Навет

Написано очень давно...

Случилась эта история почти триста лет назад, в те достославные времена, когда Россией правил царь. Люди были благороднее и добрее чем ныне. Мужчины отдавали свои жизни за прекрасных дам, сражаясь на дуэлях. А сударыни бросали свои томные взгляды на кавалеров, не зная, кому из них отдать руку и сердце.
Но так было в столице. Со всем иная жизнь протекала в провинции, без которой ни царь, ни князья с графьями и баронами, прожить бы не смогли. Ибо именно деревушки и сёла снабжали «свет» провизией и рабочей силой. Ведь сами-то «благородные» не могли ни пуговицу пришить, ни обед сварить…

В небольшой деревушке, в Сибири, жил да был мужик, звали его Феофаном Кутейкиным . Работящий был, за что ни возьмётся, всё справно да ладно выходит. Он мог и коня подковать, и лапти сплести, и крышу перекрыть. Все Феофана в деревне любили и уважали, а он никогда никому ни в чём не отказывал.
Большая семья у него была: жена Настасьюшка, три дочки – Прасковья, Маланья да Ульяна, а так же три сына – Ефим, Федот да Елисей. Дети росли – бед совсем не знали. Феофан и Настасьюшка в них души не чаяли.
Прасковья была самая старшая из детей и заботилась о младших. Красивей её во всей деревне не было. Длинная чёрная коса, голубые глаза, стройная как берёзка, алые уста да чуть вздёрнутый носик привлекали кавалеров не только из деревни, но даже из города. А девушка, будто не замечала влюблённых взглядов. Прасковья очень жалела свою старшую дочку и часто пыталась наставить её на путь истинный:
-- Доченька, тебе уж скоро восемнадцать лет, а ты до сих пор одна ходишь. У меня в твоём возрасте уже ты родилась. Поторопилась бы, смотри, как на тебя парни-то смотрят. Вон, Стёпка, кузнеца сын, чем тебе не жених? Стройный, добрый, щедрый. Ой, подумай-ка ты хорошенько, Прасковья. Не остаться бы тебе как тётка твоя, Пелагея, старой девой.
На что Прасковья, вздохнув, отвечала:
-- Мамочка, да я за Стёпку твоего никогда не выйду! Да будь он хоть принцем заморским, как вспомню его «рожу» рябую, так в страх тут же бросает! Посмотри на него хорошенько: косит на левый глаз, на правую ногу хром, да и пьяница впридачу. Нет, пока сердце не подскажет – замуж не выйду!
Настасья пристально на неё глядела и, махнув рукой, говорила:
-- Ну, смотри, дочка, тебе жить.
Меланья да Ульяна были ещё совсем малышками. Им только-только по восемь лет исполнилось. Но они уже по дому справно всё делали: корову Бурёнку доили, коз на лугу пасли, да за порядком в избе смотрели.
Ефиму уже шестнадцать исполнилось, и он уже вовсю помогал отцу. Феофан нарадоваться на него не мог:
-- Помощник растёт. Вот будет ему восемнадцать лет, так я ему всё своё дело отдам, а сам на покой пойду.
А Федоту и Елисею ещё и пяти лет от роду не было. Они целыми днями напролёт во дворе играли. А иногда вместе с сёстрами коз пасти ходили.
Феофан, с любовью глядя на детей, говорил Настасье:
-- Вот состаримся мы с тобой, Настасьюшка, будет, кому стакан с водой да краюшку хлеба поднести.
На что та отвечала:
-- Твои бы слова да Богу в уши. Нам бы Прасковью за доброго да заботливого человека выдать, а потом и Ефима свадьбу справим. И останутся с нами Меланья с Ульянкой, да Федотка с Елисеюшкой. Им-то расти ещё и расти.
Так и жили они дружно, заботясь, друг о друге, деля все печали и радости, да горя большого не ведая. Но беда всегда где-то рядом и любит заявляться в дом незваной гостьей.

В ту пору все должны были платить царский оброк. Кто зерном, кто скотиной, а кто и деньгами, если таковые имелись. Большим оброк был. Бывало, что царские слуги последнее забирали, обрекая людей на голод.
Но не только царю дань платили люди, но и деревенским богатеям, которым принадлежало всё вокруг: и луга с лесами, и реки с озёрами, вся земля и половина выращенного урожая.

