А всё жена виновата: понадавала заданий и укатила на пару недель к сестре!
Да Толька с ней и не спорил: себе дороже. Усмехнулся оконцовке наказов: «Не пей, Капуста, с соседом!» и субботним утром погнал за город.
Туда, где сливалось с макушками берез синее-пресинее небо и совсем другие мысли лезли в голову. …За сороковник возраст, пора бы и на мозги нажимать. А еще он терпел дачу за то, что сына к делу приучала. Тот уже вырос, а нет-нет да и наведается на свежий воздух – помашет лопаткой и лишний раз шмелей посмотрит. Так и снуют, заразы, так и норовят башку прошибить!
А на краю дачи, где начиналось болотце, выкопан длиннющий ров. Оттуда все лето пикировали на картошку-моркошку стрекозы и прочая трескучая шушера. Там и рыбешка водилась, но куда девалась, когда ров пересыхал - никто не знает.
Толька загнал «Волгу» под раскидистую сливу и хотел было прикрыть воротца, да кто-то окликнул:
- Хозяин, работа есть?!
Смуглолицый парняга лет двадцати пяти стоял посерёдке дачной улицы и в упор смотрел на Тольку. Таджик или узбек, разбери-пойми…
- Недорого! – поспешил заверить парняга. – Хоть сарайку, хоть чего построю. Всё могу!
Ну, сарайку-то Капустин и сам сколотил прошлым летом: тяп-ляп - и корабль! И веранду сгоношил. И вспомнил про забор: вот бы чего надо сделать! Кровь из носу, сказала, уезжая Валька, а чтобы новая ограда к концу месяца стояла! …Да Толька-то знает про их «недорого»: загнёт цену – кепка спадёт!
Но работник загнул не шибко: на пяти сотнях сошлись. И то при условии, что прожилины придётся тесать самому. Из срезки. Её привез Толька днём раньше с местной лесопилки. Продают за бесценок, вот и купил.
Работник совсем по-русски крякнул, поскрёб пятернёй голову и приступил к делу, на которое, честно говоря, совсем и не рассчитывал.
Он ведь работу искал посерьезнее. Земляков выше крыши – помогут. …Во, дома ставят – в три этажа! А зовут его Малик. Алик, по-здешнему.
- Ну, Алик-Малик, - сказал Толька, когда закончили вытаскивать из сарайки пахнущий мышами штакетник, - приступай к делу - мастрячь!
И направился к машине. Тормоза бы подладить: сейчас не сделаешь - будешь потом на линии ремонтировать, драгоценное времячко терять.
Так и работали: Малик тесал прожилины, а Толька стучал молотком по барабану машины норовя сшибить его с полуоси. Хоть трактором рви – так прикипел! Но когда работник вздумал подсобить и в этом деле, Толька осёк:
- Тяпай давай! – И поддел: - Себе построй домишко, потом - другим помогай!
Малик не обиделся. Он вообще ни на что не обижался. Лишь засмеялся, оскалив крупные белые зубы:
- Мой дом, хозяин, растет!
У них, оказывается, тоже из дерева дома строят. Родится пацан: тополя и сажают. Сын растет – тополя растут. А женится – из них дом и рубят.
Капустин аж присвистнул: не ахти какое дерево! Но вспомнил, что на родине Малика жара, как в печи, и успокоился. На сухом месте и сам проживешь лет двести!
Вот только свадьбы у них дорогие. На ту свадьбу полторы «Волги» можно купить.
Тут Капустин даже молоток опустил:
- Где же столько заработаешь?!
А Малик опять засмеялся:
- На стройке! …Я, хозяин, уже больше половины заработал, да шайтан попутал.
И, глядя на то, как ловко управляется топориком Алик-Малик, как сноровисто прилаживает к металлическим столбикам новые прожилины, а старые с остатками ветхих штакетин волочит ко рву, складывая в аккуратный ворох, Толька подумал: ай да работник! Такой непоседа вчерашний день искать не будет. Из козульки баранку слепит.
А что его за шайтан попутал? …Или секрет?
