***
Война – страшное для всего человечества явление. Она убивает, калечит, сеет разруху, обездоливая людей. И в умах людей она тоже производит сдвиг. Груня – человек необразованный. В большой политике совсем ничего не смыслит. Однако наблюдая за происходящим в деревне, делает определённые выводы. Мужики ушли на фронт. Многие сгинули там навечно, осиротив детей, сделав вдовами жён. Другие вернулись домой. Счастье! Но Груня думает, что и тут оно не для всех. Одни мужики, вернувшись к семьям, все силы отдают детям, жёны их буквально расцвели: надёжная опора в дом вернулась. В колхозе они работают за троих. Другие же… Другие живут под лозунгом «Война всё спишет». Они вернулись домой, но легче от этого не стало, только муторнее на душе, только горше, только больнее сердцу.
«Вон вчера Гришка Петров что уделал? – размышляет Груня, качая в зыбке Валюшку. - Он ведь в милицию подался, Гришка-то… Стучит в грудь себе: «Фронтовиком был, а теперь я власть, а в кобуре наган». Дома вовсе не бывает. По бабам пошёл…А Манька его совсем замучалась. Вот и сделала мужу-начальнику замечание. А он её в печку головой… Ребятишки истошный крик подняли, на улицу выбежали с плачем. Соседи прибежали, отбили бабёнку… Только брови она спалила да волосы. Как глаза целы остались? А Гришке хоть бы хны. Егор, конечно, руку на Груню не поднимает. Но от этого не легче. Совсем с ума сошёл. А бабы? Большинство вдов чтут память о муже, верность им хранят. Вся дума, все заботы – о детях. А вот надо же! Несколько бабёнок в деревне совсем себя потеряли. Счастье ищут, приголубливают чужих мужиков…А построишь ли счастье на горе других? Ой, ли…»
А Федора тоже изменилась. Слова ей не скажи. За сына горой стоит. Может, поняла, что Степан домой не вернётся и к себе не позовёт. А вот пенсию ей охлопотал! Такой большой ни у кого в селе нет. И не будет! Федора об этом каждый день соседкам напоминает. Надоела уже. Девки, Наталья с Александрой, - отрезанные ломти. Тоже в деревню не вернутся, а у них, Федора это понимает, она только обузой будет. А Егор – вот он! Тут! С матерью живёт, из её слова не выходит, почитает. А что гуляет….Сила, значит, есть! Убудет что ли? Груне слова нельзя сказать: мать, как коршун, налетает, того гляди заклюёт – сына защищает. Теперь ещё что удумала? Винит сноху в том, что та Наталью из дома выжила, детей её едой обделяла… А Груне кому пожаловаться? Сирота. Только Колька её защитник. Вон на прошлой неделе, говорят, ворота у Дашки, Польки и Шурки Линьковой грязью кто-то вымазал. Краски-то или дёгтя нету – грязь в дело пошла. Смеётся народ, а Груня понимает, чьих это рук дело. «Ой, Коля, Коля, заступничек ты мой!» - на глазах женщины выступают слёзы. Опять вспомнила, как вчера сын отказался яйцо съесть – матери подвинул. «Ты, мам, за меня съешь, тебе девчонку кормить», - рассудил он. А Груню ветром сносит, высохла совсем.
И однажды после вот таких горьких дум задумала Груня страшное дело. Приготовила во дворе верёвку, привязала её к перерубу. Накормила сыновей, даже с собой горбушку хлеба отрезала да сметанкой немного помазала, Валюшку к груди приложила, поцеловала и положила в зыбку. Качнула зыбку, что есть мочи, чтоб подольше качалась, и пошла к порогу. Только до него дошла – Валя в крик! Вернулась Груня, побаюкала дочку, опять зыбку качнула – и к порогу. Валя в крик! Опять Груня вернулась. И ещё… Так и не отпустила малышка мать на чёрное дело! Спасла! А Груня вдруг расплакалась: «Это что же я удумала! Сама сирота, и детей своих своими же руками осиротить хотела! Не бывать этому! Всё вытерплю, а детей не оставлю!» И представила несчастная женщина своих ребятишек без неё, и хлопнула с досады себе по лицу, по голове, словно выколачивая из неё дурные мысли.
***
И вот долгожданная Победа! Великая! Завоёванная! Выстраданная! Ликование! Радость! Слёзы! Счастье! Надежда на светлое будущее.
Но когда Груню спрашивали: «Когда закончилась война?» Она неизменно отвечала: «Когда Егор домой вернулся». Вот так! Сколько обид, унижений вынесла эта женщина, но её Егор, её муж всегда был центром Вселенной. Хочет Егор пирогов, двадцать раз больна Аграфена, сто раз некогда, но пироги будут на столе! Захочет Егор рыбки, откуда она её возьмёт, но сковорода жареной рыбы будет стоять перед Егором! Сказал Егор: яйца собирать и хранить в подполе в глиняном горшке - так тому и быть! Приказал Егор – Голова семьи! – достать яйца и испечь – испекут, почерневшее обрежут и оставшееся будут есть.