Недалеко от избы Феофана стоял терем купца Митрофанова Алексея Кузьмича. Богаче его никого в деревне не было. Ох и вредный был купец, да очень злопамятный и вечно всем недовольный. В деревне Митрофанова не любили и побаивались, ведь он мог прогнать из избы, ибо она стояла на его земле.
Был у купца сын, Ильёй звали. Задумал Митрофанов сосватать его за Прасковью. Пришёл с богатыми дарами, в надежде, что увидев столько злата, да каменьев самоцветных, Феофанова дочка тут же согласиться стать женой Ильи. На пороге их встретил хозяин дома. Купец сказал ему:
-- Ну что, Феофан, радуйся! Вот я решил детей наших поженить. Дочка у тебя красавица, да и Илья мой не последний парень на деревне. Как породнимся, так заживёшь припеваючи! Тебе же младших ещё ой как долго растить. Так в дом-то пустишь, или на пороге держать будешь?
Феофан нехотя дал им пройти. Им навстречу вышла Настасья. Купец тайно любил её когда-то, да и до сих пор чувства к ней не утихли.
«Какая справная баба! Ничуть не изменилась! И зачем ей этот мужик сдался? Сейчас бы в золотой парче ходила да чай с фарфоровой чашки пила. Э-эх!» подумал купец, глядя на Настасью.
Митрофанов улыбнулся и сказал:
-- Ну, как говорится, у вас товар, у нас купец. Парень Илья справный, да богатый.
На что Прасковья ответила:
-- Милости просим, гости дорогие! Отобедайте с нами, чем Бог дал.
Купец, сглотнув образовавшийся комок, спросил:
-- А где красавица-то твоя?
Настасья ответила:
-- Так у себя в светлице сидит, как и подобает всем девицам.
Митрофанов подмигнул ей и сказал:
-- Так поторопи её. Скажи, мол, жених пришёл.
Настасья пошла за дочерью, а купец сказал Феофану:
-- Вот что, коли поженятся наши дети, то тут же новый дом тебе построим. Этот-то уже никуда не годится: весь покосился от времени, а крыша, того и гляди, рухнет.
Отец Прасковьи посмотрел на него пристально и ответил:
-- Я не буду приказывать дочери. Уж коли люб ей Илья твой, то и свадебку справим. А ежели нет, то не обессудь – сердцу девичьему не прикажешь.
Купец насупился. Ему очень не понравилось то, что сказал ему Феофан.
«Ну, ничего! Пусть только попробует Прасковья отказать – я тебя, мужика, со свету сживу!» подумал Митрофанов, а вслух сказал:
-- Ты прав, пусть сама думает, ведь не дитё уже.
Илья сидел и молчал. Ему нравилась Прасковья, но больше всех на свете он любил дочь кухарки Матрёны и конюха Никиты, Дарью. Отец этого не знал, да и не позволил бы им быть вместе.
Купец посмотрел на сына и спросил:
-- А ты чего, как статуя, сидишь? Или не люба тебе Прасковья? Ну, ничего, стерпится – слюбится. Твоя мама, царствие ей небесное, тоже не по любви за меня вышла. А ведь прожили мы с ней, в мире и покое, аж семнадцать лет.
«Пока ты её в гроб не вогнал!» подумал Илья, а вслух сказал:
-- Нравится, да только я ей вряд ли по душе.
Митрофанов рассмеялся:
-- Зато богаче жениха, чем ты, ей не сыскать.
На это Илья ничего не ответил. Вскоре подошли Настасья с дочерью. Купец увидел Прасковью и воскликнул:
-- Какая справная девица! Чем тебе Ильюха не жена?
Его сын глаза боялся поднять на девушку. Это заметил Митрофанов и сказал:
-- Да не робей ты! Будто бы девиц не видывал. Знаю я про твои шашни с Дарьей. Смотри у меня, за ум не возьмёшься – в солдаты отдам!
Прасковья тоже не глядела на Илью. Настасья сказала ей шёпотом:
-- Ну, чего же ты? Парень справный и богатый. Чем не пара тебе? А поженитесь и нам с отцом легче жить будет.
На что её дочь ответила, тоже шёпотом:
-- Да не люб он мне, матушка. Уж лучше тогда за сына кузнеца, чем за этого.
Купец пристально посмотрел на Прасковью и сказал:
-- Ну, милая, посмотри, какие дары мы тебе принесли. Ни у кого таких драгоценностей нет, а у тебя будут. Соглашайся, мой Ильюха, хоть и молчаливый, но другого такого ты нигде не отыщешь.
Дочка Феофана, наконец, подняла глаза и встретилась взглядом с Ильёй. Он как будто бы говорил ей:
-- Не люба ты мне, Прасковья. Люблю я всем сердцем другую. Уж, не обессудь.
Настасья снова хотела что-то прошептать дочери, да та сама произнесла:
-- Не люб мне ваш сын, уж не серчайте!
Митрофанов рассвирепел:
-- Ты что это, девка, белены, что ли объелась?! Тебе злато да драгоценные каменья предлагают, а ты морду воротишь?! Да я тебя сейчас так за косу-то отдеру, что мигом на всё согласная будешь!
Он вскочил, и хотел было выполнить сказанное, да Феофан вовремя его остановил. Купец воскликнул:
-- Ты что это, мужик, совсем страх потерял! Ты на кого руку посмел поднять?! Да я тебя…..
Тут уж Феофан рассвирепел. Взял, да и пинком выставил Митрофанова из избы. Тот так и покатился, пересчитав все ступеньки. А Илье Феофан сказал:
-- Коли люба тебе Дарья, то до конца за неё борись! Сердца слушайся!
На что сын Митрофанова ответил:
-- Спасибо вам на добром слове. Да на батюшку моего сильно не серчайте, такой уж у него характер вздорный.
Вскочил с земли купец и, погрозив кулаком Феофану, крикнул:
-- Вот погоди, на тебя бумагу напишу, да скажу, что ты на царя-батюшку напраслину говорил, да народ к смуте подбивал! Ох, и наплачетесь вы, за каждый наш синяк, за каждую ссадину, отомщу! Эй, Илья, пойдём домой, да подарки забрать не забудь!
Когда Алексей и Илья скрылись из виду, Настасья сказала:
-- Ой, Феофан, чует моё сердечко, добром это всё не кончится!
На что тот, улыбнувшись, ответил:
-- Ничего, милая, не такие горести переживали. А вот дочку нашу, ни за какие богатства не отдам! Да ты сама видела – не пара Илья Прасковье! Она стройная, как берёзка, а он маленький, да «криволапый».
После этого переполоха минуло два месяца, но ничего страшного так и не случилось.
-- Ну вот, а ты боялась, -- сказал Феофан жене, -- пошумел наш Алексей, да, поди, уж забыл обо всём.
На что Настасья ответила:
-- Дай-то Бог….

