Глава 3
ПЕРЕСТАНОВКА КАДРОВ
Утром я почувствовала себя как в детстве – мама продолжала обо мне заботиться: заварила чай, приготовила завтрак, даже блузку мне погладила. Вот что значит уехать на два месяца, размышляла я.
– Вернется твой Шурка, – ласково глядела на меня мама. – А ты на работу поторопись сегодня, блузку надень новую. Покажи им, что у тебя все в в порядке. Отвлечешься хоть с коллективом.
– Как-то ты странно рассуждаешь, мама, – заметила я. – Ты ж не любила раньше Шурку.
– Я много думала, когда тебя не было, и поняла, что ты ведь страдаешь без него. А для матери нет ничего хуже страданий своего ребенка.
– Все, наоборот, говорят, что я буду страдать именно с ним, – задумчиво проговорила я...
...Дорога в «Барказ» была покрыта тонкой наледью. Я страшно опаздывала, но пришлось поневоле превратиться в гуся и вразвалку передвигаться по каткому асфальту вслед за такими же, как я, прохожими. Сейчас Афродита нападет со своими замечаниями, размышляла я, может, вообще лучше уволиться из этого издательства, ведь все здесь напоминало о Шурке.
Ровно в десять Барабашко собрал всех на производственное совещание. Так и есть, опоздала... Скрипнув старинной, небрежно выкрашенной белой краской дверью, я пробралась в офис. При виде меня Землянская укоризненно поджала губы, вероятно, заготовив колкие замечания.
Шеф подводил итоги экспедиции и озвучивал, судя по приглашенным айтишникам, свои далеко идущие планы.
Я присела рядом с Горынычем, поймав на себе заинтересованный взгляд скучающего Тарасика. Дизайнер Розанов замер рядом с гипсовым Лениным, внимая руководителю и в профиль напоминая еще один бюст.
– Не случайно я позвал сюда нашу кибернетическую братию, – увлеченно вещал Барабашко. – Наступает эра отхода от бумажной продукции! Эра будущего. Наконец-то вся информация будет подаваться на электронных носителях. Начинаем выпускать CD-Rom-диски. И у меня на тебя, Серега, большая надежда.
Горыныча с легкой руки Кальмарова так редко называли по имени, что каждый раз приходилось задумываться, кто же такой Серега.
– Не подведем, – снисходительно улыбнулся в усы Горыныч.
Самого же Кальмарова не было – как выяснилось, он заболел: то ли мигрень, то ли одышка, а то и вовсе воспаление поджелудочной железы. Никто точно не знал, но все предположительные симптомы казались довольно серьезными. Случилось «что-то страшное», торопливо оповестил собравшихся Барбашко, но скоро все выяснится. У Григория Семеновича всегда было слабое здоровье, тем более теперь, после продолжительной экспедиции...
Землянская тоже выглядела неважно – неусыпное руководство издательством наложило свой отпечаток на самочувствие, как она сама выражалась, уже «немолодой женщины».
– Ну что, Афродита Прохоровна, рассказывайте, сколько тут заработали без нас? – немедленно перешел к делу Барабашко.
– Трудились, – сухо ответила Землянская. – Без выходных. Выпустили наконец «Жизнь в снегах», потом еще целых девять видов телефонных справочников для городской администрации...
– Идрит-ангидрит! Что у них там туалетной бумаги в администрации ихней не хватает? – возмущенно проворчал Салтыков.
– Молодец, Афродита Прохоровна, можешь теперь отдыхать! – не дослушал ее Барабашко. – Я тебе уже замену подготовил!
– Какую еще замену?.. – ревниво произнесла Землянская, глянув на задремавшего в углу мужичка восточной наружности.
– Галим Ибрагимович! – представил его шеф. – Наш новый завпроизводством.
Вздрогнув, мужчина проснулся и быстро замигал раскосыми маслянистыми глазками.
– Абдрахманов! – поднялся новоиспеченный завпроизводством и, хитренько улыбнувшись, махнул рукой: – Да можьно просто Галик!
– Осваивайся, Галик! – радушно улыбнулся ему Барабашко. – Если кто не в курсе, рассказываю: Галим приехал со мной из Аральска. Долгое время работал там сначала в типографии, потом в городской администрации в отделе по обеспечению. Галим Ибрагимович захотел снова вернуться к издательскому делу и набраться в России опыта.
– Значить, плохо был обеспечен? – хихикнул Салтыков, доставая кружку с надписью «ЛДПР».
– В смисле? – удивленно вскинул на него широкие брови Галим.
– Так плохо обеспечивали в отделе обеспечения, что решил в другие города податься? – повторил свой саркастический вопрос Салтыков.
– Не болтай ерунду, Егор! – оборвал завхоза Барабашко. – А лучше займись делом.
– Есть не говорить ерундой! Какие будут еще распоряжения? – с готовностью выпрямился Салтыков.
– Ты ведь у нас не хочешь больше в завхозах оставаться? – иронично сощурился на него шеф.
– Зад-д-драло уже! Едрит-ангидрит завхозами этими быть! – раздраженно произнес Егор.
– Возвращайся к должности водителя и бери с собой Наташку! – приказал Барабашко.
– Оксид твою медь! Завсегда согласен! – Салтыков расплылся в добродушной улыбке.
– Надо к Кальмарову съездить, премию ему отвезти, да и за одним узнать о его самочувствии, – продолжал шеф.
– Что за премия такая? С чего?! – нервически качнул носком ботинка Горыныч.
– Ему положено, он два месяца был на нервной работе! – заступился за подчиненного Барабашко.
