Из чувства белой зависти к одной воистину поэтической особе скрутили меня нынче среди ночи признания:
бывал и я не чужд игре с красивой рифмой. Мы вместе весело тонули в бурном море бедствий. Но спасся только я. Осталось мне в наследство была удаль как бы в гроте с одиссейской нимфой.
О, Калипсо,
мне жизни колесо
стеснило грудь - не охнуть не вздохнуть.
Какие могут быть взывания к размерам? И рифм учёт.
Закрылся на учёт, бутик восторгов пыльных секонд хенда.
Не это ли приказ последней рифмы к хепи энду?
А ведь когда-то уже давно осознавал же и я хотя бы и в опусе 69
горячкой - видимо не до конца созревших чувств - что, мол:
Послушай, здравый смысл, мой неизбывен грех.
Перед величием твоим я немощен, я слаб;
Дорогою прямой нейду я, а ухаб
Любой манит меня предчувствием утех
Постыдных. Ямба от хорея – да! да! – не в силах отличить,
Мне надо бы молчать, достоинство лелея.
Но не могу порок свой излечить.
Вот варвар в ночь с цепи спускает пса Меня,
И мечется рассудок оголтелый.
То рифмою простой, а то размером белым –
Бежит мой смысл, как мрак лица огня.
И (птеро)- дАктилем взмывает над пространством.
…Побитый сим постыдным постоянством,
Повержен древний сторож Амфибрахий,
Окрест крича: – Увы! – рассыпав охи, ахи.
- Тебе – кричит – давно пора на плаху
Должно нести главу бесстыжую свою!
А я же до сих пор то вою, то пою –
Воистину не признавая страха
Перед лицом суда, сурового как стужа:
- Ну, посмотри, глупец, - кому ты нужен
С безумием своим, когда на светофор
Равняются ряды давно уж выверенных форм.
-Что? Ты туда спешишь! Послушай, не смеши.
Предайся лучше воспитанию души:
Из прочных прутьев ей исполнив клетку;
Или подставь себя под выстрел меткий.
Так исполнитель рьяный АнапЕст
Направит на меня карающий ваш перст.
И метабасит на глазах у всех:
- Его пред здравым смыслом повергаю грех!
А с некоторых пор, наблюдая изобильную россыпь ныне скоропалительных чьих-то опусов, возблагодаряю вышние силы, закрывшие явно провальный их проект вознесения в свет меня, как нового поэтического гения.