Одноглазый солдат. Часть 2
По случаю недостачи боеприпасов, но может из экономии, пленным просто отсекали голову саблей. Кровь, будучи выпущена на волю, летела по воздуху, иногда пятная мундиры, оттого желающих к проведению такой акции, со стороны победителей отыскать было трудно. Пленным же, казалось, приятней было принять смерть от пули, чем от сабли. Пуля совсем не заметна в своем полете, а сабля умеет резать долго... Но у солдат никто не спрашивал, чего те хотят, тем более у пленных солдат. Их водили по двое ко рву и два палача, два солдата противной армии, вызвавшихся быть палачами, каждый из них, взмахом сабли отправлял своего пленного в мир иной. Пленный перед тем стоял на коленях, спиной к палачу и ждал, когда душа его освободится. Через мгновение приговоренный к смерти должен был узнать, есть ли загробный мир, или не узнать ничего. Пока человек жив, мир вращается вокруг него, когда он умрет, всякое вращение теряет смысл.
Армия перед поражением воевала пол года, но по прошествии шести с половиной месяцев, оказалась отброшена далеко на юг, прижата к морю и разбита, точно гнилая колода. Оказалось, воевать эта армия не могла, то есть могла, только если бы, воевать ей в прошлом или даже позапрошлом веке. А сейчас родовые права не могли обеспечить талантами в конец раздутые штабы.
Когда его взяли под руки потащили ко рву, а он уж ожидал встречи с богом, или кто там есть, офицер, майор руководивший всем действием, остановил солдат, взявших его точно барана:
-Отавить, он мне нужен.
Видно так он сказал, тот офицер.
Махнул рукой офицер в сторону и его, обезумевшего от ужаса, пьяного от страха бросили на сырой, после вчерашнего ливня земле, а он лежал, где его бросили, ждал, пока бывшие только что вместе с ним, пленные не оказались все, кроме него по ту сторону всего.
Окончив дело, офицер махнул перчаткой, бывшей в руке и обратился к нему, а переводчик, на ломаном языке, точно попугай, спросил, перевирая слова немилосердно, но он понял что спрашивают:
-Будаёшь ли солдат, служить мне, или я ошибся в выборе?
Он закивал благодарно черной от пороховой копоти головой. Офицер подошёл ближе и протянул руку, а он поцеловал ее разбитыми губами. Рука была тонкая и изящная, будто женская. Офицер сказал что -то
и переводчик перевел:
-Хорошая моя собака!
Потом офицер кончиком лакированного сапога поддел его гениталии, а по случаю казни, пленные были раздеты, ощетинил рот в гадливой усмешке.
-Я буду следить за тобой солдат! Выполняй все с усердием ...
Его отвели в сарай, заперли дверь и несколько дней не кормили, только давали мутную, пахнущую неживым, воду. Это было не так страшно, как прошедшая рядом смерть.
На третий день его вывели из сарая, дали в безвольную руку кусок черного хлеба с чем то, очень похожим на мясо, но сильно пряным, жгущим рот и еще чашку водки. Потом ему, уже захмелевшему, кружащему взглядом поверх голов, ткнули в руку холодный угол сабли. Он понял, что от него хотели. Он вытащил саблю, клинок хищно заскрипел, сверкнул бледным холодом. Переводчик говорил, коверкая слова, но он уж сам шел к двум пленным у рва.