(приокская быль)
В большом городе на Оке суррогатная мать родила девочек-близняшек. Одну из них, как полагается, принесли на кормление в тот же день, а вторую, с аномально малым весом, оставили под наблюдение врачей. Доктора сошлись в том, что ещё в чреве матери она оказалась донором для своей здоровой половины. Кроме того, обнаружилось, что её крошечное тельце боится воды. Стоило капле жидкости попасть на кожу малютке, как она тотчас покрывалась пузырями.
Биологический отец детей, Тронин Сергей Петрович, известный в калужской округе промышленный олигарх, в тот же вечер сел у компьютера и имел долгую беседу с семейным онлайн-консультантом по имени Алекс. Тот выдал неутешительный прогноз: шанс на жизнь у больного ребёнка до восемнадцати лет лишь при поддерживающей терапии. Невидимый консультант подчеркнул мысль о "большой доле вероятности влияния его на дальнейшее потомство". На другой же день супруги Тронины подписали отказную от больного ребёнка и, забрав здоровую девочку, уехали. Между тем через несколько дней медики разглядели внутри крошечного тельца какое-то образование, и малютке пришлось вдобавок перенести хирургическую операцию...
Имя девочке дала её суррогатная мать. Запихивая вещи в сумку, она вдруг замерла, прислушалась к разноголосому хору из конца коридора, и, различив тонко-надрывное "и-и-и", сказала:
- Надо же, раньше у меня всё были басы, а эта всё пищит: и-и, - передразнила она, - словом, Ия.
Громко щёлкнув замками, она покатила сумку за собой, стуча толстыми каблуками по плитам. Алена очень спешила, боясь недополучить сумму по контракту: одна из близняшек оказалась с дефектом.
- Побежала мамаша на колёсиках, через год опять вернётся, - ворчала санитарка, затирая за ней следы...
- Извините, такие сведения не выдаются, - отрезал твёрдо главврач местному приходскому священнику Михаилу.
- Может быть, для меня вы сделаете исключение? - попросил он, но доктор покачал головой. Пожилая медсестра узнала отца Михаила (она была его прихожанкой) и шёпотом предложила ему подняться наверх.
- Отказнички у нас там, - кивнула она в конец коридора. Было что-то обнадёживающее в том, как она назвала их. - Не весь ещё вышел человек, мелькнуло в голове отца Михаила, что следовал за ней. Над дверью зажглась красная надпись: "Детей руками не трогать". Переступив порог палаты, он огляделся: бутылочки с кормлением стояли в спецдержателях у изголовьев детей. Не все младенцы спали: кто-то беззвучно морщился, кто-то силился повернуть голову. Священник задержался возле диковинно крошечной малютки, утыканной проводами и восковым лицом похожей скорей на куклу, чем человеческое дитя.
- Плачут ли они? - спросил отец Михаил у женщины, стоявшей за спиной.
- Когда плачут, когда нет. Рук не хватает - не всегда подойдёшь, - отвечала она, отведя глаза, - чаще молчат, привыкают. А кого им звать?
Священник остановился возле двух младенцев с плоскими от долгого лежания затылками, потом ещё раз обошёл всех, крестя и шепча молитву. Женщина не видела, как всё более горбилась его спина. Не видела, как, выйдя из роддома, прошёл он в дальнюю аллею, опустился на скамейку и, всхлипнув, стал молиться за дочь свою, Алёну Торопову.
После этих событий прошло немало лет. Постарел и уступил свой приход молодому священнику отец Михаил. Поражённая в самое женское естество, умерла от рака его единственная дочь Алена. Он сделался одинок и нелюдим. И, видимо, чтобы не терять совершенно связь с миром, он договорился с директором Детского дома, что находился по соседству с ним в сосновой роще, знакомить детей с Библией после коротких получасовых уроков чтения и математики...
Когда Ромка Малышев, единственный сын обеспеченного калужского чиновника, пошёл в одиннадцатый класс, он уже твёрдо знал, что будет поступать в медицинский. Одноклассница его, Катя Кузьмина, тоже собиралась в медицинский, и оба решили испытать себя в Детском доме в роли волонтёров.