А купец-то и не думал ни о чём забывать. Он, как и обещал, написал донос на Феофана и в этот же день отправил конюха Никиту в город.
Прошло два месяца. Заканчивалась последняя неделя Великого Поста. Как-то утром, в Чистый Четверг, у дома Митрофанова остановились карета и из неё вышел какой-то господин, одетый во всё чёрное. Минутой позже подъехала повозка с четырьмя полицейскими. Первым приезжих заметил слуга и тут же побежал к хозяину. Тот послал его узнать, кто к ним пожаловал. Заметив слугу, незнакомец спросил:
--Милейший, а здесь ли живёт купец первой гильдии Митрофанов Алексей Кузьмич?
На что тот, поклонившись ему до земли, ответил:
-- Правда, Ваша, Ваше Высокоблагородие, они тута живут!
--- Так позови барина своего, чего зря лясы-то точишь! – повелел незнакомец, и слуга тут же скрылся в доме.
А купец-то уже сам шёл к приезжему. Столкнувшись со слугой, он дал ему затрещину, сказав:
-- Что, глаза потерял, изверг?! Убить меня вздумал?! Вот сейчас Никите скажу, так он с тебя вмиг всю дурь-то выбьет!
--- Не гневайтесь, барин, -- запричитал слуга, -- Бог свидетель, не заметил я Вас.
Алексей Кузьмич, успокоившись, приказал:
-- Беги к Матрёне да скажи, пусть на стол накрывает! И чтоб всё готово было к нашему приходу!
Слуга убежал, а купец, улыбаясь во весь рот, спустился к незнакомцу. Подойдя к нему, Митрофанов сказал:
-- Не имею честь знать, как величать Вас.
Тот, смерив купца презрительным взглядом, ответил:
-- Я Губошлёпов Поликарп Поликарпович, действительный тайный советник. Вы написали, что сосед Ваш, Феофан Кутейкин, народ мыслями антигосударственными смущал. Да призывал самого царя-батюшку с престола свергнуть?
У Митрофанова аж потеплело внутри.
«Ну, наконец-то я смогу тебе, Феофан, за всё отплатить! Наперёд все знать будут, что к Алексею Кузьмичу надобно со всем благоговением обращаться!» подумал он, а вслух ответил:
-- Именно так, Ваше Высокоблагородие! Такие вещи говорил, что меня аж в пот бросало от ужаса! Пройдёмте в дом и отобедайте, милости прошу.
Когда Губошлёпов вошёл в дом, то купец тут же приказал конюху Никите накормить, да напоить лошадей. Они уединились в кабинете купца. А полицейские остались ждать приказаний на улице....

В это время, Илья Митрофанов миловался с Дарьей на сеновале. Он сказал ей:
-- Не переживай, вот подойду к батюшке и скажу, мол, люблю я дочь Никиты, больше жизни!
На что та ответила:
-- Так осерчает же Алексей Кузьмич! Того и гляди, пошлёт тебя в солдаты.
Илья рассмеялся и сказал:
-- Не бойся, это он на людях такой злой, а когда мы с ним одни, так добрее его нет никого на свете.
Услышав шум во дворе, он попросил Дарью узнать, в чём дело. Девушка, нехотя оделась, и вышла из сарая.
Вскоре она прибежала и, отдышавшись, сказала:
-- Беда, Ильюша! Приехал какой-то господин из Санктъ-Петербурга. Алексей Кузьмич с ним заперся в кабинете, но я подслушала их разговор.
Илья почувствовал, как холодок прошёл по всему телу.
«Неужто и впрямь решил меня отец в солдаты отдать?» подумал он, а вслух сказал:
-- Ну, не томи, рассказывай!
И Дарья поведала ему о том, что незнакомец приехал по душу Феофана, и хочет его увезти с собой в столицу.
«Неужели отец выполнил свою угрозу и написал на отца Прасковьи донос?! Надо срочно предупредить Феофана!» подумал Илья и послал Дарью к Кутейкину, а сам пошёл домой, чтобы всё поподробнее разузнать.
Когда он подошёл к дверям кабинета отца, то услышал следующее:
--- Так вы утверждаете, любезнейший, что Феофан Кутейкин, призывал народ к бунту? Что именно он говорил?
Митрофанов ответил:
-- Он кричал, что России не нужен царь! Мол, доколе нам, простым людям, кормить этого изверга?! Его слуги готовы забрать всё у нас, оставив умирать голодной смертью! Только свергнув царя, мы вздохнём свободно!
Выслушав, Губошлёпов сказал:
--- Вы отдаёте себе отчёт, что каждое ваше слово будет записано и подписано вами?! Если вы солгали, то ответите по всей строгости закона, как клятвопреступник и бунтарь!
У Митрофанова похолодело всё внутри.
«Отступать некуда! Нужно довести всё до конца! Бог даст, никто не прознает о моей подлости» подумал он, а вслух сказал:
-- Всё, до последнего слова, правда, Ваше Высокоблагородие!
Губошлёпов пристально на него посмотрел и спросил:
-- А нет ли у вас, милейший, личных счётов с Кутейкиным?!
«Хитрый чёрт! Ну, ничего, меня на мякине не проведёшь – стреляный воробей!» подумал Митрофанов, а вслух ответил:
-- А чего мне делить-то с ним?! Чай неровня же!
Губошлёпов вновь на него пристально посмотрел и сказал:
-- Тогда подпишите вот здесь, здесь и здесь. А теперь я навещу Кутейкина, так полагается, чтобы не сотворить беззакония. А вас, милейший, вызовут для беседы, а потом как свидетеля. Так что извольте, деревню не покидать.
Вновь по телу Митрофанова пробежал холодок.
«А вдруг он поверит Кутейкину?! Ведь тогда меня ждёт каторга! « подумал он, а вслух сказал:
-- Так мне и ехать-то не куда, Ваше Высокоблагородие. Здесь и отец с матерью мои схоронены, и жена покоится. Вы бы отобедали перед дорогой.
Губошлёпов согласился. Митрофанов крикнул:
-- Эй, Матрёна, ну-ка живо накрывай на стол!
-- Так я уж давно накрыла, барин, послышалось из кухни….

