Это случилось в Риге в девяносто шестом году. Лёня учился тогда на втором курсе ремесленного училища. Учиться там он не очень хотел, не то, чтобы ему не нравилась техника или специальность, никаких претензий к преподавателям училища у него не было, но некоторые однокурсники его настолько раздражали, что он порой начинал планировать их как-то убить. Свою неприязнь к ним он скрывал очень плохо, они чувствовали его враждебное отношение, и постоянно мелко над ним издевались, то кидали ему в шею спичкой, на конце которой была нагретая жевательная резинка, то подкладывали на стул какую-то дрянь, то начинали язвить по поводу его немодной одежды.
В училище он отправился, окончив девять классов основной школы, чтобы поскорее начать работать. Его мама с высшим образованием работала в прокате видеокассет, за очень малые деньги, а отец перебивался случайными заработками, да и те тратил в основном на себя и на свою любимую разваливающуюся, старую машину. Есть было особенно нечего, кроме «ножек Буша», да картофеля, который им привозил брат мамы с хутора своей тёщи. Иногда в придачу к картошке шли соленые огромные огурцы. Лёнька тогда мечтал о новой одежде, которую он мог бы сам выбрать в магазине, потому что ему приходилось донашивать чужие старые вещи. Отец считал себя интеллигентом в первом колене и не считал для себя возможным куда-то устроиться работать постоянно, особенно там, где надо было работать руками и пачкаться. За квартиру рос долг, потому Лёня даже и не думал учиться до двенадцатого класса и потом ещё лет пять в университете. Ему хотелось пойти работать хоть дворником, но немедленно. Пятнадцатилетнего пацана никто не хотел принимать на работу, всем работодателям нужны были ещё молодые и энергичные люди, но уже серьезные и с очень большим опытом работы и большим набором специальностей. Училище обещало и среднее образование, и сразу несколько профессий, и трудоустройство.
Советская промышленность в Латвии в середине девяностых остановилась, люди в основном торговали на толкучих рынках, и среди них было много людей с высшим образованием, потому Лёнька не видел смысла в том, чтобы учиться несколько лет, влача нищенское существование. К тому же он тогда начитался, выброшенной из библиотек коммунистической литературы, и уверовал в то, что пролетарии - самый революционный класс общества и в то, что рано или поздно во всем мире победит социализм. Конечно, он помнил советское время, помнил очереди, бедность большинства, вождей маразматиков. Он был в курсе сталинских репрессий, от которых пострадали и погибли многие его предки. Но ему в то время казалось, что людоед Сталин пришел, убил всех честных коммунистов, извратил идеи Маркса и Энгельса. После этого весь мир, увидев его зверства, охладел к идее построения социализма. С юношеским максимализмом он упрощал устройство общества и экономики. Ему казалось возможным силой устроить общество так, чтобы всем жилось хорошо. Ему было интересно, каким образом установили социализм в Скандинавских странах, хотя там и не убивали монархов, не было гражданских войн и переворотов. Но найти литературу об истории этих стран он не мог.
В то же время новоявленные хозяева жизни, бывшие кооператоры, открывшие свои лавочки, забегаловки, мастерские, в которых кустарно производили некачественный ширпотреб вызывали у него раздражение и отвращение. Это были ушлые неграмотные люди, часто с уголовным прошлым, которые норовили пустить пыль в глаза окружающим и всячески унизить своих работников. И один его дядя оказался как раз таким. Не вызывали у него восхищения и идеи национализма. Ему казалось абсурдным делить людей по национальному признаку, то есть одного человека хвалить за то, что он родился в определенном месте и в определенное время, а другого обвинять и наказывать, за то, что он просто родился не в той семье. Раздражала его и религиозная пропаганда, вера в бога напоминала ему веру в Сталина и последующих генсеков и диктаторов. Он был убежден в том, беды начинаются в тот момент, когда люди перестают думать и начинают просто верить кому-то, творить зло, ради добра, идут в рабство, ради свободы.
