А где-то лондонский дождь
До боли до крика
Поздравляет тебя.
И на каждой открытке
Я с любовью пишу -
С днём рождения, Вика.
@ Корни
Сегодня с утра небо то хмурилось, то улыбалось. Тучи сгущались и разбегались. Вика готовилась к дню рождения. Своему дню рождения. Вроде бы событие радостное, но всё же… На год становишься старше, это раз. В голову лезет всякая дичь из прошлой жизни, это два. Нужно успеть приготовить праздничный ужин, это три. С ужином и увеличением возраста еще как-то можно было смириться. А вот дичь из прошлого — с ней не договоришься, отмахнуться от нее тоже не получается. Хотя уж пять лет прошло с того момента, как она и дочка сбежали от бывшего — теперь — мужа. Он терроризировал своих «баб»: «выбивал из них дурь бабскую», «учил жизни» как он говорил, и еще куча таких же дурацких фразочек. И однажды «бабы» не выдержали, скидали свои вещички и сбежали. Потом все наладилось — и жилье нашлось, и работа. А потом пришел Стас — не Стасик или Стасян — а именно Стас. И появился кот Эдик, прибившийся к ним на отдыхе. Наступило счастливое будущее, ставшее настоящим. И надо было просто отгонять мысли о прошлой странной и трудной жизни.
Вика оглядела кухню — вроде бы все готово, только на стол накрыть и вспомнила, что торт не купила. Придется топать за ним. Конечно, можно придумать что-нибудь на скорую руку, но пообещала дочке, что торт будет — обязательно красивый и обязательно вкусный. Будет дождь или нет, надо идти. До магазина добралась без приключений. Нашла тортик по вкусу. Вышла, дошла уже до перехода и грянуло. Ливанул дождь, стеной шел. Вика дисциплинированно ждала зеленого сигнала светофора, несмотря на то, что вся ее одежда вмиг промокла. Торт спасала коробка из прозрачного пластика, на него не попало ни капельки. Загорелся зеленый, Вика ступила на дорогу. Мимо промчалась какая-то машина, облив и без того мокрую женщину, даже в глаза попало… Вику крутануло на месте, упала, ударилась о бордюр виском… Машина даже не притормозила. Вика встала на колени, вытерла кровь с виска, всего лишь ссадина. Обошлось. Теперь зато дождь пригодится, кровь смоет. И тортик цел — коробка спасла. Но было страшно. Очень. Чтоб тебе, водила с буквы «М»! Даже не остановился.
Вернувшись домой и обсушившись, никак не могла успокоиться. Эдик, выползший из-под стола, мявкнул и залег спать посреди кухни. А Вику накрыло. Кажется это «ПТСР» называется. Посттравматическое стрессовое расстройство. Тряслись руки, накатывала и отступала головная боль, путались мысли, почему-то показалось, что чуть не сбили какую-то постороннюю женщину, она на остановке же стояла, потом зачем-то решила перейти на другую сторону дороги. Ближе к вечеру тревога улеглась, появилось какое-то незыблемое спокойствие — разве что-то плохое может с ней произойти, да еще и в день рождения! Вика решила домашним не говорить о дневном происшествии. Жива же, а ссадину можно спрятать под слоем косметики.
Праздник удался, пришли все любимые и дорогие, произносились щемяще-искренние пожелания, объятия крепкие и теплые, подарки — милыми. Муж и дочь подарили огромный букет бордовых роз — бархатные лепестки, глубокий темный цвет, волшебный аромат. Едва нашлась ваза под стать букету. Эдик сразу проявил интерес, пытаясь дотянуться до странно пахнущего предмета. Пришлось убрать розы в кухню, на подоконник, куда кот никак не мог запрыгнуть, мешало всякое — то шторы, то кухонная утварь.
Все давно закончилось, а именинница не могла уснуть. Рядом тихонько посапывал Стас. У дочки давно было темно и тихо. И лишь Вика лежала без сна. Вспомнила про ту машину, что облила ее, и снова стало как-то неуютно, навалилась тоска. Вика пошла на кухню, налила воды, чтобы отвлечься. Засмотрелась на розы, в темноте казавшиеся черными. Казалось, что они стали пахнуть еще сильнее, запах сделался густым, лежал в воздухе, словно сигаретный дым. Вика услышала какой-то странный звук — будто бы рвался толстый лист бумаги или расстегивали громадный замок-молнию, и полумрак в кухне начал рассеиваться. Становилось светлее и светлее. Пропал стакан из рук, пропала любимая пижама. Вика открыла глаза.
— Ннннннн — рвался из горла сдавленный крик, — Нееет, — прозвучало едва слышно.
Вика ощутила себя лежащей на больничной кровати, из вены на руке вынули иглу, вынули больно, всучили ватку, остро пахнущую спиртом, велели держать, пока кровь не перестанет сочиться. Вика подняла глаза на медсестру — кто же это еще мог быть, кроме медсестры? Силуэт расплывался, перед глазами мутнело темно-серое пятно.
