"Они все еще писали статьи и произносили речи, а мы уже
видели лазареты и умирающих; они все еще твердили, что
нет ничего выше, чем служение государству, а мы уже
знали, что страх смерти сильнее."
(Эрих Мария Ремарк - «На Западном фронте без перемен»)
Этот рассказ написан по воспоминаниям одного, пожилого итальянца, с которым я познакомился в Милане, когда в 2001 году, проходил стажировку в клинике, при главном офисе нашей, медицинской фирмы. Марио — так звали того пациента, поведал мне эту историю, узнав, что я из России, да ещё и работал в юности на угольной шахте в городе Воркута...
Италия. Весна 1943 года.
Военная кампания для итальянцев складывалась неудачно. Соратники Муссолини по фашистской партии, всерьёз задумались об отстранении дуче от власти. Тогда Муссолини решается на дополнительную мобилизацию, подняв возрастную планку призывников. Так же, призыву теперь подлежали и категории граждан, до этого считавшиеся негодными к военной службе по состоянию здоровья.
Эшелон с новобранцами медленно двигался с юга Италии на север, через всю страну. «Английские» пассажирские вагоны, внутри, были перестроены для перевозки большого количества людей. Сиденья убраны, а вместо них, сооружены вдоль стен непрерывные трёхэтажные, узкие, деревянные нары. Свободным оставался лишь неширокий проход посередине. Получалось так, что лежащий на нарах солдат, упирался головой в чьи-то ноги, а в его ноги, соответственно, упиралась голова следующего солдата.
По пути следования, состав делал остановки в незаселённых местах. На стоянках, вагоны "забивали", дополнительно, новыми солдатами. Среди новеньких, были не только недавно призванные на военную службу, но и те, кто уже "понюхал пороха" — побывав на фронте: в Греции, в России или во Франции, а теперь возвращались из госпиталей, после лечения.
На остановках солдат выпускали покурить, подвигаться, справить естественную нужду. Выпускали поочерёдно: прежде — из одного вагона, потом они возвращались назад, на свои места, и только тогда выпускали парней из следующего. Поезд сопровождала группа вооружённых немецких солдат. Во время остановок, немцы брали, пока ещё безоружных новобранцев, в полукольцо, чтобы те не разбежались. Да итальянцы и не думали бежать, ведь они же ехали, как им объяснили, во Францию, в Париж, для смены там немецкого гарнизона, который нужен был на восточном фронте, в России. А в Париже их, по рассказам командиров, ожидала вкусная еда, молодые француженки и прочие удовольствия культурной столицы.
Путь неблизкий, около двух тысяч километров. Обычно такое путешествие занимает около двух дней. Теперь же, из-за частых, продолжительных остановок, эшелон третий день был в пути, а проехал-то всего ничего. В дороге солдаты питались консервами, выданными им при посадке в поезд.
Очередная остановка — город Солермо. Проехали здание вокзала, на фасаде которого красовался огромный портрет дуче Муссолини. Состав остановился, лишь миновав городские постройки. Некоторые солдатики, выпущенные из первого вагона, засидевшиеся в духоте, резвились, как малые дети. Кто-то просто валялся на солнышке...
Вот два итальянских парня стоят, курят, опершись спинами на вагон. Рядом — группа немецких солдат из сопровождающих поезд.
— Привет! Я — Луиджи Беннетти, — сказал, подошедший к тем двум итальянцам, третий. — Не угостите мелкого сицилийца сигареткой? Я вас что-то не видел в нашем вагоне.
— А я — Марио — венецианец. Держи сигарету. Разбогатеешь, отдашь две. Я — кузен жены этого парня, — он показал на стоящего рядом. — Не мудрено, что не видел. Мы занимаем отдельное купе кондуктора. Правда, оно такое маленькое, что в нем можно только сидеть или стоять, так что, спим сидя.
— Ну, это все равно лучше, чем мне нюхать ноги лежащего передо мной. Вы, наверняка, видели на улице разговаривающих между собой сицилийцев. Так вот, представьте, какой происходит гвалт, когда целый вагон орущих, размахивающих
руками парней из Сицилии!
— Помолчите! Дайте послушать! — сказал, до этого молчавший солдат. — Эти немцы говорят сейчас о нас. Все. Пошли отсюда.
Когда ребята отошли подальше от немцев, сицилиец спросил:
— Ты понимаешь по-немецки? Слушайте, а можно я к вам в купе переберусь? Я согласен стоя спать. Кстати, у меня есть с собой бутылочка вина, которую я захватил из дома.
— Это аргумент в твою пользу. Но сидеть тебе придется на полу.
— Согласен. Тогда я возьму свой мешок с вещами и переберусь к вам.
