанию, в основном подруга била. Естественно, не та, с которой в школе дружили.
В целом, всё, как у всех, только с некоторыми нюансами. И школа нормальная, и учителя обычные. Не доходило до того, чтобы с дробовиками по школе шастали. Никому в голову не приходило сказать: «Пора переводить детей на домашнее обучение». Хотя, если бы всё по второму кругу, я бы не отказалась от такого обучения. Ещё и экстерном, чтобы не тратить бесценные годы на то, что можно за пару месяцев выучить. И вообще, зачем учиться, когда есть Гугл?   
Порча по почте, в поисках Бога
Игры разные бывают, но не все они развивают.
Попала я в лагерь труда и отдыха. Труд был не тяжёлый. Вроде за капустой ухаживали. Жили все в одной хате. Только вот не помню, чтоб смотрящий был. Мы были, как бы предоставлены сами себе. Были старшие девочки, они и присматривали за нами.
Труд не напрягал, да вот с отдыхом проблема. Никакого активного организованного отдыха. Потому и дурью маялись. Старшие над младшими издевались. Когда им это надоедало, выдумывали какие-то игры.
По-моему одна называлась «Череда заданий». Отдавали ведущему свою какую-то вещицу. Он усаживал кого-то спиной ко всем и по очереди вытаскивал вещи. Сидящий озвучивал задания. Прикол в том, что эти задания должны непременно исполняться. Задания совершенно тупые. Среди старших девочек была одна с богатой фантазией. Её задания были очень изощрённые, трудновыполнимые. До этого играли в другую игру. Один сидит, другие стараются его рассмешить. Так эту шибко умную, серьёзную, как ни старались, никак не смогли рассмешить. Даже трусы на голову одевали, мол, ты – космонавт. Она сидит, как сидела, будто аршин проглотила и даже не улыбается. Во второй игре она всех нас поимела по полной. Ей было смешно, а нам как-то не по себе. А ещё отличница, на золотую медаль шла.
Это летом. А долгими зимними вечерами мы писали письма. Во все концы Советского Союза, и не только Союза. Был такой кружок – КИД, клуб интернациональной дружбы. Вот мы и дружили со всеми подряд. Или без кружка сами писали, как бы в деревню дедушке. Наугад выбирали любой населённый пункт СССР в справочнике почтовых индексов, писали «школа №1, 6 «а» класс, №1 по журналу и так далее. Наугад, на авось. И письма доходили, нам отвечали, завязывалась переписка, обменивались открытками, фотками. Помню, девочка из дагестанского села прислала фото, где она в платке, а рядом красивая девочка с косичками. Я просто спросила в письме, кто рядом с тобой. В ответ она меня прокляла, мол, есть у меня твоё фото, могу порчу навести на тебя. Тогда мы и не знали, что такое порча. О том, что на фото отражается энергетическая уязвимая сущность, стали говорить намного позже. Все джуны, кашпировские, чумаки будут потом. Наше же детство совпало с не агрессивным, но атеизмом. Так что дагестанская девочка с порчой по почте вскоре забылась. Жизнь вскоре сама испортит, без всякой порчи.
Бога нет, значит, его надо придумать. Подруга где-то вычитала, что если просить у «зелёного павиана Джимми», то всё исполнится. Как ни странно, это работало! Где этот павиан, почему он Джимми, об этом история умалчивает. Раз это работает, значит, он есть. Бога же тоже не видно, но ему молятся.
У нас никто никому не молился. Разве что компартии, бессменному вождю. И то без фанатизма. Папа – истинный коммунист, это даже не обсуждается. Хотя, чёрт его знает… Мама, как жена, по умолчанию тоже была партийной. Я у неё не раз спрашивала, что ей это даёт, что такое коммунизм, но она ловко уходила от ответа. Скорее, сама не знала, зачем ей этот партийный билет. Кому-то он, как путёвка в лучшую жизнь – карьеру в совке без партии не сделаешь. А ей вместо бонусов  лишние обязанности. Она по совместительству была заведующей парткабинетом. Так называемая общественная нагрузка. Выписывали много партийной литературы. Она их подшивала, складывала. Мне кажется, эту макулатуру никто и не читал. В газетах хватало этого дерьма, зачем ещё что-то читать, глаза портить.
На стеллажах стояли многочисленные тома работ Ленина. Один такой у нас дома был. Я лучше толстую книгу о Хрущёве полистаю, она хоть с фотографиями. А Ленина впоследствии я в первую очередь отправила в утиль. Помню, нас заставляли Брежнева учить наизусть. Слава партии, у него всего пара книг, вернее, брошюр. «Малая Земля», «Поднятая целина» - учить такой текст наизусть не каждый сможет. Если текст ни о чём…
Поиски Бога ни к чему не приводили. Мужское достоинство можно было вычислить по учебнику истории 7 класса, а Бога они то ли надёжно спрятали, то ли стёрли, равно, как большую часть исторической правды. Ни Христа, ни креста. Это сейчас у меня над изголовьем висит крест, больше, как часть интерьера. В детстве я хотела бы иметь такой, да не было. Не из прутиков же его сообразить. Вспомнила про крест, чисто по сюжету. Он у меня иерусалимский, оттуда же икона, нательный крестик, есть монахами сделанная маленькая иконка святой Екатерины. Они, скорее, сувениры, в память о святой земле, об Израиле. Кстати, я Богу молюсь только в самолётах, только при взлёте. Но записку на Стене Плача отставляю, на горе Моисея тоже, даже на дереве желания в Путтапарти, где медитировал бог русских и украинских, в основном, женщин Саи-Баба, буддийским святыням поклоняюсь, мусульманским тоже, языческие обряды иногда делаю. На всякий случай. Богов много, а вдруг того самого, кто готов помочь, пропустишь.
Повезло, может, что мы родом из страны, которой нет, без веры и правды, без царя в голове. А мне вдвойне повезло – нам молиться чужим богам не обязательно, у нас нет тысячелетней религии, нет касты, нет секты. Все страсти на религиозной почве обходят нас стороной.
Если бы вдруг колесо сансары позволили крутить по второму разу, я бы точно не хотела бы век медитировать, хранить свое целомудрие, и только в тревожных снах ощущать подобие сладострастия.
Порнография,  «слово пацана» или однажды в Переделкино
Так хочется написать заветные слова «шли годы», чтобы поскорее закончить эту исповедь или словесный понос, как следствие ничегонеделания.
Скажем, это не совсем верно, что я так уж ничего не делаю. Всему своё время. Возможно, это будет не скоро. Как говорил обязательный автор для чтения в младших классах Корней Чуковский: «В России надо жить долго — до всего доживёшь!».
Если первая половина жизни – сплошные приключения, то во второй – одни испытания. У нас не скучно, что не перестаёшь удивляться. Для поддержания общего тонуса самое то. Чем дальше, тем интересней становится жить. Потому пора заканчивать с ревизией собственного прошлого, пока другие не добрались. Ведь сметут со всеми потрохами. Раз приговорён в утиль весь век с хвостиком, история отдельно взятого человека не в счёт.
Книгу запретили, а в универе на третьем курсе мне про меня лекции читали. По итогам семестра ещё экзамен сдавали. Параллельно писала за деньги курсовые и дипломные на тему моего творчества. Доцент кафедры, любимой фишкой лекций которой являлась личная жизнь писателей, про поэтесс знала всё. Правда, при мне обо мне не говорила ничего лишнего. Ничего личного. А ведь мы в одном союзе тусовались, не раз выпивали вместе. И хрен знает, о чём мы с ней говорили. Явно не об особенностях моей поэзии.
Не помню, по какому случаю была пьянка, скорее, это было продолжение банкета. Кучка писателей и доцент-литературовед решили оторваться по полной в дорогущем отеле региональной столицы. Писатели на трезвую голову обычно не кучкуются. Особенно поэты.
Собрались мы в номере одного поэта. За чей счёт сей банкет? Мы с другой поэтессой никогда не платили, мы были в тренде, нас охотно угощали. Платил за всех поэт. Он откуда-то с Севера вроде был. Наверное, год копил, чтоб шикануть разок. Все свои, кроме приглашённого гостя из Тывы, тоже поэта.
Пили, ели, ничего особенного. Только вскоре доценту наш писатель, не поэт, начал в любви признаваться. После этого, почему он не поэт, я никак понять не могу. Он, оказывается, любил её всегда. Это стало триггером всего безобразия. Поэтесса прямо в душе с тувинцем совокупнулась. Ко мне стал приставать сам спонсор всего банкета. Пришлось напрячь все свои филологические способности, чтоб поставить на место этого жирдяя. У мужчин один общий предрассудок – раз дала кому, должна достаться всем. А мужчины-поэты ещё и думают, что их талант в производстве словесного поноса, открывает все двери и все щели. Если даже он урод, стар и уже маразм рядом маячит.
Его отрезвило одно моё «признание» - я, мол, больна СПИДом, что одно лёгкое уже не работает. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно. С горя вскоре он напился и отрубился. Последним аккордом этого хоррора стала следующая сцена: поутру все дружно стали искать зубы поэта-толстяка. Помню, угорали, приговаривая: «Ходят тут всякие, потом зубы пропадают».
Может, потом работники отеля нашли и пришли к выводу: «Ну, кутят же люди, что после них зубы остаются». Мы уже с другой поэтессой целый месяц отдыхали в Доме творчества писателей в Переделкино. Это были лихие 90-е, которые нас лично, так и не коснулись. Дом творчества содрогнулся, такого у них ещё не было. Один поэт из Казахстана грозился жаловаться на нас первому президенту. Мол, мы занимаемся всем, только не творчеством. Работники дивились: «Живут же люди, баулами вещи покупают». Мы в «Лужу» ездили, как на работу. Первая шуба, на вырост и на века, первый настоящий оргазм, после чего и мужчина не нужен. Хиромант нагадал, что нам ещё жить да жить. «Да у тебя на ладони написано, столько праздников, мужчин». Не помню, говорил ли он, что выйду я ещё раз замуж только в 45. Мне тогда было только 25…
После хироманта мы смело стали покорять Москву. Возвращались последней электричкой, шли в темноте через кладбище. А люди там даже днём с опаской ходили, Солнцево-то рядом. А нам пофиг, ведь сказано, что здесь точно не умрём. И вообще вся жизнь впереди. Только иногда вспоминали любовников, которым в своё время стихи посвящали. Стихи остались, а любовники канули в лету.    
К чему это я? Жили мы по принципу: после нас хоть потоп. А в Переделкино после нас только кучка натурального на вид дерьма осталась. Потом долго угорали, представляя себе, как убираясь в комнате, наткнулись на этот популярный в то время сувенир. Парики не забыли. У нас была трагедия, обнаружив у себя первый седой волос. Всё, мы постарели, это конец. Затем купили парики и устроили фотосессию на «Полароид», что, конечно, не понравилось окружающим. Эх, хорошие были времена.
Так много смеялись, дурачились, на вырост, на всю оставшуюся жизнь. Обнаружив на территории целый бар, где встретили артиста Игоря Костолевского, весь вечер пели «Подмосковные вечера». Нас, с одинаковой мозолью на среднем пальце правой руки, сдружила Москва. Переделкино – для творчества, а мы не то творили. Чужую музу мы вспугнули, свою, впрочем, тоже. В итоге напарница написала всего лишь одно стихотворение, я ни одного.
Кстати, пожизненная мозоль, наконец, исчезла. От руки написанное за всю жизнь, если в километрах, сколько, интересно, будет? Ещё букв не знала, а начала писать, подражая отцу, который в свободное от работы и партийных дел, всё время или читал, или писал. Под конец он говорил: «Если бы мог писать, как ты, легко и небрежно, я бы только это и делал». А ведь говорили, что за меня отец пишет. Отец за меня задачи по математике решал. 
Каракулями исписывала толстые тетради, с важным видом и упорством настоящего графомана. Потом меня сделали бессменным редактором настенной газеты, мол, у меня почерк хороший. Этот почерк до того видоизменился, что я сама не могу прочесть, что только что написала. Разве, что между строк. Когда стала редактором настоящей газеты, мозоль уже начала исчезать. Другой век, другие технологии. До этого на работу в телевидение взяли только из-за мозоли. Редактор прикинула, что раз мозоль, значит, человек пишущий, ей легче будет. На месте мозоли небольшая вмятина, от жизни той одна тухлятина?   
Хотела про первую порнографию, получилось невесть что. Хотелось лучше, получилось, как всегда. Ха-ха.
А первую порнографию подсунул брат однокурсницы, учившийся на каком-то курсе пединститута. Будущий педагог и 16-летняя я. Порнография – это сильно сказано. Перепечатка, подделка. В духе начала 80-х годов прошлого столетия. Лучше, чем ничего. Микеланджело отдыхает. Явный прогресс в моём половом воспитании. Как женский главный орган называется в просторечии, узнала из надписи на стене в девичьей раздевалке физзала школы. Там говорилось явно не о голове жены очередного физрука, а о том, что ниже.
Это сейчас знакомые незнакомцы или просто случайные френды отправляют в личку фото своего члена, не очень-то и впечатляющего. Мне не 16 лет, уже можно. Это не порнография, просто фотография. Зачем мне чужие члены, будто « своего» нет?
Мужчины – странные существа. Они за базар отвечают, «слово пацана», затем и «за пацанов», а член свой налево-направо рассылают. Он бы пригодился в пору Микеланджело из учебника истории для 7 класса. Для кругозора, а не для чего-то другого. Честное пионерское, мы были невинны до невозможности. Но слово пионера – это не слово пацана, могут быть вариации.
Словоблудие
Только одно стихотворение написала напарница за всё время пребывания в Переделкино, и оно было посвящено Сергею Есенину. Мы были на открытии очередного памятника поэту на Тверском. Есенин – её любимый поэт. В цветаевский дом на Поварской она со мной за компанию сходила.
«Нужно ради будущего, завязывать с прошлым», - говорят, это есенинская фраза. Зачем завязывать, оно всегда с тобой. Чтобы уколы совести не мучали? Я вот не боюсь уколов. Судя по всему, совесть становится не популярной категорией. И почему совесть должна меня терзать? За какие грехи? Мне чужого не надо. Всё своё со мной, в том числе совесть, с собой я сумею договориться.
В себе самой не всё, так мрачно. Я не Есенин, поэма «Чёрный человек» не мой проект: «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен, сам не знаю, откуда взялась эта боль, то ли ветер свистит над пустым и безлюдным полем, то ль, как рощу в сентябрь, осыпает мозги алкоголь…». 25 декабря 1925 года Сергей Есенин попросил поэта Эрлиха остаться у него переночевать. Последнее стихотворение Сергея Есенина написано утром 27 декабря 1925 года в гостинице Англетер и называется очень символично «До свиданья, друг мой, до свиданья». 28 декабря нашли его повесившимся в номере того же отеля. Ему было 30 лет. Для настоящего поэта – это потолок, дальше писать, заставляя ускользающую музу оставаться дольше, бессмысленно. Ну, может, для кого 40-45 – потолок. Дальше уже словоблудие. Впрочем, это моё сугубо личное мнение.
 В детстве мы стихов не читали. В детских книжках с хорошей иллюстрацией стишки Маршака, Чуковского, Михалкова приходилось. «А у нас на кухне газ. А у вас? А у нас водопровод. А из нашего окна Площадь Красная видна. А у вас? А из нашего окошка Только улица немножко». А у нас? Мы не знали, что такое газ, и водопровода тоже не было. Красная площадь видна была только на обложке «Огонька». А что изменилось? Михалков до сих пор в тренде. Он хоть бесов не гонял. Пиши себе стишки на самую нейтральную тему, для детей, слава не заставит долго ждать. Она будет преследовать и после смерти.
Может, это Михалков написал ту книжку, которую я любила за картинки? Названия не помню, автора, тем более, там текста было только пару строк. «Дядю Стёпу» помню. О том, что автором был Михалков, узнала вот только что. Кстати, у него есть стихотворение с запрещённым ныне названием:
Женя празднует рожденье —
Юбиляру восемь лет!
Подарили гости Жене:
Пушку, танк и пистолет.
И, совсем как настоящий,
Как бывает у солдат, —
Черный, новенький, блестящий,
С круглым диском автомат.
Гости кушали ватрушки,
Женя в комнате играл —
Он военные игрушки
По частичкам разбирал.
— Что же ты наделал, Женя?!
Все сломал? Какой кошмар!..
— У меня разоруженье! —
Громко крикнул юбиляр. 

Разрядка и разоружение – знакомые до боли слова из детства. «Миру – мир» - привычные слова для лучшей в мире страны, которая борется за мир во всём мире. Деньги собирали для Фонда мира. Жалели голодных детей Кампучии, бездомных в Америке. На фоне бед и несчастий угнетённого проклятыми капиталистами класса наша собственная жизнь казалаось раем. Ну, нам так говорили. Мы же не голодали, босиком не бегали.
Патриотизм – синоним пацифизма. Иначе быть не может. Так думали все, в том числе «пацаны» в конце 80-х прошлого столетия. Главный герой сериала «Слово пацана» так и говорит, что он пацифист. Хотя не очень убедительно, может, это было сказано в шутку.
Дьявол кроется в деталях, автор или режиссёр вклинил этот эпизод в сюжет намеренно? В России принято смотреть на изнанку, нежели на фасад, читать между строк, искать подвох. В этом определённый талант нужен. Зритель, читатель – соучастник, соглядатай. От него требуется усилие. Бывает, он так додумает данность, что автору и не снилось. 
Спасибо, родина, за счастливое детство. Иначе заклюют, уроют. Моя родственница стыдит меня, что подаю всё в серых, блёклых тонах. «Было всё иначе. Самое лучшее, что у нас было, это наше детство». Да кто спорит, что в детстве было и небо выше, и звёзды ярче, и воздух чище и так далее. Главное, мы были моложе. Прошлое – есть данность, в угоду дня его не приукрасить, ни изменить. Видать, она забыла, что мать от синьки сгорела и все сопутствующие дела.
Потустороннее
Нас учили твёрдо стоять на ногах, жить без оглядки на прошлое, но с расчётом на будущее. Ибо будущее – наше всё. Воздастся всем и при нашей жизни.
Нет ничего по ту сторону, нечего туда и заглядывать. Но пару раз в год пытались связаться с потусторонним. В то, что блюдце само двигалось, указывало на определённые буквы, из них складывали слова, чтобы получить ответ на тот или иной вопрос, слабо верилось. Ну, я своими глазами видела, что оно крутилось. Если публика шибко честная, блюдце уходило в отказ. Помню, оно бойко крутилось, вертелось, но, когда ушла одна девочка из другого класса, резко остановилось и на этом представление закончилось. Говорили, вроде нельзя вот так уходить, тот, кто духа вызывал, должен его обратно проводить. И с девочкой ничего такого не случилось, и дух не давал о себе знать, может, сам ушёл.
Мы с подругой, когда в летнем трудовом лагере под присмотром евнуха-тракториста были, один раз видели нечто. Правда, краем глаза, и то не уверена. Но подруга сказала, что тоже видела. Значит, не привиделось. Только вот я тогда подумала, это она стоит в чёрных шкерах, а она, как потом оказалось, в синих. Видела силуэт – и автоматом подумала, что это она. Только вот силуэт был только наполовину, то есть, я видела только шкеры, а туловища не было.
Одну знакомую где-то далеко на Севере черти за ноги таскали, пытаясь вытащить из палатки. Чудно в чуме в полярную ночь. Мама говорила, что у неё, наверное, белая горячка была.
Узнать свою судьбу можно было без блюдца. Нужен стакан с водой, обручальное кольцо, две свечки и зеркало. Как ни странно, это работало. В детстве, что я там видела, не помню. То, что видела позже и при свидетелях, наводит на размышления. Как-то с сожителем были в гостях у одной журналистки. Все гадали и мы не отказались. Сожитель спросил у кольца – что нас ждёт в будущем. Нарисовалась какая-то амёба. Я тогда подумала, значит, нас ничего не ждёт. Так и вышло – вскоре за компанию во время бума разводов кинула чувака, да ещё натравила на него группу захвата. А меня что ждёт? Показался чел, похожий на Дзержинского! Ну, в КГБ я бы по конкурсу не прошла. И ментовки не было в моих планах. Но резко переметнулась туда. Ещё был вопрос – отчего я умру. Ответ был, какой, не скажу, чтоб не сглазить. А сожителя нет в живых, задавал ли он аналогичный вопрос, не помню.
Один поэт хотел, чтобы я с ним сходила к шаману, с которым он был на ты. Вместе выпивали и всё такое. Я на такой душевный «рентген» не согласна. Ладно, доступ к телу, это можно стерпеть. Для дела иногда не жалко тела. Но, чтоб в душу лезли иль в голову… Я наотрез отказалась.
Шаманы разные бывают. В каждом селе по шаману, а в последнее время по десять штук писателей. Меня просили записки тому главному шаману передать, я поэту отдала. Так вот, одна записка была от знакомого, который, по его словам, лечил с помощью двух чёрных помощников. В итоге шаман взял его в подмастерья. А про знакомую, которая слыла экстрасенсом местного разлива, сказал, что ей голову лечить надо. Поэт, кстати, про себя говорил, что тоже не от мира сего. Поэт зрит в корень. Говорил: «Ты тоже шаманка, только не хочешь в этом признаваться».
Тот шаман, который главный, рассказал поэту в деталях, как, где и что. Даже фамилию жениха озвучил, довольно редкая фамилия, между прочим. Ещё и про марку вина верно сказал, с которым мы на смотрины ездили. Посему, шаман был не только главным, но и настоящим.
Однажды у нас гостили два шамана сразу. Один из них по совместительству мент. Пили, выпивали, много чего болтали. Про будущее детей тоже. Вдруг один из них захотел меня взять в ученики, ассистентом, короче. Мама запричитала: «Это моя единственная дочь, не надо, ей и здесь хорошо». Кстати, в это время без работы осталась, потому, если бы не мама, я бы не отказалась.
И тут я сглупила. Показала фото любовника. На что он усмехнулся: «Ты думаешь, что именно с ним состаришься?». Шаман видел ближайшее будущее или посодействовал раскладу дел – вскоре любовника сослали на Север. Шёл дождь и я рыдала. А дочка маленькая смеялась: «Наша мама громко плачет». Дождь закончился, я успокоилась и на другой день началась совершенно новая жизнь.
Была одна поэтесса. Как все истинные поэты, пьющая, при чём, сильно. Месяцами уходила в запой. Она тоже говорила про дочку, почти так же, как тот шаман. Предсказание под этим делом, как-то не очень впечатляет. Но вскоре всё совпало. Неужели они оба видели будущее в деталях? Поэтесса о другой поэтессе тоже много чего говорила, ещё не сбылось. Скорее, она её проклинала, выдавая желаемое за действительное, как некое предсказание. Ибо та её унизила. Таланта таланта издалека видит, возле себя терпеть не может. Может, потому и пили сильно, что сложно было выживать в гадюшнике, где все кому-то завидуют?
Я никому не завидую, никого не слушаю ни с этого мира, ни с того.
Счастье в моменте
Список прочитанных книг не обновлялся лет десять. Но мы в силах это исправить при любых обстоятельствах, будучи даже в тюрьме, чего не скажешь о другом списке – списке использованных мужчин.
Если верить Рэю Брэдбери, непрочитанные книги умеют мстить. Особенно, если это уголовный кодекс или инструкция по использованию бензопилы.
Мою свекровь шокировала сцена сжигания книг. «Ты как-нибудь по-другому напиши», - просит она, ибо эта сцена оскорбляет её чувства. Извини, дорогая, это не в моих силах, при большом желании не могу переписать свою биографию. Это историю можно переиначить, переделать, исправить под себя, а не собственную жизнь. «Есть преступления хуже, чем сжигание книг. Например – не читать их». Тот же Брэдбери, который давно есть в моём списке прочитанных книг. Это ещё не совсем книга, но будет преступлением не читать её. Хотя бы для того, чтоб лучше понять свою великовозрастную невестку. А понять меня она в состоянии, разница в возрасте несущественная. К тому же она – поэт. Свекрови: «Вы привыкли читать книги в бумажном виде, но на это у меня нет ни денег, ни желания». Мне кажется, немного аморальным издавать свои книги на собственные деньги. Это, как детей напрокат или телом торговать. Хотя писательство - это труд, ремесло, книга – товар.
Написанные книги тоже могут мстить. Ладно, автору, за слова нужно отвечать. Некоторые фантазии особо одарённого автора могут воплотиться в жизнь, меняя ход самой истории. Тогда последствия могут быть непредсказуемыми.
Бывают книги, которым суждено быть написанными. Вот почему надо читать книги, чтобы быть готовыми к предстоящим событиям, чтобы смиренно принять предлагаемые обстоятельства. Как говорит Рэй Брэдбери, они сшивают лоскутки вселенной в единое целое. Если всё, что происходит в моменте, кажется настолько абсурдным, противоестественным и бессмысленно хаотичным, стоит тоже обратиться к книгам. Во вселенной нет ничего случайного, чужеродного, они – часть задуманного, целого.
Если быть нескромным, я считаю, что некоторым моим книгам тоже суждено было быть написанными. Не написала бы я, написал бы кто-то другой. Но, увы, им не суждено быть прочитанными. Может, это к лучшему. Потому я не сильно огорчена по поводу того, многим написанным вещам не суждено быть не изданными. Ну и фиг с ними. Главное, в своё время я получила удовольствие. Счастье в моменте, смысл в процессе, когда не писать уже невозможно, всё прёт, само идёт. При этом ты, естественно, не думаешь о товарно-денежных отношениях на книжном рынке.
Смешно представить, что какой-то поэт выжимает из подобия вдохновения всё, что возможно, чтобы понравиться публике, чтобы кто-то песню на стих написал, чтобы заработать не только деньги, но и славу, честь и почёт, народным поэтом, наконец, стать. Кто-то на это обречён, кто-то в другом силён…
Как бы там ни было, лишь бы стихом не подписать самой себе приговор:
А в комнате опального поэта
Дежурят страх и Муза в свой черёд.
И ночь идёт,
Которая не ведает рассвета.
                АА. 1936. Посвящается ОМ.

Даже, если вечная ночь, музы сильнее страхов.
Вот и моё счастье в моменте. Переключаюсь на другую вещь, где я – не я, и подпись не моя.
Скелет в шкафу давно истлел…
Настал момент, когда нужно выложить тот самый ключевой пазл, с которого всё и началось. Таким макаром, скоро скелетов в шкафу не останется. Этот уже давно истлел – вытащишь на свет – тут же рассыпется.
Одна бабка сказала моей бабке, что я от другого мужчины. Та бабка, если со свечой и стояла, то за два года до моего рождения. Говорят, у женщины остаётся ДНК от каждого партнёра. Ещё говорят, что кур доят. Женский организм – не банк спермы, там нет жидкого азота.
Ладно, моя полоумная бабка, без одного класса образования. Так учителя с высшим вроде образованием то же самое говорили. Ладно, год поговорили, ну, два, так они ещё много лет то же самое в лицо говорили.
Однажды со своими учителями забухали в школьной библиотеке. Они – люди привычные, я-то каким боком в их компанию втиснулась? Значит, достаточно повзрослела, вошла в доверие. Не каждый день квасишь со своими учителями. Сколько ни пей, в компании бухла всегда мало. Мы требуем продолжения банкета, да время позднее, и у нас в деревне это дело не продаётся. ЗОЖ, но все пьют. Без этого у нас в стране нельзя, а вдруг прозреем?
Одна училка меня к себе домой позвала. Начала жарить караси. Я вся в надеждах – раз позвала, значит, есть что выпить. Жарит свои караси и разговоры ведёт странные. Издалека, исподтишка. Затем: «А знаешь, что ты им не родная?».
Это что-то новое. Такую предъяву я явно не ожидала. Зачем через столько лет вбивать в голову бывшей своей ученице всякую хрень? Чтобы я засомневалась в своём происхождении, и пошла на ДНК-тест слюну сдавать? Мама мне давным-давно про всё уже всё рассказала. Да там и рассказывать-то было нечего. Она в 30 лет замуж вышла. Даже в совковое время до такого возраста себя не хранили, и не хоронили себя, раньше времени. Любила, была любима. В конце концов, есть живые свидетели того, что она меня сама родила. Не своровала же меня в роддоме.
Я рыбу сроду не ем, смертельная аллергия. Потому ушла, так и не поняв, для чего учительница меня к себе позвала и зачем всё это мне говорила. Она всегда была какой-то странной, мужеподобной. Не хватало ещё быть изнасилованной собственной учительницей…
Любят люди в чужом грязном белье копаться, будто своего нет. Раз пошла такая пьянка, на каждого второго компромат найдётся, да кому это интересно. Жизнь одна, ешь, молись, люби, ведь в этом счастье.
Однажды мы ждали машину на переправе. Родители меня обратно в город провожали. И нарисовался тот типок, мой «настоящий» отец. Мама не захотела с ним говорить, отошла в сторонку. Негоже показываться мужчине, которого не видела больше тридцати лет. Зато мой папа разговаривал с ним. Какие разборки через столько лет – просто поговорили о том, о сём. И чего разбираться, если женщина в итоге досталась ему.
Мои родители прожили вместе более полувека. И ни разу друг другу не изменили, в отличие от многих любителей покопаться в чужом белье.
Надо было в харю харкнуть, или карасями кинуть да воспитание не позволило. Хорошие были учителя да воспитатели.
Я – не улица
«Скромность и добросовестность вознаграждаются только в романах. В жизни же подобные качества, пока они кому-то нужны, используются до конца, а потом на них просто плюют» (Эрих Мария Ремарк). Совок ловко нам впаривал эти два качества, что не удавалось другим проповедникам. Операция «Назад в СССР» идёт по плану, но в тренде вместо скромности покорность. Или это одно и то же?
Потому покорному слуге сегодня позвольте быть чуток нескромным. 19 декабря 2013 года. «ОДИН против ВСЕХ: Пресс-конференция Путина. За кадром.19 декабря в Центре международной торговли в Москве состоялась девятая по счёту пресс-конференция президента России В.В. Путина.
1319 российских и зарубежных журналистов разных мастей, уровня, почти 4 часа прямого эфира, к которому готовились 6 дней и ночей. Стоп! Об этом и таким образом написали все информационные агентства мира. Я же попытаюсь передать словами ту атмосферу, которая на самом деле царила в тот день в стенах ЦМТ, рассказать немного о том, что осталось за кадром.
Начну с себя любимой, ибо для любого журналиста, тем более регионального, лестно получить аккредитацию на такое мероприятие, тем более, минуя все инстанции (подала заявку по форме, что было на сайте Кремля, а добро дали только за два дня). Чему удивилась корреспондентка канала «Россия-1», взявшая интервью до начала конференции. Я же понятия не имела, кто ещё сюда приехал из нашей республики. Зато поспешила озвучить свой вопрос, правда, на другой лад. И девушка с российского канала задала свой вопрос в стиле «между нами девочками» - не хотела бы я задать вопрос о личной жизни Владимира Путина. Она – о чём именно: об его жене, об отношениях с Кабаевой. На что я – спасибо, что напомнили, почему бы и нет: Кабаева – красивая женщина, ВВП – свободный мужчина. Услышав вкратце о том, как я накануне добиралась сюда из Питера, как я рвалась к Путину, как ни к кому другому не рвалась (это отдельная история), девушка пожелала мне удачи.
Итак, шоу состоялось. Шоу одного человека с участием 1319 человек (плюс многочисленная охрана, обслуга) под прицелом сотен камер. Они лесом выстроились сбоку и сзади, что потом не выйти, не зайти обратно было почти невозможно. Шоу без дублей, без подставных лиц. Никто не подсказывал заранее, что спросить, под каким соусом это подать. Хотя кто знает, может, был режиссёр, в лице того же Пескова.
Главный человек страны, пожизненный президент России, окрещённый тут же на пресс-конференции прославившейся на прошлогодней конференции, и отличившейся на этой журналистки из Приморья Марии Соловьенко, явился с опозданием. Единственный раз в году журналисты выдерживают больше трёх часов общения с одним и тем же действующим лицом. Не выдержала одна я, сбегав за это время в буфет, благо там всё было бесплатно (и меню соответствовало этому). Обед – дело святое, и президент мне не указ. Халявы на всех не хватило, после прессухи многим не досталось даже кофе.
Шоу одного человека, где первое лицо государства виртуозно уходит от острых вопросов, превращая всё в фарс. И под тон всего этого журналисты, шутя, любя, одаривали Лучезарного вопросами. Это было и их шоу – засветиться на пресс-конференции, тем более отличиться, много значит. Дружно смеялись над очередной шуткой Путина. Царила атмосфера доброжелательности. Но оказалось, что под масками мягких и пушистых многие прятали свой хищный оскал. Ибо в этот же день весь эфир, пространство интернета заполонили едкие комментарии.
Да, это было заметно, когда Путин с напряжением выслушивал женщину с тремя «риторическими» вопросами (М.Соловьенко), камеры хором брали крупным планом это первое ЛИЦО. Каково было Путину в этот момент, история умалчивает, этого мы никогда не узнаем. Камеры беспощадны, журналисты кровожадны – а он один. Было по-человечески жаль его – он ОДИН и против ВСЕХ. Ему в лицо говорят одно, за спиной – другое. Впрочем, это удел всех правителей. Это – плата за успех, за власть, за деньги.
Не все жаждали задать свой вопрос. Тем было всё равно. Отсидеть, потом отписаться, ибо комментариев по этому поводу будет предостаточно – бери, не хочу. Да вся страна была свидетелем и, может быть, участником этого шоу. У всех свой комментарий. А Путин – единственный персонаж современности, на которого можно валить всё, которого можно обвинять во всех грехах, спасибо ему за свободу слова, спасибо его предшественникам за гласность. И будто бы он один в ответе за всё, что происходит в огромной стране. Один.
Что ещё осталось за кадром? Как хвастались ребята из охраны президента, кто ближе к телу Самого. Сказать, что Путин держал зал в напряжении все эти три часа, сложно. Лично мне от его пространных ответов клонило ко сну. Все до того привыкли к его голосу, что уже не вникаем в то, о чём он говорит. Шутки бодрят, а суть ускользает. И этот убаюкивающий голос уводит всё дальше и дальше от нашей неприглядной действительности.
И пока он не уехал с территории ЦМТ, никого не выпускали. Уставшая пресса толпилась в вестибюле, и вяло комментировала сегодняшнее событие. Будет ещё повод для комментариев, ибо наша жизнь продолжается. Они-то без работы не останутся. И те «счастливчики» из кремлёвского пула, которым первым дают слово, и все остальные. Одним хвалить Путина, другим клеймить. Такова жизнь.
Венера ПЕТРОВА, главный редактор газеты «Алтан Сэргэ», Москва».   
Если что, это партийная газета, якутский вариант «Справедливой России». Меня крышевала партия, которую крышевала другая главная партия. Потому я ни при делах, предъявы не ко мне, а партии.
Это было в 2013-м – ровно десять лет назад. Год, после которого мой список прочитанных книг не обновлялся. Ушла в жизнь, которая ничего общего не имела ни с Путиным, ни со всем остальным. И мне понравилось. Жизнь – это не только список прочитанных книг, количество написанных строк.
Прошёл год. О том, что я аккредитована на очередную прессуху Путина, узнала, находясь в «стране мужчин» среди арабов.
«У Ахмеда в магазинчике прохладно и темно. Пахнет ароматическими маслами, кальяном и ещё чем-то неуловимым. Магазин походит на музей. Каждый россиянин считал своим долгом оставить тут частичку себя, что-нибудь на память. Кто рубли с автографом, кто свои фотографии. На самом видном месте футболка с Путиным, «ЛДПР» и флаг «Единой России». Надо бы для полноты картины оставить ему желтую футболку «Справедливая Россия». Очередь за КПРФ. Мы пока оставили газету «Алтан Сэргэ» с автографом.
Когда уходили, парень с соседнего магазина как-то подозрительно на нас смотрел. Ходят тут всякие, потом… Один лавочник кричал нам издалека: «И меня рекламируйте, и меня!». Ахмед ещё возгордится. Когда у него маску для ныряния покупала, скинул два доллара, при этом слегка небрежно сказал: «Подумаешь, два доллара». Да ещё так манерно. Ох, Россия, ты плохо влияешь на арабов…
А у нас сильный ветер, море штормит уже сутки. Пришлось в бассейне искупаться. Но мы загорали. Моя муза купила местные какие-то таблетки, и ей вмиг стало лучше, что даже небольшую фотосессию устроили на закате дня. Тут не только восход, но и закат особенный. Или мне так кажется? Солнце-то одно на всех, хоть тут и щедрее.
А на районе всё пучком. Нас каждый пытается заманить в свой магазинчик, будто, если мы о них напишем, что-то изменится. Ну, будете в этих краях, около Dessole Sea Beach, заходите к Мухамеду. Он знает толк в маслах, феромонах и в женской психологии. Как говорилось в одном из отзывов, умеет впаривать. Масло чёрного тмина, которое все хвалят у него фабричное — есть сертификат, чем он безмерно гордится. И цена божеская. В другом «районе» то же масло стоило намного дороже. А нам он продал… впрочем, это большой секрет. И ароматическим маслом натёр — мол, оно с феромонами. Да мы в стране мужчин, нам и без дополнительных феромонов уделяют слишком много внимания. Предложили выкурить кальян: «Не бойся, там гашиша нет». Кто знает, вас, арабов, есть он или нет. Как-то не пристало «татарке», как они меня окрестили, курить наравне с мужчинами кальян. А вдруг после этого мне захочется навсегда остаться в этой стране песка, кактусов…
Ну, всё, пора нам баиньки. Завтра долгая дорога в дюнах. Мы едем в Иорданию. А между тем дискотека в разгаре, виски, ром, коньяк и всё остальное.
ПыСы: Ночью какой-то арабек вслепую бился об окно. Затем вроде успокоился, посидел, подумал о жизни и смылся. А ведь через лужайку вроде охрана сидит… Однако тут не скучно. Что-то боязно идти или глубоко ночью или очень рано через территорию, чтоб ловить вайфай, но надо.
Масло с феромонами так действует на окружающих? А ведь сегодня у меня день рождения, а я понятия не имею, где я буду сегодня вечером…
Так, кто же бился об окно? Тот, которого мы больше всех подозреваем, нас буквально преследует.
- Доброе утро! — это, независимо от того, день ли, ночь ли, и по нескольку раз в день.
- Все хорошо? — приходится уверять его, что у нас нет никаких проблем.
А вот у него есть проблема, да ещё целых два.
- У меня есть проблема…
- ?
- У меня есть два халата…
- ?!
У него есть два халата, которые он, видимо, стырил, и он предлагает нам… тоже стырить, то есть увезти втихаря домой. Сделка не состоялась. Если мы из России, это не всегда означает, что нам нужно брать всё то, что плохо лежит. А халаты бы пригодились, тут реально холодно.
А он со своими халатами буквально преследует, за углом поджидает. Нам же приходится окольными путями пробираться к себе в номер, иногда и вовсе через окно ходим. Лишь бы не видеть, не слышать эту арабскую проблему. Видели бы вы его глаза, причём они у него зоркие, издалека увидит нас и, как всегда:
- Всё хорошо?
Только не это, только не это — и мы бежим на пляж. Наконец, в Египте потеплело. А вчера какой дубак был, что мы чуть ли не купили длинный утеплённый халат из верблюжьей шерсти. Это в Иордании. Да и в Израиле было не жарко. Кстати, верблюд стоит полторы тысяч долларов. Хотя какой верблюд, когда буквально вчера я была без доллара в кармане и страдала от жажды в пустыне…
Но как бы холодно, голодно было в Иордании, там не было такой ПРОБЛЕМЫ. Те же арабы с пожирающими глазами, но без проблем.
Я пишу под Путина. ВГТРК транслирует пресс-конференцию Путина по всему миру. Кстати, только перед отъездом в Израиль я узнала, что я прошла аккредитацию на это шоу года. Путин, конечно, он Путин, но я же не закажу чартер спецом для этого. Березкин и Ко даже вопрос готовили по этому поводу, я должна была не только записки в Иерусалим везти, а ещё неудобные для руководства республики вопросы озвучить. Но я выбрала Египет. Была мысля — поехать на пресс-конференцию, и дальше в Египет. В прошлом году объявили о том, что я прошла на ту пресс-конференцию только 16 декабря, когда я уже была в Москве. Ждать до 16 не захотели, ибо доллар неустойчив, страну штормит».
14 декабря 2023 года. Владимир Путин в Москве проводит 18-ю большую пресс-конференцию. Мероприятие объединено с 20-й прямой линией. Это сегодня. Вся страна с вожделением ждёт… продолжения банкета под названием «Слово пацана. Кровь на асфальте». Я тоже.

И снова седая ночь,
И только ей доверяю я.
Знаешь седая ночь,
Ты все мои тайны.
Но даже и ты помочь
Не можешь, и темнота твоя
Мне одному совсем,
совсем ни к чему.

Хотя я не пацан, уж, конечно, не пахан, по жизни я истинный чушпан. Я – не улица. И по@уй, что за глаза пацаны и не пацаны говорят: «Что за человек, ни говна, ни ложки».
Хожу по тонкому льду – он вот-вот и треснет. Да пофиг, я каждый день ледяной водой обливаюсь.
Острый туалетный вопрос, и вновь Мураками: я в предвкушении
Всё своё при мне, чужого мне надо. Скелетов в шкафу всё меньше, что скоро себя саму в список прочитанных книг придётся занести. Хотя, это был шкафчик из детского сада.
Что в моём шкафчике было нарисовано? Наверняка, томат. «Вот тайцы все уехали, в кибуцах некому работать. Я б туда поехала по рабочей визе», - мечтаю я вслух. Удивлённый таким поворотом муж: «Зачем?». «Черри там, говорят, гниёт, некому убирать. Хотя бы наелись томатов». «Будто своих помидоров нет», - муж укоризненно, качая головой. Чужие вкуснее…
Есть ещё другие шкафы. Там наверняка скелеты есть. Это, не считая сундуков. С мамиными любовными письмами, моими дневниками, записями, письмами писателей, других личностей, черновиками. Минимализм пока не дошёл до черновиков. Всему своё время. Если совсем буду на мели, они пригодятся. Сами догадайтесь, для чего.
У меня не было выпускного. Потому сей повторный реверанс через 38 лет. Я вначале хотела написать 50. Молекуле надо было мне математику лучше преподавать, чем про мои золотые серёжки с рубином болтать. Пришлось на телефоне посчитать.
Известной режиссёрке только недавно перестало сниться, что она голая посреди школы стоит. Она от этого страдала или как, стоило бы интервью-то посмотреть, но это же на канале иноагента! Иноагентов боюсь, проще голой по улице пройтись, не во сне, а наяву.
Мне тоже школа перестала сниться. Обычно снилось, что я опять в школе за партой сижу. Каждый раз пытаюсь объяснить, что я уже взрослая, нечего меня учить, а никто не верит. Большего разочарования и не придумаешь. Не хочу в школу, не хочу в детство, назад в прошлое. Разве что разок, чтоб маму молодую увидеть.
Бывают сны с одним и тем же сюжетом, как говорится, основанные на реальных событиях. Я у соседей, играю с их детьми. Увидела из окна, как проезжают мама с папой на мотоцикле. Выбегаю на улицу, кричу вслед, чтобы взяли меня с собой. Но они уже далеко. Это они меня искать поехали. Ещё днём в лес ходили землянику собирать. Потом я за оградой играла, кому-то из взрослых сказала, это я, мол, землянику собираю. Услышав это, мама подумала, что я обратно в лес пошла. Такая движуха без меня. Я тоже хочу искать, но не судьба.
Такая несправедливость, что каждый раз плакать хочется. Ведь не каждый день, на ночь глядя, они куда-то вот так выезжают. И в деревне никогда ничего не случается, всё изо дня в день повторяется. Из года в год. Я даже не надеялась, что когда-нибудь что-то да поменяется, что можно вырваться их этого заколдованного круга. Была рада любому кипишу, даже неприятному. Вот откуда богатое воображение, которое лучше любого фильтра отретуширует убогость и серость окружающей действительности.
Мама потом рассказывала, как она обрадовалась, увидев мои сандалии у крыльца. Так и не дождалась родителей, спать завалилась.
В своих снах голой посреди школы не стояла, но в одной футболке часто. В общественных местах, везде и всюду почему-то только я без трусов. Без пафоса, без трагедии делаю свои дела, ведь никого этим не оскорбляю, не шокирую. Люди же не обращают внимания. Или я опять пользуюсь своим трюком – сливания с окружающим. Быть под стать фону, притвориться невидимкой – и это работает!
Если доживу до своей деменции, наверняка, попытаюсь оголиться на публике. Излишняя стеснительность в детстве ведёт к патологической раскованности в очень зрелом возрасте. Писать при свидетелях почему-то ниже моего достоинства, лучше голой побегать вокруг дома. В лагере мы так и делали, отрабатывая фантики, выполняя «задание» претендентки на золотую медаль. Или лежать обнажёнными на мате в физзале, пока кто-то прикрывал нас павлопосадским платком. Написались мы в совок в общественных уборных, в школьных туалетах. Чтоб мальчики и девочки вместе, было только в детсаде. И во Вьетнаме. Выбегаешь вместе со всеми из автобуса в джунгли, чтоб быстренько облегчиться. В наших краях, обычно, женщины в одну сторону, мужчины в другую. Или кто за машиной, кто перед машиной. А там все вместе. Все, так все. Чего стесняться, меня там всё равно никто не знает. Только вот как садиться? Передом к публике или задом? Вьетнамки быстренько сели, мужчины, естественно, стоя, всем пофиг. Пофиг, да на меня пялились.
Туалетный вопрос встаёт остро почему-то в поездках. А ведь я собиралась писать совсем о другом. О карательной гинекологии, например. О том, что впервые за десять лет, взяли в руки книгу. Но вместо того, чтоб начать читать «Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий» моего любимого Харуки Мураками, пишу о туалетах давно минувших лет. Думала, что все книги мэтра уже прочла, оказалось, нет. Я в предвкушении. Не факт, что я начну, скорее, фильм посмотрю. Чтоб себя взбодрить, вдохновить на читательский подвиг, открыла последнюю страницу, чего я никогда не делала. Так не честно, знаю.
«Самой важное не утопает в потоке Времени. У нас было то, во что мы верили очень сильно. И у нас были мы сами, которые умели в это верить. А этого у нас никакому Времени не отнять».  Наконец успокоившись, он закрыл глаза и уснул. Последний сполох сознания, как уходящий ночной экспресс, прибавив скорость, растворился в бездонном мраке. И осталась лишь песня ветра меж белых стволов берёз».
Заинтригована. Каждая вещь Мураками – событие, его имя – гарантия. Я чую, что на этот раз он удивит, прежде всего, тем, что достиг других высот. Мураками надо читать в особой атмосфере, ведь предстоит погружение в другой мир, созданный воображением Гения, творчество которого опережает само время.
Я так и не начала читать. Вместо этого погуглила: «История не просто покорила меня. Она заставила меня переживать мое собственное детство, в котором у нас была своя собственная компания, и связанные с ней определенные ритуалы поведения»; «Отпустят ли потрясения прошлого главного героя Цкуру Тадзаки в новое счастливое будущее? Все непросто и очень-очень интересно, как всегда у Харуки Мураками. Погружаешься молниеносно, и не освободиться, пока не дочитаешь до конца!»; «Цкуру нужно докопаться до истины, какой бы горькой она не оказалась. А главное - найти себя, хватит прятаться, уже и так полжизни прожито. Ещё один странный и завораживающий роман Мураками Харуки. Пронзительный и удивительный рассказ о дружбе и одиночестве, о том, как выжить, когда ты совсем один и понять, что пока ты не предал сам себя, то не всё потеряно и ты совсем не Бесцветный, а Разноцветный».
Я ещё больше заинтригована. Это то, что мне нужно. Вот где я найду подсказки, может, даже готовые ответы. А то я застряла в своём детстве, куда не планировала возвращаться. Казалось, что детство – это место, где безопасно, близко и понятно. На деле не всё так однозначно.
Ладно, закроем тему туалетов, чтоб вычеркнуть сей пункт из списка намеченных дел.
Я в жизни так не хотела писать, как в то раннее утро, когда спускались с горы Моисея, куда накануне в жуткий холод в темноте поднимались с большим трудом. Минус 50 – это терпимо, даже купание в проруби при минус 40. Если бы добрые люди не подсказали взять с собой вполне зимний пуховик, я бы окоченела. Этот холод даёт бедуинам заработать лишних денег. Впарят тёплую вещь из верблюжьей шерсти, чай предложат за доллар. Чем выше, тем труднее подниматься. Ещё и темень такая, непонятно где начинается пропасть. А над всем этим безобразием такие близкие холодные звёзды, от того более яркое, но чужое небо. Бедуин берёт за руку, ведёт тебя, помогая подниматься все выше и выше. В конце требует за это деньги. «Наши мужчины счастливы нас на руках носить, а ты просишь денег», - и он пристыженный отстаёт. Подниматься было тяжело, а спускаться утром ещё сложнее. Ноги дрожат, жрать хочется, но ещё больше писать охота, хоть ты провались. Спуск длился вечно. С горы в пустыню. Ни кустика, ни холмика. В одном месте предприимчивый бедуин предлагал платный туалет – за одним большим камнем. Да чтоб тебя… И стоило такое удовольствие явно больше одного доллара. Пришлось дальше терпеть. До монастыря святой Екатерины. Святая спасла мой мочевой пузырь. В 15 лет мы сели перед жд вокзалом за кустиком, и кто-то пристыдил: «Пусть лопнет мой мочевой пузырь, чем такой позор». Что мне мешало опорожниться даже перед тем бедуином?
Ладно, на сегодня всё. Надеюсь, навсегда туалетный вопрос закрыли. Хотя… Лучше про туалет, чем про долгожданную 7 серию сериала «Слово пацана. Кровь на асфальте». Полный отстой – так не бывает. В угоду избранной публике взяли да пересняли две последние серии. Надеюсь, первая версия когда-нибудь всплывёт. Чтоб я ещё телевизор смотрела, сам бог велел читать Мураками, разбирайтесь со всем дерьмом сами. 
Поздравь меня ты с днём рождения, отсрочишь дату расчленения
«Женщина-Стрелец – это натура, сука, приятная! Мечта романтика и извращенца, потому что она такая, какой её хочет видеть мужчина, если, конечно, она хочет его.
В сексе неистощима, специально рождена для мужиков, которые любят одновременно умных, красивых и весёлых!
Как и все представители знака обожает свободу, приключения и всегда следует своему сердцу, куда бы оно ни вело. Это настоящая женщина-драма – сексуальная и уверенная в себе, с активной жизненной позицией и постоянно отрабатывающая какой-то сценарий, в котором она непременно должна быть в центре внимания и на гребне полномасштабного успеха».
Григорий ТЕР.
Декабрь. Конец года. Время подведения итогов, время строить планы. Второе можно отложить на потом. На 31-е или на начало года. Ибо в самый последний момент год добирает – на всё есть квота – небеса не исключение.
А как строить планы, если горизонт планирования день?
Это сейчас ставят ёлку уже 1 декабря. Кое-кто может и 1 ноября. Раньше ставили перед самым Новым годом, чтобы ель до Старого Нового года простояла. Обычно в ведёрко с водой, чтобы наверняка. Или на самодельную крестовину. У нас была специальная подставка, и ёлка наша крутилась, светилась.
Я ждала больше свой день рождения, чем Новый год. В то время не принято было баловать подарками друг друга. Жене подарок полагался только 8 Марта, а мужу – на 23 февраля, детям – на день рождения. Праздников-то было намного меньше, но жить почему-то веселее…
На Новый год детям подарки дарили – с конфетами и обязательно с яблоками. Таких пахучих яблок большинство ели только раз в году. Вот в Деда Мороза мало кто верил. Ибо надо было в школу приносить сшитые мешочки для подарков, эти свои мешочки возвращались уже со сладостями. Задолго до Нового года начиналась суета с собиранием денег на подарок. На утреннике с работы родителей переодетый отец одноклассницы раздавал такие же мешочки. Если стишок прочитать или песенку спеть, можно было и второй заработать. Оплачивал профсоюз или с зарплаты вычитывали, этого я не знаю. И после этого какой дурак будет верить в существование Деда Мороза?
Я яблоки иногда и в будни ела, а конфеты и тогда не любила. Приходилось вынужденно их поедать ещё месяц. Мне больше фантики нравились, если конфеты привозные, не магазинные. У магазинных просроченных не только вкуса не было, но и фантики шаблонные. Когда совсем маленькой была, яблоки хранили в подполье. Тогда и холодильника не было, он появился чуть позже. Я устраивала сидячую забастовку на люке подполья, выклянчивая яблоки. Мандарины появились намного позже. Потому запах Нового года в детстве был хвойно-яблочным.
Просыпаешься утром, ещё не открывая глаза, чуешь запах настоящей ёлки, и ждёшь маму. Раньше мамы появлялся пёс, которого в морозы запускали по утрам домой. У него была привычка, прежде чем, подойти к своей миске, обойти весь дом, обнюхать всех, а меня облизать. 
В это время мои ватные штаны грелись на обогревателе. Печь топили три раза в день, да в морозы было всё равно холодно. Потому я поднималась только тогда, когда мама подходила с тёплыми штанами. Все мамы в то время строго следили, чтоб дочери одевали несколько рейтуз или такие ватные ужасные штаны. Валенки, шубка или зимнее пальто, беличья или заячья шапка-ушанка, варежки на резинках, лицо полностью закрыто шарфом – каждый выход на улицу, как выход в открытый космос. Все говорят, в то время трава была зеленее, небо ярче. Я добавлю свои пять копеек: во времена нашего детства зима была намного холоднее. Каждый второй ребёнок ходил с обмороженным лицом, ибо, по мере приближения к школе, шарфики убирались. Заставляли меня одеться по-зимнему раньше всех, и снимать тёплые вещи позже всех. И я ходила, как настоящий чушпан, вся укутанная, утеплённая.
В начале нулевых поступила учиться. Вспомнила – второй шаман, который мент, нагадал мне, что я стану учёным. Учёным стать, минуя вышку, нереально. Я решила подыграть гадальщику, чтоб судьбе легче было осуществить задуманное. Училась с 18-летними, выпускниками школ. Когда мы уже сдружились, определились, кто с кем, нарисовалась одна девочка, будто с конца 80-х – в клетчатом зимнем пальто. И у нас появился собственный чушпан, объект для насмешек. Каково было наше удивление, когда она появилась на втором курсе в совершенно другом образе. Но всё равно чушпан – ибо это 90-е. Ну, а на третьем курсе она нас самих перегнала – объявила себя лесбиянкой. А теперь она экстрасенс, бабки пилит, словно в бане чилит.
Насчёт учёности, мент мимо нагадал или сама прозевала свой шанс. Хотя предлагали аспирантуру в институте языка. Это было явно не моё. Мой язык прежде ума глаголет, чтоб его ещё догонять, расчленять и подавать это, как новое в науке, выше моих сил. «Ещё никто у нас в науке не излагал суть столь литературно. Потому ставлю «4», а не «5»», - вердикт препода был верен. Основываясь только на фактах, цифрах, сказать что-то новое в науке, которое в итоге никому и не нужно, не моё, мне это чуждо.
Хотела про свой день рождения, получилось чёрт-те что. Я – истинный Стрелец. Что о себе писать, всё сказано в гороскопах. Других стрельцов не встречала: ни в качестве друга, ни в роли мужа или любовника. Да мы бы и не ужились. Был один Стрелец мужского рода, да не совсем. Потому считали тоже чушпаном. Он меня потом долго благодарил: «Стрелец Стрельца спасает, как никто, его понимает». Сидели мы в гостях у моих соседей по общежитию, которые через комнату жили. Там была женщина из соседнего дома, приятельница хозяйки.
Сидели мы мирно, ели, пили, никому не мешали. Вдруг открывается дверь и два амбала оказываются посередине кухни. Они пришли за своей матерью. И почему-то с обрезом. Вместо матери вывели чушпана на расстрел. Я за ними. Отводила обрез от Стрельца, ублажая палачей разговорами-уговорами. Увели нас за дом. Чушпан: «Ну, всё, нам хана. Два Стрельца, а смерть одна». Но нас не расстреляли, даже пальцем не тронули. Это потом чушпана другие пацаны окончательно опустили, из-за чего он повесился. Выходит, чем такой грех на душу брать, лучше бы тогда его застрелили. Не надо было мне лезть в пацанские разборки.
Дни рождения разные бывали, и подарки разные дарили: от красного пластмассового космонавта до трёхкомнатной квартиры.
С подругой, как настоящие сиамские близнецы, решили однажды день рождения вместе справить. Пригласили одних мальчиков. Выбор был странный, какой они кастинг проходили, не помню. Но среди них был один, которому записку с собакой посылали.
Самым шумным был день 18-летия. Готовились к нему без меня. Я в отказ, ибо у меня горе. Жизнь – боль, я уже старая. Но они насильно усадили во главе длинного накрытого стола. Подарили красного плюшевого волка. Я с горя напилась. И смутно помню, что в конце застолья один мудак с ножом бегал, крича: «Так не доставайся ты никому!». Получается, я ещё не совсем старая, раз парни без меня меня делят. Весь год был таким шумным, пёстрым, что вскоре позабылось, что старость – не радость. Раз через год выскочила замуж, наверное, всё равно пришла к выводу, что бабий век недолог. Хоть бы кто тогда сказал, что он ещё как долог, возможно, всё было бы иначе.
В честь моего 25-летия  в ДК торжество устроили, тоже без меня. Я опять пошла в отказ, ибо 25 – уже точно запредельный возраст. И вообще я не в настроении. Прозаик, инициатор праздника, искал меня, звонил родителям: «Как так можно избаловать дитя?». «Дитя» пряталась под кроватью у родственницы. Потом как-то нашлась, уговорили, уломали, квартиру новую подарили. Эмалированный бак жаркого от родителей остался стоять у родственницы дома, там всё и скисло. Спортивная сумка со спиртом «Рояль» пригодилась после застолья. Гуляли все: гаишники, начальники, родственники и не родственники. Никто с ножом не бегал. Одна, правда, мужу изменила, да как-то неудачно, ибо чем-то заразилась. Но муж не узнал, узнал бы, всё равно бы простил.
Сейчас, слава богу, никто с ножом не лезет. Я на заслуженном отдыхе, и это в кайф. Но время от времени потомки пацанов 80-х, как истинные чушпаны, шлют вместо открытки фото своего члена. Может, и не своего. Член, что не в своей руке, не совсем член. Смело можно в спам этот чужой срам.   
Стрельцы, со всех концов света и разной степени известности:
Иосиф Сталин,
Уинстон Черчилль,
Леонид Брежнев,
Пиночет Аугусто,
Георгий Жуков,
Александр Суворов,
Мария Стюарт,
Жак Ширак,
Людвиг ван Бетховен,
Юрий Никулин.
«…С годами жизнь отнимает у человека главное — предвкушение. Предвкушение любви, предвкушение богатства, предвкушение удачи, предвкушение славы… Она отнимает тот счастливый озноб, пугливое сердцебиение, мучительно-сладкое преодоление мига, часа, дня — на пути к предвкушаемому…
Нет, Господь милосерден, у человека и в старости могут быть свои подарки. Он и в старости может быть счастлив, богат, удачлив… И ему даётся, даётся с годами многое из того, о чем он мечтал… Господь отнимает только одно… И если ты спросишь меня, что есть молодость, — я отвечу тебе: сладостное и безбрежное предвкушение…». Дина Рубина, «Синдикат».
Вслед за ускользающей метафорой
(“И в мире нет таких вершин, что взять нельзя”)
“И в мире нет таких вершин, что взять нельзя”. Вершина горная покоряется тобой раз и навсегда. Подниматься на эту гору ещё раз смысла нет. Отметка уже вписана в список личных побед.
Я, конечно, не альпинист, но и у несостоявшегося скалолаза есть личные рекорды. С учётом боязни высоты, скромный результат тоже результат.
Речь сегодня не о том, но о не менее важном лично для меня. Я это сделала! Преодолела свой страх, свою лень, непонятную робость. Впервые за десять лет вновь стала читать книгу. Мне проще самой её написать, чем читать.
Десять лет забвения – ни строчки от себя, ни в себя. Ушла в отказ, ибо смысл вдруг исчез. Ушла в себя, вернее, в жизнь. Зачем искать смысл в бессмысленном, если в себе всё есть. Зачем писать по мотивам своей совести, если лучший автор – сама жизнь. Проза жизни вытравила поэзию.
Сплошной non fiction, с каждым днём круче и запутаннее сюжет, что всё больше людей от автора в а@уе. Потому в списке прочитанных книг сплошная фантастика да готика, даже реанимированная Чебурашка. Меняем телевизор на книгу, одну нереальность на другую. Кому бежать некуда.
Вершины ещё выше. Со дна их и не видно. Чтоб покорять какие-то высоты, вначале надо выбраться из ямы. Тому, кто сам не в курсе, что он в яме, вершины – это иллюзия в чьей-то больной голове.
Я вчера в почти один присест прочла целую книгу! Ушла в другую реальность. Оказалось, я не только быстро пишу, но, как и прежде, быстро читаю. Мастерство не пропьёшь – будто и не было этих десяти лет. Может, книга зацепила, автор давно в списке избранных. Мураками, который Харуки – это для меня высший пилотаж. С ним хоть к дьяволу на поклон. Дьявол у него по-другому называется, но он в сюжетах обычно имеется.
«Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий» хорошо зашло, до сих пор под впечатлением. Если бы книга была в собственности, то метки ставила бы на многих страницах. Но меток было бы явно меньше, чем в книге автобиографических очерков «О чём я говорю, когда говорю о беге». В своё время я зачитывалась его «1Q84», «Послемраком».  «Бесцветный» «достоин» моего чтения. Ведь никого и ничего не читала, а тут за день целую книгу.
Ушла в тройную реальность, созданную мастером на все времена. Безусловно, это знак. Что-то подсказывает мне - список прочитанных книг будет обновляться регулярно. Первый роман Мураками за последние шесть лет «Город и его ненадёжные стены» вышел только в этом году. Сюжет книги пока не раскрывается издательством Shinchosha, однако уже известно, что издание содержит 1200 страниц, а краткое описание на обложке гласит: «Чистый, 100-процентный мир Мураками, который потрясает душу». Книга доступна только в Японии и только на японском языке, переводов пока нет, даже на английский. Раз гений целых шесть лет работал над текстом, значит, он превзошёл самого себя.
Если альпинист, стоя на очередной вершине, получает высшую степень наслаждения, то писатель чувствует в себе только опустошение. Ему важнее дорога, ведущая в даль, чем сама даль. Куда приятнее само стремление, преодоление, чем достигнутая цель. Не потому ли он так долго работал над своим романом?
А моя собственная непривычно объёмная не вмещается в «столе», рвётся в бой, увлекая меня за собой. Хочется поставить заветную точку и отпустить её в свободное плавание. Обычно на одну вещь меня хватало на месяц. Потом мы устаём друг от друга, прощаемся навсегда.
За эти десять лет нечитания, неписания и отрицания я пропустила целый роман в двух частях любимого Мураками. «Убийство Командора»: часть первая «Возникновение замысла»; часть вторая «Ускользающая метафора». Замысел и метафора уже зацепили, заинтриговали. Я уже в предвкушении.
Накануне конца света, обычно, полы не моют. Я из тех, кто моет. Помыв полы, хотелось бы напоследок оказаться в мире Мураками. Мой собственный созданный мир слишком тесно связан с этим предапокалипсисом. Лучше сгинуть вслед за ускользающей метафорой, чем с экзистенциальным ужасом ждать всеобщего конца.
 Харуки Мураками называют подлинным страдальцем нобелевской премии. Он вечно входит во все топы из года в год, и награду всякий раз получает кто-то другой. Уж трижды прав Бальзак: «Многие великие гении опередили века, некоторые таланты опережают только годы».
В мире нет вершин, что взять нельзя, не гениям мерещатся другие – недосягаемые, непокорённые, неведомые.
В моём возрасте с зеркалом не дружат
Вениамин Каверин о Борисе Пастернаке: «У него в крови было чувство счастья, что он существует». Очень интересное выражение – чувство счастья, что он существует. Если оно в крови, человек просто обязан быть счастливым. А это не каждому дано. Счастье в моменте. Оно у нас или в далёком прошлом, или где-то там за горизонтом, там, где нас нет.
Счастье везде: оно или материально, или эфемерно, но оно не в нас. Мы боремся за счастье, мечтаем о нём, ищем его, а счастье всегда было  и есть в нас. Счастье в самом факте существования самого себя.
Каверин, который не прогнулся, не предал, о Борисе Леонидовиче, иноагенте иного времени: «Разговоры с Пастернаком были для меня очень затруднительны, он мыслил совершенно особенно, чем я и всё остальное человечество, За этими «прыжками через пропасти» уследить можно было, ну, 15-20 минут, а потом я уставал, я не мог просто поспеть за ним».
Роман «Доктор Живаго» писался в течение 10 лет. Фоном для текста стали исторические «катаклизмы»: первая мировая война, революции и гражданские войны. В 1957 году этим произведением заинтересовался итальянский издатель Фельтринелли, который никак не мог дождаться выхода книги в России. Когда появилась точная информация, что на родине писателя роман публиковаться не будет, Пастернак сам тайно передал итальянцу права на печать перевода «Доктора Живаго». Дело в том, что роман был не допущен к печати в СССР из-за критического отношения его автора к событиям Октябрьской революции, а само произведение получило клеймо «антисоветского». Именно за этот роман Пастернак получил Нобелевскую премию по литературе в 1958 году. Решение присудить престижную награду Пастернаку обернулось гонениями со стороны власти. А негативный настрой переняли и «собратья» по перу. В итоге было принято решение исключить Бориса Леонидовича из Союза писателей, а его тексты и вовсе перестать печатать в советских изданиях. Его даже хотели выслать из страны за якобы шпионскую деятельность. А его любимая женщина была арестована по таким же надуманным обвинениям. Все те люди, которые боготворили творчество писателя, решили резко изменить ход своих мыслей и отвернулись от него. Пастернаком было перепробовано множество вариантов решения такой проблемы. Он даже отослал в Швейцарию письмо об отказе присуждённой ему премии: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от неё отказаться, не примите за оскорбление мой добровольный отказ».  Однако это не повлияло на гнев тех, кто начал по-настоящему травить поэта. Он отчаялся. Большего унижения для гения и не придумаешь. Я даже подозреваю, что сама жизнь вытравила из него врождённое чувство счастья. И поэт написал стихотворение «Нобелевская премия»:
            Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.

Темный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Путь отрезан отовсюду.
Будь что будет, все равно.

Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.

Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет пора —
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.

Гений ошибся. Сила подлости и злобы неистребима. Зато нет претендентов на Нобелевскую, чтоб от неё отказаться. Нам она и не нужна, чужого нам не надо…
А было ли у меня то чувство счастья, что я существую? Помню момент понимания о том, я существую. Особой радости, тем более, счастья только от факта существования не было. Я есть, значит, это кому-то надо. Вы подвиньтесь, а то задену. Нет, вру, было дело. Только один раз и очень давно.
Кстати, тут на днях подняла свой «архив», чудом уцелевший от набегов минимализма. Для чего-то я хранила его все эти годы. Вот и настал момент истины. Надо использовать шпаргалки памяти. Мы, которые родом из СССР, не только письма писали, ещё и дневники вели. Только вот не помню, вела дневник я в школе или достаточно было дневника с оценками и «неудами» по поведению. Сохранились записи только с 1985 года и то в качестве «сводной тетради», где ссылки на даты и ключевые события. Но и этого достаточно, чтобы оживить в памяти свою юность. В деталях. В 1985-м мои одноклассники выпускались, а я на третьем курсе училась. Всё уже давным-давно началось, я уже не наивная тепличная девочка из периферии.
Почему тетрадь сводная? В целях конспирации. Большинство любовных писем и фотографий поклонников мной было уничтожено. Чтобы как-то успокоить шибко ревнивого мужа. Будто этим я могу обелить свою биографию. Какая, нахрен, биография до 19 лет? Стандартный набор для девочки с некоторыми перекосами.
В жизни как-то всё само шло. В моём лексиконе, как у гейш, отсутствует слово «нет». По велению судьбы плыву я по течению, но вдруг ни с того, ни с сего делаю крутой разворот. У меня нет прыжков над пропастью, скорее, прыжки в пропасть. В неизвестность. Долго думать – не про меня, точно. Моё дело выпускать стрелы вперёд, не целясь, наугад, на авось. Думать при этом не обязательно. А выпущенную стрелу уже не остановить. 
«Человеку нужно два года, чтобы научиться говорить, и шестьдесят лет, чтобы научиться держать язык за зубами». Евреи дело говорят. Пока остальные говорят, они дело делают. А мой не еврейский язык своею жизнью живёт. Если надо, на меня он первым донесёт. До 60-ти ещё дожить надо, чтоб научиться держать язык в узде. С таким языком есть риск, что и не доживёшь.
Радость от самого факта существования испытала как раз в том самом 1985 году, стоя ночью перед зеркалом у себя дома. Это зеркало в отчем доме навсегда запомнила меня такой: юной, свежей и красивой. Никогда до и уже тем более после я никогда себя красивой не считала. Мама моя пресекла самолюбование уже в зародыше, внушая мысль, что я серая мышка, пустое место. Нам всем навязывали скромность, что в одиночку мы никто, сила только в единении, в общности. Эту патологическую скромность несла через всю свою жизнь, как некое достоинство.
Мне не раз говорили, что я не дотягиваю до своей мамы. А мама таковой себя не считала, она сама страдала этой самой скромностью. Буквально на днях моя родственница обрушила на меня столько новых пазлов, о существовании которых, я и не могла знать. Говорила, что помнит маму юной, что она была намного красивее, чем на фотографиях. О том, кого она любила, и кто её любил, как она за отца вышла, что при этом было. Скажем, готовый сюжет для любовного романа. Она, в отличие от меня, много с мамой говорила и о ней самой, и обо мне тоже. Мама мне про себя мало что рассказывала.
Даже через призму навязанной скромности в зеркале в ту ночь отражалась мое лучшее «Я». Помню, я долго собой любовалась, но особого счастья в моменте не ощущала. Было острое сожаление, что такую красоту уничтожит время. И мне захотелось остановить это самое Время, застыть в моменте, хотя бы запомнить навсегда миг откровения. В итоге получилось. Как видите, я помню тот миг, себя в моменте. Себя, которой давно нет. Даже зеркало то, с которым я долго дружила, которое вселяло уверенность в себе, нацеливая на новые победы на любовном фронте, спрятано подальше. Интерьер другой. Да и времена иные. В моём возрасте с зеркалом не дружат. Оно же без фильтра…
В параллельной группе на базе 10 класса училась моя землячка. Любимое её выражение «А @ули нам, почти красивым» работало безотказно: она пользовалась бешеным успехом у противоположного пола.
Про карательную гинекологию и про мою самую страшную фантазию, которая никогда не подводит, позволяя в любой ситуации, в любом моём возрасте делать не только пируэт, но и элевации, опять не рассказала. Начать с Пастернака, с его прыжков через пропасти и закончить а ля явно naturalis, прыжками на собственной постели, это слишком даже для меня.
У края пропасти
С детством пора распрощаться. Многое так и не удалось реанимировать. Я же не аутист, чтоб всё помнить. Оно и не нужно, даже мне.
Кадры из старой хроники иногда будут повторяться в беспокойных снах – как я бегу за родителями, которые поехали на мотоцикле меня искать. Не прочь себя поискать по закоулкам прошлого. Меня настоящую, наивную, невинную, не по годам умную.
Оригинал хроники давно истлел, отправлен в утиль, возможно, сожжён. Остались только кое-какие копии.
Я всё собиралась оцифровать бобины с записями, на которые отец записывал меня с самого рождения. Они были истлевшие, изъеденные временем, да и такого магнитофона давно не было. В детстве мы часто прокручивали записи. Папа иногда записывал поверх старых записей. Наверняка, новых плёнок не было. Потому мой лепет, смех, даже плач записывался поверх речи маршала Малиновского. По всей видимости, это была речь маршала Советского Союза Малиновского на первом послевоенном параде Победы 9 мая 1965 года. После 1965 года полномасштабные военные парады проводились в значимые юбилейные годы – 30 лет Победы (1975), 40 лет (1985) и 45 лет (1990). Знаковое, историческое событие, потому отец и записал. Выходит, парад победы у нас в деревне был в 1975 году, когда мы в первом классе учились. В честь этого события и была построена та самая трибуна, с которой началась моя писательская эпопея. Всё сходится. Помню, вечернее факельное шествие, когда зажигали тряпочки с керосином в жестяных банках. А в 1985 году мы участвовали на этом параде уже в дальневосточном городе, будучи третьекурсниками. Сохранились фотографии. Я как-то об этом не задумывалась. Казалось, парады были всегда. Значит, нас гоняли на 7 ноября и 1 мая.
Папа был в курсе всего. После работы читал, писал, фотографировал, во время отпуска охотился, ездил по стране. В раннем детстве я поимённо знала многих значимых руководителей стран, политиков. Вот моя родственница говорит, что всю жизнь боялась, что война начнётся, такая была атмосфера, потому и детей не завела. А я вот не помню, чтобы нас что-то угнетало, что угроза войны так сильно ощущалась. Помню карикатуры в журнале «Крокодил», высмеивающие НАТО, Пентагон, Запад. Да там и своих линчевали: тунеядцев, пьяниц. Два коммуниста под боком, но это не напрягало. Это было просто обязаловкой, общественной нагрузкой, которую домой не приносили. Всю работу делали на работе.
Помню, я знала, кто такой Иосип Броз Тито. Югославский коммунист, революционер и государственный деятель, служил в различных должностях с 1943 года до своей смерти в 1980 году. Занимал пост президента Социалистической Федеративной Республики Югославии с 1953 года до своей смерти 4 мая 1980 года. Да я много чего «знала», ловила всё подряд, любую доступную информацию. Знала, да вряд ли понимала.
А бобинные ленты пришлось выбросить. Кто знал, что бобинные магнитофоны станут снова в тренде, и при желании всё можно восстановить. Живая память, живая речь исчезли без следа. Хотя это никому не нужно. Я для своих родителей была центром вселенной, теперь же даже самой себе, увы, неинтересна.
Но один эпизод из моего детства навсегда остался в памяти. Занимает особое место и до сих пор играет ключевую роль. Если ключ к сердцу давно утерян или у кого-то в потайном кармане широких штанин, ключик к моей страстной натуре находится в соседней деревне. Вернее, в памяти, как напоминалка для похоти.
В той соседней деревне мы летом работали на капусте. Типа трудового лагеря, только без смотрящего. Это, когда трусы на голову одевали, чтобы рассмешить старшую девочку, голышом по улице бегали, отрабатывая задание той же девочки.
Мы жили в какой-то избе, от нас начинался спуск к реке. Почти рядом был дом, где жила по нынешним понятиям слегка неблагополучная семья. Многодетная, причём. Слышно было, как поддатая мать воспитывала своих детей.
Мы с подругой как-то подошли поближе к дому. Дверь была открыта. Было видно, как женщина отчитывала провинившегося сына, при этом порола его ремнём. Мальчик визжал на всю округу, а мать и не думала останавливаться. В чём так можно было провиниться, чтоб буквально сдирали с ребёнка кожу?
Мы ещё долго стояли, заворожённые этим небывалым зрелищем. Я тогда ещё не понимала своё девичье тело, от чего трусы мокнут. Не знаю, как подруга, что она при этом испытывала, но было видно, что это ей тоже нравится.
Мать–героиня давно спилась, её на свете нет. Выпоротого её сына тоже. Но эта незамысловатая сцена воспитания подрастающего поколения навсегда осталась в моей памяти. И как бы ни старались мужчины угодить мне, ничего у них не получалось. Ну, я делала вид, что в восторге, старалась сама угодить, но ЭТОГО не было. Долго считала, что дело в мужчинах, меняла их, надеясь, что следующий точно будет тот самый, который превзойдёт мать-героиню из соседнего села. Но безрезультатно, пока не нашёлся такой же помешанный на этом деле, с которым можно всё. Просто надо было говорить, а не шевелить булками. У каждого ведь свои тараканы в голове. У меня вот такие.
Почему именно эта алкоголичка сыграла огромную роль в моём половом воспитании, не знаю. Несмотря на отсутствие в то время детских пособий, льгот, материнского капитала, нарожала кучу детей. Вспомнишь про карательную советскую гинекологию, невольно приходишь к выводу, не то, что рожать, ноги раздвигать не надо было.
Сейчас в отдельной палате с анестезией можно рожать. Мужу даже позволено присутствовать, что не желательно. После такого стресса он ещё долго будет отходить. А женщины про все ужасы тут же забывают.
Рожай, не хочу, хотя бы ради денег. А слабо рожать в советском роддоме? При поступлении отбирают всю одежду, белье. Трусы нельзя одевать. В качестве прокладок дают огромную пелёнку, которая стирается и кипятится в общем котле, что вонь стоит на весь роддом. И как прикажете ходить с этой пелёнкой между ног? Не потому ли все няни были злые? Медсёстры вели себя хуже, чем в гестапо. Попробуй, пикни. Мне повезло – мои роды принимали мужчины. Они лучше себя вели, чем женщины-гинекологи.
Все бабы при этом ругали своих мужчин: «Чтоб я ещё раз с ним… Да ни за что!». Но всё равно рожали или аборты делали. Раз бабой уродилась, без этого вонючего конвейера никак. 
Помню, в молодости мечтала вслух: «Скорей бы на пенсию, чтоб никто ко мне приставал». Чтоб оставили, наконец, в покое. Как там у Мураками? «После каждого захода солнца он никому ничего не должен». Сансет начался, но ничего в жизни не поменялось.
 Автор знаменитой концепции сценарного программирования и теории игр Эрик Берн уверен, что жизнь каждого человека программируется до пятилетнего возраста, и все мы потом живём по этому сценарию. Он считает, когда ребёнку исполняется шесть лет, его жизненный план уже готов. План на будущее составляется в основном по семеи;ным инструкциям. Не зря психотераптевты в первую очередь спрашивают: «Что родители говорили вам о жизни, когда вы были маленьким?». Да ничего особенного. Надо хорошо кушать, хорошо учиться, быть не хуже других, но и не шибко лучше. Они нас учили одинаковости. Отчего тогда я такая шершавая? Сценарий жизни строится исходя от сценария жизни своих родителей. Они у меня были слишком положительными. Мне же положительное кажется подозрительным.
Мама часто говорила: «Ну, в кого ты такая?». Вот и весь укор, упрёк. Она была посвящена во все мои тайны, проживала со мной другую жизнь. Какая-никакая, я у мамы с папой одна. Больше она не рожала. По словам родственницы, она ей говорила, что не захотела ещё детей, боясь оставить меня сиротой. Она меня-то чудом родила. Не спешила я явиться в свет. Да и карательная гинекология сделала, наверное, свое дело. Когда я уже в школу пошла, хотела одну сиротку удочерить, да побоялась, что это плохо повлияет на мою психику. И правильно сделала. Я даже представить себе не могу, чтобы кроме меня ещё кто-то был. С кем-то делить мамину любовь и папину заботу? Эгоистом я не стала, а надо было. 
«Солнце падает в пропасть за океаном. Ведь выплывет оно завтра вновь с другой стороны нашей Земли. Ему тоже не вырваться из своей сансары, вписанной навечно во многие другие. Может, ему тоже нужна своя мокша, и каждый раз  падая в пропасть за океаном, оно надеется окунуться в нирвану… Когда-нибудь и оно погаснет, получается, это вовсе не трагедия, а ожидаемый логический финал. В той пропасти, которая ждёт нас всех, и должна быть нирвана… Мир един, но почему-то кажется, что только там солнце особенное, мандалообразное. Судьбу не проведёшь, из замкнутого круга собственной сансары не вырваться» («Путь в Варанаси». Автор: я).
Стоя у края пропасти, любоваться дивным сансетом, которого нет. В это время у нас дни без рассветов и закатов. Хорошо, хоть не полярная ночь.
Зелёный павиан Джимми
Наша виртуальная знакомая по Индии снова в Путтапарти. После нескольких лет в родной Белоруссии момошки и даже кёрт кажутся пищей богов. И вообще переждать тяжёлые времена лучше в ашрамах Путтапарти, где до сих пор крышует Саи Баба. Русскоговорящие женщины со всего бывшего Советского Союза особо почитают Шри Сатью Саи Бабу. Сам гуру умер в 2011 году, но число почитателей растёт. Можно верить или не верить, но вреда от этого явно нет. Главное, в ашрамах буквально за копейки можно жить. И вообще в Индии нереально умереть с голоду. Потому в карте будущих моих путешествий присутствовал пункт Путтапарти, город в округе Анантапур индийского штата Андхра-Прадеш. Для меня один существенный минус – в ашраме нельзя курить. Так везде нельзя, да всё равно можно.
Так вот, Катюша, как все её называют, по доброте души, сообщила, что готова опять отнести письма с желаниями к дереву желаний, где медитировал сам Саи Баба. Это работает лучше, чем желания на Новый год. Проверено на себе. Помню, тогда я буквально выжала из себя эти три желания. С годами исчезает не только блеск глаз, острота чувств, но и способность мечтать, даже желать что-либо конкретно. Ну, можешь желать здоровья себе и близким, мира для всех, благополучия. Но это так не работает. Желание должно быть сформулировано конкретно, в деталях. Лучше желать что-то материальное, а не эфемерное, чтоб потом предъявлять претензии, если что-то пойдёт не так. Потому я в тот раз очень долго думала, чтобы такого пожелать. Чем старше ты становишься, тем меньше желаний сугубо для себя. Обычно ты желаешь что-то своим детям, потом внукам, может, даже мужу или наоборот всем добра и сметаны. Желание должно быть для себя лично. Только тогда это работает. В тот раз машину описала, вплоть до цвета. Машину купили, по моей инициативе, боюсь, Саи Баба не при чём. Правда, другого цвета, чем на записке.
В тот год у всех было одно желание – чтобы поскорее закончилась пандемия. Короновирус вроде отступил. Саи Баба подсуетился? Опять-таки желание не конкретное, не для себя лично, не материальное. В прошлом году некого было просить отнести записку к дереву. Желание тоже одно на всех – не совсем материальное, но вполне конкретное. С именем и фамилией, с местом проживания. Но с такими желаниями обычно к Богу не обращаются, особенно к индийским божествам. Но гуру – не Бог, он обычный человек. Если кто и писал от имени большинства, то оно не исполнилось. В этом году можем повторить, писать не только к Бабе, но и Деду Морозу тоже. А вдруг прокатит? Чем чёрт не шутит. Того, кто с дьяволом в сговоре, сам Бог не в силах одолеть. Потому, пусть разбираются сами. Будем писать что-то своё, вполне материальное, реальное.
Только вот что? Нет у меня желаний, таких чисто материальных. Кастрюлю хотела, но это было осенью. Холодильник желала, но потом подумала – на кой чёрт мне большой холодильник, если старый, что поменьше, наполнить нечем.
Нарисовалась проблемка – срочно надо придумать желание. Денег, бля, побольше. Без них никакое желание не исполнится. Но их не нарисуешь. Саи Баба, если даже всесилен и всемогущ, он не пойдет с того света грабить банки персонально для меня. Может, кто подскажет, кто покажет – что же пожелать мне.
В детстве было всё проще. Придумай себе Зелёного Павиана Джимми, попроси у него хороших оценок или какую игрушку, и вуаля: всё тут же исполняется. Проще у мамы просить эту самую игрушку, она ведь не откажет. Последний раз я просила обезьянку и она купила. Это было не так много лет назад. Обезьянкой внучка играет, а мне она зачем? Зелёная обезьяна тоже была. Обезьяна Нона была ростом больше сына. Но к сожалению, она осталась вместе с моими любимыми книгами в другой жизни. Почему Нона, надо было её Джимми назвать.
Не роскошь, а просто треш
«Чем больше я стараюсь быть честным, тем глубже тонут во мраке слова». Мудрый Мураками на все случаи жизни. Но что-то мне подсказывает, что он сам про себя всегда лукавит. Вернее, о себе он никогда и не говорит. Он весь мир готов использовать, но только не себя самого. Ведь этого и не требуется.
Автор не должен раствориться в тексте. Если есть источник вдохновения в себе самом, флаг тебе в руки, но лучше Гугл. Завершённый текст начинает жить своей жизнью. Хоть ты продолжаешь считать его плодом своей фантазии, нужно иметь мужество отпустить его. Свидетельство о рождении ребёнка не даёт права на вечное владение, то же самое и с авторскими правами. Потому приятен сам процесс работы над текстом – пока он не завершён, он только твой. И ты вправе менять, корректировать, здесь ты немножко Бог.
Тут не так, как при рождении ребёнка. Ты не в силах менять его суть, судьбу, это всё уже было вложено. В тексте всё иначе. Но при этом он не твой, тебя самого там нет и не должно быть. Претензии на вечность не принимаются.   
«Ещё один день – и всё то же самое. Будто где-то ошиблись, загибая складку». И так не должно быть – уходить далеко в прошлое или оказаться в далёком будущем, чтоб только уйти от серой реальности.
Что-то много Мураками, чужих умных мыслей. А что делать, раз своих нет? Устами других, держа свой рот на замке. Быть собой ныне непозволительная роскошь. При этом ещё и думать, это уже не роскошь, а просто треш. Ты можешь вольно или невольно понаставить самой себе ловушек. Зачем? Кому надо, пусть сами ищут. В этом сумасшедшем мире, где каждый второй АНОНИМ…
У меня не только список прочитанных книг, ещё имеется цитатник, где записывала умные мысли умных и не так уж умных, но ушлых. Кстати, одна блогерша из Швеции, подводя итоги года для себя лично, в список своих достижений внесла чтение книг. Она признаётся, что в детстве не так охотно читала, можно сказать, не читала совсем. К чтению пристрастилась во время службы в израильской армии. Она говорит, что чтение реально меняет человека в лучшую сторону. Может, она права? Раз пишутся книги, значит, это кому-то надо. Я тоже внесу в список своих достижений за год чтение. Одной только книги, зато какой.
Мой цитатник из прошлого изобилует высказываниями Харуки Мураками. Читая их, вспоминаю себя в ту пору, когда я писала, как дышала. Мне очень даже понятно, о чём это Мураками: «Обычно я начинаю какую-нибудь историю, не представляя, что будет дальше. Потому что я просто пишу главу, потому другую и стараюсь продолжать в том же духе. Я не знаю, что должно случиться впереди, это приходит автоматически». Вот о чём я хочу сказать, когда говорю: «Само прёт!».
«Я – это просто я. И писать хочу так, как пишу я. Мне уже сорок шесть, я женат; но когда я пишу, могу превратиться в 25-летнего холостяка. Могу влезть в чью-то шкуру и ходить в этой шкуре… Так писательство становится вторым «я». Это здорово». Мэтру уже 74 года. И он до сих пор пишет. Только он превращается не в 25-летнего, а в 34-летнего холостяка.
Было время, и я ходила в разных шкурах. Месяц-два – ты в одной шкуре, затем в другой. Это, как в моем раннем детстве, играя, мерили на себе те или иные роли, будто проживали несколько жизней сразу. Главный бонус от писательства – это возможность проживать несколько жизней, менять место жительства, штампы в паспорте, гражданство, дату рождения, место рождения, даже пол; а так же убеждения, увлечения, предпочтения. Очень удобно, кстати. Можно прятаться за персонажами, если что. Не виноватая я, он сам пришёл.
Надо завязывать с «non fiction» в угоду публике, вернуться к другим жанрам. Чтоб только получить удовольствие от самого процесса: «Одно из моих главных удовольствий – писать и в процессе узнавать, что случилось дальше. Без этого удовольствия писательство не имело бы смысла». А ведь так оно и бывает, когда пишешь прозу определённого жанра. Мураками, как бы в подтверждение моих мыслей: «Я вечно забываю, что когда-то писал или говорил. Так что порой читаю это, как мысли другого человека. Забавное ощущение». Это можно отнести уже и к стихам.
Это ко мне никак не относится:
  «Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я - поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет,
Ворвавшимся, как маленькие черти,
В святилище, где сон и фимиам,
Моим стихам о юности и смерти,
- Нечитанным стихам! -
Разбросанным в пыли по магазинам
(Где их никто не брал и не берет!),
Моим стихам, как драгоценным винам,
Настанет свой черед» (МЦ).