Стояли последние дни осени. С утра небо скрылось за чёрными завалами туч, и воздух вдруг сделался ледяным. Полетел первый сквозной снег. Шоссе бежало вдоль высокого обрывистого берега Угры, густо усеянного соснами. Рома недавно получил водительские права и был в отличном настроении. Наконец, он вырулил к кованым воротам с надписью "Орфанус". За ними виднелся двухэтажный купеческий особняк дореволюционной постройки из тёмно-красного кирпича. Фасад его, возвышаясь над кровлей, украшали две мансардные башенки. Имелся ещё полуподвальный этаж с утонувшими под землёй окнами. Кроме того, здание расширили, пристроив к нему два крыла, заметно отличавшиеся архитектурой.
Выйдя из машины, оба встали, запрокинув головы назад. Из всех окон, прильнув к стёклам, смотрели на падающий снег дети. Одинаково неулыбчивые и такие разные - желтовато-припухшие или с пёстрой пигментированной кожей, напомнившей Ромке его детские обои, или обмотанные в бинты и похожие на белые коконы. В угловом окне на первом этаже застыла девочка-подросток (или мальчик?) с бритой головой и прозрачным, почти нереальным сквозь падающий снег лицом. Ромка помахал ей, и она слабо махнула в ответ.
Взглянув на волонтёрские удостоверения, охранник позвонил кому-то. Ребята стояли в просторном фойе с высоким потолком под крышу, откуда на лица их лился синевато-белый свет искусственного освещения. Широкая лестница уходила вверх, но, споткнувшись на площадке, расходилась в разные стороны. Наконец, вышла дежурная воспитательница Анна Пална (так звали её дети).
- Думаю, вам лучше познакомиться с детьми помладше, - сказала она Кате. И та, шутливо втянув в себя воздух и выдохнув, ступила в длинный коридор слева с надписью над входом: "Детей руками не трогать".
Ромка двинулся за Анной Палной в противоположное крыло здания. Они шли по гулкому коридору, и навстречу им неслись детские голоса.
- К детям лучше не прикасаться, - напомнила на ходу воспитательница, - говорят, с востока идёт какая-то эпидемия... Наконец, они завернули за угол и оказались среди ребят в просторном зале.
- Опять играют в свой заколдованный замок. И как не надоест? - улыбнулась женщина. Ромка наблюдал за игрой, а она между делом коротко знакомила его с ними:
- Антоша, 13 лет, год назад ещё ходил, но сегодня - увы..., - вздохнула она. Мальчик, чья грудная клетка и ноги сложились в букву "икс" и, видимо, не держали его, торопливо полз, отталкиваясь руками от пола, к тумбочке. Спрятавшись за ней, он сказал удовлетворённым детским баском:
- Я в волчьей яме!
- Коля, 12 лет, заторможенный, - продолжила Анна Пална. Мальчик с плоским рубленым затылком сидел у стены на корточках и, не переставая, кивал и кивал с остановившимся на лице глазами. Кто-то из ребят протянул ему альбом и шепнул:
- Закройся и скажи: я в чёрном доме!
Коля замер, бессмысленно улыбаясь и не понимая, что от него требуется.
- Маша, 17 лет, сами видите..., - опять вздохнула воспитательница. Карла ростом с трёхлетнего ребёнка проворно забралась в корзину для белья, забытую кастеляншей в углу и, довольная, звонко выкрикнула:
- Я в змеиной норе!
- Витя, 12 лет..., - продолжала женщина. Мальчуган с опадающей мёртвой кожей, что лохмотьями висела на лице и шее, встал на четвереньки за спинкой воспитательского кресла и, понизив голос, крикнул:
- Я за спиной рогатой ведьмы!
И все дети прыснули, зажав рты руками. Но смех тут же оборвался. Глаза их взметнулись к окну. Что-то чёрное и мохнатое, прижавшись к стеклу, затуманенному холодом, всматривалось внутрь, будто ища кого-то.
- Монстр! - прошептал кто-то из детей.
Анна Пална кинулась звать охранника, но видение за окном тотчас исчезло…
Андрейка, подросток лет тринадцати, поймав взгляд Ромы, спрятал свои сросшиеся пальцы в карман и деловито объявил результат игры:
- Коля, ты сегодня опять остался в заколдованном замке!
Коля улыбнулся довольный, услышав своё имя.