Другой солдат подтвердил, что не возражает против нового соседа...
— Ну, вот и я с вещами.
— А тебе не жалко вина? Когда еще удастся попробовать?! Меня зовут Александро.
— Хозяин мясной лавки, где я работал, бывал в Париже еще до войны, и рассказывал, что у французов много всякого вина.
— Забудь. Я слышал, о чем говорили немцы.
— А откуда ты знаешь немецкий?
— Так я же с севера Италии, из южного, горного Тироля. У нас там, в основном, говорят на немецком языке. Теперь-то я живу недалеко от Палермо. Женился на девушке оттуда. Решили жить у нее — в Торетто. Тесть служит комиссарио полиции в этом городке, поэтому он смог задержать мою отправку на фронт, пока моей второй доченьке не исполнился один год. Теперь вот пришлось...
— Александро, так, о чем немцы говорили?
— Называли нас "макаронными идиотами". И едем-то мы не во Францию, а прямиком в Россию. А нам об этом не сказали, чтобы не дали дёру по дороге.
Возникла пауза.
— Как же так? — сказал Луиджи, чуть не плача. — Это же мы будем там убивать русских? За что? Они мне ничего плохого не сделали. Дуче же говорил, что мы должны только помочь немецким солдатам в Европе. Я скажу честно, что очень боюсь и не хочу умирать. На нашей улице уже пять убитых на войне. Я их всех знал. А в соседнем доме парень вернулся без одной руки и ноги. Я не поеду. Я сбегу. Давайте вместе рванем.
— Я не могу, — сказал Александро. — Если я дезертирую, сразу арестуют мою жену и ее родственников.
— И я не могу, — глубоко вздохнув, сказал Марио. — В моем роду все мужчины были военными. Мой прадед даже воевал в России в 1812 году, вместе с войсками Наполеона. Я с детства хотел стать военным, но из-за хронической болезни желудка меня не взяли в военное училище.
— А я, — тихо произнес Луиджи. — Одинокий. Я не знал своих родителей и вырос в приюте при монастыре Сан-Джованни. Но почему я должен умирать, если какому-то Гитлеру и нашему дуче хочется воевать? Вы же меня за эти слова не выдадите?
Дальше пили вино молча. Паузу нарушил Александро:
— Знаешь, парень, если ты действительно надумал бежать, то лучше всего это сделать на моей родине — в горах Тироля. Я тебе расскажу, как добраться до дома моей бабушки высоко в горах. Она там живет вместе с моей сестрой. В немецкоговорящем Южном Тироле свои законы. Народ там обижен на Муссолини за то, что тот, уже в который раз отклонил предложение, сделать официально в наших местах немецкий язык основным. Ты родным передашь от меня привет. Они обязательно тебя приютят. Поживешь, поможешь им по хозяйству. А там, глядишь, Святая Магдалина-заступница, милостью своей поспособствует, и война закончится.
Молчавший все это время Марио, произнес:
—У меня уже сложился план наших действий...
Во-первых, ты должен вернуться с вещами в общий вагон. Ни в коем случае никому не рассказывай, что нас везут на восточный фронт. Потом, когда ты будешь в безопасности, мы распустим слух между итальянскими солдатами о том, что нас обманывают, и на самом деле мы едем воевать в Россию. Ночевать будешь на своем месте, но и к нам периодически заглядывай, чтобы, когда
ты исчезнешь, твои соседи по нарам сразу не хватились твоего отсутствия и не подняли тревогу. Ты сбежишь, когда поезд сделает очередную остановку в Тироле. Назад, в вагон, мы трое должны возвращаться последними. Когда немцы из сопровождения перейдут к следующему вагону и начнут оттуда выпускать солдат, оставив одного, который подсчитывает вернувшихся в вагон (они так всегда делают, чтобы быстрее все отгуляли), Александро заговорит с ним на его языке. А я встану так, чтобы закрыть немцу обзор. Тут-то ты и нырнешь под вагон и ляжешь за колесом. Поезд обычно стоит не больше двух часов, так что ты выдержишь. У тебя же есть гражданская одежда? Так оденешь ее под военную форму. Эшелон уйдет, тогда ты сможешь снять униформу, и в горы идти уже гражданским человеком.
Все случилось почти так, как предполагал Марио. Почти. Но он не мог предугадать того, что поезд простоит на той остановке до самого вечера. Луиджи повезло, что, по-видимому, ожидая отправки с минуту на минуту, солдат больше не выпускали из вагонов.
Все это время он, лежа под вагоном, дрожа от холода, повторял те немецкие фразы, которым его обучил Александро.
