(Killing Joke – Love Like Blood)
- Я думала, твои родители умерли.
- Нет, с чего ты взяла?.. - отозвался Адам, не отвлекаясь от дороги. – Мать бросила отца, вскоре после того как я сбежал. Когда вернулся в город, нашел его в одной убогой больнице. Пациенты там гниют заживо.
- Ужас…
- Во всех больницах моего города так, по сути – лечатся дома, в больницах лишь умирают. Поэтому я и определил его в нормальное место. Где его хотя бы вымоют, где он не опухнет от голода.
- Радуется, когда ты приезжаешь, наверное?
- Если это можно назвать радостью… он и несколько лет назад был уже полусумасшедший. Со временем такие вещи становятся только хуже. С этим ничего сделать нельзя.
Светло-серое небо виднелось из окна автомобиля. Осень обесцветила траву и листья деревьев, некоторые, вообще, стояли уже голыми. Как проседь, въелись где-то желтые краски, и в кустарники. Сырость пронизывала воздух – сильным, видимо, был тот дождь две ночи назад.
- Что тебе снилось сегодня?
- Не помню толком. Мерзость всякая, как обычно.
- Ты плакал во сне. Как ребенок, плакал.
- Бывает и такое… снилось. Да что обычно. Тот подвал. Тот человек. Кучи, кучи этих насекомых…
- Да уж… пыталась тебя успокоить или разбудить, но ничего не помогало.
- Поспала сама хоть?
- Да, немного. Почитала молитву одну… я их мало знаю, вообще-то. Только тогда ты затих. Прохрипел что-то и затих.
Адам ничего не ответил. Он включил музыку, чтобы отвлечь и себя, и её. На какое-то время это помогало.
- Как-то раз… то ли приснилось мне, то ли я, правда, увидела ее на ночной улице… девушка очень похожая на меня внешне. В дорогом авто, в дорогой одежде. Она прошла и села за руль. По-моему, она тоже заметила меня. Холодная, безразличная. Как кукла. Она очень не понравилась мне, хотя и была красивой, честно говоря…
- Когда её красотой наиграются, натешатся… что будет? Останется привычка, а, может, просто надоест. Красота подкупает, да. И можно ей пользоваться, играя на тех, кто впечатлен. Меня не так-то просто впечатлить, я всякое видал. И знаешь, срывая большой куш, а я его срывал иногда, можно было позволить снять разных красавиц. Всё ненадолго, зато честно. Без пыли в глаза. Что ж… я так и делал.
- Мне не очень-то приятно слушать об этом…
- Я говорю к тому, что не думай, будто я падок на красоту. А её, ту куклу, о которой ты говоришь… может, её будет кто-то любить любовью жадной и эгоистичной. Чаще всего такой любовью и любят. Обратной стороной этой любви будет уродство. А как тебе кажется… это же довольно уродливо, когда один человек считает, что владеет другим, что имеет на него право. Держит его в своей жизни, как дорогую игрушку в кармане. Достает ее время от времени и, как налюбуется, кладет её обратно, убедившись, что всё в порядке, что она на своём месте. И так проходит жизнь людей, реальных людей… а если эта «игрушка» перестает быть его собственностью, знаешь, что тогда? Тогда он, этот обладатель, разобьет вдребезги того, кого любил. Разобьет его жизнь с ликованием и почти спокойной совестью. Потому что за этой любовь только больное эго и ничего, ничего больше.
- Неплохо сказано, для человека, не читавшего книг, - улыбнулась Рокси, забирая себе наполовину скуренную сигарету из его рта.
- Просто я сам бывал таким человеком.
- Ты опять об этой бабе… - напряглась она.
- Скорее о себе, в том то и дело… и мне не нравится то, что происходит внутри последнее время. Бывало раньше всякое, но не так, как сейчас. По-другому как-то. А какое-то время, вообще, все тихо вроде как было. Страшно мне… вообще, эти сны стали сниться тогда, давно, после того подвала. Я рассказывал.
- Как же ты в итоге выбрался оттуда?
- Полицейские пришли и забрали меня. Лежал в больнице, потом какое-то время был дома… когда пришел первый день в школу, сразу привлек внимание – один ребенок полез ко мне, как сейчас помню эту холеную упитанную морду. Он подставил мне ногу в столовой и я прям с подносом полетел на пол. Начал смеяться над моим лицом. Тогда шрамы были свежими – зрелище в разы и разы хуже, чем сейчас.
- Зачем ты об этом?.. – Рокси положила руку на его плече, но тут же убрала, будто чувствуя, что тот готов её стряхнуть.
