На экскурсию в Пайде-Таллинн-водопады выехали затемно и вместе с дождём. Тогда мы ещё не знали, что это не просто дождь, а оголтелый циклонище. Но вначале всё шло вполне мирно: дворники успевали за струйками, а придорожные канавы за ручейками, что вселяло надежду. В Валмиере почти посуху вышли на заправке на санитарную паузу. Поехали дальше. Дождь усилился. Теперь по боковым стёклам катился сплошной поток, дворники захлёбывались в водоворотах. Но непривычнее всего было то, что автобус шатался, как матрос во время качки. Мне уже приходилось жаловаться вам на то, что мой организм адекватно относится только к движению в двухмерном пространстве и строго вперёд, все прочие вольности наводят его на мысль о революции, когда внизу не могут, а вверху хоть и хотят, но тоже уже не могут. Пока невзболтанные остатки моего серого вещества вспоминали, где лежит пригодный для сохранения статус кво пакет, погода вдруг одумалась и как ни в чём не бывало вывесила на небе солнце. Мы посмотрели в окно: взошедшие озимые разнообразили зелёным ёршиком сплошную водную гладь слева, яркими буйками плавали на поле тыквы справа. Деревья в полном составе держались вертикально. Мы поняли, что из циклонова веретена вырвались и теперь его даже чуток опережаем. Но в Пайде нас снова встретил ливень. На выход снаряжались как водолазы: фотоаппарату предложили зонт, сами с головой завернулись в накидки. Когда, преодолев триста метров и достигнув замковой башни, мы их в раздевалке с себя стащили, то потоп начался не только снаружи, но и внутри достопримечательности.
По лужам мы прошлёпали к ожидавшему на суше экскурсоводу. Та поздравила нас с благополучной швартовкой и приступила к монологу.
Конспекта я не вела, поэтому глубокими знаниями ни мой блокнот, ни телефон блеснуть не могут. Вся надежда на собственный головной «сепаратор». Озвучу по пунктам то, что накапало в банку для сливок после часовой исторической лекции.
Первое. Старое название замка Вейсенштейн/Виттенштейн и новое эстонское Пайде означает не что иное, как известняк, из которого замок и был возведён.
Второе. Пайде построен в 13 веке хитростью на том месте, где строить его было нельзя, потому что там была граница между Эстонским герцогством и Ливонским ландермейстерством.
Третье. Строительство началось с возведения башни, тем же объектом закончилось и разрушение замка. Между этими событиями прошло около 700 лет.
Четвёртое. В смутное время (с 1561-го по 1604-ый) замок по очереди завоёвывали: поляки, шведы, русские, опять шведы, опять поляки и снова шведы. За 43 года замок превратился в руины с торчащей над ними башней, которая дотянула до 1944 года.
Пятое. Следующие три столетия руины служили каменоломней для строительства домов в округе.
Последнее. Сейчас от некогда мощного сооружения осталось несколько небольших фрагментов. Нынешняя башня – это новодел с лифтом середины 20-го века.
Снаружи мы её из-за дождя не разглядели. Говорят, что она восьмигранная. Осмотреть башню внутри нам ничто не мешало и мы и поднялись на шестой – самый верхний этаж. Почему не начали снизу? А потому что, во-первых, в 1934-ом году недалеко от этих мест в имении Бенкендорфов гостил Герберт Уэллс, а во-вторых, экспозиция башни называется «Машина времени». И коль скоро она так называется, всё должно быть, как у великого фантаста: из настоящего времени должно отправиться куда-то. А с шестого этажа как раз и открывается прекрасный обзор самого что ни на есть настоящего, потому что по всей окружности окна через каждый метр. И смотри в них вниз и вдаль сколько влезет. Посмотрели – там лес, дома и дождь. Вошли в лифт, нажали на кнопку, вжик – и мы в далёком прошлом.
Костёр, колоритный шаман с бубном, рядом волк. Чуть выше – женщина в древних одеждах. Ещё выше – кузнец у наковальни. На заднике нарисовано древо жизни, упирающееся в звёздное небо. Справа лавочки амфитеатром. Мы садимся. Свет гаснет, вместо дерева появляется экран. В фильме мужчина смотрит на море, по которому плывут драккары. Они причаливают к берегу, моряки выходят и соблазняют мужчину плыть вместе с ними за богатой добычей. Жена и дети «не хотят его пустить чудный остров навестить». Но кто бы их слушал. Уплыл, разумеется. Все его перипетии описывать скучно, остановимся на результате: в качестве добычи он привёз домой ещё одну женщину. Собственная жена поубивалась и умерла от горя. А кое-кто и нынче рассказывает сказки, что в гаремах женщины просто обожают друг друга...
