Он не боялся говорить людям о их недоделках, критиковал плохую, безответственную работу, старался направлять своих подчинённых будучи директором школы на творчество и самоотдачу.
Именно это он видел в моей маме. Мама тоже была педагогом по образованию.
Он и сам стремился к творчеству и самоотдаче.
Отец не боялся требовать и, думаю, мог быть нетерпимым к разгильдяям разному типа.
В папину должностную обязанность входило проведение политинформаций для учительского коллектива.
Я помню, как он готовился, принося из библиотеки кипу газет и журналов. Читал внимательно или бегло просматривал, изредка окликая маму, чтобы спросить её мнение.
Мама была для него не только благодарным слушателям, но и настоящим собеседником.
Они обменивались мнениями о разных событиях.
Сегодня я с уверенностью могу сказать что они не судили – рядили о событиях, а именно обсуждали.
Думаю, что это было влияние мамы— она выросла глубоко религиозной семье и её жизненные принципы ограждали как нашу жизнь, так и жизнь отца от неприязненного, оценочного отношения к людям.
Мне надо, возможно, пояснить, что долгое время мама и папа в тех местах, где мы жили, были единственными людьми с высшим образованием.
В то время учителя пользовались большим авторитетом у населения СССР, что, естественно, влияло и на стиль жизни учительских семей.
Я хочу показать, что за пределами дома папа был авторитетом. Его авторитет поддерживала мама, а при необходимости и оберегала его.
Но! Как не хочется мне писать об этом «но»
Я напишу, потому что за этим абзацем не только жизнь моей семьи, но и та историческая правда, которую трудно уложить в документы со штампами и печатями официального признания их исторической наукой.
Я думаю, что могу воспользоваться понятием посттравматического синдрома, поразившего после окончания Великой Отечественной войны население Советского Союза.
Я уже описала потери папиной и маминой семей в этой войне.
Можно сказать, что их мир опустел.
Создав семью, им нужно было строить свой мир.
Как?
Брак моих родителей был по любви, и длился он 65 лет.
Я напишу только, что мама уходила от отца три раза и возвращалась к нему, потому что « он просил прощения , и он- инвалид, я не смогла его бросить.»
Авторитет у отца был среди чужих людей, отец хотел быть авторитетом и в семье , но он не умел этого делать и, буквально, мучил нас , пугая своими непредсказуемыми вспышками ярости , сменявшимися длительными периодами отчуждения от нас . Это, как я понимаю сегодня, были симптомы посттравматического синдрома. для его понимания я пользовалась специальной литературой , которой прочитала немало.
Мы выросли и ушли из семьи.
Я всю жизнь жалела маму, что она осталась с ним, но я уже написала выше её слова, объясняющие её позицию. . Добавлю только, что перед своей смертью она попросила у меня прощения за то, что у меня был такой отец.
Но он был, и я ему благодарна за все жизненные уроки— уроки сопротивления системе, уроки жажды социальной справедливости и неуемную страсть к социальной жизни .
Я уже говорила о том, что мы три раза переезжали. Родителей вынуждали были менять место работы.
Перехожу к объяснениям.
Первый переезд был связан с тем, что папа нарвался на скандал во время партийного собрания.
Секретарь партийной организации плохо- по-хамски -отозвался о женщина, членах учительского коллектива, которых не было на этом собрании.
Отец не выдержал и одёрнул его, началась словесная перепалка, которая чуть не закончилась потасовкой.
Друг отца встал между ссорящимися и взял на себя обмен ударами.
Я много раз слышала от разных людей, что если бы он этого не сделал, и отец ударил бы секретаря партийной ячейки, то отцу была бы гарантирована тюрьма.
Отец отделался строгим выговором с занесением в личное дело и его уволили с работы.
Через три месяца уволили и маму , ей к началу учебного года уже не нашлось часов математики, и она стала работать на полставки в библиотеке.
Отец долго не мог найти работу, и мы выжили только благодаря помощи родителей моей мамы
Для папы наступило и время прощения.
Его партийные товарищи – мы уже жили в другом посёлке - сняли с его выговор, снова стали приглашать на партсобрания и даже избрали в партийный комитет.
Слово «партком» для моего детского слуха звучало как «молотком «.
Я не решалась спросить о его настоящем значении, но ясно представляю себе, что папа на этом парткоме делает что-то связанное с громкими звуками.
Папу, кричащего в полный голос по любому поводу, раздражавшему его, не составляло труда представить.
Спокойная партийная жизнь отца продолжалась недолго.
В те времена, когда генеральным секретарем Коммунистической партии Советского Союза был Никита Сергеевич Хрущёв, ( 1953-1966 ) в жизни страны произошло много изменений ,которые касались и нашей семьи, жившей в лесном посёлке.
Мы с сестрами уже подрастали, и нас ждало время выбора профессии и, как говорится, своего жизненного пути. В это время произошло разделение партийных организаций на сельские и городские, и были введены социальные ограничения для людей, проживающих в сельской местности.
Я не буду останавливаться на всех ограничениях, которые вызвали бурное негодование у моего отца, он считал их несправедливым и унижающими достоинство. людей. Расскажу только об одном— выпускникам средних школ из сельской местности был закрыт доступ в некоторые, скажу так, - престижные вузы и университеты Советского Союза. Все эти ограничения вызывали у отца очень сильную эмоциональную реакцию, я и сейчас слышу его громкий возмущённый голос: « Разве за это братья погибали!»
Я знаю, что братья были для отца своего рода мерой справедливости всех событий, свидетелем которых ему пришлось быть.
Свою позицию он высказал на заседании партийного комитета, после чего она закрытом партсобраний его обсуждали как человека недостойного иметь партийный билет и потребовали положить билет на стол.