- Я этому сученку загнал карандаш сантиметров на десять около ключицы, - спокойно продолжал Адам, закуривая снова. – Крови было… прости, вспомнилось.
- Тебя сильно обижали до этого?
- А тот как же ж… ни дня без этого не проходило… набожный забитый дурачок, чего еще ожидать.
- Меня тоже не любили. Я хорошо училась в отличие от большинства, да… тот человек, наш учитель, с которым впоследствии и было у меня, ну… это… он очень меня хвалил, обещал помочь с образованием, ну, и прочее дерьмо.
- Пустое, - Адам перебил её, глядя краем глаза. Он улыбнулась впервые за день. Снисходительно и мягко. – Сама говоришь, зачем об этом?
- Мы похожи с тобой, - Рокси улыбнулась в ответ. – Оба почти всегда были предоставлены самим себе, оба наделали ошибок, одинокие…
- Почти приехали.
- Я вроде не сильно накрасилась, да?
- Нет… да и не заметит он, говорю же, в его-то состоянии…
(New York Dolls - Drowning)
Они остановились прямо у корпуса больницы стоявшей в пролеске. Картина достойная рекламного щита. Выхолощенная, и тем самым вызывающая недоверие своей стерильностью, веющая каким-то безнадежным благополучием, стабильностью, которая похожа на летаргический сон.
Прошли приемный покой и двинулись по коридору белоснежной чистоты. Они идут почти так же, как вчера шли по коридору мотеля. До смешного похоже. Только на этот раз Адам идёт впереди и Рокси почти бежит за ним. Далее лифт… и вот уже открылись двери палаты на одного человека. В койке, среди трубок и проводов лежал благообразный старик. Не смотря на ухоженный вид, он напоминал чем-то на тающую свечу. Находясь рядом, будто чувствовалось, как жизнь медленно покидает это изможденное тело, так же, как капает раствор в его капельнице.
- А… Адам, - старик слегка улыбнулся, поднялись седые с желтизной брови. – Гляди-ка… какой-то хвостик дурацкий заплел.
- Здравствуй, - сухо отозвался Адам, добавляя после шепотом. – А он сегодня на редкость вменяемый.
- Вы очень похожи с ним, - так же шепотом говорит она ему.
- Кто там с тобой, а?
- Это Роксана… подойди к нему, не бойся.
Она сделала пару шагов и робко кивает его отцу.
- Да… - расплылся в улыбке тот. – Какая у тебя молодая жена.
- Она мне не жена.
- Ну, что ты споришь, - устало вздохнул тот. – Вечно ты споришь… какая хорошенькая. Дай-ка мне руку… ручку дай, не бойся… вот. Он, знаешь, ведь ненавидит меня.
- Прекрати, папа.
- Да-да… ненавидит, я знаю, - совсем тихо говорил старик. – Попроси его, чтобы он простил меня… ладно?
- Ладно… конечно, попрошу, - отвечала так же шепотом она, склонившись над койкой.
- Осторожнее с ним. Будь внимательнее… не оставляй его ни в коем случае, слышишь? – немощные пальцы сжимали руку девушки, как бы и моля, и настаивая.
- Не брошу. Обещаю, что не брошу.
- Он очень у меня больной мальчик… очень несчастный. Я только недавно понял, насколько мы всё делали не так…
- Концерт окончен, - зло произнес Адам и буквально выбросил Рокси за шкирку в коридор. Она не решилась пробовать войти, непонятный страх сковывал её и продолжал нарастать. Из-за закрытой двери она слышала лишь громкую ругань. Наконец Адам вышел, точнее, был выдворен врачом и парой медсестер, понурив голову, ноги его будто не гнулись.
- Ты что творишь, а?! Зачем ты так с ним?..
Адам не отвечал, лишь сжимал лицо руками…
- Поехали… - наконец произнес он, тяжело дыша, и направился к лифту. Рокси смотрела ему вслед. Такое ощущение, что в палате был вовсе не он сейчас, а кто-то еще. Его ссутуленный силуэт брел по мало освещенному помещению. Зловеще тихо, слышны были только редкие скрипы каталок.
Рокси едва успела войти за ним в кабину, нагнав его в последний момент.
- Скажи ради Бога, что происходит? – уже сидя в машине, спросила она. – Да перестань курить без конца! Ответь же!
- Куда ты лезешь? – устало и раздраженно произнес Адам, откидываясь в водительском сидении. – Он обосрал мне жизнь, понимаешь?
- Чем? Разве отец не любит тебя?
