Селекционная рекурсия

Дориан Грей
Любой мальчишка неисправим до восьмидесяти. Начнет ли взрослеть потом? Не факт. О чем мне говорить в мои полсотни с хвостиком? И, конечно, любой мальчишка играет. В жизнь, в любовь, в семью, в работу… Есть такой трактат нидерландца Йохана Хёйзинги «Homo ludens» («Человек играющий»), рекомендую для чтения. Все развитие цивилизаций, культур, наук, все войны, взлеты и падения империй – все это игры мальчишек разных возрастов, темпераментов, интеллектуальных способностей, философских воззрений.
Но я отвлекся. Хотел же поговорить об обычных игрушках. У меня их много – книги, монеты, боны, холодное, оружие, спорт, мотоцикл, же… Нет, жена же меня читает, солнышко мое, так что в перечислении остановлюсь на мотоцикле. Есть еще компьютерные игрушки. Раньше было много – в свободное время. Теперь осталась одна – тихая, спокойная сетевая игра, которую тоже «бенефициируют» нидерландцы. Там собрано все русскоязычное пространство – русские, украинцы, белорусы, казахи, молдаване, грузины, армяне, прибалты, эмигранты всех мастей, локаций и поколений. В общем, все флаги, вся география там. Сейчас чаще слышишь «геополитика», и реже слышишь «география» - без политики.
Зачем я трачу на нее время? Ну, во-первых, мальчишка всегда играет. А во-вторых, общение – мало к чему обязывающее, с людьми, с которыми ты и не встретишься никогда. Оно позволяет отшлифовывать коммуникационные навыки и, как ни странно, позволяет узнавать много нового. Так, именно в игре познакомился я с известной фольклористкой, с политиками разных рангов, с простыми виноделами, музыкантами, чьи имена на слуху, с суровыми северными викингами, которые варят швы на корабельной броне в минус шестьдесят… Со многими интересными людьми.
Люди группируются в сообщества по интересам или просто без интересов, но игровой процесс требует командной работы, поэтому весь игровой мир разделен на маленькие динамические группы – где два-три человека, где восемьдесят-сто. Эти группки в игре называют «гильдии». У каждой гильдии есть название.  Наших сразу можно узнать по громким и патриотичным «Слава Украине!», «Слава ЗСУ!», «Слава Героям!», еще много всяких «Слав», «Украинский Легион», «Україна – це Європа!», «Україна – понад усе!» и даже «Україна – це Спарта!».
Менее идейные примыкают к сообществам с нейтральными названиями: «Друзья», «Бродяги», «Любители пива» и так далее. Много англоязычных и псевдолатинских наименований. Вообще, игровой нейминг – это тема для не для одной диссертации по психологии масс, по маркетологии, по филологии, по социологии и многим другим сопутствующим наукам.
Я руковожу двумя маленькими гильдиями с нейтральными названиями по два-три десятка человек. Совместный игровой «фан», невинный треп, ивенты, обмен шутками, мнениями, знаниями, бескровные бои на виртуальных полях, радость побед и совместное переживание промахов. Жизнь, которая, как все мы знаем от Модеста Чайковского, игра - вся-вся жизнь.
Поскольку люди в сетевой игре менее сдержанны, более раскрепощены, чем в реальной жизни, то возникают разные ситуации в общении – остроконфликтные, забавные, ярко-эмоциональные, смешные, тупиковые. Вот недавно попал я в такую – тупиковую – ситуацию. Ощущение было такое, словно вступил в вязкую и липкую субстанцию, причем не в лакированной туфле, а вот прям босой ногой.
Обратился игрок из другой гильдии за помощью в игровом развитии. Рядовой случай. Началось общение, как всегда, с вопросов «местного» значения, потом перешло в разряд вопросов обще-личных: кто да что, а как у вас, а так у нас. А потом вдруг прозвучала фраза: «В жизни важны только свобода и христианские ценности». Ну, думаю, начинаааается…
Мы уже как-то говорили с вами, что бежать нужно от трех типов собеседников. Первые пытаются узнать сколько и как ты зарабатываешь. Если ты зарабатываешь больше, то начинают завидовать. Если меньше, то начинают учить. Бежать!
