Реальность 3.
Он слегка поерзал, устраиваясь по - удобнее, выбрал устойчивое положение. На секунду замер, оценивая свою позицию. "Так, дистанция 500, ветер - ноль, освещенность в норме." Прильнув глазом к резиновому диску окуляра прицела, плавно повел стволом винтовки, отыскивая нужную цель. Вот она - веранда на пригорке за деревней. Группа мужчин, собравшись у стола, что - то обсуждала, оживленно жестикулируя. Из - за дальности голосов было не слышно, но он понял, что беседа шла серьезная, более молодой собеседник вскакивал с места, размахивал руками, видимо, что - то пытался доказать своему, более пожилому оппоненту. А, тот, полный и вальяжный, развалившись в плетеном кресле, спокойно слушал и прихлебывал из пиалы. Подошла женщина в накидке - хиджабе, поставила пару тарелок и молча удалилась, не смея мешать важному разговору важных мужчин. Он аккуратно подвел перекрестие прицела к голове пожилого, задержал дыхание и чуть надавил на спусковой крючок. Тот мягко подался, так - предварительный, мелькнула дежурная мысль, вот и еле ощутимое сопротивление пружины, осталось чуть двинуть указательным пальцем и торжествующая смерть, калибра 7.62 мм, ринется на поиск своей жертвы. Пожилой, видимо, что - то почувствовав, перестал пить чай и начал оглядываться, беспокойно заворочался, меняя положение тела."Подождем" - он слегка ослабил нажим пальца, давая передышку, выровнял дыхание, почувствовал, как капля пота, щекоча и отвлекая, поползла из - за уха. Наконец, пожилой успокоился, замер, слушая молодого."Пора!" - палец сделал еле уловимое движение, хлопок выстрела, несильный удар в плечо, дуновение теплого воздуха, смешанного с запахом сгоревшего пороха, стреляная гильза, тихо звякнув, скатилась по камням на пару метров. В прицеле он видел, как обмяк в кресле пожилой, как забегала, засуетилась охрана, как молодой, выхватив пистолет, прячется за столом, пытаясь определить направление, откуда пришла беда. Ему это было уже не интересно. Отстегнул и убрал магазин, тихонько оттянув затвор, выбросил на ладонь следующий патрон - он не понадобится, не сегодня. Щелкнув предохранителем, закинул винтовку за спину и стал не торопясь отползать с позиции туда, где ждала машина. Было душно и жарко, потно и просто нехорошо, что - то внутри него не соглашалось с произошедшим, требовало объяснения, обоснования. Его губы сложились, прошептав привычную фразу -"Ничего личного - работа".
«Загорелый», он же бывший майор бывшей Советской Армии, а ныне «старший советник Л.», выслушал его доклад, одобрительно похлопал по плечу: «Ну, вот и славно, капи… инструктор Костин. Работа выполнена хорошо, как говорится – «получите, распишитесь»! Он расстегнул карман пятнистой униформы без знаков различия, вынул конверт и протянул ему: «Здесь ровно три тысячи, можете не пересчитывать, у нас все точно,» Усмехнувшись его заминке, добавил: «Долларов, инструктор – долларов, настоящих, американских. Можете потратить в ближайшем духане, или отослать родственникам. Вы их заработали честно, кстати, скоро предстоит новое дело, но об этом позже.» Он повертел конверт в руках, оценивая его увесистость, произнес, словно отвечая самому – себе на какой – то, мучавший его, вопрос: «Честно? Заработал?» Лицо старшего советника чуть дрогнуло: « Не начинайте, Костин. Сколько можно, пора бы уже и привыкнуть, не срочник – первогодок, детский сад, ей Богу!» - «А, Вы привыкли? Господин Л., даже фамилию произносить нельзя, вдруг, услышит кто. К этому можно привыкнуть? Страна – чужая, форма – чужая, даже не форма, а так – спецодежда какая – то, ни погон, ничего. И деньги в конверте тоже – чужие. Американские, «честно заработанные!» Может, мы уже и сами тут все «чужие», никому не нужные, ни на что более не годные, господин старший, черт возьми, советник! Уже и не солдаты великой страны, а не пойми – кто и приказы выполняем, не знаем – чьи. Или, я что – то не понимаю?» Л. Слушал, не перебивая, когда он замолчал, сухо произнес: «Идите отдыхать, инструктор. Я Вас больше не задерживаю.»