Лёня был вполне доволен паспортом негражданина, латышом он был только на четверть, и его латышские предки в двадцатых годах уехали в Сибирь добровольно. Бабушка на латышском уже не говорила, но вернулась в Ригу после войны к своим дальним родственникам, а потом и вышла замуж за украинца, который никак не мог заговорить ни на русском, ни на латышском. Его еврейские родственники жили по всему СССР. А его предков казаков с Кавказа депортировали в Сибирь принудительно в тридцатых годах, и они толком и не знали, откуда именно. Он не хотел принадлежать ни к какому народу. Ему казалось, что ничего нет хорошего, если у него будет что-то общее с множеством незнакомых ему людей. С одной стороны могут незаслуженно похвалить за какого-то выдающегося соотечественника, а с другой можно получить по голове за поведение какого-то маньяка той же национальности, к примеру.
В училище Леон разочаровался в пролетариате и понял, что это никакой не революционный, а самый реакционный класс любого общества. Часть его однокурсников были уже тогда уголовниками и наркоманами, другие собирались после училища поступать в ВУЗ и учиться дальше на вечернем, подрабатывая по, полученной в училище, специальности. Рабочими они всю жизнь быть не хотели и таких было немного. Основная масса однокурсников были воинствующими невежами с кучей комплексов и малым набором примитивных интересов. Им хотелось есть побольше чего-то попроще, вырядиться по моде, чтобы не выделяться из стада, совокупляться с такой же ограниченной девицей. Приобрести автомобиль, чтобы вызвать зависть окружающих, для этого ещё им нужны были золотые цепи на шеях и швейцарские часы. Зрелища им нужны были незатейливые, вроде голливудских фильмов, российских сериалов про бандитов и ментов, или шоу, где что-то раздают бесплатно. Читать любую книгу или даже газету было для них унизительно и болезненно.
Глядя на однокурсников Леон подумал о том, что демократия вредна для общества, где большая часть общества пролетариат, который живет неосознанно, по инерции. Такие амебы могут выбрать только лжецов популистов, которые за краткий срок своего правления наворуют из бюджета на начало своего дела или на тихую старость и уйдут в отставку, не выполнив своих обещаний. А эта серая бездумная масса, развесив уши для новых обещаний будет выбирать нового прохиндея. Да и многие из таких вообще на выборы не ходят. Он читал тогда русских классиков, вроде Толстого и Тургенева и испытывал к этим образованным и воспитанным зажравшимся аристократам не меньшее отвращение, чем к пролетариям. Он видел, что человека с детства можно воспитывать и образовывать, и он может разбираться в технике и искусстве, но при этом оставаться верующим тупицей, который хочет только поглощать, расщеплять и выделять, при этом размножаясь и самоутверждаясь, унижая ближних. Потому диктатуру с просвещенными аристократами во главе он тоже считал несостоятельной.
Читая разные книги, Лёнька думал искал формулу правильного устройства общества, записывая свои соображения в блокнот, а потом он разжился старой печатной машинкой, и принялся печатать не только "научные работы по обществоведению" но и художественные произведения. Тогда он был не уверенным в себе, потому искал какой-то поддержки извне, нуждался в единомышленниках. Среди однокурсников в училище он найти таких не мог. Многие однокурсники просили у него за скромное вознаграждение написать вместо них сочинение по литературе или обществоведению, но одному, явно умственно отсталому он давал списывать бесплатно. Над ним издевались больше всего в группе, и он вызывал у Лёни жалость. В благодарность за помощь и внимание умственно отсталый Артём Цыплаков мог внимательно слушать лекции Лёньки по истории, политике, литературе, экономике. Тёма ничего не понимал, но старательно кивал и мог даже заявить, что ему это интересно. Он ходил за своим любознательным однокурсником, как хвост. Угодливо угощал его сигаретами и крепленым вином.
Недовольный миром и своей жизнью Леон пристрастился к сигаретам и алкоголю. Стипендия была маленькой, около восьми лат, её ни на что не хватало в плане приличной одежды или обуви, но сигареты без фильтра можно было найти на рынке за двадцать сантимов, и столько же стоила кружка пива. Бутылка крепленого вина стоила примерно лат. Стипендия у двух друзей быстро кончалась, когда они на втором курсе начали регулярно пить и курить. И это побудило их искать, как заработать. В то время где-то ещё можно было в заброшенных домах найти какой-то цветной металл или антиквариат. Потому после уроков они шныряли по разным трущобам. В одном деревянном двухэтажном заброшенном доме, середины девятнадцатого века, некогда принадлежавшему уряднику, они нашли комнату, доверху заваленную вещами, которые можно было попытаться сдать в антикварную лавку. Долгое время они отсортировывали ценные вещи от разного ненужного хлама и потихоньку носили их в разные магазины на сдачу. Там были старые значки, военные мундиры, гипсовые и бронзовые головы, советские деньги, старые книги.
