ИЗ СТАРОЙ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ /2/.
В больничной палате два старичка, положенных в больницу умирать, стали как-то делиться друг с другом впечатлениями от прожитой жизни.
Старички эти, бывшие начальники, много повидали на этом свете.
Вся палата с интересом прислушивалась к беседе аксакалов.
Вскользь упомянув о жёнах-покойницах, с трудом припомнив и сосчитав правнуков, старики заговорили о мясных и рыбных блюдах, которые они когда-то едали, а также о напитках, которые при этом пивали. Память их на глазах окрепла и сделалась замечательной.
Спохватившись, они сказали пару слов о социалистическом строительстве, вспомнили Сталина, поругали Хрущёва и опять съехали на разговор о грузинском застолье, о сибирских пельменях и о волжской осетрине.
Мелькали рецепты кухонь народов СССР, а также наливок и самогонов этих народов. Старички разгорячились и помолодели, и уже забывали вытирать пенку в уголках запавшего рта. «Чача!..» - слабо кричал один. «Струганина!..» - хрипел другой.
О бабах старики не вспоминали.
«Да, - подумал я, - всё правильно, жратва и выпивка, как и рекомендует Ветхий Завет»:
«… потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться…»
/Екклесиаст. 8.15./.
И Булгаков перед смертью всё твердил: «Всё,отъелся я килечек…»
«… Но говорить вслух: я - писатель - нельзя. Вслух можно сказать: я - член Союза писателей, потому что это есть факт, удостоверяемый членским билетом, подписью и печатью. А «писатель» - слишком высокое слово…»
/Е.Л. Шварц/.
За гробом Стендаля шли четверо: А.И. Тургенев, Мериме и ещё двое неизвестных.
Ночью наощупь убил на груди большую ночную бабочку. Удивительно жаркое было лето в 2017-м.