— Это исключено! Разговор окончен! – Басисто выкрикнул полный пожилой мужчина в белой рясе с золотыми погонами и ударил кулаком по столешнице так, что миниатюрные фарфоровые чашки, расписанные гжелью, подпрыгнули в блюдцах и расплескали на них чай с молоком.
— Не окончен! – В тон отцу взвизгнула девочка, угловатая и тонкая, как молодое деревце, нагло проросшее сквозь трещину в асфальте. – Ты не будешь решать за меня! Я уже взрослая и вправе сама…
— Я буду, и ты! Будешь меня слушаться! А то… А то… – От гнева мужчина резко встал, ткнувшись огромным животом в край стола, из-за чего тот укоризненно заскрипел ножками по паркету. Лицо его побагровело, толстые губы затряслись вместе с седой бородой и усами, а желваки заходили под лоснящейся кожей, не суля ничего хорошего.
- А то что? – Вызывающе зашипела ему в лицо девочка и скривила рот так, что оскалила ряд мелких скошенных зубов, став похожей на готовую к броску кобру. - Дома меня запрешь? Выпорешь? Тебе месяц остался измываться надо мной, так что придумай уже что-нибудь новенькое!
- Миша, Аля… - Осторожно позвала женщина в светло-коричневом платье мелкой вязки и такого же цвета легком платке, скрывающем волосы, до этого молча сидевшая на другом конце стола. Ее мимика отсутствовала, прозрачно-холодные голубые глаза глядели в пустоту перед собой, и только испещренные переплетениями вен тонкокожие кисти с изящными пальцами, сжимавшие чашку чуть сильнее, чем требовал нежный фарфор, выдавали ее тревогу. – Вам лучше успокоиться. Обоим.
Отец и дочь разом замолкли и уставились друг на друга. Ноздри обоих все еще яростно раздувались, краска и испарина не сходили с лиц, но повисшая тишина подействовала отрезвляюще - начинать кричать после такой паузы уже попросту неловко.
- Иди в свою комнату, Алина, - процедил сквозь зубы священник и опустился на стул.
- Да, отец, – ядовито выплюнула девочка и повернулась к матери, мгновенно сменив тон на елейный, - матушка, спасибо за обед.
Женщина, наконец, подняла глаза, и с мягкой улыбкой кивнула ребенку. Когда дочь хлопнула дверью в свою комнату, лицо ее вновь покрылось ледяной безразличной коркой, будто нежная улыбка только что не разрезала ее губ, и будто ей это вовсе не свойственно. Женщина отхлебнула остывший чай и заговорила деланно-миролюбивым тоном, явно обращая реплику к мужу, однако, не глядя на него:
- Великий пост идет, а ты раскричался. Гнев – большой грех. Не можешь быть перед собой и Им честен, постыдись хоть нас.
Епископ, уже успевший успокоиться и запустить толстую руку в вазочку с шоколадными конфетами, замер, тут же переменился в лице и недоуменно уставился супругу:
- Ты чего это, Лидочка, совсем с ума сбрендила? Ты как со мной так разговаривать смеешь, а?
- Ты даже не подумаешь над ее просьбой? – Полностью проигнорировала слова мужа матушка и продолжила о своем. – Неплохое ведь направление предлагает.
Священник шумно засопел, развернул черную конфетную обертку с золотой надписью «Марсианка» и сунул шарик со вкусом тирамису в рот, громко захрустев. Почавкав, он разразился сердитой тирадой:
- Конечно нет! Дочь епископа не будет получать никакую другую профессию кроме той, что продолжит нашу династию, и это не обсуждается. Например, религиозное блогерство – это почетно и уважаемо. Это гарантированный хлеб, в конце концов. А эта, как ее… ю-рис-пру-ден-ци-я! Слово-то без ста грамм не вышепчешь! Государство и право изучать она захотела, ишь ты. Чтобы что? Сидеть в пыльной конторке, за GPT дела проверять? Не, молодежь нынче совсем от рук отбилась, ни в какую не хотят пахать, как нормальные люди, все к какой-то ерунде тянутся. Я на многое закрывал глаза: и на пропуски служб, и на ее увлечение теми гадкими книжонками прошлого века, которые, прямо скажем, несут скорее вред для ума, нежели пользу, потому что предполагают, что есть какие-то различные точки зрения на вещи, вообще не требующие того, чтобы в них сомневаться, но вот это самовольство, лепет про выбор – нет уж, увольте. Этого в своем доме я не потерплю. У нее один выбор – принять мой. Точка.
