Урологическая сага

Да здравствуют советские пожарные,
дающие мощную и прямую струю!..

Из майских Призывов ЦК КПСС

Все мы в молодости с удовольствием смеялись над шуточными призывами, пародирующими те призывы ЦК КПСС, что заблаговременно публиковались в печати, а затем громогласно и многократно цитировались из сотен громкоговорителей во время радостных демонстраций советских трудящихся по случаю какого-либо очередного пролетарского праздника. Улыбнитесь и представьте колонну рабочих металлургического завода с транспарантом «Наша сила в плавках!..»,-за ними идут работники мебельной фабрики с макетом изготовленной к юбилею трёхспальной кровати «Ленин с нами», а потом сотрудники парфюмерной фабрики, выпустившие к празднику новое мыло «По ленинским местам»... Колонны сменяют одна другую, из динамиков продолжают звучать бесконечные призывы, каждый из которых завершается мощным многоголосым «Ура!..» слегка уже нетрезвых трудящихся масс. Знакомая картина? Хотя, думаю, не для всех. Мой разговор пойдёт о тех, кто больше не смеётся над шуткой про советских пожарных, кто, несмотря на тяготы жизни, имел всё-таки счастье дожить до тех лет, когда напор той самой струи, с годами ослабевая, подошёл, наконец, к такому пределу, когда кажется, что на другом конце шланга кто-то на него наступил...

Так было и со мной. Много лет я наблюдался в платной клинике у одного и того же уролога, который время от времени комбинировал различные препараты, пытаясь уменьшить симптомы настигающей меня всем известной болезни. Перед регулярным походом к доктору, я всегда сдавал кровь на маркер ПСА, а на другой день с лёгким ужасом ожидал результат анализа, подвергая свою нервную систему очередному стрессовому испытанию. Получив хороший результат, я уже в приподнятом настроении шёл в кабинет к доктору Татьяне Эрнстовне делать УЗИ предстательной железы.
Процедура, для тех, кто не знает, весьма неприятная, и связана с введением в задний проход довольно массивного датчика, который, правда, за последние годы стал заметно меньше в размерах. Татьяна Эрнстовна делала это элегантно и аккуратно, и я, выходя от неё, всегда говорил ей: «Татьяна Эрнстовна - вы мой любимый доктор!..».


И вот на очередном приёме мой любимый доктор мне сказала: «Анатолий Семёнович, вы думаете, ваша аденома с годами уменьшится и всё будет как раньше? Не будет такого. - и продолжила, - Вы уже имеете мерцательную аритмию, а с ней постоянный приём антикоагулянтов и ещё десяток других, вовсе даже не полезных организму таблеток, а это может сделать предстоящую вам операцию большой  проблемой. Аденома будет расти и в один, как правило, самый неожиданный и неподходящий момент она перекроет вам канал, а дальше, как уж вам повезёт. Если успеют довезти до клиники, положение ваше облегчат, но лишь временно, а если не успеют, то будете вы, мой дорогой, доживать свой век как ёжик резиновый, с дырочкой в правом боку». - Она была права. В последние годы, как-то незаметно, у меня набралось хронических болезней, наверное, больше, чем у ёлки новогодних игрушек. Мой уролог только подтвердил её слова и посоветовал обратиться за направлением к урологу по месту жительства, чтобы, в целях экономии средств,  сделать операцию по полису ОМС бесплатно, то есть даром.

Местный уролог Колошков, неодобрительно посмотрев на мои сопроводительные документы из частной клиники, отказался давать мне направление раньше, чем я принесу ему заключение от лечащего кардиолога, что проведению операции не помешают мои сердечные дела. Я тут же решил позвонить кардиологу и прояснить ситуацию. Дело в том, что у меня очень хороший кардиолог, специалист по аритмии, доктор Шейман. Он разрешил мне, в случае необходимости, писать ему по WhatsApp или даже звонить. Доктор сказал мне, что заключение он мне сделает в любой момент, что препятствий нет, нужно лишь за 3 дня до операции прекратить приём антикоагулянта. В моём случае это был “Эликвис“.

Оставалось пойти за направлением к Колошкову, но наша современная медицина после оптимизации устроена так, что получить талон на очередное посещение врача можно лишь на время, не ранее, чем через 2 недели, потому что все талоны уже разобраны. Чтобы не терять время, я решил записаться на платный приём в нашу городскую клиническую больницу, к которой я приписан по месту проживания, к заведующему тем самым отделением, где мне будут делать операцию.


