Глава I.
«Сто десятая стрелковая».
Силы противника второй день отрабатывали позиции наших войск. Вводить пехоту и моторизированные соединения в город немцы не сочли целесообразным. Куда проще было отутюжить окраину города и заставить соединения РККА отступить от Могилева в закрывающееся кольцо окружения.
Над окопами и блиндажами, сделанными на скорую руку, кружил огненный вальс, вздымая комья земли и сжигая деревья. Вальс, который с каждой секундой уносил чью-то жизнь. 24 моторизированный корпус 2-й танковой группы генерал-полковника Гейнца Гудериана медленно, но уверено теснил силы РККА. Минометы работали без остановки.
- Ты, Славушка, не бойся смерти. – сержант Дубинин (прозванный за глаза «Дубиной», за фамилию и высокий рост) смачно затянулся горьким дымом самокрутки.
Немецкий снаряд лег где-то очень близко.
Земля щедро обсыпала бойцов в блиндаже. Стряхнув с лица комочки теплой земли и отплевавшись, сержант продолжил свои философствования «за жизнь».
- Смерть, Славушка, она как мама. Возьмет тебя под белы рученьки, поднимет и с собой унесет. Далеко унесет. По дальше от всего этого... – очередной снаряд вражеской артиллерии не дал услышать от чего молодого Славу должна унести смерть, но по губам сержанта читалось, что от чего-то очень нехорошего.
- Сто десятая стрелковая… сто десятая стрелковая – в окопе, рядом с блиндажом, надрывался радист, крича в трубку полевого телефона осипшим голосом, пытаясь перекричать адский грохот рвущихся снарядов.
Вот же шутка судьбы, отдельный батальон связи остался без связи.
- Знаешь, товарищ сержант, пусть такая «мама» лучше к фашисту придёт. А меня и моя устраивает. Я с ней еще повидаться планирую. – подал голос из угла блиндажа рядовой Савостин.
Очередной залп поднял в блиндаже столб пыли и грязи.
- Ну раз планируешь, стало быть, повидаешься. Пристрелялись, гады. – с легкой улыбкой сержант затушил самокрутку и спрятал окурок за отворот шапки. – Выйдем из окружения – докурим.
Докурить сержанту Ярославу Дубинину было не суждено. Ровно, как и солдату Вячеславу Савостину повидаться с мамой. Очередной залп артиллерии превратил хлипкий блиндаж в воронку, а рядом стоящее дерево в факел.
Через 2 суток 110 стрелковая дивизия РККА, в ходе ожесточенных боев за Могилев, была практически полностью уничтожена.
Глава II
«Уйди с глаз моих долой»!
15 Апреля 1943 года. 730 стрелковый полк 204 стрелковой дивизии был расквартирован в деревне Щебекино, Белгородской области. Там наша рота впервые и познакомилась с «ней».
Вечером к костру подошла женщина, лет 45-50 с виду. Просто подошла, молча села, положила винтовку рядом и немигающим взглядом уткнулась в костер. Одета наша гостья была в невиданную нами до сего дня плащ-палатку с маскирующим узором.
«Снайпер» - промелькнуло у меня в голове.
Вокруг костра мгновенно воцарилась тишина. 4 бойцов вопросительно смотрели на женщину, женщина смотрела в костер.
Все попытки заговорить не приводили ни к чему. Она просто молчала. От предложенной еды не отказывалась, но ничего и не объясняла. Держала себя уверенно, спокойно. То, что за спиной этой загадочной женщины был боевой опыт сомнений не было ни у кого. И видимо не самый просто опыт.
Через час полтора незнакомку пригласили в палатку к политруку. Мы не слышали, о чем они там говорили, да только по прошествии минут сорока политрук вместе с комбатом вышли из палатки и начали о чем-то живо спорить. В след за ними вышла и наш загадочный снайпер. Все тем же не мигающим взглядом она сверлила горизонт.
Политрук докурил сигарету, махнул рукой и произнес:
- Да черт с вами. Я своё сказал. Дальше Смолин – обращаясь к комбату политрук выставил указательный палец вперед и ткнул им в грудь майора – это твоя забота.