Потом ребята окружили Рому, молча и пытливо щупая его глазами, и, оценив, потащили в свои комнаты.
- Я уже на третьем уровне! - с гордостью сообщил ему Андрейка о своих успехах в компьютерной игре. У них с Витей был один на двоих старый затасканный планшет. Захлёбываясь от восторга и перебивая друг друга, они пересказали Роме ход игры.
- Вот подзаживут пальцы, - Андрейка опять спрятал руки, похожие на култышки, - и я закончу игру... Мне надо вытащить друга из плена.
- Хочешь, я помогу тебе? - предложил Рома.
- Нет, я сам! - сказал Андрейка. Через неделю, не дождавшись, когда затянутся язвы на сросшихся пальцах, он уже снова своим единственным полуживым мизинцем тыкал в планшет, оставляя на экране следы крови и гноя...
В конце дня Рома помогал воспитателю разносить по комнатам стаканы с протеиновым коктейлем. Когда они подошли к последней двери, она сказала:
- А здесь у нас живёт Ия. Она у нас выдумщица: игру "Заколдованный замок" придумала и детям нравится игра. Особенно, если она с ними играет. Только вот сегодня с утра ей нездоровилось.
Анна Пална открыла дверь. Девочка обернулась и замерла с широко распахнутыми глазами. Свет из окна был у ней за спиной. Однако даже в полутьме Рома увидел тонкие голубые прожилки вен на висках и бритой голове девочки с невероятно прозрачной кожей.
- Я - Рома, - шагнул он к ней и протянул руку.
- Ия, - шепнула она. Рука у ней была тонкой и холодной, как у ребёнка, хотя она была примерно того же возраста, что и Рома.
- Ты любишь читать? - оглядывая комнату, он наткнулся на полку с двумя десятками потускневших от старости книг, - где ты берёшь их? (И кто сейчас читает бумажных Лермонтова, Достоевского, Шекспира, Ахматову? - думал он, скользя глазами по полустертым корешкам.)
- Люблю. Мне отец Михаил из своей библиотеки много книг принёс. Жаль, - вздохнула она, - он умер в прошлом году. Старенький был и добрый. Обещал мне тайну какую-то открыть, да не успел...
- А здесь кто спит? - показал Рома на пустую кровать у противоположной стены.
- Там Юля спала. Она умерла ещё летом.
Ия сказала об этом так обыденно, словно Юля вышла за дверь.
- Как ... умерла? - растерялся Рома.
- У ней ломались кости, и она не могла ходить, больше лежала. А я читала ей.
Рома помолчал.
- Ты скучаешь по Юле?
- Да. Нам с ней одинаковые сны снились. Юля проснулась и говорит: мне приснилось, что я пчёлка, и у меня отваливаются лапки, лежат рядом со мной, такие чёрные, мохнатые... А я ей: и мне приснилось, будто я пчёлка и не могу взлететь, потому что мои лапки прилипли к полу... Правда, смешно?
Она первый раз улыбнулась слабой, как тень, улыбкой.
- Странная и очень серьёзная, и беспомощная, и ещё... - терялся и не находил ей определения Рома, проснувшись наутро и вспоминая свой первый день волонтёрства...
Потом он ехал в школу по широким городским проспектам вдоль поседевших за ночь фасадов, продолжая думать о своих подопечных из "Орфануса". Всем им требовались перевязки, вливания, лечебные ванны. Но это была их жизнь. Другой жизни они не знали и особой горести по этому поводу на их лицах Рома не увидел. Радовались, когда после ужина приходил "Час кино" и вместе с воспитателями смотрели мультфильмы, или играли с Ией-водящей в "Заколдованный замок".
В конце недели Рома и Катя снова были в "Орфанусе" и сопровождали детей на ингаляции и капельницы. А после обеда с шелестом вспугнутой стаи вывалились на улицу.
- Кувырки и падения запрещены! - догнал их в спины голос старшей воспитательницы. Рома выкатил детскую коляску с Антошей, который сидел в ней, не переставая вертеть головой по сторонам и улыбаться своей ласковой улыбкой гнома. Коля шёл рядом, держась за борт коляски и кивал - кивал снегу, соснам, тусклому воздуху вокруг. Ия опекала Машу, помогая ей преодолевать ступеньки своими кукольными ножками, едва удерживающими детские валенки. Дети то и дело подходили к Маше с советами.