Но были и любители. Особенно поэты. Один из них, один из народных, даже говорил: «Ты сама не понимаешь, кто ты. Я видел Ахматову на съезде писателей. Орлица! И ты живи гордо. Не обращай внимания на этих (в зависимости от времени и контекста), они все мелкие люди!». Как бы он ни старался, выше себя не прыгнешь, зато ниже себя не падёшь. А мелкие люди выросли и их всё больше и больше.
Надо ли впрягаться вновь? Стоит, если только, чтоб ощутить: «Я – это он. А он – это я. Откажешься от себя, тогда ты – это ты».
У Бога добавки не просят
Что бы там ни говорили, оказывается, мы особенные. Мы все оптом. Хвала богам, что мы оказались на своём месте в своё время. «Есть люди, которые родились в 60-х годах. Воспитывались в 60-х. Учились в 70-х. Женились и выходили замуж в 80-х годах. Работали в 80-90-е годы, а многие работают до сих пор. Они меняли мировоззрение в 90-е. Прозрели в 2000-х. Удивлялись в 2010-х годах. И не сдаются в 2020-х годах! Пережито почти семь разных десятилетий. Два разных века. Два разных тысячелетия. Пройден путь от междугородного телефона - к видеозвонкам в любую точку мира, от диафильмов и слайд-шоу - до Youtube, от виниловых пластинок - до онлайн-музыки, от рукописных писем - до электронной почты, WhatsApp и социальных сетей. От просмотра чёрно-белого телевидения, а затем и телевидения высокой четкости. Они знали, как печатать фотографии, при них появились первые компьютеры, перфокарты, дискеты, а теперь у них в руках гигабайты и терабайты на мобильных телефонах или iPad. Это поколение смело может назваться «бывшими пенсионерами», родившимися в том мире 50-60-х, у кого было аналоговое детство и цифровая взрослая жизнь. Они являются своего рода «Абракадаброй». Это поколение прожило и пережило больше, чем любое другое в истории человечества в каждом измерении жизни. Именно это поколение адаптировалось к любым изменениям. Аплодисменты всем представителям «особого поколения», которое было и остается уникальным, несмотря ни на что!».
Отчётливо помню тот день, когда меня вдруг накрыла непонятная тоска. Такое однообразие, одинаковость, устойчиво «правильная» реальность, это навсегда. Откуда мне было знать, что история так ускорится, что не успеваешь переобуваться и переписывать день вчерашний в угоду сегодняшнего, а завтра переписывать уже сегодняшний.
Надо же, мы – особое поколение. Потому не согласна с Сергеем Довлатовым: «Я не буду менять линолеум. Я передумал, ибо мир обречён». Кто-то говорит, что перед штормом полы не моют. Я из тех, кто моет. Почему-то любила повторять: «Даже, если завтра война или конец света, я буду мыть полы». Ещё из тех, кто не садится работать, сочинять, пока полы не помыты, посуда не убрана. Это спасительная рутина: что бы в мире не творилось, ты моешь голову, готовишь обед, иначе сойдёшь с ума.
Моя родственница детей отказалась родить, боясь, что будет война. Она родилась до 60-х, но не в конце 40-х же. С таким успехом можно и вовсе не жить: Пора — пора — пора Творцу вернуть билет. Отказываюсь — быть. В Бедламе нелюдей Отказываюсь — жить (МЦ).
Когда-то решилась поменять линолеум в комнате у родителей нынешнего мужа. И не только линолеум, ещё и обои новые клеили. Буквально через месяц дом пошёл на снос. До последнего никто не верил, что наконец-то это произойдёт.
Мама сварила побольше мяса. Я папу просила натаскать дров не только на поленницу, а на полкомнаты. С сыном мы бы сами натаскали. Но в этом вопросе в доме главный папа. Он сам топит, следит за огнём, чтобы дрова быстрее прогорели. И гори оно синим огнём, закрывает вьюшку.
В молодости я никогда не страдала головной болью. Даже после большого бодуна мне только жрать хотелось, ну и сушняк. В день моего юбилея родственница лепила пирожки, и всё это время просила меня открыть одну из бутылей спирта «Роял» из спортивной сумки, чтоб она немного опохмелилась. Я была непреклонна: чтоб ради одного опохмела открывать целую бутылку, нефиг, не умрёшь. Родственница, продолжая лепить пирожки для моего юбилея, ловя воздух, как выброшенная на сушу рыба, уставившись на меня рыбьими своими глазами, тихо проклинала: «Ты тоже когда-нибудь испытаешь на своей шкуре, каково это, когда похмелиться надо». Ну, не умерла же. Похмелье это жутко, лечит только время.
Это великая иллюзия, что подобное лечится подобным. Я видала поэтесс в состоянии самого жуткого похмелья. Одна неделями лечилась, потому ли до сих пор жива, очень даже бодра, даже мечтает фашистов истребить. Другая лечилась месяцами, клялась, что здоровее её никого нет, только вот её уже нет. Остались стихи, очень даже неплохие. Любила их читать вслух, дыша тебе в лицо жутким гнилостным перегаром. Та, недельная, тоже писала, пишет. Но одно самое гениальное стихотворение, написанное после того, как переспала с бывшим зятем в пьяном угаре, исчезло вместе с перегаром. Написано было на листочке. Я ей говорила, сохрани его, оно впишет твое имя навсегда в пантеон настоящих поэтов. Надо было спиZдить, выдать за своё, она бы и не вспомнила, что стихотворение её. Худшего греха и не придумаешь. Хотя бывает у некоторых такое жгучее желание стать поэтессой, что готовы на всё. Иногда через постель находятся нужные метафоры. Поэт при жизни за неё писал, в союз её впихал. Я не слежу за местечковой прессой, не знаю, что и как она теперь пишет без него. Она тоже не в 60-х родилась. Потому не могу знать, что за критерии грехов у этого поколения.
Я что хотела сказать-то? Что у меня голова не болела, в то время даже с большого бодуна. Когда зимой приезжала домой, ползала по дому от жуткой головной боли, ибо отец закрывал вьюшку раньше времени. Он был тот ещё торопыга. Не терпелось ему даже умереть, всё приговаривая: «Ну, когда же я, наконец, умру». Как моя мама не умерла раньше времени от угарного газа? Отец никого не подпускал к печкам, а их было две. Топил он два раза в день. Днём, когда он выходил снег убирать или ещё что делать, я приоткрывала вьюшки, сама стояла на шухере. Так он, увидев, что из трубы пар или дым идёт, фурией вбегал в дом и с проклятьями закрывал вьюшку.
В то время ватсапа ещё не было, но как-то крутился слух, что вскоре будет конец света, ну, солнце, мол, погаснет, запаситесь свечками, спичками и дровами. Ещё сын без жены на побывку приехал. Свои все дома, что конец света не страшен. Так папа отказался натаскать дров до середины комнаты. За ужином мама ему говорит: «А ты знаешь, в честь чего ты столько мяса ешь? Это еда для конца света». Отец стал ещё злее, но от мяса не отказался. Конец света так и не наступил. Наверное, оказались недостойны и свет передумал кончаться. 
Был у меня дядя самых честных правил. Не потому ли он так был безгрешен, что родился в середине 30-х? Ни плагиата, ни разврата, жил, не тужил, только языком чесать любил. Родной брат тоже не грешил. В огонь плевался, воронов убивал и вешал на чердаке, что для язычников является страшным грехом, но для коммуниста за грех не считается. Атеизм, мать вашу. Вроде родились в одно время в одной среде от одной матери, а два совершенно разных человека.
Миф о том, что мы особенное поколение, далёк от реальности. Не всё так однозначно в этом сумасшедшем мире. Нам были предоставлены обстоятельства, инструмент для возможностей, детство для раскачивания, юность для рывка. Всем без исключения. У Бога добавки не просят. По Довлатову. Бога дал, Бог взял. А в то, что посередине, Бог уже не вмешивается, хоть ты век с колен не вставай. 
Не навсегда
Все мы родом из детства. Казалось бы, обычное советское детство со всеми нехитрыми радостями, со своими горестями. Рань без раны в сердце, морозное утро с запахом хвои, яблок и духов «Красная Москва». Утро устоявшегося быта простой советской семьи – по радио новости со всех концов необъятной страны, «Трещат дрова в печи, Уютно в доме и тепло И мчатся поезда в ночи, Баюкая село» (Евгений Чинокаев). Поезда будут потом, но это не важно. Кстати, в моём детстве в тренде был БАМ. Видение из раннего детства, которое мне очень нравилось: вагончик, готовка на костре, развешанное бельё. Одним слово, времянка. Не навсегда. Это теперь свои кастрюли и сковородки, собственный огород, посаженные родителями деревья приковывают тебя намертво к одному  месту. Это только утром кажется, что ты готова на любые подвиги, что ты всё можешь. Хотя мне грех жаловаться, день у меня был насыщенным, богатым на события, на взлёты и падения, на приключения. В наше время не делали карту желаний, не строили грандиозные планы по покорению мира. Потому к вечеру нет горести по утраченной мечте, по упущенным возможностям.
Одно скажу – утро было многообещающим и довольно странным. «Скандальность личной жизни доброй половины поэтов – только очищение той жизни, чтобы там было чисто. В жизни – сорно, в тетради – чисто. В жизни – громко, в тетради – тихо». Марина Цветаева. Я, конечно, не поэт, но могу подписаться под этими строками.
Пока свежо предание, могу писать, пока пишется. Сто раз прав Антонио Мачадо, говоря: «Вчера – это никогда!». Но оно ещё живо, пока есть что вспомнить, пока есть силы помнить…
И кое-что от Мураками: «У каждой истории есть своё время, когда ты просто обязан её рассказать. Если человек не делает этого, он обрекает свою душу на то, чтобы она осталась связанной с тайной навсегда».
Если, что-то важное осталось и останется за кадром, намеренно ли, случайно ли, то есть другое от Бернарда Вербера: «Если нужно что-нибудь спрятать, лучше всего положить это на самое видное место, потому что там искать не придёт никому в голову».
Без ложной мишуры
80 процентов россиян чувствовали себя счастливыми в уходящем году. Даже не знаю, я в стаде или особнячком.
За год мне ни@уя так и не прилетело. Даже ста рублей. Помню, шли мы в День города в столице, без копейки денег. И вдруг сто рублей прилетели и отпечатались прямо на лице. Это знак! После такого в «Хроники Акаши» даже поверишь. А ведь люди реально на этом бабки делают. Кого-кого, лохов всегда хватает.
Год ковидный приучил нас вновь к личной гигиене. Мойдодыр был снова в тренде. Год 2023-й приучил к другой гигиене – информационной. Подчищать площадку, подтирать не только очко после ежедневного освобождения. Чёрный рот держать в узде. 
Год уходящий реанимировал скромность. Поменьше пафоса, излишества в сетях. Ведь всё строится на зависти. Прибедняться незазорно. Это является чуть ли не признаком хорошего тона.
Год много дал для личностного роста. Чему совок не научил, наверстала за год. Стало намного легче жить – без совести, без чести, без этой ложной мишуры. Но я пока в стадии обучения. Надеюсь, в будущем году выйду на новый уровень. Научусь, наконец, врать, как дышать. Всегда хотела. 
Что делать 80 %, шибко счастливым в новогоднюю ночь? Салюты и фейерверки под запретом, голые вечеринки только избранным. В обнимку с холодильником устроить праздник живота, не выставляя напоказ свое неподдельное счастье? Танец живота перед телевизором, оголённая попа при этом – строго без свидетелей, без гостей.
Корпоративы никто пока не отменял. И что говорят при этом? Что желают друг другу? Пить в одиночку ныне не зазорно – безопасно, бюджетно. Всухую год грядущий встречать, как-то стрёмно. Или притвориться великовозрастным Наивом?
Будем жрать оливьешку без яиц (я их терпеть не могу, делаю салат без них) и ждать чуда: «Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты, что в подарки ты принёс, _____ (запрещённое минюстом слово) проклятый?».
А чего мне бояться? Второй раз девственность  не потеряю, как сорок лет назад ровно в полночь 31 декабря. Подражая всем, выпитую бутылку из-под шампанского не разобью в коридоре общежития вместе с преподавателем физкультуры, за что он же нас судил после Нового года. Не будут алкаши огрызаться за дощатой стенкой дежурной части, когда мы с дежурными открывали шампанское в честь Нового года (никто не хотел дежурить 31-го, а я просилась за несколько месяцев до этого). Бывший муж не зарубит топором стол с новогодней ёлкой, напугав маленьких своих и моих детей (в итоге Новый год встречала у соседей). Надо же, примета работает – в наступившем году мы, наконец, расстались. Это мое единственное на 100 процентов верное решение в жизни. Как я завидовала разведённым женщинам! В детстве я уныло наблюдала за застывшей явью, предполагая, что это навсегда, иного в жизни уже не будет, не подозревая, что жизнь делает крутой разворот, или ты сама этому потворствуешь. Молча завидовала, осознавая, что шанс соскочить с плывущей по течению лодки нулевой. Может, в ту новогоднюю ночь за чужим праздничным столом я это и загадала. В том, что мы расстались, есть некое чудо. Что-то мистическое, потустороннее, но не об этом сегодня речь. Так было суждено или сама приложила руку, не знаю. Тот муж до сих пор обижен, виня меня во всех своих бедах. Детей от него родила, и на этом спасибо. И спасибо за то, что он вдохновил меня создать сквозной персонаж, который проходит через целую серию повестей. Треугольник так же важен, как и Момой. Они оба ключевые образы моего раннего хоррора.
Кстати, я была лучшим Дедом Морозом в отделении милиции и меня наградили утюгом. В детстве один раз выпала честь побыть Снегурочкой. Работала в большом коллективе, где только раз в году на новогоднем корпоративе мужики приставали к коллегам. Таких сексуально озабоченных дедов морозов я больше не встречала. Был «жених», который 31-го поджидал на улице, чтоб сделать предложение, пока я поздравляла односельчан с наступающим по телевизору. Когда я, наконец, вышла, он уже почти окоченел: стоял, качаясь, весь в инее от мороза. Даже глаза остекленели, борода вся белая, как из ваты – чем не Дед Мороз. Только он меня не заметил – видать, мозги тоже окоченели. В детстве задолго до Нового года начиналась суета с маскарадом. Ничего выдающегося из этой серии не помню. Помню только Молекулу, нашу не классную классную, которую никто не узнал в маске то ли телевизора, то ещё чего. Была она в футляре, подозрительно нас щупала, в принципе, можно было догадаться.
Утренник для детей работников проводился 1 января. Всегда было холодно, но не идти было нельзя. Дед Мороз, отец одноклассницы, раздавал подарки всем подряд. Потом обычно раздача по второму кругу – кто стих прочтёт, споёт или спляшет. Помню, я никак себя не могла заставить рот открыть, чтобы Деду угодить.
Новый год всегда был желанным, каждый раз каким-то особенным, хотя потом оказывалось, таким же обычным. Но этот Новый год обещает быть воистину особенным. Когда не праздновать его грех или праздновать его грех, не совсем понятно. С оглядкой и с опаской украдкой ещё не приходилось выпивать бокал игристого под бой курантов вечного Кремля. Чтоб никто и не заметил, чтоб никто и не подумал, что очень одиноко мне. Вернее, чтоб не подумали, что я пью с радости – не патриотично. Или с горя – тоже не этично. Надо залпом, самой себе желая только: «Будь!».
Предновогоднее: пусть детство покоится с миром
Из свежего: я накануне рассыпала соль. Полпачки на пол. Плохая примета. Мужу: «Надо заблаговременно известить органы. Я рассыпала соль, меня скоро убьют, скорее всего, ты». «Ещё сидеть из-за тебя». «Ничего, сядешь, выйдешь, кровью грех быстро смоешь». Себя не жалко, а соль была из новогодних моих запасов. Хоть яйца целы. Есть пачка муки, фарш для пирогов. А так проверенный алкаш, которому местный бутлегер в законе доверяет находить спрятанную водку в долг, пригласил на Новый год. Будет дешево, сердито и бесплатно. Люди голову ломают, в каком стиле проводить корпоратив: а ля «Слово пацана» или «голую» вечеринку, которую сама Ивлеева окрестила «сатаниной». А мне нынче думать даже о том, что приготовить на Новый год не надо. Только вот соли жалко. Известить органы: у меня в контактах номер опера с наркоконтроля только. Боюсь, он подумает, что я не ту соль рассыпала. Если бы у меня было столько соли, я бы Ивлееву переплюнула. Её худоба мне не светит, а вот на зад могла бы себе позволить такое же колье.
Больше номеров из органов нет. Был один – номер участкового, да вроде его поменяли. После того, как его фото стало мемом: «Дайте бедному участковому опохмелиться», он настоятельно просил, больше ему не звонить. «Тяжело с вами, как только муж терпит». Вот терпит так же, как и он сам свою. Как-то летом его жена на весь лес чудес кричала: «Коля! Коля, еп-твою мать, где тебя носит? Иди сюда, сука, урою!». Это они землянику собирали. Пошёл мент в лес чудес и исчез.
Так вот местная врачиха пожаловалась главе поселения, что я её в дом не пускаю. Тот, в свою очередь, пожаловался участковому. Тот приехал, а собака не пускает. Она, кстати, зацепленная была, только таким образом, чтоб к входной двери не подходили. Я бы и не вышла, но испугалась за жизнь собаки. Участковый с пистолетом залез на крышу – то ли, испугавшись собаки, то ли хотел через дымоход проникнуть в дом. Выйти-то вышла, только удержать пса не могу, он огроменный. Участковый: «Вот врач жалуется, что в дом не пускаете». Я: «А что как я пса уведу, он на взводе. Если очень хочет, пусть через окно лезет. Да, боюсь, она там застрянет». В итоге, участковый сам влез, я его в этот момент и сфоткала. «Ну, что искать будете? Оружие или там чего ещё». Позже врачиха сказала: «Я бы, может, пролезла». Участковый с трудом влез, а у них разные весовые категории.
Пёс на вид только злой, ибо он большой. В ограде тусуется. Меня охраняет. Теперь я его в деревню не беру. В радиусе 10 метров никого ко мне не подпускает. Только однажды самовольно уходил, да ещё и в тельняшке. По тельняшке и вычислили, где он, по объявлению.
Кстати, эта тельняшка ему досталась по наследству. Тот собакен был меньше, но злее. Я его выгуливала только на поводке. Однажды, гуляя с собакой, вспомнила, что мне надо какое-то дело утрясти. Зашли в контору, проходим мимо секретарши, та остолбенела, увидев или меня, или собаку в тельняшке. Глава же со страху залез на стол и шёпотом материт меня. Я ответ тоже матом. Секретарша была, наверное, в шоке.
Иметь собаку выгодно, чтоб ставить на место не только главу администрации, но и участкового.
Говорят, запретили фейерверки в новогоднюю ночь. Отдельное спасибо от Атамана. В позапрошлый Новый год он так испугался, что входную дверь расцарапал до дыр, что пришлось её менять. А где мы сами были в этот момент, история умалчивает.   
PS: Лёгок на помине – участковый объявился. Его не повысили, никуда он не делся. Зашёл с лопатой – от Атамана отбивался. Что хотел, непонятно. Внучка моя ему приглянулась, хорошая, говорит, девчушка. «Только это твоя дочка, а не внучка. Что ты всё время врёшь?». «Все врут, и я вру. А ты свою жену, когда ей полтинник стукнет, заставь родить». Вот так и поговорили.
Пронесло. Мне вроде бояться нечего, за собой вины не знаю, а всё равно кажется, что они что-то знают, чего не знаю я. Мало ли что взбредёт в голову, найдут вину на ровном месте. В тот момент я ещё не задумала домашнюю голую вечеринку. Но она была. Правда, без приглашённых. Муж воздержался носок одеть на свой орган. Пришлось саму себя самой снимать, и то, муж не верит, что это я. Вернее, не я, а моя попа. На ней не бриллианты, а жемчуга.
Новый год встретила в Путтапарти, где нет мирских проблем, угроз и страхов. С блаженными. Сегодня мои три заветных желания на дерево желаний, где медитировал сам Саи Баба, отнесём. Будем тоже медитировать.
Ночью, наконец, мама моя дозвонилась. Один раз в год можно себе позволить всё – от голой вечеринки до размытия границ и во времени и в пространстве.
С боями курантов и набором казённых слов отпускаем моё детство. Пусть покоится с миром.
Крутой разворот

                «Когда я одна – я НЕ
                одна, когда не одна – одна».
                Марина ЦВЕТАЕВА.

                «Какого бы персонажа ты ни 
                выдумал, так или иначе он будет
                выращен из твоего опыта и твоей
                памяти».
                Умберто ЭКО.

Меня никто никогда не учил, как писать, что писать. Но вот на склоне лет, совсем недавно появился Учитель, который всего на пять дней старше меня.
После долгого периода моего молчания, неписания и даже нечитания только он смог пробудить во мне спящего демона, который заставляет жадно писать.
«Желание написать роман, оно происходит из особого рода душевной щедрости. Из желания делиться своим опытом, своими мыслями, своей кровью часто. Читатель не сможет думать, что читает про себя, если вы не напоите героя собственной кровью, если вы не выложите туда каких-то ужасных, мучительных деталей своего детства, своей любви. Вы всё равно ничего не придумаете, кроме собственного материала, материала своей жизни. Всякая проза – это исповедь».
Потому нам далеко ходить не надо: ни к духовнику, ни к психотерапевту. Даже отпадает необходимость говорить – выговориться можно в своей прозе. Вот единственный бонус, в остальном это занятие приносит одни неудобства.
Вот не захотела в своё время литературные курсы пройти в Литинституте. Казалось, зачем лишний багаж литературных знаний, для пишущего на другом языке. Кто знал, что во второй половине жизни придётся писать на чужом языке. И чтоб не спотыкаться на каждом абзаце, нужно больше умений и навыков, инструментов для выражения того, что прёт. Прёт-то оно само, из каких-то неведомых глубин, где нет языковых величин. А вот, чтоб выразить всё это полно, как в оригинале, на чужом языке удаётся не всегда. Ты пишешь с оглядкой, с осторожностью первопроходца, с некоторой неуверенностью. И это слегка напрягает. Я-то привыкла писать, как дышится, быстро и бесповоротно. Но Учитель советует, каждую главу проговаривать вслух, и не один раз, пока не покажется, что лучше сказать почти невозможно. Сам, небось, так не делает, судя по тому, сколько он пишет, читает, делает. Но он Гений, им можно. А мне ещё учиться и учиться, писать и писать. Уместно вспомнить Цветаеву: «Поэзия – уже перевод, с родного языка на чужой. Для поэта нет родного языка. Писать стихи и значит перелагать». Правда, тут говорится о поэзии. На правах бывшего поэта смею надеяться, что это так. Моя проза – всё же проза поэта. В «настоящей» прозе главное фундамент, каркас. Многое зависит от качества, от прочности, состава материала. Она питается извне. А в «промежуточной» прозе всё строится почти, как в стихах», силой воображения, в потёмках иносознания, опираясь на внутренние силы, или питаясь из других глубинных источников.
Живой Журнал – это своя творческая мастерская. Странно, что раньше не обращалась к этой платформе. Ах, да, я же не писала. Из ранее написанного большая часть шла в стол. Журнал даёт возможность писать в режиме реального времени, смотреть на только что написанное со стороны, менять хоть сто раз кусок за куском. Жаль, что времена не располагают к исповеди. Писать – это, как ходить по тонкому льду. Всякий может придраться к любому написанному слову, вывернуть так, что слово твоё обернётся против тебя самого. Ещё журнал стимулирует писать регулярно. Когда-то на это вдохновляла Цветаева: «Писать каждый день. Да. Я это делаю всю (сознательную) жизнь. На авось…»; «Ведь: чем меньше ты пишешь, тем меньше хочется, между тобой и столом встаёт уже вся невозможность».
«В стихах вы ещё можете спрятаться: за форму, за рифму, за какими-то чисто внешними приметами ремесла, то в прозе вы голый. В прозе вы открытый. И проза требует некоторого навыка жизни. Когда вы готовы о себе рассказывать». Это для меня совершенно неожиданное откровение. Я-то думала, что в стихах мы душевно обнажены, иначе они не пишутся. А в прозе можно прятаться за героями, затеряться в лабиринте сюжета. В этой своей вещи я точно голая. Но с каждой новой главой вещь обрастает другими персонажами, деталями, приметами времени, и я абсолютно не знаю, о чём будет следующая часть, куда меня вытянет эта моя вещь. В адвокаты возьму самого Мураками: «Одно из моих главных удовольствий – писать и в процессе сознавать, что случится дальше. Без этого удовольствия писательство не имело бы смысла».   
Порой тебя занесёт не в ту степь. Само занесёт. Или напишется такое, что самой себе не очень понятно. Стоит ли упрощать отрывок? Может, если так пишется, значит, так надо? «Не стоит оглядываться, пока хоть несколько моих читателей интуитивно понимают, о чём пишу я».
Учитель говорит: «Власть писателя над читателем – это, безусловно, материальная сила. Мы заставляем читателя, не отрываясь, знакомиться с нашим текстом. Власть писателя достигается вот этим ощущением, что он что-то про вас знает». Я бы добавила от себя – ощущение того, что он что-то про вас знает, достигается знанием самого себя. Пропуская всё человеческое через себя, можно постичь этого знания. Больше никак.
У меня такой власти нет. Я вновь учусь, пробую себя. Не хотелось бы подвергать себя душевному стриптизу, но своё всегда при тебе. Его не изменить, не измерить по трафарету подневольного времени. По тонкому льду, по меткам собственного прошлого на чужом языке в чуждой мне манере. Не век же мне писать в стол…
Если в прошлой жизни, испробовав все доступные жанры, перешла на уровень, где меня максимально нет, то ныне выбора нет: только non fiction.
Но чувствую, что эта моя неуклюжая, непонятная вещь ко второй части делает крутой разворот. «Мне всегда нравилось писать именно потому, что я понятия не имею, что случится, заверни я за вон тот угол» (Харуки Мураками).
Прямой эфир с Богом; тень и невидимка
Год прошёл, а вспомнить нечего. Год начался, а сказать нечего. Молчание воистину золото – это залог твоей свободы, выживания, комфортного существования.
Обет молчания – это прямой эфир с Богом. Это даётся труднее, чем воздержание и пост. Молчать можно день, год. Но некоторые дают зарок молчания на всю оставшуюся жизнь.
И хер угадаешь, чего человек молчит – дал зарок, делает это впрок, ибо это залог сытости, стабильности. Или молчит, чтоб казаться умным. Хотя он может молчать, потому что ему тупо пофиг. Реально тупые не могут молчать, ибо внутри пусто, и они окончательно свихнутся от этой пронзительно чистой тишины.
Мне же легко даётся. Если бы мои смарт часы считывали не только шаги, вдохи-выдохи, пульс и количество сна, а ещё число слов, сказанные за день, и это бы подлежало монетизации, я бы давно с голоду сдохла.
Молчать – это очень удобно, не суетно, ещё и полезно. Если при этом иметь совершенно незаурядную внешность, то можно ВСЁ! Быть невидимкой – это реально круто. Это позволит быть своим среди чужих, скорее, быть НИКЕМ. Мой ник – НИКТО. Человек без имени, без возраста, без национальности. Невидимым позволяется очень многое.
Lirics:
Мне позволяется многое
Даже любовь, даже месть,
Даже то чувство особое,
даже наивная лесть.

Я тихим словом подчёркнута,
Белым полита вином,
Я, как свобода надорвана,
Как неявившейся сон.

Кто-то пытается выманить,
и обнажить мою суть,
чтобы с презрением вытоптать,
чтобы нарушить мой путь.

Мне непонятны старания,
и не сойти мне с тропы,
если легло мироздание
на перекрёстках Земли...

Молчать легко в одиночку. Умение молчать вдвоём – это высший пилотаж.
Обожаю тишину, одиночество. Для этого и существует рань. Мне всегда было мало тишины, потому приходилось искать её даже там, где вроде бы она быть не должна. За всю свою поэтическую жизнь я написала только одну поэму. Стих можно успеть за одну рань, а поэму нереально. Приходилось писать её зимой в соседнем неотапливаемом доме, даже в коровнике среди навоза и коров. Они мне не мешали ловить слова из пустот немого мироздания.
После плодотворной рани начинался день, где я всегда была за любой кипиш. Особенно мне нравилось быть невидимкой или просто тенью. Хотя приходилось примерять и маски. Менять свой образ, возраст, даже пол. Чтоб пробраться сквозь уличную толпу от точки А до точки Б, незамеченной, нетронутой, я превращалась в мерзкую старуху. Дело было в небольшой деревне, где каждая старуха на счету. Дети боялись, обзывались, не подходили. Главное, мимо пьяных односельчан пройти с клюкой. Ночью превращалась в одинокого злобного старика, чтобы пройти из одного конца деревни в другой, и оказаться в объятьях любовника. Даже белые ночи не останавливали.
С возрастом и переодеваться не надо. С каждым прожитым годом ты медленно, но верно превращаешься в тень, моль и невидимку. В этом своя прелесть – не изнасилуют, не убьют. Я всегда думала, мол, когда постарею, наконец, все оставят меня в покое, заживу по-человечески. Без приставаний, пристального внимания. Но не тут-то было – покой нам только снится. Вечный бой, шумная суета.
Ещё много чего написала бы, так я ж молчать должна! Я никогда клятвы не давала, тем более, обет, зарок на что-то, ибо точно знаю, что это выше моих сил. Слаб человек, тем более, баба. Бабы слабы не только на передок, но всё остальное у них в свободном доступе.
Но я стараюсь, молчу, никому ничего не скажу. Никому конкретно, а на весь мир не считается. Ибо мир, изъеденный молью, шарик, не дающий тени, не считается. 
Послевкусие
Вчера был такой обалденный день со всеми атрибутами счастья – с уютом, покоем, умиротворённостью и любовью. Не витала в облаках, как в молодости, а скользила по волнам счастья. Счастье со вкусом, цветом, с конкретным именем. Обычно счастье немного мешает творчеству. Грех уходить от реальности, где тепло и сытно, нежно, бесподобно. Но так хочется передать это словами, чтобы хотя бы послевкусие сохранить после него.
Как уберечь это своё собственное хрупкое счастье – от чужих жадных глаз, от всего остального мира, в котором нет даже намёка на счастье? Как быть счастливым в моменте во времена, когда неприлично в этом даже признаваться?
После такого упоения наступает отрезвление. К счастью, без похмелья. Но послевкусие ещё ощущается. Я старалась, сопротивляясь вселенскому злу, закрывая глаза на всё, что происходит.
Как бы я ни старалась подольше быть в себе со своим сугубо лично счастьем, ночью я бессильна – сон трезво расставил приоритеты. И это меня немного пугает. В этом отношении я орешек крепкий, не верю во всякую чушь. Но, если такого рода сны упорно стучатся в мою явь, стоит призадуматься. Не пора ли паковать – то ли чемодан, то ли тревожный чемоданчик?
Кстати, у меня он был – этот тревожный чемоданчик. Мамина сумочка из кожзаменителя. На вид маленькая, прямоугольная, но туда можно было впихнуть всё, что нужно на случай ЧП, тревоги для работников правоохранительных органов. Ну, не всё, а так, для галочки. При мне таких ситуаций не было. Один раз звали на расчленёнку, да любовник остановил, мол, не надо этого видеть, потом кошмары будут сниться. Кошмары в то время у меня уже были – и во сне и наяву.
Да, точно, сны с трупаками начались оттуда. В первую ночь моего дежурства в здании в то время милиции они являлись, как только я закрывала глаза. Спала я на столе, при включённом свете. Меня заблаговременно предупредили, что здание это непростое, что всякое может быть. Так оно и оказалось. Хотя те трупы меня не настолько вспугнули, как реальный старый мент, который долбился в дверь, будучи вдребезги пьяным. Он подполковник, я рядовая, тут уж не до приоритетов. Благо, ребята с дежурки меня «спасли».
С тех пор периодически мне снится всякая ересь. Если слишком ужасно, я переключаю канал и заставляю себя смотреть другой сон. Слава богу, снами можно управлять, менять картинку, себя в картинке. Это же тоже мир, только внутри себя – один из параллельных реальностей. Вдруг начинаю смеяться и муж, почуяв неладное, спрашивает: «Что с тобой?». В двух словах ему не объяснить. У меня свой внутренний телевизор, который работает параллельно с его собственным телевизором, который имеет марку, цвет, размеры. В моём телевизоре картинки ярче, диалоги лучше. Его телевизор управляется пультом, но он не в силах поменять там картинки. А я могу не только менять, но и глушить весь словесный понос.
Ладно, трупы, они безобидные, во сне они не пахучие. Но, если во сне предполагается, что в этом замешана ты лично, становится как-то не по себе. Такого рода сны стали регулярными.
Тревог в пору моего ментовства не было, может, потому что я слишком мало служила. Ведь меня хватило только на полтора года, а зря. У меня был шанс к моему теперешнему возрасту самой стать подполковником. В этой системе лучше быть подполковником, чем под самим полковником… Одного такого полковника, да ещё и с министерства мне подсунули мои подполковники, мол, упои его шампанским и не только. Ублажить его не хотелось. Потому я была с ним не одна, а соседкой. Она охотно к нам присоединилась. Она была охоча на халяву.
Удобно, когда вы на пару. В молодости я для этого дела привлекла очередную летнюю подругу. На деревенских танцах ко мне присосался молдаванин. Мужик вроде ладный, да для моего возраста слишком взрослый. Ему, наверное, было где-то под тридцать. Он проводил нас до ворот, затем до крыльца. Ему явно хотелось большего, но я же только целовалась. Мы стоим на крыльце отчего дома и целуемся, при этом держу за руку подругу. Ей жутко неудобно, неприятно, но я не отпускаю. Загляну-ка лучше в мою сводную тетрадь, куда перенесла некоторые строки о моей юности из дневников тех лет (оригиналы, видать, уничтожены от греха подальше, скорее, от глаз тогдашнего мужа). Это было 10 октября 1985 года: «Последний день в деревне. Проводины. Вася, был бы ты моложе, ему 25-29 лет. Его признание в любви под надзором Тани». 11 октября 1985 года, проводины продолжаются: «Васино обещание встретиться в Хабаровске…». 
Боже ж ты мой, сколько лет прошло. Мне было 18! Это 15 декабря 1984-го у меня случилась трагедия, что всё, я постарела. В 1985-м я пока наслаждаюсь молодостью. Кстати, в 1985-м мои одноклассники только окончили школу, а я уже второкурсница. В момент этих страстей уже третьекурсница. Я ещё вернусь в год 1985-й. Всё-таки год 18-летия – знаковое время.
Между тем, пока мы с молдаванином Васей целовались под надзором некоей Тани, 10 октября 1985 года М.С. Горбачев встретился в Москве с Бабраком Кармалем, председателем революционного совета Демократической Республики Афганистан. Беседа носила закрытый характер, информация об её содержании не публиковалась. Но, по словам А.С. Черняева, читавшего стенограмму этой беседы, Горбачев заметил: «…Десять наших парней гибнут каждый день. Народ разочарован и спрашивает – доколе там будут наши войска? И когда афганцы научатся защищать сами себя?»».
В это же день  лидер Ливийской Джамахирии Муаммар Каддафи посетил Москву с официальным визитом. Встреча между Генеральным секретарем ЦК КПСС Михаилом Горбачёвым и лидером Ливийской Джамахирии Муаммаром Каддафи состоялась в Кремле 10 октября 1985 года. Это был третий официальный визит Каддафи в Советский Союз. В 1976 и 1981 годах лидера ливийской революции принимал Леонид Брежнев. По официальной информации переговоры прошли в дружественной обстановке. Руководители СССР и Ливии обменялись мнениями о ситуации на Ближнем и Среднем Востоке, в Африке и Средиземноморье. Была подчёркнута роль СССР в оздоровлении международных отношений».
На минуточку, 23 октября 2011 года повстанцы официально объявили о свержении Муаммара Каддафи, «бешеного пса пустыни». Его считали одним из самых кровавых диктаторов в мире. «Последние часы жизни Каддафи были ужасными — обезумевшая толпа издевалась над человеком. Сначала повстанцы просто били и унижали полковника, потом кто-то крикнул: «Не убивайте его быстро, давайте его помучаем!». В ход пошли штык-ножи, камни, палки... Кто-то снял с ноги ботинок и ударил им пленника — в исламе это страшное оскорбление. Толпа стреляла в воздух, улюлюкала, галдела и смеялась, всё плотнее обступая стоящего на коленях полуживого человека. 69-летнего тяжелораненого человека фактически линчевали, обрекая его на мучительную смерть. Его похоронили в тайном месте в ливийской пустыне. Хоронившие вождя люди поклялись на Коране не разглашать тайну последнего пристанища Муаммара Каддафи».
Полковника мы упоили. Но ментовскую натуру не проведёшь – он потребовал продолжения банкета. Где мы возьмём в четыре утра столько бухла? Тут меня осенило: «А ты объяви учебную тревогу, подполковники подсуетятся и всё быстро нарисуют». Пошла волна, та ещё суета. Мне тоже пришлось тащиться с этой тревожной сумочкой в дежурную часть, где покаялась перед любовником, мол, это я тревогу объявила. Не знаю, чем полковника поили после построения, мне любовник приказал идти домой от греха подальше.
Так вот, во снах всегда внушалось, что это я кого-то укокошила, но сама не помню. У меня есть целый роман (повесть) на основе этого. Вроде убила, но мне за это пока не прилетело. Никакого раскаяния, отчаяния и полного ужаса от ощущения, что я убила. Достоевский это всё выдумал. Надо быть самому убийцей, чтоб описать подлинные чувства в душе человека после совершения преступления, если они, конечно, есть. Есть писатели, которые умеют влезать в шкуру другого человека, имеющие талант перевоплощения. Создавая жизненные образы, они дают возможность людям возможность жить чужими жизнями, испытать чужую боль, страдать, быть кем угодно, тем самым насытить собственную жажду сделать что-то не присущее себе самому. Для этого не обязательно самому становиться монстром. Есть в любом человеке такие тёмные глубины, где дремлют демоны. Такого рода произведения дают возможность выпускать пар тлетворного внутреннего дыхания. Вот в чём сила и польза искусства. Но есть люди, которым или этого мало, или не могут похвастаться списком прочитанных книг, потому выпускающих огнедышащий внутренний пар, сжигая всё вокруг.
Во сне у меня нет эмпатии, совесть не мучает, ничего не смущает. Может, я там настоящая – такая же, как все.
В тех снах было ощущение, что ПОКА не прилетело. В эту ночь я чувствовала вполне реально, что УЖЕ прилетело, что меня ищут, я в бегах. Если раньше я не помнила, что кого-то убила, этой ночью я точно знала, что никого я не убивала. Из опыта своего раннего детства ясно, что одним знанием о своей невиновности никому ничего не докажешь. Потому я реально звонила зятю первого мужа, бывшему в эти самые 80-е следователем по особо важным делам. Он перепоручил меня местному адвокату, а он никому так и не отфутболил, сам отказался, мол, занят, всех наняли на выборы.
Проснувшись окончательно, убедила себя, что в этом виноват телевизор, который работал всю ночь. Там как раз шёл фильм о репрессиях конца 30-х. Муж часто забывает выключить свой этот ящик, и всякая ересь лезет в голову. Мне телевизор не мешает, под него хорошо засыпаю. Для меня он только фон. Оказалось, он делает своё чёрное дело втихаря, помимо твоей воли.
Что это было? Очередной дурной сон или взрыв головного мозга? Или просто телевизор головного мозга? Провалиться бы просто в забытьё, чем такое неприятное послевкусие.
Начала о счастье, получилось, как всегда…
Трудности перевода
Раз пошла такая пьянка, и могу запеть в духе времени. Ведь был период, когда и я хотела служить. В рядах советской армии.
Мы с уже студенческой подругой ходили в военкомат. Нам, конечно же, отказали: «Вот исполнится 18 лет, тогда и приходите».
То, что было до 1985-го, осталось за кадром. То есть, этого нет в той сводной тетради, она начинается почему-то только с 1985-го. Ну, в 1983-м осенью – мой побег в другую жизнь. Во взрослую жизнь. Сделала первый в жизни крутой разворот. Из тепличного пионерско-комсомольского детства оказалась по своей воле в совсем иной среде – иноязычной, инокультурной, сумбурной, непредсказуемой. Отвозила в тот дальневосточный город мама. Как потом мне признавалась, трижды пожалела, что вот так своими руками отдала единственную дочь, чёрт знает, куда. Пьяные дебоши, крики то ли насилуемых, то ли избиваемых девиц в общежитии техникума её настолько напугали, что хотела меня обратно везти. Мне же приоткрылась новая жизнь, что уже вся была в предвкушении, можно сказать, в восторге. Конечно же, я там осталась. Это я там, в деревне, была интровертом, вполне управляемым ребёнком. Себя почувствовала на низком старте, и никто мне не указ. Даже мама.
Почти сразу нас отправили на картошку. За тот месяц мне предстояло слепить себя заново, по своему усмотрению. Так-то все старались за это время себя показать и на других посмотреть. Время притирок, придирок, выявления себе подобных.
Нас расселили в каком-то дощатом бараке. Одна комната есть отдельная бригада. До этого уже сдружилась со своей землячкой. Потом к нам примкнула другая. Они обе были из русскоязычных районов моей родной республики. У них хоть языковая проблема отпадала. А у меня с первых дней возникли трудности перевода. Хоть у себя в школе слыла матерщинницей, тут мой мозг отказывался понимать большинство оборотов русской речи. Хотя именно мат помогал общаться без проблем. Может, со словарным запасом было всё в порядке (список прочитанных книг в студию!»), но эти словами надо ещё уметь пользоваться. В школе русскому языку и литературе уделяли намного больше часов, чем родному. Читать, писать – это одно. Разговорный русский с литературным явно не совпадал. Но я справилась.
Если у себя дома я была вечной белой вороной, тут как-то быстро влилась в толпу, стала своей. Интроверт – моё истинное «я», потому всегда особнячком, или всё же истинная я та, которая родом с 1983 года?
Та, которая считала минуты, сминусованные никотином, спалилась в комнате с папиросиной. Кстати, меня сделали бригадиром. Наша бригада, наша комната заняла первое место по уборке картошки. Руководитель наш Теличкин наградил персонально бригадира, то есть меня, пачкой «Беломорканала». Классный был мужик, с юмором. Почему был, он и сейчас есть. Не знаю, впервые, не впервые, попробовала портвейн на пару с одной девицей из нашей комнаты. До того напробовалась, что с девицей подрались прямо у входа в столовую.
Там же в столовой по вечерам устраивали танцы. Приходили солдаты. В Хабаровске всегда много военных, особенно моряков. Но те были со стройбата. И у меня случился «роман» с немцем из Казахстана. Он же помогал нам на кухне чистить картошку, когда мы дежурили. Тогда же рядом со столовой с ним и поцеловалась. Мой первый поцелуй оказался слишком по-взрослому. Какой позор, я до 15 лет была не целованной. Это потом я рожала дочку вместе с 15-летними. Хотя о чём это я, остальные были нормальными, это я – тормоз. В конце практики появилось много семей, а я даже девственность не потеряла, хотя был шанс. Тормоз… В конце четвёртого выпускного курса все девки, кроме нас троих, были все беременными или уже родившими. Мы девственницами хоть не остались.
Подруга тоже познакомилась с солдатиком. Нам обеим в один вечер назначили свидание. И мы голову ломали, как их узнаем, все русские же на одно лицо. Шучу. Вечером смотрим – за длинным бараком выстроилась шеренга солдат. В одинаковой форме с одинаковыми букетиками сорванных с чьей-то клумбы цветов. Мы вышли через окно – наши солдаты сами подошли. Им было легче нас узнать – мы же нерусские среди русских.
Нам внушали, что в большой семье народов нет и быть не может национализма. Я до сих пор так считаю (не о большой семье народов речь). На земле есть два вида людей: мужчины и женщины. Но в жизни не всё не так однозначно.
В комнате кроме русских была одна цыганка – Лена Маслова. Ну, никак на цыганку не похожая. И мы, две нерусские. Обычно про таких, как я, говорили «эти». Вскоре про меня стали говорить «та, что с перевязанной головой». Из-за косынки. Вообще нерусские были для всех или корейцами, или нанайцами. Последние в то время особо презирались. Про одну говорили «кореянка, которая на русскую похожа», про другую «страшная кореянка» и т.д.
Их всех забавляло моё имя. Вскоре стусовалась с какими-то местными, деревенскими. Главный снизошёл до меня и предложил коноплю. Я, естественно, не отказалась. «А ты прикольная», - заметил парень. Это было лучше комплимента. Конопля меня не впечатлила. Просто я курить не умела. Год училась курить! Все курили и я старалась. Все пили, я не отставала. Вот единственный момент в жизни, который бы хотела поменять. Не надо было учиться, да и другие говорили – не умеешь, не кури. Но я же упёртая. Научилась. Все мы научились. Только вторая подруга, которая ни слова по-нашему сказать не могла, ещё и материться категорически отказывалась. Мы её учили, заставляли, издевались, чего только не делали, чтобы она заматерилась. Максимум, что можно было из неё выжать, это: «Козлихи, нафиг!».
Что касается национального вопроса… Я была крайне удивлена тем, что немцев в Союзе притесняют. Самооценка у того «моего» немца была крайне низкая. Винил себя, что у нас не получилось. Кто из нас больше тормоз, ещё неизвестно. Это потом я жалела, что не дала, струхнула. Хотя даже имени его не помню и как он выглядел. Зато помню украинца, в которого без памяти влюбилась. Он был такой взрослый – 18 лет! Позже он мне написал: «Ты молодая, красивая, у тебя в жизни ещё будет много мужчин». Ну, насчёт красоты он, наверное, приврал, а так всё и получилось. Мама всегда боялась, что я за русского замуж выйду. Чего больше всего боишься, то и случится. Потом она в души в нём не чаяла, хотя вначале сомневалась: «Бросит он тебя, слишком молодой». Как я ранее говорила, мужчины для меня существа без возраста и без национальности.
Итак, 1985-й. 10 марта того года умер Черненко, в стране объявили траур. Всего 13 месяцев у руля и могила в возрасте 72-х лет. Нам тогда казалось, что это глубокий дряхлый старик. Хотя мы были уже привыкшие к старцам – Брежнева сменил Андропов, Андропова Черненко. Минуточку, Андропову на момент смерти было 69 лет. Мы родились при Брежневе, слава богу, не умерли при нём. Его называли отцом развитого социализма, а оказалось, это было время застоя. А правил он партией и страной всего 18 лет… Череда странных смертей на Черненко остановилась, и на арену вышел молодой Горбачёв.
После смерти Черненко сразу меня поймали менты и я впервые столкнулась с реальностью. В отделении вся ментура пьяная, такого я не ожидала. Высказала всё им в лицо, они только смеялись. Меня вывели в другую комнату. Не знаю, чем бы это всё закончилось, но нашёлся один сердобольный мент – вывел меня через заднюю дверь. Ночь. Никого. Вдруг вдали показалась ментовская машина. Я спряталась. Помню, как стучало моё сердце, когда машина медленно проезжала мимо. Короче, весёлого было много.
В стране с размахом отметили 40 лет Победы. В конце мая посетили предприятие № 9, как будущие топографы и картографы. «Неужели всю жизнь придётся торчать здесь?» - это из той тетради. Потому опять начала думать о военной службе. Это для нас было реально – в качестве военного топографа. Если быть до конца честной, я ничего не смыслила в этой топографии и картографии. В тетради часто встречается запись, типа, нас скоро выселят, лишь бы не выгнали. Я толком-то не училась, просто числилась. Умом понимала, что это явно не моё. Но у меня не было аттестата, надо было до диплома дотянуть. Никто и не старался, кроме нашей подруги, которая материться не умела. У неё и списывали. Другая подруга никогда вслух не отвечала, она физически не могла говорить перед аудиторией. Зато была спортсменкой, потому никто её не дёргал.
«Неужели всю жизнь придётся торчать здесь?». А в жизни так нигде и не поторчишь – всё течёт, всё меняется. Мы так топографами и не стали. Государство зря потратило на нас деньги. Говорили и говорят, что мы в неоплатном долгу. Та, которая за все три с половиной года не ответила ни на один вопрос, закончила ВУЗ, стала кандидатом наук, работает завучем в средне-специальном учебном заведении. Та, которая была чуть ли не отличницей, всю жизнь проработала пекарем. А я, как та стрекоза, лето красное пропела.
 Когда 18 стукнуло, в армию нам уже расхотелось. Надеюсь, больше не захочется.
«Умом понимала, что это явно не моё». А что было МОЁ, я до сих пор не знаю.   
Писать или читать? Писать – не писать, читать – не читать?
«Дети – это настоящие люди. А взрослые – это то, что от них осталось» (Джон Дьюи). Чем старше становимся, тем меньше в нас самих себя.
На днях озадачили, недоумевая, чем же я жила все десять лет, не написав ни строчки, не прочитав ни одной книги. Недолго была в ступоре, вспоминая, чем же я жила с 2014 года. Потом успокоилась – жизнь не измеряется списком прочитанных книг, количеством написанных знаков, даже количеством сделанных вздохов.
Всё очень просто. В том далёком 2014-м году я вдруг поняла, что всё это пустая трата времени. Как одна выкуренная сигарета укорачивает жизнь на 15 минут, одна написанная книга отнимает у тебя месяц жизни. Хотя пишу я быстро, между делом, это не так уж много времени отнимает, если писать регулярно. Это отнимает столько же времени, как просмотр одного фильма по телевизору. Не в этом беда.
Я вдруг поняла, что в этом нет никакого смысла. Можно было писать только для того, чтобы мозги не усохли, деменция раньше времени не накрыла. Не потому ли опять начала писать, да ещё так активно? Чтоб не читать, с этим у меня пока проблемы. Пишу с утра – физкультура для мозга. Как раньше, бумагу марать не надо, стучишь по клаве бестактно, безнаказанно. 
Социологические исследования показали, что большинство россиян не понимают или слабо понимают прочитанное, причём даже простые, а не какие-то научные тексты. Данные были опубликованы в журнале «Научный результат. Социология и управление», №1, 2023. Там говорится, что в советское время 70% людей не понимали смысла прочитанного в газетах. «В новое время проводились аналогичные эксперименты. Но задачу респондентам упростили. Им давали читать не газеты, а сказки, или любимые произведения, которые они (вроде бы) должны ещё и хорошо понимать. Результаты мало отличаются от советского времени: смысл прочитанной любимой сказки и книжки понимали только 17-26%. Если бы людям дали почитать газету, то, думаю, смысл прочитанного тоже бы поняли 10-15%. А в 2017 году социологи по той же схеме опрашивали уже студентов-гуманитариев. Но и задание им дали посложнее – читать не газеты и сказки, а стихотворения «Незнакомка» А.Блока и «Послушайте!» В.Маяковского. Адекватное понимание прочитанного (напомню, у студентов-гуманитариев!) было только у 17%, частично адекватное – 34%, неадекватное – 49%. Половина этой молодёжи совсем не поняла, что прочитала. Адекватно поняли – всё те же 17% (видимо, это какая-то константа в обществе – лишь около 20% россиян понимает смысл прочитанных простых текстов). Так что и сегодня подавляющая часть россиян (вероятно, 70-80%) слабо понимает суть прочитанных даже простых текстов. Так что, если у вас стоит задача по максимуму донести смысл написанного (сказанного) подавляющему большинству людей, то надо упрощать до уровня лозунгов, мемов, наскальной живописи. Ну, или согласиться с тем, что вы работает только на группу адекватов величиной около 20%».
20 % - не один-два человека, это уже много. Это как-то мотивирует писать. Не вовремя это всё. Настали времена, когда писать равноценно тому, что подписываешь самому себе приговор. Наверное, лучше читать. Как раньше, под одеялом. Но за эти десять лет изменилось всё. Литература тоже. Вот Борхес говорил: «Вы должны получить наслаждение от книжки. А от какой книжки уже неважно». Ещё говорил, что он больше 5 страниц никогда не читал. Больше 5 страниц — это за пределами его интересов. Поэтому он говорил, что никогда не читал Достоевского — слишком длинно. Значит, то, что я так и не дочитала «Преступление и наказание» не преступление.
В общеобразовательной школе я только восьмой класс закончила. В техникуме не до этого было. Потому я «Войну и мир» вроде не читала, и фильм не смотрела. А теперь это вовсе почти запрещённая литература. Пришлось навёрстывать во время заочного обучения. Гуманитариям положено знать классику. Потому к экзаменам подготовилась основательно – выписала всё из аннотаций, рецензий, и никто меня за это не убил.
Уже начали говорить, что просветительство, гуманизм, литература и искусство не справились со своей задачей. Но литературовед Александр Генис, например, считает, что писатели никакие не инженеры человеческих душ, что у литературы и искусства нет таких обширных задач. Мир сам по себе, литература сама по себе. Потому я зря посчитала, что всё зря. Писать надо, даже, если никто тебя не читает. Пишется, значит, это кому-то надо.
Тот же Генис мотивирует на чтение. «Ведь школа должна научить не тому, что читать, а тому — как». По мнению Гениса, читательское мастерство шлифуется всю жизнь. Главная цель чтения  — чистое наслаждение, а само чтение — «каждодневное счастье». Об этом и о многом другом его книга «Уроки чтения: Камасутра книжника», которую, я, конечно же, не читала.
Получается, надо иметь список книг, дающих чистое наслаждение, не читать, чтобы лишь бы читать. Или, чтобы казаться умнее, чем на самом деле.
Вывод: надо писать те книги, которые бы сам с удовольствием читал и получал бы наслаждение. Стоп! Об этом кто-то уже говорил, но не важно.
Вот озадачила сама себя. Расхотелось не только дальше писать, но и читать что-либо. Но, как алконавт по утрам с важным видом штаны одевает и идёт похмеляться, обречённо иду к станку, надеясь очередной порцией написанных строк изменить мир.
Пришло ниоткуда, ушло в никуда
В студенческие годы не только прожигала жизнь, при этом я всё же читала. Был, может, и сейчас есть такой журнал – «Иностранная литература». Вот его я и читала. Но что именно, кого читала, в упор не помню. Я не из тех, кто с трепетом относится к чтению, кто считает, что какая-то конкретная книга меняет жизнь. Читала, что попадётся, впитывала в себя, пропускала через себя, не больше.
Зато помню первую свою сберкнижку, которую непременно опустошала. 1985-й год. Мы старались хорошо одеваться. Благо, можно было на барахолке хорошие шмотки найти, а это стоило денег. Стипендия 35 рублей, ни в чём себе не отказывай. Теоретически, живя только на стипендию, с голоду не умрёшь. А мы и не голодали. Другие девочки умели готовить, у них своё хозяйство даже было. Мы же жили одним днём. Если очень надо, могли чай, а иногда и суп из пакета заварить. Если мяса и не было в магазинах, наверняка, овощи продавались. Я не помню, чтобы мы хоть раз готовили что-то такое существенное. Мальчики воровали из общей кухни кастрюли с почти готовой едой. Можно было готовить и в комнате, хотя это и запрещалось. Мы же и не умели, и не хотели. Нам было некогда.
Отучившись до двух дня, там же в столовой пообедав, мы ехали в город. Пока стоишь в очереди в столовой, можно было проглотить один-два пирожка, потом взять просто компот. Так тоже можно было. Кстати, в той сводной тетради, где есть строки с 1985-го года, я весила 52 кг!!! Помню, я хотела ещё похудеть. Даже периодически бегала по вечерам. Эти пирожки мгновенно сжигались, нигде не оседали. И так было почти всегда. При моём зверском аппетите можно было давно в слона превратиться. Будучи уже замужней, родив двоих детей, однажды обратилась в больничку с жалобой, что я много ем, и будто кто-то внутри за мной доедает, что никак еда на фигуре не отражается.
Техникум находился в северном микрорайоне, не в центре. Так-то мы могли тусоваться и у себя на районе. Других учебных заведений было много. Если в первый год учёбы я «гуляла», знакомилась, с кем попало, то со второго курса в кругу знакомых появились земляки, как правило, постарше нас. Тогда не приветствовалась дружба с представителями иной нации. Под иной подразумевалась титульная нация.
Сразу по приезду с осенней абитуровской практики над нами взяли шефство девочки, на много старше, наши землячки. Это они научили нас правильно пить. Они же познакомили с земляками. Познакомишься с одними, дальше уже само идёт. Постепенно у нас появились знакомые из других институтов. Вот мы и ездили по очереди то к одним, то к другим. У нас даже было негласное расписание, чтоб слишком явно не объедать одних и тех же. Если раз в неделю появлялись, нас с восторгом встречали, главное, кормили. В отличие от нас они умели готовить и охотно угощали. Мы же были вечно голодными, никогда не отказывались. Парням нравилось не просто ухаживать за нами, но и опекать. Ибо мы были намного младше их. В те времена как-то не принято было связываться с несовершеннолетними. А мы этим и пользовались. Если иногда оставались у них на ночь, то устраивали такие концерты, что потом никто не хотел больше связываться с нами. Мы ходили всегда втроём, никогда тет-а-тет с парнями не оставались. А когда мы вместе – это отдельная песня.
Летом 1985-го мы на всё лето оставались на практике. Часть лета работали в поле (написано в сводной тетради – на помидорах, потом на свекле), затем начиналась собственно полевая практика – делали «теодолитный ход». Мы стояли с этими палками, третья из нас с теодолитом возилась. Она же делала расчёты. Эти чёртовы цифры в каком-то месте должны были совпасть. У меня лично заветная цифра никогда не выходила. Вся надежда была на будущего пекаря из нашей команды.
Вот в то время случилось во второй раз, когда я сама себя приказала запомнить один миг навсегда. Когда кожей, всем своим существом почувствовала ценность момента, что он больше никогда не повторится.
Хабаровск стоит на холмах. Зелёный город. Тем более, мы жили и делали этот теодолитный ход за городом, где непонятно – то ли деревня, то ли город. Местами вовсе леса и поля. Мы дошли до определённой точки, где был сплошной лес. Перед нами открылась такая дивная картина, что лично я застыла. В то время мне и в голову не приходило, что миг можно запечатлеть словами. С собой не было фотоаппарата, да и вряд ли качество черно-белого фото передало бы буйство красок, апогей природной красоты.
Я наказала своим подругам тоже запомнить этот миг на всю жизнь. Впоследствии оказалось, что одна из них, которая охотно материлась, не помнит почти ничего. И подруга детства признаётся, что из всего, о чём я говорю, тоже ничего не помнит. Странно, что богатая на события, на взлёты и падения вторая половина моей жизни, не затмила некоторые ключевые моменты детства и юности. До недавнего времени хвасталась, что через годы и расстояния могу вспомнить где-то мельком увиденное в толпе лицо. Могу запомнить запах, чувство. Только вот ни строчки из своего не смогу воспроизвести вслух. Люди не только своё, но и чужие стихи и поэмы читают наизусть. Они или гении, или аутисты, или это одно и то же состояние? С годами стираются лица. Имена из той заветной сводной тетради мне ни о чём не говорят. Поклонники, любовники остались за кадром. Иногда некоторые по соцсетям пытаются вызвать в памяти свой давно стёртый образ, безрезультатно. 
Мне долго снился Хабаровск. Его холмы, Амурские волны, Амурский бульвар и многое другое, что дорого любому, кому довелось быть молодым в этом городе. Буквально бредила, пока не съездила. Транзитом пожили две недели в городе моей юности на Амурском бульваре, почти рядом с железнодорожным вокзалом, где мы не раз ночами тусовались. В конце бульвара находился городской парк, где два-три раза в неделю земляки устраивали игрища, водили национальный хоровод.
Хоровод нас не интересовал, но кружились, ибо это было сродни со смотринами. Игра «Тройка» тоже давала возможность – нас выбирали, мы выбирали. И так до ночи можно было кружиться. Другим было проще – они могли успеть до закрытия своих общаг. Даже пешком. А нам надо было через весь город добираться, да смысла не было – общежитие к тому времени закрывалось. Можно было договориться с вахтёршей, чем-то умаслить. Для этого надо добраться. Автобусы, трамваи уже не ходят, на такси денег нет. Нам проще было переночевать на вокзале. В то время для этого билеты не просили. Можно было, и перекусить в буфете. В последний раз яйца ела в буфете ж/д вокзала. С тех пор от них мутит. Спать всё равно не давали. За нами всегда табун солдат ходил.
В одно время пешком ходили – я нашла способ проникнуть в общагу. Если зайти с другой стороны на этаж, где жили преподы, можно было отодвинуть решётку на выход в другую сторону здания, и спокойно проникнуть. Мы же были худышками, какие проблемы. Но однажды случился облом – лаз перекрыли. Пришлось ночевать на кухне преподов. Помню ту бессонную ночь, когда с голодухи ели варёную свеклу из чужих запасов. Это было 28 июня 1985 года. Я уже говорила, что Перельман из меня никакой. Мне 18 исполнилось только к концу того года. Значит, в 1985-м я ещё чувствовала счастье в моменте – молодой и полной сил. Когда не знаешь, чего хочешь от жизни, прожигаешь её, считая, что всё главное ещё впереди, что нужно пока только наслаждаться, быть в неведении. В этот день в Москве открылся 14-й международный кинофестиваль. Золотой приз получил советский фильм «Приди и смотри», который прошёл мимо меня. Зато в начале того года мы заболели артистами Рогачёвым и Шевельковым из фильма «Признать виновным». Боюсь даже сказать, сколько раз смотрела я этот фильм. Писали мы в редакцию журнала «Советский экран», чтобы написали о Рогачёве. Шевельков ещё помелькал на большом экране, а красавчика Рогачёва мы потеряли.   
Я уже не во сне, а наяву прошлась по памятным местам моей юности. За столько лет в нашем микрорайоне ничего особо не изменилось. Кинотеатр «Гигант», куда мы не раз ходили на Игоря Рогачёва, никуда не делся, не изменился. Только те леса, где мы практиковались, превратились в парки и скверы. Я так и не нашла то само место, которое в том далёком 1985 году ошеломило своей глубинной красотой. Может, картина только летом оживает. Хабаровск особенно хорош в мае, когда цветёт сакура на бульваре, вишня и яблоня в садах… Где мы жили, была только одна яблоня вдали, докуда я бегала. Там, где поворот на спиртзавод.
Периодически мы искали подработку. Пытались устроиться и на спиртзавод. Слава богу, нас не взяли. Неделю проработала в «Пельменной», что на Амурском бульваре. Целую неделю кормила подруг пельменями и сама объедалась там же. Подруг и до этого, и после кормила я. Если даже ездить по расписанию к парням, по вечерам тоже кушать хотелось. Нам и посылки приходили, да мы же готовить не умели. Какой-то пакет так и остался в шкафу. Нечаянно задев, я нафантазировала себе, что в нём часть трупа и всё такое. Это был сгнивший фарш или месиво из котлет. Из «Пельменной» пришлось уйти без расчёта. Какой-то молчаливый поклонник вынудил исчезнуть.
Мы ездили к парням, они делились последним. Но в один прекрасный день они решили нанести ответный визит. Не сговариваясь, все явились в один и тот же день, в одно и то же время. Вот это было палево. Всех пропустили, всех усадили за стол. Нашлись вилки, ложки и даже стаканы. Одна из нас побежала к соседкам просить заварку. Трёхлитровую банку наполнили горячей водой из крана – вот вам и чай. У нас даже чайника не было! А через год мне замуж выходить… Наверняка был хлеб, маргарин. Мы гостям всегда рады, угостить всегда есть чем. Чем богаты, тем и рады.
Уборщице отдавали эти самые трёхлитровые банки, она за это нас пару раз домашними консервами угостила. Было невероятно вкусно. Так же вкусно, как тот вишнёвый пирог, который был в оставленной кем-то в автобусе тряпичной сумке. С ним была и водка, которую мы распили на морозе. А так мы водку не пили, вкус был шибко ядрёный. Просто не выбрасывать же добро. В то время уже не продавали алкоголь несовершеннолетним, если слишком молодо выглядишь, требовали паспорт. Мне на первом курсе продавали без проблем. В 15 лет после осенней практики я выглядела на все 30. Это потом я похудела. На картошке мы так оголодали, что по приезду в город, стали страшно обжираться. Подруга, которая потом завучем стала, всё мечтала о домашних маминых котлетах, я же сохла по своему «взрослому» украинцу. При этом жрать тоже хотелось.
Хотелось кушать все три с половиной года. Была ещё одна подруга из моего района. Отучилась полгода, потом её выгнали за неуспеваемость. Мы уже успели подружиться. Она после школы к нам поступила. В техникум брали без экзаменов. Потому все провалившиеся на экзаменах в другие вузы оказывались у нас, и то временно, лишь бы обратно домой не ехать. Подруга боевая не умела говорить по-русски, от слова совсем. Как она потом нянечкой в детсаде работала? Просто там и говорить не требовалось, попки подтираешь молча. Мы к ней ездили тоже кушать. Втихаря она нас угощала детсадовскими супами, киселём. Вскоре от корейца залетела и домой улетела. Один из взрослых парней, получив жёсткий от меня отказ (он был страшный, как чёрт), в сердцах сказал: «Не велика беда, баб в мире мало что ли?». Впоследствии он на ней и женился. Первая дочь – истинная кореянка, вторая – вся в отца. Намного позже у неё сын родился. Я подозреваю не от мужа. В общаге все мы завидовали ей, ибо у неё одной случилась первая любовь, да ещё и с таким красавчиком. Она только с виду была мягкотелой, внутри – кремень. В отличие от нас, знала, что хотела от жизни. Всего на год-два старше, но хваткая, ловкая. Потому у неё сейчас крутой бизнес. Дома, участки и всё такое. Машины меняет, как перчатки, а муж почему-то тот же.
Что-то я увлеклась, застряла в 1985-м. Не хочется возвращаться в год 2024-й, обратно в свой пузырь, где приходится прятаться от осколков чужих панцирей и от многого другого. Хочется писать то, что мне близко и дорого, то, о чём сама хотела бы читать. В той далёкой юности читала то, что доступно, пропуская описания, прелюдии, чтоб дойти до сути, явно не подозревая, что когда-то и я буду грешить многословием… А так хочется окунуться в чужой яви, желательно с грязным бельём и интимными подробностями. Чуточку терпения и они будут, ибо сама люблю такое чтиво, и с удовольствием изложу всё в деталях…
С 1985-го сразу оказываемся в 2014-м. Когда я поставила жирную точку в своей параллельной жизни. Когда поняла, что каждая написанная вещь, это не прожитая часть жизни. Что сама жизнь ценна или бесценна по умолчанию, что грех пропускать её мимо себя, предпочитая её искажённую версию. К тому времени стихи я уже не писала, ломка уже прошла. Как год училась курить в затяжку, столько же я противилась стихам, невыраженным образам, неиспользованным метафорам и словам, словам. Когда свежо предание, ярче краски, чувства, стихи уместны, а позже уже не то. Свои ранние стихи никогда не перечитываю, свой первый сборник из дешёвой бумаги с названием, из-за которого все зеки считают меня своей, никому не показываю. От меня поэта осталась только обидная кличка, меня до сих пор за глаза зовут Поэтессой. Той, которая явила напоказ чувства горькие, что хуже, чем телом торговать. Поэтесса – это неудовлетворённая плоть, несостоявшаяся личная жизнь. Как только перестала писать стихи, всё у меня случилось. Пока бамбас был в тренде, я вновь училась жить. Как все.
И у меня получилось. Ни о чём не жалею. Оно пришло ниоткуда, ушло в никуда, но опять возвратилось.
О репутации, радиации, брачных играх
Известно, что настоящего не существует. Есть только миг – стык прошлого с будущим. Потому не зазорно копаться в собственном прошлом и грезить о будущем. Реально только послевкусие и предвкушение.
Какое послевкусие у давно минувших дней? Пара строк в сводной тетради, несколько фотографий с одинаковыми надписями на другой стороне. И моё насыщенное сегодня, счастье каждодневного пользования. Между ними целая жизнь, которую ни в сказке сказать, ни пером описать. Послевкусия нет, может, кое-какой осадочек остался.
Даже не знаю, с кого начать. Во времена моей молодости, дозамужней молодости список использованных мужчин сильно уступал списку прочитанных книг. Выйдя в 19 лет замуж, сразу почувствовала, что люк без ручки изнутри, что всё, я в ловушке. Думала, что уничтожение дневников, писем, фотографий по настоянию мужа обелит меня в его глазах. Что список остановится на его имени. Ух, ты, я уже не помню, сколько с ним жила. Деменция. Вот кто обнулит тот список и обелит мою репутацию. Репутация, как последняя путана, шлялась, где-то в подворотне, не поспевая за мной. Она сама по себе, я себе на уме.
Целых четыре года не обновлялся список, но муж всё равно не верил. Искал невидимых любовников под кроватью, под столом, да где угодно. Их нет, но они есть. Чего больше всего боишься, то и случится. Я это сделала, да как-то неудачно. Зато это стало триггером для дальнейшего развития событий по совершенно иному сценарию. Новый крутой разворот, что дало толчок для обновления списка и всего остального.
А пока я прячусь на крыше общежития. Наблюдаю сверху, как к общаге приближается очередной поклонник с тюльпанами. Я предупреждаю через окно подругу, которая не материлась, которая будущий пекарь. Наша комната на последнем пятом этаже. В итоге поклонник ушёл ни с чем, передав букет. Почему-то его фотография сохранилась, подписанная сзади, с его именем и фамилией. Этот момент с тюльпанами вот вспомнила, его самого нет.
С этого самого окна чуть не спрыгнула землячка подруги, которая не материлась. В одно время она с нами училась. Захожу в комнату и вижу такую картину: противница мата дрыхнет, а её землячка стоит в проёме окна (рост позволял), готовая сигануть вниз. Плача подруге: «Смотри, я сейчас спрыгну, слышишь?!». Та ничего не слышит. Читая её посты в Фейсбуке, невольно вспоминаю тот момент, когда ещё секунда и нет человека. И не было бы ни детей, ни внуков, которыми они гордится, новых судеб, новых жизней. То, что я вовремя появилась, это судьба или случайность? Пару раз будила мертвецки пьяных на улице. При температуре – 45 долго не поспишь. А, если бы я мимо не проходила? Мужа первого из петли вытаскивала, а, если бы мимо прошла, будто не заметив? Он до сих пор жив, не застрелился, не повесился. Всё это было частью игры. Брачные игры.
У другой подруги, которая будущий завуч, появился поклонник с нашей группы. Старовер Поваров. Она от шока полдня под кроватью пряталась. Бедный Дима стучался, звал, она ни в какую. Мы с ней не раз делили парней. Такое впечатление, что не нас выбирали, а мы выбирали. Как-то у нас случился корейский сезон. Из-за чего случился грандиозный скандал. Жена одного из корейцев пришла в техникум с жалобой. Он обещал сделать справку для освобождения от физкультуры, и я оставила свои данные. Жена нашла и пришла в деканат (или как он там назывался): «Я-то думала, бедного ребёнка совратили, судя по дате рождения». Оказалось, что это наглая, беспардонная девица. Хорошо, хоть не выгнали. С тех пор нас называли «святой троицей». ЭТИ могут любую свинью подложить, мол. Корейцы нас угощали собачатиной. Жили они в частном доме. Один запал на меня. Так подруга с моего позволения его отбила: «Я сахаляристая, и он такой же». Наполовину русская, вернее, наполовину татарка, а он тоже вроде полукровка. Её маму звали Зоя, но на самом деле «её зовут то ли За@уя, то ли ещё как-то». Скорее, она была Зульфией, а дочь не в курсе. Ну, не беда, в следующий раз отобью я. Один раз мы даже подрались. Это было в день моего 18-летия. Нашла запись в сводной тетради: «18-летие справили на Миномётной. Паршивое настроение. Как на свадьбе. Ссора и драка из-за меня. Сеня меня чуть не зарезал. Драчка с Дюхой в общаге». Вот такие страсти в 18 лет. Кто этот Сеня, из-за чего мы дрались, уже никогда не вспомню. Праздник-то был на чужой хате, где толпа земляков жила. Куда мы каждый день кушать ходили.
Мы тоже жили на съёмной хате, чтоб ни в чём себе не отказывать. Хата была совсем крошечная. Снимали у тучной, грозной бабки. Весной с трудом проходили к своему «дому», стараясь не задеть столбы из какашек. Вместо навоза бабка свои кидала в огород. И не только она. Хата топилась углём. Однажды мы чуть не угорели. Спали на одной кровати. Для второй места не было. Бабка запретила приглашать гостей, да они бы и не поместились. Ни стоя, не сидя, тем более, лёжа. У нас с подругой была не только общая постель, но и зубная щётка на двоих. Я ей не раз напоминала, чтоб купила свою, но она упорно чистила моей. Ибо чистила она их по большим праздникам. Помню, с хаты мои новые джинсы украли, которые не меньше 100 рублей стоили. Это много, когда стипендия 35 рублей и средняя зарплата 120 рублей. Ясно было, что соседние квартиросъёмщики, но ведь не пойман, не вор. А в милицию с такой ерундой мы не обращались. Мы закон не нарушали, с ними не общались, но почему-то каждый раз, увидев человека в форме, немного шугались.
Не шугалась только очередная сезонная студентка, наша землячка. Намного старше нас, а вела себя, как сущий ребёнок. Этот толстый ребёнок-переросток прыгал, скакал, угорал. Между делом у меня те самые золотые серёжки с рубином, на которые взъелась наша классная Молекула, украла. Краем глаза я видела её цепкий взгляд, следящий за тем, куда кладу серёжки. И зачем я их снимала? Не пойман, не вор, хотя глаза она прятала. Под дурочку косит, но совесть, видимо, была.
Сводная тетрадь пропустила целый год. Неужели в 1989-м ничего не происходило на личном фронте? Между тем, 26 апреля 1986 года произошла чернобыльская катастрофа. Я в это время явно была в Хабаровске. Поскольку только 14 мая Михаил Горбачев выступил с телевизионным обращением, в котором рассказал об истинном масштабе происшествия, вначале мы могли не знать. Но телевизор к тому времени у нас уже был. Не помню, покупали ли мы его или одалживали, ведь после каждого курса комната сдавалась. Потому каждый год мы покупали посуду, утварь заново. На первом курсе я по инерции покупала игрушки, они все выбрасывались, ибо хранить было негде.
То, что происходило в большой жизни, тем более, в стране, нас никак не задевало. Мы не интересовались политикой, не следили за новостями. По телевизору по утрам начали показывать получасовую развлекательную передачу, это мы смотрели. Помню первый её выпуск с поющей Любовью Орловой.
28 апреля 1986 года произошла катастрофа на Чернобыльской АЭС. Первое краткое официальное сообщение о ЧП было передано ТАСС 28 апреля. По словам бывшего генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачёва, сказанным в интервью BBC в 2006 году, праздничные первомайские демонстрации в Киеве и других городах не были отменены из-за того, что руководство страны не обладало «полной картиной случившегося» и опасалось паники среди населения. Потому неудивительно, что мы пропустили эту новость мимо своих ушей.
Что Чернобыль, если мы не знали, что под боком, под нами не раз взрывали. «На территории Якутии было произведено 12 взрывов. Операция «Кристалл». Один из двух ядерных взрывов, официально признанный аварийным. Его произвели 2 октября 1974 года в районе посёлка Удачный, неподалеку от горнодобывающего комбината, специализирующегося на добыче алмазов. Предполагалось провести целую серию из 8 взрывов с целью вскрытия глубинных слоёв горных пород и упрощения добычи полезных ископаемых. Однако недостаточная подготовленность, многочисленные ошибки в расчётах, а также слабая изученность геологических особенностей местности вызвали катастрофические последствия. Операция «Кратон-3». Этот взрыв был произведён 24 августа 1978 года и имел гораздо более серьёзные последствия, чем предыдущий. Его эпицентр располагался на глубине более полукилометра недалеко от другого алмазодобывающего посёлка Мирный. Подготовка была проведена, по сути, неграмотно, без учёта многих местных особенностей грунта и геологической картины недр. Скважину пробурили в местности с огромным количеством естественных трещин в недрах, где по определению нельзя было проводить взрыв. Кроме этого, не были учтены предупреждения синоптиков, которые за три часа до взрыва сообщили, что над местностью скорость ветра достигает 4 м/с, и ожидается моросящий дождь. В результате уже через 5 секунд после взрыва стало очевидно, что ситуация критическая. Радиоактивное облако распространилось точно в направлении буровой площадки и лагеря, где размещались 80 человек, и накрыло их. Начавшийся дождь активно разносил радиацию по воздуху. В эпицентре дозиметры показывали уровень заражения, в 200 раз превышающий ПДК. В результате на корню погибло 100 га лиственного леса. За трое суток в результате постоянно изменяющегося направления ветра радиация распространилась на сотни километров и накрыла десятки небольших посёлков местных жителей (которые узнали о катастрофе спустя 12 лет). В этот период количество плутония в почве в 20 раз превышало аналогичный показатель в Нагасаки. Поняв масштабы катастрофы, организаторы взрыва немедленно покинули место, бросив всё как есть, и вернулись лишь спустя три года. Тогда в землю закопали часть оборудования и техники, а что не уместилось, помыли в водах ближайшей реки».
Это стало известно только в начале 90-х, мы знать не знали, что являемся носителями элементов всей таблицы Менделеева. Волнами возмущались, но до сих пор в пострадавших районах не построено ни одного специализированного медицинского учреждения, а онкология и не только косит всех подряд. Было время, что жители центральных и других районов, находящиеся подальше от эпицентра взрывов, запрещали своим детям жениться или выходить замуж за выходцев из этих районов.
А в 1986 я не считала себя мутантом. В 90-е, когда экоактивисты стали гнать волну, у многих была паника, и они уезжали. Если уже поражён радиацией, отравлен тяжёлыми металлами и фенолом, какой смысл бежать? Вот мы, уповая на Бога, продолжаем пить цвета густого чая (даже после фильтрации, водоочистительная станция была построена после 40 с лишним лет после катастрофы) воду. Дышим относительно чистым воздухом, а не зловонным сероводородным алмазной столицы. Первый алмаз нашли у нас. На месте моего дома была конюшня первооткрывателей. Каждую весну у себя в огороде убираю битое стекло, ржавые гвозди, оставшиеся после алмазников. И ни одного алмаза за столько лет!
Если вдруг переместиться в год 1994-й, нас пригласили на 45-летие алмазной эпопеи. Меня в качестве журналиста местного ТВ и оператора. Гостей было много – со всей страны. Помню, с «Ленфильма» были. Гуляли до утра. У нас дома ночевал поэт, по совместительству экстрасенс. Утром я похвасталась, что какие-то поэты обещали принять меня в союз. На что он со злостью гаркнул: «И ты им веришь?! Пьяные могут и не то обещать. Мы тут годами пытаемся туда пролезть, да не получается». Я-то туда и не рвалась, они сами взяли. Через год. И целых 15 лет была самым молодым членом союза писателей. Поэты меня «заметили». Моя свежая натура после пары стопок хорошо зашла, это стало решающим аргументом для принятия в союз. Натура моя в тот день была слегка помятая, с бодуна явились мы на праздник. В столь юном возрасте бодун на лице не проявляется. А когда в союз принимали, на съезд явилась после трёх бессонных ночей. Не помню, тогда или чуть позже за мной заезжали. И известный профессор матерился, что заставляю ждать столь уважаемых людей, что народные писатели у меня на побегушках. Так я же не просила, само так вышло.
Ой, это совсем другая история, до неё ещё жить и жить по мотивам моей памяти. 
На автопилоте
Самый страшный сон режиссёрки – это стояние голой посреди школы. Мне тоже было не по себе, когда снилось, что я опять в школе. Голой я там не стояла, но без трусов бывало.
Как оказалось, сон про школу предупреждает о будущих крупных неприятностях. Мне школа уже не снится. И пока не снится, что завтра опять на работу. Это не меньше напрягает, чем то, что завтра в школу. Любая обязаловка, уравниловка не по душе. Душа обязана трудиться, и день, и ночь, но не в той манере, что предлагает школа и работа.
Так-то мне почти нравилось учиться заочно – напряг два раза в год и свободен. Нравилось быть редактором одновременно двух газет без подчинённых и авторов, ибо писала на двух языках всё сама, гонорары выписывала на других, а доставались мне самой. Когда работать можно было в любом месте, в любом состоянии без свидетелей. Сделала вовремя, желательно досрочно определённое количество знаков и гуляй смело. Даже в другом конце земного шара на эти самые гонорары. Совесть не мучила, ибо это не скрывалось, не запрещалось. Всем всё равно, ибо гонорары шли из партийных денег, которые шли через подставную фирму. О происхождении тех денег я знать, не знала, и знать не хотела. Какая разница, если не только фирма подставная, да и партия надуманная. Всё для галочки. Значит, вся моя писанина шла в никуда. Не жалко, ибо особых усилий, навыков она не требовала. Может ли нравиться такая работа? Почему нет, всё на автопилоте, всё всех устраивает, тебя это не напрягает. Главное, на себя больше времени остаётся. Писала и на сторону, где количество знаков стоило сколько-то копеек. Тут меня осенило – не потому ли я перестала писать, ибо выдохлась. Впустую написанные строки тоже требуют частичку вдохновения, хоть каких-то душевных усилий.
Получается, к списку прочитанных книг и использованных мужчин можно приложить третий список – список написанных книг, к чему можно приложить всю остальную писанину. Первый помог с устройством той самой душевной организации, третий – с реализацией порывов этой самой души. А со вторым списком что делать? Как я уже говорила, список использованных мужчин подразумевает количество впустую потраченного времени. «Использованных» - не совсем верно, никакой пользы. Хотя пользы от существования всех трёх списков никакой. Большую половину из списка прочитанных книг занимают наименования случайно выбранных книг, без которых вполне можно обойтись. В списке написанных вещей очень много неизданного, не нашедшего своего читателя, почитателя даже в моём лице. Многое из того, что уже давно готово в печати, уже не актуально, не прошло мою внутреннюю цензуру. Большинство из объёмных вещей напечатано в таком шрифте, которые нынешние компы не читают, а преобразовывать лень.
Честно говоря, 90 % функций собственного ноутбука не знаю, ими не пользуюсь, ибо не умею, а учиться лень. Я могу что-то срочно выучить, если в этом есть острая необходимость. Ведь выучила же базовый английский с нуля без помощи извне, как потом оказалось, тоже зря. Научилась по самоучителю из моего детства «Плавание для малышей» плавать не только собачкой, нырять, прыгать с трамплина. Это точно не зря, хотя оттачивать эти приобретённые навыки в холодной отравленной реке проблематично.
Говорят, можно по программе выехать в некоторые страны с великой миссией по популяризации русского языка, литературы, искусства, для продвижения «русского мира» по всему миру. Оплачивается проезд, проживание и другие расходы. Я бы выбрала Аргентину, у которой вдруг появились иные перспективы. Но вдруг вспомнила, что лимит усилий по использованию моих голосовых связок на день хватает на один короткий разговор по телефону. Базовые знания вроде соответствуют стандарту, но быть популяризатором, пропагандистом не дано бывшему интроверту.
Интроверты – идеальные исполнители. Им не светит ни лидерство, ни рост по карьерной лестнице. Они могут только писать, стучать по клавиатуре. Возможно, четыре миллиона доносов в своё время писали тоже они – чтоб писать заведомо ложный донос нужно иметь хоть какие-то навыки по сочинительству. Опасные они люди, но, гойда, пришло их время. Они могут не только писать доносы, но и многое другое. Зависимо от того, под чьё влияние попадут эти самые молчуны… Молчание – знак согласия или знак протеста? Да, скорее, полного равнодушия. Спите спокойно, никто не побежит стучать, делать другие пакостные дела.
90 % функций ноутбука не знать, это не беда. Говорили, что человек использует только 5-7 % мозга. Теперь же говорят, что это миф. Просто нейроны не работают одновременно. Если мозг условного Эйнштейна устроен так же, как у условного работяги, от которого требуется ежедневное выполнение одних и тех же функций, в чём проблема? Почему одни тупые, как пробки, другие – гении? Мозг – это центр управления. Он и этому работяге передает импульсы, что тоже считается работой мозга. Эйнштейн умел пользоваться почти всеми функциями своего агрегата, не ленился учиться, искать, экспериментировать. Или у всех евреев мозги устроены по-другому, как MSI Stealth11UH-265RU отличается от Portege 2000? И вообще бывают ли вообще не умные евреи?
Хоть и называют якутов сибирскими евреями, есть ещё мнение, что у них работают два полушария мозга одновременно, я в жизни не использовала даже треть возможностей своего мозга. Умной была в раннем детстве, затем набирала опыт, откладывая на потом, считая, молодость даёт право жить в черновом варианте, некоторое время просто жила, потом вроде ум свой эксплуатировала и другие эксплуатировали, десять лет простоя – молчания, нечитания, неписания, недумания – так и жизнь прошла в автопилоте.
Что касается, обоих полушарий, так у женщины они оба и работают. Мы думаем одномоментно о многих вещах. Спасает только секс и то иногда, ведь при этом не всегда мозг отключается. Глубокий сон и качественная медитация. Это уже роскошь.
С другой стороны, может, мы вовсе не думаем, так в пустой голове крутим то, что имеем. За нас думают другие, мы просто потребляем, что подают. Если думаем, то шаблонно. Потому имеем то, что имеем.
Потому хочется пошевелить мозгами, реанимируя свою молодость, когда легко жилось, мало думалось, но всё же думалось. Хочется возвращаться и не раз в те времена, когда даже ошибаться можно было изящно, грешить воздушно. Скучаю по своему зеркалу, с которым дружила. Хотя находила все новые изъяны в своём отражении, не верила комплиментам. И вообще мама ставила меня на место – ты далеко не красавица, знай своё место. Ещё говорила, мужчины липнут, чуя твою слабость. Ну, сами поняли, о чём речь. Но опять приведу слова землячки подруги, которая не материлась, которая пользовалась удивительным успехом: «А @ули мне, почти красивой». Кстати, в моей сводной тетради она есть: «11.01.1987 уехала Женя Говорова». Как потом оказалась, она родила от моего усатого земляка, который при своей заурядной внешности имел определённый успех у наших и не наших девочек, кроме меня. У неё был шанс родить от кого угодно. С какими красавцами она ходила, всех не перечислить, а по-настоящему досталась усачу. Усач потом женился. Его будущую жену впервые увидела на дискотеке у себя на родине. Красавица, не то, что почти красивая Женя. Только без рук – обе кисти ампутировали после обморожения. Старшую дочь усач назвал Женей. Помню, их младший сын в трёхлетнем возрасте курил, как паровоз. Если ничего не путаю, ребёнок потом умер, как и безрукая красавица. Синька косит всех подряд, красавиц в первую очередь.
Учительница русского языка у нас в школе любила говорить: «Не родись красивой, а родись счастливой». Я бы переиначила следующим образом: «Не родись талантливой». Не встречала талантливую и счастливую одновременно, уж тем более, ещё и красивую. Бог даёт что-то одно. Хотя бывает, что талантливый человек талантлив во всём. Иногда.
Не только мама говорила, что ко мне липнут, ну, понятно, почему. Один известный и даже популярный в те времена поэт и журналист, и я оказались в одно время в одном вместе. Одни во всей гостинице. Он всю ночь уламывал, уговаривал, приставал, а мне было неудобно отказывать, но я держалась. Под конец призналась, что я беременна (что было правдой). Только тогда он отстал: «Так у тебя на лбу написано, что хочешь». Клянусь матерью, в ту минуту ничего не хотела, никого, тем более, его. И я мужу не изменяла, не было такого опыта. Муж чуял даже, что я вчера курила. Если изменю, он учует сразу. Расстрел на месте. Намного позже опять с ним пересеклись. Я была свободна, даже не прочь после энного количества выпитого. Он обиженно: «Ты не досталась молодой, тебе жалко было».
 Я – не благотворительная организация, раздающая себя налево-направо, чтоб только не обидеть кого. Этим особям и в голову не приходит, что у женского тела есть ещё голова, уши и глаза, может, даже душа, что они могут кому-то не нравиться просто по умолчанию.
 Итак, с подачи мамы жила по принципу «каждый сверчок знай свой шесток», только иногда перепрыгивая на другие шесты и обратно.
А насчёт талантов и поклонников за меня сказал давным-давно Уильям Фолкнер: «Любят не за достоинство, а вопреки недостаткам».
Весёлый труп
С важным видом штаны одеваются, идём, значит, похмеляться. То есть, как рабочий к станку, к своему письменному столу.
Надо писать, раз пишется. Только надо помнить слова Жоржа Сименона: «Жизнь интеллектуалов протекает в узком кругу. И читают они друг друга. И пишут друг для друга». Бывает, эти самые интеллектуалы возносят одного и ловят каждое его слово. Пёрнет – не поперхнутся. Ну, а я, как истинный интроверт, для других, может, и аутист, иду своим путём.
Раз настоящего нет, будущее под вопросом, удобно возвращаться в прошлое, в котором самое ценное только в детстве. Ведь «Здесь и сейчас живут только дети» (Егор Летов). Затем миг настоящего вытесняется грёзами, позже иллюзиями и другими мелкими делишками.
Несколько слов о слишком странном персонаже, которого я, конечно же, пропустила – Егоре (Игоре) Летове. Одно только его высказывание «Каждый живой, каждый настоящий — вселенски, безобразно одинок. Только косоротая чернь бывает «вместе»» чего стоит. Отец ядрёной матерщины, анархист по крови, который в 80-е боролся с системой и загремел в психушку, должен был быть мне близким по духу. Но в силу моей молодости всё это прошло мимо меня.
Это потом в мою жизнь вошёл рок, в два захода. Меня даже просили написать рок-оперу, я тут же сварганила. При этом я абсолютный лох в мире музыки. Позже просили и не раз написать пьесу, драму, этно-оперу, я не отказывалась, хотя не театральный человек, от слова совсем. Пришлось писать киносценарии, хоть в этом я кое-что понимала. Что-то ни одного фильма по ним не вышло. Один проект развалился из-за отсутствия денег. Категорически отказался лидер одной смешной партии, запас золота то ли партии, то ли его самого у всех на устах, обычно во время очередной предвыборной кампании. Впрочем, вежливо отказал: «Я так же, как и вы, хожу с протянутой рукой, гол, как сокол». Дальше не стала унижаться. Фильмом сыт не будешь.
Чего я только не писала – не только по просьбе других, но и по зову своего сердца. Но всё это до Летова не дотягивает.
«Свернулся калачиком,
Облетел одуванчиком,
Отзвенел колокольчиком,
На всю оставшуюся жизнь.
Застенчивая ярость,
Кокетливая скорбь,
Игривое отчаяние,
На всю оставшуюся жизнь.
Вежливая ярость».