Политрук повернулся к женщине и все так же грозно тряся пальцем обратился к ней:
- А ты! Уйди с глаз моих долой! Услышу о тебе хоть что-то - выгоню взашей!
С тех пор наша ночная гостья крепко обосновалась у нас в роте. По мере совместной службы мы выяснили, что женщина действительно первоклассный снайпер. Такого мастерства даже сторожили не видели. Фашиста укладывала без промаха. Своими глазами видели, как она часового сняла с километра. Женщина была полностью немой. За все время службы никто от неё слова не слышал. Но за то посмотреть умела так, что все сразу становилось понятно. Взгляд что та кувалда. Припечатает и возразить то нечего. А больше мы про неё ничего и не знали. Да и знать, наверное, не хотели. Постепенно для всей роты она стала мамой. Умудрялась приготовить суп из воды, кореньев, грибов. От простуды, вшей нас лечила. Так и звать стали - «мама».
Однажды «мама» пошла на охоту за немецкой «кукушкой». Сутки пролежала в траве, как мышка не шелохнулась. Фашист матерый попался, все выжидал, когда кто-то нос из окопа покажет. Мы в тот раз старую уловку в ход пустили. На корягу натянули ватник и каску приладили. Утром начали дразнить немца. Каска только над окопом показалась и тут два выстрела сразу. Первым фашист каску сбил, а вторым мама его угомонила. Она его оказывается вычислила давно, да только не уверена была как он в засаде лежал. Ночью наша рота вытащили снайпера вражеского. У него на счету поляков около полусотни и наших ребят почти сотня, если снайперской книжке верить. Комбат хотел «маму» даже к награде представить, но не задалось что-то.
Вот так за километром километр мы стали шагать вместе с «мамой». В состав роты её так и не вписали, по неизвестным причинам, но на довольствие поставили. В общем «мама» наша была загадкой.
Глава III
«Колыбельная».
В ноябре мы уже перебрались через Днепр и двинулись на Чернигов. Погода была жуткой. Холод пробирал до костей, пурга. В Петровском нас встретил немец. Еще на подходе начала работать артиллерия. Мы кое как укрепились недалеко от поселка, но о наступлении и речи не было. Нужно было подождать, когда подойдут основные силы, а это пара дней под постоянным обстрелом. Немцы, смекнув, что если подойдут наши в полном составе, то выбить их из Петровского большого труда не составит, поэтому начали готовить отступление, не забывая нас держат на расстоянии. Разведка у немчуры работала «что надо». На высоте, недалеко от нашего расположения завелось два фашистских снайпера. Работали четко и наверняка. В первый день мы потеряли троих только из нашей роты.
«Мама» ушла немного за полночь. Как обычно, тихо, никого не предупредив, кроме ротного, лейтенанта Павлюка. Она всегда ходила одна, хотя снайперам положено работать в паре.
Разбудил нас немец артобстрелом. Павклюк приказал готовиться к наступлению. В задачу ставилось уничтожить укрепрайон противника, откуда ведется обстрел и закрепиться на подступах к селу.
Чучелом проверяли снайперов. После 2 часов дня вражеские «кукушки» замолкли. Это была «мама». Мы это точно знали. Она нас никогда в обиду не давала фашистам.
В три часа по полудню нас подняли в атаку. Немец предпринял контрнаступление. Со стороны Сухини прямо во фланг к нам шел ударный отряд фашистов.
Если бы не вовремя подоспевшая артиллерия смешал бы нас немец с землей. Наши хлопцы начали аккуратно «угощать» фашиста подарками.
- Шушин, чего разлегся? – рядом с моим ухом заорал сержант Петров. – задачу слышал? В атаку!
Сдобрив свои слова увесистым пинком, сержант, силами нашей роты, начал штурм укрепрайона. Ползли как ужи по промерзшей земле. Из ближайшего к нам дома то и дело давали очередь. Очередь, упал, застыл, пополз дальше. Очередь, упал, застал, пополз дальше. Где-то справа я услышал, как закричал Сашка Корнеев. Точнее вскрикнул… и умолк. Навсегда умолк. Пулемётчик его подловил все-таки.
