Генка подкатил к вокзалу. На стоянке такси блестели оранжевыми крышами несколько «Волг». Их хозяева были неподалёку: сидели, словно воробьи, на облупившейся трубе ограждения стоянки и болтали ногами. Даже сквозь автобусный шум и гомон площади слышался их рассыпчатый гоготок.
Ткнул тачку поближе к ограждению и увидел его: седой лохматый старикан с засаленными орденскими планками на сером пиджачишке топтался между «Волгами».
- Кто хозяин? — поочередно тыкая рези¬новым набалдашником клюшки в каждую, старик вопросительно оглядывался на прохожих. Остановив взгляд на трубе, мот-нулся к сидящим.
А таксисты прямо-таки покатывались от хохота, тыча руками в сторону вокзала: там, мол, хозяева, ушли!
Старик был вдребезги пьян. Он ковыльнул к Генкиной машине. Увидев в ней водителя, постоял немного и вдруг взмахнул клюшкой.
Она хрястнула по капоту, оставив на его поверхности узкую длинную вмятину, и взлетела для но¬вого удара. Генка оцепенел: ещё миг и капот, хоть выкиды¬вай!
Выскочив из салона, он выхватил у буяна клюшку.
- Дай ему! — кричали с трубы. — Стукни в лоб, чтобы долго помнил!
Это и остановило... «Вот же гады, - зло взглянул на таксистов, - сбили старика с толку, а он, выходит, стукни! А потом сиди в тюрьме за «подвиги».
А уже забывший обо всём старик на¬шарил ручку двери и ввалился в салон:
- На Елецкую! — гаркнул, сводя кустистые брови к сизому носу. - Вези, тебе говорят!
Еще и командует… В вытрезвитель его отвезу, токнула в голову спасительная мысль, там - разберутся! Уз¬нает, как над машиной издеваться…
Взревев мотором, «Волга» ринулась прочь с вокзальной площади.
- На Елецкую? — вскинулся ста¬рик, вздрогнув на дорожной выбоине, и, не дожидаясь ответа, ткнулся головой в Генкино плечо.
Локтем руки тот отпихнул её обрат¬но. Потом ещё раз… И добился-таки результата: дед очнулся, удивлённо взглянул на таксиста, но тут же закрыл глаза и сунулся морщинистым лбом в крышку бардачка.
У здания райотдела милиции Генка защёлкнул кнопки дверных зам¬ков и бросился в подвал - там вытрезвитель-то, в самой прохладе.
В приемнике вытрезвителя находились двое: старшина и дородная тётка средних лет в белом халате. Чего-то горячо обсуждали. Вернее, старшина обсуждал, а тётка и слова не успевала вставить.
- Вам-то хорошо, Вероника Петровна, - услышал Генка его бас, - отдежурили здесь и опять в больничку! А мы-то день-деньской с пьяницами возимся… - и хотел ещё чего-то добавить, да взглянул на вбежавшего:
- Чего случилось?
- Старик у меня в такси, пьяный, как чёрт! Стукнул клюшкой по капоту, и все дела... Дайте суток пятнадцать – пусть помучится! – выпалил Генка.
Старшина помешкал с ответом, видать, переваривал услышанное, и вдруг спросил:
- Инвалид что ли?
- Ну...
- Таких не берем, всякое бывает с ихним братом! Вдруг умрёт, так, Пет¬ровна?
Генка даже оторопел:
- А куда его теперь? Помял машину и наказывать нельзя... Лучше бы я ему сразу нос разбил – душу бы отвел.
- И посадили бы, — усмехнулся старшина. Потом хрустко поскрёб подбородок и, подойдя к стенке, крикнул в другую комнату: — Петро, выйди-ка сюда!
В приемник ступил рослый сержант, в руке потрёпанная книжка:
- Лихо его надули, — проговорил, протягивая книжку старшине. — На, дочитал!
Тот сунул ее в ящик стола:
- Сходи с таксистом, помоги затащить старика в дежурку! А я сейчас туда позвоню…
Старик уже выбрался из машины и вяло дыбал у переднего крыла, не решаясь шагнуть в сторону.