Он принял меня спокойно, ответил на мои вопросы и, к моему удивлению, сразу назначил дату операции и выдал длинный список всех анализов и обследований, которые я должен был принести с собой на госпитализацию.


Теперь снова надо было идти в районную поликлинику, чтобы получить направления на все необходимые анализы и обследования. Первым делом, конечно, к урологу, для которого пришлось придумать корявое объяснение, почему телега поехала впереди лошади, и я уже имею дату операции и список необходимых процедур. Впрочем он обрадовался, что ему самому не придётся составлять этот список и с удовольствием выписал мне бумагу на анализ мочи и объяснил, что по двум другим позициям, которые в сфере его профессии, мне придётся обратиться в платные услуги, поскольку в их ведомстве такого бесплатно не делают. Основную же массу направлений мне выдал местный терапевт, а там, кроме нескольких исследований, было около десятка самых разных анализов крови. Когда я пришёл сдавать кровь и протянул медсестре стопку бумажек по списку, она спросила: «Это в какое же отделение вы ложитесь с таким набором анализов?». - В урологическое. - ответил я. - Обещали отрезать всё ненужное. Она улыбнулась и, ловко воткнув мне иголку в вену, заполнила моей кровью несколько пробирок.


Подготовка необходимых документов заняла чуть больше двух недель, и, получив заключения своего кардиолога и участкового терапевта, я был готов к госпитализации. Явка была назначена на 8 часов и, уходя из клиники, я уточнил время и место, куда мне надо было явиться. Две тётечки в белых халатах, нёсшие службу на посту при  входе в хирургическое отделение, сообщили мне, что смысла являться к 8-ми часам нет, потому что у врачей с 8-ми до 9-ти ежедневная линейка, и мне надо дожидаться в холле, пока за мной после 9-ти кто-нибудь выйдет и меня заберёт.


В назначенное время я пришёл в клинику с пакетом необходимых для пребывания в стационаре вещей, мелочей и нужных документов и стал ожидать, когда за мной выйдут. Оказалось, что линейку сегодня не проводили, врач уже выходил, и кого-то забрал. Мне приказано было ждать. Врач, который потом увёл меня в приёмное отделение, перелистал все мои бумажки с анализами, сказал, что анестезиолог может меня не взять, потому что свёртываемость крови плохая. - Так ведь это на фоне приема антикоагулянта, - сказал я, на что он не отреагировал и назвал мне номер палаты, куда я должен проследовать. Я думал, он будет спрашивать об особенностях моего самочувствия и составил уже в уме перечень вопросов, что я спрошу и о чём хочу им сообщить для полноты картины моего заболевания. Но он интереса к этому не проявил. Ещё я хотел сдать верхнюю одежду в гардероб, так было раньше, я знаю, я лежал в больнице, но оказалось, что с целью оптимизации, такого гардероба у них сейчас нет, и я, с грустью, потащил обе свои котомки в палату.


Палата была за номером «333». Надо же, подумал я, как в песне. В эти дни как раз набирала популярность песня бывшего спецназовца и волонтёра, посвящённая военной операции на Украине, с таким же названием «333». Палата была на третьем этаже. Лифт работал, но как-то коряво и я поднялся по лестнице. Медсестра, дежурившая на посту, указала мне направление. Палата находилась  почти в конце коридора, дверью напротив туалета, что было неплохо, - подумал я. Два молодых человека, стоявших в коридоре около двери, показали мне освободившуюся койку. Я разместил, что вошло, в тумбочку, остальное в большом пакете задвинул под находившийся рядом стол. В палате было 5 коек. Моя была слева у окна, а справа у окна, напротив меня, лежал очень пожилой, небритый человек лет за 80, я бы сказал «старик», но если подумать, то я ведь, пардон, не намного моложе его. У него в ногах на другой койке лежал ещё один «старичок», возрастом поближе к моему, но уже с очень потрёпанным жизнью лицом. С ними я пока общаться не стал, а вышел в коридор познакомиться с молодёжью. Оказывается оба они уже покидали нашу палату и ждали бумаги для выписки.