В этот раз закончилось тем, что его исключили из партии, а он и мама снова потеряли работу.
Снова длительные поиски работы, откровенный голод, его я уже хорошо помню, тайная помощь нашей семье друзей и соседей.
Из моего сегодняшнего дня я думаю ,что отец был просто ослеплён негодованием, своим бунтом против системы, и не принимал в расчёт возможно последствия своих действий для семьи .
Недаром люди звали его Политикам, - для отца мир семьи был чем-то второстепенным, само собой разумеющимся.
Он с запоздалым сожалением сказал через много лет о том, что не заметил, как мы выросли, как выросли наши дети, что мы много разговариваем с мамой, а с ним нам не о чём поговорить.
Я остановилась на том, что папа стал беспартийным. Мне неизвестны детали, но случилось то, что случилось— его восстановили в партии,
Тот, новенький партийный билет я хорошо помню в папиных руках, помню и его слова: «Говорят, что я им нужен, что идеи у меня есть.»
Говорит эти слова маме, проверяющей кучу школьных тетрадей. Она поднимает голову от проверки очередной домашней работы по математике, и я слышу ее негромкий голос:» Вот , снова будешь взносы платить.»
Когда рухнет Советский Союз, мои, уже совсем старенькие родители , вспомнят эту сцену, мама найдет в ящике стола их партийные билеты, они примутся даже считать сумму взносов, но бросят это дело.
Обращаясь ко мне мамы скажет: «Никуда не вступай , дочка, одна голова - не бедна, а и бедна , так - одна.»
Но до этого времени ещё далеко, а сейчас речь идёт о восстановлением папы в партии, и мне нужно идти дальше по его жизненному пути, в тот день когда обсуждаю с мамой местный новости и события в стране ,а он скажет страшные тогда для меня, на пророческие, слова о Советской власти : «Эта власть должна погибнуть, люди идут таким путём, что они скоро начнут есть друг друга.»
В его словах не было боли или сожаления, они звучали как приговор, в то время заканчивались 70 годы 20 столетия.
Надлом, а затем и стремительное нарастание коррупции и других негативных тенденций в советском обществе, всё оглушительнее давали о себя знать.
Объявление Продовольственной программы на очередном партийном съезде было, как мне сейчас кажется, той последней капли, которая определила прогноз отца.
Я пробую описать его жизненную позицию через свои воспоминания, среди которых есть еще два, думаю, заслуживающих внимания.
Папа ездил в Латвию, в санатории. Он был потрясён благоустройством дорог, богатством товаров в магазинах бытовым комфортом.
Ничего подобного у нас в Центральной России не было. Во время его рассказа я спросила его о том, почему у них все устроено ,а у нас как в Париже, только дома - пониже , да асфальт -пожиже.
Этим присловьем мы пользовались, когда нам в пору распутицы приходилось от станции добираться до дома, замечу для уточнения деталь ,что два раза мне пришлось идти босой по осенней грязи, потому что сапоги увязали и их приходилось нести в руках.
. Папа тогда не ответил, ответила мама:» Такая политика - сначала нам надо национальной окраины обустраивать, а потом уже нам.»
Я пишу мой текст в 2024 году и большинство бывших национальных окраинах бывшего Советского Союза показали такие образцы русофобии что я искренне рада тому, что мои родители- Царство им небесное - не узнали о них.
Я знаю как сложилась судьба Сергея Милеевича. Он был другом папы, после войны работал в школе завхозом. Однажды к нему приехали люди из Прибалтики и сосватали его за свою дочь. Это её он спас во время Великой Отечественной войны, девочка выросла и родители , которые поддерживали отношения с Сергеем, приехали к нему как сваты. Он женился, они жили в Риге, я даже в гости к ним ездила, а когда Союз распался, Сергей уже был вдовцом , он как русский , стал негражданином, а вскоре нашлись настоящие хозяева на его квартиру , и его выселили. Как и все советские люди, он остался без денег, да и без семьи – детей у них не было, , он решил ехать в село, откуда был родом, по дороге он – далеко не молодой человек со слабым сердцем - умер от инфаркта. Среди его вещей была записная книжка с адресами. Там были и мой адрес, так я узнала о его судьбе. К тому времени моих родителей уже не было в живых.
Расскажу еще один эпизод из жизни моего отца , он связан со мной .
Неожиданно для меня самой на моём рабочем месте мне предложили стать кандидатом в члены КПСС.
Уже заканчивалась перестройка, время неумолимо шло к проклятым 90.
Я ответила на это предложение, что подумаю, и позвонила отцу. Он замешкался на некоторое время, услышав мою просьбу о совете , попросил перезвонить
. Перезваниваю вечером
. В трубке почти незнакомый голос - это звучит хриплый и неуверенный папин голос :» Конечно , от них надо держаться подальше, но пока они у власти, у тебя будет больше возможностей сделать доброе дело для людей. «
Про меня я писать не буду, я пишу про отца.
Может быть , мне не надо бы снова напоминать, что в этих словах отец был снова в своей главной жизненной - в роли Политика.
Тогда он был уже совершенно беспомощным, и только телефон связывал его с миром, но мир не был равнодушен к нему.
В лихие 90-е годы двадцатого века ему звонили из районной газеты, из парткома все еще существующей компартии, и из Совета ветеранам, из местной школы и обсуждались с ним политику - местную политику и международную , спрашивали его мнение и просили совета
. Да, это продлевало его жизнь, но вопрос, с которым он угасал день за днём, возникал всё чаще и чаще : « За что братьев убили?» Он не просил на него ответа. Да и нет ответа на этот вопрос. Сегодня него нет, может быть, завтра – в том будущем России, которое неизвестно.