Скоро наступит время, когда Егор именно так и будет себя величать: Голова семьи. А пока жизнь текла своим чередом. Вернувшиеся с фронта мужики сняли с женских плеч многие тяготы. В колхозе появилось больше техники, а Егор был назначен объездчиком колхозных полей и пересел на лошадку. Каждый раз, возвращаясь с поля, что-нибудь да вёз домой: то сенца прихватит, то соломки, то несколько картофелин – всё в хозяйстве сгодится. Когда поспевал горох, то он рвал не стручки, а срывал целиком растение. Ребятишки горох съедят, а то, что останется, поросятам бросят. Всё хорошо! Конечно, Колька и Шурка угощали соседских ребятишек горохом. Коля всё норовил побольше стручков Мане Зарубиной отдать – пусть девчонка порадуется. Нет у неё больно-то радости в жизни. А Маня и радовалась! Подставляла ладони с растопыренными пальцами, стручки на землю падали. Тогда Маня собирала их в подол и мчалась домой, чтоб угостить сестру и маму. Однажды, когда ребятня обобрала весь горох, Коля сунул Маньке оставшуюся траву – солому. Девчонка удивлённо вскинула на соседа брови, а тот подтолкнул её к дому и велел всё поросятам нести. Ух, как Маня обрадовалась!
Егор видел, как сын распорядился травой.
- Ты чего это Маньке солому отдал? – спросил он сына.
- Пусть поросятам своим кинет, - ответил Николай.
- Или своих свиней у нас нету?
- Есть! Они каждый день едят. Ты же привозишь. А Зарубиным кто привезёт. Дяди Володи ведь нету.
Егор, вероятно, вспомнил своё обещание, данное другу перед войной и промолчал.
***
Наталья вновь устроила свою жизнь и «охомутала» по словам Федоры, фронтовика, ленинградца, переехавшего на постоянное местожительство в Москву. Митя был добрым, весёлым, заботливым. Наталья командовала им на всю катушку. Семья получила квартиру, и вскоре Наталья родила погодков Галину и Александра.
А у Широковых опять несчастье: окосела Валюшка. Она заболела корью, вся покрылась красными пятнами. Глаза полностью заплыли. Баба Федора и мелом её натирала, и красными тряпками – одеялами укрывала, а болезнь отступала медленно.
- Валенька, открой глазки, - говорил Егор. – Мы с мамкой на базар поедем, красные ботинки тебе купим, только открой глазки.
Родители уехали, а девочка стала драть глаза: так хотелось получить в подарок красные ботинки. Глазки-то открылись, но один стал сильно косить. А ботинки ей так и не привезли: не было ботинок на базаре…
Вот не зря в народе говорят, что жизнь похожа на зебру: за тёмной полосой следует светлая, а потом счастье опять даёт трещину.
Беда пришла и к Степану. Подвело его…чтение. Естественно, что даже у большого начальника могло не быть служебной машины. Не было её и у Степана – Михаила Волкова. Он по-прежнему работал в Кремле. В то время в стране действовала карточная система, и он именно отвечал за распределение продовольственных карточек. Ехал он однажды в трамвае и, как всегда, читал. Зачитался, а потом вышел на нужной остановке, а портфель с документами оставил… За это Степан был выслан из Москвы в Омск.
Сколько писем он писал и Калинину, и Ягоде, доказывая, что с ним произошла досадная оплошность. Никто его не стал слушать. Да, и что мог сделать тот же Михаил Иванович Калинин, когда его собственная жена отбывала срок в Явасе? А Омск – не Явас всё же.
Степан отбыл в Сибирь. С ним поехала и Надежда, его жена. Детьми они так и не обзавелись. Случившееся сильно подорвало здоровье Степана, которого и там, в Омске, знали под другим именем и фамилией. Однажды прямо на работе у Степана прихватило сердечко. И он умер.
Федора получила телеграмму, известившую её о смерти сына. И старуха собралась в дорогу. И доехала! «Мир не без добрых людей», - говорила она потом. Сына она увидела уже в гробу и причитала так, как только могут делать русские женщины в минуту страшного потрясения.
- Стёпа! Стёпа-а-а! Стёпушка мой!, - кричала она.
А собравшиеся недоумевали: какой Стёпа? Ведь покойный звался Михаилом… «От горя, видимо, разум у старушки помутился», - говорили они.
Федора, похоронив старшего сына, вернулась домой, и жизнь потекла своим чередом. Вот уж и сбылась мечта Егора: он поставил в саду несколько ульев, приобрёл нужный инвентарь и по вечерам звал Груню «смотреть» пчёл. Очень гордилась Аграфена тем, что могла помогать мужу в таком деле. Вскоре семья смогла попробовать свой медок. Но только попробовать. Им «разговлялись», по словам Груни, а остальной продавали. Любил денежки Егор. У себя хранил, никому не доверял. Голова!