Откуда-то справа слышался непрекращающийся странный смех — словно гиена смеется. Где-то рядом невидимый сосед бормотал на незнакомом языке ритмично- монотонные слова, наверное молился. Кто-то, подвывая ненатурально, рыдал неподалеку. И пахло розами, сильно, невыносимо пахло, до тошноты — словно все розы мира собрали свой аромат в одну маленькую бутылочку. Потом некто со злобной усмешкой открыл ее, бутылочку эту, чтобы посмотреть на реакцию окружающих. Вика терла глаза, пытаясь снова начать видеть, стараясь разглядеть, где она, стараясь понять, как она сюда попала. Не получилось ни того, ни другого. Она подтянула колени к груди, закрыла незрячие глаза, уронила забытую ватку, которая даже спиртом вонять перестала из-за всепоглощающего розового запаха. Хотелось свернуться еще сильнее, и постараться занять как можно меньше места, а лучше всего — попросту исчезнуть. Подошел кто-то невидимый, укрыл тоненьким одеялком, похлопал по плечу, и погладил по странно мерзнувшей голове. Вика медленно подняла руки к голове — и ощупала короткие волосики, заменившие ее роскошную шевелюру и вновь:
— Нннн — рвался из горла крик. — Нееет, — прозвучало едва слышно.
Прошептала протестующе, непроизвольно снова открыла глаза. И прозрела, словно пелена упала с глаз. Лучше было оставаться слепой. Вокруг словно в дурном сне. Она в самой что ни на есть психушке, с настоящими больными. От ее кровати только что отошла медсестра в застиранном сером халате. Вика крепко зажмурила глаза и тихонько прошептала: «Стас, Ника, заберите меня отсюда...». Это чья-то злая шутка? Или она перебрала на дне рождения и проснулась в своем собственном кошмаре?
Кровать пошатнулась — вернулась медсестра.
-— Давайте ручку, надо еще вам лекарствочко поставить, доктор сказал. Не сопротивляйтесь, уколю и получше сразу станет.
Вика обреченно протянула руку, на которой не оказалось свежего кровоподтека от небрежно убранной из вены иглы от предыдущего укола. Почувствовала стальную хватку профессионала, которая не первый день втыкает иглы в руки далеко не первой сотне пациентов. Отвернулась к окну, ощутив, как от вводимого лекарства затылок словно запылал. Бросило в жар. Резко вдохнув воздух, пропитанный запахом страданий и лекарств, Вика едва слышно зашипела от очень неприятных ощущений. Повернула голову влево-вправо: не кричать, не метаться, а так хотелось! Поворачиваться влево и вправо, чтобы изображение слилось в одну полосу! Ничего этого не видеть! Искала взглядом по сторонам, старалась не закричать или хотя бы не застонать — и вот, нашла: на подоконнике стояла ваза с засохшими цветами. Вода испарилась, оставив неряшливые следы на мутном стекле вазы. Розы, эти розы давно высохли, на их останках лежала пыль. Медсестра вытянула иглу, оказывается, она до сих пор сидит на краю кровати:
- Вот и умница, вот и молодец. Отдыхай теперь.
Вика перестала сопротивляться и обессиленно улеглась на твердую подушку: «Розы, розы… Откуда здесь розы… Букет знакомый… Очень знакомый». Жар в затылке распространился по всему телу, разлился и затих. Стало очень спокойно, потянуло в сон: «Разве можно спать во сне??».
...Вика уронила стакан, облив ноги остатками воды. Эдик валялся неподалеку, ему тоже досталось несколько капель. Заворчал возмущенно, ушел, важно распушив хвост. Вика обессиленно прислонилась к стене. Что же это? Что это? Галлюцинации начались? Головушкой слишком сильно приложилась, да дождиком полило? А розы — может быть, они и виноваты? Слишком сильно пахнут. Все вместе в кучу сложилось и в голове какой-то фильм, типа «Пролетая над гнездом кукушки», показался. Внезапно закружилась голова:
— Кто-нибудь! Стас! Ника! Идите ко мне… Где же вы…
Кухня закружилась в медленном вальсе. Держаться, даже моргать нельзя, не закрывать глаза, держаться. Но нет, обессилела и моргнула. Никто не придет, не поможет. И вокруг только розы, только их тошнотворный запах. А ведь раньше это были ее любимые цветы…
Открыла глаза и чуть было не завыла от отчаяния: больничная кровать! Снова больничная кровать! И та же безликая медсестра небрежно вынимает из вены иглу и снова вручает ватку, велев прижать и держать. И снова кто-то хохочет, снова кто-то молится… Но сейчас она видит. Цветы на подоконнике видны очень отчетливо даже через старенькую кружевную шторку, они там так давно, что между поникших бутонов серые комнатные паучки раскинули сети. Вика пытается встать, пытается догнать медсестру, кричит ей вслед, из горла снова слышен лишь шепот и сип, теперь голос не подчиняется. Наступает тишина, от которой звенит в ушах, Вика падает ничком на пол. Из носа потекла кровь, лоб болит от удара, саднит висок, лежать, лицо прижать к прохладному грязному дощатому полу. Между досками давно выкрошилась замазка и зияют щели, в одной из них поблескивает сломанная скрепка. Медсестра спешит поднять ее, Вику, пока не увидел врач. Его широкая спина видна за стеклянной дверью. У врача халат белый, не застиранный до неопределенности цвета. Врач внушает доверие, у него папка с важными бумагами, очки, придающие солидность. НО! Когда врач смотрит на Вику, она видит, что за стеклами очков спрятались малюсенькие глазки, взирающие на больных и подчиненных с полнейшим равнодушием. Вика моргает, сломанно встает, ее плечо жутко болит, из носа кровь уже не просто сочится, а льет. Надо как можно быстрее спрятаться за медсестру, иначе, иначе… А что иначе? Не может же этот равнодушный врач в дурацких очочках причинить ей еще больший вред. Или может? Вика прячется, просит помочь дойти до кровати. Медсестра суетится, достает из кармана носовой платок, такой же застиранный, как халат, предлагает приложить к носу, чтобы хоть немного сдержать непрекращающийся ручей крови. Больно трёт висок — там тоже ранка. Сама же медсестра торопливо бежит за перевязочными всякими материалами. Боится врача она, ох как боится! Вике все равно, что происходит тут между ними, ей надо лечь. Жизненно необходимо лечь. Голова кружится, лицо в крови, руки в крови, больничная одежда запачкана. Обессилено села на первую попавшуюся кровать, кровать женщины-гиены, которая выгнала Вику, не переставая смеяться.