Тем временем, Дарья уже добежала до избы Феофана и всё ему рассказала. Настасье сразу же стало плохо. Она села на скамью и произнесла:
-- Говорила я тебе, Феофан, не лезь на рожон! Злопамятный купец-то наш! А ты… Вот сошлют тебя на каторгу, как мы-то жить без тебя будем?!
На что её муж ответил:
-- Не причитай раньше времени, ещё толком ничего не известно!
Но Настасья не унималась:
-- Ты о детях-то подумал?! А обо мне?! Вдовой оставить меня хочешь?!
В этот момент в избу вбежал Илья и с порога сказал:
-- Дядька Феофан! Бежать тебе надо! За тобой полицейский приехал, собирается в город везти! А там и в столицу, коль вина будет твоя доказана!
Настасья залилась горькими слезами и Прасковья села рядом с ней, пытаясь успокоить.
Феофан ответил:
-- Так зачем это я бежать-то буду, ежели не виноват?! Да и на кого я семью свою оставлю?!
На что Илья сказал:
-- Так я позаботиться смогу, пока всё не уляжется.
Феофан пристально на него посмотрел и ответил:
--Спасибо тебе на добром слове, но если я убегу, то, значит, на самом деле виновен.
Илья ничего больше не сказал и вышел из избы…..1

А Митрофанов вовсю ухаживал за Губошлёповым, то и дело, подливая «Анисовку». Отобедав, Поликарп Поликарпович, сказал:
-- Спасибо Алексей Кузьмич, как говорится, за хлеб да за соль. А теперь извольте проводить меня до Кутейкина. Зачем откладывать визит: чем раньше всё выяснится, тем быстрее виновный получит по заслугам.
Митрофанова словно в полынью окунули. Ведь он-то предполагал, что Губошлёпов после сытного обеда предпочтёт сон, для удобства пищеварения.
«Экий он шустрый! Вынь да положь ему всё на блюдечке с голубой каёмочкой! Да чтоб с пылу и с жару притом! Ну, да ладно, как говорится: «Бог не выдаст, свинья не съест!» Выкручусь как-нибудь! Не родился ещё человек, который сможет Алексея Митрофанова на мякине провести!»
подумал Алексей Кузьмич и, тяжело вздохнув, повёл Поликарпа Поликарповича к дому своего обидчика….