- В таком случае, лучше бы некоторые родители не любили своих детей, меньше бы вреда было.
- Что ты мелешь?
- Да пошла ты… - бросил он, кладя руки на руль.
Пикап тронулся с места. Ненадолго оба замолчали.
- Вместо того чтобы объяснить мне, что делать в этой жизни, как вести себя, они не давали мне до самой школы водиться с кем-либо из детей. Когда меня там били, говорили всякую чушь про другую щеку, что я с сам виноват, как всегда, и прочее… но я смотрю, ты меня не слушаешь.
- Ты же послал меня, - тихо ответила Роксана, глядя в окно.
- Давай не сейчас, слушай… сил нет.
- А у меня есть, да?
- Ты говорила, что мы похожи… да, сиротой можно быть и при живых родителях и, знаешь, может, это даже страшнее. После того заточения в подвале, они таскали меня по психушкам, долбили таблетками, от которых я становился на какое-то время заторможенным, сонным, но спокойным, апатичным ко всему. Это было удобно. Им просто надо было, чтобы я не создавал проблем. И было всё равно, что у меня начиналась депрессия от этих пилюль… не какая-то, знаешь, пубертатная хандра, а реальная депрессия.
- Хорошо, прости… я, может, и правда не знаю, о чем говорю, - сдалась Рокси.
- Они месяцами не навещали меня там. Я был заперт либо в одиночке среди звенящей тишины, либо среди невменяемых уродов: один гадит прямо на пол, второй постоянно пялится на тебя и пускает слюни, и ты не знаешь, что у него на уме, что он сделает в следующую минуту, а третий лезет к тебе с таким бредом, что лучше был бы… а все эти разговоры о моей подростковой агрессии – так слишком многих можно было бы начать бить током.
- Тебя что? Шокотерапией?..
- До этого не дошло… таблетки, уколы. В итоге все равно вернулся домой на поруки отца. Они знали, что я там мучаюсь, но, всё же, я ему относительно благодарен – мать с легким сердцем отдала бы меня хоть на лоботомию, хоть на вскрытие заживо, если б только можно было. По жизни папаша был размазней, но тут проявил твердость и даже взял ответственность на себя… ох, и несладко ему, наверное, пришлось, когда полезли эти слухи, после моего бегства.
- Твой отец раскаивается. Я видела, что сожалеет…
- Знаешь, я признаю, что Он есть, - нервно и быстро говорит Адам. – Бог есть. Есть. И я даже верю, что Ему есть дело до меня. Да-да, даже так. Но зачем он дал мне переплывать эту реку крови и дерьма, я так и не понял… и не уверен, что пойму.
- Некоторые вещи, увы, приходится просто принимать.
- Я даже сейчас, спустя много лет, если сплю хоть по пятнадцать часов в сутки – всё равно не высыпаюсь.
- Ты очень мало спишь…
- А разницы нет.
- Ты слышал, о чем мы говорили с ним?
- Нет.
- Что же тебя тогда разозлило?
- Не знаю… я не знаю.
- Всё равно хорошо, что я поехала с тобой.
- А смысл?
- Так надо было… а, вообще, очень мило, - улыбнулась она вдруг.
- Что мило?
- Он принял меня за твою жену.
- Он маразматик. Я уже говорил.
- Не в этом дело.
- А в чем?
- В том, что я вдруг представила, что это правда так.
- Что за бред…
- Для тебя всё бред, Адам, - с досадой вздохнула она, глядя, как отражалась земля в боковом зеркале, пока они сворачивали к дому.
- Еще скажи, что это всерьез ты сейчас говоришь.
- Да, всерьез! – не выдержала Рокси.
Машина остановилась, но они продолжали сидеть, ни один, ни другой не открывали дверей.
- Для меня всё в серьез, пойми ты наконец! Не надо воспринимать мои слова, как блажь…
- Да… блажь – это удел людей относительно благополучных. Не таких, как мы с тобой… ну, а дальше-то что? Семья, дети, идиллия…
- Вот уж можешь не парится на счет детей! - зло перебила она.
- В смысле?
- В том смысле, что детей я иметь не могу! Что непонятного-то?!
- Ты так уверена?..
- На это есть соответствующие врачи.
- Печально… но, знаешь, я детей и не хотел бы.
- Прекрасно! Рада, что в очередной раз всё по-твоему, - произнесла Рокси, поджав нижнюю губу, пара слезинок сорвались с её ресниц.
- Успокойся… я не говорил, что…
- Пойду, пройдусь, - вдруг, резко дернув ручку, она вышла. – Ты… ты можешь быть иногда таким гондоном…