- Зачем секрет? – усмехнулся Малик. – Напился той зимой, да и всё…
И, продолжая подгонять прожилину, поведал свою историю. Такую, впрочем, что местному люду за обычай, а ему, чужаку, в диковину.
К напарнику Малика приехал в конце февраля брат из Самарканда. Гостинцев привёз, да вот беда: прихватил ещё и бутылку водки. А Малик чужое не пьёт. Сбегал в магазин и тоже водки купил. Потом братья остались на стройке, а Малик поехал ночевать к своим землякам на улицу Харьковскую.
На такси поехал, на «Волге». А как стал вылезать, порвал чехол на сиденье: темно ведь было.
Тут таксист словно бы взбесился – даже деньги за проезд не взял! Повёз Малика в милицию, где тот матерился, а потом взял и стукнул сержанту в глаз. …Пришлось поутру это дело замирять: отдать сержанту все свои накопления. Иначе бы в тюрьму загремел!
* * *
«Загремел!». …Толька давно уже понял, кто у него сейчас на даче топориком машет. Тот буян, которого он вез зимой от рынка. Он и оторвал карман у чехла.
Капустин тогда весь вечер простоял у автобусной остановки, а потом того узбека и увидел: стоял, качаясь, у столба и нет-нет да приваливался к нему. Наконец качнулся к такси:
- На Харьковскую отвезешь? …За полторы сотни!
Полторашки, конечно, маловато, но клиент и пары червонцев прибавить не соглашался. И Толька погнал на Харьковскую. Шустро гнал. Будто бы все недоработанное решил наверстать разом. И нет-нет да посматривал на пассажира.
А тот стянул с головы вязаную шапку и задремал. И дремал так крепко, что пришлось по приезду к дому ткнуть его кулаком в бок.
Получив такого гусара, пассажир дернулся из машины и раздался треск рвущейся материи.
- Ты чего?! – Толька даже дар речи потерял: платит копейки, да ещё и рвёт! – Гони деньги за чехол! – рявкнул. - Триста рублей…
Почему триста, Капустин и сам не знал: сказал и сказал! Его машина!
Пассажир, дыбая у распахнутой двери, выискал в кармане горстку купюр и вдруг отрицательно потряс башкой: не будет он платить! …Старьё – вот и рвётся!
- Что?! - Толька дернулся на сиденье и выхватил из смуглой пятерни все деньги разом.
Но и клиент был не лыком шит!
- Зачем взял? – крикнул негодующе и опять плюхнулся на сиденье. – Зачем воруешь?
- Что? …Я ворую?! – Толька аж задохнулся. – Отвезу в милицию, так узнаешь!
- Поехали!
На все был согласен, пьяная душа, кроме потери своих кровных!
И Толька поддал газку.
Такси летело в темень, а в пассажировых мозгах творился сплошной кавардак. Время от времени он закрывал глаза, тыкался башкой в колени, потом поднимал её и спрашивал:
- Куда едем?
- В милицию! – зло бросал Капустин. А деньги так и держал в руке: пусть видит, пьяная душа - таксисту чужого не надо.
Какая-то пигалица с двумя лычками на погонах провела его в один из кабинетов милицейского отделения, сунула лист казённой бумаги: пиши, мол, заявление, а клиента увела по сумрачному коридору ещё дальше. И всё стихло. …Скорой правды не получалось.
Тогда Капустин бросил ручку и сунулся опять к дежурному по райотделу: не хочет он ничего писать! …И за чехол ему ничего не надо.
И ринулся к выходу из столь нешуточного заведения.
* * *
Нещадно палившее солнце так увлеклось своим делом, что над грядками стоял парок. Укутав дачный поселок, он сытым облаком завис над его крышами.
А Толька сидел на перевёрнутом ведре и, норовя распружинить колодки, угрюмо посматривал на работника. Возьмет да и ляпнет ему сейчас: «Давай-ка деньги!».
Хотя нет, Капустин умнее сделает: дождётся конца работы и тогда уж выдаст, что думает. …Шиш не расчёт!