А в доме у Феофана царило тягостное безмолвие. Настасья перестала причитать и сидела как «в воду опущенная». Прасковья, чтобы развеять печаль, возилась с Федотом и Елисеем. А Меланья, чувствуя настроение родителей, забилась в уголок и там сидела тихо как мышка.
Феофан, чувствуя вину перед семьёй, сидел у окна и пытался найти выход из создавшегося положения.
«Пришла беда – отворяй ворота… Кто же знал, что Алексей взаправду решит отомстить? Да он давно зуб точит на меня. С тех самых пор, как Настасья из нас двоих мне предпочтение отдала. Ну и злопамятный же он оказался! Может быть прав был Илья?! Убежал бы, от греха подальше, да затаился – тайга-то большая. А как всё поутихло – домой бы вернулся. Нет, не правильно это! Настасью с детьми бросать на произвол судьбы негоже! Да, Ефим с Прасковьей уже не малые, а Федот с Елисеем, да Меланья – как им пришлось бы без отца?! Беда!» думал он.
В дверь постучали. Феофан встал и, подойдя к двери, спросил:
-- Кто там?
-- Открывай, упырь! По твою душу пришли! – послышался со двора голос Митрофанова.
Настасья вновь заплакала. Увидев это, Прасковья тут же села рядом с ней и стала её успокаивать. Феофан отодвинул засов и открыл дверь. На пороге стоял купец с каким-то незнакомым господином и четырьмя полицейскими. Увидев их, Настасья тут же перестала плакать. Она взяла за руки Фёдора с Елисеем и вместе с Прасковьей вышла из дома. Меланья пошла вслед за ними. Когда незваные гости прошли в дом, Феофан предложил им сесть у печки. Незнакомец расположился за столом у окна и достал какие-то бумаги, а Митрофанов с полицейскими остался стоять у дверей. Увидев это, Феофан спросил:
-- Ты чего это, Алексей Кузьмич, в дом не проходишь? Или думаешь, что сбежать попытаюсь? Зря! Ведь вины-то за мной нет никакой. Да и вы, милейшие, прошли бы в дом, да сели на скамью. В ногах-то правды нет.
Митрофанов смерил его презрительным взглядом и ничего не ответил. А полицейские лишь ухмыльнулись.
Незнакомец, посмотрев на Кутейкина, сказал:
-- Я Губошлёпов Поликарп Поликарпович, действительный тайны советник полиции. Милейший, готовы ли вы правдиво ответить на интересующие меня вопросы?
Феофан, не думая ни минуты, ответил:
-- Ваше Высокоблагородие, я простой мужик и в жизни никого ни словом, ни делом не обидел. За мной нет никакой вины и поэтому я готов ответить на любые Ваши вопросы.
Митрофанов почувствовал, как холодок проникает до самого его сердца.
«А вдруг он поверит Феофану?! Тогда всё, прощай свобода!» подумал он.
Губошлёпов, довольный началом разговора, спросил:
-- Тогда ответьте, говорили ли Вы следующее: «Царь есть упырь, пьющий народную кровь! А Самодержавие должно быть уничтожено, как неугодное Богу! «
Феофан с грустью посмотрел на него и ответил:
-- Богом клянусь, я таких слов не говорил. Пусть мой язык отсохнет, если вру!
Губошлёпов пристально на него посмотрел и продолжил:
-- Так, хорошо… Дальше… И мужиков вы не подбивали на бунт против уважаемого Алексея Кузьмича?
-- Бог свидетель, даже в мыслях этого не было! – ответил Феофан, перекрестясь.
Поликарп Поликарпович пристально посмотрел на Митрофанова. Тот, увидев обращённый на него взгляд, весь съёжился.
«Неужели Губошлёпов поверит простому мужику?! Да что же это в мире-то делается?! Неужели моё слово ничего не значит?!» подумал он.
А Поликарп Поликарпович, отложив в сторону бумаги, спросил у Феофана:
-- Милейший, а между вами и Алексеем Кузьмичом нет ссор или недомолвок?
Митрофанов почувствовал, что земля уходит из-под его ног.
«Вот и пришёл тебе конец, Алексей! Сейчас Феофан всё расскажет и ждёт тебя дорога неблизкая..» подумал он.
Феофан посмотрел на купца с сожалением и ответил:
-- Да нет, живём мы в согласии.
Митрофанов тут же почувствовал облегчение.
«Да будь я на его месте – всё бы, без утайки, выложил! Вот дурак-то! « подумал он, улыбаясь.
Губошлёпов пристально посмотрел на Кутейкина и сказал:
-- Милейший, а вот мне кажется, что кто-то из вас двоих говорит не правду! И этот кто-то – вы!
-- Побойтесь Бога, Ваше Высокоблагородие! Я за царя-батюшку жизнь готов отдать! – воскликнул Феофан.
«Попался, голубчик! Что твоё босяцкое слово против моего, купеческого! « подумал Митрофанов.
Губошлёпов, ударив кулаком по столу, крикнул:
-- Да кто ты такой, мерзавец, чтобы меня Богом стращать! Много вас, кровопийцев, развелось! Каждый норовит нож в спину воткнуть! Неужели ты думал, что я, благородный человек, подвергну сомнению слова уважаемого Алексея Кузьмича?! Вас, мужиков, только кнут уму-разуму научить может! На каторге твоё место!
Потом собрал все бумаги и сказал полицейским:
-- Отведите его в повозку, да смотрите, глаз не спускайте!
Митрофанов торжествовал!
«Ну, вот и всё! Был Феофан, да весь вышел! Сам виноват – не надо было супротив меня идти!» подумал он, усмехнувшись.
Кровь застыла в жилах у Феофана.
«Неужели из-за недавней ссоры мне придётся теперь на каторге умирать?! Как же Настасья с детьми?!» подумал он.
Полицейские, надев на Кутейкина наручники, вывели его из дома. На улице к ним бросилась Настасья, голося:
-- Да что вы делаете, изверги! Это всё Алёшка Митрофанов! Отпустите, Богом прошу! Не виноват Феофан ни в чём! Креста на вас нет! Пасха скоро, а вы против Бога идёте!
-- Ты чего это, тётка! А ну, с дороги, а не то и тебя арестуем! – крикнул один из полицейских.
На крики из соседних домов выбежали люди. Увидев их, Настасья ещё громче заголосила:
-- Люди добрые! Да что это творится-то! Посреди бела дня людей ни за что, ни про что, свободы лишают!
Но деревенские не спешили на помощь. Наконец полицейским удалось оттеснить Настасью. Из дома вышел Губошлёпов с Митрофановым. Увидев их, Настасья воскликнула:
-- Люди добрые! Посмотрите на этих извергов! Для них простой человек что вошь!
Губошлёпов, не обращая на неё никакого внимания, сел в карету. Полицейские, посадив в повозку Кутейкина, сели в неё сами.
-- Трогай! – крикнул кучеру Губошлёпов.
Тот ударил кнутом по лошадям и карета тронулась. Повозка поехала вслед за ней. Настасья, обезумев от горя, хотела было броситься следом. Но Прасковья остановила её:
-- Не надо, мама, вот вернётся из города Ефим, мы всё обсудим и решим, что делать. Пойдём домой.
Настасья успокоилась и вместе с детьми, не обращая никакого внимания на Митрофанова, вошла в дом.
«Ну, ничего! Прибежишь ещё ко мне!» подумал купец и пошёл домой….

