Тирамису и серебряный смех.
Я не знаю, вижу ли я это всё во сне… Или наяву… Не могу понять…
Кажется мне, что сидим мы с Ларисой и Машей в огромном, золотисто-бордовом, многоступенчатом зале знаменитого театра.
На сцене идёт пьеса и эта пьеса наша, моя и Ларисы…
Театр удивительно красив, богат, ухожен… Всё в нём поражает: величественные декорации на сцене, драгоценные костюмы артистов…
Голова идёт кругом, когда пытаешься представить, сколько это всё могло стоить…
Пьесу мы с Ларисой написали очень непростую: нечто изысканное, сложное, из африканской и китайско-французской мифологии, с вкраплениями из телепередачи «Что? Где? Когда?» . Кажется, получилось современно и нарядно…
Пожилые, ревматические артисты играют азартно, осмысленно… С необычайной ловкостью перескакивают из костюмов богов, слонов и кенгуру в строгие французские фраки и яркие, неудобные китайские одежды… То есть отдают себя искусству самозабвенно, до конца, до донышка… Публика не дышит… Ошалела совершенно… То есть эффект достигнут… Но мне грустно… Режиссёр поставил пьесу так, словно главной его задачей было изгнание нас, авторов, из нашей же пьесы… Он взялся за дело умело, яростно и своего добился… Мы смотрели на сцену и не понимали, что мы видим… Там кто-то двигался, кто-то что-то говорил, кто-то пел, кто-то, подвешенный за ногу, пытался играть что-то нежное на свирели, но какое это имело к нам отношение?!
Я бессознательно двинулся в сторону выхода… «Сидеть!»—яростно прошептала Лариса и ювелирным рывком усадила меня на место.
«Сидеть и улыбаться!! Погубить нас хочешь?! Не дам!!!»--прошептала она и совершенно спокойно уставилась на сцену. Её уже давно не интересовало, что там на сцене делают артисты, её радовал сам факт постановки нашей пьесы в этом театре.
Первое действие кончилось… Мы пошли в буфет… Нам, собственно, безразлично было куда идти: в буфет, на ипподром, на аэродром… Но впереди было второе действие…
Буфет был прекрасен. Своими красками и запахами он согрел нам сердце. Это был даже не буфет, а что-то среднее между баром, рестораном и французской кондитерской…
Маша быстро, профессионально огляделась и увидела нечто совершенно волшебное, под названием тирамису: большой бокал, наполненный чем-то густым, сливочным, розово-жёлто-шоколадным, пышная, нежная шапка которого была украшена зелёным листиком из мармелада и натуральной вишенкой. Сказка! Шахерезада! Глаза Маши загорелись и она встала в очередь. Я ей завидовал. Надо же влюбиться в какое-то там тирамису! Если бы это был португальский портвейн 20летней выдержки…
Лариса сидела недалеко за столиком и, поглядывая по сторонам, тоже мечтала о тирамису. Вообще на сладкоежек кондитерские слова, наподобие тирамису, действуют магически. Они забывают обо всём.
Например о странных, неожиданных персонажах в своей пьесе, которые появились в ней неизвестно откуда, и которые действуют, принципиально пренебрегая логикой пьесы, и логикой, как таковой, вообще…
В углу зала, у стенки, толпились несколько человек, разглядывая какой-то стенд. Я подошёл. На стенде были выставлены фотографии постановщиков спектакля, в том числе и наши с Ларисой. Мне показалось, что молодая, симпатичная женщина, зачем-то изучает мою физиономию. Я мужчина в возрасте, но мальчишка во мне ещё не умер. Я ткнул пальцем в своё фото и сказал: « Смотрите, какое смешное, глупое, толстое лицо!»
Женщина вздрогнула, с ужасом посмотрела на меня, потом на фотографию и, вдруг, звонко рассмеялась…
«Смех, как серебряный колокольчик»--подумал я и пошёл к Маше и Ларисе.
Маша растерянно стояла у кассы. Посмотрев на неё, я понял, что произошло что-то ужасное. « Папа! Тирамису кончилась!»--тихо сказала Маша. «Саша, возьми нам, пожалуйста воды!»--попросила Лариса.
У них даже воды не было. Суслики несчастные.
Посадив Машу за стол, я подошёл к ребятам-корейцам за стойкой, представился, и через пять минут поставил бокалы с тирамису и ледяной спрайт перед Ларисой и Машей.
Маша посмотрела на меня как на божество!
Минута триумфа, счастья!
Я, конечно, не забуду эту премьеру, ведь было же в ней что-то приятное… Иногда звучит в моей голове серебряный смех… Иногда возникает передо мной потрясённое Машино лицо, когда я, как фокусник, появился перед ней с тирамису и спрайтом…
Да, я могу быть доволен: премьера прошла не без шарма…
«Саша, не вздумай сбежать!»--строго сказала Лариса и осторожно, медленно, с наслаждением стала есть тирамису. Сначала листик, потом ягодку, потом остальное, погружаясь всё глубже и глубже. Щёки её порозовели, в выражении лица появилось что-то детское…
Я уверен, что в эту минуту она серьёзно верила, что спектакль удался.