Мы танцуем и поём
Зима 1951-52 г.г. прошла весело. Танцы в школе были почти ежедневно, после каждого комсомольского собрания. Зала в школе не было: танцевали в классе, сдвинув назад парты, или в нашем широком коридоре с рядом больших окон. Чинно, построившись парами, двигались в «Краковяке» и в танце с загадочным названием «Па-де-катр», который напоминал старинный менуэт. Там надо было постоянно приседать и, выставляя одну ногу вперёд, двигаться то вправо, то влево. Чуть порезвее был танец, который сопровождался словами: «Падеспанец хорошенький танец, он танцуется очень легко…»
Но самым моим любимым танцем, от которого у меня наступало приятное опьянение, был, конечно, вальс. Я не любила топтания на месте, я хотела непрерывно кружиться то в одну, то в другую сторону, короче, я летала, не чувствуя ног, если попадался хороший партнёр. К слову, почти все наши мальчики умели танцевать эти танцы. Надо было видеть, как, руководимые девочками, они послушно разучивали на переменках танцевальные па.
Окрепли таланты. Ни один концерт в клубе железнодорожников не проходил без нас. Мы пели, плясали, читали стихи. Среди певцов особенно хороша была Оля Мороз из девятого украинского. У неё был красивый «народный» голос, она чудно пела украинские песни: «Гандзю», «Мiсяць на небi», «Чорнii брови», «Дивлюсь я на небо». Очень подходила к её внешности и голосу песня из пьесы «Наталка-Полтавка», которую красивая Оля лукаво начинала так:
Ой, я дiвчина-полтавка,
А зовуть меня Наталка!
Дiвка проста, некрасива,
З щирим серцем, не спесива
…
На бис Оля исполняла шуточную песню «Черевички». Гордая дивчина просит отца:
Продай, тату, сивi бички,
Купи менi черевички,
Бо я панського роду,
Не ходила боса зроду!
Дальше рассказывается, как после продажи бычков тато запряг дочку: «А ну, дочко, гей! Тпру-у-у!» с разными смешными подробностями, и в финале дочь смиренно просит:
Продай, тату, черевички,
Купи собi сивi бички,
Бо я панського роду,
Не ходила в возi зроду…
Публика в зале всегда при этом злорадно смеялась и бешено аплодировала.
Все затихали, когда пела Женя Маркелова. У неё был задушевный низкий голос, и любила она петь, подражая Лидии Руслановой. Получалось у неё замечательно. Вот она задумчиво начинает:
Меж высоких хлебов затерялося
Небогатое наше село.
Горе-горькое по свету шлялося
И на наше село набрело…
Когда она заканчивала:
Под густыми плакучими ивами
Успокоился бедный стрелок, -
у многих на глазах стояли слёзы. А Женя тряхнёт чёлкой и задорно запоёт знаменитые руслановские «Валенки», от которых у слушателей невольно плечи передёргивались и ноги ходуном ходили. Между прочим, Женя и украинские «дробушки» могла сплясать, и «русский ключ» лихо отбить своими длинными ногами. К сожалению, ни тогда, ни позже за нашими звёздами не охотились папарацци!
«Дама, приятная во всех отношениях»
Эта зима была холодной и снежной. Помню, сделав с Нилой уроки, мы вышли на улицу и увидели в чёрном небе высокие столбы жемчужного света над фонарями. А неделей позже в небе красовалась луна с тремя радужными гало, зрелище невиданное..
Девятый класс прошёл под знаком непрерывных литературных боёв. Мы сражались под знамёнами Пушкина, Гоголя, Тургенева так рьяно, как будто все поголовно собирались посвятить себя литературе. Ребята из украинского класса не сдавались без боя. Блистал там, конечно, Володя Грибенко, признанный эрудит, но и Миля Алексеенко, Наташа Бращенко, Люда Сергиенко тоже были заядлыми литбойцАми.
Наша украинка, Аза Илларионовна, не стала хладнокровно наблюдать эту экспансию русского языка и тоже организовала своё побоище. Мы бросились читать всё подряд: Котляревского, Нечуя-Левицкого, Квитку-Основьяненко, Лесю Украинку, Старицкого и, конечно, Тараса Шевченко.. Я даже думать стала по-украински! Один раз мы даже победили, помогла таинственная Мавка из "Лiсовой пiснi" Леси Украинки.
Как-то само собой возникло желание сыграть сцены из русской классики. Легче всего нам, смешливым девятиклассникам, было сыграть что-нибудь из Гоголя, потому что он избегал любовной темы, которой и мы как-то стеснялись. У Гоголя всё либо комическое, либо героическое, либо мистическое, а любовь у него, скорее, фольклорная. Мы выбрали для своей постановки ни много, ни мало, «Мёртвые души». Объединились с десятыми классами и набрали артистов с избытком.