Свет зажёгся и мы отправились в средние века, к рыцарям. Ну, кому, как не им в этой башне обитать. Заранее прошу прощения у всех, кто на рыцарях пса съел. Я вегетарианка и скромно изложу то, что дошло до моего недалёкого ума.
Поначалу, в 7-8 веках быть рыцарем считалось благородно, романтично и в некотором смысле выгодно. Потом рыцари стали сбиваться в ордена, а разные Папы стали использовать их для крестовых походов. Благородства и романтики, конечно, сильно убавилось, зато прибавилось награбленное богатство, которого всё равно казалось мало. Однажды литовские языческие племена шибко потрепали Орден меченосцев, замахнувшийся на высокую миссию христианизировать «поганых». Так вот, эти поганые обезглавили в честной битве не только орден, но и самого их орденского магистра. Ну, а без головы, сами понимаете, совсем не удобно охранять награбленное. Поэтому было решено остатки меченосцев присоединить к тевтонцам. Но вот ведь незадача: 10 лет назад меченосцы оттяпали у тевтонской Дании территории Северной Эстонии. А Дания во что бы то ни стало была нужна папе римскому Григорию IX в качестве союзника в борьбе с германским императором Фридрихом II за Ломбардию. Из-за этого меченосцев заставили возвратить датскому кесарю Вальдемару II кесарево Эстонское герцогство и подписали в июле 1238 года в Стенсби договор, по которому меченосцев разбавили тевтонцами. То, что получилось назвали Ливонским орденом и дали ему земли южнее датских владений. Таким образом и Папы остались сыты, и рыцари целы. Последние на радостях занялись постройкой замка Вейсенштейн, но по привычке повоёвывали то с Литвой, то с Русью. О нравах жемайтов я вам уже намекнула, а про Ледовое побоище вы и сами знаете. Вот так рыцари в Ливонском ландмейстерстве и жили.
На этом тёмное средневековье закончилось и начался этаж смутного времени. По окружности зала шествовала процессия скелетов вперемежку с простыми смертными всех рангов. Над ними были развешаны портреты политических деятелей тех времён и телеэкраны, с которых Иван Грозный в перерывах между игрой на балалайке убивал своего сына. В углу сжигали ведьму, на столе танцевала проститутка, в углублении повитуха вытравливала плод, а вверху открывался ставень и дама в ночном чепце грозилась опорожнить ночной горшок прямо на посетителей.
Мы едва увернулись и, преодолев ещё один пролёт, очутились в 1721-ом году, когда между Русским царством и Швецией был подписан мирный договор, по которому Лифляндия, Эстляндия, Ингерманландия и т. д. присоединялись к России. По окружности расположилась вереница царских портретов от Петра I до Николая II, гербы и прочие символы.
Всё свободное пространство пятого этажа было занято борьбой за суверинетет Эстонии. На стенах бесконечно повторялись документальные кадры какого-то митинга. Эйфорию и размахивание флагами окантовывал под самым потолком Балтийский путь 1989-го года. Маленькие разноцветные человечки стояли взявшись за руки и мечтали стать независимыми от СССР. Стали.
Вниз спустились пешком. Ниагары небесные превратились в нудный дождь, но о том, чтобы походить по парку и что-то поснимать всё равно не могло быть и речи. Под зонтом добрели до автобуса и отправились в Таллинн. Там всем составом пообедали в «Лидо», потом заселились в отель и небольшой группой под предводительством гида пошли к новому пассажирскому порту. Три года назад мы не успели с ним познакомиться, а он того стоит. И не только потому что новый, но и потому что старый.
Первые находки, намекающие на наличие морского сообщения в этом регионе датируются аж концом бронзового века, то бишь 8-7 веками до н.э. Потом, в эпоху викингов, Таллинн превратился в ворота для ввоза серебряных монет и самородного серебра. А уж когда он в 1285 году вступил в Ганзейский союз, то и вовсе стал важным морским и транспортным узлом между странами Северной и Западной Европы и Россией. В 1583 году о таллинском порте упоминает в своих хрониках ливонский летописец Бальтазар Руссов. Порт растёт. Это подтверждает и найденный в Национальном архиве план его развития. Датирован 1630-ым годом. С 1651-го по 1710-ый годы Таллинн становится шведским, переживает всяческий подъём, расширяется деятельность ремесленников, появляются первые мануфактуры. Торговля тоже процветает. С ней вместе, разумеется, колосится и порт. После того, в ходе Северной войны город был завоёван Россией, порт из торгового переквалифицировался в военный, однако к середине 19-го века он не только вернул себе прежний статус, но и добавил ещё один: было открыто морское пароходство с регулярными пассажирскими рейсами в Хельсинки. Чуть позже наладилось и паромное сообщение со Стокгольмом. А уж после того, как открылась Балтийская железная дорога, грузоперевозки через Таллинн поднялись на беспрецедентную высоту. И всё потому, что в отличие от замерзавшего на пять месяцев порта Санкт-Петербурга, таллиннский стоял подо льдом всего пятьдесят дней. А с постройкой в 1895-ом году ледокола «Город Ревель» порт стал и вовсе круглогодичным.