Мне удалось доползти до большого пня, сантиметров в 30 высоту и в пол обхвата. Отсюда замечательно просматривалось все поле, дом, где немцы устроили огневую точку. Но кроме как «посмотреть», сделать я ничего не мог. В щель из которой велся огонь с такого расстояние попасть было невозможно.
В пулемётной прорези показался черный ствол немецкого «МГ». В следующую секунду ствол смотрел уже в моем направлении. Раздалась очередь и от моего пенька-защитника начали отлетать крупные щепки. Я вжался в землю, что было сил. Снег и куски земли забили рот. Очередь переместилась правее. Я слышал, как пули вгрызаются в землю рядом с моей ногой.
- Мамочка! Как же помирать то не хочется – только и смог прошептать я. – Мама!
От страха я уже орал, лежа на земле, уткнувшись в снег. Орал во весь голос, в то время как немец «обводил» меня очередью.
- Мамочка!
Вдруг пулемёт затих. Слышны были выстрелы винтовок, автоматов, но пулемета больше слышно не было. Выглянув из-за остатков своего укрытия, я увидел, что ствол немецкого «МГ» смотрит куда-то в небо и не шевелится. «Готов, сволочь»!
- Вася, живой? – сержант подполз ко мне сзади и начал трясти за сапог. – Васька!
- Живой, я, товарищ сержант. Живой. – только и смог промолвить я.
- Ловко «мама» пулемётчика убрала, а? – я повернул голову и увидел улыбающееся лицо сержанта. – Молодец «мама».
- Молодец. – внутри меня не было сил радоваться. Я только что чуть не умер.
- Так, Шушин. Сейчас нам с тобой надо дом этот разнести к едрени матери. Видишь слева от дома ханомаг?– сержант ткнул пальцев на улочку, рядом с домом, где была пулеметная точка немцев. Немного поодаль от дома действительно стоял немецкий бронетранспортер.
- Так точно, товарищ, сержант. Вижу.
Из ханомага показался немец. Робко высунув голову и оглядевшись, он снова исчез в черном проеме люка.
- Стало быт так – продолжил Петров, - мы с тобой сейчас ближе всех к дому. Поэтому быстренько припустим вниз, у забора делимся, ты к ханомагу я к дому. Гранату ему туда надо положить. Сможешь?
- Конечно смогу, товарищ сержант.
С сержантом мы ринулись вниз к дому. Метров за 40 до забора, ствол пулемета огневой точки, смотревший до этого в небо, начал разворачиваться на нас. Очередь прошла в аккурат за моими пятками. Я даже не успел залечь, да и смысла не было, как на ладони мы были.
«Сухой» хлопок и пулемет затих, направив, в этот раз, ствол в землю.
«Спасибо, мама», мысленно прошептал я.
В тот день мама спасла меня трижды. Укрепрайон мы взяли, закрепились на подступах к поселку. Сержант Петров, после подрыва гранаты в укрепточке пропал. Ближе к полуночи в роту его притащила на себе «мама». Осколочное ранение в живот. Спасти сержанта было уже невозможно, понимали это все, в том числе и сам сержант. «Медицина» сделала укол и оставила его умирать. «Мама» сидела рядом с сержантом, держа его за руку и «мычала» ему какую-то песенку, колыбельную, что ли. Так Петров и уснул. Навсегда уснул, под мамину колыбельную, с улыбкой на лице.
Утром я нашел «маму» у костра. Она как обычно сидела с отрешенным взглядом и смотрела в только ей известную даль. Я подошел, сел рядом и глядя в глаза прошептал: - Спасибо, мама.
Веки её чуть дрогнули, она посмотрела на меня и обняла, прижав к себе. Я чувствовал, как по моему лицу катятся её слезы. – Спасибо, мама. – повторил я и сам не смог сдержать предательских слез.
Глава III
«Маршрут».