Конкуренция была большая, и мне досталась роль «Дамы, приятной во всех отношениях». Роль небольшая, но прощебетать там надо порядочно: и про «лапки и глазки», и про Ринальдо Ринальдини. Ладно, это я прощебечу, но где взять костюм? В Помошной никакого театрального реквизита напрокат не было. Выручил кусок синего ситца в красных горохах, который был куплен в сельпо мне на платье и ждал лета. Я обернула его вокруг себя, так что получилось длинное платье, украсила его старым кружевом Лидии Генриховны, пером бабушки Лёли, навертела нечто на голове и прибавила к туалету костяной веер, которым энергично обмахивалась. Получилась ничего себе дама.
Спектакль мы приурочили к празднику 8 Марта. Народу в клуб набилось полным-полно, хотя 8 Марта в те годы был рабочим днём. Сначала начальство поздравило женщин с их праздником, сделало небольшой доклад минут на сорок, а потом пошёл наш спектакль. Всё шло гладко, мы бойко тараторили свои роли, народу в зале всё прибавлялось, но было заметно, что вновь пришедшие сильно отряхивались от снега (гардероба на всех не хватало). Кто-то забежал за кулисы и возбуждённо закричал, что на улице настоящая пурга и почти невозможно выйти, служебный вход завалило снегом. Артисты не очень озаботились этим сообщением, это даже здорово: столько снега!
В финале Вова Грибенко в гриме Гоголя патетически воскликнул: - Русь, куда же несёшься ты? Дай ответ! Не дает ответа… - и ещё не стихли аплодисменты, как на сцену вышел начальник политотдела Чухнюк и обратился к залу и к артистам:
- Товарищи! Снегом засыпало путя. На перегонах застряло пять составов. Надо выручать путейцев, а то позор нашему отделению дороги. Просьба до всех выйти и расчистить путя. Лопаты усем будут выданы.
И вот мы слепо пробиваемся куда-то в ночь, где жалобно ревёт беспомощный паровоз. Да, это вам не птица-тройка! Одеты мы все не для бурана, плотный снег набился в валенки, пробирается под лёгкое пальтишко, ветер забивает дыхание, но работа лопатой согревает до пота. Расчистим метров сто – паровоз продвинется на эти метры и снова ждёт нашей помощи. У меня сильно сохли горячие губы, и снег на них таял, таял, приятно холодя. К утру мы таки вывели состав к станции, забрали в клубе наши костюмы и поплелись домой спать, довольные, что сегодня занятий не будет.
Когда я отоспалась и умылась, стало заметно, что губы у меня какие-то шершавые и неестественно красные. Потом они стали чесаться и распухать, а на следующий день мои губы сплошь покрылись волдырями герпеса. Зрелище было ужасное, а боль и свербёж - нестерпимые. Вот тебе и дама, приятная во всех отношениях! Мама мазала мне губы вазелином, но это мало помогало. Пришлось идти к врачу.
Словом, я не пошла в школу и не могла участвовать в горячих обсуждениях тех памятных вечера и ночи. Но, в конце концов, я через несколько дней не выдержала и явилась в класс, закрыв губы марлевой повязкой, чем ужасно всех заинтриговала. Был и плюс в моём положении: меня сердобольно не вызывали отвечать уроки. А проклятый герпес терзал меня месяц, наверное. Вот так неприятно закончился для дамы, приятной во всех отношениях, наш спектакль «Мёртвые души».
К майским праздникам мы с Нилой решили принарядиться и самостоятельно сшить себе новые туалеты. Мамы дали нам некоторые суммы, и мы набрали в сельмаге «мануфактуры», как тогда говорили. Моей суммы хватило на полтора метра чёрного сатина для юбки-шестиклинки и метр белой материи в голубой горошек на блузку, а Нила будет шить платье в серо-голубую полоску.
Чтобы туалеты были обязательно "по фигуре", мы взяли у тёти Лизы книгу «Раскрой женской одежды» и, сняв тысячу мерок, принялись прилежно конструировать выкройки. Это оказалось чертовски трудным делом, детали перекашивались и не хотели совпадать, а вытачки налезали одна на другую. Мы так застряли на этом этапе, что прошли все сроки. Завтра праздник, а у нас ничего не готово. Ну, что ж, будем шить всю ночь. Напились крепкой чайной заварки и принялись за дело. Сердобольная тётя Лиза на глазок подправила наши выкройки, и мы взялись за ножницы. Всю ночь стучала машинка «Зингер», но вот рассвело - работа была закончена. Когда мы выходили из дому, уже вовсю гремело «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля…» В школьной колонне мы шли с красными глазами, но в новых платьях «вот фигюр»!