В советские времена, хоть о них и не принято нынче вспоминать как о чём-то хорошем, дела в порту шли очень даже успешно: он развивался и вширь, и вглубь.
Ну, а когда республика стала суверенной, был основательно модернизирован и «оцифрован» по самый унитаз. Пассажиры исчисляются многими миллионами человек в год, а вот с грузооборотом политики устроили настоящую засаду. Запамятовали они простую житейскую истину: с соседями надо жить дружно. Со всеми! А не только с теми, на кого патрон из-за лужи перстом ткнёт. А иначе какая ж это независимость?
Что мы видим сегодня, во второй половине пасмурного октябрьского дня? Причал круизных лайнеров пуст, что и понятно – не сезон. Зато в Хельсинки и обратно паромы снуют с шести утра и до позднего вечера. Есть регулярное сообщение со Стокгольмом и много местных рейсов. Вот и сейчас один паром куда-то отчалил, другой – откуда-то причалил. Из последнего повалили и пешие, и на колёсах. Говорят, что вместимость этой посудины 2800 гостей и 200 членов экипажа.
Мы взобрались на трибуны, с которых зрители наблюдают за регатой, когда она тут случается, и попытались окинуть взглядом весь порт. Взгляда не хватило. Мы спустились. Время до назначенной встречи с приятельницей ещё оставалось. Зашли в фирменный магазин «Калев», накупили разных мармеладов в шоколаде, погуляли по перерытому во всех местах Таллину, слегка заблудились в трамвайных рельсах, но быстро вернулись на путь истинный и благополучно добрались до отеля. Перекусили. Передохнули. А тут и Лена снизу позвонила.
Тот, кто читал мою «Эстонию без масок», с Леной знаком. Остальным коротенько объясню: Лена – поэтесса. Не человек, пишущий стихи. Таких полно. А человек, который создаёт поэзию. Таких – мало. Так вот, Лена – одна из тех, кого на свете мало. Но это для всех остальных. А для меня она ещё и любимая бабушка. А я, соответственно, её внученька, которую зовут Красной Шапочкой. Познакомилась я со своей бабулей на одном из литературных фестивалей, а уж породнились мы – на другом. Так и живём с тех пор душа в душу. Встречаемся при случае.
Вот и сейчас быстро оделись, быстро спустились, расцеловались, разобнимались и отправились на поиски приятного ресторанчика, где будут рады малопьющим, но много говорящим. По дороге Лена рассказала, что она прямиком с репетиции детской оперы, текст которой принадлежит её перу. Очень хвалила композитора.
Мы славно посидели в каком-то бельгийском ресторане. В одинадцать проводили Лену до автобуса и отправились на боковую.
Следующим утром прогноз погоды не предвещал ничего эксцентричного. После завтрака группа поспешила на экскурсию в Старый Таллинн, мы с мужем – в Кадриорг. Это наша давняя мечта, не осуществившаяся три года назад. Тогда просто не смогли объять необъятное.
Туда от отеля неспешным ходом минут десять, а до открытия художественного музея ещё больше часа. Есть время погулять по красивейшему парку и вспомнить всё, что читали о Кадриорге.
Его возведение затеял Пётр I и название дал дворцу в честь своей жены Екатерины I: Catharinenthal (тогда ж всё было на немецкий манер), что значит «долина Катарины» – «долина Кадри» или совсем уж по-эстонски Kadriorg. После того, как Ревель стал российским, Пётр с женой бывали там не раз. За постройкой верфей ведь глаз да глаз нужен. Жила царская чета в небольшом доме, который всем был хорош, но не подходил по ранжиру: ни послов тебе заморских принять, ни ассамблею закатить. Пришлось заказывать придворному архитектору Никколо Микетти дворец о двух флигелях и прочих конюшнях, павильонах, фонтанах, садах, парках, прудах с островами и мостиками по мелочам. В общем, когда в 1727 проект вчерне был завершён, на свет явился северный Версаль средних размеров. Пётр I пожить во дворце и полюбоваться всеми красотами не успел – умер в 1725-ом. Но, слава богу, за прошедшие почти триста лет ничего не разрушили и, не смотря на то, что дворец пережил очень разных хозяев, первозданную концепцию удалось сохранить.