День быстро таял. Воздух был сумрачен. Зябкое, цвета недоношенной плоти декабрьское небо склонилось над "Орфанусом". За заснеженным павильоном вокруг Кати копошились малыши, как мелкие серые птахи, - бывают такие, у них и названия нет. Вдруг один из них закричал, показывая рукой на сосняк:
-Там! Там монстл!
Меж деревьями метнулась и пропала чья-то тень.
Андрейка и Витя словно обезумели от воздуха и свободы. Размахивая руками в огромных варежках, где прятались их забинтованные руки, они бегали меж соснами, вскрикивая надтреснутыми голосами чаек...
- Смотри! Кто это там? - прошептал вдруг Витя, вглядываясь в чёрный искривлённый силуэт, что прыжками удалялся в сторону реки.
- Может, собака... ничейная, - мечтательно предположил Андрейка.
Тем временем Ия вместе со всеми смотрела в конец лесной тропы. Какое-то незнакомое щемящее чувство кольнуло её в грудь. Забывшись, она рассеянно слизнула с ладони снег. Ромка кинулся к ней, но опоздал. Уходя вечером, он заглянул в комнату Ии. Та сидела на краешке кровати и тихо выла, мелко и судорожно вдыхая в себя воздух. На языке её горели язвочки, похожие на кровавых муравьев, которые шевелятся и изъедают слизистую.
- Не плачь, Ия, потерпи, - попросил он, коснувшись её бритой головы.
Покраснев от его прикосновения, Ия отчаянно мотнула головой и нацарапала карандашом на салфетке: "Мне нельзя плакать".
Рома летел в город мимо чёрных перелесков угринского побережья, а рука его всё помнила колючую округлость её головы. И потом всю неделю вспоминалась ему девочка, для которой опасны даже слёзы.
В "Орфанусе" начиналась предновогодняя суета. С подвального этажа, где находилась кухня, с утра неслись запахи выпечки, густо разбавленной рисом или овсянкой и приправленной фруктово-ягодными специями. Рома прибыл в Детский дом с багажником, забитым подарками (вот где пригодился папа чиновник! ): Коля получил самосветящийся фонарь и всё оглядывался по сторонам, забывая на время своё кивание. На кукольную ручку Маши Рома надел сверкающие часики. Антоше вручили набор фломастеров, и он уже полз и тащил за собой альбом. Андрейке и Вите Рома подарил по новому планшету, и глаза обоих горели целый день от счастья. Ие он протянул мобильный телефон в цветистой упаковке. Она вспыхнула и прижала подарок к своим детским, но уже начинающим набухать, грудкам. Они стояли в комнате одни. Роман объяснил ей устройство телефона и вдруг спросил:
- Хочешь прогуляться по городу, где я живу?
Ия кивнула. Несколькими движениями пальцев он открыл видеостраницу с центрального проспекта города. На экране шли люди, автомобили неслись по улице, как по огненной реке.
- Айда в торговый центр! - предложил Рома. Ия счастливо и судорожно вздохнула, вступая в невероятную реальность. Перед ними возникли вращающиеся стеклянные двери, а за ними выросла нарядная ёлка. Из-за ёлки вылетели на роликах парень с девушкой. Какие же они были красивые, стройные, ловкие! Они смеялись, держась за руки, и, глядя друг на друга, ели мороженое с клубящейся шоколадной пенкой. И всё вокруг мелькало, и элеваторы уносили потоки людей наверх...
Рома взглянул на Ию. Яркие пятна пламенели на её лице. Она была как заворожённая.
- Ия, через пять минут на лечебную ванну! - выросла на пороге дежурная сестра. Лицо девочки погасло. Где-то снаружи за чёрными окнами завывал ветер. Попрощавшись, Рома взялся за дверную ручку, но вдруг она спросила:
- А ты можешь меня... поцеловать? Ты не бойся, я сейчас почти здоровая, у меня чистая кожа..., - говорила она дрожащим голосом. Роман шагнул к ней и, нагнувшись, коснулся её губ.
- Спасибо, - сказала она, подняв на него глаза. Он помнил их долгие годы. И ещё он помнил, как сказал ей:
- Впереди целая жизнь, ты обязательно выздоровеешь, Ия!