Ещё кое-что от Летова, которое, по всей видимости, актуально всегда: «И, по возможности, я хотел бы больше с человечеством дела не иметь вообще никогда. Лишь через мой весёлый труп. Я, знаете, очень пессимистически настроен — как-то вот не верю в то (а тем более после того, что содеяно), что всё человечество разом внезапно поумнеет и начнёт жить по-другому». А это вообще песня: «Анархия это такое мироустройство, которое лишь на одного. Двое — это уже слишком, безобразно много».
Летов был неоднократно назван «крёстным отцом», «патриархом» русского панк-рока и одним из самых влиятельных представителей панк-движения в России. Посмертно.
            «Думал — встану во весь рост
Думал — упаду лицом
Думал — крикну во весь рот
Думал — утону в слезах.

А вот тихо сижу и беззвучно молчу. Но, каждый раз впереди находится просвет».

А умер он от отравления этанолом 24 марта 2008 года. Но он успел написать это: «Равнодушие — самое страшное, греховное, чудовищно непростительное из всего, что можно помыслить». И улетел, оставив нас наедине с миром, как будто сказав: «Теперь живите с этим». Уместна универсальная фраза Морихэйа Уэсиба: «Великий Путь - это, на самом деле, отсутствие Пути».
Впервые приснился косвенный герой этой моей хроники души. Наставник, но не Учитель. Он говорил: «Тебя учить не надо, ты сама всё знаешь, у тебя это уже есть». Во сне он был не один. Странно, что два поэта, которые в жизни за глаза терпеть не могли друг друга, спелись в моём сне. Доигралась. До этого никогда не снились литературные сны. В них я или без трусов проблемы решала, или на самолёт опаздывала, или забывала загранпаспорт, или искала в себе муки Раскольникова, осознавая, что я что-то совершила. Больше никаких неприятностей. Сны у меня комфортны, управляемы, в отличие от окружающей действительности. В них не было ни намёка на писательство и на всё, что с этим связано. И вдруг эти два товарища явились. Мне поэты не нужны, тем более, мёртвые, если даже это во сне. Кстати, один из них не раз говорил: «Не обращай внимания, они все – мелкие люди». Это с его благословения я была на ты со многими «не мелкими»: профессорами, учёными. «Академик Петька» чего стоил. А другой подчёркивал собственную важность, веля мне знать свой шесток. Столько всего было весёлого, но об этом ещё рано. С подачи Летова «весёлых» трупов становится всё больше. Кстати, один из ночных «гостей» считывал настоящего поэта по стихам, где присутствуют три «М» - метафора и ещё что-то. Так, выражение «весёлый труп» ему бы явно понравилось. Ведь я дошла только до года 1986-го, который был намеренно пропущен в сводной тетради. В тот год или ничего не происходило, или много чего было, что решила утаить от себя самой.
Там резко начинается 1987 год, да ещё со словами: «Но я не могу жить без тебя, не могу, не могу…» (5 января 1987). Боже, какие страсти, а в памяти ничего не осталось. Не могла жить, но живу же до сих пор. Ещё есть странная запись от 6 января 1987 года: «Из планов: хочу поступить на заочное отделение вуза на матфак». Вот это номер! Это я на матфак?! Кстати, в последующем я ежегодно готовилась к экзаменам не в матфак, это точно. Но подводила моя неуверенность, особенно смущала история. Я же не настолько аутист, чтобы помнить все даты в истории человечества. Если бы мне тогда сказали, забей на неё, она всё равно сто раз переписана, я бы училась и училась.
Уже 7 января тот, без которого я, якобы, не могла жить, сам признался мне в любви. 11-го уехала Женя Говорова, которая считала себя почти красивой. Как потом выяснилось, она была беременна. Ну, и 12-го января того же года я порвала с Сергеем (имя сохранилось, фамилия тоже, даже фото, потому я его визуально вспомнила): «Хватит, не надо себя и других обманывать. Из этого всё равно ничего не выйдет». А он жениться хотел, ждал, когда получу диплом и такой облом. Зато потом, наверное, был счастлив, ибо такую жену, как я, только врагу можно пожелать.
Уже 15-го резкий разворот: «Миша! Я что-то часто думаю о тебе. Как ты там, мой милый, с кем?». Его тоже помню. Сохранилась открытка из Фрунзе: «От всей души поздравляю тебя с Новым 1987 годом! Желаю тебе всего наилучшего. Пусть снежинка пушистого снега поцелует тебя за меня. Навеки тебя любящий твой Михаил». А почерк какой, загляденье. Обычно в такой манере и таким красивым почерком пишут из зоны. Во Фрунзе он уехал со «Свежим Персиком». Думала, что он своё отсидел. Верила в силу, бля, великой русской литературы, и подарила томик Пушкина с красивым напутствием. Во мне ещё оставались нотки романтизма. Он клялся, божился, что к прошлому возврата нет. Кстати, к нему я сбежала от своего жениха. Они жили по соседству. Порвала с женихом молча, зашла к чужому жениху через окно. И Мишка метался между невестой «Свежим Персиком» и мной. Жених в отставке потом отдал мне мой паспорт, как потом оказалось, он там автограф оставил: «Сука!». Раз ему не досталась, сразу сука? Скоро он всё-таки женился, на брошенной жене своего друга. То-то он очень её жалел. Потом он овдовел. А Миша опять сел. Освободившись, недолго наслаждался волей, говорят, спился, от синьки и умер.
18 января Миша уже забыт. Мы едем на поезде в Комсомольск-на-Амуре. Просто так, в поисках приключений. Другие по всему Союзу во время каникул ездили, а мы только домой. Думали, вся жизнь впереди, ещё наездимся. Кто знал, что вскоре союз нерушимый республик свободных развалится.
Ускорение, которого не заметили, подставные невесты, попутчики поневоле
Раз пропущен целый 1986 год в сводной тетради, это не значит, что его не было.
По наводке моего френда оказываюсь в Якутске того года. Летом нас туда направили на так называемую производственную практику. Проходили мы её в 14-м предприятии, по версии френда, в секретном учреждении. Карты являлись тем самым секретом. Не дай бог, американцы узнают, где что у нас. В то время все возможные карты делались вручную. 22 402 200 км; нужно было проходить пешком со всеми инструментами. Для этого рубился лес для бесчисленных просек. Нанимались рабочие, как правило, из известного контингента. А предприятий в этой отрасли было не так уж и много. Потому считалось, что профессия наша редкая, денежная, без работы, мол, никогда не окажемся. Не знаю, чем сейчас занимаются топографы, но геодезисты ещё могут быть востребованы, даже картографы.
Много чего изменилось с тех пор. Нет больше карательной гинекологии с общими тряпичными прокладками, карательной стоматологии, когда нужно было иметь железные нервы для похода к зубному. Люди восторгаются, приписывая элементарные бытовые новшества, удобства старанию и ловкости правителей. Да за столько лет всё само вывозит, ибо жизнь не стоит на месте, всё течёт и всё меняется.
Бог миловал, нас не послали на полевые работы, оставили в самом предприятии. Мы что-то изображали в вычислительном центре, если я ничего не путаю. Стояли какие-то агрегаты, по тем временам сверхсовременные штуки, и что-то вычисляли. В чём наша была обязанность, не помню. Бумаги подлаживать и вытаскивать, наверное.
Я изначально была освобождена от полевых работ. Чуть не сдохла после прививки против клещевого энцефалита. Без неё никуда не посылали. Повезло. До этого во время другой практики после второго курса побывала по ту сторону мира. Мы с одной из подруг, с будущим завучем шли работать то ли на свекле, то ли на помидорах.
Лето, жара, лень. До этого подкрепились в какой-то левой столовке, где я съела что-то наподобие тонко нарезанной колбасы, как потом оказалось, рыбу. Пока шли, мне стало плохо. Чем дольше идём, тем становилось хуже. Дюха советует: «Ты бы приберегла свои артистические способности, мы же ещё не дошли». Мол, я притворяюсь, чтобы откосить от работы. Я не отрицаю, что имею некий талант в искусстве перевоплощения, но не с волдырями по телу и звёздами в глазах же. Под конец, когда мне и дышать стало невмоготу, всё страшно зачесалось, даже изнутри, она забеспокоилась. Ну, как забеспокоилась, просто перестала подтрунивать. Пришлось на своих двоих добрести до медпункта. На мое счастье, он имелся. Заваливаюсь туда со словами: «Спасите, я умираю», а подруги и след простыл. Мы и так опоздали, побежала работать. Помню, сознание угасало, звёзды в глазах слились в одно сияние, и это становилось всё ярче и ярче. Улетая, слышала: «Адреналин, пульс исчезает». Откачали. Потом, так сильно меня вывернуло, что еле успела. Я даже испугаться не успела – через полчаса на своих двоих ушла, не забыв выпросить справку, чтобы не работать. Как тогда, когда грабитель зловонно дышал в лицо, говорила ему: «Только билеты в баню оставь». Смерть смертью, но о выгоде не забываем.
Первый раз такое было в младенчестве. Мама решила разнообразить меню, сварила уху из карасей и дала мне попробовать. А мне было несколько месяцев. Как она рассказывала, я вся посинела или позеленела. Как они успели меня откачать, была ли скорая в 1968-м, я не знаю.
Аллергия на рыбу передалась сыну, от него внучке. Пожизненное табу на речную рыбу, на морскую вроде нет. Советуют рыбу есть чаще, чем мясо. Так я вовсе не ем, и ничего. Чтобы насытить себя всеми элементами, содержащимися в них, надо есть тазами морепродукты. Раз в два года. В последний раз мне так же было плохо в канун 50-летия. Не учла, что озеро Тонлесап пресное, что вся рыба пресноводная. Благо, у кого-то нашлась волшебная таблетка, не 86-й же год, и всё обошлось. Хотя, может, перспектива ехать в госпиталь без страховки и дать себя откачать за 1500 долларов, сыграла свою роль. Потом опять выворачивало, а рикша, казалось, так медленно едет, и по пути ни одного кустика, даже пустыря. Всё застроено, везде люди, как в огромном муравейнике.
Во время практики в Якутске жили в общежитии предприятия. Там же была та «цыганка» из нашей комнаты-бригады на абитуре и одна красавица из нашей группы. В итоге они вроде оба вышли замуж.
Зато у меня были самые модные лодочки, которые к концу практики заметно поизносились. Ибо по привычке по вечерам мы гуляли, когда автобусы не ходили. Общага находилась на конечной 4-го маршрута.
В первый наш выход мы встретились с таким махровым национализмом, о котором доселе знать не знали. Идём мы, значит, по проспекту, в модных лодочках, молодые, вполне симпатичные. И буквально ВСЕ смотрят только на нас. Пешие и кто, на машине, ну, все. Мы недоумеваем – что с нами не так, не голые, вполне модно одетые. Не превратились же мы на одну ночь в писаные красавицы, что все оглядываются на нас.
Тут вспоминается одна особа, которая была уверена в своей неотразимости. Любила рассказывать, сколько мужиков на неё глазели, пока она шла по обочине. Да, на неё пялились, ей это не мерещилось. Просто зоб гробит не только весь организм, но и бьёт по внешности. Вот представьте себе Крупскую, только более молодую и очень худую. Или у неё была Базедова болезнь? Ну, вы поняли…
Мы-то были здоровее в свои 18 лет. В чём прикол мы поняли, когда до центра города дошли. Оказалось, вокруг одни русские. В столице Якутии в то время якуты по вечерам дома сидели. Нас это не остановило. Мы гуляли всё лето, и ничего с нами не случилось. Правда, под самый конец из общаги выгнали.
В то лето мы ездили в деревню. Был у меня один шибко страшный поклонник. Он раз даже в обморок падал, изображая сердечника, чтоб пробить лёд в моём сердце. Потом смирился со своей участью, всячески оберегал, никого не подпускал ко мне. Ну, а я милостиво позволяла ему охранять себя любимую. Мы нагрянули к его родителям, объявив, что мы невесты. Его самого не было. Родители, наверное, долго гадали, кто из нас та самая невеста, да к вечеру нас уже не было. «Невестили» в другом месте. Оказались на деревенских танцах, всех поставили на ноги. Стали событием года для маленькой деревни. За ночь успели покататься на мотоцикле «Урал», на тракторе «Белорусь».
Так-то, я не умею водить, и не хочу. Кроме того мотоцикла и трактора я как-то раз управляла паромом, когда паромщики напились. Потом устала крутить колесо в капитанской рубке, и давай будить нашего оператора, да безрезультатно. Мы, как настоящие телевизионщики, быстро сообразили, направили на него прожектор и кричим в ухо: «Вставай, паромщики спрыгнули в воду! Вставай, бери камеру». Вы не поверите, он вскочил, как ужаленный, да камеры не было. Вместо камеры руль и вперёд на тот берег.
Из другого транспорта был только гужевой. Хотя сама лошадь же не считается транспортом. Как-то раз на дискотеку в райцентре верхом на лошади прибыли. По пути встречались гаишники, мы им: «Лошадь не машина, нас не остановите». Они махали вслед своей палкой.
Попутно вспомнилось, что и у меня был в жизни рыцарь на белом коне. Правда, не совсем на коне, на санях, просто лошадь была белая. Тоже телевизионщик. Вдруг среди ночи решил женихаться, будучи женатым, для большего эффекта прикатил на санях.
Те же гаишники пытались остановить первый в районе джип – красного цвета с затемнёнными окнами. Окно со стороны пассажирского переднего сиденья медленно спускается, выходит чья-то холёная рука, мол, это мы, в чём проблема? Гаишники молча пропускали джип с совершенно пьяным водителем и такими же пассажирами. Да мы вместе с ними не раз бухали, они всё понимали. Но это было потом, в лихие, но сытые для нас 90-е.
Из общаги выгнали, но практика продолжалась. Пока искали место для проживания, познакомилась на свою голову с будущим мужем. Не век же мне подставной невестой быть.
Сначала познакомилась с его братом. Идём с общаги, куда глаза глядят. Не знаем, что делать, где жить в оставшиеся дни практики. Останавливается автобус, открываются двери, выходит парень и мне: «Привет!». А я в ответ: «Привет! Сколько зим, сколько лет». И пошли с ним на хату. Подруги-то не знали, что я прикололась, парня этого знать, не знала.
И стали в той хате жить-поживать, да добра наживать. Парень тот уехал, подруга, которая из нас самая умная с его земляком сошлась, другая подруга, с которой одна зубная щётка на двоих, просто в качестве довеска. Как-то утром открываю глаза и вижу – как на меня круглыми изумлёнными глазами смотрит некто. С молчаливым укором. С первой же минуты я оказалась без вины виноватой. Откуда мне было знать, что его брат женатый, даже если б и знала, в чём проблема, я же не собиралась уводить его из семьи. Просто нам надо было где-то перекантоваться в оставшееся время. А оставалось всего ничего, смысла снимать хату не было.
Так мы и познакомились. После каникул я к нему заезжала, когда должна была улететь обратно в Хабаровск. Опоздала на регистрацию, меня так провели на лётную полосу, будущий муж меня провожал. Трап не убирали, меня ждали. А я, уронив чемодан на полосу, начинаю рыдать, мол, остаюсь, не хочу уезжать. Стюардесса лично уговаривала меня, помогла подняться по трапу, усадила на место. Как только самолёт взлетел, я уже о нём и забыла. Но мы переписывались. Я вообще любила это дело – писать письма. Всю жизнь писала родителям письма, каждую неделю. Кто знал, что это было предвестником моего будущего.
Это был год 1986. Горбачёв объявляет о начале разоружения. Так уж суждено стране – то вооружаться, то разоружаться. В воздухе витает дух свободы. Люди начинают зачитываться Мандельштамом, Пастернаком, Набоковым, Солженицыным. В моде капиталистическая группа «Модерн Токинг». Мой Миша на прощание подарил кассету этой группы. Ею пользовалась вся общага, не вникая в то, что записано в конце. Напутствие Миши было на якутском – мол, меньше трахайся. Да я и так ни с кем и ни-ни, ну, за некоторыми исключениями.
Год, когда вся страна жила от серии до следующей серии фильма «Возвращение Будулая». В остальное время телевизор выдавал одно только слово – «ускорение». В феврале—марте 1986 года XXVII съезд КПСС изменил программу партии: провозглашался курс на «совершенствование социализма» (а не «построение коммунизма»); предполагалось к 2000 году удвоить экономический потенциал СССР и предоставить каждой семье отдельную квартиру (программа «Жильё—2000»). Параллельно шла афганская война, бессмысленность которой уже начала доходить до умов не только руководства страны. И возвращение Сахарова из горьковской ссылки. Ему позвонил сам Горбачёв.
О том, что лёд тронулся, впереди нас ждут лихие времена, мы, конечно же, и не подозревали. Все события, кроме Будулая, прошли мимо нас. Какое нам дело до остального мира, когда мы сами молоды, полны сил, когда мы сеем радость, что жизнь – это праздник. Счастливое неведение. Мы ещё успеем надышаться вредоносными парами этого остального мира, успеем настрадаться, потому мы усиленно наслаждались, что послевкусие до сих пор иногда чувствуется, как после выпитого советского лимонада.
Некто Евгений Трифонов считает, что всё началось с Якутии: «Волна масштабных межнациональных и социальных конфликтов, разорвавших СССР, началась в Якутии в марте-апреле 1986 г. Огромная малонаселённая автономная республика, о которой обычный советский человек знал в основном по песне Кола Бельды «Увезу тебя я в тундру», да ещё слышал о городе Мирный, где добывают алмазы, запустила механизм саморазрушения гигантской сверхдержавы. Уже через несколько месяцев гораздо более кроваво вспыхнул Казахстан, и пошло-поехало. Нарыв прорвался 28 марта 1986 г.: на катке близ университета произошла серия драк между русскими и якутскими студентами. Драки продолжились и в последующие дни, а 1 апреля произошло особенно жестокое столкновение. Вечером того же дня студенты стали требовать вмешательства властей и наказания зачинщиков. 2 апреля в актовом зале университета состоялась встреча студентов с работниками МВД и, конечно, с партийным и комсомольским активом. Которая, как и следовало ожидать, прошла безрезультатно – милицейские и партийно-комсомольское начальство лишь что-то растерянно лепетало. После этого большая толпа студентов двинулась к центру города. Тогда-то выступление и приобрело политический характер. Советская власть не поняла, что волнения в Якутске – первый звонок, оповестивший о наступлении в СССР новой реальности. О вступлении Советского Союза в период нарастающих межнациональных конфликтов, в течение нескольких лет разорвавших его на части. Она (власть) продолжала самоуспокаивающие заклинания, бормоча что-то невразумительное об «интернационализме» и «новой исторической общности – советском народе». Хотя как раз события в Якутские продемонстрировали, что эта «общность» - фикция»» (https://dzen.ru/a/ZMK5li2byRCQtNUz). Вот после подавления «бунта» мы и оказались в Якутске летом 1986 года.
Но слово «ускорение» помню. Как время ускоряется к концу жизни, сюжет обостряется перед финалом, так и вся система ускоряется перед естественным концом. Только вот маразма не наблюдалось при этом, или в силу своей молодости я это тоже пропустила? Утомлённые затянувшимся утром свое жизни не ускоряются за компанию.
Всё в топку – обрывки воспоминаний, отрывки из записей, сопутствующие события, случайные и не случайные попутчики. 
Смешинка
18 января 1987 года мы втроём поехали на поезде в Комсомольск-на-Амуре. Чисто ради прикола. Прямо в поезде познакомились с казахами из Семипалатинска. Один из них Кайрат на ходу стихи сочинял: «Всё равно найду тебя, это судьба». У нас тайга, а не казахстанские степи, искать меня, где шумит тайга, проблематично. Как бы там ни было, весь день всей толпой гуляли по Комсомольску, спали в вестибюле какой-то гостиницы.
По приезду в Хабаровск нас ждали неутешительные вести. Решалась наша дальнейшая судьба. Распределение. Самым худшим вариантом почему-то считалась Чита. Сводная тетрадь: «У меня три варианта: армия, замуж или ребёнок». Ни хрена себе варианты! Армия всё же в приоритете.
22 января. «Поездка в Берёзовку на ТЭЦ-3 (химия). Смутно подозреваю, о чём речь. Ночь. Я возвращаюсь в общагу с хаты. Встала посередине перекрёстка и останавливаю издали единственный транспорт. Автобус, значит, не менты. И зачем я туда села, ведь автобус ехал в противоположную сторону. Просто я устала, замёрзла и вообще всегда за любой кипиш. Попутчики были весёлые. Как оказалось, они были с химии, работали в ТЭЦ. Так до утра потусовалась с ними, пока автобусы не начали ходить. В одно время на одном из этажей нашего общежития всё лето жили тоже такие полузаключённые. Один из них одарил меня деньгами, а я, дура, истерила, что он меня купить хочет. Жизнь показала, что из всех мужиков порядочнее всех те, кто живёт по понятиям.
С 26 января началась последняя неделя учёбы. В день, когда начался исторический пленум ЦК КПСС (27-28 января), посвящённый обострившемуся кадровому вопросу, мы ездили к своим «женихам», которые жили в съёмной хате. Как я уже упоминала, один из парней ждал, когда я закончу техникум. В это время политическая команда М.С. Горбачева предложила политику гласности. На пленуме было принято решение о демократизации политической жизни в стране. Было заявлено о необходимости отказаться от несвойственных партийным органам управленческих функций, превратить КПСС из части государственной машины в политическую партию, а Советы народных депутатов – в реальные органы власти, проводить выборы на альтернативной основе, обновить кадры в центре и на местах. Для вовлечения в политику более широких слоев населения был выдвинут лозунг «строительства социализма с человеческим лицом». Из всего этого самое сладкое слово – ГЛАСНОСТЬ. Этого всего мы, конечно же, не заметили.
31 декабря – последний день учёбы. Получила все зачёты. Как бы ни грозилась наша классная Пиночетка, меня допустили к экзаменам. Последнее, чем они могли нам насолить, это распределить нас в самые худшие места. Пиночетка так и заявила, что эту святую троицу надо разделить, а то там такое устроят, что мало не покажется. «Закрыла семестр нормально. За это время было много неожиданных решений, сюрпризов. Последние дни нашей разгульной студенческой жизни. Осознание того, что такого в жизни больше не будет». Потому мы, как с цепи сорвались. Что ни день, гулянки, приключения. Отрывались по полной.
Чего больше всего боишься, то и случается. Нас разделили. Подруг на историческую родину, только по отдельности, меня – в ту самую Читу, куда я точно не хотела. Если бы время повернуть назад, всё прокрутить обратно, я бы, может, поехала в эту Читу, где до фига воинских частей. Поработала бы военным топографом.
В феврале в сводной тетради появляются странные записи: «Я ничего понять не могу. В чём дело? Не знаю, что и делать»; «Всё. Ставлю точку. Надо самой стараться сделать свою жизнь интересней». Куда ещё интересней? Затем появляется много имён, которые ничего мне не говорят «Шампанское, кутежи, кутежи». Мы торопимся жить, упиваемся моментом, нутром чуя, что скоро жизнь повернётся к нам задом.
«Люда – Хана, Лена – Шана, я – Реб, Дюха – Тевье». Я помню, что периодически мы меня клички. Но почему именно под занавес мы решились взять чисто еврейские имена? Кого-кого, евреев в моём списке нет.
Лена, это, которая умная, в одно время была Квитанцией. Дюха через тридцать лет спорила, что Квитанцией была я. Если вдруг надо было ноги делать, мы с Дюхой обговаривали это на своём языке. Это, когда мы тусили с русскими. А Квитанция-то не говорила по-якутски. Ей что скажешь, отвечает по-русски. Вот и шифруйся потом с ней.
Кроме корейского, у нас в одно время бурятский период. Они нас научили кое-каким словам, типа, бухнём, красивый парень, пошли домой. Вот бурятский и стал нашим партизанским языком.
Мы с Дюхой любили подкалывать нашу до неприличия серьёзную подругу. Идём, значит, по улице Карла Маркса. Вдруг я превращаюсь в «слепую», а Дюха в моего поводыря. При этом дико хохочем. Та, которая материться не может, старается убежать от нас, делая вид, что с нами не знакома. А мы гонимся за ней.
Однажды мы ехали на трамвае с Южного микрорайона до ж/д вокзала. От конечки до конечки. Я, как села, начала угорать, никак остановиться не могу. Уже забыла, от чего засмеялась, самой уже надоело, но всё равно смеюсь. Квитанция пересела, усиленно делает вид, что она не при чём. Как же не при чём, если во всём трамвае мы вдвоём только нерусские.
38 лет прошло с того момента. Нет ни гласности, ни моей тогдашней стройности. Только вот смешинка та осталась. Время от времени даёт о себе знать. Если Квитанция, которая не материлась, могла пересесть, перейти на другую сторону улицы, мой нынешний муж, который ещё как матерится, никуда пересесть не может. Постель-то одна. Матрас дрожит от моего внутреннего, еле сдерживаемого смеха. Ещё немного и муж взорвётся, заподозрив, что я над ним смеюсь. Могу над ним, могу над собой, могу просто так, без особой причины. На что он: «Смех без причины – признак дурачины». Дурак на дураке, мудак на мудаке – одним больше будет. Тебе меня не понять, когда смешинка Квитанцию догоняла, тебе было только шесть лет.
Мы получили ещё одну путёвку в жизнь в пору ускорения и гласности. Пинка под зад дали для ускорения, только забыли направить, куда надо. А после гласности осталась привычка писать, как на духу.
Не рутина: немного из беззубого прошлого и кое-что о поэтах
Иногда полезно выпадать из жизни на целых десять лет. Тогда заметнее изменения, метаморфозы особенно в людях. Не успеваешь удивляться, но приятного в этом мало. Обычно с годами они лучше не становятся.
Пока ты пребывал в счастливом неведении, они жили на всю катушку, не щадя себя и свои ресурсы. Даже, если ты трижды гений, внутренний запас не бесконечен, и для того, кто музу приучил себе в угоду, рано или поздно закрывается шлюз последней надежды. Но лучше довериться Андрею Рублёву: «В угоду чью-то не к лицу Творить творимое творцу».
 Можно долго спорить, до какого момента можно эксплуатировать свой дар или навык в ремесле. Написал бы Андрей Дементьев:
Всё будет так же после нас.
А нас не будет.
Когда нам жизнь сполна воздаст,
У мира не убудет.
По небу скатится звезда
Слезой горючей.
И не останется следа.
Обычный случай

не в 44 года, а на закате жизни? Но поэт продолжал писать, судя по поздним стихам, пыл его не угасал:

Никогда ни о чём не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить...
Не жалейте своей доброты и участья,
Если даже за всё вам — усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство...
Не жалейте, что вам не досталось их бед.

 Но в последние годы всё чаще в его стихах звучали иные ноты: тревоги, боли за происходящее вокруг:
 «Поля травою заросли…
И, утвердив свою спесивость,
Ползут сквозь пашню ковыли,
Где рожь когда-то колосилась.
Моя любимая страна,
Познав обиду и бессилье,
Теперь пожизненно бедна,
Как будто вовсе не Россия.

Это пишет поэт, который в отличие от некоторых, музу не продал, большого состояния так и не скопил. Он говорил, что не умеет хитрить и ненавидит лжецов. Зато за прожитую жизнь было не стыдно. Он умер в 2018 году на 90-м году жизни.
Поэт может молчать, не внимая зову музы. Но:
Я, оседлав растерянную музу,
Стремлюсь в полет, фантазией звеня,
Да только круп прекрасного коня,
Придавлен бесталанным тяжким грузом... (kotjamurrr).

Но самый больший грех для поэта, одарённого, естественно, укротив изменчивую музу, под чужую дудку плясать. Всё это дурно пахнет. Слава богу, речь не обо мне, на меня муза поэтическая смертельно обижена.
Стихами сыт не будешь. Только поэтам кажется, что все тайны мироздания доступны им одним, раз с музами они дружат, то избранные лишь они одни. Когда кажется, креститься надо. Есть конфеты в красивой обёртке, даже в коробке, так и стихи, до того стройные и благозвучные, что всем невдомёк, что за словами тайны, даже смысла нет, это, как будто конфеты без начинки. Но пустое – звонче…
Это я так, по инерции, в качестве лирического отступления. Мой 1987 год со стихами точно не связан.
Я немного удивлена, обнаружив, что мой внутренний телевизор называется внутренним видением. А как тогда называется иначе телевизор внешний? Пожиратель времени, нарушитель тишины? Пока он молчит, меня иногда посещает Муза и шепчет мне запретные слова, которые не к месту и не ко времени. И я убегаю в своё безопасное прошлое. Бояться надо живых, тех, кто здесь и сейчас. А прошлое оно беззубое, давно отшлифованное временем, памятью и внутренней цензурой… Жизненные волны вывозят не всех. Боюсь, на гребне новой волны окажусь уж совсем одна. Волна не удержит многих, и, уж лучше скользить по волнам без тех, кто тянет ко дну…
Один год из моего уже беззубого прошлого вместился на двух страницах сводной тетради. Пока шла массовая «чистка» партийного аппарата, мы ездили за компанию по воинским частям, смущая своей раскованностью и неудержимым весельем всех без исключения. 23 марта состоялся поход в «Северянку». Это небольшое кафе на перекрёстке, близ остановки «Поворот на спиртзавод». Мы начали туда ходить только на последнем курсе. Ушлые девки с первых дней туда ходили – в «кабак». А мы-то не нажираться шли, а жрать, днём, чтоб скушать мясной салат за три рубля, который впоследствии стали называть «оливье». Что касается того похода в марте, в честь какого-то праздника – наверняка кроме салата ещё что-то заказали.
У нас «на районе» было всё для автономной жизни. Небольшой рынок, где лакомились ранней черешней, кимчи в целлофановых цилиндрах. Через рынок можно было пройти к небольшому кинотеатру, где с опозданием на три дня шли все фильмы, которые показывали в «Большом». Продуктовый, овощной, хозяйственный магазины, булочная. Но мы почему-то каждый божий день ездили в центр. Без этого день был бы прожит зря. Каждый день ходили в одно кафе, где подавали квас и мороженое с клубникой и другими  ягодами. Иногда наш рацион состоял из съеденного втихаря пирожка в студенческой столовой, большой кружки кваса, вазочки с шариками мороженого и, если повезёт, пакетированным супом вечером у себя в комнате. За счёт стипендии давали талоны в столовую, но мы их никогда не брали. Мы деньги тратили исключительно на шмотки. Для этого ездили на другой конец города на барахолку. Или, если повезёт, выстояв день в очереди, покупали модные «бананы», какую-нибудь прикольную футболку в новом магазине «Модная одежда», что на Амурском бульваре. В центральном универмаге, да и в этом модном магазине из модного больше ничего и не было. Мы всё равно одевались. Часто что-то одно покупалось с расчётом, что мы будем его одевать по очереди. Мы с Дюхой были одного роста. Квитанция была выше и шире. Или брали одинаковые вещи и щеголяли в них, как клоны. В то время клонов ещё не было. Все и всё было в одном экземпляре. В «Берёзке» мы как-то были, после ресторана в «Интуристе». Но и там ассортимент желал лучшего.
У нас не только модная одежда была одна на двоих, иногда и парни были общими. Именно в том году мы по очереди влюбились без памяти в одного увальня, который никак определиться не мог – с кем из нас ему замутить. Попробовал с Дюхой, затем под цветущей сиренью признался, что она ему не нравится. А я с междугородки звонила в ту ночь матери и рыдала в трубку, мол, не могу жить без него. Рыдала час, два. Телефонистки обо мне давно забыли, а я всё рыдала. Кстати, денег за столь долгий «разговор» они не взяли. Бедная мама не смела оборвать сей эмоциональный разговор. Как потом рассказывала родственница, она реально боялась не только того, что я за русского замуж выйду, но и за мою жизнь тоже. С ней я всегда была откровенна, она должна была быть в курсе, что слова – это просто слова, слёзы тоже – для выплеска внутренней энергии. Но всё равно боялась.
В итоге увалень достался девушке со стороны. Но в день моих проводин, утирая мои слёзы в сенях домика, снимаемого его земляками, всё повторял: «Ты поговори со Светой, поговори». Чисто теоретически, вдруг бы я решилась отбить его в последний вечер в том городе, когда через два часа самолёт в Якутск, как бы сложилась моя судьба? Мучилась бы, как та Света, с алконавтом первого разряда. Мягкотелый, нерешительный, потому синька его подчинила, она оказалась сильнее Светы и дороже.
Пока зрел первый митинг членов националистического общества «Память» на Манежной площади в Москве, мы сдавали госэкзамены, отправляли вещи посылкой домой, заполняли обходной, провожали зиму в последний раз в Хабаровске, ездили с Квитанцией опять в Комсомольск чисто пошопиться. В это время все разоделись. Звезда общаги Лещук купила кожаное пальто – самый шик в то время. Половина девчонок из нашей группы на сносях или уже родившие. У них давно другие интересы. А мы во взрослые игры только начали играть.
 ««Память» пыталась создать и возглавить массовое движение русских националистов, придать «перестройке» характер национального движения. Однако «перестройка» шла под западническими лозунгами, и националисты примкнули к её противникам – консервативному крылу партийного аппарата. Митинги общества проходили во многих городах. Антисемитская пропаганда и слухи о готовившихся членами «Памяти» погромах подстегнули массовую эмиграцию евреев из СССР». Вот это точно прошло мимо. К евреям, да и ко всем остальным у нас не было никаких претензий. Биробиджан был рядом – центр еврейского автономного округа. На первом курсе математику вела пожилая еврейка. Собственно и всё.
Когда в Хабаровске сакура отцвела, 28 мая 1987 года «18-летний немецкий пилот-любитель Матиас Руст посадил легкомоторный самолёт около Кремля. Он вылетел из Хельсинки и с отключёнными приборами незамеченным пересек советскую границу. После этого его несколько раз обнаруживала служба противовоздушной обороны, но он исчезал с радаров и уходил от преследования. Он хотел посадить самолёт в самом Кремле, но, убедившись, что на там нет подходящей площадки, решил приземлиться перед Покровским собором. Площадь была заполнена гуляющими, и Руст с включенными посадочными огнями несколько раз пролетел над их головами, помахивая крыльями. В ответ они махали ему руками и улыбались. Руст утверждал, что его полет был призывом в дружбе между народами. Но военные увидели в этом провокацию западных спецслужб. Беспрепятственная посадка самолёта в самом сердце страны стоила постов министру обороны СССР и командующему войсками Московского округа ПВО».
«Махали ему руками и улыбались» - в этом что-то есть. Советские люди всегда радовались самолёту. В моём детстве вертолёт приземлялся прямо за дорогой напротив нашего дома. Пока ребятня бежала к нему со всех концов деревни, я оказывалась рядом раньше всех. Послевкусие того времени в упоминании «вертолётного вкуса» болта кровати, под которой я играла. С самолёта кидали листовки против лесных пожаров, мы бегали и собирали. В то время в каждой деревне был свой аэродром. В пору алмазной эпопеи, когда у нас нашли первый алмаз, приземлялись самолёты посерьёзнее «антошек». Потом долгие годы след от двигателей реактивных военных самолётов вдоль и поперёк рисовал небо каждый день. Особенно много летало в пору чеченских войн. В последнее время их не видно. Ни одного самолёта за всё время. Может, раз в квартал, один пролетит, срезая небо одиноким следом, и всё.
Из яркого детства, из праздной юности с бесконечными приключениями, оказываемся вновь здесь и сейчас, о котором говорить есть ересь, неровен час. Зато не рутина. «Если вы думаете, что приключения опасны, попробуйте рутину – это смертельно» (Пауло Коэльо).
Я – ваша тень, и она в запое
Сегодня вдруг поняла, что подхожу к финалу своего повествования, что юность моя быстро свернулась уже во второй половине 1987 года.
А я так свыклась с ним, не хочется возвращаться в былую рутину. Признаться, рутина эта не напрягает, ведь она и есть моя жизнь. Как говорил Томас Торильд: «Этот день и есть жизнь». И глупо обнулять его, вновь и вновь погружаясь в прошлое. Ещё немного и ты можешь стать узником своего прошлого. Но я же погружаюсь дозированно, понемногу в день, выныривая с уверенностью, что завтра вновь это повторится.
Хорошо, когда хорошо пишется, когда само идёт, ибо оно уже было и есть в тебе самой, остаётся только выразить словами. Любая вещь, которая легко пишется, приятно даётся, когда нечто просится быть изложенным именно тобой, значит, ей суждено быть написанным. Не тобой, так другим. 
Хоть ты запойно за день пишешь, всё равно что-то остаётся на завтра, с чего и пляшешь с самого утра. Это самое то, для писателя, упустишь, больше не поймаешь. Раз начал, ты уже не имеешь права соскочить. Если бы у меня была хоть одна начатая, но не завершённая по какой-то причине, вещь, не важно, малая, большая, я бы с ума сошла. Она бы меня преследовала, укоряла, утомляла, может, даже прокляла. Потому, раз явила миру ЭТО, ты просто обязана его отточить до возможного совершенства. Чего я, впрочем, не делаю. Рожу в срок и оставляю на пороге жизни. Авось кто-нибудь подберёт. Скорее, его участь быть в списке написанного, но не изданного, а не в чьём-то списке прочитанных книг.
Но это не моя пока забота, я в запое, я в пути. То, что эта вещь в приоритете, что впервые в жизни я пишу раньше, чем приберусь дома, говорит о многом. О том, что прёт. Ибо о себе любимой можно говорить и писать бесконечно, чем доселе не грешила, в отличие от некоторых. Можно слепить себя, обелить, возвеличить и явить миру. Люди могут поверить, продолжая, впрочем, гадая об изнанке твоей жизни, мечтая добраться до твоего грязного белья. Ведь «сколько о себе ни рассказывай, всё равно за спиной расскажут интересней» (Фредерик Бегбедер).
Но, слава богу, я – вчерашний день, моё имя давно не на слуху. Я – невидимка, я – ваша тень, которая многое помнит. И мой вестник из прошлого может повернуть не в ту сторону…
Ну, а пока год 1987-й. Готовимся к экзаменам, зубрим билеты. Я покупаю подкову на счастье. Она где-то вроде валяется. Почему-то её не коснулась очередная волна минимализма. Казалось, вещь была не востребована десятилетиями, она должна быть давно приговорена.
Как ни странно, экзамены сдаю на «4» и «5». Я та ещё зубрила. Ведь геодезия, фотограмметрия, топография мне не по зубам, но прокатило. И 30 марта у нас был выпускной вечер. Танцы-манцы, обниманцы. Весёлого было мало. Ибо мы понимали, что больше такой халявы, ощущения вечного праздника не будет. К тому же нас разделили. Мы – сила только тогда, когда мы вместе. Кстати, мы поклялись не терять друг друга, замуж выходить в один день. Вот почему подруги злились на меня, когда я в тот же год замуж выскочила. Особенно Дюха, Квитанция-то на свадьбе моей безалкогольной шафером даже была. С Дюхой мы встретились через 22 года, и она клялась-божилась, что мы подруги навсегда. Хоть умереть в один день не поклялись. Замуж они и не вышли, клятва тут не при чём.
Ночью мы с Квитанцией напоследок решили тряхнуть стариной. Чтоб город вздрогнул. Но Хабаровск и не таких видал, скорее, вздрогнули в ту ночь мы, впервые попробовав самогон. Судя по записи, нас угощал какой-то кореец Дима. Хабаровск славится не только обилием моряков, солдат, там очень много коренных корейцев. В нашем случае, корейцев во втором поколении.
Успокоились только к утру. Пока ехали в сторону общаги на такси, я, умаявшись за день, уснула. Просыпаюсь и вижу, что подъезжаем к огромному светящемуся зданию. Почему-то я была уверена, что это Рейхстаг. Только не помню, мне показалось, что мы – часть рейха или нас везут в качестве трофея, как истинных антифашистов. Хотя Рейхстаг – это же парламент, а не гестапо. Потом дошло, что война закончилась 42 года назад, что фашизм – это архаизм, что исчез он навсегда, что мы живём в самой миролюбивой стране.
31 марта, так и не поспав, но в новой пижаме с мелкими цветочками пошла я со всеми получать диплом и ромбик, который так ни разу никуда не приколола. Чтоб все знали, что я закончила какой-то там техникум, а не вуз? Да и вузовский ромбик, зачем выставлять напоказ, это же не орден. Да и орден ныне ни о чём не говорит.
Чемоданное настроение, пустота в душе, неясная тревога перед новой жизнью, к которой готовят все 10 лет с плюсом, и за эти бесцельно прожитые года надо платить. Долг перед родиной, который я так и не оплатила, я родину перехитрила, выйдя к осени того года замуж. А ведь до последнего пыталась искать другие варианты. Всеми правдами-неправдами хотела зацепиться в столице родной республики, но я ей не была нужна. После трёх телеграмм с угрозами, что на меня подадут в суд, перед прокуратурой Якутска хотела заставить чела встать на колени, ибо я жениться ему предлагаю. Он на колени встать отказался, но на предложение согласился. Побежали в ЗАГС, а там испытательный срок три месяца, но справочку дали, что я выхожу замуж. Откуда мне было знать, что взамен всего лишь всеобщего порицания получаю кое-что похуже. Я думала, вот она свобода, оказалось, это окошко в темнице.
И 1 апреля мои проводины с ящикам «Жигулёвского», нашим с Дюхой рыданием, предложением бывшей нашей общей любви – «поговорить со Светой».
Прощай, Хабаровск, моя улётная юность. 
Презентация жениха, книга изобилия
Или читать, пока сравнительно светло, или, наслаждаясь тишиной и покоем, пока ОДНА ДОМА, посмотреть фильм, или сесть за комп, не дожидаясь завтрашнего утра?
Пробовала смотреть фильмы – один прокрутила вперёд, чтобы убедиться, закончится ли история, как я думаю, при другом уснула. Читать дальше книгу – там так нудно, тем более, экранизацию я уже смотрела. Остаётся только писать. Мураками: «Утром я встаю, иду на кухню, а оттуда, зажав в руке яблоко, — прямиком в кабинет. В кабинете я — долгим нажатием на кнопку — включаю свой «Мак», отмеченный фирменным значком яблока, и в свете утренней зари жду, пока загрузится операционная система. Жду и жую красное кислое яблоко. А в голове зреет мысль: «Сегодня тоже надо постараться и написать что-нибудь стоящее». Хотя лимит был утром исчерпан, попробую начать очередную главу. Ибо тот же Мураками говорит: «Мы вообще живём для того, чтобы наполнять картинки прошлого нашим собственным смыслом». Веря, что в каждом пазле есть некий смысл. Если же его нет, стоит его выдумать…
От чего бы ни плясали, всё зависит от того, как это подано, под каким соусом. И как ни старайся, всем не угодишь. Говорят, литература - то, что отличает её от не-литературы, - открывает те мысли и состояния, о которых прежде не знали. Но это высшая планка, до которой большинство не дотягивает.
С прощанием с городом юности сама юность не закончилась. Первоапрельские слёзы ни о чём не говорят. В записях одни танцы, кино, звонки, свидания то с одним, то с другим. Проводы зимы. И почему-то начала работать в местном музее. Наверняка в качестве волонтёра – музей был в ведении нашей другой классной, после Молекулы. Но это было уже без меня.
Музей был посвящён первооткрывателям алмазов. Мы что-то клеили, писали, точно не помню. Зато помню, как мы с другим волонтёром сорвались, сели в попутку и уехали в соседний городок, где эти самые алмазы и добывали. Уехали в чём были – лично я почему-то в телогрейке. Напарник усадил меня поближе к шофёру, боясь за своё целомудрие. Если ты в телогрейке, считай, что доступа к телу нет. Шофёр довёз нас в целости и сохранности. Если верить записи в сводной тетради, далее мы в автобусе с двумя городскими парнями пили шампанское. Помню, что мы коньяк домой привезли, а шампанское не помню.
Потом весь май сплошное веселье – молодёжный ысыах, свадьбы, танцы. При этом целовалась я почему-то на кладбище. Какой-то сюр, но за поцелуй ручаюсь. Парню на могилу отца надо было, и меня с собой взял, ну и заодно и целовались.
Смысл в том, что смысла нет? Умываем руки, ведь всё само вывозит. В те самые дни страна начала разваливаться, ещё немного и всё обнулится, а мы и не заметили. Где тот слом, точка отсчёта, с которой начинался весь последующий сюр? В чём прокол, что с нами было не так? Весь наш юношеский максимализм, чистота помыслов ушли в никуда, как время в песок. Мы были слишком заняты собой.
Как бы я ни хотела остановить поток времени, остаться дома, побыть ещё почти ребёнком, настал тот день, когда надо было ехать в эту самую Читу. Опять чемодан, в который всё самое нужное и дорогое не втиснешь. Грустила я, грустила мама. Как она потом признавалась, всю жизнь жила ожиданиями и провожаниями. И, как только калитка за мной закрывалась, сердце замирало и становилось пусто, а всё вокруг бессмысленным. Легче тем, кого провожают. Хотя это, смотря куда провожают. У меня тоже всегда щемило сердце, когда оставляла дорогих моих родителей одних.
Чем старше становилась, тем больше не хотелось этого делать. Но я же не уезжала навсегда, как правило, не надолго. Лето проводила всегда с ними. Всю жизнь. Это святое. Только дважды меня летом рядом с ними не было – во время практики и намного позже, когда работала на подставную партию. Если после практики всё же приезжала домой, после того злосчастного лета, когда готовились к очередным выборам, даже осенью не отпустили домой. Если я где и работала, то с условием, что отпуск беру летом, или вообще уезжаю на всё лето домой.
Отпуск, обычно, самовольно продлевался. Или по выдуманной уважительной причине, или с обещанием «отработать потом». Однажды вдобавок к этому обещанию купила дорогой коньяк в бутылке в форме змеи, чтоб задобрить начальницу, которую между собой звали Ниткой. И прямо у себя в кабинете уронила бутылку. Форма бутылки позволила не выплеснуться остатку коньяка. И мы ещё долго баловали себя во время работы кофе с коньячком. Везла змею, да, видать, не судьба подложить змею змее…
А так Нитка была вполне безобидной, но всё же вредной. Мы работали в «стекляшке», чтоб нас со всех сторон видно было. От нас требовалось, чтобы мы всегда были при деле. Делали вид, что работаем, несмотря на то, что работы не было. Придёт заказ, отдают нам на читку. А мы должны смаковать этот текст, читая его энное количество раз. Обычно, кто-то из нас троих должен краем глаза следить, не видно ли Нитки через стекло. Я-то как бы всё время была занята. За время работы в этом абсурдном учреждении умудрилась написать такое количество книг, что озвучивать стыдно. Всё вручную. Черновик переписывался в беловик. Все, кто за стекляшкой, сидели за компами, играли в покемон. В то время зарплата не позволяла купить свой собственный компьютер. Она позволяла выживать, и то приходилось бесконечно сдавать золото в ломбард, затем после зарплаты его выкупать обратно.
Все в курсе, но терпели. Главное, вовремя на работу пришла (это фиксировалось в специальном журнале на вахте), меня видно, я есть. Иногда пробегала вовремя через вахту, а сама никакая. Но я же есть, какие могут быть претензии. Через нас проходили техники в комнатку, где стояли какие-то бандуры. Мы называли её подсобкой. Бывало, что я там, на стульях отсыпалась, и ни разу не спалилась.
Но придётся отмотать время назад и оказаться опять в 1987 году. Улетела в Якутск 17 мая, и весь май маялась в поисках работы по специальности или иной какой причины, лишь бы в Читу не ехать. За столь короткое время нереально залететь. Почему в голову не пришла гениальная мысль, достать, купить фиктивную справку? Или в то время все были настолько честными, не падкими на лишние деньги? Скорее, я сама сглупила.
Что сделано, то сделано. 5 июня мы подаём заявление в ЗАГС. Видать, это стало легальным основанием для того, чтобы отправить Пиночетке торжественную телеграмму: «Выхожу замуж тчк Чита отменяется». 15 июля улетаю обратно домой, позже жених. Презентация будущего мужа.
Но между этими датами кое-что случилось, что интереснее темы жениха и невесты.
Вскоре были массовые антисоветские демонстрации в Вильнюсе, Риге и Таллине, приуроченные к годовщине подписания пакта Молотова-Риббентропа, заключённого СССР и Германией в 1939 году. «Тема советской оккупации оставалась крайне болезненной для национального сознания этих республик в составе СССР, а восстановление независимости стало главным требованием протестного движения в годы «перестройки»». Это, конечно же, не удостоилось нашего внимания. В канун свадьбы кто политикой интересуется? В тот год много чего было, о чём мы и мечтать не могли в детстве, когда казалось, что явь – это некий холодец, застывший навеки. А холодец мы ели только в мае. Родители к тому времени уже держали живность. Потому о мясе и молочке голова не болела. Потому мимо нашей семьи прошли голодные 90-е, да и иные не столь сытые года.
Не голодали, но и особого изобилия, описываемого в знаменитой книге «Книга о вкусной и здоровой пище», тоже не наблюдалось ни в 70-е, ни в ранние 80-е. Эта была одной из важных книг моего детства, иллюстрации которой, стали фоном для моих игр. То, что где-то столько всего готовили, казалось дивной сказкой на ночь. Из всего того, что было на иллюстрациях, нам доступен был лишь консервированный горох. О том, насколько отличается консервированный от свежего, самим выращенного зелёного горошка, узнала только недавно. Молоко было свежее, сметана покупная, но натуральная, а так хотелось пить молоко в бутылках с широким горлом. Чуть позже мы с той самой подругой детства, с моим «сиамским» близнецом, в Сочи и Краснодаре ели батон хлеба, запивая молоком или кефиром из такой бутылки, и были вполне счастливы.
К сожалению, та большая, довольно потрёпанная книга не сохранилась, её копия, мини-версия без иллюстраций осталась в другом районе, куда мы с мужем и своим первенцем переехали жить – к его родителям.
Мне не хватает книги изобилия, ведь рацион опять скудеет, холодильник пустеет.
Ложь в рифмах, игры со смертью
«Некоторые люди лишены дара говорить правду. Зато какой искренностью дышит их ложь!» (Станислав Ежи Лец). Искренне жаль тех, кто сам глубоко заблуждается, и тянет за собой других. Можно верить в чужую ложь, но в свою? Никакого дара для того, чтоб говорить правду не нужно. При этом думать даже не требуется, ты выкладываешь то, что есть. За что купил, за то и продаю. Может, многие лишены МУЖЕСТВА, говорить правду?
Только правда даёт шанс быть свободным. Когда-то один деятель культуры, которого переклинило на теме национальной идентичности, уверял, что свободы нет, это выдумка поэтов. При этом сказал, что поэты те ещё сказочники, которые торгуют ложью в рифмах. Я-то была иного мнения, мол, стихи – это исповедь души, голос сердца. Как можно врать стихами? Проза ещё позволяет импровизировать. Там ты волен перетасовывать факты, дополняя, приукрашивая или меняя своей фантазией. Но не об этой данной вещи речь – в non fiction такие игры исключаются.
Нереально верить в ложь бесконечно. Рано или поздно приходит осознание, что ты глубоко заблуждался. Но ты так долго носился с этой чужой ложью, как с писаной торбой, что не хочешь с ней расставаться. Скорее, тебе неудобно самому себе признаться в том, что был не прав. Если же ложь не только въелась в душу, меняя сознание и саму твою суть, став ориентиром в твоём жизненном пути, заставила сделать те или иные поступки, на которые по трезвяку ты не способен, ты стоишь на своём до последнего, выдавая явную ложь за истинную правду.
Что касается жизненной правды, тут можно маневрировать вполне безболезненно для себя и публики, для которой подаётся эта правда. Тут уже зависит от контекста, от того, под каким соусом ты её подашь. Если уж очень нелицеприятна твоя правда, её можно тупо утаить, умолчать, самому забыть, стереть в памяти. Если не удаётся от неё избавиться, скрыть, зашифровать, раз чужим знать не обязательно. Совесть она избирательна. Факты твоей биографии тоже имеют срок давности.
Ну, наверное, есть люди, которым абсолютно нечего скрывать. За них говорит одна единственная запись в трудовой книжке, отсутствие судимости, не отшлифованная, невыдуманная репутация, расписанная по часам и дням, запланированная от и до, личная и общественная жизнь, и чистейшая совесть. Им впихали в голову все возможные религиозные догмы, все человеческие ценности, понятия о добре и зле. Они, наверное, и мир воспринимают таковым – правильным, безальтернативным. Как сегодня им живётся, как спится, думается? Мне иногда кажется, именно их и сломали, впихали в их головы другие ценности. Вот именно, что кажется, заглянуть внутрь их черепной коробки я не в состоянии, тем более, в самую душу.
Почему у меня появилась сводная тетрадь с выжимками из дневников ряда лет? Не только из-за того, что муж ревнивый. Может, было что-то такое, от чего хотелось избавиться хоть таким способом?
Однажды моя начальница уехала по делам в столицу, оставив детей на моё попечение. Няня из меня никакая, да и дети были не маленькие. Помню, как раз Влада Листьева убили. И мы с приятелем помянули. К нам присоединилась на людях вся такая правильная соседка. Почему-то она в тот день была в телогрейке. Впервые увидела, как она напилась, и начала нести всякую ересь, при этом, не забывая плакать по убиенному журналисту. То ли мы с приятелем после этого заявились вместе к детям, то ли в тот вечер меня и вовсе с ними не было, но я внушила детям, никогда и ни при каких обстоятельствах не говорить об этом маме. Потом начальница смеялась, что дети так и не рассказали ничего. Старшая дочь, будучи сама взрослой, уже не помнила, о чём она должна была молчать. «Ну, что вы могли сделать такого? Наверняка, про пьянку просила не говорить». Большего греха и не придумаешь.
Я никогда не обращалась к дневникам, не занималась самоанализом. Совесть не мучила, память не давила. Крепко спалось, легко жилось. Раз волны минимализма не коснулись этих тетрадей, значит, они были нужнее, чем книги, просто ждали своего часа. И тот час настал? 
Это только 2 октября 1987 год вышла в эфир телепрограмма «Взгляд», ставшая одним из символов «перестройки». Она перевернула представление о телевизионной журналистике и подаче новостных материалов. Из ведущих программы В. Листьева, А. Любимова, Д. Захаров, А. Политковского, С. Ломакина, В. Мукусева отчётливо помню только Листьева, Любимова и Ломакина. Телевизор осознанно начала смотреть со второй половины того года, ибо он стал моим единственным окном в мир. Позже этот Ломакин показывал нам телевизионные студии и бары со смачными комментариями. Мы даже посидели на креслах ведущих новостных программ. Жаль, что в то время селфи невозможно было сделать. Почему-то мы не сочли нужным тратить драгоценные кадры новомодного «Полароида» в Останкино. Помню молодую ведущую Александру Буратаеву. Она в жизни оказалась высокой и худенькой. Калмычка казалась худее, чем татарка Алина Кабаева в Госдуме на Охотном ряду.
Пока Листьев не явил себя миру, в июне 1987 года хотела слетать домой на национальный праздник, да билетов на самолёт не было. Впрочем, в наш район в то время никогда билетов не бывало, об этом даже был анекдот. Недолго я расстраивалась – купила билет в совсем другую сторону – в Алдан. Из-за чего у моего новоиспечённого жениха случилась первая истерика, а у меня шок из-за этого. Но я всё равно улетела к Квитанции. Заселилась в единственную в городе гостиницу, ибо мать подруги была, мягко говоря, не в восторге от моего приезда.
Кроме меня там были Светлана Светличная с мужем, актёром Владимиром Ивашовым, и Евгений Леонов-Гладышев без пары, за стенкой, между прочим. Светличная и Ивашов были настолько стройными, светлыми, прямо, как боги в «туземии». Красавчик Леонов-Гладышев дал автограф, прямо в углу коридора, гладя свои брюки через марлю. Всё по-домашнему, по-свойски, вполне по-советски.
Золотой Алдан – городок маленький, очень даже зелёный. Природа напоминает Хабаровск. Ну, мы, конечно, заставили город немного вздрогнуть. На этот раз без подробностей. Просто, не помню.
Квитанция не обиделась, в отличие от Дюхи, на то, что я клятву нарушила, замуж выхожу. Жениха она знает, ещё с практики. Она будет шафером, на том и расстались.
Затем прилетела домой, вскоре состоялась презентация жениха. Но после моей поездки в Алдан безобидного жениха, будто подменили. За три месяца испытательного срока с лица спала маска, и я уже стала сомневаться в успехе этой затеи. Но тетрадь вынуждает меня признать, что случилась вдруг «любовь до гроба». С этого момента начинаются страсти-мордасти, что готовы были или убить себя, или друг друга. Мы так громко, смачно и часто ссорились, что впору было рядом иметь ППС. Только всё это было пустой затеей, ибо, как мы страшно ссорились, так же страстно мирились.
Вскоре была презентация невесты в его родном районе. До этого мы так сильно поссорились, что передумали жениться. Но приглашения на свадьбу уже были разосланы, в основном, его многочисленным родственникам, что решили расстаться после свадьбы. Его родители были в курсе, потому можно догадаться, как они меня встретили. Как бы невеста на как бы презентации была вполне скромна, кротка и тиха. Затем жених повёз кататься на мотоцикле по окрестностям, по местам своей юности, вернее, по местам пацанской славы. Мне это было не очень интересно, ведь всё это понарошку. По-моему, уже тогда он впервые хотел застрелиться, что я потеряла дар речи. Наверняка, тут же поклялась в вечной любви, лишь бы уберечь человека от рокового шага. Ему, видать, это сильно понравилось, и эти игры со смертью стали регулярными. Надо было развернуться и уйти, или поддакивать ему, приговаривая: «Ну же, смелее».
На поминках, и то веселей
Удобно ссылаться на тех, кто умнее. По сути, всё, что ты чувствуешь, что переживаешь, что с тобой происходит, когда-то уже было, кем-то пережито, пережёвано, выражено.
Орхан Памук: «Литература – это умение говорить о собственной истории, словно это истории других людей, а об историях других людей – словно это наши собственные истории». Метко отмечено. Он же: «Я пишу, потому что могу выносить реальность, только меняя её». Я балансирую между этими двумя высказываниями, но склоняюсь, больше ко второму. Правда, не в этом случае. И зачем менять реальность, если вымысел за ней не поспевает.
Тот случай, когда список прочитанных книг вдохновляет больше списка использованных мужчин. Оставлю, наконец, мужчин в покое, даже в прошлом. Для них наступили тяжёлые времена, когда вместо игр со смертью назло нам, они предпочитают реальный шанс умереть.
Итак, год 1987-й. Шоу продолжается. Прошло три месяца, и наступил тот день, когда по закону и, как в тот момент казалось, придётся навсегда распрощаться со своей свободой. На свадьбу прилетела только мама. Отец, как всегда, работал. 5 сентября – разгар уборки урожая, а он был главным агрономом совхоза, который почему-то во время уборки и посевной жил на поле вместе с рабочими. Ему так было проще, чем ехать в 5 утра в соседнее село и будить трактористов с первыми петухами. Он жил работой, был фанатом своего дела, истинный коммунист. Но, как только страны, которой был верен, не стало, он ушёл с работы. А ведь большинство из его коллег, товарищей по партии, переобулись, переоделись, и пришлись вполне ко двору новой власти. Один до сих пор в строю, работает по специальности. Отец внутри себя страдал, что остался не у дел, верил, что всё возродится. Но не дожил. Придётся нам доживать свой век в новой старой реальности, возврата которой так хотел мой папа…
В тот год у родителей был небывалый урожай арбузов, который мама целиком привезла нам. Она всегда оставляла для меня самое лучшее, берегла для моего приезда самое вкусное, говяжий язык, жеребячью печень, например. Даже, когда родились потом дети, она делила это вкусное или сладкое уже на троих…
Вроде мы давно помирились, ибо я сдалась после того, как жених якобы хотел застрелиться. Но вся его родня была прохладна со мной. Это обидело мою маму, мне-то на них было глубоко насрать. Расходы на свадьбу делили на две части. Они шили мой свадебный наряд, а костюм жениху покупали мы. Давали талон, и на него можно было отовариться, но не на полную катушку, был определённый лимит. В канун свадьбы оказалось, что не хватает материала для платья невесты. И они заставили мою маму искать этот отрез по всему городу. Моей деревенской маме было проблематично искать что-то в городе, к тому же, это что-то не везде продавалось. Когда всё же она привезла, что они просили, её даже чаем не угостили. Или мы были изначально не ко двору, или они считали, что свадьба ненастоящая, ибо мы были настроены на развод сразу после неё.   
 Но свадьба всё-таки состоялась. Платье сшили. Потом оно долго лежало в сундуке. Пару раз одевалось, ибо оно было не совсем свадебным, просто белым. В последний раз пригодилось для маскарада. Было белое, стало желтоватым. Наверное, в утиль отправила. Тряпку из него не сделаешь, для чего ещё оно может пригодиться?
Шёл дождь. Наши родственники жили в самом центре города, потому шли в кафе, обходя лужи. Хотя вроде и машина была с куклой. Знали бы вы, как не хочется мне вспоминать тот день, и никогда этого не делала. Даже для своих самых «тёмных» вещей в качестве фона для хоррора не использовала сей факт. А надо было.
В стране ещё действовал сухой закон! Это окончательно добило – и без того унылая свадьба, к тому же была безалкогольной. На поминках и то веселей. А так на похороны, на свадьбу в деревнях давали талон. Только что дошло – жених в нашу первую брачную ночь устроил мальчишник напоследок, вот кому досталось отоваренное на талоны бухло. Меня мама не отпустила, да и новоиспечённый муж особо не звал.
Этот сухой закон преследовал нас ещё со студенчества. С 1985 года начали продавать с 21 года, мы пролетали, но как-то находили лазейки. Любой закон имеет свои подводные камни. У нас в общаге со стороны преподов проход в нашу сторону был закрыт решёткой, но его можно было отодвигать. До поры до времени. Так же и с законом. И как всегда, закон работал выборочно.
В 1984 году на каждого гражданина СССР приходилось 25-30 литров чистого спирта (включая младенцев). Очередной сухой закон в России планировалось ввести еще в начале 80-х. Но антиалкогольная кампания была отложена из-за череды восхождений на престол и скоропостижных смертей руководителей. Основными инициаторами запрета были члены Политбюро ЦК Михаил Сергеевич Соломенцев и Егор Кузьмич Лигачёв. Они, как и Андропов, были глубоко убеждены, что причинами экономического застоя является растущее массовое пьянство народа. Именно в пьянстве руководители высшего эшелона власти видели общее падение морально-нравственных ценностей и халатность в работе. Оказалось, не в пьянстве дело.
Сухой закон Горбачева был поистине гигантским. Ради борьбы с всеобщим пьянством народа государство даже резко сократило собственные доходы от продажи спиртных напитков. Но это уже другая история. Если всё, что в стране происходило, прошло как-то мимо нас, этот закон касался всех и каждого. В деревнях сначала ввели талоны. В день можно было брать одну бутылку водки или две бутылки сухого. Брали все, кому зелье было жизненно необходимо, и кому это нафиг не нужно. Не пропадать же добру – многие в пору сухого закона и стали выпивать. И водка служила ходовым товаром в бартере. Всех трактористов окончательно споили именно в те безалкогольные годы.
Мощно развилось самогоноварение, в то же время возник новый класс алкоголиков — люди, страдающие токсикоманией. Лишившись привычной дозы алкоголя, зависимое население переключилось на другой кайф. В основном они пахли различными химическими реагентами. В связи с распространением самогоноварения были введены талоны на сахар. Но люди быстро перешли на аптечные настойки, антифризы, духи и одеколоны. Между тем правящая верхушка, яростно борющаяся с употреблением алкоголя, не ограничивалась в этом и жадно распивала спиртное сама - это были спиртные напитки иностранного производства. В то время с пьянством боролись беспощадно и опрометчиво. Брошюры и листовки о вреде алкоголя распространялись в огромном количестве, из фильмов вырезались сцены употребления алкоголя. И народ потихоньку деградировал. У нас самогон не варили, слишком хлопотно. Но вздутые резиновые перчатки видела не раз. К вышеперечисленному могу добавить синий стеклоочиститель. Вырезание из фильмов сцен продолжается по сей день.
После алкоголя принялись за курильщиков. Скоро в фильмах ничего и не останется – всё будет вырезано, вытравлено в угоду времени. Если бы все писатели писали в угоду времени, фильмы снимались только по указке сверху, ставились спектакли под стать времени, не оставалось бы НИЧЕГО по прошествии этого самого времени.
28 сентября 1987 года была создана комиссия политбюро по дополнительному изучению материалов по репрессиям 1930–1940-х годов во главе с М.С. Соломенцевым. Это было стартом нового этапа реабилитации жертв политических репрессий. С этого момента на нас начало обрушиваться такое количество информации, что все ужаснулись. Начал вырисовываться истинный лик недавнего прошло. Телевизор стал источником правды. И вообще в то время было столько программ обучающих, просвещающих, что человек, следящий за новостями, интересующийся политикой, да и просто смотрящий телевизор, мог сойти за умного.
На свадьбу подарили одинаковые часы (2 штуки), швейную ножную машину, которой я так и попользовалась, японский сервиз, с которого мы ели только один раз, когда родился второй ребёнок. Моя брачная ночь прошла мимо меня. Мы с мамой жили в доме родственников. Сами хозяева были на даче. Мама ругалась, что ей досталась кровать, на которой, по всей видимости, спала собака – эрдельтерьер Юнар.
Когда отрезвел новоиспечённый муж после мальчишника после свадьбы, началась как бы семейная жизнь. То ли шоу, то ли пародия на шоу.
О поэтессах: мы вползаем в литературную пустыню?
Пока варю борщ, не совсем украинский, а свой собственный, делаю чёс по соцсетям, при этом включён ещё и ютуб. А борщ у меня каждый раз получается по-разному, смотря какие ингредиенты под рукой.
И получилось так, что нашла доселе неизвестную статью о моей самой любимой поэтессе, при этом смотрю передачу про любимую поэтессу из ныне живущих, которая любит ту же поэтессу, что и я. Что-то много поэтесс с утра пораньше.
Из статьи Семёна Карлинского «Новое об эмигрантском периоде Марины Цветаевой»: «На Западе за последнее время много говорят и пишут, иногда с большими преувеличениями, о, казалось бы, давно решённом вопросе — о бесправном положении женщины в семье. Заграничная жизнь Цветаевой новоявленным поборницам женского равноправия показалась бы неотразимым доводом. Страшной ценою заплатила Цветаева-поэт за право быть женою и матерью, и недаром вырвалось у неё в одном из писем утверждение, что «Брак и любовь личность скорее разрушают, это испытание. Так думали и Гете и Толстой. А ранний брак (как у меня) вообще катастрофа, удар на всю жизнь». Многим значительным русским поэтам нашего столетия приходилось жить в нищете. У всех этих поэтов, живших в нищете, была элементарная физическая возможность писать. У Цветаевой её не было. Всех своих близких Цветаева содержит на свою чешскую пенсию, на редкие литературные заработки, на подачки от благожелателей и друзей. Всех их она кормит, одевает, обслуживает, обшивает. На эту хозяйственную работу уходит все её время и вся её энергия, а на её основное дело — писание — остаётся самое большее час-полтора в день. И ни Сергей Яковлевич, ни Аля, знающие цену творчества Цветаевой, понимающие, какой она исключительно редкий поэт, никак не облегчают ей эту домашнюю каторгу. Жалоба на отсутствие времени, чтобы писать — постоянный лейтмотив писем к Тесковой. Вырвавшись на морской курорт летом 1926 года, Цветаева пишет сразу, одну за другой, три поэмы; в открытке из Лондона Цветаева сообщает, что она там за неделю написала статью, которую дома писала бы полтора месяца; а очерк об Андрее Белом «Пленный дух», одну из вершин цветаевской прозы, удалось написать «только потому, что у Мура и Али была корь, и у меня было время». Легче легкого было бы вынести приговор домашним Цветаевой («домашние, которым со всеми интересно, кроме меня, ибо я дома: посуда метла котлеты, сама понимаю»), мешавшим ей писать и в конце концов приведшим её к гибели, не оставив ей иного выхода, как уехать в Советский Союз. Но не их вина те страшные условия, в которых находилась семья, и за рубежом, и по возвращении на родину. Не их вина «биологическая необходимость» и весь ряд привычек и навыков семейного общежития, который потребовал у поэта Цветаевой совершенно особенных жертв, с какими не сталкивался ни один другой поэт».
Другая поэтесса, моя современница, тоже вроде бы о том, но у неё не так трагично. На второй строфе стихотворения вокруг неё начали прыгать и скакать её дети, потому пришлось сослаться на то, что надо кое-что купить и именно на другом конце города. И пока шла туда и обратно, она дописала свое стихотворение, даже наградила себя чашечкой кофе и безе. Заметьте, моя современница может себе позволить няню. О том, как рождается стих, лучше неё не скажет никто. И обо всех сопутствующих проблемах стихотворчества: «Это происходило со мной всегда. Про себя я никогда не думала, что это что-то особенное. К счастью, серьёзные люди из литературоведческого, критического цеха объяснили мне, что я на самом деле ничего не умею, и никогда ничему не научусь. И сразу же сняли вопрос любого головокружения от успехов». Я знаю о чём она, и даже о ком… А тот, на кого она намекает, сказал, что его славное имя навсегда связали с её именем. Один гений – это очень хорошо, два – это уже проблема. На что есть строки от Дмитрия Кедрина:
«У поэтов есть такой обычай -
В круг сойдясь, оплевывать друг друга».