– А нам? А Прохоровне не положена премия? Она тоже тут одна вкалывала на нервной работе! – возмущенно раздул ноздри Горыныч.
– Спокойно, Серега, всё чуть позже! И Афродиту никто не забудет, – шеф осторожно коснулся руки хранившей гробовое молчание Землянской...
...Кальмаров с семьей жил в двенадцатиэтажке на окрине города, в районе завода железобетонных изделий, или попросту ЖБИ. Когда-то его соседом был Барбашко, который со временем пошел на расширение, вложившись в новостройку на Сортировочной. В мечтах у шефа было побыстрее заработать на коттедж.
Григорий Семенович тридцать пять лет хранил верность родному району и считал, что где родился, там и сгодился. В результате почти так и получилось: маленький Кальмаров приехал в Екатеринбург, тогда еще Свердловск, когда ему было пять лет, из поселка Заречного – его родители раньше работали на Белоярской атомной электростанции. Отец устроился на ЖБИ слесарем-ремонтником, ему сразу жилплощадь дали, мать сначала с младшим братом Григория в декрете сидела, потом устроилась на тот же завод бухгалтером.
Жену Кальмаров похожую на мать выбрал – как-то так получилось, подсознательно. Ленка тоже сначала бухгалтером на ЖБИ работала, а потом перестройка, распад Союза, зарплату не платили – пришлось с надомной работой маяться. Ладно Барабашко ее в «Барказ» бухгалтером потом взял.
– Заходите, – мрачно встретил нас Кальмаров и, шаркая тапочками, направился к себе в комнату.
– Мать! Чаю завари! – крикнул он жене, которая теперь всегда была дома.
Мы с Салтыковым, сняли обувь и последовали за Кальмаровым.
– Че приперлись? – мрачно посмотрел на нас Григорий Семенович.
Он был в полосатой пижаме, а на голове торчал во все стороны шпын из давно не чесаных седеющих волос. Если бы мы не были наслышаны о его хвори, то можно было подумать, что человек неделю не просыхает.
– Дык, едрит-ангидрит, пенсию тебе принесли, ой, то есть как его... премию! – доложил Салтыков.
– Едрит твою, ангидрит твой, перекиси марганцевую мать! – подскочил, мгновенно преобразившись, Кальмаров. – Старуха! Беги за коньяком! Мне ребята премию принесли!
– У тебя ж давление, – заглянула в комнату супруга Григория Семеновича.
– Да-а-а... плесень я старая... Совсем я обезножил. Будь он проклят этот паралич! – бессильно отмахнулся Кальмаров.
– Паралич? – испуганно заморгал Салтыков.
– Давленье у него! – многозначительно повторила жена и скрылась за дверью.
– Увольняться я собираюсь. Премию не придется тратить, – сообщил Григорий Семенович.
– Увольняться? – удивленно воззрилась я на Кальмарова.
– Время такое, – вздохнул Григорий Семенович и решительно подошел к окну. – Надо бизнес свой открывать. Редактором ничего не заработаешь.
Григорий Семенович всадил пятерню в непослушные вихры и стал всматриваться вдаль, стремительно грустнея. Всем своим видом он мне снова напомнил кого-то из классиков марксизма-ленинизма, как в нашу первую встречу.
– Дык, деньги надоть для этого иметь, мани-мани, – участливо подсказал Салтыков.
– Деньги надо иметь, иначе они будут иметь тебя, – горько усмехнулся Кальмаров и устало опустился на незаправленный диван.
– Эх... бляха-муха! – не нашелся что ответить Егор.
– Есть у меня кое-какие сбережения. Куплю станок печатный... Сниму помещение на ЖБИ, там как раз сейчас многие цеха не работают, в аренду сдаются, – поделился своими планами Григорий Семенович.
– Зачем станок-то? Деньги, что ль, печатать? – обрадовался своей догадке Салтыков.
– Соображаешь, едрит-ангидрид, – похвалил водителя Кальмаров и добавил: – Начну печатать, но не деньги. Заказы буду брать на печатную продукцию – рекламу, журналы, газеты, книги...
– Тяжелые времена настают, – вздохнула я. – Справишься?
– А у меня выбор есть? Вон малая подрастает, Ленке шубу новую надо. Да и вон у шкета с каждым годом потребностей все больше и больше... – перечислил Кальмаров.
– Что шефу-то передать? – выложил стопку купюр на журнальный столик Салтыков. – Хворать долго будете энтим давлением своим? Аль еще чем?
– Давленьем только, – заверил нас Григорий Семенович. – Не курил давно – вот и скачет. Я ведь двадцать пять лет курил. И вот бросил. Сначала сердце прихватывало, а теперь вот давленье.
– Так, можеть, снова начать курить. Ну не смолить, конечно, а помаленьку? – подсказал Салтыков.
– Не положено! – голосом руководителя экспедиции проговорил Кальмаров и нежно притянул к себе купюры.
– Ну тоды пошли мы с Натуськой, – обрадовался Егор. – Афродитушка ждет!
– Так торопитесь, что даже чаю не попьете? – хитро усмехнулся Кальмаров.
– Я столько пью чай, что уже чувствую себя чайником! – хохотнул Салтыков.
– Ну тогда, как говорили древние римляне – Vale! По-нашему – «здравствуйте!» – поклонился Григорий Семенович.
Когда мы вышли из подъезда, я вдруг наконец поняла, кого мне в этот раз напомнил Кальмаров - Энгельса, только без бороды...
Продолжение следует.