Вскоре комната опустела, они её прибрали, вставили стекла в оконную раму, начали топить там печку, повесили на дверь навесной замок, и начали там распивать алкоголь. Ранее они в холодный сезон пили в подвале Леона, но его соседи ворчали, что подвал не предназначен для того, чтобы там сидели круглыми сутками, распивали алкоголь и курили. В комнате старого дома урядника не было электричества, как в подвале, но там мало кто их тревожил и в комнату кто-то натаскал вместе с антиквариатом свечей с кладбища и была керосиновая лампа. Но в том доме уже не осталось никаких ценных вещей. И тут Цыплаков напомнил Леону про чердак, сказал, что не мешало бы там поискать какое-то старье для коллекционеров. И они сколотили из досок лестницу и принялись ломать непонятно как заколоченный люк на чердак. И когда гнилая крышка уже начала поддаваться, с чердака послышались угрожающие вопли, а потом оттуда вылез небритый мужик, укутанный в лохмотья в очках с треснувшим стеклом. Он был возмущен тем, что пацаны, у которых все ещё впереди, которым есть где жить, зачем-то ломятся в последнее пристанище нищего старика, выброшенного из квартиры из-за долгов, которому государство не хочет платить, честно заработанную, пенсию, не дает гражданство и работу, обрекая его на смерть от холода и голода.
Леон предложил старику поесть, выпить и покурить в комнате, где была натоплена печка. Мужик немного поломался для приличия и бодро спустился с чердака, накинулся на хлеб, квашеную капусту и копченую колбасу, которые студенты купили, чтобы закусить, пару бутылок крепленого вина. Радостно он опрокинул в себя и пару стаканов вина, а потом жадно затянулся предложенной сигаретой и бережно уложил в мыльницу, полную окурков, пару сигарет, которые ему дали на будущее. Он прислонился к изразцам печки и сказал, что его зовут Герман. Раз десять он поблагодарил своих благодетелей и сказал, что спать он лучше пойдет наверх, потому что в эту комнату ночью могут явиться недобрые люди и избить его, требуя ценных вещей или просто забавы ради, такое уже случалось. Парни рекомендовали ему хорошенько подпереть дверь, но бомж предпочитал не рисковать.
Гера рассказал им, что уже год живет на чердаке в этом доме, ранее снимал эту квартиру у последнего оставшегося в доме жильца, его друга детства и одноклассника. Но потом того переселили в другую квартиру, когда признали дом аварийным, и в квартиру начали вламываться всякие люди, тогда он и переселился на чердак, где было холодно, но туда мало кто лез, да и люк было проще заблокировать и если его и ломали, то можно было спрятаться на крыше. Воду он носил в пластиковых бутылках, испражнялся в те же бутылки и пакеты. Когда было слишком холодно он разводил в тазике небольшой костер возле открытого люка на крышу. Лёньке было интересно, как этот человек выживает в таких условиях, где берет еду, и Гера ему рассказал, как заходит в разные кафе, где ему отдают объедки и окурки, которые он потрошит и вертит из газеты самокрутки. Часто он в мусорных контейнерах находил достаточно неплохую одежду. Ещё, видя его около контейнеров, сердобольные старушки часто выносили ему чего-то съестного или одежду и обувь, оставшуюся от умерших мужей. В то время принимали только стеклотару и то не всю. Все деньги от сдачи собранной стеклотары он тратил на разведенный спирт с точек, которых в тех трущобах промышленного района было очень много. Там же по дешевке продавали и контрабандные сигареты. Найденный антиквариат ему было лень тащить в центр города, где были лавки, которые могли что-то из этого принять. Идти до центра было далеко, а в общественном транспорте тогда уже ездили кондукторы, выгонявшие безбилетников.