Ну, если на то пошло, гении пишут не для гениев, а для всех. «Её стихи – это мой щит и моё лекарство по жизни. После интервью поняла, что каждую поэтическую строку она создаёт, прежде отравившись и переболев, а потом щедро делится противоядием с остальными. Это дорогого стоит». Такой комментарий, отзыв дорогого стоит. Никакая нобелевская рядом не стояла.
Современница: «Люди, которые на эмоциональных качелях не катаются, они что-то делают и умудряются быть продуктивными каждый день. А человек пишущий, пока он не пишет, или не может себя заставить, или что-то с ним происходит, он такой жалкий, сам для себя, в первую очередь. И очень несчастный. Есть один тип несчастий, с которым никакие внешние обстоятельства ничего не могут сделать. Это, когда человек, который должен писать, не пишет». Ох, как же я была несчастна! Как же я не догадалась об этом раньше? Но есть на свете другой гений, Гийом Мюссо, который устами своего героя говорит: «Мы вползаем в литературную пустыню. Нынче все хотят быть писателями, и никто не читает».
И о настоящей поэзии: «Собственный голос в поэзии приходит не тогда, когда ты изобретаешь очередную рифму к слову «любовь». Есть невероятно искусные версификаторы. Есть стихотворцы, чьё техническое совершенство тебя просто поражает, а чувства там нет, и своего голоса там нет. Это невозможно объяснить. Бывает наоборот, человек едва два слова связывает, человек странный, у которого русский не его родной язык даже, а второй, но у него есть внутри что-то, это настолько выворачивает, что, когда ты читаешь эти стихи, ты объективно глазами видишь все недочёты технические, но это настоящая поэзия. И объяснить это ты никогда не сможешь».
Боже, как всё сложно. Повествование медленно, но верно приближается к тому времени, когда и я начала писать стихи. Это было противоестественно для меня. Ну, я, как все, переписывала любовные стихи в блокнот. Даже как-то раз во время занятий пыталась написать сама такое любовное стихотворение. Благо, объект сидел прямо передо мной. В школе на уроке родной литературы задали домашнее задание – написать стихотворение. Как вообще можно такое задание давать? Как заставить ребёнка сочинить стих? Я, долго не думая, взяла книгу местного классика, переиначила какое-то стихотворение о природе, и получила «5». Иначе был бы кол. Сейчас скажут, посадим на кол, если стих не напишешь, придётся выбирать кол.
Свадьба позади, мы так и не расстались. Мотались по городу, негде жить, негде работать. Потом вселились в старый дом родственников мужа. В большой дом с прогнившими полами, где сыро, холодно и голодно. На веранде того дома произошло ритуальное сожжение моего позорного, с точки зрения мужа, прошлого. Он был старше меня на шесть лет. Но такое ощущение, что между нами целая вечность.
Однажды после очередной ссоры я выбежала, в чём была, на улицу. Он сказал вслед, что отравил меня. Сразу подкосились ноги, я, как в замедленной съёмке, рухнула на землю. Прохожие хотели скорую вызвать, да в то время телефоны с собой не носили, провод бы оборвался. Подбежал муж с круглыми глазами, уверяя, что он пошутил. Вот что значит иметь богатое воображение. Так же было и в Хабаровске. Приехала наша классная (не Молекула). Мама просила её купить мне пальто с песцовым воротником. Наверное, боялась, что я деньги опять на какие-то левые шмотки потрачу. Ехали мы с училкой в автобусе, я начала ей во всех деталях рассказывать об особенностях моей пищевой аллергии, и тут у меня ни с того, ни с сего пошли волдыри по всему телу, даже начала задыхаться.
Все беды у нас в голове. Впрочем, счастье тоже - если его нет, его можно выдумать. Преимущество писателя.    
Сквозь увеличительное стекло воображения
«Знай конец, прежде чем, написать первое слово, даже если ты не имеешь понятия, как к нему придёшь». Харлан Кобен посеял в душе сомнения. Не лучше ли оставить эту затею, и пойти полы помыть?
Может, если прёт, не значит, что оно того стоит. Бред тоже просится в мир. Могу, конечно, оборвать повествование в любой момент. Чем дальше, тем больше других действующих лиц, чьи тайны – это только их тайны. Тут те, кто во втором моём списке, вздрогнули. Ведь «женщина может сохранить лишь ту тайну, которую она не знает» (Луций Анней Сенека).
Чем ближе к моменту, когда жизнь заставила меня заговорить стихами, тем больше откровений вне времени и контекста. Но эти мысли вслух мне самой нужны, важны. Когда горизонт планирования день, хочется успеть выговориться, поговорить о чём-то важном, не опираясь на конкретные факты.
А факты блекнут, время не щадит ничего. Ведь была и любовь, большие и маленькие радости, тихие будни. Судя по описанному выше, создаётся впечатление, что я - человек-праздник, чья жизнь – шоу. Но это далеко не так. Для интроверта будни предпочтительнее праздников. Истинный рай – тихая гавань. Кто-то ждёт пятничного вечера, другой жаждет понедельника. С годами и вовсе всё равно – понедельник или суббота, день прожил и, слава богу.
Наступает пора, когда охота возвращаться в своё собственное прошлое за допингом. И маленькие радости давно минувших дней кажутся огромными сквозь увеличительное стекло всё ещё живого воображения. Это даёт силы для того, чтобы прожить вторую половину дня относительно достойно. Золушка – это отнюдь не юная особа. Это немолодым приходится суетиться в первой половине дня, чтоб успеть сделать свои дела, пока в тонусе. Пока всё не превратится в тыкву.
Между тем, когда мы играли в семейные игры, которые напоминали бои без правил, 21 октября 1987 года Б.Н. Ельцин выступил с резкой критикой М.С. Горбачёва за непоследовательность в проведении политики «перестройки». 11 ноября он был освобождён от должности первого секретаря московского горкома партии. Это событие стало символом размежевания прежде единых социальных сил, вовлеченных в «перестройку». 20–21 ноября проходили массовые митинги в Свердловске в поддержку Б.Н. Ельцина. 7 декабря в Вашингтоне М.С. Горбачёв и Р. Рейган подписали договор между СССР и США о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. 23 декабря вышел в эфир первый выпуск новостной программы ленинградского телевидения «600 секунд». И мир узнал Невзорова. Александр Невзоров, разделявший державно-патриотические взгляды, резко критиковал и коммунистов, и демократов. Он активно поддерживал ГКЧП и борьбу Верховного Совета против Б.Н. Ельцина.
Вот с этого самого момента я осознанно стала смотреть телевизор, ибо мы переехали к моим родителям, у них телевизор работал целый день, впрочем, радио тоже. И мне исполнилось 20 лет.
В сводной тетради пропущены целые куски жизни. Резкий переход в год 1988-й. Опять готовлюсь к каким-то экзаменам. А ведь я так никуда и не поступила, даже не пыталась. Можно подумать, муж отпустил бы меня на сессию. Это он может отсутствовать, а я должна сидеть дома. Я и сидела, пока в родной деревне не пригрозили статьей о тунеядстве. В моей трудовой книжке появилась первая запись о том, что я принята на работу уборщицей. До этого поработала рабочей в больнице, через неделю у меня случился выкидыш.
В тетради нет ни намёка на то, что я начала писать стихи. Безо всяких предисловий отмечено, что летом 1988-го стихи отправлены куда-то, через месяц они уже напечатаны. Я-то считала, что начала писать в ссылке, оказалось, чуть раньше. Раз записи нет, значит, это было не столь важно для меня. Стихи – просто побочный эффект той жизни, которой я жила.
Шальная вольница
В то время я и не догадывалась, что: «У поэтов есть такой обычай - В круг сойдясь, оплёвывать друг друга». Это всё впереди. Блажен, кто не ведает. На 23 ноября 1988-го я написала своё 38-е стихотворение. А 1 августа впервые напечатали моё стихотворение.
Из песни слов не выкинешь, ту часть биографии не сотрёшь. Стрелец никогда долго не думает, прежде чем что-то делать. Сочинил, написал и отправил. Это я намного позже писала в стол, пока не надоело. Если бы меня «не запретили», может, до сих пор бы мозолила глаза читателям. Но не стихами, не дай бог.
Я вообще не люблю свои собственные стихи. Те, первые, и вовсе не сохранились. Они вгоняют в краску, потому предпочитаю о них не вспоминать. Перепихнуться с первым встречным – это в порядке вещей, а реанимировать свое раннее стихотворение – это выше моих сил.
В интервью с поэтом обязательно задают ожидаемый вопрос – как вы начали писать стихи? Обычно поэты охотно начинают рассказывать, даже читают свое первое стихотворение. Их больше смущает другой вопрос – как пишете стихи, что такое стихотворение? Каждый несчастлив по-своему, обычно, предпочитает об этом молчать.
Зато стихи много времени не отнимают, это же не романы писать по заранее намеченному плану. Если стихотворению суждено быть написанным, оно приходит внезапно, туманит мозг, заставляет бросить все свои дела и сесть куда-нибудь, хоть на пенёк, лишь бы не было никого рядом. Но так у меня было позже. Стихи не нужно вымаливать, они сами придут. Не безвозмездно. Взамен тебе нужно будет отдать кое-что своё родное… Как училась курить в затяжку целый год, мне кажется, я год набивала руку. Но оно ещё не шло, ибо я была ещё счастлива.
Слова Орхана Памука: «Я пишу почти каждый день за своим столом, у себя в комнате, не меньше десяти часов. Если посчитать только то из написанного, что оказалось достойным и было опубликовано, за 30 лет получается в среднем меньше, чем полстраницы в день», - заставят задуматься, прежде чем сесть за письменный свой стол. Кстати, он у меня вновь появился только два года назад. И кабинет. Будем считать, что десять лет моего неписания связано с бытовыми неудобствами. Хотя, если хочется и можется, ты научишься подстраивать под себя любые обстоятельства.
Если нобелевский лауреат так считает, то, что говорить о нас –  окололитературной пене. Но такого рода откровения мэтров литературы даже пену заставляют суетиться, вновь и вновь садиться за проклятый стол и… Или тебя отпугнёт страх белого листа, или белизна листа вдохновит начать с нуля то, что обрастёт словами, оживёт образами. Ведь пена легка на подъём, если даже сдуется – не жалко. Можно из неё сообразить для себя свой собственный пузырь. Мураками считает, что: «Писатель пишет, потому что не может не писать. В самом писательстве нет ни пользы, ни спасения». И нобелевскую опять не получил… 
1988-й, високосный год мог заставить и немого заговорить, а заставить писать – запросто. Ибо это был год, когда страна была на низком старте перед крутым разворотом. Поворот она уже сделала. Вместе с ней и все мы.
«Советский Союз ввел войска в Афганистан в 1979 году. За 9 лет войны там побывали около 600 тысяч советских военнослужащих, погибли более 15 тысяч солдат и, по разным данным, до двух миллионов афганцев. Около 200 советских военных до сих пор числятся пропавшими без вести. 15 мая 1988 года после заключённых в апреле Женевских соглашений о политическом урегулировании конфликта СССР начал вывод войск из Афганистана. Последняя колонна с советскими военнослужащими пересекла афгано-советскую границу 15 февраля 1989 года».
Но я в жизни не видела ни одного «афганца». Как-то это прошло мимо меня. А то, что в стране началась прелюдия больших перемен, никак не могло пройти мимо. Это коснулось каждого. «Холодная война» отступала на глазах, сменившись резким потеплением в советско-американских отношениях. 29 мая 1988 года в СССР приехал Рональд Рейган. Визит в СССР Рональда Рейгана положил конец холодной войне. Встреча двух лидеров прошла в небывало дружелюбной обстановке. Советский лидер неожиданно стал сговорчивее, пошёл на беспрецедентные компромиссы. И это не могло не радовать.
1 августа напечатали мои стихи в республиканской газете. Осенью того же года в районной. Как потом оказалось, в районной газете пропустили меня из жалости. Та, которая меня, таким образом, пожалела, всю жизнь обижалась, что я ей не так благодарна. Обычно устами своей собутыльницы, которую умудрилась споить за очень короткое время: «Вы должны быть ей благодарны. Это она вывела вас в люди». Кстати, не она одна так обижалась. Не раз встречала людей, которые утверждали, что именно они сделали меня писателем. Кто-то посодействовал, чтобы мои стихи напечатали, кто-то словом добрым обмолвился где-то, кто-то рецензию написал, интервью взял и т.д. Мне странно слышать эти упрёки так же, как и похвалу в свой адрес, как поэту.
Может, моему мужу медаль дать за то, что заставил меня страдать и быть сексуально неудовлетворённой, что в итоге выпускала пар стихами?
Советские и американские спортсмены после 12 лет бойкотов наконец-то встретились на Олимпийских играх в Сеуле. Тогда, в 1988 году, вряд ли кто-то мог предположить, что это будут последние Олимпийские игры в истории сборной СССР.
В 1988 году  СССР начинает активно перенимать западную культуру шоу-бизнеса, одним из элементов которого являются конкурсы красоты. 12 июня 1988 года состоялся финал первого конкурса красоты «Московская красавица». Маша Калинина стала первой московской красавицей. Она – наша Джулия Робертс, по крайней мере, её улыбка на все 32 зуба похожа на улыбку заморской красотки. Появились панки, рокеры, металлисты. Кстати, мой муж был рок-музыкантом. Создал группу у нас в деревне. Хард-рок по-якутски. Хотел даже меня привлечь в качестве барабанщика. Пытался научить играть на гитаре.
16 октября на советском телевидении впервые начали показ латиноамериканского сериала «Рабыня Изаура». Особенно в деревнях люди жили этим сериалом. Во время показа очередной серии жизнь замирала. Затем сериалы стали обыденностью, но многие продолжали на них зависать. Некоторые сериалы так долго шли, что люди не доживали до финала.
16 ноября Верховный Совет Эстонской ССР провозгласил суверенитет, что стало началом распада Советского Союза. Декларация устанавливала суверенитет и верховенство эстонских законов над законами Советского Союза. Декларация о государственном суверенитете Эстонии стала первой на «Параде суверенитетов». Первый и решительный шаг к развалу СССР был сделан. Но в 1988 году мы этого ещё не понимали.
 Пьянящий ветер свободы и мне вскружил голову. Эх, случись всё это годом раньше, я бы… Наступила полнейшая свобода в том, что касалось одежды, внешнего вида, стиля поведения и развлечений. В эпоху свободы я оказалась несвободной. Но кое-что и мне перепало: «Перестроечные СМИ (особенно некоторые печатные издания) день за днём усиливали шквал критики всех сторон жизни советского общества и его истории. Отовсюду слышалось про сталинизм, застой, дедовщину, зверства ментов, коррупцию, спецпайки, номенклатуру и т.д.».
В марте 1988 года вышел фильм «Маленькая Вера» режиссёра Василия Пичула, который стал одним из символов перестроечной эпохи. Смотрели все. Фильм «Легенда о Нараяме» к нам пришёл только в том году. Помню, посмотрев его у нас в клубе, поехали в соседний городок, чтоб посмотреть ещё раз. Газета «Спид-инфо» стала советской «Камасутрой». Но муж не приветствовал всякие вольности в этом деле, считая, что этим балуются только «испорченные». Тем убил мою только зарождающуюся сексуальность. Тема закрыта, вопрос исчерпан, я смирилась с тем, что фригидна. Тем более, все остальные считали это в порядке вещей. Это баловство, шалость. Мне 20, поезд ушёл. Шальная вольница будоражила ум, волновало сердце. Не потому ли я начала писать стихи?
Пока я пробовала себя в совсем неожиданной роли, витала в облаках, раз в сексе радости нет, люди начали торговать сначала водкой, потом и всем остальным. Это было стартовое время для большого бизнеса. На старте все были равны, но меня там не было. Девушка, с которой пару раз пили после танцев у нас в деревне, на деньги, вырученные от палёной водки, купила квартиру где-то в Сибири, потом вовсе уехала за кордон.   
Рождение легенды — спроектирован и построен в единственном экземпляре транспортный реактивный самолёт сверхбольшой грузоподъёмности АН-225 «Мрия». Был самым большим и грузоподъёмным самолётом за всю историю мировой авиации. Второй экземпляр не был достроен. Эра космонавтики и самолётостроения подходила к концу, а мы в школе мечтали о полётах на Марс и другие планеты. 21 век казался нам таким далёким и фантастическим, что эти возможные полёты могли быть не только во сне, но и наяву. Первый полёт «Мрии» был совершён 21 декабря 1988 года. Это единственный лётный экземпляр разрушен в ангаре 25 февраля 2022 года.
Смена эпох – это нормально. После эпохи созидания наступает эпоха разрушения. Только вот на обломках эпохи напишут ли наши имена или лучше, чтоб ничего не писали?
Я отказываюсь рожать, ибо начинается «Буря в пустыне»
В 1933 году Мандельштам написал антисталинское стихотворение «Мы живём, под собою не чуя страны». Он - человек не от мира сего - имел неосторожность прочитать его примерно десяти своим знакомым. Наиболее правильно на «смертельно опасные» строки отреагировал другой великий поэт - Борис Пастернак. Он сказал Осипу Эмильевичу: «То, что вы мне прочли, не имеет никакого отношения к литературе, поэзии. Это не литературный факт, но акт самоубийства, который я не одобряю и в котором не хочу принимать участия. Вы мне ничего не читали, я ничего не слышал, и прошу вас не читать их никому другому». Но было уже поздно. Кто-то донёс на Мандельштама. В 1934 году его отправили в ссылку в Чердынь».
Мы живем под собою, не чуя страны...
Мы живем под собою, не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца, -
Там помянут кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дарит за указом указ -
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него - то малина
И широкая грудь осетина.

Пастернак, чтоб остудить, отрезвить поэта, слукавил? История печальная, но реальная. И хорошие стихи всегда к месту и ко времени.
Есть мнение: «В СССР в юности любил читать, но потом читал только на английском и немного на иврите, «для языка». Сейчас снова читаю на русском, нравится. А вот стихи не понимаю, быстро бросаю читать. Мне кажется, что авторы используют все эти средства: метафоры, гиперболы, аллюзии для узкого круга посвящённых, такой клуб своих друзей». Стихи пишутся на языке души. Хотя об этом можно спорить бесконечно. В моём случае, мне не с кем спорить. А были времена, когда живые классики за рюмкой чая о стихах только и говорили. «Когда-нибудь ты помянешь нас добрым словом». Вспомню – помяну. Чуть позже…
Я отказываюсь рожать, ибо начинается «Буря в пустыне»
Наступил год 1989-й. Я уже третий раз беременна.
1989 год для СССР стал пиком перестройки, временем грандиозных перемен. Обещанное светлое коммунистическое будущее оказалось великой коллективной иллюзией. То, о чём я смутно мечтала в детские годы, началось.
Совок ещё держался. Но появились новые понятия, которые не всем понятны: демократический социализм, социалистическое правовое государство и плюрализм мнений.
В январе 1989 года в СССР проходит последняя перепись населения, после подведения итогов в апреле 1989 выяснится, что советских граждан 286 миллионов 717 тысяч человек. 15 февраля 1989 года был завершён вывод советских войск из Афганистана. Наступил короткий мирный период в истории государства. Войны нет – ни горячей, ни холодной.
Во мне зародилась новая жизнь. На меня смотрят, как на хрупкий сосуд, после двух выкидышей. Во второй раз я сбежала в одной ночной рубахе из центра карательной гинекологии. Побег устроил муж. Ну, не могли мы долго друг без друга, как бы ни странно это не звучало.
К весне мы узнали, что такое оппозиция. Её сторонники требовали от Горбачёва более радикальных демократических реформ. Неофициальным лидером «демократического крыла» КПСС стал Борис Ельцин. Жить становится крайне интересно, Что ни день, то что-то новое.
Весной мы с мужем съездили на его малую родину. По пути в Якутске по десять раз голосовали за его зятя. Он стал народным депутатом и членом Верховного Совета СССР. Я ушла в декретный отпуск. Напомню, работала уборщицей в деревенском клубе. Из-за постоянной угрозы выкидыша за меня ведро выносила моя мама.
25 мая начал работу первый съезд народных депутатов. Это у меня в сводной тетради записано, значит, было важно для всех нас. «Половина страны бросила работу и проводила, целые дни напролёт, слушая трансляции заседаний съезда, где зажигались новые звёзды трибунных ораторов. У привыкшего за десятилетия к официальному единомыслию населения голова шла кругом от обличительных речей, разоблачений, обвинений и призывов «реформировать всё сверху донизу». Сенсацией стало выступление главного диссидента страны - академика Сахарова».
Я уже дома. Читаю Цветаеву. Это означает, что я уже в теме, что с головой погружаюсь в мир настоящей поэзии. И вся в предвкушении материнства. Я себя очень хорошо чувствовала. Помню, с животом и стоя ехала в райцентр на консультацию, и всю дорогу ела шоколадные конфеты «Маска». Я всегда была равнодушна к сладкому и до, и после беременности. Но в тот период меня тянуло только к сладкому. Поедала торты, пирожные. В автобусе с удивлением смотрели на беременную, поедающую конфеты, и ни одна сволочь не догадалась уступить мне место, видать, слишком была молода. Так же намного позже смотрели вьетнамцы на рашен туристов, когда те распивали водку прямо в автобусе. Автобус нёсся по серпантину, а водка 36 градусов.
К материнству не готовилась. Заранее нельзя ничего покупать. Что касается беременности, родов и материнства у якутов очень много всяких запретов. После родов месяц нужно ходить в платке, чтоб голову не продуло, и вообще тепло одеваться, мол, все поры открыты, застудишь нахрен всё. А мне рожать в середине июля, в самую жару. Когда во второй раз рожала, пятнадцатилетние роженицы курили зимой в форточку, и ничего. Правда, они были русскими. Кстати, муж меня заставил бросить курить ещё задолго до беременности. О том, чтоб выпивать, и речи не было. Так что, в идеале у меня дети должны были расти в ЗОЖ-среде. Кстати, понятие «ЗОЖ» появилось именно в том году. В 1989 году профессор-фармаколог Израиль Брехман, которому и приписывается авторство термина, выступил на конференции с докладом о внедрении научной концепции здорового образа жизни. Но у нас семья была только наполовину «ЗОЖ». То, что мне запрещалось, разрешалось мужу. Правда, он курил украдкой, пил не дома.
В первую очередь здоровый образ жизни был навязан в целом, а не индивидуально для каждого человека. Это было нужно для одержания побед на различных соревнованиях. Кроме того, здоровые граждане были нужны для работы, для выполнения норм для страны, но никак не для долгой жизни. Человек должен был приносить государству пользу, для этого и создавалась система ЗОЖ.
Власти СССР объявляют о массовой реабилитации тысяч граждан, которые в период с 1930 по 1950 год стали жертвами сталинских чисток. Помню, в детстве об этом периоде мало кто рассказывал. Мы, выросшие на фильмах с весёлыми, звонкоголосыми актрисами, думали, что вольготно жилось именно во второй половине 30-х годов, в канун войны. Если что и было негативного, то виноват был Берия. Так говорила моя бабушка.
У нас был портрет Сталина. Такими переснимками торговал один глухонемой. Обычно он останавливался у нас, хотя не родня, даже не знакомый. Да кто только у нас не ночевал. Гастролёров, командировочных распределяли по домам. Люди всегда рады были гостям. В маленькой деревне появление нового человека – это событие. Однажды к нам впервые приехал цирк. Нам достались две сестры маленького роста, не знаю, что у них за номер был, или держали только из-за роста. Я с ними в туалет ходила. Туалет во дворе был общий, с двумя дырками. Та, что меньше ростом, была старшей сестрой. Я-то к ней жалась, надеясь поиграть. Мне казалось, что она девочка, только накрашенная и с маникюром на маленьких ноготках.
Так вот, это глухонемой однажды взбесился. Может, выпил лишнего. На меня жестом показывая, дал понять, что перережет мне горло. Бабке сказала, она только разозлилась, мол, не выдумывай. За что меня убивать, за какие грехи? Мама же сказала, что я, наверное, чем-то его обидела. Как я могу обидеть взрослого мужчину, если он даже не слышит? Это из той же серии, когда умер Брежнев, обвинили в том, что я, стоя на траурной линейке, смеялась.
Что ни день, разоблачения, потом скандалы, интриги, расследования. Успевай только узреть, уразуметь. Но то было в прошлом, в настоящем ничего пугающего ещё не было. Потому со спокойной душой поехала рожать. Жара, как бы ирисы, цветущие в июле. Нас, рожениц, в тот день было три женщины, и все из одной деревни. Лежа с ними в одной палате, я берегла стоны и крики на потом, когда их увезут рожать, или, когда станет совсем невмоготу.
Молчала до последнего. Думала, что буду делать, если станет ещё больнее? Вот-вот рожу, а мне говорят, ты первородящая, мол, рано. Потому чуть в туалете не родила. Когда рожала второго ребёнка, говорила, что мне рано ещё, я не могу родить, когда истекает срок ультиматума. Когда родила, первый вопрос был – не кто родился, а что с Хусейном. 15 января 1991 года истёк срок ультиматума, предъявленного Саддаму Хусейну Советом Безопасности ООН. Через два дня многонациональная коалиция под предводительством Соединённых Штатов начала операцию «Буря в пустыне», целью которой было освобождение Кувейта, оккупированного иракскими войсками в августе 1990 года. 24 февраля началось сухопутное вторжение, спустя неделю Багдад капитулировал. К началу 1991-го я была настолько политизирована, что рожать отказывалась, пока не начнётся то, что ожидалось. На мой вопрос никто толком не ответил. Они, в отличие от меня, телевизором головного мозга не болели.
Мечта, на миг притворившаяся явью
Муж стал лауреатом на рок-панораме, точнее, его группа. Наградили путёвкой в ГДР, только почему-то они ею не воспользовались.
Я рожала стихи, он писал песни. Было несколько неплохих песен, которые, как он говорил, посвятил мне. Впоследствии некоторые из них стали весьма популярными, но авторами, почему-то, оказывались совсем другие люди. Он же позже говорил, что его песни «украли». Несомненно, он был талантливым малым, а талантливый человек талантлив во всём. В том, что талантливо врал, я уверена. В этом он опередил время. Ох, как расцвёл бы, родись он в другое время.
Я могу ручаться за авторство нескольких песен, которые писались при мне. Для этого, обычно, шли мои тогдашние сырые стихи. Одну песню ещё долго крутили по республиканскому радио, каждый раз вгоняя меня в краску. Вот мне не стыдно за свой кураж, некоторую эпатажность, какие-то поступки, а за те стихи от стыда готова сквозь землю провалиться. Ладно, проехали, будем считать, это было литературным раскачиванием.
Просто время было такое, когда грех не воспользоваться свободой. Можно было писать как угодно, о чём угодно. Самое время для расцвета модерна. Каждый был одержим поисками нового, революционного. Можно было писать без ранее навязанных клише, без оглядки, без опаски! Кто помнит, тот поймёт, какое это счастье…
Мы стали понимать, что воспетая ранее всеми поэтами советская власть сожрала лучших, а кого не сожрала, изувечила. Жили с широко открытыми глазами, упиваясь свободой, при этом залечивая душевные раны. Как показало время, так залечили, что забетонировали вместе с раной всю душу. Потому сейчас неуместны стихи, которые из головы, раз душа замурована.
«Самое лучшее то, что не записано, что сочинено и исчезло, растаяло без следа, и только творческая радость, которую ощущает он и которую ни с чем не спутать, доказывает, что стихотворение было создано, что прекрасное было создано» (Варлам Шаламов). За десять лет моего молчания, может, что и было, да растаяло во тьме.
В то время возникло чувство некоего единения. Пьянящий дух свободы объединил многих. Даже интроверты повылезли из своего духовного заточения. И никто не жаловался: «Вы смеётесь надо мной, потому что я отличаюсь от Вас, а я смеюсь над Вами, потому что Вы не отличаетесь друг от друга!» (Михаил Булгаков).
Может, это было иллюзией, мечтой, на миг притворившейся явью…
И если ты готов к тому, что слово
Твоё в ловушку превращает плут,
И, потерпев крушенье, сможешь снова -
Без прежних сил — возобновить свой труд,
И если ты способен всё, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Всё проиграть и вновь начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел,
И если сможешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: «Держись!»
И если можешь быть в толпе собою,
При короле с народом связь хранить
И, уважая мнение любое,
Главы перед молвою не клонить,
И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег, -
Земля — твое, мой мальчик, достояние!
И более того, ты — человек! (Редьярд Киплинг).    

13 июля я родила мальчика, своего первенца. Колебалась, смущала дата, но я была не в силах решать, когда рождаться, если даже это твой собственный ребёнок. Мама передала мужу свежее мясо, чтобы он мне супы варил, бульоны таскал. В итоге, ни бульона, ни мужа. Только понять не могу, как муж мне позволил родить при мужчине? Не врывался в роддом, не заглядывал под кровати. Вторые мои роды принимал тоже мужчина. Может, потому я легко отделалась. Они деликатнее…
Но с роддома встречал, всё, как полагается. Привёз домой. В июльскую жару родители ещё и печку растопили, чтоб дитё не простыло. Не помыться, не постирать – всё нельзя. Времена, когда колхозницы, родив в поле, шли дальше работать, давно прошли. Родители, дядя стали добровольными няньками. Чтобы муж не обиделся, предложила ему взять на себя часть забот – постирать разок пелёнки. Говорят, он закатил грандиозный скандал. Сама этого не помню. Чем пелёнки стирать, лучше цемент мешать. Уехал в райцентр строить памятник павшим комсомольцам. Он и остальные музыканты всё лето мешали бетон, делали памятник в свободное от пьянки время. Недоделанный кусок бетона десятилетиями стоял у дороги. Только недавно кто-то довёл до ума памятник, посвящённый убитым комсомольцам.
Когда пелёнки уже не надо было стирать, он уехал в далёкий от нас район, где воссоединился с другим ансамблем. Музыка в приоритете, чем семья, дети и ползунки.
Молоко с привкусом свободы
1989 год стал воистину переломным, судьбоносным, рубежным для истории не только моей страны, но и для всего мира. Мои будни, материнство проходили в этих совершенно новых условиях.
Сын, родившийся в самом начале эпохи великих перемен, впоследствии стал историком. И это было предсказуемо. Он, как говорится, с молоком матери впитал ту странную атмосферу, когда упиваешься вдруг обретённой свободой, в то же время чувствуешь в ней некий подвох, зато ощущаешь себя частью чего-то важного. Молоко с привкусом свободы, без горечи разочарования вскоре заменил телевизор, который не только раздавал саму свободу, обещания ещё большей свободы, он ещё просто фонтанировал шокирующей правдой. Успевай удивляться и готовься ещё больше удивляться.
Мой отец всю жизнь интересовался политикой, по роду своей общественной деятельности, в рамках, которые позволяла партия. Он читал, смотрел, впитывал, но это не оставалось в нём самом. Ведь он был селькором. Всю жизнь писал заметки, статьи, очерки. Всё прочитанное, увиденное уходило в топку. Вспомнились слова моей родственницы о своём муже: «За день пару слов скажет, на том спасибо. Всё читает, читает, и зачем читает? Куда это всё девается? Не делится, не пересказывает, о чём читал. Бывает, скажет, что где-то случился пожар. О том, где именно он произошёл и отчего, доскажет, может, через неделю».
Папа не был таким молчуном. Неизменным собеседником была моя мама. Она, правда, мало в чём разбиралась, но во всём его поддерживала, со всеми его доводами соглашалась. Потом выросла я. Отец всегда радовался, когда я интересовалась тем же, чем и он. Пару раз даже голосовала за коммунистов, чтоб только ему было приятно. Затем появился внук. Он ещё не читал, но смотрел вместе с дедом все передачи. Когда вырос, коммунисты были уже в гонимом меньшинстве, но он, чтоб быть заодно с дедом, тоже голосовал за коммунистов. На выборах же всегда так – у каждого свой интерес: кто голосует, чтоб наслегу выделили деньги, кто за своего родственника, друга, знакомого или за того, кто что-то обещал. Всё равно будет, как решит большинство. Никто же всерьёз не верит, что меньшинство, какими бы благими целями оно не руководствовалось, даже чисто случайно не победит. Ну, мы ходили на выборы, чтобы папе, деду угодить. Когда исчезла в этом необходимость, я вовсе перестала ходить. У сына другая история, он – человек подневольный.      
Папа всю жизнь был с большинством. И вдруг на склоне лет оказался в меньшинстве. С этим он так и не смирился. Мама учила не выделяться, жить с оглядкой на остальных. «Что люди скажут?» - это было мерилом всего. Но только не для меня. Меня не смогли переделать, подмять под себя ни она, ни школа, ни всё это большинство. Ещё одним укором была её коронная фраза: «Ты роняешь авторитет отца». Каким боком я могу его ронять, это его авторитет, а не мой. Авторитет он есть, пока автор при деле. Как только он сойдёт со сцены, его сметут, забудут, как страшный сон. Как говорил Ибсен, меньшинство может быть право, большинство всегда ошибается. Стадность – это всегда удобно, выгодно, безопасно и сиюминутно. Сметут, по вас пройдут другие, кто в новом большинстве. Хочешь испортить будущий некролог, беги за ними. Хотя, какое дело до некролога, которого может и вовсе не быть. Вместо некролога после пары слов в чате люди соответствующие смайлики выставят, и то не всегда. Стоит ли из-за этого лишиться преимуществ большинства? Но орлы летают в одиночку…
Но всё тогда происходило не здесь, хотя и сейчас. Где-то там невозможное становилось не только возможным, но и реальным. Хотя мы ещё не могли себе представить, что через год не будет ГДР, через два — СССР, через три — Чехословакии, и что любой человек будет иметь право свободно выезжать за рубеж. 9 ноября 1989 года рухнула Берлинская стена, вместе с ней «железный занавес». Если мой муж и его группа воспользовались бы той путёвкой, которой их наградили, могли бы ещё застать ГДР.
То, что должно было произойти в течение десятилетий, произошло всего за год. История, казалось, перешла тогда на бег. Фактически закончилась холодная война, на протяжении более чем 40 лет определявшая политический климат на планете.
Стали вдруг обыденными такие слова, как «свободные выборы», «свобода совести», «свобода шествий и собраний», «свобода передвижения». В свободу, о которой мечтать не могло меньшинство, поверили миллионы, возможно — десятки миллионов. Только тогда мне хотелось быть с этим новым большинством, для которого свобода привычной реальностью, даже повседневностью.
Свобода – это великая иллюзия, которая иногда на короткое время становится явью. «Однажды вкусив полёт, ты всегда будешь ходить по земле с глазами, обращёнными к небу, — ибо ты уже был там, и тебя неудержимо тянет туда вернуться» (Леонардо да Винчи).
Как подсказывает сводная тетрадь 23 октября того года и у нас началась эпопея Кашпировского. Впервые передача вышла в утреннем эфире 9 октября 1989 года. Сеанс «исцеления» Кашпировский провёл перед несколькими сотнями людей, собравшихся в студии. Затем передачи выходили раз в две недели по воскресеньям. Публика, и без того взбудораженная происходящим, охотно поверила в чудо в телевизоре. Родственница говорила, что при этом у её отца исчезли седые волосы. Она много чего говорит, и всё мимо. Других чудес не наблюдалось, хотя я старалась выставить себя в астрал, чтобы хоть раскачиваться, как маятник, начала. Бесполезно, мысли в голове никак не выключались, Кашпировский остался кудесником только в телевизоре.
Не могу я выключить голову. Это я других могу дурачить, вовлекая в свои фантазии, сама при этом остаюсь в здравом уме и твёрдой памяти. Меня гипноз не берёт, а хотелось бы, чтобы заставили перемотать ленту назад, и вспомнить некоторые моменты, которые остались за кадром. Или внушили, что курение вредно. Именно в перестроечные времена появилось безумное количество экстрасенсов, целителей, магов. Было время, когда рядом со студией районного телевидения, где я работала, собиралась «секта» блаженных. Им говорили смеяться, и они начинали хохотать, как сумасшедшие, приказывали плакать, и они начинали рыдать. С начальницей решили тоже проверить себя, когда набирали очередную группу лохов. Так их наставница сразу выставила нас за дверь, мол, на вас ЭТО не действует. Такие сеансы вполне безобидны, некоторым даже полезны. Если бы это было бесплатно, можно было себя занять. Но всё это стоило немалых денег. Немало тех, кто на этом нехило нажился. Не все же шарлатаны, среди них были и те, у которых действительно был дар свыше. Вот они-то и пострадали, ибо дарованное надо дарить, а не продавать. Любой труд должен оплачиваться, но это же не труд, а миссия. Их могут отблагодарить, только от души, по своей воле. Видимо, Кашпировский хорошо натренированный манипулятор, а не настоящий целитель от Бога, ибо он до сих пор в добром здравии. В те годы, затем в лихие 90-е он стал одним из первых долларовых миллионеров. Чтоб заставить головы выключить миллионам, надо иметь свою голову, которая хорошо соображает. А телемосты, сеансы по телевидению были рекламой. Если спеться с телевизором, можно такие дела провернуть, что страшно даже представить.
Кашпировский не помешал мне написать своё сотое стихотворение. И где оно сотое?
Две степени свободы
День первого сеанса Анатолия Кашпировского по центральному телевидению совпал с днём принятия закона о порядке разрешения трудовых споров, признающего право трудящихся на забастовку.
Ну,  в то время нигде не работала, потому и не бастовала. И вообще жила и теперь живу в таком месте, где такое невозможно, если даже можно. Где все повязаны кровными, дружескими узами, что крепче, надёжнее уставов, указок свыше. Потому, если где-то в центре начинался какой-нибудь кипиш, мне становилось больно и обидно, что я опять пролетела. А в стране стало происходить такое, что даже интроверты жаждали оказаться в центре круга. Такая возможность представилась намного позже, когда всё угасало, утихало. Все делается там, на большой земле. А теперь любой интроверт может прикоснуться к истории, оказаться в гуще событий, сидя дома, не видя никого в реале. Пусть не меняется вид из окна, окружающий маленький мир будто застрял на определённом отрезке времени, ты можешь быть не здесь и не с ними, а они этого и не заметят.
«Есть две степени свободы. Одна – я делаю, что хочу. Вторая – высшая – я не делаю того, что не хочу». Вроде бы после Арканова лучше и не скажешь.  Но Михаил Задорнов всё же дополнил: «Если русскому человеку позволить делать то, что он хочет, он не будет делать вообще ничего». Я – человек нерусский, не обо мне речь. Хотя сатирик хотел, наверное, сказать – российский человек. Вообще запуталась, когда в тренде слоган «Я – русский!», уместно ли говорить, что ты не русский? У нас в паспорте отсутствует графа «национальность». Она исчезла в 1997 году. Чисто по паспорту, если не смотреть на фотографию, мы – непонятно кто. Русские фамилии, русские имена. Меня это устраивает.
Имя мне выбирал папа, не с расчётом, что я стану подобна богине любви, а чтобы в будущем профессию выбрала космическую. Надеюсь, он не рассчитывал, что я стану космонавтом. В детстве все рисовали домики. У меня они были непременно с высоким крыльцом. На рисунке обязательно присутствовало яркое солнце и, как говорится, мирное небо. А у меня вместо солнца была луна, туда вела лестница снизу. Этой деталью и восторгался мой молодой тогда папа, мол, у дочери богатая фантазия, ума палата. Насчёт ума не уверена, муж иного мнения, а фантазия присутствовала в моей жизни всегда.   
Кстати, современная трактовка «Обломова» Гончарова, которого я так и не одолела, несколько отличается от общепринятой. Мол, мужик лежит не потому, что лентяй, а потому, что вставать нет никакого резона.
Я первую степень свободы получила. Да и сейчас делаю, что хочу. Насчёт второй говорить, уголовный кодекс не позволяет.
7 ноября 1989 года я читала стихи на концерте. Как в старые добрые времена, только на этот раз читала свои стихи. Красный день календаря отменят намного позже. Мы ещё долго будем отмечать главный праздник страны, которой нет. Что-то мне смешно. Я настолько чувствовала себя уверенной, что осмелилась читать стихи собственного сочинения на публику? Чудеса…
Сейчас, натыкаясь на популярное современное чтиво, иногда хочется попытать счастья на этом поприще. Тем более, люди на этом деньги делают, и немалые. Абсолютному лоху, кому деньги, если даже сами в руки идут, умудряется их «не заметить», и там делать нечего. Есть такие ушлые, которые за год-два поднимаются. На волне, которую сами и сообразили. Флаг им руки, завидуем молча.
В это время Советский Союз решает больше не вмешиваться во внутренние дела других стран. Да потому что в своей дела не ахти. Вот со своими разберёмся, с колен встанем, а там, карта ляжет. Завершилось строительство БАМа. Мы не успели. Во времена моего детства каждому второму мечталось участие на стройке века. Хотелось прикоснуться к чему-то историческому, важному, раз войны давно закончились, и нет возможности упасть на амбразуру. Может, не мы этого хотели, а хотели, чтобы мы этого хотели. Неужели настольную книгу каждого советского ребёнка «Дети-герои», которую немного погрызли мыши, когда она столько лет пролежала в амбаре, я тоже отправила в утиль? На такое рука бы не поднялась. Надо поискать. Затем начался грузино-южноосетинский конфликт, который не буду комментировать, ибо, если не там, то где-то поблизости неспокойно всегда. Где тонко, там и рвётся. 26 ноября был принят закон об экономической самостоятельности прибалтийских республик. А 28 декабря у сына прорезался нижний передний зуб, что тоже важно…
Это время, когда первую степень своей собственной свободы я утратила. Я была более свободна, когда вокруг все были несвободны. Хотя человек может быть свободен при любых ситуациях. Есть такое понятие, как внутренняя свобода. Освенцим или Аушвиц, ГУЛАГ, Колыма вытравят и эту свободу. А Колыма от нас не так уж и далеко. Всю Якутию когда-то называли тюрьмой без решёток. Но ничего, живём, говорят, даже очень хорошо. 
Кукушка
В чём-то прав Кобо Абэ: «Желание стать писателем — самый обыкновенный эгоизм: стремление стать кукловодом и тем самым отделить себя от остальных марионеток». Когда пишется от первого лица, опираясь только на собственные впечатления, обнажая свои изъяны, выпячивая свои недостатки, это уже не художественное произведение. В моём случае, даже не знаю что.
Настольную книгу нашего пионерского детства «Дети-герои» не нашла. Ушла в утиль, ибо была очень в плохом состоянии. Зато нашла дневники давно умершей дочери. Но это совсем другая история. В очередной серии слово-драмы речь будет идти о событиях 1990 года, когда она ещё не родилась. А год её рождения – 1991 – вовсе пропущен в сводной тетради. Это не означает, что не было записей, просто по каким-то соображениям этот год был намеренно пропущен. Неужели кроме рождения второго ребёнка в том году не было ничего примечательного? Скорее, ничего не писала, ибо в марте 1990 года мы переехали в его родной район, где сначала жили с его родителями. Шифровалась, как в тылу врага. Зато стихи писала. И они начали походить на стихи, ибо они выстраданы. Тоска по дому, полное одиночество – вот, что было в стихах тех лет.
Строка за строкой, и в голове начало выстраиваться то, о чём буду дальше писать. А села за комп, чтобы поставить точку. Казалось, что это пустая трата времени. Но вот взяла себя в руки и плавно перемещаюсь в год 1990-й. Хотя «труд помогает человеку примириться с бегущим временем, даже когда оно пролетает бесцельно» (Кобо Абэ), не век же мне полы драить и пироги печь.
Что касается Абэ, я в одно время была им весьма увлечена. Судя по достаточному количеству цитат из его книг в моём цитатнике, во многом была с ним солидарна. Как настоящий советский человек, у меня не только список прочитанных книг в бумажном виде имеется, есть ещё такой же цитатник. Даже три цитатника, а список вместился в одну тетрадь. Их я не утилизировала, как «Детей-героев». Список прочитанных книг – это для удобства, чтоб не читать книгу во второй раз. После прочтения книги не всегда остаются цитаты. Если даже всего одна цитата после книги, значит, автор чем-то зацепил. Если несколько или много, то стоит вернуться к книге ещё раз.   
Но в списке нет книги Кобо Абэ «Человек-ящик». Судя по синопсису, этот роман-притча достоин для чтения. «Герой романа, скрываясь от ненавистного ему общества, поместил себя в специальный ящик, превратившись тем самым как бы в новое существо. Он бесцельно бродит по улицам Токио, покрывая стенки своей добровольной тюрьмы описаниями внешнего мира, который, возможно, является лишь отражением его самых мрачных фантазий». Если бы я сейчас писала (по-настоящему), можно было подумать, что это обо мне. Гениальный образ. Мой давний рассказ «Человек-калькулятор» рядом не стоит. А что, если начать писать «Человек-телевизор»? Ну, а пока вернусь к «Человеку-пузырю»…
В январе 1990-го написала рок-оперу, наверняка, по заказу мужа. Продиктовала её по телефону. Всё пока было хорошо, по крайней мере, сытно. Я же жила с родителями, дядей. Бабка умерла, ещё, когда училась на первом курсе, о чём мне не сообщили ни телеграммой, ни в письмах. Если бы я осталась доучиваться в школе, была б дома, бабка бы так легко не умерла. Она бы цеплялась за эту жизнь, чтоб подольше досаждать мне. Я уехала – смысл жизни исчез. Бабка точно бы постаралась захватить с собой и меня. Хотя, может, рада была бы избавиться.
О том, что скоро исчезнут все социалистические страны, развалится экономический и военный союз Восточной Европы, уйдёт Прибалтика, Кавказ будет бушевать, мы, конечно же, не знали. Но кризис был налицо. Он пришёл и в нашу далёкую деревню. В том году в СССР кризис усилился настолько, что исчезли даже сигареты и чай. «Талоны на чай в 1990-м вводят повсеместно, а правительство СССР срочно покупает за доллары чай в Турции. Это 30 тысяч тонн плохого чая, ведь турецкий совсем не индийский, и даже не грузинский байховый. Заваришь турецкий чай - коричневая вода без аромата и крепости. Турецкий чай приравняли в СССР к чаю второго сорта. Параллельно исчезает табак. Традиционный поставщик - Болгария, переживает смену власти, ей не до экспорта сигарет». «Булгарконсер» остался только в воспоминаниях. А в чаях я не разбираюсь – не пью.
Опять дефицит, но это мы уже проходили. Если ранее питались, что магазин разрешит, то теперь у родителей своё солидное хозяйство. Именно в те годы у нас было своё мясо, даже кроличье, молочка и овощи, излишки которых даже продавали. Папа продолжал охотиться: зайчатина, дичь тоже неплохое подспорье. 90-е научили даже моих родителей искать способ дополнительного заработка. Кстати, в том году папа ушёл на пенсию, как только 55 стукнуло. Мог бы ещё долго работать. Один из его коллег до сих пор в строю. Только он не хотел подстраиваться под новые реалии. Он их не принял, не мог себя сломать.
Появилось понятие «кооперация». Хоть горизонт планирования не доходил до самого «светлого будущего», люди стали сильно думать о дне завтрашнем. Если все думали о хлебе насущном, о том, как семью прокормить, наиболее шустрые стали так называемыми «челноками» Этому способствовало открытие границ.
Из записи: «21 января сын уже хорошо сидит. 11 февраля он ещё и стоит, держась за кровать. 13 февраля муж приехал. 19 февраля уехал».
В день, когда исполнился год моему сыну, в Москве закончил работу 28-й съезд КПСС. Он состоялся на год раньше традиционного графика и оказался последним съездом коммунистической партии Советского Союза в истории партии. В стране реформы, новая реальность. Принят план поэтапного перехода к регулируемой рыночной экономике. Принимается декларация о суверенитете России. Также закон о печати и других средствах массовой информации. Отныне в стране запрещена цензура! С того момента во мне начинает рождаться журналист. Не всё сразу – сначала стихи, затем рассказы, повести, большие вещи, претендующие на роман, все возможные жанры. Вместе с прозой публицистика, которая потом стала профессией. Будучи членом союза писателей России, стала членом и союза журналистов. Авансом.
   Летом начинается «парад суверенитетов». 6 августа Б.Н. Ельцин, стремясь к конструктивному диалогу с руководителями автономных республик, заявил им в Уфе: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить». Ответ последовал сразу же. Своей государственный суверенитет провозгласили все республики, в том числе наша «Якутская АССР 27 сентября). «Это было чревато распадом РСФСР по образцу начавшегося распада СССР».15 августа умирает Виктор Цой.
Кстати, в сводной тетради пропущено одно событие ещё 1989 года. Как-то осенью сидели вечером с мамой, чай пили. Вдруг слышим, как прямо за окном кукушка кукует. Сначала подумали – послышалось. Она второй раз прокуковала. Наверное, кто-то решил таким образом пошутить. Но потом поняли, что это явно кукушка. У якутов есть поверье – если кукушка подаёт голос возле жилого дома, это не к добру, вернее, к смерти кого-то из близких. Потому вначале лета, когда они залетали в деревню, старались прогнать. Так у нас лес рядом, и за домом деревья, которые родители посадили, вот они и залетают. Потому я не обращала на это внимания. Но поздней осенью их не должно быть! Наутро узнали, что умер брат мужа, с которым мы когда-то спелись. Братья решили проведать кого-то в студенческой общаге (я даже подозреваю – кого…), но нарвались на таких же гопников. Брат долго лежал в коме. Муж всегда хвастался, что у него кликуха была «Каменный кулак», что его фирменный удар заканчивается нокаутом. Но в тот день он никого не уложил, наоборот, им самим досталось. Сегодня ты их, завтра они тебя. Это закон жизни.
Оставив трёхмесячного ребёнка, который был на грудном вскармливании, поехала на похороны. Никто меня не остановил, ссылаясь на то, что те, у кого маленькие дети, на похороны не ходят. И вообще, как можно было оставить грудного ребёнка? В то время нормальных смесей-то не было. Был один «Малыш» для детей всех возрастов. А у меня молока было, как у дойной коровы. Вот пришлось его сцеживать и в аэропорту, и в квартире, где покойник лежал.
А так я старалась быть правильной матерью. По книжке, естественно. У сына и так был диатез вкупе с аллергией, такой же, как у меня. После той моей поездки диатез усилился до невозможности. Нельзя было его «Малышом» кормить. Потом перешёл на постоянное грудное вскармливание, после него на кефир, галеты и несладкие кашки. О том, что на свете есть конфеты, узнал намного позже. Тут дело не только в наследственности, экологии, но и в поеденных мной шоколадных конфетах «Маска» во время беременности, да и резкий переход на другую еду и обратно сыграл свою роль. А, если б я не вернулась, как кукушка, оставила бы ребёнка родителям, и стала жить свое й жизнью? Кормила грудью долго, что не заметила, что я опять беременна. Я же была правильной матерью, свято верила в то, что важно кормить грудью именно мальчиков. А дочь, родившаяся через полтора года, отказалась сосать грудь. Педиатр - сестра мужа – запретила кормить из бутылки. Ей виднее, и я прилаживала ребёнка к груди. Дочка, видимо, только делала вид, что сосёт. Потом медсестра, взвесив ребёнка, велела срочно приучить к искусственному вскармливанию, ибо ребёнок стал весить намного меньше, чем, когда родилась. Вот кукуха, не заметила, что малыш превратился в дистрофика. Так педиатр же запретил. Намного позже выяснилось, что у педиатра настоящая кукуха. Я этого долго не замечала. Даже тогда, когда она говорила, что за детей не надо беспокоиться, они – отрезанный ломоть, им самим легче, чем под нашей опекой.
Мой рациональный ум отказывается верить в существование той кукушки, но она была. Ещё кое-что было, что помогло быстро и безболезненно для меня уйти от мужа. Но до этого ещё дожить надо. Надеюсь, кукушка не прокукует среди зимы…
3 октября 1990 года происходит объединение ГДР и ФРГ. 15 октября Горбачёву присуждают Нобелевскую премию мира. 25 октября вышел первый выпуск капитал-шоу «Поле чудес». В стране демократия. Для нас она только в телевизоре. Мы продолжаем жить телевизором, отвлекаясь только на газеты. Всё ново, незнакомо. О том, что может быть ещё и интернет, нет ни намёка даже в самых смелых фантазиях.
Осенью экономический кризис уже везде. Тотальный дефицит, отсутствие самого необходимого. Все помнят гуманитарку из Америки: горох, какие-то консервы. Затем появились «ножки Буша».
На политической арене появляются новые персонажи, большинство из которых, и сейчас где-то там. Григорий Явлинский предлагает программу «500 дней». «Меры жестокие - объявить о кризисе, закрыть убыточные заводы и колхозы, ввести на всё карточки и отпустить цены, приватизировать торговлю и услуги. Ельцин поддерживает, Горбачёв пугается и отказывает. «500 дней» скоро реализуются сами собой, в самом ужасном виде. И только руководители СССР делают вид, что ничего страшного не происходит».
«Говорухин и Невзоров выпускают фильм «Так жить нельзя», где показывают разваливающиеся деревни, убогие города, очереди за водкой, рознь в республиках, богатеющих кооператоров. Фильм снят на немецкие деньги, в нём говорят, что 70 лет СССР - это вычеркнутая история, а население СССР Говорухин называет «совком»». Творческая интеллигенция берёт флаг в свои руки. То, что не могут политики, делают журналисты. СМИ становится «четвёртой властью», а не её марионеткой.
В 1990 году Кремль признаёт вину СССР в расстреле 40 тысяч поляков в 1940 году. Предчувствуя катастрофу из СССР, бегут на Запад все, кто может. В Израиль и США уезжает 200 тысяч евреев, в Грецию 30 тысяч этнических греков, в Германию 20 000 немцев. В это время основная масса мечтает о вкусной еде и танцует ламбаду.
 Под занавес принимается закон о собственности. В марте 1990 года переезжаем в другой район, к его родителям. Вроде с сыном или всё же я была кукушкой? Он потом оставался с моими родителями, когда я была глубоко беременна. Без тетради мой мозг отказывается воспроизвести тот год, но попытаюсь.
Сын всё-таки был с нами, ибо есть фото. 8 марта, свекровь много чего наготовила, под конец, обозлилась на весь мир и на меня, в частности. Вскоре мы переехали в соседнее село. Заселились в двухэтажный дом. Помню, муж поехал на грузовой машине к моим родителям за вещами. Я примерно посчитала, за сколько часов или дней он преодолеет около 1000 км, чтоб, наконец, закурить. Но только тогда, когда убедилась, что он точно доехал, когда созвонились, выкурила первую сигарету после большого перерыва.
Я не совсем уверена в хронологии, ибо голова, отлучённая от телевизора, отвыкшая мыслить самостоятельно и не привыкшая возвращаться в далёкое прошлое, что-то явно путает.
SOS между строк
Писать каждый день – это под силу каждому. Это полезно, это приятно и не утомительно. Каждый шаг приближает, в нашем случае, к финалу, но без риска рухнуть в пропасть раньше времени, как при прыжке с желанием преодолеть эту зияющую пропасть. «Господи, я прошу не о чудесах и не о миражах, а о силе каждого дня. Научи меня искусству маленьких шагов. Научи меня правильно распоряжаться временем моей жизни. Подари мне тонкое чутье, чтобы отличать первостепенное от второстепенного. Я прошу о силе воздержания и меры, чтобы я по жизни не порхал и не скользил, а разумно планировал течение дня, мог бы видеть вершины и дали, и хоть иногда находил бы время для наслаждения искусством. Убереги меня от наивной веры, что все в жизни должно быть гладко. Подари мне ясное сознание того, что сложности, поражения, падения и неудачи являются лишь естественной составной частью жизни, благодаря которой мы растём и зреем. Сделай меня человеком, умеющим достучаться до тех, кто совсем «внизу». Убереги меня от страха пропустить что-то в жизни. Дай мне не то, чего я себе желаю, а то, что мне действительно необходимо. Научи меня искусству маленьких шагов». Из «Молитвы Антуана де Сент-Экзюпери.
 Вдруг подумалось, а ведь это хорошо, что меня никто не читает. Вдруг кто не так поймёт, заподозрит неладное? Хотела, наконец, книжный шкаф купить, да вот что-то расхотелось. Лишние телодвижения мне ни к чему. Чем меньше вещей, тем легче вытирать пыль. Чую – третий раунд минимализма не за горами. Жить надо налегке. Кому нечего терять, что переживать? Живи и радуйся, довольствуясь малым. Минимализм – первый шаг к аскетизму. Так постепенно опять приму обет молчания, на этот раз навсегда…
Обет молчания приму
И утолю свои печали
Среди молитвы и молчания,
Не отвечая никому.

И поглотит немая тьма
Ничтожной мысли приближение,
И остановится движение
В сетях капризного ума.

Безмолвно явится рассвет,
Промчится день. И только вечер
Печально спросит: не отвечу ль
Хотя бы просто – «да» и «нет».

Придёт в безмолвии рассвет» (Елемина).

Но у меня есть спасительное прошлое, свой внутренний телевизор и многое другое. Итак, включаю машину времени собственного изобретения и оказываюсь в 1990 году.
Я опять беременна и это временно. Мы живём в 8-квартирном старом доме. Муж – человек мира, палочка-выручалочка для всех. Вспомнила, сына с нами не было. Я мою полы два раза в день. Хожу в магазин и в библиотеку. Иногда гуляю по природному парку. Пишу стихи, много читаю. Чувствую себя белой вороной, ибо все загорелые, смуглолицые, я одна бледна, как смерть. Муж работает в магазине. Потому не голодаем. Пишу домой письма, жду ответа, опять пишу, опять жду. С таким же успехом посылаю стихи, и их иногда печатают. Наверное, тоже из жалости, ибо между строк угадывается SOS. Иных радостей не помню.
Раз приезжала моя землячка, с которой в детстве пару раз играли, и она всё обижалась, что ни одного стихотворения ей не посвящаю. У меня правильная, законная ориентация, чтоб посвящать стихи особам своего пола. Потому через столько лет исполняю её заветное желание. Денёк погостила, я за ней хвостиком ходила, и в душе так ей завидовала. И не только ей. Разведёнкам особенно. А я о такой свободе даже мечтать не могла. Какая же я была дура! Не заковал же он меня в цепи. Когда землячка уезжала, я так рыдала, что она не знала, что и делать.
Если бы вся моя жизнь вмещалась в один чемодан, я бы, может, и рискнула на побег. Из моего персонального ГУЛАГа. Кстати, печально знаменитая колымская трасса, местами превращающаяся в дорогу на костях, начинается с того с района, где я тогда жила. Мне, выросшей в атмосфере вечного дефицита, расстаться со всем барахлом, и совместно нажитым, и привезённым из дому, было смерти подобно. В то время мы понятия не имели, что есть на свете такая штука, как минимализм. В итоге всё там и осталось, даже мужу не досталось. Уехала с детьми на побывку домой с одним чемоданом, да там и осталась. Я – домой, он – в СИЗО. Не удержало от рокового шага ни барахло, ни только что приобретённая благоустроенная квартира. Я её так обставила, посадила цветы, повесила занавесочки, расставила сковородочки, весь стандартный набор для счастья. Вся одежда была уложена в сундуки и отдана на хранение его родителям. Потом кто-то мне говорил, что мои традесканции почти полгода жили в пустой квартире…
Но в 1990 году ничего не предвещало такую развязку. Жила в своём коконе. Как будто заграницей жила, порой ихний говор сходу не понимала, а они меня. Напротив нас в таком же мрачном старом доме жила одна русская повариха. Я каждый раз любовалась её геранью на подоконнике, которая цвела круглогодично. Мечтала о цветах, посадила традесканцию, которая растёт и размножается, как сорняк. В магазине о цветочных горшках и не слышали. Да там ничего и не было. Я купила несколько штук игрушечной клубники, сделала из них горшочки. Издали моя традесканция смотрелась, как яркий цветок. Но это позже. А герани и семейное счастье появилось ещё позже – через 23 года. Герань у меня не цветёт круглый год, но она есть. Особенно радует летом.   
Минус четыре года
«Самая грустная из всех потерь, что несёт с собой время, это утрата способности чему-то искренне радоваться» (Джон Апдайк). Но опаснее, когда теряешь способность к переживанию, сопереживанию.
Ничто не предвещало беды, но на днях вдруг не стало одного косвенного героя моей писанины. Это выбило меня из колеи. Но сегодня решила себя заставить «работать» дальше.
Это совпало с тем, что «вдруг» рухнули соцсети, завис интернет. Опасные игры с машиной времени могут реально повернуть время вспять? Ещё в 2019 году некие российские учёные намекали, что им удалось «стрелу времени» направить в другую сторону.
Они только намекают, я же легко это делаю. В свои 19, когда вынуждена была выйти замуж, я не исчерпала ещё задор молодости. По инерции мне ещё долго хотелось танцевать, флиртовать. Будучи ещё в родной деревне при родителях, 8 марта решила сходить в клуб на танцы. Муж в то время работал в этом клубе. Я только зашла, встала в уголочек среди других скромных, подкрался муж и начал как бы душить, давая понять, что может это сделать. В 1990-м, когда жили в его родном районе, решила разок ослушаться, и после дома он устроил грандиозный скандал с битьём посуды. Мне было жалко посуду, а не себя. Хотя он меня не бил, он душил меня морально. Это же не смертельно, все так живут, могла бы потерпеть. Я терпела 4 года, на большее не хватило.
Эти «минус четыре года» моей молодости до сих пор даёт о себе знать. Но тут у себя на родине приходится жить с оглядкой на остальных. Это где-то в Арамболе можно себе позволить полуночные танцы с молодыми индийцами и не только. В шортах на пол@опы.
Новый год без президента и без мужа
Январь 1991-го. Я, на последнем месяце беременности, затеяла генеральную уборку. Голова занята всякой геополитической ерундой. О том, чтобы ехать в райцентр, в роддом заблаговременно, и речи быть не может. В итоге ночью отошли воды. Мужа, как обычно, дома не было. Удивительно, что он забыл закрыть меня снаружи. Я иногда сама просила об этом, чтобы потом под кровати не заглядывал. Но он всё равно заглядывал.
Против природы не попрёшь – пришлось звать на помощь и ехать самостоятельно в роддом. Как я уже упоминала, в тот момент моя голова забита была судьбой мира, в частности, событиями в Ираке. А то, что творилось у себя под носом, почему-то волновало меньше. А страна в это время трещала по швам. Это никак не умалчивалось, наоборот, раздувалось. Глушить было нечего – интернет ещё не изобрели. А СМИ ещё не научилось врать.
Родила дочь, которой суждено было прожить в этом безумном мире ровно 18 лет. Пока маленькая, донашивала вещи брата, который всего на полтора года старше. Когда приехали на лето к родителям и остались навсегда, стали донашивать уже мои вещи, которые мама бережно хранила все эти годы.
Начались лихие 90-е. Не голодали, а с одеждой были проблемы. Вскоре я чисто случайно устроилась на работу диктором местного телевидения. Первый студийный зелёный жакет купила с первой зарплаты. Всем задерживали или вовсе не давали, а мы всегда вовремя получали, ибо были на балансе райсовета. Вещали три-четыре раза в неделю, один жакет – это мало. Мама как-то закупилась уценёнкой. Вот когда пригодились немыслимые яркие платья. Когда тебя не показывают в полный рост, можно импровизировать бесконечно. Какая-то кофточка была, которая мне явно мала. Спереди нормально, а сзади за кадром голая спина. Мамины вещи тоже пригодились. Была одна прозрачная кофточка, как футболка в сеточку. Я её ещё долго носила. Замначальника милиции мне, как подчинённой, сделал однажды замечание – в чём, мол, ты ходишь. «Это мамина кофточка». На что он: «Тогда я в папиной рубашке завтра на работу приду». Позже, правда, выдали форму.
17 марта 1991 года прошел референдум, в котором участвовали всего девять республик. Основной вопрос был поставлен так: «Считаете ли Вы необходимым сохранение Союза Советских Социалистических Республик как обновлённои; федерации равноправных суверенных республик, в которои; будут в полнои; мере гарантированы права и свободы человека любои; национальности?». 17 марта граждане РСФСР должны были также решить, нужен ли республике свой президент. Вопрос о сохранении СССР и о введении поста президента РСФСР олицетворяли два противоположных политических строя: коммунистический, который ассоциировался с Горбачёвым, и демократический, связанный с Ельциным. Помню, что я долго думала. По логике, должна была проголосовать против. Почему-то я решила, что это отразится на будущем моих детей, и что-то ещё в этом духе. Каюсь, я проголосовала за сохранение старого. В итоге более 70% избирателей проголосовали и за сохранение СССР, и за введение поста президента РСФСР. В этих результатах достигла апогея противоречивость общественного мнения. Получается, что люди поддерживали и Горбачёва, и Ельцина, несмотря на то, что они идейно противостояли друг другу.
Летом того же года 12 июня 1991 года прошли выборы президента РСФСР. Это была борьба между новым демократическим и традиционным коммунистическим взглядами на будущее. Основными претендентами на пост президента были Николай Рыжков и Борис Ельцин. Эти выборы стали презентацией нового действующего лица на политической арене – Владимира Жириновского, лидера партии ЛДПСС, будущей ЛДПР. Борис Ельцин победил уже в первом туре, набрав 57,3% голосов. План коммунистов провалился: в сумме КПСС был отдан всего 31%— результат, несравнимый с успехом демократических сил. Люди голосовали за Ельцина авансом, лишь бы против коммунистов.
Но это всё было так далеко от нас. Даже ГКЧП остался в телевизоре. За этим всем следил отец, я была занята больше детьми. Ну, и наверняка продолжала писать. Так называемые стихи на злобу дня.
На месте РСФСР и СССР возникла Российская Федерация. 25 декабря Михаил Горбачев выступил с последним официальным заявлением и ушёл с поста Президента СССР. Ночью над Кремлем вместо красного советского флага был поднят российский триколор.
В новогоднюю ночь с 1991 на 1992 год бывших граждан СССР поздравлял не Ельцин, не Горбачев, а сатирик Михаил Задорнов. Вместо того, чтобы отшучиваться, он поделился краткой, но пронзительной мыслью: «СССР больше нет, но есть наша Родина. Можно разделить Родину на несколько государств, но Родина у нас одна, не зависящая от этого».
Это был наш последний Новый год. До 12 муж разрубил топором стол. Дети, наверное, спали. Муж ушёл в клуб. Меня из жалости соседи пригласили к себе домой. Они сами были скандальные. По сути, я была не в себе, не до телевизора. Потому и Задорнова не помню. Помню, как в качестве новогоднего сюрприза был представлен Путин, но это позже.
Без сводной тетради сложно возвращаться в столь далёкое прошлое. Разрубил топором стол, оказалось свою и мою жизнь на «до» и «после».
Ищите меня между строк
Возвращаются в прошлое обычно от безысходности. Раз жизнь в моменте сера, ищут утешение в прошлом. Выпячивают это самое прошлое, без конца акцентируя внимание на прошлых успехах, когда хвалиться больше нечем. Бывает, в прошлом ищут ключ к пониманию происходящего, где кроется корень зла.
Только вот почему я, кому, казалось бы, забыли вложить совесть, должна ломать голову, где и когда прокололись? В чём моя персональная вина? Ищем дальше.
«Скольких дураков в своей жизни я встретил -
мне давно пора уже орден получить.
Дураки обожают собираться в стаю.
Впереди их главный - во всей красе.
В детстве я верил, что однажды встану,
а дураков нету - улетели все!» Булат Окуджава, 1979 год.

Надо же, в том далёком 79-м тоже поэты бились с дураками. Вечная неиссякаемая тема. Дураки – это важно. На их фоне не очень умный покажется мудрецом… Но и из умных не стоит делать идолов. А вдруг он окажется мудаком?
Я временно застряла в другой вселенной. После десятилетнего отпуска меня прорвало. Вы не поверите, я всё время пишу. Между домашними делами, разумеется. Чтоб не выгореть, пишу то там, то здесь, то ещё где-то. Муж говорит: «Ты займись чем-нибудь одним». Боится, что плов сгорит. Но я так не умею – люблю чередовать. Тогда не устаёшь, и не надоедает.
Вот великий Хемингуэй говорил: «В книге («Старик и море») нет никакого символизма. Море — это море. Старик — это старик. Мальчик — это мальчик. Акулы — это акулы, не больше и не меньше. Символизм, который мне приписывают, — сплошное д*. Между строк можно прочесть только то, что знаешь сам». Между строк искали символизм, теперь экстремизм. Потому пишут сказки, ну, обычные для детей. Это самый беспроигрышный вариант. Жанр востребован всегда. Или выпускают пар в таких жанрах, как хоррор, сплаттерпанк, horror fantasy, horror weird, готика. Чем дальше от реальности, тем больше шансов выстоять, может, даже выделиться. Ну, а если не улыбнётся удача, тоже неплохо. Дольше жить будешь.
Под дурака косить самое то. Иначе не простят. Я сказки никогда не любила, мультики не смотрела, только несколько диафильмов. Я тот редкий вид современного человека, который не читал суперпопулярную фантастику, не смотрел ни одного откровенно фантастического фильма. Наверное, я человек старой формации, хотя Стивена Кинга всё же читала. Что самое смешное, вынуждена писать хоррор, скорее, сплаттерпанк. Вот и ищите меня между строк.
Месть – это блюдо, которое подают холодным
«Ваши воспоминания – всего лишь старый фонарь, висящий на углу улицы, где больше почти никто не ходит» (Луи-Фердинанд Селин). Ключевое слово – ПОЧТИ.
В «хорроре» поставила, наконец, точку. Так увлеклась, что под конец не туда завернула, выложилась по полной, обнажила всю свою гнилую суть. Боюсь, это будет очередной моей «грязной книгой». Там не по жанру есть всё, как мы любим, только без дерьма и задоринки. В духе времени, всё в рамках закона, это важно. И что смешно – основано на реальных событиях.
Так, куда укажет свет от старого фонаря? Ах да, год 1992-й, очередной крутой разворот не только в моей жизни, но и в судьбе нашей горячо любимой, многострадальной Родины.
Сразу в январе того года в стране началась так называемая либерализация цен, был подписан указ «О свободе торговли». Ушлые на низком старте, остальные в ступоре. Указ разрешил предприятиям и гражданам торговую, посредническую и закупочную деятельность без специальных разрешений и в любых удобных местах. Такие места нашлись повсюду: на площадях, бульварах, вдоль трасс, у остановок транспорта, перед магазинами, в подземных переходах. Лотки ставили в холлах кинотеатров, учреждений, больниц и вузов, в аренду брались торговые места на рынках и секции прежних универмагов. Под магазины-лавки годились любые полуподвалы, павильоны, ларьки. Мелкая торговля захватила стадионы и Дворцы спорта. Либерализация цен привела к гиперинфляции (за несколько месяцев цены выросли в десятки раз), уровень жизни населения резко упал. Но уже к лету инфляция сократилась, а потребительский рынок постепенно наполнился товарами. Закончилась эпоха хронического дефицита. Кажется, я – единственный лох, кто остался в стороне от бума торгашества. Ну, не моё это, это я знаю точно. Потому никогда в жизни не издавала собственные книги за свой счёт, ибо знала, что с реализацией будут проблемы. В одно время разрешили якутский вариант партийной газеты реализовать самой. Так я вываливала её пачками в разные мусорки. Не жалко было своего труда, в создании этой газеты всё-таки использовала часть своего творческого потенциала.
Все чем-нибудь, да торговали. А фоном этого хаоса были картинки с телевизора о войне в Нагорном Карабахе. В погоне за лишней копейкой мы и не заметили, что большие и малые войны становятся обычным фоном нашей жизни.
Между тем, дочери исполнился год. До этого она за день начала ходить. Всё у неё случалось раньше времени, её торопила сама жизнь… До года я в качестве закаливания оставляла её спать в коляске, когда на улице за минус 40. Не болела, даже не чихала. А так я с этой коляской ходила в парк, по «аллее влюблённых». И пока она спала, а сын играл, сочиняла стихи. Так люди начали говорить, или у меня не все дома, или на свидание к кому-то хожу. Как когда-то моя классная, которая вовсе не классная, говорила, мол, это она к русским строителям ходит, ибо у меня золотые серёжки с рубином. А я ездила в лес зубрить билеты к экзаменам, чтоб никто не отвлекал, особенно моя бабка. Вот я сейчас в лес хожу одна с собакой, чтобы выжить. На деньги от реализации собранных ягод можно полгода жить. Что-то не слышно, чтоб говорили, мол, к мужикам, таким образом, хожу. Наверное, потому что у меня серёжки не с рубином, а с индийским топазом, и такой дуры, как моя классная, нет.
Пока я развлекалась собственными стихами, у мужа были другие игры. Одна из них его фирменная игра – игра со смертью. Наверняка, как обычно, мы повздорили, и я пошла почему-то в больницу, пожаловалась врачу на свою непутёвую жизнь. Кому я ещё расскажу о своих бедах? Чтоб исповедоваться, церковь нужна, или хотя бы тот, кто в сане. Чтоб пожаловаться, участковый нужен, он был, но только по совместительству он был ещё и другом мужа.
Пошли с врачихой к нам домой, и видим обычную для меня картину. Прямо в прихожей муж на высоком детском стульчике со столиком соорудил «самострел». Дети маленькие, между прочим, были при нём. Он, конечно же, не стал стреляться при враче, и вообще он до сих пор живой. Это игра, чтоб только меня напугать, а я уже за него не боялась. Только этого не показывала, а то игру направил бы на меня саму.
Врач распорядилась отдать детей на время его сестре, по совместительству педиатру, а меня, совершенно здоровую, положили в больницу, витаминчики попить. Через неделю выхожу – а дома за печкой гора обоссанной, обкаканной детской одежды.
Между тем, в это время в нашей дивной стране установилось двоевластие - два центра власти: президент-правительство и Верховный Совет. Вот такие страсти-мордасти. Жить стало интереснее. Жизнь – игра, а мы там пешки…
Мы «покупаем» в соседнем селе однокомнатную квартиру, где я со свойственным мне рвением начинаю наводить уют. В это время случился небольшой инцидент. Местные девки решили меня проучить, мол, что ты не местная и такая дерзкая. Как я ранее говорила, драться не умею. Наябедничала мужу, изрядно выпившему. Вроде мы гуляли на чьей-то свадьбе. Девки решили ещё, и прокатиться с нами. По дороге я мужа подговариваю, чтоб тот проучил и их. Не знаю, каким образом. Чтоб оттрахал что ли? Так они этого и хотели. Посередине реки машина заглохла. Муж уснул. Девки мне: «Ты с нами или как?». «Так он тут замёрзнет, нахрен». «Ну, и фиг с ним, ещё изнасиловать хотел». Меня не оставили, одна из них к себе домой привела, спать уложила. Утром просыпаюсь с мыслью: «Бля, он, наверное, замёрз». Меня пугало не то, что, предположительно, он умер, а то, что его родители скажут.
Вот откуда ноги растут… Вот где начало расчеловечивания. Красные линии позади, крутой разворот, значит, не за горами.
Не век же мне прятаться во вражеском тылу. Вышла я на улицу – солнышко светит, жизнь кипит. Никто на меня пальцем не тычет. @овно не тонет, пронесло.
Завершился вывод тактического ядерного оружия с территории Украины в Россию. Введён единый плавающий курс рубля по отношению к доллару. А я в это время размножала в новой квартире традескации. Мы туда уже заселились. Казалось, жизнь налаживается. Никто не умер – не застрелился, не повесился, не замёрз насмерть. Надо ж 30 июня того года доллар стоил 119 рублей, 31 июля – 136, 31 декабря – уже 418 рублей.
Когда доллар стоил 119 рублей, я с детьми была уже в безопасности. А ехать надо было на маленьком теплоходе 12 часов. На теплоходе с ироничным названием «Ракета». С двумя маленькими детьми. В городе полчаса стояла на перекрестке без светофора. Перебежать дорогу, где бесконечно шуруют большегрузы, было нереально. Один ребёнок рвётся вперёд, другой на руках, ещё и багаж. Под конец, какой-то мужик помог перейти всем вместе дорогу. И это не всё. В аэропорту бесплатно к билету можно было приложить только одного ребёнка, а у меня или денег не было, или что-то ещё. В итоге старшего оставила у родственницы, благо, она меня провожала. Он прилетел следующим рейсом. Возмущению моей матери не было предела.
Когда доллар стоил 136 рублей, случилось то, что случилось. Что стало причиной настоящего крутого разворота. Благодаря моей близкой родственнице и сложившимся обстоятельствам. Месть – это блюдо, которое подают холодным. И мстить лучше на расстоянии, исподтишка. Оттуда тоже ноги растут. Становление меня – стервы. Ох, держите меня семеро, а то всё тут выложу, мало не покажется. Репутация – это не облигация. Подмочишь чью – её уже не подделать. И хрен знает, кого увидим в тусклом свете от старого фонаря…
Маленькая смерть
«Раздался выстрел. Вот всё. Тело перевезли на Таганку, там собрались все, вынули мозг, положили в гроб на грузовик. Перевезли в Клуб федерации. Медленно ехал грузовик, и сзади катилось несколько автомобилей. Это было ночью. 15, 16 и утром 17 шли люди мимо гроба. Огромные массы. Похороны производили грандиозное впечатление: вся Поварская от Кудринской до Арбата была забита людьми, на оградах, на крышах стояли люди. Шло за гробом тысяч 60, если не больше, стреляли у крематория в воздух, чтобы дать возможность внести в ворота гроб. Была давка, стояли трамваи. Если бы он знал, что так его любят и знают, не застрелился бы. Я ещё не знаю, не могу объяснить себе причины, я еще не продумал этой смерти. Он подавил нас, все время мы говорили о нём, до сих пор везде говорят о его смерти, страшно, огромная пустота и грусть, страшные подавляющие глаза смотрят с портретов. Ничего не понимаем! Надо думать, много передумать надо, чтобы понять, чтобы получить облегчение» (из письма Юрия Олеши Всеволоду Мейерхольду).
 «Если бы он знал, что так его любят и знают, не застрелился бы». Это о Маяковском. Люди собственный некролог портят ради сиюминутной выгоды, чтоб только сегодня было хорошо. И ни о какой-то любви народа и речи быть не может. А ещё и мозг вынули. Брр! Помнится, просила своих сослуживцев, если умру, не присутствовать при вскрытии, если оно вдруг будет. Менты оживились: «Так мы специально придём, раз такое дело. Грех пропустить». Потом долго угорали. Там это в порядке вещей. Труп, труповозка, морг – это рутина. Главное, чтоб тело было свежим.
Однажды в доме, где я жила, человек умер. Вот так жил бобылем, умер, и никто не заметил пропажи бойца. Заподозрили неладное, когда дерьмом сильно запахло. Вызвали ментов, те взломали комнату, сами не стали трогать – бомжей заставили вынести. Летом тело быстро портится. Наверное, за счёт государства похоронили.
Жил человек и нет человека. Может, так и надо, жить на максималках, идти к своей цели по головам, не думая о последствиях, не боясь испортить будущий некролог. Ведь его может и не быть. Если даже будет, на целую полосу газеты, даже памятник рукотворный поставят на века, может, и не зарастёт к нему народная тропа, когда-то всё оптом исчезнет. Какая разница, если распылят всех или проглотит сверхпустота Эридана, этакое реликтовое облако? Если не распылят гораздо раньше, не закатают в асфальт, не запытают до смерти.
«Кто был ничем, тот станет всем» - мечта большинства. Прототип героя моей «грязной книги» Момой, если пугали войной, стихийным бедствием, катастрофой, любил говорить: «Тогда начальников не будет, все будут равны». Он не жаловал не только начальников, но и всех «конторских», которые задницу только просиживают. Перед лицом смерти все равны, но до пустого Эридана от ада можно откупиться. Если в ад отправляют на переплавку, чтоб возвратить обратно, только в другом обличии, что тогда в раю? Рай – это, когда сансара выплёвывает тебя, чтобы ты попал хоть в зиящую дыру Эридана, и там тебя окончательно распылили.
А я хотела о приятном, жизненно важном рассказать. Когда ещё была совсем юной, когда ещё не распылила свое нутро на всякие разные мелочи, плыла на таком же катере-теплоходе домой. Не на «Ракете», а на «Заре». Это, конечно, не теплоход класса «Ленин», «Сергей Есенин», «Украина» или «Волга». Других не было. Туда ещё попасть надо, как и в самолёт местных авиалиний, в «Ан-2», например.
Мне повезло, я попала. И одной милой парочке. Они сидели сразу за мной. Так ворковали, так миловались, что со стороны неудобно. Обычная девушка из соседней деревни, дочь хороших знакомых моих родителей. Она везла жениха на презентацию. Оба счастливые, хоть кино снимай.
Так и прожили вместе много лет в любви и согласии. Дом, дети, сейчас уже внуки. Обычная история. Только поговаривают, что женщина мужа до смерти затрахала. Ну, я там, рядом не стояла, мало ли что говорят. Но предпосылки были. Хотя и отнекивается моя родственница, что никогда ничего такого о ней не говорила, не было такого, чтобы она, что-то не так делала, или налево ходила. Всё она делала так, только, видимо, слишком рьяно. Ну, чтоб до смерти затрахать, на это не каждая способна. Может, лучше бы она себя распыляла и на других?
Такая женщина в наших краях редкость. Как ранее говорила, что я мало встречала таких увлечённых, особо озабоченных дам. Та, на кого намекала, этим сама кичилась, а знакомая из соседней деревни – сама скромность. И внешностью не претендовала на секс-бомбу.
Не родственница, а её сестра (по сути, они обе – мои родственницы), значит, рассказывала. Ещё до замужества будущая секс-бомба под прикрытием ночевала и не раз у них дома. Если ничего не путаю, спали они на одной кровати. Гостья спать не давала, кровать ходуном ходила. Так стонала, что хозяйке самой было стыдно. Внешность у гостьи была заурядная, к тому же она и не красилась. Зато маникюр у неё всегда безупречен, красный лак на ногтях нанесён аккуратно, кроме, как на ногте среднего пальца правой руки…
Даже мне, юной и неопытной, было понятно, о чём речь. А та, которая кичилась, вовсе ногти не красила. Хотя зачем ей мастурбировать, раз все мужчины жаждут проникнуть в её лоно.
И попался паренёк, с виду крепкий, ладный, и лак на всех ногтях оставался дольше. Поговаривали, что она неряха, в этом тоже ей равных нет. Скорее, она перестала красить ногти. Зачем, если мужик рядом, и никуда от неё не денется. Потому что она лучшая, для которой, каждый оргазм – это маленькая смерть.
После смерти мужа, говорят, в одно время выпивала. Вряд ли она при этом распылила весь свой пыл. В отличие от мужчин, женщины хотят всегда, если такие «хочуки», конечно. Но что-то пошло не так, она взяла себя в руки, перестала пить. Делает ли она себе маникюр, насколько он безупречен, не знаю. Давно не видела. Просто вдруг вспомнилось.
За это же мне не прилетит? Женщина она добропорядочная, законопослушная, всегда голосует, за кого надо, ибо работала на правильном месте. Не распыляется, не расщепляется, а то, что пальчики шалят, это в рамках закона. Хотя, если ЭТО направлено на саму себя, получается, на особь своего пола. Так мужика ей надо. И моложе, а то опять до смерти задрочит. Есть же где-то мужики, не все же распылились. Та, о которой вы мечтали, она рядом. Нечего распыляться вхолостую, ищите ту самую.
 Статья 213 УК РФ. Но там ещё нет пункта о хулиганстве литературном. Когда-то у меня чуть не вырвали планшет прямо из рук с мясом. В то время вещь довольно дорогая, и хрен я кому отдам. Те, кому не повезло поживиться за счёт непонятной азиатки, уехали прочь. Граждане той страны засмеялись, и в манере мягкого тьенг-вьетского смогли выговорить одно слово: «Хулигань».
Пук в небо
Не век же сидеть в глухой обороне, надо делом заняться. Хотя бы привести в порядок собственный архив. Вдруг я поняла истинную причину своего десятилетнего молчания. Хотя причин, может быть, несколько.
Ровно десять лет назад сгорел хард, где хранилось моё всё. До хрена неизданного: от рассказов до романов, от любовно-эротической дребедени до детективов и тюремного романа, от драм, киносценариев до книг-игр, книг-фильмов, ибо мне не хватило жанров, что сама создавала. Вся публицистика, одним словом, всё, кроме стихов. Стихи в то время уже не писала.
Почему так много? Да потому что на той работе в стекляшке делать было абсолютно нечего. Я писала в месяц по одной большой вещи. Вручную! Сначала черновик, потом беловик. Далее коллега печатала на компьютере дома. За небольшую мзду, естественно. Компьютеры были на работе. Но нас, корректоров, к ним не подпускали. Сами играли в «Покемон», а мы тихо завидовали. Один раз удалось поиграть, да начальница наша Нитка пальчиком пригрозила. «Так, все играют», - хотела права свои качнуть. На что начальница: «Вы – не все». Мы – слабое звено огромной типографии. Однажды та же Нитка наругала меня за то, что напрямую с начальником общалась, ибо надо субординацию соблюдать. Кстати, начальник хотел за счёт предприятия издать русскую версию моей научной фантастики, да попал под электричку где-то в Подмосковье. Успели сделать только обложку «Долины Смерти».
Я по-русски стала писать не по своей доброй воле. Нужда заставила. Мою запрещённую до сих пор «грязную книгу» вызвалась перевести одна журналистка. Сделала она так топорно, что я поняла, что с таким же успехом, даже лучше, могу сама себя перевести. За работу всё же заплатила. Потом месяц голодали. Под конец надоело двойную работу делать, и стала писать изначально на русском. Но вскоре я совсем перестала писать. Ибо хард сгорел! Спецы сказали, восстановить можно только там, где хард произведён. В Германии. Не писать же заново с нуля.
А вчера вспомнила, что у меня есть копии всего на дисках. Синдром отличника с элементами перфекционизма. Минимализм не распространяется на то, куда вложен собственный труд. Даже черновики пока не уничтожены. Но я делаю всё быстро и больше не возвращаюсь. Чтоб я ещё раз печатала своё собственное произведение с черновиков, упаси боже. Потому в 2014 году плюнула на это дело, ибо поняла, что рукописи не только горят, их можно распылить в одну секунду.
Сама себя озадачила, там работы на полгода минимум. Проблемы с якутскими шрифтами.
Лето 1992-го. Я чувствую себя солдатом во время краткосрочного отпуска или условно-освобождённым узником. Потому что лето закончится и мне надо будет уехать при любом раскладе. Казалось бы, вот она свобода, ты у себя дома на своей земле. Почему-то я была уверена, что выхода нет, что надо ехать. Даже тогда, когда кое-что случилось, что я, будучи абсолютно трезвой, решила отомстить своему мужу довольно-таки нестандартным способом. Даже, когда обнаружилось кое-что, в чём приличные люди не сознаются, в голове тикали часы – скоро осень, лету конец и мне конец. Ибо при новых обстоятельствах мне возвращаться к мужу было нельзя. Но надо.
Осень наступила, высохли цветы. К тому времени мэром Москвы был назначен Юрий Лужков, председателем правительства Егор Гайдар. Кстати, в одно время сдружилась с женщиной, которая как раз жила по соседству с Тимуром Гайдаром. По сравнению с Приднестровским конфликтом и короткой гражданской войной в Таджикистане мои личные проблемы были распылённой мелочью, о которой говорить бы не стоило.
Я не думала ни о Приднестровье, ни о том, что 82-летний бывший премьер-министр Польши Пётр Ярошевич и его вторая жена Алисия Сольска были убиты при загадочных обстоятельствах в их доме в Анине близ Варшавы (убийство до сих пор не раскрыто). Я думала о себе, о том, что не хочу возвращаться к мужу, что это для меня верная смерть.
Богу не молилась, тёмных сил не просила – просто усиленно думала, да ничего не могла придумать. Надо ехать. Утром позвонили и сообщили, что муж в СИЗО. Это был первый вооружённый рэкет в Якутии. По версии защиты, муж оказался не в том месте не в то время. Подробности потом. Я не обрадовалась, просто удивилась, как легко мне дали отсрочку. Будучи воспитанной в лучших традициях русской классической литературы, решила ехать в столицу республику в СИЗО. Вообразила себя этакой декабристкой.
Как моя покойная мама не раз говорила, из меня герой никакой, много чего говорю, на деле это только пук в небо.       
Дура
Из меня герой никакой, да к тому же, оказывается, я дура полная, сижу тут дома воняю. Подкинули темку, которая никаким боком не относится к 1992-му году.
Вспомнила пук в небо, оказалось, я сама дерьмо, неадекват, дура, так ещё и пьяная сижу. Та, которой делать нечего, задницу просиживает в конторе, может себе позволить, ибо её спецом рожали через кесарево, чтоб голову не повредить. Видать, метод не очень надёжный, раз вместо мозгов кисель.
А день так весело начинался. Впрочем, весело было всегда. Но эта кисельная дама взбаламутила затуманенный отнюдь не алкоголем мозг, что вдруг вспомнила эпизод, относящийся не к 1992-му, а к 1988-му.
Дикий рынок дошёл и до нас. Даже у моих родителей, пожизненных коммунистов, обнаружилась коммерческая жилка. Отец ловил зайцев на петлю. Десятками. Потому оставшуюся зайчатину решили реализовать через магазин «Тайга», что в райцентре. Мы с мамой уехали, оставив дом моему мужу, для большей надёжности, попросив «друга семьи» присмотреть – за домом или за мужем, не помню. Папы почему-то не было.
Приезжаем на другой день – все окна зашторены, нам еле открыли. Там муж и та, которую через кесарево рожали. Я ни о чём таком не подумала, потому что дура. А мама всю жизнь говорила, что они там не зря уединились. Ещё бардачок устроили. Таким же образом как-то утром в клубе застукали мужа с моей одноклассницей. Её мать естественным способом рожала. Ещё на мизинце у него было золотое колечко. Я опять проморгала. Но от колечка не отказалась. Даже намного позже, когда он сам рассказал, что одноклассница приходила к нему на концерт и призналась, что он был единственным, что она несчастна с мужем. И тогда сердце моё не ёкнуло. Кстати, когда вырубили его брата, отчего ушёл в кому, и не вернулся, они в общагу к той же моей однокласснице ходили.
По ходу, та, которую рожали не естественным путём, права. Я и есть дура по жизни. Только что приходил участковый, благодаря той, которую не естественным путём рожали. Через окно на словах «освидетельствовал», что я трезва. Я в сердцах и выдала тайну той, которую не естественным путём рожали. Описала в словах, как она пьяная на карачках ползала в нашей веранде, причитая: «Почему это я должна за вдовца со столькими детьми и намного старше себя выходить?». Ну, мы с мамой сказали, чтоб не выходила, раз не хочет. Она от нас ушла к своему однокласснику, которого, как тогда призналась, только и любила. Только тот замуж её так и не позвал, до сих пор бобылём живёт.
Зато сейчас она в шоколаде. Может себе позволить пинать мне подобных дур. Что такая резкая, умная да дерзкая? Кстати, когда-то она обижалась, что я ей стихи не посвящаю. У меня правильная ориентация, чего это вдруг стихи бы посвящала женщинам, даже если их рожали неестественным способом. Вот и посвятила. Где спасибо, шибко умная моя?
Жирный тролль – это бывшая сентябристка
С утра голову ломаю: как казаться умным, чтоб больше не прилетало. Или притвориться глупым, чтоб угодить не умным? Глупым быть удобнее, выгоднее, от этого можно поиметь.
Что бы такого неумного придумать? Ведь советовали мои издатели писать исключительно для дураков, ибо их много. Но у меня нет читателей. Хотя есть один – постоянный, неизвестный, который регулярно заходит и даже лайкает. Он и станет маяком для моего повествования. И без меня, есть, кому писать для дураков. Я же буду стараться для него одного… Вернее, судя по нику, для неё.
По жизни я – жирный тролль, который за любой безумный кипиш. Часть этого троллинга отражается и здесь, в текстах. Но я убедилась, что такие словесные фокусы мало кто понимает. Надо себя заставить писать, как можно проще, прямо, без фокусов. Могу одними матами, тогда уж точно все поймут. Могу в такой лабиринт завести, откуда, может, даже выхода нет.
Хотя я всего лишь тролль, который возомнил себя, невесть кем. Есть тролли пожирнее, которые себя таковыми не считают, с претензией на гениальность, которые в эту безумную суматоху выдают себя с потрохами. Пришло их время – период безвременья, когда их давние мечты занять чье-то место, вполне осуществимы.
А мне и в своём болоте неплохо. Только иногда скучно. Ну, не могу я, как все. Мне тесно в этих вечных рамках. Потому жирный тролль забавляется, как может. Уподобляясь болотному большинству, квакая в унисон, под стать времени, когда смерть больше не табу. Когда человек скорее мёртв, чем жив или наоборот, не верят смерти, требуя фото трупа, слёз близких, да и то можно подделать, подстроить. Когда выражение «земля ему стекловатой» не режет слух. Когда человек человеку скорее враг, чем друг. Потому троллинг бывает за гранью, ибо граней уже нет.
Итак, я, следуя рекомендациям из русской классической литературы, решила в том далёком 1992 году стать декабристкой. Не по зову сердца, естественно. Но не судьба была стать декабристкой, осталась просто сентябристкой, ибо не доехала я до СИЗО. По пути встретила другого, которому даже пару стихов посвятила. Несколько лет назад случайно увидела его фото в некрологе. И, поди, узнай, какие стихи ему были посвящены. Никаких чувств, но стекловаты не пожелала. Такой моды ещё не было. Да и повода тоже: не было к нему ни любви, ни ненависти. С него мой список использованных мужчин после четырёхлетнего перерыва вновь начал пополняться.
Благодаря ему, я нашла работу. О которой никогда не думала, не гадала, и, конечно же, не мечтала. Работу, которая противоестественна интровертам. Хотя сидеть в телевизоре не значит быть в толпе. Да, был такой грех – я вдруг оказалась в телевизоре. Вся в надеждах, что туда муж не проникнет. Не выцарапает же он картинку в телевизоре.
«Где глупость – образец, там разум – безумие» (Гёте).
Голод и мидии, смерть писателей
Мой BOSS смеялся надо мной, мол, истинные поэты должны быть голодными, несчастными, чтоб не платить зарплату и эксплуатировать мой творческий потенциал по максимуму.
И с удовольствием пытал вопросами, пытаясь влезть не только в мозг, но и в душу: «И каково это терять собственную дочь?». Как она умирала, как при этом выглядела. Чтоб ещё больше распалить меня, выдавал с потрохами кто про меня что говорил. Не будь его, не узнала бы, что бывшая начальница говорила, что поделом мне, мол, так ей и надо. В лицо такого никто не скажет. Только мой тогдашний молодой начальник мог себе позволить такие вольности, чтобы его подчинённая в единственном числе писала для его журнала с истинным вдохновением. Не будь его, не узнала бы, что известные и именитые, и не совсем именитые занимаются тем, что сейчас запрещено законом. Что сам он такой же. Он пытался пошатнуть мою веру в мужчин, чтоб в моём списке использованных мужчин больше не было мужских имён. Для большого эффекта приставал к моему тогдашнему любовнику, а тот, смеясь, дал своё достоинство, ну, дальше сами догадайтесь.
Только на голодный желудок, значит, можно написать то самое, недосягаемое. Голод меня что-то не прельщает, не вдохновляет. Чем больше пишу, тем больше жрать хочется.
Население Индии почти полтора миллиарда человек. И там мало кто голодает. Ибо каждый сытый спешит делиться, для улучшения кармы. А у нас в карму не верят, хрен, кто что даст. У меня дедушка и бабушка по маминой линии в войну с голоду умерли. А я что-то не хочу. Как говорила бывшая начальница, которая не любила, что я её так называю, она (то бишь я) выпутается, у неё талант выходить сухой из воды.
Помнится, мы с одним известным прозаиком участвовали в предвыборной кампании, не помню, кого. Послали нас в самый отдалённый наслег. Принимали по-царски, только ко мне наш же шофёр приставал, потому ушла с вечеринки в ночь, в никуда. Прозаик не оставил молодую поэтессу в беде, пошёл за мной. Темень такая, и мы заблудились. В то время сотовых, конечно же, не было. Потом увидели свет в конце улицы, постучались, а нам не открыли. Прозаик констатирует факт: «И останемся мы в истории: два писателя вместе насмерть замёрзли. Я выбила стекло в окне веранды. Ибо ещё не факт.
Затем увидели, как вдалеке светится чьё-то окно. Мы спасены! На этот раз прорвёмся. Зашли в дом – никого. Согрелись. А мне жрать охота. Я открываю холодильник, достаю банку сметаны, ещё что-то и зову писателя. Он в ступоре: «Ну, ты наглая!». Я же не хочу остаться в истории умершей с голоду поэтессой.
На другой день он сильно напился, что только качался на сцене, какая уж там агитация. Скорее, наша поездка оказалась анти-агитацией.
С этим же писателем ездили в соседний городок. Так он всю дорогу допытывался: «Что чувствует женщина при оргазме? Как это описать? Мне, как писателю, интересно». Не по адресу обратился. Это счастье пришло в более зрелом возрасте. Это он устроил мой юбилей – 25-летие. Я у родственницы под кроватью пряталась, но он всё же нашёл и юбилей не провалился.
Мне многие именитые и не очень писатели в возрасте говорили, вот пройдут года, придёт время писать воспоминания, вспомнишь добрым словом. Время пришло, а слов пока нет. Может, когда конкретно оголодаю, ум прояснится, вдохновение обнаружится.
Хочу мидии с корнем сельдерея, креветки в кляре, момошки, утку по-пекински, можно и по-якутски, суп-пюре с брокколи. Хотя можно и шашлык или отбивную.
Вместо мидий строки Блока из серии «Пляски смерти», между прочим:
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь — начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.