В тот вечер, в расположении роты витал дух приближающейся победы. Слышались шутки, смех, песни. У костра кто-то затянул:
«Что ты, Вася, приуныл,
Голову повесил,
Ясны очи замутил,
Хмуришься, не весел»?
Каждый занимался чем-то своим. Я писал письмо домой, рассказывал маме о «маме», о том, как мы бьём фашиста, и о том, что наш 730 стрелковый полк теперь входит в 78 Гвардейскую дивизию.
Краем глаза заметил, что из палатки комбата вышла «мама». Она уверенным шагом проследовала к блиндажу. Найдя вещмешок «мама» начала аккуратно укладывать свои вещи. И судя по тому, что она собирала весь свой нехитрый скарб, я понял, что «мама» уходит.
- «Мама», ты никак от нас уйти решила? – спросил я, зайдя в блиндаж.
Мама, как обычно не ответила, лишь подняла на меня свой каменный взгляд, посмотрела пару секунд и продолжила сборы.
На душе как-то стало очень паршиво и больно. Меньше всего я хотел, чтобы «мама» ушла из роты. Она ведь действительно мама для всех нас, а когда мама уходит – это неправильно.
- Куда же ты теперь? – я сел на импровизированную скамейку и стал наблюдать за женщиной. «Мама», конечно же ничего бы не сказала, да и ответа я не ждал. Как пришла, так и уйдет. Тихо, незаметно, без объяснений. Стало быть, пришла пора и дороги наши расходятся. К горлу подкатил острый ком. Я только сейчас осознал, как же сильно я люблю нашу «маму», по-хорошему, по теплому люблю. Как сын, как товарищ, как друг.
Женщина присела на корточки рядом со мной, указательным пальцем шутливо «зацепила» меня за нос, заставив посмотреть ей в глаза. Это были уже не те стальные глаза, с «снайперским» взглядом. Нет. Это были очень добрые, нежные и любящие глаза настоящей мамы.
Пальцем она провела по моей щеке, нарисовав «улыбку», мол «Не грусти Василек, жизнь то продолжается». После этого наша «мама» встала, вышла из блиндажа и накинув рюкзак на плечо отправилась в сторону ближайшего лесочка.
Буквально через минуту в блиндаж влетел майор Смолин.
- Боец, где «мама»? – видно было что майор бежал. Ему нужно было застать её здесь, да не успел.
- Ушла, товарищ майор. – отчитался я, вытянувшись по стойке «смирно».
- Куда ушла? Давно? – не унимался комбат.
- Никак нет, только что. Минуту назад – поправился я. – В сторону Годылево.
- Так, боец. «Маму» догнать нужно. Да по шустрее! Догонишь и передашь «С штаба бригады пришёл приказ. Идем на Витебск, через Могилев». – По майору было видно, что он волновался. Неужели наш комбат к «маме» так привязался? – Понято?
- Так точно, товарищ майор. Понято. – отчеканил я.
- Так, а почему ты еще здесь, если «понято»? Упустишь маму, мы её потом и с авиацией не найдем. Бегом! – майор Смолин освободил мне выход из блиндажа попутно похлопав по спине. – Торопись, боец! Торопись!
Маму я нашел. Точнее она меня нашла. Вышла из лесочка, когда я минут 20 на тот момент безуспешно пытался хотя бы звук её шагов услышать. Я передал ей слова комбата, после чего мама развернулась в сторону роты и таким же уверенным шагом зашагала домой.
«Как же это хорошо, когда есть мама» - подумал я про себя в тот момент. «И как же хорошо, что нам по пути».
Глава IV
«Прости».
10 Апреля 1944 года мы подошли к Могилеву. Город был отбит у фашиста, поэтому двигались мы, что называется, в полный рост.
Я шел в хвосте роты, о чем-то споря с Лешкой Ларионовым. На подступах к Могилеву нас встретили воронки, разбитые блиндажи, сожженная техника. С первого взгляда было видно, что бои здесь проходили не шуточные. Не так просто наши ребята жизни свои отдали. Поборолись. На подступах к городу, взгляд мой зацепился за сгоревшую тридцатьчетверку, у когда-то развесистой ивы. Дерево сгорело, видимо, вместе с танком. А в мирное время… ах, как же красиво там было, наверное. Сидеть под тенью ветвей, смотреть на дорогу и мечтать о чем-то своем.