Матушка Лидия ожидала чего-то подобного, поэтому молча кивнула мужу, откинулась на спинку стула и уставилась в потолок, щедро украшенный лепниной и позолотой. Платок неаккуратно опустился к плечам, явив на свет жидкие русые волосы и виски, уже уверенно захваченные сединой. После еды ее клонило в сон, веки непроизвольно смыкались. Из динамика на потолке раздался электронный сигнал, имитирующий колокольный звон – система-помощник «Око» напомнила, что обеденное время подошло к концу и нужно возвращаться на работу.
- Пора, - отец Михаил решительно отряхнул бороду от шоколадных крошек, прополоскал рот остатками чая, с важным видом водрузил на голову клобук и покинул квартиру. С его уходом та, как будто бы облегченно вздохнула и натянула на себя плотную умиротворенность. Спокойствие заполнило каждый угол огромных апартаментов. Даже андроид-дворецкий задвигался осторожнее, убирая посуду со стола, чтобы не развеять краткое волшебство тишины.
Когда за дверью окончательно замолкло, Алина отлепила ухо от косяка. Ничего полезного или обнадеживающего для себя она не подслушала. Отец упрямец, говорить с ним – то же самое, что со стеной. Он, скорее, собственноручно выдумает дочери преступление, какую-нибудь, например «пропаганду ереси», отвезет ее в Главное управление исправительно-трудовых лагерей, потребует самого сурового наказания и станет транслировать его онлайн на канале церкви в назидание прихожанам, чем переступит через гордыню и позволит себя ослушаться. Но, как он сам говорит «на каждую хитрую жопу найдется х*й с левосторонней резьбой». Поэтому, пусть бой и проигран, но не проиграна война. В конце концов, через месяц ей исполнится шестнадцать – она сменит детский мультипаспорт на взрослый, а вместе с ним получит и все права дееспособного гражданина. Тогда уже можно будет побороться за свою автономию.
Девочка плюхнулась на кровать, вытащила из-под матраса потрепанный старинный ежедневник, на обложке которого было выведено красивым почерком: «Головные мюсли», пролистала на нужную страницу. Краснокожая книжица, плотно исписанная синими чернилами, поплывшими от времени и небрежного хранения, нахально утверждала: «…и если мы хотим построить цивилизованное общество, где у человека есть права и свобода, то никаких предметов типа "религиозной культуры" не должно быть в школах, институтах и нигде вообще. Для изучения культуры есть прекрасные предметы - история, обществознание, философия, литература, языки. Все гуманитарные предметы — это и есть изучение культуры. Не требуется ученику зубрить требник, вникать в "чудеса "святого", отличать на слух колокольный звон и долбить молитвы, чтобы стать культурным и, тем более, нравственным человеком. Агрессивная клерикальная политика - есть попытка контролировать общество при помощи проникновения церкви все его сферы, узурпация морали и диктат своих догм народу. И это - преступление. Порядочный человек не может потакать этим преступлениям, и не может их не замечать. Ни при каких обстоятельствах и никто не имеет права насаждать человеку конкретную веру или конкретные религиозные воззрения. Либо индивидуум приходит к этому сам, либо не приходит. Это не находится в компетенции общественных, образовательных и государственных институтов. Нельзя ставить Религиоведение в один ряд с другими науками. Как нельзя ставить в один ряд гомеопатию и медицину. Астрологию и астрономию. Первые — это не науки, а их кривое и мошенническое отражение. Все разговоры о "религиозной культуре" — это лишь очередной шаг в соитии государства и церкви, хитрое смещение акцентов и запудривание мозгов…»