 А тогда: ночь, улица, ни фонаря, уж, тем более, аптеки.
Счастье под шумок
У меня с утра взрыв мозга. Устроила тут качели, у самой голова закружилась. Между тем, мозг фонтанирует идеями, то, что здесь и сейчас, заслоняет прошлое. Но я привыкла одновременно находиться в разных реальностях, делать то одно, то другое, хоть они иногда противоречат друг другу.
1992 или 2024? И то, и другое. О прошлом можно говорить смело, за прошлое не судят. Признаюсь, что я купаюсь в любви, устроив себе и мужу, уже который раз медовый месяц, что испытываю в себе такой прилив сил, что 1992-й со стишками рядом не стоял, что вновь чувствую дуновение вдохновения, мне этого не простят. Скажу, что счастлива безмерно, как никогда, что муж с 1992-го со своими самострелами, где-то в сторонке нервно курит, меня тут же заклюют. Это классика – счастливых, успешных, а уже тем более, талантливых не любят. Классика с оттенками модерна – скажут, не патриотично, ибо наши мальчики воюют, а ты со своим счастьем лезешь, куда не надо. Неприлично – в моём возрасте не предаются любовным утехам. Да и сглазить могут, чёрт возьми!
Потому продолжу своё повествование, заголовки отрывков которого кричат о бедах и несчастьях, в духе времени и в угоду толпе. А хотелось бы блеснуть модерном, с уклоном на пост-модерн… Хотя о чём это я, кто меня в чём упрекнёт. Писателя без читателя. Никто мне не указ, пишу, что хочу и как хочу, ибо, раз нет читателя, то нет и цензора. Нет худа без добра. К слову, у меня есть вещь с таким названием. Чёрная комедия, написанная на двух языках, которая ждёт своего часа. Честно говоря, я туда не заглядывала, ей-богу, не помню, о чём она. Ибо написано не вчера, ибо не она одна написана про запас, в стол. Если похвастаться, у меня 15 «синих» папок. У уважающего себя гения она должна быть одна. Но я бездарь и лох, мне можно.
Никто не упрекнёт, умолкну, никто и не заметит потери бойца. Под шумок можно и счастьем личным похвастаться. Хотя у меня есть один читатель, который заходит на огонёк стабильно всегда. Потому мне нельзя расслабляться. Только не знаю, каковы его предпочтения, требования. Во мне заговорил опытный литературный «негр», привыкший писать под кого-то и для кого-то. Если десять лет ничего СВОЕГО не писала, не означает, что я тупо @опу грела в каком-то офисе, конторе, уставившись в монитор с умным лицом и с пустой головой, как некоторые. Кстати, та, которую рожали не естественным образом, чтоб мозги не повредить, ровно десять лет назад говорила, мол, зачем это тебе, всё равно скоро в гроб. Какой у меня был порыв, не помню. Любой мой порыв, с её точки зрения, блажь, пук. А сама на старости лет учится заочно. А зачем, чтобы диплом в гроб положили?
Как бы ни старалась показать себя с лучшей стороны, ничто человеческое мне не чуждо. Не завистливая, но мстительная. Не злопамятная, правда. Просто кую меч мести, пока горячо. Моя родственница не в восторге от этой писанины: «Что ты себя обнажаешь, выставляешь свою жизнь напоказ, да ещё таким образом? Лучше бы что-то вековое, доброе написала, о своём наслеге, об отце, например». А я ей: «Одолжи свою, твоя интересней. А отец сам о себе написал, будто, чуя, что никто из тех, кто при жизни восславлял, на один паршивый некролог не раскошелился. О наслеге я уже давно написала, не за спасибо и, слава богу». 
Ах, 1992-й. О том, как я в телевизоре была, как в голодные 90-е жировали, о вечной халяве, о буме разводов, о том, как я боялась, что муж выйдет из СИЗО и непременно убьёт меня, в следующий раз. Была уверена, что убьёт, ибо уже было за что. Потому наняла телохранителя. Я его кормила борщами, делила с ним постель, за это мне сразу комнату дали, сказала, мол, замуж выхожу, будучи замужем за другим.
Позволю себе удалиться в покои, чувствуя себя агентом под прикрытием. А то испарится моё счастье под шумок. 
Умолчать такое грех
Как говорила Франсуаза Саган, радоваться нужно осторожно, ибо она не доверяла сладкой эйфории. Осторожность – не мой конёк, всё на максималках.
Но я так уж устроена, что всё чередую, радость в тягость, если радоваться без конца. Любовные утехи не отменяют другие дела, в которых вроде смысла нет, но делать надо. В том числе, правку своих ранних текстов. Их так много, потому начала с конца – с почти законченного эссе. Пока десять лет балду гоняла, всё поменялось, в том числе шрифты. На клавиатуре приписываешь якутские буквы в довесок к латинице – много неудобств для печатания текста. Те ранние тексты на якутском комп уже не читает. Автозамене почему-то некоторые буквы не подчиняются. Потому, вместо того, чтоб что-то новое писать, приходится вручную исправлять буквы, не вникая в сам текст. Хотя я себе той доверяю.
Но мой гениальный заочный, почти заоблачный Учитель говорит: «Нельзя бросить книгу, книгу надо додумывать». Таким образом, можно писать одну книгу за всю свою жизнь, и остаться на века. Можно строчить ежедневно столько словесного мусора, и быть никем. На что есть высказывание Мураками: «Писатель пишет, потому что не может не писать. В самом писательстве нет ни пользы, ни спасения».
Исправляя буквы под лекцию моего великого Учителя, которого пытаются куснуть беснующиеся бездари, всё же начинаю припоминать, о чём это эссе. Да всё о том же – о себе любимой. То же самое, что и здесь, только немного иначе. Если я здесь в контексте времени, то там как бы сам текст важнее – « я и текст», «сам текст и подтекст», о том, что между строк и само закулисье. Может, там кадры из прошлого яснее, ибо я была лет на десять моложе, немного ближе к собственному прошлому. Помнится, я его отложила, чтобы дать событиям стать историей, намереваясь возвращаться к тексту, чтоб его дополнять. Видимо, десятилетняя рутина не давала пищи для ума, ибо ни строчки не добавлено.
Не хотелось бы носиться со своими эссе, как с писаной торбой, будто кроме меня и моей жизни на свете нет историй. Вот Учитель говорит: «Писатель – всегда охотник. Охотник за чужими душами, за чужими историями». Ему дай палец, всю руку откусит, ты только намекни, он картину в 3D додумает. На свете столько всего происходит, особенно сегодня, что зацикливаться на прошлом, особенно на собственном, грех. Но, чтоб понять, откуда ноги растут у этого сегодня, надо провести ревизию прошлого. Потому я разрываюсь между прошлым  и настоящим, своими и чужими историями, не знаю, как расставить приоритеты. Невозможно быть одновременно и там, и здесь. Можно распылиться, раздвоиться, пытаясь объять необъятное. Гений чистого ума, мой Учитель, пишет одновременно роман для будущего, ещё две книги, читает лекции в онлайн и оффлайн, работает, при этом успевая редактировать чужие книги. Нет предела совершенству, есть к чему стремиться и на кого равняться.
 Будем считать синопсисом этого эссе (пора писанине придумать жанр) вот это: «Я в контексте времени» и «Я на фоне жизни». Но есть ещё понятие «Я – контекст, то, как мы о себе думаем». Всё очень сложно? Сама в шоке.
Я о себе редко думаю, и думаю-то редко, ибо нечем. Если думаю, то каждый раз по-разному. Мой учитель, который младше меня на несколько дней, говорит, что мало спит – в силу своего возраста, ибо после 50 мало кто, хорошо спит, или совесть не даёт спать. И чтоб заглушить голос собственной совести слагает песни.
Лежать, о чём-то думать во вред себе? Лучше делом заняться. Совесть иногда плохой советчик, впрочем, её у меня, похоже, нет. 
Как бы я ни хотела комментировать комментирующих, которые не брезгуют пропускать через себя всё дерьмо ядрёной яви, в приоритете переломный, вероломный 1992-й.
В стране началась приватизация. То, что ранее было государственным, стало чьим-то собственным. Но основной массе достались только приватизационные чеки, с обещанием, что в будущем они начнут давать дивиденты. Но в те голодные времена текущие потребности были важнее обещанных в будущем дивидендов. Люди предпочитали продать чеки (а позже – купленные на них акции) по цене, предлагаемой скупщиками. Массовое предложение обесценило чеки, они продавались и покупались по ценам ниже номинала. Номинал составлял 10 тыс. неденоминированных рублей – цифра условная, принятая для облегчения расчётов при проведении аукционов. Если к осени 1992 года, продав приватизационный чек, можно было купить мужской костюм среднего качества, то к концу 1993 года его рыночная цена была эквивалентна 3–4 бутылкам водки. Но те, кто в силу своих наклонностей готов был рискнуть, скупая и перепродавая пакеты чеков, сколотили на этом свои первые капиталы. На память остались акции «Сахаинвеста», руководитель которого благополучно исчез. До распыления компании акцию можно было продать за 16 рублей. На лохотрон-1992 сегодня мало кто обижается.
Ушлые начинали колотить капитал, а я устроилась на работу. В первую в республике районную телестудию. Меня туда взяли не за красивые глаза, а из-за мозоли на среднем пальце правой руки. Не путать с размывшимся лаком на ногте того же пальца… Редактор телевидения по мозоли определила коллегу по цеху, быстро смекнула, что на меня можно спихнуть часть работы, которую до этого делала она одна. У неё такая же трудовая мозоль, как у всех пишущих.
А директору было наплевать на мозоль. Ему мой фейс, естественно, не понравился. Да я не в обиде, сама в курсе, что не красавица. Дело не в красоте, а в харизме, коммуникабельности, дикции и телегеничности. А у меня кроме мозоли никаких фишек. Но, видать, последнее слово было за редактором и меня взяли диктором-журналистом.
Директору пришлось заткнуться. Но он и не подозревал, что и его фейс мне с первого взгляда не понравился, и вовсе не в день моего трудоустройства. Я его невзлюбила сразу, увидев на рок-концерте группы моего мужа. «Что за неприятный чел?» - спросила ещё у мужа. С первого взгляда могу влюбиться, но чтоб невзлюбить – такого никогда не было.
Чуть позже мы с ним спелись. Он оказался нормальным чуваком, да и мой фейс уже не резал глаз. Особенно по пьяни. Летом нас оставили в студии проводить прямой эфир во время национального праздника. Приходили гости с праздника, их усаживали в студийное кресло, я тоже в кадре в роли ведущей. Под конец зрители могли наблюдать только пустующее кресло. Прямой эфир шёл на автопилоте. Мы с директором упились, у него была целая сумка бухла. Я ушла, а он со зла стал так колотить бетонную стену дома культуры, где и была наша студия, что упала труба вытяжной вентиляции с потолка.   
Мне ещё 25-ти нет. Надо долюбить, догулять. Да с таким размахом, чтоб потолки не выдерживали, и трубы на голову падали. Чтоб больше не корить себя за упущенные возможности, за украденную или утраченную юность.
Но я была всё ещё замужем. Казалось, вот она свобода, бери и пользуйся. Но я, дура, вначале боялась, что муж выйдет из СИЗО, и заберёт меня обратно в ту жизнь. И он вышел. Раз я сегодня пишу эти строки, значит, не убил. Я говорила уже или не говорила о том, что развод с мужем стал не только поводом для крутого разворота, но и единственным решением в моей жизни, в правильности которого я уверена на все сто. Я успела запрыгнуть в последний вагон ускользающей юности.   
Мне надо переключиться на другое. Это Жюль Верн, которого обожали все дети Советского Союза, да и всего мира, и не только дети, приучил себя работать как машина, вставал в 5 утра и до 7 вечера писал. Перерыв только на чай, еду и чтение. Он ежедневно просматривал множество газет и журналов, делал нужные вырезки, складывая их в картотеку. Всего за свою жизнь Жюль Верн написал 63 романа, 20 повестей, десятки рассказов и пьес. Он удостоился самой почетной награды – Большой премии Французской академии, попал в число так называемых «бессмертных». Есть на кого равняться, к чему стремиться, но ему, заметьте, кто-то готовил еду, приносил чай. Я бы тоже с 2 ночи до 18 вечера писала, если пишется. Только вот задница не казённая, и кушать хочется.
Кстати, я в предвкушении, жду-не дождусь, когда дойду до момента об украинских борщах… в бане и украинских парнях, которые нас испугались. И не только. 90-е были богаты на события не только в масштабах страны, но и в моей собственной жизни, да и в жизни каждого из нас.
Как молоды мы были, как много мы любили, пили, ели. Как бы кого не задеть, не запятнать репутацию, но умолчать такое тоже грех. Впрочем, об этом все и так знали, но наверняка подзабыли. До завтра подождёт, а то вместо того, чтобы борщ варить, буду со смеху по полу кататься.
Убийца времени
«Настал ещё один счастливый день моей прекрасной жизни», - должен повторять, как мантру, каждый саи-бабист. Вот они-то не стесняются быть счастливыми или казаться таковыми независимо от обстоятельств. Мир вот-вот рухнет, они будут медитировать, благодарить Учителя, призывать любить всё живое. А мне приходится скрывать своё счастье, словно какое-то преступление или грех. Быть фриком, лохом, да кем угодно, лишь бы не собой.
Вчера полдня возилась со шрифтами, что пальцы онемели, в глазах туман, в голове каша. Компенсировала убитое на это время лекциями своего Учителя, не Саи-Бабы, естественно, при этом иногда вчитывалась в свой тест десятилетней давности. До меня начало доходить, что в своём нынешнем эссе я иногда повторяюсь. Ничего удивительного, под микроскопом моя собственная жизнь, и она у меня одна. Мураками мне в помощь: «Я вечно забываю, что когда-то писал или говорил, так что порой читаю это, как мысли другого человека. Забавное ощущение». Видите ли, мне жаль убитого времени. Полжизни ушло на убийство собственного времени, но чтобы целых десять лет на непонятно что, это немыслимый рекорд.
«Как много дней, что выброшены зря,
дней, что погибли как-то между прочим.
Их надо вычесть из календаря,
и жизнь становится еще короче» (Эльдар Рязанов).
            Дело в том, что мне самой нравится читать автобиографии, эссе писателей, и не только писателей. Вещи, написанные с целью опередить биографов, да и просто графоманов, хайпожоров, которые появляются, обычно, после некрологов. Чужая кухня всегда интереснее своей, да и покопаться в чужом белье всегда в кайф. Ладно, бельё оставим в покое. Меня всегда стимулировало то, как другие работают, что их вдохновляет. «Когда я пишу, мне нужно очень сильно концентрироваться. Я просыпаюсь каждое утро в четыре, сажусь и пишу пять часов подряд. С тех пор, как я стал писателем, я бегаю каждый день, это очень важно».
Книга Харуки Мураками «О чём я говорю, когда говорю о беге» одна из самых любимых. Она вдохновляет не только писать, как хочется и как можется, она заставляет поднять задницу и начать бегать. Бегала, плавала, потом это было заменено физическим трудом. Зимой этого почти нет, а она у нас долгая. Вот уже два года, как перестала худеть. Морально и физически готовлю себя к ещё худшим временам. Будет хуже и хуже, и я превращусь в безнадёжную толстуху. Потому дала себе слово в день не менее 10 тысяч шагов делать. Желательно больше. А вот писать надо не больше 10 тысяч знаков, и то в совокупности, ибо я пишу то там, то здесь. Потому эти 10 тысяч знаков не сжигают калории, и нафиг никому не нужны. Кстати, одна либеральная «надежда» хвасталась в камеру тем, что старается делать 10 тысяч шагов, чтобы быть в тонусе или в тренде, в итоге, сдулась.
Если бы у меня были лишние 20 тысяч рублей, записалась бы на курсы писательского мастерства «Учимся писать короткую прозу». А их у меня нет, потому приходится учиться по разным источникам, которые в открытом доступе. Научилась же я плавать с нуля по совковой книге «Плавание для малышей» и учила английский по пробникам платных курсов с Ютуба. Ну, училась бы плавать с платным тренером, а сейчас плавать негде, деньги на постройку бассейна распилены. Учила бы английский платно, а ехать не на что и по ходу, будет некуда. Достаточно списка использованных мужчин и потраченного впустую времени, впустую тратить деньги я себе позволить не могу.
Мой первый выход в люди и первое боевое крещение совпало с открытием первого гранильного завода, где я удивила народ тем, что не знаю фамилий даже первых лиц руководства района. И это в прямом эфире. Мы в целях экономии видеокассет старались работать больше в режиме прямой трансляции. Потому у меня на руках нет видеоряда со мной – той, молодой, пока свободной, довольно дерзкой, уже не советской. «23 октября 1992 года произошло знаковое событие в истории Республики Саха (Якутия) – огранка первого бриллианта из якутских алмазов на Сунтарском заводе СП «Саха-Джапан Даймонд»; «24 октября в якутском посёлке Сунтар на заводе совместного российско-японского предприятия «Саха-Джапан-даймонд» огранён первый якутский бриллиант. Ранее Якутия только добывала, но не обрабатывала алмазы». Даты почему-то разнятся. В Якутии началась «бриллиантовая» эпопея.
Кстати, уже нет СССР, мы уже Российская Федерация. Я уже не домохозяйка, почти не жена, вроде по роду службы должна быть в теме. Но не помню, что в 1992 году уже наметился конфликт между законодательной (Съезд народных депутатов) и исполнительной (Президент России) ветвями власти, что потом привело к острому политическому кризису. Уже нет красного флага, вместо него триколор. В стране шоковая терапия, которая нас особо не коснулась. Люди с маниакальным упорством ностальгируют по совку, а по мне 90-е милее. Свобода, перемены, предвкушение ещё большего кипиша. Может, потому что не голодала. Но я думаю головой, а не желудком. А любила сердцем и душой, что отразилось на количестве написанных стихотворений. Наряду со списком использованных мужчин появился список написанного, который вскоре переплюнул список прочитанного.
Между тем, экономическая реформа началась 2 января 1992 г. с либерализации потребительских цен. Предполагалось, что они вырастут не более чем в три раза. На самом же деле многие товары подорожали в десятки раз, отдельные — в сотни раз. У многих сложилось впечатление, что государство бросило свой народ на произвол судьбы, хотя регулирование отдельных цен продолжалось. Одним из следствий либерализации цен стала инфляция, которая в 1992 г. составила более 2 500%. Ситуацию ухудшил Центробанк, в апреле запустивший печатный станок для покрытия дефицита бюджета. В итоге сбережения населения обесценились, у предприятий не было средств на выплату заработных плат, многие из них закрылись, в результате чего резко вырос уровень безработицы. Пенсионерам не выплачивались пенсии. Миллионы россиян оказались на грани нищеты. Товарный дефицит был преодолён за счёт импорта, но приобрести эти товары теперь могли единицы. В стране – полная неопределённость, политики ведут жаркие споры о будущем страны. О будущем, в котором мы сейчас и находимся…
Была ещё «павловская денежная реформа» 1991 года, когда вдруг все стали миллионерами или наоборот. Не помню, в каком именно году, моя родственница укатила на мотике прочь от мужа, который стоял в очереди в сберкассу. Помню, развевающиеся на ветру её рыжие волосы, длинную очередь, будто в мавзолей, его мужа с обречённым выражением лица. Это было летом.  Средства граждан, накопленные к 1990 году на счетах в Сбербанке СССР (369 млрд руб.), правительство Николая Рыжкова изъяло и направило на финансирование дефицита союзного бюджета. Своим постановлением от 11 декабря 1990 года Верховный Совет СССР поручил Совету министров до 31 декабря 1991 года оформить надлежащим образом возникшую задолженность перед Сбербанком. Может, мы с родственницей зажигали летом 1991-го? Но я не чувствовала себя мамашей с двумя детьми и затраханной женой ревнивого мужа. Надо у неё уточнить, может, помнит дату. А сам момент она точно помнит. У неё мозг хорошо сохранился, ибо не распыляет по пустякам, используя его только по существу.
В 90-е наряду со списком использованных мужчин стремительно стал обновляться и список прочитанных книг. Много читала, писала, ибо других развлечений, кроме кутежей, не было. Телевизор мы не смотрели, ибо сами в нём. Интернета ещё не было, даже сотовых телефонов и иных многих прелестей. Я «заболела» Цветаевой, она стала путеводной звездой. Мураками – это в 2000-е. Моя «болезнь» пока законна, ведь могут запретить, ибо Марина Ивановна – эмигрантка, Харуки Мураками – уроженец страны НАТО.
О Цветаевой читала вроде всё, но, к счастью, находятся новые свидетельства. Может, подзабыла, пропустила, но это всегда в тему: «Фрагмент записной книжки №13 М. И. Цветаевой. Я не паразит, потому что я работаю и ничего другого не хочу, кроме как работать: но — свою работу, не чужую. Заставлять меня работать чужую работу бессмысленно, ибо ни на какую кроме своей и чёрной (таскать тяжести, прочее) неспособна. Ибо буду делать её так, что меня выгонят. «Переводы»? Переводить должны те, которые не пишут своего, либо: (по мне) то, что я своему предпочитаю. Рильке? Согласна. Гордыня? Тоже согласна. В нищете и заплёванности чувство священное. Если что-нибудь меня держало на поверхности этой лужи — то только она. И только ей — мой земной поклон. Что дальше? Не знаю. Никто на меня не похож и я ни на кого, посему советовать мне то или инoe — бессмысленно. Совет себе: научиться молчать (глотать). Словами я всё гублю и дома, и с чужими. Может молчащую меня жизнь стерпит. Я живу с читателями газет, с пересказчиками газет и на их пересказ перепечаток отвечаю КРОВНЫМ черновиком. Что дальше? Есть ли долговая тюрьма? (счета за газ, электричество, близящийся терм). Если была бы — была бы спокойна. Согласна на 2 года (честна) одиночного заключения (детей разберут «добрые люди» (сволочи) — С<ережа> прокормится) — NB! с двором, где смогу ходить, и с папиросами — в течение которых, двух лет, обязуюсь написать прекрасную вещь: своемладенчество (до семи лет — Enfances) {Детское (фр.)} — что: обязуюсь! не смогу не. Что — двух лет (в течение) — полугода, ибо там-то мне писать дадут. А стихов! (и сколько и каких). Я никому не нужна: мой огонь никому не нужен, потому что на нем каши не сварить. Кламар, 14-го или 15-го мая 1932 г.».
Подписываюсь под каждым словом, слогом. Абзац «Совет себе: научиться молчать (глотать). Словами я всё гублю и дома, и с чужими. Может молчащую меня жизнь стерпит. Я живу с читателями газет, с пересказчиками газет и на их пересказ перепечаток отвечаю КРОВНЫМ черновиком. Что дальше? Есть ли долговая тюрьма?» наиболее актуален, будто про каждого из нас, без киселя в голове, особенно про пишущих. Вместо газет телевизор и год 1932 станет 202_-м…
В стаде
Для проведения прямого эфира в связи с открытием первого гранильного завода в Якутии, что явилось для меня дебютом, наняли дополнительно ещё операторов. С одним мы так спелись, что уговорила директора взять и его на работу. Он был не в восторге, предупреждая, что мы ещё намаемся с ним.
Ничего не намаялись, вполне ко двору, под стать нам. Директор сам намаялся, что ушёл с поста или сам пост удалили, то есть, сократили, этого я не помню. А с оператором до того спелись, что вскоре стали поговаривать, мол, это он щекочет девушек, что они во время эфира ржут. Так он в режиссёрской или как там назывался закуток за стекляшкой, сидел злой, как чёрт, ибо мне опять смешинка в рот попала. Ржу, не могу. Меня заменили, а та тоже начала смеяться. И вообще столько не смеялась, как за четыре года лихих 90-х.
У нас был стадный образ жизни. Если смеемся, то все, если пьём, то вместе, если разводимся, то тоже все. И в радости, и в горести, как говорится, мы были одним целым организмом, который жил в своём пузыре.
Помнится, мы начали снимать ролики, якутские «ералаши». Придумаем историю, хохочем до колик, сами же снимаемся, сами потом смеемся. Одна из историй была о том, что со всех утюгов, чайников говорят только об одном – о нашем операторе, только о нём.
Вспоминается только хорошее и очень смешное. Да там много чего, я только начала, и пока не решила, о чём можно писать, и про что умолчать. Хотя зачем умалчивать, мы закон не нарушали, нас сами менты крышевали, и не только.
Один раз сняли ролик, какими мы будет лет через тридцать. Так прошло уже 32 года, но я пока не чувствую себя сгорбленной старухой, вроде ещё с клюкой. Сюжет был о том, что прошло столько лет, а воз и ныне там. Как были в телевизоре, там мы и остались. Одна до сих пор там обитает, на лаврах почивает. Остальные – кто здесь, кто не здесь. Двоих «наших мальчиков» уже на свете нет. Тех, кто подарил на первое 8 Марта набор для кухни, который до сих пор в работе. Из двух досок осталась одна, и то почему-то с дыркой посередине. Тех, с кем мы были собою, с кем обсуждали всё на свете и о ком угодно. Ведь они были нам ближе собственных мужей, сожителей, тем более, любовников, ибо с ними вместе проводили больше времени, чем с кем-нибудь другим. Мы даже праздники, вполне семейные, вместе проводили, что их жёны вынуждены были притвориться такими же, как мы.
Оператора пару лет назад краем глаза видела в пенсионном. Он тоже выглядел отнюдь не почётным пенсионером. Затем переписывались. Он утверждал, что у меня его стихи. Он, и не только он, были мелодистами, пели на концертах. Но чтоб он ещё и стихи писал, я не знала. Я ему ответила, что у меня очередной бум минимализма, расхламление, ничего не знаю, не помню. Это же было во время моего полного игнорирования любых текстов. И такое у меня было, каюсь.
Потом и это забылось, он больше не писал. Вдруг, украдкой листая районную газету из чьей-то стопки на почте, натыкаюсь на некролог со знакомой фамилией. Фамилия у него редкая, корни у него польские. Он умер. А обещал быть вечно молодым и жить лет двести. Чем он жил все эти тридцать лет без стаи, не знаю. Помню, будучи ещё в стае, он уже развёлся. Но вроде не раз сходился с другими, да чем-то, видать, спугнул, раз под конец жил бобылём.
Так вот, стихи нашлись. Совершенно случайно в моём хаотичном архиве, который чудом уцелел в периоды расхламления. Если бы они не были подписаны, я бы и не обратила внимания. Вот когда совесть должна проявиться, заставить их напечатать, вспомнить добрым словом своего коллегу, товарища по несчастью, друга по жизни, собутыльника по случаю. Она у меня есть, оказывается, а я и не надеялась, ибо её не должно быть по велению времени. Напечатаю, напишу, только не здесь, ибо стихи на якутском. А как же иначе, он был в хорошем смысле националистом. Польские корни не в счёт. Он был не в восторге, когда я «пытала» какого-то корейца, который еле по-русски говорил, затем американца, который пешком по Якутии шёл. Интервью, в сыром виде, занимало много времени, это потом его приведут в приемлемый вид. Бывало, оператор засыпал, пока снимал. Это ещё простительно, съёмка на автопилоте. Однажды поехали на родину начальницы, естественно, всей стаей. Её отец угостил нас жирной жеребятиной, по-моему, это были рёбрышки. Такая закуска подразумевает наличие чего покрепче. Для разогрева, как говорится. Раз начали, грех останавливаться на полпути. После всего этого села я брать интервью у какой-то бабушки. Пока она говорила, я уснула! Начало помню, конец – нет.
Дальше не надо. Буду описывать каждую пьянку, для остального места не хватит.
1992. Моя родственница утверждает, что очереди в сберкассу всё же были именно в том году, летом. Что все потеряли всё! Потом, правда, давали компенсацию, но она никогда бы не догнала инфляцию, которая стала вечной спутницей нашей экономики. Оказалось, она больше меня помнит о деталях разных историй. А так всегда, воспоминание ярче, когда в унисон, на пару. Например, я бы никогда не вспомнила, что на нас наехали менты из-за того, что съели целый чугун отварной картошки заслуженного учителя на заслуженном отдыхе. Он поставил чугун за порог, чтобы картошка остыла. И тут нарисовались мы, не удержались, съели всё. Родственница говорит, что ничего вкуснее той картошки в жизни не ела. Ну, я с её подачи тоже начинаю смутно припоминать, особенно вкус картошки. Ведь она ворованная, в этом вся соль. В голодные 90-е иначе и быть не может. Голод – это испытание не для меня. Надо будет, последний кусок у рта отберу, надейтесь, что шучу. 1975 год. Повариха-неумёха решила нас побаловать бисквитом. Нас кормили после какого-то урока. Одноклассница откусила кусочек, зажмурила глаза и долго смаковала. Все давно съели свой кусок, она всё смакует. Одноклассник, который все восемь лет меня бил, ибо я была приговорена навсегда сидеть с ним вместе за партой, отобрал кусок и целиком проглотил. Одноклассница так и осталась сидеть с открытым ртом. Не случайно нас усаживали вместе, ибо мы оба «хулигань» - я была сильна в теории, он – идеальный исполнитель. В итоге, я пишу вот этот текст, который с литературой почти не стыкуется, а он – самый успешный предприниматель у нас «на районе».
А тот заслуженный на заслуженном натравил на нас ментов не только за съеденную с голодухи картошку, но и за разбитое окно. Его сын был приятелем родственницы, мы же изначально пришли к нему, а не к его отцу, который дверь не открыл. У старика крутой нрав. Он двоих других сыновей женил насильно. Тем приспичило жениться одновременно на любимых девушках, но решили прежде устроить мальчишник, один на двоих. Нашлись ушлые девки, которые их напоили, с собой спать уложили, потом предъявы, мол, они нас девственности лишили. Их отец не дал шанса парням – одного привязал к саням и отвёз к дочери, которая была старше парня на 14 лет, сам их расписал, женил. Другому сроком пригрозил, что тот сам явился с повинной. Это Якутия, детка, с коммунистами не забалуешь. Тут бабы правят балом. Это где-то в Дагестане могут обрезать клитор и влагалище, после родов зашивать к чёртовой матери, а у нас могут наоборот сделать. Если быть в правильном стаде…
Стадо – это хорошо, но бывают моменты, когда лучше подходит выражение «дружба дружбой, а табачок врозь». «Попадаются люди с талантом. Но сейчас очень в ходу разные кружки и объединения. Всякая стадность - прибежище неодарённости. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит её недостаточно» (Борис Пастернак).
Пузырь, который не лопнул от гордости
В декабре 1992-го мне исполнилось 25. А мне казалось, что в 25-летие устроили юбилей в районном доме культуры, когда я пряталась под кроватью у родственницы, откуда выкурил известный прозаик и юбилей состоялся, и мне подарили квартиру.
Что-то я совсем запуталась. Не может быть, чтоб в 1992 году мне взяли да подарили квартиру, авансом что ли. Помнится, мне сначала дали комнату, ибо я упросила одного чинушу, аргументируя свою просьбу тем, мол, от этого зависит моя личная жизнь или что-то в этом роде. Моя первая книга вышла в 1993 году, а союз писателей вступила вроде в 1995-м. Не секрет, что я не сильна в математике, да и в истории, ибо вечно путаю даты, но чтоб в своей собственной жизни так запутаться, это очень надо постараться. Ничего, с года 1993-го у меня есть шпаргалки. Разберёмся.
Где встречала Новый 1993-й, с кем и как? Или это был тот самый Новый год, когда весь дом стоял на ушах, я пряталась на балконе от чьей-то жены? Кажется, это тот самый, когда снимали «Голубой огонёк», я была в платье жены того самого оператора, про которого со всех утюгов говорили. И не только про него, мы все были под прицелом и у всех на устах. Платье было с открытой спиной. Когда поднимали бокал студийного шампанского, оператору всё время напоминали, чтоб он мою спину снимал.
Боже, за три месяца без мужа, оказавшись в телевизоре, когда вольно или невольно ты оказываешься в доме у каждого, потому позволено обсуждать тебя всем, кому не лень, я уже была без тормозов, на максималках. Когда стремительно обновлялся твой список использованных мужчин, в отличие от списка прочитанных книг, что только мужчины вдохновляют тебя сочинять большое количество стихотворений. Стоп! До того времени списка прочитанных книг вовсе не было, я его начала, оказавшись глубоко в телевизоре, в процессе этого. То, что читала до этого, осталось за кадром, а ведь я больше читала в детстве. Всю классику и русскую, и якутскую. Якутскую мама мне вслух читала, так было интереснее. Потому от классики не осталось особого послевкусия, как от Мураками и Цветаевой, ибо читала автоматом, не вникая в суть. Ребёнку важен сюжет, действие, а что там между строк или за строками, ему не понять.   
Пока снималась крупным планом моя спина, премьер Виктор Черномырдин заявил о том, что на первом заседании правительства после Нового года будет обсуждаться вопрос роста цен. Он уверен, что необходимо как можно быстрее его остановить, особенно на товары первой необходимости. Хотел, как лучше, получилось, как всегда.
Пока в стране всё стабильно – стабильно плохо, но не настолько, чтобы уйти в запой или принять постриг. О том, что мы входим в зону очередной турбулентности, никто, естественно, не предупредил. А мне было стабильно кайфово, когда стабильно пишется, можется, хочется. У меня есть стихотворение «Мне 25, я с сигаретой…», ну, что-то в этом роде.
Многое, что написано в период этого безвременья, когда я вроде ещё замужем, но уже не за мужем, вошли в первый мой сборник стихов с провокационным названием, за которое меня зеки до сих пор считают своей. А после опубликования повести «Кабура», где описывается изнанка республиканского СИЗО и одной из колоний, я уже для многих стала зечкой. В моей первой книге удачно только название, хотя некоторые знатоки иного мнения. Да ещё напечатана она на самой дешёвой бумаге… Надо же, в голодные 90-е кто-то за меня деньги на книгу выбил.
Я и тогда за свой счёт не издавалась, а сейчас, тем более. Говорят, люди выпускают по 5-10 книг за свои деньги. Фишка в том, что тираж небольшой, можно даже всего 10 экземпляров. Зато носишься с ними, как с писаной торбой, и считаешься уже состоявшимся писателем. Книги считаются книгами, если сколько-то экземпляров отсылается в Книжную палату. А та, что у тебя на полке только красуется, за книгу-то не считается. Если бы и я, таким же макаром, издала всё написанное, ещё раздробив на части? Наверняка тут бы не сидела, давно б лопнула от гордости, которая подозрительно близка к гордыне. Хер его знает, что лучше – быть успешным, востребованным графоманом, да ещё и монетизировать всё это, или всю жизнь писать одну книгу, полируя её до невозможности, до полного совершенства (но его не бывает, истинный гений никогда не бывает доволен собой), или писать в стол, смутно надеясь на посмертную славу, которая уже нафиг не нужна, или хранить написанное в синей папке, которую когда-то найдут и благополучно сожгут.
Но писать вроде надо, прежде всего, мне самой. Это тоже своего рода пузырь, который сейчас, как никогда, необходим. «Успеть записать одну сотую того, что думается, было бы счастьем» (Анна Ахматова).
И не расслабляемся, ибо «когда слишком хорошо – это тоже нехорошо» (Робин Кук).
Уколы совести и “Санта-Барбара”, без соглядатая и “Мастер и Маргарита”, но это НЕВАЖНО
Новый год остался за гранью моей памяти. Зато с 1993-го у меня есть шпаргалки. Дневники, другие записи более не шифровались, не уничтожались, ибо мужа-соглядатая рядом не было. Канул в лету, и я упивалась свободой, вседозволенностью.
1993 год начинается с записи: «Всё познаётся в сравнении – переквалификация. Позади Новый год и Рождество, а впереди – тьма. Куча неприятностей. Хоть на работе есть какой-то просвет». Потому смею предположить, что Новый год встретила именно в том доме, который стоял на окраине райцентра. Но это неважно. Как делают на одном канале, когда записывают интервью, и когда интервьюируемый выдает свои личные данные, это заглушается этаким ехидным голосом: «Неважно».
Да всё моё неважно, ибо я тут персонаж на фоне трансформаций целой страны, где события важнее человека, тем более, такого маленького, как я. И этот «маленький человек» 9 января 1993 года пишет: «Сегодня – свобода и одиночество. Писать и писать». Далее упоминается конкретное стихотворение – «игра воображения». С этого момента моя собственная жизнь становится источником вдохновения, материалом для все более смелых фантазий. Хотя до прозы ещё слишком рано. Стихи – это отражение тебя самого, твоей истинной сути, так называемой души. «Служенье муз не терпит суеты» - в приоритете веление Музы, а всё остальное суета.
«Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты...
Опомнимся — но поздно! И уныло
Глядим назад, следов не видя там».

Несмотря на некие уколы совести, делаю дела: «15 января 1993. День рождения моей дочери, исполнилось два годика. Уже всё забыто, я вся в работе. Нас взяли на оклад, мы теперь на балансе райсовета. Петров (глава или ещё не глава, короче, главный в районе) обещал стать спонсором моей книги». Вот он – затерявшийся пазл. Выше я недоумевала, это кто в голодные 90-е мог себе позволить оплатить издание книги. Тот случай, когда важно вести записи. 15 января в США на телеканале NBC вышла в эфир последняя, 2137-я серия сериала «Санта-Барбара». У нас её показывали на канале РТР со 2 января 1992 по 17 апреля 2002 года. Он начался с 217-й серии, а закончился на 2040-й. Поэтому большинство россиян так и не узнали, чем закончилась полюбившаяся «мыльная опера». До сих пор помню музыкальную заставку фильма, с которой жизнь в деревне замирала. Подсели все, некоторые так и не дожили до последней серии.
Между тем, случился в мире «бархатный развод»: Чехословакия мирно распалась на два государства — Чехию и Словакию. В большом телевизоре начали вещать новые телеканалы, как ТВ-6, BIZ-TV, AMTV и Euronews. А мы в целях экономии кассет, новости вещали в прямом эфире, только выездные съёмки в записи, далее идут платные объявления, с чего оплачиваются наши «банкеты» по поводу и без. В конце включается какой-нибудь фильм с кассеты, часто отвратительного качества, что сразу зрители начинают звонить в студию. В это время мы уже дома.
На территории России вступил в действие закон о въезде и выезде, который был принят в СССР в 1991 году, но так и не реализован. Граждане России получили возможность свободно выезжать за рубеж. А я не воспользовалась этим бонусом, всё откладывая на потом, ибо отпуск брала всегда летом, а лето проводила обязательно дома. Сенокос и ягоды – это святое. Ездить начала поздно, и то опять не в сезон: помехой стал огород. Потому ездить могли только в октябре или в декабре, в межсезонье мешает переправа.
3 января — в Москве подписан договор СНВ-II между США и Российской Федерацией. Страны взяли на себя обязательство сократить на две трети число имеющихся у них ядерных боеголовок. 5 января началась наступательная операция абхазских войск на Гумистинском фронте. Ракетный удар США по объектам близ Багдада, считавшимися ядерными. 22 января—1 февраля — война в Хорватии: армией Хорватии проведена операция «Масленица» против вооружённых сил Республики Сербская Краина и направленная на отвоёвывание ранее взятых под контроль сербами территорий к северу от города Задар. Операция закончилась победой хорватских вооружённых сил. Вот так плавно сначала в телевизор, из него в мозг каждого проникла тема войны. А я и не заметила: «Жизнь – такая стремительная штука, как некий калейдоскоп».
20 января. «Вложила два чека в акции «Сахаинвеста»». Имеется в виду приватизационные чеки. Это так называемая доля с государственного совкового общака, которые потом стали стоит 16 рублей штука. Я всё время что-то печатаю, видать, готовлю свой первый сборник, куда вошли лучшие их худших моих стихов. Почему-то именно этот неказистый сборник ценили знатоки поэзии. А мне хочется сказать, они сильно заблуждались. Или им виднее? Я в стихах не разбираюсь.
25 января. «Утром была в милиции, смотрели новый строящийся объект. Взяла сводку». Позже после первого ночного бдения на этом объекте начали сниться трупаки. В тот же день: «На обеде была у Саргылааны Спиридоновой. Она такая сердечная, у неё 5 детей, старшему уже 16 лет». Мы с ней сдружились позже, нас свела общая судьба двух деребасов без прописки в городе. Этот её старший ушёл добровольцем на фронт, дальнейшая его судьба мне неизвестна. К сожалению, мы с ней больше не общаемся. Судя по записи в запрещённой сети, он пропал. Может, нашёлся, я не знаю. Последний раз он мне звонил накануне отправки в Украину, но я, как обычно, трубу не взяла, ибо он до этого писал, что в одно время был в меня влюблён, ибо знала, что он любитель звонить, когда пьян. В то время, когда они в городе мыкались, он был постарше. Мы с её матерью голову ломали, как выжить, делились последним, а он в это время о чём-то другом думал. Жиза, она такая.
Ну, а в январе 1993 года жизнь кипела. Если и были военные операции, то не специальные, не столь масштабные. Тут впору вклинить глушитель «Неважно». Можно замылить записью в дневнике от 25 января того года: «Работа пожирает буквально всё моё время. У меня фактически нет свободного времени, ибо всё время что-то делаю. Лишь по дороге на работу или обратно домой, я думаю, мечтаю». И о чём, интересно, мечталось в самый  канун или разгар крутого разворота?
Я тут пишу, видите ли, мемуары, словно ветеран боевых действий о своих подвигах и былой славе, как прилетела весть из-за океана, которая приземляет не только меня, но и всех нас, считающими себя писателями. Поэт Софрон Осипов: «О писателях и поэтах Якутии. Их знают только советского периода. Да, их переводили с якутского на русский в московских издательствах по плану дружбы народов - дружбы литератур. Как и Расула Гамзатова. Только по низшему разряду. Тогда в литературной практике было принято улучшать переводы. Помню, как переводил одного якутского поэта, так он выразил неудовольствие, что я не улучшил его стихотворение. Вообще, якутские писатели и поэты ничего не читают, кроме того, что сами пишут и подобные им, оттого и не развиваются. Как-то на учёном совете СВФУ сидел я рядом с академиком Анатолием  Игнатьевичем Гоголевым, и он мне сказал, что Николай Лугинов мало читает. Да, ещё прежде Анатолий Ким, который погостил у Коли Лугинова  и которого я по случаю проводил до дома, там он покормил меня, бедного студента, вынес в принципе приговор Лугинову: он природный философ».
Не знаю насчёт других, я не в обиде, тем более, я не дочитала не только «Преступление и наказание» Достоевского, но и «Мастера и Маргариту» Булгакова. Хотела было это сделать, да в местной библиотеке сказали, что этой книги нет, ибо она не востребована, как и многие другие книги классиков. Вынужденно захотела читать, ибо сказали, фильм Локшина зайдёт, если ты в курсе, уже читала эту книгу. Зато нашла книгу Мураками «Мужчины без женщин», которую я почему-то пропустила. Думала, что я всего Мураками читала, к счастью, есть ещё не прочитанное. И это счастье. Кстати, писатель Генис не в восторге от последней экранизации, зато роман Булгакова «Мастер и Маргарита» считает истинным счастьем русской литературы, как и Пушкин. Может, тогда не стоит искать пиратскую копию фильма? 
Чёрт из табакерки шлёт привет…
            «Когда минут я не считала,
Когда растратчицей бывала,
И это называлось — жить…» (Лидия Чуковская).

В первую половину жизни мы её прожигаем, во вторую – мы всё время что-то догоняем. Кто чистит свою биографию, порой её приукрашивая, ломая голову, что с черновика оставить для беловика. А я пытаюсь восполнить пробелы, вставлять недостающие звенья, только не знаю, зачем.
Запись от 29 января 1993 года (в этот день были установлены дипломатические отношения между Россией и Барбадосом): «Николай Иванович (Харитонов-Чуор) согласился быть редактором книги, до понедельника обещал закончить. Ещё нашла корректора, с художником договорилась. Прошли все аттестацию с блеском, разряд 13-15. У меня – 13-й. Значит, оклад почти 13000. Наконец-то получила зарплату за два месяца – 27800. Надо бы отметить первую зарплату и аттестацию. Как-никак мы стали бюджетниками, работниками райсовета. Не плюют в колодезь, из которого пьют – вот и вся тактика дальнейшей работы». В последнем предложении весь смысл суеты тех лет. Вот почему мы не голодали в лихие 90-е. Мне повезло вдвойне – у нас на районе бандитов не было. Все друг друга знают, или из одного колодца пьют, или в одном загоне стоят, или пасутся вместе. Развернуться негде. Средняя зарплата по стране в январе 1993 года – 15300.
В начале февраля: «Из дому прислали масло, мясо, картошку, сметану. Жить можно, если осторожно». Всё время упоминается какая-то Надя. И я вспомнила: и Надю, и свой тогдашний быт. Я жила со своей дальней родственницей, моей ровесницей, которая была до неприличия правильная, вся такая деловая. А Надя – жила по соседству, и не такая правильная. Вспомнила всё! Спасибо, дневник за наводку и подсказку. Родственница, которая берегла больше честь, чем своё здоровье, которую шокировал мой образ жизни, через несколько лет спрыгнула с девятого этажа. Жизнь – это боль, для некоторых невыносимая. Она не смогла смириться со своим одиночеством. Её с братом родители растили в лучших традициях совкового времени, можно сказать, в тепличных условиях. Родители пережили своего сына, его убили какие-то отморозки. А дочь не смогла пережить горечь утраты родителей.
Любопытная запись от 8 февраля 1993-го: «С новой причой в новом костюме по новому читала сводки «02», то есть, без имён и в конце «подполковник милиции гражданин С.». Они меня доконали, я им свинью решила подложить. Зато в завтрашнем фильме им благодарность вынесем. Бедная, бедная я. Короче, всё повторяется, мы влипли». Какой подполковник? Начальник милиции или его заместитель? За что им свинью?
По республиканскому радио мои стихи читают, да ещё с рецензией Н.Х. Ах, да, я же ещё не в союзе, а их у нас до сих пор два. Когда я стала членом одного из них, они люто враждовали, и Н.Х. перестала обращать на меня внимание. Что я – мелкая сошка. Мне чужие лавры не мешают жить, каждому своё. Тем более, нет ни с ней, ни с кем-то ещё, общих именитых любовников, чтоб ненавидеть друг друга до одури, всю жизнь.
12 февраля брали интервью у пешего путешественника из Америки. Мы с Тимом так разговорились, что оператор снимал, уже скрипя зубами и с каменным лицом. Ибо интервью плавно перешло в разговор по душам, что даже обменялись адресами, обещая друг другу присылать свои книги. Не помню, чтобы я посылала свою первую книгу из дешёвой газетной бумаги в штат Колорадо. Мне понравился винегрет, который полуфабрикат. Американец всё своё носил с собой, в том числе провизию. Второй американец, с которым общалась без посредников, был изгоем в группе. И он примкнул к нам – к якутке и украинке, коллеге. Над ним смеялись, называя его Обамой. Украинка злилась. Она и в Иордании, и в Израиле была весьма воинственно настроена против русских, называя их быдлом. Я-то не в счёт, я – нерусская. Не понимала, в чём прикол, для меня, что украинец, что русский – один чёрт, как их различить-то, если и те, и другие на хорошем русском говорят. Это была в 2013 году. Телевизор был вполне нейтральным, но даже в быту уже чувствовалось напряжение. А я, видать, не вникала. Мы же политикой не интересуемся… Первый дошер попробовали во время национального летнего праздника, может, даже в этом 1993 году. Он нам так понравился, что, не жалея денег, попросили ещё. Позже этот дошер мои дети, которые жили у бабушки с дедушкой, ели только по праздникам. Зато повседневная еда была натуральная, всё своё – овощи, молочка, мясо. Но доширак – это святое. Они радовались и киндер-сюрпризам, которые привозила им. Я старалась каждую неделю приезжать домой. Запись от 13 февраля 1993 года: «Восторг прошёл. Н. – удивительная. А я неисправима. Иногда не хочется жить. Захотелось домой – к детям, к родителям. Да вот денег на проезд не хватает. Писать некогда и не пишется». Неприятность эту я, конечно же, пережила. Так бывает только в молодости. С годами больше ценишь жизнь. Чтоб я не хотела жить? Не дождётесь.
День сегодняшний. Очередной шедевр от Мураками, который я почему-то пропустила, отложен. Я то там, то здесь, я – это я, потом опять не я. Уже не знаю, как правильно ставить приоритеты – где выложиться по полной, что делать в первую очередь. Отписавшись, взяться за другое дело, потом накормить внучку, которой, кстати, визуально понравилась моя «грязная книга», что уснула с ней в обнимку. Подсознательно чувствуя, что в ней прототипами являются все родичи по папиной линии. Интересно, что она скажет, когда научится читать, затем понимать в прочитанном? Открестится? Я надеюсь, к тому времени, когда она начнёт вникать в текст, нужды не будет в чтении. Ещё одна причина моего десятилетнего молчания – пришла к мнению, что чтение не актуально, всё, что написано, морально устарело, и зачем тогда писать ещё новые тексты. Но заработала машина времени, и книги вновь востребованы. Тот случай, когда нет худа без добра. Проблема лишь в том, что останется в рекомендуемом списке для обязательного чтения, если уже отсекаются лучшие. Вычеркивают имена признанных гениев, но они уже вписаны в историю мировой литературы и культуры. А кто будет помнить имена вычеркивателей?
Говорят, сегодня особенно востребована поэзия.
Все темы - избиты,
Все фразы - затасканы,
Таланты - зарыты,
Все люди - под масками…

Кто гений - не нужен,
Кто мерзость - востребован,
Кто честен - тот в луже,
Кто умный - расстрелянный…

Мне страшно - до ужаса,
Но скучно - быть серостью,
Быть может - я нужен,
Но нету - уверенности… (Паша Броский, 2010).

Стихи в то время юноши. Стихи – прерогатива молодости, язык молодых, когда чувства ярче, всё свежо, ново. Когда восприятие мира иное. Только единицы могут сохранить дар писать настоящие стихи на всю жизнь. Такие стихи, как хорошее вино, с годами становятся лучше. Речь идёт о стихах, а не о самом стихотворце. Стихи о вечном востребованы будут всегда, а оды сиюминутному, восхваляющие мишуру и внешний лоск преходящего, как неудачное вино – ударят в голову, а на утро неприятная горечь, лёгкое похмелье, от которого хочется скорей избавиться. Лучше для приличия пригубить бокал, поставить обратно и отодвинуть в сторону.
Стихи путь подвинутся. Нежданчик – мне досталась часть похвалы, стихи тут не при чём, и это дорогого стоит. Спасибо! Мы есть и мы будем, выскакивая, как чёрт из табакерки на самом неожиданном месте. Мы на одной волне. Привет всем, можете не ставить лайки, не метить где были, это НЕВАЖНО.
Синдром отложенной книги
            “Стихи ли слагаю, Венеру
Ласкаю ли, пью ли вино, -
Во всём осторожность и меру
Всегда соблюдать мне дано”.

Сию записку нашла моя внучка, роясь в альбоме со старыми фотографиями. Но это НЕВАЖНО (этаким ехидным голосом, желательно), ибо стихи мне посвящать начали не в 1993 году.
А в 1993 году я переписывалась с писателем Эрчимэном. Во всяком случае, так написано в дневнике. Там много чего написано. Например: “Ох, эти слухи. Волна неприятностей”. Но это опять НЕВАЖНО, ибо к тому времени я наверняка начала привыкать к сплетням. На каждый роток не накинешь платок. Морда кирпичом и вперёд. Тогда слова, как об стену горох.
26 февраля 1993 года, оказывается, состоялась репетиция самого ужасного теракта. В подземном гараже северной башни Всемирного торгового центра в Нью-Йорке взорвался заминированный грузовик, начинённый 606 кг нитрата мочевины enru и несколькими баллонами с водородом. Это была часть плана террористов, подразумевающего подрыв северной башни, которая упала бы на южную, разрушив обе башни-близнецы, в результате чего погибли бы тысячи людей. Башня выстояла, но 6 человек погибло и более 1000 было ранено, в том числе в давке на выходе во время эвакуации. Об этом в тетради ни слова, зато упоминается Новая Зеландия и Грузия. В каком контексте, непонятно. “28 февраля 1993 года. Поехала в командировку в Вилючан, по пути переоделась у родителей дома в тулуп и валенки. Видуха просто шокирующая. Я совсем забыла, что там Тоня живёт. У неё семеро детей, старшему почти 18 лет. Дети все рослые, здоровые, умные. Она – счастливая мать, но трудная жизнь. Она меня так встретила чудно, никто ещё так меня не встречал. Быстро работу закончила, и мы к ней рванули. Дети легли, только старший сын не спал. Сначала было неловко из-за Тониных этих, но потом болтали до 5 утра. Она меня понимает, как никто другой. Утром чуть не уговорила остаться”. О том, отчего было неловко, уже упоминалось выше. А народ меня запомнил – в валенках. Не так одета, не у тех ночевала. Больше я её не видела. Вроде того старшего уже на свете нет. Убили, когда он в армии служил, может, на какой-нибудь войне. Сейчас валенки роскошь, я бы в них ходила. Жителям далёкого наслега мои валенки не понравились. А, если бы в лаптях приехала? Кстати, это та же деревня, где с прозаиком ночью заблудились, разбили окно, ели сметану в чужом доме.
1 марта того года я радуюсь приходу весны: “Весна! Я уже начала забывать, каково это – быть счастливой. Хочется жить, любить, творить. Боже, не суди меня строго, сохрани меня. Хочу быть счастливой! Меня посетила Муза. В последнее время она даже в минуты счастья приходит”. Через день всё рухнуло: “Вот тебе и жизнь прекрасна. Удар ниже пояса. Но, может, завтра жизнь опять улыбнётся. Беспросветно всё вокруг, сил нет, такая грязь, но я выстою, я воскресну”. И на другой день она улыбнулась.
На этом запись обрывается. Далее в сводной тетради запись с начала 1994-го. Куда делось продолжение? Неужели я решила утаить кое-что и от себя самой в старости? Подчистила свою биографию. Год крутого разворота пропущен, забыт, стёрт. Много интересного осталось за кадром. 20 марта 1993 года человек в танке Борис Ельцин появился на экране готовым к бою. Он объявил, что на 25 апреля назначается референдум, который должен раз и навсегда решить, кто управляет страной: исполнительная или законодательная власть. До тех пор вводится “особый режим правления”.    Он объявил, что работа парламента приостановлена, в стране вводится особый порядок управления. Ельцин сообщил, что назначает на 25 апреля референдум о доверии президенту, и пообещал вынести на референдум проект новой Конституции и новый закон о выборах федерального парламента. В это время я, как и все, продолжала жить в своём маленьком мирке, не интересуясь политикой. Зато была свобода слова. Для тех, для кого слово – рабочий инструмент не только для самовыражения, но и для добывания хлеба насущного, это, конечно же, важно.
Странно было слышать от филолога по образованию, работника органов по умолчанию, что именно сейчас наступило время для писателей, когда можно писать без оглядки, о чём угодно и как угодно. Это сейчас, когда ушлые выбрали самый безобидный нейтральный жанр сказки, или гоняются за заказами на перевод? По мне, сказка – самый скользкий жанр, ведь в ней намёк. К любому образу, слову можно придраться, был бы повод. Был бы человек хороший, в меру талантливый, и повод найдётся, и синяя папка отыщется Но это НЕВАЖНО. Синдром отложенной жизни нам в помощь. Всё самое главное напишем когда-нибудь потом. Ту самую книгу, которую должен написать каждый уважающий себя писатель, отложим на потом. Вероятно, потом – это значит никогда, ибо горизонт планирования ныне день, ну, неделя. Это НЕВАЖНО (голос ехидны), беда в том, что отложена и книга Мураками “Мужчины без женщин”, которая рвётся попасть в мой список прочитанных книг вместо “Мастера и Маргариты” Булгакова, которой в библиотеке нет. Пока буду искать, её, может, и изымут, ибо Кот-Бегемот сродни с Котом в сапогах, к которому, говорят, есть претензии.
О важном за НЕВАЖНЫМ
            “Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною чёрною горит”.

Не зря Пастернак возвращался к этому своему раннему стихотворению (1912) и не раз. Стихотворение гениальное, пророческое. Сегодня только стихами, иначе выразить, что в душе у многих, нельзя. С зашитыми ртами, с шорами на глазах, с печалью в сердце, с отчаянием в душе будем молча скорбеть.
Ещё вчера на сегодня были иные планы, но со вчерашнего дня горизонт планирования даже на день отменён. Но писать вроде бы надо, если не о феврале навзрыд, то о чём-то не своём. О писателях, которые умудрялись писать в разные времена в разном состоянии. Вот Джонатан Фрайзер занавешивал окна, тушил свет, затыкал берушами уши и усаживался за компьютер. Стивен Кинг ежедневно выдает две тысячи слов, выполняя норму к обеду. Джеймс Фарелл работал на амфетаминах 20 часов в сутки и принимал валиум, чтобы ненадолго уснуть. Айн Рэнд писала «Источник» по главе в неделю, принимая прописанный врачом бензедрин, и однажды работала 30 часов без перерыва. Чтоб вызвать вдохновение, заставить себя писать больше, принимать амфетамин? Жёстко. Кто-нибудь ещё хочет стать писателем? То, что большинство писателей употребляют, в лучшем случае, алкоголь в недопустимых количествах, общеизвестный факт. Если при этом выдают что-то выдающееся, почему бы и нет. Мой Учитель говорит, что все гениальные элегии написаны в состоянии жуткого похмелья. Слава богу, я элегии даже не пробовала писать, если честно, не знаю точно в чём её суть. Один очень плодовитый, сейчас именитый, востребованный режиссёр мне советовал попробовать писать в состоянии похмелья. Хвастался, что всё гениальное он выдавал только в таком состоянии. Пробовала – не понравилось. Похмелье – это такое пограничное состояние, когда на первый план выходит чистый разум.
А вот писать под амфетамином, будучи банально пьяным, это рискованное занятие. Не сильно верится, что можно хоть что-то написать в таком состоянии. Помнится, когда мы с начальницей зашли в дежурку, чтоб попросить выгнать сожителя из моего жилища, я заявление даже не могла подписать. Менты сказали, приходите завтра, когда отрезвеете. Но группу захвата направили и чела выгнали. Тот сильно удивился – ведь ничто не предвещало беды. Просто с начальницей немного перебрали. Как обычно начали обсуждать своих бывших в употреблении и ныне существующих мужчин. Оказалось, что её бывший муж и мой нынешний сожитель оба рыбы. “Они оба придурки, на фиг он тебе нужен?”. 
Агата Кристи, уже издав десяток книг, в анкетной строке «род занятий» указывала – «домохозяйка». Она работала урывками, не имея ни отдельного кабинета, ни даже письменного стола. Писала в спальне за умывальным столиком или могла примоститься за обеденным столом в перерывах между приемами пищи. «Мне бывало немного неловко «идти писать». Но если удавалось уединиться, закрыть за собой дверь и сделать так, чтобы никто не мешал, то я забывала обо всем на свете». У всех женщин-писателей такая же проблема. Ну, почти у всех.
Эрнест Хемингуэй всю жизнь вставал на рассвете. Даже если накануне он допоздна пил, поднимался он не позже шести утра, свежим и отдохнувшим. Работал Хемингуэй до полудня, стоя возле полки. На полке стояла печатная машинка, на машинке лежала деревянная доска, выстеленная листами для печати. Исписав карандашом все листы, он снимал доску и перепечатывал написанное. Каждый день он подсчитывал количество написанных слов и строил график. «Когда заканчиваешь, чувствуешь себя опустошенным, но не пустым, а вновь заполняющимся, словно занимался любовью с любимым человеком». Потом так опустошиться, что можно уже застрелиться.
Марсель Пруст писал роман «В поисках утраченного времени» без малого 14 лет. За это время он написал полтора миллиона слов. Чтобы полностью сосредоточиться на работе, Пруст скрылся от общества и почти не выходил из своей знаменитой обитой дубом спальни. Работал Пруст по ночам, днем спал до трёх или четырёх часов. Сразу после пробуждения зажигал порошок, содержащий опиум, – так он лечил астму. Почти ничего не ел, только завтракал кофе с молоком и круассаном. Писал Пруст в постели, пристроив тетрадку на коленях и подложив подушки под голову. Чтобы не уснуть, принимал кофеин в таблетках, а когда приходила пора спать, заедал кофеин вероналом. По всей видимости, мучил он себя намеренно, считая, что физическое страдание позволяет достичь высот в искусстве. Тяжелый случай.
Жан-Поль Сартр работал три часа утром и три часа вечером. Остальное время занимала светская жизнь, обеды и ужины, выпивка с друзьями и подругами, табак и наркотики. Этот режим довел философа до нервного истощения. Вместо того чтобы отдохнуть, Сартр подсел на коридран, смесь амфетамина и аспирина, легальную до 1971. Вместо обычной дозировки по таблетке дважды в день, Сартр принимал двадцать штук. Первую запивал крепким кофе, остальные медленно жевал во время работы. Одна таблетка – одна страничка «Критики диалектического разума». По свидетельствам биографа, в ежедневное меню Сартра входили две пачки сигарет, несколько трубок чёрного табака, более литра алкоголя, включая водку и виски, 200 миллиграммов амфетамина, барбитураты, чай, кофе и жирная пища. Писатели почти все токсичные, опасные. Не дай бог иметь мужа или жену, мать или отца писателя.
Сомерсет Моэм за 92 года жизни опубликовал 78 книг. Биограф Моэма называл его работу писать не призванием, а скорее зависимостью. Моэм и сам сравнивал привычку писать с привычкой пить. Обе легко приобрести и от обеих сложно избавиться. Первые две фразы Моэм придумывал, лежа в ванне. После этого начинал писал дневную норму в полторы тысячи слов. Надо было и мне посчитать, сколько я за день пишу, да лень. Сейчас стараешься писать меньше, ограничивая себя, заставляя себя, ведь нет необходимости гоняться за количеством знаков, слов, строк, страниц, за это не платят. Сейчас никого не заставишь читать толстые романы, а гонорары зависят от навыков и умений издателя, а не от количества страниц.
Жорж Санд обычно писала по 20 страниц за ночь. Она бросала спящего любовника в постели и посреди ночи перебиралась за письменный стол. Жорж Сименон считается самым плодовитым писателем 20-го века. На его счету 425 книг: 200 бульварных романов под псевдонимами и 220 под своим именем. Причём режима Сименон не соблюдал, работал приступами по две-три недели, с шести до девяти утра, выдавая за раз по 80 печатных страниц. Затем гулял, пил кофе, спал и смотрел телевизор. Жорж Сименон оценивал число своих любовных побед в десять тысяч, но его вторая супруга утверждала, что их было никак не более 1200. «Как мог бы я создать в романах десятки и сотни женских образов, если бы не имел столько приключений, иные из которых длились всего два часа или даже десять минут?». У писателей всё идёт в топку, всё для образа, даже оргазм. Потому любить писателей это патология, это созависимость, это растворение всего себя в его жизни, это распыление тебя по всем его произведениям. Оно вам надо? Он сожрёт вас и не поперхнётся. Хотя бывает, что сами писатели глубоко несчастные люди. Я не про окололитературную тусовку, а о настоящих писателях.
Поинтересовалась у Учителя, как у него получается, что на всё и на всех времени хватает. Он ответил: “Я просто не пью”. Теперь не пьёт. Я тоже ПОЧТИ не пью, но времени на чтение чужих стихов и многое другое НЕ СВОЁ у меня нет. Особенно, если стихи бездарные, ибо это понятно с первой строки. Было одно стихотворение у одной поэтессы, кстати, написанное в состоянии жуткого похмелья, которое поразило меня гениальностью, ошеломило своей стройностью, глубиной. Так она благополучно его потеряла! Могла бы одним только этим стихотворением вписать своё имя в золотом пантеоне. Хотя и другие стихи неплохие. Но то было особенным.
Я не только 10 лет не писала, не читала, открестилась от всего этого, замуровала себя в себе, что даже не заметила, что несколько лет назад не стало моего одноклассника. Но это НЕВАЖНО, важное за кадром, между строк.
Штурм Останкино, которого не заметил человек из телевизора
1993-й, который у меня остался за кадром. Словно его и не было. Единственное, что с уверенностью могу вспомнить, в том году вышла моя первая книга. Сборник стихотворений. Дословный перевод названия “Освобождение”. Автор – просто Венера. Об этом много раз писала, во многих интервью со мной это упоминалось. Не потому, что я возомнила себя богиней любви, это моё имя по паспорту. Просто к тому времени я ещё не развелась. Ожидалось, что я поменяю фамилию мужа обратно на девичью. Свободная несвободная женщина в полном расцвете сил.
С этим сборником с желанным названием для всех зеков я посетила колонию. Какая-то делегация делала чёс по колониям Якутии. Я читала стихи. С таким вниманием не слушали чтение стихов больше нигде. Это не чтение стихов по радио, в никуда и никому, а живым людям, у которых чувства обострены, ум готов к восприятию любой информации. В изоляции, где отсутствуют внешние раздражители, обнажается чистый ум. Я не иронизирую, это действительно так. Там каждый второй пишет стихи, если не получается, пишет письма, или просто читает. Всё подряд.
К слову, чтение и переписка со мной послужила поводом для условно-досрочного освобождения одного заключённого из тюрьмы строгого режима, между прочим. Наша переписка переросла в некое сотрудничество, ибо с его слов я написала книгу “Кабура” об изнанке мест не столь отдалённых, находящихся в Якутии. После опубликования повести в газете люди ещё больше поверили в то, что я действительно сидела. Ибо в ней Якутское СИЗО и колония в Мохсоголлохе описаны так правдоподобно, что поневоле поверишь. Дьявол кроется в деталях, а там каждая шконка в камере, весь быт и нравы отражены зеркально. Со слов прототипа, который был русскоязычным. Он хотел роман на русском языке, мол, тогда его спонсирует какая-то группировка с пригорода столицы. В то время я писала на своём родном, и как-то не додумалась перевести саму себя, что я потом не раз делала. Кстати, это идея. Только вот не знаю, где прототип. Наверняка, он вышел, ибо вскоре он опять сел. Не помогло ему чтение правильной литературы и посещение тюремной часовни в Ленске. Может, вся его оцерквлённость и начитанность были частью плана операции «УДО». И его любовь, которая стала главной линией в этом тюремном романе.
“Преступление и наказание” – утопия, рождающееся в голове писателя. Они только в письмах белые и пушистые: или каются в содеянном, или все поголовно не виноваты. В то время не было политзеков, мучеников за идею и свою собственную утопию. Нет такого человека, которого именно тюрьма наставила на путь истинный. Она может ломать, заставлять что-то делать, сеять только злобу и ненависть. Как говорит мой Учитель, Зло съест себя само. С его же слов: “Литература – это способ спасения души, своей и чужой”. Но я сильно сомневаюсь, что хоть кого-то вывез список прочитанных книг, спас, излечил, исправил (УДО – это не показатель).
К слову, у меня большинство героев не выдуманы из головы, у всех есть прототипы. Во многих случаях, они давали согласие быть в книге хотя бы отрицательными персонажами. Мне легче “работать”, когда перед глазами облик реального человека, его манеры, голос, характер. Но это не означает, что герои – это они. Я как бы присутствую во многих произведениях, ибо повествование ведётся от первого лица. Но это не всегда я. Просто так легче писать. Ткать историю со стороны – это высший пилотаж. И моё слабое звено – это описание природы. То, что я пропускала во всех прочитанных мной книгах. Кто по жизни особнячком, любой системе, как кость поперёк горла, и, как писатель, неформат. Пишу, как пишется, о том, о чём мне самой нравится читать. Уж извините, всем не угодишь.
Один молодой человек, которого мы невольно утопили, что сел за двойное убийство, писал, что так ему и надо, что кается. Не знаю, что с ним, долго ли работал в тюремной кухне? Наверное, уже скоро откинется, если он не где-то на передовой. Тогда посчитала, сколько мне будет лет к их выходу, и успокоила себя, что в таком возрасте мне не страшно будет умирать, что я буду уже стара. За что меня убивать? Не я их заставила убивать троих ни за что.
Да не сидела я нигде! Время другое было. За длинный язык и излишнее любопытство ещё не сажали. Один раз оштрафовали – в заказной статье я со слов заказчика упомянула обстоятельство, которое поленилась проверить. Так бывает. Всех уважающих себя журналистов штрафуют. С учётом того, что я работала в скандальной газете, главным коньком которой была политика местечковая и общая, легко отделалась. Редактор отказался платить. Но позже заказчик возместил сумму, которую мы благополучно пропили в пророссийском ресторане “Зима” на берегу Южно-Китайского моря. Но это уже совсем другая история, из другой жизни. Это НЕВАЖНО.
Между тем, осенью 1993 года в стране наступил политический кризис из-за утративших актуальность после распада СССР «брежневской» Конституции и советской модели власти. Следствием этого стал октябрьский путч, известный также как «Расстрел Дома Советов» и «Ельцинский переворот 1993 года». Ах, да, штурм Белого дома показывали в прямом эфире. Помню, что мой маленький сын наравне с дедом сидел перед телевизором и взирал на этот беспредел. Значит, в этот день я была дома.
«Молодёжь, боеспособные мужчины, формируйте отряды, и надо сегодня штурмом взять мэрию и «Останкино», – объявил Руцкой. После этого вооружённая группа сторонников Верховного Совета, возглавляемая генералом Альбертом Макашовым, попыталась захватить здание мэрии и телецентр «Останкино». Мэрию захватили быстро и без жертв, а вот столкновения возле телецентра продолжались в течение всего вечера и ночи. В ходе штурма применялись гранатомёты и тяжёлые пулеметы. В результате погибли 46 человек – журналисты, врачи скорой помощи и прохожие. Это не отрывок из блокбастера, не цена из иллюзии или несбыточной мечты какого-то чела в белом пальто, а наша общая история, которая почему-то у меня осталась за кадром. За развитием событий больше следили мой отец со своим внуком, нежели я – человек из телевизора.
4 октября по распоряжению Ельцина начался штурм Белого дома, во время которого здание обстреляли танками. В ходе боевых действий погибло не менее 157 человек, среди которых около 30 военных и сотрудников МВД. Порядка 400 человек были ранены, большинство из них – мирные жители. 7 октября было объявлено днем траура в столице. В итоге победу одержали сторонники президента. Хасбулатова, Руцкого и других лидеров восстания задержали и поместили в СИЗО «Лефортово». Однако суд над ними так и не состоялся, а позднее они были амнистированы новоизбранной Госдумой.
После победы Борис Ельцин начал масштабную реформу российской политической системы. 12 декабря 1993 года был избран новый парламент. Также была принята новая Конституция, согласно которой Россия стала смешанной республикой с двухпалатным парламентом и достаточно сильной президентской властью. Это ознаменовало окончание всей структуры советской власти, которая существовала в стране с 1917 года. Сколько у нас было конституций, ни одну из них я не читала. В списке прочитанных книг нет также Библии, «Войны и мира» Толстого, хоть меня расстреляйте. В техникуме я толком не училась, уж, русскую литературу я пропускала с удовольствием, а в заочке писала шпоры со сжатых синопсисов произведений для обязательного изучения. Но «Воскресенье» читала в детстве. Всё, что было в нашем семейном книжном шкафу, читала, ибо в то время иных развлечений было мало. Только вот Достоевского как-то пропустила, хотя его «Преступление и наказание» было у нас на полке. В период замужества я собрала собственную полку книг из серии «Русская классическая литература». Книги перекочевали со мной в далёкий район, куда мы переехали, там и остались со всеми остальными вещами.
  Любим мы тянуть резину – быть или не быть, что делать, в моём случае: писать или не писать. В России всегда или горе от ума, или сплошное Глупово. Любим языком чесать, плакать о феврале навзрыд да на печи валяться, лишь бы ничего не делать. Ибо это НЕВАЖНО, всё само сделается, как-нибудь без нас. Думала я, будучи человеком из телевизора, а теперь подавно, всё уже НЕВАЖНО…
Любимые книги
             «Не слушай сплетен о другом.
Чурайся старых своден.
Ни в чём не меряйся с врагом,
Его пример не годен.

Чем громче о тебе галдёж,
Тем умолкай надменней.
Не довершай чужую ложь
Позором объяснений» (Борис Пастернак).

Пусть говорят, это лучше, чем не говорят, будто тебя уже распылили. Не хотелось сегодня писать, переносить сюда всю горечь, пустоту этих дней. Решила всё же себя заставить, в качестве эксперимента написать через не могу, не хочу. Желательно, о чём-нибудь хорошем, не относящемся ко всему, что сейчас происходит.
Вроде у меня скоро будет возможность заказать одну из любимых книг, которая скрасила моё детство. Ицхок Лейбуш Перец! Эта книга перекочевала со мной в ссылку, там и осталась. У меня было очень много детских книжек со сказками, стишками. Куда всё делось? Неужели дети мои зачитали до дыр, и я благополучно их расхламила? Ни одной тонкой книжки. Обидно до слёз.
Но я их помню визуально. «Дядю Стёпу» в переводе на якутский, например. Был сборник сказок Ханса Кристиана Андерсона со своеобразными иллюстрациями. Только не помню, как художник смог отобразить голого короля из сказки «Новое платье короля». Голым его не нарисуешь, советская цензура не пропустит, да и детей будет шокировать вид пузатого короля с недоразумением между ног. Лицо короля лоснилось, взгляд направлен исключительно в себя. Бог с ним, королём, и со сказками, мне бы ту зелёную книгу Перца найти. Тогда бы я смогла сказать, что жизнь удалась.
Взгляд, направленный в себя, бывает не только у королей, но и у многих пузырей. Даже, если внутри пустота, они всматриваются, ища отсутствующие признаки превосходства, достоинства, исключительности.
Вне игры
Есть шанс приобрести любимую книгу детства, но для этого надо поднапрячься, и перевести для начала два чужих стиха, в которые я даже не вчитывалась.
В это впрягаться не стоит, ибо это нереально на чужом языке выстроить чужое стихотворение. Можно, конечно, отзеркалить, но это будет не перевод, а подстрочник. Обычно с подстрочником работают носители языка, на который переводится произведение. Это надо быть, как минимум, полиглотом, даже гением, чтобы сделать и то, и другое одновременно. Это Учителю под силу, не мне. Хотя одна бывшая подруга хвасталась тем, что правит стихи за 1000 рублей за штуку, лет 15 назад. Она не поэт, не писатель, просто любитель. Смеялась надо мной, мол, ты поэтесса, а деньги на этом делать не умеешь. Но правка – это одно, перевод – это другое. Но книгу приобрести хочется. Даже не знаю, какого года издание, возможно, такого лота уже нет.
Даже у Ахматовой есть такое признание: “Писать всегда трудно. Бояться надо “простоев”. Хотя это, конечно, вовсе не значит, что всё написанное нужно сразу же выносить на суд читателя”. Так как я пишу в виде постов в ЖЖ, там так устроено, что “простои” нежелательны. Ибо всё вскоре отправляется в архив ресурса, искать потом нужно по дням. Потому удобно, когда каждый день что-то пишешь.
В моей сводной тетради записи возобновляются с 1994 года. Часто упоминается Марина Цветаева. Своё 400-е стихотворение посвящается МЦ. В январе того года, судя по записям, я вполне счастлива: “У меня хорошая работа, удачная жизнь, а всё остальное вне игры”. При этом пишу стихи для песни, благо, музыкант на подхвате. “26 января 1994 года. У меня авторская передача. Фото для республиканской газеты. Всю ночь соседи не давали спать”. По всей видимости, к тому времени я получила комнату в общежитии. Помнится, говорила главе поселения: “Я выхожу замуж, а жить негде”. “2 февраля 1994 года. Папе выдали удостоверение почётного гражданина района. Одиночество вдвоём, разрыв неминуем”. Значит, группа захвата выгонит его летом того года. Помню, что было тепло. А удостоверение почётного гражданина не подразумевает никаких бонусов. Почётному жителю села хоть в баню можно было ходить бесплатно, чем отец ни разу не воспользовался, у нас была своя баня. “8 февраля. Учим японский язык. Смотрим сериал “Просто Мария””. Некоторые слова, словосочетания выучили, даже иероглифы начали писать. Только потом что-то пошло не так, или отпала надобность (зачем нам японский?), или сэнсэй умер. Умер он, может быть, позже. "11“февраля. Мечта всей жизни – увидела НЛО. Ярко-синий огненный шар, красный огненный хвост и сипящий звук”. Надо было, как Катя Лель, делать акцент на этом, плясать с этого, а я благополучно забыла. Мама моя не раз видела, а она из тех людей, которые никогда не врут. “12 февраля. Сгорел аэропорт, и президент не приехал. Фуршет состоялся без него”. Какой-то сюр, готовый сюжет для чёрной комедии.
В это время начала работать Государственная Дума первого созыва. Президенты России, США и Украины подписали в Москве трёхстороннее заявление о порядке передачи России ядерных боеголовок с территории Украины, о компенсации и гарантиях безопасности Украины. Началась продажа акций компании «МММ», возглавляемой Сергеем Мавроди. Так же появился в телевизоре новый канал НТВ. До этого вроде только два федеральных канала и один местный были. В райцентре ещё и мы вещали. Три раза в неделю. А что имеем мы сегодня – имеем то, что имеем. Без комментариев. В телевизоре – Карабах, Сараево. Все дружат с телевизором, раз “Просто Мария” началась.
Всё хорошо, сюр ещё не начался. Я вне игры или мир вокруг вне моей внутренней игры, зато пока с зеркалом дружу, ни о чём не грущу. Скучно, как в болоте...    
Жесть
             «Это я, спрятавшая
Ледяное выражение лица
Под маской
С глубоко прорезанной
Пустой улыбкой» (Токоё Фудзи).