Лео совсем не смутило, что от Германа дурно пахнет, наоборот неприятный запах нового знакомого вызывал в парне жалость к бездомному и он начал думать, где бы в этом заброшенном доме нагреть воды, чтобы несчастный человек мог помыться, и где достать ему чистое бельё и одежду. До него, как и до его умственно отсталого друга тогда ещё не дошло, то, что бездомные люди не особенно горят желанием мыться и носить чистую одежду. Он предложил Герману возить его вещи в антикварные лавки в центре города, потому что у них были дешевые студенческие проездные талоны на месяц. И деньги он предложил делить пополам. В тот же вечер они получили от бездомного целый пакет с интересными вещами. Там была и вилка со свастикой, и кубок из бронзы, и деревянный щелкунчик в виде барана, и кассетный магнитофон, и старинный зонтик-трость с металлической рукояткой, и советский китель старшины музыкальных войск.
И все же главная радость от знакомства с Герой для Лёньки была из-за его образованности и умения вести беседы на самые разные темы. В то время он мог с интересом поговорить только со своей мамой, которая много работала, а после работы была занята домашними делами. С отцом они друг друга терпеть не могли, потому практически не общались. С однокурсниками он тоже почти не общался, а умственно отсталый Тёма был для него чем-то вроде домашнего животного, потому что в его лексиконе была только сотня коротких фраз на все случаи жизни. Герман продемонстрировал свои познания в латышском, английском и немецком. Рассказывал разные стихи наизусть, на разных языках. Но более всего Леона захватывали истории о жизни Германа, которые он увлекательно рассказывал простым языком, в шутливом тоне, даже если речь шла о достаточно страшных вещах. Чувствовалось, что этот пожилой человек, не смотря на свое бедственное положение, к жизни относится так же легко, как в детстве.
И каждый день Лео со своим оруженосцем после занятий в училище приносил Герману поесть, выпить и покурить в определенное время, принимал от него очередной куль с барахлом. Они втроем выпивали и болтали до позднего вечера. Родители молодых людей не замечали того, что они навеселе, да и хмель из молодых организмов достаточно быстро выходил. Тёмный, конечно, иногда протестовал против ежедневных встреч с Герой, потому что совершенно ничего не понимал из разговоров, которые вел Леон с новым знакомым, а всё непонятное его пугало. Но общаться ему было больше не с кем, а одиночество он не выносил, да и ссориться с единственным другом значило для него вылететь из училища из-за неуспеваемости.
В один вечер, парни, получив аж пять лат за коллекцию монет и значков от коллекционера на блошином рынке, которому ещё очень понравилась барсетка, в которой эти коллекции лежали. Они сильно напились сначала пивом в забегаловке, а потом ещё выпили крепкого вина, пока топили печь на своей конспиративной квартире. Геры почему-то не было в условленное время. Тёма, который и без алкоголя был дурной, предложил Леону поискать Германа на чердаке, предположив, что ему стало там плохо. На самом деле ему хотелось поискать не пожилого знакомого, а чего-то ценного. Полезли они туда со свечками, роняли их в груды разного барахла, которое на продуваемом чердаке было совсем сухим. Пару раз загорелась какая-то бумага, они её небрежно потушили и спустились вниз.
Герман пришел сильно пьяный, когда на улице было уже совсем темно. Он сказал, что сердобольная старушка выдала ему не еду, как обычно, а два лата, на которые он тут же купил на точке спирта вонявшего, как преобразователь ржавчины и сигарет без фильтра. Спирт он почти весь выпил, не отказался и от предложенного ему крепленого вина и закуски. Посмотрев на окно, они увидели какое-то зарево, а потом и звуки, напоминавшие стрельбу. Леон первый понял, что это горит крыша и с треском лопается шифер. И пожар случился потому, что они плохо потушили на чердаке огонь от упавшей свечки. Увлекая за собой Тёму, он побежал по скрипучей лестнице вниз, понимая, что их могут за поджог привлечь к уголовной ответственности. Во дворе горящего дома, он обнаружил, что Герман и не думает никуда убегать. Тогда Леон потащил Тёмного обратно в дом, чтобы вдвоем вытащить оттуда бездомного, который по их вине теперь и на чердаке не может ночевать. Пьяный старик совсем растерялся, стоял раскорячившись и не мог двинуться с места. Парни взяли его под руки и потащили вниз по лестнице, а потом по двору и по улице. Они свернули в подворотню, когда увидели мчавшуюся по узкой улице пожарную машину, а за ней полицейскую.