Сначала я решил пошутить, что номер нашей палаты, как в песне, но ребята на шутку не среагировали, хотя разговор завязался. Оба они лежали с камнями в почках, около недели, потом приступ колики купировали, прописали лекарства и отправляли их по домам лечиться амбулаторно. Я, конечно, не преминул поделиться с ними своим обширным и многолетним опытом борьбы с камнями, ведь было у меня за это время несколько лёжек в приснопамятной городской клинической больнице скорой медицинской помощи в Зелёной роще(был у нас раньше такой аналог Склифосовского), -уже снесли её. Я поступал туда по скорой помощи, а потом и пешком ходил при появлении характерной колики, и мне в графе «откуда поступил», писали «самотёком». В ней же мне дробили критический камень размером 9х14 мм в мочеточнике, в 1993 году, при помощи первого в городе аппарата бесконтактного ультразвукового разрушения камней французской фирмы EDAP. Но поскольку я это подробно расписал в своих MEMORY, здесь уже повторяться не буду. Хотя парни удивились, что спустя 30 лет, такого бесконтактного аппарата в государственной клинике до сих пор нет, а им предлагается дробление и удаление камня при помощи катетера. Получается, профукали мы за последние годы не только большую страну, но и многие современные медицинские достижения...


Вскоре, получив необходимые бумаги, ребята распрощались, а мои надежды, что в палате у меня будет хорошая компания товарищей по несчастью, заметно убавились. Я вернулся в палату, чтобы познакомиться с оставшимися. Возлежавший напротив меня субъект двухнедельной небритости назвался Евгением. В разговоре со мной он с гордостью сообщил, что ему уже 82 года, что пару месяцев назад его настиг инсульт и полностью парализовал левую сторону тела. А сюда он попал из-за острой задержки мочи, по скорой. Ничего с ним пока не делали, кроме того, что поставили катетер и трубку от него вывели в пластикатовый приёмник, который размещался под кроватью. От инсульта он был не ходячий и увлечённо рассказывал мне, что у него дома есть сиделка, он нанял её по рекомендации хорошего знакомого, платит ей 35 тысяч в месяц, при своей пенсии в 50 тысяч. За это 2 раза в день она к нему приходит, убирает постель, делает неотложное и кормит. Неплохая, в принципе, работа, только дороговато, - произнёс я. На что он возразил, что это нормально и добавил, что сын её служит в армии, находится сейчас в зоне СВО на Украине, но как раз приехал в отпуск, что такой он у неё хороший, такой заботливый, и она ему не нарадуется. Да за 35 тысяч она тебе ещё не такую сказочку расскажет, - сказал я, хотя тут же пожалел. Всё-таки, дружок, людям надо верить. Разговаривая со мной, он лежал на правом боку и попросил достать из-за спины левую руку, которой он совершенно не владел. Я достал её и положил на него. За время разговора она пару раз падала снова ему за спину и я её снова доставал. В течение дня он ещё несколько раз просил делать это. Позже, когда дежурная медсестра разносила по палатам назначенные таблетки, я узнал, что фамилия его Ашкерович.


У него в ногах стояла кровать с ещё одним пациентом. Молчаливый, плотный мужик возрастом лет пятьдесят, за всё время моего пребывания в палате не подавший голоса, тоже оказался обездвиженным. Но знакомиться надо, и я попытался к нему подсесть с разговором. Оказалось, что у него нет обеих ног чуть ли не до колена. Отвечал он нехотя, зажёвывая слова, будто у него во рту было что-то постороннее. Основное я понял. Работал он охранником, а фактически сторожем, на какой-то стройплощадке в окрестностях Екатеринбурга. Дело было зимой. Мороз неслабый, да к вечеру ещё и ветер стал больше. Тут к нему нелёгкая и принесла дружбана с выпивкой. А будка-то не отапливалась, и холод-подлец так и лез через каждую щель. Само собой с выпивкой и разговорами чуток отогрелись, но вот когда товарищ ушёл, стало грустно. Стемнело, мороз усиливался и Вася (его звали Василий, а фамилия Потапов) понял, что оделся он на работу без учёта похолодания. Когда уже серьёзно околел, он перебрался в кирпичный сарайчик, типа склад, что находился неподалёку. Там было чуть теплее, чем в его будке, и взгромоздившись на рулоны с рубероидом и приткнувшись к ним спиной, он прикимарил. Водка брала своё, но вся беда была в том, что сарайчик тоже не отапливался. Утром, когда проснулся, он обнаружил, что ноги подмёрзли. Сначала он думал, что отогреется и всё обойдётся, вроде и болело не сильно. А впереди у него была ещё одна смена. Когда он пошёл в местную поселковую больничку, ему сказали, что помощь ему оказать не могут, потому что он не здесь прописан, и посоветовали ехать в Екатеринбург. Дальше он говорил вообще неразборчиво и я так и не понял, почему он в городе оказался только через три дня. История стандартная, началась гангрена, и ноги ему оттяпали по самые колени. А сюда, в урологическое, он попал по скорой, когда тот самый краник вдруг неожиданно заткнулся. Как и у Ашкеровича, трубочка от него спускалась вниз, а на полу валялся тот самый мешок-приёмник. Позже я пытался выяснить у него более подробно обстоятельства обморожения, но он отказался. Видно больно было ему рассказывать, как он не на войне, не под трамваем, а по большой глупости своей потерял обе ноги.