Чужие стихи отложены навсегда. Даже не читала, не до того как-то. Настали времена, когда только стихами да баснями, только вот оскорблённая, осквернённая моя Муза вряд ли снизойдёт до меня.
В 1994-м с ней я сдружилась. Но 20 февраля того года начала писать свой первый рассказ, по мотивам своего сна: «Полумистика, полуновелла». Кстати, начала с новелл. А я и забыла, что есть такой жанр. 22-го пишу дальше, будучи в больнице. «Поэт Илья Зверев умер». С 28 февраля у меня начинаются хлопоты по разводу. Заочному. Нас разводили без нас в Томпонском районном суде, по блату. 3 марта у меня уже штамп в паспорте о разводе. «11 марта. Решила взять девичью фамилию». Только расчехлилась и 12 марта в своём свадебном платье была в качестве ведущей на каком-то мероприятии. До развода уже полгода, может, больше живу со своим телохранителем. Ну, которого с начальницей выгнали, вернее, с помощью группы захвата или быстрого реагирования. Кто ещё может похвастаться, что сожителя выкуривали «вежливые люди» в броне и касках, с автоматами. Затем банкеты, делегации, командировки. «27 марта. Менты с музея милиции, дала фото и книгу. Жизнь вдвоём становится невыносимой».
9 мая днюха начальницы, на другой день её приняли в союз писателей. Меня ровно через год. 14 мая выпал снег, и почему-то я очень удивилась. Снег, бывало, и в начале июня выпадал. 16 мая к нам на практику приехала молодая девушка. И началась очень весёлая жизнь, если всё расчехлить, мало не покажется. «30 мая, Я несчастна». «6 июня. Задумала серию эротических миниатюр. 19 июня. Полное разочарование, почти ненависть к С.». На эти миниатюры вдохновлял вовсе не он. И вообще тот, кто рядом, как камень на шее, для человека пишущего. «29 июня. Стихи под настроение. Интересно, через годы напомнят ли они обо всём…». Нет, не напомнят. Кое-где есть посвящения, зашифрованные (только первая буква имени), но я не уверена, что смогу их расшифровать.
2 июля были на юбилее того писателя, с которым мы чуть не замёрзли в далёком наслеге. 50 лет всего, а мне казался аксакалом. 5 июля съёмки для конкурсного телефильма. Все что-то делали, в копилку идей что-то подкидывали, а я витала в облаках. Чёрт! Я была глубоко влюблена, в кого – в упор не помню. Надо поднять стихи того лета. А вдруг вспомню.
Сохранились записи с того лета, где я смешно лежу в воде, как пробка. Вода в озере солёная, целебная. «20 июля. Президент приехал. Сгорел ларёк». Да что ж такое-то? В первый раз приехал – аэровокзал сгорел. Банкета, видать, не было, мы бы не пропустили. Нас приглашали во все мероприятия, даже закрытые. И мы всегда сидели до конца, до победного конца. Не было в округе тех, кто бы нас перепил. В то время возраст и здоровье позволяли, на другой день даже голова не болела. Тут я погуглила – кто был президентом Якутии в 1994 году? Михаил Николаев. Помнится, у нас на районе говорили, что куда он прилетает, то там что-нибудь да сгорит. Позже мы с начальницей на фуршете, устроенном президентом в постпредстве в Москве для СМИ, со стола забрали хороший коньяк, московские журы, как по команде, свистнули спиртное со столов. В тот день или на другом банкете, увидев вблизи первого президента республики, не могла сразу понять, кто это: «Где-то его видела, но не могу вспомнить».
Дальше жесть. Потому умолкаю, переключаюсь на другое, где ждёт меня ещё большая жесть. Какую маску одеть?   
Запасная подушка, безнадёжно женат
Говорят, сказки о Муми-троллях финской шведскоязычной писательницы Туве Янссон помогают лучше, чем психотерапевты и священники. В бессмысленности последних я в курсе, а сказку не читала. На всякий пожарный, цитаты стырила.
“Я понимаю, трудно, когда хочешь что-то иметь, но не можешь забрать это с собой. А я вот просто смотрю на то, что мне нравится, а потом ухожу, и оно остаётся у меня в голове. Это приятнее, чем таскать чемоданы». Я это называю внутренним телевизором. А он у меня есть. Есть ещё сны. Назовём их внутренним кинозалом. «Я владею всем, что вижу, о чём думаю. Я владею всем миром». Это и есть настоящая свобода и полная автономия. Пусть мир хоть треснет. Ну, невозможно заставить всех смотреть в одну сторону, думать по одному сценарию, идти стройным рядом, куда скажут. Выживут одиночки. Легче тем, у кого хоть что-то своё внутри себя.
      “Наградили меня немотою,
На весь мир окаянно кляня,
Обкормили меня клеветою,
Опоили отравой меня”.

Мне повезло общаться с людьми, которым несказанно повезло увидеть автора строк живой. “Орлица”, - одним словом охарактеризовал один из них. 
Кто-то ещё смеет упрекать поэта, мол, Ахматова мало писала, молчала, порой, вовсе не писала. “В течение почти четверти века со времени создания первых стихотворений (1935) и до конца 1950-х цикл «Реквием», состоящий из 14 стихотворений, Ахматова, понимая их потенциальную опасность для себя и читателей, сочиняла в уме и не записывала. Чтобы не забыть текст, она время от времени приглашала к себе своих близких знакомых, которым абсолютно доверяла (среди них наиболее известна Л.Чуковская), при них записывала текст того или иного стихотворения на бумагу, молча показывала для прочтения, чтобы читатель мог запомнить его, и тут же сжигала”. Сочинять в уме и не записывать! В то время, когда и думать иначе было опасно, это подвиг. Подвиг писателя, мыслителя и великой женщины. Каюсь, что я не знала о деталях её молчания.
Теперь переместимся в год 1994, когда мы не молчали, очень даже много говорили, писали. Однажды тоже человек пишущий, женщина, считающая себя нашим наставником, оставив меня в своём доме, направилась к дому другой пишущей женщины. Она там была не одна. Как потом они рассказали, слышали, как она тяжело поднимается по лестнице, будто сама судьба проникла в квартиру без приглашения. Потом что-то пошло не так, она ушла, громко хлопнув дверью. Мне же сказала: “А у неё глаза, оказывается, карие”. Не помню, кому из нас сказала, мол, закрыла сук на ключ, играя тем самым ключом. Она же, глядя на спящую прямо за столом боевую подругу, говорила: “У неё один палец золотой, только за это палец я её ценю”. В каком контексте и по какому поводу говорила немолодая журналистка, не помню. Она грешила этим, говорить за глаза разную ересь. Да и в лицо могла сказануть такое, после этого хоть стой да падай. А подруга слово не давала сказать, укоряя нас тем, что мы мало её ценим. Помнится, она с той же подругой, многодетной матерью, между прочим, явились в мою только что полученную трёхкомнатную квартиру, заставили выпить стакан водки до дна. Мол, я штрафанулась. Как её ослушаешься, ведь обидится насмерть. Помню, что начала пить, конец уже нет. Вначале, как мы только с журналисткой познакомились, подруга пила только вино, и то неумело. В конце уже водку хлестала, будь здоров. Наставница же пила, как мужик. Вскоре боевая подруга скончалась. Внезапная смерть на фоне алкоголизма. На наших глазах мать семейства, не умеющая пить, буквально спилась. Почему я об этом вдруг вспомнила? Да потому что в сводной тетради есть запись от 23 июля 1994 года, где одним предложением описывается эпизод с ключами.
А 26 июля у меня случился настоящий “вертолёт”. В детстве был вертолётный вкус болта на ножке железной кровати. Теперь же настоящий мужчина прилетел в голубом вертолёте и бесплатно показал мне кино, после которого отходила несколько дней. “29 июля. У меня депрессия, поехала домой”. 3 августа стихотворение посвящаю кому-то. 6 августа – “юбилей первого алмаза в Соколином”. Об этом выше уже упоминалось. Презентация Венеры, как поэтессы, прошла успешно. Писателям В.Сивцеву и С.Руфову я вживую показалась весьма привлекательной. До этого меня много печатали, но никто ещё не видел. Как потом говорили, они удивлялись, как девушка в 20 лет может писать такие стихи. Откуда боль, поиск смыслов?
По сути, я была вполне обычной, ветряной молодой особой, которую ещё не потрепала жизнь. В то время, когда некоторые жили особняком, не подпуская даже родных, чтоб только писать и читать, мы жили на полную катушку, не отказываясь от всех прелестей земной жизни. Стихи стихами, жизнь лучше.
Такого рода “смотрины” обычное дело в среде, где мужчины в большинстве. Женщины стали появляться только с 90-х. Затеяли очередную тусню молодых писателей. Об этом выше упоминалось в связи с приставанием ко мне одного то ли писателя, то ли журналиста, который отстал от меня только тогда, когда сказала, что я беременна. В то время все восторгались стихами одной поэтессы, которая писала под псевдонимом. Потому все искали глазами ту, которая такие пронзительные стихи пишет. Подумали на поэтессу с яркой внешностью, которая и без стихов сводила с ума не только писателей. Оказалось, что автором стихов была маленькая молодая женщина с бледным лицом и с вялыми чертами лица. Похоже, в то время она тоже была беременной. Мы все были почти одного возраста, в расцвете сил, когда в 90-е все хором начали писать. Об этом целую докторскую написали, которая превратилась в книгу. Мол, девушки заслонили мужчин своим творчеством. Так время было такое, что любой пытался что-то писать. Очередная оттепель подарила много новых имён именно в литературе.
А я уже начала искать запасную подушку, ибо чувствовала, что стихи иссякнут, а жажда писать останется. Стихи – это зависимость, одержимость, где ты – это не ты. Будет вдохновение – будут и стихи. На Музе не женятся, она не задерживается, вечно ускользает.
9 марта 1994 закончила почти эротические миниатюры, которые сразу перекочевали в республиканские газеты. “О, боже, какое счастье! Не зря, всё не зря. Спасибо! Кому, неважно”. Вот и всё. Никто и никогда, я в том числе, никогда не узнает, кому они были посвящены. 12 марта написала стихотворение “Без меня”, посвящённое никому. Так тоже бывает. Одна одержимая творчеством поэтесса писала гениальные стихи о любви, живя совершеннейшей отшельницей, не видя рядом с собой не только мужчин, а людей вообще.
Весной 1994 года появляется передача “Час пик” с Владом Литьевым, через 10 месяцев он был убит. Появляются финансовые пирамиды. Появляется интернет. Но до нас ещё не дошёл. Пьяный Ельцин, но это в порядке вещей – все пьют, и он пьёт. Наш человек. Пока ещё не началась первая чеченская война. 13 августа появляется имя того, кому я посвящаю свои стихи. “14 августа 1994. Всё почти позади. Дурно ли, чудно ли – не выходит из головы. Чувство ли, нет ли?”. Тут я вспомнила, как у нас начиналось. Вчетвером у меня в деревне поехали на берег реки на пикник. Я, моя чудная одноклассница, он и ещё один мент. Решили устроить соревнования по бегу. Одноклассница и мой чел сошли с дистанции, а я добежала первой. Мент этого мне не простил, в шутку повалил меня на землю. Мой мент приревновал, одноклассница вроде тоже. В итоге мы с ним остались одни. Просыпаюсь ночью на лужайке, не могу понять, где я. Вижу силуэты каких-то людей, сверху смотрящих на меня, вернее, на нас. Оказалось, это деревья – ивы. Вроде по этому поводу целый цикл стихотворений родился про деревья. Это место ещё долго называли “нашим”.
Это не конец истории, только начало. Мы сели в его машину и поехали обратно в райцентр. По дороге одноклассница пыталась остановить. Мы не остановились. Зачем она нам? И попали в аварию. Пришлось машину к нам в ограду загнать. Отец всё ждал, что скажем, наконец, мы – пара. Просто я забыла их предупредить, что он давно, безнадёжно женат. Одноклассница потом торжественно объявила, что это она нас прокляла. Не знаю, она ли, алкоголь в крови у водителя ли виноваты. Она сама просила передать её фото главному шаману Якутии, чтобы тот высказал своё мнение насчёт её “дара”. Так он сказал, что сия женщина больна на голову, а я не стала ей это говорить. А то во второй раз проклянет.   
Роковая ошибка
“15 августа 1994 года. Всё возвращается или мне снова 18? Сейчас ещё сказочнее. 13 дней дома и 15 стихотворений, из них 5 посвящены V. Всё позади. Но от тоски, от щемящей боли в сердце не отделаться так просто. 20 августа. Устала ждать, жить надеждами». Тут ключевая запись: «22 августа. Неожиданный оборот – моя милиция меня бережёт. Заявление в ОВД, с нарядом ко мне домой ездили, выгнали S».
Ах, вот оно что. Дело не только в том, что я за компанию по примеру начальницы решила ни с того, ни с сего выгнать сожителя, оказывается, я влюбилась в другого. Однозначно V лучше S. Хотя бы, потому что он – старший лейтенант. К тому времени у меня проявилась патологическая слабость к силовикам. От любви до ненависти и наоборот один шаг.
Но не всё так однозначно: «31 августа. Ждала его, но он не пришёл. Роковая ошибка. Я его прокляла». У него малые дети, жена, дом, работа. Об этом я не думала, я уже была одержима этим старлеем. Я вообще ни о чём другом не думала. Это, конечно же, отразилось на работе. Но стихи писала. Одержимость – самое то для них.
 В это время 10 августа на съезде чеченского народа в Грозном Джохар Дудаев призвал к сплочению перед угрозой «российской агрессии». Съезд «разрешил» Дудаеву «применять любые силовые меры с привлечением любых сил в любом регионе Чеченской Республики» и «дал ему право» объявить газават в случае «дальнейшего осложнения ситуации и призвать к газавату мусульман всего мира». Лидеры оппозиции заочно были приговорены к расстрелу, в Надтеречном районе вводится режим чрезвычайного положения. 11 августа президент России Борис Ельцин заявил, что «силовое вмешательство в Чечне недопустимо», поскольку в этом случае «поднимется Кавказ и будет столько заварухи и крови, что никто нам потом не простит». В сердце ничего не ёкнуло, оно у меня было занято другим.
Осенью того года готовлю к печати второй сборник стихов, который начальнице не понравился: «Первый был лучше. А этот… лучше бы его не было». Что все нашли в том первом сборнике, который я сама никогда и не перечитывала, как и старалась не смотреть на себя в телевизоре. Второй мне больше нравится. В сентябре состоялся теле фестиваль, где фильм, снятый нашей студией летом, занял первое место. Хотя от меня в копилку идей не было ничего, я тоже поехала. Вернее, мы с оператором застряли в Мирном, и опоздали на сам фестиваль. Зато в загородной резиденции первого президента республики гуляли. «1 октября. Напечатали мой первый рассказ». А 2-го у меня случился творческий кризис. Затем: «3 октября. Оператор попал в милицию, убив кошку». Об этом не помню, но сводная тетрадь не врёт. «9 октября. Живу, как в крепости».
« 19 октября. У нас в студии ещё один телец. Приезд НЕВАЖНО», - оставим в покое известного человека. Который в тот день гостил у меня в комнате, а должен был ехать на презентацию себя, как жениха, в наслег. Но он мне быстро наскучил, и я сбежала в телестудию на презентацию нового тельца, закрыв его на ключ. К слову, в коллективе почти все были тельцы, остальные в меньшинстве. Не помню, он после презентации утром предстал перед нами в моём коротком халате, в котором я посуду мыла в студии, или позже. Помчалась домой, чтобы вызволить узника, он уже опаздывал на самолёт. После узника осталась его моча во всех ёмкостях в моей комнате. Сперва был таким чистеньким в белой рубашке, в такой же белоснежной майке, а уехал с бодуна, совершенно никакой. Если бы я не успела, и он опоздал бы на самолёт, что было бы со смотринами жениха? До сих пор живут, душа в душу. Душой он с ней, телом он возвращался, чтоб повторить тот злополучный день, да не особо впечатлил. Могла бы и об его жёнушке кое-что, ибо она чем-то нагадила, несмотря на то, что ни о чём не знала, да боюсь, слишком будет узнаваемо. Территория у нас большая, но людей мало.
«21 октября. Хорошие отзывы о моей первой прозе. 22 октября. Боже, какое блаженство – засыпать одной, просыпаться одной». Да, есть такое. Для истинного интроверта одиночество – рай. А печатали меня в ту пору охотно. Даже очень. Меня стало слишком много, как и в период моей работы в одной частной газете, но уже в другой реальности и в другом качестве.
«31 октября. Света с подругой ночевала. Приходили V с Виталием, а они милицию вызвали”. Не могу понять, какая там Света, как мы втроём спали в моей крохотной комнатушке. И почему вызвали милицию на милиционера? “1 ноября. Ходили к участковым, V прощение просил за вчерашнее. Вечером с ним говорили по телефону. Мы прикол сделали, и он пришёл в студию с повинной, затем ко мне домой. 2 ноября. Рейд с участковыми и V, затем вечером в баре посидели с V». Какой-то сюр. С ним сплю, с ним же на рейд иду. Надо поднапрячься, чтобы вспомнить про этот роковой клубок событий, обстоятельств и страстей.
Опережая время
В ноябре 1994 года из передачи в передачу кочуют люди в форме. Ибо я снимаю сюжеты только о них. Мало того, стихи им посвящаю. Это перебор. Но 11 ноября сама себе сказала стоп: «Информационный вакуум отныне для милиции».
17-го снимаем очередную серию для самопального «ералаша» «Бабник». Видать, тот самый, о нашем операторе, который вовсе не бабник. «22 ноября. Начала писать два рассказа. Жизнь просится в рассказ. Не могу не писать». В стихах ещё можно увернуться от деталей, от реальности. Раз началась проза жизни, сама жизнь идёт в топку. Впрочем, и стихи – это обнажённая жизнь, но обезличенная. В приоритете твои собственные чувства, последствия, послесловие и зазеркалье. А проза просит больше, чем тебя саму.
«18 ноября. Только бы не влюбиться».  Так я уже разлюбила мента? «12 декабря. Рассказ «Только не влюбиться». Как видите, жизнь аккуратно перекочевала в рассказ. «13 декабря. Рассказ «Безрадостное утро»». 
Я так была занята собой, и не заметила, что 11 октября в стране случился «Чёрный вторник»: обвальное падение курса рубля по отношению к доллару. За один день на Московской международной валютной бирже курс доллара вырос с 2833 до 3926 рублей за доллар. Или долларами в то время не интересовалась?
А ведь 11 декабря 1994 года началась Первая чеченская война. Ввод федеральных войск в Чечню. Начало полномасштабных военных действий на территории Чеченской республики. В сводной тетради об этом ни слова. Человек вроде из телевизора, который пропустила всё! 12—22 декабря: российские войска, находившиеся на подступах к Грозному, под Долинским понесли первые боевые потери в прямом столкновении с дудаевской армией. А в канун моего дня рождения президент РФ Борис Ельцин направил руководителю чеченских сепаратистов Джохару Дудаеву ультиматум с требованием сложить оружие, обещая в противном случае начать штурм Грозного. Я, которая рожать отказывалась из-за Саддама Хусейна, даже не вздрогнула от того, что страна снова входит в зону турбулентности.
«31 декабря 1994 года. Трезвый праздник. Ирония судьбы. Маньяк – подарок Изе». Раз трезвая была, могла бы заметить, что именно 31 декабря того года начался штурма Грозного федеральными войсками.
Про маньяка ничего не могу сказать. Иза – это, наверняка, соседка. Мы с нашей практиканткой, которая устроилась к нам на работу, частенько у неё гостили. Коллега первым делом деловито изучала содержимое холодильника. Её назвали «умирающей с голоду», ибо она сама в интервью по поводу аварийного состояния дома сказала: «Я тут, мало того, что умираю с голоду, могу сгореть заживо из-за старой проводки». Холодильник у голодающих отнюдь не пустовал, а мы этим пользовались.
С этой девушкой мы настолько спелись, что начальница начала ревновать. Тогда мы начали дружить подпольно. Ох, я могу вспомнить всё, но цензура не пропустит. Любили говорить, что появляемся мы и все вздрогнули. Вот начну вспоминать всё, и вы вздрогнете. Хотя это были невинные шалости. Всему своё время. Ибо с 1995 года у меня есть всё. Досье длиною в жизнь. Конечно, всё сюда не перекочует.
Буду фильтровать, что останется за кадром, навсегда канет в лету, ибо это НЕВАЖНО. Впрочем, всё в этой жизни неважно. То, что осталось за кадром, дальше будет храниться в тетрадях, пока тлен не сделает своё дело. Но кое-что стоит оставить, а вдруг придёт время, и именно это окажется важным. Не о себе любимой речь. Перфекционист опережает время, чтобы всё было идеально расставлено, чтобы ничто не застало врасплох. Мало ли что: попадёшь в ловушку времени, кирпич на голову упадёт, самолёт рухнет, амнезия, деменция. Налегке подниматься легче, на пик Победы ли, или просто выше и выше; идти легче, к мысу Надежды ли, просто вперёд ли.
Там за туманами
Почему я блуждаю по лабиринтам прошлого, когда вокруг столько всего, которое явно заслуживает внимания, просится в «синюю папку»? Да потому что где-то там кроется корень зла. Но боюсь, что невозможно найти тот день, тот час, когда вмиг всё и началось. ЭТО размазано по годам. ЭТО впитано с молоком матери. В ЭТОМ мы росли, ибо оно даже не размазано, а было распылено, оно уже было – везде и всюду. Оно было в нас, таилось до поры, до времени, росло и крепло.
Наступил год 1995-й. Знаковый для меня лично год. 1 января мы пели и танцевались, веселились до 9 утра «Групповое сумасбродство. Я не выпила ни грамма, но ощущение опьянения не проходит. Зачем пить, если и так жизнь хмельная? Подвожу итоги года. Не знаю, что и сказать – хороший был год или… А новый начался как-то не так. Покоя, видимо, не будет и в этом году. А хотелось бы другого. Год начался с того, что подложила кое-кому свинью. И мне тоже подложили. И небольшое разочарование в двух довольно близких мне людях. И кое-какие неприятные моменты. Что поделаешь – начался год свиньи». Зачем заводить дневник, если и там ты шифруешься, пишешь намёками? Дневник – это исповедальня атеиста, записная книжка-напоминалка писателя, ну и немного психотерапии. Эта серая тетрадь 1995 года дожидалась своего часа 29 лет! И клянусь я её, и все остальные тетради не открывала за эти годы ни разу. Многое попало под безжалостные репрессии расхламления, но они уцелели. 
«Начала писать новогоднюю сказку для взрослых «Сон счастья». Задумано чётко, а что дальше неизвестно. Много лирических отступлений, просто наваждение». Та проза, которая писалась параллельно со стихами, смело можно отнести к промежуточному жанру «проза поэта». Намного позже что-то пошло не так, и я резко перешла на чёрную комедию, научную фантастику и на что-то, что присуще только мне. Могла бы до сих пор прятаться за красивыми словами то ли стихов, то ли прозы, и почивать на лаврах.
В это время в Москве серия взрывов на фоне Первой чеченской войны. И опять об этом ни слова в так называемом дневнике. Неужели я и все остальные были так далеки от политики, что даже ухом не повели? Какая политика, это самая настоящая жизнь, судьбоносные события, которые и определяют твою жизнь, жизнь всей страны. «14 января. Спали до 14. Молодёжь с ума сошла. Флиртовала. Пришли два мента. Чуть из ружья не застрелили. И я чуть не умерла от аллергии». Завидую себе той, которая могла себе позволить спать до обеда. Это мне не присуще, но дневник не врёт. Это только я могу чуть не умереть два раза за одну ночь. Кто хотел застрелить? Менты или они после инцидента пришли? Жаль, но этого не помню. А тот инцидент, когда стрелец стрельца спас (парня двое с обрезом на расстрел вели, а я, типа, отговорила), случился только 16 января. А они могли и меня заодно укокошить. Что за дела, одни стволы, расстрелы, только стрелок пока нет.
«18 марта. «Рыбный день». Посидели до 6 утра. О чём только мы не говорили. Да обо всём на свете. Обо всём и ни о чём. Родственные души. 19 марта. Спали до 2 дня. Остался дверь делать. «Что бы я без тебя делала?». «Опять начинаешь?». Поспала до 10 вечера. Всякие бытовые заботы. Хорошо». Это тот, о ком я подумала? Это уже случилось или мы, таким образом, ещё дружили? Дорожили этой дружбой. И очень сильно удивились, когда случилось то, что случилось. Выложила бы этот кусок в «Фейсбук», он бы узнал себя? Я, старуха, но стою на своём, по сути, ничего во мне не поменялось, фейс не в счёт. Он же намного моложе меня, а будто всю его матрицу вынули и поменяли на аналогичную, но совсем другую. Он был собой, ни на кого не похожим, а стал, как все. Печально. «Рыбный день» - потому что у него знак «рыбы». А, может, всё же он притворяется? Соцсети для того и существуют, чтобы казаться не тем, кто ты есть. Может, он решил просто присосаться, чтобы подстроиться под тем, что есть? Боюсь, что нет. Если и продал душу дьяволу, что он от этого поимел?
Раз горизонт планирования день, отныне нет картинки прекрасного будущего, почему бы не возвратиться в прошлое? Где тоже туманно, размыто, нечётко, но где-то там спрятан ключ к пониманию всего происходящего, и, возможно, открывающий потайную дверь в туннель, прямиком ведущий в иное будущее. Хотя будущее не может быть разным, оно общее для всех. Ведь там за туманами был наш рассвет. И к нему дольше идти, чем на закат.
Соломинка
В лихие, смутные времена даже карма перестаёт действовать. Или Вселенная или кто-то там сверхразумный не успевает реагировать. Ведь «карма» с  санскрита есть действие. Закон Ньютона «на каждое действие есть своё противодействие» работает и в небесных сферах.
«Эта обратная сила может быть модифицирована, изменена или же приостановлена». Может, дело в этом? Бумеранг по пути сбился с пути, его или сбили силы ПВО. Или он до того модифицирован, что выжидает удобного момента, чтоб разом всех накрыть.
У кармы свои законы: 1. великий закон – «что посеешь, то и пожнёшь» или «закон причины и следствия»;  2. закон создания – ключ к «правильному» внутреннему состоянию  - независимость от окружающего мира; 3. закон смирения – вы не сможете изменить ситуацию до тех пор, пока сначала не примете её; 4. закон роста – дорога важнее пункта назначения. Но бывают временные ямы, когда никакие законы не работают.
Пока карма где-то блуждает, у меня свои заботы. Хотя за что меня карать, есть же грешники весомее. Но ведь карма у каждого своя. Другие, может, как-то смогли договориться с небесами, раз им позволено всё. А я больше склонна верить одной умной даме, которая уверена, что после нас лопух и больше ничего, но при этом пишет книжки на религиозную тему.
Вчера увязла в прошлом. Пала духом, ибо столько написано – выбрасывать жаль, а деть некуда. Ладно, просто лежали бы, денег же за это не просят. Но я ведь начала адский труд по выравниванию шрифта – старого якутского на новый. При этом одна буква не поддаётся автоматической замене. Много чести – сначала черновик, затем в беловик, потом на комп (за деньги, ибо его у меня в то время не было), тут ещё через столько лет исправлять вручную надо. И всё равно деть некуда, ибо для местечковой традиционной литературы она до сих пор неформат.
Местами сама дивилась – какой полёт фантазии, а никто не заценит, не поймёт. Потом поймала себя на мысли: «А что если сейчас начать что-нибудь этакое?». А зачем? Чтобы оно лежало в синей папке? Потом шрифты опять модернизуют, и кто вместо меня будет их выравнивать через столько-то лет? Только, если писать на чужом языке, который не такой уж нам чужой, ибо мы на нём больше говорим, больше пишем. На великом, могучем, на котором я пишу не совсем уверенно. А на своём пишу, как дышу, и оно само себя вывозит, даже меня саму куда-то уводит. Во всяком случае, так было лет 15 назад, когда я в месяц по одной книге писала, и сама над ней хохотала. Ибо фантастику и мистику я умудрилась впихать в чёрную комедию. Это то, что я люблю и умею. 
Теперь переместимся в год 1995, в год моего становления, как писателя, ибо в том году меня приняли в союз писателей. В январе подготовила второй сборник стихов: «Ура! Рукопись готова. Ещё одно старое стихотворение с изменениями включила. Единственное посвящение живому». Тому, который переобулся в воздухе, который вдруг оказался по ту сторону баррикады. И его имя вписано в эту книгу…
«21 января. «До и после» кануло в Лету. Вместо неё сейчас в эфире «Большая планета». Интересная передача. Но нет Молчанова. Смотрела передачу, возилась с бумагами. Много сора. Чувство тщеты. Но что-то остаётся. Хочется читать и читать. Но желание писать больше». Кстати, Молчанов заговорил или молчит до сих пор?
«22 января. Написала М.Е. письмо. Его письма так много значат для меня. Написала. И довольно откровенно. Даже слишком. Но он меня понимает. Меня, оказывается, двое мужчин понимают: молодой и пожилой. Закончила рассказ. Поторопила сюжет – слишком долго тянется. «Сон счастья». Мы с Моисеем Дмитриевичем Ефимовым с 90-х всё время переписывались. У меня сохранилась целая стопка его писем, отрывки из которых напечатали в газете, где я работала. Вначале он был Моисеем Дмитриевичем, затем Моисеем, позже Мосей. В день принятия меня в союз один профессор сделал замечание: «Ты кто такая, что у тебя народные писатели и профессора на побегушках?». За мной на машине заехали, а я всё не выходила, ибо три дня не спала. Могла бы проспать собрание писателей, если бы не заехали. Так я и не просила, и без корочки, которая, по сути, мне ничего и не дала, прожила бы.
«29 января. Стихи и рассказы – моя исповедь. После них – облегчение». Вот такая ерунда, и страна на низком старте. 
Пока я занималась этой самой ерундой из прошлого, кое-что случилось. Есть шанс ухватиться за эту соломинку, и вывезти себя из этой чёртовой рутины. Писать – только себе вредить. Чувствуя дыхание в затылок, отчего холодеет душа, можно ли выложиться по полной? Но ведь писала же, будучи в стекляшке, под пристальным вниманием всего коллектива и начальницы, которая строго следила, чтобы мы не занимались своими делами в рабочее время. А скромная корректорша уносилась в это самое рабочее время в такие дали, которые им и не снились. Попадала в такие временные ямы, застревала в таких дебрях и попадала в такие передряги, о которых дамы моего возраста и думать боялись. Через нас проходили все книги якутского книгоиздательства и многое другое. Странно, что брак не пропустили. Нас же было трое, один другого, если что, всегда прикроет.   
Только бы не забыть заветы Цветаевой: «Нужно писать только те книги, от отсутствия которых страдаешь. Короче: свои настольные». И быть готовым к тому, чтобы в любой момент может оборваться не только повествование, но и вся эта суета, а текст останется цельным. В этом преимущество жанра non fiction. И не только в этом. Тут фантазия отдыхает, сама жизнь диктует свои условия, направляет, наставляет, подсказывает. Она же и вдохновляет, воодушевляет. Ты не вправе что-либо менять, приумножать и приукрашивать. Вроде ты не волен, в твоём арсенале не так уж много инструментов, но в то же время что может быть лучше жизни, иной темы и не придумаешь.
И вечностью наполнен миг или суетою загнан в тупик?
Пишу, пока пишется. В душе надеясь дойти до состояния, когда пишется, как дышится. Вновь и вновь возвращаясь к своему прошлому, которое навсегда зацементировано в монолите всего прошлого. Пока я не распылилась безвозвратно. Уповая на завет Гёте:
«…В ничто прошедшее не канет,
Грядущее досрочно манит,
И вечностью наполнен миг».

Каждый миг, каждый час не требует осмысления и отражения, не следует искать смысл в веренице дней. Лучше стараться остаток дней не провести нечаянно в бессмысленной суете. Сей час дан не для того, чтобы искать смыслы в давно минувшем.
Не вправе что-либо менять, но воссоздавая из руин прошлого те или иные образы, я вольна придавать им иные смыслы: «Я рисую мир не таким, каким я его вижу, а таким, каким мыслю» (Пабло Пикассо). 
Удаляюсь до завтра, кто знает, может, навсегда. Переключаюсь на то, что здесь и сейчас. «Устала от не своего дела, на которое уходит жизнь» (Марина Цветаева).
Позже решаю удалиться в третью часть, ибо слишком много букв. Обилие букв не дало мне возможности высказаться до конца. Значит, я хреновый писатель. То, что искала, не нашла. Видать, причина, корень зла распылилась по годам.
Ещё не вечер, уж в третьей части я постараюсь найти начало начал. Крутой разворот давно сделан. С 1995-го начинается становление меня, как писателя. Или распыление всего писательского, ибо меня учат в университетах, как раннюю Венеру. Многое из того, что было написано после второго крутого разворота, до сих пор лежит в «синей папке». Мне самой нравится то, что в этой папке, а не то, по которым пишут курсовые и дипломные. Или меня запретили ещё и там?
А страна с тех пор постоянно делает такие развороты, что никакие литературные ассоциации не подходят. Её не догнать.
Все последующие пазлы бережно хранились и ждут своего часа.

По меткам собственной судьбы

                «Я за жизнь, за то, что было.
                Что было – жизнь, как было – автор.
                Я за этот союз».
                Марина ЦВЕТАЕВА.

Недописанная книга, как гиря на шее, пока не удосужишься её завершить, не отпустит. В то же время, приятно сознавать, что ты вполне уверена, что как только начнёшь дальше писать, она не будет сопротивляться, само пойдёт. Лучше писать истории в одной связке, когда одна книга ведёт за собой другую, но и по отдельности являются цельными. Оно так и бывает, ведь автор один, его присутствие и является связующей нитью.
«То, к чему мы стремимся, оказывается, лучше, когда оно достигнуто не полностью» (Сомерсет Моэм). Потому, не ставя точку, оттягивая конец, с воображаемой лупой двигаюсь дальше – назад в прошлое. По тонкому льду, который вот-вот треснет. Не могу стоять на месте, он не выдержит мой вес, и я точно провалюсь в бездну.

А что случилось?
Действительность такова, что ты просыпаешься по утрам не с мыслью «Наступает ещё один прекрасный день моей счастливой жизни» по совету некоторых блаженных, которые, несмотря ни на что, повторяют эту мантру изо дня в день, а с опаской: «Что ещё случилось, пока меня не было?».  По логике, ты должен закрыть глаза, провалиться обратно в сон, не зная, что противопоставить экзистенциальной угрозе, которая, как никогда, реальна и близка. Я не из тех, кто впадает в депрессию или льёт слёзы по поводу или без. Раз очередной конец света, предпочту встретить его с широко открытыми глазами, насколько это возможно азиатке. Не от ужаса, а от любопытства. Хотя не уверена, я конец света ещё не переживала.
«Мы пишем не потому, что нам так хочется, мы пишем потому, что не можем иначе» (Сомерсет Моэм). И втройне приятно это делать, когда пишется, как дышится. Честно признаться, я немного боюсь, если прервусь, оно исчезнет. Не могу себе позволить ещё десять лет не писать, ибо жизнь у меня только одна. Вот разберусь со своей синей папкой, начну копить в другой, тоже синей папке. В такие времена все всё тащат в дом, я же всё в стол и только в стол. Что и буду делать, только иногда отвлекаясь на другие папки – на злобу дня и одну особенную. Ведь я намерена начать нечто новое, которое не будет в связке с другими моими вещами. Немного нервничаю, ибо история чужая, жизнь другая, мною не прожитая, чувства другие, мною не пережитые. Хоть и «хороший роман – это автобиография, окрашенная в цвета всего человечества» (Арнольд Беннет), придётся про себя забыть. Удастся ли избавиться от себя полностью? Не знаю, но отступать поздно, я уже начала. И по себе знаю, раз начала, я буду писать.
Февраль 1995-го. Всё стабильно. Ну, стабильно плохо. В Чечне война продолжается, но нас она лично не касается. Честно говоря, меняется только картинка в телевизоре, а мы живём своей жизнью, не вникая в суть происходящего.  «Положила в «Алмазэргиэнбанк» 1 миллион (!) рублей на один месяц под проценты (115 % годовых)». «Сегодня много читала – за один день свою месячную дозу. Надо бы подстрочники начать, да вот некогда. Может, и незачем? Вдохновение порой мешает. Вот написала рассказ, не могла от него оторваться. А дела-то не ждут. Что главнее – жизнь или её отражение?». «Пыталась войти в форму – ничего не получается. Я не поэт – вот мой приговор. Вдохновение в клетку не посадишь, насильно мил не будешь». «Занималась убийством времени». «А дома сюрприз – письмо от МЕ и книга Н.Гумилёва в подарок ко дню 8 Марта. Отклики на рассказы. Весьма восторженные. Неужели я могу писать рассказы?».   
3 марта 1995 года. «Мы заболели политикой». Идти дальше по тонкому льду будет легче, ибо есть чёткие метки, маршрут – дневники не врут. Их с 1995 года вела стабильно и скрупулёзно. С чего это вдруг заболели политикой? А что случилось?
1 марта того года убили журналиста Владислава Листьева. Это я точно помню. Соседка, обычно строящая из себя этакую правильную особу, вдруг явилась к моим соседям в телогрейке и пьяная. И плакала. «2 марта. Жит надо. А зачем? А затем, чтобы не знать зачем. Вчера убили Влада Листьева. Ужас! Все каналы до 19 по мск не работают, передают только новости. Далёкий, но такой близкий человек. Его уже нет. Вечером пришёл Ж. Он тоже близко к сердцу принял. У нас появилась одна общая идея. Ночью смотрели «Час пик» про Листьева. Тяжело». Про соседку ни слова, но я помню и без дневника. Преступление это давно раскрыто. В России все его результаты убрали в архив по политическим основаниям.  Известен заказчик и исполнители. Сразу после убийства Листьева, абсолютно все фигуранты дела покинули Россию. А кое-кто вообще в шоколаде. С тех пор быть журналистом стало опасно. Вместе с тем у них выше шанс урвать куш. Свой талант и способности, ум и умения можно задорого продать. Нет своего Гиппократа, а закон совести в этой сфере не работает. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Дорогого, естественно.
Мне это не грозит, я отошла от дел. Помнится, глава одного улуса, увидев меня на местечковом празднике лета, признался: «А ты, оказывается, на человека похожа». Типа, а чего мы тогда боялись. Моё самоустранение им только на руку. А сам отряд не заметил потери бойца, ну и фиг со всеми. В союз журналистов приняли намного позже, чем в союз писателей. Начала, как поэт, затем сделала из себя прозаика, а статейки – это НЕВАЖНО. За копеечный гонорар и зарплату.
Я так много писала, что авторы писем с воспоминаниями, с разными своими суждениями, которых охотно печатала одна популярная народная газета, сильно на меня обижались – им меньше места остаётся. Что бы они сказали, узнав, что и остальные авторы статей тоже я, только под разными именами? Их у меня было около 15, если не больше. В СЖ приняли в результате одной совместной пьянки. Тогдашний председатель то ли во мне сомневался, то ли просто я ему не нравилась, всегда смотрел с укоризной. Но принял в союз. Меня интересует в данный момент один вопрос – я до сих пор там числюсь или меня давно выбросили за борт за неуплату взносов? Вишнёвая книжка члена СЖ России мне в деревне на фиг не нужна, какие двери она мне может открыть? Двери сейчас проще открывать пинком ноги, а не размахивать членской книжкой. В другом союзе – в союзе писателей – сказали, что я ещё член. И от этого членства никаких бонусов и фокусов. Оно меня не заставит писать лучше, больше. Наоборот, могут ведь намекнуть писать на злобу дня, в угоду публике. А что случилось? Я – просто член, довольно вялый, неумелый, потому что не востребованный. Ничего ведь не случилось – за окном почти весна, всё, как всегда.
Спящий режим
«26 марта 1995 года. Сегодня надоевшие заранее выборы. Говорят, Петров победит. Плохо всё. Пустота. Лучше она, чем суета. Стыдно за себя. Домой не поехала. Если бы постаралась, могла бы. Комплексы дают о себе знать. Такое чувство, что давно не жила, где-то пропадала. Провалы. Надоели экспромты и аферы».
Видать, я работала на другого кандидата – на военкома. На первом туре в марте 1995-го он победил. Но потом проиграл. Помню, фуршет победителей, без меня. С тех пор, «мои» кандидаты в вечном проигрыше. Потому я перестала ходить на выборы.
«28 марта. В первый раз в жизни в политическом плане я и мои родители в одном лагере. Кстати, вчера аванс 300 тысяч дали, и берет продала за 300 тысяч. Живём! И за выборы кусок перепадёт». Да уж, выборы для жура хлебная пора. И не важно, за кого ты топишь, лишь бы деньги платили.
«29 марта. Выспалась, выправилась, высвободилась. Депрессии нет, хотя она была ожидаема, но не желанна. Стихи, стихи, где ваша сладость? Не мои, а Гумилёва. «Вечер», «Молитва». Весна – пора любви. «Любовь похожая на сон, любовь, которой нет». Пришлось написать заявление в ЖЭУ, продолжение вендетты. От Моисея Дмитриевича письмо получила. Письмо откровенное, пространное, возвышенное. Думаю, неужели всё это обо мне, что-то не верится. Особенно сейчас. Семён Руфов и Иван Гоголев рекомендацию для вступления в союз дадут. Начала писать «Как мы занимались политикой».  В литературу медленно и верно вползает политика, которая впоследствии полностью вытеснила всё литературное.
О том, что за меня поручились три народных писателя, классики якутской литературы, и забыла. Это, наверное, в порядке вещей. Ибо те, за кого я ручалась, после внедрения в ряды «настоящих» писателей, перестали даже здороваться. Некоторых приняли, скрипя зубами, со словами: «Только из-за того, что ты просишь». Одну поэтессу почему-то особенно не хотели брать. Моисей Дмитриевич говорил: «Ты ещё наплачешься с ней». Он не раз «отрезвлял» меня, подсказывая, кто есть кто – кто мне друг, кто враг. Враг, обычно, был не явным. Я имела неосторожность дружить с ними. И своей этой наивностью шокировала аксакала. Верить на слово – мой крест. Но с годами эта привычка уходит. И это к лучшему.
Тем временем, 6 марта 1995 года полностью взят Грозный. 20 марта религиозная секта «Аум Синрикё» организовала зариновую атаку в токийском метро.
«30 марта. Стихи писала, как ни странно, на работе. Долго и упорно колебалась, но сегодня, как никогда, мне необходимо побыть одной. И Муза стучится. Политика затмила всё. Оказывается, ему угрожают. Всё накопилось. Я, как белая ворона, одна среди петровцев. Кстати, придумали первоапрельскую шутку – ничего не будем показывать. Дневник сегодня единственное доверенное лицо. Больше некому довериться – до конца».
Про политику помню смутно, про 1 апреля да. Ибо идею с ничегонепоказыванием ко дню смеха подкинула вроде я. У нас была традиция, каждый год ко дню смеха показывать новые приколы, новые серии своего «Ералаша», веселить народ. В 1995 году нас так измотала политика, что решили взять тайм-аут. Но народ-то ждал, мы их не предупредили. Наоборот, шла реклама, мол, 1 апреля ждите сюрприз, и люди с нетерпением ждали. К тому времени появлялись новые каналы ТВ, появился выбор. Но людям всё же был ближе местечковый юмор, своё родное ТВ. Кстати, именно 1 апреля 1995 года в телевизоре появилось ОРТ.
Нам было лень, что-то специально придумывать к 1 апреля. И в этот день сам бог велел врать. И мы сняли калошу крупным планом. Калоша провисела целый день и больше ничего. Большой такой облом. До сих пор ржу.
«2 марта. Читала дневниковые записи Юрия Нагибина, весьма интересные. Так же о Нине Ананашвили». Калошу помню, а эти авторы и имена ни о чём не говорят. В то время, видать, много читала. Только вот не пойму – куда всё ушло? Моя родственница укоряла мужа, что тот много читает, телевизор смотрит, да ни с кем этим не делится, на хрена, мол, тогда нужно. А зачем ей разжёванная, пропущенная через себя информация? Голова на то своя, да, видать, не тем она занята.
Из всего прочитанного остался список прочитанных книг да три цитатника. Раз нет ни одной стоящей цитаты после прочтения целой книги, значит, время твоё потрачено зря. Иногда встречается книга, которую всю хочется растащить на цитаты. Только иногда.
Завтра 1 марта 2024-го. Не 1 апреля, но дата с подвохом. Если что, всё моё при мне, всё, что нужно, скачано и хранится в голове. Даже при полной изоляции буду что-то строчить. Хотя бы о себе. «О человеке можно писать всю жизнь и всё равно ничтожно мало» (Сомерсет Моэм). Его в цитатнике много, значит, в своё время я им зачитывалась.
 Хочется вновь уйти в себя, или выключить голову. Не говорить, не писать, даже в дневник. Значит, надо всё держать в уме, потому её не выключаем, просто ставим на спящий режим.
За кадром
Настал новый день моей никчёмной жизни. Пусть так, а что за ширмой, это никого не касается.
Реально люди удивляются, чем я так занята, вроде бы давно на пенсии. Помнится, после похорон одна женщина спрашивала, чем я занимаюсь, как тут живу. О себе говорила, мол, в таком-то сообществе состоит, то да сё. «Какая-то неинтересная у тебя жизнь», - вот её вердикт. В прошлом году её саму похоронили. И на этом всё закончилось.
Если твой фейс не показывают по ящику, если твоё имя не на слуху у всех, считай, тебя нет, распылён раньше времени. А я, может, только сейчас нашла себя саму. Возрождаю былую детскую самодостаточность. Какое счастье, что не надо никуда идти, под кого-то подстраиваться, отсиживать положенные часы не на своём месте. «Я совсем не хочу служить, - не могу служить. Я могу только писать и делать чёрную работу – таскать тяжести и т.д.» (Марина Цветаева). И я не могу себя распылить по каким-то второстепенным делам, ибо полная свобода даётся нечасто. За меня пусть скажет она: «Но мне так хочется писать своё!!! – Это, конечно, очень смешно, что я говорю, я знаю, что это никому не нужно». Оно нужно мне. Поехали!
«5 апреля 1995 года. Новости – оказывается, я – любовница военкома, Наташа – Петрова. У людей фантазия безграничная. Читаю дневник Семёна Данилова. Как так? И это напечатано в «Чолбоне». Не хочется расставаться со своим «домом», вернее, со своим одиночеством. За день, от силу, час-два удаётся оставаться одной, не считая сна. 6 апреля. Эта гулкая рань. Закончила текст для рекламного ролика кандидата в депутаты Т.Н. Ивановой, но это же не творчество. Прочла дневник С.Данилова. Опасное дело – дневник. И как-то не солидно. Но откровенно. Всё равно все так делают, так думают, но не все пишут об этом».
В моём дневнике столько имён, которые сейчас мне ни о чём не говорят. Среди них давно нет имени сожителя-телохранителя, которого группа захвата выгнала. В его услугах больше не нуждалась, муж отошёл в сторону, и благодарил всех богов, что алименты платить не надо. На них подала слишком поздно, что кое-кто не дожил до них, остаток задолженности частично возместил траты на памятник.
И до этого о нём почти ни слова. Так и остался за кадром без имени. Дети назвали его лже-папой. На днях наткнулась на фотографию парня, погибшего на СВО. Я знала, что погиб такой-то, что шёл туда со слезами на глазах, как будто знал, что не вернётся. Но на этой фотографии узнала глаза того безымянного. Он же тоже умер, и давно. Будто ожил на этой фотографии уже мёртвого парня. Дата рождения, фамилия и отчество подсказывают мне, что это его сын. Он потом женился, и у него родились двое сыновей, один из которых умер в том же возрасте, что и отец. Вот так за кадром целые жизни, судьбы, люди, за которых никто за упокой свечку не поставит. Покойся с миром, Сергей… И твой сын.
Моя родственница заранее предупредила, что тройка евангелистов решительно настроены обратить меня в свою веру. Одна из них – сестра подруги детства. Не уверена, что евангелисты, ну, кто-то из этих, чья вера не заставляет ходить в церковь. Родственницу отчасти я отговорила, да и сама она имеет привычку менять свои пристрастия, да и всё в своей жизни. Чемпионка по переобуванию в воздухе. Может, стоит для опыта отдать себя на растерзание? Не сатанисты же они, не попросят же душу дьяволу продать? Для контента, как говорится. 
Уныние – тяжкий грех. Если совсем невмоготу советуют обратиться к Божьей матери, мол, она точно поможет. Одна знакомая чтит Матрону. Когда сын без вести пропал, читала какие-то специальные молитвы. Помогло или нет, не знаю. Утоли моя печали… Но я не унываю, от одиночества не страдаю. Одиночество во благо. Я вся в предвкушении – обилие предстоящих дней и ночей в обществе себя одной даст свои плоды. Я надеюсь.
 Борис Ельцин подписал Закон № 69-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Закон Российской Федерации «О воинской обязанности и военной службе», продлевающий срок военной службы по призыву с 18 до 24 месяцев. И это на фоне чеченской войны. И это нас не касается. У нас нет мужей призывного возраста, любовники не в счёт, одного заменит другой. У начальницы одни дочери, у меня сын, но он слишком мал. Жизнь продолжается.
Тайм-аут
«28 апреля 1995 года. Получила письмо от моего старшего друга. Мэтр поэзии – мой друг? Вроде так и есть. Он рецензировал мои последние стихи. Он ещё раз подчеркнул, что я поэт. Любуюсь Сергеем Доренко». Доренко – один самых ярких журналистов 90-х, журналист от бога. Телекиллер был моим кумиром. Жаль, что не дожил до наших дней. Хотя он отошёл от дел задолго до своей кончины. Или договорённости, или плохо кончишь. Иного не дано.
Тем временем, в стране многопартийность. 10 апреля — министерством юстиции РФ зарегистрирована Партия любителей пива. «29 апреля. Начала прозу в совсем другом стиле – более приземлённом. Но так себе. И герои, увы, не вымышленные, только имена и некоторые факты изменены. Закончила рассказ довольно неожиданно, даже для себя».
Часто упоминается имя Марина, наверняка, дочь. Мама заболела, и я её к себе взяла. На время. Вспомнила один эпизод. В целях экономии видеокассет, мы часто работали в режиме прямого эфира. Усадили дочку в режиссёрской, сама начала, как обычно, рассказывать новости, затем читать объявления и поздравления. В это время дочь непрерывно кашляла. Во время пауз это отчётливо было слышно. Пока она пыталась давить свой кашель, я еле сдерживала свой смех. Если ранее говорили, что оператор ползает по студии и щекочет ведущих, что сказали после кашля за кадром, не знаю. Не помню. В момент, когда сама не своя после бессонной ночи, ибо кашель, похороны в онлайн, не до 1995 года. Только вот узнала, что в мозгу есть целый центр кашля. Там много чего есть, да толку мало. Чем руководить кашлем, мозгу бы совестью заняться, если таковой нет, хоть логикой, здравым смыслом. Ведь приходят в мир с одинаковым багажом, возможностями. А у кого-то только  центр кашля, чиха да пука остаётся. Уходить в мир иной должны были с ещё большим багажом, обогащёнными, одаренными, одухотворёнными, а не опустошёнными донельзя. Там, возможно, в подобии чёрной дыры, всё может пригодиться. Или чего париться, если там всё равно обнулят, распылят?
Несёмся в пасть зияющей дыры, откуда не возвращаются. И эта перспектива обнуляет раньше времени все наши надежды и чаяния. Ведь она проглотит всех без исключения, хоть ты трижды праведник или самый главный грешник.
Мой мозг решил взять тайм-аут. Работает только центр кашля.
Обыденный террор
«Всё время ловил себя на мысли, что я совсем перестаю себе нравиться. Что случилось? Наконец понял: надоело быть хорошим человеком! Немодно, нерентабельно, а подчас просто стыдно!» (Александр Ширвинд). Если цитату взять без контекста, подходит абсолютно всем. Я, как истинная дура, и лох по жизни, на старости лет решила притвориться хорошей. Надоело быть плохишом. И это не модно, нерентабельно, даже опасно.
А цитата вырвана из книги Ширвиндта «Склероз, рассеянный по жизни». Гениальное название. «Кем бы ты ни был в молодости — оптимистом или пессимистом, наивным или реалистом, радужным или сумрачным, всё равно с возрастом становишься брюзгой. И чем дальше, тем всё брюзжее и брюзжее. Главное, сам это чувствуешь, но ничего не можешь с этим поделать”. Брюзгой пока не стала, всё ещё впереди. Гениально всё: “Воруй, но с юмором. Фашист, но дико добрый”; “Благодаря злопамятности, можно делать выводы, а так — наступаешь на одни и те же грабли”.
Я вроде не злопамятна. Для этого, минимум, надо помнить, а я без шпаргалки никак. А в шпаргалке от 1995 года много чего есть. Столько имён, событий, которые ни о чём даже мне не говорят. Далее надо галопом по годам, иногда ссылаясь на шпаргалку, вырывая оттуда моменты методом тыка.
“25 мая. Ночью снилось, что я в Черском. Пингвины, чувство тщеты. Нас ждут перемены. Везде”. По мотивам этого сна написано стихотворение “В Черском”, которое, в отличие от других, мне нравилось. “Мистика какая-то. Такое чувство, что сегодня ночью я реально была в Черском. Для других, конечно же, это всё непонятно. Чудный день! Какой же дурой я была. Я перерождаюсь”. Видимо, одна дура перетекла в другую дуру.
“31 мая. Марина всегда со мной. Вернее, входит в мою жизнь периодически, оглушая, ослепляя, охватывая всю. Я болею ею, я живу ею. И ничего другого. Так всегда, но не всё время. Если бы всё время, я бы не смогла жить. Она бы меня окончательно оглушила, одурманила. И не оставила бы меня – мне. У меня голова болит от большого количества людей. Это, как наркотик . В меру – возбуждает, чрезмерное – утомляет”. Это что-то новенькое. Чтоб я бредила стихами? Куда всё делось?
Далее на передний план входит список прочитанных книг. Внушительный список использованных мужчин пока отдыхает. “4 июня. Какая книга! Давно так не зачитывалась. Вот так надо писать! Это тебе не какие-нибудь наброски, вроде твоего. Часы тикают, считывают жизнь. Читала до 4 утра. Такого со мной никогда ещё не было. На следующий день читала и на обеде. Как в годы моего далёкого детства. И героиня близка мне. Как много дала мне эта книга! Даже не живя, можно из этой книги можно узнать всё о жизни. Ключи счастья нашла в ней. Я потрясена. Кто она? Анастасия Вербицкая. Я о ней раньше не слышала. За сутки целый роман. Даже в детстве такого не было. Это, как страсть. Вроде чужие страсти, а переживаются, как свои. Вот где сила искусства! Кто она?”. Вот именно, кто она и что за книга? Надо погуглить. Так восторженно ни о ком и ни о чём ещё не писала. Оказалось, что Вербицкая – это автор женских романов и феминистка двадцатого века. А я-то думала, что это кто-то из современных. “Печальна их судьба с точки зрения вечности, как правило, они — бабочки-однодневки литературы. Вот кто сейчас вспомнит Анастасию Вербицкую? Между тем, в начале ХХ века она была очень плодовитой, издаваемой и читаемой. Писала она вполне женские романы, в которых героини боролись за свободу творчества и право любить так, как они сочтут нужным.”, - гугл выдал не то. «Эту книгу я посвящаю тебе, мой читатель, — далёкий, неведомый, затерянный в бесконечной пустыне нашей жизни. Тебе, одинокому, непонятому, неудовлетворенному; тебе, черпающему забвение в вымысле, тебе, для которого творчество — высшая ценность жизни; искусство — самая яркая радость ея... Пусть эта книга минует того, кто равнодушен к истории личных переживаний, к исканиям мятежной мысли, к эволюции женской души!». Я узнаю, что книга так и называется “Ключи счастья”. Интересно, что же меня там так потрясло? Феминизм?
Далее 12 июня пишу “день вычеркнут из жизни”, 13 июня: “Не знаю, как назвать это день. Круиз по кладбищам. Или случай, или судьба. Всё было прекрасно, как никогда”. Что означают эти слова уже никто никогда не узнает. Не жалко, ибо впереди ещё столько дней, многие из которых сохранились в тетрадях.
16 июня 1995 года. “Господи! На несколько дней отключилась и на тебе – вой по всей России. Террор. Будёновск. А до этого трагедия в Нефтегорске”. Позже отключилась на сутки и проморгала 11 сентября. Потому побаиваюсь надолго отлучаться, стараюсь быть в курсе всего, что происходит. Вдруг конец света пропущу, а полы останутся немытыми...
“Утром 14 июня 1995 года порядка ста шестидесяти бандитов на трёх «КамАЗах» и одной легковушке (её замаскировали под милицейский автомобиль) направились в Ставропольский край. Добравшись до небольшого города Будённовск, террористы начали осуществлять свой план. Они расстреливали местных милиционеров, работников ГАИ и простых жителей. Действуя, как опытные захватчики, боевики сумели за двадцать минут взять здание РОВД и захватить несколько заложников. Затем они ударили по городской администрации, Дому детского творчества, нескольким банкам и другим организациям. В общей сложности бандиты захватили около 600 заложников. Но этого было недостаточно. Вскоре они взяли Будённовскую центральную больницу. Количество пленников возросло более чем на тысячу человек. Когда больница была захвачена, террористы расстреляли шесть человек для устрашения остальных пленников. Затем заминировали помещения, выделенные для содержания заложников. Когда террористы закончили первую стадию операции, а в городе началась паника, Басаев выдвинул требования Кремлю. Он заявил, что все заложники будут убиты, если российские войска не покинут территорию Чечни. Жестокость должна была показать Москве, что бандиты настроены решительно. От Москвы требовался ответный ход. От переговоров особого толка не было”. Без комментариев.
И в тетрадях всё это без комментариев. Террор становится обыденностью.
Терпилы, самовар – сувенир-талисман для ТВ и Белотрусиков
22 июля 1995-го мы были в Якутске, ездили в заречный район на теле фестиваль. Туса удалась. Но не без приключений. Танцы-манцы, обниманцы. Список использованных мужчин стремительно обновляется. Список прочитанных книг переведён в режим ожидания.
«После дискотеки в лесу сидели до утра. Пели песни, читала стихи. Музыкальные пальчики и другие казусы, которых не забыть, не стереть». Казусы благополучно забылись, но некоторые детали помню. «Кое с кем кое о чём договорилась. Уххан какой-то озабоченный был. Кинули его. Вообще-то, его можно понять – стресс у него, три уголовных дела». Далее про тусу с продолжением с телевизионщиками с ГНТРК, многие из которых до сих пор в теме. Ночевала затем в доме одного из них. Мне предоставили комнату, его мать, приняла, как свою. Она вела какие-то странные разговоры, потом ещё пару раз писала. До конца не поняла, что она имела в виду – то ли я на её дочку похожа, то ли сама она творческий человек. Всё было сложно.
«Говорила с сестрой мужа – он женится на какой-то библиотекарше с двумя детьми, которая тоже пишет стихи». У неё от моего бывшего дочь, только ей строго-настрого запретили общаться с ним. Насчёт её стихов ничего не могу сказать, а сама она оказалась круче, чем я. Сказала – отрезала. Я-то позже ещё долго общалась с бывшим, но это уже совсем другая история. Впрочем, он стал сквозным персонажем многих моих прозаических произведений. Прототип, от которого потом не влетит. Который постоянно под рукой, этакий дежурный отрицательный персонаж. Потому опять скажу, быть мужем или женой писателя – это тяжелый крест на всю жизнь. Одна моя землячка моему нынешнему как-то сказала, что ему орден полагается за то, что терпит меня. Терпилы, блин. Первый попал в эту ловушку чисто случайно, ибо брал меня, когда я была юна, неопытна, и никакого отношения к писателям не имела. А второй – меня ни до, ни после не читал, ибо по-якутски ни бельмеса, да и не любитель читать, как и я.
«В понедельник монтировали фестивальный материал. И он пришёл… Скучал, говорит, без меня. Не очень-то верилось сначала. Почему-то боюсь его». В 1995 году часто делаю подстрочники на свои стихи – то для участи на конференции молодых писателей в Ярославле, то ещё для чего-то. Только вот не помню, чтоб меня где-то публиковали. «Утром ушёл на работу. Вечером пришёл, и была такая ночь, о чём я и не мечтала. Заяц оказался волком». Закрытие сезона, проводины у соседей. Это я к тому, что хочу рассказать об одном смешном эпизоде. «В последний вечер пришёл, с нами посидел – такой милый и ревнивый. В 2 часа ночи пошли купаться всей компанией». Во время этой купалки Волка окрестили Белыми трусами, затем вовсе Белотрусиковым. Там была баба, наша общая приятельница. Она плавать не умела, держалась за бревно. Пока народ веселился, она тонула. Потом рассказывала, что было так темно, мельком видела только белые трусы моего Волка. Хорошо, хоть не утонула. Может, кто спас. Это она шокировала молодых ппс-ников тем, что в лицо им зло говорила: «Чего уставились?! Жениться хотите, что ли?».
А Волк работал в уголовном розыске. Это он со следаком припёрся ко мне, стал стучать в дверь, и я не открыла. Вышел сосед, которого называли Папой, так Волк приставил пистолет к виску. Они же выгнали из моей комнаты ребят из музыкальной группы. Один из них спрятался у меня в шкафу. Они нашли его, вытащили за шкирку, выгнали в коридор, и дали пинка под зад для ускорения. Не хотелось мне ехать в один наслег снимать сюжет, поставила условие – поеду, если со мной поедет такой-то офицер. Каково было моё удивление, когда сам начальник милиции командировал со мной Волка. Он был при полном параде. Вечером на банкете, устроенном в нашу честь в том наслеге, он речь толкал. Старший лейтенант топил за коммунистов.
«29 июля. Тоска до вечера. Он приходил, а меня дома не было, разминулись. Вечером к его брату пошли, и Зайцева потребовала Волкова. И волшебная ночь. 30 июля. Телик у Светы целый вечер смотрели. Лариса Долина стройная, великолепная. «Десять лет назад вышла бы за меня?». «О, да». Стыдно, но так хорошо». Ибо он безнадёжно женат. Это был период, который можно было вклинить в серию «Как я была любовницей». Но всё тайное вскоре становится явным, тем более, если твоя любовница – поэтесса… Надо же, я такая древняя, что помню Долину великолепной.
«Лето короткое, лето жгучее. Моё лето, наше лето. И много планов  - творческих, жизненных. Жизнь продолжается и она прекрасна! После того, как всё это написала – всплеск, фейерверк стихов. Это чудо или закономерность? Со мной опять мои грёзы, мои слёзы, мечты – и всё это в стихи. Как я счастлива! Нет, такого ещё не было. Ещё и ещё. Пишутся, льются – потоки! Только не запрещайте мне их писать. В стихах – моё спасение». Вот для чего нужен список использованных мужчин. Есть мужчина, есть стихи. Без посвящений, без конкретики, остальное НЕВАЖНО.
«2 августа. Чудно провели время. Живётся, поётся. Цветы чудесные, небо такое синее. Жарко, хорошо. Жизнь – это волшебство! Опять хочется всё это и ещё кое-что, которому нет названия, перевести в слова… Удастся ли? (Выкроить время). Завтра на сенокос еду. Впервые!». А летом в наших краях всегда хорошо. Оно у нас и так короткое, некогда страдать. Сенокос, правда, потом стали сравнивать с адом. Летом всегда не только хорошо жилось, но и легко писалось. Это потом лето стало ассоциироваться со смертями близких. Но до этого ещё жить и жить.
Осенью же того года мы с начальницей оказались в Переделкино, о чём я уже писала. Мы там очень хорошо проводили время. Я даже умудрилась обновить список. Но при этом вспоминали своих любовников – она своего, я Белотрусикова. Но история оборвалась. Это было наше общее решение. Нам же нагадали в Москве, что будем долго жить. И я говорила Белотрусикову: «Как я буду жить столько лет без тебя?». Полвека без него. Как-как, очень даже хорошо. Ну, скажем, с переменным успехом. Его и не вспоминала. Только сегодня, ибо он меченый – пару строк в моём дневнике дорогого стоит. Белотрусиков, где ты?
В это время официальные представители Чечни и России заключают временное мирное соглашение, в соответствии с которым чеченские повстанцы должны сложить оружие, все 8 тысяч российских военнослужащих должны покинуть Чечню, а в сентябре в республике должны быть проведены выборы. Ключевое слово – временное. 
В Госдуме шоу, партия ЛДПР лидирует. То депутат Маринычев приходит на заседание с искусственными грудями, То Жириновский обливает Немцова апельсиновым соком. У либеральной прессы есть практически полная свобода критиковать власти. Особенно этим отличается принадлежащий олигарху Гусинскому один из каналов центрального телевидения - НТВ, звездой которого является ведущий Евгений Киселёв. Много лет спустя, вдруг обнаружив в ящике другого Киселёва, я дивилась, мол, как же люди меняются. Но они оказались только однофамильцами.
Граждане пока ещё могут безнаказанно устраивать митинги правительства прямо под окнами дома правительства РФ, которое вскоре обнесут высоким забором от греха подальше. Фильм «Особенности национальной охоты» (режиссёр Александр Рогожкин) показывает всему миру угар русского пьянства. Эти пошловатые образы навсегда останутся одним из главных символов 90-х. Фильм по сей день актуален. Его так часто показывают, что убеждённый трезвенник захочет выпить.
Такое удивительное время – на 50-летие Победы приехал сам Билл Клинтон! Почему-то в дневнике не упоминается про знакомство со строителями-украинцами. Я-то помню, как на другой день поджидали их у нового памятника матери. Накануне поиграли в испорченный телефон: позвонили туда, попали не туда. На другом конце провода ответили на хорошем русском. Слово за слово, и нас пригласили на борщ. Борщ был отменный, баня тоже. Один был с красным лицом. Я думала после бани он такой, но на другой день в студии был с таким же лицом. Другой блондин  моложе и до того красивый, просто слов нет. Такого красавца мы с начальнице й видели только в Москве. “Самовар” молча попрошайничал. Мы каждый день ездили на то место, чтоб полюбоваться парнем, даже продавец бананами нас стал узнавать. Каждый раз мы покупали у него бананы. Потом мы шутили, мол, давай, возьмём его с собой в качестве сувенира. Он будет талисманом нашего телевидения. Для говорящей головы оттуда руки-ноги и не нужны. Вот так мы жёстко шутили, это факт.
Так эти парни к нам в студию пришли. В гости. Мы с режиссёркой были в угаре. Своими шутками не на шутку их напугали, что они сделали ноги. То, что они были украинцами, это я сейчас вспомнила. А так для нас, что русский, что украинец – из одного теста.
И растаял день
“8 августа 1995 года. Одна вещь заставила встать с постели. Проза. Начала писать, но мухи кусачие не дают сосредоточиться. Но начало всё же есть. Это отвлекает, это спасёт, в конце концов. Это своеобразная исповедь, и вполне проза. Меня там почти не будет (надеюсь). Но это надо долго писать. Долго, но, не откладывая в долгий ящик”. И это на меня похоже. Я ничего не откладываю в долгий ящик. Не долгоиграющая. Пока буду тянуть резину, исчезнет пыл, вся острота, живость. Пишу быстро, живу легко, люблю не долго.
“Не хватает писем Моисея. Мне сейчас есть о чём писать. Ему можно писать обо всём, и в то же время ни о чём. Ибо отметаются сплетни, суета. Иногда мне кажется, что в письмах (вообще в “писанине”) я умнее. Я люблю себя вне жизни, больше, чем в жизни. Но саму жизнь люблю. Я умею думать, иногда, кажется, будто всё знаю наперёд. А жить вот не умею. И это, к сожалению, навсегда. Почти одновременно с той отвлечённой вещью начала другую. Там очень хороший сюжет, и он мне дорог. И на этот раз меня там точно не будет. Но опять же почти. Впервые у меня, как у настоящий писак – сначала сюжет в голове, нет, сначала озарение, затем сюжет, и начало. А раньше сюжета почти не было, не хаос, импровизация. Что-то похожее на экспромт. Что это? Увлечение Достоевским? Но я его почти не читала, кроме того, что в школьной программе, которую почти забыла. Но эта идея – дух идеи – преследует меня. Творчество отвлекает и это здорово. Интересно, люди делаются писаками от тоски? (От любви)”.
В этой записи вся кухня постепенного превращения поэта в прозаика. Но до больших (по объёму) вещей ещё жить и жить. Для прозы важен опыт. Надо не просто жить, а жить с микроскопом, воспринимая жизнь, как будущий материал для бесконечного количества книг. В топку идёт всё. Ты не брезгуешь ничем. Как одна юная героиня из будущей книги, которая славится неразборчивостью в связях, говорит: “Как ты не понимаешь? Это связи!”, все люди – потенциальные прототипы, даже неприятности в радость – это же опыт! Видать, в ту осень я ударилась в несвойственную мне прозу от любовной тоски. Это я Волка, Белотрусикова то есть, так любила? А как же другой старлей? Ах, да, второго я любила в два захода. Оба из серии “Как я любила женатого”. Странно, что в будущих прозаических вещах адюльтер не так часто встречается. Не зацепило, значит.
Осенью 1995-го я ещё в серой зоне. “17 августа. Дождь прошёл. Грустно. Но в этой мимолётной, лёгкой грусти свои прелести. В лес ходили, грибы собирали. Жить, как растение... Мне нравятся те вещи, где как-то всё расплывчато, невесомо. Нет утверждений, каких-то конкретных суждений. Где есть чувство полёта, зыбкости. Это и есть моя нынешняя стихия. Чувствую, что могу. А им (если они будут), читателям, даётся свобода. Они могут домысливать, додумывать. Как соавторы. И к людям я тянусь почти таким же. К непонятным. Или они таковыми кажутся... На самом деле, они очень даже земные. Это они мне кажутся другими. Вообще-то, я фантазёрка – с детства. Ты сказал, что мне не стать в 40 лет следователем. Конечно же. Но не запрещай мне стремиться к этому. Это для меня совсем чуждая область. Мне не дано быть такими, как вы. Почему-то меня тянет туда. Самое главное – там есть риск. Соприкосновение с гранью. Я ничего не требую от тебя – кроме тебя, частички тебя. Хочу жить жизнью, любить любовью. Я многого хочу? И ты позвонил, говорил всякие глупости, типа, “когда приедешь?”, “целую”. Хотя и глупости, но как много эти слова значат для меня. И растаял день”.
Срок давности истёк, если бы не тетрадь, я бы никогда не вспомнила, что сохла по какому-то Белотрусикову. Белые трусы иногда вспоминала, из-за остроты момента, ведь в это время баба тонула, а мы и не заметили потери бойца в женских панталонах.
“1 сентября 1995 года. Сегодня – сын идёт в первый класс. В школу пошли все вместе: мама, дочка, я и сын с букетом. Итак, сын – школьник. Ему ещё учиться целых 11 лет. Хорошо ли это, не знаю. Время покажет. Кстати, алименты пришли 700 тысяч”. С учётом того, что в те годы зарплату давали миллионами, не очень-то и много. Оказывается, он алименты начал платить. Был в СИЗО, стал ментом. Чист, как мент. Это он потом перестал платить, ибо не работал. Официально. Мы его ещё в розыск подавали.
В тот же день: «Почему я такая улыбчивая и влюбчивая?». «5 сентября. Весь день убираемся дома. Новое приобретение – сундук для бумаг. Надо же куда-то прятать «моих бумаг божественную смуту». Разбираясь в бумагах, наткнулась на записи десятилетней давности. Смешно. Оказывается, я начала писать в 1981 году. Стихи». Сундук давно опустошён. Теперь в нём хранятся всякие инструменты мужа. Это важнее. Я писала стихи ещё в школе? Дурной сон какой-то.
В те дни параллельно с уборкой лихорадочный поиск денег, ибо мы с начальницей должны ехать в дом творчества писателей, где мы вовсе не творили, скорее, мы покоряли Москву, Переделкино не зацепило.
Три с половиной недели, вечная влюблённость
Говорят, что 90-е ждут оценки в будущем, что многие возвращаются в те годы, чтобы понять, когда именно что-то пошло не так. А я даже с микроскопом нигде ничего не могу найти. В дневниках много чего, только без примет времени. Хоть бы намекнула что ли, а то всё о себе, да о себе. Такое чувство, что лихие 90-е меня обошли стороной. Я слишком занята была собой, возилась со списками прочитанных книг, к тому времени появился ещё список написанного, который тоже стремительно обновлялся, конкурируя со списком использованных мужчин. Все финансовые пирамиды, передел госимущества, реформы, разборки, весь хаос и полная непонятка были где-то далеко, возможно, только в телевизоре. Телевизор смотрела, там много чего было интересного. Позже бывало обидно, что всё главное случается в центре, пока дойдёт до нас, поезд уйдёт.
90-е – годы моего окончательного взросления, становления. Годы, когда любила и была любима, годы успеха, благополучия. Яркие, сытые годы, подарившие свободу. Идеальное сочетание. Если в лихолетье все скучают по совку, я с умилением вспоминаю 90-е. Если бы вдруг представилась возможность повернуть время вспять, я б навек осталась 25-летней. Бесправным ребёнком, да ещё в советской школе не хотелось бы оказаться, даже на миг. 
С 15 сентября начинаю новую тетрадь – московскую – «Три с половиной недели». Об это ранее в первой и во второй части не раз упоминалось. По памяти, а в тетради  - более развёрнуто. Я писала, что одни мы в доме творчества не занимались этим самым творчеством. А в тетради написано, что в первый же день родила стихотворение. У нас была своя насыщенная программа, мы же покоряли Москву. Моисей Ефимов настоятельно просил в первый день остановиться у своей одноклассницы, которая жила в доме писателей на Аэропортовской, в котором недавно был пожар. Мы навестили её только на следующий день. Ариадна Ивановская оказалась очень интересной женщиной с лучистыми молодыми глазами, которая живо интересовалась всем. Её соседом был тот самый Тимур Гайдар, у которого была команда. Я с ней ещё долго переписывалась. «Отчасти говорили об эпистолярном жанре. И будет троица: я, Моисей и Ариадна. Надо же, какие имена – Венера, Моисей и Ариадна. Вспомнила, гадальщик ещё говорил о некоем покровителе, старше меня. Всё верно. Ещё, что я люблю рисковать, но в разумных пределах». Тоже верно. Я – не Матросов, но риск люблю.
На Ваганьковском кладбище сфоталась у могилы Влада Листьева, а надо было у могилы автора любимой книги детства Александры Бруштейн, на которую случайно наткнулась. В то время фотали мыльницами, куда заправляется цветная плёнка. И мы всячески экономили на кадрах. Это сейчас можно хоть по сто раз селфиться где угодно, а уже не хочется. Мы купили для студии «Полароид», крутую штуку в то время. Фотались тоже дозированно.
В те дни я ещё делала свой подстрочник. После трёх с половиной недель должна была остаться, чтоб участвовать в мероприятиях, связанных с поэзией. А пока Третьяковка, ВДНХ, да все знаковые места. Познакомились с москвичами – «город обретает лицо». «Осенний поцелуй после жаркого лета» - Волк-Белотрусиков забыт. Мы столько ходили пешком. В качестве энергетика употребляли «стограммчики», которые продавались на каждом шагу. Но не злоупотребляли, всё в меру. «Незабываемые дни – длинные, пёстрые, неповторимые».
24 сентября 1995 года в парке Горького встретили хироманта. Что он мне нагадал, знала, но не в деталях. Дата смерти в то время казалась такой далёкой, что стало море по колено. Позже Белотрусикову говорила, как я буду жить энное количество лет без тебя. Целая жизнь. А сейчас так не кажется. Но есть вероятность, что увижу кусочек светлого будущего… Хиромант увидел в деталях моё прошлое и настоящее, обрисовал и будущее. «Склонность к искусствам, двойственность характера, успех у мужчин, хорошо разбираюсь в людях, нахожу общий язык в любой компании, разочарование в друзьях, сны имеют большое значение, два брака (один разрыв уже был). Помнится, он сказал, что второй брак будет по любви и не скоро. Есть два момента: он говорил о моей религиозности и о богатстве, которое придёт помимо моей воли. Религиозна была, когда это было под запретом. В той же школе за это тоже доставалось. И моя духовная жизнь ушла в глубокое подполье. А богатой я ещё не была. Вроде он говорил, что раза два я упустила его. 90-е дали шанс почти каждому. Самые ушлые стали впоследствии олигархами.
Впечатление от Москвы 90-х: «Москва – город комплиментов, сладостей, грязи, нищеты. Город контрастов. Купила помидоры. Дома нас поджидал пьяный Кругликов». Это афроамериканцы сказали, что я очень красивая. После чего начальница призналась, что только здесь впервые заметила, что я красивая. Господи, меня никто никогда не считал красивой, в том числе я сама, мама. Мужчины не в счёт. Комплимент от женщины дорогого стоит. Помнится, Москва встретила резким запахом мочи, как Якутск, когда прилетала из Хабаровска в 80-е. Москва – это запах мочи и перегара. И Дели, и Мумбай, и Варанаси точно также пахнут мочой, но без перегара. Там иная смесь - моча, коровьи какашки, специи и запах жареных вкусностей. А Кругликов – это русский писатель из Казахстана, который грозился нажаловаться нашему президенту (к тому времени в республике был свой президент), что мы занимаемся тут какими-то левыми делами.
«В номерах ужасный холод. И веет нафталином. Как бы и жизни нет. В граде сем купола горят, а в душе ничего не горит. «Хорошо ли спать с чужой женой?» - новый русский фильм смотрели. Ещё 9-ти нет. Боже, куда деться от тоски и холода? Почитала перед сном». Кстати, там в столовой шикарно кормили. Мы просили оставлять наши обеды, ибо нас днём всегда не было.
«Вчера тот, кто элегии написал, разговаривал со мной. Ему Анна Ахматова стихи читала, с Ильей Эринбургом, Юлией Друниной был знаком». Затем были в Останкино: «Нам выписали 10-дневные пропуска. Останкино – это целый мир». А мы и не воспользовались этими пропусками. 
«Умение радоваться за других – великий дар. И это не каждому дано. Оказывается, «Версии» Сергея Доренко сняли с эфира. Показывали его пресс-конференцию». С апреля по сентябрь 1995 года Доренко вел на Общественном российском телевидении (ОРТ) информационно-аналитическую программу REN-TV "Версии". В сентябре 1995 года эта программа по решению руководства ОРТ была закрыта. На пресс-конференции в гостинице «Рэдиссон-Славянская» по поводу ухода с ОРТ Доренко презрительно назвал одного из акционеров телеканала, главу «ЛогоВАЗа» Бориса Березовского торговцем подержанными автомобилями. Собеседник на ОРТ: «У Бориса Березовского давно появилась идея найти эдакого телевизионного киллера, которого можно было бы натравить на кого надо. Первым, на кого в этом смысле поставил Березовский, был Александр Невзоров с его программой «Дикое поле» на ОРТ. Но тот не оправдал надежд Бориса Абрамовича, потому что оказался достаточно самостоятельным человеком и старался протаскивать свои экзотические идеи. Например, идею силового решения всех конфликтов, национальную идею и так далее. Потом Невзоров и вовсе занялся политикой и ушёл в Думу. Тогда Березовский вытащил Доренко. И Доренко совершенно точно подошел на ту роль, которую предназначал ему Березовский». Владимир Жарихин: «Люди на ОРТ, которые работали с Доренко до Березовского, не умели с ним работать. Доренко считался там талантливым, но совершенно неуправляемым человеком. И они его выгнали. Но Березовский его подобрал, вернул, нашёл к нему ключи - и Доренко стал абсолютно управляем Березовским. Может быть, это произошло потому, что Борис Абрамович не жмется при покупке талантливых людей». Вот такие страсти оказались за кадром картинки моей жизни. Интересно, если бы не умер, где и с кем, и, главное, против кого рвал глотку господин Доренко?
«Самое главное – в Москве я нашла себя, поняла себя, обрела себя. Прошёл дурман лета, началась степенная осень. Золотая осень. Золото долговечнее».
Затем долго описывается день, когда, наконец, попала в дом-музей Цветаевой на Поварской. В союз писателей, который там рядом, так и не попали. Скорее, не очень-то и хотелось.
«Кстати, видела в телецентре Буратаеву. Политикой пахло. Сегодня – двухлетие октябрьских событий 1993 года. Возле телецентра ходили люди в форме с автоматами. И разговоры, разговоры. Подписи для Валерии Новодворской собирали. Материалы «дела Новодворской» были направлены прокурору города Москвы. Однако 8 августа 1995 года прокуратурой Центрального округа Москвы дело было закрыто. Редакция прекратила сотрудничество с радикальной журналисткой, поскольку её чрезмерно экстравагантные заявления и позиция по так называемому «чеченскому вопросу» не вызывали взаимопонимания у членов редколлегии, хотя сама Новодворская (на страницах «Собеседника») намекала на вмешательства спецслужб. В интервью британскому телеканалу «BBC One» главный редактор газеты Евгений Додолев прокомментировал аннулирование контракта с экстремальным колумнистом лаконично: «Это больше не смешно»».
«Читала записи МЦ. Завтра с ней опять увижусь. Попрощаюсь. Посижу с ней… Мне жаль мужчин – мужей поэтов-женщин. Хоть они и воспевали их, в то же время воспевали многих. Вечная влюблённость присуща только поэтам. И это состояние сильнее их…».
Зацепка
Под впечатлением фильма «Кто я?». Фильм не новый, но зацепило. Так вот в этом фильме о гениальных хакерах, которые станут конструкторами будущих революций и других потрясений, меня потрясло понятие «расщепление личности». Я тут часто употребляю слово «распылить», это – страшнее. Душа человека сама расщепляется до того, как человека распылят.
Это я к слову, ко мне, слава богу, никак не относится. Врождённая аномалия, сопутствующий диагноз или это реально грозит в силу разных обстоятельств? Есть понятие раздвоение личности, бывает в тебе не два, а три, или даже четыре разных человека. Смею предположить, расщепление это хуже. Душа же тоже субстанция, говорят, даже её взвесить можно. Потому её очень даже можно расщеплять.
Мысль, как заноса в мозгу, не отстаёт, зараза. Как муж часто меня бранит, мол, опять тебя заело, если об одном и том же часто говорю. Обычно какую-нибудь похабную шутку собственного сочинения я так повторяю, ибо каждый раз смешно.
На мой взгляд, это расщепление и приводит к расчеловечиванию. Человек с расщеплённой душой уже не человек. Но остальные живые существа не деградируют, хотя считается, что они бездушные.
Искала письма от Ариадны, но безуспешно. Они есть, недавно перечитывала, ещё подумала, что в них нечто важное. Зато нашла черновик одной странной вещи – «Как мы занимались политикой» (Вариации на тему пустоты). Об это ранее упоминалось в тетради. Оказалось, это не совсем то. «Дорогие избиратели! До выборов осталось совсем немного времени. И давайте проявим свою…» - чей-то громкий голос тут прерывает тоже громкий… стук в окно. Пытаюсь вынырнуть из провала, который называется (заметьте: только называется) сном. Сон был, но ничем не отличался от действительности. Выныриваю, всплываю: стучат. Почему в окно? (я живу на втором этаже). Кажется, окончательно просыпаюсь и начинаю понимать, в чём дело. Так вот, дорогие избиратели… Господи, о чём это я? Дело в том, что подъезд закрыт, входа нет, как и выхода, потому люди стучат в окно. Стук становится всё настойчивее. «Смирнофф» даёт о себе знать. Правда, не перебрала (как обычно бывает), но сушняк есть. Пустяки, и не такое бывало. Стук не прекращается. Отодвигаю штору – молодой человек, причём очень молодой, стоит на пожарной лестнице. И сразу ультиматум: «Не впустишь добром, несчастный случай оборвёт чью-то жизнь. И ты будешь в этом виновата». Впускаю. Человек, имя которого остаётся в тайне (из гуманных соображений), которого у нас все, почти все знают, немного не в себе, под градусом. С вашего позволения пропущу некоторые детали. Лежим мы в постели и разговариваем. И почему-то о политике. До недавнего времени мы, далёкие от этой политики, вдруг все стали говорить только о ней. И о деньгах, что тоже политика, о долгах (тоже?), обо всём – не забывая при этом целоваться. Значит, мы говорим о политике и целуемся, целуемся и говорим, и вдруг опять… стучат. Кто на этот раз?!».
Бред какой-то. Текст обрывается, и, слава богу. Вот как мы интересовались политикой. Видимо, накануне очередных выборов. После «Смирнофф», целуясь с очередным любовником. Ни в то время, ни после никто не интересовался политикой, целоваться приятнее. Все мы, и расщеплённые, и расчехлённые, оставались на стороне, пока эта самая политика не влезла в нашу жизнь через все щели. Она овладела душой и телом, проникла в мозг, затмила ум, залезла буквально в трусы, и даже в холодильник. Поздняк метаться.
Я, как следак на пенсии, роясь в папках прошлых дел без срока давности, нашла-таки зацепку. Но универсальна ли она? Можно ли открыть этим ключом все двери, ведущие в лабиринты прошлого? Это всего лишь зацепка. Она не приведёт к чему-то глобальному. Корень зла определённо не там. Но почва уже готовится, скоро всё и случится. Зацепка – это важно, чтоб зацепиться и от неё петлять. Истина где-то рядом. Я её чую. Душа слишком эфемерна, её ничем не измерить. Мерить можно совесть. А вот с ней у нас проблемы.
  «Дарвина великие старанья,
Эволюции всемирная волна.
Если жизнь – борьба за выживание,
Совесть абсолютно не нужна.
 Верю я – в картине мироздания
 Человек – особая статья.
Если жизнь – борьба за выживание,
 Выживать отказываюсь я.
Есть бессовестность, конечно, но не это –
Тянут люди трепетную нить –
Неизвестному кому-то, где-то
До смерти стараясь угодить.
Кто создал чудесный этот лучик,
И кого он не пускает вспять?
Погибали лучшие из лучших,
Чтобы этот лучик не предать.
Говорить, конечно, можно много,
Многое понятно между строк.
Совесть есть, друзья, реальность Бога,
И реальность совести есть Бог» (Фазиль Искандер).