- Нет, я знаю, что нет. У меня короткое имя, значит, и жизнь будет короткой, - просто и твёрдо сказала она.
- У меня на две буквы длиннее, но я собираюсь жить, - отвечал Рома.
Чёрная ночь сомкнулась над "Орфанусом". Только с краю, там, где внизу, в долине, лежал большой город, небо вспыхивало сыровато-сизым светом. Роман уже подходил к парковке, когда вдруг впереди послышались внезапный, как выстрел, треск и отчётливые удары по металлу. Что-то большое и чёрное, напоминающее человеческий силуэт с крыльями, взметнулось над его машиной и скрылось в ближайшем кустарнике. При синем свете фонаря увидел он, что капот его машины сильно помят, а по чёрным стёклам окон бежали огромные пауки-трещины. Что это? Как объяснит он отцу поломку машины? И как обьяснить это себе? Но вдруг его пронзило: поцелуй! Лесному духу, монстру (или кому там ещё) не понравилось то, что он поцеловал Ию! Но кто он? - думал Роман, мчась по пустынному шоссе и не находил объяснения.
Однако лесной дух не оставил в эту ночь без внимания и Ию. Утром она подошла к окну. На припорошенном снегом внешнем подоконнике лежала сосновая ветка с крепкими золотисто-бурыми шишками. И снова беспокойно-щемящее чувство волной прошло по сердцу девочки. Она долго вглядывалась в неотчётливые следы, уходящие в лес...
Теперь они тайно общались по ночам. Натянув на голову одеяло, чтобы приглушить свет мобильника, Ия говорила с Ромой.
- Я скучаю, - летел её шёпот сквозь черноту ночи в другой мир.
- И я скучаю, - эхом возвращался он в "Орфанус", затерявшийся в угринских лесах, - как ты там?
- Сегодня метелит, немного трудно дышать, но мне всё равно так хорошо, ведь есть ты..., - признавалась она где-то совсем рядом.
- Знаешь, я на уроках думаю о тебе...
Молчание, и в ответ тихий счастливый вздох. И снова признание:
- Я влюб… когда первый раз увидела тебя из окна, помнишь, летел первый снег...
- Да, конечно, помню, и тебя в окне...! Чем ты занималась сегодня, читала?
- С утра ходила поздороваться с малышами. Они меня ждут.
- Ты играешь с ними?
- Нет, я хожу обнимать их.
- И всё?
- Да, они сами встают в очередь, и я сижу и обнимаю их... каждого. И, знаешь, мне кажется, будто они все мои, понимаешь?
Рома понял, как мог.
В феврале неожиданно грянула пандемия. Директор "Орфануса" оповестила волонтёров о запрете посещения Детского дома. Начались метели, и пропала связь с интернетом. Одновременно телефон Ии перестал отвечать на звонки и сообщения Ромы. Сидя на "дистанционке " у компьютера, он рассеянно слушал уроки и вспоминал свой неумелый поцелуй. Ещё не покинули лица его подростковые прыщи, ещё навещала его мама перед сном со стаканом тёплого домашнего йогурта. И не то, чтобы целоваться, он ещё даже с девчонками не встречался. И то прикосновение к замершим в ожидании губам Ии казалось ему и непозволительным , и почти аморальным для волонтёра, и втайне желанным. Он жил в ожидании новой встречи. Но недели сменяли друг друга, домашнее заточение продолжалось, и телефон Ии молчал.
Как-то Рома сидел в наушниках у компьютера, вошла мать с ворохом рекламной почты и положила на краешек стола конверт. В конверте оказалась записка, нацарапанная то прописными, то печатными буквами:
ИЯ п л а Ч е т
От конверта пахнуло тяжёлым, грубым и душным запахом древесины...