Вдруг, из колонны выбежал один боец. Быстрым шагом, переходящим на бег, солдат, кинулся к той самой иве. Добежав до дерева, боец вдруг упал колени, а затем как подкошенный завалился на бок. Это была «мама». Как я сразу не распознал её силуэт? Половина роты бросилась к ней, не понимая, что происходит.
В глубокой воронке у старой сгоревшей ивы действительно лежала «мама». Она плакала, ревела. «Мама» лежала на земле и жуткая истерика била её словно ток. Никто и никогда не видел, что бы «мама» так убивалась. Никто и никогда не видел, что бы «мама» в принципе испытывала какие-либо эмоции. 15 человек столпились вокруг женщины, и никто не знал, что делать. Мы просто стояли и смотрели. Первый очнулся Ларионов. Он подошел к «маме» и попытался взять ей за плечи, но та лишь оттолкнула его и уткнулась лицом в землю:
- Славушка, я пришла. Я пришла, маленький мой, сыночек мой. Я пришла, Славушка! – «мама» говорила. Нет, она не говорила, она кричала. Я впервые услышал её голос. – Славушка-а-а-а-а!
Мы не знали, как помочь, что делать, как себя вести. Мама легла на землю, подтянула ноги к животу и затихла.
- Прости меня, Славушка. Прости меня, не успела. Не успела я … - полушепотом повторяла она.
А потом наступила тишина. Знаете, такая тишина которая режет слух? Было лишь слышно, как колышется молодая трава, над последними слоями снега. Страшная тишина. В такой тишине смерть приходит. Молча, без лишних слов. Как снайпер приходит за целью.
«Мама» умерла. Наша «мама» умерла. «Мама» всех нас, «мама» целой роты мальчишек, от 18 до 45 лет умерла. Она целый год была для нас мамой, которая спасала от болезни, от голода, от смерти и страха.
Хоронили «маму» там же, в глубокой воронке от снаряда вражеской артиллерии. Могилу копали всей ротой. Комбат на похоронах зачитал представление к награде орденом «Красной Звезды», подписанный лично подполковником Губаревичем.
- … За мужество и отвагу, проявленные при исполнении воинского… - в ушах стоял сплошной гул. Как же так, нашей «мамы» больше нет. «Медицина» сказали, что сердце не выдержало. - … За образцовое выполнение специальных заданий командования… - продолжал комбат… - Почему она молчала, почему решила, что её сын здесь? - … Наградить Савостину Тамару Владимировну орденом «Красной Звезды».
«Вот значит, как, Тамара Владимировна! Вот как маму нашу звали».
После смерти в вещах мамы нашли книжку снайпера, сколько всего там было рассказывать не буду, это отдельная история.
Глава V
«Эпилог».
В 2015 году, поисковый отряд вблизи Могилев поднял останки двух бойцов РККА. Ими были рядовой Вячеслав Савостин и сержант Ярослав Дубинин. Так же на месте захоронения были обнаружены останки еще одного бойца РККА, Тамары Владимировны Савостиной.
В декабре 1942 году, 38 летная Тамара Савостина пошла добровольцем в школу снайперов. На следующий день, как получила похоронку на сына. Закончила её с отличием и даже была награждена именным оружием от ЦК ВЛКСМ. Прошла курсы медицинской помощи. В её книжке снайпера, с февраля 1943 по апрель 1944 числилось 112 записей об убитых немцах.
Вот так одна единственная женщина, которая не смогла быть рядом с сыном в нужный момент, стала настоящей мамой, для более чем полусотни молодых ребят и молчаливым ангелом смерти для 112 немцев.
- Спасибо, «мама»!
- «Смерть, Славушка, она как мама. Возьмет тебя под белы рученьки, поднимет и с собой унесет. Далеко унесет. По дальше от всего этого» ...