Потом они дворами и проходными подъездами вышли на широкую улицу и направились на окраину старинного промышленного района, где жил Леон. Он решил поселить Геру в своем сарае в подвале, где было две комнаты, кровати, горячие трубы, электричество, а в бойлерной ночью можно было помыться горячей водой. Однако в то время родители забрали у него ключи от подвала, чтобы соседи больше не ворчали из-за притона в подвале. Он придумал, как выкрадет ключи, сделает дубликаты и положит оригиналы обратно, но для этого нужно было время и деньги. И пришлось ему заглянуть в гости к одному глупому и наглому пацану с его двора, Гришке, срочно помириться с ним после ссоры и попросить его временно поселить Геру в его подвал. Наглый мальчишка какое-то время ломался, требовал от Леона и Тёмного извинений и обещаний вечной дружбы, а потом всё-таки отвел его в свой подвал, где бездомному пришлось двое суток спать на досках. От нечего делать он читал старые газеты и журналы при свече, которую тушил при любом шорохе. Его юные друзья приносили ему еду, но её было слишком мало. Что-то из этой еды они вынесли из дома, а что-то купили на то, что выручили от сдачи собранных цветных металлов. На эти деньги Леон также сделал копии ключей от подвала.
Около полуночи Леон провел Германа в свой подвал, завел в бойлерную и выдал мыло, мочалку, бритву, новую одежду и тазик. Гера не очень хотел мыться и бриться, стоя на бетонном полу, поливая себя из тазика. Но перечить своему благодетелю он не решился, и сбрил не только бороду, но и венчик вокруг лысины. После этого он уже в своем новом жилище попил горячего чая с бутербродами и показал рану на ноге, из-за которой он не мог больше ходить на свой промысел. Леон сказал, что ему надо к врачу, но узнал, что никаких действительных документов, кроме уже давно просроченного советского паспорта у Геры не было, потому к врачу он попасть не мог. И пришлось Леону дома долго листать медицинский справочник, чтобы помочь своему другу. На следующий день он дал ему антибиотики, обработал рану и перевязал её.
Еды для Геры не хватало, Тёма жадничал, а наглому Гришке и самому с его мамой нечего было есть. Мама Леона быстро заметила, перерасход продуктов и потребовала у сына объяснений. Ему пришлось признаться, что он поселил в подвале бездомного. Мама, как обычно, сначала долго кричала, а потом дала сыну денег на дешевую крупу и начала готовить еду для несчастного человека, который, как и многие советские люди потерялся в новой жизни. Парни принесли Герману магнитофон с наушниками, но слушал он в основном радио, музыка его не очень интересовала. В подвале была большая библиотека, и он читал книги с огромной скоростью. Потом ему принесли ещё меленький телевизор, который он тоже не очень любил смотреть. Единственное, что Геру угнетало тогда, так это постоянная нехватка курева. Ему приносили окурки и лишь изредка несколько сигарет с точки, а он привык курить каждые полчаса. К тому же окурки часто бывали мокрыми, он их сушил на утюге, но накуриться этим табаком было трудно.
Через две недели нога его начала заживать, и он сам начал выходить из подвала по ночам, чтобы выносить свои нечистоты и собирать окурки. Вскоре он начал приносить в подвал разные интересные для его благодетеля вещи, вроде антиквариата, который сдавали и покупали ему сигареты, еду, а иногда и выпивку. Сначала долго он ходить не мог, нога ещё болела, потому он больше лежал, читал или часами разговаривал с Леоном, рассказывал о своей жизни. Узнав, что его благодетель пытается что-то писать, попросил его принести блокнот почитать и начал объяснять ему, правила грамматики, указывать на стилистические ошибки, объяснять, как выстраивать сюжет, какие моменты описывать подробно, а о каких упоминать лишь вскользь. Он признался Леону, что в свое время работал внештатным журналистом и написал сотри писем разным женщинам, когда знакомился по объявлению в газетах. Рассказы Германа иногда увлекали даже умственно отсталого Тёму и ушлого Гришку, у него были определенные артистические способности, чтобы держать внимание аудитории, даже если его слушали совсем нелюбознательные и необразованные люди.