Эпизод 16. Пассажиры без корабля, 1930г

Константин Саканцев
 ( Реальность 2.)

          «Господа, скорее сюда! Здесь прапорщик еще живой! Скорее, да –да, этот - поднимайте и к повозке несите. Сестричка, тут еще один  - живой, дышит! Аккуратнее, господа,  надо же, мальчишка совсем, везите  в станицу. »
         Он глубоко затянулся  сигаретой и выпустил клуб дыма. Поднес к губам стакан и сделал небольшой глоток. Коньяк приятно согрел и   расслабил. Картина того боя, его последнего боя на родной земле, снова всплыла в памяти и заставила сжаться сердце. Снова замелькали перед его мысленным взглядом те, давно минувшие, события. «Та» жизнь. В которой он был офицером и дворянином. Казачья станица, которую они взяли в том бою, телега с ранеными, на которой его привезли. Руки сестры, сделавшей перевязку. Хмурое лицо старичка – доктора, его слова «Ну, не знаю. Право – не знаю, что тут сказать. Пуля прошла навылет, сердце не задето, рядом совсем прошла, артерия цела, тромб закрыл рану. Просто – чудо!» Потом был госпиталь в Ростове, потом еще, потом Крым, Севастополь. Он выдержал все, молодой организм победил смерть. Когда он вышел из госпиталя, готовый снова сражаться за Россию, ее уже не было. Той России, за которую он  шел в ту свою, последнюю атаку, больше не существовало. Она исчезла, испарилась в дымке Истории, развеялась, как дымы пароходов, уходящих от севастопольской набережной. Шинель, вещмешок и  револьвер – вот, все, что осталось у него от его Родины, от всего того, что было ему дорого, от всего того мира, в котором он родился и вырос. Глядя на пенную струю за кормой, на исчезающий вдали, берег Крыма, слушая крики чаек, он тогда еще не знал, что это - насовсем. Он увидит еще много разных берегов и разных стран, только берег России ему не увидеть уже никогда…
          Он снова отхлебнул из стакана. «Ну, хоть что – то радует, отличный коньяк из Европы. Подарок  старика Джима. Ловко они провернули то дело с продажей канадского виски. За окном теснились громады небоскребов, слышались гудки пароходов. Нью - Йорк шумел, завершая очередной суматошный день. А, у кого – то работа только начиналась. Подпольный бизнес по торговле алкоголем требовал  много сил и энергии. Обеспечить товаром все «точки», о существовании которых знали только посвященные, договориться о новых поставках, утрясти вопросы с местным полицейским начальством, чтобы не совали свой нос, куда не следует. И, наоборот, подбросить им адреса, где торгуют конкуренты. Помочь, так сказать, в борьбе за нравственное оздоровление нации! Он криво усмехнулся – «Обязательно поможем. А, то этот ирландский недоумок из Бронкса, мелкий пакостник – никак не хочет понять, что  надо дружить со старшими товарищами, а не набивать только свой личный карман. Ничего, вразумим. Сначала по - хорошему, полицейским рейдом по «случайно обнаруженным»  нелегальным пивным и уничтожением контрабандного пива. Если поймет, все нормально – договоримся о проценте и пусть себе, работает. Если не усвоит урок, придется направить к нему  Фиша с ребятами.» Он поморщился, снова отхлебнув из бокала. Он не любил Фиша – Неда Фишфангера. Грузного, страдающего одышкой, верзилу, любящего  пиво с креветками и отвечающего в их организации за вопросы безопасности. Жестокий человек, выполняющий всю грязную работу, без каких – либо вопросов и размышлений. Цепной пес – хозяин говорит, что надо делать, Фиш идет и делает. Быстро и четко, за что и стал пользоваться доверием босса. Несколько раз Нед пытался завязать дружбу и с ним, приглашая в свой клуб на 7-ой авеню, но натолкнулся на его холодное – «Сожалею, у меня на этот вечер другие планы, мистер Фишфангер».  Как – то, изрядно набравшийся пивом, Фиш, тыча ему в лицо толстым пальцем, прогнусавил - « Чего ты корчишь из себя? Ты такой же, как, я! Такой же ублюдок, только тощий, ах – ха - ха!»  На что он, медленно и тщательно подбирая слова, ответил – « Не совсем так, мистер Фиш. Я – солдат, а Вы – палач. Некоторая разница все – таки есть.» Обозвав его высокомерным болваном и чуть не спровоцировав разборку среди своих, Фиш оставил попытки заручиться его поддержкой. Но, его пьяная болтовня  все же зацепила, он периодически стал вспоминать этот случай, где – то там, в глубине сознания, понимая, что в чем – то эта мордастая образина была права. И это мешало, это отвлекало и зудело, как заноза под ногтем.