Сержант привычно кинул его руку себе на шею, бросив Генке: помогай, мол, устремился к высокому крыльцу рай-отдела. Туда, где за массивными алюминиевыми дверями находился дежурный по району: уж он-то за пару минут разберётся с дебоширом.
Но быстро только на пожаре бывает... Сидевший за стеклянной перегородкой капитан ткнул телефонную трубку на рычажок, затем поправил повязку на рукаве и с любопытством уставился на деда. А тот будто бы и не видел его: оттолкнув сопровождающих, он на мгновение замер, потом пошарил правой рукой в воздухе, выискивая, знать, забытую в машине клюшку, и не найдя её, повалился на пол. Все, мол, вопросы потом, а сейчас спать, спать и спать!
Дежурный перевёл взгляд на Генку:
- Чего случилось? Рассказывай!
- Да я... — начал было тот, потом перевел взгляд на своего обидчика, и ему стало крайне неловко: дед был маленький, щупленький, ворот его пиджака задрался к самому затылку и укрыл его словно капюшоном. …Тоже мне, вояка! И капитан, поди, то же самое думает. Связался, мол, с инвалидом, тот себя не щадил, защищал страну от фашистов, а он из него душу вытрясает.
Но дежурный ту заминку расценил, видать, по-своему. Достал лист бумаги, ручку и протянул их сквозь амбразуру Генке:
- Пиши заявление! — бросил. — Да поподробнее... Сильно помял капот-то?
Генка аж вспотел, это ему, хозяину машины, вмятина кажется большой, а любой другой - только усмехнётся.
- Не буду я писать! — ткнул ручку на плоский выступ перегородки и попросил: — Пусть он у вас хотя бы ночку переночует — глядишь и не будет больше клюшками махаться… Взяли моду!
Дописав что-то в журнале, капитан закрыл его и хлопнул ладонью по виниловой обложке:
- Значит, так: езжай работай, да поразмышляй на досуге о своём ущербе, не позво¬нишь до утра — отпустим деда. Так?
- Так! — буркнул Генка и взглянул на часы: пол пятого, прошёл рабочий-то день. Ни плану — ни «чаю».
* * *
- Не-е-ет, что ты! Разве такое выправишь? Как раз над ребром жёсткости…
Сашка Байков, бригадир сварочного цеха и сам жестянщик от Бога, погладил заскорузлой пятер¬ней капот, потом задрал его и взглянул на вмятину с другой стороны:
- Говорю же тебе: поезди - привыкнешь... Не сильно заметно.
- Ну, не сильно, так не сильно… — и Генка выехал из реммастерской: голова уже болит, а с чего? Из-за ерунды какой-то!
На стоянке второго этажа здания таксопарка сунулся в заднюю дверь: вытряхнуть пыль с ковриков и увидел дедову клюшку. Повертел в руках: железная труб¬ка, резинка на конце, чтобы не шлеп¬нуться на скользком – вот и всё устройство. Но тяжёлая, зараза!
- Отработал? Сколько наворовал?
Дядя Вася! Давно ли бросил тачку, ушёл в сторожа, а уже святым стал: «Сколько наворовал?». Честнее апостола Павла!
- Подарок хочешь?
Сторож поставил на бетонный пол холщовую сумку с пустыми винными бутылками, достал из кармана пиджака очки: посмот¬рим, мол, что у тебя там за диковина. Полюбовавшись, прикинул клюш¬ку к ноге: классно!
- Где взял?
- Да так... - замялся Генка, попинал колеса и не стал рассказывать: происшедшее днём казалось ему уже таким давним и неинтересным, что и вспоминать ни к чему. Теперь на него уже другое накатило: завтра выходной по графику, а сменщик, по словам диспетчера, заболел. Придется ра¬ботать, чтобы машина не стояла.
* * *
Ранним утром Генка появился в гараже:
- Что нового, Василий?
- Все новое! — сторож оторвал голову от стоявшей возле шлагбаума тумбочки и тяжело повернулся на стуле. Ночь просидеть, машины карауля — не кино смотреть.
- Здорово, Гена, давно не виде¬лись! — задумчиво пожевал сухими губами и, наконец-то, вспомнил: — А свою клюшку возьми, возьми, милый, и ходи с ней сам, когда ноги заболят! …Я не буду: хозяин у той железки есть, приходил сюда утром.
