Былина

               

С дядей Мишей читатели моих повествований встречались в рассказе «Командировка». Поехал он тогда на грузовике за автомобильными покрышками  в Омск, да и отстал от хорошо знающего город Сашки Ваганова. Хватил, так сказать, лиха…
И немало еще оказий случилось с ним за длинную жизнь, да разве опишешь? А вот на этой можно бы и остановиться. 
- Ты, Борис, пропиши там, как следует, что бабы вытворяют!  – сказал мне как-то дядя Миша. – Не беги, как намыленный, а сядь на бревнышко, да и послушай! …Мужик ведь, если отколет какой-то   номер, так это лишь его одного и   касается. В нем и угаснет… А баба – нет! Оттого семья и страдает. – под семьей он, конечно, понимал самого себя. – Тебе вот сколько лет? …А ни сединки в башке. А я, - Михаил Степанович поскрёб растопыренной пятерней лысину, по закраинам которой сивели редкие волосины, - серее волка, поди, на четверть стал! …А с чего такое? Расскажу…

Утром того дня, когда дядю Мишу и сторожа Ваньку Кузина собирались торжественно проводить на пенсию, директор совхоза   сказал:
- Вот, Степаныч, чего и дарить не знаю… Профкомша купила верблюжье одеяло да походную палатку. Не было одеял-то больше. Так тебе чего дарить: верблюда или палатку? …Тогда я палатку-то Кузе отдам. Все одно пропьет. 
И  вот сейчас, после нешумного конторского застолья, ковылял дядя Миша домой, прижимал к груди целлофановый пакет с одеялом и думал. …Что же ему теперь делать-то, как жить дальше? Кузе вон как просто: как был сторожем при гараже, так и на пенсии им останется. …А Михаилу Степановичу куда податься?! А сидеть без дела никак нельзя: нет в костях температуры без беготни!         
Но и шоферить дядя Миша больше не соглашался. Устал от той суеты. А может и вправду в сварщики податься? Директор ведь так и сказал:
- Ты, Степаныч, отдохни недельки три и возвращайся в гараж. Не машиной, так иным займешься. Сейчас вон   котельную ремонтировать будем, менять старую канитель на новую. …Ого, сколько работы!
Отдохнуть – это можно… Можно даже и запьянствовать на
И загудел дядя Миша, запьянствовал. Благо жены дома не было: умчалась в район к брату. Главному врачу районной больницы. Ремонт у него в квартире случился, вот и вызвалась помочь.               
И когда она на третий день вернулась домой, то застала  там  настоящий содом. Он царствовал везде: и во дворе с распахнутой настежь калиткой, и в сенках, где почему-то горой валялись   старые фуфайки, а особенно развернулся на кухне. Там   за столом сидели двое: пьяный, как зюзя, хозяин дома и не менее выпивший гость – Васька Кузин. То был тщедушный мужичонка  с такой скукожившейся физиономией, что ее хотелось сначала приложить к ладони,  расправить, а уж потом, с обновленным-то Кузей, чего-то  и обсуждать. Но говорил он всегда об одном… И сейчас, конечно, о том же:               
- Раньше порядок был! – Кузя взял с чайного блюдца папиросу и потянул воздух из её остывшего нутра. – Хлопну пять флакушек, не помню чего, из аптеки, и лежу, как убитый. А теперь…
- Х-хэ... – едко усмехнулся Михаил Степанович. – Тогда ведь за всем  следили: не украдешь!  Леха вон Быбин привез кирпичу на гараж, так его сразу за шиворот взяли – откуда, мол? - И подзадорил   Кузина: - Лей спирт-то, не жалей! Баба еще от   брательника   привезет! …Запой ведь у нас.
- Запой?! – ахнула про себя Катерина. – Ему пенсию-то для того что ли дали? – И так как век у дяди Миши таких катавасий не   случалось, то событие супругу прямо-таки подкосило. От запоев, слышала она, только в больницах и лечат. Сами мужики из них не выходят.                                 
И вот с того самого её душевного волнения и оказался дядя Миша в районной больнице. В палате, что находилась рядом с кабинетом главного врача. Один одинешенек. Видать, та палата была из командного резерва и отмыкалась лишь в особых случаях. 
Ему чего-то покололи, чего-то покапали, и когда он через несколько дней уже забыл про свой запой, то заглянул в кабинет   высокого родственника: 
- Того у вас, Сергей Иваныч,  мух-то уж больно много... Так и льнут! К ненастью это. Упустим погоду…
- Погоду?  - Сергей, не дяди Мишиного возраста мужик, а чуть помоложе, нахмурился. – А нам чего до погоды?
- Так домой пора… Сенокос ведь!  Вон травища какая, хоть попа корми!
- Ну, раз сенокос… - Свояк, видать, и сам был не прочь   поговорить с дядей Мишей, да всё служба мешала. – Тогда конечно! Только, - поскреб указательным пальцем у кадыка, – закон ведь вышел: попал по этому делу – все! Изволь подстраховаться, – и вытащил из бокового кармана халата бумажку, в которой оказались две желтые пилюльки. – Это чтобы потом вина два года пить не хотелась… А  не выдержишь, - Сергей растопырил ручищи: каюк, мол!
- Так я же не алкоголик! – вырвалось у дяди Миши. - Да и на пенсии… Что за беда, если выпью?
- Закон есть закон! – отрезал главврач. Но, все же смягчился до пояснения: - Кто у вас лучший шофер в совхозе? …Правильно, Сашка Ваганов! Сучок тиснет в кулаке – вода побежит! …А ты вот возьмёшь бутылку водки, да в гараж и закатишься: неужто Сашка с тобой не выпьет? При сухом и сырое горит!