Две койки в палате были ещё свободны. Тут вдруг нагрянула компания врачей с обходом. Главным был начальник всей больницы, с ним ещё начальник нашего отделения, пара других врачей и тот хирург, что утром принимал меня на госпитализацию. Подошли ко мне, я схватил папку со своими документами в попытке рассказать об особенностях течения болезни у себя, любимого, но тот, что меня принимал, быстро меня пресёк. «Что же вы мне не рассказали, когда я вас оформлял?»,- и мой немой вопрос,- А когда это можно было сделать? - повис из моего рта, а все уже подошли к Ашкеровичу. Надо сказать, что, вообще,  до самой операции, со мной никто не поговорил о моих проблемах, лишь сказали, что вечером придёт анестезиолог и задаст мне необходимые вопросы. Но, может, ничего страшного, может, они всё увидят из результатов моих анализов, - подумал я и успокоился. Комиссия ушла и принесли обед, с непривычки довольно скудный.

После обеда я вышел в коридор устроить себе променад. Несколько человек, так же как и я, бесцельно там бродили. Те, что более пожилого возраста, таскали на себе либо пристёгнутый чуть ниже пояса, либо болтающийся на верёвке у самого пола, пластикатовый контейнер для приёма той самой жидкости, цвет которой у основной массы был жёлтый, но у некоторых красный. Женщины, как правило, ничего постороннего на себе не носили, видно были, в основном, почечные, как и мужики помоложе. Прогулявшись несколько раз туда-сюда, я вернулся в палату.

Тоска зелёная!.. Несколько раз я принимался читать книгу, вперемежку с дремотой, которую постоянно нарушал лежащий на правом боку Ашкерович своими просьбами переложить бесчувственную левую руку вперёд. А поскольку он без конца вертелся, через какое-то время она снова оказывалась у него за спиной и ситуация повторялась, пока он не переворачивался на левый бок. Ещё он попросил покормить его манной кашей, которую не съел в обед из-за своей немощи, я покормил, но подумал, почему же я должен это делать. День прошёл скучно, но вечером зашёл анестезиолог, вполне адекватный и доброжелательный молодой человек. Задал мне нужные для его дела вопросы, обстоятельно ответил на мои. Кстати сказал, что результаты свежего анализа крови на свёртываемость, что у меня брали сегодня утром, при поступлении, нормальные, свёртываемость за три дня после отмены препарата, как и говорил мне доктор Шейман, восстановилась до нормы, и препятствий для проведения операции нет. Операцию назначают на завтра. Анестезию сделают путём укола специальным препаратом в позвоночник, что приведёт к временной обездвиженности нижней половины тела на несколько часов, однако я буду в полном сознании и смогу наблюдать за манипуляциями, хотя и не рекомендовано будет вставать с кровати в течение суток. Я чуть успокоился, хотя если бы со мной поговорил ещё и лечащий хирург, мне было бы спокойней, но я увидел его только на следующий день во время операции.
 

Пришла дежурная медсестра Юля и сказала, что мне необходимо перед операцией побрить интимные места, а для этого нужно проследовать за ней в санитарную комнату. Однако она сильно занята и процедуру эту проведут со мной две молоденькие девочки-практикантки. Я возражать не стал. Девочки, в принципе, справились, а Юля потом посмотрела результат и сказала, что всё нормально.
Кое-как первый мой день подходил к концу. К безногому Васе приезжала дочь, покормила его, привезла печенья и воды. Он весь день молчал, лишь Ашкерович пытался что-то рассказать да о чём-нибудь просил.


Утро началось с традиционного для всех больниц измерения температуры, за которым последовало длительное, до самого обеда, а мне то есть было нельзя, ожидание того момента, когда меня повезут в операционную. Все же часть обеда я прикурковал в надежде съесть по возможности вечером. Утром же к нам заселили ещё одного кадра. Когда я его первый раз увидел, то очень удивился. Он как две капли воды был похож на нашего друга, Сашу Теплякова, отставного армейского полковника. Рост, фигура, лицо, усы, даже полосатая рубашка с коротким рукавом была точно такая же, как носил наш товарищ. И оказалось, что он тоже родом из Челябинской области. Я ему о таком совпадении рассказал и мы немного повеселились. Потом, после выписки, я рассказал эту историю самому Теплякову, и предположил, что папа его, наверное, был ещё тот ходок, и ему надо обратиться в передачу «ДНК», вдруг это его брат. И так мне было жалко, что я не взял у двойника никаких контактов, и даже не сфотографировал его. Мало того, я даже не записал и не запомнил, как его зовут, и, конечно, для стройности повествования, мог бы это сейчас присочинить, но не буду. Буду называть его «третий пациент». Почему «третий», нас же четверо. Но это же со мной, а без меня трое, так звучит красивее.


