Чтение в старости совсем не такое, как в юности и в средние годы. Оно теперь неспешно-проникновенное. Впрочем, это я про себя, у иных может быть иначе. Но всё равно, проникаешь только в те узоры художественного письма, какие связаны с твоим нынешним, старческим интересом, а прочее вкушаешь, как царственно-музыкальное, изысканное лакомство. И опять неточность допустил – старость свою вижу только в зеркале, да в календарный день рождества, или если болезнь какая приключится. А так, самоощущение каким было в младенчестве, таким и осталось. Не знает старости душа.
К примеру, сегодня с утра мир очень милым явился: солнышко ясное, небо синее, теплынь, бабочки порхают, пичужки разные суетятся, ручьи журчат, у соседей вода с шиферин капает с акварельной мелодичностью – у них крыша на приделе пологая, снег не весь ещё сполз… собачки под калитку заглядывают, угощения просят, они теперь так часами могут подглядывать-ждать – это тебе не на морозе околевать. И, конечно же, видя такое великолепие, сел я на велосипед и поехал, куда глаза глядят…
Велосипед выбран по росту, посадка выверено комфортная, педаляж легкий, цепная передача назначена правильная – без перетяга, но и без болтанки… Не по земле еду – по небу лечу… Кто скажет, что я – старик?
А дай-ка вспомню, в котором часу это было?
Во втором пополудни.
А до этого что?
Всю ночь кошка Мира не давала покоя. Стучит в дверь, голосит, открой и всё тут. Открываю, входит и сразу ко мне. На грудь ложится, смотрит в глаза, что-то говорит взглядом, а я не понимаю, сгоняю с себя.
- Мира, дай мне спать! И сама спи: хочешь, здесь на коврике, а нет, так иди на свою постель…
Нет, опять запрыгивает на меня и всё повторяется. Потом, в четвёртом уже часу, встаю, выпроваживаю вон и дверь закрываю плотно.
- Ну, всё, милая, это уже беспредел какой-то!
Бьется в дверь, не открываю… засыпаю… сплю…
Просыпаюсь, смотрю, восемь часов утра, солнце уже высоко. Кошка по-прежнему бьётся-скребётся и криком уже кричит. Ну, думаю, есть просит. Встаю, накладываю ей в чашку еды. Нет, не ест. Ходит за мной попятам, о ноги трётся.
- Может, погулять хочешь? И то верно – вон как там хорошо… Пойдём, двери открою…
И на улицу не идёт. Сел я на её диван, сижу. Она в ногах у меня легла и как-то странно задёргалась. И тут до меня дошло – схватки у неё начались.
- Ой, ой, ой, Мируся, погоди, я тебе гнездо совью…
Постелил под роженицу старое покрывало, свёрнутое вчетверо, вокруг, эдаким бортиком, старое одеяло свернул, внутрь тряпок чистых накидал – теперь рожай. Жду. Глажу, приговариваю, утешаю:
- Ну, давай, давай, милая… потихоньку… не бойся… это неизбежно…
А сам-то не знаю, не испытывал, как это потихоньку, как это не бойся – не рожал.
Она посмотрела на меня, показалось, с благодарностью, и тут началось. Завертелась вся: и так ляжет, и эдак, тело волнами ходит, вздрагивает... Сижу гляжу, поглаживаю, приговариваю, что из сердца на ум подаётся… Вдруг вода брызнула, и будто головка чуть показалась… Но нет – не выходит… Измучилась вся – никак.
От напряжения пить захотелось. Думаю, чайник, пойду, поставлю. Встал с дивана, сделал пару шагов, вдруг, словно кольнуло что-то – оборачиваюсь и вижу: кошка резко подпрыгнула и так же резко, и сильно крутанулась вокруг себя, да с криком таким диким, кошачьим… от этого движения он и выскочил, аж в сторону отлетел, в одеяльный бортик ударился… а так бы и под диван мог закатиться, думаю. Новоиспечённая мать принялась обихаживать первенца: лижет, плёнку снимает, пуповину перегрызает, но этого я не вижу - домысливаю… А тут и другой на подходе… Но этот уже легко свету явился…
Попил чаю. Подхожу, смотрю, а там уже трое…
- Молодец, Мирулёк, хорошо работаешь…
Я ей больше не нужен, думаю, дальше сама справится. И поехал на велосипеде кататься, весной любоваться.
Приезжаю, гляжу, а тут уже пятеро барахтаются.
- Всё, - говорит глазами Мируся, - больше не будет.
Куда уж больше. Вон Сима соседская только двоих выкинула. И сразу бросила – на улицу побежала. И её понять можно – у неё это девятнадцатые роды. А тут первоход.
Глаза у Миры мутные, уставшие, голодные… голова в сон клонится… но материнский инстинкт не велит отойти от приплода. Новорожденные пищат, к сосцам тянутся – покоя не дают. Как ей в таком положении трапезничать? Думаю, пусть отдохнёт, а потом я ей прямо в гнездо кушать подам. А что – они ведь братья наши меньшие. А может и равные, как знать. Помните, Дерсу-Узала говорил: тигр – люди, и дерево – люди, и река – люди, и луна – люди…
Вот тебе и предназначение, вот тебе и социальная функция. Понятно, что государственную службу служить куда интереснее, весомее и почётнее. Скажем, посольство ладить, или воинское дело чинить, или учительствовать с профессорской кафедры, или медицинским знанием и умением жизнь людям продлевать… да мало ли героических должностей в обществе. Но я – человек маленький, грандиозными задачами не обеспокоенный, с меня и таких нагрузок довольно. А придёт летняя страда, так и вовсе – заботы навалятся, не провернёшь – только успевай руками-ногами шевелить, да дни-ночи от бани до бани отсчитывать. А если внимательно посмотреть, она уже началась: сугробы вон раскидать на солнечные, открытые земли… талую воду от фундамента отвести… забор валится – подпереть… дальше больше.
Ладно, не будем Бога гневить, за спину Ему заглядывать, как сладится, так и сбудется. Лучше музыку хорошую послушаем – потешимся сладкими звуками.
Главное уже, сверх меры не озаботиться, сильно не захворать и ноту счастия не упустить.