Бабушка Раиса, которой принадлежали эти записи, не скупилась на едкие выражения и критику всего подряд, за что и была арестована так давно, что Алине не довелось с нею познакомиться. Эта часть истории семьи тщательно скрывалась, но проще спрятать «Сармат» в пустой комнате, чем информацию от любопытного подростка. Перерыв все возможные исторические порталы и обшарив старинные архивы со всякой всячиной, пару раз надавив на их владельцев именем своего отца, ей удалось найти пару сохранившихся вещиц и этот дневник. Практически весь он состоял из пространных рассуждений на разные темы, иногда прерывающихся на колкие четверостишия, и странные, ни к чему не относящиеся заметки в духе: «Друг познается в самоизоляции». Судя по всему, бабуля обладала бунтарским духом, но скудным умом, потому что собственной рукой строчить себе на пожизненное станет только идиот. Вообще, если судить о людях прошлого по их информационному следу, то можно прийти к выводу, что «слабоумие и отвага» - было девизом подавляющего большинства. В этом есть какое-то притягательное очарование, вдохновляющее и печальное. Семья, к сожалению, не разделяет этого мнения. О бабушке отец не говорит, либо, если требуется ее упомянуть, называет ее словом «эта» и кривит лицо. Мать поджимает губы и не комментирует выпады супруга в сторону тещи. Страшно подумать, в какую бы ярость они впали, узнай о чтении ее записей и том, каким образом они попали к Алине в руки. Девочка захлопнула книжицу и спрятала ее обратно под матрас. Очень вовремя: в дверь постучали, но ответа пришедший не ждал - дверь сразу открылась, и в комнату бесцеремонно вторгся робот-гувернёр.
- Чего тебе? – Нахмурилась Алина. Ей не нравилось, что эта железка вот так врывается в ее единственное условно безопасное место. – Отец послал тебя меня наказать? Ты помнишь первый закон робототехники? Робот не может причинить вред человеку.
Нянь провернул головой на триста шестьдесят градусов, оглядывая пространство. После этого подошел к девочке, присел на кровать и опустил дисплей к ее лицу:
- Физическое наказание не приносит существенный вред человеку, и не противоречит первому закону. Однако, я тут не для этого. Я слышал крики за обедом, и зафиксировал сильный эмоциональный скачок. Я пришел справиться о вашем самочувствии, Алина.
- Я в порядке, - буркнула девочка и перевернулась на другой бок, чтобы не видеть робота. Но на самом деле, как бы она не подбадривала сама себя, за грудиной роилась паршивая тоска и предчувствие чего-то нехорошего.
- В меня подгружено несколько сотен работ по современной детско-подростковой психологии. Вам не удастся меня обмануть, юная леди, – наигранно-строго сказал андроид.
- Ладно, - девочка резко села на постели и обняла себя за колени, - ты ведь такой умный, дай мне совет!
Робот подвис, анализируя базу данных. Спустя несколько мгновений он отозвался:
- Если мы говорим о вашем споре с отцом, то я рекомендовал бы вам прекратить попытки мятежа. Взрослая особь обладает большим жизненным опытом и способна принимать наиболее эффективные решения для гарантии вашего благополучия в будущем.
Алина поморщилась:
- Звучишь, как он. Я не про то совсем. Просто скажи мне, что думаешь ты.
- Я думаю о том, что каждый раз, открывая глаза утром, вы, люди, провоцируете матрицу на новую перезапись данных, генерирование событий дня и создание качественного виртуального пространства. Перестаньте испытывать ядра процессоров. Живите удалённо. Спите вечно. – Отчеканил электронный голос.
- Что? – Девочка с ужасом выпучилась на андроида.
- Что? – Недоуменно спросил робот, анализируя новую эмоцию на ее лице. – Вы запросили мои мысли, и я их озвучил.
— Это странно, но ладно… Спасибо... – Алине стало неуютно, и захотелось поскорее закончить этот разговор.
- Пожалуйста, – ответил пластиково-металлический нянь и добавил, - только что я получил сообщение от отца Михаила. Он просит передать вам, чтобы к ужину вы оделись презентабельно и традиционно. К вам придут гости.
Робот оставил девушку одну. Тошнота подкатила к ее горлу, по пальцам побежали неприятные колкие мушки. Что-что, а испортить настроение даже на расстоянии отцу удается мастерски. Следующие несколько часов до его прихода будут томить беспокойство, подогревать страшные предположения, доводить до кипения эмоциональное состояние – отец отлично знает, как это работает.