«Третий пациент» сказал, что он уже здесь был четыре месяца назад, и ему делали такую же, как мне, операцию. И всё было по результату хорошо, но потом внезапно вдруг краник снова закрылся. Я с его историей сильно расстроился и оптимизм мой слетел. Зато у меня появился ходячий помощник, и было кому ещё откликаться на просьбы Ашкеровича, тем более, что «третий» был меня моложе. Да и было теперь с кем от скуки поговорить. Тут же, упомянутый выше Ашкерович попросил меня отцепить и вынести, чтобы вылить, набравшийся за ночь пластиковый мешок под кроватью, на что я сказал, что я готовлюсь к операции, мне нервничать нельзя, и я лучше покормлю его кашей, оставшейся от обеда. Пакет вынес «третий».


Я думал, что меня уже скоро заберут, но приехали даже не сразу после обеда. Прикатили тележку, попросили раздеться догола, уложили, прикрыли простынёй, в общем, -поехали!.. По коридору, через лифт, и вниз, на первый этаж. Привезли. Никого ещё не было. Подошёл анестезиолог. Тележку мою приспустили к низу, чтобы я мог опустить ноги на пол. Доктор попросил меня согнуться в спине, обхватить колени руками и принять, так называемую «позу зародыша». Затем, в районе поясницы, между позвонками, мне вкололи анестезию. Тележку вернули в операционное положение, а мне было велено дожидаться, когда онемеет всё, что ниже пояса. Это случилось через несколько минут. В операционную подтянулся народ. Я лежал на спине, пошевелиться нисколько не мог и ничего не видел, кроме большого, слепящего, круглого светильника вверху. Вопрос, кто будет делать мне операцию, меня серьёзно беспокоил. И, никого не видя, я задал наводящий вопрос: « Вы помните про мою трёхдолевую?..». Отозвался тот, кто и сначала был определён, как  мой лечащий хирург. Звали его Мигран Алиаскарович. Был он по возрасту лет 30-ти, что меня слегка тревожило, но предварительно я провёл разведку среди уже оперированных и многие подтвердили, что хирург он неплохой. Он тут же подал голос:«Да, да, я конечно помню. Не переживайте, всё будет хорошо». Начались манипуляции. Боли я не чувствовал, но по субъективным ощущениям понял, что он при помощи катетера ввёл в меня какой-то инструмент и начал им совершать движения, как бы пытаясь попасть в отдельные, не очень доступные места моего пострадавшего от болезни органа. Длилось это около получаса, потом прибор убрали, через катетер что-то влили, что-то вылили, прицепили к пластиковой трубке пластикатовый мешок и покатили меня обратно в палату.


В палате переложили меня на мою койку, рядом установили систему с большой бутылкой раствора, как мне сказали, для промывания. Капание установили очень медленным, сказали, что это надолго, а, возможно, и повторят. Прошло время и можно было увидеть, что мешок начал заполняться жидкостью красного цвета. Я понял, что это кровь. Вставать с кровати не разрешили до следующего дня...


Пока меня не было, к нам в палату заселился, наконец, на последнюю свободную кровать, пятый пациент лет пятидесяти. Звали его Валера. Поступил он с каким-то мутным диагнозом, с очень плохими анализами, чуть ли не с онкологией. Нет, он не стонал, и способность разговаривать не потерял, отчего беспрестанно стал звонить всем своим знакомым, объясняя им своё, совершенно необходимое, но как бы незапланированное попадание в бесплатную клинику. Так что нам пришлось несколько раз прослушать подробные, во всех деталях и анализах, перипетии его такого непростого заболевания, в котором и врачи-то не могут точно разобраться...


