Таврида Часть четвертая Глава четвертая

Андрей Куракин
После вечера, проведенного с Вероникой, что то сломалось у меня внутри.
Словно последнее хрупкое ограничение, было напрочь снесено горячей сексуальной волной.
Просто «крышу сносило» от полученной вседозволенности.
Мне казалось, что я могу зайти в любое кафе на улице и перетрахать всех особой женского пола.
Администраторшу, официанток, барменшу и посетительниц, попавших под «горячую» руку.
Я - это не я, а некий эрегированный член, разгуливающий с самодовольным видом по городу.

Моя походка  горделива и высокомерна.
Еще бы.
Я плевал на все запреты и правила этого сраного общества.
Может я вообще - супермен?

Воспоминания о пережитой близости приятно щекотали самолюбие и тут же вызывали эрекцию.
Я жалел, что не остался на всю ночь.
Вероника попросила оставить ее одну, мотивируя тем, что завтра рано вставать на занятия.
Аргумент был убедительным и я подчинился.

На следующий день мы успешно делаем вид, что ничего особенного не произошло, но вечером я опять стою перед дверью ее квартиры.
И она встречает меня  страстным поцелуем.

На ней коротенький шелковый пеньюар, который делает ее безумно сексуальной и желанной.
Не в силах сдержаться и дойти до спальни,  разворачиваю ее и, сдвинув трусики, вонзаю своего нетерпеливого «бойца» в сладкую щель прямо здесь, в прихожей.
- Ах, Боже..., - стонет она, опираясь на столик.- Какой ты нетерпеливый... да, да... глубже, сильнее...

Ее громкие всхлипы пугают.
Не хватало, чтобы еще встревоженные соседи начали звонить в дверь, с целью выяснить, что происходит с жиличкой?
Но все обошлось.

Хотя, в этот раз оргазм прекрасной партнерши, более продолжительный , с постепенно затихающими конвульсиями и какой то изнемогающей расслабленностью.

Мы перебираемся в спальню.
- Весь день думала о тебе, - простодушно признаётся Вероника. - Просто кошмар какой то. Ноги слабеют, трусики мокрые...
Она лежит рядом, такая сладкая и нежная, как кусочек изысканного тортика.
Обожаю целовать и ласкать языком все волнующие изгибы этого разгоряченного тельца.

- Что ты со мной делаешь...
Задыхаясь шепчет она, когда я добираюсь до низа животика.
Стискивая пальцами мою  голову, так выгибает навстречу таз, что мне кажется она хочет засунуть меня внутрь, своего разгоряченного влагалища, чтобы я осталась там навсегда, ублажая эластичные стенки губами и языком.

Аромат влаги, который источает она, такой сладкий и пьянящий, что мне самому не хочется останавливаться.
Это - самый настоящий вкус страсти и слияния души и тела.

Веронике нравится оседлать меня сверху и буквально насадить свою горячую «щелку» на торчащий кол детородного органа.
Глазки при этом возбужденно блестят, щечки заливает румянец, а с лепестков алых губ срываются приглушенные восклицания.
Она начинает медленные вращения тазом, от которых я просто без ума.
Кто бы мог подумать, что в этой застенчивой скромнице столько страсти и сексуальности?
Хотя, возможно, такое явление имеет место быть с каждой женщиной.

Эта порочная связь оборвалась самым банальным образом.
Я уехал на турнир, а когда вернулся, то узнал, что Вероника уволилась.
Какой то молоденький лейтенант, который оказывается был другом детства, приехал после выпуска, чтобы сделать ей предложение и увезти в далекий гарнизон.

Никаких контактов для связи с ней у меня не осталось.
Да и надо было связываться?
Я это понимал головой, но все равно мне было чертовски обидно.
Нам было так хорошо вместе.
Мечтал снова ее увидеть, услышать  звонкий голосок и ощутить на губах вкус поцелуя.

Немного поразмыслив и сложив, как пазлы, случайные фразы и замечания, постепенно пришел к неутешительному выводу.
Меня, по существу, - использовали.

Вероника встречалась с парнем и ждала от него предложения руки и сердце. Но по каким то причинам, он не спешил это делать.
Тогда она психанула и уехала в наш городок, да еще,  в отместку,  закрутила интрижку, и  не с кем нибудь, а с одним из учеников.

Оставшись один, паренек осознал свой промах и поспешил его исправить.
Все встало на свои места.
В том числе я, получивший еще один болезненный щелчек по своему юношескому романтизму.

Жизнь, оказывается, гораздо прозаичнее, чем представлялась в моих юношеских возрениях. Людьми, по большей части руководят не романтические чувства и порывы, а «кондовый» житейский расчет и сермяжная правда.

«Интересно, вспоминает ли она меня?».
Этот вопрос долгое время не давал мне покоя.
Почему то было важным остаться в ее памяти, так же как я помнил ее.
Не взирая на то, как закончился наш «роман», в памяти осталось только чистое и светлое, и я не желал мириться с тем, чтобы оно было другим.