Илья Митрофанов наблюдал за происходящим из соседнего дома, где жила Дарья. Кузнеца, её отца, не было дома. Посмотрев вслед удаляющейся повозке, Дарья спросила:
-- Илюшенка, что ж теперь делать-то? Ведь дядька Феофан не виноват! Как же твой батюшка мог против Бога-то пойти?!
Илья с любовью на неё посмотрел и ответил:
-- Не переживай, ласточка моя. Я поговорю с отцом, и он вернёт обратно Феофана.
Дарья прижалась к нему и сказала:
-- Дай то Бог….

Наступил вечер. Алексей Кузьмич плотно отужинал и, закурив трубку, уселся в любимое кресло и задумался:
«Вот отдай Феофан свою дочку за моего Илью, то сейчас бы сидел себе дома, рядом с Настасьей. Ан нет, гордый он. Вот пускай теперь за свою несговорчивость расплачивается. Ишь, Илья, видите ли, не люб его дочери! Вздор! Не имея денег и власти, человек не может жить на свете! Да и сынок тоже хорош – влюбился в Дашку. Дурак! Да, Прасковья тоже простолюдинка, но она вся в мать свою, Настасью, которую я до сих пор люблю. Ну, ничего, посидят без Феофана, помучаются, а там и свадьбу справим. А Дашка – «ни кожи, ни рожи»
Т размышлений его отвлёк вошедший в кабинет Илья.
«Лёгок на помине!» подумал купец, а вслух спросил:
-- Ты опять с этой Дашкой шашни крутил?
Илья был честным парнем и ничего скрывать не стал:
-- Отец, я люблю её и хочу попросить разрешения жениться на ней!
Митрофанова словно кипятком ошпарило. Он вскочил с кресла, покраснев как рак, и воскликнул:
-- Покуда я жив – не видать этого! Женишься только на Прасковье! Ежели пойдёшь против моей воли, то узнаешь, что такое солдатская служба!
Илья, подождав, пока отец успокоится, спросил:
-- Отец, а что будет с Феофаном?
-- Не твоё собачье дело! – воскликнул Алексей Кузьмич, выдворяя сына из кабинета.
«Что же делать? От Дарьи я никогда не откажусь, даже под страхом солдатской службы! А Феофану надо как-нибудь помочь. Но как?» думал Илья, направляясь в свою комнату.
Вскоре в доме Митрофановых все спали. …
Часы пробили полночь, и Алексей Кузьмич вдруг почувствовал, что замерзает. Митрофанов открыл глаза и увидел, как от окна к его кровати распространяется что-то похожее на туман.
«Что это: сон или явь?! И почему так холодно? Надо позвать Матрёну» подумал он, и хотел было позвать кухарку, как вдруг, перед ним из тумана появился незнакомец, одетый во всё чёрное. Увидев его, Митрофанов потерял дар речи от страха.
«Кто это? Призрак?! Иль кто-то решил меня просто напугать?! Если это призрак, то чего ему от меня надо? Ведь за всю свою жизнь я никого самолично не убил. Ведь только к убийцам приходят души ими убиенных…» возникло у него в голове.
Незнакомец пристально посмотрел на купца своими, пронизывающими до костей, голубыми глазами, и сказал:
-- Не бойся меня, Алексей! Эта ночь самая необычная в году, ибо она с Чистого Четверга на Страстную Пятницу. В это время всем людям просто необходимо подумать о душе. Меня послал тот, кто постоянно думает о каждом человеке. Готов ли ты узреть то, что было и то, что будет?
Митрофанов обрёл дар речи и, заикаясь, ответил:
-- А-а пп-по-чему и—мен-нно я-а?
На что незнакомец ответил:
-- У меня нет ответа на твой вопрос, смертный. Ты всё сам поймёшь…2

Митрофанов хотел было что-то ещё спросить, но пришелец так на него посмотрел, что вмиг пропала всякая охота к продолжению разговора.
«Не нравится мне он, ох, как не нравится! Я совсем не знаю, что можно от него ожидать и меня это сбивает с толку. Соберись, Алексей, не думаю, что он что-нибудь ужасное сотворит. Не похож совсем на лиходея» подумал он, успокаиваясь.
В руках незнакомца появилась флейта. Он поднёс её к губам, и спальня наполнилась чарующей мелодией, похожей на ту, с помощью которой факиры усмиряют змей. Митрофанова стало клонить в сон. Мелодия то взмывала к небесам, то опускалась к земле. Алексей Кузьмич зевнул и…. провалился в забытьё….