- Но ей нельзя плакать! - кольнуло в груди Ромы. Он скинул наушники и кинулся в гараж, выгнал недавно отремонтированный отцовский джип. Он мчался по плохо чищенному шоссе вдоль Угры. Небо нависло над ней, угрожая сплющить ледяную реку и холодное пространство, где мелькали редкие снежинки. Ворота "Орфануса" оказались заперты. Рома перелез через металлическую ограду и угодил прямо в объятия возмущённого охранника, который, не слушая его, вытолкал юношу за ворота. Но он не мог уехать, не увидев её! Рома отогнал машину в лес и перелез через ограду в другом месте. Он приблизился к угловому окну и тихо стукнул. Тотчас за двойными стёклами вырос живой белый кокон: Ия - вся в бинтах. В щёлку между ними смотрели её красные вспухшие глаза. Зловещий мелкий бисер высыпал на шее и руках. Узнав его, она всплеснула руками, глаза её засияли.
- Держись! Я с тобой! - начертил он веткой на сугробе. За пару часов нападал снег и скрыл ромины слова. Но они жили в ней все следующие дни и ночи. Болезнь её на этот раз попятилась в тень, отпустила Ию...
С началом марта вытаяли, зазвенели и зачирикали лесистые берега Угры, оголились опушки и лесные впадины вокруг "Орфануса". Зашевелилось уснувшее на зиму небо.
Роман первый раз побрился, отчего заметней сделался тёмный пушок над верхней губой. Он довольный поглядывал на себя в зеркало, мчась по знакомой дороге. Как и в прошлый раз, он перелез через ограду со стороны леса. И когда появилась за окном не бритая, а словно коротко стриженая Ия со своей слабой улыбкой, не сразу узнал её. Она молча подняла раму (одну уже убрали к лету), и он тоже молча, с отчаянием нерассуждающей юности, перевалился через подоконник, поймал её худенькую руку и прижал её к лицу.
- Какой же ты красивый... с усами, - сказала она. Но вдруг глубоко, с всхлипом вдохнула холодный мартовский воздух и начала бледнеть. Он опустил раму и помог ей лечь в кровать.
- Однажды я не проснусь, - сказала Ия, часто и мелко дыша, - только ты не пугайся... Я буду приходить в твои сны, - она закрыла глаза и закончила, - красивая, с летящими локонами…
Потом взяла его руку:
- Спасибо, Ромочка, за самую лучшую книгу...
- Ты прочтёшь ещё много книг, обещаю, - сказал Рома.
Он нажал на "тревожный" звонок и вылез в окно. Роман ехал той же дорогой, и, может быть, впервые его мальчишеское сердце тронула настоящая недетская печаль.
Пришёл май, пора внезапных обильных дождей на Оке и Угре, и гибельная для детей "Орфануса" пора цветения. Роман готовился к экзаменам и уже две недели не виделся с Ией. В воскресный день с утра потеплело, и он поехал в Детский дом.
Рама на окне была приподнята, она ещё спала. Боясь разбудить её, он, не дыша, поднял раму до конца и оказался возле неё. Она была неподвижна. Бездыханное тело её едва различалось в ворохе постельного белья. В кровати лежала тень Ии. Когда в комнату с капельной системой в руках вошла медсестра, она увидела, что в ногах девочки сидит юноша-подросток и, спрятав лицо в ладони, плачет.
В то же воскресное утро из Дома инвалидов, что находился восточнее села Великополье, выехал на коляске человек. Он очень спешил. Уставая вращать колёса своими лапообразными руками, он останавливался, и, пару раз пыхнув в свою чёрную трубку, снова устремлялся вперёд. Ветер временами колыхал полы наброшенного на плечи бесцветного плаща. С угринской трассы завернул он на просёлочную дорогу к сосновому бору. И уже меж сосен показалась кровля "Орфануса", как коляска его дёрнулась и встала. Человек вдруг захрипел, и голова его повалилась набок. Когда его обнаружили, он был мертв. Лицо его было морщинисто и страшно. А звали его Яшей. И было ему 17 лет...
Но вернёмся к началу истории.
В большом городе на Оке суррогатная мать родила девочек-близняшек. Одну из них, как полагается, принесли на кормление в тот же день, а вторую, с аномально малым весом, оставили под наблюдение врачей. Доктор объяснил, что ещё в чреве матери она оказалась донором для своей здоровой половины. Кроме того, обнаружилось, что её крошечное тельце боится воды. Стоило капле жидкости попасть на кожу малютки, как она тотчас покрывалась пузырями. Между тем через несколько дней внутри крошечного тельца медики на компьютерной томограмме разглядели нечто, напоминающее человеческий зародыш. Случай, называемый в народе "матрёшка в матрёшке ". Хирург искусно извлёк из тела девочки полухимерическое существо, обернувшееся ящерицей вокруг неё. Каково же было его удивление, когда из сизо-серого месива вдруг открылись и взглянули на него вполне человеческие глазки.