Вторые имеют активную гражданскую позицию. Не ту, которая с трибун для массового пользования, а ту, которая за кухонным столом конкретно для твоих ушей. Как ни старайся, вы все равно никогда не сойдетесь с собеседником в ответах на два извечных вопроса «кто виноват?» и «что делать?», поэтому выход один – бежать.
Третьи напичканы религией. Нет, не носят такой легкий религиозный флер, как носят дорогой парфюм, - для целостности образа, а именно напичканы религией. Парадокс в том, что в религии такие люди ничего не понимают, ну совершенно не разбираются в предмете, потому как разбирались бы – то умели бы вовремя улыбаться. А эти нет – агрессивны, как бык на корриде. Имеют арсенал расхожих вербальных формул, которые не привязывают ни к логике, ни к истории, ни к культуре, ни даже к первоисточнику, а просто выстреливают в самый неожиданный момент. Сбежать от таких людей очень сложно.
Анекдот вспомнил (лирическое отступление). Старый. Как-то апостол Павел спустился на Землю судить последователей своих. Первым, как водится, зашел на аудиенцию Папа Римский. Провел там час-другой, вышел в слезах.
- Ой, нагрешили мы, нагрешили мы с инквизицией и однополой любовью. Будем отмаливать.
Вторым зашел Вселенский Патриарх, провел час-другой, вышел в раздумьях.
- Ох, нагрешили мы, нагрешили мы с мздоимством и угодничеством власти. Будем отмаливать.
Третьими зашли баптистские пасторы – кучкой, поскольку, как известно, нет у них единоначалия. Провели там час-другой. Потом еще час-другой. Потом третий-пятый. Наконец вылетает взбешенный апостол Павел, а за ним выбегают пасторы с развернутыми Евангелиями и тычут в книжки пальчиками.
- Да я же это сам писал! – кричит Павел.
- We don't care about that! – хором кричат пасторы. – Нас это не волнует! Потому что в Библии именно так написано!
Вот я про это. Свобода и христианские ценности. Хм… Ну, игра, человек пишет. Вдруг что-то важное хочет донести.
- Свобода? – спрашиваю. – А что это?
- Высшая ценность, - отвечает.
- Нет, тут я согласен, этим робеспьеровским «Liberte, Egalite, Fraternite» смущают умы уже три столетия. Конкретно для тебя свобода – это что?
Когда ничего не запрещают, говорит, вот и свобода. Вседозволенность, значит. Что ж с тобой поделать, юноша бледный со взором горящим? Бежать? Да, вроде, рановато еще. Есть еще надежда. Продолжаю. Вот хочешь ты носить автомат, и носишь. Тогда у кого есть автомат, тот свободен, у кого нет, тот вообще никто, потому что тот – с автоматом, придет и заберет все, что у тебя есть. Вспомните первые послемайданные месяцы и всяких Музычко. Да, его устранили как отработанный материал, но другие такие же остались. И ждут. И придут. Уже ходят. Но мой собеседник настаивает: нам тоже нужен свой майдан, потому как у вас свобода есть, а у нас свободы нет. Ну, да, перед тобой и пацак должен два раза приседать, и чатланин "ку" делать, и эцилопп тебя не имеет права бить по ночам... Никогда!
Ай, хрен с этой твоей свободой, вопрос действительно спорный, а спорить, как вы знаете, себя не уважать. Хотя не думаю, что собеседник имел в виду кокой-либо градус между диктатурой и анархией, просто смаковал слово «свобода», как дети сосут леденцы. А что такое «христианские ценности»? Они какие? Ибо, как мы знаем, у католиков они одни, там два папы – это уже семья, у православных – другие, там семья – это мама с папой, а у лесных ортодоксов папа может быть один, а вот мам столько, сколько этот папа своим ружьишком и топориком прокормить может.