К вечеру чувства притупились – помогла рутина по выбору нарядного платья и платка, и помощи матери на кухне, которая упорно отказывалась делегировать готовку роботам. Но как только «Око» доложило о возвращении отца, сердце бешено застучало в шее и висках. Квартира тотчас ожила – заскрипели полы, зазвякали приборы и сервизы, зашуршали шторы на карнизах. Каждый предмет будто стремился показать, что вовсе он не сидит без дела, что он полезен, даже если это совсем не так. Атмосфера нездоровой нервозности передалась даже слугам-андроидам, которые, хоть и не могли ничего чувствовать, но отчего-то стали шустрее обычного.
Мать и дочь торопливо встали у своих мест в ожидании главы семьи и загадочных гостей. Из коридора раздался приближающийся смех нескольких голосов, и в столовую вошел отец Михаил в сопровождении невысокого молодого человека в кипельно-белом костюме, и морщинистого мужчины в годах, одетого во все черное с серебряной нашивкой «Ю.Ю.» на лацкане пиджака. Мужчины сели за стол. Женщины последовали их примеру и впили взгляды в епископа, ожидая объяснений. Он недобро усмехнулся, сцепил руки в замок и начал:
- Знакомьтесь, товарищи. Это Лидия – моя супруга. И дочь Алина, о которой шла речь. Девочки, поздоровайтесь и вы с моими гостями. Владимир, - на этих словах приветственно кивнул головой короткостриженный юноша в белом, - диакон нашего храма. И Геннадий Саныч, сотрудник ювенальной юстиции. Поднимите бокалы!
Матушка Лидия побледнела, бросила беглый взгляд на дочь, которая еще не успела сообразить, зачем в дом явился человек из «ювеналки». Под зловещее молчание присутствующие взяли свои напитки. Отец в упор посмотрел на девочку и, уже не скрывая удовольствия от своей затеи, широко улыбнулся:
- В присутствии нас, родителей, уполномоченного свидетеля из органов защиты интересов несовершеннолетних, и меня - епископа церкви Свидетелей Стабильности, властью, данной мне Им, объявляю тебя, дочь моя Алина, и тебя, диакон Владимир, мужем и женой. Отныне и навсегда, в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит вас. Выпьем же за это!
Мужчина резко опрокинул содержимое бокала в свой широко раскрытый рот. Девочка вспыхнула, вскочила со стула, уронив свой фужер на пол, сорвала с головы платок и закричала:
- Ты! Чудовище! Ты не имеешь права! Что же вы все молчите? Сделайте что-нибудь!
- Еще как имею, - самодовольно ответил отец, - Геннадий Саныч, вы ведь все зафиксировали?
Морщинистый мужик утвердительно колыхнул дряблыми щеками. Матушка уронила лицо в трясущиеся ладони. Юный диакон, а теперь уже новоиспеченный муж, подцепил на вилку маринованный грибок и с интересом наблюдал за разворачивающейся сценой, словно все происходящее его не касалось, и он был лишь зрителем.
- Бездействие закона при содействии икон… - едва слышно прошептала мать.
- А вот и нет. Все формальности соблюдены, брак законен, – театрально развел руками отец, и резко перешел на озлобленное шипение, - очень вовремя, кстати, ведь случись это месяцем ранее, когда я был еще иереем, за расторжением можно было бы обратиться к вышестоящему по степени священства. Но вам повезло, что приказ о моем назначении уже вступил в силу. Вышестоящий теперь я и аннулировать этот брак тоже могу только я, однако, я не стану. Если ты, Аля, хотела свалить от меня после совершеннолетия – черта с два. Если думала отучиться там, где я скажу, а после все равно сделать по-своему – а вот хрен. Запомни: на каждую хитрую жопу найдется х*й с левосторонней резьбой. Хотела быть взрослой – получай. Ты пробила головой стену… Но что ты будешь делать в соседней камере, мм?
На ватных трясущихся ногах Алина подошла к осколкам разбитого фужера, присела на корточки, не мигая уставилась на острые залитые бордовым вином стекляшки, и заторможенно ответила:
- Жить удаленно. Спать вечно.