Что-то в моей установленной системе было не так, то ли трубка вверху была неплотно вставлена, но там немного сочилось и по трубке попадало мне в постель. Я вызвал медсестру, пришла Юля, поколдовала с механизмом и вроде бы всё наладилось. Оказалось, что этот Валера уже находился в этой клинике, с Юлей встретился как с хорошей знакомой и сели они с ней чирикать, что и как. Его кровать была у меня в ногах. Разговор у них затянулся. А моя система, как на грех, опять стала подтекать. Я опять попросил Юлю посмотреть, она недовольно встала, что-то там покрутила и опять присела рядом с Валерой. Я, конечно, понимал, что мешаю их задушевному разговору, но система всё равно подтекала. Тогда я попробовал сам дотянуться до того места, где капало, и поправить дефект, но у меня ничего не получилось. Мало того, я неосторожно опёрся на саму стойку и она с полного размаху грохнулась на пол со всем содержимым. Тут Юля на меня огорчилась повышенным голосом, а ещё и её собеседник сказал про меня что-то неприятное. Я сразу же осерчал и сказал ему, чтобы он следил за базаром и лучше помалкивал, а то ведь у меня на эту тему тоже имеется богатый лексикон.


Юля вскоре ушла, а я потихоньку стал привыкать к новым ощущениям. Катетер раздражал канал, от чего создавалось впечатление, что всё время хочется в туалет. Было желание поскорее избавиться от системы, чтобы хотя бы по кровати вертеться свободнее и найти более комфортное место, ведь вставать с кровати нельзя будет до следующего утра. Но проклятая система капала медленно и жидкость в верхней ёмкости почти не убавлялась. Время от времени из места соединения пластиковых трубок начинал сочиться раствор и по трубке же стекать ко мне в постель, от чего там скоро стало сыро. Я попросил женщину из санитарного персонала поменять мне простынь, что она, неохотно, но сделала. Я, сколько мог дотянуться до места соединения трубок, пытался дефект выправить, и в светлое время это ещё кое-как получалось, но основные проблемы начались ночью, когда выключили общий свет. Дежурных светильников или ночников не было вообще.


Когда все уже спали, да и я уже был в полудрёме, почувствовал я, что подтекать стало больше. Попытка подправить трубки оказалась безуспешной. Мало того, неосторожно, я их вообще рассоединил. Раствор струйкой потёк мне в постель. Кошмар!.. Ничего не видно!. Я сообразил подсветить фонариком с телефона, и держа одной рукой телефон, второй свободной пытаюсь соединить в одну две этих трубки. Плохо получается, телефон в руке вертится. Тут подаёт голос Ашкерович: «Что вы светите мне в глаза?»- Я ему- Ты же видишь, у меня неприятность!- и пытаюсь трубки соединить. Ничего не получается, снова свет от трясущегося фонарика попадает на Ашкеровича и снова: «Что вы светите мне в глаза?»,  - Ашкерович, будь человеком, ты же видишь, у меня проблема!. - Опять - Что вы светите мне в глаза?- Ашкерович, ну ты засранец! Я вчера тебя манной кашей кормил, руку твою десять раз с места на место перекладывал, медсестру три раза вызывал, а ты потерпеть не можешь?..- всё же пытаюсь что-то сделать и опять: - Что вы светите мне в глаза? - Ашкерович, вообще, какого лешего ты пялишься на свет? Закрой глаза, ты спать уже должен!..


Слава богу, кое-как я их соединил. Поправил под собой простынь сухой стороной под задницу и думал, перекантуюсь до утра. Однако среди ночи история «Что вы светите мне в глаза?» ещё раз повторилась. Подробностями утомлять вас не стану, но Ашкерович меня выбесил. И это в дополнение ко всем моим ощущениям...


Наконец настало утро. Промывание раствором закончилось и систему от меня отцепили. Мокрую простынь я вытащил и определил на батарею подсушиться, потому что новую мне уже навряд ли дадут. К завтраку мне разрешили вставать с постели. Из марлевого бинта я подготовил себе повязку, перекинул её через плечо и привязал к ней пластикатовый мешок-приёмник. Надел сверху пижаму и вот уже я-транспортабельный пациент. В первый день содержимое приёмника изменялось от красного цвета к розовому, но всё же постепенно становилось светлее. Начинались, как я думал, дни реабилитации. Я ходил, бродил по коридору, завтракал, обедал. Обычные больничные дела. Разнообразие вносил Ашкерович. Один раз к нему пришла его сиделка. Что-то поправила у него по санитарной части, покормила обедом,  ушла и больше не приходила. Минут через 15 Ашкерович изрёк: «Я обкакался». Мы ему - ты что, не мог сделать это, пока ещё была сиделка?..