Итак, три с половиной недели позади. Мы у себя дома. «24 октября 1995 года. Что было между 19 и 24 числами? Многое, но ничего стоящего. Работали. Вышла статься обо мне «Новая звезда на небосклоне якутской поэзии». Были большие разочарования, но не глобальные. Живу, существую, как какая-то богема: без проблем и лишней суеты. Даже газет не читаю, недосуг и незачем». «30 октября. Жизнь прекрасная, но, как в сказке Пушкина, всё равно чего-то не хватает для полного счастья. Впервые здесь у себя за письменным (ставшим таковым только этой осенью, незахламлённым) столом, разложив перед собой кучу книг о МЦ, пишу. Пишу о ней. Это своеобразная дневниковая проза. К вечеру закончила «Три листочка с одного единственного тополя». Писала на одном дыхании (хотя это у меня почти всегда). И мне нравится эта вещь. Ой, начинаю льстить самой себе?».
Эту заметку напечатали в газете, вырезку отправила Ариадне, она, в свою очередь, передала в дом-музей Марины Цветаевой. Хранительница музея Данилевская сказала, что такой обзор про музей ещё никто не писал.
«4 ноября. Что-то есть – еле уловимое, доселе неведомое. Но ка будто боюсь, и всё не решаюсь сесть и начать писать. Стихи друг стали чужими». Проза жизни не за горами. Иссяк источник, открылся новый.
«5 ноября. Я знаю точно – на свете нет вечной любви. А ведь клялся в ней… И я клялась. Но всё прошло». О ком это я? Белотрусиков мало подходит для этой роли.
Затем начались качели. «8 ноября. Долгожданные будни. Рукопись моей будущей книги – полный хаос. Опять неудовлетворённость. Дополнить, доработать или уничтожить? Какой приговор вынести книге и себе? Спать хочется, Надело всё». Речь идёт о втором сборнике стихов? До прозы ещё рано, и в ней я больше уверена.
«10 ноября. Я думаю поверх голов? Лица стираются, чувства проходят, а стихи остаются. Они (лица) лишь предлог. Лишь залог. Пришёл (Белотрусиков!) и всё перевернулось. День милиции и наша последняя встреча. Лучистый снег и всё было, как под Новый год». Осень – долгое расставание. И насчёт голов – это явно от Цветаевой. В ту пору я была, буквально, больна ею и это не прошло бесследно.
«11 ноября. Наступило утро. Жизнь продолжается. Впереди – 40 лет одиночества. Отчаяние, тоска. Впрочем, это к лучшему. Тем более, он обещал приходить. По радио про день милиции рассказывают. Во мне это болью отзывается. Плакать хочется. Жить не хочется. Может, завтра лучше будет? День, когда похоронила себя, и плакала я сама над собой…». Боже, я еле сдерживаю смех.
«16 ноября. По радио передают сессию Ил Тумэн. Вечер обречен на одиночество. Стихи просятся, спать хочется». У нас уже был собственный ручной парламент? Стих, видимо, в тот вечер так и не написала. Обычно я пишу по утрам, вечерами наслаждаюсь жизнью. Тут уместно вклинить отрывки из прощального письма Габриэля Гарсиа Маркеса, адресованное человечеству: «Я бы спал меньше, больше бы мечтал, понимая, что каждую минуту, когда мы закрываем глаза, мы теряем шестьдесят секунд света. Я бы шёл, пока все остальные стоят, не спал, пока другие спят».
Тетрадь с пометкой «1995» резко обрывается: «21 ноября 1995 года. Собрание писателей. Вступление в союз писателей». До того: «16 ноября. Мне кажется, в тетради этой ещё останутся пустые листы. Счастье длится. Счастье почти нереальное». Замечу, это написано в тот день, когда просились стихи, а мне спать хотелось. По всей видимости, мне не дали спать… «17 ноября. Кошмарный день. 18 ноября. Пора закрыть эту тетрадь. 19 ноября. День рождения Лёвы. Не спала 2 суток. 20 ноября. Якутск». Вот когда полезно не спать, чтобы вступить в союз писателей. «Я столькому научился у вас, люди, я понял, что весь мир хочет жить в горах, не понимая, что настоящее счастье в том, как мы поднимаемся в гору. Всегда говори то, что чувствуешь, и делай, то, что думаешь. Воплоти свои мечты. Это мгновение пришло» (Габриэль Гарсиа Маркес).
На брудершафт
Не скажу, что я прямо мечтала вступить в этот союз. Так получилось. За меня поручились три народных поэта, это дорогого стоит. Три классика, которые народными стали не за счёт связей, хождений по мукам и головам, заигрываний с властью, а, как говорится, по настоящей любви своего народа.
Моисей Дмитриевич сам народным стал, если ничего не путаю, позже. У него был нюх на настоящих писателей, особенно поэтов. Некоторые из тех, кого он не считал таковыми, впоследствии стали народными. Одного он открыто называл графоманом. Человек-то он хороший, в меру пьющий, слабый, но, оказалось, хваткий. Вместо одной сам писал стихи, чтоб протащить в стаю. Та народной не стала, но вполне себя писателем считает, даже что-то пытается писать.
По сути, это членство ничего не дает. Липовое удостоверение работника правоохранительных органов, полученное за банку домашней сметаны, мне позволял ездить в автобусе бесплатно. В 90-е в одно время ментам можно было. У нас было почти липовое местного значения корочка работника районной телестудии. Мы по ней ездили пару раз в метро бесплатно, ибо корочка красного цвета, вполне похожа на все остальные.
«Жизнь, мне кажется, состоит из трёх периодов: бурное и упоительное настоящее, минута за минутой мчащееся с роковой скоростью. Будущее, смутное и неопределённое, позволяющее строить сколько угодно интересных планов, чем сумасброднее — тем лучше, всё равно жизнь распорядится по-своему, так что мечтайте себе на здоровье. И, наконец, третий период — прошлое, фундамент нашей нынешней жизни, воспоминания, разбуженные невзначай каким-нибудь ароматом, очертаниями холма, старой песенкой, чем-то совсем обычным, вдруг заставляющим нас пробормотать: «Помню, как...» с особым и неизъяснимым наслаждением...» (Агата Кристи). Невзначай, обычно, происходит в процесса общения со своими ровесниками, соратниками или товарищами по несчастью. А я же не просто так шастаю по закоулкам прошлого. У меня зацепка. Работаем дальше.
Итак, я – член. От этого членства член не вырастет, корона не появится. В советское время это обязывало писать в угоду времени. Люди писали книги, гонорары позволяли не только выживать, на них можно было год жить и неплохо жить. Тиражи огромные, всё продавалось и читалось. Если не пишется, можно было тупо переводить русскую литературу. В послевоенное время это было необходимо, ибо много было необразованных или читающих только на своём родном языке. Позже эта необходимость отпала, по инерции люди продолжали переводить. Какой смысл читать перевод, если оригинал под рукой? Русский язык в школах учили лучше, чем якутский. В моё время было очень мало часов на изучение якутского языка и литературы. Почему-то очень часто менялись учителя. Зачастую преподавали учителя русского языка. Много книг русских и советских писателей я читала в переводе, вернее, мама мне читала в раннем детстве. Позже не стала их перечитывать, ибо галочка уже стоит, зачем лишний раз утруждать себя.
«28 ноября 1995 года. Настроение ноль. Надеюсь – временно. Неделя в Якутске быстро пролетела. Приняли в союз 9 человек. Два предложения: два года в Москве (высшие литературные курсы) или жить в Якутске. Первое – заманчивое, но нереальное. Вчера только прилетела, а уже будто целую вечность здесь. Эта безысходная работа – ни горения, ни азарта – ничего. А в трущобах бардак. В комнате холодно. В голове пусто».
Кстати, все эти годы я продолжала готовиться к экзаменам, но что-то всегда останавливало. Всегда смущала история, необходимость запоминать даты. Говорят, в скором будущем новейшую историю перестанут изучать. Она должна остыть, застыть, чтоб можно было для неё найти соответствующую нишу в общей истории человечества. Поступить на литературные курсы я вроде и не пыталась. Трущобы – эта наша общага? Внизу – гостиница, в остальных комнатах семьи. У соседей (Папа, его жена Голодающая, двое детей) 4 комнаты и посередине коридор. Я постоянно у них торчала. Подъезд в одно время закрывали на ночь, но это было неудобно. То в гостиницу придут, то сами туда-сюда ходим, за всеми не уследишь. Перестали закрывать – собаки насрали весь подъезд. Или это были люди? Был жуткий холод внизу. Мы осторожно проходили, стараясь не задеть замёрзшие бугорки какашек, уже зная, где что торчит. Шофёр привёзший меня, заодно проводивший до двери комнаты, был крайне удивлён этой картиной суровых северных реалий. В сёлах хоть туалеты были на улице, и дома не на сваях. В городе под домами что творилось – об этом лучше не вспоминать. 
«18 декабря. От папы взбучка, за то, что на выборы не ходила. 19 декабря. Предварительные итоги выборов: КПРФ – 1, ЛДПР – 2. Такая же ситуация, как перед второй мировой. Но будем надеяться на лучшее». Перед второй мировой? А что случилось? На выборах в Государственную Думу России второго созыва больше всех голосов получила Коммунистическая партия Геннадия Зюганова (22,3 %). И ни намёка на предвоенную ситуацию.
«19 декабря. Сегодня вечером меня переполняют какие-то чувства… Столько идей, замыслов. Единственное препятствие – тянет ко сну. Хочу себя запомнить такой, как сейчас». Да, уж, золотые слова, хоть прямиком в эпитафию. Жаль, фотографии под рукой нет, в смысле, в цифровом варианте.
«28 декабря. Снова радуюсь новому дню. Он же будет полон забот и хлопот. Я вообще обнаглела. Меня ждут на работе, а я рассказ пишу. До вечера монтировали. Должны были закончить. В баре посидели. Затем глава, фуршет в студии. Затем Петров пригласил нас к себе. Новый год начался досрочно. Какой удивительный год. И сны сбываются. Сон этот был, правда, давно. «29 декабря. Искали утром парик. У меня был долгий, слишком долгий день. Парик принёс. Танцевали, праздновали». Сны иногда сбываются. Гуляли у главы района дома, что после нас парики только остаются. Парики мы в Москве брали. Обнаружив у себя первые седые волосы, запаниковали, но нашли выход – парики на все случаи жизни. После бодуна самый раз. Ведь пришлось ещё поздравления снимать, а волосы после такой пьянки ужасные. На роже в то время не отражалось. Слегка припухшая, это не смертельно. До того упились, что кое-кто не только про свою жену, но и про любовницу забыл. Мне в своё время и Путин снился. Но с ним на брудершафт с интересным продолжением ещё не пили… Помнится, угощал ещё сырой медвежатиной, если ничего не путаю.
«31 декабря. Ночью плохо спалось. Год заканчивается. Год – карусель. А что нас ждёт в следующем году? Я в прошлом году видела сон. И сон этот повторился наяву. Не верь потом в вещие сны и другие чудеса. Дописала 22-й рассказ. А сердцем и умом я уже не та. Вот и всё». Далее обрывается. Как прошёл сам Новый год? В этой 272-й прозе этот эпизод остаётся за кадром. Вспомнила чувака, одного из многочисленных френдов в Фейсбуке, который убирает мусор за людьми. Это он называет «добрым делом» и каждый свой поход нумерует: «Доброе дело № 1608». И свою подругу, которая при каждом удобном случае напоминала мне, что заселила нас с дочкой в трудные времена, что добро возвращается добром. Тот полтинник, который мне обещала за услуги литературного негра, наверное, посчитала оплатой за добро, которое всё не возвращается и не возвращается.
Опять такая дерзкая и резкая
            «В те баснословные года
нам пиво воздух заменяло,
оно, как воздух, исчезало,
но появлялось иногда.
За магазином ввечеру
стояли, тихо говорили.
Как хорошо мы плохо жили,
прикуривали на ветру.
И, не лишенная прикрас,
хотя и сотканная грубо,
жизнь отгораживалась тупо
рядами ящиков от нас.
И только небо, может быть,
глядело пристально и нежно
на относившихся небрежно
к прекрасному глаголу ЖИТЬ” (Борис Рыжий).

“Как хорошо мы плохо жили” – так будут говорить все из будущего, ибо прошлое всегда будет казаться милым и безобидным, простым и ясным по сравнению с тем, что творится здесь и сейчас. Всё, что здесь и сейчас воспринимаешь острее, а с течением времени теряется не только острота, стираются шероховатости, неприятности. Память – лучший фильтр.
Нашла набросок автобиографии тех времён, когда не читала ещё Мураками и многих других, когда Борис Рыжий только начинал писать стихи. “В школе любила читать Жюля Верна, Мопассана. Самые любимые книги – “Дорога уходит в даль А.Бруштейн, “Тимур и его команда” А.Гайдара, “Хижина дяди Тома”. Характер изменчивый. Влюбчива, доверчива, суеверна. Любила мечтать, купаться, цветы, быть одной. Истинный стрелец. Первое стихотворение написано в 7-м классе, второе в 80м, третье и четвёртое в студенческие годы. Начала писать стихи в 1988 году. Но полностью отдалась во власть этой стихии, наверное, в 90-е. Первый поэт, который потряс и захватил, заворожил навсегда – Марина Цветаева”. “Тимур и его команда” была любимой книгой в переводе. Любила конкретно ту книжку, которую нашла в коробке за кладовкой соседей. Мопассан – это что-то новое. И то, что суеверна, не совсем верно. Может, в то время была, сейчас мне на всё начихать. С каких-то пор это всё не работает. Если есть бумеранг, то он выборочный. От возмездия можно откупиться.
Наступил год 1996-й. Я была настроена ещё долго крутить пластинку, выворачивая наизнанку телевизионную кухню, но суровый дневник напомнил мне, что ничто не вечно, недолго музыка играла. А я не успела всё рассказать. Оказалось, эти все наши похождения остались за кадром, за бортом моей личной жизни. В дневнике ни слова. Может, есть намёки, которые даже мне сейчас непонятны. Проклятье! Но ничего, вспомню потом, или кто напомнит, найду куда вклинить. Не пропадать же добру, не зря же мы так хорошо плохо жили.
“2 января 1996 года. Другой год, другие чувства. И будут новые стихи – я это чувствую. Это был один из прекраснейших вечеров. И больше не буду писать ни о чём”.
В те дни суеверная Венера общалась с потусторонним, ибо нашёлся ручной проводник, которого впоследствии взял в ученики главный белый шаман Якутии. Он внёс корректуру в мой предельный возраст. Плюс пять лет жизни. Из-за того, что вспомнила про эти гадания, в эти дни в голове заработал счётчик. Сколько мне, бля, осталось? Как бы остаток жизни прожить так, чтобы “не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы”. Чтоб компенсировать убитые десять лет моей жизни приходится писать с тройной скоростью. Предельный возраст корректирован, а количество браков остаётся прежним.
“7 января 1996 года. Сегодня светлый праздник! Еду в Сунтар! Здорово соскучилась. Меня там ждут. И сама жду чего-то. Меня ждали письма от Моисея, из Москвы. И одно от Б. Такое послание, почти неземное. Праздновали Рождество”. Ничто не предвещало беды. Всё, как обычно. Вспомнила, где собака зарыта. “И решение – я ухожу с работы!”. Будто гора с плеч. Опять крутой разворот. Хотя все дороги вели туда – душой и сердцем я была уже давно там. В процессе пьянки начальница (кстати, ей не нравилось, что я её так называю) озвучила планы на год. Мол, она устала, будет заниматься только организационными делами, ибо она начальник. Вся работа ложится на мои плечи, а то телевидение заполонили люди в форме и сюжеты о милиции. Моя фантазия отказывалась работать за зарплату. Мухи отдельно, котлеты отдельно. Если твой творческий потенциал задействован в работе, итог будет плачевным. В этом я потом не раз убеждалась. Начальница не такая, как я, не лох. Свой талант умеет не только выгодно эксплуатировать, но и монетизировать.
Не помню, в тот момент я вроде только подумала, что уволюсь. “Мне же нравятся люди в форме, пойду туда, где их много”. “8 января. Как легко и хорошо! Не надо работать. Позвонила Макарову, сейчас иду к нему, может, на работу возьмёт. Я сама себя уволила. С Макаровым, начальником милиции, поговорила. 100 % гарантии не дал, но в 18 иду. Я надеюсь. Позвонила в ТВ. Какое счастье жить! Он хочет, чтобы я владела прямой информацией. Уйма свободного времени и масса преимуществ”. 7-го я про себя решила, 8-го нашла другую работу и только тогда озвучила своё решение. Однако я не совсем лох. Таким образом, я за короткое время подложила Наташе вторую свинью. Ведь у нас у всех был уговор, дотянуть до пятилетия телевидения, а я спрыгнула раньше.
Им не нравятся люди в форме, получайте меня в форме. Для меня придумали новую работу – первый пресс-секретарь РОВД. Чтобы менты в улусах имели свою прессу, в то время такого ещё не было. Официально устроилась просто секретарём, но в мои служебные обязанности входило много чего. По сути, я была пресс-секретарём правоохранительных органов района. Я должна была освящать работу не только РОВД, но и охраны, пожарки, суда и прокуратуры. Писать о них, читать сводку по радио и вещать по телевидению. Форму мне выдали позже. Подложенная большая свинья должна была еженедельно мозолить глаза не только бывшей начальнице, но и всем телезрителям. Должна была пройти аттестацию, медкомиссию, чтоб только рядовой стать, и только после этого форму. Но в виде исключения её мне выдали досрочно. И она висела у меня в комнате перед самым окном. Снаружи казалось, что мент повесился.
Когда надо, я дерзкая и резкая. “11 января. Первый рабочий день на новом месте. В студии копию приказа взяла. Снялась для пробы претендентка на новое место. Красавица! После обеда уволилась окончательно. Но есть неприятные моменты. Зарплата маленькая (смехотворная) и отпуск только в декабре. А так ничего. Все чужие, но не все. 30-го подборка наших с Наташей стихов в “Кыыме” выйдет. Целый мир – теперь мой. Вечер посвятила готовке и писанию первой милицейской статьи. Почему-то трудно далось. Мне сегодня вечером особенно хорошо! И как часто я так скажу?.. 12 января. Как уволилась, начала СТ смотреть”.
Свято место пусто не бывает – не помню, насколько скоро и кого именно они взяли. В итоге сколько я там проработала-то? Три года всего? Но это стандартный срок. В милиции и то меньше. То там, то здесь – кое-как минимальный стаж 20 лет вышел. Да ещё один год работы в Сунтарском телевидении исчез без следа. Так-то не жалко, я так нигде пот свой не проливала. Свой долг перед Родиной, выходит, не выполнила. Так бесславно ушла с той работы, что потом долго предателем считали. В чём моё предательство? Кого я так подставила? Ведь взяли же на моё место кого-то, кто явно лучше меня. Не устроила же дебош, штурм телестудии, не танцевала голой на столе во время прямого эфира.
На новом месте моей задачей было изображение бурной деятельности. Казалось, объём работы огромный: писать, читать, вещать, анализировать, импровизировать на пустом месте. Фронт деятельности: не только местное радио, газета, телевидение, но и республиканские СМИ. А на деле – я то там, то тут, или вовсе дома сплю. Никто же не уследит, не успеет среагировать. У меня много работы, и работа эта не обязывает меня сидеть на одном месте. Как только меня заставили сидеть в кабинете, я так же стремительно исчезла, как и я появилась.
“Живу, как растение. Жажда покоя. А на работе немного скучно. 15 января. После обеда торчала у начальника. И. Назначил свидание у памятника Ленину, но я туда не пойду. Лучше останусь ни с чем. Как-то всё нереально. У Ларисы плакалась в жилетку. Я или дура, или притворяюсь”.
А на другой день Чубайс ушёл в отставку с поста первого вице-премьера. Ушёл с поста, получил новый пост. И так до бесконечности. А воз и ныне там. До сих пор суетится, а я вот давно успокоилась, и позволяю себе заниматься дурью. Не стоит укорять себя за десять лет выпадания из жизни. Не писала, не значит, не жила. Ещё как жила. Как бы не прекрасен глагол ЖИТЬ, жить, не глаголя, лучше.
Каждое слово – боль, винтик дал слабину?
“22 января 1996 года. Хорошее начало дня – похвала от начальства. Я превращаюсь в винтик.. Что ж, это интересно. Целый вечер составляла план, график работы пресс-службы. Хорошо! Панно “Дом на Борисоглебском” и “Переделкино” сделала. С увлечением и вдохновением. В новом доме специальный уголок будет. А пока повесила “на кухне””.
Винтик – это хорошо. Это и есть невидимка. Винтик – это важно, без него панно может рухнуть. На моём юбилее, от которого вначале пряталась у родственницы под кроватью, администрация района выдала ордер на квартиру в новом доме. Двухкомнатную. Я же, аргументируя тем, что у меня разнополые дети, выбила трёхкомнатную. Зачем? Если бы дали однокомнатную, может, всё сложилось бы иначе.
“23 января. Работала почти без обеда. Печатала сводку. Удовлетворение работой. Праздник в СТ. Разговор двоих о совершенно секретном”. Интригующее начало, да это мне ни о чём не говорит. Зачем шифроваться в собственном дневнике? Не те времена, тогда не опасались того, что за слово посадят.
“28 января. День начался с исповеди. В последнее время, впрочем, и всегда, ко мне приходят плакаться в жилетку. На сей раз дело не шуточное – есть вероятность убийства. Жертва пришла, чтоб написать, зафиксировать это на бумаге, чтоб потом, если что, выдать это, как доказательство. А когда-то я к нему была неравнодушна. У меня нет времени почитать, писать. Жизнь берёт своё. И это начинает утомлять. Ходила к родственнице, выслушала ещё одну исповедь. Я только сейчас начинаю осознавать, во что я влезаю. Вокруг дерьмо – но стоит в нём покопаться...”.
Вероятность убийства – о чём речь? Кого собирались убивать или он (судя по всему, это был мужчина) кого боялся убить? Опять я чем-то недовольна. Винтику не угодишь. Что-то его утомило. Но жить становится интереснее, дерьмо – это важно.
“30 января. Вдохновение коснулось меня своим крылом. Было, было дуновение! Но это так редко... Эта вся возня, суета засасывает. Ещё одно стихотворение – мрачнее некуда”. “В каждой стране есть дураки, но чтобы у дураков была своя страна” – чтоб винтики ещё и стихи писали, и на что-то надеялись? В этот день началась трёхдневной общероссийская забастовка работников просвещения, в которой участвовали 300 тысяч человек. Где та страна, где винтики не только голос свой имели, да ещё и бастовали? Кстати, главной политической особенностью 1996 года были президентские выборы, а главной экономической особенностью – недоимки по налогам и кризис неплатежей. И это всё меня, как винтика, не касалось. Если я, работая в СМИ, не интересовалась ничем, особенно политикой, в новом коллективе вообще не принято думать. За тебя думает уголовный кодекс и другие перечни сплошного табу.
“1 февраля. Когда зашла в свою комнату, я так ясно ощутила мимолётность, хрупкость (не то, не то!) бытия и быстротечность времени. Чем я богата, это мгновениями, но в то же время я нищая, ибо ежесекундно их теряю. Видеть – вникать. Всё проходит. Как печально. Считала медяки – завтра на хлеб. Нищета. Стихотворение – ответ мой – тебе. Каждое слово – боль”.
“2 февраля. Мне грустно, но я держусь ещё на плаву. Мне скоро 30, а так мало сделано. Или всё же много? Впереди два дня – и сколько из них уйдёт в пустоту? Слова – символы, слова – завесы. Однако надо спать. Удалось поспать только час – пришлось вызывать милицию. Какой-то полоумный в окно стучался и угрожал. Издержки новой работы?”.
В это самое время в швейцарском Давосе открылся Всемирный экономический форум, в центре внимания которого оказались грядущие президентские выборы в России и их влияние на ситуацию в мире. Было известно о мизерной популярности Б. Ельцина – символа рыночных реформ. На форум приехал фаворит предвыборной гонки Г. Зюганов. Он старался предстать респектабельным политиком, «умеренным социал-демократом», убеждал западную экономическую и политическую элиту в том, что приемлем для Запада, разделяет основные ценности западной цивилизации. Многие собравшиеся поверили ему. Тогда А. Чубайс организовал 4 февраля пресс-конференцию, где открыл западной публике истинное лицо и убеждения лидера российских коммунистов, познакомил с программой КПРФ, утверждая, что она может привести к повторению краха страны, только на этот раз с большой кровью – и это в стране, напичканной ядерным оружием. Видя теплый приём Зюганова, российская элита всерьез восприняла опасность романа КПРФ с Западом. Реальная угроза смены общественно-политического строя в случае проигрыша Ельцина подтолкнула крупнейших банкиров к решительным действиям. Они предложили Чубайсу возглавить президентскую кампанию. Он согласился, чтобы остановить коммунистов, поддержка которых росла на фоне недовольства людей тяжёлыми и непопулярными реформами.
Это всего лишь исторические вставки. Судьбоносные события, которые прошли мимо меня. Дневник – доказательство того, что я жила в другом измерении. Хотя винтику не обязательно проживать свою собственную жизнь в любом измерении.
“3 февраля. Ужасно устала от лиц. В голове смутные образы, обрывки мыслей. Если так дальше будет продолжаться, с ума сойду. Не выношу чужих. Я ещё не выразила всего. Жажда обладания образами. Они мои! Каждой своей клеточкой ощущала уют этого вечера. Прошлогодний поклонник женится, галантно поцеловав ручку. Одна. Тепло. Уютно”.
Интровертам следует жить взаперти. Из них делать винтики – гиблое дело. Они революции не делают, не идут в штурм или, когда стенка на стенку. Но они вполне справятся с иными задачами – могут пригодиться в качестве теоретиков революций.
Наконец, прибыла одна из любимых книг моего детства. Ицхок-Лейбуш Перец “Избранное”. Оказывается, это он привил неугасаемый интерес к многострадальной истории древнего народа.
“”Я верю, факир, у каждого человека есть своя вера; это нить, которой боги привязывают нас к жизни! Я верю, что придёт время настоящих людей с твёрдым позвоночником, которые не захотят и не смогут сгибаться... Я хочу дожить до этого времени”. “Ты хочешь жить так долго?”. “Я хочу уснуть и спать до той поры! Усыпи меня!”. “Кто тебя разбудит? Я не смогу, мои дети и внуки тоже не смогут... Кто о тебе вспомнит?”. “Это не страшно... Меня разбудит Время, не в тишине придёт оно!””.
Может, оно и к лучшему, что мы не интересовались политикой, не лезли на рожон, знали своё место, делали своё маленькое дело? “Человек должен быть порядочным, это осуществимо в любых условиях и при любой власти. Порядочность не подразумевает героичности, она подразумевает не участие в подлости” (Фазиль Искандер). Смешно рассуждать винтику о порядочности. Скажут быть подлым, он и будет подлым. Хотя винтик – он никакой. Он подходит к любому устройству. Потому винтик – это важно, это удобно. Он ни за что не отвечает, ко всему новому прилипает, идеально всем подходит.
Злой гений, скотская жизнь или как я стала молиться другим богам
«12 апреля 1996 года. Был день, который надолго запомнится. Много впечатлений. Огромный труд Ревория Иванова поражает, восхищает. Какой богатый материал он собрал для музея милиции. Музей с большой буквы. Обедала с Реворием. После обеда снимала интервью у начальника Нюрбинского РОВД Николаева, кстати, очень славного человека. Снимала экспонаты музея. Подарила книги двум офицерам. Славный коллектив, раскрываемость 91,4 %! Техник-эксперт Скрябин Саша тоже славный. Снимала в дежурке. Ребята буквально всё показали, вплоть до оружейки и доставленных. Просты ребята, все молодые. Решила написать статью о музее, даже две, если получится. Ужин с шампанским за приятной беседой. Благо тем было достаточно – от милиции до поэзии. 13 апреля. Чувствовала себя королевой! Не каждый день такое скажешь. Работали до обеда. Писала в книгу отзывов, в альбом для Госпожи Истории, дарила свои книги с автографом. Обедали, как в лучших домах Лондона (хотя я там не была). Скучаю уже по Сунтару, хотя здесь всё божественно (какие высокопарные слова). Поспала дома и написала весь текст для монтажа в один присест. «Милиция + Муза = Музей» - публицистика с возвышенной поэтикой. Сфотографировалась на «полароид». Я – майор милиции. Шампанское с пасхой».
Не часто я писала такое. Чувствуется, что в тот период жизни была крайне довольна и собой, и всем, что меня окружает. Моя Муза служит милиции, находя все новые поводы для восхищения и вдохновения. Почувствовала себя королевой – королевой милиции. Смешно, ей-богу. Но слов из песни не выкинешь, было, было дело. А музей был посвящен не только истории милиции, там целый уголок был посвящён поэзии, поэтам. Было много материалов о жизни и творчестве первой поэтессы Якутии, которая прорывалась в одиночку, а мужики такого не прощают. Мы-то ворвались в литературную среду толпой, на время оттеснив мужчин-поэтов.
Сколько я книг своих подписала ментам и зекам. Уверена, что вторые читали, а куда девали первые, можно только догадываться. Зеки сами не прочь блеснуть умением слагать из слов стихи. А читают они всё подряд, всё, что подсунут, просто других вариантов нет. Ментам же читать не обязательно, да и незачем. Стихи писать тоже некогда, у них своей писанины хватает. А я за полтора года службы, да и в остальное время пыталась как-то романтизировать эту среду. Ещё смешнее.
«17 апреля. Моя жизнь наполнена яркими красками. А всякие мелкие неприятности – это дело наживное, это вторично. Если бы только оставили меня в покое. Жизнь или её подобие меня отвлекает. Я вроде марионетки. Немного полистала эту тетрадь. И всё-таки удивительная у меня жизнь. Пишу при свете синей лампы. Это есть умение выходить из любой ситуации и подстраиваться под неё». Кстати, бывшая начальница за глаза говорила про меня, мол, она умеет выходить сухой из воды, что за неё беспокоиться. Радоваться за других она не умеет. Да, я умею выпутываться из любых ситуаций с минимальными потерями. Мой мозг приучен к лихорадочному поиску оптимального варианта решения проблем. Ну, кому-то было бы приятнее, если я увязла в болоте, чтоб меня засосала опасная трясина. Я любую неприятность использую не по назначению, превращаю иногда во благо. Вместо того, чтобы сделать недругам приятное, я возвращаюсь на поле боя снова и снова. Если топь всё же решится завладеть мной, прихвачу с собой парочку других. Я сама Неприятность. «Жизнь – это борьба, а конспирация – часть её», - пишу я в апреле 1996-го.
А в это время  армия обороны Израиля провела войсковую операцию «Гроздья гнева» на севере Израиля и юге Ливана, направленную против «Хезболлы». 21 апреля был убит Джохар Дудаев. Механизм был запущен, но с этого начинает отсчёт другое время… Д. Дудаев был убит выстрелом самонаводящейся ракетой. Она была наведена на обнаруженный разведкой номер его мобильного телефона. Это событие ослабило чеченское руководство, а российские власти использовали его в пропагандистских целях в избирательной кампании Ельцина. Мобильных телефонов у нас ещё не было. Правда, у начальника был какой-то, настроенный на милицейскую волну. Только он иногда глючил, и люди слышали в своём телевизоре его «переговоры» личного характера. Кажется, я своими ушами слышала, как он договаривался о встрече. Впрочем, это НЕВАЖНО. Много таких приколов остались за кадром. Один кореец в интервью нас назвал «телевиденьками». С тех пор мы сами себя так стали называть. Так вот, когда я была «телевиденькой», было много чего. Только у меня не было привычки описывать свои и чужие похождения в своём дневнике. А зря. Хоть посмеялись, когда наступили столь суровые времена, когда прошлое становится единственным убежищем. Полтора года «милицейства» подарили столько приключений, да боюсь, они тоже оказались за бортом. В приоритете было творчество, описываются только муки творчества, которые никому неинтересны. 
Даже Бунину были присущи муки: «Какая мука, какое невероятное страдание литературное искусство! Я начинаю писать, говорю самую простую фразу, но вдруг вспоминаю, что подобную этой фразе сказал не то Лермонтов, не то Тургенев. Перевёртываю фразу на другой лад, получается пошлость. Многие слова — а их невероятно много — я никогда не употребляю, слова самые обыденные. Не могу. Иногда за всё утро я в силах, и то с адскими муками, написать всего несколько строк.  В сущности говоря, со времени Пушкина и Лермонтова литературное мастерство не пошло вперед. Были внесены новые темы, новые чувства и проч., но самое литературное искусство не двинулось. Проза Лермонтова и Пушкина остались не превзойдены. Всю жизнь я страдаю от того, что не могу выразить того, что хочется. В сущности говоря, я занимаюсь невозможным занятием. Я изнемогаю от того, что на мир я смотрю только своими глазами и никак не могу взглянуть на него как-нибудь иначе». Гениям мешают гении, которым посчастливилось родиться раньше. А не гениям, вернее, всякой окололитературной шушере по душе безвременье, когда под шумок можно пролезть в их стан, мечтая подвинуть или вовсе спихнуть с пьедестала.
Зато в 1996 году я довольна всем остальным. «24 апреля. Воистину счастье, когда хочется по утрам идти на работу». Не раз ходила с различными службами на рейды, облавы. Однажды парням призналась: «Какое это счастье в милиции: куда ни глянь, одни мужчины!». «27 апреля. Поспала час. Затем дежурила. Мышеловка закрывается. Получила письмо от Моисея Ефимова. В июле собираются презентацию моей книги, если поеду. Было бы всё прекрасно, если бы этот зачуханный майор… Всех задолбал. Спала в кабинете… на столе. Скотская жизнь – какая уж там романтика! Но эту парашу нужно пройти». Не успела написать о том, как же мне тогда повезло, а тут такое. Я даже догадываюсь, кто тот  зачуханный майор, который всех достал. НЕВАЖНО, и он до сих пор в фаворе, потому чревато.
«4 мая. День длится вечно. Жаль, я многого не помню. Что-то прекрасное, неуловимое, нечто такое, о чём вслух не скажешь. В нашем общем доме страсти ещё изощрённее. И на это раз шутки посерьёзнее – игра со смертью. Неприятное чувство, когда ты забыла главное».
«9 мая. Сон странный. Сначала управляемый, но потом что-то пошло не так. Ибо Борис Ельцин объявил чрезвычайную ситуацию». Это всего лишь сон. А сны у меня всегда управляемые. Всегда чуть-чуть знаю, что это сон. Когда сон приятный, я отгоняют эту мысль, чтобы продлить удовольствие или воспользоваться подольше теми благами, которые только во сне доступны. Если что-то неприятное, ужасное, то успокаиваю себя, мол, это только сон. Кстати, с тех пор, как начала работать в милиции, сны криминализировались. Кровь, труп стали обычными атрибутами моих снов.
«Моей жизни описание понятно лишь мне самой. Хотелось бы, если было так. Можно было поподробнее, если бы была уверенность». Эти слова подходят к новой реальности, когда и мыслить не так боязно. А в те времена-то, зачем было шифроваться? Потому с годами записи стали максимально короче, по существу. Никаких откровений и нытья, перечисление событий и больше ничего. С каждым годом почерк всё хуже. Почерк у врачей лучше. «25 мая. Я хочу, чтобы после моей смерти не было некрологов, чтоб не сказали некоторые – она убыла». Это написано резко таким почерком, что еле читается. И обрывается резко. Смерть – это капитуляция. Ты не справился с задачами, решил уйти в тень, на вечный покой. Смешно, но и без этой напоминалки не будет некрологов, потому беспокоиться не о чём. Много лет назад, сидя на той стороны реки, дожидаясь переправы, встретила одного чувака, который искренне удивился, что я ещё жива. Ибо я резко исчезла с радаров, и есть такое подозрение. Должна была трубить о том, что я есть? Мозолить глаза в телевизоре? Я там уже была, этого хватило на всю оставшуюся жизнь.
«26 мая. Мне обещали аттестацию. Тогда и зарплата повысится. Жизнь меняется, даже не верится. Затем вышел приказ, чтоб увеличить мне зарплату на 50 % с января. Вот это да. Стажировка в Якутске».
«30 мая. Встала в 8. Я не солдат, иногда имею право отдохнуть, как следует. Впервые пистолет подержала в руках, правда, учебный. Незаметно для себя стала молиться другим богам. Кстати, у меня появились бицепсы. Скоро станут величать миссис Шварценеггер. Смешно! Он, кажется, лучше всех (?!) понимает меня. Но в то же время… об этом лучше промолчать (трудно!)». Опять! О ком речь? Небось, один из солдат доблестной милиции.
«24 июня. У меня слишком интимный дневник. Будто вокруг ничего не происходит. Мы – вне истории. А ведь история строится из таких будней. Сны странные, увы, не очень милицейские. Злой гений. «Я люблю человека в униформе»». Наконец-то, тогдашняя я внятно выразилась – будто ничего вокруг не происходит. Сплошной интим без конкретики. А я тут через 28 лет должна изучать свой же дневник с лупой, ища зацепки. Хоть бы намекнула что ли в чём прикол. Что за злой гений? Про человека в униформе – это, кажется, фильм.
И вот пошли откровения: «29 июня. Я всю свою сознательную жизнь ждала того, кто вопреки всему, примет меня такую, какая я есть. Всё же надеюсь, иначе, зачем всё это. Жила не так, любила не так, как надо. А слово «надо», хотя оно в некоторых  случаях мобилизует, стимулирует, мне неприятно. А вот «нельзя» - сладкое слово. Не всегда, конечно. Всякое действие имеет множество граней. Не запутаться бы во всём этом. Это было откровение, когда душа пылает, сердце подсказывает. Надо писать так, как в последний раз. Любое мгновение, дуновение, веяние неповторимо, непостижимо. Я не скупая. Я трачу жизнь, как богачка. Будто у меня в запасе миллион мгновений. Будто потом наверстаю потом. Эта тетрадь – моя отдушина. Больше некому. Обычно, меня считают открытой (до предела). Но не всё так просто…». Не всё так однозначно, короче. Писала так, будто чуяла, что я, будучи банкротом, буду рыться в бумагах из прошлого в поисках себя. А зачем? Чтоб показаться лучше, реанимировать в себе лучшие черты, или окончательно скомпрометировать себя, вытаскивая на свет божий давно истлевшие скелеты? Миллион давно истрачен. Обещанное хиромантом богатство с неба не свалилось. Что дальше?
   Кстати, о нищете и бедности. Начинается безденежье. Халявная теле-жизнь закончилась. Хотя силовикам и в 90-е зарплату вовремя платили. Просто я была неаттестованной, человеком второго сорта. К тому времени я начала привыкать к бремени бедности. Но оно меня не раздавило, когда большое количество людей ломалось под непосильным бременем бедности. У слов «беда» и «бедность» один корень. Никого рядом не нашлось, чтоб дать вовремя пинка под зад для ускорения. Родители, коммунисты, всякий раз отговаривали меня, если вдруг что-то хотела менять в своей жизни. Когда все начали торгашами, они это называли спекулянтством. Инвестиции? Это – мошенничество. Дали квартиру, отец был недоволен, что даром дают. Когда надо было её сдавать, они всё время бурчали, мол, даром доставшуюся квартиру за деньги сдаю. В конце концов, заставили её продать, да так неудачно, что эти деньги ушли в песок. Совок – это когда всё стабильно на годы и десятилетия. Всё стабильно плохо.
Между тем,  завершились вывод стратегического ядерного оружия из Украины в Россию и уничтожение пусковых шахт. Тактическое ядерное оружие было выведено к 6 мая 1992 года. Серия терактов: взрыв в вагоне московского метро на перегоне между станциями «Тульская» и «Нагатинская», в результате террористического акта погибли 4 человека, ранены 12 человек; взрыв автобуса в Нальчике, погибли 8 человек, более 30 получили ранения; взрыв в троллейбусе на Страстном бульваре в Москве, пострадало 5 человек; в Москве произошел взрыв в троллейбусе 48-го маршрута около станции метро «Алексеевская», пострадало 28 человек. Это становится рутиной. Человек ко всему привыкает, тем более, если это напрямую его не касается. Прошёл 2-й тур президентских выборов. Б.Н. Ельцин был избран президентом Российской Федерации на второй срок. Ходила ли я на эти выборы? 4 июля 1996 года в дневнике запись отсутствует. Будем считать, что ходила. Мент и бунт – понятия несовместимые.
Всему своё время
Записи 1996 года опять обрываются, будто что-то настолько отвлекло меня, не оставив меня для себя. Бывают обстоятельства непреодолимой силы, когда точно не до тетрадей и компов. Потому стоит писать так, чтобы вырванный из контекста кусок казался цельным. Имеется в виду non fiction. 
Никакая депрессия, тяжёлые времена не повод для того, чтобы соскочить. Тут в тему высказывание Льва Ландау: «Каждый имеет достаточно сил, чтобы достойно прожить жизнь. А все эти разговоры о том, какое сейчас трудное время – это хитроумный способ оправдать своё бездействие, лень и разные унылости. Работать надо, а там, глядишь, и времена изменятся».
«7 июля 1996 года. В эти дни стоит ужасная, просто невыносимая жара. Не уйти, не спрятаться. Выборы прошли. Ельцин победил всё-таки. Факт на лицо». Видимо, этому факты я не очень-то и рада. К Ельцину относилась вроде с пиететом. Или Горби был милее с его перестройкой и гласностью? 3 июля — победа Бориса Ельцина во втором туре. Ельцин избран на второй президентский срок.
В 1996 году Россия выбирала своего президента. Несмотря на кампанию «Голосуй или проиграешь!», на которую были направлены все ресурсы власти и весь потенциал шоу-бизнеса, борьба шла напряжённо, пришлось назначать второй тур. Естественно, не обходилось без митингов и политической рекламы. В Москве на подмогу Ельцину выступил ещё весьма популярный в то время мэр-хозяйственник Юрий Лужков. Политтехнологи обеспечили «победу» Б. Ельцину с его стартовым 6% рейтингом и зашкаливающей народной ненавистью. До сих пор ведутся споры относительно честности тех выборов. Вот оно как, оказывается. В своё время не понимала остроты момента или на всё было начихать. И, конечно, за кадром осталось то, что Ельцины был накануне очередного инфаркта. С трудом поставленный на ноги после очередного инфаркта Борис Ельцин второй раз вступает в должность президента, 9 августа 1996 года. Как тогда сообщали кремлёвские источники, «Ельцин болеет, но работает с документами». «Рукопожатие у него крепкое», успокаивал население кто-то из допущенных к телу вельмож. А за спиной Ельцина маячила фигура Березовского. Кто же был истинным кукловодом? Или был целый клан кукловодов?
А у меня свои печали: «11 июля. Труд утомляет. Эту ночь никогда не забуду, в том смысле, что я никогда так не трудилась. Печатала на компьютере до утра. До 4 часов! Но вышло по-моему». Припоминаю ночку, когда заставили что-то срочно печатать, а я до этого ночь почти не спала. Меня пасли, чтобы не удрала. Было так жарко, душно и до смерти спать хотелось. Тогда предлагали окунуть голову в бочку с водой, что я несколько раз сделала. Этого взбадривало только на десять минут. Ещё жрать хотелось. К утру всё же отпустили домой, ибо я буквально умирала.
Было всего несколько штук компьютеров, а я не умела на нём работать. Чуть позже я стала как бы секретаршей. В довесок работы в пресс-службе я убирала пустые бутылки в тайной комнате за кабинетом начальника. Однажды начальник опять заставил печатать что-то после работы. Когда он позже заявился с главой района, я сидела спиной к батарее и плакала от бессилия. Не могла, не хотела печатать. И надо мной сжалились. Не только отпустили в тот день домой, больше не стали меня загружать этой ненавистной работой.
Когда НАСА объявило о том, что на метеорите ALH 84001, отколовшемся от Марса и упавшем на Землю, найдены остатки микроорганизмов, существовавших 3 млрд лет назад, и чеченцы проводят штурм города Грозный, я писала: «На работе, как обычно. Наталья увольняется. Умер Эдуард Соколов… В голове не укладывается. Близкий человек. У Наташи помянули. Вообще поговорили». Позже: «Начала читать роман Эдуарда «Хампа». К сожалению, не довелось читать его при жизни автора. Всё откладывала, отшучивалась. Всё время шутили с ним на этот счёт. Он говорил, что подарит все свои книги с автографом, да вот не успел. Скоро его сороковина…».
Это с ним мы тусили в одном из дальних наслегов района. Как бы агитировали кого-то во время предвыборной кампании. Это он меня просил рассказать про то, что чувствует женщина во время занятий любовью. Это он упрашивал меня, выйти из-под кровати, что пойти на свой юбилей, устроенный им. Не помню, было ли так на самом деле или это игра слов. У родственницы вроде низкая тахта была, а не кровать. Сегодня же уточню. Он был настоящим другом, соратником. У него не было личного интереса ко мне. Потому это была настоящая дружба. Он был бы удивлён, узнав, что и я перешла на прозу. По-моему, это он предупреждал меня не увлекаться журналистикой, ибо это убьёт меня, как писателя.
«12 августа. В Чечне идёт война. В Москве инаугурация Ельцина. В Якутске – первые международные игры «Дети Азии» на новом стадионе «Туймаада»». Наконец-то заметила, что вообще-то где-то в стране война идёт.
«29 августа. Эту тетрадь запру, наверное, в ящике. Новую начну – заодно и жизнь новую, с новым именем и любовью в сердце. Сгорел наш бывший сосед. Потерпел катастрофу Ту-154, летевший из Москвы через Шпицберген».
Вот и всё. Оказалось, тетрадь эту заперла и начала новую. В итоге половины года нет, да 1997-го тоже. А что с любовью в сердце? Мне стало привычно писать, ссылаясь на свои записи по горячим следам. Хождение в прошлое по меткам собственной судьбы отменяется? Записи есть с мая 1998-го. Чем ближе 2000-е, тем опаснее.
Даже не знаю, стоит оно того или нет… Чем писать о чём-то, что здесь и сейчас, с оглядкой на УК и риском для жизни, стоит всё же возвращаться в прошлое, которое с каждым описываемым годом ближе к настоящему. Ведь я иду галопом по годам, глядишь, окажется, что прошлое уже дышит в затылок, заглядывая в дневник текущих дней через плечо, будто укоряя: «Во что ты превратила свою жизнь? Всё было зря, всё мимо, раз к ЭТОМУ всё шло…».
Ха-ха, нежданчик – тетрадь, которая после той, запертой, оказалась лежала у меня нас столе, чтоб быть под рукой, ждала своей очереди. Я очень рада, значит, будет что писать завтра, послезавтра. Повествование будет стройным, беспристрастным. Честно признаюсь, я ещё не знаю, что там. Оставлю её на потом, меня ждут другие дела. Всему своё время.
Звонок маме, чарующая ложь на требу дня
«Книги только одно из вместилищ, где мы храним то, что боимся забыть» (Рэй Брэдбери). Потому всё, что, на мой взгляд с высоты дня сегодняшнего, было знаковым, переселяю сюда. Книгой не станет, не беда. Пусть будет, денег не просит.
Не дошла ещё до того момента, когда винтик начал отваливаться. Раз вспомнила, надо озвучить. У меня с матерью особая связь. Не было дня, чтоб я с ней не говорила, хотя бы по телефону. Если не было возможности, писали друг другу письма, заказывали переговоры – раз в неделю стабильно. Даже сейчас, когда её физически нет, мне стабильно раз в неделю снится, что я пытаюсь дозвониться, или она мне.
Вдруг я исчезла с радаров. День, два – и мама забила тревогу. Позвонила начальнику милиции, тот не в курсе, где я. Тогда мама отсчитала его, мол, какой ты начальник, раз не знаешь где твоя подчинённая – ищите, найдите, и всё тут. Вспомнила – это было тогда, когда я стрессанула от любви, лежала дома никакая, тут соседка слёзно попросила её выручить. Она работала на рынке, реализовывала чей-то товар. Каждый день все торговцы должны были платить мзду директору рынка Николаю Степанычу. Соседка несколько дней не смогла наскрести нужную сумму. Наврала ему, что деньги у меня в комнате, а я исчезла. Вот и просит она меня, “исчезнуть” дальше, пока не утрясётся. Хотя я не от любовного угара страдала, а от того, что приказали мне ходить на работу только в форме. Форма, о которой в своё время мечтала, была старого образца. Стрёмная юбка меня смущала. Если бы в то время ввели брючную форму, я бы до пенсии проработала в системе. Пенсия была бы большая. Хотя я вряд ли дожила бы до неё – спилась бы или с катушек слетела. Чтоб там работать до пенсии, надо иметь не только железный организм, но и чугунную башку.
Благодаря маме, меня “нашли”. Начальник отругал меня: “Меня ещё не ругали матери подчинённых”. А соседка как выкрутилась, не знаю. Когда-то тот директор возил нас по посёлку. Живот об руль упирается, стеклянные глаза, руль крутит так, будто от этого жизнь наша зависит. По пути ни один гаишник не смел его останавливать. 90-е, посёлок маленький, всё схвачено. Да вся милиция кормилась на рынке. Устраивали рейды, мол, надо проверить сертификаты. Собутыльнице начальника, его ярой поклоннице сама лично копировала эти сертификаты на начальниковском ксероксе. Её и без сертификата бы не штрафовали. Все же в курсе, кто лично её крышует. Да и без крыши она своя – вся милиция у неё дома гуляла. Еле-пили за её счёт. Я – чаще всех. Меня она ценила, ибо я была связующим звеном, стукачом о перемещениях и настроениях начальника, посыльной, иногда и сводницей.
Так вот, соседка гладила пузо директора, мурлыкая: “Николай Степаныч, сделай нам ребёночка”. Ну, до этого дело не доходило, хотя чёрт его знает, какие скелеты у неё в шкафу. Главное, она говорила – “нам”. Без меня никак. Она бурно страдала, что никак замуж не выйдет. Решила помочь ей по-соседски – свела с одним холостым сотрудником её возраста. Так она среди ночи выскакивает из комнаты с вот такими глазами. Что случилось?! “Так у него член вот такусенький!”. Неужели так бывает или она преуменьшила всё же?
Однажды маме моей пришлось три часа выслушивать монолог о моих любовных страданиях. Я звонила с междугородки. Там обычно оплачиваешь заранее разговор на пять или десять минут, потом только говоришь. А про меня телефонистки или забыли, или пожалели юную влюблённую студентку.
В нулевых устроилась в предвыборный штаб одного кандидата. Платили не ахти какие деньги, зато был бонус в виде бесплатного печенья и возможности говорить в районы без ограничений, мол, агитировать таким образом знакомых. Я каждый день звонила маме.
Потом, когда все вместе жили, если уезжала на день в райцентр или в соседний город, я опять-таки звонила маме. Когда появилась мобильная связь, была несказанно рада – теперь можно звонить маме хоть по сто раз в день. Муж удивлялся, о чём можно так увлечённо говорить, если только утром выехали. Он якутского не знает, человеку титульной нации знать язык аборигенов необязательно. Когда её не стало, мои голосовые связки взяли бессрочный отпуск. Ни с кем на этой земле так не поговоришь, как с мамой...
            “Умоляю, дайте две копейки!
Нужно срочно в детство позвонить.
Подскажите в прошлое лазейку...
Тянет в детство сердце, как магнит.

Дайте позвонить. Хочу услышать
Голос мамы, что зовёт домой..
Где духовка пирожками дышит,
И пельмени лепим всей семьей” (Андрей Дементьев).

“5 сентября 1996 года. Здравствуй, новая жизнь! Не очень-то чувствуется, что она новая, но приметы есть. Нашла свидетельство о рождении, буду менять паспорт. Четвёртый раз. Кабинет поменяла, подальше от начальства. Вечером пришёл В. Мы предались любви под песни Ирины Аллегровой. Говорит, что любит. Я в замешательстве”.
Тетрадь нашлась – дальше постараюсь по существу. Новая тетрадь – новая старая жизнь. И любовь новая – новая старая. “6 сентября. Читаю увлекательный роман, а сама изнемогаю от желания. Утром оттолкнула его, а вечером надеюсь на встречу. Логики нет. В таких делах я неразборчива и непоследовательна. Горький опыт – плохой подсказчик. Но ещё не влюблялась я во второй раз в одного и того же... Что это? Безумие...”.
В это время  США нанесли ракетный удар по Ираку (операция «Удар в пустыне»). 6 сентября 1996 года в России последний раз приведён в исполнение смертный приговор. 28 лет, как вольно дышит человек?
“8 сентября. Я начала большую (по моим меркам) вещь, которая давно просилась быть написанным. Всё никак не начинала. Начало есть. Только не надо торопиться. Хоть всё черпается из того, что здесь и сейчас, вещь непредсказуемая. Это будет зеркалом нашей повседневности. Отразится наша жизнь, пока она не превратилась в прах или разложена по полочкам истории. История потом будет слишком упрощена, потеряет все краски. Заставила себя переключиться. Начала ещё другую вещь в своём стиле. Вещь будет небольшая. Пишется без напряга. Раньше не писала больших вещей. Потому вторая мне ближе. Чувствую себя увереннее. Ничего себе! До того дошло, что какие-то дети свистнули бычки с подоконника. Считают, что меня дома нет. Хорошо наблюдать за жизнью исподтишка. Сороковина покойного Михаила. Слышала, что в холле кто-то ходит, шаркает ногами. А на самом деле – никого не было”. Это о том человеке, тело которого нашли через много дней после кончины.
“9 сентября. Америка бомбит Ирак. Россия возмущена. Чужие пороки больше волнуют, чем свои. А Ельцины собирается лечь на операцию сердца”. Наконец-то заметила, что в мире что-то творится. Опять Ирак. Из-за Саддама отказывалась рожать. Теперь бы рожала, да не от кого.
“11 сентября. Зарплату дали 770 тысяч всего. Стихи не идут, музы молчат. И мне это даже приятно”. Стихи сейчас бы не помешали, но боюсь, под дулом пистолета не выжать пару строк. Стихами можно выразить многое. Зашифровать, запихать туда всё, что вслух говорить чревато.
“12 сентября. Письмо от Моисея Ефимова. На конверте – Петровой Чолбон Николаевне. Он пишет, жаль, что я больше не Венера”. Вот почему я меняю паспорт. Треба времени – якутам надо становиться якутами. Потому я решила поменять имя. Чолбон – это есть Венера по-якутски. Но потом всё же передумала. И слава богу. Сейчас даже в паспорте национальность не пишут. Мы все – россияне.
“17 сентября. Неожиданно для себя начала ещё одну вещь. Банально, но приятно – проза с элементами эротики. Треба дня воплощается в слове. Слово на требу дня. Мерзко? Но в этом, может, суть. “Чарующая ложь” – название довольно-таки интригующее!.
“18 сентября. Сегодня ночью выпал первый снег. Так рано! Правда, он растаял. Но он был... Душа поёт, заливается. Были слова, было всё – неужели всё стёрлось? Стих нестройный в строку рвётся, Этот день в нём отзовётся. Как-то так”.
В “Послесловии” пара строк, и, как будто, жизнь прожита не зря.
“Наша мама громко плачет”
“20 сентября 1996 года. Домой пораньше пришла – в “свою берлогу”. Инкогнито. Мечты о подвиге. Старо, как мир, но для меня впервые.Что на меня нашло? Ночевала у родственницы”. Я в те дни почти всегда ночую не дома. Почему хожу к себе домой инкогнито? Я и подвиг – вещи несовместимые. Зря себя любимую гробить и тогда не собиралась, и сейчас. Мама это знала, и на мои, порой, высокопарные слова реагировала следующим образом: “Ты много чего говоришь, когда реально припечёт, ты первая под кроватью окажешься”. А сама под кроватью, даже в погребе пряталась во время грозы. Если бы ракеты над домом летали, где бы она пряталась?
“5 октября. День уголовного розыска. Ночью он приходил. Объяснились. Мы вообще обнаглели, но он такой милый. А праздник начался в 12,  и продолжался до бесконечности. Это был незабываемый день. Весело было! Я призналась в любви по телефону (из кабинета начальника). Всего не опишешь. Ночью пришёл. Мы с ним учиться поедем. Вместе! Он был нежен, как никогда. Выиграла будильник”.  Знаю о ком речь, но чтоб настолько... Куда всё делось? Я его так любила, что однажды реально подумала, что не переживу эти несколько часов до нашей встречи. И разлюбила за одну ночь. Его мой начальник так невзлюбил, что сослал на Север. Правда, он сам нарвался – стрелял в дежурке из табельного оружия. Бывшая сентябристка попросилась с ним, а он: “Ты там с голоду умрёшь, у тебя рыбная аллергия, а там рыбой только и питаются”. Шёл дождь. То ли слёзы текли ручьём, то ли дождь смывал косметику, а снизу дочка смотрела и смеялась, приговаривая: “Наша мама громко плачет”. Дождь прошёл, слёзы закончились. Наутро объявили, что я выиграла “золотого оленя” в номинации “Поэзия”. Поехала за статуэткой. От неё остался только низ из чароита. Оторванный молодым мужем редактора местной газеты серебряный олень куда-то делся. Вот так за ночь я излечилась от “большой” любви. Зачем плакать из-за мужчин? Маму или дочку не заменишь, а мужчину запросто. А так-то я плакать люблю, особенно, когда есть зрители. И никакие фельгенгауэрские антидепрессанты не нужны. Выплакал стресс и вперёд навстречу утренней заре.   
«6 октября. Мама сторожила, жизнь сохранила. Ночевали у родственницы». Речь идёт не моей маме, а о соседке, которая вечно с голоду умирала. Не только я, мы все называли её мамой, её мужа – папой. А сторожила она меня, чтобы у меня сердце не остановилось. Видать, на дне уголовного розыска немного перебрали. Мне в то время казалось, что во сне сердце остановится. Потому должен был кто-то рядом сидеть и массировать ладонь (область сердца). До собрания писателей, на котором меня приняли в союз, не спала трое суток. На вечеринке, которую устроили сами в деревенском клубе, заставляла двоих гаишником водить меня по залу, чтобы хоть немного поспать. Нормально лечь и заснуть боялась, мол, сердце остановится.
Бля, сколько лет прошло, не остановилось же! В те годы спать бы и спать. Я бы и сейчас спала без задних ног, да дел много, мне дня порой не хватает. И в детстве не насладилась вдоволь сном, ибо тоже боялась спать. Мол, сон – это маленькая смерть. Заставляла маму читать перед сном. Она, наверное, думала, что мне так интересно слушать, как она читает вслух якутскую классическую литературу. А мне тупо заснуть было боязно. Полезно читать скучные книжки – быстрее засыпаешь.
«7 октября. Тяжело, но терпимо. Люблю жизнь даже сегодня. Все кланяются, всё обошлось. Чудно, однако! Ночью пришёл он. Никто и никогда не любил меня так, как он. Мы предаёмся безумию снова и снова. И выхода нет. Хотя он говорит, что есть. Я плакала то ли от счастья, то ли ещё от чего. Боже! Я знаю, что ты есть… Любовь – это, когда ни о чём не жалеют. И принимают тебя такой, какая ты есть. 8 октября. С трудом расстались. И так день будет тянуться до вечера. Это был знаменательный день. Надеюсь, с этого дня жизнь моя изменится в лучшую сторону. Была на приёме у Зинаиды Ивановны. Она предсказала судьбу. Сказала, что у меня одни хорошие линии. Но судьбу свою изменила. Сбилась с пути, а путь вёл к Юпитеру (это успех, слава, карьера, деньги). Ещё один ребёнок будет. Замуж пока рано. Зато потом брак будет почти идеален. Чуть пораньше пришла домой, измоталась совсем на работе. Спала до 8 вечера. С риском для жизни добралась до милиции. Отчёт делала, и спать легла. И случились страшные вещи. Такого никогда в жизни не было. Наверное, сеанс подействовал. Спасение нашла в дежурке…». Ещё один ребёнок был, да сплыл. О чём дальше речь? Какие страшные вещи случились? Я не помню. Значит, не столь важно.
«13 октября. Кстати, Моисей Ефимов написал, что книгу мою вот-вот издадут. Об этом я и забыла. Другой бы на моём месте зациклился на этом, а у меня куча других проблем. Подкрадывается тьма, люд упивается последними часами абстрактной свободы… Немного тоскливо. Наконец-то увидела Сергея Доренко в программе «Воскресенье». Крутой малый, такие заявочки».
«16 октября. Буду рядовой». «18 октября. Новость дня! Лебедь снят с поста секретаря госбезопасности и советника президента. Куликова пока не трогают. С утра предвкушение счастья. Предчувствие». В середине 90-х Александр Иванович Лебедь был очень популярной личностью. Геройский генерал, любимец народа! В первом туре президентских выборов он неожиданно получил третье место, следом за Ельциным и Зюгановым. Во втором туре призвал своих сторонников голосовать за Бориса Николаевича, получив взамен важный пост секретаря Совета безопасности. Считался наследником кремлёвского престола. Народ засматривался комедиями про особенности национальной охоты и рыбалки, где генерала блестяще копировал актёр Булдаков. По стране гуляли его афоризмы типа «Упал - отжался!». Ещё одна крылатая фраза Лебедя - «Двум пернатым в одной берлоге не жить!» Тем вторым «пернатым» был министр МВД Анатолий Куликов. Этот фильм до сих пор крутят на ура. После такого фильма мёртвый раскодируется.
«Хватит ходить по указке, поступать по подсказке, верить сказке»
«31 октября 1996 года. Получила письмо от Моисея Ефимова, такое радостное за меня. Книга в начале ноября выйдет. Мою статью о музее милиции напечатали. Пришли письма из зоны. Тяжело. Три вещи мне были чужды – я чётко понимала, что это не моё – стихи, телевидение и милиция. И что же? Стихи стали моей стихией, телевидение тоже родным, а милиция моей страстью. Последний день месяца надолго запомнится. У.Уитмен, Э.Межелайтис – я их не никогда не читала, а у меня находят что-то общее с их творчеством. Странно…». Из зоны писали те, с кем я встречалась, стихи им читала. Помню, кому-то отказала в переписке, мол, мне по роду службы нельзя. Может, и вправду нельзя было.
«4 ноября. На работе, как в школе, только намного лучше, чем в моей школе. Между прочим, вся прежняя блажь отошла – сейчас всё по-новому. И это блаженство. Мы поедем вместе в Якутск. Становимся неразлучными. Кстати, эта тетрадь порой мне в тягость. Но надо же куда-то выплёскивать эмоции, а их много. Сказал, чтоб я на выходные поехала домой, так ему будет спокойнее. Да, я доставляю много хлопот. Беспокойная я, успокойте меня! Сегодня с детьми поговорила. Они – цельные, отдельные миры. А я мать, которая до сих пор не постигла величайшего, по сути, чуда. Ах, ещё предстоит провести цветаевский вечер. И главное – пройти медкомиссию. Через тернии к звёздам, вернее, к звёздочкам». Имеется в виду звёздочки на погонах, а не на небе.
Я сошлась с одной интеллектуалкой, которая тоже болеет Цветаевой. Вот мы с ней решили собрать таких же, не от мира сего, и устроить вечер. Вечер удался. Там была и жена моего возлюбленного, которая, как оказалось, и моя поклонница. Вот где прокол! Вот где проглядывается звериный оскал моего истинного я. С того момента совесть ушла в спячку, ибо всё это НЕВАЖНО, когда ты любишь. Нас двоих пока устраивал треугольник, один угол которого знать не знал, что является частью этой геометрической фигуры. Он знакомиться с родителями даже ездил, будучи женатым на другой. Всё было хорошо в том 1996 году. Это со второй половины 1997-го что-то пошло не так. По моей вине. По записям понятно, что я уже доставляю много хлопот. Он пас меня, боялся, пока он на дежурстве, чтоб я не улизнула куда-нибудь и с кем-нибудь… В то время гугла не было, это сильно похоже на полигинию…
«5 ноября. Сделали операцию на сердце Ельцину. Говорят, всё прошло хорошо. Якутия прославилась – в АК «Алмазы России-Саха» скандал – невыплата налогов и т.п. По всем каналам об этом только и говорят». Да, были времена, когда первые лица были обычными людьми со своими болячками, недостатками, недочётами. Иллюзия прозрачности. Это только у двойных агентов нет ни жён, ни детей, никакой личной жизни – люди в футляре. Президенту России Борису Ельцину проведена операция по аортокоронарному шунтированию сердца, во время которой обязанности Президента исполнял Виктор Черномырдин. Президентские выборы в США. На второй срок переизбран Билл Клинтон. Клинтон – будто всё это было совсем недавно…
«6 ноября. Праздник был долгим и изнурительным. Наш стол был не хуже, чем у других. Я выиграла лишь один приз за самые длинные ресницы. Потом отмечали день милиции вдвоём. И это было прекрасно». А как же 7 ноября? День милиции, это важно. Указом президента России вместо празднования годовщины Октябрьской революции 7 ноября велено считать Днём согласия и примирения. Потом и дату передвинули – с 7-го на 4-е, чтоб не смущать народ. А этот самый народ до сих пор по привычке празднует 7 ноября, радуясь тому, что есть лишний повод выпить – и 4-го, и 7-го. Уже в 90-е появилось много новых праздников – сплошные красные дни календаря!
«Хватит ходить по указке, поступать по подсказке, верить сказке». Валентин Распутин написал эти строки в 80-х, а подходят они ко всем годам. Моё вроде жизненное кредо, но к году 1996-му точно не относится, когда жить должна была по уставу.
«16 ноября. Утро прекрасное – не столь морозное, но и не теплое. Золотая середина! Маячит один образ. Выкрою ли для него время? Какое обворожительно запретное слово – адюльтер… Начала вещь. Казалось, что проза управляема, но не тут-то было. Беспредельно воображение, что смело и сюжет, и всё остальное. 19 ноября. Всё само идёт – меня заверили, что буду аттестованной. Я сегодня впервые была в форме. Кириллович разрешил». Ещё не аттестована, а уже в форме. Велико было желание, вот и разрешили. Какой-то беспредел – и в личной жизни, и на работе.
«22 ноября. Тетрадь дома оставлю. Эта поездка в Якутск будет «белым пятном» в моей биографии. Надеюсь, всё пройдёт удачно. Главное – медкомиссия. Долгое прощание. 23 ноября. Вот и всё, теперь уж по-настоящему попрощались. Пришёл в 7 утра. Чуть не случилась катастрофа. Я люблю и надеюсь».
Откровение в межсезонье
В фейсбуке напоминалка. Пусть будет здесь, ибо в тему.
С утра очередной ржач – прошлое не отпускает.
Под полтинник следовало бы подводить итоги, разложить всё по полочкам, по папкам да файлам, типа, это ВАЖНО, это НЕ ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ и т.д., да боюсь, как бы не оказалось, что в папку «ВАЖНО» положить будет нечего… Мелочи да детали, то весь СОР, из чего в своё время слагались стишки, не в тему вроде будут.
Вот на днях справили юбилей местного совхоза. Некоторых забыли пригласить, вот те тихо возмущаются, мол, столько работали, не щадя себя, а всё впустую. Меня не забудут, ибо я нигде толком-то не работала, тем более, не щадя себя. Не мёрзла, тяжестей не таскала, это сейчас руки в мозолях, так это для себя и своих. Если и работала, это для галочки, когда-то меня в тунеядцы чуть не записали, пришлось срочно рабочей в больничку устроиться, да из-за угрозы выкидыша я даже бидон молока не таскала, за меня другие пахали. И за своё обучение не отработала, вместо того, чтобы ехать в Читу по распределению, вышла замуж… чтоб под суд не попасть. Учиться поехала после восьмого класса, чтобы после десятилетки в доярки за компанию не записаться, ибо коров доить и сейчас не умею, и не хочу. Ныне ради денег попросилась в хотоне у соседки поработать, да пришлось отказаться на третий день. Приятель учил меня якутским узлом за рога привязывать скотину… на стуле. Стул и рога – разные вещи, я сразу же терялась перед коровой, напрочь забывала эти узлы.
На ТВ работала, и то до пяти лет не вытерпела, сбежала в милицию, ибо, мне казалось, что там интересней, за что меня в предатели записали, да я не обижаюсь, в поте лица там не работала. В памяти осталось лишь ощущение вечного праздника – одни пьянки да гулянки, оптом пили, оптом спали, оптом разводились. Одно хорошо – лихие 90-е мы не голодали, очень даже сытые были, на красном крузаке катались, чёрную кассу пропивали, везде зелёный свет да халява. Нас ГАИ не трогало, милиция не задерживала, глава администрации района за пьянку не ругал, только ворчал, что девки до того загулялись, что парики у него дома забывают. Но это логично – собутыльников и любовниц не задерживают, не ругают. Это в самой милиции можно лепить выговор за прогул, после того, как начальники сами забыли меня забрать на обратном пути, ибо были пьяны.
Вот тогда надо было остановиться, перестать писать стихи, делать карьеру, деньги и телом, и делом. Прав был мой тогдашний босс, когда в сердцах выпалила: «Надо с тойонами спать, а не с ментами якшаться!». А я назло ей к ним и подалась. И там особо не пахала. Хотя один раз тот же глава администрации меня пожалел, когда я сидела, прислонившись к батарее, и плакала от бессилия, ибо не умела печатать быстро на машинке. Или тот момент, когда замначальника милиции заставлял мочить голову в бочке с водой, чтобы освежиться, ибо опять-таки надо было срочно что-то печатать – это можно ли считать, что я в поте лица пахала?
 Дальше больше, да мне надо картошку идти копать, это вам не с телевизора вещать или пресс-секретарем отделения милиции (кстати, спецом для меня придумали эту должность, а по трудовой книжке я полтора года работала просто секретарем, рядовой милиции, кстати, один старлей в гостинице рвался ко мне номер, ибо я младший по званию и обязана подчиняться) работать.
На этом текст обрывается. Видимо, огород отвлёк или что-то пошло не так.
Самый лучший год?
Через две недели запись в тетради возобновляется: «9 декабря 1996 года. Столько всего было за две недели, но вот я здесь и всё возвращается на круги своя. Получила сразу три письма от Моисея Ефимова. «Гениальность» никак со мной не вяжется. Это в его глазах я такая. Там я чувствовала себя человеком, а здесь такое чувство, что я по уши в дерьме. С мужем говорила, наладила отношение с его родственниками. Книга вышла и уже продаётся весьма бойко. Гонорар 3 миллиона получила, купила на это телевизор «Шарп» и берет норковый. Медкомиссию прошла, столько хлопот всем доставила. Но результат пока неизвестен. Обрадовалась, что, наконец, должность получу, но сегодня Кириллович разочаровал. Съезд прошёл в овальном зале института гуманитарных исследований. По телевизору показывали. Выступали по радио с Моисеем Ефимовым и Василием Сивцевым. Две недели прошли быстро. Перекрасилась, преобразилась, и тем самым всех ошарашила. И здесь сегодня. В Якутск – всё идёт к этому».
Народный поэт Моисей Ефимов всё чаще начал говорить и писать о том, что плюнь на всех, они «мелкие люди». Видать, обстоятельства вынуждали. Там – одна хвала, у себя дома – только хула. Замначальника по личному составу выразил своё недовольство по поводу моего внешнего вида. Я же вдруг стала «блондинкой». Кириллович съязвил: «По телевизору мы тебя не узнали». Типа, что за дура там, среди гениев, сидит, присмотрелись, это оказалось я. Три миллиона гонорара – это по тем временам, когда средняя зарплата полтора миллиона. Профессор Борис Попов сказал: «Если бы Венера родилась не здесь и не сейчас, она была бы миллионершей». Какая досада. Гонорар всё же платили. Не сама же платила за издание своей книги. Медкомиссию еле прошла. Придрались, что у меня в сердце аномалия – нашли какую-то ложную хорду. Выяснилось, что оно медленно работает. Эту природную особенность никак не исправить, с этим можно жить. Больше кофе пить, да и другие энергетики не помешают. С таким сердцем тише едешь, дальше будешь… Но оно мешает моей будущей карьере. Можно подумать, все менты в космонавты метят. Ведь уже была договорённость, что меня по блату возьмут в школу милиции. Вот почему пишу: «В Якутск, в Якутск…. Мы там в Якутске с Моисеем Дмитриевичем очень много говорили – обо всём. Он меня здоров поддержал. Таких людей очень мало, наверное. Но не умею быть благодарной, я всё принимаю, как должное».
«13 декабря. Сходила на ТВ. 18-го снимают второй вариант нового фильма для показа по Саха-ТВ. Я буду играть банщицу. В следующее воскресенье – выборы. 19 декабря. Не жизнь, а кошмар какой-то. А скоро выборы. И я грешна, я тоже в игре. Вчера по радио выступала в пользу Осипова. Сегодня листовки раздавала в пользу Николаева. Хотя умом и сердцем я не такая. Просто общество «Знание» велело. Кстати, гонорар за выступление почти 300 тысяч получила. И детское пособие на такую же сумму. А вчера зарплату. Раскошелилась, купила себе обнову на 250 тысяч. Сегодня с начальниками посидели, торт, шампанское. А вчера с ними же поцапалась. Такова жизнь: то взлёты, то падения. Света с семьёй у меня в комнате. Потому ещё не встречались. Этот адюльтер нас обоих в гроб загонит». 22 декабря — в пятнадцати субъектах России прошли выборы глав регионов. Президентом Республики Саха (Якутия) избран Михаил Николаев (58,9 %).
«23 декабря. Позади – выборы. Естественно, победил Николаев. Слов нет. У всех эйфория. Я же вчера прекрасно провела время в дежурке. Приехала домой – так хорошо на душе. Форму привезла. Вечером он звонил. Решили выкурить в четверг». У всех эйфория, а у меня эйфория от чего-то другого. Что мы решили выкурить? Хотя, возможно, из комнаты выкурить решили, а то давно не встречались».
«24 декабря. Мама ушила форму. Веру Васильевну нашли в квартире мёртвой. Умерла уже давно. И здесь Романова нашли дома мёртвого. Жить и не дожить до 2000-го года… «.
Сколько надежд было на 2000-й год! Вот когда начнётся обещанное светлое будущее. В новый век с новыми надеждами. И что? Кто знал, что новая веха принесёт только новые беды, новые проблемы, с которыми наши неприятности в 90-х рядом не стояли…
Вера Васильевна – это наша дальняя родственница, старейшая учительница. Одинокая. Другая моя родственница буквально сегодня опять озадачила меня. Искать в архиве данные обо всех родственниках по маминой линии, чтоб начертить родословную. Дело, конечно, важно, только времени на это нет. Она думает, что в электронном архиве всё выложено, буквально то родословное дерево нарисовано. Шлёт без конца звуковые сообщения с именами, ничего мне не говорящими. В архиве даже дату рождения мамы не нашли, ибо именно те документы, сказали, сгорели. Маму так и похоронили с ложным днём рождения по паспорту. Она в жизни ни разу не справляла свой день рождения, потому что его не было. От балды написали 31 декабря, потому мама прибавляла к своему возрасту год с боем курантов.
«25 декабря. Всё-таки купила платье к Новому году. В рассрочку. 350 тысяч. Всё же Новый год, надо меняться. 31-го задолго до этого напросилась на дежурство в административном здании. Я уже привыкаю к кочевой жизни, а кое-кто от этого страдает. Дура, напросилась быть дедом Морозом. Зачем?».
«31 декабря. Пора ставить черту. Зачем плакать, рыдать, если все мосты сожжены и поставлены все точки, кроме одной. Зачем горевать, если год уходящий принёс столько счастья и удачи. Год белых полос. Любила и была любима. То, что загадала, исполнилось. Новогодний корпоратив прошёл. Я была Дедом Морозом, за это дали паровой утюг. Почти всем премии по 100 тысяч дали. Не будем считать неудачи, они были мизерными. Буду помнить год 1996-й! Грустно, что он уходит, и немного страшно, что он не повторится. Новый год, будем надеяться, что ещё больше удачи принесёт. Написала два стишка – в дар году уходящему. Обедала в дежурке. Привыкаю к такой жизни. А сейчас иду на дежурство, там же и буду встречать Новый год. Чудес ждать не будем, пусть всё будет сюрпризом. После 12-ти самыми первыми стреляли из ракетницы. Любовь – это муки, но мы счастливы. Боже, как же я запуталась и всех запутала. Не знаю, как выпутаться…».
Оказалось, про это целый рассказ есть.
Запретный Новый год…
Новый год – славный праздник, ассоциируемый с чудесами, подарками и прочими прелестями. Бутылка шампанского, китайская ёлка, купленный тортик, оливье да опять-таки китайские мандаринчики – так традиционно и обыденно, а хочется чуда, извне. А чудо устроить можно и самим.
Работать 31 декабря не хочется, но надо. Благо, в этот день никто и не работает, так, для галочки полдня отсидишь, отрепетируешь Новый год с коллегами. И по домам. Но не все. Кто-то должен и в новогоднюю ночь дежурить, когда ночное бдение у всех в честь праздника, у кого-то круглый год «Новый год».
Кто захочет трудиться в эту ночь, но есть такое противное слово – НАДО. А я, в ту пору рядовой милиции, за два месяца попросила вышестоящего начальника поставить меня на дежурство именно 31 декабря 199… года. У того глаза на лоб полезли, но поставил, жалко что ли. Правда, поинтересовавшись прежде, в своём ли я уме. В своём, своём, но я была без ума от одного сотрудника дежурной части, и заранее подсчитала, что именно он будет дежурить в новогоднюю ночь. Вернее, мы оба подсчитали… А как иначе мы провели бы Новый год, семейный праздник вместе, он-то несвободен (смею надеяться, только по паспорту).
Вместо фейерверка – ракетница, вместо красивой праздничной обстановки – вечно грязная дежурка. Плюс шампанское и тортик. И наша запретная любовь, которую не смущал даже отборный мат задержанных пьяных бедолаг за стенкой.
То дежурство растянулось на ещё одни сутки… В коридоре моего общежития встречаем сослуживца, который тут же, но с трудом выпалил:
- А Новый год был?
- Был, был и давно.
Кто-то умудрился проморгать даже Новый год, мы своё счастье – нет.
С кем встретишь Новый год – с тем год и проведешь…
Милый февраль, формула счастья, как душу лечат уборкой
Формула счастья Альберта Эйнштейна: «Я счастлив, потому что ничего не хочу от кого-либо. Меня не интересуют деньги. Награды, звания и почести ничего не значат для меня. Мне не нужны похвалы. Единственное, что доставляет мне удовольствие помимо моей работы, моей скрипки и моего парусника, — это признание со стороны моих коллег по работе». Год 1996-й мной отмечен, как самый лучший год. Значит, в том году я была счастлива. Одной любовью сыта (хотела сказать – счастлива) не будешь, наверное, было и всё остальное. Считается, что в писательской среде все только тем и заняты, что топят друг друга. В любой творческой среде. Учёным, наверное, больше повезло. Будем считать, что мне посчастливилось застать те времена, когда поэты, писатели ещё радовались чужому успеху. Для них ещё юной особе видели некие задатки. Хвалили щедро. Авансом. Не скажу, что это было так жизненно необходимо, но всё же приятно.
«4 января 1997 года. Вот и год начался. Вдруг стала ясно чувствовать, что есть душа. Что она терзается, мучается, разрывается, ибо она в заточении. Надо как-то с ней договариваться, уживаться, иначе как жить? 5 января. Выспалась. Душа ноет меньше, это уже не смертельно. Надо найти какую-то отдушину, броситься в пучину. Или хотя бы заняться уборкой. Это помогает. Пыталась опять учить историю, но она мне трудно даётся. Есть чем заняться, но никак сосредоточиться не могу. Не верю, не жду – живу ли? Живу в мире чувств, а реальность для меня – тёмный лес. Я всё делаю по наитию. Что лучше? По наитию или по уму? Не помню, кто именно из писателей, посоветовал никому не говорить, что пишу по наитию. Если, само даётся, само пишется, плохо?
Душу лечила уборкой, дочу учила зелёнкой. Вдруг вспомнилось, как я однажды в отсутствии мужа дочку постригла почти на лысо обычными ножницами. Он отсчитал меня за то, что изуродовала девочку. Она совсем маленькой была. Это было до того, как муж разрубил топором парадный стол с ёлкой. На фото она с очень короткой стрижкой. Ещё однажды разрисовала её лицо зелёнкой: зелёные очки, зелёные усы и брови. Муж наверняка отнял у меня зелёнку. Запретил бы ещё в аптеке мне зелёнку продавать. Из-за топорного перевода с французского научное название зелёнки «бриллиантовый зелёный». Слово «brillant» означает «блестящий», а не бриллиантовый.
«6 января. Пытаюсь с утра учить историю. Даже одну главу не одолела. Не лежит душа. А без истории юриспруденцию не одолеть. Не дано, так не дано. Не умею ничего, не лежит ни к чему душа. Сон жуткий: река, тупик, высокая гора, плывём обратно, ныряю, чуть не утонула, выныриваю, порезала руку. От горы – гул времён. Вода мутная. Вот и жизнь свою увидела. Не одолеть мне высот. Тупик? Без паники. Надо жить, не впадая в крайности. Просто жить. Отвлечься от всего и тянуть воз. Удастся ли? Посмотрим».
Какая во сне река, такая и жизнь. Проверено временем. В последние годы перестала сниться. Река и огонь – лучшие тестировщики ближайшего будущего.
Кстати, с 1 января 1997 года начал действовать новый уголовный кодекс РФ, который, наверное, приходилось заглядывать, по службе, хотя бы. Там появилось нечто новое об авторском праве. Не помню, чтоб в наших краях был хотя бы один инцидент, связанный с этим правом.
«25 января. Был задуман бег на длинную дистанцию, а бегун не рассчитал дыхание, и его не хватило и на половину пути. Что ж, бывает и так. Были «бестетрадные» дни. Безотрадные, безымянные. До вчерашнего дня. А вчера солнце засияло. Оно было до того ярким, что рассеялись все сомнения и показались невидимые доселе дали. Надо смириться. Не могу без него. Придётся жить с таким приговором. Ну, нравится мне всё рушить, всё своё. У меня талант на это. А мама болеет. Дочь тоже. На работе кавардак. Сны вещие. Слова – зловещие, тоже вещие. Онеметь бы… А кто будет в любви признаваться? Стихами и жестами? Статью о Меченом в «Сахааде» напечатали. Во время бури. Ещё не всё потеряно. Бороться придётся за место под солнцем. Чуть не сдала билет Творцу. Как всегда, он меня спас. Был приговор. Об этом знают все. Позорно, но легко от такой ясности. А ночь была бессонная. Благо, соседи позаботились. Зато это задело Музу. Ночь плавно перетекла в слова. Написала рассказ и отправила Моисею, не обдумывая, вместе с письмом-исповедью. Намного легче стало. Люблю ли я свободу? Хотя бы относительную. Несомненно. Уединение и тишину больше. А сердце ноет, рвётся в сети… Верю, что всё позади. Т. Приходила с последними вестями, а они неутешительные., но это лучше, чем ничего. В «Доме» пока затишье, но есть хождение. Вот и сиди дома, как заложница. Телохранитель далеко. Стараюсь не думать, не ждать. Не поучается».
А я через столько лет голову ломаю, о чём речь. О ком, это понятно, всё о нём же. Но почему я вдруг заложница, какой ещё приговор? Или это я сижу дома по прихоти соседки, которая общаковские рыночные деньги профукала? Написано очень даже хорошим почерком и так складно, будто уже тогда знала, что когда-нибудь я к себе – той – вернусь. Сейчас за день пара строк, да и то таким отвратным почерком, что сама потом гадаю, что же я написала в такой-то день. Нынешняя тетрадь – это уже не дневник, а записная книжка домохозяйки. С некоторых пор там абсолютно всё зашифровано. Чтоб чужие ничего не унюхали. Я сама уже не в счёт. Вряд ли когда вернусь к себе нынешней, тем более, горизонт планирования – день.
Письма от Моисея Ефимова сохранились. Внушительная стопка одинаковых белых листов А-4. Столько же моих писем, знаю, он хранил до последнего. После его смерти, что стало с его архивом, не знаю. Надеюсь, что мои письма отправили в утиль, ибо это НЕВАЖНО. Для меня самой они бы пригодились, вот сейчас, ибо в них была другая «Я», которая замурована в обычном моём «Я»…
«26 января. Перед прыжком… выспалась. Завтра – решающий день. Если проскочу день завтрашний, то всё пойдёт по-прежнему. Может, даже лучше. А завтра почти наступило, так как была у начальника. Он был один и он сам обрадовался. Говорит, сами переживали. Значит, будет солнце. Страшновато, но по сути, чего мне бояться. Надо совесть усыпить и ринуться в бой. Причёску поменяла, платье постирала, выгладила. То, жёлтое, ещё со студенчества. Его одевала в тот злополучный понедельник. Я – невидимка (для себя). Все знают, все видят, и всем до меня дело». Мне самой стало интересно – что же такое я сделала, отчего такие страдания? Неужели в то время у меня ещё совесть была?! Куда она делась, кто её убил?..
«27 января. Зарплату дали. И сколько вы думаете? Около 800 тысяч! Не больше, не меньше. Я стала рабыней Изаурой. Должность не дали, стажёрство на месяц продлили. Я всего лишь секретарша с дополнительной нагрузкой. Меченый сказал, что хоть печатать не буду, но кто знает. Хоть отпуск за два года дадут. Надо только отпускные выбить. Что я делаю в милиции? Если бы не одно обстоятельство, я бы плюнула и укатила куда подальше». Работа – это и есть рабство. Если на дядю, на государство. После милиции ещё столько начальников было. Про это у меня был рассказ «Стул», да найти его не могу. Он, по-моему, был одним из последних перед десятилетним молчанием.
«29 января. Опять и Томки до 8 сидела. Окорочка, а они с Г. Караси ели. От Моисея два письма. Последние стихи ему понравились. Он договорился с Донским с юридического института. Отправил два номера литературного приложения. Там есть очень хорошие стихи Кындыла, посвящённые молодой девушке. У Тому до 11 сидела. Она меня здорово выручила. Столько гостинцев для детей моих собрали. Мы стали неразлучными. Всё хорошо, но есть нюансы. Я признавалась в любви хотя бы  по телефону. Еду в Вилючан. Он недоволен. Я знаю». Дошло до меня, о ком это я часто упоминаю. Томка – эта поклонница начальника милиции. Он имел неосторожность пару раз быть ласковым, вот она сохла по нему. Заодно кормила всю милицию. Я ела, пила, ночевала у неё. Бывало, перешагивали через колбасы, ящики с окорочками, которые стояли, лежали прямо на полу. Она же была коммерсантом. Но впоследствии обанкротилась. Видать, все всё проели у неё. Вот мы вдвоём сядем вечерком и начинаем говорить о своих любовниках, плакать и смеяться. Помнится, где-то на материке у неё брат родной умер. Устроили поминки, да вскоре забыли, по какому поводу банкет. Моему эта дружба не нравилась. Ибо туда шёл народ, как в мавзолей. Ах, да, тут часто упоминается мавзолей. Это про Томкину квартиру, оказывается. Тамара была намного лет старше, но по ходу банкета, разница в возрасте, менталитете стиралась. Простая русская женщина с нелегкой судьбой. Пусть она будет здесь – весёлой, временами и счастливой, чуточку влюблённой то в одного, то в другого молодого мента. Однажды мы там загуляли, а у моего дежурство. Так он пришёл с проверкой в мавзолей, я еле успела за шторы спрятаться.
«6 февраля. Получила два письма от Моисея с хорошими вестями. Спрашивают – согласна ли я поступить в юридический институт. А наши вякнули, что там по конкурсу надо. Я разозлилась, что три раза к Томе ходила. Приехал референт, начальство опять бухало. Работала на славу. Свой мавзолей открыла. Тома пришла ко мне. Супа поели. Парникова отшельницей стала». Речь идёт об одной поэтессе от бога. Жила только этим. Писала такие гениальные стихи про любовь, будучи отшельницей. Родные построили избушку на окраине, приносили к порогу еду. Она никого не хотела видеть. Только читала и писала. Мы с начальницей смеялись, если бы была возможность с ней пообщаться, мы бы быстро привели бы в чувство. Помнится, я её видала на учредительном собрании ассоциации молодых писателей. Был такой порыв у пишущей братии, да сплыл. Она отказалась от вступления в эту организацию, ибо считает себя недостойной быть в одном ряду с великим Кулаковским. Позже вроде она всё же вступила в союз писателей России. Можно писать гениальные любовные стихи без объекта наяву, а можно погибать от любви наяву, выдавая иногда посредственные стихи. Я бы предпочла любить и быть любимой без своих стихов. Пусть мне читают чужие стихи, как свои…
«17 февраля. Грозовой день. Куча оскорблений. А завтра сороковина брата Томы. День, когда желаешь одного – чтобы он скорее закончился. Два стихотворения, как дар Божий. Как бы компенсация за бессонные ночи и бесконечные переживания. До меня дошло, что, по сути, мне никто и не нужен, но этого никто не хочет понимать…».
«20 февраля. У Томы ночевала. Весь вечер смеялись. Приезжает проверяющий. Наводила порядок в подсобке начальника. Скукота. Все умчались на собрание. Вымолила дежурство. Буду сочинять за Тому любовное письмо и с Варей печь торты». Вот оно до чего дошло – я не только ксерила Томе липовые сертификаты, да ещё за неё письма писала. Интересно только, кому именно. И как это я торты пекла? Я же не умею.
«24 февраля. Мы перешли все рубежи. Моя карма – любить Сёгуна. А карма Сёгуна – любить меня. Тяжела карма-то? Сны и гадание на картах определённо сбываются. От судьбы не уйдёшь. А судьба вот-вот улыбнётся. Надо только дождаться. Утро всё решит. И утро решило всё. Живём дальше. Было собрание – отныне всем кодироваться и заниматься спортом. До спартакиады осталось два месяца. Час прошёл без тебя – уже скучаю. Боже, как жить-то? Молча. Молчание – золото». Мне уже не терпится узнать (вспомнить), чем всё кончилось-то? Отчего мы расстались?
«25 февраля. Карты иногда врут. Тут у нас в подъезде дрались. Суматоха. Свидетель маленький нашёлся. После 8 поехали на облаву. Сняла сюжет, изъяли 4 ящика водки, в кадрах одна пьянь».
«27 февраля. Вот и февраль на исходе. «Февраль. Достать чернил и плакать…». Сомнения. Ревность? Кстати, совершенно беспочвенная. Мстила ни за что. Вечером надо превратиться в глыбу. Цитата дня: «В каждом отдельном человеке так мало собственной жизни, если он стремится объединить её со всей остальной, может быть, для него чужой и непригодной» (Вадим Месяц)».
Такой милый февраль. Ещё не кровавый, но плакать всегда повод найдётся, чтоб достать чернил…   
Чёрный понедельник
Полдень. Солнышко и у нас сияет, как медный пятак. Иду я гордо, стараясь не расплескать по пути то, что наполняет меня изнутри. Дары Музы хочется донести домой, отмести все дела и засесть за новую вещь. И для не новой вдруг появились такие идеи, что, идя по весенней деревенской улице, заклинаю себя – только бы не забыть.
«Отметя все дела, все неотложности, с раннего утра, на свежую голову, на пустой и поджарый живот. Налив себе кружечку кипящего чёрного кофе, ставила её на письменный стол, к которому каждый день своей жизни шла, как рабочий к станку — с тем же чувством ответственности, неизбежности, невозможности иначе». Она была с Музой на ты, потому уверенно шла к письменному столу, зная наперёд, что будут стихи. С прозой намного проще, и, слава богу. Хотя без Музы и в ней никак – слепо доверившись словам, забредёшь опять не туда. 
К полудню музы устают, к вечеру вовсе покидают. «Вечер обещает быть томным» - это из другой оперы. А вот утром самое то, но прежде надо определиться с приоритетами. Три открытых файла, а утро всего одно.
«О счастье мы всегда лишь вспоминаем.
А счастье всюду. Может быть, оно -
Вот этот сад осенний за сараем
И чистый воздух, льющийся в окно.
В бездонном небе легким белым краем
Встает, сияет облако. Давно
Слежу за ним... Мы мало видим, знаем,
А счастье только знающим дано...» (Иван Бунин).