И в миг, когда совладал-таки с пружиной и выпростал её из крохотного отверстия в тормозной колодке, «Волга» качнулась, срываясь с домкрата и рухнула вниз.
Вытаращив глаза от боли, он упал с ведра, и боль приопустила хватку, да толку-то: нога осталась прижатой к земле:
- Малик! – заорал, что есть мочи.
А тот уже был рядом. …Метнулся к куче срезки, выхватил горбылину и сунул её под машину, пытаясь приподнять.
- Барабан подсунь! – простонал Толька.
И вырвался-таки на волю. …Вот тебе на! Мог бы и ногу размозжить.
Но и то досталось! Кожа над лодыжкой была рассажена до крови, а сама лодыжка начала быстро синеть и пухнуть. И распухла бы донекуда, да Малик сбегал ко рву, зацепил со дна илу и вот такой-то компресс пристегнул к ноге. И бормотал что-то по-своему, забыв от волнения русский язык.
И ещё бы чего-нибудь придумал, как сказочный Айболит, для хозяйской пользы, да Капустин грубо осадил:
- Хватит! – подумает, что Толька ничего не умеет и пропадёт без него. – Иди к забору! – скомандовал. – Разбегался тут…
Кое-как поднялся с земли и, опершись на крыло, ковыльнул к сарайке - переварить случившееся.
Сам виноват! Хотел же рядом с домкратом запаску бросить да поленился. …А узбек молодец! Не он бы – конец ноженьке.
А может, простить ему тот зимний выступ? Толька ведь тоже не исусик какой!
Ведь когда Малик тем вечером плюхнулся в «Волгу», Капустин сразу же потребовал расчёт. С пьяными иначе нельзя!
- Ты чего? – изумился тот. – Не веришь мне?!
- Нет!
Клиент чего-то рыкнул, но, видя, что такси и не думает трогаться, сунул руку в карман куртки:
- На, подавись!
Вот с этого-то разлад и пошёл.
И хотя в милиции второй раз с клиента за проезд содрать не удалось, то за чехол, пусть и нахалом, Капустин с клиента ещё раньше ужучил: взял да и отщипнул по дороге в отдел из зажатых в руке пассажировых денег три заветных сотни. На всякий случай. …Вот как было на самом-то деле, таким макаром.
* * *
Капустин встал и ступил за порог сарайки. Вроде бы полегче стало, глядишь, к вечеру и совсем расходится.
Лишь перед Маликом было неловко за промашку с ремонтом: хозяину привычней ширью да высью парить, а не тыкаться рожей в землю!
Где хоть у Тольки-то ветровка? Там ведь документы и деньги! Или он без неё приехал? …Жарко было с самого утра, вот и не одел.
Торопливо похромал к машине. Даже про больную ногу забыл, а, заметив, что тряпка от Маликова компресса волочится по земле, отшвырнул её и припустил бегом.
Слава Богу! Куртка валялась на заднем сиденье «Волги» и ни сном, ни духом не ведала о своей пропаже. …Нащупал деньги: пять сотен – Малику за забор, ещё чуток – на обед. Хватит на двоих-то… А может быть, тысячную разменять да ещё и водки купить? Помянуть, так сказать, пораненную ногу?
Нашёл в багажнике пару целлофановых пакетов и вышагнул на улицу. Магазинчик кооператоров за проулком.
Погоди!
- Малик, - крикнул, - бутылки-то водки нам хватит? – так спросил-то, для проформы. Лишь Жучка помалу пьет – она лакает.
И, не услышав ответа, гаркнул:
- Малик, ё-моё?!
Но работник не отвечал. Елозил топориком по прожилине, смахивая кожуру и помалкивал.
- Ах, ведь он с водкой-то теперь не дружит! - вспомнил Толька, ковыляя по улице. - После зимнего случая…
Черпанул густой воздух одним из пакетов и, зажав горловину, хлопнул ладонью по случившемуся дутышу.
А зачем хлопнул - и сам не понял. …Наверное, для салюта! Возьмёт вот сейчас, да и тоже пить не будет – утрёт нос Алику-Малику!