- Как приходил? — оторопел Генка. — В милиции ведь был.
- Во-во! — сторож ткнул ему клюшку в руки. — Был, да сплыл. Отпустили его - вот и притопал… Забыл, мол, эту палку в такси, отдавай и все! Вот тебе, говорю, фигу из трех пальцев: кто подарил — тому и верну! Обе¬щал еще прийти: нельзя, мол, ему без клюшки, привык.
- Таких клюшек в любой аптеке завались! — Генка крутанул тростью, рассекая воздух. — На копейку - десять штук.
Подойдя к машине, бросил злосчастную клюшку в ба-гажник: и вправду, поди, хозяин приплетется.
День сегодня ни туда - ни сюда: суббота, а проскочил - лучше некуда. Два раза гонял в аэропорт, потом попал на кладбище – пора бы и закругляться: вдруг на дачу успею? Правильно жена-то утром говорила, отдыхать тоже надо.
А на проходной таксопарка его уже ждал старик, тот самый, вокзальный хулиган. Мятый, как дерюжка, на морщинистой физиономии кустилась седая щетина.
- Сыночек, - голос старика дрожал: неловко, видать, ему было за вчерашнюю выходку, - поди, сильно ругаешь меня?
- Нет, хвалю, — съязвил Генка, — бей еще раз по капоту, таксисты богатые! Чего надо?
- Вернул бы клюшку, сынок, — левый глаз старика страдальчески дернулся. — Пьяный был, не помню… Верни, а? Заплачу, чего скажешь.
- Чем ты мне заплатишь?! — Генка шагнул к машине: дыра в горсти, а туда же! И сунул в руки хозяина потерю: — На! Да не дерись больше…
Старик схватил клюшку, потряс ею, словно бы сомневаясь в подлин¬ности, и довольная улыбка скользнула по лицу:
- Пригожусь еще, сынок, цепочку там запаять или...
- Некогда, дед! Иди, а то передумаю!
* * *
- Опять врёшь?
Сменщик только что вернулся с линии, прогнал машину через мойку, и вода капала с кузова на асфальт, образуя стекляшки луж. Человек пять водителей стояли возле него: всего одну смену отра¬ботал, а новостей — будто бы и не болел всю неделю.
- Чего врёшь? — повторил, здороваясь, Генка.
- Но-но, — обиделся сменный, — как было, так и говорю! - И продолжил: — Вылезаю сегодня у рынка из тачки, а напротив ювелирного магазина толпа, я – туда! Смотрю, а на дороге дедок валяется, рядом автобус стоит: сшиб, видать. Милиция тут же, «скорая», а бабы бегут с ювелирного: наш, мол, дедуля, сережки да цепочки ремонтирует! Вышел, мол, из магазина и попал под автобус. А дед-то без сознания или мёртвый – не поймёшь. Его сразу в «скорую», а клюшку стали из-под автобусного колеса вытаскивать... — глаза сменщика округлились, как у рыбака, рассказывающего про щуку метра на полтора. Потом обвёл ими притихших таксистов и выпалил: — Никогда бы не поверил, если бы не видел: дёрнули клюшку-то и посыпались из неё кольца да сережки всякие! И все - золотые… Ничего себе дедушка! Скупал, видать, золото и всё в клюшку совал: к капитализму готовился!
- Забавный случай... — начал было Генка и вдруг его будто бы током пронзило. — В сером костюме был дед, да?
- Чего орёшь? — обиделся сменный. — Ну и что, что в сером? Тебе-то что?! …Тут другое главное: прыщ прыщом, а такое отколол, на сто миллионов, поди, в клюшке-то было!
Генка оперся ладонями на капот: вот же дурак какой, держал в руках то золото и отдал, пожалел деда! Теперь оно никому не достанется, государству разве, и пропадёт, рас-творится в бездонных закромах. А я бы, я бы его...
Солнце жгло машину, безжалостно резало лакированную поверхность, и лишь в глубине продолговатой вмятины капота ещё держались капельки влаги. Вот они стали значительно меньше... И всё, пропали.