Весной мы просто обязаны быть счастливыми. Была ли счастлива я весной 1997-го? Там такие страсти, умопомрачение от любви. Только вот в моменте не понимала, что счастлива. Факт того, что я была молода, полна сил и надежд, отметает все перипетии в сторону.
«1 марта 1997 года. Первый день весны. День заточения. Вчера – день отчаяния и тоски. Что бы я ни делала, о чём бы я ни думала – я рвусь к тебе. Душой. Не могу жить без тебя. Молю бога, чёрта, чтоб ты услышал это сейчас! Марина Цветаева: «… не могу жить. Всё не как у людей. Могу жить только во сне». Наслаждение на грани наказания. Только не отпуск. Я не переживу разлуки. Тетрадь становится сплошным признанием в любви. А на деле я с тобой жестока, холодна, невыносима, скверна. Всё же надеюсь, что ты знаешь, как я тебя люблю – в глубине души. Дожить бы до возраста, когда с высоты своей колокольни, всё будет казаться проще. Но так ли? Любви все возрасты покорны. «Ты мой восторг, моё мучение!» - лучше и не скажешь». С высоты своего возраста ничего не проще и яснее. Я сегодняшняя представить уже не могу тех страстей на грани умопомешательства. Казалось, что только в книгах так любят и так страдают. Ведь многие в то время мне говорили: «Да что ты в нём нашла?». Я могу снами управлять, в яви сердце живёт своей жизнью. Степенное из-за ложной хорды сердце нуждается в адреналине – или любит до изнеможения, или балансирует между жизнью и смертью. Неважно, кого любить, лишь бы любить.
«4 марта. Столько дней прошло! Было счастье – на грани невозможного». Надо же – второй год безумия. Я и не думала, что могу быть долгоиграющей». Между тем, Ельцин назначил Анатолия Чубайса первым заместителем председателя правительства. Снова на коне! Вот почему говорят, что рыжим везёт. Солнечные люди, непотопляемые люди.
«9 марта. Сегодня в 9 утра должно быть солнечное затмение. Муза молчит, жизнь торопит, сердце горит. Хо-ро-шо!». Когда хорошо, когда ты счастлив, музы отдыхают. Воистину стихи не от хорошей жизни. Это компенсирует отсутствие иных наслаждений.
«11 марта. Меня укусила собака, отобрала пол пирожного. Была на перевязке. Сплошные анекдоты. Ни дня без приключений. На одном дыхании написала стихотворение. Вспомнила, что когда-то дома написала одно стихотворение и потеряла бумажку со стихом. Оно никогда не восстановится. Я никогда его не вспомню. Страшно». Это страшно? На днях свою первую большую прозу забраковала. Начала было печатать с чистовика, да потом поленилась, ибо игра не стоит свеч. Тема сегодня под запретом. Зачем заигрывать с… Эта повесть стала бы красной тряпкой, хотя и написана она была в 2004 году. Хотя она не была первой, это неважно. Стих пропал – было страшно. Целая повесть на очереди в утиль – уже неважно.
Кое-кто между запоями, как бы между делом, выдал такой стих, от которого даже я ошалела, ибо кроме Цветаевой мало кого жалую. Стих был написан на листочке. Я настоятельно просила её сохранить стих, переписать, может, в тетрадь. Чувствовала, что стих гениальный, только одним этим стихотворением она может навсегда застолбить место в пантеоне нетленных. Ну, посвящен он был бывшему зятю, с кем переспала в процессе совместного запоя, но это НЕВАЖНО. Стихи вырастают из сора, даже из ничего. Если бы на фоне каждого запоя рождались бы такие строки, поэты не вылезали бы хоть изредка из этого прелестнейшего состояния. Если даже похмелье вдохновляет некоторых к написанию элегий, которые со временем перекочуют в учебники литературы, что не столь важно, в сокровищницу мировой литературы, что, конечно, важнее; то можно понять поэтов-алкоголиков. Надо было тот листочек прихватить с собой. Я же воздержалась – а вдруг она подумает, что я хочу стих присвоить. В итоге она ушла опять в запой, листок исчез, может, кто подтёрся им, не знаю. Я бы удавилась с горя, а она даже не вздрогнула. Писала после этого много стихов. Они, с точки зрения обычных читателей, неплохие, но не то, не то. Мои тысячи стихов рядом не стояли с её единственным исчезнувшим стихом. Тысячи же стихов в пронумерованных тетрадях, и не думают теряться, а того гениального нет и никогда не будет. А мои в тетрадях не зреют, не настанет им черёд… Но это НЕВАЖНО.
«19 марта 1997 года – самый счастливый день в моей жизни». И больше ничего. Когда ты счастлив в моменте, нет времени писать или сочинять.  17 марта Ельцин назначил Бориса Немцова первым заместителем председателя правительства. Чубайс назначен министром финансов, на него также возложена ответственность за повседневное оперативное руководство в сфере экономики. От должности министра финансов освобождён Александр Лившиц (перешёл в Администрацию президента в качестве заместителя главы по экономическим вопросам). Два на два. Двоих уже нет: один в силу своего возраста почил вовремя, другого попросили уступить место возрастным, и почить вне очереди. Остальные и сейчас в струе: один по тут сторону баррикады, другой непонятно с кем и неизвестно где.
«20 марта. Вчера был особенный день. За три года я впервые раскрылась. Сегодня проголосовала за Омукова. Еду на родину дежурить во время выборов, уже, как сотрудник. Счастье – это, когда всё позади и удовлетворение от сделанного. Уже скучаю, но знаю, что ты со мной». Это уже кое-что. Формула счастья от года 1997. Что-то часто в то время проводили выборы.
«6 апреля. Прошли выборы. Победил Яковлев. Все празднуют победу. И. Айта умерла. Отравила сама себя. Любила. Сгорела. Предпочла иное, чем эта вся суета. Спящая красавица». Это – подруга подруги. Так-то иногда общались.
Хотела написать, это не моё, но дневник свидетельствует об обратном: «9 апреля. Начальник обещал, если поступлю в ВУЗ, то повысит звание. Поживём, увидим. Не хочу жить. Такую жизнь стоит оборвать. Люблю. Не стою. Не живу». Этого я от себя – той – не ожидала. Стоит ли оно того? Любовь-морковь и всё такое? Может, лучше было пройтись по жизни тенью, серой мышью, невидимкой? Ведь живёт же кое-кто до сих пор не целованной. Наверное, в рай попадёт. Если он есть.
«13 апреля. Любовь разбилась. Счастья нет. Зато сегодня дарована мне тишина. Свобода…». Вот именно. Тишина и полная свобода, самодостаточность, когда в мире упырей чувствуешь себя королевой, - вот формула счастья.
«14 апреля. Надо запомнить этот понедельник. Чёрный понедельник. Такого дня у меня ещё не было. Унижали, топтали – об этом мне вчера карты сказали, потому я была вполне готова. Друзья поддержали. Не им судить. А судьи кто? Пиджак? Этот бабник? Я ему в лицо так и сказала: «Как приставать, так другое дело, а ругать-то тогда за что?». И Е.Р. (подначальничек) тоже приставал. О Макарове и говорить не стоит. Другая бы на моём месте сегодня повесилась. Между тем, я оказалась нужна, тем и счастлива. Да ещё начальник управления ГАИ приехал, тоже лезет в любовнички. Я себя чувствую, как в дурдоме. Если Иванов заявится, я пошлю подальше полковничка». А я думала, что я из-за любви страдаю. Если бы я дёрнулась, было бы крайне смешно. И что интересно, за всё это время во всех тетрадях ни одного матерного слова. Это сейчас я могу себе позволить семиэтажный мат в литературном произведении, чтоб быть в струе. Повесилась бы из-за каких-то похотливых самцов в погонах, и записку оставила бы ещё: «В моей смерти прошу винить полковника И., подполковника Э., полковника М.». Записку бы тут же уничтожили.
«15 апреля. Всё постепенно забывается. Даже любовь. С утра была злая, да зло куда-то делось. На работе учила историю, читала газеты. Наконец-то увидела «Табуретку» Винсента Ван-Гога. Впечатляет. Когда здесь много пишу, значит, жизнь стоит на месте, счастье призрачно. Если записей нет, жизнь настолько плоха или же настолько хороша, что нет времени записывать». Я ничего не понимаю ни в живописи, ни в музыке, и вдруг «Табуретка». Зато у меня есть рассказ «Стул», последний, который я ещё не нашла. Там тоже о начальниках, хорошо, хоть не приставучих, о пустоголовых депутатах и ещё кое о чём.
«17 апреля. От Моисея три письма. Одно со стихотворением, посвящённым мне. Борис в Париже. Привёз бы хоть камушек с мостовой». Народный поэт постеснялся включить в свой сборник тот стих, но кое-что вроде было. Речь идёт о философе Борисе Попове, человеке-легенде, в смерть которого до сих пор не верю.
«21 апреля. Всё переплелось. Как во сне. А сны, как явь. Хотелось умереть, исчезнуть, как никогда. Тупик! 22 апреля. Говорят, подснежники появились. Не трупы, а цветы. Видела. С женой. Ну и пусть. К вечеру уже соскучилась. А расстались-то навсегда. Навсегда – это так долго! Весна не радует. Ничего не радует. То люблю, то ненавижу. ЕСЛИ Я УМРУ, СВОЕЙ ЛИ СМЕРТЬЮ, НАСИЛЬСТВЕННОЙ ЛИ, ПРОШУ НЕ ВСКРЫВАТЬ, НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ! Наконец, поймала вдохновение, но не тут-то было. Пришлось тащиться ночью в ПМК, искать Свете деньги. Конечно же, безрезультатно». Это подтверждает то, о чём я уже вскользь упоминала. О том, что говорила коллегам по цеху, чтобы не делали вскрытие, хотя, вроде, чтобы не приходили на вскрытие. Так они начали угорать, мол, спецом придём посмотреть на тебя мёртвую. А Света – это вроде соседка, которая растратилась на рынке, сказала, что деньги у меня в комнате, а я куда-то делась.
«Проблемы как-то сами решились. Не стоит идти на крайности. Я стала какой-то психопаткой. Надо бы быть выдержаннее. Начальнику привезли германскую мебель. Вот мы этим и занимаемся. Он меня никуда не отпускает, даже на физподготовку. Весна. Встретила давно забытых друзей, а я жажду только уединения. В этом моё спасение. Ни любовь, ни что другое не стоит того блаженства – уединения. 24 апреля. Плакала и  это требует времени. Отвоевала у мира покой…Сегодня закончилась четвёртая чёрная тетрадь стихов. Может, и чёрные дни закончатся? Тебя мне не дождаться. Но дождалась. Трудно преодолеть гордыню нам обоим. Я будто с ума сошла. Почему – будто? Может, в самом деле?». Сходить с ума от любви – благое дело. Горе от ума – это хуже. Лучше не думать, если есть ум, то прятать – с дураками жить, дураком лучше слыть.
«4 мая. Ты разочарован. Всё, что случается, то к лучшему. Я перестаралась. Разбивать – это я умею. Ну и денёк выдался. Стёпа ударил Свету. Они у меня укрывались. Я наехала на него, в форме. Власть преображает – это я ощутила сама». Всего-навсего на зека наехала. 5 мая. Бывший муж – старший лейтенант, в ГАИ. Ночью пришёл Сёгун. Может, мы созданы друг для друга? Дни уходят впустую». Эта мелодрама начинает даже меня утомлять. Не мой жанр.
«12 мая. Сёгун бушует. Я увольняюсь. Я свободна! Я счастлива. Люблю и любима. Скоро должен прийти». Вот он – новый поворот. А мне казалось, что осенью уволилась. Как всегда, дерзко да резко.
«16 мая. Отнесла рапорт об отпуске с последующим увольнением. Кровью отвоёванное уединение подарило 6 рубаи. Увлеклась, читаю хронику нашей любви. Неужели то, что хорошо начинается, всегда плохо кончается? Внезапно нахлынули слёзы. Чувство безысходности и отчаяния. И тоски по нему».
«18 мая. Тоска по нему. Моя невозможность, моя неверность. Всё сильнее его люблю. Сгорю. Скоро. Милиция для меня – это ты. Жалею? Не знаю. Люблю тебя до безумия, до изнеможения».
На это всё. Или роман был с продолжением? Не мой жанр, но не перечеркну же я всё то, что было. 12 мая — Борис Ельцин и Аслан Масхадов в Москве подписали «Договор о мире и принципах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой Ичкерия». Договор не содержал пунктов о признании Россией суверенитета Чечни, фраза о подтверждении Хасавюртовских соглашений 1996 года была вычеркнута в оригиналах договора непосредственно перед подписанием. Этого я, конечно же, не заметила. Весь мир затмил Сёгун. А ведь он до сих пор там, где жил. Мечтал переехать в город, когда дети подрастут, но, видать, что-то пошло не так. Может, кого ещё встретил после меня. 
 В мая 1997-го подул свежий ветер перемен. Надо было сделать опять крутой разворот, но и у меня что-то пошло не так.  Каждые полвека — ветер перемен. Обычно ветер перемен порывистый и мощный. Но ходить до ветру сегодняшних перемен надо дозированно и по возрасту. А «пысать» против ветра перемен старческой струёй — чревато» (Александр Ширвиндт). Никто и никогда не скажет: «Я никогда не начинал жизнь с чистого листа, потому что у меня его никогда не было. Всё время на листе было уже что-то напачкано, и приходилось начинать с середины. А это трудно. Кроме того, в том, чтобы каждый раз начинать с чистого листа, есть колоссальный эгоцентризм: всё отмести и начать сначала. А шлейф предыдущих испоганенных листов куда деть? Выбросить? Это надо иметь большую силу воли. Утомительная цельность — выгодное, но очень скучное существование». Или: ««Боже! Как я от себя устал». Никак не могу сформулировать для себя смысл земного пребывания. И кто этот смысл запрограммировал? Смысл — остаться в веках? Или хотя бы в пятилетке после конца? Напротив Большого театра стоит памятник Марксу. Его голова, как засранная голубятня, олицетворяет относительность бессмертия. Но к чему оно? Всё равно не узнаешь ТАМ. Да и что это за бессмертие, когда ты сдох? А если ТАМ что-то и кто-то есть, и ты будешь иметь возможность из-за черты новой оседлости наблюдать за земным бытом и услышишь, как вдруг о тебе разочек вспомнили после панихиды и, не дай бог, повесили над подъездом дома табличку, что ты здесь был и даже делал вид, что жил, — как воспользоваться этим триумфом, не имея возможности лично скромно поклониться и положить два цветочка на открытии своей доски? А если ТАМ ничего нет, и ты этого не узнаешь, тогда вообще зачем?». Мне особенно нравится, как он сказал о великом Перельмане: «Гениальный математик Перельман с авоськой молока и хлеба отказался от миллиона долларов не потому, что дебил, а потому, что вокруг дебилы».
«Я прожил жизнь под девизом: «Мы можем всё, нас могут все». В промежутках между этими призывами мы пытались оставаться людьми». Оставаться людьми всё труднее и труднее. Тем более, если среди нас уже нет его – ШИРВИНДТА.
Сама в шоке: продолжение мелодрамы
Я рада и не рада тому, что надо сворачивать контору. Галопом по годам и к другим делам. Важнее то, что здесь и сейчас, ведь самое интересное происходит сегодня, а всё остальное было лишь прелюдией.
Мелодрама продолжается. Сама в шоке от себя самой – как же долго я любила. И почему этого всего не помню? Реанимация былой любви по меткам собственной судьбы продолжается.
«21 мая 1997 года. В понедельник уволилась. Сегодня встала на учёт в биржу труда. Бумаги заполняла для детских пособий. Ночевала у Томы. У неё тоже неприятности, связанные с деньгами. 22 мая. В. затаился. Когда надо, никого нет. Света в отчаянии, у Томы прячется. А Тома нас кормит. Затем всей троицей у меня дома посидели. И, наконец, я одна. Мне даже тебя не надо. Это означает, что я тебя больше не люблю». Какое облегчение, после стольких дней напряжения. Я устала мучить клавиатуру, стараясь поспеть за зизгагами любви. Негоже мне так долго любить. Из-за какой суммы такие страдания? Чужие страдания мне вышли боком. Не то, я была бы отставным подполковником, плевалась бы в потолок, не обращая внимания на суету дня, на вой холодильников всей остальной черни.
«25 мая. Света дома не ночевала. Деньги ищет. В. совсем исчез. Ясно дело. 26 мая. Записи всё короче и короче, дни всё длиннее и длиннее. Кинули все. Хороший вечер. Это в последнее время редкость». Мне бы мои заботы. Сейчас записи ещё короче, и дни короче, а вечеров и вовсе нет, ибо день, который начинается иногда в 2 ночи, резко проваливается в сон. Нет больше томных вечеров.
«27 мая. Какая-то странная неизвестность. Я вроде смирилась со всем. Со всем! Вышла в «свет». Сходила за почтой. Юмшанов напечатал в литературном приложении «Утро Лены» стихотворение «Венере». Ещё напечатали мою новеллу «Я и мой враг». Соблазн писать. Стоит только взяться, начнётся. Начало есть. Жду, но не надеюсь. Но это мелочи жизни. Круг лампы. Неспокойно на душе. Что-то не так. Неужели всё так быстротечно? Смириться? Бороться? Не знаю…».  Надо же 27 мая 1997 года президент России Борис Ельцин, генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана и главы государств и правительств НАТО подписали в Париже Основополагающий акт о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности между НАТО и Российской Федерацией. И НАТА стала наша. С какой это тапочки мне посвятили стих? Я не та, за кого меня принимают. Я – ИЛЛЮЗИЯ. Как любила говорить моя дорогая родственница, подруга дней моих юных: «Мы с тобой легенды».
«1 июня. Сходила к Томе. Настолько скверно, что на праздник не пошла. Постараюсь скорее уехать. Воду закажу, холодильник вымою, цветы Томе отнесу и домой! Подальше отсюда. Дай бог, забыть всё. Но всё же люблю. Будь оно проклято…». А я с высоты сегодняшнего дня готова убить эту с 1997 года. Но слова из песни не выкинешь, что было, то было.
«7 июня. Почему я так долго не писала? Да я была вся в ожидании. Сожжены все мосты. Чаша переполнена. Дочку давно забрала, но мы всё не едем. Всё из-за него. Два письма от Моисея. Пишет, что моя последняя новелла всех ошеломила. Вчера видела своего возлюбленного по телевизору. Мой «роман» пишется, а жизненный близится к концу. Жду развязки». Развязка романа станет завязкой для романа на бумаге. Это важно.
«9 июня. Притворюсь до последнего, что не люблю. Уже собралась осуществить эту свою месть, но рука не поднимается и сердце не велит…». Поздняк играть на публику, все уже давно в курсе, у всех на устах.
«13 июня. Вечер тихо проходил, тут В. позвонил. В 12 подъехал. Посидели с ментами у костра. Затем возле кладбища до глубокой ночи сидели. Приехали в Сунтар – дом закрыт. Ночевали у Томы». Вот этого я в упор не помню. Выходит, он открыто ко мне домой, где я жила с детьми и родителями приезжал? Ночевал. Как романтично – ночью у костра с ментами. Как это не осталось в моей памяти? Такое забыть непростительно. Ладно, с одноклассниками, с телевизионщиками, с писателями,  а вот с ментами – это важно.
«19 июня. С утра жарко. Больше не о чём писать. Жаль, что вовремя на письма не отвечаю. А эти мысли, которые появляются ниоткуда, поймёт только он, мой ближайший друг. Моисей. Но всё субъективно. Одни осколки. Пустозвон всё разнесёт. Невозможно ни писать, ни мыслить. Накал страстей. Сегодня хоронят на Ваганьковском Булата Окуджаву». Какие страсти, прям завидно мне себе, той с 1997-го. Предмет той страсти не в чужой стране, за тысячи километров или за океаном, почти в соседнем посёлке. Может, вытащить его из уютного гнёздышка (надеюсь, за эти годы он обзавёлся собственным жильём) за шкирку? И что дальше с ним делать? Он так и не уехал в город своей мечты – то дети были маленькие (из-за них он и не развёлся), а сейчас уже внуки, наверное, держат. Почему я в это уверена? Да видела его недавно в одном ролике, где пьяные менты попали в ДТП…
           «Меня удручают размеры страны проживания.
Я с детства, представьте, гордился отчизной такой.
Не знаю, как вам, но теперь мне милей и желаннее
Мой дом, мои книги, и мир, и любовь, и покой» (Булат Окуджава).

Совесть страны. Странно говорить о совести той, у которой она отсутствует. Может, она и была, да где-то в пути её профукала, пропила или променяла на что-то более важное.
«23 июня. Ысыах прошёл. Было прекрасно, но не обошлось без жертв. Лучше было бы, если бы мы разбились насмерть, и нас бы похоронили рядом. Что-то здесь не так? Он три раза приезжал, и каждый раз какая-то катастрофа. Вчера вечером уехал на попутке. Сегодня с дежурства звонил. Вот тебе и страсти. Дальше некуда. Один миг – и не было бы нас. Он сломал палец, у меня на лбу дырка. Под конец засветились окончательно». Об этом я уже писала. Думала, что это было раньше, оказалось, случилось под занавес. Одноклассница, обидевшись, что мы её с собой в райцентр не взяли, прокляла под руку, и мы съехали с дороги, налетели на какой-то камень. Хорошо, хоть не врезались в дерево. Помню, свои первые слова: «Это конец! Ты разбил машину! Ты же её так любил!». И он меня утешал, мол, хорошо, что в живых остались, что в первый миг он испугался, что меня потерял. Да за себя любимого он испугался – за пьяное ДТП со смертельным исходом ему срок впаяли, с работы бы выгнали, это само собой. Может, и вправду испугался за меня. В то время никто ещё эмпатию не отменял.
«24 июня. Травма не проходит. Мне тебя жалко. До слёз. Всю ночь во сне плакала. Мне приснился страшный сон – будто тебя потеряла. Но затем нашла. Люблю тебя. Помню, скучаю. И верю в твою любовь, мой нежный, мой милый друг. И сегодня мне кажется, что счастлива. 25 июня. Вяло текут часы м минуты. Душно в комнатах. Но летом полагается радоваться. Чем я занимаюсь? Пакую вещи. Гадала – вышла дорога. Не хочу одна ехать. Не хочется ни писать, ни читать. Как ему сейчас плохо. Чем я могу помочь? Потом мне стало немного легче. Помогла отдушина. Вспомнила, что был один номер стенгазеты в отделе – «Отдушина». И твои слова: «Я жить не могу без тебя, без твоих ласк, без твоего голоса, без твоих длинных ресниц, без твоих мягких губ». Между тем, Моисей прислал строки:
«Ты будешь здесь царить среди цветов,
Моя якутская Венера,
Я целый мир к ногам сложить готов
Тебе, любовь моя и вера»».

О чём вообще речь? Не украл ли народный поэт чужие строки? Какая там эпистолярная, платоническая любовь, когда на кону моя жизнь? Меня убила фраза – «Мне ТЕБЯ жалко. До слёз». Себя жалей, дура! Да разве она услышит, эта дура из прошлого.
«26 июня. Вчера вечером дочка слаживала из букв слова. Вышла не «мама», а кое-что другое. Я устала от себя. Ты зовёшь в Сунтар, честно говоря, я туда не хочу. Не прошло и часу, я затопила баню и решила завтра ехать к тебе. Будь, что будет. Я люблю, обожаю тебя. Позвони и скажи, что хочешь меня. И ты позвонил. 27-30 июня. Поехала с ветерком на бортовой машине. Ощущение счастья. Казалось, что жизнь прекрасна. А вечером пришёл он. И было всё прекрасно. На другой день начался дождь. Он шёл сутками. Такого ливня я даже не помню. Сидели вдвоём у меня дома. Жизнь прекрасна!». Ай, я устала от себя – той – но раз начала, надо идти до конца.
Так сколько лет это продолжалось? Неужели мой знаменитый список использованных мужчин не возобновлялся? И какой-то старлей затмил весь мир? Верится с трудом, да неважно
«13 июля. Утром рано приехал. День рождения сына удался. Праздник в три захода. С играми, фотографированием, купанием и катанием на мотоцикле. Было весело. Звонила Тамара». Стоп! Он приехал на день рождения моего сына? Этого я точно не помню. Насколько далеко всё зашло-то.
«15 июля. Вот уехал. Его жену видела. Намечается скандал. У него, наверное, будут проблемы. Но он никогда не жалуется. Всё держит в себе». Знакомый режиссёр просит написать сценарий для фильма. Я ему из загашника уже готовый отправила, видать, не понравился. Так вот же оно – жизя, целый готовый сериал, мелодрама в два захода. До тошноты. Подумала, не сделать ли мне третий заход. Так я из этого омута уже не вынырну. И зачем я ему сейчас – старая и толстая. Кстати, вроде я слышала, что после меня у него ещё с кем-то что-то было.
«19 августа. 16-го умерла первая якутская писательница Анастасия Сыромятникова. Звонил В. Опять обещал приехать. Завтра. Это «завтра» меня скоро с ума сведёт». Роман писательницы мама в детстве мне вслух читала. Позже я перечитала. Это было уже не то. Мамина версия была лучше. Она читала, а я будто видела всё своими глазами. В своём внутреннем кино.
«31 августа. Холодно, неуютно. Последний день лета с родными в деревне, лета с любимым, лета без ссор. Не забуду никогда. В осень я верю. Я тебя полюбила летом. И сейчас люблю. Лето с тобой и без тебя. Лето миниатюр, простоты и любви, любви. На грани. Печальная весть – в автокатастрофе погибла принцесса Диана. Боже, нет слов».
Миниатюры – имеется в виду – рубаи, хокку. Что касается принцессы… Надеюсь, слёз и рыданий не было. Моя нынешняя свекровь три дня плакала, когда умерла певица Жанна Фриске, по-моему. Я не уверена, ибо за эстрадой не слежу. Я и раньше смотрела концерты со «звёздами» только в новогоднюю ночь, ибо так принято. За столом же сидишь и смотришь то, что все смотрят. В последние годы и в Новый год не смотрю. Да там, по-моему, из года в год ничего не меняется. Одни и те же лица, только наряды разные.
И я, конечно же, прозевала, что 4 августа вышел указ президента России Б.Н. Ельцина «Об изменении нарицательной стоимости денежных знаков и масштаба цен». С того момента крутятся привычные нам бумажные деньги. Сейчас их мы и не видим, ибо все операции безналом.
«5 сентября. Хотя тетрадь ещё не закончилась, придётся мне закругляться. Завершился год с первой записи здесь. Скоро придётся опять (уж который раз!) начинать новую жизнь в Сунтаре. Предстоит многое – переезд, ремонт, приватизация. И ещё кое-что… Сегодня – годовщина свадьбы. Прошло десять лет. Дети выросли. Тот брак уже стёрся в моей памяти. В памяти осталось только хорошее (надеюсь). Сегодня ещё день рождения бывшего мужа. Интересно, какой он сейчас? А моё сегодняшнее довольно туманное и призрачное. ЭТО длится третий год, даже четвёртый (с августа). Точка не поставлена, и это прекрасно. Что ж, до скорого! Новая жизнь в новой тетради. PS: В прошлом году в этот день ты впервые признался мне в любви. Прошёл год. В. После следующего дежурства приедет”.
Аминь! Вот и сказке конец. Нет, ЭТО ещё продолжалось, но, слава богу, тетради с продолжением 1997-го нет! И это прекрасно. Так-то я в общих чертах помню, что было дальше. Но об этом позже. Главное, одна тетрадь пролистана. Финал близок. Надо было у действующих ментов узнать, где Сёгун, чем дышит, что делает. А то, пройдёт ещё парочка лет, и придётся осторожно узнавать у знакомых о знакомых – живы ли они ещё...
Слабо, устроить третий раунд? Для этого надо похудеть. Я стараюсь. С сегодняшнего дня.
И снова я. С благой вестью. Ибо нашла то, что искала. Вот выше упоминала поэтессу, потерявшую свой единственный гениальный стих. А рассказ потеряла. Не гениальный, обычный рассказ. Негоже первекционистке разбрасываться написанным, даже если это написано в далёком 2014 году.
В ту пору уже было черновиков да беловиков. Потому никаких копий, даже намёка, а файл повредился. Вот я несколько дней чесала репу, искала то в Фейсбуке, то у себя в бумагах. Фейсбук чист, как младеней, перепрошит в угоду времени, а в газетных вырезках нет, ибо это был мой последний рассказ перед десятилетним уходом в себя, потому нигде не опубликован.
И вдруг я решила погуглить. Нашла! Он был давным-давно опубликован в ресурсе “Проза.ру”. Хвала себе. Вот он, ловите!
 Да будет стул!
Хочется изложить в деталях одну историю. Так хочу, аж хохочу.
История-то свежа, и точка в этом деле еще не поставлена. Хотя какое это дело, так, мелочи жизни. Стул – он и есть стул. Не табурет, не кресло, не трон – простой обычный офисный стул.
Вроде бы пустяк, что о стуле-то говорить. Вот великая Марина Цветаева целую оду столу посвятила. Имела на то полное право, стол-то был письменный, вещь почти символическая для поэта. Именно он, может быть, вдохновлял поэта на все ее вещи, черед которых пришел потом и длится до сих пор. И нас они переживут – ее нетленные строки. И стол ее в стихотворной форме.
Стул ее незаслуженно забыт. Раз есть стол рабочий, подразумевается наличие еще и стула. Ладно, стол – облокотился, призадумался, сделал умное лицо, вдруг ОНО снизойдет и до тебя. Вдохновение… Если нет, тоже не беда. Пара строк и день прошел не зря.
Конечно, ныне это проблематично. На любой стол комп не поставишь. Есть различные нормы по высоте, ширине, наклону даже. А стихи можно и сидя на краешке кровати или присев на скамейку в парке черкануть.
А стул – это другое, даже можно сказать святое. Ведь на нем родимом по восемь часов день приходиться сидеть. Имею в виду на работе. Дома и табуретка сойдет. Посидишь – можешь пересесть на свое любимое кресло, прилечь на диванчике. На работе же иные требования. Такого рода вольности непозволительны. Это «пиндосам» можно закинуть ноги на стол и смотреть на мир свысока. Хотя этот киношный стереотип немного, наверное, устарел. Кто их заморских знает, и не узнаем уже, судя по велению нынешнего времени.
Стул. Мы приговорены на него, ведь на работе проходит основная часть нашей жизни. Лучшая ее часть. Ведь мы или пашем на работе, или дрыхнем дома. Только в промежутках между сном и работой успеваем прочувствовать веяния времени, вкус настоящей жизни. Мы вживаемся в этот самый стул. Он – наше продолжение, почти второе наше «я».
Везет некоторым – кому не приходится сиднем сидеть на стуле в офисе от звонка до звонка. Да после такого сидения, еще и на неудобном стуле, предпочтешь ты другой стул – электрический. В этом смысле мне повезло. Ну, не могу я усидеть на одном месте. Но, что это такое, и каково сидеть на стуле бедном, я знаю.
В пору, когда работала в царстве ничегонеделания, мне тоже приходилось коситься на часы, занимая себя, чем-то отвлеченным, лишь бы выдержать до пяти. И так изо дня в день, из года в год, с восьми утра до пяти вечера. Да я б с ума сошла, если не моя одна особенность, отдушина что ли. Я все время была чем-то занята, только не работой. Да и не было ее работы-то. Но нет, приходилось делать умное лицо, притворяться вечно занятой. Под бдение многочисленного начальства я умудрилась столько накосячить, что хватило бы на безбедную жизнь в несколько другом раскладе.
Я все время писала. Вручную. Благо, начальство понимало, делало вид, что не замечает. И благодаря стулу – достаточно мягкому, с подлокотниками, да еще и вращающемуся. Если бы не он, был бы другой геморрой, скорее всего, я бы сбежала оттуда намного раньше.
И, подражая, любимой Цветаевой, написала бы в благодарность оду, посвященную стулу. Но время стихов прошло, не чувствую я больше дуновение вдохновения. Виновато ли в этом отсутствие удобного офисного стула? Вряд ли, просто время то прошло. Не век же мне стихами излагать, потянуло меня на большие вещи. А сейчас, наоборот, большие вещи стараюсь расчленить на отдельные мелкие части, чтобы вклинить их куда-нибудь. Большие вещи ныне неудобны, никто их не читает. И историю эту размыла, получилось то, что получилось.
Да будет СТУЛ!
Я-то знаю предысторию, кто вдохновил написать рассказ, что за офис. Эта была наша с ней маленькая месть. Начальник второго ранга зажал деньги на новый стул сослуживице. Она из-за принципа доставала его просьбами, да ещё в письменном виде. Он пошёл на принцип или жаба давила – стул так и не появился.
Мы не стали усугублять ситуацию. Она с его рук зарплату налом брала, и вообще, человек опасный. В своё время говорили, что он кого-то в асфальт закатал, мандат купил и вуаля: у него неприкосновенность. Может, наговаривали на него. Я с бетономешалкой рядом не стояла, в момент передачи денег боссу в замочную скважину не смотрела.
Хочу тоже стул, задница не казённая, писать приходится много.
«Чисто интеллектуальное убийство» с начинкой
Вторая половина 1997-го года благополучно исчезла. Ибо тетрадь была уничтожена намеренно, либо целый год был настолько неинтересным не только на события, но и на внутренние переживания, что решила взять тайм-аут. Неужели за год не произошло ничего, не было никаких больших и маленьких радостей? Или всё было настолько ужасно, что описывать весь сюр не было смысла? Мало верится.
Странно всё это. Следующая тетрадь начинается с мая 1998-го. Репу чесать времени нет. Раз год утерян, значит, так надо. Тем более, мне не терпится поставить точку и уйти с головой в другой запой. Меня ждут великие дела! В такое время в моём-то возрасте? Если очень захотеть, возможно ВСЁ! И ничто меня не остановит. Пусть мир довольствуется горизонтом планирования в один день, я уже вижу очертания того, что за горизонтом. Преимущество писателя – он может отодвигать любые планки, временные ли, пространственные ли. И никто ему не указ, и никакие препятствия ему не помеха. В добрый путь!
Но прежде чем отправиться в свободное плавание, мне предстоит проинспектировать год 1998 и тот роковой – 1999-й. Галопом по месяцам к 31 декабря 1999, чтоб поставить точку, ибо это бы последний день двадцатого века, когда мы ещё на что-то надеялись, чего-то ждали – непременно хорошего, светлого.
«24 апреля – 7 мая 1998. Якутск. Вручение премии «Золотой лень-98». В третьем квартале выходит моя третья книга «Сон счастья» (проза). Удивительные, просто невероятные приключения. Везёт, так везёт.  Но полоса везения здесь – дома – закончилась». А дальше, господа, я сама в моменте галопом прошлась – за день от силы одна строка. Что случилось?
Вот я напутала. До этого писала, что мама, то есть, я громко плакала, когда любимого на Север сослали. Ключевая деталь – шёл дождь. Мол, на другой день уехала на вручение этой премии и благополучно излечилась от безумной любви. 26 апреля, если это даже в прошлом веке, разве бывают дожди? Хотя, всё может быть. Тогда получается, я ещё год купалась в любви, лила литрами слёзы? Какая-то нестыковочка. В 1997 мне дали трёхкомнатную квартиру. Помню, страдала, кому-то жаловалась, что надо стены конопатить. Я могу булыжник тачками таскать, землю рыть, да всё на свете мне по плечу. По крайней мере, так было. Но, хоть убейте, не люблю, не умею конопатить, да и мыть окна я ещё могу, если себя заставлю. В итоге мне помогли конопатить какие-то пьющие особы. Может, это были задержанные? Пыталась жить одна в пустом доме. Одну комнату сделала как бы кабинетом. Наглухо затемнила окно, двери, чтоб с улицы не было видно, что я дома. Жила, как враг народа, пока не ехал чёрный воронок. Ну, наверное, на то были причины… Вот как иногда вынуждены поступать люди пишущие, что словить изменчивое вдохновение, пока она не упорхнула к кому-нибудь другому. Но как-то не клеилось. Да ещё сосед сверху попался, которого даже суды боялись, ибо он их достал своими заявами. Половина районного суда тем и занималась, что разбиралась с делами соседа. Ему не нравилось, что я готовлю, ибо запах идёт к ним в комнату, то, что ко мне изредка стучатся. Чуть курить не бросила из-за него. Потому к зиме я съехала. Не курить же из-за соседа на улице в 40-градусные морозы. То ли мой всё тот же любовник должен был присматривать за квартирой или я его потом попросила, не помню. Значит, я всё ещё была с ним. Батареи в самые морозы замёрзли и лопнули, я окончательно съехала. Ну, как съехала – вещи забрала, а так она уже была приватизирована. Вспомнила! Это было в 1998 году, ибо любовник ставил маленькую ёлку в пустом доме, мол, нельзя без украшений, год будет хреновый. А вышло, ещё хреновее. Отчего батареи-то замёрзли? Что стало с остальными квартирами? И как отреагировал сосед? Это же не запах жареной капусты, а кое-что похуже.
«19 мая. Наводнения в Якутии. Здесь выпал снег, как зимой. 20 мая. В улусе объявлено чрезвычайное положение. В республике затоплено 43 населённых пункта. 22 мая. Справили папино 65-летие. 26 мая. Сын сдал первый экзамен на «4». Эвакуация населения в связи с прибытием воды. Обратно приехали в 3 ночи». Какой ещё папа мой молодой и сын уже взрослый. Хотя, стоп. Ему же только 9 лет. Такое впечатление, что изучаю досье другого человека, которого не видела ни разу. Это же моя жизнь, чёрт возьми! Помню, это почти наводнение. Угнали даже скот. Ценные вещи перенесли на крышу. Я таскала свои рукописи. Все вдруг ушли, а я осталась. В болотниках следила на берегу за уровнем воды. Воды, в самом деле, было много. Под конец, и я удрала туда, где повыше. Там всё село расположилось. Ставили палатки, жгли костры, собирались готовить ужин. Дети резвились. Было весело, душевно. И некоторое разочарование, когда сказали – отбой.
Такие моменты, как маячки памяти, остальное распылилось, будто кто-то перепрошил целый временной пласт. Может, так и надо. Чтоб не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Или совесть не портила жизнь здесь и сейчас. Моя жизнь – не эталон, просто по ней удобно судить о всех метаморфозах в обличии целого поколения. Просто я щедро дарю свою жизнь для расчленения в целях изучения причин патологических изменений. Сама не справилась с этой задачей. Похоже, нужен специалист более узкого профиля. Не нашла я того, что искала. Со дна подняла лишь ил, высветила разные изъяны.
Надо как-то дотянуть до 31 декабря 1999 года, до конца века. Хотя ещё в нулевые были такие кульбиты судьбы, слов не хватит всё описать. Это всё было брошено в топку творчества – 16 книг, может, даже намного больше, тысячи статей было написано, не от балды же. Столько словесного мусора, и лиц, чужих историй было использовано. Не всё же от первого лица. К тому времени я научилась прятаться между строк, маячить за спиной героев или вовсе отсутствовать. Кстати, сегодня случайно встретила одного ходячего персонажа из одной чёрной комедии. В то время ему было лет 17-18. Как ни странно, он не изменился, по крайней мере, лицо такое же – круглое, как оладьи. Его в комедии так и звали Оладьи, хотя у него и так была кликуха Оладьи, потому пришлось назвать как-то иначе. А вот где сейчас Грязные Волосы и остальные, понятия не имею.
В нулевые писала прозу, в среднем, по сто страниц, в месяц по одной. В десятые началась публицистика. Никто никогда не посчитает, сколько статей я наклепала. Ведь я писала не только под своим именем. В «своей» газете у меня было больше двадцати псевдонимов, это точно. Работник в газете всего один, но не буду же я одна писать всё. Приходилось менять стиль, писать то от имени мужчины, то женщины, девушки, парня. В партийной – 10-15, это уже для присваивания себе любимой гонорара, ибо я была и главным редактором, и автором, и корректором, и всё это оплачивалось по отдельности. Партия от этого не обеднела, чёрная касса кормила не одну меня.
Вот в пору журналистики и был написан рассказ «Да будет стул». Там должна была фигурировать пустоголовая депутатка, только, видать, я воздержалась, ибо ещё работала в партии.
Партия всё же меня иногда прикрывала. Из-за поста в Фейсбуке, вроде, обо мне, наконец, заговорили! Всегда мечтала оказаться в рубрике «Скандалы. Интриги. Расследования». В партии репу почесали, как же выйти сухим из воды, вылезти чистенькими из дерьма, ведь опорочила не себя, а их, ибо я – главный редактор партийной газеты. Ручная оппозиция до 2014 года была ещё чуточку похожа на задуманное изначально.
«Довела Венеру скука,
Стала вдруг звездой Фейсбука:
Лучше резать виртуально,
Чем в тюрьме сидеть реально…».

Поводом стало какое-то убийство, а я как бы была на стороне убийцы. Как раз в тот момент между двумя невестками-якутками в русской семье была настоящая война. И я вроде что-то написала про то, что будет умирать ихний ребёнок, куска хлеба не подам. Или это было по другому поводу? Потому прозвали кровожадной редакторшей. Не призвала же я бросить ядерную бомбу или истребить всех младенцев. Игра слов и чёрный юмор послужили мне плохую службу.
И я выжала из себя целую статью. Партия велела, я сказала: «Есть!».
Чисто интеллектуальное убийство?
 Начало предолимпийской недели. Вторник. Но в рутину этого будничного дня врывается жуткая новость – убийство.
Убийство средь бела дня на глазах многих свидетелей. Подозреваемый в убийстве – молодой человек 25-26 лет, выпускник МГУ, учёный. Жертва – его бывший работодатель, директор  Института геологии алмаза и благородных металлов СО РАН Александр Смелов, тоже учёный. Чуть позже мы узнаём, что подозреваемый – сын Георгия Яковлева, основателя «Туймаады Даймонд», скончавшегося несколько лет назад.
Новость дня молниеносно обрастает деталями, кочуя из одного электронного издания в другое, плавно превращаясь в главную новость недели наравне с открытием Олимпийских игр в Сочи. И есть вероятность, что именно она будет ассоциироваться у нас с этим главным событием года.
Новость на то и новость, что все начинают говорить о ней. Убийство всегда шокирует и дает повод для разговоров, становясь общей темой, дающей возможность заговорить с любым. Но ныне предпочитают высказывать свое мнение в другом пространстве, желательно скрываясь за никами, не рискуя быть кем-то осужденным, если не дай бог, кто-то не так выскажется. Тем более, тут далеко не рядовой случай. Подозреваемый – сын известного человека, руководителя, что дало повод повесить на него модный ярлык «мажора», жертва – тоже руководитель, известный в интеллектуальных кругах учёный.
Чисто интеллектуальное убийство на почве мести? В копилку жутких преступлений нашей сравнительно малонаселенной республики добавляется ещё одно – совершенно отличающейся по своему мотиву, почерку. Ведь, если совершено убийство, должно быть орудие убийства (охотничий нож), и мотив. Мотив, как раз странный – месть за увольнение. За это, простите, достаточно морду побить, заблаговременно накачав себя спиртным. Хотя, все могут быть когда-нибудь уволены, мало ли на свете начальников-самодуров, но люди как-то по иному выходят из ситуации. Яковлев молод, умён, мог бы предложить свои услуги другим работодателям. Но у него довольно-таки узкая специализация, да ладно.
Что его толкнуло на этот отчаянный шаг? Если это месть, об этом намекали источники, ссылаясь, как бы на слова самого подозреваемого, то должна быть очень веская причина, и не одна, о чём опять-таки намекали анонимы на местных форумах.
МЕСТЬ, явно рассчитанная на публику, на широкий резонанс. Заставить заговорить весь мир хотя бы таким образом? Это удел более заурядных личностей, которым никогда в жизни не вырваться за рамки этой самой заурядности. А у Яковлева-младшего были все шансы выделиться из толпы иным способом, хотя, будь ты трижды гениальным учёным, тебя будут признавать только в узких кругах. Но всё же у него было свой мир. У учёного несколько иной путь, и этот путь не всегда ведёт к славе. Слава и почёт – идут в довесок к другому, состоянию что ли, когда более важен сам процесс. И достижение цели, чувство удовлетворения, естественно. Он живёт этим, ничего вокруг для него уже не имеет значения. И пока не будет достигнута цель, он не сойдёт с однажды избранного пути.
И вот, представьте себе, в один миг всего этого не станет. Лишают возможности заниматься своим делом. Не только любимым, единственным. Дело не в хлебе насущном, не в карьере, а в совершенно другом. Бывает одержимость иного толка. Все скажут, что нужно приспосабливаться, жить в социуме, с оглядкой на общественное мнение. Надо жить, как все. Но всех не заставишь. Есть исключения. Не могу утверждать, что сей молодой человек настолько гениален, что весь мир у него в долгу. Это – всего лишь моя версия, одна из версий.
Версия вторая - НЕНАВИСТЬ.
 Причем это чувство порой сильнее, чем все остальные. Если не справиться с этим наваждением, оно рано или поздно направит стрелы или против кого-то конкретно, или на самого себя, или на весь мир.
Но настолько ненавидеть кого-либо идти на такое? Рискуя, да что там, жертвуя всей своей жизнью, убить, уничтожить объекта своей ненависти? На то должны быть ОЧЕНЬ ВЕСКИЕ ПРИЧИНЫ. Допустим, что молодой, очень амбициозный, как говорят многие, «мажор» мог ненавидеть своего бывшего босса из-за того, что он его безосновательно уволил. Если уж он это планировал заранее, вынашивая идею целых полгода, у него было бы куча возможностей убить другим способом. Такой-то ум мог бы придумать иной, более безопасный для себя любимого, щадящий своих близких, способ. Скольких у нас в Якутске убивают в последнее время, а преступников так и не находят. Сколько громких убийств на прямом контроле МВД и Следственного комитета, а результатов ноль. А сколько пропадает людей без вести? Есть человека, нет человека. Даже дети пропадают средь бела дня бесследно.
Мог бы отомстить втихаря, и жить дальше с чувством исполненного долга. Да нет, наш человек настолько ненавидел, что убил объекта своей ненависти средь бела дня на глазах у всех. Преступление, рассчитанное на публику? Из-за личной мести, чтоб возвыситься на глазах своих коллег? Вот мной помыкали, а я отомстил, мол.
Неужели им двигала одна ненависть, которой подвержены многие (и я не исключение)? Такие показные убийства, как обычно, называют ПРОТЕСТОМ.

Если уж начали говорить о ненависти, страшнее ненависть ради ненависти, но и у неё бывают причины, как правило, социальные. Именно она становится своеобразным детонатором, точкой отсчёта иного времени. Личные неурядицы не всегда ведут к трагедии, но когда весь загоняет человека в угол, ему уже некуда деваться – или нужно рывком вырваться на сторону, или же сделать самому шаг в вечность…
Что стоит за убийствами на совершенно трезвую голову? Это в лучшем случае ненависть. А в худшем – ЧТО-ТО толкнуло, или же, что ещё хуже, это было чисто механическое действие. Нас, выросших на классической литературе, где Раскольников кается, за преступлением обязательно последует наказание, ещё что-то держит. Мы отчётливо понимаем, что есть грань между миром вымышленным, настолько искривлённым, что вечное зло плавно  переходит в область зыбкого добра и миром реальным. Но если человека с самого рождения пичкать одним негативом, он будет воспринимать мир именно таким. И никаких граней. НЕАДЕКВАТЕН – выносим мы свой вердикт. Это для нас он такой, а для самого себя – в порядке вещей, иной реальности он просто не знает.
Адекватен или нет – последнее слово за психиатрией. Но она у нас немного отстаёт от всё ускоряющегося времени. Наше сознание давно уже искажено, изъедено всеобщим негативом, постоянными стрессами, что уже пора ставить иные планки. Коль уж осознающая и созидающая часть больна, берёт вверх наше бессознательное, в чьей власти мы все, над чем бессильны догмы и барьеры, в глубинах которого столько всего, о чём боязно даже говорить. Хотя, раз речь идёт о природе убийства и ведущей, толкающей к нему ненависти, звери, чья сущность во власти этого бессознательного, как раз не подвержены чувству саморазрушения и уничтожения себе подобных. Значит, мы сознательно идём на это. В нас с созидающим началом соседствует и разрушающее начало.
Уж сколько запутавшихся в реально-нереальном мире молодых людей, оставшихся один на один со своей бедой? Мы стали настолько равнодушны, чтобы достучаться до всех, что стали использовать непопулярные меры. Для очень молодых или не совсем взрослых людей окном в мир стал один интернет. Хотя он и дает на всё ответ, я бы воздержалась сказать, что он адекватен.
Шокирует то, что молодые идут на отчаянный шаг. Убийство – если было пиком ненависти, то стало чуть ли не обыденным шагом.
Ненависть – вроде бы сугубо личное чувство, но именно оно является главным симптомом кризиса любого общества. Это – начало конца. И, если этой самой ненавистью пропитываются умные, на первый взгляд абсолютно адекватные молодые люди, пора бить во все колокола. Говорить начистоту, не блуждая в виртуальных просторах, упиваясь своей непричастностью. Легко быть моралистом, заполняя зияющие пустоты натуры готовыми догмами, нежели говорить о проблеме в открытую, даже в несколько ином контексте. Всё предстанет в совершенно ином цвете, если чуть-чуть поменять ракурс, посмотреть другими глазами, не вливаясь в хор большинства.
Да, меня шокировало это убийство. И я ни за что на свете не поверю, что подававший надежды молодой учёный средь бела дня вонзивший нож в сердце своему бывшему руководителю, руководствовался только непонятными тёмными инстинктами. Были на то причины, хотя ими никак не оправдаешь этот вопиющий случай. Могла бы просто растиражировать эту жуткую новость в угоду своей нынешней профессии, или попытаться освежить её некоторыми деталями, попытаться морализировать ещё по этому поводу, и с чувством исполненного долга переключиться в режим заслуженных выходных. Олимпиада же началась, праздник спорта. Всё. Точка поставлена, а завтра пойдут уже другие новости. Это мы, журналисты (смею причислить себя к этой касте избранных, постольку пока я с ними в одном союзе) делаем их, почти автоматом тиражируя те или иные факты. А убийство – это новость номер один, гвоздь номера. Такого рода новости - залог успешности, продаваемости и читаемости. Что бы там ни говорили, это закон жанра, издержки производства. Да что там проблема, мы ограничены колонкой, количеством знаков. Кричащие заголовки, ключевые слова и предложения, пару «загугленных» фотографий и материал готов, жди гонорар. Не знаю даже, это мы приучили читателя к такого рода писанинам, или они задают тон, лишь бы читали, газеты и без того на ладан дышат, «кирпичи» - это вчерашний день.
В том, что убийства стали обыденным явлением, есть и наш вклад. Убил – попал в первую колонку новостей. На другой день – другое ЧП, если повезёт, местного масштаба. Бог даст, не поленимся проследить за дальнейшим развитием событий, а копнуть дальше, глубже, беспристрастно – увольте, нам такого не задавали, как говорится. Да что там новости, вся творческая фантазия нацелена на один негатив. Убийство – основная фишка, вокруг этого вертится сюжет. Опять же из-за тиражей, в угоду времени. В итоге что? Всё это становится нормой жизни. Человеку современному некогда думать, ему удобнее впитывать информацию на ходу. Да что там о других, о судьбах других – о себе любимом некогда. Говорить, обдумывая каждое свое слово, делать что-то, репетируя каждый свой шаг – на это нет времени.
У всех своя правда, а истина где-то рядом. Копни глубже – она обнажится, заденет многих, станет неуютно всем. Что заставило светлую голову Виталия Яковлева идти на этот отчаянный шаг, нам не узнать. Но попытаться понять, хоть на минуту представить себя любимого на его месте, повторяя шаг за шагом, можно было бы. Он лишил жизни другому учёному, но вместе с тем перечеркнул вмиг свою жизнь. ЧТО заставило встать за ту сторону черты? Он остался один на один со своей бедой, да ещё один против всего мира. Многим наверняка хотелось бы, чтоб он мучился угрызениями совести, проклиная себя. А что, если он с совсем иным чувством, которое сродни чувству исполненного долга, спокойно ждёт своей участи, которая и так тяжела, и без наших  словесных уколов. Настолько глубоко копнуть никому не удаться, но попытаться бы стоило.
Что заставляет даже школьников, причём ещё и отличников, идти с мечом против всего мира? Сыновей против отцов и матерей, женщин против мужей, и наоборот? Или запущенная давным-давно программа на самоуничтожение ведёт нас к ожидаемой развязке?
Страшнее то, что сама жертва, глядя в глаза своему палачу, и сам человек, собирающийся в следующую секунду лишить человека жизни, так и не поймут этого…
Тяжело родным и близким – человека не вернуть, не менее тяжело родным другого человека – механизм уже запущен, жизнь разрушена.
Адекватен он был или нет (все знают, какова плата за гениальность), была ли это местью или просто ненависть заставила его идти на это – это ВЫЗОВ. Вот оно поколение, родившееся в пограничном времени, выросшее на осколках идеалов или на фоне полного отсутствия их. Вот он – один из тех, кто вырос на фоне всеобщего негатива и равнодушия. За ними – наше завтра, это факт. Можно и так сказать, а можно иначе.
Боюсь, даже каким-то образом вызывая огонь на себя, рискуя быть на краю пропасти и даже сорваться в эту самую пропасть, чем заставляя включить в умах некоторых перезагрузку, ничего в этом мире не изменить. Коль было некое подобие перезагрузки, выявившее хотя бы неравнодушие некоторых, вселяет надежду на то, что не всё потеряно. Хотя в это слабо верится. Наступит завтра и всё забудется. Пока ещё что-то случится. А случится – начнём наперегонки тиражировать.

А статья-то с начинкой. Вот где разгадка всего, всё, что я упорно искала, а именно первопричину этого всеобщего вырождения, кроется в этой, случайно мной обнаруженной через столько лет статье. Её печатали вроде только в своей партийной газете.
Кстати, с 1997-го года в дневнике описывается моя жизнь в своём селе, где жила с четырёх лет, но до сих пор чужая, ибо имела несчастье родиться не здесь, а в 150 километрах отсюда. Хорошо, что дневник именно в те годы походит на шифровку двойного агента. А то начну всех и всё вытаскивать на свет божий, односельчане на дыбу посадят. Была бы мужчиной, давно бы кадык вырвали. 
 Люди ОТТУДА, зуб и куры
К тому времени Индия провела ядерные испытания, став шестым государством «ядерного клуба». Александр Лебедь избран губернатором Красноярского края. Вслед за Индией ядерные испытания проводит Пакистан, ставший седьмым государством «ядерного клуба». Все мечтают заиметь ядерную дубинку, ибо только она является гарантией безопасности в этом безумном мире. А у нас в мае 1998 года появилась новая партия – партия пенсионеров.
Летом того года я сдаю вступительные экзамены в университет. В 30 лет. Сколько лет всё куда-то собиралась поступать, да так и не решилась. Наконец, лёд тронулся. Ибо один экстрасенс, будучи не совсем трезвым, очертил карту моей дальнейшей жизни. Вроде говорил, что учёным буду. Я ещё подумала, как я стану учёным, если у меня даже вышки нет. Впоследствии был шанс продолжить обучение, писать кандидатскую, а я выбрала другой путь. За копейки быть буквоедом? Спасибо, не надо. Лучше за те же копейки делать что-то другое. За пять лет всеми правдами-неправдами пополнила список прочитанных книг, столько всего впихали в мою голову – этого предостаточно.
Ну, училась бы дальше, защитила бы кандидатскую в той сфере, к которой сердце не лежит, и не шарю ни хрена. А тут настала бы пора вступить в партию пенсионеров. Хотя учёные до гробовой доски работают. В награду за фанатизм, преданность идее – отсутствие деменции. И то не факт. В детстве думала, что учёные – это сверхумные люди, открывающие новые звезды, вносящие свою лепту в лепку прогресса. Если даже ты не такой гений, как Стивен Хокинг или Перельман, кровь из носу, должен сказать сверхновое в науке, создать что-то нужное для всего человечества, а не гоняться за ссылками из чужих работ, заниматься перетасовкой чужих истин.
Поддатый экстрасенс хотел, наверное, сказать – будешь образованной, то есть с корочкой, которая лежит годами в тумбочке. Учёный – этот тот, кто учился. Это, прежде всего, прилагательное на основе глагола, а не степень, должность, сан. Кстати, я имела неосторожность показать ему фото своего возлюбленного, а он, глянув на изображение, поднял на смех: «Ты думаешь, что это ТОТ САМЫЙ?». Тот или нет, но факт, что после этого всё пошло не так. Будем считать, что к счастью. Жить с ментом 24 на 7 – это, может, даже хуже, чем жить с писателем. Экстрасенсу полагается помощник, подмастерье, ну, тот, кто на подхвате. И, почему-то, женского пола. К тому времени он остался один, а тут я оказалась не у дел. Вот он на меня глаз положил. Я же без работы, в моём положении любая работа годна. Но мама моя слёзно вызволила меня из потенциального плена.
В 30 лет я стала студенткой. Среди 18-летних, которые только после школы. Я начала отращивать волосы. Потом в 40 лет и в 50. Это удобно, дёшево. Когда не купаешься в море…
Абитура, новая жизнь, новые люди. Летом ездила в город поступать, осенью уже началась сессия. «5 октября – 23 ноября. Якутск, сессия. Жила в профилактории «Чаран». «Люди ОТТУДА». 20-го убита Галина Старовойтова, 22-го умер Иван Гоголев». У подъезда своего дома в Санкт-Петербурге застрелена Галина Старовойтова, русский политик, депутат Госдумы.  В посткоммунистической России предпринимались попытки обосновать необходимость привлечения к ответственности организаторов и проводников политики тоталитаризма. Суть высказывавшихся предложений состояла в том, чтобы ограничить участие этих лиц в общественно-политической жизни или устранить их из общественных и хозяйственных сфер, обеспечивающих им властные полномочия на любом уровне. Эти предложения, однако, не получили общественной поддержки и законодательного оформления. В декабре 1992 года Старовойтова внесла в Верховный Совет Российской Федерации законопроект «О запрете на профессии для проводников политики тоталитарного режима». В нём предлагалось подвергнуть профессиональным ограничениям работников партаппарата КПСС, штатных сотрудников и агентуру советских и российских спецслужб. В 1997 году Старовойтова повторно пыталась внести этот документ на рассмотрение Госдумы РФ, но закон так и не был принят.
За фразой «Люди ОТТУДА» целая серия приключений с композитором Валерием Шадриным, который тоже жил в профилактории в соседнем номере. За стенкой. А с другой стороны жила моя землячка, которую смущали мои песни по вечерам. Я иногда любила петь. Обычно романсы – с чувством, с надрывом. А у меня ни слуха, ни голоса. Кто-то сказал по этому поводу: «У неё душа поёт». Так этой землячке показалось крайне подозрительным, что я пою вечерами в полном одиночестве. Оказалось, что она женщина не по годам деятельная. Направилась в издательство с претензиями, мол, негоже печатать книги этой алкоголички, которая по вечерам песни поёт. Это я потом узнала, а то показалась бы во всей красе – пьяной. Вот почему я больше не пою. В последний раз пела на юбилее народного поэта Моисея Ефимова с народной артисткой, знаменитой камерной, оперной певицей Анегиной Ильиной. Обладательница легендарного меццо-сопрано из вежливости старалась петь тише, в унисон со мной – безголосой.
Зато с композитором мы спелись. Он обещал балет мне посвятить, да, наверное, благополучно забыл. В то время он работал над «Дневником Анны Франк». Его еврейский цикл дал и мне толчок к написанию некоторых вещей. Мы ещё хотели вместе сходить на еврейское кладбище в Якутске, да что-то не сошлось. В целях экономии он на работу в театр оперы и балета ходил пешком. Мы пару раз ходили вместе. И однажды решили вместе сходить и на банкет по поводу премьеры какого-то балета. Ему-то все двери открыты, а я чужая. Тогда он сказал на проходной волшебную фразу: «Она ОТТУДА…» - при этом глаза так театрально закатывает. Женщины сразу пропустили. Там же были все свои – люди искусства, театра, балета. При мне замокали на полуслове, смотрели с опаской, шушукались. Короче, женщина ОТТУДА, то есть, из органов, о которых не вслух не говорят, испортила им всю малину. Короче, два фрика вдруг оказались в одно время в одном месте, вот вам и результат.
«27 ноября. Сегодня хоронили Ивана Гоголева. Звонил В. Ему квартиру дали. Может быть, на Новый год приедет». Господи, он опять вылез! Неужели даже экстрасенс не убил наше чувство? Сколько можно? Похоже, я уже дома.
«30 ноября. Стихи памяти Анны Франк. День начался со стихов и это прекрасно. Они есть, несмотря ни на что. Грызу гранит науки, ах, были бы целы зубы! Кстати, о зубах. Ещё в городе мы с однокурсниками загуляли. У нас появилась своя тусовка, и делали всё то, что мы любим. Затарились пивом, а пить негде. Я подсказала им, где можно посидеть или постоять, курить и пить. В подъезде в то время вполне элитного дома, где жили сестра моего бывшего мужа со своим мужем, депутатом Верховного Совета, ну, короче, видным челом. Тогда не подъезды закрывались, ещё не было домофонов. Всей толпой весело поднимаемся по лестнице, я как захохотала, что зуб слетел куда-то в сторону. Пипец! Что делать? И я испарилась. Развернулась и ушла. Молча.
Пока делали коронку, я старалась рот не открывать, не смеяться. До этого у меня появился поклонник в профилактории. Работник птицефабрики. Он носил из дому куры, приготовленные каждый раз по-разному. Пока зуб был, я охотно общалась и ела куры. Когда оказалась беззубой, в профилактории устроили танцы. Я скромно стояла у стены. Вдруг появляется поклонник, который с курами, и приглашает на танец. Я же молчу, как партизан. Не хочу ни танцевать, ни разговаривать. Он потом ко мне в комнату тихо стучался. А я чуяла через дверь запах варёных кур с луком и что-то грубо сказала. Он так и не понял, отчего его отшили. Не знаю, дело было больше в зубе или в курах с луком. Фу, от него так несло луком, до сих пор тошно.
История в черновике
Под утро снился мой дядя, который нечасто посещает сей мир. Сегодня предстоит срочно закончить эту вещь, а о нём ни слова. Зато он вдохновил создать образ самого значимого героя, который кочевал из одного произведения в другое.
Он был уникальным человеком. Человеком-загадкой, одиночкой и с собственным телевизором в голове. Видать, ему было достаточно себя самого, как им мне. В детстве он меня баловал, даже больше, чем отец. У него были свои шутки, над которыми больше сам смеялся, чем другие. Я тоже так могу смеяться, когда другим не смешно. Он, как никто другой, знал историю родной республики, имена всех писателей, даты их рождения держал в голове. В своё время я не догадалась записать его рассказы о прошлом, все байки и шутки. Это он держал связь с многочисленной роднёй, пытался знакомить меня с ними. С его смертью, как отрезало. Я знаю, что они есть. По трёхтомнику обо всех наших родственниках.
Громкий американский политический сексуальный скандал, разразившийся в 1998 году вследствие обнародования факта сексуальных отношений между 49-летним президентом США Биллом Клинтоном и 22-летней сотрудницей Белого дома Моникой Левински. «21 декабря 1998 года. Нынешняя история делается через постель. Это сейчас не осуждается. Это просто история «в черновике». Время всё поставит на свои места. Век постели».
«31 декабря 1998 года. Больным и убогим даруй исцеление. В душе тысяча сомнений. Чуда нет. Пора подвести итоги. Год – так себе. Странный год. Год моего тридцатилетия. Много чего было, но уже забылось. Поступила в ЯГУ, сделала приватизацию, сдала в аренду квартиру. Жизнь налегке. Этот год почти провела в Якутске. Было весело. Отъезд В. на Север. Всё было, остальное – между строк. Одно потеряешь – другое найдёшь. Долгов нет. Были признания, даже предложения, которые меня никак не задели. Кажется, наконец, я никого не люблю. Стихи не пишутся, легко живётся. Началась проза жизни и в творчестве – буквально. Новый год на носу. На улице чудная погода и полнолуние. Я вспоминаю былое. Самый счастливый и прекрасный Новый год был в прошлом году, в дежурной части». Аминь! Наконец-то! Она никого не любит, и стихи не идут, с чем её и поздравляю. Только одного она не понимала – самое лучшее, счастливое время было в моменте, когда рядом все твои близкие живые и невредимые. Родители ещё не старые, дети ещё маленькие, сама в расцвете сил. 30 лет! Ладно, проехали. Галопом по 1999-му.
1 января 1999 года появилось евро. В первую свою заграничную поездку под конвоем деньги у меня почему-то были в евро. В стране вроде ничего пока не происходит. «3 января. Есть у меня одна идейка-злодейка. Надеюсь, она воплотится в жизнь. Холодно, пусто, безнадёжно. Приятный сюрприз – деньги с неба свалились. Такое не каждый день случается. Меня включили в комиссию по юбилею первых якутских алмазов (50 лет). А когда 45-летие отмечали, я познакомилась с В.». Вот оно что, а я этого не помню. Помню писателей, киношников, но ментов – нет. Выходит, на пятый год только его разлюбила что ли? Да столько лет я с мужем-то не жила. Вот это нежданчик.
«22 января. Он был очень приятным во всех отношениях мужчиной. Но, как ни странно, я никого не люблю. И стихи исчезли, как будто их никогда и не было. Я завидую Нелли – ни друзей, ни врагов. Враги? Сомневаюсь, что они у меня есть. Дружба? Бывает иногда, но дружба дружбой, а жить приходится по одиночке. Так спокойнее. Никто не предаст, не настучит и не наскучит. Я дорожила дружбой с некоторыми. Но между мужчиной и женщиной редко бывает чистая дружба. Разве что, если у одного из них не общепринятая сексуальная ориентация. К чёрт секс – он осточертел в конце концов. Впрочем, как и любовь. Неужели у меня депрессия? Давненько её не было, даже соскучилась». Не любить – это не есть хорошо, но не писать стихи – это просто здорово!
Всё остальное за кадром. Не удостоены были моего внимания следующие события, как начало военной операции НАТО в Югославии, продолжавшейся, попытка отрешения от должности президента РФ Б. Н. Ельцина в Госдуме, президентские выборы в Белоруссии, которые признаны недействительными, бесчисленные теракты в России.
Зато в день, когда в Ингушетии законодательно разрешили иметь четырёх жён, я написала в своём дневнике: «21 июля. Мне ли жаловаться, жизнь, как рай. Утром приходил глава, показал заяву моей школьной учительницы, о том, что я присвоила материалы по книге. С ребятами с музея ходили на поляну собирать землянику. Они мне собирали. Устроили пикничок. В карты играли. Купались. И я научилась плавать! Мельник, подводник, научил». В Ингушетии у кого-то по четыре жены, а я в Якутии собираю землянику с четырьмя мужчинами. Они что-то строили на территории местного музея. В то время я стремилась одеваться в стиле «милитари». Они, увидев меня в такой одежде, у кого-то спросили: «А что, у вас в деревне военные есть? Женщины». Позже сдружились. А училке это не понравилось. В это время я нанялась из разрозненных воспоминаний делать целую книгу. К тому моменту она была уже готова. Училка этим парням сказала, что это она пишет книгу, а я так, с боку. Тут я обиделась и ушла в отказ. Она вдруг появилась в моей спальне и начала требовать отдать рукопись. У меня была не только мной же написанная, составленная рукопись, но и все исходники. Она уже не моя учительница, и я не обязана за спасибо писать книги под чужим именем. Вслух же сказала, что рукопись и всё остальное в выгребной яме. Училка пожаловалась главе, мол, я так обнаглела, что приняла её в ночной рубахе в постели, как барыня. Вот и всё. Сказанного не воротишь, историю не перепишешь. Она до самой смерти на меня была в обиде. Не здоровалась. По сути, правда-то на её стороне. Это была её задумка, она – составитель. А я так, с боку. В годы моего «ничегонеделания» это дело поставила на поток, и ни одного скандала. Ибо за это деньги платили. Миром правят деньги. Поехали дальше, ибо пацаны не извиняются.
«1 сентября. День прошёл в смутной тревоге за собственную жизнь. И мужчины, мужчины. Без вас хорошо, но с вами иногда занятно. Смерть пугает и нет. Чему быть, того не миновать. 6 сентября. Вчера первую новую передачу Доренко с папой смотрели. Мир глазами Доренко. Я ему доверяю больше, чем другим». Взрыв в торговом комплексе «Охотный Ряд» на Манежной площади в Москве. Одна женщина погибла, пострадали 40 человек. 4—16 сентября — террористы произвели серию взрывов жилых домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске, в результате которых погибло около 300 человек. 20 сентября в Германии скончалась первая леди СССР Раиса Горбачёва. Что-то опять пошло не так. Люди уже не думают, что само вывезет, ждут спасителя. А что интересно говорил обо всём этом господин Доренко, чьими глазами взирала я на мир?
«13 сентября. День траура. Ещё один взрыв в Москве. Террор. Намечается ещё что-то. Страшное». 21 сентября. Буду по два урока в неделю в старших классах вести – мировую культуру. Кажется назревает война».  О чём речь? Гугл молчит.
«4 октября. Я его ненавижу! Может, даже убила бы. Этого самонадеянного, тупого ублюдка. Но он мне нужен. Пока. Буль он проклят! И будь, что будет. Нечего писать. Я здесь научилась ненавидеть. И это всё же прекрасно». Браво! Только хотела написать, поздравить с познанием этого сильного чувства, так сама в моменте написала, оказывается. Это бесценный опыт.
«28 октября. Я – мамина дочь. Она меня балует до сих пор. Я – всего лишь дочь. А мать из меня никудышная. Может быть, бабушкой когда буду, что-нибудь получится. Это так. С утра пораньше. Я же на больничном. Вспоминаю славные времена – без службы».
«2 ноября. Боже, сколько на свете дураков! Недалёких, безнадёжных. А самомнение! Мне бы поделиться с кем-нибудь. Выслушал бы кто-нибудь – просто, молча и бескорыстно. Я – клад для сплетниц. Все подруги-однодневки по умолчанию про меня создавали легенду. Из года в год. Я сама люблю сплетни. Как семечки – сидишь себе, щёлкаешь. И чем поджаристей они, тем лучше. Зато мне в награду – твоя улыбка. Улыбка на старости лет. На том и остановимся. Ты робок. Ты – сама тайна. Впрочем, о чём это я? Просто давно никого не любила. С пяти лет я тем и занимаюсь, что влюбляюсь. Он намного моложе меня. Я и мужа-то считала человеком из совсем другого теста. А он был всего на шесть лет старше. В молодости чувствовала себя намного старше, и общалась только с теми, кто старше. У меня всё наоборот. Он намного меня младше. Опасная игра. Не влюбляй в себя мужчин. Лишние проблемы ни к чему. Хотя моя жизнь пока меня устраивает». Кстати, исчезла моя лучшая подруга. Вроде уехала на вахту, с тех пор нет вестей. Эх, Алёша, подруга дней моих суровых. В 30 начала отращивать волосы, чего никогда не делала. Были косы только до 5 класса. Одноклассник, с которым просидела за одной партой целых восемь лет, имел привычку дёргать за косы. И я постриглась, хорошо, хоть не на лысо. В 30 началось увлечение молодостью. В мою жизнь начали врываться, ну, очень молодые люди. Но это из другой оперы, а мне надо сворачивать
19 декабря на выборах в Государственную Думу России третьего созыва больше всех голосов получает КПРФ, Единство и ОВР. 26 декабря – начало осады Грозного.
«31 декабря 1999 года. Последние часы, надеюсь, не последнего тысячелетия. И подарок папе – Ельцин подал в отставку. Неожиданно. Именно 31 декабря. Вот так сюрприз. Завтра – новая жизнь. Новый век, новое тысячелетие. Неопределённость. Новый год! Я начинаю любить праздники. Вот сидим, старый добрый век провожаем. «Голубой огонёк, НВК смотрим. Настроение очень даже приподнятое. Предвкушение чего-то необычного. И очень танцевальное. Надеюсь, побуду там до утра, до упаду. Я заканчиваю этот дневник. У меня в запасе новый. Ещё толще, ещё солиднее и респектабельнее. Пора, пора! Скоро 11 часов! Скоро бой курантов! И!.. Особенный Новый год».
Завышенные ожидания, абсолютное неведение – из одного пузыря в новый пузырь.
На этом всё. Здесь всё. Самое интересное ещё впереди…
Финальный аккорд
Обстоятельства вынуждают поставить точку. Да и сколько можно говорить всё о себе, да о себе, когда в мире столько всего происходит, когда то, что здесь и сейчас сто раз интереснее, чем всё, что было до этого.
Если нынешний дневник походит на записную книжку домохозяйки, это не всегда означает, жизнь моя заточена в четырёх стенах или проходит внутри одной ограды. Ужасный почерк, сплошные сокращения – это больше похоже на шифровку двойного агента под прикрытием.
Идти дальше придётся по тонкому льду в кромешной тьме, на авось. Налегке, ведь я теперь свободна от груза собственного прошлого. Хоть и говорят, что своя ноша не тянет, лёд может треснуть, не выдержав веса. Потому отпустила прошлое, так и не поняв, где корень Зла, откуда ноги растут у сегодняшнего абсурда.
Ну, своих грехов не счесть, каюсь, маюсь. Кого-то задела, чьим-то мужем попользовалась, пила, ела, матюкалась, ругалась, сплетничала, любила без меры – это всё не столь важно. На фоне всего остального это мелочь, пыль. Может, кого обидела, но ведь пацаны не извиняются… По сути, я пацан в юбке – по образу мышления, по некоторым поступкам. Я за любой кипиш, что даже внучка в шоке. Но всё это НЕВАЖНО. А о ВАЖНОМ выскажусь в другом месте, в другое время.
Вот и всё. Хоть и говорю, что всё это неважно, лично для меня важно было выразить некоторые свои мысли понятными, простыми словами. Как на духу в отсутствии духовника, проговорить вслух с несуществующим психоаналитиком.
И ещё – это было лишним поводом помянуть своих дорогих родителей, близких и родных, чьи имена канули в Лету. У нас через три года после смерти нельзя ходить на его могилу, иметь на видном месте его фотографию, хранить его одежду, вещи. Мол, не надо тревожить усопших или из-за соображений, что смерть заразна… Думать-то о них можно? Или это тоже заразно?
Раньше было принято жить тихо, никуда не высовываясь, лишний раз, не обращая на себя внимания, незаметно пройтись по жизни скромной тенью, чтоб не вызвать гнев богов, немилость духов и зависть соплеменников. Умереть, желательно, своей смертью, чтоб уж до конца, быть, как все. И не в таком преклонном возрасте, чтоб не быть обузой молодым. Чтобы тебя тут же стёрли с памяти, забыли, распылили, как будто никогда тебя и не было.
Как говорит один святой, есть вина и есть чувство вины, нельзя путать одно с другим. Нет смысла в попытке закрыть все бреши собой. Смысл есть, если каждый попытается понять себя, себя в мире и мира в себе, тем самым перезагрузиться, перепрошить собственный внутренний мир, чтобы быть готовым принять новые правила, новые вызовы сегодняшнего дня. И что бы ни случилось сегодня и завтра, ты сам себя вывезешь, если всё твое при тебе. Этого не отнять, не изъять. Это же не звания и регалии, которые могут обнулить в одну секунду в угоду времени или по чьей-то злой воле, не нажитое непосильным трудом или изворотливым умом богатства, которые могут отобрать, присвоить, уничтожить по велению и хотению других. 
Я это сделала. А вы?..