         « Так, ладно, хватит нагружаться коньяком,  надо съездить  в одно место.« Шульц – его приятель и постоянный партнер по бильярду, звал сегодня вечером посетить. Маленькое кафе у набережной, хозяин - выходец с Украины. Борщ изумительный готовит, ну и поговорить, вспомнить  былое. Он не любил вспоминать былое, сразу хотелось напиться и уснуть. И не просыпаться, чтобы не видеть все эти лица чужих ему людей – чужих по языку, по духу, по сути своей. «Зачеркнуть бы всю жизнь и сначала начать…» - он наморщил лоб, вспоминая песню. Где он ее слышал? Когда? Нет, память не давала ответа.  Он спустился к машине, еще мысленно повторяя  строчку из странной песни, хлопнул дверцей. Вечер начался.
          Шульц уже был на месте, рядом с ним сидела молодая женщина. Приятная внешность, темные волосы, темное платье.  Шульц привстал, здороваясь  - « Знакомьтесь, пани – мой хороший приятель. Кстати, Ваш сосед, географически, так сказать», он удивленно глянул на Шульца - «Пани?» - «Ну, да. Она родом из Польши, родители убежали от потрясений эпохи.» Он хотел щелкнуть каблуками, представляясь, потом поняв, что это будет выглядеть смешно и не уместно, спокойно назвал себя. Женщина, с интересом взглянув  на него, слегка улыбнулась – «Юдита, рада знакомству». Принесли тарелки с борщом. Давненько он не ел ничего подобного - ароматный, наваристый, с большим куском мяса, сверху плавали галушки – кусочки вареного теста и душистая зелень. «Ну, дружище Шульц, удивил! Откуда ты узнал про это место? Чудо, а не борщ!» - «А, то! Шульц знает, как порадовать старого друга. Пани, не стесняйтесь, налегайте. Где еще в этой скучной Америке можно поесть нормального борща!»
          Беседа текла неспешно, вспомнили войну, бегство  за кордон, оставленных  и потерянных близких людей. Выпили украинской горилки, хозяин знал рецепт и подал на стол заветную бутылочку.
Ощутив, как в горле приятно зажгло  душистым перцем, он вспомнил, как последний раз пил «Смирновскую» - обычную водку. Русскую водку. Кто бы знал тогда, что  - последний. Официант завел патефон, поставил пластинку – хриплый негритянский голос запел  что – то медленное, грустное и мелодичное. «Пани танцует?»  - «Да, пожалуйста». Они встали из – за стола, ее руки легли ему на плечи. «Блюз, какая печальная песня. Правда?» - «Правда. И поет ее человек, предки которого тоже не по своей воле покинули родину»  - «Как и мы» - «Да, как и мы». Он чувствовал ее тело сквозь тонкую ткань платья, легкий аромат духов, в кафе плавал сигаретный дым, вперемежку со звуками блюза, за окном мерцали огни порта и стоящих в гавани судов. Наклонив голову и чуть касаясь губами ее волос, он тихо сказал – «Маленький островок прошлого, штрихи исчезнувшей картины – борщ, горилка, империя. И мы – пассажиры без корабля, странники ниоткуда. Плывем в никуда.» -  Подняв к нему лицо, она, всматриваясь в его глаза, пытаясь прочесть там  то, что не принадлежало этому миру, этому кафе на набережной, этой стране,  даже этому времени, прошептала – « Как странно, удивительно странно устроена жизнь. Я вижу Вас впервые, а мне кажется, что мы знакомы много лет. И как так случилось, что мы встретились именно здесь - в чужой стране, среди чужих людей?» Он обнял ее, уже понимая и сознавая, что случилось то, что должно было случиться. Что  два маленьких человека в неизмеримых  глубинах Мира снова нашли друг – друга, два сердца снова бьются рядом, две души снова соприкоснулись на безконечном пути.
        « Я брошу все, надоело здесь, устал. Уедем куда - нибудь, подальше от побережья. Я многое умею, справимся. Пани согласна?» Он знал ответ, он знал многое, что еще не случилось. И то, что случится, как бы человек не относился к этому. Они уехали вместе, купили небольшой дом в часе езды от федерального шоссе. Открыли авто – мастерскую. Свою дочь он возил в школу на новеньком черном «Додже», модели 39 – го года. Сидя в мягком плетеном кресле под яблоней, росшей у крыльца, он иногда говорил, глядя вдаль – «Пространству виднее, оно мудрее нас!»