Летом в деревню приезжали дети Натальи. Шурины дети к бабушке ездили редко. С приездом москвичей в доме становилось весело, шумно. Груня сновала от печки к керосинке, готовила и готовила, чтоб угодить такой большой компании. Егор, слава Богу, успокоился и пока не шастал по бабам, поэтому на радостях Груня была готова свернуть горы.
***
Дети у Широковых выросли. Сыновья были не похожи друг на друга, но оба красивы. У Коли русые, с рыжинкой, волосы красиво кучерявились, глаза были бездонными и синими, как васильки. А «остовом» - осанкой – он весь пошёл в мать. И работящим был таким же, как его мама. Сашку теперь уже никто «гнилым» не дразнил. Он и лицом, и осанкой пошёл в Егора. Был немного заносчивым и горделивым. А Валя росла замухрышкой. Маленькая, юркая, кривоногая, рыжеватая, с маленькими косящими глазками, тонким и очень неаккуратным носиком, она походила на вертлявую обезьянку. Однако отбоя от женихов у неё не было. В отца удалась.
Учились мальчишки с большой неохотой, и это их нисколько не тревожило. А родителям было некогда за ними следить. Первый раз Колька остался на второй год из-за того, что долго болел и пропустил много занятий. А второй раз он стал второгодником из-за друга Мишки Белова. Мишку оставили на второй год, и Колька заявил, что в таком случае он тоже не пойдёт в следующий класс. Учителя повоевали – повоевали и решили: «Пусть сидит еще год в девятом классе: знаниями-то не блещет!»
- Ой, Колька, Колька! – убивалась мать. – Сразу после школы и женишься!
- Не-е-е! Я, мам, сразу в армию пойду, - успокаивал маму сын.
- Это вы, считай, вместе с Шуркой уйдёте! – переживала мать.
- Вместе уйдём – вместе и придём! – не унывал сын.
Мишка, Колькин друг, часто прикладывался к бутылочке, огорчая свою мать, и Груня очень переживала за сына. А тот смеялся.
- Мне, мама, только маленько пригубить можно. А то если и я нахлебаюсь, кто Мишку домой попрёт?
Один раз Мишка, действительно, учудил: напился и в пьяном виде явился в школу, прилёг за пианино и уснул. И проспал бы, если вдруг посреди урока не захрапел! А в этот день в школе была премьера «Вечеров на хуторе близ Диканьки». А Мишка, хоть и озорник и выпивоха, играл роль кузнеца Вакулы. Так вот к премьере он протрезвел, но не совсем, поэтому очень уж не жаловал Чёрта и прямо на сцене оторвал ему хвост. Зрители хохотали до слёз, а Вакулу сводили всё же к директору школы.
В следующий раз Мишка надумал попугать девчонок. Одному на такое дело было идти несподручно, вот он и позвал с собой Николая. Вечером девчонки возвращались из школы, с репетиции. Было поздно. Весна. Грязь. Поэтому они и пошли по Золотому оврагу, по травке. Вот тут-то их и встретили великовозрастные умники. Первым вышел Колька. Девчонки его не узнали.
- Стоять! – крикнул он им.
Тут из-за кустов акации выбежал Мишка, поддал ногой ржавое ведро и протянул:
- Ты с ними чего цацкаешься? А ну! Снимайте часы!
И пошёл к группе испуганных девушек. Тут одна из них резко вскрикнула и бросилась бежать, что было мочи. Остальные – за ней. Парни не побежали. Им хватило и того, что они увидели.
На следующий день, как только Мишка с Колькой пришли в школу, их позвали в кабинет директора.
- Вот так! – почесал затылок Колька. – А ты говорил, что никто не узнает!
- Да, я думал…- начал Мишка.
- Если бы мы с тобой думали, то до такого не дошли бы. Пара месяцев осталась до окончания школы! А теперь выпрут нас!
- Это, как пить дать! – согласился Мишка.
Дурни подошли к кабинету директора, попереминались с ноги на ногу и постучали в дверь. Вошли. Головы опущены, глаза – в пол.
- Здрасьте! – поздоровались хором.
- Здравствуйте, здравствуйте! Проходите, ребята, садитесь, - жестом пригласил их директор школы.
Ребята переглянулись и остались стоять.
- Мы постоим, - сказали они опять хором.
- Вот какое дело, ребята. Парни вы боевые, не струсите, если что… Вчера вечером девчонок-старшеклассниц встретила шпана в Золотом овраге. Наши артистки с репетиции возвращались уж затемно. Вот их и встретили! А теперь они отказываются ходить на репетицию, потому что боятся, вчера сильно испугались. Вот я вас и прошу, - директор подошёл к ребятам и положил им руки на плечи. – Я очень вас прошу сопровождать девочек по вечерам. С вами их никто не обидит. Договорились?
- Ясно дело, договорились! – приосанился Мишка.
- Сделаем! – добавил Колька.
Попрощавшись с директором, они вывалились из кабинета и принялись пихать друг друга на радостях.
- Пронесло! – воскликнули друзья.