- Да зачем он мне Сашка? – горестно возразил дядя Миша. – У него своя голова на плечах! 
- Ну, уж тогда не знаю... – Сергей сунул пилюльки опять в карман. – Тогда еще в больнице полежи. 
Тут Михаил Степанович совсем духом пал: пятница на носу! В пятницу обычно из больницы и выписывают. …А в понедельник он в совхозную контору собирался: в сварщики определяться.
И, матюкнув суровые указы,  дядя Миша выждал пятничного утра и опять толкнулся в кабинет главного врача.
И шибко осерчал он с той минуты на Катерину: хотел уже с ней долго-предолго не разговаривать, да к вечеру первого же домашнего дня, забывшись, спросил у жены:
- Кузя не заходил? Я ведь помню, как ему сто рублей давал… - Хотел добавить, что промах тот случился в дни запоя, да осекся: чего былое ворошить?
- Ой, да когда хоть он долги-то возвращал? – возразила Катерина. – Плюнь на ту сотняжку! …Баню-то топить?
Тут дядя Миша и подобрел к супруге: родную кукушку и на соловьиху не променяешь.
                *   *   *
И целый год дядя Миша терпел. Страдал,   как последняя курица! …И в Омск они с Катериной не поехали. Хоть и получил племянник Витька вместо «малосемейки»  новую квартиру, но на новоселье все одно не собрались. Зачем  он своей сухотой будет праздник людям ломать? …Только вот зрело впереди событие во много раз важнее всяких там новоселий: юбилей Сергея Ивановича. В августе пятьдесят пять лет мужику стукнет. И отмечать его свояк решил в соответствии с возрастом и чином в райцентровском ресторане «Волна». И тут, выходит, дядя Миша   опять будет не у дел…
И он не выдержал: решил перед юбилеем руки на себя наложить: выпить, как следует, коньяков, что в ресторанах подают, а потом уж будь, что будет!   
И на другой день после столь важного решения сел Михаил Степанович на попутку и покатил в районный центр, где те коньяки и продавались. Через пару часов он уже шагал к своему дому, придерживал в кармане пузатую бутылку «Плиски» и думал о скудности умишка других людей. …Вот суетятся, суетятся, а зачем? Всё равно умрём… Вот усядется он сейчас в гараже у верстака и учинит, чего задумал.
Коньяк был добротный, не местного разлива, и потому отвыкший от хмельного дяди Мишин нос сразу уловил его тонкие   флюиды.
Отыскав на полке столовую ложку, он осторожно налил в неё коньяку и выпил. …Обожгло. Плохое-то вино назад лезет, а это - нет. 
Посидел дядя Миша минут двадцать  на табуретке, покурил – нет, не умирает! Взял он тогда с полки стакан, протер его тряпочкой   и налил. И весь выпил…
Теперь он наверняка умрет! А зачем жил, чего в жизни видел? Да ничего… Разве только тридцать восемь оборотов. …Тогда ведь, тем далёким летом, совсем молоденький дядя Миша окончил курсы шоферов, а бригадир и говорит: «Езжай, Мишка, силос возить!» Выскочил на трассу и погнал.  А тут кольцевая развилка дорог впереди. Поехал по кольцу, а выскочить с него - никак  не может: то одна, то другая машина с боков поджимает. Так тридцать восемь оборотов по тому кольцу и накрутил. …Их гаишники насчитали. Мчались куда-то по своим делам, да такое диво и увидели. Хотели было прав лишить, а как узнали, что он   первый раз на асфальт выскочил – казнить и не стали.  …И Катьке он ни разу  ласкового слова не сказал. Его любовь - как зимнее солнце: вроде бы есть, вроде бы нету.
Сунул тогда бутылку с остатками коньяка в карман и чуть косолапя, направился к дому. А почему дядя Миша выпивши обычно косолапил, он и сам не знал…
И Катерина по той самой странной косолапости его сразу выпившего различала. Распознала и сейчас и от удивления даже   присела на скамеечку у русской печи.
И он  подсел к супруге. Нет, не плюхнулся, все он старался напоследок жизни делать аккуратно и основательно.
- Вот, - промолвил опустошенно, - умираю. Не сдюжил… Плохо теперь, так плохо, что не знаю, что и сказать! 
- С чего тебе плохо-то?  - Катерина услужливо подвинулась к нему. - С каких это щей?
- С таких… Чего Серега-то сказал, забыла? Про желтые пилюльки! На два года уговор был, а я…
И таким неподдельным было горе Михаила Степановича, таким глубоким, что супруга вдруг придвинулась к дверям и всплеснула руками:
- Да неужто ты поверил?! …Я приструнить тебя просила – он и   пошутил!
Хоть и горяч был Михайло в молодости, да ведь когда это было?! Но и сейчас не смолчал! …Только некому было те слова слушать: мелькнул Катеринин платочек далеко за окошком  и пропал.
А дядя Миша прислонился к печке, да опять коньяку себе и налил. Но уже в кружку… 

- Вот, Борис, какая былина со мной приключилась! – дядя Миша поелозил сапогом по папиросным окуркам, норовя сгрести их в кучку возле растрескавшегося от солнца бревна. - Знаю, что уже   слыхивал подобное в жизни, а все равно пропиши. …Чего говоришь? …Так понятно, что ничего интересного в выпивке нету, не родня уму, да ты уж тогда не говори про пьянку-то! Ты мои переживания опиши, про то, как я от них совсем седой стал. …Хотя что? И детинка с сединкой везде сгодится. …Куда его девать-то?