Медсестра Лена, та, что пришла на смену Юли, менять ему подгузник отказалась. Сказала, что она не санитарка, а санитарок им после оптимизации вообще не положено, и ухаживать за больными должны родственники и это проблема самих больных. Ашкерович позвонил сыну, тот обещал прийти к вечеру и не обманул, пришёл как раз в тот час, когда принесли ужин. И только мы приступили к трапезе, как он начал заниматься с папенькой гигиеническими процедурами. Приятного аппетита, ребятишки!.. Попытки нашего слабого возмущения на него никак не повлияли, и нам пришлось перетерпеть, пока он всё не закончит. Ашкерович есть не захотел и отдал свой ужин сыну, который тут же его и употребил. Больше ничего интересного в этот день не было.


Следующий день был похож на предыдущий. Только сын пришёл к Ашкеровичу по звонку перед обедом, сделал необходимые процедуры, потом покормил его. И только он ушёл, получаса ещё не прошло, как Ашкерович опять учудил: «Я обкакался!..».  Мы ему, -звони сыну, пока он далеко не уехал. Сын сопротивлялся, но всё-таки вернулся и папу спас. Ещё заходил лечащий врач и сказал что всё идёт по плану. И хоть ощущения мои были не самыми приятными, жидкость в пакете потихоньку светлела. На следующий день после обеда катетер мне убрали. Поначалу я обрадовался, что стал почти нормальным человеком, однако ощущения не сказать, чтобы стали лучше. Всё время хотелось в туалет, а наступавшее после посещения облегчение сменялось через несколько минут вновь возникающим непреодолимым позывом. Да и струя потихоньку начинала розоветь. Ужас пришёл ночью. Я несколько раз просыпался, а струя, которую я наблюдал, стала совершенно алого цвета, практически как реальная кровь. От страха я впал в депрессию, ходил, кровил ещё несколько раз и уснул ненадолго только со снотворным.


Утром я пожаловался врачу и мне назначили инъекции коагулянта, чтобы это прекратить. При моей мерцательной аритмии это было крайне нежелательно, но это подействовало, крови стало меньше, но по-прежнему непрерывно хотелось в туалет. И мне ещё стало казаться, что канал чем-то был перекрыт, и было бы неплохо его проткнуть и препятствие убрать. Дальше начинается история, которую я бы назвал «горе от ума». Такое часто со мной бывает. Как назло, были выходные дни и мой лечащий доктор отдыхал. Дежурил доктор Скворцов, тот самый, кто оформлял меня в клинику на первом приёме. Он был высокого роста, внешностью напоминал выходца с  Кавказа, несмотря на свою такую русскую фамилию. Я его поначалу даже спутал со своим лечащим врачом, о котором заранее был осведомлён, что он южной национальности. Но это к делу не относится, и сколько бы я Скворцова не уговаривал, чтобы он что-то сделал с моими частыми позывами в туалет, он всячески отказывался, объясняя, что это обычное дело. Но и его терпение кончилось, и история завершилась тем, что мне снова воткнули катетер и прицепили к ноге пластикатовый мешок. Как я потом осознал, доктор был прав и надо было перетерпеть, но в итоге я, придурок, получил два дополнительных дня пребывания в стационаре, и хоть я потом и просил вернуть всё обратно, только всю эту конструкцию отцепили от меня не раньше, а после этих двух бесполезных для меня дней. Ещё раз на собственном опыте, друзья мои, я смог убедиться, что на деле каждый из нас сам кузнец своего несчастья...


Дальше были несколько обычных, ничем не примечательных дней, будней реабилитации. Я пил таблетки, мне ставили уколы, я завтракал, обедал, ужинал, иногда читал книжку, а в свободное время бродил по коридору, в первое время с трубкой и выглядывавшем из-под пижамы мешком, а потом, уже гораздо веселее, просто в пижаме и тапочках. За эти дни Ашкеровичу проделали дырочку в боку и отправили домой, Васю безногого просто отпустили и его забрала дочь, на его место определили молодого глухонемого парня с задержкой мочи, тоже не ходячего, видимо из-за церебрального паралича. Разговаривать с нами он не мог и всё время проводил в ноутбуке, что, по крайней мере, при его обстоятельствах, не давало ему скучать. Мы ему, по возможности, помогали, то что-нибудь с кровати упадёт-мы поднимем, то бутылка с минеральной водой свалится с табуретки и укатится далеко по неровному полу.