Кое-как получилось добраться до своей кровати. Села, не решаясь лечь — замарает постельное белье, неизвестно, что здесь за это могут сделать. Прибежала медсестра и начала суетливо умывать Вику. Врач, все также стоял за стеклянной дверью, не входил, но и не отворачивался. Очки поблескивали, отражая свет больничных ламп. Медсестра переодела Вику и уложила на кровать. Потом снова убежала, мышкой проскочила мимо врача. А он, наконец-то, покинул свой пост, развернулся медленно, переложил папки из руки в руку, и отправился по своим, несомненно, очень важным врачебным делам.
Вика подложила кулачок под голову, может быть, так остановится комната, что кружилась перед глазами. Кровь из носа прекратила сочиться, висок противно ныл. Кружилась голова, дрожали руки, слабость такая, что моргать тяжело. Хотелось закрыть глаза и спать, спать, и видеть во сне ту, другую Вику, которая стоит в кухне, в темноте со стаканом воды в руке, вдыхает тяжелый запах бордовых роз. Помогите, помогите мне заснуть и никогда уже не просыпаться. Поставьте мне, в конце концов, все ваши уколы, которые может назначить здешний врач…
Повернула слегка голову, укладываясь удобнее и увидела вновь розы, что здесь стояли. Букет теперь покинули даже пауки. Паутина порвалась, лепестки, которые еще не опали, побурели, почернели. Стенки вазы покрыты трещинами так часто, что непонятно, как она еще не распалась…
Что-то помутилось у Вики в голове. Она села рывком, не обращая внимания на усилившееся головокружение, снова начал кровоточить нос. Огляделась вокруг: кто я? Где я? Почему здесь? Я не хочу быть здесь! Не хочу! Вцепилась грязными острыми ногтями в свое собственное лицо, рванула кожу. Нестерпимая боль вгрызлась в мозг, изгоняя все предыдущие ощущения. Да! Это свобода! Это желанное освобождение, шаг туда, где счастливая Вика нюхает живые бархатные розы!
И вновь Вика проснулась. Только не в кухне и в психбольнице. Оглянулась вокруг. Руки белеют во тьме, одежда когда-то очень давно была белой, рваные кружева. Ноги под платьем сухие и хрупкие, как прутики. Тишина и темнота. Вдали едва слышно ворчит гром. Пахнет весенним дождем. Вика сидит на земле, прислонившись к какому-то камню. Нет, не камень это вовсе. Тишина заканчивается. Тоскливо завывает ветер, начинается дождь. Вика чувствует на своем лице капли дождя и ощущает дуновение ветра… капли дождя напоминают о чем-то, о чем-то печальном, глаза жжет от не пролившихся слез. Дождь усиливается, и Вика вспоминает… Дождь, торт в руках, светофор. Водитель, сбивший Вику и уехавший, не притормозив. Кровь на виске, кровь растекается в луже, кровь везде. Крики сбежавшихся людей. Огни скорой, огни машин полиции. Побелевшее от горя лицо Стаса. Надломленно кричит Ника, плачет и рвется к ней, к Вике.
Ветер воет, плачет. Луна выглядывает сквозь разорванные тучи, освещает старую могилу. В изголовье стоит памятник с надписью: «Вика, ты так рано ушла». На могильной земле множество стеблей увядших роз. Возле памятника посажены кусты — несомненно розы. Вика пытается подняться, нет, нет, этого не может быть! Вот же она! Вот же она, живая! Она же мыслит, существует же! Протестовала, металась по собственной могиле! Пусть психушка, пусть мертвые розы…
Но вот и все, мертвы даже розы… Тонкие косточки становятся все тоньше, исчезают кружева … и ей пора. Ветер стихает и наступает тишина.
07 марта-30 марта 2024 г.