Поезд тронулся. При уже сгустившихся сумерках, Луиджи поднимался в горы, придерживаясь тех ориентиров, о которых ему рассказывал Александро. Появившаяся полная луна, словно огромный фонарь, освещала все вокруг. Парень шел всю ночь, не останавливаясь на отдых. Рассвет застал его у одиноко стоящего, выложенного из природных камней, покрытого плоскими каменными плитами, как черепицей, дома. Возле крыльца был привязан осел, запряженный в двухколесную повозку, груженную корявыми корневищами деревьев. В дверях появился старик. Луиджи улыбнулся, поприветствовал хозяина на итальянском:
— Бонжорно! Вы не могли бы мне дать воды напиться?
Старик, ничего не ответив, вернулся в дом. "Наверняка за ружьем пошел." — подумал Луиджи. Но бежать уже не было сил. Да и куда? "Будь что будет." — решил он, с обреченностью смертника.
Старик вернулся, неся в одной руке ковш с водой, а в другой — кусок сыра. Тогда Луиджи, предполажив, что дед не понимает итальянский, сказал, заученные на немецком языке адрес и имена родственников Александро. Тот, спокойно выслушал парня, и все также не обронив ни слова, показал рукой в направлении одной из горных вершин. Луиджи развел руками, мол, не понял я ничего. Тогда хозяин дома подошел к телеге, приглашая жестом неожиданного гостя занять место возницы.
Они медленно поднимались в горы. Луиджи сидел на телеге. Старик шел рядом, держась за ремешок на морде осла. На все попытки Луиджи сойти с телеги и тоже идти пешком, старик грозил ему пальцем.
Через, примерно, час подъёма, они добрались до небольшого селения, с такими же, как у старика, домами, сложенными из камня. Телега остановилась перед одним, из которого вышла молодая девушка с очень похожим на Александро лицом.
Луидже обратился к ней:
— Бонжорно, синьорина! Вы будете Биатриче — сестра Александро?
Девушка ответила на очень плохом итальянском, но Луиджи понял, что он не ошибся. Это была она.
Биатриче спросила про брата. Ну, а что мог Луиджи ответить? Он лишь передал слова Александро, заученные им по-немецки – "Биа, сестричка, приютите этого парня, он должен вам помогать вести хозяйство".
Биатриче сразу поверила этому невысокому сицилийцу, ведь только братик Александро называл ее «Биа». Девушка что-то сказала старику по-немецки. Он все это время, по-прежнему молча, стоял рядом. Потом, повернулась к Луиджи, и, уже на итальянском, пояснила:
— Дядя Габриэл немой, но хорошо слышит. Он всю жизнь любил мою бабушку, но она предпочла в мужья моего деда — брата Габриэла. Дед давно умер, а старый Габриэл продолжает ухаживать за бабушкой. Вот и сегодня он привез ей в подарок эти дрова, которые он насобирал в горах. У нас же нет мужчины в доме... — и чуть помедлив, добавила: — Не было...
P.S.
Александро погиб в январе 1943 года, под Сталинградом. Его две дочери выросли без отца.
Луиджи остался жить в горах, женившись на Биатриче. Бабушка, все же, поддавшись
уговорам своего ухажера — Габриэла, переехала в его дом. У Луиджи и Биатриче родилось два сына, которых они назвали Александро и Марио. Крестной у мальчишек стала жена Александро, приезжавшая с Сицилии к ним, в Тироль, вместе с дочерьми, на крестины. Луиджи так и не решился рассказать им правду о своем побеге из поезда.
Марио дослужился до звания лейтенант, но в 1944 году попал в плен к русским.
Работал с другими заключенными в забое угольной шахты в Воркуте, за полярным кругом. Там получил увечье, лишившись трех пальцев на правой руке. Благодаря этому оказался в числе первых военнопленных, отпущенных из СССР на родину. Родственники не сразу признали в этом седом, изможденном, немолодом человеке их Марио. А ведь ему в ту пору было всего-то двадцать четыре года. С Луиджи, он так больше и не встречался, хоть и стал, через кузину — жену Александро, его свояком.
Адольф Гитлер, последние дни своей жизни, не выходивший из своего бункера в Берлине, застрелился 30 апреля 1945 года.
Муссолини, официальным титулом которого был
"Его Превосходительство Бенито Муссолини, глава правительства, дуче фашизма и основатель империи", 28 апреля 1945 года вместе со своей любовницей был расстрелян гарибальдийскими партизанами. Его тело отвезли в Милан. Труп был подвешен за ноги на автозаправке у площади Лорето.
2002 год Санкт-Петербург.
На фото дом Луиджи и Биатриче в Доломитах (Южный Тироль, Италия).