Валеру прокапали антибиотиками и ему стало лучше, у «третьего» операция и заживление прошли без осложнений и его выписали ещё раньше меня. А на его место поселили, о, счастье, как тесен мир!-моего хорошего знакомого, Борю Чепова. Мы с ним несколько лет работали вместе в одной организации, но не виделись лет двадцать, как минимум. И нашли же место для встречи!.. Нам было с ним о чём поговорить, ведь после того, как наша успешная  и солидная организация, в лихие девяностые, усилиями некоторых деятелей, была принудительно приватизирована и необоснованно расформирована, Боря где только не поработал, впрочем, так же как и я. Он, между прочим, какие-то годы был начальником фактории в северной части нашей родины и даже написал об этом свои воспоминания. Это было в масть, круг тем для нашего разговора расширился и это заметно скрасило заключительные дни моего пребывания в стационаре...


Невыносимо хотелось домой. Приближались выходные. Несмотря на то, что чувствовал я себя пока не совсем хорошо, перспектива оставаться в больнице ещё и на выходные, мне совершенно не нравилась, и я при каждой возможности стал донимать этим своего лечащего. Мигран Алиаскарович, для приличия, немного сопротивлялся, но потом я и его достал. «Ладно, выписываем вас в пятницу»,-сказал он на очередном обходе. Я хотел его сразу расспросить, что да как, к чему мне готовиться и каких приключений ждать в будущем, но настолько обрадовался освобождению, да к тому же вспомнил недавно услышанный мною анекдот и больше донимать доктора не стал. Кстати анекдот: тяжелобольной пациент спрашивает при обходе своего лечащего врача: «Скажите, доктор! Я буду ходить?», - Конечно будете..., но только под себя. «Доктор, но хотя бы плавать я смогу?», - Да, конечно, сможете..., но только если будете много ходить...
Выписывали не раньше полудня. Время тянулось так, будто я не в больнице был полторы недели, а минимум пару лет просидел в тюрьме. Из моих товарищей по палате оставались Валера и Боря. Валеру обещали выписать в начале следующей недели, а Боре за день до моей выписки сделали операцию и ему ещё предстояла реабилитация. На освободившиеся места пока никто не заселялся. Наконец отдали выписные документы. Я попрощался с ребятами, пожелал им больше не хворать, забрал два своих баула с вещами и вышел на парковку под нашими окнами, куда за мной должно было приехать такси.

Боже, какое счастье, я дома!.. Душ, перекус, небольшой отдых на любимом диване. Такое ощущение, как будто дом по мне тоже соскучился. Но всё-же так хочется на улицу, на свежий воздух. Конец апреля, скоро первое мая! Жаль, что сейчас не увидишь многолюдных демонстраций, не услышишь, так надоедавших в те годы, призывов и лозунгов. Это, конечно, плохо. Но всё-таки греет мою больную душу одно существенное обстоятельство. Несмотря на собранный мною по собственной дури за предыдущие годы букет серьёзных заболеваний, всё же старая шутка про советских пожарных не будет больше нагонять на меня такую хроническую тоску, как раньше... Вот так то!.. Да здравствуют советские пожарные!.. Два коротких, один протяжный! Ура, ура, ура-а-а-а!

Вот он, совсем небольшой рассказ о том, что со мной случилось. А теперь, ребята,  пойду-ка я, прогуляюсь. Живу я в прекрасном месте, на окраине города. В ста метрах от меня лесной сосновый массив и, кроме, есть ещё два хорошо благоустроенных парка. Сначала я прошёл по парку имени Архипова. Архипов это наш бывший многолетний бессменный председатель райисполкома. Есть легенда, что именно он отстоял это место от очередной точечной застройки многоэтажками и приложил немалые усилия по благоустройству этого места под парк. Может это и правда, потому что в начале аллеи стоит посвящённый Архипову камень. А в центре парка у нас стоит большая синтетическая ёлка, которую каждый Новый год украшают игрушками и лампочками, а рядом ставят деда Мороза со Снегурочкой, и иногда, когда есть деньги, ставят ледяные скульптуры и горки для детей.

От этого парка недалеко и до парка имени Чкалова. Там я прошёл по центральной аллее. Когда-то здесь, на бетонном постаменте, стоял серебристый МиГ-15, всегда облепленный ребятишками. В девяностые его куда-то увезли, наверно сдали в металлолом. А в конце аллеи, у здания областного выставочного центра, которое сейчас отдано под рынок, до сих пор стоит и ржавеет парашютная вышка. Говорят, что давно уже нет желающих с неё прыгать. На первом этаже рынка открыли пиццерию с красивой, мигающей вывеской. Подойдя поближе, рядом со входом, я увидел рекламный плакат с привлекающей клиентов надписью мудрейшего, как мне показалось, содержания: «Счастье нельзя купить... Но можно купить пиццу, а это почти то же самое». И я зашёл за счастьем...

                2024