-- Кузьма Ильич! Кузьма Ильич! – послышался чей-то голос, зовущий отца Митрофанова.
Алексей Кузьмич открыл глаза и увидел, что находится в доме своих родителей. В своём кабинете сидел его отец и что-то писал в амбарной книге. Он так был занят работой, что ничего вокруг не замечал. Наконец, Кузьма Ильич услышал, что его зовут, и ответил недовольно:
-- Ну, что ты так орёшь, Петруха! Не видишь что ли, я занят!
- Кузьма Ильич! Радость-то какая! Офелия Георгиевна наследника родила! – воскликнул слуга.
Отец Митрофанова отвлёкся от работы, осознавая услышанное. Затем вскочил и побежал в спальню, чуть не сбив с ног Петруху. Офелия Георгиевна, мать Митрофанова, лежала на кровати. Увидев мужа, она улыбнулась. Рядом с ней лежал мальчик и громко кричал. …

-- Так это же я! – воскликнул Митрофанов.
На что незнакомец сказал:
-- Не надо так кричать, Алексей! Всё равно они тебя не слышат. Ты для них даже не существуешь.
Митрофанов успокоился и стал смотреть дальше..

Кузьма Ильич подбежал и, взяв сына на руки, крепко прижал к груди.
-- Какое счастье! Теперь у меня есть тот, ради кого я буду жить! Спасибо тебе, любимая! – воскликнул он.
Офелия Георгиевна, улыбнувшись, сказала:
-- Дай его мне, Кузьма, кормить пора.
Кузьма Ильич отдал ей сына и вернулся в кабинет. Но работать так и не смог – радость переполняла его. Он налил себе «Анисовки», выпил залпом за здоровье сына и пошёл распорядиться о званом обеде….

Не успел Митрофанов толком себя разглядеть, как картина изменилась….

Кузьма Ильич что-то гневно говорил Офелии Георгиевне, отчего та горько плакала. Митрофанов прислушался.
-- Сколько раз тебе повторять! Не лезь в процесс воспитания! Алёшка всё-таки парень, он должен осознать, что за проступки надо отвечать! – кричал его отец.
Офелия Георгиевна, часто всхлипывая, отвечала:
-- Но не кнутом же, Кузьма. Ведь он всё-таки наш сын, а не крестьянин. Пожалел бы хоть маленько.
На что Кузьма Ильич отвечал:
-- А это не твоего куриного ума дело! Знай себе вышивай свои дурацкие картинки, но не лезь в воспитание!
Мать Митрофанова, опустив голову, покорно уходила в спальню. А с улицы доносились крики и свист кнута. Митрофанов вышел во двор и увидел, как кузнец Никита порет его самого, только уже повзрослевшего.
-- Не надо! Ай, больно же! Изверг! Ай! Больно! – раздавались крики.
Все дворовые стояли и вовсе глаза глядели. Митрофанов даже почувствовал жжение и стыд.
-- Да, нехорошо тогда получилось, нехорошо. Кто же знал, что карета принадлежит губернатору. Я же только покататься взял, да и похвастать хотелось перед городскими. Влетело мне тогда сильно, до сих пор помню, как было больно. Но, хуже всего, было то, что пороли перед всеми дворовыми. …

Картина вновь поменялась, перенеся Митрофанова на пять лет вперёд. …

Кладбище. Лил проливной дождь. Офелия Георгиевна горько плакала, вытирая слёзы платком. Рядом с ней стоял повзрослевший Митрофанов и молчал….

- Да, батюшка хоть и был суровый, но я его любил. И когда он умер, то долго не мог в это поверить – произнёс Алексей Кузьмич, смахивая предательскую слезу.
-- Вот видишь, в тебе было что-то человеческое тогда! – воскликнул незнакомец.
Картина вновь изменилась. ….

--- Алёшенька, побойся Бога, милый мой! Да где это видано, чтобы барин на крестьянке женился?! Сраму не оберёшься потом! Ну и что, что она ребёнка от тебя ждёт, дай ей денег и отправь на все четыре стороны! Только не позорь ни себя, ни память отцовскую! – причитала Офелия Георгиевна, сидя в кресле.
-- Мама! Я люблю её! Ну почему ты понять этого никак не можешь! Я не смогу жить без неё! – восклицал на это Митрофанов….

-- Помню… Жалко Катьку до сих пор… Я был вынужден от неё избавиться, иначе бы не получил наследство отца. А Катька, уехав в город, была ограблена и убита. Куда пропал мой ребёнок, я не знаю до сих пор – произнёс Митрофанов, снова смахивая предательскую слезу.
Снова произошла смена обстановки….

-- Итак, Вы утверждаете, милейший, что не знали о том, что Кирилл Сухогрейкин присвоил себе двадцать тысяч рублей? – спрашивал двадцатилетнего Митрофанова полицейский дознаватель.
-- Ни сном, ни духом, Ваше Благородие! – ответил тот, перекрестясь….