Мы наслаждались окружающей действительностью: солнышко пусть и осеннее, однако светило; птички пусть и не голосисто, однако чирикали; редкие прохожие пусть и не улыбались, однако и не хмурились. Было без десяти десять. Мы успели уже нагуляться по парку, рассмотреть регулярный сад между дворцом и скульптурой Нептуна, и тут нечаянно взглянули на север, в сторону моря. А там – небо! Сизое! Тёмное! И всё целиком ползёт в нашу сторону. Мы не мешкая пошли к главному зданию, в котором находится собрание европейской и русской живописи. Служители музея, заметив надвигающееся светопреставление, впустили нас за пять минут до открытия. И слава богу, потому что едва мы дошли до голландцев и фламандцев, за окнами разразилась драма со спецэффектами: гром надменно рычал, молнии вонзались куда Зевс пошлёт, дождь остервенело хлестал во все стороны, ветер рвал деревья, как сорняки с грядки.
А c полотен смотрели на нас прекрасные женские лица; и старуха тихим вечером читала своему старику Библию; и Мария в обществе ангелов играла со своим божественным младенцем; и Пётр Великий «дум великих полн» стоял, «и вдаль глядел»; и два служивых рассказывали крестьянам солдатские байки; и по сосновому бору мирно шёл мужичок с клюкой; и пасхальная служба тоже шла, правда без клюки; и чуть покачивались в порту Ревеля корабли с обвисшими от безветрия парусами. И только перед одесским молом дыбились вихри волн, да курящий Везувий грозился завтра же похоронить легкомысленную Помпею.
Через час небесные страсти потеряли свой накал, зарядил типично прибалтийский тоскливый дождь, день посерел и размяк от сырости. В половине первого мы сели у Кадриорга в такси и вскорости были на месте встречи с группой. Обед в «Лидо» по-прежнему пришёлся по вкусу и по карману. Теперь оставались два последних пункта программы: обрыв Тюрисалу и водопад Кейла-Йоа.
В 2024-ом году фильму «Гамлет» со Смоктуновским в главной роли исполняется 60 лет. А при чём тут это, спросите вы? А при том, что ленту частично снимали здесь, и декорации в виде замка Эльсинор стояли недалеко от тридцатиметрового обрыва Тюрисалу.
Мы вышли из автобуса. Дождя не было, местами даже смущённо выглядывало солнце, но ветер не стеснялся, гонял виндсерфингистов вдоль и поперёк взъерошенных волн. Да и нам досталось: подходить близко к краю обрыва, не исполнив при этом финальную сцену Офелии, не представлялось возможным. Особенно таким же худосочным, как героиня и я. Море бурно волновалось, пенные барашки целыми стадами гонялись друг за другом и били о берег совсем, как при выходе Короля-отца в фильме. Скала обрывалась к морю не просто отвесно, а в обратную сторону, и с этой самой обратной стороны кое-где торчали корни деревьев, вообразившие себя воздушными. Короче, чтобы не наслаждаться ландшафтом зажмурившись от нахлынувшего чувства самосохранения, мы решили найти то место, где спускался вниз Полоний. Там уже кто-то проявлял свои акробатические таланты, осторожно шёл, хватаясь за атмосферу, в итоге поскользнулся, остаток пути проделал на мягкой конечности, но притормозил вовремя и сделал вид, что внимательно изучает флору и фауну, выброшенную морем на берег. Естествознание нас интересовало меньше, чем «Гамлет», и мы отыскали ту горку на которой сиживал киношный герой, однако присесть не успели – нас оттуда ветром сдуло. Причём прямо в автобус.
Теперь про водопад. После Игуасу и Виктории мы от шестиметровой высоты и семидесятиметровой ширины Кейла-Йоа не ожидали вообще ничего. А зря. Свои преимущества он имеет. Во-первых, чтобы осмотреть весь этот водопад с потрохами, не нужно посещать две страны. Во-вторых, влезает в кадр и без высоты парящего боинга. В-третьих:=, ни к чему водонепроницаемые накидки и беруши. И в -четвёртых, парк вокруг по живописности не уступает тропикам и превосходит саванну. А ещё, на правом берегу стоит имение Бенкендорфов-Волконских. История его длинная, кому интересно, найдут и прочтут. Мы из всего изложенного сделали следующий вывод: имение было частным, государственным, ничьим и снова частным владением. В связи с этим оно выглядело богато и ухожено, казённо и аккуратно, заброшено и разрушено, и наконец, фешенебельно и не для нас. Почему столь категорично? Потому что цена за одну ночь в превращенном в отель имении начинается от 220-ти евро на постояльца. И уж коль не судьба нам стать постояльцами, то просто постоять у ограды и сделать фотографии красивого здания никто не мешает. Даже привратник, обитающий в шикарной привратницкой.
С тем и отправились мы в сторону дома. Едем, а вдоль дороги, нет, не мёртвые с косами стоят, а вывернутые с корнем деревья лежат и бурлят мутные реки. А нам как всегда повезло: в полном смысле сухими из воды вышли.