Потрясённый доктор склонился, разглядывая его:
- Это же истинный синапсид! Ящер! - восхитился он, - ну и, соответственно, назовём его Яшей.
Яша оказался живуч, был увезён в лабораторию для дальнейшего обследования. Но на запрос в научный центр хирург получил от интернет-консультанта следующее заключение:
- Subiectum ad interitum. Что означало: Биологический мусор. Подлежит уничтожению.
И скоро все о нём забыли...
С горьким ощущением пустоты выехал Рома из ворот "Орфануса". На повороте с просёлочной дороги увидел он инвалидную коляску и сидящего в ней человека с безжизненно повисшей головой. Выйдя из машины, Роман приблизился к нему. Багрово-синее лицо рано постаревшего подростка напоминало дряблый и раздувшийся в воде чернослив. Угловатое тело было каким-то однобоким и большие руки напоминали звериные лапы. Из внутреннего кармана плаща торчала трубка, а у ног его заметил Роман, видимо, выпавший дешёвый детский блокнот. Он поднял его и пробежал глазами несколько записей, сделанных уже знакомым ему почерком едва научившегося писать человека:
МАрт сегодня у мЕня ПразДник ноВый денЬ рОждения. Был свЯщеник из успеня расскаЗал что сестра у меНя есТь единоУтробнАя Ия. получаеТся сесТра оНа мнЕ и мАтуШка. Вот чТо с Нами жизнь соТвоРила
май СвЯЩеник прИхОдил БесеДовали. ГовоРит неНадо расказывАть ей ПоКа про меня. пУсть выРаСтет ОкрепнеТ
СЕнтябр я Его сЛушаю уВажаю. он мЕня в деТстве сПас отдаЛ сВои пенсиОныЕ наКоплеНия за опеРаЦию на поЗвоноЧник. а то Я бы неВылезаЛ из кРесла а вСе же мОгу и хОдиТь
НоЯбр горе УмеР сВЯщеник. но я Не одиН
декабр ежу смОтрЮ на неё. кАк кУкла оНа беЛая ровНо заБыли её раСкраСить. здоРоВием слаБая
февРаль гОспоДи поЯвиЛся оДиН всё еЗДит к Ней. кто тАкОв? БоюСь Не оБиДел бы её. уБью еСли оБиДит
Роман, потрясённый, понял, что этот человек в инвалидной коляске - часть той, о ком горевала теперь его душа. Перед тем, как уехать, он позвонил в полицию. Как странно, думал Рома, что именно ему суждено было обнаружить на дороге инвалида с его блокнотом и стать причастным к тайне несчастной Ии. Он ехал мимо беспокойно гудящих сосен. Над ним плыло низкое небо.
- И-и-я, - стонал ветер в кронах деревьев.
Их схоронили рядом, Ию и Яшу. На этом же кладбище покоился и отец Михаил, так и не решившийся открыть им тайну до конца...
Выйдя из дверей "Орфануса", Рома оглянулся. Из всех окон смотрели на него дети. Только одиноко чернело крайнее окно на первом этаже. Кто-то из детей махал ему, а кто-то молча улыбался. И, может быть, в эту минуту сердце будущего учёного дало свои главные обеты жизни. Студентом, бывая в родном городе, он продолжал навещать детей, и они помнили и ждали его. Только страшный недуг постепенно уносил их из этого мира, и окна "Орфануса" пустели одно за другим.
Однако история на этом не заканчивается.
Стояла тёплая приокская осень 202.... года. Роман Алексеевич Малышев, автор научных проектов по генно-клеточным болезням, вёл приём в известной сверхсовременной клинике. Осмотрев девочку с обычной детской аллергией, он попросил пригласить её маму, Иветту Сергеевну. В кабинет вошла дама, стремительная, статная, с летящими за спиной локонами. Но чем ближе она подходила, тем всё более каменел доктор: он знал её когда-то. Живая Ия! Только теперь у неё было другое и длинное имя "Иветта".