- Христианские ценности – это смысл жизни, - отвечает.
Помните профессора Преображенского после фразы Шарикова «Взять все – и поделить!»? Вот у меня – та же реакция. Но собеседник умудрился-таки меня добить. Талантливая у нас молодежь. Или у них? Все время путаюсь в этих «мы» да «они», смешалось все в моем ментальном кредо, как в доме Облонских. Но у собеседника моего все не просто смешалось – там смешалось и сварилось.
- Славяне, - говорит, - это рабы, негры белой расы.
У меня комок в горле, хорошо, что пишу, а то голос бы выдал.
- То есть мы с тобой – рабы белой расы? – спрашиваю.
- Нет, - говорит, - ты – украинец, я – русский. Станем европейцами, славянское быдло будет нашими рабами…
Немая сцена, тишина и галочка «игнорировать игрока». Навсегда. Знакомо? А как же! Проходили. Часть нашего населения давно утратила понимание того, что славяне – таксон более высокого порядка, чем частные понятия «украинец», «русский», «белорус», «серб», «чех» и так далее. Филологи называют такие соотношения "гипероним - гипонимы". Мы ж теперь европейцы, какие ж, на фиг, славяне?
Выводы-итоги.
1. Там, здесь, везде работают одни и те же технологии «массирования разума».
2. Нас пасут – это очевидно, проводят селекцию, стремятся достичь максимально породистого экстерьера.
3. Выводят не одну породу, разные, с разным функционалом, как, например, коров мясных пород и коров пород молочных.
4. Пастухи-селекционеры тоже имеют разные специализации: одни работают вот с такими «белорасовыми неславянами», другие – с интеллектуалами в возрасте (я их называю «познероведы» или «акуноведы»), третьи – с политиками, четвертые – с домохозяйками, пятые – с «телочками», инстасамками, шестые с молодняком (самые важные), седьмые…
5. Поскольку процессы разрозненны, обычный обывательский разум свести их воедино не в силах, каждый судит о своем предмете, там, где он силен, где может хаять (в основном) или хвалить (изредка) – то самое мнение о собаке с точки зрения блохи.
6. А раз нет общего видения, то нет и понимания происходящего.

Если не знаешь основ политэкономии, если не понимаешь, что деньги – это единый финансовый инструмент, так и будешь думать, что юань и рубль с долларом и евро борются. Борьба нанайских мальчиков. Если США захотят отказаться от доллара (потому что он себя уже достаточно дискредитировал, пора его обрушить и отдать долги по стоимости бумаги), как удобнее всего это сделать? Правильно, путем «восстания» других валют. Что сейчас и происходит. А если вообще не хочется долги отдавать, то можно устроить какой-нибудь форс-мажорчик в виде глобальной войны. Повторю: что сейчас и происходит…
Что-то далеко я забрался, оттолкнувшись от разговора с неразумным мальчиком, который так прочно отделил славян от белой расы, что у него украинцы с европейцами перепутались. Напомню: украинец – национальность, европеец – географическая привязка к определенной местности. С таким же успехом китаец может быть североамериканцем. Там, как мы знаем, вообще никакой нации нет, одна сплошная географическая привязка.
Отчего ж так душа болит? Мало ли таких, неразумных, путающих будильник с прямой кишкой? Вот оттого и болит, что немало. Один – погрешность, два – уже исключения, три – уже система.
Что же делать? Читать, умнеть, преодолевать интеллектуальные ступени, рассеивать туман незнания, пока тебя не примут в пастухи? А беда в том, что у пастухов – свои, а у тех – опять-таки свои селекционеры имеются. Выбираешься за одну стену, а там новая, еще выше, толще, а за ней – следующая, уже под током. Станешь Познером или Вассерманом, Эйнштейном или Ницше, а на тебя уже свой «познеровед», «вассермановед», «эйнштейновед», «ницшевед» имеется – он-то тебя и воспитал, он-то тебя и вырастил.
Вот такая вот селекционная рекурсия получается…