Он сильно напился в тот вечер. Вместе с двумя такими же, как и он, «инструкторами» в этой небольшой южной стране, где недавно сменилась центральная власть и несколько ведущих мировых держав пытались сейчас перетащить ее в свою сферу влияния. Но это было там, «наверху» - политические игры, торги за ископаемые и магистрали, обещания «нерушимой дружбы» и многомиллионные займы, на «развитие и процветание простого народа». А, туда, где был он, в самом «низу» - доходили лишь приказы: подкупить, взорвать, убить. Кого, за что – не важно. «Там знают, а мы люди военные, лишних вопросов не задаем!», говорил старший советник Л. И он «не задавал» - делал, что приказано, получал очередной конверт, снова делал и снова получал. Периодически надирался иностранным пойлом за иностранные денежные знаки. Иногда просыпался в грязной местной гостинице, после очередной попойки с командировочными – инженерами и журналистами. Или – журналистками. Тупо смотрел на незнакомое чужое лицо на соседней подушке, пытаясь сообразить, как оно здесь оказалось? И как он здесь оказался? Алкоголь помогал ненадолго, после очередного «дела» снова мозг буравили «вопросы»: зачем? И ты тут – зачем? За идею – какую? За Родину – чью? За деньги, а они тебе так необходимы? Такой ценой? А, может, тебе УЖЕ стало нравиться так жить? Не думая и не задавая вопросов. Некоторым нравилось, тем, кто «работал» рядом с ним. И пятнистая форма без погон, и конверты с иностранными купюрами.
А, потом их здорово «прижали» возле одной горной деревушки. И поручение - то было плевое: вывезти семью европейского инженера. Но оказалось, что вывозить уже было некого, дом, где он жил, взлетел на воздух прямо перед их приездом, а потом началось… их группу окружили, вероятнее всего, отряд «вооруженной оппозиции». Они вызвали подмогу и запросили эвакуацию, но до прихода помощи надо было не дать себя убить. А, «те», которые их «прижали», тоже – в пятнистой форме, почти, как на нем, очень хотели это сделать. Помощь была на подходе, а патроны – на исходе, все решали минуты. Он лежал за низкой каменной кладкой и бил из автомата короткими очередями, ни о чем не думая, просто целясь и нажимая на спусковой крючок. В голове мелькнула мысль из его прежней, «официальной» жизни: «Надо бы глянуть, как там ребята, кто живой еще?» Потом до него дошло, что «ребят» здесь нет. Каждый сам за себя, сам по себе. За свой конверт. Никто не прикроет и никто не вытащит из – под огня, случись что. И оно случилось, в виде рванувшей почти рядом, гранаты. Небо закружилось над ним, потом вспыхнуло искрами, как бенгальский огонь и исчезло. Его отбросило ударной волной, сверху посыпалось каменное крошево, больно раня лицо.
Впрочем, было уже не больно, совсем не больно. Он лежал на спине, череда каких – то картин из прошлого, обрывочных образов минувшего проносилась перед ним, как в старой киноленте с испорченным звуком. Мысли еще мелькали, уже затихая и пропадая навсегда. Почему – то всплыли слова: «Третий Вестфальский», что они значили, он так и не понял. Ему показалось, что он слышит песню, такую бодрую и громкую и в этой песне пелось именно о нем и про его жизнь, такую странную, непонятную ему самому и завершавшуюся здесь, вдали от дома и всех, кого он знал и любил когда – то. Но он сам сделал именно такой выбор, никто его не обманывал и не принуждал ни к чему. Он еще услышал, или ему показалось, что услышал, последние слова этой песни: «Никого ты не любишь, никому ты не веришь!» и он покинул эту реальность, наполненную грохотом боя, кровью и грустью… о том, что не случилось. Не успело случиться.