-- Да, большое дело мы тогда провернули с Кириллом! Всего лишь подделали подписи и у нас в кармане оказались бешеные деньги! Ну, кто же знал, что этот идиот напьётся, и всё выложит в кабаке?! А мне что, прикажете на каторгу вместе с ним?! Ведь итак пострадал ни за что – неделю в камере просидел! – воскликнул Митрофанов.
Незнакомец на него пристально посмотрел, но ничего не ответил. Картина сменилась…

Снова кладбище. У могилы Офелии Георгиевны стоит Митрофанов и плачет….

-- Я очень любил свою мать… Кто же знал, что этот приезжий лекарь мошенником окажется! Каюсь, пожалел я денег на её лечение, но у меня тогда Илья родился.… Да и Елизавете новые наряды требовались. Бедная матушка… -- произнёс Митрофанов.
Незнакомец вновь промолчал. Картина сменилась…

-- Алёшенька! Неужто ты мне не веришь совсем, а какому-то проходимцу сразу поверил?! Чиста я перед тобой, Богом клянусь! – причитала Елизавете, стоя на коленях перед Митрофановым.
Тот, гневно сверкая глазами, отвечал:
-- Ты изменила мне, блудница! И с кем – с конюхом! Неужели тебе мало того, что я даю тебе?! И не смей поливать грязью Аполлинария Петровича! По сравнению с тобой, он ангел!....

-- Ну, кто же знал, что этот мерзавец, получив отказ, решил отомстить Елизавете! Разве моя вина в том есть, что бедная моя Лизочка не перенесла стыда и бросилась с обрыва?! – восклицал Митрофанов.
А незнакомец, смерив его презрительным взглядом, сказал на это:
-- Ты никогда и ни в чём не виноват, Алексей! Да разве ж это возможно?! Скольких людей ты погубил, а своей вины совсем не чувствуешь! Никогда мне тебя не понять! ---
Митрофанов посмотрел на него, и хотел было ответить, но свет померк в его глазах. ….

Когда он открыл глаза, то увидел дом Кутейкина.
-- Мама, не надо так переживать. Выйду замуж за Степана твоего, а там и Ефим подрастёт – сказала Прасковья.
-- Доченька, но я ведь знаю, что он не люб тебе. Если бы твой отец не буянил тогда… -- произнесла Настасья….

-- Мамочка, не умирай! Мамочка, очнись! – просил детский голос.
Митрофанов присмотрелся и узнал Федота, младшего сына Кутейкина…..

Кладбище. Льёт проливной дождь. Незнакомые люди несут два маленьких гроба. Незримый Митрофанов подошёл поближе и услышал:
-- Как не повезло несчастному Кутейкину… Жена, не выдержав навалившихся бед, умерла, оставив двух малолетних детей на попечении Прасковьи. Но и она ненадолго пережила свою мать – муж, после очередного кутежа, заподозрил её в измене и убил. Ефим погиб на войне, Меланья, вместе с Федотом и Елисеем, попала в приют. Но и их поджидала смерть….

Вновь свет померк в глазах Митрофанова…
Когда Алексей Кузьмич очнулся, то сначала не понял, где находится. А когда осознал, то его пробрала дрожь.
Посреди стола лежал гроб. А в нём лежал он, бледнее простыни.
-- Жалко отца. Но теперь нет никаких преград и я женюсь на тебе, Дарьюшка. Вот только подождём сорок дней.. – произнёс Илья Митрофанов.
-- А я никогда его не любила и даже очень рада, что он помер! Пусть черти в аду его хорошенько поджарят! – воскликнула Дарья.
Илья даже не стал защищать отца…

-- Ну, что же это?! Я, понимаете ли, жил ради него, а он так мне отплатил! Неблагодарная скотина! Лишу наследства! – воскликнул Митрофанов, плюясь слюной.
Незнакомец ничего не отметил и на глазах стал меняться… Сначала исчезла одежда, потом куда-то пропали волосы и наконец исчезла вся кожа…. Перед обезумившим от страха Митрофановым стояла сама Смерть.
-- Ты не достоин жизни, гнусный человечишка! Я-то думала, что увидев всё, ты осознаешь свою вину и покаешься! Да видно «горбатого только могила исправит»! – воскликнула она, занося свою косу над ним.
-- Я всё понял! Богом клянусь! Дай ещё шанс, и я всё исправлю! – заголосил перепуганный Митрофанов.
Смерть презрительно на него посмотрела и слегка провела косой по шее, крест-накрест.
-- Смотри у меня! Если не встанешь на путь истинный, я приду, и тогда не жди пощады! Пусть этот крест постоянно напоминает тебе о нашей встрече! – воскликнула она и исчезла….

Наступило утро. Илья Митрофанов ещё спал, когда к нему ворвался его отец и, разбудив, воскликнул:
-- Сынок, я согласен на твой брак с Дарьей!
Затем, оставив недоумевающего сына, побежал к Кутейкиным, где пообещал всё исправить…

Прошло полгода. В барском доме жили Илья и Дарья, не зная забот.
Вернувшийся Феофан отстроил новый дом и справил две свадьбы, Прасковьи и Ефима. Он живёт со своей Настенькой и воспитывает Меланью и Федота с Елисеем…
Что касается Митрофанова Алексея Кузьмича, то, после признания в навете и рассказе об ангеле Смерти, его поместили в психиатрическую клинику, где он отлежал два года….

Картинка из Сети