Одноглазый солдат. Часть 1
Два дня он глядел на пустую банку, что стояла у окна и уже не наполнялась молоком. Раньше мать жила с ним, она каждый день приносила в этой банке сметану или творог.
Каждый день, в зной или стужу мать неизменно собиралась в город, мыла банку в холодном ручье, повязывала голову старым платком и уходила в город. Оттуда, из города, она приносила хлеб и молоко в этой банке. Хлеб часто оказывался чёрствым, всегда вчерашним, но и такой, нравился ему. Молоко тяжело плескалось в банке, поднимало кверху жирную пенку. Иногда из города, мать приносила что -то ещё, конфету или одно крохотное, как глаз лошади, печенье, которое крошилось в руке, отчего он боялся не успеть поднести его ко рту. Мать развязывала платок и садилась у окна, затем долго смотрела на угасающий день. Утром, чуть свет, мать снова растворялась в далёком мареве июньской жары, или в слезливой сырости сентябрьской мороси. Что мать делала в городе, чем зарабатывала на хлеб себе и ему, он не знал и не спрашивал, а она рассказывать не хотела.
Об отце речи промеж них, не было. Да и не знал он тогда, что должен же быть у человека хоть один отец.
Однажды мать растворилась в жарком мареве августа навсегда. Она не вернулась и после все пошло по -другому в его жизни. Ему было тринадцать лет, а банка оставалась пустой ещё два дня.
Он пришел на стройку, что гремела железом автомобильных бортов, опорожнявшихся в котлован сырым, пахшим тиной песком.
-Что ты умеешь делать? - Спросил прораб, толстый, низкий ростом человек в резиновых сапогах, был он лысый, с прядями усов по углам рта.
Торопясь и опасаясь, что его не поймут, он сказал, что умеет все... Прораб засмеялся, показав щербатый ряд зубов и определил его к месту. Как известно, не место красит человека, а человек место, где ему приходится быть.
И стал он работать, то есть делать то, что прикажут, что ради пропитания, а значит, чтобы не съесть от голода свой собственный желудок, делают почти все. Даже прораб, вытягивался в струнку, становился выше ростом, когда на стройку приезжал инженер.
Инженер разворачивал чертежи на маленьком, на скорую руку, но добротно, сделанном именно для него, столике. Иногда инженер сидел за этим столиком и просто смотрел, подняв взгляд карих глаз, на растущий, как бы из под земли дом. Урча моторами приезжали грузовики, привозили бетонные плиты и металлические трубы, кран поворачивал свой бесконечно длинный нос, пробуя достать везде, а инженер сидел за своим столиком. Он был землекопом, монтажником и даже, на высоте страшной, отбивал молотком приставший к плитал цемент. Иногда он привязывал себя за пояс веревкой, когда работал на высоте и тогда думал,:
- "А что, если сорвусь, как перетянет меня эта веревка, или может, оборвется?"
Иногда он работал в подвале, красил стены яростно пахнущей краской. Таких запахов, он никогда прежде не знал. Поработав маляром весь день и даже более того, он чувствовал уже опьянение той краской, ее запахом, ведь не было свежего воздуха в подвале, а хочешь жить, так дыши, чем есть. Так он участвовал в строительстве не одного дома, всюду выполнял знакомую ему работу, а голод уже не стоял у него за спиной. Мог он купить и молоко с жирной пенкой и хлеб и даже печенье. Но вот, дьявольской многоножкой, зашевелилась война и строительство стыдливо прекратилось.
Строить перестали даже ещё раньше, инженер перестал приезжать на стройку, а прораб, выдавая последнюю зарплату, сказал:
-Ищи себе другое место, парень, мы сворачиваем свою лавочку...
Он вернулся домой, в ту же комнату, где жил прежде с матерью. Теперь ему было восемнадцать лет. Он снова два дня смотрел на пустую банку, все ещё стоявшую там же, как напоминание о матери. Потом он выбросил вконец надоевшую банку и отправился записаться в армию. О призыве он слышал каждый день, правда знал, что на войне иной раз убивают, зато пока жив, есть надежда, что будешь сыт. Кому нужен голодный солдат? Тучи над миром сгущались, в воздухе пахло войной, но первый выстрел ещё не прозвучал.