Арутюнов решил начать новую жизнь.
В планах был переезд на море, осточертели ему за почти сорок лет житья-бытья в этих местах болота Подмосковья. Так-то Арутюнову было за шестьдесят. Предпенсионером он был.
Ещё в своей обновляющейся жизни удалился он практически со всех сетей, остался только на литературном сайте, на котором обитал и достаточно продуктивно-эффективно с января 2006-го.
Арутюнов ведь после долгой и продолжительной творческой жизни стал детским писателем, его издавали, часто случались с ним творческие встречи, а потом это всё стухло с началом ковида, и тоже в итоге осточертело.
Одно радовало – снова Арутюнов женился на молодой доброй и, по большому счёту, любимой женщине, литературной его поклоннице. Жили душа в душу, радовались друг другу.
Он-то, в принципе, уже старпером был, то бишь – "пером старой" закалки – СтарПерЗом, скорее. А сошёлся с будущей новой женой, после того, как мама его ушла из жизни.
Вот сейчас проснулся от песочного шума в ушах, словно десять КамАЗов подогнали к дому, и они разом весь песок ссыпали под окна, ссыпали, а следом ещё КамАЗов двадцать подоспели.
Словом, пока с песком разбирались, за стенкой вдруг старушка кашлянула и что-то одухотворённо спросила, а мужской голос грубо оборвал старушкин голос.
В час ночи.
И мгновенно Арутюнов вспомнил, как будила его мама, как громко звала из комнаты, он-то поначалу спал на кухне, это через полтора года сломался, а точнее – умнее стал, дошло, наконец, что лучше спать рядом на крохотном диванчик, ноги положив на самодельной подставке (на ней когда-то карликовая стиралка стояла), а мама рядом лежит на своей кровати подростковой, на которой когда-то в детстве спала первая жена Арутюнова, сбежавшая от него после двадцати трёх лет счастливого супружества, но это, как говорится, совершенно другая история и Бог с ней.
Короче, мама его будила, раз десять-двадцать за ночь.
А он чаще, конечно, вставал и подходил к маме, попить дать или ещё чего, а иногда у Рутюнова (так его деда-зэка начальник лагеря вежливо величал в ВятЛаге в сталинские тридцатые-сороковые за то, что дедушка между делом табак выращивал, его и остальные зеки за это уважали, лес рубил и театральным кружком руководил) начиналась истерика: он врывался в комнату, клинически невысыпающийся и босой и шипел:
– Мама! Сейчас ночь! Спи, надо спать! Спи! Мама, спи! Иначе я сдохну, и ты сдохнешь, мы сдохнем! Мама, не делай из меня фашиста!..
Иногда он сажал маму и говорил, что это невозможно, что он хочет спать, и ей надо спать, но, если она не спит, тогда они будут не спать вместе. Он надеялся, что мама утомится, угомонится и уснёт, но это было жестоко, погано и глупо, и, разумеется, совершенно не помогало.
Потом они вроде всё-таки засыпали, чтобы проснуться через несколько минут. Или через час.
Днём была совершенно другая жизнь. Они и в карты играли, и читали, и он вёл свои прямые эфиры по три раза в день, четыреста дней подряд – и из квартиры, и из леса, по которому прыгал в любую погоду в любое время года, и с полей, продуваемых всеми ветрами вселенной, однажды даже в речку четвёртого января провалился под лёд, но энергично выбрался, потом, как придурок мокрый заледеневший, по полю бежал рыхлому снежному до шоссе, мужички на джипе подбросили до дома, и ничего, даже насморк не подхватил..
...и гуляли – Арутюнов специально купил под это дело коляску, одевал маму тепло и они отправлялись на прогулку, однажды в кафе даже заехали, мама вкусный торт поела.
За стеной старая соседка снова демонстративно кашлянула.
Любят старушки будить своих сыновей.
Или дочерей.
И если они живут вдвоём и долгие годы, и мама лежачая, то это полный кердык.
Любимая мама, которая, как ребёнок громко и коротко кашляет, чтоб разбудить, чтоб подозвать сына.
Тоскливо лежать в темноте под тусклой лампочкой, потому что ты старая и немощная, разве что сил хватает погладить его по голове нестареющей ладонью и сказать:
– Сыночек мой.
А у тебя, сука, сил не хватает встать в двадцатый раз за ночь, но ты всё равно встаёшь.
А за окном уже светает.
И новый день с мамой, которой когда-то не станет.